Анастасия, поменявшая линялую гимнастерку и тяжелые армейские сапоги на легкий сарафан от европейских кутюрье, расположилась в сторонке. Там, где царила тень и было потише. Лес, плотно обступивший карьер почти со всех сторон, не плохо способствовал желанию уединиться. Молодая женщина была красива — даже сейчас, уставшая и нервная, со следами бессонницы на лице и заметно трясущимися руками. Высокая, с длинными ногами, загорелой кожей и густыми, каштанового цвета волосами. Незамысловатая прическа, несмотря на профессиональную укладку и обилие лака, сейчас изрядно растрепалась. Взгляд больших, ярко-голубых глаз потерял свой блеск, а в уголках губ застыла уже хорошо заметная складка разочарования в себе и окружающих женщину людях.
— Насть, иди с нами! — крикнул кто-то, но она махнула рукой и пошла дальше, за густые елки, сквозь заросли папоротника, к небольшой полянке, которую она заприметила здесь еще несколько дней назад.
Ненадолго задумавшись, она достала из сумки небольшую плоскую, как фляжка, бутылку и сделала глоток. Дорогое сорокаградусное пойло обожгло горло, но согрело душу. Это было хорошо. Это приглушало все остальные чувства: усталость, тоску, вечное раздражение на коллег, на работу, на весь такой сложный и противоречивый мир.
Под березой, в тени было тихо. Настя бросила на траву плед, присела на него и прикрыла глаза, чувствуя, как теплые солнечные лучи пробиваются сквозь густую листву и рисуют на лице мягкие желтые пятна.
Тридцать семь лет, а что у нее ценного в активе? Карьера, которая с каждым днем все громче трещит по швам. Полная неустроенность в личной жизни и скверные отношения с родителями и сестрой. Пьяные скандалы в прессе. Режиссер уже неделю смотрит на нее, как на мину замедленного действия, беззвучно матерится и все чаще пьет какие-то таблетки. Наверное, скоро перейдет на серьезные седативные препараты. Или тоже забухает по-черному.
«Еще чуть-чуть — и меня вырежут из фильма, как тот проклятый аппендикс», — подумала она, привычным движением коснулась пальцами шрама на правом боку и снова глотнула горькой, обжигающей горло отравы. Потом встала, скинула с себя сарафан и, пошатываясь, пошла к воде. В голове назойливой мухой засвербела мерзкая мыслишка: а не утопиться ли ей, к такой-то бабушке, и тем самым разом прекратить все мучения? И свои, и тех людей, что волей или неволей входят в ее окружение?
— Вот же дерьмо! — она скривилась от внезапно нахлынувшего ощущения страха и какой-то абсолютно неправильности происходящего.
Несмотря на опьянение, она четко осознала — это очень плохие мысли, и от них необходимо раз и навсегда избавиться. Обругав себя истеричкой и слабохарактерной дурой, Настя сказала сама себе: хрен вам всем, не дождетесь! Она еще покажет, кто в этом балагане настоящая звезда!
Вода приняла ее легко, одарив бодрящей прохладой. Настя неспешно плыла, то и дело отталкиваясь от дна, пока под ногами вдруг не стало пусто. Глубина появилась как-то очень неожиданно. Но она не пугала — Настя хорошо плавала. Любила это дело с самого детства и достаточно долго, на постоянной основе посещала бассейн.
Шум катера и крики остались позади. Женщина повернула вдоль берега, туда, где к воде вплотную подступали плакучие ивы и обильно рос камыш. Дна по-прежнему не было, и Настя, сохранив крупицы здравомыслия, не рискнула отплывать далеко. Так и плыла неторопливо и размеренно, все больше удаляясь от людского гомона, в полной мере наслаждаясь тишиной и ласковой прохладой чистой воды.
Внезапно плыть стало тяжело. Руки и ноги предательски ослабли, словно налились свинцом. «Черт, я же не так много выпила…» — мелькнула в голове заполошная мысль, а следом явилась легкая пока еще паника.
