Сообщество - CreepyStory

CreepyStory

16 499 постов 38 913 подписчиков

Популярные теги в сообществе:

159

Итоги конкурса "Черная книга" от сообщества Крипистори

Дорогие наши авторы, и подписчики сообщества CreepyStory ! Мы рады объявить призеров конкурса “Черная книга"! Теперь подписчикам сообщества есть почитать осенними темными вечерами.)

Выбор был нелегким, на конкурс прислали много достойных работ, и определиться было сложно. В этот раз большое количество замечательных историй было. Интересных, захватывающих, будоражащих фантазию и нервы. Короче, все, как мы любим.
Авторы наши просто замечательные, талантливые, создающие свои миры, радующие читателей нашего сообщества, за что им большое спасибо! Такие вы молодцы! Интересно читать было всех, но, прошу учесть, что отбор делался именно для озвучки.


1 место  12500 рублей от
канала  ПРИЗРАЧНЫЙ АВТОБУС и сайта КНИГА В УХЕ - @G.Ila Время Ххуртама (1)

2 место  9500 рублей от канала  ПРИЗРАЧНЫЙ АВТОБУС и сайта КНИГА В УХЕ - @Drood666 Архивы КГБ: "Вековик" (неофициальное расследование В.Н. Лаврова), ч.1

3 место  7500  рублей от канала  ПРИЗРАЧНЫЙ АВТОБУС и сайта КНИГА В УХЕ - @KatrinAp В надёжных руках. Часть 1

4 место 6500  рублей от канала  ПРИЗРАЧНЫЙ АВТОБУС и сайта КНИГА В УХЕ - @Koroed69 Адай помещённый в бездну (часть первая из трёх)

5 место 5500 рублей от канала  ПРИЗРАЧНЫЙ АВТОБУС и сайта КНИГА В УХЕ - @ZippyMurrr Дождливый сезон

6 место 3500 рублей от канала  ПРИЗРАЧНЫЙ АВТОБУС и сайта КНИГА В УХЕ - @Skufasofsky Точка замерзания (Часть 1/4)

7 место, дополнительно, от Моран Джурич, 1000 рублей @HelenaCh Жертва на крови

Арт дизайнер Николай Геллер @nllrgt

https://t.me/gellermasterskya

сделает обложку или арт для истории @ZippyMurrr Дождливый сезон

Так же озвучку текстов на канале Призрачный автобус получают :

@NikkiToxic Заповедник счастья. Часть первая

@levstep Четвертый лишний или последняя исповедь. Часть 1

@Polar.fox Операция "Белая сова". Часть 1

@Aleksandr.T Жальник. Часть 1

@SenchurovaV Особые места 1 часть

@YaLynx Мать - волчица (1/3)

@Scary.stories Дом священника
Очень лесные байки

@Anita.K Белый волк. Часть 1

@Philauthor Рассказ «Матушка»
Рассказ «Осиновый Крест»

@lokans995 Конкурс крипистори. Автор lokans995

@Erase.t Фольклорные зоологи. Первая экспедиция. Часть 1

@botw Зона кошмаров (Часть 1)

@DTK.35 ПЕРЕСМЕШНИК

@user11245104 Архив «Янтарь» (часть первая)

@SugizoEdogava Элеватор (1 часть)
@NiceViole Хозяин

@Oralcle Тихий бор (1/2)

@Nelloy Растерянный ч.1

@Skufasofsky Голодный мыс (Часть 1)
М р а з ь (Часть 1/2)

@VampiRUS Проводник

@YourFearExists Исследователь аномальных мест

Гул бездны

@elkin1988 Вычислительный центр (часть 1)

@mve83 Бренное время. (1/2)

Если кто-то из авторов отредактировал свой текст, хочет чтобы на канале озвучки дали ссылки на ваши ресурсы, указали ваше настоящее имя , а не ник на Пикабу, пожалуйста, по ссылке ниже, добавьте ссылку на свой гугл док с текстом, или файл ворд и напишите - имя автора и куда давать ссылки ( На АТ, ЛИТрес, Пикабу и проч.)

Этот гугл док открыт для всех.
https://docs.google.com/document/d/1Kem25qWHbIXEnQmtudKbSxKZ...

Выбор для меня был не легким, учитывалось все. Подача, яркость, запоминаемость образов, сюжет, креативность, грамотность, умение донести до читателя образы и характеры персонажей, так описать атмосферу, место действия, чтобы каждый там, в этом месте, себя ощутил. Насколько сюжет зацепит. И много других нюансов, так как текст идет для озвучки.

В который раз убеждаюсь, что авторы Крипистори - это практически профессиональные , сложившиеся писатели, лучше чем у нас, контента на конкурсы нет, а опыт в вычитке конкурсных работ на других ресурсах у меня есть. Вы - интересно, грамотно пишущие, создающие сложные миры. Люди, радующие своих читателей годнотой. Люблю вас. Вы- лучшие!

Большое спасибо подписчикам Крипистори, админам Пикабу за поддержку наших авторов и нашего конкурса. Надеюсь, это вас немного развлекло. Кто еще не прочел наших финалистов - добро пожаловать по ссылкам!)

Итоги конкурса "Черная книга" от сообщества Крипистори
Показать полностью 1
21

Шёпот Извне, часть 3

Шёпот Извне, часть 3

Предыдущая часть: Шёпот Извне, часть 2

Начало: Шёпот Извне, часть 1

Старкевич всё не присылал предложений о встрече, из чего я заключил, что могу приехать как только отыщу оставшиеся детали. Список оказался довольно внушительным, и потребовалось больше недели потратить на поиски всего необходимого. Учёный опять находился в гостиной, молчаливый, задумчивый, сосредоточенный на доске. Одного взгляда хватало, чтобы заметить отсутствие малейшего свободного места на ней.

  • Вы завершили?! - с нетерпением воскликнул я.

Старкевич сдержанно кивнул.

  • Теоретическая часть готова. Теперь осталось лишь завершить установку.

Я живо схватил свой груз и лист с инструкциями. Работа спорилась на удивление хорошо, но под самый конец я столкнулся с проблемой. Согласно последнему указанию в инструкции на одном из участков устройства требовалось установить трубу полутора метров длиной. Но мне никак не удавалось разместить её, так как что-то мешало мне. Вдобавок приходилось работать наощупь, что сильно осложняло дело.

В конце концов, мне надоела эта борьба, и я с усилием надавил, намереваясь простой грубой силой установить деталь на место. В ответ раздался скрежет и стук, после которого она внезапно без труда встала на отведённое место. Пошарив рукой, я вытянул на свет предмет, вызвавший у меня неприятную дрожь в теле.

В находке без труда узнавался обломок трубы, размерами похожий на ту, что я только что установил. Один край трубы выглядел чистым и ровным, а противоположный напоминал раскрывшийся цветок, чьи лепестки щерились острыми неровными краями. Рваный грани покрывал чёрный налёт, оказавшийся на поверку сажей. В голову тут же явилось воспоминание о бороздах, покрывавших опоры фундамента.

Замечание Старкевича о неудаче предыдущей попытки заиграло новыми, пугающими тонами. Ещё в прошлый раз мне стоило задаться вопросом о результатах этого, как выразился Старкевич, фиаско. Какой же силы катастрофа развернулась тут, если смогла после себя оставить ужасные шрамы на прочном бетоне? Я содрогнулся при этой мысли, ведь мы снова собирались пробудить эти сокрушительные силы. Не погубит ли нас самих творение Старкевича, когда вырвется на волю? Словно Перилая, сотворившего медного быка и ставшего первой жертвой своего ужасного орудия казни.

Ещё до конца не понимая зачем, я направился в сторону ближайшей бетонной сваи и приложил рваный край трубы к борозде. Естественно она ничуть не подходила к оставленному следу, но это подтолкнуло меня идти дальше, вглубь тёмной бездны подвала. Прилипчивое ощущение чужого присутствия следовало за мной по пятам, заставляя то и дело бросать торопливые взгляды, но я всякий раз лишь убеждался в неопровержимом факте своего полного одиночества.

Земляной сводчатый склон постепенно проступал в темноте. Свет от ламп пробивался сюда с большим трудом, и приходилось прикладывать силы, чтобы рассмотреть его неровную поверхность. Тяжкий дух влажной земли проникал в сознание, окутывая его дурманом, а усилившийся холод проникал под кожу, жадно кусая самое нутро. В полузабытьи я провёл рукой по липкой поверхности и ощутил под пальцами острый край, которому здесь явно не следовало находиться.

Немного усилий и под шум осыпающейся земли снаружи показался ещё один кусок трубы, на этот раз более внушительный. Но не эта находка привела меня в сильное смятения, а то, что оказалось нанизано на разорванный край. В первую секунду я не придал ей особого значения, но затем осознание стало настолько ошеломляющим, что я позабыл обо всём.

Ничего удивительного в этом нет, ведь найденный мной кусок ткани не производил какого-то значительного впечатления. Скрипучий и заиндевевший от плесени, он провёл в темноте не меньше нескольких месяцев, впитав запах и холод этого места. Просто кусок материи, который Старкевич использовал, когда собирал свою установку. Лишь обратив внимание на неровную, чёрную кайму обрывка, я узнал в нём останки рукава от чьего-то одеяния.

Температура в подвале нисколько не изменилась, но на одно мгновение я почувствовал нестерпимый жар яростного пламени. Тишина в подвале оставалась такой же мертвенной, но на один миг я услышал скрежет металла, рёв и вскрик ужаса. Окружающая тьма никуда не делась, но на один неуловимый момент меня обездвижила ослепительная вспышка.

Я сорвался с места, вихрем взлетев по лестнице, ворвался в гостиную и бросил к ногам Старкевича, обе свои обвинительные улики - обломок трубы и обгоревший край рукава.

- Это я нашёл внизу!

На мой гневный вскрик Старкевич отреагировал с холодной отрешённостью, даже не шелохнулся. Он лишь взглянул себе под ноги, после чего спокойно спросил:

  • Вы закончили с устройством?

Сам вопрос и глубокое безразличие в голосе, заставило меня впервые ужаснуться. Я отшатнулся от человека, сидевшего в кресле. Раньше он представлялся в моих глазах одарённым учёным, для которого эксцентричность и некоторое высокомерие являлись чем-то само собой разумеющимся, но теперь передо мной раскрылся воистину холодный и нездешний разум, которому всё земное казалось чуждым и лишним.

  • Так закончили? - продолжал допытываться Старкевич.

“Да” вырвалось у меня помимо воли, так как я отчаянно не желал разговаривать более с ним. Мне хотелось уйти прочь, сбежать немедленно и никогда не возвращаться сюда.

  • Отлично, - промолвил Старкевич. - Значит мы можем начинать.

Наверное в другой ситуации меня бы порадовала такая новость. Но сейчас меня волновал совершенно другой вопрос.

  • Что…, что случилось в прошлый раз?

  • Моя первая поптыка запустить установку.

  • Она ведь взорвалась…

Я не спрашивал. Я совершенно точно знал это. И Старкевич не стал врать или увиливать. Он кивнул, не утруждая себя лишними пояснениями.

  • А это? - я указал на обгоревший рукав. - Вы были там не одни?

Старкевич снова кивнул. Я отступил назад, намереваясь немедленно покинуть уйти, но мой собеседник встал и заговорил:

  • Если Вы намерены прямо сейчас уйти - я держать Вас не намерен. Но хочу сказать, что мы в шаге от завершения нашего долгого путешествия.

  • Что?! - я задохнулся. - И Вас совсем не беспокоит, что я только что обнаружил?

Старкевич покачал головой.

  • Не вижу смысла рассуждать на тему того, что уже случилось. Дела прошлого не исправить. Но их можно хотя бы окупить нынешними. Если мы отступим сейчас, то обесценим всё, что было брошено на алтарь.

  • Но что если…?!

  • Той ужасной катастрофы более не повторится. Я учёл ошибки и теперь уверен в успехе, как никогда.

Меня сотрясало от ужаса. Я не верил ни единому слову Старкевича. Точнее, не хотел верить. Рассудком я понимал, что обязан уехать отсюда и сообщить властям о случившемся. Но другая сторона, не расчётливого разума, но безрассудного любопытства, шептала иные речи. И выпестованные за долгое время, проведённое в обществе Старкевича, звучали они куда явственнее и громче.

Я не смог воспротивиться соблазну и согласился. Снова ступал я вниз по скрипучим ступеням, снова Старкевич вёл меня во сумрак зловещего подвала. Установка возвышалась над нами циклопическим Атлантом из древних легенд, а Старкевич казался тем, кто готов подчинить его своей воле.

  • Встаньте туда, - распорядился он, указывая на пьедестал окружённый раструбами.

Нерешительность снова сковала меня, заставив усомниться в сделанном выборе.

  • Почему я?

  • Помните, что я говорил про влияние разума на ткань пространства-времени? Мне нужен канал, проводник, который позволит это сделать. Им станете Вы. Не волнуйтесь, там Вам будет угрожать наименьшая опасность.

На непослушных ногах я взошёл на возвышенность. Тем временем Старкевич начал обходить устройство, последовательно включая его. Щелчки, гул, потрескивания, перестуки - голос оживающей машинерии постепенно заполняли подвальные своды. Я же мог лишь молча наблюдать за хозяином дома в ожидании… чего-то. Моему разуму, не имевшему твёрдой опоры понимания, приходилось довольствоваться лишь красочными и смутными образами фантазии, рисовавшей нелепые картины. Но даже самое разнузданное воображение самого одарённого из творцов не смогло бы представить себе того, что случилось дальше.

Сначала мне померещилось лёгкое марево, исказившее очертания подвала. Я не сразу заметил это, списав всё поначалу на пережитое потрясение и усталость от долгого ожидания на ногах. Лишь когда Старкевич закончил обход и остановился напротив, изменения проявились достаточно явственно, и отрицать их существование оказалось решительно невозможным. Сам Старкевич и всё окружение начало расплываться и раскачиваться из стороны в сторону, будто бы нас разделяла стена падающей воды.

  • Что происходит? - я затравленно осмотрелся по сторонам.

  • Стойте на месте, – успокаивающе проговорил Старкевич. - Всё идёт именно так, как и должно. Сейчас следует проявить аккуратность и выдержку, иначе может произойти катастрофа.

Я снова замер, но теперь снедаемый дрожью ужаса. Мир вокруг всё сильнее и сильнее расплывался, искажался, ломался. Это становилось просто невыносимым, и когда я уже подступил к самой грани блаженного беспамятства, где-то наверху, над самой головой вспыхнул свет. Сначала я решил, что это дело рук Стракевича, но тут же отбросил эту мысль. Ведь учёный не сходил с места, неподвижно наблюдая за мной у подножия пьедестала. К тому же ни одна лампа не могла дать такого жуткого замогильного оттенка, ниспадавшего к моим плечам будто густой дым.

Медленно, словно во сне, я поднял взгляд, желая увидеть источник, и безрассудное любопытство воздалось мне сторицей. Я, наконец, дал волю эмоциям и  закричал, ибо свет изливался из ниоткуда, из пустого пространства под самым земляным потолком, из провала, чернее чем космическая бездна.

  • Не шевелись! Конец уже близок!

Крик Старкевича. Он перекрыл шум работающей установки. И наполнил моё сердце леденящим кошмаром. Ещё никогда за долгие часы нашего общения, от него не слышалось такой бури эмоций, и лишь мельком появлялось на поверхности в мгновения наименьшего самоконтроля. Плотоядное вожделение, нетерпение, чуть ли не безумие. Всё это без труда прочиталось и на его лице, когда я посмотрел на учёного. Старкевич неотрывно смотрел на свет, а в благородных чертах застыло сардоническое исступление.

Это стало последней каплей. Я вознамерился сойти с пьедестала, завершить этот дьявольский спектакль. Но как и говорил Старкевич, конец оказался ближе, чем я думал. Нечто невообразимое сотрясло само мироздание. Первородный космический кошмар пронзил меня, лишив малейших сил, а ощущение чьего-то пристального взора наполнило сознание до краёв, не оставив места для воли и мыслей.

  • Вот оно! - возопил Старкевич. - Вот!

А затем мир взорвался калейдоскопом красок. Меня словно бы сорвало с места и отбросило в сторону. Я узрел этот же самый подвал и эту же самую установку, но в другом времени.

  • Потяни за тот рычаг!

Старкевич стоял на том самом месте, где мгновение назад находился я. Он активно сыпал распоряжениям и размахивал руками, будто кукловод, давая указания второму участнику этой сцены. Незнакомый мне человек торопливо подчинялся воле Старкевича, выполняя указания с усердием и неукоснительной точностью. Потянув за указанный рычаг, он отступил на шаг назад.

  • Отлично! - воскликнул Старкевич, снедаемый ликованием. - Вот-вот… Мы уже так близко! Так близко! Представь только, какие тайны нам откроются! А теперь включи вот это.

Я наблюдал за тем, как установка постепенно оживала. Старкевич деятельно руководил своим помощником, его взор лихорадочно сверкал, на губах плясала столь алчный оскал. Он весь дышал нетерпением, его ничуть не пугало происходящее. Даже когда установка подёрнулась маревом, Старкевич вскинул кулак в победном жесте.

Наблюдать за происходящим со стороны оказалось ничуть не менее жутко, чем оказаться внутри событий. Тем более ощущения, одолевавшие меня в тот момент, обладали поразительной точностью и правдоподобность. Потусторонний свет, быстро заполнивший своими клубами окружающее пространство, принёс с собой эхо чьего-то присутствия. Не только меня оно вновь лишило дара речи. Помощник Старкевича с каждым разом всё больше пугался происходящего, пока наконец не решился выступить против происходящего и прекратить эксперимент.

  • Не смей! - гневно прорычал Старкевич. - Теперь нельзя отступать!

В этот самый момент источник, из которой изливался неведомый свет, начал видоизменяться. На его месте начал расти и шириться зев чёрного провала. Раскрывшись, он открыл путь в чуждый самому человеческому бытию пространственно-временной план бытия. Там сверкали и скручивались в спирали вспышки разноцветных звуков. Там ощущения разливались потоками бурных вод, а свет отвердевал словно камень. И в центре этого Извне пребывали вечные мыслящие структуры, превосходившие своими размерами целые галактики.

  • Да! - завопил Старкевич. - Наконец-то! Я нашёл вас. Вот он я, вот! Раскройте мне свои тайны! Я готов!

Я почувствовал, как нечто в той тьме шевельнулось в ответ на его зов. Как оно двинулось навстречу, желая узреть того, кто так страстно желал их увидеть. В отличие от Старкевича, я не желал этого, предчувствуя космическую угрозу, источаемую с той стороны, но лишь в мыслях мог протестовать.

Увлечённый происходящим, Старкевич не заметил, как помощник, переполненный ужасом, кинулся к установке. Он начал без разбору нажимать и дёргать переключатели, рвать провода и разбивать приборы. Раздался пронзительный стон металла, скрип, и скрежет. Чёрная рана в мироздании дрогнула и принялась стремительно затягиваться. За миг до своего исчезновения поднялся неистовый вопль “Нет!” принадлежавший Старкевичу, после чего всё потонуло в грохоте страшного взрыва.

