Сообщество - CreepyStory

CreepyStory

16 474 поста 38 901 подписчик

Популярные теги в сообществе:

157

Итоги конкурса "Черная книга" от сообщества Крипистори

Дорогие наши авторы, и подписчики сообщества CreepyStory ! Мы рады объявить призеров конкурса “Черная книга"! Теперь подписчикам сообщества есть почитать осенними темными вечерами.)

Выбор был нелегким, на конкурс прислали много достойных работ, и определиться было сложно. В этот раз большое количество замечательных историй было. Интересных, захватывающих, будоражащих фантазию и нервы. Короче, все, как мы любим.
Авторы наши просто замечательные, талантливые, создающие свои миры, радующие читателей нашего сообщества, за что им большое спасибо! Такие вы молодцы! Интересно читать было всех, но, прошу учесть, что отбор делался именно для озвучки.


1 место  12500 рублей от
канала  ПРИЗРАЧНЫЙ АВТОБУС и сайта КНИГА В УХЕ - @G.Ila Время Ххуртама (1)

2 место  9500 рублей от канала  ПРИЗРАЧНЫЙ АВТОБУС и сайта КНИГА В УХЕ - @Drood666 Архивы КГБ: "Вековик" (неофициальное расследование В.Н. Лаврова), ч.1

3 место  7500  рублей от канала  ПРИЗРАЧНЫЙ АВТОБУС и сайта КНИГА В УХЕ - @KatrinAp В надёжных руках. Часть 1

4 место 6500  рублей от канала  ПРИЗРАЧНЫЙ АВТОБУС и сайта КНИГА В УХЕ - @Koroed69 Адай помещённый в бездну (часть первая из трёх)

5 место 5500 рублей от канала  ПРИЗРАЧНЫЙ АВТОБУС и сайта КНИГА В УХЕ - @ZippyMurrr Дождливый сезон

6 место 3500 рублей от канала  ПРИЗРАЧНЫЙ АВТОБУС и сайта КНИГА В УХЕ - @Skufasofsky Точка замерзания (Часть 1/4)

7 место, дополнительно, от Моран Джурич, 1000 рублей @HelenaCh Жертва на крови

Арт дизайнер Николай Геллер @nllrgt

https://t.me/gellermasterskya

сделает обложку или арт для истории @ZippyMurrr Дождливый сезон

Так же озвучку текстов на канале Призрачный автобус получают :

@NikkiToxic Заповедник счастья. Часть первая

@levstep Четвертый лишний или последняя исповедь. Часть 1

@Polar.fox Операция "Белая сова". Часть 1

@Aleksandr.T Жальник. Часть 1

@SenchurovaV Особые места 1 часть

@YaLynx Мать - волчица (1/3)

@Scary.stories Дом священника
Очень лесные байки

@Anita.K Белый волк. Часть 1

@Philauthor Рассказ «Матушка»
Рассказ «Осиновый Крест»

@lokans995 Конкурс крипистори. Автор lokans995

@Erase.t Фольклорные зоологи. Первая экспедиция. Часть 1

@botw Зона кошмаров (Часть 1)

@DTK.35 ПЕРЕСМЕШНИК

@user11245104 Архив «Янтарь» (часть первая)

@SugizoEdogava Элеватор (1 часть)
@NiceViole Хозяин

@Oralcle Тихий бор (1/2)

@Nelloy Растерянный ч.1

@Skufasofsky Голодный мыс (Часть 1)
М р а з ь (Часть 1/2)

@VampiRUS Проводник

@YourFearExists Исследователь аномальных мест

Гул бездны

@elkin1988 Вычислительный центр (часть 1)

@mve83 Бренное время. (1/2)

Если кто-то из авторов отредактировал свой текст, хочет чтобы на канале озвучки дали ссылки на ваши ресурсы, указали ваше настоящее имя , а не ник на Пикабу, пожалуйста, по ссылке ниже, добавьте ссылку на свой гугл док с текстом, или файл ворд и напишите - имя автора и куда давать ссылки ( На АТ, ЛИТрес, Пикабу и проч.)

Этот гугл док открыт для всех.
https://docs.google.com/document/d/1Kem25qWHbIXEnQmtudKbSxKZ...

Выбор для меня был не легким, учитывалось все. Подача, яркость, запоминаемость образов, сюжет, креативность, грамотность, умение донести до читателя образы и характеры персонажей, так описать атмосферу, место действия, чтобы каждый там, в этом месте, себя ощутил. Насколько сюжет зацепит. И много других нюансов, так как текст идет для озвучки.

В который раз убеждаюсь, что авторы Крипистори - это практически профессиональные , сложившиеся писатели, лучше чем у нас, контента на конкурсы нет, а опыт в вычитке конкурсных работ на других ресурсах у меня есть. Вы - интересно, грамотно пишущие, создающие сложные миры. Люди, радующие своих читателей годнотой. Люблю вас. Вы- лучшие!

Большое спасибо подписчикам Крипистори, админам Пикабу за поддержку наших авторов и нашего конкурса. Надеюсь, это вас немного развлекло. Кто еще не прочел наших финалистов - добро пожаловать по ссылкам!)

Итоги конкурса "Черная книга" от сообщества Крипистори
Показать полностью 1
24

Второй шанс

Второй шанс.

Закат отражается в лужах от прошедшего дождя,в битых стёклах на пыльном захламленном полу. Закат.. Мне всегда казалось,что он не просто ознаменовывает конец дня,но и наделяет его неким волшебством,которое не каждый может увидеть и почувствовать. На постепенно темнеющем небе диск солнца бледен,свет его жадно лижет кроны деревьев,а затем и горизонт,теряющийся вдали.
Я люблю эти минуты. Уединившись в своём маленьком мире,забыв обо всём,я просто наслаждаюсь агонией дневного светила. Здесь меня никто не найдёт. Ведь мало кому может прийти в голову избрать местом для ночёвки заброшенный завод. Я прихожу сюда каждый вечер и остаюсь до утра. Перелезаю через покосившийся забор,затем бреду через скудную поросль сухой осенней травы,огибаю изьеденный ржавчиной остов подъёмного крана и оказываюсь во внутреннем дворике. Дальше; дверной проём рабочего цеха,лестница без поручней,длинные коридоры и наконец моё излюбленное место. Широкий подоконник,над ним окно с выбитыми стёклами. Вверху потрескавшийся и частью обрушившийся потолок. Обычно я смахиваю с подоконника крошки штукатурки,и устраиваюсь,удобно опёршись грудью о согнутые колени. Меня не волнует ни промозглый ветер,врывающийся внутрь здания и приносящий с собой пожухлые листья,ни дробное стучание дождевых капель,срывающихся с бетонных перекрытий здания,ни далёкие завывания невидимых в темноте существ.
Вот и сегодня я здесь. Чтобы увидеть,как солнце меркнет,захлёбывается в бледно-розовом мареве заката,прячется в недрах земли. Но лишь затем,чтобы на рассвете вновь разгореться в небе,охватив своим не приносящим тепла светом медленно пробуждающийся ото сна мир Зоны...Чтобы увидеть Её. По щекам стекают капли влаги. Нет,это не слёзы боли. Просто свет слепит глаза...
Это случится сегодня. Вздрогнут искорёженные стволы деревьев,в лицо дохнёт неспокойный ветер,по земле одна за другой пройдут волны,а обычно серое небо разгорится ярким пламенем и ослепительно белым светом. Кажется это называется Выбросом... Мне нравится наблюдать за огнём,поглотившим горизонт,ловить непослушными пальцами жёлтые листья,мечтать. Иногда приходит Она. Садится рядом,гладит мои волосы и смотрит полными сочувствия глазами в самую душу. И не говорит ничего. С последним содроганием земли Она закрывает свои прекрасные глаза и тает, оседая росой на моих руках.
Позже я пройду по обновлённой после выброса Зоне. Я выйду в поле,по которому носятся взбесившиеся мутанты. Можно будет найти стаю псевдопсов,и усестъся на землю,привалившись спиной к тёплому боку собаки,гладить жёсткий короткий мех. А в нескольких метрах от меня будут аномалии. Одни почти невидимы,и выдают своё присутствие лёгкими завихрениями воздуха. Иные едва слышно потрескивают, и если приблизиться к ним отзываются громким треском и приятно щекочут кожу. Изредка мимо пробегают крысы и в небо взлетают высокие столбы ревущего пламени,поднимая в воздух пепел от тел неосторожных зверьков. В Зоне своя жизнь...
Часто я вижу людей. Я слышала,что они называют себя сталкерами. Странные люди. Раз придя сюда,они уже не могут вернуться. Она не отпускает их. Они-её дети. Я нахожу их тела на холодной земле. Одни кончают свой век в аномалиях,другие убиты в войнах многочисленных сталкерских группировок. Мне жаль их.. А Зона. Зона любит всех своих сыновей. Я опускаюсь на колени перед распростёртыми на земле телами и нежно прижимаюсь губами к их лицам,ещё хранящим на себе спокойствие смерти. Ведь каждый имеет право на второй шанс...

Второй шанс
Показать полностью 1
96

Ты точно мне откроешь?

Киря позвонил ближе к ночи, попросил подскочить и забрать ноутбук из ремонта. Голос у него был какой-то безжизненный. Я обычно сам к нему в мастерскую заезжаю, но в этот раз он настоял, чтобы мы встретились на нейтральной территории, в круглосуточной кофейне у метро. Когда я его увидел, то едва узнал. За неделю, что мы не виделись, он превратился в какую-то мумию: осунулся, под глазами залегли темные синяки, а взгляд… взгляд был как у человека, который сильно напуган.

Ты точно мне откроешь?

— Ты чего, как с креста снятый? — спросил я, когда он поставил передо мной чашку кофе. Руки у него мелко дрожали. — Что с квартирой-то? Съехали?

Всего пару недель назад Кирилл с его девушкой Лерой наконец-то съехали от родителей. Сняли двушку в обычной панельной девятиэтажке — старый фонд, зато свой угол. Он тогда светился от счастья, строил планы. А сейчас передо мной сидел сломленный, зашуганый человек.

— Съехали, — глухо ответил он. — Еще раз, к моим родителям пока перебрались. Лерка вообще из комнаты боится выходить.

Он отхлебнул кофе, поморщился, будто выпил желчь, и начал рассказывать. Я не большой любитель всякой чертовщины, мне бы под пиво хороший боевичок посмотреть, но то, что я услышал, заставило меня покрепче сжать нательный крестик. Дальше — с его слов.

***

Это случилось на прошлых выходных. Я тогда задержался в мастерской, возился со сложным заказом, вернулся домой около одиннадцати вечера. Как раз когда поднимался на свой четвертый этаж, во всем доме вырубили свет. Плановое отключение, я про него совсем забыл.

Вошел в квартиру. Лера уже зажгла свечи, создав какой-то уют в этой внезапно обрушившейся темноте. Обняла, поцеловала. Я скинул куртку, умылся и засел на кухне с паяльником, подсвечивая себе налобным фонариком — работу надо было срочно доделывать. Лера что-то колдовала у плиты, а потом подошла и попросила:

— Коть, сгоняй в «Пятерочку» через дорогу, томатная паста нужна, без нее никак.

Я вздохнул, но спорить не стал. Туда-обратно — минут пять-десять. Накинул куртку, сунул в карман ключи от квартиры и домофона — я это помню абсолютно точно, я еще покрутил их в руке перед выходом. Лера закрыла за мной дверь на защелку.

На улице — хоть глаз выколи. Ни одного фонаря, окна в домах темные. Я быстро добежал до магазина, схватил эту несчастную пасту, прихватил еще какой-то мелочи к чаю и встал в очередь на кассу. Прошло минуты четыре, не больше. И тут у меня в кармане завибрировал телефон. Смотрю на экран — Лера. Я как раз расплачивался. Принимаю вызов.

И в ухо ударяет дикий, срывающийся на визг женский плач. Она рыдала, захлебываясь, пыталась что-то сказать, но получалось только неразборчивое бормотание, с примесью неподдельного ужаса. Я никогда не слышал, чтобы Лера так плакала. У меня внутри все оборвалось от страха.

— Лера! Что?! Что случилось?! — ору в трубку. — Не молчи, я уже бегу!

Я швырнул деньги на кассу, даже не дожидаясь сдачи, и рванул из магазина. Несся как угорелый через темный двор, в два прыжка взлетел на свой этаж, на ходу пытаясь выудить из кармана ключи. Все это время я держал телефон у уха, слушая ее отчаянные всхлипы и умоляя ее успокоиться.

Влетел в квартиру. Лера сидела на полу в коридоре, обхватив колени руками, и тряслась. Наш такс, Флинт, скулил рядом, жался к ней и не сводил перепуганных глаз с входной двери. Я бросился к ней, обнял, начал расспрашивать. И то, что она рассказала, до сих пор не укладывается у меня в голове.

Дальше с ее слов.

«Как только ты ушел, я вернулась на кухню. Флинт вдруг подскочил и, ощетинившись, бросился к входной двери. Он никогда так себя не вел. Начал яростно лаять, будто за дверью стоял его злейший враг. В полной темноте этот лай звучал очень жутко. Я пошла его успокаивать, и в этот момент на кухне зазвонил телефон, который я оставила на столе. Я посмотрела на экран — твой номер, твоя фотография. Странно, думаю, ты же только что вышел. Беру трубку.

— Лер, спустись, открой, — говорит твой голос. — Я ключи забыл.