Она попыталась встать, но дна под ногами так и не было. Хотя берег рядом — метров пять, не больше. Крутой, местами сильно заросший осокой. И такой притягательный.
Настя сделала усилие, всем телом потянулась к спасительной земле и схватилась за ярко-зеленые стебли. Но они предательски легко рвались, оставляя мелкие порезы на ладонях. А тело слушалось все хуже.
— Бля… — прошипела она, и в этот момент сумела что-то нащупать у себя под ногами. Что-то странное. Что-то скользкое и до дрожи неприятное. Тут же почувствовала, как кто-то цепко ухватил ее за лодыжку.
Жесткие, обжигающие холодом пальцы вцепились в ногу женщины мертвой хваткой.
Настя не успела даже вскрикнуть — ее с силой потащило вниз.
Вода хлынула в нос, в рот. Легкие сжались от нехватки воздуха. Настя дернулась, пытаясь вырваться, но ее тянуло все глубже.
И тут — резкий холод, который моментально сковал тело. Не просто прохлада — ледяное дыхание бездонной глубины. Будто она нырнула не в летний карьер, а в полынью полярного озера.
Страх пронзил ее, как электрический разряд.
Отчаянный рывок, и она освободилась. Вынырнула, судорожно глотая воздух.
— Помогите!.. — хрипло крикнула она, но голос сорвался.
И снова чьи-то пальцы больно схватили за ногу, поволокли вниз, в проклятый ледяной омут. Медленно, но целенаправленно. Не оставляя ни единого шанса на спасение.
На этот раз она успела увидеть, как вырываются из горла и стремительно взлетают вверх крупные пузыри воздуха. Как они ударяются об изумрудную поверхность, рисуя на ней россыпь рваных колец...
Холод судорогой сковывал ставшее словно чужим тело. А уже через мгновение сознание окутал густой и непроглядный мрак.
И рвущий острой болью легкие кашель.
И чей-то грубый голос, прозвучавший совсем рядом:
Настя рывком села, отплевываясь и судорожно хватая ртом такой доступный и такой вкусный воздух. Надрывно закашлялась, чувствуя, как громко и неприятно хлюпает в ушах вода.
Перед ней стоял мужик — здоровый, небритый, в мокрых семейных трусах. Густые, с частой сединой волосы на голове, сильно загорелое лицо, обильная черная поросль на широкой груди и на крепких, по-мужицки тяжелых руках. Он неторопливо выжимал майку, и крупные капли воды обильно падали на мятую траву.
— Ты, — перебил он, — полная дура!
Она непонимающе заморгала, опешив от такого непривычного для нее обращения.
Она клацнула зубами от холода, и ее тело пронзила судорога.
— Пьяная, как сапожник, — продолжил он, не обращая внимания на ее попытку что-то сказать, хоть как-то оправдаться. — Как у тебя ума хватило полезть в воду в таком состоянии? Еще бы немного — и я тебя уже бы не вытащил.
— Нет, водяной, — проворчал мужик низким с хрипотцой голосом. — Конечно, я.
Настя с трудом встала и огляделась. Они были на маленькой полянке, в тени молодых берез и старого, раскидистого клена. В центре — след кострища, рядом стесанное с одного бока и установленное на низкие чурбачки бревно. Видимо чье-то излюбленное место для отдыха, хорошо укрытое от посторонних глаз. Настя отметила, что отсюда почти не слышно шума с пляжа.
— Там… кто-то схватил меня, — прошептала она.
Мужик оторвался от своего занятия и внимательно посмотрел на нее. Он нахмурился, и на его лбу пролегла глубокая складка.
— Не знаю. Крепко вцепился в лодыжку и тянул на дно.
Она посмотрела на свои ноги, но, вопреки ожиданиям, не нашла на своей нежной коже никаких следов.
