Авторские истории

Аркадий ненавидел людей и он не был мизантропом в классическом понимании, не испытывал экзистенциального отвращения к самому факту существования человечества, его ненависть была куда более приземленной, конкретной и, что самое главное, направленной. Она концентрировалась на одной, казалось бы, незначительной детали - на том, как люди ходят по тротуару. Для Аркадия существовал только один правильный способ передвижения по пешеходной дорожке - строго по правой стороне и это было не просто предпочтение, это был закон, высеченный в его сознании с такой же незыблемостью, как законы физики и каждый, кто осмеливался нарушить этот неписаный, но для Аркадия священный порядок, вызывал в нем бурю праведного гнева.

Практически каждое утро начиналось с битвы - выходя из подъезда, Аркадий уже напрягался, предвкушая неизбежные столкновения. Вот он, его дом, его личный, пусть и общественный, тротуар и вот они - идущие навстречу. Большинство, к счастью, соблюдали правило, но всегда находились те, кто словно нарочно, двигался по левой стороне навстречу, вынуждая Аркадия либо резко сворачивать либо что еще хуже, идти по встречному потоку, рискуя быть сбитым.

- Идиоты! - шипел он себе под нос, стараясь не смотреть на нарушителей, но взгляд сам собой цеплялся за них и внутри начинало бурлить, это было похоже на медленное закипание чайника, где каждая новая встреча с "левоходцем" добавляла градус.

Но настоящая истерика начиналась, когда кто то осмеливался обогнать его с правой руки, что являлось абсолютным святотатством. Аркадий шел со своей обычной, неспешной скоростью, погруженный в свои мысли и вдруг - резкий, наглый толчок сбоку. И кто то, не удосужившись даже извиниться, проносился мимо, нарушая его личное пространство и  что самое главное, его священный порядок. В такие моменты Аркадий терял контроль, его лицо искажалось гримасой ярости, глаза наливались кровью, мог начать кричать, сыпать отборной бранью, которая казалось вырывалась из него с такой силой, что могла бы снести стены.

- Ты, сука! Ты, мать твою, куда прёшь?! - раздавалась ругань из его рта, когда очередной "правообгонщик" проносился мимо.

Он мог даже попытаться схватить обидчика за одежду, но чаще всего его попытки были тщетны, люди, шокированные такой агрессией, либо ускоряли шаг либо просто уворачивались, оставляя Аркадия с его невыплеснутой яростью. Иногда, когда гнев достигал апогея, Аркадий мог пустить в ход кулаки и не то чтобы он был драчуном по натуре, но в моменты таких "нарушений" он чувствовал себя гладиатором, защищающим свой ристалище - мог ударить по плечу, по спине, по руке - главное, чтобы причинить хоть какое то физическое неудобство, чтобы показать, что его терпение не безгранично.

- Получи, сволочь! Не смей меня обгонять справа! - кричал он, размахивая кулаками и его слова тонули в шуме города.

Люди вокруг шарахались, кто то вызывал полицию, кто то просто старался пройти мимо, не привлекая внимания, Аркадий же, выплеснув часть своей агрессии, чувствовал временное облегчение, но знал, что завтра все повторится снова. После таких вспышек Аркадий чувствовал себя опустошенным, его трясло, сердце бешено колотилось а в голове гудело от криков и ругательств. Он не понимал, что его поведение ненормально, что он переходит черту и ничего не мог с собой поделать - каждый раз, когда кто то шел ему навстречу, когда он шел по правой стороне или обгонял со стороны правой руки, все начиналось заново.

Однажды, после особенно бурной истерики, когда он разбил нос какому то студенту, осмелившемуся обогнать его со спины со стороны правой руки у автобусной остановки, Аркадия задержала полиция и его доставили в участок, где он провел несколько часов, отвечая на вопросы и давая объяснения, ему грозило обвинение в хулиганстве и нанесении телесных повреждений. И в этот раз ему крупно повезло, молодой человек отказался писать заявление, Аркадий долго извинялся перед ним в полиции, провели с ним профилактическую беседу и на том все завершилось.