Я никак не пострадал от стены огня, охватившей помещение, ибо не принадлежал этому времени. Зато я наблюдал, как пламя пожирает смелого помощника, бросившего вызов творению Старкевича. Части машины разлетались в стороны, ревущая неукротимая сила сметала всё на своём пути, а затем обезумевший мир затих. Огонь ещё догорал то тут, то там, но среди разверзшейся преисподней возвышался тот, кто правил ей. Старкевич так и остался стоять на пьедестале, целый и невредимый. Он долго смотрел в то место, где ещё мгновение назад сосредоточился ответ на все его вопросы. А потом медленно сошёл с возвышенности и зашагал прочь. На лице его отныне властвовала лишь апатия и безразличие.

  • Вот оно! - возопил Старкевич. - Вот!

Я вернулся в утерянное мгновение, но наполненный отныне новыми знаниями. Передо мной стоял подрагивающий в мареве Старкевич, а сверху разрастался разрыв в пространственно-временном континууме. Ощущение чуждого присутствия давило с неистовой силой, и я понимал, что долго не смогу противиться ему. Иного выбора не оставалось. Ничто не способно остановить разворачивающийся кошмар, кроме самоубийственного рывка. Из последних сил, уже проваливаясь в забытье, я кинулся вперёд, прочь с пьедестала, без малейшего сомнения в сделанном выборе. Лучше сгореть в пламени, чем столкнуться с тем, что таилось по ту сторону.

Но смерти в огне мне довелось пережить в этот раз. Я пришёл в себя себя на земляном полу, лёжа рядом с безмолвной и невредимой установкой. Надо мной стоял Старкевич.

  • Вы прекратили эксперимент раньше времени, - сказал он бесцветным голосом. - Хорошо, что я успел остановить машину.

Собственное дыхание давалось с трудом, но я нашёл возможность выдавить:

  • Я не мог иначе. Те силы, что мы призвали… они…

  • Я понимаю, - кивнул Старкевич. - Они напугали Вас. Но бояться тут нечего.

Он протянул руку и помог встать.

  • Что это было?

Не утрудившись словом, он поманил меня за собой. Спустя несколько минут мы очутились в креслах гостиной. От учтивого предложенного чая я отказался, так как не чувствовал себе сил ни пить, ни есть. Старкевич же начал неторопливый рассказ.

  • Всё началось с моих философских и теологических изысканий. У всех религий имеется одна общая объединяющая идея. Идея о высшем разуме, что управляет реальностью. Это можно списать на невежество и простоту древних людей, что в дальнейшем просто перекладывалось на последующие учения, которые опирались в своей основе на предыдущий опыт, но меня не оставляла идея о том, что потребность Высшем Разуме лежит в основе нашего бытия. Каким бы образом мы не пытались описать его. Со временем я обратил свой взор к квантовой механике и теории относительности, как передовым научным мыслям и тут отыскал новые ценные направления для поисков. Многопростраснтвенность наших измерений заставили меня по новому взглянуть на природу сознания. Я понимал, что мы неотрывно связаны с миром, в котором живём, а значит и мыслим по его законам. Это всё привело меня к идее, что существует нечто такое, что мыслит за гранью нашего понимания и проекцией чьего сознания мы на самом деле являемся. А затем я набрёл на такую гипотезу как Больцмановский мозг. Не слышали? Что ж, это гипотеза о том, что во Вселенной может зародится мыслящая структура, которой не требуется тело. Она возникнет из космического вещества благодаря квантовым и гравитационным флуктуациям и может существовать вечно. Такое сознание будет отличаться от нашего с Вами. Такое сознание не делит время и пространство между собой, не опирается на что-то. Такое сознание не обладает непрерывностью и консистентностью. Но зато ему доступны самые глубокие тайны бытия. Сегодня мы с Вами заглянули в обитель этого сознания. В двенадцатое измерение. Измерение, которое превосходит все прочие, которое властвует над ними. Именно там обитают эти поражающие воображение структуры. И именно благодаря им существуем мы, имея возможность наблюдать нашу с Вами Вселенную. Что же случилось в предыдущую мою попытку? А, Вы всё видели... Что ж, неудивительно. В такой ситуации время лишь глупый предрассудок… Тогда Вам прекрасно известно, что случилось. Мой помощник поступил опрометчиво. Он погиб в огне и погубил установку. Без Вас я бы её не восстановил, в этом я искренне благодарен. Что до меня…? Вы и это заметили. Что ж, скрывать не буду. Стоя там, внутри установки, я успел коснуться непостижимого разума, что обитает по другую сторону. И это оказалось настолько неописуемо, что изменило меня навсегда. Увы, теперь ничто земное мне более неинтересно. После явившихся мне тайн… Но не будем более об этом. Надеюсь теперь, когда мы обсудили наши вопросы, когда я без прикрас раскрыл для Вас оборотную сторону моего исследования мы сможем попробовать снова. Нам осталось совсем немного… Куда…?! Куда Вы?!

Показать полностью 1
19

Шёпот Извне, часть 1

Шёпот Извне, часть 1

С самых первых  минут Пётр Старкевич приковывал к себе внимание. Его появление на пороге аудитории оказалось достаточным, чтобы прекратить малейшие разговоры. Затем он проследовал к кафедре, распространяя вокруг себя то неуловимое чувство присутствия, которое сразу выдаёт человека нетривиальных интеллектуальных способностей.

Таковым оказались первые мгновения моего знакомства с этим молодым учёным. В той лекции Старкевич затрагивал темы квантовой механики и природы сознания, но как мне довелось убедиться вскорости, круг его интересов не ограничивался лишь этими темами. Глубина поднимавшихся вопросов с каждым разом сильнее распаляла мой интерес. Он же и побуждал меня посещать выступления Старкевича снова и снова  пока однажды я не решился на разговор лицом к лицу.

Внешность молодого учёного бросалась в глаза уже издалека, но лишь в непосредственной близости проступали те необычные детали, которые добавляли тревожные штрихи к общему портрету. Тонкие, можно даже сказать аристократичные черты подкреплялись странной бледностью кожи и сдержанностью манер. Лёгкая улыбка, трогавшая время от времени его губы, таила в себе некое загадочное и доступное лишь ему одному движение мысли. Но даже всё это не могло скрыть самого главного и пугающего - необычайной пустоты, сквозившей в серых глазах, притаившихся за саваном стёкол в тонкой оправе.

На моё появление Старкевич отреагировал в своей обычной манере доброжелательного любопытства. Я же не смог сдержать бури эмоций и засыпал его потоком вопросов, на каждый из которых молодой учёный отвечал с той поразительной простой и непринуждённостью, которая неизменно сопутствовала человеку самого широкого спектра познаний и интересов. В своих рассуждениях он с лёгкостью приводил примеры из древнегреческой философии, шумеро-аккадских мифов, последних открытий в области математики, физики и биологии, а в нашей продолжительной и жаркой беседе я сам не заметил, как минуло несколько часов, в течение которых мы исходили немало длинных и безлюдных вечерних улиц. Наконец, я решился задать последний, волновавший меня более всех остальных, вопрос.

  • Пётр, в своих лекциях Вы утверждаете, что наше сознание на самом деле иллюзия восприятия. Что мы, на самом деле, не мыслим в том понимании, которое имеется в виду подавляющим большинством людей!

Тут я впервые обнаружил интерес у своего собеседника. Ничем иным Старкевич не выдал его, кроме как искрой, мелькнувшей, в глубине пустых прежде серых глаз. Он не проронил ни слова, и его молчание я воспринял как приглашение говорить дальше.

  • Я до сих пор не понимаю, почему Вы так уверенно говорите об этом. Что же в таком случае, по Вашему мнению, есть сознание?

Ещё некоторое время Старкевич хранил безмолвие, словно бы пребывая в размышлении над трудной дилеммой

  • Скажите, Вы считаете, что обладаете сознанием? - неожиданно спросил он, и в полнейшей убеждённости своей правоты я утвердительно кивнул. На это мой собеседник добавил. - А как Вы это определили?

Тут у меня возникла заминка. Подобрать вразумительный ответ оказалось не так-то и просто.

- Я… я воспринимаю этот мир. Своими чувствами. Я наблюдаю его. Я слышу его. Я ощущаю запахи, вкусы, касания. И я могу интерпретировать их надлежащим образом. Я мыслю и следовательно существую.

  • Cogito ergo sum, - Старкевич поправил очки. - Что ж, в таком случае позвольте задать Вам следующие вопрос: а что такое такое “ощущать”? Задумайтесь. Вы видите не потому что это некий сакральный акт сознательного процесса. Вы видите потому что фотоны света падают на рецепторы сетчатки глаза и возбуждают их. И даже в этом случае Вы не видите сам объект. Просто зрительный кортекс интерпретирует электрические импульсы, поступающие в него. Получается, если нет света - значит Вы не сможете наблюдать окружающую действительность. В таком случае будет ли она существовать? А ведь зримый простым человеческим глазом диапазон света весьма узок. От нас сокрыт головокружительный спектр самых разных излучений, которые мы никогда не увидим напрямую. Тоже самое касается колебаний воздуха, которые мы считаем звуком. Как поют столкновения чёрных дыр? Или вибрации космических струн? Мы никогда этого не узнаем. Потому что наш мир сильно ограничен нашим же чувственным восприятием. Он сокрыт внутри небольшого объёма около полутора тысяч кубических сантиметров, который мы называем мозгом. Именно там сосредоточен наш якобы объективный мир, вся достоверность которого зависит от показаний весьма неточных и ненадёжных приборов, что мы именуем пятью чувствами.

Слова Старкевича заставили меня глубоко задуматься. Я попытался подобрать надёжный аргумент, который мог бы опровергнуть их, найти брешь в выстроенных тезисах, но молчание от этого лишь больше затягивалось.

  • Вижу Вас сильно взволновала эта тема, - промолвил Старкевич спокойно. - Не ищите ответа прямо сейчас. Если же завтра интерес  сохранится - прошу заглянуть ко мне после семи вечера. У меня дома мы можем продолжить дискуссию более обстоятельно и спокойно.

Предложение о повторной встрече я нашёл крайне заманчивым и после получения разъяснений относительно местоположения дома, распрощался со своим собеседником. Старкевич избрал весьма удалённый от городской суеты уголок, затерянный глубоко в лесной глуши. Видимо потворствуя своей натуре исследователя, он предпочитал замкнутый образ жизни, в котором его никто не мог бы потревожить. Даже несмотря на подробные указания, путь до его дома, который я предпринял на следующий день, оказался очень непростым. В определённый момент пришлось съехать на неприметную грунтовую дорогу и углубиться в густой лесной массив, щедрым пятном раскинувшийся на десятки километров.

Вскоре дорога вывела меня из густой чащобы к одинокому строению. Одного взгляда хватало, чтобы с безошибочной точностью определить в его величественном виде хозяина, ибо дом всецело отражал эксцентричную натуру Старкевича. Двухэтажное здание хранило в своих очертаниях такой же аристократичный и сдержанный образ. Мягкие тона окрашенных стен оттенялись простым резным декором. Ко входу вела широкая лестница с перилами, а сама дверь окаймлялась по периметру орнаментированными колоннами.

Постучавшись, я немедленно оказался встречен хозяином. Старкевич выглядел так, будто бы мы не снова оказались на одной из его лекций в многолюдной аудитории. Строгий костюм и сдержанность резко контрастировали с домашней обстановкой. Отступив в сторону, он взмахом руки пригласил меня в полутёмный коридор прихожей, после чего повёл вглубь своего обиталища. Следуя под скрип деревянных половиц за полноправным владетелем этого места, я с любопытством оглядывал каждый сантиметр на своём пути. Многочисленные портреты незнакомых мне людей перемежались подсвечниками на стенах, державшими в своих медных чашах белые столбики свечей. И хотя вместо них свет давали электрические лампы под потолком, я всё равно не мог не проникнуться старинным дыханием окружения.

Для беседы мы разместились в просторной гостиной, центром которой служила пара мягких глубоких кресел.

  • Вас… довольно трудно найти, - признался я, усаживаясь в предложенное хозяином место.

  • Именно это меня и привлекает, - ответил Стракевич спокойно. - Должен сказать, что для меня… предпочтительнее уединение. Я - человек увлечённый в своих поисках и привык заниматься исследованиями вдали от чужих глаз.

  • У Вас совсем нет потребности в человеческом обществе?

Старкевич покачал головой.

  • Мне вполне хватает человеческого социума в те дни, когда я выбираюсь с лекциями в город. В остальном, я обхожусь минимальными контактами с внешним миром, а продукты и прочие необходимые в быту предметы мне доставляют курьерской службой.

Старкевич разлил по чашкам чай и протянул одну из них мне.

  • Что ж, перейдём к делу. Вы всё же здесь. Из этого я могу заключить, что интерес к прерванному нами разговору у Вас сохранился.

Я отпил горячего напитка и про себя поразился его приятному яркому вкусу.

  • Да.

Старкевич с улыбкой, которая, впрочем, не коснулась его глаз, откинулся на спинку кресла.

  • Что же Вас интересует?

  • Вчера Вы заявили, что воспринимаемый нами мир необъективен. Что мы живём в иллюзии, которую сами же для себя и создаём. В таком случае я бы хотел понять - существует ли объективный мир вообще?!

После непродолжительного молчания, Старкевич покачал головой.

  • Боюсь, что нет.

  • Но в таком случае… мир непознаваем по своей сути?

  • Отчего же, - он пожал плечами. - Мы познаём его. В меру своих сил и возможностей. Это только узкий луч света в безмерном царстве мрака. В неверной игре этого луча нам удаётся наблюдать лишь извращённые тени истины. Когда-нибудь мы и в этом достигнем предела, за который уже не сможем заступить. По крайней мере, известными широкому кругу способами.

Чашка в моих руках невольно дрогнула и быстро поставил её на стол.

- Что… что вы имеете ввиду?

В гостиной царил полумрак. Тяжёлые шторы скрывали дневной свет, а единственная лампа за спиной Старкевича едва справлялись с темнотой, оставляя чернильные пятна по всей гостиной. Я остро ощущал на себе недвижимый пристальный взор, хотя тень и прятала лицом моего собеседника.

  • Всегда есть иной путь, - неожиданно обронил он.

Старкевич произнёс это обыденно, бесцветно, будто бы рассуждая о чём-то всецело очевидном. Я же не смог сдержать эмоций и подался вперёд всем телом.

  • Иной… путь?

  • Да, - кивнул хозяин дома, - иной. Иной план существования, неподвластный условностям человеческого бытия.

В замешательство меня привёл не сам ответ, а интонация, с которой Старкевич говорил. Абсолютная и всецелая убеждённость. Но Старкевич очень быстро переключился на отвлечённые темы, и вскоре мы горячо обсуждали ницшеанскую теорию о сверхчеловеке и проводили некоторые попытки отыскать этот концепт в примитивных сообществах высших обезьян. Но когда эта и многие другие темы исчерпали себя, он неожиданно заметил:

  • Знаете, за последний час у меня сложилось впечатление, что мы с Вами весьма близки в нашем стремлении выйти за грань обычного понимания.

Я немного смутился от неожиданного признания.

  • Благодарю.

  • Вы должны кое-что увидеть, - добавил Старкевич.

Впервые с нашей первой встречи в его голос прокралась нетипичная нотка. Тщательно скрываемое нетерпение. Впервые мне доводилось слышать от него подобные интонации, и это вызывало смутное беспокойство.

  • Х-хорошо, - я постарался совладать с замешательством. - Что же Вы хотите мне показать?

  • Лучше увидеть, - Старкевич порывисто поднялся с кресла. - Думаю… да, Вы точно это оцените.

Мы покинули гостиную и направились в глубину дома. Меня колола лёгкая тревога, вызванная не чем-то осмысленным, а, скорее, той резкой переменой, которую столь внезапно претерпел Старкевич. Слишком уж неожиданно он утратил свою степенность. Старкевич вёл меня, пока в одном из коридоров не отыскал неприметную на вид дверь, отворившуюся без малейшего скрипа.

Это оказался спуск, по всей видимости, в подвал. В лицо тяжко дохнуло сыростью, холодом и безлюдьем. Я озадаченно взглянул на хозяина дома, но тот, казалось, не замечал моего беспокойства. Он смело шагнул в темноту, направился вниз по лестнице. Мне не оставалось иного, кроме как проследовать за ним. В кромешном мраке, царившем тут, ступени приходилось искать практически на ощупь, иногда мне казалось, что я вот-вот полечу кубарем вниз.

С невероятным облегчением я ощутил под ногами мягкую и ровную поверхность, по ощущениям напоминавшую земляной пол. Вокруг значительно похолодало, а запах земли и сырости усилился. Старкевич затерялся где-то в кромешной темноте, и я собрался уже окликнуть его. Шорох из мрака меня опередил шорох, и темнота резко расступилась.

Старкевич стоял в паре шагов, держа рукоятку рубильника, а над ним сияла целая гирлянда из ламп. Нас действительно окружало некое подобие подвала, вырытого прямо в земле. Помещение широко раскинулось, занимая, судя по размерам, всё пространство под домом. Вверх, то тут то там, уходили столпы бетонных колонн, подпиравших фундамент и удерживавших здание от обрушения в вырытую яму.

Но самое пристальное внимание привлекал не сам странный подвал, а машинерия, заполнившая его центр. Витиеватый сомн из труб, антенн и проводов оплетал огромные коробы с чем-то, что питалось от всего этого. Особняком отстояла небольшая возвышенность, над которой нависал раструб, похожий на какой-то огромный духовой инструмент.

Очарованный всем этим, я на мгновение забылся, отчего неожиданное появление Старкевича подле заставило меня вздрогнуть.

  • Что… что это? - спросил я, едва овладевая собственным голосом.

  • Это ответ на все вопросы, - таинственно обронил мой собеседник. - Эту установку я собирал последние несколько лет.

Я снова оглянулся на странное устройство. Оно внушало трепет, рациональных причину которому не удавалось подобрать при всё желании. От стальных изгибов веяло зловещей угрозой и какой тайной. Решив что это просто игра света меня так растревожила, я снова посмотрел на Старкевича, молчавшего всё это время и поразился перемене, постигшей моего нового знакомого. Его лицо застыло в плотоядной маске азарта, исказившей утончённые черты.

  • Для чего она нужна? - спросил я  осторожно.

  • Она ещё ни разу не использовалась, - тихо проговорил он. - Но скоро… совсем скоро… осталось совсем немного, - тут, похоже, он нашёлся так как нетерпение изгладилось с его лица. Рядом со мной снова стоял прежний Старкевич - холодный и вежливо доброжелательный. - Впрочем, на сегодня хватит. Думаю, Вам пора уже домой, час близится к ночи. Навестите меня через несколько дней, и мы продолжим прерванную беседу.

Я покинул затерянного посреди лесной чащобы дом в смешанных чувствах. Увиденное произвело на меня неизгладимое впечатление. Но более всего, больше приоткрывшихся тайн этого странного места, меня поразило нечто иное. Странная метаморфоза, которая случилась сегодня с холодным и спокойным Старкевичем. Именно сегодня он, как мне казалось, раскрыл свой истинный облик. За внешним спокойствием скрывался увлечённый, я бы даже сказал фанатичный человек, который готов идти до конца в своём начинании. И оставалось лишь достоверно выяснить, что же так захватило его. Какой секрет мог заставить Петра Старкевича поселиться в уединённом лесу вдали от цивилизации, и глубоко под своим домом возвести странный механизм непонятного назначения?

