I
Тут было больше деревьев, когда я уезжал. Пятнадцать лет назад дорогу вдоль дома изумрудными арками закрывали клены, подъезды прятались в колючих и прохладных тенях черноствольных вязов, а окна первого этажа почти лежали на кучерявых, точно обросшее баранье стадо, кустах, в которых мы - дворовый мальчишки - с таким удовольствием прятались. Забавно, что и теперь я помню расположение этих древесных фантомов – призраков флоры – намного лучше, чем лица тех, с кем мы по этим самым деревьям взбирались, обдирали колени и падали, перебивая дыхание. Сейчас двор прибрали, причесали, кастрировали. Лишили его того сказочного запустенья, волшебной ауры синеватых теней, что опускались на двор под вечер. Больше нет той широкой ветви клена у третьего подъезда, что выдерживала сразу четверых мальчишек, больше нет той яблони, чья податливая ветвь могла тебя немного подбросить, стоило за неё схватиться покрепче, пропал и этот уродливый тополиный пень, что кровоточил неизвестной зеленоватой слизью. Больше нет той двуствольной березы, расщепление которой так походило на трон сказочного короля. Остались только окультуренные клумбы под окнами первого этажа, да скромные вязы у подъездов, на которые, видимо, так и не поднялась рука управителя.
Я стоял у двери в подъезд. В тот самый подъезд, по лестнице которого я взбегал тысячи раз, где я сотни раз катался по перилам, минуя ту часть, где торчала шляпка зловредного гвоздя. Кажется, я услышал эхо собственных быстрых шагов за, чуть покосившейся, зеленой деревянной дверью. Не помню, стояла ли она когда-нибудь ровно.
Открыл и услышал приветливый скрип, тот, что когда-то встречал меня со школы и провожал на секцию по плаванию. Скрип, который я никогда не замечал, но теперь понял, что он въелся в мои уши, как хорошо знакомая песня, что вечно звучала рядом, но в которую ты ни разу не вслушивался.
Внутри тянуло холодом. Чудесный подъездный мороз, что спасал от полуденной летней жары и теперь выручил меня. На улице градусов столько же, сколько мне лет – чуть больше тридцати. Оглядел стены, лишенные старых рисунков цветными фломастерами, что рассказывали, какой музыкальный жанр сопоставим с калом, какой музыкальный исполнитель жив, кто из обитателей подъезда «лох», кто «бох», а кто просто «давалка». На потолке больше не было черных следов от запущенных туда спичек. Все стерильно, все как надо. Самое то, чтобы выбежать из подъезда, не зацепившись ни за что глазами. Подъезд стал бобслейной трассой для спешащего разума. Быстрее, быстрее, быстрее!
Но я не спешил. Я взял трехнедельный отпуск, чтобы продать родительскую квартиру. Приехал в город сегодня утром, снял номер в гостинице и вот к 12 дня приехал сюда. В то место, где я провел самые беззаботные годы, полные сказочных фантазий и безграничных мечт.
Вдохнув еще раз прохладу, переполненную запахами новых жильцов, я хотел пойти наверх и уже занёс ногу над первой ступенью, но замер. Под ногой лежало нечто, что больно кольнуло иглой по памяти. По спине пробежал холодок. И хоть сознание еще не вынуло из самого дальнего и потаённого кармана нужное воспоминание, тело уже всё поняло. Тело не хотело идти дальше. Реакциям бей или беги оно предпочло в тот миг – замри и не дыши. Медленно убрав ногу назад, я наклонился и поднял с пола пластиковую тарелочку. Посмотрел пару секунд на содержимое, пытаясь придумать, зачем кому-то было класть это в тарелку. Содержимое же в точности повторяло то, что когда-то оставлял в тарелке у подвала и я. Событие же это так сильно вытиснилось из памяти, что теперь с болью пробивало себе дорогу обратно под яркие лучи сознания.
