Авторские истории

Он появился в моей жизни совершенно случайно. Нашёл я его в коробке из-под обуви на помойке возле соседнего дома. Он тоненько скулил, и я сначала подумал, что это котёнок. Островский район у нас в городе — самый маргинальный. Всякое выбрасывали. Да и хорошо, если в помойку. Тем утром я выбрасывал мусор и нечаянно уронил в контейнер свои часы. Браслет расстегнулся, и я полез за ними на самое дно. А он там. Пищал, скулил, плакал — не знаю, как лучше описать эти звуки, но я не смог подавить в себе жалость и любопытство. Забавно, конечно, вышло. Я открыл коробку, а там кокон из тряпок. Слышу: пищит. Ну я и отнёс его к себе домой. Всё равно один жил. Никого у меня не было. Распаковал я кокон, а там — он. Маленький, розовый, глаза большие и чёрные. Рот до ушей. Да чего там, не было у него ушей. Маленькое вытянутое тельце и короткие лапки. Голенький. Как говорится, в чём мать родила.

До сих пор гадаю: что же это за мать его родила?

Первым моим желанием было выбросить его обратно в мусорный бак, настолько он показался гадким. Но я сдержался. Не знаю, почему. Испугался, наверное. Из кого бы он ни выпал, а всё ж это был новорождённый. Мне было некогда над ним охать: ему требовалось питание, и я немедленно побежал за молоком в магазин.

Вру. Я, конечно, переживал. У нас на районе таких мамочек после девяти — возле каждого магазина: «Мужчина, на сигареты не хватает, подбросьте полтинник». И стоит, трясётся, бланш под глазом левой рукой прикрывает. Ненавижу таких. За бутылку всю себя готовы отдать. Островский район — издревле чемпион по количеству разливаек на квадратный километр точечной жилой застройки. Раньше-то заводы работали, трудовая общественность употребляла строго перед сменой и сразу после, а в нынешние времена многих посокращали, производство пришло в упадок. Вот и пьют в надежде на перемены к лучшему.

Сам-то я женским обществом десять лет не интересовался. С тех пор, как получил инвалидность. И пенсию. И с того самого момента, как от меня сбежала жена. С настоящим мужчиной ей жить хотелось, а не с огрызком. Первые годы я расстраивался, винил себя и ту секунду, когда неудачно наступил на мину. Отдавал долг своей Родине, а после больницы не смог отдавать долг дорогой жене. К чему все эти клятвы и обещания? В горе и в радости? Никто не хочет жить в горе. Застрелился бы, но, опять же, у меня было достаточно времени всё обдумать и взвесить. Раз я выжил тогда, значит, это кому-нибудь нужно. Вот я и жил себе тихонечко. Еда, лекарства, коммунальные расходы, прогулки в лес и походы в библиотеку. Пытался переключиться на стандартные мужские развлечения: охота, рыбалка, ягоды и грибы. Планировал купить старую дачу, отремонтировать и жить там каждое лето. Правда, с моей-то пенсией… Это как на ракету до Марса накопить. Даже Илон Маск не накопил, куда уж там мне, искалеченному инвалиду.

Купил я молока, детскую смесь, на сколько денег хватило, и, прибежав домой, принялся кормить бедолагу. В первые дни я его, как щенка, вскармливал через пипетку. Ел он хорошо, иногда срыгивал. С одинаковым удовольствием пил молоко и смесь, но я тогда, честно говоря, не надеялся, что он выживет. Для меня это скорее был акт вынужденного милосердия. Я ждал, когда он умрёт. Такие мутанты не выживают. Дурная наследственность. Расплата за грехи шелудивых родителей. Три дня прошло, а он так и не умер.

Наоборот, несколько окреп и даже стал тянуть ко мне ручки, когда я склонялся над ним с пипеткой. Поселил я его в старой корзине, с которой ходил по грибы. Он всё равно не жаловался. После еды он обычно спал или довольно попискивал. Самое странное — он совершенно не испражнялся. Вместо этого выделял липкую слизь. Мне приходилось мыть его несколько раз в день. Меня это немного пугало. Жопа есть, а не какает. Половые органы как у человека.