У меня в голове сразу щелкнуло: «Кирилл, ты же брал ключи, я сама видела». Но голос был твой. Абсолютно твой! Все интонации, легкая хрипотца.

— Открой дверь, я замерз, — повторил голос, с каким-то раздражением.

Я машинально подошла к окну, чтобы выглянуть во двор. И только тогда до меня дошло, что на улице кромешная тьма, я все равно ничего не увижу.

— Ты точно откроешь мне? — спросил голос уже с откровенной злобой. Я вдруг почувствовала. Что-то было не так. Интонации вроде твои, а вот… остальное — чужое. Ты никогда так не разговаривал. Но все равно было сомнение. Может, ты и правда выронил ключи, стоишь там злой, замерзший…

Мне стало по-настоящему страшно. Флинт уже не лаял, а визжал, скреб когтями паркет и не пускал меня в коридор, перегораживая дорогу своим маленьким тельцем.

— Кирилл… у тебя все в порядке? — прошептала я в трубку.

И тут динамик захрипел от крика. Голос, потеряв всякое сходство с твоим, заорал:

— СУКА ХИТРОЖОПАЯ. СЕЙЧАС ЖЕ ОТКРЫЛА ДВЕРЬ!!! Я ТЕБЕ ГЛАЗНЫЕ ЯБЛОКИ ПАЛЬЦАМИ ВЫДАВЛЮ И ЗАСТАВЛЮ СОЖРАТЬ, ПОКА ТЫ ЕЩЕ БУДЕШЬ ДЫШАТЬ!!!

Я выронила телефон. Он упал на пол, и из динамика еще какое-то время неслись чудовищные угрозы. Флинт забился под диван и затих. Я просто окаменела от ужаса.

Внезапно звонок оборвался. И почти сразу же снаружи, со стороны подъезда, раздался сокрушительный удар. Такой силы, что дом содрогнулся, а в серванте звякнула посуда. Будто в железную дверь подъезда со всего маху врезался грузовик.

Я схватила Флинта, который выскочил из-под дивана, и забилась в угол комнаты, рыдая от ужаса.

А потом в окна начали стучать.

В наши окна. На четвертом этаже!

Стучали одновременно во все окна, выходящие на сторону подъезда. Громко, агрессивно. И звук был был такой, как будто кто-то швыряет в него мокрые, тяжелые шматы мяса. Чавкающий, влажный, отвратительный стук. Меня трясло так, что зуб на зуб не попадал. Я задыхалась, не могла вздохнуть.

А потом все разом стихло. Так же внезапно, как и началось. Я сидела в углу, боясь пошевелиться, и просто плакала. Не помню, как нашла в себе силы снова набрать твой номер. И тогда уже ответил ты, настоящий ты, сказал, что на кассе в магазине… А через минуту ты был уже здесь».

***

Я слушал ее, и у меня на затылке волосы шевелились. И знаешь, что самое жуткое? Мы потом посмотрели историю вызовов на ее телефоне. Там действительно был звонок. С моего номера. В 22:48. Длительностью почти две минуты. Но я в это время стоял в очереди в магазине! И фотография контакта… Лера сказала, что когда ОНО звонило, моя фотка на экране была искажена. Будто ее растянули и челюсть вывернули.

На следующий день, когда дали свет, я подошел к окну. И чуть не поседел. На внешней стороне стеклопакета были три глубокие, вертикальные царапины. Словно кто-то с силой провел по стеклу чем-то острым, как будто когти.

Мы в тот же день съехали.

Кирилл на минуту замолчал и уставился в свою чашку.

— Знаешь, — сказал он наконец, подняв на меня свои пустые, вымотанные глаза. — Я думаю, Флинт ее спас. Если бы не он, Лера бы точно открыла дверь.

Я ничего не ответил. Я просто смотрел на него и все стало ясно без слов — он не врет.

Показать полностью 1
49

Невеста колдуна

начало

часть 2

Настя проснулась в широкой постели, утопая в мягкости пуховой перины. Простыни — ослепительно белые, с запахом полевых цветов и летнего ветра — казались неправдоподобно свежими. Она провела ладонью по ткани, и на мгновение ей показалось, что белье чуточку прохладнее, чем окружающий воздух.

Собственное тело… Оно было другим. Легким, полным сил, словно месяцы депрессии и алкогольного угара растворились во сне. Последний раз она чувствовала себя так в далекой юности — когда просыпалась без будильника, зная, что впереди целый день свободы.

Комната тонула в полумраке. Лишь негромкое тиканье напольных часов нарушало тишину. Настя прислушалась. Что-то было не так. Ритм… Он казался неправильным. Секунды тянулись слишком долго, а потом вдруг срывались в бег. Она попыталась сосчитать, но сбилась на третьем десятке.

Настя приподнялась, огляделась — и ощутила, как легким холодом коснулась сознания неясная тревога.

Чужая комната. Чужая кровать. Где, черт возьми, она находится?

Память вернулась резко — как удар. Воспоминания придавили с такой силой, что стало почти больно: озеро, черная вода, панический ужас и полная беспомощность перед силой, что якорем тянет тело в ледяную бездну…

Затем — странный мужик, похожий на злого медведя, горячая ванна, сросшиеся в единый ком чувства боли и стыда…

Настя вскочила. Хотела броситься к выходу, но резко остановилась: она голая, а поблизости нет ничего, хоть отдаленно напоминающего одежду. Недоумение и злость нахлынули волной, но быстро сошли на нет. Она вдруг осознала: что‑то в ней действительно кардинально изменилось. Во всем теле — невероятная легкость. Оно казалось на удивление молодым и здоровым. Мышцы наполняла упругая сила, кожа будто светилась изнутри. Ей хотелось бежать, прыгать, кружиться в безумном танце. Это было так неожиданно… и, чего греха таить, очень странно.

— Очухалась?

Мужской голос — неприветливый, грубый — донесся из соседней комнаты. В нем слышалось раздражение сильно уставшего человека.

Она сдвинула тяжелый бархатный полог, прикрывавший дверной проем, и шагнула внутрь. Несмело замерла на пороге.

Мягкий свет торшера освещал старинную мебель, потертый кожаный диван, тяжелые шторы.

— Чего застыла?

Мужчина — хозяин дома и, по совместительству, проводник в трезвую жизнь — сидел в кресле и оценивающе смотрел на Настю усталыми, но внимательными глазами.

Ей стало неловко от собственной наготы. Она прикрыла грудь рукой, заозиралась в поисках хоть чего-нибудь, чем можно было прикрыться.

— Там, — он кивнул на стул в углу, на спинке которого висел легкий шелковый халат.

Она сделала шаг, но он резко поднял руку:

— Постой-ка!

Мужчина тяжело поднялся, подошел к массивному резному шкафу из темного дерева и достал оттуда бумажный сверток.

— Примерь сначала это.

— Что это?

Он не ответил. Хмыкнул, едва заметно качнул головой и указал на приоткрытую дверь.

— В той комнате есть зеркало. Выключатель на стене справа.

Настя с недоумением посмотрела на него, пытаясь разгадать смысл его поступка. Но мужчина вернулся в кресло и устало прикрыл глаза, демонстрируя полное равнодушие.

Она мысленно махнула на грубияна рукой, прошлепала босиком по паркету, щелкнула выключателем.

И застыла.

В зеркале отражалась едва знакомая девушка. Молодая. Лет двадцати пяти, не больше. Гладкая кожа, ясные глаза, густые вьющиеся волосы, красиво ниспадавшие на плечи.

— Но… как?.. — прошептала она, кончиками пальцев касаясь своего лица.

Отражение послушно повторило движение.

— Хороша дивчина, не находишь? — раздался за спиной голос.

Мужчина стоял в дверях, скрестив на широкой груди сильные руки.

— Это… я?

— А кто же еще?

— Но я не могу поверить… это невозможно!

Она словно забыла, как дышать. Его голос вернул ее на землю:

— Надень то, что я тебе дал. Я подожду.

Мужчина вернулся в кресло, а Настя медленно развернула сверток.

Это был купальник. Красный. От известного итальянского модного дома. Она купила его в Риме полтора года назад. Влюбилась в него с первого взгляда и, не раздумывая, заплатила неприлично большие деньги.

Надела всего один раз. Увидела в зеркале отражение, скомкала и засунула в самый дальний угол платяного шкафа. Там, в своей московской квартире.

«Откуда он здесь, у него?» — кольнула сознание тревожная мысль, но та быстро уступила место восторгу и невольному любованию. Тело казалось таким родным и таким чужим одновременно.

Сомнения отошли, уступая дорогу любопытству. Она быстро надела купальник. Чуть повернулась, машинально приняв выгодную позу, и посмотрелась в зеркало. Губы тронула робкая улыбка.

О, да! Именно так она себя в нем и представляла. Именно так!

В следующую минуту она едва сдержалась, чтобы не разрыдаться. Сама бы не смогла ответить — от счастья она готова была зареветь или от горя? Скорее, от внезапно нахлынувшей жалости к себе. Ведь если бы не тот случай больше года назад, все могло бы сложиться иначе.

Настя осторожно коснулась правого бока. Кожа там оказалась чистой и удивительно шелковистой. От уродливого шрама, безжалостно перечеркнувшего ее тело и судьбу, не осталось и следа. Он исчез, смылся в канализацию вместе с грязью, сошедшей с нее во время тех странных водных процедур.

Все случилось почти год назад. Она снималась в очередном проходном сериале. Нагрузка была чудовищной: работали по десять часов в сутки без выходных, выдавая новую серию каждую неделю. Через день, после начала съемок заключительной серии, Насте стало плохо. Ее прямо с площадки увезли на «скорой» в ближайшую больницу.

Сериал был о послевоенных бандитских годах, и натурные сцены снимали в захолустном городишке, который каким-то чудом, а скорее воровством и ленью местных властей, сохранил антураж послевоенной разрухи. Чего стоили одни деревянные бараки на окраинах — в них до сих пор ютились люди.

Центральная больница идеально соответствовала общей обстановке. Старое, обшарпанное здание с текущей крышей и заколоченными фанерой окнами первого этажа. Измученный персонал, серый от бедности и пьянства. Казалось, машины «скорой помощи» привозили сюда людей не лечить, а умирать.

Диагноз поставили быстро — острый аппендицит. Требовалась срочная операция. Вести куда-то не было ни времени, ни возможности.

Как выяснилось, главный и единственный хирург города в тот вечер был на дне рождения у родственников и пребывал в состоянии алкогольного опьянения средней тяжести. Только через сорок минут его и анестезиолога смогли доставить на работу. Им сунули в руки скальпель и шприц, пообещав щедрое вознаграждение.

Лучше бы она тогда загнулась на операционном столе! Этот ублюдок, посмевший назвать себя врачом, с трудом справился с простой операцией. Он не только бездарно работал, но и занес в рану инфекцию. В итоге через день, с температурой под сорок, ее вертолетом МЧС доставили в «Склиф». Столичные врачи, спасая ей жизнь, долго и со знанием дела материли провинциального хирурга.

Столичные врачи справились. Рану вскрыли, вычистили и зашили заново. Но остался шрам — большой и уродливый. Осквернивший своим грубым, белесым наростом не только тело, но и душу молодой женщины.

Когда ее спасли и здоровье пошло на поправку, Настя всерьез подумывала нанять через знакомых пару крепких парней, которые не станут задавать лишних вопросов. Она хотела, чтобы они выловили того коновала и переломали ему все пальцы на его кривых руках. Чтобы эта сволочь больше никого и никогда не смогла искалечить.

Потом боль и обида притупились, а череда неприятностей сменила вектор. Она рассталась с Димой — молодым человеком, с которым еще недавно планировала создание семьи. Все случилось как-то буднично, мимоходом. В памяти отпечаталось его внезапно ставшее чужим лицо, бегающие глаза и слабая, неискренняя улыбка. Запомнились банальные, до зубовного скрежета противные слова о том, что неплохо бы им остаться друзьями...

С тех пор лакированный кабриолет ее судьбы, перемазавшись в крови и дерьме, резко покатился под откос.

Она стала выпивать. Нет, не так — она стала бухать. Чем дальше, тем больше. Поссорилась с родными, растеряла друзей. Почти загубила карьеру. Одним словом — сама загнала себя в топкое болото, которое очень быстро стало абсолютно непроходимым.

Занавес!

— Анастасия?

На пороге комнаты стоял продюсер, вскинув руки в немом восторге. Он смотрел на помолодевшую и похорошевшую женщину широко раскрытыми глазами, с одобрением причмокивая языком.

— Глеб Вахтангович? А вас не учили стучаться?

Настя на мгновение смутилась.

Продюсер с трудом сглотнул и растерянно улыбнулся.

— Вы выглядите великолепно, Анастасия. Феноменально! Вас хоть сейчас на обложку любого модного журнала! Все победительницы конкурсов красоты лопнут от зависти.

Настя улыбнулась. Комплимент ей понравился. Давно она не слышала ничего подобного в свой адрес.

— Вы преувеличиваете, Глеб Вахтангович. Но все равно — спасибо.

Она вернулась в большую комнату, взяла со стула халат и накинула его. Тот прикрывал не так уж много, но женщина почувствовала себя комфортнее.

– Я выполнил свою работу, — голос хозяина прозвучал глухо, с прежней усталой раздраженностью.

– Да-да, конечно! Просто великолепно! Честно, я не ожидал такого результата, — Глеба Вахтанговича переполняли эмоции.