Сел на ступеньку. Тарелку держал в руках, бродя по ней взглядом, пытаясь как-то оправдать увиденное. Не хотелось верить, что кто-то решил повторить содеянное мной почти двадцать лет назад. А даже если и так, если кто-то решил провести ритуал, где он нашел «рецепт», откуда он взял инструкцию? Я вырвал ту страницу из книги и смыл в школьном туалете. Неужели описание ритуала было и в других книгах? Хотя чего же я удивляюсь. Я нашел ритуал на тринадцатой странице «Графа Монте-Кристо». Написанный карандашом, неаккуратным почерком, втиснутый на поля, он мог бы запросто увернуться от моего внимания, ведь почти все книги школьной библиотеки пестрили различными инструкциями и советами о том куда и кому идти. Но глаз зацепился за первую строку: «О Плотоядном».
Все. Рыбка на крючке. Кто бы смог увернуться от такого манящего названия? А в десять лет? Вот и я не смог. Прочитал довольно простое описание ритуала: положит в тарелку кусок красного мяса размером с ладонь, полить его столовой ложкой молока, чайной ложкой красного вина, посыпать щепоткой соли, сигаретным пеплом, оставить возле подвала. Ждать до утра.
Показал это всем одноклассникам. Из-за сомнамбулизма мама не отпускала меня в детские лагеря, но по рассказам тогдашних друзей я понял, что летний лагерь – настоящая кладезь подобных вещей, но нет. Никто ничего не слышал о «Плотоядном». Я услышал лишь несколько острот о том, какая «плоть» там имеется в виду и как её надо «есть».
Но круг моего общения не ограничивался одноклассниками. Во дворе было полно ребят моего возраста, которые учились в других окрестных школах. К ним я пришел с тем же вопросом, и получил такой же ответ. Никто не знал ничего о «Плотоядном». Однако один мальчишка – самый разумный, как мне казалось тогда, - предложил просто сделать то, что там написано и посмотреть, что будет. Естественно, сделать все должен был тот, кто нашел описание ритуала. Я пытался сказать, что мне негде взять сигаретный пепел на что тут же получил в пользование сигарету от одного из мальчишек: он воровал сигареты у папы и продавал по одной одноклассникам. Эту он выделил бесплатно, ведь ему, как и всем, было интересно, что же это за «Плотоядный». После нескольких попыток передать титул церемониймейстера, я все же согласился под угрозой стать «лохом и девкой» в случае отказа.
Тем же вечером все было исполнено. Тарелку я оставил у подвала под батареей, чтобы никто её не заметил. Однако мама заметила пропажу солидного куска говядины и сигаретный запах, исходящий от меня, ведь я не придумал ничего лучше для добычи сигаретного пепла, чем скурить сигарету прямо на балконе, где к тому же сохло постиранное утром постельное белье.
Субботу – следующий день – я провел дома, вручную перестирывая постельное белье, слушая в перерывах популярные лекции от мамы о вреде курения, а заодно алкоголя и наркотиков. Помимо этого, я выслушал, что нет ничего хорошего в том, чтобы подкармливать бродячих собак, а ведь именно для этого я и украл из морозилки кусок говядины, как я сказал маме.
– Что это с тобой случилось? – спрашивала она, качая головой. – Вот выдал, а!
В воскресенье мама отменила наказание. Меня выпустили во двор после обеда, но, прежде чем вынырнуть в этот тёплый весенний день из карательного заточения в душной квартире, я посмотрел под батарею у подвала. Подъездный холод мне показался в тот миг еще холоднее. Тарелка была пуста. Мало ли, подумал я. Мясо могла съесть кошка тети Веры со второго этажа. А может это мальчишки со двора забрали ингредиенты для ритуала, чтобы создать видимость успеха. В любом случае, у кошки я выспросить ничего не мог, а мальчишки сказали, что не знали даже, что я в тот же день что-то оставил в подъезде. Тогда я им не поверил.
II
Через день явился он. Точно из ниоткуда. В выцветших обносках, лишенных логотипов, в рваных резиновых тапках на босу ногу, причем ступни его были черными, точно он когда-то опустил их в мазут. Остальная кожа казалась серой, точно пыльной, волосы были длинными и седыми. Его легко бы приняли за карлика старика, если бы не глаза полные детской любознательности и азарта молодости. Глаза, кстати, были желтыми. Он держался подальше от нас, все сидел у подъезда и иногда прятался в кустах. Мы тоже сторонились грязного мальчика, что забрёл в наш двор. Проходимцев тут было полно: кто-то приезжал к родственникам, кто-то приходил из соседних дворов, а еще неподалёку находился интернат, откуда также забредали ребята не самой опрятной наружности. Появление седоволосого мальчика мы не сразу связали с ритуалом.