И я всё сомневался. Металась душа: отнести его в больницу или в полицию? Куда таких обычно сдают?

С обеими службами у нас в городе в последние годы случилась оптимизация. Говорили, что это делалось с целью увеличения эффективности, а на деле получилось как обычно. Скажем, дворника зарезали наркоманы за то, что он мешал им искать закладки, так тело лежало во дворе три дня, и за ним так никто и не приехал. Соседям пришлось самостоятельно засунуть труп во всё тот же мусорный контейнер, и только тогда коммунальщики соизволили увезти его на свалку.

А после того, как кончились местные дворники, начали нанимать таджиков. Новые дворники предпочитали ходить группами, чтобы в случае чего было удобнее отбиваться. Да и то сказать, такое себе решение. Днём они дворники, а ночью на улицу лучше не выходить. Ограбят и изнасилуют. Зато утром в Островском районе — тишь да благодать. Все эти маргинальные и антисоциальные хищники отдыхают. Давно бы отсюда уехал, только квартиру на Островском хрен продашь. Сказывается репутация и общий благополучный уровень местной жизни.

Моя соседка по тамбуру — глухая бабушка. Напротив жили сектанты, обожавшие Кришну и барабаны. Сверху жили цыгане, а снизу — алкаши. Самая обычная девятиэтажка в Островском районе. Никто никогда не жаловался на шум, а уж на писки моего найдёныша — и подавно.

За неделю он окреп окончательно и даже стал вертеть головой. Я выносил его на лоджию — подышать свежим воздухом. Не на улицу же его нести. Детям нужен свежий воздух, игрушки, памперсы. Раздобыл старую детскую коляску и санки. Кое-что из детской одежды выменял у соседей-алкашей, а у одного старика в гаражном массиве за бутылку — целый мешок игрушек.

Памперсы ему было носить бессмысленно. Он выделял слизь. Я мог только строить догадки по поводу его мутации. Это какое существо в природе так делает? Улитка? Но он теплокровный.

Потом я посмотрел по телевизору документальный фильм про инопланетянина Алёшеньку, найденного при похожих обстоятельствах. Мутант ли, инопланетянин, оживший выкидыш алкоголички со стажем, но в одном я определился точно — мне тоже нужно было дать имя найдёнышу.

Я назвал его Сашенька. Вроде как в честь почившего кыштымского карлика

Поначалу я предполагал, что он проживёт около месяца, а потом благополучно скончается, но этого не происходило. Сашенька и не думал умирать. Напротив, он проявлял всё больше активности и жизнелюбия. Через месяц он уже не помещался в корзине и мне пришлось соорудить для него детскую кроватку. Я пытался следить за его здоровьем, однако он не болел. Градусник показывал тридцать шесть и пять стабильно, сколько бы я не мерил. А кроватку Сашенька не оценил и к исходу второго месяца перебрался на потолок.

Да. Всё именно так и было. Вернулся я как-то домой с покупками, а он в зале по потолку ползает. Еле его снял. Больше испугался за него, чем за саму ситуацию в целом. Ситуация-то была аномальная. Стал его отмывать от побелки, а у него по всему телу присоски розовые. Как у осьминога.

Я в ужасе, а он улыбается. Я его мочалкой тру, а он смеётся. Удивительный такой Сашенька. Я ему тогда ещё в сердцах прозвище дал — Гусеничка. Домой приходишь и по липкому следу на линолеуме или на обоях определяешь, где он прополз. Забавно было.

После такого я о том, чтобы его сдать в детдом, и подумать боялся. Его же врачам отдадут, эскулапам, а те его на органы распатронят. Опять же можно вспомнить судьбу Алёшеньки.

Сашенька лихо ползал по стенам и потолку. Хрустальная люстра с висюльками стала его любимой игрушкой. Он был готов часами сидеть на потолке возле неё и эти висюльки облизывать. А ночью он перебирался к моей кровати и засыпал над моей головой. Я понемногу привык к его странностям и по утрам по его слюням и слизи, стекающей мне на лицо, определял, что он проголодался и его пора покормить.

