Авторские истории

• Мастер Шаолинь учит мальчика боевому искусству

• Центр инноваций Нексус

• Инвесторы Марк и Томас на презентации фонда

Пол забежал в кабинет деда. Кабинет пахнул временем из смеси полированного красного дерева, воска для книжных переплётов и горьковатого дыма от сигар, осевшего в шторах за полвека. Солнечный луч, пробившийся сквозь витраж с изображением биржевых графиков девятнадцатого века, дрожал на столешнице, где лежали реликвии в виде серебряного пресса для писем, потёртого томика «Капитал» Карла Маркса с закладкой из облигации царской России и фотография с Уолл-стрит. Над всем этим царили часы с маятником. Они были тяжёлые, а их тиканье звучало как приговор: «Торопись, но не спеши!»

Пол, двадцатипятилетний ураган в кроссовках и мятой футболке, впился пальцами в спинку кресла. Его взгляд метался между часами и дедом, который, не поднимая головы, выводил пером цифры в гроссбухе, будто век алгоритмов так и не наступил.

— Дед, я открываю фонд Нексус. Ты же понимаешь… — Голос Пола сорвался на высокой ноте, выдав нетерпение. Он схватил со стола миниатюрный макет маятника Фуко и заставил его вращаться, словно пытаясь ускорить само время.

Старик отложил перо и поправил пенсне. Его руки легли на стол как якоря:

— В мои двадцать пять лет я торговал зерном, а не иллюзиями. — Глаза, серые как пепел кризисов, уставились на внука. — Твой Нексус… Это что, храм для слепых жрецов?

На стене, между портретами Рокфеллера и Сороса, висел меч самурая. Это был подлинник эпохи Эдо. Дед встал, проведя пальцем по клинку:

— Знаешь, почему он пережил века? Потому что его ковали сто дней, а ломали за секунду. Твой Нексус… — Он повернулся, и тень от меча рассекла Пола пополам. — Ты ковал его сто часов.

— Я стану капитаном! Мы возьмём курс на мир больших денег с новейшими алгоритмами, нейросетями и дата-центрами!

— Капитан? — дед хмыкнул, снимая очки. — Ты будешь пиратом с дипломом MBA. Хедж-фонд это не яхта, внучек, а подводная лодка, где большую часть времени избегаешь штормов и лишь в десяти случаях из ста атакуешь тихо. Но сначала скажи мне, а зачем тебе всё это?

Пол вскочил, ткнув пальцем в воздух, будто рисуя схемы невидимого алгоритма:

— Мы наберём лучших специалистов в области машинного обучения и создадим самую крутую нейросеть на планете для анализа данных. После этого построим огромный дата-центр и… мы заработаем миллиард, скупим всех конкурентов, уберём бюрократические преграды и построим идеальный мир. Я буду править всем этим, дед!

— Заработаешь миллиард? — дед поставил бокал хереса на карту Индонезии, оставив влажное кольцо. — Не так давно фонд, управляемый нобелевскими гениями, потерял миллиарды за месяц. Они думали, что умнее всех.

Пол замер, глотая воздух. За окном пролетела чайка и её крик на секунду отвлёк внимание Пола.

— Значит, всё дело в контроле рисков?

— В их укрощении, — дед разжал ладонь. Монета упала на стол, зазвенев как колокол. — Твой фонд это замок из песка, риски это волны. Хеджирование это стена, но чтобы её построить, нужны три кирпича.

Он загнул пальцы, каждый жест был отточен годами:

— Первое это стратегия. Ты будешь Соросом, ломающим банки, или Далио, плетущим паутину?

— Второе это капитал. Бери один процент своих денег. Проиграешь — станешь мудрее.

— Третье это команда. У Одинокого волка на Уолл-стрит больше шансов стать фаршем.

Пол листал сайт финансового регулятора на планшете и синий свет дрожал на его лице:

— А как всё это сделать… правильно?

Дед поднял дукат, поднеся к свету. На ребре монеты виднелась царапина в виде шрама от чьей-то давней жадности:

— В семнадцатом веке голландцы регистрировали компании при свечах. Тебе проще, выбери остров в Карибском море, найми юриста, который знает разницу между ETF и NFT, и заплати за лицензию.

— И всё? — Глаза Пола вспыхнули как экран терминала.

— Нет. Теперь самое главное это риск-менеджмент.

— Первое, никогда не рискуй больше двух процентов на одну сделку. Даже если ангелы шепчут, что биткоин взлетит.

— Второе это корреляции. Если нефть растёт, а авиакомпании падают, то купи оба актива. Один покроет потери другого.

— Третье это стресс-тесты. Представь, что завтра Китай запретит айфоны. Что ты будешь делать?

Пол схватил ручку, записывая на полях карты:

— Мы разработаем совершенную нейросеть, которая будет не просто анализировать рынки, а моделировать миллионы людских решений в реальном времени. Большие данные, лучшие программисты планеты, аналитики от бога и самые современные технологии анализа данных и психологии человека…

— Кто будет платить миллионы за электричество? — дед откинулся в кресле, тень от его лица легла на глобус. — Начни с малого, длинные-короткие позиции, арбитраж волатильности, дивидендные стратегии.