Он же посмотрел на воду, потом на нее. Тяжело вздохнул и покачал головой.
— Алкоголь не только негативно влияет на работу мозга, но и может вызывать видения, которые могут быть пугающими и труднообъяснимо реалистичными.
— Хочешь сказать — у меня крыша поехала? Но я же точно помню... Я чувствовала, как меня кто-то тянет вниз и не отпускает!
— Ага, — усмехнулся он, бросая майку себе на плечо. — Если не брать в расчет вероятность проделок местного водяного, то могу предположить, что у тебя банально свело от холода ноги, а одурманенный спиртным мозг дорисовал картинку до киношного трэша. Ты ведь из тех деятелей культуры, что уже час бесоебят на пляже, распугивая мне рыбу?
Только сейчас Настя заметила лежавшие на берегу рыболовные снасти. Она кивнула и вдруг почувствовала, как ей становится плохо. Хотела сказать об этом, но ее тут же накрыло. Голова закружилась, ноги подкосились. Она опустилась на землю, мир поплыл перед глазами...
Где-то вдали кричали ее имя.
Последнее, что она увидела, — нос катера, врезающийся в берег, и тучную фигуру продюсера, который спешил к ней с перекошенным от страха лицом.
А потом навалилась звенящая пустотой тишина, и в глазах женщины резко потемнело.
Настя застонала, пытаясь приподняться на локтях. Незнакомая комната поплыла перед глазами — высокий потолок, деревянные стены, заставленные старинными шкафами с потемневшими от времени книгами. На полках — странные вещи, плохо подходящие под критерии обычных: пожелтевшие фотографии, склянки с мутной жидкостью, череп какого-то мелкого зверя.
«Декорации какие-то?» — мелькнула мысль в заполненной похмельным туманом голове.
Низкий, жесткий диван, на котором она очнулась, стоял почти в центре комнаты. Рядом огромный дубовый стол овальной формы. Возле окна, которое почти полностью было скрыто тяжелыми, темно-коричневыми шторами, массивное, обтянутое искусственной кожей кресло. Повсюду в комнате приглушенный полумрак. Царство старого дерева, странной громоздкой мебели и глубоких теней.
— Где я? — вопрос беспомощно повис в воздухе.
Она попыталась вспомнить, как оказалась в этом странном месте, от которого ей почему-то становилось не по себе, но не смогла.
Из соседней комнаты вдруг донесся легко узнаваемый по характерному акценту голос продюсера. Настя прислушалась и смогла разобрать слова:
— ...Пьет уже четвертый день. Она и до этого регулярно выпивала, но чтобы вот так! Мы уже не знаем, как с этим бороться! А у нас сроки, у нас контракты, дорогостоящее оборудование в лизинге и постоянные простои, которые мы вынуждены оплачивать.
Чужой мужской голос — грубый и почему-то знакомый — негромко спросил:
— Слава Богу, нет! Наш режиссер в самом начале поставил очень жесткие условия: один срыв, и он больше с этим человеком работать никогда не станет. А вы знаете, кто у нашей картины генеральный директор? У него в свое время дочь сильно пострадала от этой заразы. Так что с подобными слабостями у нас все очень строго!
Настя скривилась. В голове и во всем теле все сильнее чувствовались последствия недавних возлияний.
— Эй! Кто-нибудь! Метнитесь по-быстрому за пивком. Очень надо!
Она попыталась встать, но мир резко накренился. Пол ушел из-под ног, и она едва не шлепнулась лицом в ковер.
Дверь распахнулась. Вошел продюсер — бледный, с потным лбом и усталыми глазами.
— Настенька, ты очнулась. — Глеб Вахтангович, бодрый пятидесятилетний мужчина. Яркий представитель одной щедрой на продюсеров и режиссеров южной республики. Невысокий, плотно сбитый и с внушительным животом. С большой, абсолютно лысой головой и ухоженной, коротко стриженной бородкой. — Я тут очень удачно смог договориться. Тебя сейчас немножко полечат. Вернут тебе, так сказать, рабочее состояние.
