Авторские истории

Эта история  написана девять лет назад, и в ней, увы, уже заметны анахронизмы. Обычный среднешкольник Василий Петухов заводит себе щенка-дворнягу, который оказывается обратным оборотнем, обладающим огромной силой. Сейчас, когда Хэм влюблен, он уязвим. И этим пользуется таинственный Владис, похищая его возлюбленную.

На чужом пиру
- Давайте заглянем глубоко внутрь себя, друзья, и спросим: "О чем мы больше всего жалеем? Что бы мы хотели вернуть, несмотря ни на какие трудности?" - Владис обвел взглядом гостей, сидевших за длинным столом. Он не торопился продолжать. Он вглядывался в нетерпеливые лица, ловил умоляющие взгляды, скользил глазами по столу с блестевшими в ярком электрическом свете приборами,  по поварам, недвижно стоявшим у своих жаровен, по их ножам и лопаткам, и, наконец, по сервировочному столу необыкновенно больших размеров, где среди искусно вырезанных ананасов, яблок и гранатов лежала обнаженная недвижная девушка. - "Чего мы жаждем, что ставим превыше всего?" И если мы будем честны с собой, друзья мои, а с кем же еще стоит быть честным, как ни с собой, мы ответим: молодость. Но жалеем ли мы только о том, что теряем крепость мышц и упругость кожи? О нет! Тем более, что многим из вас, как и мне, не знакомо увядание. Прежде всего, мы грустим о пропавшей свежести восприятия, об утраченной яркости чувств, о том взрыве эмоций, который нам уже не пережить никогда...
По залу пронесся вздох.
- Но я собрал вас здесь не для того, чтобы грустить об ушедшем. В моих силах вернуть потерянное и дать вам вновь вкусить всю силу переживаний, присущую молодости. Юная девушка, в пору первой любви, полная еще не осуществленных желаний... Кровь ее насыщена божественным чувством, и даже маленький кусочек этой плоти способен возродить утраченные...
Тут красноречивый Владис был прерван самым грубым образом. В зал вломился Хэм, которого тщетно пытались остановить начальник охраны и еще один дюжий парень. На помощь им бросились повара, ловко вращая ножами, но оборотня было не сдержать: несколькими точными ударами он уложил всех четверых и тяжело дыша кинулся к Даше. Та продолжала лежать недвижно, скованная гипнозом.
Владис, надо сказать, не ожидал, что  Хэм окажется так силен. И если в первоначальные планы его входило захватить также и оборотня, и устроить своим гостям очередной изысканный ужин, сейчас он передумал. Владелец клубов зарычал, обнажив далеко выдвинувшиеся вперед клыки , одним прыжком перемахнул весь длинный стол и схватил Хэма когтистой рукой за горло. Оборотень ответил мощным ударом под ребра, высвободился  и отскочил в сторону.  Гости наблюдали за схваткой так отстраненно, словно это было еще одной забавой, предложенной им затейником-хозяином. Пару минут казалось, что наш герой вот-вот победит, но вдруг он задрожал и покачнулся.
- Полнолуние истекло! - победно вскричал Владис и занес свою страшную лапу над запутавшимся в одежде беспомощным псом.
- Сынок, ты бы не трогал собачку, - раздался тихий старческий голос.