Кормить. Сашенька был хоть и маленький, а ел как взрослый здоровый мужик. Куда только что девалось? За три месяца он набрал почти десять килограмм чистого веса. Его прожорливость очень сильно ударила по моему и без того скудному бюджету. Я отчаянно пытался найти выход. Устроиться на работу? Куда? С кем оставить ребёнка? Занять у соседки? А что дальше? Долги отдавать надо. Продать?

Я собрал кое-какое барахло и отнёс в ломбард, где надо мной только посмеялись. Впрочем, один из продавцов сжалился и предложил две тысячи за часы. Мне было жаль расставаться с ними, но я так привязался к Сашеньке…

Часы эти были наградные, командирские. Сделаны на заказ. Таких у нас в стране, почитай, и не было. Я подавил внутреннюю гордость и сторговался за пять, потому как часы не простые, а с документами. На рубиновых камнях.

Сашенька, умница, сразу углядел, что я вернулся домой без часов. Стал показывать пальцем, агукать. «Всё. Нету игрушки, — отвечал ему я. — Я знаю, что они тебе нравились. Зато ты в ближайшие дни будешь сыт. Это, сынок, куда важнее игрушек».

Сашенька подполз ко мне, ощупал запястье и прижался лысой головой к моей руке.

Потом я взял полиэтиленовую плёнку, которую использовал вместо пелёнок, и, подстелив её себе на колени, посадил Сашеньку. Так мы и сидели весь вечер. Слушали, как орут за окном мартовские алкаши, и пытались смотреть телевизор.

Сынок. Я настолько привязался к своей розовой Гусеничке, что куда там этим часам, плевать мне на них. Какая разница, за что именно меня тогда наградили. Жизнь взял — жизнь дал. Кого я тогда убил? Вражеского генерала? Стоит ли человеческая жизнь наградных часов? Родина сказала, что стоит. Лучше бы мне за него пенсию прибавили. А то ведь когда служил, так нужен был, а как получил пенсию, так сразу всё — отработанный материал. В гости не придут, на праздники не позовут, догнивай, как знаешь.

Сашенька, казалось, понял мою грусть. Он рос очень сообразительным, и постепенно я привык к тем чудесам, что вытворял этот странный найдёныш. Во-первых, он начал ходить в четыре месяца. Для ребёнка это необычайно рано. Во-вторых, Сашенька был силён. Порой я не мог вырвать у него из рук понравившуюся игрушку. Ну как игрушку... Стул, например. Он сломал два крепких стула, пытаясь разобраться, как они устроены. Разломал на части мою электробритву. Не уронил, а именно разломал. Ему было крайне интересно, что же там жужжит. Он гремел сковородками, вытаскивая их из духовки, почти каждый день. Разобрал все выключатели и розетки. И хоть я кричал на него, он взял и назло мне добрался до электрических проводов. В первый раз он погасил всю нашу многоэтажку, всего лишь облизав оголённые провода. Я предупреждал его, угрожал наказанием, и он вроде бы послушал, но, когда я отсутствовал, он снова добрался до электричества. Я возвращался домой и услышал, как в лифте кто-то орёт громким басом и угрожает обосрать кабинку, если ему немедленно не откроют. Сразу слышно — неместный. Потому как лифтёры у нас суровые. Не заплатишь — хрен выпустят.

Я сочувственно посмеялся и зашёл в квартиру, а там Сашенька розетку доламывает. Сначала я думал, что он снова замкнул на себя проводку, и теперь света не жди три дня, пока ещё электрики починят, но ближе к вечеру понял, что обесточен целый район. Весь Островский оказался без электричества. А Сашеньке — хоть бы хны. Даже не взвизгнул. Слышал я про такое, конечно, но чтобы вот собственными глазами... Настоящий уникум.

Но это были далеко не все его шалости. Когда ему исполнилось полгода, Сашенька научился ловить голубей, заманивая их на лоджию. До этого я был уверен, что зубов у него нет. Оказалось, немножко ошибся. Я каждый день проверял, не режутся ли у него зубки и не присутствует ли белый налёт на его синем, как у чау-чау, языке.