— А если клиенты спросят о гарантиях?

— Скажи им правду: «Можете потерять всё, но если повезёт, то разбогатеете». Не так давно даже фонд Рея Далио тонул, а он писал книжки о волнах.

Пол захлопнул планшет. За окном грянул гром и первые капли дождя забарабанили по стеклу.

— А как тогда пережить этот шторм?

Дед вырвал лист из чековой книжки, заполнил его с точностью автомата:

— Вот тебе мой совет! Не вкладывай в фонд ни цента своих денег. Купи золото, закопай под яблоней, а когда всё рухнет, то выкопай и начни сначала.

— Ты серьёзно? — Пол засмеялся, но его смех вдруг застрял в горле, когда он увидел лицо деда.

Тот встал, поправляя часы с лунным циферблатом:

— Абсолютно. Деньги — это навоз! Сегодня их нет, а завтра их воз. Навоз самое лучшее удобрение для яблонь… — он взглянул в сад, где ветер гнул деревья, — …поэтому они переживают все кризисы.

Пол вышел из кабинета, сжимая в руках папку с документами фонда. В висках пульсировало «Триста процентов за квартал», цифра билась в сознании как птица в клетке. Голос Линь Шэн Луна шептал: «Тигр не прыгает, пока ветер не склонит траву», но в груди бушевал пожар, выжигающий терпение. Он видел, как алгоритмы Нексуса пожирают рынки в реальном времени, а дедовские часы всё тикали «Торопись, но не спеши!»

Читать книгу "Нексус" полностью >>

(Спасибо большое за лайки и комментарии, которые помогают продвигать книгу!)

Он говорил с жаром, уверенно, но вдруг его речь споткнулась. Он нахмурился, словно пытался разглядеть что-то на внутреннем экране своего сознания.

— Глава третья… — повторил он медленнее, с недоумением. Его взгляд расфокусировался. — Там… там говорилось про… что-то…

Вебер наклонился еще ближе. Аннелизе не дышала.

— Кирилл? О чем там говорилось?

— Про… — Он замолчал, озадаченно моргая. Выражение его лица сменилось на растерянное. Он посмотрел на Вебера, потом на Аннелизе. — Простите, о чем мы сейчас говорили?

Дёрг.

Это было похоже на то, как игла проигрывателя соскакивает с пластинки. Только что он был увлеченным рассказчиком, а теперь — сбитым с толку человеком, который потерял нить разговора.

— Мы говорили о книге, — терпеливо сказал Вебер, чувствуя, как по спине пробежал холодок. Это была не обычная амнезия. Это было похоже на хирургически точное удаление информации. — Вы нашли книгу и следовали ее инструкциям.

— Книгу? — Кирилл искренне удивился. — Нет… Какую книгу? Я сам все придумал. Ну, про картошку… это из моей прошлой работы. Севооборот, плуг… это же базовые знания для любого инженера. Логично же. Я просто применил свой опыт. Никакой книги не было.

Он говорил абсолютно убежденно. Лжи в его голосе не было.

Аннелизе сделала крошечную пометку на своем бланке. Обычной ручкой, не самопишущим пером. «Анти-меметическая защита. Уровень 3 или выше».

Вебер почувствовал себя охотником, который вместо лисьей норы наткнулся на вход в логово чего-то гораздо более древнего и опасного. Он поднял руку, останавливая следующий вопрос Аннелизе.

— Хорошо, Кирилл Андреевич. Давайте сменим тему, — он откинулся на спинку стула, пытаясь выглядеть расслабленно. — Расскажите мне о местной кухне. Что вы ели в Унтервальде, пока ваш эксперимент… продолжался?

Допрос превратился в театр. Они еще час говорили о всякой ерунде: о кислом хлебе, о тушеных ящерах, о горьком пиве. И каждый раз, когда Вебер аккуратно пытался подвести разговор к "источнику знаний" или "руководству", происходило одно и то же. Кирилл начинал что-то вспоминать, его глаза загорались, и в следующий миг — дёрг — он терял мысль и с недоумением спрашивал, к чему этот вопрос.

Память о книге была защищена. Она стирала саму себя, оставляя в сознании носителя лишь полную уверенность, что все идеи принадлежат ему самому. Это объясняло, почему никто из предыдущих "прогрессоров" ничего не рассказал. Они просто не могли.

— Достаточно, — наконец сказал Вебер. — Помощник, сопроводите субъекта в камеру временного содержания 7-Б. Режим — «Альфа-наблюдение». Никаких допросов без моего прямого приказа.

Аннелизе кивнула, и они с Кириллом вышли. Оставшись один, Вебер подошел к окну. Вид из него выходил на внутренний двор штаб-квартиры, где техники в серых комбинезонах чинили очередного сломавшегося почтового грифона.

Мысль, пришедшая ему в голову, была настолько неприятной, что он нахмурился. Сухой, канцелярский язык. Логичная структура. Пошаговые инструкции, не учитывающие локальный контекст… Это до боли напоминало ему кое-что.