Но потом после недельного охлаждения Аркадий все равно продолжал ходить по правой стороне тротуара и выискивать каждый раз новую угрозу и препятствие в пешеходах. Как то поздно вечером в конце сентября, в субботу после тяжелой работы на стройке, где он трудился подсобным рабочим, он возвращался домой, в руке была открытая стеклянная бутылка пива и снова увидел, как навстречу ему, по его стороне, идет молодой здоровый лысый парень с бородой и с изуродованными от сломанных хрящей ушами и с большой спортивной сумкой на ремне через плечо. Несмотря на свой маленький рост, около 165 сантиметров, на то что имел худощавое телосложение это его не остановило - снова зашумело в голове и он, сравнявшись с парнем, неожиданно и резко выкрикнул ему в лицо:

- По правой стороне! ходить надо по своей, правой стороне тротуара! понял, ты? собака сутулая! ты чё, тупой что ли? или слепой? или глухой?

Здоровяк отшатнулся от него и пошел дальше не оглядываясь, Аркадия это еще больше взбесило, в глазах потемнело, он разбил бутылку о поребрик, догнал его и засадил ему "розочку'' в шею, ниже правого уха:

- Сучара! понял теперь, гнида или башку тебе отрезать, а?

Парень даже ничего не успел сделать, так все неожиданно произошло - сквозь хлюпанье и попытки вздохнуть прижал руку к шее, кровь стала заливать плечи, грудь, спортивную сумку и упал набок, через минуту закатив глаза, потерял сознание, лужа крови под ним становилась все больше и больше.

Аркадий со злобой харкнул ему в лицо, развернувшись зашагал по пустынной улице, каждый шаг отдавался глухим стуком в груди, в голове пульсировала только одна мысль: "Он не должен был этого делать".

Утро принесло с собой холодную реальность - мертвое тело спортсмена было обнаружено ночью, Аркадий попал под запись нескольких уличных видеокамер и вот полицейские уже входят в его квартиру,  он даже не понял, что это они так долго ему зачитывают какие то документы и о чем спрашивают. На руках защелкнулись наручники, его увезли в полицию, сопротивления он не оказывал - ведь все эти люди не нарушили правило ходьбы по правой стороне на тротуаре.

Последовали допросы, бесконечные вопросы, которые казались бессмысленными, он пытался объяснить, но слова путались, теряли смысл, его взгляд блуждал, пытаясь ухватиться за что то реальное в этом сюрреалистичном кошмаре, затем после заключения под стражу и нахождения в одиночной камере несколько недель по решению суда была проведена психиатрическая экспертиза, которая длилась около месяца. Белые стены кабинета, безразличные глаза врача, вопросы, которые проникали в самые потаенные уголки его сознания  - Аркадий чувствовал себя как экспонат в музее, выставленный на всеобщее обозрение. Он говорил о своих страхах, о навязчивых мыслях, о том, как иногда мир вокруг казался ему искаженным, как будто он смотрел на него через мутное стекло и не понимал, зачем все это, но чувствовал, что это его единственный шанс. Выяснилось, что у Аркадия были проблемы с психическим здоровьем, он часто испытывал приступы агрессии и паранойи,  происходили паника по любому поводу,  мог не спать несколько суток, на все смотреть будто с другой стороны, высказывал абстрактные рассуждения о религии, садизме, наносил сам себе физические повреждения в виде порезов бритвой - но никогда не обращался за помощью. Экспертиза вынесла заключение и  подтвердила опасения: врачи отметили, что он страдает от тяжелого психического расстройства, которое могло спровоцировать его агрессивное поведение.

Суд на основании выводов психиатрической экспертизы отправил Аркадия на принудительное лечение в медицинской организации  специализированного типа с интенсивным наблюдением, где срок нахождения определялся состоянием психического здоровья и где комиссия, собирающаяся раз в полгода определяла период нахождения в этом учреждении, итак могло длиться десятки лет, до конца жизни.  

