Сомневаюсь, что когда-нибудь действительно мог бы ударить человека. К тому же мягкие кресла заставляли задницу тонуть, чтобы ничто не вырывало тебя из объятий кабинетной медицины.
— Все анализы в норме, — сказал он спокойно, будто не было ни моего срыва, ни трех лет обследований.
— Объясни, — повторил я из-под мягкой ладони.
— Генетическая несовместимость, — скривил он губы, — нехватка сна, плохая карма? Мы не знаем.
Сверху злорадно дрожала белая лампа. Жена вздохнула, прикрыла глаза. Доктор подождал.
— Очевидно, даже в лабораторных условиях ваши сперматозоиды и ваша яйцеклетка, — перевел взгляд на мою жену, — не реагируют друг на друга.
В самом голосе этого подлеца было столько никчемности, что мне захотелось вырвать. Он ведь водил нас за нос целых три года! Он и такие же чистоплюи в белых халатах!
Жена уловила мое напряжение. Едва заметно погладила по плечу, откуда не убирала ладонь. Я сжал зубы.
Доктор был не при чем, и я это знал. Ни он, ни чертова коллегия, ни лаборанты, неспособные проткнуть стенки яйцеклетки и впустить головастика внутрь.
Как он сказал — плохая карма? Понял, взятки гладки. Умываем руки, расходимся.
— Ничего нельзя сделать? — спросила жена голосом ровным, как асфальт на гоночной трассе.
— Можно повторить эксперимент, — ответил доктор. По лицу было видно, что успеха ждать не придется. — Вы оба абсолютно здоровы, но почему-то не можете зачать. Ваш случай, мягко говоря, — он улыбнулся, а мне захотелось нассать ему на стол, — ставит науку в тупик.
— Ясно, — кивнула жена. — Повторять не будем. До свидания.
Ладонь спустилась с плеча, я поспешил перехватить ее по дороге вниз. Мы встали из неудобных кресел, как всегда вместе. Вышли из кабинета. Белый свет сверлил мне затылок, доктор глубоко вздохнул.
— Может, усыновим? — спросила жена робко, когда мы лежали в постели.
Трахаться не хотелось, заниматься любовью тоже. Хотелось сдохнуть и перезагрузиться. Хотелось вписать чит плодотворности и совместимости, а потом начинать по новой.
— Жалко, мы не в игре, — пробормотал я, не глядя ни на жену, ни на кота.
Настырный зверь крутился между подушек, мурлыча и надеясь усесться задницей аккурат на наши лица. Причем, одновременно оба. Его, должно быть, так закрутило, потому что он никак не мог выбрать кого-то одного и вертелся, словно магнит между двух отрицательных полюсов.
— Вся наша жизнь — игра, — пошутила жена безрадостно.
— Только без сохранения, — добавил я.
— Иначе ты был бы героем ЛитРПГ.
Мы засмеялись, а намагниченный кот выскочил постельным протуберанцем.
— Я хочу ребенка, — сказал я уже серьезно. — Своего. Нашего. Готов рожать, если придется, но хочу своих детей, поняла?
— Я знаю, — ладонь жены коснулась моего живота. — Я тоже хочу и пытаюсь вместе с тобой. Пытаюсь прямо сейчас, — добавила она, двигая ладонью под легким одеялом.
— Усыновить значит сдаться, — отрезал я, позволяя ладони спуститься ниже. — Бесит, что ничего не выходит.
Жена прижалась ко мне, и по коже пробежали мурашки. Я повернулся поцеловать в ответ. Кот в прихожей заорал, что хочет есть.
Не спалось. В квартире этим летом стояла духота. Склонилась над кроватью и, казалось, добавь воображения, в тяжелой руке блеснет коса.
— Врешь, — пробормотал я. — Не убьешь.
Любимая спала рядом. Я встал, чтобы остыть. Мог бы даже принять холодный душ, но не хотел разбудить жену.