*

Вебер шел по гулким коридорам архивного крыла. Он был почти уверен, что Кирилл выдумал свою "книгу", но профессионализм требовал проверить. В памяти всплывали старые дела, похожие на дело Кирилла — прогрессоры, которые провалились с необъяснимой глупостью. Их всех списывали на синдром «мессии» и некомпетентность. Но что, если?..

Архив встретил его запахом пыли, пергамента и остывшей магии. Главный архивариус, голем по имени Библиос, собранный из забракованных энциклопедий, спал в своем кресле. На его груди ритмично поднималась и опускалась табличка «НЕ БЕСПОКОИТЬ, ИДЕТ ИНДЕКСАЦИЯ СНОВИДЕНИЙ».

Веберу не нужен был голем. Ему нужен был специальный терминал, который он называл про себя «дырой в прошлое». Он давал доступ к самым скандальным, постыдным и засекреченным файлам Бюро. Вебер вставил свой инспекторский ключ. Экран из матового стекла ожил, на нем проступили буквы цвета высохшей крови.

ЗАПРОС: — гласила надпись.

Вебер напечатал: КЛАСС: ГАММА. ИСХОД: ПОЛНЫЙ ПРОВАЛ. КЛЮЧЕВЫЕ СЛОВА: "ИНСТРУКЦИЯ", "ПРАВИЛА", "РУКОВОДСТВО".

Терминал зажужжал. Список дел, появившийся на экране, был пугающе длинным. Вебер открывал их одно за другим. «Металлург», сжегший город. «Химик», отравивший реку. «Социолог», развязавший гражданскую войну. И везде в примечаниях мелким шрифтом: «Субъект демонстрировал признаки бредового расстройства, утверждал, что действует по "инструкции", но не мог предоставить ее или описать».

Сердце Вебера застучало быстрее. Кирилл был не первым. Он был лишь последним в длинной цепочке.

Но потом он наткнулся на кое-что еще. Совершенно секретный файл под кодовым названием «Проект "Красная Папка"».

Доступ требовал двух ключей, но Вебер знал обходной путь — экстренный протокол для случаев онтологической угрозы, которым он цинично злоупотреблял примерно раз в год.

На экране появилась отсканированная страница. Это был внутренний документ И.Б.У.Т., обучающий материал для элитных агентов-ликвидаторов. Название гласило:

«Руководство по Преднамеренной Дестабилизации Миров. Типовые ошибки Трансмигрантов класса "Гамма" и способы их катализации».

Вебер читал, и его руки холодели.

«Глава третья: Агротехническая диверсия. Параграф второй: Картофель (Solanum tuberosum) как идеальный био-агент. Для достижения максимального некротического эффекта в мирах с высоким уровнем духовных полей, рекомендуется использовать сорта с агрессивным генетическим кодом («Полярник-4» и аналогичные), высаживая их без предварительной ритуальной адаптации…»

Книга, которую на мгновение вспомнил Кирилл, существовала.

И это была инструкция не "КАК НАДО ДЕЛАТЬ", а "КАК ДЕЛАТЬ НЕЛЬЗЯ". Внутреннее руководство Бюро о самых страшных ошибках, которое каким-то образом утекло наружу и стало «библией для прогрессоров».

Кто-то взял самое опасное оружие из арсенала Бюро и отдал его в руки детям.

*

Вебер отшатнулся.

Утечка документа такого уровня — это не просто халатность. Это измена. И не просто измена, а тщательно спланированная, изощренная диверсия. Кто-то не просто слил информацию — он превратил ее в оружие, которое било по самой логике Бюро. Дать людям список самых страшных ошибок и позволить им думать, что это путь к спасению... это был ход не Прогрессора и даже не Завоевателя. Это был ход кого-то, кто понимал систему изнутри и ненавидел ее до глубины души.

Вебер распечатал несколько ключевых страниц из «Красной Папки» — терминал недовольно зашипел, но подчинился его доступу. Он вышел из архива, не разбудив Библиоса, и направился не к себе в кабинет, а в единственное место, где можно было думать без протоколов и наблюдателей — в теплицу на крыше штаб-квартиры.

Теплица была личным проектом начальника сектора, старого гнома-ботаника, который верил, что по состоянию капризной «межмировой орхидеи» можно предсказывать топологические бури лучше любого датчика. Здесь пахло влажной землей и озоном. Вебер сел на скамейку рядом с горшком, в котором росло нечто, похожее на кактус из чистого света.

Он разложил на коленях распечатки.
Первая мысль: кто имел доступ? Список был коротким. Руководители секторов, главы отделов Омега-ликвидации, старшие аналитики. Все — проверенные веками (иногда буквально) винтики системы.
Вторая мысль, куда более страшная: кому это выгодно? Не просто саботаж. Это была насмешка. Издевательство над самой идеей Бюро. Заставить организацию саму порождать монстров, с которыми она борется. Заставить инспекторов вроде него гоняться за «прогрессорами», которые на самом деле были всего лишь марионетками, дергающими за ниточки из самого сердца Бюро.