Когда угрозы сдать его в детдом потеряли силу из-за возраста, Витечка бросил институт, забрал выстиранные мамой вещи, кастрюлю с бабушкиным супом, теплые вязаные носки от сестры — и снял комнату в общежитии. Чтобы не растерять запал маскулинности, он устроился на большой и страшный завод. От одного запаха цеховых площадей у Вити активно вырабатывался тестостерон, а волосы дуром росли в самых неожиданных местах. Ему было жутко, но Горохов держался: он должен был доказать всем, что он — Мужик с большой буквы «М». На заводе его тоже называли на букву «м», но слово звучало несколько иначе.

Так и не поняв, с какой стороны подходить к станкам и намертво запутавшись в газовых шлангах, Витечка был сослан охранять склад метизов. Там, среди болтов, хомутов и подшипников, пропитанный маслом и солидолом, с вечной грязью под ногтями он и начал свой новый — мужской — век.

Через полгода срок давности семейных обид истек, и Витечку решили навестить. Первой оттаяла бабушка. Сложив в сумку котлетки, макарошки и три вида бутербродов, она явилась на склад, который Витя гордо величал своим кабинетом, а себя — начальником. «Кабинет» напоминал лабиринты больного кишечника: в его темноте и тесноте было совершено неясно, что ждет тебя на пути и что в итоге выйдет на финишной прямой. Дни напролет Витечка блуждал среди гор немаркированных ящиков с фонариком в руках, часто принося не те гайки. За это к букве «м» в его адрес прочно приклеилась буква «у», но слово по-прежнему было далеко от «мужик».

В углу склада стоял стол и стул начальника, а также «гостевой» поддон, на котором посетители могли дождаться свой заказ. Войдя внутрь, бабушка схватилась за крестик и не отпускала его до самого ухода, опасаясь, что эти адские чертоги ее не выпустят. Витечка же сиял от удовольствия. Вернее, он всем видом пытался показать, что доволен и в помощи не нуждается. Но бабушкино сердце знало внука насквозь, и она решила провести с ним весь этот день, наблюдая за его работой.

Грубые цеховые мужики заходили к Горохову в грязных сапогах, плевали на пол и тушили там же окурки. Витечка, стремясь быть своим в коллективе, тоже смачно плевался при народе, но чаще попадал на себя. Глядя на это, бабушка молча качала головой и вздыхала. На следующий день она явилась снова — со шваброй, ведром и моющим средством. Витя пытался ее прогнать, но бабушка мастерски изображала глухонемую и продолжала мыть. К обеду она добралась до древних слоев паркета, а потом подвинула стол к самому входу, чтобы никто не смел зайти и наплевать на плоды ее трудов. Витечке она тоже запретила плеваться, напомнив, что это кабинет начальника, а не его вольер.

— Нечего им тут ходить. Пропадет что — тебе головой отвечать, да и в чистоте работать приятнее, — подвела итог бабушка, и Витя не стал спорить. Он и сам не любил, что у него вечно накурено и наплевано.

Следующей пришла мама. Вопреки ожиданиями, матушка не назвала его Иудой и не стала гнуть Витечкин мужской стержень, который и так шел волнами от любого сквозняка. Но сказала, что в такой темноте работать нельзя — он же не шампиньон.

Витечка обиделся. Конечно, не шампиньон! Он начальник склада. А начальник склада — это минимум подберезовик! А то и целый белый гриб. В общем, маму он впустил, и та растворилась в недрах склада как дым, клубясь то в одном углу, то в другом, вытирая пыль с лампочек или отдирая от стен фанеру, за которой скрывались мутные окна и белела улица.

Витечка пытался ее изловить, но мама была бестелесна и вездесуща, когда дело касалось порядка в помещении. К концу дня Витечка смог разглядеть свой «кабинет» в свете и заплакал от безысходности. На ящиках, оказывается, есть ярлыки со всей информацией, и он мог не убивать спину ежедневно, разыскивая нужный болт методом тыка.