– Тогда расплатитесь.

– Одну минутку!

Продюсер быстро подошел к столу и, кивком испросив разрешения, уселся на стул. В его руках материализовался большой черный смартфон. Толстые пальцы ловко забегали по экрану.

– Алло, Светлана Вениаминовна? Здравствуйте, голубушка! Вас беспокоит Арутюнян. Будьте добры, проведите перевод на оговоренный счет. Да, да. Все верно. Благодарю!

Продюсер сбросил вызов, с улыбкой посмотрел на Настю, затем перевел взгляд на хозяина.

– Великолепно! Потрясающе! И всего за пару дней! — он просто кипел от восторга. Пару дней? Настя собралась уточнить услышанное, но не успела. Где-то в комнате прозвучал сигнал SMS-сообщения. Хозяин достал из кармана смартфон, бросил взгляд на экран, кивнул и убрал аппарат.

– Сумма, конечно, приличная. Очень. Но оно того стоило! Каждой копейки! — опять зачастил Арутюнян, не спуская с Насти глаз. Той на мгновение показалось, что мужчина мысленно уже пытается затащить ее в постель. В его взгляде мелькнуло что-то откровенно плотоядное.

– Теперь главное, — заговорил хозяин, и от его голоса всем присутствующим стало не по себе. — Я предупредил вас вначале и строго повторю вновь: никто, ни одна живая душа не должна узнать, где, у кого и как лечилась эта особа.

Он резко кивнул на Настю, и та, ярко вспомнив весь процесс «лечения», почувствовала, как краснеет. Вот те на! Она была уверена, что разучилась краснеть еще на первом курсе театрального.

— Будет очень нехорошо, если начнете хвастаться и сболтнете лишнего. Нехорошо, в первую очередь, для вас, — добавил хозяин, всем видом давая понять, что это не шутка.

— Отрежете нам наши длинные языки? — нервно хихикнул Глеб Вахтангович, но тут же смолк, заметив, как меняется лицо собеседника.

— Простите! — тут же извинился он. — Конечно, мы выполним ваши условия! Мы тоже заинтересованы в отсутствии шумихи вокруг нашей Настеньки. Подобный пиар не всегда полезен, особенно когда проект близок к финалу.

Он глянул на Настю, и та кивнула. Рассказывать кому-то, как ее, чуть живую от похмелья, отмачивали в ванной и как потом ее тошнило? Ну уж нет, спасибо!

– Теперь информация для тебя, — хозяин квартиры указал глазами на Настю.

Арутюнян намек понял, досадливо кхекнул, немного помедлил и вышел. Когда хлопнула входная дверь, хозяин, не сводя с Насти тяжелого взгляда, заговорил:

— Я, как бы точнее выразиться… полностью тебя излечил. Исправил тело, устранив почти все недуги и изъяны. Убрал поселившиеся в душе пороки. Теперь ты можешь считать себя… заново рожденной. Как бы странно это ни звучало. Но помни: чтобы добиться этого, мне пришлось отдать слишком много сил. Восстановить их будет трудно, а может, и невозможно. Так что цени это.

Настя молчала, не зная, что ответить. Где-то внутри она понимала — деньги были всего лишь формальностью.

– Однако, — продолжил мужчина, — чтобы сохранить результат, ты должна будешь придерживаться правил. Первое: никогда, ни при каких обстоятельствах не употреблять алкоголь. Никакого. Даже безалкогольное пиво! Для тебя это теперь смертельный яд. Выпьешь раз — тебя будут долго и, возможно, безрезультатно реанимировать. Взвоешь белугой, мало не покажется. Выпьешь еще раз — конец. Станешь «безвременно ушедшей». Понятно?

– Да, — тихо, с затаенным страхом, ответила Настя.

– Хорошо. Идем дальше. Второе: сейчас тебе нужно соблюдать строгую диету. Дня три-четыре — никакого жирного, острого, жареного. Можно свежие овощи, но немного. Куриное белое мясо. Морскую рыбу. Нежирный творог. Из фруктов — яблоки и груши, в меру. Крупяные каши на воде. Соль и сахар — в мусор. Туда же — хлеб и выпечка. Никаких лекарств — болеть у тебя нечему, а все остальное — блажь. Советую бегать по утрам или плавать. Это поможет телу войти в идеальную форму.

– Так оно еще не в форме? — удивилась Настя.

– Не перебивай! Живи той жизнью, что положена природой, и тело само подскажет, что ему нужно. Когда с неделю выдержишь диету — можно есть почти все. Кроме фастфуда и откровенной химии. И, разумеется, никакого алкоголя и табака. И еще одно.

Он указал пальцем на низ ее живота.

– У тебя сейчас очень высокий порог фертильности. Если хотела ребенка — сейчас самое время. Шансы — больше восьмидесяти процентов.

– Ребенка? — Настя растерялась.

– Я предупредил. Решать тебе. И, да, — хозяин усмехнулся, — предупреди партнера, чтобы был нежен. Ведь сейчас ты девственна.

– Чего?! — у Насти от такого сообщения глаза на лоб полезли.

Мужчина вздохнул и покачал головой.

– Хорошо, объясню тебе по-другому, на современный лад. Чтобы всем стало понятно. Я откатил тело Анастасии Жуковой к заводским настройкам. Разум остался прежним, со всем накопленным багажом знаний. Это же касается и твоих привычек. Береги тело — и будет тебе счастье. А теперь ступай. Мне нужно отдохнуть.

– Но как же?.. — Анастасия показала на халат.

– Оставь себе. Твои босоножки в прихожей, а уличная одежда у того хитрого, но не жадного армянина, что ждет тебя в машине. Там и переоденешься. Все. Не забывай мои слова. Ступай.

Спустя несколько месяцев.

Телефон беззвучно завибрировал. Мужчина взглянул на экран — незнакомый номер. Он имел привычку не отвечать на такие звонки.

Звонок прервался и повторился ровно через минуту. Это продолжалось почти полчаса, пока он не выключил аппарат. Аккуратно положил смартфон на стол и вернулся к книге.

Книга была старая, потрепанная, невероятно толстая. Толщину ей придавали не только сотни страниц, но и плотная, пожелтевшая бумага.

Раздался звонок в дверь. Мужчина вздохнул, но не оторвался от чтения. Звонок повторился.

— Надо было дать тебе утонуть! — проворчал он, закрывая фолиант и убирая его в ящик стола. Замок на ящике щелкнул, он был закрыт на причудливый ключ, который мужчина повесил себе на шею.

В дверь позвонили в третий раз, и он пошел открывать.

На пороге стояла Анастасия. В длинной дорогой шубе, с безупречно белым воздушным платком на голове.

— Здравствуй, — тихо сказала она. — Можно мне войти?

Мужчина молча посторонился, и блистательная актриса Анастасия Жукова переступила порог.

— Прости, что без предупреждения... Ты не отвечал на мои звонки.

Он молча прошел мимо нее в комнату. Она продолжала стоять в прихожей, глядя в его широкую спину, чувствуя, как страх и беспомощность сковывают ее все сильнее. А еще этот дом — он всколыхнул в памяти воспоминания. Неприятные и, как оказалось, все еще свежие.

— Мне нужно поговорить с тобой!

Она собралась с духом, захлопнула дверь, сбросила шубу на стоявшую у стены банкетку и последовала за хозяином.

— В чем дело? — мужчина уселся в старое, потрепанное временем кресло, стоявшее почти в центре комнаты.

Присесть он ей не предложил.

Настя замешкалась на пару секунд, затем опустилась на край дивана. Сложила ухоженные руки на колени, демонстрируя безупречный маникюр с ярко-красными ногтями.

— Я так и не знаю, как тебя зовут, — начала она, внутренне сжимаясь от возможной вспышки гнева. Сейчас она ощущала свой страх перед этим человеком с особой остротой.

— Меня зовут Василий, — на удивление спокойно ответил он. — Ты для этого явилась сюда посреди ночи?

Легкая усмешка тронула губы Насти. Василий... Обычное имя. А она-то насочиняла себе страхов! Хотя в том, что он — самый настоящий колдун, сомнений у нее не было. Не телевизионный шут, а реальный, пугающий своей непонятной силой чародей.

– У меня проблемы, Василий. И я догадываюсь... Нет, я уверена, что они напрямую связаны с тобой. С тем, что ты тогда со мной сделал.

– Поясни, — мужчина нахмурился.

– Летом мы благополучно досняли фильм. Только пришлось переснимать некоторые сцены, где я…, — она запнулась, — была немного не в форме. Получилось хорошо. Картина, как говорят, «выстрелила». На меня обратили внимание и почти сразу предложили новый проект...

– Пока звучит неплохо.

– В профессии — да, — вздохнула Анастасия. — А в остальном... Особенно в личной жизни...

Она сжала и разжала кулаки, потом порылась в сумочке и достала коробочку с мятными леденцами. Быстро отправила один в рот.

– Мужчины... Почти все — и те, кто были рядом, и даже незнакомцы — изменили ко мне свое отношение. Я вижу эти масляные взгляды, постоянно слышу шуточки и намеки в свой адрес! Но это еще можно терпеть... а вот женщины! Они стали меня ненавидеть. С тех пор как я изменилась, я почти физически ощущаю их зависть. Черную, как ночь, и постоянную, как осенняя хандра. Одним словом, везде, куда бы я ни пришла, на меня устремлены похотливые взгляды мужчин и полные ненависти взгляды женщин. Это невыносимо. Это пугает.

Хозяин квартиры тихо хмыкнул. Посмотрел на гостью так, будто собрался сказать: «А чего ты хотела, голубушка? За все нужно платить. Особенно за чудеса».

– Но и это не самое страшное, — продолжила Настя. — У меня появились куда более серьезные проблемы.

Она помялась, но собралась с силами:

– Мы с Сашей познакомились два месяца назад. Через месяц поняли, что не можем друг без друга. Решили пожениться.

– Похвально, — усмехнулся мужчина. — Некоторые бегут в ЗАГС на третий день. А через месяц с удивлением обнаруживают, что не сошлись характерами.

Настя грустно улыбнулась.

– Саша — из очень известной аристократической семьи. Музыкант, настоящий профессионал. Лауреат престижных конкурсов. В прошлом году давал сольные концерты в Вене и Лейпциге. И он... очень набожный человек. Духовные и семейные ценности для него — не пустые слова. Это его жизненный стержень.

– Звал венчаться?

– Именно. Он сразу предупредил, что свадьба для него — не светский праздник, а таинство, свершаемое на небесах.

После этих слов на губах Василия появилась кривая, недобрая улыбка. Его глаза холодно блеснули.

– И как все прошло?

У Насти екнуло в груди. Ей показалось, что он насмехается над ней. Женщине потребовалось немалое усилие, чтобы сдержать нарастающее раздражение.

– Когда мы приехали на встречу со священником, со мной что-то случилось. Я не смогла даже войти в церковь, — ледяным голосом, без каких-либо эмоций, произнесла она. — Передо мной словно возникла невидимая стена. Я уперлась в нее, не в силах сделать ни шага. А когда Саша попытался мне помочь...

Она замолчала. Ее плечи дрогнули, голова бессильно склонилась, скрывая навернувшиеся на глаза слезы.

– В меня будто бес вселился! Я закричала на Сашу, ударила его, пытаясь вырваться. А потом рухнула на землю и забилась в страшных конвульсиях. Пока не провалилась в глубокий обморок. Хорошо, что это случилось не во время венчания. Представляешь — невеста в белом свадебном платье бьется в припадке на паперти у церкви!

Она сделала паузу, чтобы перевести дух.

– Я пыталась еще. Позже. Одна, в других храмах. Бесполезно. Потом говорила с одним батюшкой — его мне очень рекомендовали. Очень благочестивый на вид старец с седой бородой до живота. Я все ему объяснила, попросила помощи, совета. Спросила, можно ли нам обвенчаться вне церкви.

– И?

– Он выслушал, а затем потребовал, чтобы я перекрестилась. Потом тыкал мне в лоб крестом, читал молитву... В конце заявил, что впервые сталкивается с подобным. Мне показалось, он мне не поверил. Я сорвалась, нагрубила. А он... схватил за руку и потащил в храм...

Голос Насти сорвался, и ее накрыло рыданиями. Крупные слезы катились по гладким щекам, падая на пол. Василий молча протянул ей пачку салфеток.

— Сумел помочь поп?

Настя лишь мотала головой, громко всхлипывая. Потом ее словно прорвало:

— Он сначала кричал, что я придуриваюсь и мне прямая дорога в психушку. Дальше, когда ничего не вышло, понял, что со мной и вправду что-то не так. И заявил во всеуслышание, что я одержима. Что бес во мне сидит и меня срочно нужно отчитывать! Стал звать кого-то на помощь... Я испугалась и убежала.

— А жених?

Настя подняла на него покрасневшие глаза.

— Свалил в закат, едва сообразив, что я плохо вписываюсь в его «святую» жизнь. «Прости, наша встреча была ошибкой».

— Так и сказал?

— Примерно. — В ее голосе не осталось и следа слез. Спустя мгновение она продолжила: — Было больно, но я справилась. В прошлой жизни я бы запила по-черному, жалея себя и всех вокруг проклиная. Но не теперь. Я решила давить депрессию другим способом.

Очень скоро я познакомилась с Кириллом. Хороший мужчина, старше меня, состоятельный, перспективный. И главное — давно свободный. Правда, оказалось, что в голове у него полный бардак, а в заднице торчит шило. Зато с ним было легко и весело.