Показать полностью 1
83

"Украденная сиська". Часть II

"Украденная сиська". Часть II

Читать предыдущую часть

***

Спать Артем лег только под утро. Остаток ночи он просидел перед компьютером, пробивая по своим каналам за старый советский санаторий, обнаруженный по геолокации. Все сайты в один голос утверждали, что тот перешел в руки новому собственнику, и вот уже лет тридцать как стоит закрытый. Никакой информации ни о элитных вечеринках, ни, тем более, о изысканных предпочтениях гостей, разумеется, не нашлось. Впрочем, Артем иного и не ожидал — такие дела шума не любят. Небось, и собственник-то липовый, и управляется все это дело через третьи руки. Но сколько ни прячь — в Сети всегда останутся следы. И вот, после часов бесплодных поисков удалось-таки найти тонюсенькую ниточку — за собственником санатория, Бескудовым Валерием Павловичем, шестьдесят четвертого года рождения, без определенного места жительства также числился небольшой склад на окраине города. Разумеется, ни сайта, ни контактов у склада не было — по всем документам он был пуст и вот уже несколько лет заброшен.

«Сходится!» — восторжествовал Артем.

На склад он собирался ехать ближе к вечеру — как отоспится. Нет смысла соваться в «калашный ряд» без приглашения, если можно зайти с черного хода. Хлопнув на радостях стакан дешевого, подаренного главврачом на день рождения, коньяку, он зашторил окна и улегся в кровать, но долго еще не мог уснуть, ворочаясь и представляя себе новые, невообразимые финансовые перспективы.

Выспаться не дали — Толстый и Тонкий трезвонили все утро, пришлось взять трубку. Оказалось, судмедэксперт едва не поднял на уши всю больницу.

— Договоритесь! Потяните время! — шипел Артем в трубку, а Толстый и Тонкий тупили; пришлось сбросить звонок. Ничего, эти как-нибудь отмажутся, а потом Артему, уже законтачившись с серьезными людьми, договариваться станет гораздо легче.

Не выспавшись, он уселся за руль. Купленный в ларьке кофе оказался дрянным на вкус; куда сильнее бодрила перспектива перейти в «высшую лигу». Всю дорогу до склада Артем грезил Лазурным Берегом, губастыми эскортницами — таких, по сторизам которых берут за задницу олигархов — и устрицами с черной икрой. Почему-то он был уверен, что именно так их и едят: этих холодных, соленых созданий, похожих на срезанные и вдруг ожившие влагалища покойниц, сдабривают лимонным соком, отчего те куксятся и раскрываются, а прямо в середину серебряной ложечкой кладут россыпь черных шариков — осетровых эмбрионов, которым не суждено родиться. А, положив в рот, запивают рюмкой холодной, до состояния жидкого азота, водки. И, конечно же, «закреплять» впечатление нужно белоснежной дорожкой чистейшего колумбийского «снега», желательно с ложбинки меж загорелых грудей размера этак третьего какой-нибудь фигуристой мулатки. Представить эту сцену, правда, как следует не получалось — грудь почему-то была одна, бледная, будто принадлежавшая покойнице, а на месте второй темнел обескровленным мясом свежий срез, куда то и дело ссыпался воображаемый кокаин.

В таких фантазиях Артем добрался до указанной на карте точки. Ну, почти добрался — дорогу перегораживали бетонные блоки — ни объехать, ни проехать между ними не выходило, пришлось спешиться. Складскую территорию окружала паутина сетки Рабица. Ржавые растяжки колючей проволоки должны были намекать на неприступность этого места, но некоторые секции забора лежали лежмя, что при должной сноровке можно было их перешагнуть. Артем даже было подумал, что ошибся адресом, и перед ним действительно самый обыкновенный заброшенный склад, но пораскинул мозгами и пришел к выводу, что в России-матушке лучший способ что-то спрятать — выбросить у всех на виду, мол, оно мне и на хрен не нужно. Более пристальный взгляд выхватил из тщательно сымитированной разрухи и висящие меж столбами провода, которые никто не удосужился растащить на цветмет, и тяжелые наглухо закрытые железные ставни на окнах склада.

Сам склад представлял собой несколько кирпичных коробок, расставленных хаотично и соединенных крытыми переходами так, что и не поймешь — где здесь вход, а где выход.

Артем погладил рукоять травмата в кобуре — точная копия «Глока», никакой надписи «муляж», так что даже Тони-Пуля-в-Зубах вряд ли бы отличил. Впрочем, Артем благоразумно надеялся, что до стрельбы не дойдет. Перемахнув между двумя особенно расшатанными секциями забора, он осторожно — перебежками, как в нелюбимом им «Call of duty» — приблизился к складу, ныряя то за трансформаторную будку, то за ржавый остов «Жигулей». Камер, может, и не видать, но это не значит, что их нет.

Вскоре он подобрался к чему-то, похожему на дверь. Правда не было ни ручки, ни замка — глухая железная заслонка на петлях с небольшой черной нашлепкой. Еще несколько подобных встретили Артема, пока тот обходил здание по кругу. По всему выходило, что у избушки нет ни окон, ни дверей. Это лишь прибавляло азарта и уверенности — что-то здесь да прячут.

Вдруг со стороны ворот послышался рев… впрочем, скорее, тарахтение чего-то, по звуку напоминающего мопед.

«Ага! Не такой уж склад и заброшенный!»

Артем затаился за углом, прислушиваясь. Послышалась возня, судя по звону, с ключами; приглушенный мат, а следом — длинный электронный писк, как у домофонной двери. Скрежет, возня и оглушительный грохот железом о железо.

«Бинго!» — внутренне возликовал Артем, при этом мысленно отдавая должное неведомым хозяевам склада: обычная домофонная дверь — дешево и сердито. Одна беда — слишком ненадежно, особенно, когда рядом есть человек с мозгами и электрозажигалкой.

Курить Артем бросил вот уже несколько лет назад, но зажигалку по привычке всегда таскал с собой — на какой-то, одному лишь Богу ведомый «всякий случай». И теперь этот самый случай представился. Дрожащими от нетерпения пальцами Артем быстро разломал корпус зажигалки и извлек пьезоэлемент. В бытность юным безденежным школяром, Артем не раз и не два пользовался этим хитрым лайфхаком, чтобы «без палева» покурить в чужом подъезде или погреться зимой с баночкой «Ягуара». Кто бы мог подумать, что это почти позабытое умение пригодится ему снова?

Потертая винтажная «веспа» лежала на боку у двери. Кем бы ни был водитель — он уже вошел внутрь. Остается надеяться, что тот не застрял у входа — иначе Артем, войдя, угодит ему в объятия.

«Ну, кто не рискует, тот не пьет шампанское!»

Артем подождал на всякий случай еще минут пять и приступил к вскрытию. Ткнув пьезоэлементом в черную нашлепку, он, как заведенный, принялся жать на кнопку, вызывая искру. Спустя десяток попыток, домофон запищал, и дверь отлипла от рамы — ровно настолько, чтобы подцепить ее пальцами. Артем спешно распахнул ее, и из тьмы повеяло до боли знакомым холодком с ароматом формальдегида.

«Чисто как в морге!»

Артем нырнул внутрь, осторожно прикрыл за собой тяжеленную дверь, и оказался в дефектно-красной тьме; освещение было будто в комнате для проявки фотографий. Сразу заболела голова, все окружение сливалось в какой-то брусничный кисель. Благо, на задней панели «Ксяоми» располагался почти настоящий прожектор. Белый, обесцвечивающий свет вытащил из «киселя» обшарпанные кирпичные стены, деревянный пол, кучки крысиного дерьма и какие-то рельсы, будто внутри склада ходил паровозик. Никаких признаков жизни.

«Ну-ну, нашли лоха!» — ухмыльнулся Артем и бесстрашно двинулся вперед, расстегнув, однако кобуру. На потолке, кстати, тоже обнаружились рельсы; более того — местами они были и на стенах, блестели смазкой, пересекались с верхними или нижними. А на первой же развилке оказался самый настоящий поворотный круг.

Эта странная железная дорога паутиной шла через весь склад, да и сам склад отчасти напоминал не то паутину, не то лабиринт. Вот уже на третьем повороте, да еще и в «киселе», Артем окончательно потерял чувство пространства, и теперь двигался исключительно по наитию. Чем глубже он погружался в эти складские лабиринты, тем сильнее начинал жалеть о своей затее. Может, стоило и правда послушать девчонку-курьера, да прийти к ее начальству на голубом глазу, мол, «так и так, хочу в долю». Но вместо желанного успеха, он теперь бродит по какому-то засранному крысами складу и, скорее всего, впустую теряет время. Черт с ним временем — Артем банально не имел ни малейшего представления, где выход, да и не был уверен, так ли легко открывается дверь наружу. А еще его начинало всерьез напрягать, что рельсы время от времени легонько подрагивали и гудели — точно по ним катаются какие-то паровозики. И не сказать, чтобы узкие коридоры предоставляли пространство для маневра, а, скорее даже, наоборот — были спроектированы так, чтобы идущий по лабиринту неизменно оставался прямо на рельсах. Почему-то это неимоверно нервировало.

После черт знает, какого поворота, перед Артемом оказалась железная дверь — на этот раз с ручкой. Недолго думая, он потянул ее на себя — из проема обдало холодом, точно из морозилки. Да это и было огромной морозильной камерой с развешанными под потолком освежеванными тушами. Люминесцентные лампы выхолащивали из помещения любые цвета, придавая окружению синюшный трупный оттенок.

— Так, что тут у нас?

Ни в одной туше Артему не удалось признать ни свинину, ни говядину. Кажется, у некоторых даже было нечетное количество конечностей. Вернее, обрубков. Само мясо тоже имело цвет странный и совершенно неаппетитный — что-то среднее между мертвенно-серым и гнилостно-фиолетовым. Осторожно Артем пробирался между телами, стараясь не измазать случайно одежду — по ту сторону помещения находилась вторая дверь, и этот вариант выглядел куда соблазнительнее, чем возвращение в темный коридор, где кто-то катался по паутине рельсов. Температура в холодильной камере была, конечно, соответствующая – у него дома морозилка и то работала хуже. Пальцы быстро потеряли чувствительность, холод вовсю хищно щипал за щеки, глаза слезились, отчего он не сразу признал в свисающем с одной из туш мешочке женскую грудь. Тут же перед глазами встала та самая, украденная курьершей сиська – и то, как плоть буквально была проглочена земляным полом гаража. Повинуясь неведомому, почти детскому любопытству, Артем протянул руку и с какой-то садисткой грубостью изо всех сил сжал сиську, неизвестно как выросшую на явно нечеловеческом теле. Он тут же взвизгнул, когда что-то раскрылось в мягкой полусфере и цапнуло его за пальцы. Упав на задницу, он, шокированный, наблюдал как располовиненная безгубым ртом сиська слепо щелкала зубами в инстинктивной ярости. От этих телодвижений туша начала раскачиваться на крюке, и вскоре раскачалась достаточно, чтобы зубастая сиська вгрызлась в бок соседней убоины. Та – безголовая, безногая, безрукая – взвыла многочисленными глотками – благо, без зубов – раскрывшимися с внутренней стороны разверстой грудной клетки. На звук среагировали и остальные «обитатели» холодильной камеры; все заходило ходуном. Надувались многокамерные легкие, словно меха, издавая трубное гудение; сокращались скальпированные мышцы, дергались беспорядочно многочисленные культяпки, омерзительно пульсировала разнообразная окоченевшая перистальтика. Артем почувствовал, как наспех выпитый перед выходом кофе скопился где-то в районе гортани и теперь балансировал между намерением прыгнуть обратно в пищевод или все же идти до конца и растечься грязным пятном на куртке.

Усилием воли и одним натужным глотком Артем принял решение в пользу первого варианта, кое-как поднялся на ноги, уворачиваясь от разошедшихся «деликатесов», что, подобно подвешенным грушам из какого-нибудь дебильного телешоу с полосой препятствий, так и норовили сбить с ног, царапнуть торчащими ногтями, ухватить щелкающими челюстями; рванул к двери в противоположном конце морозильной камеры. Толкнул ее плечом и с хеканьем вывалился в такой же темный коридор с поблескивающими рельсами. Те едва ощутимо вибрировали, а где-то на периферии, вдалеке раздавался неприятный, до зубной боли, звук – будто работает бормашина или болгарка. От звука заныли все кости разом; почему-то Артем очень ярко себе представил, что именно происходит с тушами, прежде чем те оказываются в морозильной камере – сказывался опыт работы в больнице. Трепан прорезает теменную кость, брызгает мозг; жужжащая пила беспрепятственно проходит через плоть и вгрызается в берцовую, летит костяная стружка; пила для грудины с влажным хрустом проваливается меж ребер. Кофе вновь запросился наружу, Артема качнуло.

Нужно было срочно выбираться из этого места – пока тот, кто приехал на мопеде его не заметил; пока уже его туша не болтается подвешенная на цепь. Дверь буквально в двух метрах была точной копией той, через которую он вошел – даже поблескивала таблетка домофонного замка. Лишь ткнув пьезоэлементом и под ликующий писк динамика распахнув дверь, Артем запоздало вспомнил, что никакого замка с внутренней стороны на входной двери не было.

Прикрученный к металлическому креслу какими-то скобами и проволокой перед россыпью экранов сидел мертвец. Вернее, это явно было что-то мертвое – не может у живого существа торчать наружу подсыхающий и пожухший мозг; не могут кишки спокойно лежать под креслом, сложенные в тазик; не может живой организм издавать настолько сильный запах формальдегида. Но вот мертвецом в привычном смысле это тоже не было – основу существа вместо туловища составляла невообразимая конструкция из торчащих ребер и автомобильного аккумулятора, из обнаженного мозга свисали подключенные к мониторам провода, а руки – эти кое-как прикрепленные с разных сторон «торса» – кажется, по меньше мере штук восемь, беспрестанно бегали по клавиатурам, наполняя помещение неуместным здесь «офисным» треском. В унисон с треском по мониторам бежали вниз какие-то форумы, чаты, новостные ленты – все подряд. Взгляд машинально сфокусировался на чем-то смутно-знакомом – на круглой аватарке канала со стоковой фотографией какой-то новостройки и до боли знакомым названием «Элитная нидвижимость в аренду».

— Да это ж… — выдохнул Артем от неожиданности, запоздало зажав себе рот.

Мертвец – или кем бы ни было это существо – услышал. Крутанулся на кресле всем телом, так, что раздался неаппетитный хрящеватый хруст, уставился на нарушителя глубоко утопленными в глазницы лампочками. Безгубый рот будто бы раскрылся от удивления, а следом раздался мерзкий крякающий звук – из тех, какими разражаются машины ГИБДД, если загородить им проезд. И тут же почему-то все озарилось ярким зеленым светом.

«Почему зеленым, тревога же обычно красным?» — глупо подумал Артем, топчась на месте, а, спустя мгновение, тут же себя обругал – чего он стоит? Нужно бежать, валить, пока не явилась охрана, ведь если здесь такие «сисадмины», то как же может выглядеть местный ЧОПовец?

Зеленый свет заполнил и коридоры, придавая всему болезненно-новогодний оттенок – даже рельсы блестели как праздничная мишура. А еще они вовсю скрежетали, будто где-то уже совсем рядом тормозил огромный поезд.

— Сука-сука-сука!

В голове всплыла дурацкая картинка — плакат с мальчишкой, что погнался за футбольным мечом и вот-вот угодит под электричку, а снизу надпись — «Не стой на путях!» Беда была в том, что железная дорога опутывала коридоры сверху до низу — стены, пол и потолки, а вот никакой платформы не было. Артем метнулся в один коридор, в другой — без толку: кругом горящие ярко-зеленым семафоры; теперь-то Артем догадался, что это такое. И семафоры четко указывали неведомому машинисту — путь свободен. От осознания такого обстоятельства кишки скрутило нервной судорогой; нужно срочно искать выход. Артем чертыхнулся, ругая себя — надо было оставлять какие-нибудь ориентиры — хоть крестики мелом, хоть хлебные крошки. Прислушавшись, он определил, где скрежетало сильнее и рванулся в противоположную сторону. Кроссовки скользили по гладко отполированным рельсам, дыхание сбилось — не требовалось системным администраторам в больницах проходить аттестацию ОФП, а если бы все же требовалось, пожалуй, Артема бы признали профнепригодным. Нечто скрежетнуло особенно громко, и, кажется, неведомый машинист сменил направление. Теперь даже стало слышно что-то похожее на двойной паровозный гудок, в котором почему-то проскальзывали нотки надрывного воя — так, наверное, выла бы электричка, если бы могла почувствовать проходящие по ее проводам тысячи вольт — как приговоренный на электрическом стуле, лишенный права умереть.

— Да куда же здесь…

Замешкавшись на очередном повороте, он упустил момент, когда скрежет и вой оказались в непосредственной близости. Оглушительная волна резанула по ушам, а следом на другом конце коридора (или тоннеля?) вспыхнули две ослепительно-ярких фары. Не проморгавшись как следует, Артем панически метнулся в сторону и встрял боком стопы прямо в желоб рельсы. Споткнулся, вывернул лодыжку и шлепнулся на спину.

— Стой! Стой! Человек на путях! Человек на путях! — визжал он, но неведомый машинист то ли не мог, то ли не хотел тормозить.

«Тормозной путь поезда при экстренном торможении составляет около полукилометра при скорости девяносто в час» — вспомнилось с занятий по вождению. Определить скорость несущегося состава не удавалось, но вот полукилометра у Артема точно не было.

— Сука!

В какой-то бессмысленной, почти киношной надежде — в стиле героических партизанов из российского кино, что с черенками от лопат идут штурмовать укрепленный форт — Артем выхватил из кобуры травмат и направил его в промежуток между фарами. Вовремя одумался — поезду от его пуль хоть бы хны, а в замкнутом пространстве от выстрелов можно и оглохнуть. Пожалуй, единственным верным решением оставалось закрыть глаза и подумать о чем-то важном — например, о маме, которую не навещал уже месяца два, или, может, мысленно попросить прощения у отца, на чьи похороны Артем не явился — был слишком занят «мутками». Но в голову почему-то лезла всякая ерунда — о том, что у него ни разу не было с мулаткой, или о том, что он так и не попил коктейля из кокосовой скорлупы. А потом фантазия и вовсе выкинула фортель — вместо кокоса у него в руке оказалась та самая отрезанная сиська, и он посасывал не пина-коладу через трубочку, а втягивал густой комковатый гной через потемневший сосок. Мулатка — горячая, с бархатной кожей и пушистым «афро» — и на голове, и ниже — тоже побледнела до гжельной синевы, покрылась трупными пятнами. Без какого-либо выражения на лице на Артема смотрела недавно оскверненная «элитная нидвижимость» — мертвая Мысина. Он даже усмехнулся — сейчас должно было прозвучать что-то в стиле глупых детских страшилок, вроде «Отдай мою сиську!», но чем можно напугать того, кто, спустя секунду-другую будет размазан несущимся поездом в кровавую кашу?