— Нахрен мне не сдалось твое лечение! — вдруг вызверилась женщина. Она уже не раз замечала за собой эти резкие перепады настроения и явную агрессию к окружающим ее людям. — Я сама себе доктор! Закажи мне лучше пару бутылочек пенного. Поверь — через час я буду как огурчик.
— Синего цвета огурцов не бывает, — раздался из соседней комнаты тот самый мужской голос.
В дверном проеме возникла кряжистая фигура.
Небритый. В льняной, мятой рубахе, не застегнутой на выпуск, рукава которой засучены выше локтей. Под густыми бровями умные, но какие-то недобрые глаза. Они как два раскаленных на огне камня, в которых тлеет что-то нечеловеческое. Что-то хитрое и видящее насквозь любого, на кого упадет этот взгляд. Настя криво усмехнулась, вспомнив этого человека и ту ситуацию, при которой они впервые встретились.
— Ух ты! И мой спаситель здесь. А позвольте поинтересоваться — почему синий?
— Потому что ты загнешься.
— Сдохнешь. Один глоток спиртного — и ты, испытав жуткие муки, умрешь.
Продюсер, пользуясь ошарашенным состоянием своей подопечной, быстро ретировался, бормоча что-то про «согласование сметы и составление графика съемок».
Тяжелая входная дверь за ним громко захлопнулась.
Настя и незнакомец остались одни.
— Ты кто? — наконец выдавила она. При этом подбоченилась, стараясь всем своим видом показать, кто здесь тварь дрожащая, а кто право имеет. Вышло откровенно плохо.
— Это ты сама выбирай, — усмехнулся незнакомец, который, судя по всему, был хозяином этого дома.
— В смысле? — Настя мгновенно растеряла остатки напускного величия.
— В этот отрезок времени я могу стать для тебя либо причиной гибели, если ты не пожелаешь изменить свою судьбу, либо проводником в новую жизнь — жизнь здорового и сильного человека. Решение за тобой.
— Что ты несешь?! Ты себя видел? Какой ты, на хрен, проводник?! Я сейчас сделаю всего один звонок, и тебе быстро разъяснят по моему поводу!
Она вялыми, неловкими движениями обшарила диван, на котором сидела, но телефона не нашла. Зато с удивлением обнаружила, что на ней только легкий летний сарафан — тот самый, в котором она была на озере. А из нижнего белья — только трусики. Простенькие, ситцевые, совершенно точно не ее и даже не очень подходящие ей по размеру.
— Где мои вещи? — она вдруг с новой силой почувствовала, насколько ей сейчас плохо. Сил не осталось даже на то, чтобы продолжить возмущаться.
— В маленьком, замшелом музее, посвященном некогда популярной актрисе театра и кино Анастасии Жуковой. Жаль только, что никому этот музей совсем не интересен.
— Это почему же? — слабым голосом поинтересовалась Настя.
— Потому что у нас не терпят неудачников и слабаков. О них очень быстро забывают.
В голосе мужчины звучала сталь.
— Я не неудачница! — собрала остатки сил Настя. — Да будет тебе известно, чурбан ты неотесанный, — я известная и очень востребованная актриса!
Он сделал несколько шагов и оказался рядом с ней. Неожиданно схватил за подбородок грубой ладонью, приподнял лицо и заглянул в глаза.
— И хочешь ли ты ею остаться? Или подохнуть в сточной канаве, брошенная родными и близкими, всеми забытая звезда экрана? Загнуться от банального цирроза печени?
— Хочу остаться, — едва слышно промямлила она, вконец лишившись остатков сил. И ей было непонятно: это последствия похмелья или реакция на слова и тяжелый взгляд незнакомца.
Он легко поставил ее на ноги. Одним движением дернул за лямку сарафана — ткань соскользнула на пол.