Небольшое предупреждение: роман написан в рамках марафона «Книга за 30 дней». Вся история, от задумки до редактуры, была завершена за 30 дней. Не стоит ожидать от этой книги чего-то гениального. Приятного прочтения!
Он и она
«Жизнь текла своим чередом, пока моя жена не превратилась в мое оружие массового уничтожения зараженных…».
Она сидела в кресле-качалке, укрывшись синим пледом со звездами, и работала за ноутбуком. Он расположился в кресле напротив и наблюдал за ее сосредоточенной фигурой. На ней был большой оранжевый свитер, который, казалось, носил еще ее прадед, белые шорты с дыркой на левом кармане и теплые носки с красными ромбами. В ее серых глазах читалась неопределенность — она работала над новым романом и не могла решить, с чего начать.
Обычно происходило так: сначала она загоралась какой-то идеей, записывала ее на бумагу, но, когда дело доходило до создания текста, чувствовала, что в голове пусто, и не могла ничего придумать.
Ее прошлые работы не пользовались особой популярностью, но она никогда не теряла надежды. В ней было что-то, что не позволяло ей опустить руки. Писательство было ее жизнью и смыслом.
Этот новый роман стал для нее особенным: она стремилась поведать о том, что было ей особенно дорого, и это значительно затрудняло процесс написания. Писать о своей жизни — значит писать правду, порой весьма горькую правду. В этом романе не могло быть места вымыслу, все должно было быть подлинным.
— Чаю? — предложил он, поднимаясь с кресла и заглядывая в ноутбук, на экране которого был только пустой документ.
— Ты же знаешь, что я не люблю, когда кто-то подглядывает, — улыбнулась она мужу, снимая очки. — Завари тот новый чай, который привезла Оля.
— Есть, капитан! — он шутливо отдал честь и пошел на кухню.
За окном стоял сентябрьский вечер, небо розовело, напоминая спелый персик. Последние лучи солнца, словно в зеркале, отражались на полу, подсвечивая мягкий коврик у ее ног.
«Листья шумели уныло
Ночью осенней порой;
Гроб опускали в могилу,
Гроб, озаренный луной…» — она отвернулась от окна и уставилась в пол. Несмотря на всю прелесть этого времени года, она не могла насладиться им в полной мере. Для нее осень всегда была периодом, когда в жизни происходили события, которые приносили ей лишь неприятности. И так было на протяжении всей ее жизни.
На кухне загорелся теплый свет лампочки, зашумел чайник, а за ним раздалось приглушенное бурчание.
— Не можешь найти чай? — она поднялась и направилась на кухню.
Он стоял на носочках, пытаясь дотянуться до верхней полки, и его лицо покраснело от напряжения.
— Сашка, Сашка, — раздался ее смех, и она легко достала прозрачный пакет с листовым чаем. — Когда же ты вырастешь?
Он ущипнул ее за бок и начал щекотать. Саша был почти на голову ниже своей жены, но ему хватало сил удерживать ее и не давать увернуться от щекотки.
— Ну все, все, — она повисла на его руках вниз головой, ее и без того розовое лицо залилось краской. — Я сдаюсь.
— Вот значит, как, — он прижал ее к себе и поцеловал в шею. Рыжие ее волосы коснулись его лба, и он ощутил приятный цветочный аромат. — Чайник уже закипел.
На кухне витал тонкий аромат трав. «Дом и тепло, мой дом...» — она смотрела в окно на свою любимую и одновременно ненавистную осень.
Солнце уже скрылось за горизонтом, и далекий город, виднеющийся за окном лишь верхушками небоскребов, погрузился в ночную тишину.
— Откуда она его привезла-то? — спросил Саша, жуя печенье.
— С Алтая, — ответила Аля почти безразлично. — Она там работала этим летом. Эх, сейчас бы на Алтай, — мечтательно добавила она.
— Этой зимой обязательно съездим, — уверенно сказал Саша.
— А как же твои родители? Не обидятся, что мы не приедем на Новый год?
— Аль, мои родители все понимают. Там твоя семья, и мы туда обязательно поедем, — сказал он с теплотой.
Аля улыбнулась, ее глаза светились благодарностью. Она нежно взяла его руку.
— Спасибо, — прошептала она, и в этом слове была вся ее любовь, которую она вот уже десять лет теплила в своей душе.
Саша взял со стола пульт и включил телевизор, который висел на стене напротив. Это был подарок ее родителей, но они редко смотрели его, так как телевидение не привлекало их внимания, а хорошие программы появлялись редко.
Просмотрев несколько каналов, Саша остановился на новостях. Ведущая, женщина в синем пиджаке и белой рубашке, рассказывала об открытии нового стадиона в небольшом городке недалеко от Москвы. Ее каштановые волосы были аккуратно зачесаны на левую сторону, а ярко-красные губы выделялись на уже немолодом лице.
— Сколько лет она уже ведет новости? — риторически спросила Аля. — Пора бы уже отдохнуть.
— Вчера Екатеринбург потряс ряд жестоких нападений. Несколько человек в разных районах города атаковали прохожих, нанеся им серьезные травмы, включая рваные раны, полученные в результате укусов. Местные жители уже окрестили этот инцидент «Екатеринбургским бешенством». С места событий наш корреспондент Екатерина.
На экране появилась хрупкая девушка, корреспондент Екатерина. Она стояла на одной из улиц, где произошло нападение, и вела репортаж с места событий.
— Ого, это же соседняя улица, от нашего старого дома, — Аля приблизилась к телевизору.
— Да это, наверное, наркоманы или алкаши, — Саша отвернулся от экрана. — Не парься.
«Что же ты, осень, приготовила для меня на этот раз? Какое изысканное блюдо у нас в меню в этом году?» — подумала Аля, но вслух произнесла:
— Пойдем спать, у меня очень болит голова.
— Опять мигрень? — Саша начал убирать со стола, с тревогой поглядывая на жену.
— Нет, просто устала, — тихо ответила она.
Постельное белье приятно пахло свежестью и чистотой. Аля, укутавшись в одеяло, закрыла глаза и почувствовала, как ее муж нежно поцеловал в щеку и лег рядом. Он обнял ее и уткнулся носом в ее волосы. По телу пробежала дрожь, и весь мир словно замер в это мгновение.
— Спокойной ночи, я люблю тебя, — прошептал он своим хриплым голосом.
— И я люблю тебя, солнце, — ответила она с нежностью.
Аля лежала на кровати, устремив взгляд на стену, украшенную их свадебным фото и несколькими грамотами. Саша уже давно спал, отвернувшись от нее, а у ее ног мирно урчал рыжий кот, толстый и мягкий.
Всю свою жизнь она мечтала об этом: о своем маленьком, уютном доме, любящем муже рядом, о добром и толстом коте, о возможности писать книги. Однако, осознав свое счастье, она почувствовала, что не заслуживает его. Ей казалось, что в жизни она не сделала ничего особенного, ничего значимого. Она была простым человеком, но все ее мечты сбылись несмотря на множество испытаний, выпавших на ее долю.
Это была не первая ночь, когда она корила и ненавидела себя. Многие события из прошлого не давали ей покоя. Каждый раз она думала: «Чтобы наслаждаться настоящим, нужно исцелить прошлое», но это не помогало. Единственным утешением для нее был ее муж. Рядом с ним она ощущала желание жить и делать все возможное, чтобы он был счастлив.
Она посмотрела на его спящую спину и тихо произнесла: «Спасибо, что ты есть».
Утром она вернулась к своему роману. Хотя она не спала всю ночь, настроение было прекрасным. Вместе с мужем они приготовили завтрак и выпили кофе. Она наслаждалась очень сладким кофе с молоком, а Саша — черным, слегка сладким. Поцеловав ее в лоб, он отправился на работу. Этот поцелуй в лоб содержал больше страсти и чувств, чем поцелуй в губы. Это было что-то прекрасное, и они оба это ощущали.
Он был военным и часто оставался на работе допоздна, но, возвращаясь домой, он всегда заставал ее на кухне, сколько бы времени ни было на часах. Она ждала его, даже если болела или устала, — она всегда ждала его. Ждала, когда он служил в армии, ждала, когда учился в другом городе. Она ждала всегда.
…
Сентябрь шел своим чередом, наступило бабье лето. Погода за окном была сухой и жаркой; об осени напоминала только груда желтой листвы во дворе.
— Ты уже почти месяц не выходила на улицу, — Саша нежно обнял жену сзади и поцеловал ее в затылок. — Книжный маньяк, давай прогуляемся, а?
— Прогуляемся? Ты зовешь меня на прогулку? — она с удивлением приподняла брови. — Удивительно!
— Не хочешь — не надо, — он притворно обиделся и скорчил гримасу.
— Да ладно, ладно, сейчас оденусь, — она встала и закрыла ноутбук.
Внезапно она ощутила укол в сердце, словно предчувствуя нечто недоброе. Аля не была суеверна и не верила в предчувствия, но в этот миг она отчетливо осознала, что надвигается нечто неизбежное и ужасное.
Она взглянула на своего мужа и, увидев, с какой любовью он на нее смотрит, тотчас успокоилась и улыбнулась.
Окинув взглядом шкаф, она вздохнула и начала перебирать вещи, выбирая, что надеть.
Саша в это время развалился в кресле, прикрыл глаза и сделал вид, что ему тяжело ждать. Хотя на самом деле он был готов ждать ее сколько угодно.
Спустя полчаса она остановила свой выбор на брюках зеленого цвета в стиле бохо, белом пушистом свитере и платке с цветочным орнаментом.
— Идем? — Она подошла к мужу и взяла его за руку.
— Женщина, мне не нужно гадать, — коротко ответил он усмехнувшись.
— Разве я похожа на цыганку? — Она наклонилась и начала водить пальцем по его ладони. — Вижу, вижу… Сегодня тебе предстоит купить своей жене кофе в ларьке на набережной и, хм… кажется, пончик в шоколаде.
— Ого! Но знаете, я не верю в предсказания, — произнес он, поднимаясь, улыбнулся и, взяв ее за руку, направился к двери. Их смех наполнил комнату.
Вечер выдался восхитительным, и они неспешно прогуливались по набережной реки Исеть, наслаждаясь обществом друг друга.
Такую осень она любила, потому что в этой осени рядом с ней был он. С ним мир наполнялся теплом, листья становились ярче, а солнце светило особенно дружелюбно. Когда он был рядом, все вокруг наполнялось спокойствием и гармонией.
— Вот бы это мгновение длилось вечно! — сказала Аля, остановившись и с любовью глядя на своего спутника. — Мы добились всего, чего хотели. Больше нам ничего не надо, пусть это мгновение не кончается, ладно?
Саша молча сжал ее руку крепче и улыбнулся. Его серо-зеленые глаза сияли от радости; он был счастлив быть здесь, рядом с ней. Мягкий ветерок играл ее волосами, и на мгновение показалось, что время остановилось.
— Хотя, я думаю, нам нужно еще кое-что, — произнесла Аля с озорной улыбкой.
— Да? И что же это? — поинтересовался Саша.
— Ну, например, маленький Лукашев, — на лице Али появился румянец.
— Или Лукашева, — Саша тоже не смог сдержать улыбку.
— Думаю, теперь мы готовы взять на себя такую ответственность, — начала рассуждать Аля, но ее прервал какой-то шум.
Вдалеке они заметили скопление людей возле беседки, оттуда доносились громкие звуки. Они переглянулись и решили подойти ближе.
В центре толпы на земле лежал мужчина. Его лицо было бледным, изо рта текла пена, а тело сотрясали конвульсии.
— Боже мой! — воскликнула Аля, прикрывая рот рукой и отворачиваясь.
Саша мгновенно прижал ее к себе. Он повернулся к ближайшему человеку, пытаясь разобраться в ситуации.
— Скорую вызвали? — спросил он, стараясь скрыть панику в голосе.
— Да, — ответил тот, не поднимая глаз.
— Наркоман? — Саша, поглаживая жену по голове, чувствовал, как ее тело дрожит от напряжения.
— Не похоже, — мужчина посмотрел на Сашу с настороженностью. — Это уже не первый случай. Говорят, бешенство, — добавил он шепотом, словно боялся, что его услышат.
Саша хотел возразить, но не успел. Внезапно мужчина, лежавший на земле, вскочил и бросился на женщину из толпы. Его глаза горели, а губы искривились в безумной улыбке. Саше даже показалось, что у него были не зубы, а настоящие клыки, как у зверя.
Он впился зубами в ее шею и начал рвать ее. Кровь разлеталась во все стороны, а женщина кричала, захлебываясь собственной кровью.
Саша схватил жену за руку и бросился бежать. Тем временем мужчина с невероятной скоростью переключился на другого прохожего, и началась паника.
— Что это такое? — спросила Аля, задыхаясь, и поспешила за мужем. Ее сердце билось так сильно, что, казалось, вот-вот вырвется из груди.
— Я не знаю, но нам лучше уйти отсюда, — ответил Саша, крепко сжимая ее руку.
Они быстро добрались до ближайшего такси и поехали домой. В машине царила тишина. Аля держала руку мужа, ощущая, как дрожат ее ноги и страх подступает к горлу.
Расплатившись, они быстро забежали домой и, на всякий случай, занавесили все окна и заперли двери. Оба не понимали, как это может помочь, но то, что произошло на набережной, явно не предвещало ничего хорошего.
— Что это было? Что это было, Господи? — задыхалась Аля в ужасе, ее голос дрожал от страха.
— Тише, успокойся, пожалуйста, — сказал Саша, крепко обняв жену. — Я не знаю, но не переживай, мы уже далеко. Скорее всего, туда уже приехала скорая и полиция.
— Он грыз ее… он убил ее… она точно не выжила, — произнесла Аля, ее голос срывался от безумного ужаса.
Саша бережно взял ее лицо в руки и заглянул в ее заплаканные глаза, пытаясь найти в них искру надежды.
— Все будет хорошо, слышишь? — произнес он с уверенностью, которую почти не чувствовал. Ему нужно было, чтобы она ощутила его силу, его защиту.
Аля кивнула, и Саша нежно поднял ее на руки и отнес на кровать. Они тесно прижались друг к другу, укрывшись одеялом прямо в одежде. Тишина окутала их, и они провели так всю ночь, не размыкая объятий.
Когда первые солнечные лучи коснулись кровати, Аля мирно спала на плече мужа, а Саша увлеченно читал новости на городском сайте.
Екатеринбург был охвачен яростью. Вспышки агрессии разрастались по всему городу, как безумные искры. Власти настойчиво призывали людей оставаться дома и избегать лишних контактов.