И тем не менее, Артем взвизгнул, когда чья-то рука действительно схватила его под руки и потянула назад.

— Вставай давай, блин! — проворчал смутно знакомый женский голос.

Его рывком подняли на ноги — прямо между фарами поезда. Только вот никакого поезда не было — на него неслось на всех парах многорукое нечто с прикрученными прямо между пальцев колесиками; и эти колесики ловко скользили по рельсам на полу и потолке, меняясь и переключаясь. А то, что он принял за фары, оказалось налобными фонарями на двух головах, венчавших бессмысленную мешанину плоти.

— Стоять! Фу! Стоять! — гаркнуло за ухом.

Из-за спины Артема ударил яркий красный свет — будто кто-то зажег фаер, и, действительно, тварь принялась неуклюже тормозить, оскальзываясь и крутясь на месте. Брызгало искрами и какими-то трупными жидкостями; одна капля попала Артему на губу, и кофе все же не удержался – вспух в глотке кислым жгучим пузырем, раздул щеки и выплеснулся на пол, и немного на куртку. С кошмарным скрежетом создание остановилось в каком-то сантиметре от него; так близко, что Артему удавалось разглядеть в подробностях четыре стеклянных шарика – по два у каждой головы – заменявшие существу глаза. Колесики замедляли вращение, и Артем машинально сглотнул, тут же подавившись остатками рвоты – стало видно, что перемещалось создание при помощи бритвенно-острых циркулярных пил. И, вероятно, не только перемещалось.

— Ну, чего застыл? За спину ко мне, за спину!

Артем обернулся.

— Ты!

— Жопой нюхаешь цветы! За мной встань!

Уже знакомая Артему девочка-курьерша держала на вытянутой руке фонарь с двумя лампами; горела только одна – красная.

«Семафор» — догадался Артем.

— Теперь ме-е-едленно, без резких движений шагаешь назад, пока не упрешься спиной в стену. Медленно, я сказала! — рявкнула она, когда услышала дробный топоток.

— Уперся, дальше что?

— Слева от тебя в двух метрах дверь. Открывай – тоже медленно.

— Что ты здесь…

— Быстрее!

— А как ее… открывать?

Ручки на двери не было и здесь. Тем временем, тварь на рельсах то и дело вытягивала длинные тощие шеи – так, что наружу торчали позвонки – в его, Артема, сторону; трепетали ошметки кожи вокруг дырок, заменявших созданию носы.

— Епт… А как ты сюда вошел?

— Ну…

— Хер гну! Ключи у меня в заднем кармане! За жопу не лапать!

— Сдалась ты мне… — чертыхнулся Антон. Ключи нашлись не сразу — пришлось полазить. Доставщица презрительно прошипела:

— Извращенец…

Наконец, домофонная таблетка легла на магнитный считыватель, раздался электронный писк. Курьерша без предупреждения ломанулась спиной вперед, снеся Артема с ног желтым боксом на лямках. Громыхнула железная дверь, и почти тут же за ней раздался тот самый, уже знакомый скрежет – уродец, получив «зеленый свет» вновь принялся рыскать в поисках нарушителя.

Артем с кряхтением поднялся с бетонного пола, растирая запястье. Доставщица спросила сочувственно:

— Не поломался? По-другому просто никак…

— Херня, до свадьбы заживет.

— Зачем? Зачем ты сюда полез? — тут же окрысилась курьерша, принялась колотить мелкими кулачками Артема по плечу. — Как ты вообще нашел этот адрес?

— Не пальцем деланные, знаешь ли, — Артем не глядел на нее – осматривался. Это помещение оказалось вроде как скучнее прочих, но навевало вящую тревогу – вдоль стен стояли огромные клети. В некоторых поместился бы медведь или тигр, а другие – вертикальные, идеально подошли бы для человека.

— Не пальцем он деланный… Сейчас бы тебя Объедки покромсал на ремни, а там хоть непальцем, хоть китайцем…

У Артема голова шла кругом. Все увиденное напоминало какой-нибудь фантасмагорический японский ужастик типа «Токийской полиции крови», только смотрел его Артем теперь в очках виртуальной реальности и наевшись кислоты. Такое впечатление, что мозг намеренно отгораживался от происходящего подобными формулировками, ведь если хоть на секунду предположить, что все вот это – реально, то сейчас как раз был самый удачный момент, чтобы лечь на пол и завыть от ужаса, испустить последний плач по расколовшемуся рассудку. Главным якорем, что удерживал утлую лодчонку его разума в бухте здравомыслия было очень простое уравнение: «По пятьсот кэсов за кило…» Устрицы, черная икра, ласковое карибское солнышко, белый песочек и «нижнее» афро стройной мулатки…

— Так, мать твою! Ты мне сейчас все расскажешь, поняла?

— С хера ли?

— А вот с хера! — Артем театральным жестом выхватил травмат, чудом не потерянный в погоне; демонстративно щелкнул предохранителем. Ткнул девчонке холодным дулом в прыщавый лоб. — Достаточно аргументированно?

— Допустим, — курьерша держалась молодцом, но Артем все же заметил, как дрожат ее губы. От страха, от ярости? Неважно. У него – ствол, он здесь главный. — Я – всего лишь доставщица. Я нихера не знаю. Чего тебе надо?

— Ну как же «нихера»? Про Объедки вот знаешь. Колись, что здесь происходит? Что это вообще за место?

— Склад, не видишь что ли? — она кивнула на клети. — Здесь хранятся заготовки, я за ними приезжаю и забираю.

— Какие нахер заготовки? Что за хрень здесь творится? Кто эти твари? — Артем на нервах дал «петуха». Хотя ствол был и у него, на грани истерики тоже почему-то оказался он. — Почему они живые? Даже замороженные – живые? Как?

— Не живые они, — неохотно ответила доставщица, — и не мертвые. Между, так сказать. Как Коты Шредингера.

— Коты… Какие нахрен коты? Что ты мне мозги компостируешь?

— Мысленные. Эксперимент такой. — курьерша едва заметно закатила глаза, видимо, раздраженная тупостью Артема. — Короче, жизнь – это квантовое состояние. Одно из двух. При переходе в иной мир плоть конвертируется в энергию, знак плюс или минус отпадают, и тело приходит в модульном состоянии. Ни живо, ни мертво. Почти как зомби, только все понимает и чувствует…

— То есть, эти хрени…

— Да. С того света. Из этакой помойки для всего сущего. Нужно сильное излучение – типа микроволновки, и подходящие сигнификаторы, они играют навигационную роль – кровь там, куриные головы и вот это все. Таблицы с сигилами вместо маршрутизатора, кровь как катализатор, собачий корм в роли резистора; экранирование – чтоб по стенам не размазало. Тело расщепляется до кварков, и…

— Понял! — осенило Артема. — Это типа как программирование, да? Только без компа. Тут – костыль, там – плагин, здесь – команда. Да это ж, получается, я и сам могу…

— Ага, разогнался! Инженеры каждый заказ по несколько часов просчитывают.

— Веди меня к ним!

— К кому? — прикинулась дурочкой курьерша.

— К Инженерам своим, блин!

— Я же тебе уже сказала…

— Нет уж, только лохи заходят с парадного. — ухмыльнулся Артем, довольный собой – его на мякине не проведешь, — Ты меня проведешь с черного хода, поняла?

— А мне за это что?

— Будет на дырку в голове меньше. — отрезал Артем. Хотел для эффектности взвести курок, но травмат такой функции не предусматривал. После пары бесплодных попыток просто еще раз ткнул курьершу в лоб – на нем остался белый кружок. Девчонка обиженно сопела. — Давай, выводи нас отсюда. И без фокусов.

***

Продолжение следует...

Автор — German Shenderov

#БЕЗДНА@6EZDHA

Показать полностью 1
99

Заветная мечта сумасшедшего. Часть первая

UPD:

Заветная мечта сумасшедшего. Финал


Врач на обход в палату к сорокалетнему Васе Терехину никогда не опаздывал и всегда приходил с отличным настроением и улыбкой на лице.

А Вася всё равно врача не любил и морщился, когда соседи по палате буквально светились от радости при его появлении и всегда спешили как поделиться своим самочувствием, отвечая на стандартные вопросы врача, так и вообще поболтать с ним подольше.

К слову, поговорить врач любил и уходить от пациентов не спешил, словно работа врачу действительно нравилась, была в удовольствие. И не тяготило его ни однообразие будней, ни немощные, больные старики-инвалиды.

Явно догадываясь о Васиной неприязни, врач оставлял Терёхина напоследок. Тогда он усаживался на табуретку рядом с кроватью, открывал блокнот и задавал банальные и однотипные изо дня в день вопросы, на которые Вася кивал и если отвечал, то односложно, стараясь смотреть в потолок или вообще от врача отвернуться.

А тот, не изменяясь в лице, расстегивал халат и пуговицы рубашки на своей груди, при этом настойчиво продолжая спрашивать у Васи одно и то же, словно допрос устраивал, словно для врача было очень важно – услышать Васины воспоминания. Терёхин на это лишь стискивал зубы, потому что немощное тело не позволяло стиснуть кулаки. Вася терпел, чувствуя сладкий, удушливый запах, идущий от врача, всё сильнее перебивающий лёгкий запах его туалетной воды. И так продолжалось, пока врач не начинал тихонько кряхтеть, покашливать, и, наконец, допрос прекращался. Врач уходил, а Вася вздыхал с облегчением, чувствуя на лице испарину.

Сегодня утром Вася проснулся необычно счастливым: то ли выспался хорошо, то ли сны снились приятные, а может, в счастье на душе был виноват канун подступающего Нового года? Ответа Терёхин не знал, ведь главное, что это необычное сильное ощущение счастья у него не проходило, хотя с самого утра день в палате сильно не задался. От слова «совсем».

Соседи Васи по палате утром не проснулись, умерли во сне, хотя вчера (Вася это отчетливо помнил) выглядели такими довольными, когда рассказывали врачу воспоминания о своей жизни.

Оттого, видимо, что в праздник всякая смерть с самого утра сильно портит настроение, хмурые санитары, выносившие тела покойных, бурчали себе под нос и укоризненно смотрели на Васю, словно молча обвиняли. Бросали в его сторону частые взгляды, выражающие недоуменье: мол, отчего Терёхин тоже не умер вместе со всеми?

Позднее санитарка – эта широкоплечая, крупной комплекции женщина, с недовольным видом убирала в палате, меняла простыни на кроватях покойников, а Васю на время её работы выкатили на коляске в коридор, где пахло хлоркой и неожиданно приятно – мандаринами.

В коридоре ему оставалось только вздыхать и ёжиться от холодного воздуха, поддувающего из приоткрытого окошка возле пустующего стола, огороженного стеклянной перегородкой, - пункта дежурных медсестёр. И думать, мысленно скрещивая свои в реальности плохо гнущиеся пальцы, надеясь, что сегодня, в праздничный день, будет дежурить любая из медсестёр, только бы не злющая Камелия Ахмедовна.

Наконец санитарка убралась в палате и быстро закатила Васю обратно, забыв поменять ему подгузник, а Терёхин был слишком погружён в себя, чтобы об этом напомнить…

Он укорял себя за забывчивость, дожидаясь завтрака, чувствуя свой неприятный запах, как и нахлынувшее вдруг с особой силой, острое до боли чувство одиночества. Вася ведь не привык находиться в пустой палате, даже если остальные пациенты с ним не особо-то и разговаривали. Причину их антипатии Вася понимал: считали странным и недоразвитым, а ещё слишком уродливым, чтобы подолгу разглядывать, оттого и предпочитали игнорировать.

Да и если честно, что Вася мог бы хорошего кому-то постороннему о себе рассказать?

С подобным положением дел он давно смирился, иначе, скорее всего, сошёл бы с ума от отчаяния, и внутренней боли и, конечно, чувства вины и обиды из-за того, что ему по необъяснимой причине в судьбе, как и в жизни, так сильно не повезло.

Пока Вася медленно ковырялся в завтраке, густой и безвкусной манной каше и половинке варёного яйца, всё думал о покойных родителях, погибших в автомобильной аварии как раз на Новый год, и о том, почему он в той аварии выжил. Ответа, как и прежде, Вася не находил.

Только вот что было странно: сегодня на душе Терёхина от воспоминаний не было тоскливой, мучительной тяжести. Видимо, радость после сна всё ещё грела его сердце ощущением чего-то чудесного, невероятного, должного вскоре произойти, как бы в этом Вася ни сомневался.

Вася как раз начал пить чай и едва не подавился таблеткой, когда, резко скрипнув дверью, в палату зашла медсестра Камелия Ахмедовна. Она всегда жирно красила губы ярко-розовой помадой и густо подводила глаза, а ещё была высокой и грузной, со смуглой кожей и злыми глазами, в которых постоянно словно сверкали грозные, колючие искры.

В её глаза Васе всегда было неприятно смотреть, а холодный звонкий голос медсестры чувствовался на коже Терёхина, как самый настоящий мороз.

Но хуже всего, что Камелия Ахмедовна таких пациентов, как Вася, кто на полном обеспечении государства дольше остальных здесь, в «богадельне», не любила и постоянно ему об этом напоминала. Мол, пользы от Терёхина для общества никакой, только деньги тратятся впустую…

А ещё она постоянно обзывала Васю гнусными, обидными словами – с особой, пронзительной злобой и ядом в своём холодном по-морозному тоне.

Вот и сейчас, не дав допить Васе чай, многозначительно посмотрела на свои дорогие часы на запястье и громко сказала:

- Завтрак окончен, Терёхин, - и выкатила его из палаты в коридор, чтобы в санузле провести положенные процедуры.

Надо сказать, санитарок, как и остального персонала, в «богадельне» сильно не хватало. Поэтому в выходные дни дежурные медсёстры несли, кроме своих основных, ещё дополнительные обязанности.

Вася в ужасе зажмурился, когда Камелия Ахмедовна вкатила его коляску в санузел. Сейчас, подумал он, как обычно вода специально будет холодной, и вонючее хозяйственное нарочно попадёт ему в глаза.

Конечно, так оно и вышло.

А ещё Вася был уверен, что в канун Нового года медсестра будет злорадствовать над ним особенно рьяно, словно тем самым компенсирует себе полученное в праздник дежурство, когда лучше всего находиться дома, в окружении семьи и друзей.

Позднее Вася не ждал обхода врача – всё-таки Новый год, но тот пришёл: видимо, и ему не повезло сегодня работать. Но в этом его врачебном «везенье» Вася по необъяснимой причине сомневался.

Итак, едва с приходом врача закрылась дверь в палате, как сразу от него отчетливо повеяло сладким запахом. Сам врач же приветливо улыбался, а его глаза блестели, внимательно посматривая на Васю, как будто в некоем томном предвкушении…

Чего именно предвкушал врач, этого конкретно Вася не знал, но чувствовал только, что с врачом наедине в палате оставаться сегодня, как никогда прежде, сильно не хочет. И оттого задрожал.

- Итак, Василий, - вежливо начал беседу врач, усаживаясь на табуретку. Что-то такое в его голосе и словах показалось Васе зловещим. - Вот мы и остались одни, - продолжил врач. - Поэтому тебе больше незачем стесняться и держать прошлое в себе. Рассказывай, Василий. Вот увидишь, тогда, как остальным, - многозначительно добавил врач, вдруг перейдя на заговорщицкий шёпот, - тебе станет легче, и всё наконец-то закончится.

Вася прижался спиной к стене, неосознанно отгораживаясь от врача. Запах сладости усилился. Вася смотрел на врача, в его вдруг ставшие страшно голодными глаза, и от увиденного Терехину стало совсем жутко.

Он хотел зажмуриться, но не мог, точнее – не получалось. Врач встал с табуретки и подмигнул ему, словно прекрасно понимал то, что с Васей в его присутствии происходит. А ещё врач стал расстегивать свой халат, и сладкий запах снова усилился… Но самое странное, что кожа врача, в области шеи, была дряблой и пористой, какой становится старая губка после долгого использования.

- Давай, Василий, не томи, - поторопил врач. - Я же знаю, что тебе есть что мне рассказать, много чего памятного и счастливого из твоего детства до аварии.

Врач наклонялся всё ниже. Сладкий запах в палате становился всё сильнее, острее и удушливее. Оттого Терёхин не мог ни отвернуться, ни крикнуть, и вдруг его мочевой пузырь сжался, и Вася описался и всхлипнул одновременно от стыда и от облегчения, потому что смог, наконец, отвести взгляд от пылающих голодным огнём гипнотизирующих глаз врача. А затем, сам не зная, где, но Вася нашёл в себе силы и смелости громко, пусть и пискляво вскрикнуть:

- Я обмочился!

Врача от его слов как от тока дёрнуло. Он поспешно застегнул халат и изменился в лице, посерел и с недовольством, разочарованным голосом буркнул:

- Вот как! - И уже у двери, обернувшись, добавил: - Значит, выговоришься мне в другой раз, Василий. И поверь: с того нам обоим сразу очень сильно полегчает…

И напоследок одарил его искусственной и широкой улыбкой. Затем вышел. Вася поёжился и чихнул. От сладкого, приторного и очень навязчивого запаха в палате першило в носу.

Он думал о своём детстве, таком счастливом и радостном в окружении любящих родителей, пусть оно и было недолгим, но навсегда осталось в памяти. Как и Новый год, в который его родители переодевались в костюмы деда Мороза и Снегурочки и выступали возле городских ёлок – и всё это совершенно бесплатно, как и дарили детям подарки, купленные за свой счёт. Васю они брали с собой постоянно – и это для него был самый лучший праздник, когда видишь и буквально осязаешь чужую детскую радость, особенно в детских домах, куда мама с папой тоже заглядывали и подарков там дарили целую кучу, всяких, разных, собранных заранее с помощью неравнодушных людей.

Вот этими воспоминаниями он ни за что на свете не поделится с приставучим врачом, потому что они у Васи были самые ценные, помогающие не сдаваться и жить, пусть ему порой становилось совсем тяжко.

- Чего это ты улыбаешься? Наделал делов, как маленький ребёнок, назло мне! Верно, гаденыш? Всегда ты умудряешься подгадить, не даёшь спокойно работать, даже в праздник! Ничего, сегодня я тебя накажу по заслугам! - разъярилась Камелия Ахмедовна, ворвавшись в палату, как злобная фурия, с пылающими от гнева щеками и ядрёным запахом сигарет.

Затем жёстко сорвала с Васи одеяло, прицыкнула и, матюгнувшись, направилась к раковине в углу и к шкафу, где хранился запас подгузников, тазик, клеёнки и хозяйственное мыло. И, обернувшись, погрозила Терёхину пухлым пальцем, расплываясь в нехорошей улыбке, полной обещания холодной клеёнки, вместо положенных подгузников, сорванного одеяла, теперь аккуратно сложенного на соседнюю кровать, чтобы Вася долго мучился от собственной беспомощности и холода.

Потому что Камелия Ахмедовна прекрасно знала, что хриплый и тихий голос Васи никто из персонала за шумом музыки и застолья не услышит, а тот похрипит себе, поплачет и, как обычно, успокоится. А там вот и скорее место своё незаслуженное в палате освободит для более достойных оного кандидатов.