Изучив останки съеденного голубя, я понял, что у Сашеньки вырос не один зубик, а по меньшей мере пара десятков. Так схарчить голубя вместе с костями и крыльями мог только необычайно зубастый товарищ. Я велел ему показать ему зубы, и он нехотя меня послушался. Они у него были выдвижные и треугольные, как у акулёнка. Да ещё росли в два ряда. Конечно, такой зернодробилкой не только птицу размолоть можно, но и косточки покрупнее. Впрочем, я отнёсся к его новой мутации с облегчением. Теперь я мог смело переводить его на твёрдую пищу.

Острее всего вставала проблема прогулок на свежем воздухе. В Островском всего несколько детских площадок, остальные давно разобрали на металлолом или застолбили автомобилисты. Пока была зима, мне было проще: укутал его потеплее, в коляске спрятал — и гуляй себе на здоровьичко. Никому не интересно, кто у тебя там в коляске мяукает. Но за зимой всегда приходит весна, и Сашенька встал на ножки. Я пребывал в растерянности. Как мне его социализировать? Как сделать так, чтобы он не выделялся среди других малолетних?

Мне пришлось на время исключить прогулки из расписания, и от этого Сашенька сильно расстраивался. Он частенько торчал у окон, завидовал голубям и утешался ими. Вру. Он не только голубями закусывал, вороны и чайки тоже попадались в его ловушки, но всё равно он скучал и хотел на волю. Туда где бесились маленькие детишки под неусыпным надзором взрослых.

Я продержал его взаперти почти месяц. Я объяснял ему, как мог, что я ищу способ. Вот если бы он выглядел так же, как карапузы в песочнице, то проблем бы не было. А так... На улице слишком опасно.

Сашенька слушал меня очень внимательно. И вот однажды утром меня разбудил нормальный ребёнок. Ну я-то его, конечно, сразу узнал. Сашенька здорово изменился внешне и всего только за одну ночь, но это был он. Нет, у него по-прежнему была лысая, как бильярдный шар, головёнка, но на ней выросли уши и нос. Носа раньше совсем не имелось, одни носовые отверстия.

Он сбросил старую кожу, словно чулок. Я нашёл ошмётки на кухне возле мусорного ведра. Сашенька очень сообразительный. Теперь он не выделял слизь и ходил на горшок, как и положено маленькому ребёнку. Правда, слово «маленький» к нему применять стало сложно. Сашеньке не было и года, а он умел ходить, бегать и даже прыгать. Он не говорил, но издавал различные звуки. С их помощью он мог принести нужный предмет и выразить своё личное мнение. Я постоянно с ним занимался и давно обратил внимание, что сказки ему нравятся меньше, чем передачи о мире дикой природы. Сашенька с удовольствием перенимал методы охоты диких хищников.

Тут не только в голубях дело. К Сашеньке не приставала никакая зараза. Человеческими болезнями он не болел, глистов у него тоже не было. Весил он уже двенадцать килограмм, и я на радостях впервые вывез его на природу. Половить рыбу.

Ловить с удочки ему не понравилось. Он ещё дома от скуки погрыз все удилища и проглотил пару крючков вместе с блёснами, отчего мне пришлось покупать новые. Сашенька ходил вокруг меня по бережку, зевал, агукал, а когда понял, что рыбалка — дело небыстрое, отбежал от меня в сторону и принялся ловить своим способом.

Он опускал ручки в воду и как-то хитро подманивал любопытную мелкую рыбёшку. Он поймал и съел несколько уклеек, а когда выловил ерша, укололся и понёс показывать мне свою колючую добычу.

— Ы-ыы!

— Да, Сашенька. Это ёрш.

— Ым!

— Не смог проглотить? Выкинь его, это мелкий и плохой ёршик. Нам нужна рыба покрупнее.

— У-ум!

Сашенька ерша не выбросил. Он прямо в одежде зашёл в холодную воду и погрузился по грудь.