Сейлор-мент. Часть 2. Глава 6

Политехнический техникум на улице Гагарина, где училась Лена, представляет собой величественное четырехэтажное здание в форме буквы «П» с широкой перекладиной и короткими ножками. Оно ничем не примечательно, разве что самое крупное среди всех учебных заведений того же ранга. Не знаю, почему Лена захотела получить именно строительную специальность. Впрочем, это личное дело каждого.
Меня угораздило когда-то поступить в промышленный колледж на ту профессию, к какой душа совсем не лежала. А все мама с ее стремлением любой ценой вылепить из дочери «краснодипломницу». Но только из этого ничего не вышло. Ее совковая фраза «родители должны воспитывать так, чтобы потом гордиться своими детьми» всегда вызывала у меня приступ бешенства, как будто они растят не личность, а яблоню и соревнуются между другими родителями, у кого яблоки выйдут вкуснее и сочнее. Самое отвратительное, если тебя начинают с кем-то сравнивать: «А вот Галя Ведерникова отличница и в музыкальной школе на пианино научилась играть, а ты чем порадуешь?». Так и хочется наорать: «Заберите тогда Галю к себе, а меня оставьте в покое!». Кончилось тем, что эту Галю встретили несколько девочек в подворотне. Видно не только мне ее ставили в пример. Гале тогда досталось на орехи, а девочек поставили на учет к инспектору по делам несовершеннолетних. Остальные подростки Галю презирали, а серость и жестокость возвели в ранг добродетели. И кто тут виноват?

Для участковых первый день недели ничем не легче пятницы, но в этот понедельник у меня был самый боевой настрой. В десять утра я забрала от опорного пункта Машу и Юлю и мы ринулись в бой. Наша маленькая команда доехала до техникума и решительными шагами проследовала в кабинет директора Генриха Эдуардовича Кульчицкого. Мы объяснили, с какой целью явились и попросили для начала немного: свободную комнату, разрешение пользоваться архивом, характеристики на  студентку четвертого курса Трофимчук и преподавателя Муравского.
– В чем вы его обвиняете? Он прекрасный педагог и характеристику я ему напишу отличную! –  весьма недовольно высказался директор.
– Обвиняет суд, а мы проводим проверку на основании поступившего заявления, – объяснила Мария.
Директор бросил взгляд на погоны Меркушевой и разумно счел противостояние неуместным,  наши суровые лица только подтверждали, что кипятиться почем зря не нужно.
– Что связывало его с Трофимчук? Я мало кого знаю из студентов по фамилиям. Даже не представляю. Характеристику пусть напишет ее куратор Попова Елена Витальевна. Место для работы вам предоставят.
Кульчицкий вызвал секретаршу, и она проводила нас в маленький кабинет. Там царил бардак и, похоже, собрались делать ремонт. По меньшей мере половина парт и стульев сломаны и небрежно сдвинуты в угол стены у окна. И повсюду пыль.
– Конюшня натуральная елки-палки, – недовольно фыркнула Юля.
– Не выеживайся! Мебель есть, протрем и начнем работать, – ответила я.
Мы разделись и отправились в учительскую. В просторном помещении, заставленном полированными столами, сидели четыре женщины и один седовласый мужчина. Нашему появлению никто не обрадовался, учителя выглядели растерянными и недружелюбно переглядывались.
– Что плохого натворил Дмитрий Валерьевич? Почему его забрали? – возмущались они.
– Вопросы здесь задаем мы!  – строго заявила Мария. – Нам нужны журналы успеваемости тех групп, в  которых вел Муравский.