Сделав всё необходимое, медсестра ушла, погасив дневную лампу и включив ночное, тусклое освещение. Оставила Васю лежать на кровати раскрытым, в одном белье, на клеёнке поверх губчатого матраса. А он, сильно стискивая зубы, чтобы не плакать при Камелии Ахмедовне во время её манипуляций, специально вспоминал своих родителей: высокую маму, в Новый год переодевавшуюся дедом Морозом, и низкорослого папу, в костюме Снегурочки. И то, как над ними в детском саду постоянно смеялись как дети, так и воспитатели – при виде комичной, несуразной пары – его мамы и папы. И то, как ему честно сказать, на весь их смех было по барабану. Ведь мама и папа так сильно любили друг друга, что буквально светились от своей любви изнутри, и Васю очень любили и учили на чужое мнение и усмешки никогда не обращать внимания.

Вопреки холоду без одеяла, он задремал, и приснилось Васе, что он снова маленький мальчик и лежит в больнице после аварии, с перебинтованной покалеченной головой и ногой в гипсе. И в этом сне мама и папа по ночам всегда были с ним, молчаливые, с серыми лицами в своих новогодних костюмах.

Показать полностью
247

Шахта, полная ЗЛА

Они неслись по ржавым коридорам заброшенной шахты и скулили от страха. Праздное любопытство заставило ребят спуститься в эти тревожные и полные мрака тоннели. И теперь они жалели, что сунулись сюда. За ними что-то брело. Неслось, издавая страдающие, полные жалобности стоны. Хныкало. «Хныкающий» -- так они про себя успели прозвать эту мерзость. Когда Хныкающий был рядом – им становилось особенно безнадёжно, тоскливо. Тоже хотелось заплакать. Тварь излучала невыносимое горе.
Лёха ещё держался, а вот Марат рыдал от безысходности. Им никогда не выбраться отсюда. Ни за что. Они заблудились от паники. А чертёж шахты остался у Вани. Впрочем, в одинаковых коридорах они сориентироваться не смогли бы даже с чертежом.
-- Сюда! – сказал Лёха, когда они вышли к очередной развилке.
-- Мы тут уже были!
-- Нет, я точно помню! Нам сюда! Там лестницы!

Хныкающий не отставал. Поэтому ребята долго спорить не стали, а побежали дальше. Ржавые стены. Ржавые стены. От чего они так состарились? Что случилось с этой шахтой? Почему внизу было ЭТО? Не Хныкающий… А кое-что гораздо более кошмарное.
Фонарики светили слабо, будто их лучи не могли пронзить густой мрак, терялись в паре метрах впереди. Бежать приходилось осторожно. Чтобы снова не напороться на тех, кто иногда внезапно выдёргивался тусклым лучом из тьмы.
Почему лучи так потускнели? В самом начале похода парни убедились, что батарейки полные – внизу им ведь предстояло провести пару дней. И не успели они спуститься в самый низ… Они даже не успели спуститься в САМЫЙ низ! Что же тогда творилось ещё ниже?!
-- Пятьсот метров… -- скулил Марат. – Пятьсот метров под землёй… Мы умрём. Нам конец. Мы умрём. Нас никто никогда не найдёт!
-- Молчи, экономь дыхалку! – Лёха вспотел и задыхался – воздух здесь был тяжёлый и гнилой. Газоанализатор показывал, что всё в норме. Зря они, конечно, не повернули назад, как только учуяли этот странный, не присущий шахтам, запах. Главное не забежать в тупиковый штрек…

Внезапно из мрака вырвались железные ржавые лестницы. Кажется, когда они сюда спускались, металл на них не был настолько проржавевшим. Что же делается??... Но они добрались до лестниц. И это хорошо. Наконец-то им удалось выбрести из лабиринтов, в которых они затерялись от первоначальной паники, когда пытались унестись подальше от того, что жило внизу, на дне шахты.
-- Вот видишь! – Лёха попытался приободрить Марата. – Теперь я помню дорогу назад. Мы выберемся.

Они ринулись вверх, по скрипящим конструкциям. И молились о том, чтобы лестницы не обрушились вниз, окончательно отрезав им путь наверх. На ладонях отпечатывалась ржавчина, одежда пачкалась... Хныкающий остановился где-то внизу, под ними. Выл свою печальную песнь. Но потом послышалось бряканье. Лестницы зашатались. Он карабкался следом.
Лёха приметил булыжник на одной из страховочных площадок. И сбросил вниз. Булыжник шмякнул с высоты. И некоторое время за ними никто не карабкался.

Парни, выбиваясь из сил, преодолели длинные лестницы. И вышли на следующий уровень шахт.
-- Дай отдышаться, -- Марат рухнул на четвереньки. И заблевал свои ладони. Слишком душно в шахте…
Лёха торопил друга, на каждый шорох оборачиваясь.
Потом по лестницам снова забрякало. Нечто поднималось за ними следом. Тогда они побежали дальше.

Шахта была глубиной семьсот метров. Её законсервировали ещё при советском союзе. Почему законсервировали? Иссякли ресурсы.
А ведь никаких особенных кошмаров про шахту никто никогда не рассказывал! Конечно, про любую шахту можно услышать старую байку. Но в их небольшом рудокопном городке в эту шахту попросту никто из молодёжи не спускался – ведь спуститься в неё было не так-то и просто. Для этого нужно было иметь альпинистскую сноровку – по спусковому стволу шахты лифт уже не ездил. И спускались они сюда на верёвках.

Их сюда заманило любопытство. Желание увидеть то, чего ещё никто не видел. С самого детства их манили подобные места. Заброшки, глухие ущелья, оставленные деревни. Но в эту шахту они не рисковали спускаться до самого последнего. Это было сделать не так-то просто, пришлось учиться обращаться с альпинистским снаряжением, чтобы преодолеть высокий шахтный ствол.
А потом наступили долгожданные студенческие каникулы.

Сразу после новогодних праздников Лёха, Ваня и Марат, старые друзья, ещё со школьных времён, вернулись на родину – в небольшой рудокопный городок в челябинской области. Горно-Заводская Зона приветствовала их унылыми индустриальными пейзажами. Лохматые трубы теплотрасс, старые дороги с выбоинами в асфальте, серые пятиэтажки с умирающими дворами. Темнота январской ночи окутывала улицы, плохо освещаемые фонарями, зачастую разбитыми. Разруха и смерть.

На кухне копошились тараканы, рюмка за рюмкой водка вливалась в глотки друзей. В тот вечер они разговаривали о постепенной гибели их городка, о том, что народ здесь спивается, работы нет, люди по улицам бродят хмурые и озлобленные. А ведь когда-то город процветал, здесь вели добычу полезных ископаемых. Тогда ребята и вспомнили о своей стародавней детской мечте. Пробраться в законсервированную шахту, вход в которую находился за городом. Восемьсот метров под землю, во мрак, в ужас, в загадку.

Они хотели записать видеоблог. И не ждали опасностей больших, чем удушье от избытка метана или обрушений тоннелей. Ко всем возможным напастям они приготовились. Купили газоанализатор. А если тоннель обрушится, то они обойдут по другим ходам – для этого они отыскали проект шахты. Развилок и запасных тоннелей в ней было полно, а заходить в части с одним концом они не стали бы.

Ребята вышли утром. Спустились в ствол шахты. Верёвок они с собой прихватили предостаточно. И припасов – на пару дней. Они хотели переночевать в глубинах шахты. Эта мысль казалась им тогда очень классной.
Поворот за поворотом. Спуск за спуском. И чем глубже они шли вниз, тем страннее себя ощущали.
Запах.
Газоанализатор ничего подозрительного в воздухе не обнаруживал. Поэтому парни шли дальше, намереваясь добраться до самого низа, изучить самые интересные места – всё они за пару дней обойти не смогли бы, поэтому заранее пришлось составить будущий маршрут.
Потом стали тускнеть фонарики. Вряд ли это были батарейки. Потускнели лампочки сразу у всех. Они ощущали, будто попали в страшный сон, где свет включался, но в комнате всё равно темно…

-- Они сверху… -- проскулил Марат, вырывая Лёху из размышлений. И действительно. Путь наверх был отрезан. По металлическим лестницам кто-то стучал, кто-то ползал. Лучи фонариков не дотягивались так высоко.
-- Почему они уже здесь? – заныл Марат. – Почему?! Мы же никого не видели, когда шли сюда!
-- Мы разворошили их гнездо…
И что теперь делать? Путь наверх был отрезан.
Имелись ещё обходные лазейки. Но Лёха не помнил карту. Она осталась у Вани… А искать вслепую – значит риск забрести в тупиковый тоннель и оказаться припёртыми к стенке. Но шум позади заставил парней броситься дальше…

И почему они не повернули назад, когда увидели в глубине сочащиеся по стенкам тоннелей пульсирующие вены, наполненные жёлтым гноем?
От этих сосудов, похожих на паутины, и исходил этот запах. Вместо того, чтобы бежать, они достали видеокамеры. И стали всё записывать. Им тогда не было страшно. Они углублялись по тоннелям. Пока на Ваню не набросились… Лёха даже не мог описать, что же набросилось на Ваню. Что-то, обитавшее в этих сосудах. Мерзкие штуковины. Целый рой. Они облепили перепуганного Ваню. Сам он не мог отделаться от гадости, а ребятам было мерзко трогать эти гнойные и живые пупырышки. А между тем эта гадость его медленно поедала, усердно грызла, как стая ос. Ваня кричал.

Тоннели оказались потревожены его истошными криками. И тогда началась самая ужасная часть их путешествия. Они увидели то, что никогда не смогут позабыть, как бы не пытались…

-- Смотри! – снова выдернул его из воспоминаний Марат. Они выбрались к очередному подъёму наверх. Кажется, наверху никого не было… Твари ещё не доползли сюда. Парни тут же рванули наверх…
***
Лёха до последнего не верил, что они смогут выбраться. Они добрались до главного ствола. И по верёвкам, измождённые бегством, выбрались на поверхность, едва совсем не выбившись из сил. Была ясная ночь. Вдохнули свежего морозного воздуха. Не верится. Не верится. А потом они шли по территории рудника, шли через лес по сугробам. Добрались до города. Свет редких фонарей казался божьим светом. Унылые пятиэтажки и умирающие дворы казались райским садом, полным покоя и безопасности. Не галлюцинации ли? Может, Хныкающий наслал на них очередное своё наваждение?.. Но мир был реален.

Камеру пришлось оставить там. Она мешала убегать. И не всё было так хорошо, как им казалось изначально. Конечно, они живы. Но Ваня… В ту же ночь они позвонили его родителям. И всё рассказали, что случилось в шахтах. Марат отговаривал Лёху, говорил, что никто не поверит всё равно, но Лёха отвечал, что если в шахту полезут МЧСники, то они напорются на тварей. И, может быть, погибнут. Нужно было сразу говорить правду. Какой бы безумной она ни была.
Родители Вани устроили скандал с полицией. Разумеется. Они пришли в ужас от известия о гибели сына в глубине какой-то шахты.
-- То есть, чудовища? – ухмыльнулся следователь, после допроса. Лёха кивнул. Они с Маратом пообещали друг другу, что будут говорить на допросах исключительную правду. Их мелкие детали показаний в конечном итоге совпадут. И скептично настроенный следователь заподозрит неладное. Может, настроит психиатрические экспертизы. Пусть. Они здоровы. И тогда в шахту отправят не беззащитных МЧСников, а… кого-нибудь посерьёзнее. Лёха ещё не знал, кого. Может, спецназ. Хотя что могли бы поделать бойцы с теми, кто обитает ТАМ?... Вряд ли пули остановят всю шваль, обитающую в тоннелях.
-- Алексей Гнаровский и Марат Рахимбаев, -- оглашали в судебном зале после многочисленных допросов и экспертиз. – Признаны невменяемыми. И будут помещены для лечения в местную психиатрическую больницу с диагнозом «бредовое расстройство личности». По причине наличия хорошо систематизированного, доминирующего бреда, однако без дезорганизации мышления….

Лёха не верил в то, что услышал тогда. Не может быть, чтобы они вот так просто поставили на них такое клеймо. Почему? За что?! Уж не знают ли они чего-то?...
-- Проверьте шахту, пока не поздно! – вопил Лёха в отчаяньи. – Проверьте шахту! Идиоты!!!

И мысли вяло текли, растворялись, растекались по мозгу, не могли собраться воедино от транквилизаторов. Препараты не давали забыться, нет. Они усыпляли. Но и не давали выбраться из кошмаров. Образы надёжно вгрызлись в память. Виделось, как тусклый свет фонаря вытягивает из мрака тоннелей мерзких насекомообразных тварей. Небольших, не выше колена. Но на хвостах – опасные шипы. Они били в ноги бегущих, прокалывали кожу. По пятам ковыляли на длинных ножках зелёные шарики с огромными улыбками – во весь шар. Виделось, как снуёт в воздухе нечто жалкое и безобидное, понурившееся – чья-то многострадальная унылая душа, обретшая материальную форму. Её легко можно было побить кулаками, сдачи она всё равно не давала, но и не думала отставать... И ужасающий Хнычущий, пробуждал где-то в области сердца испепеляющую тяжесть.

Образы эти не растворялись, когда Лёха изредка открывал глаза. За решётчатым окном на колючих ветвях покачивалась клыкастая птица без перьев. Иногда стучала в стекло, сверкая пустыми глубокими глазницами, будто пытаясь добраться до него. А у кровати стояли те самые зелёные шарики. Они ничего не делали. Только улыбались, большими ртами. Они и в шахте были безобидными. Потом из вида скрылась птица. И окно. Остались только шарики. Они были ближе всего, поэтому Тьма не скрыла их. Но потом и улыбки на их «лицах» стёрлись. Крики разносились повсюду.

-- Можешь ходить?! – кричал Марат прямо в лицо ему. – ЛЁХА, ВСТАВАЙ!! Лёха!!! Блять…
Он едва смог сесть в кровати. Хотелось спать. И всё было как-то безразлично. Через секунду Лёха уже забыл о Марате. Мысли потекли куда-то вдаль, растворились и в той самой дали – совсем распались на кусочки, вместе с самой личностью.
Лёха помнил путь обрывками, выпадая в реальность внезапно. Тогда он осознавал, кто он и где он. Лёха путал шахту с больницей, по мрачным коридорам которой его, опьянённого лошадиными дозами транквилизаторов, вёл Марат. Фонарик терялся в густой черноте. Луч то и дело вырывал чьи-то кишки у стены, разодранные трупы. Стены в лечебнице покрылись трещинами от старости. И кровью. Кровь на стенах. Лужи на полу. Раковины в санузлах – в красных ручьях… Кто-то стоял в темноте и чистил зубы ножом. Заприметив ребят, он улыбнулся кровавым месивом.
Металлические двери заржавели. Ещё один освободившийся пациент бился в стенку головой, расшибая череп. Кто-то сидел, зажавшись в углу и обхватив колени. Кто-то трахал мёртвую старую медсестру, хлопая трясущимися складками жира.

Сзади на тонких ножках ковыляли улыбающиеся шарики и весело хихикали. Одной рукой Марат держал Лёху, а другой – железный прут.
Это же в городской лечебнице? Это же не химические больные сны? Не видения, которые Лёха видел в последние… чёрт знает сколько дней.
-- Нам конец… -- рыдал Марат. – Нам конец…. Лёха… Лёха, просыпайся поскорее… Нам конец….

Потом Лёха очнулся на улице. Марат, похоже, как смог, одел его в гардеробной в чей-то пуховик. Морозный воздух оживлял, отрезвлял. В голове немного прояснялось. Фонари на улицах совсем потускнели. Луч фонарика терялся в густой тьме.
Чья-то машина горела. Но и от пламени свет исходил тусклый. Брыкающегося водителя поедали существа, размытые очертания которых Лёха не смог разглядеть. Существа скрывались в темноте.
Ребята брели вдоль стен пятиэтажек, чтобы хоть как-то ориентироваться в городе, окутанном Мраком.
-- Куда идти…. – плакал Марат. – Куда идти…. Везде! Везде! Из города нельзя уйти!.. Мы ходим кругами!... Мы умрём… что-то морочит нам голову…

Дома заржавели, посерели. По пути на них набрасывалась несуразная тварь, покрытая иглами. Марат в истерике отбился железякой, и тварь отступила. По пути Марат убил ещё и низкорослое двуногое существо, больше похожее на хомячка. Оно не излучало опасности, но Марат сбил тварь с ног. И долго лупил по её мягкой плоти, пока визжащий голосом младенца «хомячок» совсем не превратился в фарш и не заткнулся. На его визги теперь слетались со всей округи…

Действие препаратов ослаблялось, транквилизаторы выветривались и Лёха с каждой секундой всё больше приходил в ужас. От осознания того, что же произошло.

В сугробах валялись растерзанные трупы горожан. Из тьмы вырывались крики о помощи. Хрипение умирающих. Звон разбиваемых стекол, с последующими падениями, хрустом костей. На стенах домов кто-то рисовал кровью замысловатые символы, круги, треугольники, зловещие геометрические сочетания, будто не из этого мира…
Кто-то отстреливался из ружья. Но недолго.
А друзья брели через этот ад. И пытались оторваться от чего-то позади. От целой толпы невидимых демонов. Лёха закричал. В этот раз он не смог сдержать своих эмоций. Лёха кричал и плакал. От безнадёжности, от ужаса.
Теперь это были не кошмарные сны. Это была реальность.
В город пришли Они.
ЗЛО выбралось из законсервированной шахты…

"Спасители". Глава 47

_____________

Спасибо за доны! И поздравления!) С прошедшим вас!))

Дмитрий Г. 2000 р "С наступающим! На вдохновение!"

Андрей Евгеньевич 1000р "С наступающим! На вдохновение!"

Алексей К. 1000р "На корсар-8 штурмгруппе Олега"

ArcterniuS  500 р

Ян Эдуардович 500р "С наступающим! Спасибо за творчество!)"
____________

Мой ТГ канал: https://t.me/emir_radrigez

Показать полностью
113
CreepyStory
Серия Самый ценный ресурс человечества

Синдром отмены. Часть 6 (ФИНАЛ)

Синдром отмены. Часть 1

Синдром отмены. Часть 2

Синдром отмены. Часть 3

Синдром отмены. Часть 4

Синдром отмены. Часть 5

Длинный, заостренный ноготок, покрытый твердым гель-лаком, стучал по экрану смартфона, когда девушка листала ленту на любимом развлекательном портале. Мокрые, длинные волосы, пахнущие кокосовой маской, струились по голой спине. Вероника, только вышедшая из душа, сидела на диване в своей комнате и, одетая в одни лишь хлопчатобумажные трусы с сердечками, пролистывала однотипные посты один за другим, пытаясь найти картинки с котиками или новые кулинарные рецепты.

Даже пятнадцатилетняя девушка, которую мало, что волновало, кроме обычных подростковых переживаний, понимала, что что-то происходит. Лента пестрела заголовками о правительственном заговоре, о том, что рождаются дети-монстры и постами, высмеивающими и опровергающими данную информацию.