Я потребовал, чтобы он немедленно вышел, иначе простудится. Вода холодная, Сашенька. Вода бо-бо.

А он отрицательно покачал головой и продолжал так стоять минут тридцать. А потом вода вокруг него вспенилась, и я понял, что он там стоял не просто так.

Сашенька приволок на берег здоровенную щуку. Она вертелась и извивалась на берегу, а он стоял рядом и показывал на неё пальцем.

— У-у-у-у!

— Это щука, Сашенька.

— О-о-о.

— Да, она большая. Сегодня сварим уху.

Эта чёртова щука весила столько же, сколько и он. Силища у ребёнка была явно нечеловеческая. А потом он погнался за белкой. Загнал её на дерево, забрался следом и из любопытства отгрыз ей голову. Такое и взрослый мужчина не сделает, а тут дитя, которому не исполнилось ещё и годика.

Сашенька развивался намного быстрее среднестатистического карапуза. Он умело притворялся обычным, когда мы ехали в электричке, вёл себя смирно и отказался есть предложенную конфету от сердобольной старушки, ехавшей с нами рядом.

— Ой, какой мальчик! Сколько тебе годиков? — восторженно сюсюкала она.

Сашенька молча показал ей два пальца.

— Два? Неужели два?

Сашенька взял да и убрал один палец, оставил только средний.

Интересно, это его на детской площадке факи показывать научили? Я никогда при нём не употреблял матерных слов и не показывал ему обидные жесты

А что будет, когда он пойдёт в школу? Вот где для меня был самый настоящий ужас. На Сашеньку у меня не было никаких документов. Как же его социализировать? Как помочь ему приспособиться к жизни в человеческом обществе? Ведь он рос. Развивался и рос. Это была самая большая моя проблема, и решить её я был не в состоянии.

Выход из положения нам с Сашенькой подсказал островский наркобарон Жорик.

Всё началось с того, что Жорик скупил в моём доме несколько квартир на первом этаже, снёс несущие перегородки и устроил кальянную. Но это только снаружи. Через мой подъезд и через соседний, как говорится, с чёрного входа, был открыт круглосуточный магазин, где можно было спокойно купить совершенно другие курительные смеси. Жорик оккупировал первые этажи, и жители оказались на осадном положении.

Моему подъезду повезло меньше всех: тут, на первом, у наркобарона находилась гостевая квартира. Сюда он приводил дорогих гостей и проституток. Кроме того, Жорик за бесценок выкупил пару квартир на втором этаже и пожелал расширить свою жилплощадь. Согласно своим армянским обычаям, он и подъездную дверь с домофоном посчитал личной собственностью. Сменил дверь на другую, более массивную, сделал на первом этаже подъезда ремонт и отключил лифт. А зачем ему лифт? Он же на первом. Мы были поставлены перед неприятным фактом, что теперь нам придётся платить за вход и за выход через эту дверь, а кому не нравится, Жорик милостиво предложил спрыгнуть с балкона.

Внутри подъезда он устроил КПП и пригласил на работу двух племянников, которые с большим удовольствием собирали мзду с каждого проходившего мимо. Попробуй не заплати сто рублей. Забьют до смерти. Сектантов, живших напротив меня, как раз и забили. В профилактических целях. С меня и Сашеньки как с инвалида и ребёнка они брали по пятьдесят рублей. Как они говорили, социальные льготы.

Я попытался предложить Жорику купить у меня квартиру, чтобы благополучно переехать за город, но он назвал мне такую смешную цену, что у меня просто опустились руки. Пришлось смириться.

Поначалу мы выкручивались. Тут пригодились Сашенькины способности. Каждое утро мы ездили за город и ловили рыбу. Эту рыбу я продавал на рынке, пока ко мне не прицепились полиция и СЭС. С меня начали требовать кассовый аппарат, справку, что рыба не заражена паразитами, и огнетушитель. Ну и взятки. Куда же без них.