Началась кропотливая работа. Сопромат – предмет трудный, инженерная графика тоже не легкий. Немудрено, что слабых учеников оказалось много, не меньше двух третей. Любой из них мог бы прийти к Муравскому за зачетом. Студентов опрашивали на переменах. Коричневые ботинки носил чуть ли не каждый пятый. Попадались также желто-коричневые, красно-коричневые и другие тона. Правда, рост владельцев коричневой обуви не соответствовал моим предположениям. Потом пахло от многих, если принюхаться. И от полных и от худых. Серых свитеров вообще множество: однотонные, с рисунками, с ромбиками, с полосками. Решили уделить основное внимание студентам в коричневых ботинках и черных брюках, ведь один и тот же свитер вряд ли носят неделями, но мы не исключали и такую возможность.

Мария покинула техникум по служебным делам в час, а меня срочно вызвали по рации спустя двадцать минут после ее ухода. Ездила к двум покойникам, по пути выписала протокол на продавщицу из павильона. Случайно заметила, как та продала сигареты подростку. Одна Юля оставалась на месте до трех, пока студенты не разошлись по домам. Я вернулась в учительскую вечером и пересняла фотоаппаратом страницы журналов успеваемости. Итог сегодняшнего дня неутешительный – никто ничего не видел и не слышал. Происшествие с Леной случилось по окончании последней пары, и никто не знал, что происходило в тот момент в классе Муравского. Студенты после звонка не задерживались и, обгоняя друг друга, летели в раздевалку – никому ведь не хочется стоять в очереди.

– Ну как? Нашли свидетеля? – принялась расспрашивать Лена, когда я вернулась домой.
– Ноль. Абсолютный ноль. Завтра еще проверять поедем. Мы не можем там весь день находиться. Основную работу с нас никто не снимал. Сделай доброе дело – подключи фотоаппарат к компьютеру и создай таблицу в «Экселе». Курс, группа, фамилия. Занеси троечников и двоечников туда. Сумеешь? Справишься без моей помощи?
Ее глаза широко раскрылись, выражая крайнюю досаду и изумление. Казалось, они говорили: «Думаешь, я тупая идиотка?»
– Не беспокойся, вполне справлюсь, – ответила Лена.
– Мне надо немного отдохнуть, посплю ровно полчасика, а потом обязательно разбуди меня.
Я принесла кошку, положила под бочок и сразу выключилась. Через полтора часа Лена меня подняла. Проснулась я вся разбитая. Минут пять сидела на кровати, качаясь из стороны в сторону, потом головокружение прекратилось, и я с трудом встала.
– Извини, я не хотела тебя будить, ты так сладко спала, – виновато сказала Лена.
– Я попросила через полчаса, значит, полчаса и не больше. Как сомнамбула буду теперь ходить и ночью не усну, – беззлобно отчитала я. – Ты выполнила мою просьбу?
– Конечно, сейчас покажу.
Я села за компьютер и критически осмотрела Ленину работу. Никаких замечаний у меня не возникло. В комнату зашла мама и позвала нас ужинать. Я ела вяло, разговаривать не хотелось. Зато мама не нашла лучшей темы, чем мое детство, и теперь с энтузиазмом рассказывала Лене, каким ужасным ребенком я была. Та слушала с нескрываемым интересом и без конца поглядывала в мою сторону.
– Лиле в школу с утра, а я добудиться ее не могу, – жаловалась мама. – Потом выяснила – она, вместо того чтобы спать, по ночам с фонариком книжки читает.
– И я маленькая по ночам читала, – улыбнулась Лена.
– Все дети так поступают, которые любят читать, что тут удивительного? – проворчала я.
От времен моего далекого детства мама плавно перешла к тому периоду, когда я подружилась с Таней Валеевой. Мне это не понравилось, и я сделала замечание:
– Мам, зачем ты рассказываешь Лене про человека, о котором она совсем ничего не знает? Не надо, пожалуйста.
– А что тут плохого? – ответила она, обиженно поджав губы, но спорить со мной не стала. Помолчав немного, спросила: – Танечка пишет тебе?
– Когда ей писать? У нее ребенок маленький.
– Да, вот Таня – молодец, всегда жила по правилам. После школы уехала в Томск, окончила там медицинский институт, вышла замуж, родила ребеночка…
Что последует дальше, я знала как дважды два. Издав скулящий возглас, похожий на визг раненой волчицы, я отпихнула от себя тарелку и ушла в комнату.
– Вот видишь, Лена, как она с матерью разговаривает? – успела я услышать жалобу за спиной.
По поводу Тани я маме соврала. Общение в виртуальных сетях с подругой стихло вовсе не из-за занятости с ребенком. Просто когда он появился, я почувствовала, что мы начали отдаляться друг от друга. Все ее личное пространство заполнил только он, ни о чем другом она больше не говорила. Личная страничка в «Одноклассниках» пестрела бесконечными фотографиями малыша с идиотскими подписями: «мы пописали», «мы покакали», «мы кашей испачкались». Для меня подобное словно из другого мира, который моя мама называет «счастье материнства», произнося эти слова с придыханием.
Ночью я долго не могла заснуть. Без конца ворочалась и укладывала кошку рядом, но она мурлыкала довольно громко, пришлось прогнать. Лена тоже не спала. Весь день ходила из угла в угол, не зная чем себя занять. Вдобавок выспалась после обеда.
– Лиль, расскажи мне о тайном обществе, в котором ты состоишь. Чем вы занимаетесь? – спросила она.
– Нет никакого общества, сказали же – Юля пошутила.
– Ладно, не хочешь говорить – твое дело, – пробурчала она, как мне показалось, обиженно. – По вам же видно –  вы связаны какой-то тайной.
– Что ты выдумываешь? Где видно? Дружбой, только и всего.
– Вруша, – тихо-тихо прошептала она по-детски, но я услышала и улыбнулась в темноте.