Она сделала попытку вырваться, но тело не слушалось. Ноги подкашивались. Если бы не его железная хватка, она бы рухнула.
— Лечить тебя буду. Пора тебе взяться за ум и наконец-то закончить весь этот балаган.
Он повел ее вглубь дома — через мрачные, полутемные комнаты и длинный узкий коридор. Туда, где витали густые ароматы трав и слышался шум льющейся из крана воды.
Он привел ее в ванную комнату — очень просторную, облицованную темным камнем, с массивной чугунной ванной, которая покоилась на мощных подставках в виде львиных лап. Вода в ней уже была налита, пар лениво клубился над поверхностью.
Хозяин дома молча стянул с нее последнюю преграду — трусики, — легко подхватил на руки и опустил в воду. Она инстинктивно сжалась, но вода оказалась комфортной температуры, а ванна удивительно удобной, тело в ней сразу приняло расслабленное положение.
— Я, конечно, не против водных процедур, — слабеющим голосом прошептала она, — но тебе не кажется, что ты перешел все разумные границы?
Вопрос остался без ответа. Настя смотрела на него снизу вверх. В свете тусклой лампы его лицо казалось высеченным из гранита — грубые черты, темные, почти черные глаза, тень от нахмуренных бровей.
Он взял со столика небольшую стеклянную банку, свинтил крышку и высыпал себе на ладонь щепотку сушеных листьев.
— Что это? — прошептала Настя, пытаясь справиться с внезапно возникшей тревогой.
Он не удостоил ее ответом. Только что-то пробормотал себе под нос — странные, гортанные звуки, больше походившие на какое-то древнее заклинание северного шамана, чем на обычную человеческую речь.
Листья были похожи на крупнолистовой чай, только чуть светлее, с багрово-красным оттенком. Мужчина разжал пальцы — щепотка упала в воду, и несколько секунд листья покачивались на поверхности. Хозяин дома глухо пробубнил что-то, и листья один за другим распрямились, приняв свою изначальную форму. Начали медленно тонуть.
Настя проследила взглядом — листья опускались прямо к ее животу.
— Нет! — вдруг испугавшись, дернулась она и попыталась отодвинуться.
Но его рука легла ей на плечо, прижала с нечеловеческой силой.
— Тише. Не стоит так бояться.
Листья растворились. Бесследно. Вода при этом оставалась кристально чистой.
Он закрыл глаза, снова зашептал. Морщина между бровей углубилась, на лбу выступили капли пота.
"А он по-своему красив. Какой-то грубой, насквозь провинциальной красотой. Эдакий увалень-медведь!" — мелькнуло у женщины в голове, и она негромко хихикнула.
Но тут вода внезапно помутнела. Сначала едва заметно, потом — будто в нее вылили целую банку чернил.
Страх вонзился в грудь, стремительно перерастая в неконтролируемую панику.
— Вытащи меня! — Настя попыталась вскочить, но его рука на плече стала каменной.
Сначала было терпимо, потом — до жжения.
Мужчина резко произнес что-то каркающее, отвратительное на слух — слова, от которых зашевелились волосы на затылке — и надавил на плечо.
Настя погрузилась с головой.
Темная, густая, как смола, вода обожгла кожу, въедаясь в нее, казалось, навечно.
Она билась, пыталась вырваться, но он не отпускал. Его хватка ни на миг не ослабевала.
Воздух кончился. В висках застучало. Перед глазами заплясали кроваво-красные пятна, белые искры, черные полосы.
В голове с сарказмом и неуместным спокойствием возникла мысль: «Я умираю. Стоило вытаскивать из озера, чтобы потом утопить в ванной…»
Она вынырнула, задыхаясь, отчаянно глотая живительный воздух.
Мужчина, не обращая больше внимания на свою жертву, выдернул пробку из отверстия слива. Что-то тягуче пробубнил и ладонью нажал на большую хромированную кнопку. Сверху тут же хлынули мощные струи воды, легко смывая черную, вязкую жижу.