У меня столько денег, естественно, не было, и на меня завели уголовное дело с подпиской о невыезде, а я всерьёз задумался над тем, что пора бы перебираться жить на лоно природы, строить землянку и корчить из себя Робинзона, пока меня не приберёт к себе насовсем костлявая. Тем более что Сашеньке исполнился уже год, и он в одиночку загрыз на охоте целого кабана. Я потом этому кабану несколько часов ляжку перочинным ножом отпиливал. Поэтому я был уверен: с голоду в лесу не умрём, главное запасти на зиму побольше мяса и закупить соли.

Ещё я рассматривал варианты заброшенных дач. Но перебираться туда следовало позднее, когда уже наступит глубокая осень и поблизости будут отсутствовать посторонние. Сашенька холодов не боялся. Он, по-моему, совершенно ничего не боялся, но правила соблюдал. Например, пересекал проезжую часть строго на разрешающий сигнал светофора. Но я-то почти старик. Чтобы помогать ему справляться с трудностями, мне требовалось хоть немножко комфорта. И лекарств. Лекарства в цене росли быстрее доллара, а бесплатные от государства начали разыгрывать в лотерею.

Постепенно соседи привыкли к новшествам. Некоторые перешли на верёвочные лестницы, кто-то начал ходить через крышу, правда, последний вариант существовал недолго. После того как Жорик скупил весь первый этаж плюс подвал, он сам начал назначать цены за дополнительные коммунальные услуги. Это же его подвал. Поэтому плата за коммуналку увеличилась вдвое. Жильцов постепенно выдавливали из их квартир, ведь Жорик не верил должникам, и если вовремя не заплатишь ему за электричество, то к тебе придут и отрежут электрокабель. А подключать — снова плати, но только в десять раз больше. То же самое было с водой и отоплением.

Кульминацией творящейся в доме фантасмагории стал его автомобиль, который он нарочно ставил ближе к подъезду. Когда я и Сашенька в очередной раз вернулись из леса, то к двери было не подойти. Жорик поставил автомобиль задом, почти вплотную. Сашенька, увидев проблему, взял и передвинул автомобиль, отчего на багажнике образовались вмятины. Я знал, что лучше в таких случаях не скрываться. Отправил сыночка домой, а сам пошёл к Жорику с повинной и взял вину на себя.

— Я понял. Ты мне свою квартиру хочешь втюхать, старик? — зловеще заулыбался Жорик, лично осмотрев повреждения. — Так вот, этого мало! Вся твоя конура столько не стоит. С тебя ещё двадцать штук баксов. Сроку тебе — неделя.

Зубы у него богатые. Из чистого золота. Жорик всегда улыбался, но только от его улыбки добра никогда не жди.

Когда я спросил, где же мне взять такие огромные деньги, он ответил, что это не его проблемы, и посоветовал идти в торговлю.

— Какую торговлю? — не понял я.

— Многие на Островском торгуют детьми. Твой мальчик умеет сосать? Вот и подумай. Могу из уважения к твоим сединам дать адрес, где такими интересуются, — улыбнулся он и махнул мне рукой, намекая, что на этом аудиенция окончена.

Этим же вечером я обрисовал Сашеньке наше текущее положение. Я говорил, а он слушал. Я рассказал, что теперь мы должны дяде Жорику много денег. Так много, что искать их бессмысленно и теперь у нас только один выход. Жорик дал нам всего неделю. За эту неделю мы должны попробовать от него убежать. Уходить придётся налегке: он предупредил охрану на этот случай, а жить мы будем в лесу, пока не найдём более подходящее жилище. Надеюсь, ты понял меня?

Сашенька согласно кивнул и гугукнул.

Ночью мне приснилось, что Сашенька открыл форточку на кухне и, выбравшись через неё, пополз по стене вниз. Я бегал за ним вокруг дома и пытался его найти, но вокруг была только темнота. Сашеньки нигде не было. А потом мне приснилась кальянная. Там, в центре зала, в окружении столиков, окутанные сизым дымом, стояли охотники во главе с самым главным охотником, наркобароном Жориком. Я увидел своего Сашеньку, такого маленького и слабого. Он лежал в луже голубой крови, а наркобарон поставил на него ногу и, приняв горделивую позу, произносил неразборчивый тост.