В последнее время трубы в доме постоянно выли. Сантехник говорил, дело в каких-то пустотах и скоро они все починят, но это скоро тянулось уже месяц. Стоило включить воду, как дом оглашали крики мертвых.
Яичница смотрела на меня парой унылых глаз, кофе тянул в черную пропасть. Минувшая ночь не принесла облегчения, но добавила беспокойства.
— Ты стонала во сне, — сказал я жене. — Что-то приснилось?
Она напряглась. Тут же взяла себя в руки, покачала головой.
— Не помню, — ответила слишком быстро и заработала вилкой.
Мы жили с ней почти пять лет. Я давно научился замечать подобные мелочи. Что ж, если она не хотела говорить об этом, мне оставалось подождать, когда захочет.
— Я тут подумала, — заговорила она спустя минуту, — что нам нужно попробовать что-то новое.
Раздражение нарастало. Ему плевать, какого цвета лампа или сколько ты спал. Когда год за годом бьешься в закрытую дверь, любая мелочь выводит из равновесия.
Жена опять сидела с телефоном в руке. Уставилась в экран, спряталась от мира и нашей проблемы. “Что мешает тебе найти другую? — говорили бывшие друзья. — Давно бы родили!”
Потому и бывшие. Не нашел бы. Даже искать бы не стал.
— Извини, — постарался я успокоиться. — Что ты предлагаешь?
— В одном чате… — начала жена, и я все-таки сорвался.
— Опять твои мамские чаты! Там сидят одни дуры, кудахчут, пока их мужья вкалывают как черти, чтобы жены могли нарастить себе жирные губы!
— Сам ты жирный, идиот! — прилетело в ответ. — Дай договорить. Мы не одни с такой проблемой, другие тоже не могли зачать, а потом получилось!
— Фантастика, — съязвил я.
— Что это вообще такое? — спросил я.
Жена улыбнулась. Из глубин груди заурчало светлое чувство. Мы рассмеялись.
Вот поэтому я не стал бы искать себе другую. Где еще ты найдешь такой же ненормальный мозг, способный выдавать поразительную чепуху в самый неподходящий момент?
Смех убил раздражение. Мы снова могли доверять друг другу. Ошарашенный кот мог, наконец, поесть.
Любимая протянула телефон. С экрана на меня смотрели стены монастыря на фоне гор. Сквозь камни пробивался хвощ, бежал ручей. Удивительное качество для случайной фотографии. Уверен, это подделка.
— Две семьи не могли зачать и поехали в этот монастырь, — начала жена. — Он был потерян сто лет назад, а недавно его нашли с помощью дрона. Там живут несколько монахов, они поют особые мантры, и одна женщина в чате уверяет, что смогла зачать после того, как они с мужем пожили в монастыре.
Я отломил кусок хлеба и вонзил в остывший глаз на тарелке. Желток попытался растечься, но остался во власти хлеба. Я начал жевать.
— Я им верю, — ответила жена. — Другие женщины писали, что у них была такая же проблема, и монастырь помог. Нужно ехать.
Что мы теряли? Я прикончил завтрак, и к вечеру у нас были билеты. Еще через день я нашел проводника.
Он говорил на столь кривом английском, что мои второклашки могли бы заткнуть проводника за пояс. Проводник же заткнул за пояс длинный тесак и улыбнулся нам приветливой улыбкой.
— Мистер Иванов, — скорее пропел, чем сказал он. — Миссис, — сложил ладони возле груди.
— Вы Лао Ринпоче? — уточнил я. — Мы говорили по телефону.
— Да, — улыбнулся он. — Это я. Пойдемте.
Он поспешно направился к старому пикапу в конце посадочной полосы. Там же стояла понурая хибара, чудом уцелевшая в местной погоде. В спину ударил порыв холодного ветра.
— Зачем ему тесак в горах? — спросила у меня жена.