Щёлк.

Вебер вздрогнул. На краю скамейки сидела Аннелизе. Она держала в руках два стакана с дымящимся цикорием и протягивала ему один. Он не слышал, как она подошла. В ее руках тоже был орех-самощелк.

— Вы оставили свой инспекторский ключ в терминале архива, — ровным голосом сообщила она. — Я подумала, что будет правильно вернуть его лично, а не через пневмопочту. И заметила, что вы не обедали. Цикорий полезен для пищеварения в состоянии стресса. Директива 45-гамма.

Вебер молча взял стакан. Его взгляд был прикован к ее лицу, такому же спокойному и непроницаемому, как всегда. Но сегодня он видел в этом спокойствии не просто педантичность. Он видел контроль.
Могла ли она? Теоретически, с ее умом и доступом... она была бы идеальным кандидатом. Но зачем?

— Спасибо, помощник, — он сделал глоток. Горячая горечь немного прояснила мысли. — Раз уж вы здесь, взгляните.

Он протянул ей распечатки. Он внимательно следил за ее реакцией, ища малейший признак — удивления, страха, триумфа.

Аннелизе взяла листы. Ее глаза пробежались по строчкам. Ни одна мышца на ее лице не дрогнула. Она читала отчет о конце света с таким же видом, с каким изучала бы меню в столовой.

— «Руководство по Преднамеренной Дестабилизации», — прочитала она вслух. — Не знала, что отдел «Дельта» выпускает методички. Очень структурировано.

— Эта "методичка", помощник Шмидт, похоже, и есть та самая книга, о которой на секунду вспомнил наш Кирилл, — сказал Вебер.

— Логично, — кивнула Аннелизе, возвращая ему листы. — Документ с высоким уровнем меметической защиты. Скопирован и изменен так, чтобы при прочтении цель воспринимала его как позитивное руководство, а память о самом носителе информации стиралась. Грамотная работа. Вероятный исполнитель — специалист по когнитивным вирусам, уровень допуска не ниже четвертого. У нас в секторе таких трое.

Она говорила так, будто они обсуждали протечку в трубе.

— У вас есть версии, помощник? — в голосе Вебера прозвучала сталь.

Аннелизе посмотрела на светящийся кактус.

— Версия — это роскошь, доступная аналитическому отделу после трех недель сбора данных. У полевого агента есть только протокол. Протокол предписывает доложить о возможной утечке начальнику сектора и передать все материалы во внутреннюю безопасность. Что я и рекомендую вам сделать.

Она была безупречна. Она была идеальным, совершенным агентом Бюро. И это пугало Вебера больше всего. Потому что идеальных агентов не бывает. У всех есть трещины. У него — контрабандный кофе. У начальника сектора — говорящие орхидеи. У Аннелизе, казалось, трещин не было совсем. Или она была одной сплошной, идеально замаскированной трещиной.

— Вы правы, помощник. Совершенно правы, — Вебер поднялся. — Но перед тем, как мы доложим наверх и утонем в служебных записках на ближайшие полгода, я хочу кое-что проверить.

Он направился к выходу из теплицы.

— Мне нужен доступ к личным делам всех инспекторов, уволенных или пропавших без вести за последние двадцать лет. Особенно к тем, кто работал с отделом «Дельта» или имел доступ к «Красной Папке». И подготовьте транспорт. Похоже, нам снова в поля.

Аннелизе на мгновение задержалась.

Она посмотрела вслед Веберу, который шел с решимостью человека, нащупавшего змеиный хвост и твердо намеренного дойти до головы, даже если она его укусит. Она знала, что, следуя за ним, рискует всем. Но она так же знала, что тот, кто стоит за этой диверсией, опаснее любого Прогрессора. Это враг системный. Это ее враг.

Она сделала свой выбор.

Её "маленький секрет" разрывался от предупреждений: "Вероятность компрометации агента Вебера — 17%. Вероятность раскрытия вашей истинной природы при несанкционированном расследовании — 43%. Рекомендуемое действие: следовать протоколу. Сообщить."

— Будет исполнено, господин инспектор, — сказала она в пустоту и, допив свой цикорий, направилась в архив за личными делами. Ей не нужен был терминал. Она и так знала, чье имя они там найдут.

А в теплице на крыше, в полной тишине, на глазах у светящегося кактуса, щелкнул еще один орех.

*

Часы в кабинете Вебера не отсчитывали секунды. Они отмеряли вероятность того, что очередной отчет будет заполнен без единой помарки. Сейчас они показывали удручающие 17%. Вебер это проигнорировал, сосредоточившись на голографическом проекторе, который парил над его столом, перебирая личные дела списанных агентов.

Их было много. Бюро не прощало ошибок, но чаще всего оно просто изнашивало своих служащих до состояния выгоревшей шестеренки, которую молча заменяли новой. Он искал не просто уволенных. Он искал злых. Униженных. Тех, в чьих делах сквозила горечь нереализованного идеализма.