Только там, во сне, я вдруг понял, что никогда не интересовался, какого цвета кровь моего мальчика, и в то же самое время ко мне пришло настоящее понимание... Он пошёл к Жорику. Он по-настоящему пошёл к этому страшному человеку, и тот убил его, словно дикого зверя. В тот момент я действительно подумал, что это не сон. Я закричал от страха и горя и проснулся.

Было раннее утро. Сашенька нашёлся на кухне. Он сидел на стуле, болтал ногами и смотрел по телевизору детскую сказку «Морозко».

У меня отлегло от сердца. Сашенька живой! Приснится же кошмар, прости господи! Это всё от нервов. Я присел рядом на табуретку, а он угукнул и показал мне на холодильник, намекая, что пора бы готовить завтрак. Я открыл холодильник и обнаружил внутри большой и тяжёлый пакет. Оглянулся на Сашеньку, а тот кивнул и показал на пакет: доставай, мол. Я послушно вытащил его и поставил на стол. Внутри пакета оказалось много чего интересного. Сверху лежали толстые пачки денег. Рубли, доллары и ещё какие-то незнакомые мне ассигнации. Я осторожно выкладывал из пакета деньги, пока не добрался до украшений. Перстни, кольца, ожерелья из кусочков красного камня, серьги с ушами…

— Откуда это? — глупым голосом спросил я, показывая ему человеческое ухо.

Сашенька в ответ только гыкнул, выхватил у меня ухо и засунул себе в рот вместе с серёжкой. Ухо он съел, а украшение выплюнул на стол и пододвинул ко мне.

— Ты кого-то ограбил и убил?

— Ы!

— Мы же обсуждали такое. Ты не охотишься на людей!

— У, — уклончиво ответил он и отвёл глаза.

Я не стал его ругать. Что сделано, то сделано. Просто продолжил опустошать пакет. Кроме ушей обнаружились пальцы с кольцами и перстнями, а также нижняя губа с дорогим колечком. Их я отдавал Сашеньке, всё ж таки завтрак для ребёнка — святое.

— Кого же ты погубил? Ограбил банк? У кого может быть столько денег? — бормотал я и тут наткнулся на свои любимые командирские часы.

Сашенька одобрительно гыкнул.

— Ты ограбил ломбард, маленький преступник, — с сожалением произнёс я, застёгивая браслет на запястье.

Впрочем, малыш не забыл про своего папу, сделал подарок, и я не мог на него сердиться. Ведь он сделал это ради нас.

— Ы!

— Ладно. Зато теперь мы сможем расплатиться с Жориком, — успокаивающим голосом сказал я.

Обнаружив на дне пакета маленькие кусочки золота, я вытащил их на стол и пересчитал. Ровно двадцать восемь. И тогда мне стало окончательно ясно, что Сашенька уже расплатился с Жориком за нас обоих.

— Охранники у дверей живы? — тихо спросил я, и Сашенька отрицательно покачал головой.

— А ты спрятал улики, чтобы у нас было достаточно времени?

— Ы!

— Молодец, сынок. Доедай пальчики и собери свои любимые игрушки. Мы уезжаем жить за город. Лес, огород, свежий воздух — думаю, тебе понравится жить в деревне.

— У-у.

Мы уехали далеко и поселились в маленькой глухой деревне. Денег на первое время достаточно. А там, как знать, Сашенька растёт и становится всё сильнее. В последнее время ему нравятся фильмы про Бэтмена. Не знаю, почему. Может быть, охота на наркобарона Жорика так повлияла? Не знаю. Я буду с ним до конца, как и положено доброму родителю. И в горе, и в радости. Может быть, я и не самый лучший отец, но я стараюсь. Воспитание детей не такое простое занятие, как кажется на первый взгляд. Но, видит Бог, я стараюсь.

Чужеземные языки, библосы и сказки

Утро, с которого началась эта история, было вполне обычным. Если не считать того, что задолго до рассвета Тиху и Току опять что-то не поделили между собой. И устроили такой переполох, что разбудили даже Цилиня, спавшего у входа в пещеру. Он был готов превратить этих непосед в камни, и только вмешательство старого Пэна спасло их от неминуемого наказания.