На следующий день в техникум я поехала одна, Мария обещала туда подойти попозже. Завтра истекает трехдневный срок задержания для Муравского. Прокуратура не дала согласие на его содержание в камере, но Филатову удалось уговорить прокурора на домашний арест подозреваемого. Не хватало еще преподавателю оказывать на кого-нибудь давление. Характеристику Лены я получила, но ничего интересного в ней увидела. Характер ровный, спокойный, учится чуть выше среднего, необщительная, в общественной жизни не участвует, замечаний не имеет. Зато Дмитрий Валерьевич блистал во всей красе: пунктуальность, деликатность в общении со студентами, уважение коллектива. Узнала, что ему сорок четыре года, и он отличается требовательностью к себе. Прилагался также список известных выпускников, учившихся у него. Как будто он лично растил их с самого рождения. Кульчицкий расстарался изо всех сил, осталось только нимб прицепить над головой Муравского.

На большой перемене студенты высыпали в коридор и сновали из одних кабинетов в другие. Здание сразу наполнилось разноголосым шумом. Я фланировала по учебному заведению и рассматривала ботинки у всех, кто попадался на глаза. Прогуливающийся по техникуму полицейский – явление аномальное и чужеродное. Ученики оборачивались на меня, поглядывали с интересом и перешептывались. Я ощущала себя хищной птицей-буревестником, прилетевшей в колонию королевских пингвинов, чтобы сцапать зазевавшегося птенца. Стоп – вот она, добыча! Очередной «коричневоботиночник» склонился над подоконником и переписывал что-то из одного конспекта в другой. Я подошла и спросила у парня фамилию и имя. Он отвлекся от своего занятия и представился:
– Коля Максимов.
Я откашлялась и в сотый раз заученно повторила одну и ту же просьбу:
– Николай, попытайтесь вспомнить – четырнадцатого февраля вы не проходили мимо методического кабинета на третьем этаже в то время, когда занятия уже закончились?
– Это в день святого Валентина?
– Да.
Он задумался на секунду, почесал лоб авторучкой,  потом спросил:
– А что там должно было быть?
– Нас интересует парень, который там стоял. Может, это вы и есть?
– Нет, – уверенно заявил он. – Мы в тот день с Танькой Филюшиной немного задержались в аудитории после уроков, а выйдя из нее, спустились по лестнице в левом крыле здания. Методический кабинет находится гораздо дальше. Честно говоря, я не посмотрел в ту сторону. А что случилось?
– Пока неважно. А где я могу найти Таню Филюшину?
Коля повернулся и крикнул студенткам, стоявшим неподалеку:
– Тань! Иди сюда!
От группы отошла симпатичная ярко накрашенная светловолосая девушка и, подойдя ближе, вопросительно уставилась на меня.
– Тут полиция интересуется – стоял ли кто-нибудь после уроков на третьем этаже четырнадцатого февраля? – опередив меня, задал вопрос Коля.
Девушка подняла глаза к потолку, потом опустила и виновато ответила:
– Я не помню. Больше недели прошло.
Она «окала» с таким характерным ярким волжским говором, что я непроизвольно улыбнулась. Наверное, из деревни приехала.
– Попытайтесь, пожалуйста, напрягите память. Это очень важно, – настаивала я.
Таня отрицательно помотала головой.
– Нет, не могу припомнить. Мы шли с Колей по коридору, и я никого не замечала вокруг. Он мне в тот день открытку и заколку красивую подарил, я как раз держала их в руках и разглядывала.
– То есть ничего подозрительного вы не заметили? Нет? Ладно, извините за беспокойство, – я повернулась и хотела идти дальше.
– Постойте! – неожиданно выпалила Татьяна. – Мы когда по лестнице спускались, мимо нас девчонка пронеслась как угорелая.
– Да, точно! – обрадовался Максимов. – Она меня плечом так толканула, что я чуть не скатился по ступенькам.
– Она вам не знакома?
– Да эта мелкая «шушера» летела так быстро, я даже лица не успел разглядеть.
– Одежду успели заметить? Как выглядела? – я раскрыла папку, достала чистый протокол и  ручку, в душе не сомневаясь, что речь идет о Лене.
– …кофта вроде синяя… волосы прямые каштановые, длиной ниже плеч… – описывали Таня с Колей, а я старательно записывала показания.
«Небольшой улов уже есть. Люди запоминают в основном яркие события, а спроси меня с кем вчера в лифте ехала, вряд ли отвечу», – подумала я.

Юля сегодня мне не помогала, она на дежурстве до ночи, а Мария появилась ближе к обеду и сперва поинтересовалась, как у меня идут дела.
– Всего лишь нашла двух свидетелей, видевших пробегавшую мимо них Лену. Продолжим  работать, как договаривались, – ответила я.
– Продолжим, но не изменить ли нам тактику? Время уходит, никто потом не вспомнит, что происходило четырнадцатого числа. Вдобавок в тот день молодежь находилась в праздничной эйфории: сердечки, валентинки, поцелуйчики. Если они и видели что-то на третьем этаже, то скоро в памяти все сотрется окончательно.
– Да, я убедилась: все как один твердят – не помню, не помню… Предлагай, мне ничего в голову не приходит.
– Я пока тоже не знаю. Построить учащихся на линейку и объявить? Нам же придется опрашивать не только третий и четвертый курс. А если студент хотел зачет не по сопромату, а по черчению? Тогда и первый и второй.
– Не надо линейки, – не согласилась я. – Я надеюсь, свидетель сам подойдет, ведь одногруппник скажет другу, зачем мы его вызывали, и он, возможно, проявит гражданскую сознательность.
– Лиленька, ты меня убиваешь! Ты вроде серьезная и умная, но иногда… ждешь, блин, сознательного! Они все уже почти знают, о чем мы спрашиваем! – рассердилась Мария.
– А я верю в это. Помнишь, сколько людей откликнулось и в первый же час кинулись искать Любочку Стрельникову?
– Давно бы кто-нибудь объявился. Ладно, проверяем дальше.
– Ну, может, он стесняется, а как найдем его, сразу расскажет.
В ответ Мария наградила меня своим фирменным убийственным взглядом. Меркушева – образец самообладания и никогда не орет, как я, а смотрит так выразительно, что по спине начинают мурашки бегать.
– Я пойду на третий этаж, а ты не концентрируйся только на парнях, девочек тоже опрашивай, – предупредила она меня.
– Угу… – ответила я.
«Что ж ты, свинья вислобрюхая, наделал?» – мысленно спросила я Муравского. – «Каждый год теперь все эти сердечки и открытки станут очередным напоминанием о том кошмаре, который ты устроил!».