Аннелизе сидела напротив, работая за своим собственным терминалом. В отличие от Вебера, перебирающего дела по наитию, она действовала как машина.

— Нашел, — пробормотал Вебер через полтора часа. Он ткнул пальцем в одно из дел, и проекция замерла. — Инспектор Матиас Корн.

Аннелизе подняла голову, словно ее собственный поиск только что привел к тому же результату.

— Чем он примечателен, инспектор?

— Всем, — Вебер увеличил раздел «Дисциплинарные взыскания». — Пять выговоров за «несанкционированную помощь объектам класса Гамма». Попытка внедрения системы очистки воды в мире, где вода считается священной и нечистоты — даром богов. Попытка организации профсоюза для шахтеров-гоблинов. Он не просто работал. Он пытался помогать. Каждый раз его останавливали, а ущерб от его «помощи» списывали на локальные конфликты. Он был идеалистом, Аннелизе. А нет ничего опаснее идеалиста, которому показали, что его идеалы не работают.

Он перелистнул на последнюю страницу.
— Пропал без вести пятнадцать лет назад во время патрулирования сектора 9-Дельта, также известного как «Отстойник». Место с высокой топологической нестабильностью. Дело закрыто. Списан. Предположительно — испарился вместе с реальностью.

— Идеальное прикрытие, — холодно констатировала Аннелизе. — Никто не будет искать того, кто официально перестал существовать.

Вебер кивнул, глядя на фотографию в личном деле. Молодой человек с горящими глазами. Он был похож на Кирилла. Только умнее и, очевидно, гораздо злее.

— Готовьте транспорт, помощник. Мне нужен бронированный вездеход «Аргумент». И полевой набор «Дельта-2» с усиленными ментальными блокаторами.

— Инспектор, — Аннелизе на мгновение заколебалась, — протоколы для работы в «Отстойнике» предписывают использование тяжелых реальных якорей и стазис-гранат. Нестабильность зоны может…

— Мы едем допрашивать старика-идеалиста, а не штурмовать цитадель хаоса, — отрезал Вебер. Он уже был на ногах, надевая свой жесткий плащ. — Если мы явимся туда в силовых доспехах, он просто сотрет себя и все свои следы. Мы идем тихо. Хватит стандартного набора.

Аннелизе промолчала, но сделала пометку в своем блокноте. Она положила в свою полевую сумку три лишних питательных элемента для личного парализатора и небольшой диск — полевой генератор помех. Бесполезный против того, что их ждало.

(И всё-таки ей казалось — ну как, казалось — что они необходимы).

На АТ

В профиле можете посмотреть другие проекты-сериалы ;)

Воздух гудел от недовольства и бахвальства. Мини-начальнички оккупировали мини-бар и громко ругались из-за того, что их оторвали от каких-то невероятно важных дел, и не стесняясь обсуждали перспективы грядущих отпусков и покупки новых люксовых игрушек, в то время как завод переживал далеко не лучшие времена.

А ведь еще вчера за дверью стояла точно такая же многочисленная толпа. Только состояла она из обычных работяг, которые требовали всего лишь исправного инструмента, чистой спецодежды и справедливой индексации зарплаты.

— Тише, пожалуйста, тише, — директор вежливо просил людей успокоиться, но его голос просто растворялся в клокотании неуправляемой ватаги.

Тут открылась соседняя дверь, и над этим морем голов бригантиной возвысилась самая большая и самая громогласная.

— Я люблю слушать музыку в собственной голове, — волной накрыл присутствующих голос Ольги Прокофьевны. Гомон тут же умолк. — И лучше бы вам быть хором Турецкого, потому что если я пропущу еще хотя бы один куплет из-за этого шума, то вам придется мне его компенсировать.

Дверь захлопнулась, а в повисшей тишине даже внутренние голоса людей превратились в шепот.

— Значит, так, — директор впился взглядом в притихшую толпу. — У нас завелся шпион, вернее, два шпиона. Посему предприятие должно быть полностью проверкопригодным: все нарушения устранить, украденное вернуть, разбавленное восстановить до прежней консистенции. Я лично проверю каждый огнетушитель и каждую запятую в техдокументации. Больных — на больничный, выпивших — за ворота. И чтобы все с этой минуты ходили в касках. Срок вам до следующей пятницы. Вопросы есть?

— А возвращать украденное надо до последней инвентаризации или после?

Андрей Константинович не верил собственным ушам. Да, он действительно запустил в свой огород ненасытные сорняки, но почему-то решил, что надо бороться с одуванчиками вместо развязного борщевика, душившего и без того еле живые грядки.

Руководство разбрелось по заводу и без энтузиазма принялось исполнять указ главнокомандующего.

В обед директор разыскал в столовой жену и, отобрав поднос с едой у инженера по охране труда, подсел к ней.

— Ир, они копают под нас, да? Хотят закрыть завод? Ты что-то говорила им? — спросил он шепотом, оглядываясь по сторонам.

— Кому? — прочавкала женщина.

— Ушакову с этой его терминаторшей.

— С чего вдруг им хотеть закрывать завод? Мы все работаем на его благо. Задача нашей конторы — обеспечить правильное функционирование сверлильного станка.

