— Вы сами понимаете, как это звучит? — Виталик выхватил телефон и сделал пару селфи. — Вот, посмотрите на фото и на меня!
Геннадию потребовалось несколько секунд, чтобы заставить себя прикоснуться к протянутому телефону. Ощущение липкости и тяжелой духоты усиливалось, ему совершенно не хотелось перенимать что-то из рук Виталика.
Как ни странно, лицо, смотрящее с экрана смартфона, не вызывало неприязни, в отличие от оригинала. Но озвучивать это было бы глупо — ни к чему подпитывать иллюзии и без того взвинченного пациента.
Геннадий потер лоб, пытаясь скрыть нарастающее раздражение.
— Виталий Сергеевич, успокойтесь, прошу вас. Мы с вами уже смотрели фото. Новые, старые и только что снятые на самые разные устройства. Поверьте, вы на них ничем не отличаетесь от себя сейчас.
Последние слова он договаривал уже в пустоту — Виталик пулей вылетел из кабинета, оставив за собой головную боль и зияющий проем дверного косяка.
— Тонечка, зайдите, пожалуйста. Молодой человек забыл телефон. Скорее всего, он вернется за ним. И, пожалуйста, принесите мне кофе. Ирландский.
Гриф не любил утро. Не любил дешевый кофе, заваренный впопыхах. Не любил холод и промокшие от лесной сырости ботинки. Не любил чертовых жаворонков, бодрых до неприличия. Не любил тех, кто умудрялся явить миру свои останки в самое паскудное время дня и выдергивал его из постели. Но что он по—настоящему, искренне ненавидел, так это тупость, неопытность и небрежность. И как назло, воплощение худших качеств человечества стояло неприлично близко и буравило его своими слезливыми глазенками.
— Стажер, кто у нас сегодня в меню? — Он покосился на пухлую веснушчатую девушку, которая недавно выблевала свой лавандовый раф. Её круглое лицо, пунцовое от напряжения, надулось, словно грозило лопнуть от очередного жалобного всхлипа.
Гриф отвернулся, не в силах больше смотреть на это зрелище, и рывком выдернул из рук конопатой катастрофы планшет с информацией по делу. Но шум не утихал — хлюпанье и всхлипы становились настойчивее и громче. Гриф чувствовал, как его терпение стремительно слабеет.
— Иисусий хер, кто пустил детей на бойню?! — он оглядел собравшихся, ища кому бы подкинуть проблем, — Шалом, убери ее отсюда, пока я не сдох от отвращения при исполнении.
Шалом стараясь как можно меньше касаться девушки проводил ее по тропинке к служебному автомобилю.
— Я сожалею, что так вышло, некоторые люди совсем не умеют сдерживать эмоции, — он ласково улыбнулся, жестом указывая даме на машину. — Не переживайте, больше мы вас не потревожим.
— Но я действительно хотела… Я мечтала, — она умоляюще вцепилась в рукав Шалома, но тот лишь слегка нахмурился, представляя, как ее сопливые ручонки оставляют следы на идеальном, без единого пятнышка, пальто.
— К сожалению, большая часть желаний зачастую остается неисполненной, — Шалом покачал головой, аккуратно высвобождая свое предплечье из склизкой ловушки. — Но уверен, что вы наверняка сможете реализовать свой потенциал где-нибудь в другом месте.
Шалом аккуратно, но настойчиво усадил ее в авто и захлопнул дверь. На всякий случай он дождался, пока девушку увезут как можно дальше от леса.
Когда он вернулся к Грифу, тот уже пролистал анкету убитого:
Попов Виталий Сергеевич, девятнадцати лет от роду. Состоял на приеме у психиатра с диагнозом прозопагнозия. Жалобы на искаженное восприятия лица. Позднее — бредовые идеи о сглазе, регулярное самоповреждение. Был помещен в частную психиатрическую больницу, из которой сбежал пять дней назад.
Кто бы ни сожрал пацана, у него явно были личные счеты, богатая фантазия и специфичное чувство юмора. Единственное, что осталось от Виталика — изрезанная и изуродованная голова в коробке с бантиком. Остальное было обглодано и сложено в черный мусорный пакет.
Гриф отошел на пару шагов назад, чтобы разглядеть композицию. Зрелище напоминало что-то родное и знакомое с детства. Он рассмеялся, чисто и искренне, как не смеялся уже довольно давно.
Шалом хлопнул его по плечу:
— Командир, ты тоже рассудком тронулся что ли?