Он появлялся каждый вечер. Никто не видел, откуда он приходил и куда девался с наступлением темноты, однако день за днем, седоволосый мальчик появлялся у моего подъезда, где просто сидел, обняв руками колени, и глядел на наши игры. В какой-то момент мы попытались позвать чудаковатого новичка, но в ответ на приглашение, он лишь тряхнул головой и снова опустил подбородок на колени, но теперь продолжил сидеть, улыбаясь. Что интересно, взрослые, что проходили мимо подъезда, кажется, его вообще не замечали.
Привыкнув к молчаливому наблюдателю, мы стали с ним здороваться, но издалека: простыми криками «привет», на что тот поднимал голову, кивал и снова принимал привычную позу. Настоящее изваяние из паутины, пыли и мазута.
Однажды мы предприняли попытку заговорить с ним, но подойти близко побаивались, а издалека он не отвечал ни на один из наших вопросов. Мы спрашивали, как его зовут, но седоволосый только кивал либо мотал головой. Тогда кто-то решил, что он не говорит по-русски. Мы тут же привлекли парней казахов, татарина, даже немца, но пыльный мальчишка никому не ответил и слова. Только кивал и улыбался, обнажая слишком уж острые зубы.
На этом мы оставили его в покое и только тихо строили между собой догадки о том, откуда же он взялся.
III
Это было то самое время, когда к нам повадились ходить ребята из соседнего района. «Рыночные», как мы их называли. Большинство из этой банды были известны мне лишь под кличками: Шмидт, Лимонад, Лорд и прочие. Настоящих имен я не знал, однако знал всех в лицо, знал и то, что лучше перед этими самыми лицами не оказываться.
В один из вечеров мы слишком поздно заметили их приближение. Ретироваться поздно: «Рыночные» уже шли через двор, шли прямиком к нам. Мы замерли, точно парализованное стадо, не зная, куда деваться.
Все началось безобидно, как это часто бывает. Они поздоровались со всеми по очереди. Кому-то тут же предъявили за то, что не подобает здороваться одной рукой, тут же выдвинув версию о том, что случилось со второй. Собственно, именно это и дало начало - так они вычислили жертву. Зацепившись за неправильное рукопожатие, они стали выяснять, кто из старших «держит» наш двор. Мы не нашли, что им ответить, ведь никто отродясь наш двор не держал. «Рыночным» это было и нужно. Зеленый свет. Тут же они стали объяснять, кто и сколько должен приготовить им к концу недели. Когда же очередь дошла до меня, я услышал, что должен приготовить «два листа». Я ничего не отвечал, а только смотрел себе под ноги. Мой ступор «рыночные» восприняли как отказ. И когда один из них уже решил привести меня в чувство ударом в ухо, между нами возник он. Тот самый пыльный мальчик.
«Рыночный» – а именно Шмидт – замер с занесённой рукой.
– Ты кто? – спросил он пыльного мальчика.
Тот молча сверлил Шмидта желтыми глазами.
– Эй! Я с тобой говорю!
Послышался тихий рык. Точно кто-то из ребят припрятал в кармане крохотного питбуля. Понадобилось несколько секунд, чтобы понять, что рычит именно этот чумазый седоволосый мальчишка.
– Харэ, идиот, отойди, – сказал Шмидт и положил тому руку на плечо.
Звериным прыжком седоволосый сиганул на Шмидта и вцепился зубами в шею, попутно вырывая у того клочки волос.
– Херачь их! – крикнул Лимонад.
Началась полнейшая неразбериха. Я побежал в свой подъезд. За считанные секунды оказался на четвертом этаже, забежал в квартиру и замер, ожидая звуков погони, но в подъезде было тихо. Тогда я дополз (сам не знаю, зачем я полз) до окна на кухне и выглянул, прикрывшись шторкой. Пусто. Только на середине игровой площадки виднелось тёмное пятно – кровь Шмидта.
IV
В назначенный день, когда я должен был принести Шмидту обозначенные два «листа», я остался дома и каждые полчаса подбегал к окну, в надежде, что двор так и останется пуст, что «рыночные» оставили нас в покое.