— Ага, конечно, — фыркнул директор и резко перешел на шепот. — Я не могу так рисковать. Скоро я рассчитаю Ушакова в связи с производственной необходимостью.

— Так тебе же придется ему три месяца зарплату платить. Ты же скорее удавишься, чем пойдешь на такое, — усмехнулась супруга.

— Выбора нет. Либо я его, либо он меня. Как только я подстелю соломку, всё будет кончено. Но ты же никому не скажешь? — он посмотрел на нее с надеждой, как тогда, когда им было по семнадцать и он случайно выпустил любимого попугая будущего тестя в окно.

— Не скажу, — закатила глаза жена. — Но ты параноик.

Всё это время директор лично контролировал возвращение завода к заводским настройкам. И, как оказалось, сделать это было не то чтобы сложно — практически невозможно. Вскрывались такие древние проблемы, пустившие корни, что казалось, будто заводом управляют прямиком из глубин ада. В стенах нашлись замурованные новенькие (до сих пор в пленке) станки, списанные еще до девальвации. От сроков годности газовых баллонов по спине бежали мурашки, на пожарных выходах тренировались в сварке студенты-практиканты и заварили их наглухо, а по документам завод давно числился как птицефабрика номер пять. Еще за забором лежали чьи-то пенсионные накопления в виде двух тонн цветного металла, а на склад ежедневно приходила огромная партия рукавиц, но до рабочих доходило только двенадцать пар в месяц. В связи с этим раз в неделю на импровизированном ринге организовывались бои. Победитель получал пару рукавиц и мог снять с проигравшего любой элемент одежды. Участникам разрешалось самим изготавливать оружие, а вот изготовление тракторов было последним в списке. И ведь за каждой подобной проблемой стояла чья-то подпись.

Наконец полетели головы, начали заводиться уголовные дела, вводиться строгие правила — и всё это ради того, чтобы спокойно уволить Ушакова без каких-либо последствий.

Кстати, об Ушакове. От знакомых из налоговой и банковской системы Андрею Константиновичу наконец пришли отчеты по этому индивиду. Мужчина был чист: никаких просроченных кредитов, штрафов или подсудных махинаций, за исключением возведенного в прошлом году гаража на дачном участке. Но и там вопрос оставался спорным. Из доходов — только работа на заводе и пункт приема крови, где Ушаков числился почетным донором.

«Свою кровь отдал, теперь моей захотел попить», — решил директор, закрывая отчет.

Вместо запланированной недели сроки растянулись на два с половиной месяца. Пока директор проводил свои реформы, штат Ушакова продолжал пополняться. Сокращенные инженеры перетекали из-под одного правящего крыла под другое, но сам Ушаков, как и прежде, продолжал трудиться за станком.

Настал день икс. К Андрею Константиновичу явились остатки руководящего состава и расположились на диване.

— Я так понимаю, это успех? — он мысленно потирал ладони. Ушакову скоро придет конец, и никто ему ничем не сможет пригрозить в ответ. — Раз мы нашли столько проблем и поймали всех к этим проблемам причастных, то теперь и дела пойдут в гору? План развития имеется?

— Имеется, — кашлянул в кулак финансовый директор. — Исходя из анализа ситуации и тех реалий, в которых находится предприятие, самым логичным и перспективным планом будет поджог.

— П-поджог? — вытаращил глаза директор.

— Ага. Мы тут подготовили презентацию… — финансовый директор попросил коллег внести проектор. — Хотите, я покажу вам графики и схему распространения огня? Мы смогли точно определить, где лучше всего начинать палить, и уже притащили туда две канистры растворителя.

— Совсем, что ли, головой поехали? — закричал начальник. — Какой, к черту, поджог?

— Андрей Константинович, выбора особо нет, — развел руками финансовый директор. — Либо поджог, либо банкротство, но и там не так просто. Судя по тому, что было занесено в расходы организации, вы рискуете остаться без последних штанов, а бухгалтеру, да и мне в принципе тоже, придется бежать из страны и искать политическое убежище.

— Всё настолько плохо? — начальник окончательно поник.

— Нет, всё намного хуже…

— Сколько мы еще продержимся?

— Честно говоря, я до сих пор не понимаю, из каких средств вы платите зарплаты и на что содержите помещение. Я все-таки за поджог.

Остальные участники собрания согласно закивали.

Директор попросил всех выйти, а сам прополз через мини-бар в бухгалтерию, где, сверившись с данными, тяжело вздохнул.

Спустившись на первый этаж, он на ватных ногах медленно пошагал в никуда. Хотелось просто прогуляться по заводу. Взглянуть хотя бы еще разок на работающее производство, надышаться перед концом ядовитой пылью. Мысли в голове путались, все проблемы стали казаться мелочными. Даже Ушаков, стоящий за своим блестящим станком, совершенно не раздражал взгляд. Всё это больше не имело никакого значения. Завод убили не шпионы и не наглые слесари — его убило безалаберное и никчемное руководство.