Вдоль широкого коридора шла небольшая группа студентов. В тот миг, когда они поравнялись со мной, от нее отделился накачанный высокий блондин в коричневых ботинках и подошел ко мне. Мое сердце гулко застучало, а внутренний голос произнес со злорадством: «Ну, наконец-то! Зря ты, Маша, так плохо о людях думаешь».
– Здравствуйте, – обратился он. – Можно вопрос?
– Здравствуйте, можно, – ответила я хрипло, а в горле мигом пересохло. Наверное, в тот момент я вся светилась от радости, словно мне выпал невиданный по размерам выигрыш.
– Вчера с вами была девушка-полицейский Юля Самойлова. Я разговаривал с ней, и мне хотелось узнать – сегодня она появится здесь?
– Нет, но если вы хотите рассказать правду, я могу вас выслушать.
– Какую правду? – недоуменно наморщился парень.
– Вы ведь четырнадцатого февраля после занятий стояли у дверей методического кабинета на третьем этаже?
– Нет, я там не стоял. Меня Самойлова вчера спрашивала. Скажите, а когда она придет?
–  Зачем она вам?
– Я в секции дзюдо занимаюсь, много наслышан о нашей бывшей чемпионке области. Специально фотографию ее распечатал, хотел автограф попросить. Было бы здорово.
– Завтра появится, – вздохнула я.
– Спасибо, – поблагодарил он и бросился догонять своих товарищей.
«Счастливая ты, Юлька, автографы у тебя иногда просят», – подумала я и направилась к лестнице на второй этаж.

Вскоре позвонил Филатов. Ему явно не терпелось узнать о предварительных результатах.
– Чем похвастаешься, Лиля? Много накопали? – спросил он.
– Немного, но главного свидетеля еще не нашли, – ответила я не очень бодро.
– Блин, для меня самое важное – именно он. Черт тебя побери, Касаткина, я как чувствовал – побегаешь еще немного, и придется подавать ходатайство о приостановке дела. Мало того, Муравский грозится накатать «заяву» в суд за клевету и еще компенсацию потребует за моральный ущерб. Он на допросах ведет себя настолько уверенно, словно ему нечего опасаться. Не прислушалась к советам умных людей и влетела ты со своей «правильностью» по самое не хочу. Дождешься, что придется Трофимчук принародно перед ним извиниться.
– Мы только начали, Сергей. Почему у тебя такой упаднический настрой?
– Я не верю, что у вас получится. Воспитывай сестренку как положено, чтоб в следующий раз сразу к тебе мчалась со всех ног.
– Спасибо за теплые слова и пошел ты куда-нибудь подальше! – рассердилась я и нажала кнопку отбоя. 
«Долбанный Филатов! Вместо того чтобы поддержать, всякую чушь несет по телефону!» – раздраженно подумала я.

Студенты, в основном первокурсники, вели себя так, словно еще находились в школе. Вовсю горланили и носились по коридору. Старенькая уборщица без конца жаловалась преподавателям на то, что ученики бросают алюминиевые банки из-под напитков в туалет, и ей приходится выковыривать их из забитого толчка. Мало того, еще и стеклянные бутылки там же разбивают, из-за них она порезалась. Сплошной дурдом, а ведь это – ТЕХНИКУМ! Один раз я не выдержала, схватила за руку малолетку лет пятнадцати, который пинал высокую полноватую девочку и орал: «Груня – страшная дура! Груша – толстая дылда!». Привела его в кабинет, где мы работали между переменами. Мария с ним побеседовала очень жестко и велела прийти в наш опорный пункт с родителями. Она умеет доходчиво объяснить и если надо приструнить подростка. Напустит на свое красивое лицо маску строгости, сдвинет зловеще черные брови, и начнет описывать, что ожидает хулигана при постановке на учет. Паренек струхнул и старательно давил крокодиловы слезы, чтобы его пожалели.
– За что ты ее пинал? – попыталась выяснить я, хотя знала – ни за что.
– Она страшная и толстая, ее все пинают, – насупившись, ответил он.
– А если бы у тебя глаз косил, и тебя бы дразнили «косым» да били ногами, понравилось бы?
Он ничего не ответил и сидел, опустив голову.
«Из тебя вырастет настоящий мудак», – хотела я сказать, но поскольку это непедагогично, то просто пригрозила: – Еще раз увижу подобное – тебе несдобровать. Можешь идти!
Он с облегчением вскочил, а когда закрывал дверь, я успела заметить у него счастливую улыбку. Поздно уже воспитывать в нем чувство сострадания.
«Нужно было ту девушку привести сюда в кабинет и заставить его извиниться перед ней», – подумала я.

Теперь я смотрю на творящийся в учебном заведении бардак глазами повзрослевшего человека и со стороны, а если разобраться – в годы моей учебы в колледже происходило то же самое.
Я не сообщила Маше о звонке Филатова, не хватало и ей заразиться хандрой. Мы продолжали терпеливо опрашивать учеников. Просмотрели множество зачеток. Никто четырнадцатого февраля к Муравскому не обращался…

Трое суток истекли. Муравского выпустили из камеры и отправили под домашний арест. Несмотря на запрет свободного передвижения, возможно, он надумает разыскивать Трофимчук. Телефон ее находился в бардачке автомобиля, и я постоянно проверяла его. Но ничего не было, кроме нескольких звонков от какой-то Жени. Своей матери она звонила с другого мобильника, любезно предоставленного мной. А Муравский, после того как в дело вмешалась полиция,  вряд ли попытается наладить контакт с Трофимчук.

После технаря я поехала проверять психических больных, числящихся в паспорте моего участка, а вечером вернулась в опорный пункт подготовить отчеты командиру службы участковых. Зазвонил сотовый. Не подозревая ничего плохого, я взяла трубку и прижала ее к уху плечом, продолжая при этом набирать текст.
– Да, мам, – произнесла я будничным тоном.
– Срочно домой! – с надрывом крикнула она и отключилась.
Я поняла: произошло что-то очень нехорошее, если даже не сказать – трагическое. Схватила одежду в руки, попросила Данилова выключить мой компьютер и вылетела из кабинета. Мчалась на машине по скользкой снежной дороге как сумасшедшая. Мерещилось, что Лену убил Муравский, а мама зашла в квартиру, увидела… и сразу мне позвонила. Я бросила машину у тротуара, на бегу заскочила в подъезд. Лифт в нашем доме работал медленно, и я, перепрыгивая через две ступеньки, побежала по лестнице на шестой этаж. Дверь моей квартиры оказалась незапертой, и я буквально влетела внутрь.
Мама сидела с Леной на диване и обнимала ее двумя руками, крепко прижимая к себе. Лена, закрыв лицо ладонями, навзрыд ревела, с ней явно приключилась истерика.
– Что случилось? – еле выговорила я, задыхаясь от быстрого бега. В душе немного полегчало, ведь девушка жива и никто ее не убил.
– Они всё узнали! – выкрикнула Лена.
– Кто они?!
– Все!
По словам мамы, Лена пользовалась компьютером и зашла в Интернете куда-то там, непонятно куда (мама плохо в этом разбирается). А там местные городские сплетники обсуждали, как некую студентку прямо в техникуме изнасиловал преподаватель. Комментарии разные – от сочувствующих до откровенно ехидных и издевательских. Ругать сейчас Лену за то, что зашла в социальные сети, пожалуй,  бессмысленно. Шила в мешке не утаишь.
– Леночка, милая,  все будет хорошо… вся эта мерзость скоро закончится… люди почешут языки и заткнутся! Ни в чем себя не вини – виноват один Муравский! Пойми одно – он должен быть наказан!  – успокаивала я, как могла. – Интернет-болтунам наплевать на то, что с тобой произошло. Они забудут о тебе, как только закроют страничку. Для них не имеет значения, кто еще что написал. Главное успеть выплеснуть свою гадость и радоваться. Спросить их через неделю, что за отзыв они оставляли, так и не вспомнят.