Они явились к восьми часам. Тогда во дворе гуляла только парочка смельчаков. «Рыночные» окружили их и что-то долго выспрашивали, но не били. В какой-то момент парни с моего двора указали на подъезд. На мой подъезд. Я тут же отошел от окна и спрятался в глубине комнаты. Никак не мог взять в голову, зачем им понадобился именно я. Мне казалось, что если им и стоит кого-то искать, то не меня, а этого пыльного мальчика. Тогда я подумал, что может те двое указали именно на него. Из окна я не видел, что творилось под козырьком подъезда, был ли там седоволосый или нет. Я снова подобрался к окну и посмотрел во двор. «Рыночные» всей толпой шли прямиком к моему подъезду. Впереди шёл Шмидт, с перевязанной шеей и в кепке.
Я побежал ко входной двери в квартиру и замер у глазка. Слышал какой-то шум на первом этаже. Послышались животный рёв, крики, кричали сразу несколько человек. Стали открывать двери соседи и смотреть вниз, через лестничные пролёты. Затем крики затихли. Кто-то побежал из подъезда. Я кинулся к окну и увидел, что через двор бежало несколько человек, намного меньше, чем зашло в подъезд. Шмидта среди них не было.
Через час мама вернулась из магазина. Я спросил её, все ли хорошо на первом этаже. Она сказала, что кроме необычного запаха – да, все, как всегда. И вообще, если мне так интересно, что внизу, то я могу сходить сам, а заодно вынести мусор. Убедившись, что во дворе никого, кроме наших ребят нет, я отправился вниз.
На первом этаже я не нашел никаких следов драки, однако какой-то необычный запах, действительно, застрял в этих темных и холодных углах.
Выйдя во двор, обнаружил, что все наши также вышли гулять и, собравшись в кучу, что-то бурно обсуждали. Я выбросил мешок с мусором и присоединился. Причем, спрашивать стали именно меня:
- Что случилось? Где Шмидт с Лимонадом? Почему остальные так убежали? Куда делся седоволосый?
Сказать мне на это было нечего. Хоть всё случилось в моём подъезде – я ничего не знал, а свидетели этого действа пустились наутёк и не могли нам поведать об увиденном.
Решили проверит мой подъезд ещё раз, поискать следы таинственного происшествия. Ничего нового никто найти не смог, только отметили этот странный запах, который один из мальчишек назвал запахом крови. Когда мы спросили, откуда он знает, тот сказал, что так пахло в деревне, в сарае, где дед свиней разделывал. Но ни одного следа крови мы не нашли. Тогда кто-то предложил слазить в сам подвал. Он никак не освещался, а забраться туда можно было с большим трудом, протиснувшись между прутьями, ведь сам подвал держали на замке. Тут же решили, что раз подъезд мой, то и лезть, соответственно, должен я. Я предложил выбрать несчастного через считалку, и после непродолжительного спора со мной согласилось большинство.
Нас отвлёк звук полицейской сирены, что раздался вдалеке. Очень быстро мы поняли, что машина заехала к нам во двор. К моему подъезду.
Выбежали и тут же увидели бело-синий УАЗик, из которого вышли двое полицейских, а за ними один из «рыночных», перепуганный и заплаканный. Он хотел пойти за полицейскими, но только увидел мой подъезд, как развернулся и снова скрылся в машине, громко хлопнув дверью. Из подъезда же донеслись звуки ударов. Один из мальчишек подглядел — это полицейский пытался сорвать замок с двери в подвал. Заметив слежку, другой полицейский рявкнул на нас. Все отошли подальше, предвкушая недоброе.
Через полчаса у подъезда стояло несколько полицейских машин и машина скорой помощи. Мы сидели неподалёку и следили за входившими и выходившими людьми. Обычно те, кто выходили становились мрачными и либо курили в сторонке, либо тихо сидели на ближайшей скамейке, держась за голову. Затем из подъезда стали доставать мешки чёрного цвета. Их все сгрузили в одну машину, после чего один из полицейских направился к нам. Он спрашивал, что мы видели, спрашивал кто и где живет, узнав, что я из того же подъезда стал расспрашивать меня особенно внимательно, да только было видно, что он сам не может уложить в голове случившееся, а потому не понимает, что спрашивать.