Она хотела возмутиться — ни с того ни с сего вернулась прежняя стыдливость, — но он остался непреклонен. Левую руку сунул ей под спину, правой обхватил живот и рывком поднял на ноги. Толкнул под горячие струи душа. Несколько секунд держал за плечи, давая ей возможность прийти в себя. После чего начал крутить барашки подачи холодной и горячей воды.
Чистая вода обожгла кожу холодом. Вместе с грязью в закрытое хромированной сеткой сливное отверстие уходили боль, страх и унижение.
Настя обмякла. Если бы не рука мужчины, удерживавшая ее ослабевшее тело, она бы наверняка упала.
Когда ванна опустела, он накинул на нее огромное белое полотенце, легко, как ребенка, поднял на руки и поставил на приятно прохладный кафельный пол.
Секунду спустя в его руке появился стакан с мутной жидкостью цвета крепкого чая.
— Что это? — ясность сознания возвращалась, а вместе с ней и естественная настороженность.
— Лекарство. — он улыбнулся, и его улыбка очень не понравилась Насте.
Она сделала осторожный глоток. Вкус был такой, словно в затхлой, пропахшей тиной воде замочили старый веник.
Настя поморщилась, уже собираясь послать его с такими лекарствами куда подальше, но вдруг передумала. В его глазах отчетливо читалось: «Только посмей отказаться!»
— Если что, я волью это в тебя силой, — спокойно, даже как-то буднично сказал он. — И поверь мне — от этого тебе станет только хуже.
Она зажмурилась и, стараясь не вдыхать запах настойки, опрокинула в себя содержимое стакана.
И тут же почувствовала, как в животе громко и очень настойчиво заурчало. И звуки эти были не самые приятные. Ощущения тоже.
Она икнула и прижала ладонь ко рту, борясь с возникшим вдруг приступом тошноты.
Он забрал у нее стакан, направил за плечи, вывел в коридор и не очень почтительно втолкнул в соседнее помещение. Осторожно прикрыл за ней дверь.
— Сволочь! — крикнула она ему в спину и, спустя мгновение, резво бросилась к унитазу.
Сначала ее вырвало — сильно, до спазмов в горле и икоты. Потом началось другое.
Ее буквально выворачивало наизнанку. Она кричала. Вопила от боли, от унижения, от панического страха перед неминуемой смертью. Она была на сто процентов уверена — он, этот непонятный, страшный человек, ее отравил.
Но через десять минут мучения прекратились. Боль и страх сменила слабость. Она буквально выползла из туалета, дрожа всем телом, еле переставляя ноги и цепляясь за стену. Злость кипела у нее в душе. Она готова была наброситься на своего обидчика, вцепиться ему в его наглую рожу. Выцарапать глаза. Вот только сил у нее на это совершенно не было.
Мужчина стоял в коридоре, с наушниками в ушах. Увидев ее, вынул их и убрал в карман. Молча указал на ванную.
Настя покорно залезла обратно.
Вода снова была чистой. Теплой. Успокаивающей.
Он наклонился к ней, посмотрел в глаза. Вдруг спросил:
— Как ощущения, звезда киноэкрана? Не так уж и много надо человеку, чтобы почувствовать себя счастливым?
Она не ответила. Просто устало смежила веки.
И впервые за долгие годы почувствовала легкость. А еще спокойствие. Тихое и очень приятное чувство уюта и какой-то защищенности. Словно вернулась вдруг в детство. В то непередаваемое, навсегда запавшее в душу ощущение, когда ты у себя дома, а рядом твоя семья, которая искренне тебя любит и заботится о тебе.
У нее получилось по-настоящему расслабиться. Теплая вода обнимала тело, смывая остатки напряжения. Веки стали тяжелыми, мысли — тихими, как эхо в пустой комнате.