Я пожал плечами. Верней, попытался под весом походного рюкзака. Спасибо ветру, подтолкнул. Иначе я рисковал завалиться назад.
Я наклонился, уверенней подтянул лямки и догнал Ринпоче.
— Положите рюкзак, — указал он на кузов пикапа.
С его лица не сходила улыбка, и это начинало злить. Мы сверились с гуглом и собрали все, что по его мнению могло пригодиться в горах. Почему-то жена решила, что тащить это должен был я.
Самолет вдалеке заработал винтом, проводник включил зажигание, любимая закрыла глаза. Я вжался в сиденье между женой и дверью и наблюдал, как местное подобие кукурузника набирает высоту.
О чем я думал? На что надеялся? Как могли помочь нам простые песни? Должно быть, слишком частый черный кофе довел меня до отчаяния.
Уже несколько часов мы петляли по серпантину. Слева пологий склон, покрытый густыми травами, уходил вниз. Иногда внизу мерцала река. Справа росли небольшие сосны, за ними тянулся к небу хребет.
Солнце ударило в снежную шапку, отразилось в мое лицо, я поспешно отвернулся.
— Когда вы позвонили, мистер Иванов, я знал, что вы позвоните, — пропел проводник белиберду. Чуть позже до меня дошел смысл. — Настоятель говорил, что приедут двое обрести третьего.
Он лепетал это с таким видом, что мне стало смешно. Жена отдыхала, я решил последовать ее примеру.
— Приехали, мистер и миссис, — улыбнулся проводник, заглушив мотор.
— И где монастырь? — спросил я.
— Он выше, — показал проводник пальцем на горные склоны.
Пикап стоял на самом краю узкой дороги, и я боялся представить, как он будет здесь разворачиваться. Дорога кончалась густым кустарником, только вверх тянулась небольшая тропинка.
— Мы должны идти, — сказала жена. — Спасибо, Лао Ринпоче.
— Я спою за вас, — улыбнулся он.
Я открыл дверь пикапа. Подошел к кузову. Пока я возился с лямками, проводник протянул моей жене тесак.
— Возьмите, — сказал он. — Это будет полезно.
— Нам придется рубить кусты? — спросила она.
— Нет, что вы, — улыбнулся Лао. — Кусты скоро закончатся.
— Тогда зачем это нам? — спросил я.
Он не ответил и сел в машину. Я сделал полшага вперед, проводник сдал назад.
— Эй, вы не идете с нами?! — крикнул я вслед.
Он сделал большие глаза, потом улыбка скрылась за поворотом.
— Я больше не могу, — простонала жена.
Проводник не солгал, кусты закончились. Затем закончились травы и цветы, остались только голые камни, кое-где покрытые мхом. Дышать становилось все труднее, ветер больно полоскал по лицу.
— Сдаешься? — спросил я коротко, стараясь дышать.
Тяжелый рюкзак полегчал, когда мы надели теплые вещи. Я боялся, что скоро мы не сможем подняться без стальных крюков и веревок. Хотя интернет способен снабдить тебя набором полезных вещей, он не научит тебя вязать узлы на исходе сил.
— Черта с два, — прошипела жена и вонзила палку между камней.
Я догнал её, помог преодолеть последние шаги перед привалом.
— Думаешь, нас обманули? — спросила жена.
— Думаю, ты поверила в сказку, а теперь нам расхлебывать. Если кто и поет здесь, так это проклятый ветер.
Мы прижались к выступу в скале, а справа и слева оставались открыты ветрам. Снизу петляла едва заметная дорожка, пряча меж камней наши следы.
Я пошарил в кармане рюкзака и протянул жене шоколадный батончик.
— О каком великане он говорил? — спросил я.
— Женщины писали только о храме, — сказала она. — Монахи пели, они постились и делали практики. Никто не поднимался три километра в горы, чтобы замерзнуть насмерть. Кажется, я действительная наивная дура.
— Ты упрямая, — ответил я, принимая откушенный батончик обратно. — Вверх или вниз?