Она замолчала.

— С ним-то что? — не выдержал Василий.

Настя подняла на него свои ярко-голубые глаза.

— Погиб. Влетел на своем мотоцикле под фуру. Скорость была настолько высокой, что хоронить моего друга пришлось в закрытом гробу.

— Кто потом?

— Ты на редкость догадлив, — не скрывая сарказма, сказала женщина. — Потом был Андрей. Помешанный на ЗОЖ, уверенный, что только от него самого зависит его долголетие.

— И он тоже мертв?

— Тромб оторвался на утренней пробежке. «Скорая» примчалась за десять минут, но было поздно.

— Выходит, лишь твой музыкант отделался легким испугом? — безрадостно хмыкнул хозяин.

— Именно. И, кажется, я понимаю, почему.

— Любопытно.

— Он не пытался склонить меня к близости. Был уверен, что секс до брака — грех.

— Забавный тип. И сколько лет этому «святому»?

— Чуть за тридцать.

— Бывает же... — Улыбка Василия напоминала хищный оскал. — А те двое, значит, придерживались иных взглядов и о свадьбе речи не вели?

— Нет, — просто ответила Настя, без тени смущения. — Оба четко обозначили свои намерения. Вот только до цели не дотянули. И мне кажется, точнее я почти уверена, что причина этому — я.

Она замолчала, впиваясь в него взглядом, словно пытаясь вырвать ответы на свои по-настоящему страшные вопросы.

— И что ты от меня хочешь? — грубо спросил Василий. Он скрипнул зубами, отвел взгляд и заметно помрачнел.

— Несколько дней назад я… убила человека. Молодого парня, чье имя даже не запомнила. Как только у меня зародились подозрения, я решила провести эксперимент. Доказать самой себе, что это были лишь совпадения...

Она замолчала, собираясь с духом.

— Не тяни! — ухнул филином колдун.

— Я познакомилась с ним в фитнес-клубе. Высокий, светловолосый, симпатичный. Мне хватило намека, мановения руки — и он бросился за мной, забыв обо всем. Словно пес, учуявший суку. Я привела его домой. Мы… приступили. Но не из-за похоти. Мне было так страшно, и я хотела доказать, что со мной все в порядке...

Тишина в комнате снова сгустилась. Настя смотрела в пол, напоминая пружину, сжатую до предела. Тронь — и взорвется.

Скрип кресла заставил ее очнуться. Она заговорила быстро, сбивчиво.

— Я сбегала в душ. Потом пошел он... — Она сглотнула ком в горле. — И этот дурак умудрился поскользнуться в кабинке. Грохнулся, ударился виском об угол стиральной машины. Кровь... хлынула фонтаном. А я смотрела и не могла пошевелиться. А потом... потом у меня будто крышу сорвало. Я расхохоталась. Стояла голая на пороге, смотрела на это нелепое тело, на его мускулистые ноги, на залитое кровью лицо... и хохотала. Пока до меня не дошло: это я его убила! Заманила, пообещала близость, и он умер! Пусть не своими руками, но... я его убила. Пацана, который повелся на дьявольскую красотку!

Она замолчала, тяжело дыша, впиваясь ногтями в ладони.

— Объясни мне, Василий! Что со мной? В кого я превратилась? Я уверена — это результат твоего «лечения»! Ты что-то со мной сделал!

— Уверена? — Он резко встал, и кресло жалобно скрипнуло. Мужчина прошелся по комнате, откинул тяжелую штору, выглянул в ночь, затем вернулся и навис над ней, заставляя отшатнуться.

— Кому ты рассказала про меня? — Его голос стал низким и опасным, и у Насти все внутри сжалось.

— Никому! — пискнула она. — Честно! Я ни слова!

— А тот армянин, что притащил тебя ко мне? Он смог удержать свой язык за зубами?

— Откуда мне знать? — И вдруг она вздрогнула. — Ой...

— Что?!

— Глеб Вахтангович...

— Что с ним?

Ей показалось, что он сейчас ударит ее своей здоровенной ручищей.

— Он... в больнице. У него, похоже, серьезные проблемы. Врачи ввели его в искусственную кому.

— Когда это случилось? — Василий побледнел.

— Где-то месяц назад. После одного представительского фуршета. Я там была, но сбежала — на дух не переношу всей этой лицемерной мишуры. А ночью у Глеба Вахтанговича случился удар. Он до сих пор в больнице.

— Вот ведь сукин сын! — зло выдохнул колдун, и от того, как изменилось его лицо, Насте чуть не стало дурно.

Мужчина сделал круг по комнате, словно ища ответа в ее темных углах, и тяжело рухнул в кресло. Уперся локтями в колени, сжал виски и замер, будто окаменев. Прошла минута, прежде чем он выдохнул едва слышно:

— Сам виноват. Я же предупреждал.

— О чем ты? — опасливо спросила Настя.

— За все твои беды благодари своего продюсера. Мало того, что себя угробил, так и тебе жизнь испоганил!

— Как? Что ты имеешь в виду?

— Этот придурок, наверное, кому-то похвастался, какой он благодетель, что нашел колдуна, который за бешеные деньги вытянул из грязи знаменитую актрису. Пожалел черствую душу, дал шанс... Наверняка пообещал свести «нужных людей» с чудо-целителем. За хороший процент, разумеется.

Настя онемела, не в силах вымолвить ни слова.

— Не надо на меня так зыркать! — зло прошипел Василий. — Я вас предупреждал! И это были не пустые слова! Вы даже не понимаете, какие силы я тогда призвал! Какую сущность потревожил и какую цену пообещал, чтобы он отступил! Вы вообще не представляете, как все устроено и какое наказание ждет тех, кто много болтает и лезет туда, куда лезть не следует!

Он замолчал, давясь собственной яростью. Настя сидела, боясь пошевелиться.

— Я сам дурак! Влез в чужую судьбу. Пожалел тебя, дуру, хотя отчетливо видел на твоем челе печать смерти! Умолил дать тебе шанс. По всем правилам, тебе было суждено утонуть в том карьере или загнуться в больнице от цирроза печени! Я пожалел тебя — и ввязался во все это. Теперь, видимо, придется платить за свою глупую доброту. И боюсь, плата для меня окажется неподъемной.

Тяжелая пауза повисла в воздухе. Затем он тихо, словно думая вслух, произнес:

— Вот если только...

Его взгляд упал на Настю, и она вся сжалась. Ледяной осколок страха пронзил сердце. Дыхание перехватило. Она с предельной ясностью осознала: вот он, край. Дальше только бездна. Холодная и черная как космос.

рассказ полностью можно прочесть: https://author.today/work/512222

далее

Показать полностью
116

Что-то в моём доме притворялось моим сыном

Это перевод истории с Reddit

Я даже не знаю, с чего начать эту историю. Наверное, с того, что мой третий ребёнок всегда был… немного странным.

Он родился с особенностью — на его теле не росли волосы. Ни бровей, ни ресниц, ничего. А глаза… жёлтые. Почти как при каком-то редком синдроме альбинизма.

Люди бы его за это дразнили — вы же знаете, какими бывают, когда видят что-то необычное. Поэтому мы, к сожалению, решили обучать его дома. Так казалось безопаснее. Дети могут быть жестоки. Наши двое старших были совершенно обычными. Иззи — четырнадцать, она старшая. Тому — девять, он средний. Младшего звали Роберт, ему восемь. Да… Роберт.

Мы жили как маленькая счастливая семья: я, моя жена Люси и трое детей. Идеальная картинка домашней жизни.

По крайней мере, до того утра, когда Иззи заговорила о странностях.

Люси встала рано и приготовила всем завтрак. Она была домохозяйкой — за последние годы я, будучи директором, стал зарабатывать достаточно, чтобы ей не приходилось работать. А раз Роберт учился дома, она могла присматривать за ним целыми днями.

Тем утром я быстро собрался и уже собирался отвезти Иззи и Тома в школу. Оба уже стояли на улице у машины, нетерпеливо ожидая выезда. Я попрощался с Люси и погладил Роберта по лысой голове. Он даже не вздрогнул — просто сидел за кухонным столом и пусто смотрел перед собой.

— Пап, этот ребёнок — не наш брат, — заявила Иззи, едва я сел в машину.

— Иззи, как ты можешь так говорить? — отрезал я. — То, что Роберт немного другой, не даёт тебе права так выражаться.

— Но это правда… — начала Иззи, но я её оборвал.

— Тихо! — рявкнул я. — А как бы ты себя чувствовала, если бы Роберт сказал о тебе что-то подобное?

— Роберт ничего не говорит, — пробурчала Иззи себе под нос.

Я не ответил. Лишь бросил на неё злой взгляд в зеркало заднего вида.

— Пап, — подал голос Том, — Зефир опять лает.

Тут и я услышал — снаружи лаяла собака. Зефир — наш золотистый ретривер, но в последнее время с ней стало невозможно, поэтому мы начали держать её на улице. С тех пор она не переставала лаять. Может, старость… а может, просто у неё было такое настроение.

— Слышу, — проворчал я. — Когда вернёмся, Том, посмотрим, что её на этот раз беспокоит.

Я завёл машину и выехал от дома.

Мне даже стало легче, когда я быстро высадил детей у школы. Том помахал мне, а Иззи не произнесла ни слова всю поездку — наверное, из-за нашей утренней перепалки. Она всегда так делала, когда ей что-то не нравилось: просто замолкала.

Но я любил этот короткий кусочек времени наедине с собой в машине. Ползти в утренних пробках, слушать старые кантри-песни, мечтать, будто я герой вестерна. Не то чтобы я не любил свою работу или семью — любил. Просто… приятно иногда уплыть от реальности.

Про мою работу и рассказывать нечего — скука. Дни всегда одинаковые: совещания, просмотр контрактов, пустая болтовня. К обеду я уже не мог дождаться, когда вернусь домой, расспрошу всех, как прошёл день, и снова стану просто папой.

Но в тот день, когда я вернулся, меня встретил пустой дом. Люси оставила записку, что отвезла детей на кружки. Меня насторожило другое: Роберта тоже не было. Он никогда не покидал дом — это была одна из его странностей. Он никуда не ходил.

— Роберт, ты где? — позвал я сначала мягко, осматриваясь.

Даже не знаю, чего ожидал. Роберт не разговаривал. Но часть меня всё равно надеялась, что он как-то откликнется. Тишина.

Тут я заметил, что задняя дверь открыта. Я прошёл через кухню на крыльцо. Роберт стоял посреди двора и смотрел в сторону леса за огородом. Нам повезло — дом, который мы купили пару лет назад, стоял на большом участке прямо у леса. Красота. Тишина. Спокойствие.

— Роберт, что ты здесь делаешь? — спросил я, подойдя к нему доброжелательно.

Но вид, который меня встретил, заставил застынуть. Белое, как мел, лицо Роберта было измазано грязью — будто он окунул его в землю. Рядом — небольшая ямка, а руки полностью в земле.

— Роберт! — рявкнул я. — Что ты натворил? Зачем ты ешь грязь?!

Я схватил его и оттащил в ванную. Вымыл его лысую голову, руки и вычистил его беззубый рот. У Роберта никогда не было зубов. Дёсны были как у младенца — только с несколькими крошечными чёрными точками глубоко внутри. Я тщательно смыл с него грязь, вытер и отвёл обратно на кухню.

Остальные всё ещё не вернулись, и по моим прикидкам у меня был как минимум час.

— Итак, Роберт, — сказал я строго, — что ты там делал? Зачем ты ел землю?

Роберт молчал — как всегда. Он просто смотрел перед собой жёлтоватыми глазами, глядя в никуда.

— Ладно, — вздохнул я, сдаваясь. — Давай лучше нормальный ужин сделаем.

Я порылся в холодильнике и нашёл всё для сэндвичей и пакет замороженных наггетсов.

— Что будешь? — спросил я, поднимая их с улыбкой.

Роберт указал на наггетсы. Он обычно ни на что не реагировал, но еда всегда привлекала его внимание. Я сделал штук пятнадцать, и он их умял — глотал целиком, едва жуя, будто ему всё мало. Я только улыбался, как гордый отец. Роберт любил есть — всегда любил — и приятно было видеть, как он наслаждается. Потом мы просто сидели перед телевизором, дожидаясь остальных.

Вечер прошёл как обычно. Том рассказал, что его похвалили на математике за задачу у доски. Иззи всё ещё дулась — почти не притронулась к ужину, так что мы отправили её спать пораньше. Роберт, наоборот, съел всё, что ему положили. Он так быстро запихивал еду в рот, что почти целиком проглатывал картошку и жаркое. Люси даже похвалила его, сказав, что удивительно, как он умудряется проглатывать куриные кости. Странный ребёнок… но, если честно, даже впечатляет.

К концу ужина нам пришлось отправить в комнату и Тома — после того как он спросил: «Роберт всегда так ест?» Я ненавидел, когда дети подтрунивают друг над другом — а от родных такое вообще считал недопустимым.

Во дворе Зефир весь день опять лаяла; я вышел посмотреть, что на этот раз не так, — ничего. Может, ей просто не нравилось, что её держат снаружи. Ничего не поделаешь. Она стала рычать на детей, и ей больше нельзя было доверять в доме.