Вечером, когда я играл в компьютер, я слышал, как мама говорила по телефону с одной из своих подруг. Она тихонько всхлипывала, говорила полушёпотом, что только подтолкнуло меня к тому, чтобы подслушать её разговор.
- В голове не укладывается, - говорила он, - просто разорвали. Как куклы… Лида с первого этажа сказала, что из подвала достали больше десятка пакетов с их… Боже… даже говорит страшно… Вроде как там было трое. Три головы, нашли… Конечности не все…
Так мы и узнали, что в подвале моего подъезда неизвестно кто разорвал на части трех мальчишек: Шмидта, Лимонада и еще одного «рыночного», чего имени или прозвища я не знал. Полицейские долго ходили к жильцам моего подъезда. Долго расспрашивали, но это ни к чему не привело. Однажды, когда ко мне в квартиру в очередной раз постучался человек в форме, я решил рассказать ему о ритуале, что сотворил, на что мне сказали, что сейчас не до этих глупостей.
V
Глупости. Вот они снова у меня в руках. Тарелка со всем необходимым для ритуала. Ну раз содержимое ещё здесь – ритуал не окончен. Ничего страшного ещё не случилось.
Взял тарелку, вышел во двор и выбросил содержимое в ближайшую мусорку. За мной наблюдали местные мальчишки, что пришли на смену на эти площадки. Пыль от их беготни ещё не осела, и они стояли молча среди пыльного тумана. Смотрели на меня с молчаливым осуждением.
- Я знаю, что вы хотите, - сказал я им. – Добром это не кончится.
Один из мальчишек, видимо главный, плюнул на земли и пнул мяч в сторону от меня и побежал, остальные побежали за ним.
Половину ночи я провёл в уборке квартиры, предаваясь воспоминаниям о тех уголках, в которых строил замки из подушек, отбывал наказание за проступки, дрался с невидимыми противниками и пытался зацепиться за стену, будучи уверенным, что рано или поздно смогу на неё вскарабкаться. Уснул я на диване, погруженный в знакомые запахи тихой и далёкой жизни с высоким небом и изумрудно-синими тенями двора.
Первые потенциальные покупатели обещали прийти на просмотр вечером следующего дня, они попросили встретить их у подъезда, чтобы им не блуждать. Я вышел немного раньше, за тридцать минут до их приезда, чтобы еще немного погрузиться в воспоминания, глядя на знакомые силуэты, черты и полутона, что не смогли полностью скрыть за время моего отсутствия. Детство законсервировалось в трещинах асфальта, в старой краске домов, в заколоченных балконах, откуда давным-давно никто не смотрит на двор.
Мальчишки, которых я вчера обидел, а может и разозлил, своей выходкой, встретили меня подозрительными взглядами, но очень скоро перестали обращать внимание на странного мужика, что сидел на скамейке и глупо улыбался, глядя куда-то поверх их голов на одному ему видимые знаки.
Солнце только что опустилось за дом, укутав мир серой пеленой. Из обволакивающей и тёплой ностальгии меня буквально выбили баскетбольным мячом, что влетел мне в грудь и тут же упал на траву. Мальчишки состроили виноватые лица, ожидая, что мяч к ним после такой выходки уже не вернётся.
Я подобрал мяч, вышел на середину площадки, прицелился в кольцо и бросил. С приятным «фу-у-ух» мяч пролетел через кольцо, растрепав видавшие виды сетку. Я ожидал, что после такого мальчишки хотя бы выскажут мне каплю уважения, но они даже не смотрели в мою сторону. Они вертели головами оглядываясь, смотрели то на один подъезд, то на второй, перешёптываясь между собой. Я огляделся, но ничего не увидел.
Мальчишки неуверенно заулыбались, я слышал, как они спрашивали друг друга: «Получилось?», «Это они и есть?»
- Эй, куда вы смотрите? – спросил я их, подозревая неладное. – Что там?
Все обернулись на мой подъезд. Тот мальчишка, которого я определил главарём снова плюнул на землю и сказал:
- Если бы не этот, - кивнул он в мою сторону, - было бы на одного больше.
В тот же миг я услышал рой хищный голосов, рык десятка невидимых тварей. А со стороны моего подъезда доносилось трагичное молчание свидетелей деяний Плотоядного, что был призван однажды.