Выбирать не пришлось. Сверху послышался гром, посыпались камни. Мы вжались в уступ.
— Камнепад, — сказал я. — Нужно укрыться. Вниз нельзя.
— Я боюсь, — впервые за долгое время призналась жена.
— Держись крепче, упрись ногами, мы закрыты со спины, нас не заденет. Главное, не высовываться.
Гром нарастал. С обеих сторон от нас падали камни. Сперва мелкие, затем полетели булыжники покрупней.
Уступ действительно казался надежным, и я верил, что все обойдется. Жена прижалась ко мне. Я отстранился.
— Нет, ты должна держаться сама! Если что-то случится, и я соскользну, ты полетишь вместе со мной.
— Значит, мы хотя бы пытались! Нужно переждать камнепад и двигаться дальше.
Мы переглянулись. Это не было похоже на грохот камней или завывание ветра. Мы услышали отчетливый, хотя и далекий, голос.
— Это из-за меня, — прошептала жена, но я был так близко, что слышал каждое слово.
Я видел в ее глазах ужас. Нижняя губа начала трястись. Она взяла меня за руку.
— Нет, — ответил я. — мы оба согласились сюда ехать.
— Я не об этом, — сказала, убирая руку. — Из-за меня у нас нет детей. Я недостойна, я убийца.
Сверху сыпались камни, а в душе моей что-то сломалось. Я мог догадаться, но боялся услышать правду.
— На-а-агх! — снова закричал голос.
Глухой, низкий, как гром вдалеке.
— Я убийца! — закричала она. — Я сделала аборт!
Ее вырвало. Это слово вышло из нее вместе с непереваренным батончиком, а потом исчезло в камнях. На секунду стало тихо. Я словно оглох.
Во рту пересохло, сдавило грудь. Захотелось плакать. Разбиться о камни, но перед этим размозжить голову любимой.
Грохот продолжался, камни летели один крупнее другого. Я заметил в воздухе снежинки. Шум вдалеке стал более густым, я почувствовал дрожь. Не в теле, в скале за спиной.
— Не с тобой, нет! — закричала супруга, схватила за лицо, начала целовать. — Я бы ни за что, никогда! Это было в юности, по глупости, а потом я подумала, что ерунда, я ведь не хотела детей, я была не готова, не с ним, не тогда, я даже не помню, как его зовут. Прости меня!
Она ревела. Она схватила мое лицо, но сама обливалась слезами. Слова лились из нее. Она глотала сопли и продолжала твердить, как сожалеет. Я мог только молчать. Что я чувствовал?
Обиду? Несправедливость? Хотел бы я найти того пацана и заставить проглотить собственный член, предварительно отрубив? Как я уже сказал, сомневаюсь, что мог бы ударить человека.
— Ты не виновата, — сказал я, вытирая драгоценное лицо. — Это было давно, ничего не изменишь. Давай переживем этот день и что-то придумаем.
Я забыл о своих же правилах, прижался к жене. Поцеловал в губы, нос, соленые глаза, осыпал поцелуями щеки, прикусил за подбородок.
— Я люблю тебя. — прошептал я. — Держись крепче.
Грохот изменился. Прекратили сыпаться камни, повалил снег.
Снова раздался рокочущий голос. Казалось, он уже ближе. Я не мог оторваться от стены, не мог отпустить руку жены. С обеих сторон от нас сходила лавина.
Мы поставили палки прямо перед собой, кое-как устроили навес, чтобы сохранить немного воздуха, когда лавина перевалит через уступ, и нас накроет снегом.
Я не хотел ничего говорить. Жена плакала. Сама с собой, тихо, то и дело шмыгая носом. Я видел, как слезы на ресницах превратились в лед.
— Ты не сказала врачам? — спросил я.
— Я просила их не говорить тебе, — ответила, прикусила губу.