В конце дня, когда Люси уложила всех, мы ещё немного поболтали. Она мыла посуду на кухне, а я сидел у стойки, ковырял виноградинки и смотрел, как её ловкие руки убирают тарелки.

— Люси, что это у тебя на руке? — спросил я, заметив большое красное пятно на тыльной стороне её левой руки.

— Где? — тут же спросила она, пытаясь повернуться и разглядеть.

Я подошёл сзади, чтобы посмотреть. Похоже было на укус — будто что-то крупное ужалило или укусило её. В центре даже засохшая кровь.

— Похоже, тебя кто-то укусил, — сказал я и машинально надавил большим пальцем.

— Ай, Эд! — вскрикнула Люси. — Больно, не трогай!

— Прости, — отдёрнул я руку. — Завтра куплю мазь.

Я поцеловал её в щёку и поднялся наверх. Перед сном заглянул в подвал к Роберту, пожелал спокойной ночи и пошёл в душ.

Роберт всегда спал в подвале. Там ему было удобнее. Бедный мальчик.

Утро началось как обычно — душ, чистка зубов, сборы. Когда я спустился, Люси уже готовила — яйца с беконом, как всегда. Я поцеловал её и сел рядом с Робертом, который уже сидел за столом и ждал завтрак.

Вот тогда я действительно на него посмотрел — по-настоящему — и на краткий миг, как мне кажется, понял, чего так боятся дети. Роберт был голый и выглядел лет на семнадцать, может, восемнадцать. Совершенно безволосый. Глаза жёлтые, затянутые сероватой плёнкой. Он смотрел прямо перед собой, не мигая.

Но что-то во мне как будто щёлкнуло назад — паника растаяла, и её сменила тёплая волна отцовской нежности.

— Ну как спалось, Роберт? — мягко спросил я, положив руку на его холодное, влажное плечо.

Он не ответил. Просто сидел и ждал.

Завтрак был хороший — только я, Люси и Роберт. Иззи и Том сказали, что не голодны, но я решил, что наверняка что-то задумали. Вниз они так и не спустились, пока я не крикнул, что пора в школу. Я поцеловал Люси на прощание — она улыбнулась и ответила — и протянул Роберту остатки: скорлупу от двадцати восьми яиц, которые он съел на завтрак. Вырастет крепким молодцом, подумал я с гордостью.

Мы вместе вышли к машине, как маленькая счастливая семья.

— Пап… — тихо начал Том. — Что с Робертом не так?

— Что значит «что не так»? — нахмурился я. — Он просто растёт. Со всеми бывает.

Иззи не сказала ни слова. Она только смотрела в землю, опустив голову. Всё ещё дуется, подумал я — наверное, из-за вчерашней ерунды.

— Но, пап, — продолжил Том, — он вчера был меньше меня. Что с ним происходит?

— Хватит! — рявкнул я. — С ним всё в порядке! Прими его таким, какой он есть! Как бы ты чувствовал себя, если бы над тобой насмехались?

Том опустил голову, тихий, как мышь, и пошёл к машине.

— Эд! Эй, сосед, подожди!

Я обернулся на знакомый голос — Клэй, наш сосед. Мы были знакомы много лет, хотя в последнее время почти не общались.

— Доброе утро, Клэй. Что случилось? — спросил я, подойдя, после того как пристегнул детей.

— Утро, Эд. Есть пара вопросов, — начал он и, не дав мне вставить слово, перешёл к делу: — Во-первых, эта чёртова собака ваша не перестаёт лаять. Мы уже с ума сходим.

— Ой, извини, Клэй, — быстро сказал я. — Сегодня отвезу её к ветеринару. Не знаю, что на неё нашло.

— Да ладно… — отмахнулся он. — Лай — это ещё полбеды. Больше меня беспокоит… кто у вас там такой? Родственник?

Я уставился на него, не понимая. О ком он? Он знал нас больше десяти лет — он всех у нас в доме знал.

— Тот молодой, — замялся Клэй, видя моё лицо. — Странный. Этот парень стоит у вас во дворе часами, а потом поздно вечером я вижу, как тот же тип выбрасывает что-то похожее на детский костюм. Что происходит, Эд? Кто это вообще?

Горячая волна ярости обожгла меня. Как он смеет так говорить о моём сыне?

— Этот «странный тип» — мой ребёнок, старый ублюдок! — заорал я. — Как ты смеешь такое говорить?!

— Успокойся, Эд, — сказал Клэй, отступая. — Он не может быть твоим ребёнком — у тебя их двое. Я вас больше десяти лет знаю!

— Да пошёл ты, Клэй! — рявкнул я. — Вот же гад! Только потому что мой мальчик немного другой, для тебя он будто не существует? Думаешь, мы должны просто его не замечать, да?!

— О чём ты, Эд? — спросил Клэй, отступив ещё, побледнев. — Что у вас с Люси? Вчера она кричала о помощи, а когда я пришёл, просто улыбнулась и сказала, что всё в порядке. Что вообще творится?

— Это ты! — зарычал я. — Это ты её обидел, да? Из-за тебя у неё след на руке? Клянусь, Клэй, если узнаю, что ты поднял руку на мою жену, я… убирайся с моей собственности!

Он не стал ждать, чем закончится фраза. Развернулся и почти бегом припустил к себе.

Вот и всё утро. Когда я хлопнул дверью машины, меня трясло. Иззи и Том не произнесли ни слова всю дорогу. У школы они лишь махнули на прощание, даже не заговорив. Даже мой вестерн-плейлист звучал сегодня не так. Чёртов Клэй.

Весь день был дерьмовым. Утренняя ссора выбила меня из колеи. Я решил вернуться пораньше. Мог себе позволить — всё-таки директор. К середине дня я уже был дома, надеясь немного отдохнуть. Но и там меня ждал сюрприз.

Люси встретила меня вяло и опустилась на диван. Сказала, что ей плохо — кружится голова и сил нет. Я сел рядом, нежно поглаживая её волосы, надеясь, что ей полегчает. И тут я снова заметил — ещё один большой красный след, на этот раз на шее.

— Клэй приходил, да? — резко спросил я.

Люси только покачала головой, пробормотав, что нет, никто не заходил. И тут же уснула на диване.

Я снял пиджак и накрыл её им, а сам пошёл на кухню заварить ей чай. Но там меня ждал новый сюрприз.

Роберт сидел на корточках перед холодильником, содержимое которого было разбросано по полу, и заталкивал себе в рот всё подряд. Всё, что было в холодильнике, — молоко вместе с пакетом, мясо в упаковке, сыр, яйца в коробках. Челюсть у него была раскрыта неестественно широко, он пытался впихнуть в себя всё прямо как есть. Он был всё так же голый, грязный, весь в еде, сидел на холодной мраморной плитке.

— Ох, Роберт, — вздохнул я, потирая виски. — Я же говорил: если хочешь есть — скажи! Мы что-нибудь приготовим!

Роберт даже не посмотрел на меня — продолжал запихивать всё больше и больше.

— Давай, я помогу, — мягко сказал я, опустился рядом и стал кормить его с рук, лишь бы он не подавился.

Когда он наконец закончил, я повёл его умываться. Голое тело было измазано объедками; вся кухня выглядела как поле боя. Он всё так же пусто смотрел перед собой, с мутной плёнкой на глазах. Я нашёл ему кое-какую свою одежду — слишком большую, но сойдёт. Раз Люси выбило из сил, остальное лёгло на меня: уборка, за детьми заехать и даже за продуктами — потому что Роберт опустошил весь холодильник.

Сначала я поехал за детьми в школу — и, пожалуй, лучше бы не ездил.

Глупая учительница Иззи захотела поговорить и перехватила меня прямо на парковке. Всё те же глупости: сказала, что Иззи чего-то боится. У Иззи просто богатое воображение, решил я. Но всё-таки поговорил с ней в машине. Почти пятнадцать — а боится всяких глупостей.

Я быстро отвязался от учительницы. Иззи потом не сказала ни слова. Поняла, что я прав — бояться нечего.

Покупки сделали быстро. Я сгребал в тележку всё привычное; Тому взял пару шоколадок и фигурку. Иззи ничего не захотела — сказала, что болит живот. Но я понял, что что-то не так. Она от меня что-то скрывала. Когда мы вернулись, Люси уже была на кухне. Бледная и слабая, но готовила ужин. Иззи сразу ушла к себе и закрылась. Том остался в гостиной играть, потом я помог ему с уроками. И тут вспомнил про Роберта.

Я нашёл его во дворе — он стоял на том же месте, что и вчера, и смотрел на лес. Совершенно неподвижный, провожая взглядом заходящее за деревья солнце.

— Роберт, всё в порядке? — мягко спросил я.

Как обычно, Роберт не ответил. Я положил руку ему на плечо и направил обратно в дом. Его жёлтые глаза смотрели куда-то вдаль, затянутые мутной плёнкой — будто он слеп.

— Э… Роберт… — я присмотрелся. — Ты играл с Зефиром?

Он был весь в собачьей шерсти. Тут меня и осенило — я не слышал лая Зефира. И раньше днём не заметил, из-за всей суеты.

— О нет, Роберт… только не говори, что ты её отпустил, — сказал я вполушутя, вполувстревоженно.

Роберт молча прошёл на кухню. Я быстро обошёл двор, позвал Зефира, но ни следа. И поводок, к которому она была привязана, тоже исчез. Ни собаки, ни следов.

Дурацкая псина. Завтра развесим объявления — может, кто видел.

На ужин было жаркое и пюре. Иззи нехорошо себя чувствовала, поэтому осталась наверху. Том почти не ел — кажется, просто хотел играть новой игрушкой. Он даже рядом с Робертом не сел — наверное, чтобы не садиться с ним за один стол.

Роберт же ел с удовольствием, как всегда. Люси даже приготовила ему отдельную порцию мяса, и он съел её целиком. Аппетит у мальчика был отменный. Ужин прошёл тихо. Люси тоже нехорошо себя чувствовала, но немного поела. Том бурчал что-то в ответ, когда я пытался с ним разговаривать. А Роберт… бедный… не говорил вовсе. Вечер снова казался спокойным.

Роберт рано ушёл в подвал — должно быть, устал. Иззи весь день просидела взаперти. Люси легла пораньше — совсем вымоталась. Том немного поиграл и тоже отправился спать.

Я ещё немного постоял на улице, зовя Зефира, — без толку.

Может, завтра.

Утро принесло новый сюрприз.

Роберт стал взрослым мужчиной — на вид лет двадцати пяти — и стоял голый в гостиной.

Я немного вздрогнул, конечно, но если честно… с его аппетитом странно ли, что он быстро вырос? Он стоял в утреннем свете, с неестественно длинной шеей и конечностями, жилистый и сильный. Лицо, впрочем, не изменилось ни на йоту. Те же жёлтые глаза, тот же беззубый рот, тот же пустой взгляд.

Люси уже готовила завтрак. Выглядела чуть получше, чем вчера. Еды снова было на целую армию, но я знал — Роберт справится. Иззи не спустилась — сказала, что не голодна. Том сел с нами. Казалось, будет тихое утро… пока Роберт не начал задыхаться.

Звук меня остолбенил. Он кашлял, захлёбывался — хватал воздух, будто не мог вдохнуть. Мы с Люси запаниковали. Роберт всегда глотал всё целиком, но мне и в голову не приходило, что двадцать пять блинов, с которыми он расправлялся, могут стать проблемой. А он задыхался.

Я подскочил к нему, смахнув всё со стола. Люси рванулась, пытаясь заглянуть ему в рот, найти, что застряло. Я ударил его по спине, ещё раз, ещё, пытаясь помочь… и тут из его рта выскользнуло что-то коричневое, верёвкоподобное. Похоже было на кожаный ремень — скользкий, кровавый, покрытый бледно-жёлтым мехом.

— Люси, отойди! — крикнул я. — Я вытащу!

Я встал за спиной Роберта, схватил то, что торчало изо рта, и изо всех сил потянул. Он вцепился в край стола, всё ещё харкаясь, глотая воздух. И затем, с влажным, рвущим «чпоком», я выдернул это.

На один замерший миг мне захотелось закричать — бежать — но я не стал. Потому что на конце этого поводка висела наполовину переваренная голова Зефира. Полукость, полумясо, полушкура — всё это капало слюной, кровью и чем-то желеобразным, смесью рвоты и объедков завтрака. Что-то внутри моей головы снова дёрнулось — и я будто перестал видеть, на что смотрю. Я увидел только маленького Тома, прикрывающего лицо отвращёнными ладонями, со слезами на щеках.

— Перестань, Том! — рявкнул я. — Что, сам никогда не блевал? Роберт такой же, как мы — он тоже может заболеть!

Том разрыдался ещё сильнее. Люси пыталась его успокоить, стирая с груди и подбородка Роберта липкую, блевотную слизь. Я стоял и держал то, что осталось от головы Зефира, бормоча себе под нос, что никто из моих детей — кроме Роберта — меня не понимает.

Я решил, что лучше поеду на работу. Голову Зефира выбросил в мусор.

Весь день я кипел. Люси позвонила около полудня. Сказала, что отвезла Тома в школу, а Иззи отказалась идти — мол, ей слишком плохо, дверь открыть не может. Роберту стало лучше. Он опять поел. Как обычно. Люси попросила меня забрать Тома днём, потому что ей всё ещё нехорошо. У него были дополнительные занятия, так что, вероятно, закончим примерно вместе.

Когда работа, наконец, закончилась, я поехал за Томом. Он всё ещё был не в духе — домой не хотел. Но после моих уговоров сел, и мы поехали.