Мама задержалась дольше бабушки. Три дня она помогала Витечке разобрать склад и привести к какой-никакой системе. Теперь все было как в аптеке: болтик к болтику, хомутик к хомутику. В мусорку полетели лишние ящики и пакеты, работа ускорилась вдвое, а рядом с буквой «м» в обращении к Витечке появились буквы «о», «л», «о», «д», «е», и буква «ц». Не «мужик», конечно — но тоже приятно.

Следующей явилась сестра — самая приставучая. Витя пытался ее выгнать и даже подговорил охрану, но сестра умела договариваться куда лучше Витечки, и ей выдали ключ от склада. Всё потому, что она была первоклассным кондитером и художником-оформителем и знала, где и как подсластить.

Как-то раз Витя пришел на работу и не узнал своего царства: на окнах висел кружевной тюль, на новых подоконниках зеленели комнатные цветы, стены, выкрашенные в пастельные тона, украшали картины, а запах металла и масла перебивали тонкие благовония. Витечке это не нравилось. Склад терял брутальные очертания, превращаясь в какую-то кофейню, а самого Виктора теперь в шутку величали «болтистой» — это как «бариста», только от слова «болт».

Позже сестра договорилась за два шоколадных тортика с местным электриком, и у Витечки в «кабинете» засияли модные яркие фонарики и забили светом стильные светильники вместо трех лампочек, криво свисающих с потолка. Несмотря на обиды и враждебность брата, она уговорила его сделать перестановку, и вскоре Витечка сам удивился тому, какие просторы таила в себе его кладовка.

Вернулась бабушка, на сей раз с соседкой тетей Катей. Женщины приволокли ткани, подушки, плоскогубцы и с жаром набросились на поддон ожиданий, к вечеру превратив его в комфортабельный диван, за которым немедленно распили пару литров чая. Наконец Витечку оставили в покое. Семья уважала его выбор и стремление всего достичь самостоятельно.

Отношение к Горохову на заводе менялось странно и динамично. Теперь мужики здоровались за руку и просились к нему «на перекур». Курить, разумеется, никто не курил — Горохов запрещал. Зато чайные паузы и кофе-брейки не возбранялись. На фоне Витечкиного склада заводская столовая отталкивала как предупреждающая картинка на пачке сигарет. Здесь теперь проходили все производственные праздники и дни рождения. Некоторые приходили, чтобы почитать во время обеда, другие — чтобы просто отдохнуть от суеты или обсудить с Гороховым какие-то личные мысли.

Слух об уютном кабинете дошел до верхов. И однажды случилось невероятное: старая железная лестница, ведущая на склад, вдруг зазвучала незнакомыми нотами — по ней спускались на каблуках. Впервые с конца прошлого века столкнулись две противоположные вселенные — склад метизов и бухгалтерия. Движимые любопытством женщины, прикрываясь нелепыми предлогами, принесли с собой запах духов, эклеры и кофеварку.

Тогда-то слух и дошел до начальства. Директор приказал немедленно уничтожить «эту уютную порнографию» и вернуть складу первозданный вид склада, а Витечку в очередной раз назвал словом на «м», пригрозив штрафными санкциями за развращение коллектива. На всё про всё дали двое суток.

Вместо того чтобы «включить мужика», Витечка сник и капитулировал. Он вернул стол на место, снял запрет на курение и плевки, убрал картины, проветрил помещение от благовоний, заколотил окна и уже собрался красить стены в мрачные тона и бить лампочки, как вдруг ему позвонили сверху.

— Горохов, ты там еще не всё разобрал? — строго спросил директор.

— За-за-заканчиваю! — задыхаясь от паники, пообещал Витя.

— Погоди… — раздалось в трубке. — Верни обратно. Успеешь к двум?

— Обратно? Зачем? — Витечку бросало то в жар, то в холод.