— Да ты приглядись, — Гриф с трудом выдавил сквозь смех, — хтонь оставила нам подарок под елочкой.
— Ты глубоко больной и конченый человек, — Шалом скривил красивые четко очерченные губы даже не пытаясь скрыть неприязнь. — Сообщаю на случай, если ты вдруг не знал.
Гриф не понимал, как вообще такой приличный мальчик до сих пор мог работать в Отделе и не вскрыться. Он был уверен, что в свободное время Шалом режет шлюх на окраинах города, трахает кошек или еще что похуже. Впрочем, ему было насрать, главное, чтобы оперативник приносил пользу Отделу.
— Кому же ты так поднасрал, а, Виталик? — Гриф махнул группе рукой и обнажил мелкие зубы в улыбке. — Приберите здесь, нам с оперативником Шаломом пора к психиатру!
Мозгоправов Гриф тоже не любил. Разговоры с ними входили в часть программы по профилактике профессионального выгорания сотрудников Отдела. И Гриф готов был лично насадить на кол и преподнести упырю в качестве леденца того, кто выступил с этой инициативой.
Но лечащий врач Виталика оказался приятным исключением – нормальный мужик, любящий крепкий кофе и красивых ассистенток в приемной. Гриф даже подумал, что неплохо бы завербовать его для службы в Отделе и личных консультаций за бутылочкой односолодового.
— Видите ли, Виталий Сергеевич был убежден, что его сглазили. Сложно сказать, развилось ли бредовое состояние на фоне лицевой агнозии или же пациент был изначально склонен к бреду, однако случай был тяжелый и прогрессировал чрезвычайно быстро.
— И вас нисколько не удивляет, что парня разобрали на составные части?
— Виталий был сложным юношей, и его вид у многих вызывал неприязнь. Особенно в последние дни. Вполне возможно, что ему не посчастливилось натолкнуться на другого такого же безумца и вызвать приступ агрессии. Да и раньше, — Геннадий замялся, стараясь подобрать слова так, чтобы не выглядеть совсем уж циничным ублюдком, — в нем было что-то отталкивающее, не вполне живое что ли.
Гриф отхлебнул кофе, в котором было слишком много градусов для девяти утра. Его забавляло, насколько старательно Геннадий прятал личное отношение к пациенту и насколько плохо у него это получалось.
По всему выходило, что какая-то тварь пометила Виталика, чтобы наиграться, нажраться вдоволь страданиями, а потом доесть оболочку.
— Расскажите подробнее, — Гриф сделал жадный глоток, напиток был слишком хорош, — про бредовые идеи пациента. Кто сглазил, за что?
Геннадий просмотрел записи:
— Пациент утверждал, что сглаз на него наложила официантка. Якобы Виталий не лестно выразился о ее внешности, и женщина решила «преподать урок», как он сказал.
— Что со внешностью-то? Может, приметы какие особенные?
— Не понимаю, зачем вам это, но да, — Геннадий нахмурился, за годы работы он перестал относиться серьезно к словам своих подопечных. — Виталий Сергеевич много раз описывал ее внешность. Немолодая, грузная, не слишком опрятная и главное — повязка на глазу.
— Выходит, разгневал он лихо одноглазое?
— Да, — Геннадий поднял лукавые глаза от записей, — так, со слов, Виталия Сергеевича он и назвал официантку.
— Какой у нас с вами сказочный сюжетец вырисовывается, — Грифу начинало нравиться это дело. – Может, и адресок этого кафе у вас найдется?
Геннадий молча записал адрес на листочке. Работа научила его не относиться серьезно к словам пациентов, не мучиться угрызениями совести и не задавать лишних вопросов представителям власти.
Гриф сложил листок с адресом кафе в карман и поднялся из кресла, прихватив с собой полупустую кружку с остатками былой роскоши. Он оценил потенциальные перспективы дела. Одноглазая официантка и проклятые ею путники были чем—то из детских сказок, в которых герой всегда побеждает. Героем этих сказок Гриф, конечно видел себя — несравненного, великолепного и непобедимого.
С блаженной улыбкой победителя Гриф вышел в приемную, где Шалом, наслаждаясь вниманием миловидной ассистентки Геннадия, угощался конфетами и каким—то цветочным чаем. Девушка смотрела на него как смотрят изголодавшиеся анорексички на кусок шоколадного торта — обливаясь слюной, но не решаясь притронутся. Вырез ее блузки оголял больше, чем требовалось, но меньше, чем хотелось бы.