«А что вообще там делает Ушаков?» — нахмурился Андрей Константинович, разглядывая огромный поддон с готовыми деталями и кипу чертежей на верстаке. Он медленно подошел к своему оппоненту.

— Привет, Юр. Ну как дела? — как бы невзначай поинтересовался Андрей Константинович. — Что сверлим?

— Дела идут, — не отвлекаясь от работы, ответил Ушаков. — Сверлим детали для новых моделей тракторов.

— Каких еще новых моделей? — Андрей Константинович подошел ближе и озадаченно взглянул на проект. Чертежи были ему незнакомы. Завод никогда не выпускал ничего подобного. Это была диверсия. — Кто и когда это запустил в работу?! — немедленно потребовал он объяснений.

— Дак вы же сами и запустили пару месяцев назад. Когда принесли чертежи тех деталей.

— Что-о-о?! — Андрей Константинович лихорадочно начал перебирать листы. — Совсем охренел?! Да я тебя… Я тебя!!! Хотя…

Он махнул рукой, понимая, что уже нет смысла строить из себя начальника. Ему и руководить-то больше нечем. Но вот что странно… если внимательно осмотреться... Директор повертел головой: станки деловито гудели и неустанно продолжали резать, сгибать, кроить. Приодетые в новые спецовки и каски рабочие усердно трудились, словно предприятие не делало свой последний предсмертный вдох. По цеху всё так же растекался крепкий аромат свежеразбавленной грунтовки.

— Да вы не переживайте так, Андрей Константиныч, всё схвачено. Вы лучше помогите нам придумать название новой модели. Для выставки надо.

— К-какой еще выставки?..

В глазах потемнело, ноги стали подкашиваться. Директор начал падать, но тут под руку попалось ведро, на котором раньше восседала секретарь слесаря.

— Аграрной, какой же еще, — буднично ответил Ушаков, — на следующей неделе. Ваша супруга предложила поучаствовать. Говорит, что есть большие шансы выйти на новых крупных клиентов с Дальнего Востока. Хотя мы и так сейчас загружены по самое не балуй. Все-таки тендер выиграли…

— Ю-ю-юра, прекрати издеваться, ты победил. По-бе-дил! — слезы душили начальника, хотелось кричать от бессилия. — Заводу кабздец! К чему эти твои издевки?!

— Да какой кабздец, Андрей Константинович? — Юра нажал на кнопку, и мотор, сделав еще несколько оборотов, замер. — Всё нормально. Работаем, живем, будем развиваться. Сами посмотрите, никто же не стоит, балду не пинает. Наконец всё работает как надо. У ребят нормальный инструмент, спецовка, вытяжка тянет, кран-балки поднимают, компрессоры выдают нужное давление — всё новенькое, качественное и работает. И всё это благодаря вам.

— Но… но… но ведь заказов почти не было! И что это за новые трактора? Кто разработал, откуда тендеры? Юра, я что, ударился головой об этот дурацкий швеллер, торчащий из стены?

— Спилили его уже давно, — показал Ушаков на стену, — вы не ударялись. Просто пока вы занимались внутренней чисткой и восстановлением производства, наш отдел занимался всем остальным. Мы прособеседовали всех управленцев и инженеров, которых вы уволили, и отобрали самых адекватных.

— Были и такие?..

Ушаков кивнул.

— Ольге Прокофьевне в Сколково подсказали, как ваши чудо-детали можно применить. Они ведь действительно произвели фурор в нашей сфере и помогли победить те косяки, из-за которых мы проигрывали конкурентам. Теперь наша слабая сторона стала нашим преимуществом. Собственно, с того самого момента и выстроилась четкая позиция по работе. И всё это, повторюсь, благодаря вам.

Ушаков, конечно, улыбался как самодовольный идиот, но, кажется, был искренен.

— Х-х-хочешь сказать, что мы продолжаем работать? И завод не закрывается? — уже чуть ли не кричал от нахлынувших эмоций директор.

— Закрывается, — тяжелым невидимым топором рубанул Ушаков. — Придется нашим конторам провести слияние и работать под общим новым именем, если вы, конечно, готовы поступиться принципами. Вам супруга всё объяснит.

Директор хотел было открыть рот, чтобы возразить, но Ушаков тут же добавил:

— Ваше императорское величество никуда не денется. Трон под вами не шатается. Корона останется на голове, скипетр — в руках, а мы — ваши верные подданные — на своих рабочих местах. Каждый должен делать свою работу.

Андрей Константинович не мог поверить в происходящее. Ему потребовалось несколько часов бесед с инженерами, переговоров с женой и даже с бывшим первым ассистентом охранника Федора. Но в итоге его смогли убедить, что всё сказанное Ушаковым является чистой правдой и завод должен выкарабкаться со дна в ближайшие годы. Правда, финансового директора всё же придется уволить.

***

— Так и где ваша секретарша? Я должен поговорить с ней, это же ведь ее рук дело, я верно понимаю? — вернулся он к сверлильному станку в конце рабочего дня.

— Она ушла. Сказала, что ее миссия здесь выполнена, — ответил Ушаков, убирая рабочее место.