— У меня над кабинетом крыша протекла, а к нам едет крупный заказчик. Мне нужно хорошее место, чтобы его принять. Из всех кабинетов твой притон — самый культурный после моего… — директор взял паузу, задумавшись над выбором метафор. — Сделаешь — я тебе позволю всё оставить как есть и даже официально устрою.

Витечка взглянул на часы. До двух оставалось пятнадцать минут.

— Сделаю, — уверенно произнес Горохов и бросился вешать картины, отдирать фанеру и выгонять быстро вернувшиеся зловония.

Прием прошел успешно. Кабинет Витечки Горохова был признан заказчиками лучшим из всех, что они посещали на подобных предприятиях. Там и были подписаны все основные бумаги. Завод получил заказ, Витечка, как и было обещано, получил официальную должность, небольшую прибавку к зарплате и возможность вести дела так, как он хочет сам. А он сам хотел чтобы его уважали. Потому на двери склада теперь появилась надпись «Кабинет метизов. Начальник Горохов В. С.».

Теперь его никто не называл Витечкой или некультурным словом на «м». Его называли Виктором Семеновичем. А потом в его кабинет спустилась кадровик, чтобы подписать трудовой договор. Они стали общаться. Спустя полгода во всех документах фамилия кадровика уже значилась как Горохова. И супруга теперь тоже всеми силами влияла на мужской стержень Виктора Семеновича, помогая двигаться дальше и становиться лучше. Но ему всегда говорила, что он всё сам. Всё сам!

Александр Райн

тут можно подписаться на телеграм

тут поддержать автора рублем🍪

тут купить книгу автора с именной подписью ✍️ 

тут список городов и ближайших литературных концертов🎭

Ой, вяло!

Получил ответочку

Левой!

Левой!

Подмигнула зебра

Красным!

Красным!

Ты постой солдатик

Опасно!

Опасно!

Засветил служивый

Левой!

Левой!

Замигала зебра

Синим!

Ой, синим!

Вот ползет по лужице

Иней!

Иней!

На ветру нос красится

Синим!

Синим!

Топну я по лужице

Левой!

Левой!

Ты налей красавица

Горькой!

Горькой!

Чтобы загорелся нос

Красным!

Красным!

Рраз-дваа, рраз-двав,

Красным!

Красным!

Машина-призрак доставила его на место за считанные минуты. Полицейские барьеры уже оцепили вход в один из доков — древнее каменное здание, поросшее магическим мхом, который светился тусклым синим светом. Вэнс ждал его у входа, его лицо при этом мертвенном свечении казалось восковой маской.

— Внутри не трогали, — сказал лейтенант, пропуская Рэя вперед. — Ждем тебя. И, Кейн... будь готов.

Холодный воздух внутри припахивал озоном и медью. И еще чем-то... цветочным. Рэй остановился, вслушиваясь в этот странный аромат. Ночные фиалки. Редкие, дорогие. Неуместные в этом месте смерти.

Тело лежало в центре зала, под огромным стеклянным куполом, сквозь который лился тот самый ядовитый дождь. Его кислотные капли барабанили по стеклу, создавая жутковатый аккомпанемент их молчаливому диалогу, и искажали свет, падающий на распростертую фигуру. Мужчина в дорогом костюме, раскинув руки, как распятый. Его глаза были открыты, но вместо зрачков — две обугленные дыры. На груди, прямо на шелковой рубашке, кто-то вывел темным пеплом символ — стилизованное око в треугольнике.

Рэй присел на корточки, не касаясь пола перчатками. «Душа выжжена. Чистая работа. Ни крика, ни борьбы.»

— Идентифицировали, — Вэнс протянул ему планшет. — Алдер Вандербильт. Старший алхимик «Арканум Индастриз».

Рэй мысленно присвистнул. «Арканум» — не просто корпорация. Это государство в государстве, чьи алхимические патенты и магические технологии были основой всего, от света в уличных фонарях до яда в дожде. Убийство их старшего алхимика — это не просто преступление. Это объявление войны.