Улыбка медленно сползла с лица Грифа — ему не досталось ни конфет, ни сисек. Ощущение собственного величия куда-то улетучилось, а на кончике языка собралась привычная желчь.
— Эй, красавчик! — Гриф крикнул Шалому, стараясь не выдавать раздражения. — Собирайся и вези меня в рэсторан, жрать хочу.
Шалом оторвался от своего занятия, и в его глазах на миг промелькнуло сожаление:
— Простите, Тонечка, долг зовет, — он поцеловал руку девушки и собственнически оглядел ее на прощание. — Но мы обязательно продолжим беседу в более подходящих для этого условиях.
Гриф уже собирался поинтересоваться, сработал ли хоть раз такой банальный подкат. Но по лицу раскрасневшейся Тонечки понял — сработал и не раз. В длинном списке того, что не любил Гриф, появилось отдельное место для Шалома.
— А, вот, расскажи мне, фриц недорезанный, — обратился он к Шалому по дороге в кафе, — каково это так пользоваться женщинами. Не стыдно?
— Хамишь более успешным конкурентам? — Шалом обнажил до безобразия белые зубы, — Манеры - ключ к сердцу женщины. Попробуй на досуге. Может и к тебе дамы станут более благосклонны.
Гриф осклабился:
— Манеры... Что ж, я это учту.
Кафе «Роксана» находилось где-то на окраинах не только города, но и жизни. В представлении Грифа именно так должно выглядеть место, где беззастенчиво может работать хтонь. Задрипанное, Богом забытое заведение с липким линолеумом, клеенками на столах и вывеской, которая выцвела еще лет десять назад.
— Ну что ж, добро пожаловать в лучший ресторан этого района, — Гриф шутовски раскланялся, пропуская Шалома первым.
Других гостей не наблюдалось, поэтому все внимание немногочисленного персонала было приковано к ним.
— Господи, Гриф, чего ради мы решили выбрать именно это место? — спросил Шалом, брезгливо подбирая полы пальто. — Или тебе так понравился опыт погружения в канализацию, что ты ищешь схожей атмосферы?
Гриф заметил, что та самая официантка неспешно переваливается в сторону их столика. Он гаденько хмыкнул и чуть повысил голос:
— Ну, как же? Ты же сам говорил, что здесь работает самая уродливая бабища, что ты видел в жизни.
— Что?! Да я бы никогда себе такого не позволил, — глаза Шалома резко стали шире, и Гриф с удовольствием отметил, что выбил этого степенного ублюдка из равновесия.
— Не отнекивайся, я слишком часто слышал эту историю из твоих уст. И теперь лично пришел отметить, что все дамы прекрасны как рассветное солнце и достойны лишь комплиментов, — Гриф с самой обаятельной улыбкой, на которую был способен, повернулся к подошедшей официантке. — Дорогая, принесите нам, пожалуйста, чаю и вон тех чудных бутербродов с колбаской.
Официантка, казалось, не слушала Грифа. Ее стремительно наливающийся кровью глаз был прикован к оторопевшему Шалому.
— Несравненная, ну, что вы?! Не верьте этому лживому… — начал оправдываться Шалом, но не успел договорить.
— Заказ принят, — перебила его официантка и обнажила в кривой улыбке желтоватые пеньки зубов.
Шалом, обвинив Грифа в отсутствии у того хоть каких—то моральных ценностей, стремительно покинул кафе и уселся ждать в машине.
Бутерброды в кафе «Роксана» определенно были одними из лучших на памяти Грифа. Он ел их медленно, смакуя каждый кусочек и с причмокиванием облизывая пальцы. Напоследок он оставил официантке пару комплиментов и слишком щедрые для такого заведения чаевые.
— Едем в Отдел, тут мы закончили, — Гриф блаженно растекся в пассажирском кресле. — Довезешь меня и можешь быть свободен. Властью, взятой мной, дарую тебе отгул до завтра.
— Объяснишь, к чему был этот театр убожества?
— Подменыш предположительно типа «Лихо» стал причиной смерти нашего хамоватого друга Виталика. Мы приезжали проверить мои догадки. Если в ближайшие дни заметишь, что тебя преследуют неудачи — дай знать.
— Я правильно понимаю, — процедил Шалом, — что ты из мелочной зависти натравил на меня крайне злобное плотоядное существо?
— Исключительно в целях следствия. Конечно, я мог бы взять огонь на себя, но ты советовал мне быть обходительнее с дамами. И я как послушный ученик сразу начал применять знания на практике, — Гриф поправил на шее несуществующую бабочку и похлопал Шалома по плечу.