Я провела самый ужасный вечер за последний год. Меня терзала злость: на себя, на весь мир и на людей, пишущих омерзительные комментарии. Я давно взяла за привычку никогда не читать их под подобными постами. Один раз открыла, пробежалась глазами и почувствовала, будто меня выкупали в едком дерьме. Я прекрасно понимала, что девушка испытала, когда увидела всю эту грязь, связанную со своим именем. Хорошо в тот момент дома находилась мама, неизвестно чем бы история закончилась, окажись Лена в эти минуты одна.

Она лежала на моей кровати, поджав колени и отвернувшись к стенке. Периодически начинала всхлипывать, а мы с мамой не знали, как ее успокоить. Я сидела рядом и поглаживала ее по плечу. Мама иногда вздыхала и качала головой. Потом она тихо исчезла и так же беззвучно появилась. В аптеку, оказывается, ходила. Купила там успокаивающие капли. Накапала лекарство в рюмочку с водой и поила Лену каждые полчаса. Комнату наводнил запах полыни, пустырника и других лечебных трав. От ужина Лена отказалась, но ближе к ночи немного пришла в себя.
– Леночка, ну хочешь я приму тебя в наше тайное общество полноправным членом? – в отчаянии сказала я, надеясь вернуть ей душевное равновесие.
Она повернулась, вытерла нос платком, глубоко выдохнула и произнесла:
–Я же говорила – оно существует, а ты – нет, не выдумывай… а что за общество?
– Иди, умой лицо пока холодной водой, а потом я тебе все покажу и расскажу.
Лена ушла в ванную, а я устроилась поудобнее на полу, вытянула ноги и принялась рыться в нижнем ящике стола.
– Я пришла, а чего ты ищешь? – послышалось за моей спиной.
Наконец я отыскала среди бумаг несколько глянцевых открыток с пятью девочками в матросках и протянула Лене.
– Вот это и есть наше тайное общество, – на полном серьезе сказала я.
– Ты издеваешься надо мной, Лиля?! – ее карие глаза вспыхнули негодованием, затем сузились. Явно не на шутку обиделась.
–  Отнюдь, ты видела этот мультик? – ответила я тем же серьезным тоном.
– «Сейлор-Мун» не мультик, а аниме!
– Когда я была маленькой, то не различала разницу. Смотри, Лен – это Юля. Правда, чем-то похожа? Такая крепенькая… А вот Меркурий – Меркушева Мария. Смотри, какие у нее сапожки классные. А волосики, волосики… ну вылитая Маша. А здесь я посередине – за главную. Не знаю, может мне осветлить волосы для большего сходства? Я, между прочим, даже кошку свою Муней назвала. Ты, Лен, можешь быть Марсом или по-другому Рэй Хино. Венерой нельзя – имя занято, – рассказывала я с воодушевлением, показывая пальцем на героинь японского мультфильма.
– Лиля, ты дитё? – удивленно спросила она, наклонившись ко мне.  – Валентина Семеновна говорила, что у тебя странности есть.
– У всех они есть и все мы родом из детства… – вздохнула я и хотела убрать дорогие моему сердцу картинки обратно.
– Дай-ка сюда открытки, я еще раз посмотрю. А Юля и Мария Владимировна знают про этих Сейлоров?
– Конечно, знают. Ты же помнишь, Юля упоминала о трех девушках и говорила, что их должно быть пять. Иногда, если никого рядом нет, мы в шутку называем друг друга японскими именами. Идея создать тайное общество принадлежала мне, я хотела, чтобы существовала группа воинственных и отчаянных девушек, которые бы помогали попавшим в беду женщинам. Когда мы возвращаемся после работы домой и снимаем форму, то превращаемся в самих себя. А утром мы облачаемся в волшебные доспехи и опять становимся воинами.
Лена уже улыбалась и переводила взгляд то на меня, то на картинки. Глаза еще, правда, красные, а улыбка очень грустная, но меня радовало, что к Лене возвращается нормальное расположение духа.
– Я помню, ты один раз говорила про волшебную форму. А почему Венера занята?
– Есть одна девочка… она маленькая совсем, семь лет. С нее все это началось, потому имя Венера принадлежит ей.
– А что за девочка? Кто она и откуда?
– Она сейчас в детском интернате.
– В интернате? А как она там оказалась? – расстроилась Лена.
Мне пришлось рассказать подробную историю про самый первый рабочий день на участке. Как я познакомилась с замечательной маленькой девочкой, и как она с восторгом расписывала свои впечатления от просмотренных мультфильмов.
– … Лен, ты не представляешь, как Венерочка похожа на меня в ее возрасте! До сих пор не могу о ней забыть. Если у меня когда-нибудь родится дочка, пусть она растет такой же умницей, как эта девчушка…
Дослушав до конца, Лена задумалась на минуту, потом поинтересовалась:
– Если она так глубоко запала тебе в душу, то почему тогда ты ни разу не съездила к ней в гости?
– Мне будет больно. С того дня как ее забрали от матери, меня не покидает ощущение, что я виновата перед ней, – грустно ответила я.
– Мне тоже так показалось, – согласилась Лена и села на пол рядом со мной.– Разыщи ее адрес. Я съезжу туда, спрошу, о чем она больше всего мечтает и обязательно куплю ей подарок.
– Давай так и сделаем, – кивнула я.
Лена взяла мою руку, подержала, посмотрела мне в глаза и неожиданно крепко обняла меня за шею.
– Ты очень хорошая… – произнесла она шепотом.

продолжение следует

Когда Малёк работал преподавателем в школе милиции, ему, как и другим преподам нужно было раз в месяц ходить в наряд в дежурную часть ВУЗа. В его обязанности входило управлять нарядом, контролировать приём звонков, сообщений по рации и телетайпу (есть такая штука, Карл). Дежурка - это помещение внешние стенки которого сделаны из стекла.