Открыв дверь дома, Том — как и в тот раз — стрелой взлетел наверх и заперся у себя. Я швырнул портфель в кресло в гостиной, раздражённый. И увидел Люси на диване — рядом на коленях стояла Иззи.

— Что случилось? — спросил я, стараясь говорить спокойно.

— Как ты думаешь?! — закричала Иззи — громче, чем я её когда-либо слышал. — Эта штука поранила маму! С тобой что не так? Почему ты не видишь, чем оно является?!

— Следи за языком! — заорал я. — Как ты смеешь так говорить о своём брате?!

— Эта штука не мой брат! — завизжала Иззи. — И не твой ребёнок!

Я шагнул к ней и ударил. Сильно. Она рухнула на ковёр у дивана и расплакалась.

— Как ты можешь быть такой жестокой?! — взревел я. — Так говорить о собственном брате! Что с тобой не так?!

И только тогда я посмотрел на Люси. Она была белой как простыня. На плече — ещё один огромный красный след, с коркой засохшей крови в центре, словно от укуса… или жала. Она дрожала. Казалась выжатой досуха, как будто в ней не осталось ни капли жизни.

— Боже, Люси… — дрогнул мой голос. — Что с тобой?

Она не ответила — только едва заметно покачала головой, будто не знала.

— Поехали в больницу, — сказал я, осторожно поднимая её с дивана. — Иззи, ты остаёшься и подумай над своим поведением. Присмотри за братьями.

И я вынёс Люси к машине. Аккуратно усадил, поехал — даже не подумав о том, что оставил троих детей одних.

Домой я возвращался один. Люси осталась в больнице — сказали, что она потеряла опасно много крови. Врач сказал, что выглядит так, будто её кто-то «высосал». Всё спрашивал, когда она в последний раз была рядом с болотом или стоячей водой. Мы жили недалеко от таких мест, да, но я не понимал, к чему он.

Он сказал, что похоже, будто гигантская пиявка выкачала из неё жизнь. Я не знал, что ответить. Пробормотал, что дочь в последнее время странно себя ведёт — может, она что-то сделала? Врачи посмеялись. Сказали, скорее всего, какой-то жук. Паразит. Может, пиявка.

Я пробыл всего несколько часов. Люси переливали кровь, ставили капельницы — всё как положено. Перед уходом один из врачей сказал, что мне стоит поехать домой и отдохнуть. «Утром проверьте дом, — сказал он. — Может, там что-то есть — насекомые или гнездо».

Я вымотался. Но стоило войти домой — как глаза распахнулись.

Входная дверь настежь. Везде темно. Шторы распахнуты. В доме пусто — мёртво. Я даже не стал толком парковаться, просто вбежал внутрь.

— Роберт! — крикнул я, едва переступив порог. — Роберт! Дети! Где вы?!

Задняя дверь тоже была открыта. Шторы колыхались в ночном ветре.

— Эй! — крикнул я снова, включая всё, до чего дотянулся.

Ничего. Только шёпот воздуха. Я двинулся к подвалу — и там дверь была открыта. Роберта нет. Снизу тянуло кисло-гнилым запахом. И тут — шум наверху. Глухой удар. Будто кто-то свалился с кровати.

— Том! Ты там? — крикнул я и бросился по лестнице.

Дверь в комнату Тома остановила меня как стеной. Я врезался в неё. Нажал сильнее — она поддалась лишь на пару сантиметров, чем-то зажатая изнутри.

— Том, это папа. Открой, пожалуйста, — прохрипел я, налегая плечом.

Ответа не было. Ни звука. Тогда я подумал об Иззи. Где она? Всё ещё заперлась у себя? Я добежал до её двери — ручка легко провернулась. И то, что я увидел внутри… было безумием.

Роберт стоял на четвереньках у изножья кровати. Том лежал на матрасе, глаза распахнуты, стеклянные, уставлены в потолок. А у Роберта — Господи — челюсть была разжата, как у змеи, рот растянут до невозможности. Половина Тома уже была у него внутри.

— Ну наконец-то, — спокойно сказал я, почти с облегчением. — Наконец Том подружился с Робертом. Играют.

И вдруг крик — высокий, резкий. Голос Иззи. Она ударила меня сзади так, что я врезался в комод. Головой о дерево. Всё завертелось, поплыло. Но в этом головокружении, сквозь боль и сумятицу… что-то в моей голове сдвинулось. То, что заслоняло правду — туман, ложь — спало. То, что отравляло мой разум, исчезло. И впервые… я понял, кто мои дети на самом деле.

Утро.

Я сидел в гостиной. Руки в крови. Я прижимал их к лицу и смотрел сквозь пальцы на разбитое окно. Зловоние из подвала было невыносимым. У меня не было сил спускаться. Где-то под разодранной рубашкой продолжала сочиться кровь. Левая нога, наверное, сломана — я почти её не чувствовал, только тупую боль. Но всё это не имело значения.

Важно было то, что наверху. Иззи сидела у Тома. Он всё ещё не приходил в себя. Я уже позвонил в полицию, в скорую… но что я должен был сказать? Что я вырастил монстра, который заставил меня верить, будто он мой сын? Какой-то выродок-подменыш? Прямиком в психушку.

Так что я оставил правду при себе. Роберт — это странное создание, эта пиявка, жившая за счёт нашей семьи. А той ночью — драка с щупальцевидной тварью, которая когда-то была им. Я никому не сказал. Так лучше.

Мы сказали, что кто-то забрался в дом. Что дети были одни. Что кто-то, наверное, следил. В больнице занялись и мной. И Томом. В моём мальчике оказалось какое-то ядовитое вещество — он не шевелился весь день. Но потом пошёл на поправку. Со временем.

Люси тоже вернулась. Странно, но она едва помнила Роберта. Будто всё это время была где-то не здесь.

Мы привели дом в порядок. Я поставил новые замки, сигнализацию, камеры — чтобы никто больше не смог войти. Купил пару ружей.

Время текло тихо. Всё вернулось в норму. Почти. Но я всё равно следил за лесом. Всегда. Я не сказал семье, но знал: Роберт не умер. Лишь поранился. Как и я. В ту ночь он разбил окно и сбежал в лес. И я знал, что когда-нибудь вернётся. Когда вернётся — я буду готов. Я больше не позволю ему сделать это с моей семьёй.

Вот почему в ту ночь я не спал. Полгода прошло с того случая, а я всё ещё не мог уснуть. Я смотрел на лес из окна. Потом перевёл взгляд на двор соседа. Кажется, его звали Отто. Но во дворе стоял не Отто.

Там был кто-то другой. Знакомый силуэт. Маленький, лысый мальчик — лет восьми — стоял голый во дворе. И смотрел в сторону леса. Его жёлтые глаза блестели в темноте.


Чтобы не пропускать интересные истории подпишись на ТГ канал https://t.me/bayki_reddit

Можешь следить за историями в Дзене https://dzen.ru/id/675d4fa7c41d463742f224a6

Или во ВКонтакте https://vk.com/bayki_reddit

Показать полностью 1
38

Я был католическим священником, и одна тревожная исповедь не даёт мне покоя по сей день

Это перевод истории с Reddit

Прежде чем вы скажете это: мне не грозит отлучение за нарушение печати исповеди. Я по собственной воле покинул церковь в 2013 году, так что с готовностью расскажу вам об этом нечестивом признании.

К тому же я прежде всего отвечаю перед Богом, а этот грешник не был Его чадом.

Самый сильный ужас в моей жизни начался двенадцать лет назад, когда в приходской дом принесли неприметную записку.

«Сегодня. 19:00. Ждите в своей исповедальне. Не выходите. Не смотрите на меня».

Оглядываясь назад, в этом было что-то не так, но это был не первый случай, когда кающийся пытался скрыть свою личность перед исповедью. Обычно, правда, он надевал шаль или тёмные очки. Такое было ново.

«Его, должно быть, разрывает от стыда», — решил я, хотя и не осуждал.

Тогда я ещё наивно верил, что уже слышал всё: прелюбодеяние, насилие и даже убийство — от осуждённого, уже отбывшего срок, но стремившегося к покаянию, и я даровал ему его. Я отпускал грехи величайшим грешникам.

Но не этому человеку.

В семь часов я сел и стал ждать в своей исповедальне — шаткой деревянной кабинке с подгнившей решётчатой перегородкой, которая не обеспечивала ни уединения, ни даже видимости отделения священника от кающегося во время таинства покаяния. Пожертвования моих соотечественников — ирландцев и ирланок — лишь позволяли держать свет включённым, но церковь приходила в запустение.

Тем не менее красные портьеры прикрывали входы в кабинки. Слушая, как таинственный доставщик записки шёл по центральному проходу, я надеялся, что он оценит занавесы, скрывающие его приближение от моих глаз.

«Ждите в своей исповедальне. Не выходите. Не смотрите на меня».

Я уважил его просьбы.

И не задал столько вопросов, сколько следовало бы.

Человек отдёрнул свою занавесь, и я опустил глаза. Я лишь уловил силуэт в церковном свете, прежде чем он снова притянул за собой красную ткань. Вернулась темнота; не то чтобы свечи и до того давали много света, а за витражами уже опустилась ночь.

— Добрый вечер, отец, — сказал мужчина.

— Добрый вечер, чадо моё, — ответил я.

— Вы отвели взгляд?

— Да, дитя моё. Что привело тебя сегодня?

— Благословите, отец, ибо я согрешил. Это моя первая исповедь.

Если бы я тогда был циничнее, я бы куда внимательнее прислушался к насмешке и отсутствию искренности в его голосе.

— Если чувствуешь в себе силы — исповедуйся.

Мужчина глубоко выдохнул. — Я причинял боль тем, кто грешил, отец. И это мой грех.

Последовала пауза, и я подтолкнул его: — Можешь рассказать подробнее?

— Мне очень удобно, отец. А вам?

Теперь в его голосе было не только презрение; в нём прозвучала лезвийная острота, от которой у меня зазудели руки и впервые кольнул страх.

— Не беспокойся обо мне, дитя моё, — сказал я. — Я здесь не судить, а отпускать. Пожалуйста, если можешь, продолжай.

— О, как это благородно, отец! — снова прозвучала издёвка. — Видите ли, мой грех в том, что я не такой, как вы, святой человек. Я не ищу грешников, чтобы их отпускать, и не причиняю боль как возмездие. Нет, я — тот, кто берёт, отец. Я ем стыд. Боже, как он вкусен. Вам так не кажется?

Он явно был нездоров, но он был не первым таким, кто входил в мою кабинку.

— Я думаю… думаю, ты правильно поступил, придя сегодня. Я хотел бы помолиться за тебя. Боже мой, помоги своему чаду…

— Я не Его чадо, — холодно сказал мужчина.

Вот оно снова: тот нездешний клинок полоснул по моим рукам. Только на этот раз казалось, что это не просто психология. Я судорожно осмотрел кожу — и не нашёл следов. Не нашёл ножа, вонзающегося в меня.

Всё было неправильно.

Впервые в жизни я не чувствовал Божьего присутствия в этой церкви.

— Во имя Отца и Сына и Святого Духа… — наконец продолжил я, голос дрожал, пока я боролся с ощущением неправедности человека по ту сторону моей кабинки. — С Божьей помощью молю, чтобы ты обрёл покаяние, отпущение и жизнь без греха. Аминь.

— Но мне не нужно отпущение, отец. Я исповедуюсь ради забавы, понимаете? Больше всего, я не собираюсь переставать причинять боль грешникам. Таким, как вы.

Невидимый нож снова вспорол меня, и я во второй раз опустил взгляд.

Лёгкий укол страха расцвёл ужасом, какого я никогда не испытывал. Ужасом настолько парализующим, что я не смог даже всхлипнуть.

Лезвие было не воображаемым.

Растущая лужа крови пропитала внутренние рукава моего чёрного облачения, и я закатал их, чтобы увидеть глубокие порезы вдоль предплечий — порезы, которые всё ещё наносило это призрачное оружие. Я долго верил в чудеса, но это? Это было кощунством.

Мужчина расхохотался. — О, отпущение! Я чувствую это всеми костями. Прекрасно — вот как. Слава Богу! Ну а вы, отец? Вы исповедовались?

Этот вопрос резанул почти так же остро, как лезвие, и я его проигнорировал. Сжав окровавленные предплечья, пока новые раны выжигало невидимое лезвие, я рухнул на колени и подумал о том, чтобы поднять голову и заглянуть в решётку — посмотреть на…

— Я бы на вашем месте этого не делал, отец, — предупредил мужчина, будто благословлённый — или проклятый — даром читать мысли.

— Что ты такое? Дьявол?

— Никакого дьявола, отец. Никакого Бога. Никого и ничего, кто бы отпустил вам грехи. Я же сказал: это не моё дело.

— Тогда что твоё дело?

— Я ЖРУ СТЫД! — прорычал он. — А теперь покайтесь, иначе я сделаю для вас всё гораздо ужаснее.

Прижав окровавленные ладони к глазам, я дал ему то, чего он хотел.

— Прости меня, Боже мой, ибо я согрешил… — начал я. — Мне было восемь. Риона была моей первой любовью, но ей нравился Финли, не я. Я понял это, когда он сломал руку, а она нарисовала сердечко на его гипсе. Я завидовал и пустил слух, будто Риона поцеловала Финли за велосипедным сараем. Сплетня — опасная штука в нашей маленькой деревне. Ей и семье пришлось уехать, потому что люди стали обращаться с ними жестоко. Её называли последними словами…

— Маленькой шлюхой, — сказал мужчина. — А Финли — трахарём шлюх.