Он кивнул, его ледяные глаза скользнули по периметру. Ни следов, ни отпечатков. Идеально. Слишком идеально. И этот душащий аромат ночных фиалок...

— Камеры?

— Только у входа. Ничего не зафиксировали.

Рэй поднялся и медленно обошел тело. Его взгляд упал на темный угол, где тени сгущались особенно плотно. Что-то блеснуло. Он сделал шаг, и в тот же миг тень шевельнулась.

Он не слышал шагов. Не чувствовал присутствия. Она просто материализовалась из тьмы, как будто всегда там была.

Женщина.

Плащ цвета окисленной меди сливался с тенями, но не мог скрыть яркую медь её волос, собранных в небрежный пучок.

Рэй не двинулся с места. Рука сама легла на рукоять трости.

— Эта территория оцеплена.

Его голос прозвучал низко и негромко, но в тишине зала он отозвался эхом.

Уголки её губ дрогнули в подобии улыбки.

— Я знаю. – Её голос был тихим, мелодичным, но в нем звенела сталь.

—Но некоторые вещи нельзя увидеть из-за ленты.

Она сделала шаг вперед, и тусклый свет, пробивавшийся сквозь залитый дождём купол, упал на нее. Он зажег медные искры в её волосах и сделал веснушки на бледной коже похожими на россыпь звёздной пыли. Рэй увидел, что её одежда — не просто плащ, а продуманный боевой костюм. И заметил то, что пропустили его люди — крошечный, почти невидимый осколок на полу рядом с телом.

— Вы что-то уронили, — сказал он, глядя прямо в её изумрудные глаза.

Взгляд её не дрогнул, но в глубине зелёных озер мелькнула искра — то ли вызова, то ли уважения. «Не я. Он.»

Она повернулась, чтобы уйти, её плащ взметнулся, и аромат ночных фиалок стал почти осязаемым, смешиваясь с запахом стали от её скрытого оружия и оставляя за собой призрачный шлейф в воздухе, пахнущем смертью.

— Остановите ее! — крикнул Вэнс.

Но было поздно. Она шагнула в самую густую тень у стены — и растворилась. Буквально. Не убежала, не скрылась — исчезла, как будто её и не было.

Рэй подошел к тому месту. Ни потайных дверей, ни люков. Только холодный камень и ощущение... пустоты, выеденной пространства. Чистая работа, — мелькнула в голове невольная мысль, и он тут же с неё раздражённо смахнул. Он наклонился и поднял тот самый осколок. Это был не стеклянный, а магический кристалл, испещренный рунами. След.

Лейтенант Вэнс подошел к нему, бледный. — Кейн, ты видел? Это же...

— Гильдия Теней, — тихо закончил Рэй, глядя на мерцающий кристалл в своей ладони. — Да.

Он повернулся и направился к выходу, его платиновые волосы ярко белели в полумраке.

Охота начиналась. И его добыча только что сама вышла на него. Но почему? Гильдия Теней не оставляет следов. Они — призраки в этом мире. А эта... эта медноволосая тень не просто оставила кристалл. Она его показала. Словно играя в четыре шага, она сделала первый ход. И Рэй, против своей воли, стал вторым игроком. Это была не охота. Это был танец. И он поклялся себе, что на последнем па ведёт.

Они встретились на вечеринке у Яны, Майкиной подруги. Она была редактором модного журнала, знала всех известных тусовщиков в городе и часто устраивала сногсшибательные светские рауты. Квартира Яны находилась в новом жилом комплексе на последнем, шестнадцатом этаже. Она была шикарной: двухуровневая с высоченными потолками, панорамными оками и огромной террасой. Современный интерьер в стиле лофт, стены "под бетон" и мягкие кожаные диваны. Стильные черные металлические светильники на стенах и деревянных потолочных балках давали мягкий свет. Людей было, как всегда много, Майя не очень любила тусовки, но у Яны ей нравилось. Было весело и как-то душевно, что-ли. Это, конечно, была заслуга хозяйки. Она всех знакомила, находила общие темы для бесед и готовила вкуснющие коктейли. Полчаса назад Майя познакомилась с Артуром, фотографом. Он оказался парнем веселым, разговорчивым с хорошим чувством юмора. Они оживленно болтали сидя на огромном диване в окружении многочисленных подушек, когда в комнату вошел Он. Да-да, именно так, с большой буквы. Майка поняла это с первого взгляда.