Вероника все время вспоминала то самое видео, на котором монстр лез по соседней панельной девятиэтажке. Да, она была уверена, что дом - тот самый. Видео удалили через пару часов после публикации. Она радовалась, что они не пошли той ночью проверять эту квартиру, как поступают  картонные идиоты из фильмов ужасов.

А потом пропал Костя Куликов, ее одноклассник. Его фотографии размещали везде: по телевизору, в интернете, на листовках, с припиской: «Если вы что-то знаете о местонахождении этого человека, позвоните по телефону горячей линии».

Мозг Вероники, ограниченный предубеждениями, отказывался выстраивать общую картинку из очевидных вещей. Но родители, казалось, понимают больше неё. Отец строго настрого запрещал девушке открывать входную дверь кому бы то ни было, особенно если к ней заявится пропавший одноклассник. Да и вообще лучше не выходить из дома лишний раз.

Вероника подтянула ставшие тесными трусы, сползающие с ее поправившегося с начала зимы зада. Потом она проверила в мессенджере, не объявлялся ли с ночи Артём. Два ее сообщения оставались до сих пор не прочитанными. Она ждала его вчера вечером, когда родители уехали на несколько дней отдыхать в загородный дом к знакомой, но ее «парень» не приехал. А потом Вероника увидела в сторис его довольную, улыбающуюся рожу на фоне пьяной компании однокурсников в квартире одного из них. Девок они тоже позвали, но не Веронику.

Годами выработанный рефлекс заставил девушку моментально метнуться к входной двери, когда кто-то позвонил в звонок. Девушка, стоя в одних трусах, смотрела в глазок, боясь, что это может быть отец. Ведь не дай Боже ей замешкаться и слишком долго не открывать дверь, он будет минут десять орать на свою дочь, ругая за нерасторопность.

-Кто? - спросила Вероника, разглядывая сквозь поцарапанную линзу мутный силуэт.

-Артем. Открывай давай.

-Погоди, сейчас оденусь.

Девушка натягивала домашнее, просторное платье через голову, понимая, что через несколько минут оно будет валяться скомканным на полу. Но и открыть дверь с голой грудью не могла, вдруг соседи увидят.

Интересно, что с глазком? Почему так размыто показывает. Да и Артему ли принадлежал голос? Ну а кому же ещё придет в голову им представляться? На всякий случай, она откроет небольшую щель и удостоверится, что это действительно он. И, если что, тут же захлопнет ее.

Вероника прокрутила вертушку замка и потянула вниз дверную ручку. Плавно приоткрыв дверь, сначала она почувствовала пленяющий аромат и только потом увидела, от кого он исходит.

Костя по-хозяйски вошел в прихожую к девушке, проталкивая ее саму внутрь. Вероника наблюдала, как гость запирает за собой. Она осторожно подошла к нему вплотную, вдыхая запах и страшно боялась, что Костя ее оттолкнет, но парень улыбался ей, явно одобряя порывы.

Вероника водила носом по щеке парня, по его губам и голой шее, оттягивая рукой широкий воротник пуховика. Плавным движением она сняла с него шапку и увидела вторую пару ушей, расположенных по обе стороны от макушки. Они были кошачьими и очень шли Косте. Девушка кроткими пальцами взяла его прядь волнистых волос и поднесла к носу. Делая вдох, Вероника почувствовала, что приближается оргазм.

Парень сам снял с себя верхнюю одежду и обувь, затем взял за плечи одноклассницу и повел в комнату. Вероника легла на диван, задирая свое серое платье и широко раздвинув колени, после чего Костя пристроился между ног девушки и начал целовать ее в губы. Сквозь тонкую ткань своих трусиков и плотных Костиных джинсов она чувствовала упругую твердость. Вероника ритмично двигала бедрами, прижимая ягодицы парня ближе к себе руками, она ощущала сопротивление, но не могла остановиться. Костя оторвался от ее губ, запрокинул свою голову назад и закрыл глаза. Его лицо и тело начало переливаться серостью, а на лбу мелькнул ещё один глаз. Девушка все жалась и жалась, но ощущала только вялость в штанах парня.

Костя смотрел на неё растеряно, а потом злобно. Он яростно влепил ей звонкую пощечину и схватил за шею. Вероника пыталась глотать сладостный воздух, но не могла сделать вдох, она рефлекторно дергала ногами, но руки продолжали гладить тело Кости. В глазах показались какие-то яркие и интересные, цветные образы, а потом темнота.

****

Костя хотел удостоить грязную девку великой чести - стать его первой. Конечно, он бы предпочел сделать это с чистой и невинной девушкой, но пока не знал, среагирует ли другая на феромон. Зато в Веронике он был уверен, ведь она уже однажды унюхала его особенность. Он подолгу представлял себе этот момент, яростно теребя свою шкурку. Как он заставляет Веронику называть его Богом, как она шепчет эти слова, со стоном выдыхая воздух ему в лицо, пока он вонзается в ее плоть. Представлял, как ее губы ласкают его агрегат, который он прилично увеличил, благодаря своим способностям. А потом он обязательно бы выпил Панацею и щедро смазал ей член, мало ли, какая зараза сидит в этой шлюхе.

Но он, как последний неудачник, спустил себе в трусы, не успев даже краешком побывать внутри у Вероники. Такого позора он допустить не мог, ведь он теперь Бог. А эта сука наверняка бы всем растрепала о его оплошности. Кто захочет подчиняться Богу, который даже девку нормально не может оприходовать.

Костя следил за жизнью Вероники через ее соцсети, девушка вываливала туда все без разбора, и весь мир при желании мог узнать, кого она любит, как выглядит ее парень, мог понять, когда они поругались, когда помирились… и самое главное - когда и насколько уезжают ее родители.

Костя, стоя у зеркала, представлял себе лицо Вероникиного парня. Он пытался изменить свою внешность, хотел выглядеть как Артем, потому что краешком сознания все равно боялся, что Вероника пошлет его, куда подальше. Для неё он был Вонючкой… лузером и уродом. Сыном обоссаного наркомана. Да что эта тупая сука вообще понимает в жизни?

Трансформация по какой-то причине не удавалась, что выводило Костю из себя. А потом он понял, что в состоянии стресса и страха за собственную жизнь, его способности обостряются. Насмотревшись фильмов ужасов, парню лезли в голову страшные образы, как в его дом врывается неведомая, лесная хрень или мертвая девка вылезает из унитаза… И самый пугающий - оживший труп его отца с характерными хрипами и мычанием будет пытаться сожрать мозг своего сына. И тогда оно заработало, но не так хорошо, как хотелось бы. Он действительно смог изменить свои черты, но образ все равно не был похож на оригинал. Это оказалось довольно сложно, наверное, нужно иметь задатки художника и более тонко подмечать детали. И все же результат его удовлетворил, парень не был похож на самого себя, и теперь его никто не сможет узнать, ведь Костя находился в розыске.

Находясь у двери квартиры Вероники, парень поцарапал дверной глазок и представился Артемом, но когда он заходил внутрь, то твердо решил, что Вероника должна знать, кого, на самом деле, она будет умолять ее трахнуть.

****

Вероника все ещё лежала под ним, смотря в потолок мертвыми глазами. Интересно, какая она под одеждой? Костя задрал повыше ткань ее платья, и его взгляду предстали аккуратные грудки с маленькими острыми сосками. Парень потрогал одну из грудей рукой, ощущая медленно уходящее из Вероникиного тела тепло. Эти два холмика были так приятны на ощупь, что он принялся покрывать поцелуями грудь девушки, лаская языком соски. Внутри его штанов стало тесно. Костя чувствовал в трусах у девушки оставшуюся, обильную влагу.

Вероникина голова дергалась в такт Костиным фрикциям, пока он пыхтел верхом на ней.

И все-таки она стала его первой, пусть даже и мертвая, ведь ему нужна практика. Это наоборот было для него преимуществом, теперь она не будет болтать, что не попадя, направо и налево. И не бросит Костю, не предаст, как его мать, отец, Сашка Копытин и Ио…

Костя - новый Бог, он подчинит себе весь мир и заставит себя любить! Но есть ещё пять взрослых гибридов со способностями, как у него. Нужно найти их и уничтожить. Делить власть он ни с кем не собирается.

****

Серебристая рука крепко сжала горсть почвы, когда разум почувствовал, что где-то в его внутренней Вселенной погасла ещё одна звезда. Ио сажал на своей родной планете еловые шишки с Земли, надеясь, что те приживутся, и из них вырастет красивый хвойный лес, ставший таким родным. Ведь в какую почву посадишь семя, в каких условиях оно вырастет, таким и будет. Ио намеревался тщательно ухаживать за своими растениями, как за детьми… Которых не смог уберечь.

Ученые на Земле считают, что нет ничего быстрее скорости света, ученые на планете Ио считают, что нет ничего быстрее скорости перемещения их тела, но ошибались и те, и другие. Нет ничего быстрее телепатической мысли, посылаемой ребёнком своему родителю. Он видел и слышал их предсмертные вопли, издаваемые в реальном времени, за тысячи световых лет отсюда, как посчитали бы земляне. Родитель… да, он называл себя родителем. Как бы сильно ему не хотелось эмоционально отделиться от этих половинчатых существ, бездушно называя их реципиентами, он все равно считал их своими детьми.

Он скрыл от Кости тот факт, что на планете Ио родители могут вселяться в разум к детям, пока те находятся в детской фазе. Земные гибриды рефлекторно посылали сигнал бедствия своему донору, когда находились в опасности, и те активировали их инопланетные сущности, вселяясь в разум и защищая этих детей.

Он чувствовал боль каждого своего земного ребенка. Сначала их калечили собственные матери, сходящие с ума от взаимной неприязни к своим детям, потом начали приходить военные и убивать, убивать, убивать… Ио даже принял решение больше не вмешиваться и не вселяться в мозг, но их все равно вычисляли по анализам крови. Результат был тем же.

В душе Ио теплилась надежда, ведь он наставил своего СЫНА на истинный путь, дал ему крылья. Ио… он назвался ему Ио… Когда он первый раз посетил Землю по телепортационной лестнице, то по пути увидел красивый, цветной спутник, вращающийся вокруг газового гиганта. Телепортационная ступень, то есть капсула, в свою очередь, вращалась вокруг этого спутника. Ему было любопытно, как его называют на Земле. Спутник называли Ио… Просто, коротко, понятно.

Ио думал о Косте, о своем первом «семечке», гадая, как же он там. Каким же станет этот ребенок, выросший без матери и воспитанный сумасшедшим отцом.

Он поставил себе цель: во что бы то ни стало, спасти мальчишку, чувствуя ответственность перед ним. Пусть Ио уже не мог влезать парню в голову и видеть его глазами, но продолжал чувствовать, где тот находится. На всякий случай, изучив строение голосового аппарата людей, Ио сумел произнести под зданием ФСБ человеческую фразу. В тот день он совершил нечто серьезное, запретное. Он убил… убил нескольких людей ради Кости. И теперь придется нести за этот проступок ответ. Жаль, Ио не смог скрыть эти события от телепатического считывателя, который запускали, чтобы увидеть отчет о пребывании троих горе-селекционеров на Земле.

Вообще-то, в порыве ярости, Ио хотелось сжечь всю планету Земля вместе с ее жителями из-за их жестокости, но потом хорошенько подумал, а так ли они были не правы, когда начали истреблять новый вид? Ими руководила не только жадность, но и страх. Ведь раса Ио сама поработила несколько более примитивных рас, которым не повезло зародиться в опасной близости от  родной планеты Ио.

У Землян в русском языке есть поговорка: у медали две стороны. На планете Ио есть похожая, и звучит она так: у тетраэдра, находящегося в шестимерном пространстве, бесконечное количество граней.

Показать полностью
22

Карина, Колесничий и я. - 4 (1\2)

Карина, Колесничий и я. - 3 (2\2)

От автора. Увы: человек предполагает, а Бог располагает. Планы были одни, а вышло всё так. Произошли неприятные перемены в личной жизни, подведя итог пяти годам отношений. Вдруг. Как отличный подарок на НГ. Бывает. Но я слегка выбит из колеи. И посему не успел написать задуманное. Нет настроения ни на что. Пройдет. Нужно это пережить. Как смогу, вернусь. Прошу понять. Вам желаю счастья и всего самого лучшего. Жизнь сложная штука, но в ней точно есть место чудесам и любви. В виде исключения из правил))) С Наступающим!

Нейросетка. Но хорошо передает дух.

Нейросетка. Но хорошо передает дух.

Часть 4 (первая половина). Артем.

В печальном однообразии  следуют дни за днями. Перевязки, лекарства, иногда заходит Седовласый. Меня уже тошнит от его позитива. Искренне желаю ему поменяться местами.

Болят раны, появляются фантомные боли, страдает душа. Беспомощность убивает. Не представляю, да и не хочу, каково Обрубку. Скорее всего, на его месте я бы попросил психов задушить меня подушкой. Им смешно. И явно не трудно сделать такое. Не понимаю: психоз у него какой-то или действительно такова его несгибаемая сила духа? Может, демон ему помогает?

Мой подселенец всё больше молчит, находясь в прострации. Ждет чего-то. Пытаюсь его разговорить, но пока что он делится только именем:

- Можешь называть меня Жнец.

Единственное, что радует, это появление медсестры Ани. Не знаю уж по какой причине, но она явно прониклась ко мне сочувствием. Бережно обмывает, кормит, меняет бинты.

А однажды, ближе, по моим ощущениям, к концу июня, тесно меня обнимая, чтобы поменять простыню, тихонечко шепчет:

- Я дозвонилась до твоих друзей. Тебе помогут.

- Спасибо, Аня, - шепчу в ответ. – Не забуду. Беги отсюда. Сама видишь, что тут одни странности. Это больные и страшные люди. Если узнают, жизни не дадут.

- Твои друзья обещали защиту.

- Ну, хорошо.

Теперь остается только ждать. Надеюсь лишь, что им хватит решительности действовать в обход закона. В противном случае, вытащить моё многострадальное тело будет не так просто.

Когда Анна уходит, Жнец делает замечание:

- Ну, вот и началось. Следующая глава марлезонского балета!

Я молчу. Что тут говорить? Как теперь жить, даже если меня спасут, будучи так изуродованным? Какой с меня толк? Зачем я Карине тогда, если сделать то допущение, что я ей нужен не просто из благодарности за спасение, а как близкий человек? Сомнительная перспектива – взвалить на кого бы то ни  было такую ношу. Но это надежда, надежда на то, чтобы не закончить как Обрубок. А там видно будет. Помнится, Маресьев плясал на протезах.

Демон заметно оживился, и всё пытался, в свою очередь, меня разговорить. В числе прочего мы вернулись к старым неоконченным разговорам о добре и зле.

- Ты был внизу. Так себе зрелище?

- Да уж.

- Люди для нас также не шибко привлекательны.

- Но почему такие развлечения? Неужто нет ничего поинтереснее?

- Такова и ваша и наша природа, - охотно поясняет оживившийся демон. – Люди крайне охотно мучают других людей по поводу и без. Зло выбито у вас в душах мелким шрифтом. Мы - просто увеличительное стекло. Вы же буквально повернуты на негативе. И, дай вам шанс, охотно терзали бы и моих соплеменников. Ты и сам не прочь кое-кого разделать!

Я скриплю зубами.

- Это да.

- Ну а представь, что за это тебе ничего не будет, а еще и похвалят, и денег дадут.

- Не преувеличивай! Большинство людей нормальные.

- Просто не разбуженные. Дай вам шанс проникнуть в наш мир физически, это была бы для нас катастрофа. Как для коренных народов Америки.

- Хм. А ты злой?

- А ты?

- Как-то насрать уже на эти определения.

- Ну вот. К счастью для нас, высшее – закон для низшего.  Понял?

- Нет.

- Вот поэтому я – это я, а ты – это ты.

Я только плюнул в сердцах. Надоело его умничанье.  До тошноты.

А после того, как последовал безуспешный спуск с попыткой подселения нового Колесничего, Седовласый виновато развел руками.

- Такова судьба, Артемка. Будешь жить-поживать наравне с Обрубком. Жизнь однообразная, зато харчи бесплатные. – Леонидыч смеется. – Ты привыкнешь. А пару раз в год у нас проходят Игры. Пока что ты выступишь в роли зрителя. А вот на Новый год уже можно будет и поучаствовать.

Я молчал. Лишь сверлил его взглядом, полным ненависти и презрения. Привратник похлопал меня по плечу, будто ребенка разбившего ёлочную игрушку: мол, ничего, их еще целая коробка.

- Понимаю. Ты главное, духом не падай. Если уж поддашься отчаянию, придется тебя на сильные препараты сажать. А так не хочется! – Доктор поцокал языком с фальшивым насквозь сочувствием. – Хочется, чтобы ты воспринимал всё адекватно.

Когда эта гнида, наконец, убралась с глаз долой, я спросил демона:

- Ты как-то сказал, что у него тройной набор? Это вообще как?

- Хм, - хмыкнул Жнец. – Да запросто. Редко, но бывает. Нужна, конечно, определенная предрасположенность. Можно сказать, что речь идет о шизофрении. Такие люди, как Седовласый, легко переносят в себе несколько независимых личностей. В его конкретно случае, после спонтанного подселения рядового демона, Привратник пробовал с Семенем Колесничего. Ожидаемо, не вышло. Подселилась другая сущность. Последняя стала проводником для третьей и последней: для Надзирателя.

- Поясни.

- Если нужны аналогии, то они стары как мир: сначала едет разведчик, потом тот, кто межует землю, и, наконец тот, кто объявляет на неё права.

- То бишь, этот Надзиратель крут?

- О, весьма! Ума не приложу, как и почему был заключен договор. Надзиратель способен прерывать контракты, если видит грубые нарушения. Полномочий у него полно.

- Я уже ни хрена не понимаю.

- Чего ты не понимаешь?

- Ничего, - смеюсь.

- Есть так называемые Ходоки, с обеих сторон. Мы ходим к вам, вы – к нам. Физически. Ходоки заключат договора общего масштаба. Что у них там за игры я, понятное дело, не в курсе. Уж извини. Не мой полет. Ходоки – это нечто вроде парламентеров и переговорщиков. Надсмотрщики – это те, кто следит за соблюдением правил. Чтобы, как у волшебника Сулеймана: всё по честному и без обмана.

- М-да уж…Что-то ты не спешил делиться таким подробностями.

- А что тебе дало это знание?

- Не знаю. Посмотрим. Дак и хрена ли надо Надсмотрщику в теле Седовласого?

- Почём мне знать? Не забивай себе голову.

- Угу. Отлично. – Я полон скепсиса. - А Ходоки эти – в чём прикол?

- Если демон физически воплощается в другом мире, он привносит свои законы. Так он гораздо сильнее. Да и как такового договора, как правило, не нужно. Лишь ряд условий.

Я вспомнил, что демон ведет свою игру. Я для него как собака, к которой можно привязаться, но так же легко и сдать в приют или выгнать на улицу, если обстоятельства сильно изменятся. Жнец говорил интересные вещи, нужные, как показало дальнейшее. Но мне слегка было не до отвлеченных понятий.