Остаток поездки прошел в полной тишине, которую нарушал лишь скрип руля под побелевшими от напряжения пальцами Шалома.
Нос Шалома выглядел так, будто природа нарочно старалась создать нечто эталонное: прямой, умеренно широкий, выточенный со вниманием к каждой детали. Этот нос добавлял лицу Шалома сходство со скульптурой Давида — как будто он не просто человек, а сама идея превосходства.
На следующее утро после похода в кафе Гриф с удовольствием заметил на этой идеальной картине белую собачку: большой красный прыщ со следами тонального крема.
Не меньше радости вызывали слегка запачканные уличной грязью брюки и взъерошенные волосы, которые Шалом нервно поправлял рукой.
— Гриф, есть ощущение, что твои догадки верны. Думаю, нам стоит выписать снаряжение и немедленно выдвигаться, — сообщил Шалом вместо приветствия.
Мышь с Кисой переглянулись — на их памяти Шалом никогда не являлся на службу хоть сколько—то растрепанным.
— Да ты присядь, не спеши, — Гриф похлопал по свободному стулу рядом. — Мы тут с девочками архивы достали, чаю с рогаликами сделали. Пара прыщиков еще ничего не значат.
— Пара? — Шалом слегка побелел, чем вызвал дружный смех собравшихся.
Он хмуро уставился на смеющихся коллег, но не смог сдержать уголки губ, дрогнувшие в улыбке.
— Ладно, — произнес он, наконец, усаживаясь на стул. — К делу. Что там с архивами?
Мышь любовно погладила старые папки и приосанилась, будто собиралась отвечать на экзамене.
— Есть кое-что. Восемь и пять лет назад были найдены тела в похожем состоянии. Тогда концов так и не нашли. Учитывая, что эти папки не подшили друг к другу, никто не удосужился как следует подумать и покопаться поглубже.
— Да, малышка, ты у нас самая-самая, — отозвалась Киса, не отрывая глаза от телефона, — но давай ближе к сути.
— В общем, если не углубляться в детали, которые впрочем могли бы показаться части собравшихся немаловажными — Кисе был адресован неодобрительный взгляд и многозначительная пауза, — Все три наших случая связывает наличие психиатрии в области самовосприятия и отношений с обществом — анорексия, социофобия и прозопагнозия. Также все погибшие были закопаны в болотистой местности в подарочных коробках.
— А что насчет той официантки, есть упоминания? — Грифу показалось, что голос Шалома слегка дрогнул в конце.
— Нет, ничего такого. Возможно, две другие жертвы не придали встрече с ней значения или вообще не были связаны. Есть несколько фото кого-то отдаленно похожего, но они все слишком смазанные. Важно другое, — Мышь открыла две папки и указала тонким пальчиком, — вот тут и тут списки сотрудников, которые искали Лихо. Никого из них не осталось в живых — скончались по самым разным обстоятельствам, а дела оба раза затерялись в бюрократическом аду.
— Киса, найди мне музыкальное сопровождение, — Гриф подскочил и закинул ногу на стул. — Нас ждет испытание, достойное великих героев. Имя наше будут прославлять в веках, а о подвигах наших сложат легенды, ведь группа имени несравненного меня победит сам злой рок. Победа или смерть, господа!
Киса клацнула длинным ногтем по экрану смартфона и кабинет наполнила задорная музыка из Деревни дураков. «Умеют же люди обгадить момент» — подумал Гриф, шлепаясь обратно на стул.
— А я-то мучился, думал, кого заслать на слежку. Вот ты, шутница, и отправишься бдеть за нашей официанточкой. Нас с Шаломом она все равно уже видела, а Мышь нужна мне в архиве. Только держись подальше, желательно вообще из машины не выходи. И все время будь на связи.
— Ну, папочка, там будут только девочки, — наигранно высоким голосом заныла Киса, — но я обещаю быть паинькой. Счастливо оставаться, крысы офисные!
Когда Киса, вильнув затянутыми леггинсы бедрами вышла из кабинета, Мышь спросила:
— Ты ее отправил, чтобы она развлеклась и не гундела как вчера?
— Ни в коем случае! Это ее суровое наказание за надругательство над честью начальства, — в голосе Грифа не было ни намека на веселость, но Мышь заметила, как он прячет добродушную ухмылку за чашкой чая.
Т.к. количество символов ограничено, следующая часть отдельным постом