Максим был высоким, плечистым, спортивного телосложения, классические черные брюки сидели на нем идеально, верхние пуговицы свободной темно-синей рубашки были расстегнуты. Густые черные волосы были слегка растрепаны, но ему это шло. Сердечко Майки екнуло. Артур перехватил ее взгляд.

- Максим Калинин, - сказал он, кивнув в сторону вошедшего, - владелец рекламного агентства. Между прочим, женат.

Последних слов девушка уже не слышала, ей надо было перевести дух и, бросив Артура одного, она отправилась в дамскую комнату "припудрить носик". Майя смотрела на себя в огромное зеркало. Она была стройной брюнеткой среднего роста с красивыми ногами и длинными каштановыми волосами. Может и не супер красотка, но очень даже хорошенькая: аккуратный нос, красивой формы губы, слегка подведенные зеленые глаза с озорными искорками и длинные, пышные и, между прочим, натуральные ресницы. На ней было изумрудное коктейльное платье чуть выше колен и черные туфли на шпильках. На щеках играл легкий румянец от волнения и это делало ее невероятно сексуальной.

Майя поправила прическу, вышла из ванной и направилась на террасу, ей срочно нужен был свежий воздух. Здесь горели фонарики и звучала негромкая музыка, на город опустился теплый весенний вечер. На площадке были расставлены высокие растения в кадках и плетеные кресла. Она облокотилась на балюстраду и взглянула вниз на огни вечернего города.

- Добрый вечер, - произнес низкий, бархатный и очень приятный голос.

Майя повернулась. Максим протягивал ей один из двух бокалов, которые держал в руках. Теперь она рассмотрела его как следует. Красивое мужественное лицо с высокими скулами, четкая линия подбородка, пронзительные карие глаза, красиво очерченные губы, чуть тронутые улыбкой.

- Я подумал, Вы скучаете и решил составить Вам компанию.

Она взяла бокал.

- Я - Максим, - сказал он, продолжая пристально смотреть на нее.

- Майя, - смущенно произнесла девушка и сделала глоток.

Вот так все и началось. Он встречал ее с лекций, дарил цветы и подарки и однажды остался на ночь. Он раздевал ее, медленно скользил пальцами по обнаженной коже, не отрывая от нее горячего, полного желания взгляда. Майя отдалась его умелым рукам, чувствуя, как жгучая волна возбуждения охватывает ее. Макс с силой притянул ее к себе и прильнул губами к ее губам. Боже, как это было прекрасно, столько нежности и страсти, такое растворение друг в друге. Майка никогда такого не испытывала. Правда и опыта у нее было маловато. Строго говоря, у нее были только одни серьезные отношения, еще на первом курсе, но как-то не сложилось. Первая ночь, первые горячие слова любви, а на утро - предложение поехать вместе в Италию на неделю. Она была на седьмом небе. Утром, встретившись в кафе с подругами, Майка взахлеб рассказывала о своем внезапном счастье. Девчонки переглянулись.

- Май, - осторожно начала Марина, - я понимаю, ты им очарована, он и вправду видный мужик, но...

- Что ? - насторожилась Майя.

- Он женат, - выдохнула Яна

- Не может быть, - недоверчиво смотрела она на подруг, - сегодня поговорю с ним.

- Глупышка моя, - Макс смотрел ей в глаза с такой теплотой и искренностью, что она не могла не верить ему, - да, официально мы еще женаты, но я уже подал на развод. Не переживай, любимая, мы с ней давно не вместе.