Откуда ты знаешь? Этот кающийся не был моим бывшим одноклассником. Я понял это по сверхъестественным ранам на своих руках.

Я прошептал: — Кто ты?

— Спроси ещё раз, отец, и я отдёрну эту красную занавесь и покажусь. Но вам это не понравится. Поверьте. Это для вашего же блага… Заканчивайте историю.

Я всхлипывал. — Я всегда винил в том, что было дальше, Коннора и Шона. Они сказали, что Финли нужно «поставить на место» за то, что «увёл твою девочку». Хотя она никогда моей и не была. Коннор сказал Финли, что жаль, мол, его рука зажила, потому что «травмы приносят девчонок». Тогда мои двое друзей достали перочинные ножи и начали резать ему обе руки. Резать и резать, пока он умолял их остановиться.

— А что сделали вы, отец?

У меня кружилась голова, говорить и даже плакать стало тяжело. — Я сам себе всё простил. Ведь нож держал не я. Но я всё равно… позволил им это… и, может быть, даже наслаждался… потому что ненавидел Финли. Это мой величайший грех.

Наконец рассечение моей плоти прекратилось. Я бы вскочил от радости, но был слишком слаб. Слишком близок к потере сознания. И несмотря на всё это, я думал: «Кажется, я всё равно умру».

Мужчина рассмеялся. — Ваш грех и вина сделали вас святым человеком, верно? Посмотрите на себя, отец: грешник, очищающий грешников.

— Мы… мы все грешники.

— Отпускаю тебе, грешнику, — передразнил мужчина. — Я ухожу. Будьте благословенны, отец, за сегодняшний ужин. Вашу вину. Ваше восхитительное позорище. Это было божественно… А теперь, молю, поспешите перевязать раны, если Господь соизволит.

Я услышал, как его занавесь отъехала, а сам лежал, свернувшись калачиком, глядя на нижний край своей красной портьеры. У края виднелась щель света, которую на миг отрезала тень фигуры, выходившей из кабинки. Меня снова потянуло взглянуть.

— Не надо, — посоветовал мужчина. — Прощайте.

Пока он уходил, всё казалось безопасным. Я нащупал телефон в кармане брюк под сутаной, чтобы вызвать скорую. Но прозвучала последняя фраза. Последний ужас.

— До скорой встречи, отец.


Чтобы не пропускать интересные истории подпишись на ТГ канал https://t.me/bayki_reddit

Можешь следить за историями в Дзене https://dzen.ru/id/675d4fa7c41d463742f224a6

Или во ВКонтакте https://vk.com/bayki_reddit

Показать полностью 2
100

Внимание: проверьте заднее сиденье

Это перевод истории с Reddit

«Внимание: проверьте заднее сиденье».

Когда это сообщение всплыло впервые, я не придал ему значения. Сейчас в машинах полно таких напоминаний — чтобы, не дай бог, никто не оставил ребёнка в раскалённой машине. Раньше мне такого предупреждения не показывало, но я решил, что, может, какой-то пассажир оставил на полу сумку, и датчик реагирует на вес.

Однако там ничего не было. Я заглянул под сиденья и во все уголки, даже рукой провёл по заднему краю сиденья, проверяя, не застрял ли в щели кошелёк или телефон. Не думал, что из-за такого вообще может сработать предупреждение, но машина у меня довольно новая, так что уверен быть не мог. Как бы то ни было, ничего там не оказалось.

К концу следующего дня я о нём, честно говоря, уже забыл. Но стоило мне заехать во двор и заглушить двигатель, как на приборке снова высветилось то же самое.

Я ещё раз проверил заднее сиденье. По-прежнему пусто. И от пассажиров сообщений о потерянных вещах тоже не было.

Может, это просто такая функция машины? Общее напоминание — каждый раз перед выходом смотреть на заднее сиденье. Если так, то выглядит контрпродуктивно: когда предупреждение всплывает всегда, его рано или поздно перестают замечать. Оно становится частью фона.

И всё же я был уверен, что первые несколько месяцев владения такой штуки не было. С другой стороны, подобные изменения могут и через обновление софта накатить. Вдруг приняли какой-нибудь новый регламент, а какая-нибудь группа лоббистов продавила, чтобы это предупреждение горело постоянно, как бессмысленные стикеры «Parental Advisory» на музыке.

В тот вечер я залез в интернет и начал шерстить автофорумы и новости, ища упоминания этого предупреждения. Ничего не нашёл, что говорило бы о его обязательном появлении каждый раз, когда глушишь мотор. Судя по всему, у других оно вообще не всплывало. Проблема была только у меня.

Очевидно, барахлил датчик. Вероятно, ещё действовала гарантия, но чтобы исправить, машину всё равно пришлось бы оставить у дилера на день, а вот за потерянный заработок по гарантийке никто не заплатит. Я сказал себе, что могу это игнорировать. Всего лишь одна строка текста. Скоро перестану её замечать.

Я ошибался. Каждый раз, когда я выключал зажигание, сообщение сверлило меня взглядом, как недоброе предзнаменование. Я поймал себя на том, что навязчиво проверяю заднее сиденье при каждом выходе, хотя заранее знал, что ничего не найду. Я пропылесосил салон до последней крошки. Проверил защёлки ремней. Всё было идеально, а предупреждение всё равно появлялось.

Я попытался не обращать внимания. Отводил глаза, выключая машину, но чувствовал его свечение на погасшей панели, видел фантомные слова, отпечатанные на внутренней стороне век. Уходил, не глядя назад, убеждая себя, что это пустая трата времени и там нечего искать. Я, конечно, был прав, но всё равно просыпался в три ночи и уставлялся в потолок с мыслью: а вдруг? В итоге стоял на коленях посреди улицы, в пижаме, с включённым фонариком телефона, заглядывая под сиденья в поисках того, чего там не могло быть. Заднее сиденье было пусто, как всегда.

Предупреждение преследовало меня постоянно. Видел я его только когда останавливался, но знал, что оно снова всплывёт. Я стал беспрестанно коситься на заднее стекло, слишком часто и опасно для езды переводя взгляд на салонное зеркало. Пассажиры это замечали. Рейтинг начал проседать: в отзывах появлялись замечания о недостаточной внимательности к дороге. С чаевыми стало хуже.

В конце концов я решился и отвёз машину починить датчик. Предупреждение издевательски мигнуло, когда я припарковался у сервиса, словно бросая вызов: зайди внутрь, не заглянув назад. Мне хотелось поступить именно так. Я знал, что там ничего нет. Но если я заявлю про проблемный датчик, а они обнаружат на сиденье сумку, коробку или ещё что-нибудь, я выставлю себя идиотом, который не догадался просто взглянуть на заднее сиденье. Я знал, что смотрел. Я делал это тысячи раз. Но всё же глянул ещё раз — на всякий случай.

Я объяснил проблему мужчине на стойке. Он что-то набрал в компьютере и сказал: «Пару часов подождать придётся, пока дойдёт очередь».

«Нормально, — ответил я. — Подожду».

«Вы точно не заб—» — начал он. Я перебил его резче, чем собирался.

«НА ЗАДНЕМ НИЧЕГО НЕТ. Я СМОТРЕЛ».

«Ладно, ладно, — поднял он ладони, стараясь меня успокоить. — Просто хотел сэкономить вам время, если что».

После этого я пошёл посмотреть ещё раз. Я бы не пережил, если бы вдруг оказался неправ.

Пусто. Всегда пусто. Я теперь знал каждую щёлочку в этом салоне. Там ничего не было.

Я сидел в зоне ожидания, пил кофе и тыкал телефон. Необъяснимо нервничал. Сам не понимал почему. Всего лишь неисправность датчика. Они найдут и исправят. Проблема уйдёт. Смешно, что я так затянул с этим и позволил этому так на меня повлиять.

Наконец меня позвали к стойке.

«Ну, мы не нашли в вашей машине ничего неисправного», — сказал механик.

«Как это — ничего? На заднем сиденье абсолютно ничего нет. Я убедился в этом предельно тщательно!»

«Задний ряд — чистый, как стекло, это да. Но и предупреждение нам вывести не удалось без человека сзади. С пассажиром на заднем сиденье оно загорается как положено, а если только водитель — не появляется».

На моём лице, должно быть, смешались неверие и ярость. Механик отступил на шаг. «Смотрите, пойдём — покажу».

Я взял себя в руки и пошёл с ним в бокс. Он завёл машину у меня на глазах. Дал ей поработать, потом заглушил. Никакого сообщения.

«Видите? — сказал он. — Можем заменить деталь, если хотите, но раз неисправность не выявлена, гарантия это не покроет. И нам придётся снимать весь задний ряд, так что по работе выйдет прилично».

Я его не слушал и сел за руль. Завёл, а потом, с опаской, заглушил. Впервые за несколько недель — никакого предупреждения.

Облегчение накрыло меня волной. Я несколько раз подряд заводил и глушил двигатель. Никаких сообщений. Предупреждение исчезло.

«Довольны?» — спросил механик.

«Невероятно», — ответил я.

Он пожал плечами: «Вот бы все поломки такие были».

Я ехал домой, будто летел. Не представлял, сколько напряжения носил в себе и насколько моя машина успела стать похожей на тюрьму. Дорога была широкой и свободной. День — прекрасным. Я был свободен.

И тут на периферии что-то мигнуло. На стороне пассажира вспыхнул и погас маленький оранжевый индикатор, на который я раньше, кажется, никогда не обращал внимания. Я резко уставился на него, пытаясь понять, что же там загорается.

Он коротко мигнул ещё раз — ровно настолько, чтобы я успел прочитать: PASSENGER AIRBAG OFF. Он горит, когда на переднем пассажирском сиденье никого нет.

Сейчас он не горел.

Последний короткий всплеск мог означать что угодно. Сдохший светодиод. Поломавшийся датчик. Любую из тысячи электрических мелочей.

А мог означать, что что-то устроилось поудобнее на пассажирском сиденье.

Я прижался к обочине. Вышел, оставив двигатель работать. Не оглядывался, уходя. Смысла не было. Я знал, что на заднем сиденье больше ничего нет.

К машине я не вернулся. Пару дней спустя позвонила полиция. Нашли, говорят, мою машину. Какие-то подростки угнали её покататься. Машина в плохом состоянии. Подростки — тоже. Они просматривают записи с видеорегистратора, но не нужна ли мне копия записи для страховой?

Мне не следовало это смотреть. Я знал это ещё до того, как вставил флешку в компьютер. Но мне нужно было знать.

Сначала они смеялись — орали и улюлюкали, мчась по улице. Сначала всем было весело. Довольно быстро один из них начал уговаривать водителя сбавить скорость. С этого и началась паника. Крики, что педали не работают, руль не поворачивается, двери не открываются. И всё это время цифры на спидометре ползли всё выше и выше.

Кончилось так, как и ожидаешь. Наверняка будут вопросы, почему я оставил машину с ключами, знал ли, что с ней что-то не так. Пожалуй, акт из сервиса о полной исправности, полученный в тот день, пригодится, чтобы доказать мою невиновность.

Но сейчас меня это мало волнует. Уведомление от Ring сообщает, что на моём крыльце кто-то стоит.

Только камера не показывает там никого вовсе.


Чтобы не пропускать интересные истории подпишись на ТГ канал https://t.me/bayki_reddit

Можешь следить за историями в Дзене https://dzen.ru/id/675d4fa7c41d463742f224a6

Или во ВКонтакте https://vk.com/bayki_reddit

Показать полностью 1
86

Кротовые норы

Слякотная ноябрьская промозглость просачивалась под воротник старого драпового пальто, заставляя Аркадия Семёновича зябко ёжиться. Он шёл по раскисшему двору, лавируя между лужами, в которых мутно отражались редкие огни панельных девятиэтажек. Обычный вечер, ничем не отличающийся от сотен других осенних. Сумка с продуктами оттягивала руку, в кармане привычно лежала связка ключей. Дверь подъезда, пропахшая табаком, нехотя поддалась.

Кротовые норы

Аркадий Семёнович, пожилой учитель истории, жил один. Жена умерла десять лет назад, детей у них не было. Единственным живым существом, разделявшим с ним быт, была старая кошка Мурка — дымчатая, капризная, но по-своему родная.

Поднявшись на свой четвёртый этаж, он по привычке сунул ключ в замочную скважину. Однако он туда не вошёл. Аркадий Семёнович нахмурился, попробовал снова. Бесполезно. Словно внутри что-то мешало. Он присмотрелся — обычный замок. Дёрнул ручку. Заперто. «Странно», — подумал он и нажал на кнопку звонка.

Спустя несколько секунд за дверью послышались шаги. Щёлкнул замок, и на пороге появился незнакомый парень лет двадцати пяти, в растянутой футболке и с растрёпанными волосами. Он смотрел на Аркадия Семёновича с недоумением и лёгкой опаской.

— Вам кого? — спросил он.

Аркадий Семёнович опешил.

— Простите, молодой человек, а вы… что вы делаете в моей квартире?

Парень ещё сильнее нахмурился.

— В вашей? Мужчина, вы этажом не ошиблись? Я здесь уже не первый год живу.

«Какой-то розыгрыш? — пронеслось в голове у учителя. — Или мошенники?»