«Все позади…!» — подумала Настя и позволила себе на миг отпустить контроль.
Сквозь пелену блаженства она уловила движение — мужчина в очередной раз склонился над ней. В руках у него она с трудом разглядела маленький пузырек. Он перевернул его, и секунду спустя под горлышком повисла тягучая капля. Черная. Густая, как деготь. Настя завороженно наблюдала, как она медленно тянется вниз, будто сопротивляясь и не желая покидать свое стеклянное пристанище.
Капля коснулась воды. Секунду спустя прошла сквозь поверхность, не оставив после себя ни кругов, ни ряби. И продолжила падать. Медленно тонуть. Прямо к ней. К ее голому, ничем не прикрытому телу. К тому месту, где чернел маленький, аккуратный треугольник коротко стриженых волос.
Настя не дернулась. Не закричала. Просто закрыла глаза, стиснув зубы и приготовившись к страшному. К приступу очередной, ранее неизведанной боли.
«Пусть будет что угодно. Я справлюсь. Должна справиться.»
Мужчина что-то пробормотал. Вновь у него это вышло необычно — не по-человечески низко и гортанно.
«Точно колдун! А может быть шаман!» — устало и как-то равнодушно подумала она, чувствуя, как его пальцы ложатся ей на лоб. Как он аккуратно и в то же время уверенно придерживает ей голову.
Она продолжала ждать боль. Она была к ней готова. Но так ничего и не почувствовала. Только… воду. Которая вдруг стала другой.
Вся ванна оказалась наполнена белой непрозрачной жидкостью — густой и липкой, словно сгущенное молоко. Чувствуя сопротивление, Настя приподняла руку — вода, не желая отпускать, тянулась за пальцами длинными, вязкими нитями.
Он не дал договорить. Одним движением наклонил ее голову назад — и погрузил в белую жижу.
На этот раз паники не было. Только странное ощущение… будто она дышит. Правда делает это как-то неправильно, сквозь кожу тела.
Потом — снова душ. Ледяные струи долго и трудно смывали липкую белизну...
Когда она стояла на кафельном полу и куталась в полотенце, он протянул ей еще один стакан. На этот раз жидкость в нем была странного сине-зеленого цвета.
— Ну уж нет! — она была готова биться до последнего, лишь бы не допустить повторения адских мучений, что ей довелось пережить, когда она из последних сил цеплялась руками за гладкие края унитаза.
Затрещина огненным кнутом хлестнула по щеке. Заставила пошатнуться, а голову резко, до боли в шее, дернуться.
И она выпила. Быстро, едва ли осознав, насколько стремительно у него получилось сломить ее волю.
На этот раз жидкость оказалась сладковато-горькой, с ярким вкусом полыни и металла.
И снова — в животе утробно заурчало, а кишки свело мучительным спазмом. Но рвоты не было. Только стремительный, жгучий позыв вниз. Она едва успела.
Когда вернулась — наполненная ванна снова ждала ее.
Теперь вода пахла хвоей и чем-то цветочным — лавандой, возможно.
На дне мерцали крупные кристаллы соли.
Она так обессилила, что ему пришлось помогать ей забраться, чтобы она не упала. Настя со стоном погрузилась в теплую воду.
Уснула. Прямо так, в воде, с полуоткрытым ртом, с рукой, бессильно свисающей за бортик чугунной ванны.
Мужчина какое-то время стоял над ней, безмолвно наблюдая, как ее грудная клетка медленно поднимается и опускается. Наверное, только сейчас он обратил внимание на природную женственность и хрупкую красоту своей гостьи.
— Вот же какая зараза! — вдруг негромко проворчал он. — Опять мне тебя тащить на собственном горбу?
За окном медленно опускались сумерки. Старый дом тихо вздыхал, избавляясь от дневного зноя. На улице громко стрекотали цикады, радостно встречая короткую летнюю ночь.