— Какая еще миссия? Она же ведь просто секретарь, — подначивал директор.

— Честно говоря, я вообще не понимаю кто она такая… — признался слесарь. — Всё же началось после того случая со сверлами. Ну, когда вы себя повели как засранец.

Директор сделал вид, что пропустил колкость мимо ушей.

— Я пришел домой и выложил объявление о поиске работы. На следующий день мне позвонила Ольга Прокофьевна и начала расспрашивать о причине увольнения с прежнего места. Ну я на эмоциях и вывалил ей всю подноготную вашего безобразия.

— Так прям и безобразия?

— Там другие слова были, я просто научился выражаться скромнее благодаря Ольге Прокофьевне. Ну вот она и предложила всю эту схему с секретарством. Чтоб вы понимали: денег она с меня не брала. Сказала только, что надо быть готовым взять на себя некоторую ответственность и быть готовым работать «вопреки», но результат обязательно будет и будет положительным для всего предприятия, если только вы, — он показал пальцем на директора, — не сдадитесь и будете проявлять свой характер. Ну вы и проявляли.

— Так она не засланный шпион, получается?

— Засланный, определенно засланный, но не шпион. — Ушаков закончил уборку и, закинув в рот леденец, устремился в сторону раздевалки. Директор засеменил за ним. — Она сказала, что ей на пенсии скучно и нравится наводить порядок в разных структурах, в том числе и в обычных семьях. В общем, ушла она сегодня утром, но обещала следить за нами дистанционно. И еще просила передать, что «в следующий раз, если вы начнете забываться и возьметесь за старое, она найдет нам нового директора».

Андрей Константинович проглотил комок в горле, но мысленно уже пообещал себе сделать всё возможное, чтобы никогда больше не встречаться с этой женщиной.

— Слушай, Юр, а фамилия-то у нее имеется?

— Ага. Странная какая-то… Набекрень. А вам зачем?

— Ну ты же просил название для новой модели тракторов. Теперь оно у нас есть.

Александр Райн

Друзья, подписывайтесь на мой телеграм. Зачем? Да просто я не могу делиться тут информацией о продаже моих книг и билетов на литературные концерты, а другого способа рассказать вам о них, я не знаю https://t.me/RaynAlexandr

– И про это тоже. Но, физически, род продолжить необходимо, если самому сказать нечего, тогда перекладываешь эту миссию на потомков, а я все сказал, и увековечил свою мудрость на стене забора.

Трофимов:

– Свою мудрость? Это ж плагиат, не?

Автор:

– Это откровение, исторгнутое из глубин души в нужном месте, и в нужное время, несущее в себе печать чаяний о главном наших бесчисленных предков, и ничуть не умаляющее собственную значимость своею известностью в широких массах... Даже Пушкин плагиатом не брезговал, к чему же мне от него нос воротить?

Трофимов(закурив сигарету, и еще раз взглянув на надпись, но более вдумчиво):

– Завидую я тебе, автор: тебе было, что оставить в назидание потомкам, каково это – ощущать главную жизненную миссию исполненной? Приятно?

Автор(стрельнув сигаретку жестом у постового):

– Приятно, чего скрывать то, это как носить на плече мешок с цементом два часа, а затем сбросить его в клокочущее жерло работающей бетономешалки – и облегчение, и чувство удовлетворения от принесенной человечеству пользы.

Трофимов(сев на "корты", и пригласив "посидеть" арестованного):

– Все так, автор, но, тебя не смущает банальность надписи, и столь лаконичный ее смысл? Ужель тебя мать растила восемнадцать годков, в школе учили уйму времени, и все ддя того, чтобы обозначить весь смысл прожитой жизни одним только коротким словом "Хуй"?

Автор(принимая приглашение Трофимова, и присаживаясь "на корты" рядом с ним):

– Посмотри на это иначе: сотни поколений до меня ощущали, что в этой надписи заложена квинтесенция всех смыслов, но гнали эту мысль от себя, малюя "ХУЙ" на заборе без души, без должного почтенья, и в тягостных сомнениях:"Ужель достигли мы дна у бездны познания, ужель так просто? А, может, нам жениться – потомков наплодить, они умнее будут - разберутся?" И, дествительно, трудно поверить, что Истина так проста. Своею надписью я ставлю точку в споре предков, сомнениям определив конец.

Трофимов(оглушенный осознанием факта, что Истина всегда бы где-то рядом):

– И что теперь?

Автор(вздохнув, и забычковав окурок об асфальт):

– Пивка?

Примечание:

Оставлю здесь ответ одному моему читателю:"Смысл поста в том, что Вернадский был прав, фантазируя про ноосферу: мир дан нам в ощущениях, для нас нет ничего, кроме информации, репродуктивный цикл – не самоцель, а средство для продвижения собственного инфокода в будущее, и если бы Вернадский был лаконичнее, то заместо томов книжег написал бы на заборе "Хуй", но засомневался, а все поймут?.

А "Пивка?" – это цитата из Курта Кобейна, которой он завершал в закулисье каждый концерт.