Между тем наступило 21-е число. После обеда по коридорам и палатам забегали возбужденные пациенты, перешучиваясь и затаскивая скамейки для зрителей.

Довольно потирая руки, заглянул Седовласый и дал команду санитарам вынести кровать со мной в общий зал, в обычное время служащий столовой.

Нынче столы сдвинули по краям, сиденья расставили вдоль стен, а в центре установили ванну полную воды.

Ко мне подошел Седовласый. Он, как паук после обеда, потирал свои ручонки. Возбужденный и радостный, доктор привычно отдавал команды. Как есть: режиссер провинциального театра в своём любимом амплуа.

- Ну, как самочувствие, родной?

- Заебись! – Я скривился. – Но спасибо, что спросили.

- Это хорошо. Это превосходненько!

- Слушай, Седовласый, - обратился я к нему, - я всё понять не могу: на хрена тебе это лично?

- Что это? – Бровки Леонидыча поползли вверх. – Ты про Игры? Или про вообще? Игры для развлечений. Живем тут, видишь ли, довольно однообразно. А вообще… Между нами, хорошо? – Он положил руку мне на плечо, сильно сжал. – Потому что это стало возможно в какой-то момент: перестать быть пешкой, стать значимой фигурой; диктовать свою волю. Иметь здоровье, в конце концов, долголетие, деньги и женщин – мало, что ли?

Я покачал головой – темнит что-то дядя. Неужели так всё примитивно? Что-то здесь не так. Слова возникло ощущение, что я ввязался в игру, не зная правил. Похоже, что все вокруг изворачиваются и врут напропалую.

Санитар вынес в зал Обрубка. Я поймал его затравленный взгляд загнанного животного. Толпа вокруг взорвалась приветственными криками. Психи махали наволочками, хлопали в ладоши. Ей-богу, мне всё больше начинало казаться, что я по ошибке посетил натуральный шабаш. Лица кривились, расставаясь с признаками человечности. Меня затошнило.

К одному из пациентов прицепили упряжь с постромками, к которым ловко подцепили Обрубка.

- Забег! – заорал один из санитаров. – Поехали!

Психу с упряжью освободили коридор, и тот побежал изо всех своих дурных сил. Обрубка сильно мотало. Инвалид бился всем телом о половицы, покрытые линолеумом. Толпа хохотала, звучали крики – не то поддержки, не то проклятий. «Лошадь» со своим грузом пробежалась туда-сюда еще несколько раз. Из разбитого лица Обрубка давно лилась кровь.

- Полет в космос! – Снова крик санитара.

Упряжь снимают. Четверо чертовых ублюдка берут простыню за края, в центре лежит инвалид. Под дружный смех и счет («раз-два-три») они раскачивают ткань, резко вздымая её кверху так сильно, что Обрубок буквально взлетает и бьется всем телом о потолок. Падает вниз. И так раз за разом. Пока, очевидно, не превращается в одну сплошную гематому.

У меня сильно кружится голова, не хватает воздуха. Происходящее всё больше напоминает затянувшийся зацикленный кошмар, из которого не видится выхода: так, очнувшись от одного сна, понимаешь, что всё еще находишься там же, и всё начинается заново.

- Купание! – следует возглас помощника Леонидыча.

Психи сбрасывают тело инвалида в ванну с водой. А потом достают в последний момент, когда он уже захлебывается.

Я видел его обессмыслившиеся вытаращенные глаза. Инстинкт выживания играл здесь жесткую шутку с ним. Обрубок цеплялся за остатки жизни. Хотя, а что он мог? Попросить, действительно, удавить его подушкой? Что за этим, за его сопротивлением обстоятельствам? Стальная воля, глупость с недостатком воображения, мечта выжить и отомстить? Не знаю. И не хочу знать. Знаю одно: нужно сделать всё, чтобы выжечь это змеиное гнездо. Мне слишком легко представить, как больные ублюдки устраивают Забег, используя и меня в следующий раз. Кто быстрее? Кто дольше продержится под водой? Сколько интересных, и, увы, не таких уж абстрактных вопросов! А если Седовласый получит в своё распоряжение Колесничего? Такая катавасия будет повсюду? Это они так ратуют за перемены и мир во всем мире? Ну-ну.

- Горячие пирожки! – меняет пластинку распорядитель этих инфернальных игр.

Не знаю, сколько бы еще длилось это представление, способное вполне себе выбить почву из-под ног любого человека, как вдруг следует негромкий хлопок взрыва, и дверь в отделение слетает с петель. В коридор забегают вооруженные дубинками люди.

Среди них я вижу Карину. И сердце заходится в радостном бое, надежда перехватывает ремнем горло. Глаза моей подруги горят огнем, буквально. Развиваются белые волосы – покрасилась, поседела? Рядом с ней, размахивая устрашающего вида чётками на манер кистеня, стоит некто, похожий на монаха Шао-линь. Также её чуть защищает плечом высокий здоровяк. Эпичная команда!

Следует классическая драматическая пауза, во время которой обе стороны оценивают силы и расположение друг друга. Психов в отделении чуть больше пятидесяти, и большая их часть сейчас на ногах, взбудораженная и заведенная до предела дикими этими Играми.

Что-то рычит Леонидыч, и большая часть душевнобольных, ведомые психозом и своими демонами, устремляется в атаку с голыми руками, закрывая спинами происходящее. Но, судя по крикам, ударам и отсутствию продвижения вперед, десятку ворвавшихся в отделение удается сдержать эту безумную волну.

Толпа судорожно захватывает одного Сопротивленца, разжевывает и выплевывает с нашей стороны. Человек едва шевелится и харкает кровью.

Слышна отчетливая команда Карины:

- Нажали!

Какое-то время идет сосредоточенная работа дубинок. Монах вовсю размахивает боевыми чётками, внося настоящее опустошение в ряды психов, не забывая помогать себе ударами тренированных ног.  И в какой-то момент стенка наших врагов рассыпается, как гнилой забор под напором быка. Валяются изувеченные тела с разбитыми головами и сломанными руками. Сопротивленцы оттаскивают двоих раненых.

Снова рычит что-то Седовласый, выходя в центр – он собирается возглавить, судя по всему, новую атаку. Его «армия» ломает стулья, выламывает ножки столов, спешно вооружаясь.

К Привратнику подскакивают сразу двое наших, занося дубинки для удара. Стратегия правильная - вырубить главного. Но Седовласый, рыча, отмахивается от мужчины – того буквально сдувает в сторону. Левой рукой доктор перехватывает дубинку от второй нападающей, выкручивает её. А правой наносит страшный удар сверху, сминающий грудную клетку женщины как картонную коробку.

Седовласый уже ревет, как разбуженный медведь. Его тело трансформируется. Скрипят суставы, выворачиваясь, челюсть удлиняется, рот зримо наполняется клыками. Нечто подобное я видел в фильмах про оборотней. Сквозь плоть человеческую, возникает мысль, прорастает плоть демоническая – иначе это объяснить я никак не могу.

Карина задорно смеется, жестами посылая своих спутников сдержать толпу психов. Монах врывается в их ряды, щедро одаривая ударами. Одного и вовсе душит чётками, бросая в толпу мраковерцев.

Женщина, не переставая немного зловеще смеяться, достает пистолет и всаживает в Привратника целую обойму. Вот и весь разговор.

Подхватив меня, словно подушку, Карина шепчет: вот и всё, нам пора. При этом монах отгоняет от нас не желающих сдаваться душевнобольных с дубьём. Я кричу ей, чтобы забрали Обрубка.

- Кого? – не понимает она. Но быстро ориентируется и даёт команду высокому брюнету.

Кто-то из Сопротивленцев стреляет в потолок, заставляя толпу держаться на расстоянии. Первому, кто дергается, достается меткая пуля в голову.

Похватав своих, мы покидаем здание. Садимся в микроавтобус. Двое Сопротивленцев начинают заниматься ранеными. Не думаю, что все выживут. Искалеченная Седовласым женщина страшно хрипит и булькает кровью. Ей делают уколы, ставят капельницу.

Мы мчимся к городу. А я не верю. Но вот она, Карина, баюкает мою голову. Только тогда я милосердно теряю сознание. Перед этим вспомнив взгляд Седовласого: он был жив, и подмигивал мне, залечивая раны. Как я смогу его убить, черт возьми?!

Продолжение следует...

UPD:

Карина, Колесничий и я - 4 (2\2)

Показать полностью 1
210

Сияние

В вертолёте было слишком шумно – Сергей с трудом понимал, воет ли снаружи промозглый ветер, либо это двигатель орёт в такт тундре и вот-вот они полетят вниз. Ещё было страшно и непривычно – на вертолёте ему довелось летать впервые, к тому же посреди таких условий. Пилот же, Иван Алексеич, мужчина лет пятидесяти со смешными, как у Якубовича, усами, был совершенно спокоен, и даже отпускал шутки через плечо.

– Впервые летаете? – гаркнул он где-то в середине полёта, стараясь перекричать шум лопастей.

– А? – Сергей взглянул на Тоху. Тот лишь пожал плечами – мол, поди разбери что сказал пилот, сам ничего не слышу.

– Впервые летаете, говорю? – крикнул Иван Алексеич громче.

– А… Да, впервые! – заорал Сергей в ответ.

– Да не ори так! – усмехнулся ему Алексеич. – Оно и видно. Трясёт тебя мальца. Не ссы, Маруся, скоро уже до Волочанки долетим! – хохотнул.

Сергей кивнул – пускай пилот и не увидел. Скоро долетят – оттуда на снегоходах с сопровождающим до Усть-Кылына, а там уже просто пожить, пообщаться с местными, собрать материал, загнать его на какой-нибудь Дискавери или Бибиси, и всё, амба. Можно будет ещё несколько месяцев жить на полученные гонорарные в своей однушке, пока не появится желание выпустить ещё материал – вероятнее всего, такой же разрывной.

На редакции Сергей не работал из денежных соображений – работа собкором сразу на множество изданий приносила гораздо больше средств. С Тохой же он познакомился в “Нижнекамском вестнике” – вместе и ушли оттуда, решив протаптывать для себя отдельную от главредских ограничений журналистскую дорожку. Тандем “журналист + фотограф” показал себя на ура – несколько материалов из отдалённых посёлков получилось загнать профильным изданиям втридорога, и с деньгами проблем не имелось. Серёге нравились поездки – знай себе, находи удачные кадры, да делай подсъёмки, когда увиденное было выгоднее показать через видео. Тоха же отвечал за текстовое наполнение статей: была в нём некоторая “искринка”, как выразился бы их нижнекамский главред Натан Васильевич, которая отличала его от рядового журналиста-новостника. Этой “искринкой” Тоха и превращал обычные фоторепортажи в чуть ли не литературу. Хотя сам он и говорил, что когда журналистика становится литературой, это “скорее смерть для автора, чем хороший материал”.

Сделать репортаж из Усть-Кылына предложил как раз-таки Тоха. Вбежал с горящими глазами в квартиру – “Серёга, ты охренеешь какую бомбу сделать можем!” – и начал, не успевая формировать в голове предложения, вываливать всё, что знал. Сказал, мол, репы туда почти не гоняют – долго и накладно, потому тема необжитая, а посёлок вообще почти никто не видел. Мол, живут они там не как все северяки, а вообще странно, и он уже налаживает каналы, чтоб этот материал продать – несколько крупняков заинтересовалось. От услышанных цифр в возможном гонораре у Сергея тогда округлились глаза. Тоха лишь рассмеялся в ответ, и сказал готовиться к сборам.

Собрались где-то за месяц – пока выбили финансирование у заинтересованного в материале СМИ, пока прикупили тёплых вещей и наладили аппаратуру. Выдвинулись только в середине декабря со множеством остановок и пересадок. Новый год предстояло встретить в Усть-Кылыне.

Тем временем Иван Алексеич опять что-то неразборчиво прокричал в кабину – Сергей предпочёл не переспрашивать – и через несколько минут начал снижаться.

За окном иллюминатора тут и там простиралась тундра – холодная, смертельная, зыбкая, она будто готова была поглотить неподготовленных путешественников, растворить их в своей монструозности. Волочанка горела посреди полярной ночи разными огнями – было очень непривычно видеть такое светлое пятно посреди сплошной темени и снега.

Спустя минут двадцать, наконец, сели. Иван Алексеич вышел с ними – сказал, нужно принять передачки и найти новых пассажиров, а у него дальше маршрут до Усть-Авама и обратно, в Дудинку.

– Дальше разберётесь, архары? – глупо коверкал он слово “архаровцы”. – Вам наверное в администрацию местную? Такси за взлёткой есть.

– Не, – бросил Тоха, разминая затёкшие от долгого сидения ноги. – Мы дальше поедем, в Усть-Кылын.

Иван Алексеич на секунду застыл, а затем странно ухмыльнулся из-под усов.

– Хренасе! Неужто нашли кто туда погонит? Впервые за десять лет что летаю, туда от меня гоняют.

– Есть один, – уклончиво ответил Тоха. – Спасибо, что довезли, – и пошёл к машинам.

Серёга, поправив на плече сумку с оборудованием, коротко кивнул пилоту и устремился за ним.

У взлётной площадки тем временем собирались люди – смотрели на прилетевших с нескрываемым интересом. Дети бегали и кричали вокруг, катаясь на санях, кто-то даже подъехал на снегоходе. В руках у некоторых женщин Серёга заметил коробки и большие сумки – должно быть, те самые гостинцы родне из других близлежащих посёлков.

Здания аэропорта как такового в Волочанке не было – лишь развевался красно-белый колдун над одним из покосившихся дощатых бараков. Вот и вся инфраструктура.

– Набережная двадцать два, – подошёл тем временем Тоха к мужику в шапке-ушанке, смолившему сигарету у заведённой машины с шашкой на крыше. – Сколько?

– Двести рублей будет, друг, – крякнул таксист и откинул сигарету в снег. – Едем?

Решили ехать.

Владимир встретил как подобается – накрыл стол, налил своей собственной настойки из запасов “для сугреву”, был улыбчивым и добрым. Жена его, Наталья, сновала меж кухни и зала, принося всё новые блюда. Дети же, поздоровавшись с гостями, ушли играть к себе в комнату.

– Завтра в одиннадцать выедем, с другом моим, к трём уже на месте будем. Там у них заправимся и я обратно, – объяснял Владимир, старательно пережёвывая кусок мяса. – Деньги не забыли?

– Обижаете, – улыбнулся Тоха. – Тридцатка, как и договаривались.

– Отлично, – буркнул Владимир. – Можете в душ сходить, у меня бойлер есть. Спать где вам Наташа покажет. Какого, говорите, за вами обратно ехать?

– Третьего января, днём, – подал Сергей голос. – Вы ж проспитесь к тому моменту?

Владимир усмехнулся.

– Да мы и не шибко празднуем. Это у вас, в вашей полосе, новый год неделю длится. У нас если все забухают, посёлок откиснет. Так что не переживай, заберу.

– А как вы в темноте дорогу найдёте? Сейчас же ночь полярная, – решил уточнить Сергей вопрос, волновавший его больше всего. Заблудиться посреди тундры было бы самой жуткой участью – спасателей в такой глуши ждать не приходится.

– Дед у меня там жил раньше. В Усть-Кылыне. Вот и возил меня периодически, когда к нам приезжал. Не волнуйся, я эти места как свои пять пальцев знаю, – улыбнулся хозяин дома. – Всё будет в лучшем виде, гарантирую. Вам, журналюгам, Усть-Кылын точно понравится.

Остаток ужина провели за редкими фразами – Сергей было думал обидеться на “журналюг”, но потом забил.

– Прям другой мир, да, Серёг? – шептал ему Тоха перед сном с соседней кровати. – Вот вроде как у нас, но вообще всё по-другому.

– Да вообще жесть.

– Зато представь как материал порвёт! “Как живёт отдалённый посёлок на Севере России посреди полярной ночи”. Огнище же! Ладно, давай спать. Завтра ещё ехать долго.

Заснул Серёга не сразу – прислушивался к воющему ветру за окном да мерному поскрипыванию дома. Наконец, спустя минут двадцать, усталость взяла своё.

***

С утра наспех позавтракали, заранее оплатили поездку наличкой, и выдвинулись в путь. Тохе досталось место на владимирской “Ямахе”. Серёга же поехал следом вместе с его другом, Виктором – на менее презентабельной, но всё-таки надёжной “Тайге”.

Ещё утром Сергей подумывал над тем, чтобы сделать пару кадров по дороге, но почти сразу понял – в таких условиях снимков не получится. Да и рисковать, доставая по дороге фотоаппарат и рискуя свалиться со снегохода, не хотелось. К тому же вокруг не было видно ни зги – только отъехали от Волочанки, как тьма поглотила тундру, оставив вокруг только небольшой конус света от снегохода да блестящий, но в ночи кажущийся скорее серым, снег.

– В поряде? – один раз обернулся Виктор к нему, пока “Тайга” рассекала темень, на всех парах мчась в Усть-Кылын.

Сергей лишь кивнул в ответ – говорить под леденящими порывами ветрами совершенно не хотелось. Виктор удовлетворённо хмыкнул, отвернулся, и прибавил газу.

До Усть-Кылына доехали даже раньше – часам к двум. Уже на подъезде к поселению Сергей заметил, что тундра вокруг изменилась, будто став ярче. Взглянул на небо – и ахнул.

На небе вокруг Усть-Кылына, тут и там простиралось невероятное северное сияние. Синий, зелёный, фиолетовый, бирюзовый – многообразие цветов и красок распускалось на небе электролиниями, плыло причудливыми волнами и будто бы разбивалось о незримые ночные скалы, чтобы собраться в причудливых сочетаниях вновь.

Сергей не в первый раз видел северное сияние – командировки в разные точки необъятной давали о себе знать; но такое сияние он видел впервые. Он посмотрел вперёд, к “Ямахе” – Тоха тоже задрал голову в небо и наблюдал за чудом, происходящим прямо над ними.

В конце-концов, заглушили моторы, припарковавшись у огромного монолитного серого здания, особняком стоящего посреди тундры.

– Это…

– Усть-Кылын, – не дал договорить Виктор Сергею. – Вон подъезд, заходите. Мы сейчас с Владимиром за вами.

Огромная бетонная коробка будто бы нависала над ними, показывая, что готова выстоять под властью бурана и вечной мерзлоты. Сергей замешкался, но, сняв со снегохода сумку, подошёл к Тохе.

– Хера строеньице, – встретил его тот удивлением насчёт бетонной коробки. На всей территории якобы посёлка не было ничего кроме этого огромного здания. – Слышь, Серёг. А ты заметил?

– Что?

– На здание ещё раз глянь.

Сергей послушно оглядел здание вновь, и только сейчас понял, чем оно не похоже на типичные огромные многоэтажки.

В нём не было окон.

– Какого… Может с другой стороны?

– Не, там тоже только стены, мы когда ещё только подъезжали, я заметил. Пушка будет, базарю! – усмехнулся Тоха. – Ладно, пошли внутрь, а то я щас окочурусь.

Показав Владимиру большой палец – мол, всё окей, мы дальше сами – Тоха устремился к ближайшему из многочисленных подъездов. Сергей неуверенно пошёл за ним.

– Слышь, Тох. А ты знал, что это не посёлок, а чисто дом огромный?