— Это квартира сорок семь. Я Аркадий Сeмёнович Прохоров, я живу здесь последние тридцать лет.

— Не знаю никакого Прохорова. Я снимаю эту квартиру у хозяина. Может, вы бывший жилец?

— Я нынешний жилец! — начал заводиться Аркадий Семёнович. — Где мои вещи? Где моя кошка?

Парень посмотрел на него как на сумасшедшего, сделал шаг назад и быстро захлопнул дверь. Замок снова щёлкнул. Аркадий Семёнович остался стоять в тускло освещённом коридорe, чувствуя, как по спине пробегает холодок. Он снова нажал на звонок. Раз, другой, третий. Тишина. Тогда он принялся колотить в дверь кулаком.

— Откройте! Я полицию вызову!

Дверь соседней квартиры, сорок восьмой, приоткрылась, и оттуда выглянула Валентина Игнатьевна, словоохотливая старушка.

— Семёныч, ты чего шумишь? Что стряслось?

— Валя, там… в моей квартире какой-то самозванец! Говорит, что он там живёт!

— Кто живёт?! — удивилась соседка. — Да нет там никого, тихо весь день. Ты, может, перепутал чего?

В этот момент Аркадий Семёнович, скорее от отчаяния, чем в надежде на что-то, снова вставил ключ в замок. Тот легко вошёл, провернулся два раза. Дверь открылась.

Он шагнул в тёмный коридор. Включил свет. Квартира была пуста. Привычный запах старых книг. Никакого парня. Из комнаты, сонно потягиваясь, вышла Мурка и потёрлась о его ноги. Валентина Игнатьевна заглянула ему через плечо.

— Ну вот, видишь? Всё в порядке. Устал ты, Семёныч. Совсем заработался.

Он проводил её взглядом, закрыл дверь и долго стоял, прислушиваясь к гулкому стуку собственного сердца. Что это было? Галлюцинация?

Но с той ночи все сильно изменилось.

Сначала ему стали сниться сны. Один и тот же, повторяющийся с пугающей методичностью кошмар. Во сне в его квартире, в комнате с балконом, действительно жил тот самый парень. Но он не был квартирантом, он был здесь захватчиком, паразитом. Аркадий Сeмёнович во сне пытался его выгнать — кричал, угрожал, умолял, — но парень лишь молча смотрел на него своими пустыми, безразличными глазами или просто игнорировал, проходя сквозь него, словно тот был призраком.

Этот «сонный сосед» вёл себя омерзительно. Он рылся в личных вещах Аркадия Семёновича, сминал и выбрасывал в урну фотографии его жены, оставлял на кухне горы грязной посуды. Он занимал туалет, когда учителю нестерпимо хотелось туда попасть, запирался в ванной на долгие часы. Квартира во сне медленно сгнивала. По стенам расползалась чёрная, маслянистая плесень, по полу шмыгали жирные тараканы. Мурка совсем отощала превратилась в запуганное животное — парень из сна тайком пожирал её корм, оставляя в миске лишь мерзкую чёрную слюну, похожую слизь.

Аркадий Сeмёнович просыпался в холодном поту, сердце колотилось как бешеное. Он вставал, шёл на кухню, пил воду и долго смотрел в тёмное окно, пытаясь убедить себя, что это лишь дурной сон, порождение одинокой старости и усталости.

Вот только этот кошмар начал просачиваться в реальность.

Однажды днём у него зазвонил телефон. Звонила Валентина Игнатьевна.

— Семёныч, у тебя там гости, что ли? Музыка на всю играет, кто-то ходит, мебель двигает. Я думала, ты дома.

У Аркадия Семёновича внутри сжался холодный комок. Он отпросился с работы и примчался домой. Квартира была пуста. Но на кухне, на столе, стояла грязная чашка, которой у него никогда не было.

После этого случая он начал бояться возвращаться домой.

Каждый раз, подходя к двери, он с замиранием сердца вставлял ключ в замок. Иногда всё было нормально. Но примерно раз в неделю история повторялась: ключ не подходил. Аркадий Сeмёнович звонил, и дверь открывал ОН. Парень.

И с каждым разом тот становился всё более злобным и раздражённым.

— Опять вы? — цедил он сквозь зубы. — Я же сказал, здесь никто не живёт. Вы умерли. Понимаете? У-МЕР-ЛИ. Вы призрак. Уходите. Вам здесь не место.

В другой раз парень с болезненным, жалким выражением лица спросил:

— У вас остались какие-то незаконченные дела? Может, я могу помочь? Чтобы вы наконец упокоились с миром.

Аркадий Семёнович чувствовал, как сходит с ума. Он кричал, угрожал, бил в дверь, но «квартирант-паразит» просто захлопывал её. А стоило отойти, позвать соседку, как дверь снова можно было открыть своим ключом, и внутри — никого. Пусто и тихо.

Аркадий Сeмёнович перестал спать. Ночами он сидел на кухне, сжимая в руках тяжёлый молоток, и слушал. Он слышал шаги в комнате с балконом. Слышал, как там кто-то двигается, дышит. Иногда оттуда доносилось тихое, мерзкое хлюпанье. Мурка забивалась под диван и не выходила до утра, иногда низко рычана оттуда. Аркадий Сeмёнович запирал свою спальню на ключ, забирая кошку с собой, но чувство чужого, враждебного присутствия не оставляло его ни на минуту.

Этот дом перестал быть его крепостью. Он стал его тюрьмой.

Отчаявшись, он обратился за помощью к молодому коллеге, учителю информатики Игорю. Не решаясь рассказать всё, он попросил поискать в интернете про повторяющиеся кошмары и странные звуки в квартире.

— Похоже на полтергейст, Аркадий Семёнович, — с интересом сказал Игорь, стуча по клавишам. — Но есть и другая теория… Вот, на форумах обсуждают. «Кротовые норы» или «червоточины». Гипотетические разрывы в пространстве-времени, когда две реальности, два мира накладываются друг на друга в одной точке.

Игорь зачитал одно сообщение с форума:

«…Я вижу в своей квартире незнакомую женщину. Она смотрит на меня с ненавистью, кричит, что это её дом. Врачи говорят, что это галлюцинации. Но я нашёл её вещи! Старые, пожелтевшие письма. А вчера она пыталась ударить меня ножом. Я почувствовал холод лезвия у самого горла, а потом она просто растворилась в воздухе. Я боюсь засыпать. Мне кажется, если я потеряю бдительность, она затащит меня в свой мир, а я останусь там навсегда…»*

— Тут советуют немедленно съезжать, — подытожил Игорь, посмотрев на бледное лицо старого учителя. — Пишут, что кротовина нестабильна. Она может схлопнуться, забрав с собой того, кто окажется слабее.

Вернувшись домой в тот вечер, Аркадий Семёнович понял, что больше не может этого терпеть. Либо он, либо этот… фантом. Ключ, как назло, снова не подошёл. Он позвонил. Дверь снова открыл парень. Его лицо было искажено гримасой ненависти.

— Сколько ещё ты будешь сюда являться, старик? — прошипел он. — Это не твой дом! Смирись со своей смертью!

Он попытался захлопнуть дверь, но Аркадий Сeмёнович, обезумев от ярости, выхватил из сумки молоток.

— Это МОЙ дом! — взревел он и с размаху ударил по замку.

Щепки полетели в стороны. Ручка с лязгом отвалилась. Парень в ужасе отшатнулся.

— Убирайся! — закричал он, и в этот момент его тело начало меняться.

Оно вытягивалось, искажалось словно отражение в плавящемся от высокой температуры зеркале. Кожа побледнелa, натянулась на выпирающих костях. Челюсть отвисла, будто сломанная, обнажая ряд мелких, острых зубов. Из горла вырвался хрип. Существо шагнуло к Аркадию Семёновичу, протягивая длинные, паучьи пальцы.

— СГИНЬ!

Оно с неимоверной силой толкнуло старика в грудь. Аркадий Сeмёнович потерял равновесие... Последнее, что он почувствовал — резкая, оглушающая боль в затылке и холод бетонных ступеней.

***

— …я его толкнул, понимаете? — голос Кирилла дрожал. Он сидел на кухне у Валентины Игнатьевны и смотрел в одну точку. — Он был похож на… на монстра. Я испугался. Он упал с лестницы. Я подбежал, а там… никого! Просто пустое место.

Валентина Игнатьевна вздохнула и поставила перед ним стакан с валерьянкой. После того инцидента она нашла Кирилла на лестничной клетке — бледного, трясущегося, бормочущего что-то бессвязное.

— Максимка, — мягко сказала она, перепутав имя. — Этого не может быть. Аркадий Семёнович… он больше года назад умер. Упал с лестницы. Прямо там, где ты стоял. Врачи сказали сердечный приступ случился. Но действительно, выглядело так, будто его толкнули. Аркадий перед смертью совсем странный стал. Всё жаловался, что в его квартире кто-то живёт, домой его не пускает. Даже замок на двери молотком выбил. Риелторы потом новый ставил… тот, который там сейчас стоит.

Кирилл медленно поднял на неё глаза. В них был такой неподдельный страх, что старушке стало не по себе.

— Я въехал через год после его смерти, — прошептал Кирилл. — Риелтор сказал, рента дешёвая, потому что тут… несчастный случай произошёл. И с первого дня мне стал являться этот старик. Он ломился в дверь, кричал, что это его дом. Я думал, я с ума схожу. Я нашёл в кладовке его вещи, фотографии... Я их выбросил.

Он закрыл лицо руками.

— Я должен уехать отсюда. Прямо сейчас.

— Правильно, сынок, — кивнула Валентина Игнатьевна. Уезжай.

Кирилл съехал в тот же вечер.

Прошла неделя. Валентина Игнатьевна поливала свои герани, когда услышала шум на лестничной площадке. Скрежет металла, какую-то ругань и глухие удары. Выглянув она увидела у двери 47-й квартиры серый, тусклый силуэт в старом пальто, словно из черно-белого кинофильма. Это был Аркадий Семёнович. Он медленно обернулся.

— Валя, там… в моей квартире какой-то самозванец! Говорит, что он там живёт!

Показать полностью 1
1

Маскарад

В один октябрьский день, перед городом "N" появился некто в выцветшем шелковом костюме. Окинув взглядом город, он достал из нагрудного кармана часы на цепочке и поставил рядом с собой старый коричневый саквояж.

Незнакомец посмотрел на закрытые часы, и крышка, с характерным щелчком, тут же открылась, показав римские цифры и изящные стрелки. Они сообщали о приближение шестого часа. Смотря на циферблат он довольно ухмылялся. Затем его взор устремился на старый, с темными  следами плесени, саквояж. Незнакомец вытянул перед ним ладонь, и шепотом произнеся слова, притянул его к себе.

Не торопясь он открыл саквояж. Его глаза  тут же загорелись адским пламенем, увидев содержимое. Рядом сидящая стая ворон с громким карканьем устремилась в небо,а на город стала спускаться беспросветная тьма.  Незнакомец еще раз довольно ухмыльнулся, захлопнул саквояж и вошел в город.

Идя по каменистой дороге, он будто парил над землей, оставляя за собой легкий ветерок. Его растрёпанные локоны и костюм создавали ощущение, что ткань струится в воздухе. Запах праха и леденящий холод появлялись в месте, где проходил незнакомец.

Весело насвистывая он свернул, в сторону площадки на которой играли местные дети.
Широкая арка входа, из алых цветов, встречающих посетителей, тут же почернела, когда незнакомец прошел через нее.

Он приблизился к ребятам и не говоря ни слова присоединился к игре, поставив рядом саквояж. Дети даже не заметили появление нового игрока, они бурно хлопали в ладоши, и что-то кричали, привлекая «жмурку» .

Незнакомец будто растекался между ними, медленно уводя игру в сторону саквояжа.
Наконец, один из детей, пробегая, споткнулся об него. Незнакомец тут же оказался рядом и ловким движением поймал мальчика. Сквозь прозрачную ткань костюма ребенок увидел очертания его костей. От испуга он отскочил в сторону. Игра остановилась.

Незнакомец улыбнулся и произнес:
– Вы знаете новую игру, которая захватывает
самых смелых детей?
Дети с интересом подошли к нему.
– Кто из вас самый смелый? – он быстро вскинул правую руку.
Дети моментально повторили движение и наперебой закричали: "Я".
– Только для игры нам нужны красивые маски, – продолжил он, –Кстати, если они вам подойдут, можете оставить себе.

Незнакомец отворил саквояж и подозвал детей, чтобы показать содержимое. Заглянув внутрь, они увидели причудливые маски
покрытые  вечной пылью и паутиной.
– А можно я возьму для сестры? – спросил один из ребят?– Бери. – в глазах незнакомца отразилось зеленое свечение.
– И я возьму, – крикнул кто-то из толпы.
"И я, и я" – загалдели дети.– Берите, друзья мои, у меня хватит на всех! – мрачно крикнул на всю площадку незнакомец, –Пусть начнется карнавал!

Дети от восторга начали выбирать маски  и тут же подносить их к лицам. Раздались пронзительные крики, разносясь по всему городу. Незнакомец улыбнулся и закрыл саквояж. Он немного  посмотрел на площадку, усыпанную разбегающимися к своим домам маленькими чудовищами,  помахал рукой, развернулся, и тихо насвистывая страринный вальс, растворился в сумерках города.

Показать полностью
Отличная работа, все прочитано!