И вот как-то в дежурной части сломалась дверь, заело замок и она не открывалась. Было принято решение удалить один стеклянный пролёт рядом с дверью. Ремонт двери затянулся и все попривыкли шастать туда-сюда через этот проём. Летним вечером Малёк заступил в наряд, гоголем зашёл в дежурную часть, выстроил наряд курсантов и провёл подробный инструктаж о соблюдении устава караульной службы. Он любил «строить» подчиненных, как никак целый старший лейтенант. После инструктажа Малёк оставил за себя заместителя, надел чёрную кожаную куртку, модные тёмные очки и укатил в ночной клуб.

Пока Малёк плясал и пил текилу, в дежурку пришёл слесарь, от которого пахло менее дорогим напитком, сделал дверь и вставил стекло обратно в проём. И вот представьте: глубокая тёмная ночь, свет в дежурке притушили, все дрыхнут, один у пульта с телефонами, двое в караульном помещении, остальные на стульях, откинувшись назад и вытянув ноги. И лишь радиостанция шуршит ночными переговорами патрулей.

Из темноты появляется Малёк в чёрной куртке и тёмных очках, он идёт к дежурной части пошатываясь, с намерением всех напугать. Со стороны пьяный Малёк выглядит, как нелепая пародия на Терминатора в пропорции один к трём. Он устремляется к проёму, не зная, что там стекло.

Тень киборга падает на стол, просыпается один из курсантов, видя внука Шварценеггера, он хочет что-то крикнуть, но удаётся только беззвучно прошамкать «Нееееет!» Малёк вошёл в стекло, как жидкий терминатор проходит через стену, только с жутким звоном и стеклянными брызгами. Кто-то упал со стула, кто-то уронил автомат, а самый маленький закричал «Мама!». Малёк стоял в центре дежурки, он был пьян и улыбался, стряхивая с куртки осколки стекла. Глядя на немых и местами седых курсантов, Малёк произнёс - I'll be back

— А вы сдавали анализ на болезнь Дюшенна хоть раз? — спрашивает у меня невролог и как-то странно кривит губы.
Мой пятилетний сын стоит в одних трусах посреди кабинета. Ему холодно и страшно.
— Никогда не сдавали, — отвечаю я виновато. Я знаю про синдром Дауна, аутизм, ДЦП, детские инсульты и онкологию, про Дюшенна я не знаю ничего.

Мы встали в 5 утра, чтобы успеть на приём в областную больницу. Просто провериться. У нас целый набор жалоб: сын до сих пор писается, а ещё ходит медленно, спотыкается, периодически мучает наших кошек и часто истерит. Но ведь это не страшно...

Я рассказываю строгому врачу нашу историю. Как были у платного невролога и ортопеда. Про плоскостопие и гиперпластичность, про спина бифида в лёгкой форме, которую нашли на УЗИ и недержание по этой причине. Она меня не слушает совсем.
Кладёт Пашку на кушетку. Щупает.
— Давно у него это с глазами?
Я не понимаю про какие глаза она говорит. Переспрашиваю.
— Да, сами посмотрите, у него косоглазие! — раздражённо говорит врач.
Я иду к кушетке, смотрю на сына из-за спины врача. Глаза, как глаза.
— Надо приехать на приём в областную, чтобы заметить, что с глазами ребёнка что-то не так? — язвительно говорит невролог.
— У него всё хорошо с глазами, — отвечаю я. — Вы почему так говорите со мной? Я по-вашему слепая?
— Оговаривается ещё!
Потом она сажает сына на пол и просит подняться. Что-то пишет.
— Вот вам направление. Срочно бегите в процедурный. Кровь сдадите, с результатом ко мне. Только быстрее, у меня рабочий день скоро закончится.

В процедурном перерыв. Сидим с мужем и сыном на скамейке в больничном дворике под клёнами и ждём. Никогда не видела таких огромных кленовых листьев. Они под ногами и над головой, жёлтые, резные. Красиво. Я уже погуглила диагноз, и у меня мелко дрожат руки. Сын хочет сесть ко мне на колени, а я не могу оторваться от телефона.

Кровь сдали. Я с пробиркой бегу по больничным лабиринтам, взбираюсь по лестнице, блуждаю по коридору. Мне надо успеть, ведь до конца рабочего дня невролога всего час.

Потом мы сидим у кабинета врача, ждём когда анализ будет готов и его принесут. Время тянется медленно, невыносимо медленно. Сердце колотится. Нет, это ошибка какая-то. Мы же просто приехали на консультацию. Подруга пишет: «Не накручивай себя». Муж говорит: «Ой, ты вечно паникуешь». А я... Я пытаюсь представить, что это страшный сон. Сейчас, как обычно, проснусь, мы счастливые все вместе будем завтракать и я скажу: «Прикиньте, какая хрень мне приснилась».

Не выдерживаю и сама бегу в лабораторию. Снова коридоры, лабиринты и лестница. Мне говорят подождите, мы переделываем. И упрекают за то, что ребёнок поел. Время три часа дня. Ещё бы он не поел.

Я хожу туда-сюда по коридору. Я не могу остановиться. Я боюсь, что невролог уйдёт домой. Я боюсь, что результат плохой. Когда мне вынесут бумажку, я всё пойму по выражению лица лаборантки. «Цифры шкалят. Всё плохо», — бросит она и скроется за дверьми лаборатории.

Я сижу на металлической скамейке. Мне нечем дышать. КФК у сына 6700, при норме 200. Это миодистрофия Дюшенна.

— Ну, а где вы были раньше? Как можно было до такого дотянуть? — спрашивает врач, посмотрев анализ. Я не могу дышать, а слёзы текут по щекам, затекают в рот, скатываются по шее.
— Ну вот мы же приехали.
— Вы по другому поводу приехали. Вот написано в направлении: энурез. Дюшенн видно лет с двух. Вы где были?

Я думаю о статьях, что прочитала в интернете. Что такие дети живут максимум до 20 лет, а в 12 садятся в коляску. У них атрофируются мышцы. Сначала ноги, потом руки, потом лёгкие и сердце. Лечения нет. Мне всё ещё кажется, что это дурной сон.
— Мама! Что вы тут мне плачете? — голос врача вырывает меня из морока.
«Какая я ей, к чёрту, мама? — думаю я, но мне становится стыдно за слёзы. Надо же держать себя в руках. Плакать неприлично. Где-то в глубине души я подмечаю, что так быть не должно. Не так сообщают такой диагноз. Не такими словами, не с такими интонациями, но эта мысль тонет в пучине густого, чёрного страха. И я тону.
— Госпитализироваться будете? — спрашивает невролог. — Завтра к 12.00 чтобы были. Выписка по прививкам обязательно. Ваша, и ребёнка.
— Но мы не успеем, — возвращаюсь я к реальности.
— Что-нибудь придумаете, — бросает мне доктор.

Я выхожу из кабинета, утыкаюсь мужу в грудь и в голос рыдаю. Я боль. Я целиком состою из боли. На нас все смотрят. Я кричу в толстый серый свитер: «У нас Дюшенн», а сын дёргает меня за руку и спрашивает, когда мы уже поедем домой...