– Деталей мне не рассказывали, но говорили, что они странно живут, да. Окон вон нет. Ну ничё! Как раз офигительный репортаж выйдет! “Без окон без дверей, полна горница людей”, – рассмеялся он, шагая по скрипучему снегу. – Хотя ладно, двери есть, и на том спасибо.

Входную дверь немного замело снегом – пришлось несколько раз подёргать за ручку, прежде чем та наконец поддалась. Изнутри дыхнуло теплом и запахами еды. Потопав ботинками о порог, чтобы стрясти с себя лишний снег, они вошли внутрь.

На входе их уже ждали. Молодой парень, судя по виду, тувинец, стоял в меховом тулупе и недовольно буравил их взглядом.

– Привет! – снял Тоха перчатку и подал тому руку. Парень с осторожностью пожал её. – Мы к вам с центра, приехали погостить. Не подскажешь, где Адиуля Витальевича найти можно?

Услышав знакомое имя, парень словно изменился – улыбнулся им, и, похлопав по плечу, начал вести вглубь по коридору.

– О, журналисты, да? Адиуль Витальич говорил нам, что приедете. Проходите ваша, проходите, у него на третьем кабинет, куртки сюда давайте, повешу, – распоряжался он уже вовсю, вешая их верхнюю одежду на крючки в ближайшую комнату. – Меня Кэпэлэ зовут, приятно, очень приятно.

Сзади послышался звук открытия двери и знакомые голоса – Владимир и Виктор вошли следом и уже о чём-то переговаривались с ещё одним мужчиной, незаметно появившимся из соседнего помещения.

– Сюда идите, сюда! – Кэпэлэ тем временем вёл их наверх по лестнице. Сергей ещё раз оглянулся на провожатых, что и доставили их до Усть-Кылына, а затем пошёл следом за парнем.

В кабинете – если отдельное помещение, некогда бывшее однушкой, можно было назвать таковым – у Адиуля Витальевича было светло и просторно. Убранство же было “как у людей” – невыразительный письменный стол, парочка комодов вдоль стен, да и несколько стареньких стульев. Никаких медвежьих шкур на полу или рогов оленя на стене, как себе представлял Сергей.

– Как добрались? – широко улыбался им Адиуль Витальевич, усаживаясь на своё место. – Садитесь, садитесь. Голодные, наверное? У нас как раз обед скоро, мужики вернутся с охоты, может ещё и принесут что. Рассказывайте, рассказывайте.

– Да хорошо, спасибо, – протянул Тоха, осматриваясь по сторонам. – Вы же в курсе, зачем мы приехали? А то в нашем деле с чиновниками не всегда хорошо бывает – даже при договорённости у них внезапно дела появляются.

– Да что вы! – улыбнулся Адиуль Витальевич ещё шире, обнажив желтоватый строй зубов. – Конечно, знаю, знаю. У нас, эвенков, тайн нет – снимайте сколько хотите! Я вам даже больше скажу: мы с виду суровые и холодные, но если к нам с добром, то мы гостя напоим-накормим, как с родственником обходиться будем! Так что вы не стесняйтесь, люди у нас хорошие, много интересного узнать можно!

– Скажите, – первым прервал его Сергей. – А почему… Почему вы живёте здесь? Это же буквально огромная бетонная коробка. Откуда свет, вода, еда? И почему… Почему нет окон?

В кабинете воцарилось молчание. Адиуль Витальевич замешкался, будто бы на секунду задумался над ответом, но затем вновь одарил их улыбкой.

– Понимаете, как вас по имени?

– Сергей.

– Понимаете, Сергей, дело тут в чём. Я живу в Усть-Кылыне всю свою жизнь, и не могу точно сказать, почему посёлок располагается именно в здании. Построено оно было очень давно, ещё до моего рождения. Население у нас небольшое, человек семьсот с небольшим, и такой территории хватает для всех нужд. В здании у нас есть и дизельная, и водопровод имеется, трубы расположены внутри стен. Насчёт окон… Дело в том, что так заведено, что мы выходим на улицу исключительно в полярную ночь. Вот этот промежуток с ноября по январь отведён нам для добычи еды – рыболовства, охоты, торговли с соседними посёлками. После наступления полярного дня мы не покидаем территорию посёлка.

– То есть совсем? – Сергей был ошарашен. – И окон нет потому что…

– Да, они отсутствуют за ненадобностью. Рядовой житель Усть-Кылына не видит за жизнь солнечного света. Понимаю, звучит бредово, но таковы наши культурные устои – и все здесь следуют им беспрекословно. Если же вас беспокоит вопрос здоровья – с этим у нас всё в порядке. Нехватку витаминов мы компенсируем закалкой в морозных условиях, а также имеем свои методики.

– Методики?

– Скажем так, у нас есть местный шаман – он и отвечает за укрепление нашего тела и духа. Я вас с ним обязательно познакомлю. А так у нас всё, как у всех – есть небольшая школа, собственная больница, гараж со снегоходами, актовый зал. Одним словом, дом полностью оборудован под проживание небольшого посёлка, которым мы, собственно, и являемся.

За дверью послышались голоса и топот шагов.

– О! – воскликнул Адиуль Витальевич. – А вот и наши добытчики вернулись, время как раз к трём. Позвольте откланяться, дел сейчас действительно много. Если хотите подробное интервью со мной – пожалуйста, ищите меня здесь, думаю на неделе смогу найти час-два. Где расположиться вам покажет Кэпэлэ, с ним вы уже познакомились.

С этими словами глава поселения встал из-за стола и направился к двери, показывая, что на сегодня разговор окончен. Тоха с Сергеем двинулись за ним.

На выходе облокотившись о стену стоял тот же парень, что и привёл их в кабинет.

– Кэпэлэ! – обратился к нему Адиуль Витальевич. – Будь добр, засели ребят в свободные комнаты. Мне ещё нужно к Ание заглянуть, – и, кивнув журналистам на прощание, пошёл вдоль по коридору.

– Хороший глава, да? – улыбнулся Кэпэлэ. – Он нам отец, хороший глава. Идёмте.

***

– Чё думаешь? – спрашивал Сергей, раскладывая свои вещи в шкаф. Кэпэлэ привёл их в двухкомнатную квартиру на четвёртом этаже и сказал, что жить они будут здесь. – Тебе не кажется, что они тут… Того? – покрутил он пальцем у виска.

Тоха прыснул.

– Может и так. Один фиг, чем страннее они, тем бомбовее получится готовый продукт. Ты только прикинь, как потом о нас говорить будут? Любой материал заявим, даже лоховской – всё равно с руками оторвут! Ибо “это же те самые Сергей и Антон что написали про Усть-Кылын!”, – продекламировал он последние слова. – Не парься, Серёг. Ща поживём, поговорим с местными, ты фотки бомбезные сделаешь, как уедешь, и всё – можно хоть на море.

– Ага, на Бали, – усмехнулся Сергей. – Сразу с коксом и проститутками.

– Эскортницами, попрошу!

За шутками и разговорами прошло с полчаса. Комната была обжита, и пришло время приступать к работе.

– Слушай, может похаваем сначала? – урчащий живот напомнил Сергею, что последний раз ел он утром. – Вон, Адиуль же сказал мол у них как раз время обеденное, плюс охотники чё-то принесли. Думаю тут не трудно будет столовку разыскать.

– Да можно, – согласился Тоха. – Только фотик возьми сразу, по пути быт подснимешь.

– Договор.

Дорогу до столовой подсказали местные – Кэпэлэ уже успел уйти по своим делам, показав жилые комнаты. По пути Сергей брал в прицел объектива всё, что видел: детей, со смехом и криками бегающих по коридорам и лестницам; женщину в одной из квартир, стирающую вещи в жестяном тазу; старика, что соскабливал необычным инструментом со шкуры мездру.

Зачастую все те, кто попадал на фото, закрывали лицо руками. До ругательств, правда, не дошло – если Сергей видел, что местный не желает увековечить себя в цифре, то просто улыбался и опускал фотоаппарат. Это срабатывало –

– Ну чё там? – спросил Тоха уже на подходе к широкой двери. Должно быть, тут и была столовая. – Есть красивые кадры.

– Маловато, конечно, но что-то да найдётся. Пошли уже, – ответил Сергей и первым вошёл внутрь.

Внутри стоял гам – десятки человек сидели за длинными столами и ели, чавкали, общались друг с другом, смеясь и крича. На вошедших почти не обратили внимания – лишь пара человек повернули головы в сторону входа, но тут же, потеряв интерес, вернулись к еде.

– Хера община… – протянул Тоха, как из-за дальнего стола крикнули.

– Сюда! Пойдите! Сюда! – кричавшим был Кэпэлэ. Подняв руку, он звал к себе и кивал на свободные места рядом с ним. Должно быть, призывал пообедать вместе.

– Пошли, чё, – бросил Тоха и двинулся по залу к знакомому.

Кэпэлэ же, увидев, что к нему идут, расплылся в улыбке. Сказал что-то своим соседям, а затем немного отодвинулся, чтобы Сергей с Тохой сели за стол.

– Мои друзья! – торжественно представил он их местным, что лишь кивнули в ответ. – Ну как вы? Обжились? Квартира нравится?

– Пойдёт, – уклончиво ответил Тоха, и оглядел стол в поисках еды. – А где можно…

– А! Сейчас принесу! – Кэпэлэ, не дослушав, резво выскочил из-за стола и пошёл куда-то вглубь зала.

Местные же явно не горели желанием поддерживать беседу с незнакомцами. Сергей сначала думал включить фотоаппарат и сделать кадр – но потом подумал, что лучше не нервировать и так удивившихся их внезапным визитом жильцов.

– Смотрю, только Кэлэмэ нас любит, – тихо усмехнулся ему Тоха.

– Кэпэлэ, – поправил тот.

– Да, он. Ну ничё, скоммуницируемся. Я чё думаю…

– Приятный аппетита! – договорить ему не дал Кэпэлэ, уже вернувшийся за стол с подносом, на котором покоились две глубокие тарелки.

Сергей взял одну себе, взглянул на содержимое – и его чуть не вырвало. В глубокой таре ярко-красным переливалось какое-то кровавое варево. Куски чьего-то мяса всплывали тут и там, сама похлёбка была покрыта тонким слоем жира.

– Что-то не так? – Кэпэлэ заметил смятение.

– Кэпэлэ, – Сергей наконец отвёл от тарелки взгляд и шумно выдохнул. – Это что?

– Кровяной суп. Очень вкусно. Попробуй! – Кэпэлэ, казалось, не смущал внешний вид еды. Подтверждая свои слова, он, чавкая, начал хлебать из своей тарелки. – Ну!

– Да ешь. Щас ещё подумают, что мы странные какие-то, хер потом чё срепортажим, – сквозь зубы процедил Сергею Тоха, а затем улыбнулся. – Спасибо, Кэпэлэ.

– Всё для гостя!

Сергей представил на месте супа куриный бульон. Наваристый, ароматный, согревающий. Наконец, собравшись с силами, зачерпнул ложку и попробовал.

На вкус оказалось так же неприятно, как и на вид. Сергей подумал, что вот-вот, и появятся рвотные позывы – но оголодавший желудок был рад любой еде, а потому не стал капризничать. Ложка за ложкой, с небольшими перерывами, он всё-таки смог справиться с едой.

– Вкусно? – к моменту, как Сергей закончил есть, большая часть обедающих уже разошлась. В зале осталось несколько человек, за их столом – лишь он, Тоха, и Кэпэлэ.

– Очень, спасибо, – натянуто улыбнулся Сергей.

– Слушай, – внезапно встрял Тоха. – А ты не хочешь интервью дать?

– Интервью? – Кэпэлэ задумался. – А как?

– Пошли, – бросил ему Тоха и, встав из-за стола, направился к выходу. Сергей и Кэпэлэ двинулись за ним.

***

Записать интервью решили на улице – расположить собеседника к прогулке, подснять на фоне дома и северной пустоши, услышать его настоящего. Тоха знал своё дело: если хочешь узнать самую интересную информацию, создай для собеседника комфортные условия. На улице пускай было и холодно, но провести минут пятнадцать ради интервью было не сложно – дальше планировали продолжить уже внутри.

– Как давно тут живёшь? – задал Тоха первый вопрос, когда они наконец вышли из подъезда, и, поскрипывая снегом под ботинками, начали неспешную прогулку.

– Моя? – Кэпэлэ выглядел не очень довольным, то и дело оборачиваясь на дом, а затем посматривая на небо. Вдалеке по всей площади полярной ночи простиралось разноцветное, словно сотканное из разноцветных лент, северное сияние. – Всю жизнь живу. Папа на рыбалке в прорубь упал, утоп. Мама старенькая, за ней слежу. Сестрёнка есть, лет пять. Алана.

– Стоп, – улыбнулся Тоха. – Как это? Ты же говоришь – мама старенькая. Как сестре может пять лет быть?

– Все мои сёстры, – улыбнулся Кэпэлэ в ответ. – Приёмная она. Приютил. Так в каждую семью прийти может – везде накормят. Адиуль Витальевич нам тоже как отец. Всех любим, всех ценим.

Сергей обошёл их, сделал пару кадров. Не удержался, сфотографировал и сияние. Оно будто бы манило своей грандиозностью и величественностью на фоне их – таких ничтожных перед ледяной тундрой.

– Кэпэлэ, можешь сюда встать? Хочу тебя на фоне сияния сфоткать, – подозвал он эвенка и указал на место. Тот, вопреки ожиданиям, замахал руками и отошёл на пару шагов назад.

– Нельзя, прости! Моя опасно стоять рядом с холанарэн, – отошёл ещё назад. – Пойдёмте обратно. Тут опасно гулять. Нельзя в тундру.

– Звери? – уточнил Тоха, кивнув Сергею – мол, “ладно, сворачиваемся”.

– Зверей эвенки не боятся, – вновь улыбнулся Кэпэлэ, но тут же посерьёзнел. – Тыкулкас эксери. Их бояться нужно. Ночью темно, не видят. Днём – смерть.

В доме дозаписать интервью не получилось – Кэпэлэ старательно уходил от вопросов, кто такие “Тыкулкас эксери”, и в целом не горел желанием продолжать разговор. Так ничего и не добившись, Тоха с Сергеем ушли к себе. Судя по пустым коридорам и затихшим голосам, дом готовился ко сну.

– Херня какая-то выходит, – бросил Тоха, уже лёжа в кровати. – Сами типа всем рады, но потом в себе закрываются, и всё, баста. Чё делать будем?

– Слушай, – уже зевая, ответил Сергей. – Думаю, им время дать надо. Мы ж тут пару недель почти. Щас они привыкнут к нам, посмотрим их обычаи, поучаствуем, пообщаемся с главным. Новый год вон вместе справим. Привыкнут. Тогда и побеседуем нормально.

– Твоя правда. Ладно, давай спать уже. А то у меня скоро от вечной ночи часы собьются, – Тоха тоже зевнул. – Всё, спокойной. Завтра Адиуля их выцепим. Может чё расскажет.

Засыпая, Сергей прислушивался к шумам дома. Создавалось впечатление, словно он как живой организм – чувствует их, проглоченных в себе, но ещё не запустил процесс переваривания, дав ложную надежду на спасение. Ещё из головы не выходили яркие цветные мазки, которыми было исполосовано ночное небо. Северное сияние здесь будто бы манило, словно желая, чтобы на него смотрели как можно дольше.

– Тыкулкас эскери, – шёпотом усмехнулся Сергей, и повернулся на другой бок.

***

– Здесь мы готовимся к охоте. Шаман проводит обряд, – рассказывал Кэпэлэ, пока Сергей с Тохой осматривались. Комната была очень большой – почти как столовая. В конце её у стены виднелись подобия фигур из прутьев. Тут и там были развешаны кости – судя по внушительному размеру, медвежьи. – Улгэн! Ирэмэдел мундулэ эмэрэ! – крикнул он куда-то вглубь помещения. Только тогда Сергей заметил, что перед одной из фигур, сгорбившись, стоит старик.

В Усть-Кылыне Сергей с Тохой уже были пятый день к ряду – но, казалось, обойти все места этого поселения не представлялось возможным и за год. Кэпэлэ, впрочем, продолжал проводить экскурсии. Сегодня он привёл их на предстоящий обряд – сказал, скоро начнётся охота, и без успешного обряда она может пройти неудачно.

Старик тем временем обернулся, и, увидев Кэпэлэ, не спеша подошёл к ним. Кивнул, протягивая свои сморщенные руки – Сергей, немного замешкавшись, пожал их. За ним поздоровался и Тоха.

– Познакомьтесь, – улыбнулся Кэпэлэ. – Это Улгэн. Наш шаман. Нунартын журналистыл, – обратился он уже к шаману. Тот лишь с прищуром оглядывал гостей с головы до ног.

– Экунма эетчэрэс? – внезапно обратился он к ним. Сергей растерялся.

– Он спрашивает, зачем пришли. Сейчас поговорю с ним – можете пока снять на фото, – поспешил успокоить его Кэпэлэ, и начал говорить со стариком на своём языке. Тот сначала хмурился, но уже спустя несколько секунд морщины на его лбу разгладились, а сам он улыбнулся.

Сергей с Тохой тем временем подошли к фигурам в конце зала. Это были животные, сделанные из прутьев – в силуэтах точно угадывались олень и соболь.

– Жуть, – бросил Тоха, и, заскучав, начал осматривать стены. Помимо костей, кое-где висели самодельные луки – они заинтересовали его больше. – Вон, сфоткай пока дают – у него тут целый склад оружейный.

Сергей обернулся, и, достав фотоаппарат, пару раз щёлкнул затвором объектива.

– Сергей! Антон! – Кэпэлэ тем временем позвал их к себе. – Идти сюда, сейчас начнём обряд!

Когда они подошли к Улгэну, то Сергей увидел, что тот уже держит в руках лук – должно быть, взял один из тех, что висел на стене.

– Хэривчэде-ми, – коротко бросил тот и натянул тетиву.

Стрела вылетела со свистом, за секунду пробив фигуру из прутьев. Искусственный олень качнулся и завалился набок. Кэпэлэ засиял.

– Би сомат уруним! Аяке! Пасиба! – воскликнул он, и повернулся к Сергею. – Улгэн смог поразить оленя из своего лука – значит, охота пройдёт удачно. Не будем больше его тревожить, нужно передать новость охотникам. Идёмте, – и направился на выход.

Сергей пару раз сфотографировал старика, который уже успел дойти до поражённой фигуры, и теперь что-то внимательно там рассматривал, а затем пошёл за ним.

– Элкэт! – раздался сухой голос позади. – Дэвэ янурга-ми! Эрэ эмэсинчэдэ-ми!

Кэпэлэ внезапно остановился, замешкавшись. Но тут же как ни в чём не бывало кивнул сам себе и вышел из комнаты.

– Кэпэлэ, – нагнав его в коридоре, тихо спросил Сергей. – А что он сказал в конце?

– Стрела сломалась. Говорит, грядёт беда, – коротко отрезал Кэпэлэ. – Плохой знак.

-----------------------------------

Продолжение в комментариях

Сияние
Показать полностью 1
Отличная работа, все прочитано!