И Майка не переживала. Влюбленные провели чудесную неделю в Италии, Максим действительно развелся и они подали заявление. А потом была красивая свадьба, потрясающее белое платье, запуск в небо голубей и клятвы верности. Свою квартиру он оставил жене и молодожены обосновались пока в Майкиной студии. Макс работал, она заканчивала учебу в институте и с удовольствием занималась домашними делами, балуя мужа вкусными ужинами. Майя была тогда самой счастливой женщиной на земле. А год спустя она вдруг почувствовала, что их отношения изменились.

Макс стал другим, отдалился от нее. Она пыталась поговорить с мужем, но он только злился. А однажды он не пришел ночевать и Майке стало по-настоящему страшно. Она не находила себе места, всю ночь металась по квартире, снова и снова набирала его номер, но он был вне зоны доступа. К утру, когда она уже готова была обзванивать больницы и морги, в замочной скважине повернулся ключ. Майя бросилась в коридор. Максим зашел в квартиру.

- Привет, - бросил он, как ни в чем не бывало, - что не спишь?

- Где ты был? - прошептала Майя.

- Это допрос? - спросил он, снимая туфли. Потом посмотрел на ее заплаканное лицо и взгляд его смягчился.

- Прости, я больше не могу тебя обманывать, - он опустил глаза.

Майка чувствовала, что он сейчас скажет и не верила. Не могла поверить.

- Послушай, - они сели на диван и он взял ее за руку, - я сам не понимаю, как так вышло. Но это сильнее меня.

Майя смотрела во все глаза на любимое лицо и такие родные губы. Ей хотелось провести рукой по его черным непослушным волосам, но что-то сдерживало ее. Холодная стена выросла между ними. Как может еще вчера самый близкий на свете человек вдруг стать таким чужим и далеким? Он не мог поднять на нее глаза. И Майка поняла, не он, а она должна это сказать и, собрав последние силы, произнесла:

- Собирай вещи, Макс.

Она очень старалась, чтобы ее голос звучал спокойно, но он все же предательски дрогнул в последний момент. Майя не взглянула на мужа, накинула плащ, схватила сумку и вышла из квартиры. Она не могла больше ни секунды находиться рядом с ним, иначе она не выдержит, сломается и рухнет перед ним на колени, умоляя не бросать ее. Девушка выбежала из подъезда и огляделась. Куда пойти? Кажется, сейчас ей нужна была группа поддержки, надо выдохнуть, прореветься, хоть немного ослабить железную хватку боли, сковавшую сердце. Майка набрала номер Яны.

Час спустя она рыдала, уткнувшись в Маринкины колени. Яна яростно вышагивала по комнате:

- А я говорила, что он кобель! Еще удивительно, что он так долго продержался!

Майя заливалась слезами, подруга гладила ее по голове:

- Ну не надо, Маечка, успокойся, не стоит он того. Вот увидишь, пройдет время и все наладится.

Марина знала, о чем говорила, сама полгода назад развелась. Но что наладится? Что? Мир рухнул, сердце разбито в дребезги, жизнь больше никогда не будет прежней. Да и как жить без него?

- Зачем ты его пригласила на ту вечеринку? - выла Майка, - если бы не ты...

- Во-первых, не я, а Петька из коммерческого отдела, а во-вторых, не вали с больной головы на здоровую, - сказала Яна, - между прочим, он был женат, когда вы встретились. Забыла?

Странно, но Майка никогда не думала о том, что увела Максима из семьи и ее не мучили угрызения совести. Они ведь разошлись с женой еще до их знакомства, по крайней мере, он ей так сказал, а подробности она не хотела знать. А что если и с ней он поступил так же? Майя вдруг почувствовала какую-то вселенскую усталость. Тоскливая пустота разливалась по венам. Она заснула беспокойным сном на руках у Марины.
Продолжение следует...