Мы потратили столько денег, и ради чего? Как доверять ей теперь? Как пытаться снова что-то построить?
Снег завалил уступ, начать сыпаться сверху. Закрыл от нас солнечный свет.
Я копал изо всех сил. Сначала на ощупь, потом жена включила фонарик. Я работал сперва руками, потом нащупал лопату, стал копать вверх, вдоль наших палок.
Я загребал снег и подбирался выше, втаптывал все, что наваливал сверху. Точно так же я втаптывал обиду на жену. Точно так же пробивался сквозь желание умереть.
Жена была рядом. Копала вместе со мной, используя широкий тесак. Мы делали вдох, копали, копали еще, пока не начинало гореть в груди, выдыхали. Делали вдох…
Наконец, я почувствовал, что ничего не мешает мне вытянуть руку. Я выбрался, помог жене подняться, повалился навзничь. Она легла рядом.
Мы справились. Сомневаюсь, что два человека могли бы быть ближе, чем мы сейчас. Все вокруг усеяло снегом. Вдалеке, над краем скалы, показалась рука.
— Вон там, смотри, над скалой.
Я указал на гигантскую руку. Она качнулась, медленно двигаясь вдоль хребта, загребла добрый самосвал снега, смяла и бросила вниз.
Огромный снежный комок покатился по склону соседней горы. Ветер поднял возле нас белые вихри, а над скалой показался хозяин руки.
Я вжался в снег. Зашарил рукой в поисках ладони в перчатке, схватился за тонкие пальцы.
— Нужно убираться отсюда, — прошептал я, не отводя от великана глаз.
Я опешил. Гигантское голое тело возвышалось над скалой в километре от нас, и ничто не мешало ему запустить в нас такой же комок.
Великан замахал руками, вытянулся, ударил по скале. Я не видел, слышал, как сходит снег на соседнем склоне.
Бросил взгляд назад. Далеко внизу снег упирался в камни, потом мы могли бы скрыться в кустах. Нужно было спешить, аккуратно скользить по снегу, тормозить ногами.
— Он боится, — сказала жена. — Он совсем один и боится. Ему не с кем играть.
Жена изменилась. Хорошо знакомое мне живое лицо стало задумчивым. Отрешенный взгляд устремился на великана.
— Что ты делаешь? — спросил я шепотом, боясь привлекать внимание.
Я не мог понять, зачем она встала. Что она задумала? Играть с великаном? Моя жена окончательно свихнулась?
— Мы здесь! — прокричала она.
Голос эхом отразился от гор, танцуя, сверкая в снегах вместе с солнцем. Я спрятал глаза от порыва ветра. Затем поднял.
Великан смотрел на мою жену. А затем его большое лицо расплылось в беззубой улыбке. Он поднялся выше, вскарабкался на вершину горы и перевалился всем телом, блеснув голыми, розоватыми пятками.
— Нам конец, — пробормотал я.
Потом великан покатился вниз.
Жена стояла, раскинув объятия. Я стоял рядом с ней. Мы никогда не отступали, если на что-то решились. Никогда ни один из нас не шел назад, если второй двигался вперед.
Если жена решила так встретить конец, я встану рядом.
Великан катился вниз и с каждым метром становился все меньше. Сначала это было незаметно, потом осталось полсотни, двадцать, десять метров. Наконец, жена присела, поймала крошечное тельце, улыбнулась, едва дыша.
Я присел рядом. От живота младенца к вершине горы тянулась пуповина.
— Нужно обрезать? — робко спросил я, не вполне уверенный в подобных деталях.
Младенец хлопал глазами, улыбался беззубым ртом. Тянул к нам свои короткие, пухлые ручки.
— Возьми тесак, — попросила жена. — Он сзади.
Я обернулся, поднял со снега тесак, подал жене. Она покачала головой, указала на пуповину.
— Руби, — сказала коротко, твердо.
Автор: Алексей Нагацкий
Другие работы автора в сообществе ВК