─ Тише. Тише, дети. Все спят. Угомонитесь.

─ Вот ведь разбойники, ─ проворчал чуть слышно Цилинь. И, похоже, тут же уснул.

Разбудили они и меня. От нечего делать, я начал придумывать страшную месть для Тиху и Току, прервавших мой самый сладкий утренний сон. Первое, что пришло мне в голову ― поискать этим же утром где-нибудь в лесу какую-нибудь милую и очаровательную летающую кошку. И пригласить её к нам в гости на обед. Мысль эта показалась мне довольно забавной. Дело в том, что Тиху и Току были летучими мышами. А Пэн был их дедушкой. Они жили под сводами пещеры. И никогда раньше не были слишком шумными, или слишком надоедливыми. С ними пещера даже казалась более уютной и жилой. Вот только сегодня на них что-то нашло. И мысль о летающей кошке показалась мне более чем уместной.

Вы спросите, почему у них птичьи имена? Я не знаю. Мама говорит, что так повелось у летучих мышей: они всегда давали друг другу имена дневных птиц, которых не видели ни разу в жизни.

Да, у Тиху и Току были птичьи имена. Впрочем, и их дедушка недалеко «улетел» от своих внуков. Он с гордостью носил имя легендарного грифа, один взмах крыльев которого позволял ему преодолевать расстояние в девять тысяч ли. Думаю, что все они страдали ярко выраженной манией величия. Впрочем, мыши, которые умеют летать, всегда считают себя равными птицам. Забывая о своих серых, ползающих по земле, сородичах.

С этими мыслями я и уснул. Правда, где-то на самом дне моего сознания остались обрывки ночного разговора Тиху и Току. В нем не было ничего интересного. Они обсуждали что-то произошедшее на закате дня в лесу. Произошедшее среди двуногих. Двуногие были мне неинтересны. А значит, и разговор летучих мышей меня не касался.

Я проснулся буквально через мгновение. Кто-то настойчиво и требовательно дергал меня за правое крыло.

─ Вставай. Вставай, Дракон сын Дракона! Скоро солнце придет на поляну, ─ это Цилинь. Он постоянно жалуется на то, что у него ужасный акцент, когда он говорит на языке двуногих. Хотя, чему здесь удивляться, ведь в этих землях он живёт только последние двадцать зим. А до этого, вместе с моим отцом, он жил в какой-то далекой северной стране, название которой созвучно слову «роса».

Цилинь всегда называет меня Дракон сын Дракона. По его словам, если, кроме моего имени называть и имя моего отца, то в трудные времена я буду не один, мой отец будет рядом со мной. Мне будет не так страшно, я буду сильнее и не сверну со своего Пути.

Да, акцент у него ужасный. Хотя, с другой стороны, Цилинь в совершенстве знает язык зверей, птиц и драконов. И очень много человеческих языков. Раньше мне было не понятно, зачем Цилинь заставляет меня учить язык двуногих, ведь он такой неудобный. Птичий язык. Его не сравнишь с мелодичным и красивым языком драконов. Но однажды он вывел меня на поляну и спросил:

─ Что ты видишь?

Я перечислил все, что вижу вокруг себя. Это была наша обычная игра, когда каждое утро, выходя из пещеры, я должен был перечислить Цилиню все изменения, произошедшие на нашей поляне за ночь. По словам Цилиня эта игра развивала мою наблюдательность.

─ А теперь поднимись на утес. И скажи, что видишь?

Летать мне нравилось больше, чем учиться. Я расправил крылья и с небывалой легкостью взлетел на ближайшую скалу. Уселся поудобнее и перечислил то, что меня окружает.

─ А теперь поднимись в небо и…

Я не дослушал последние слова Цилиня, уже догадавшись, о чем они будут. И в то же мгновение устремился вверх. С каждым взмахом крыльев я поднимался все выше и выше. Чувство восторга переполняло меня. Обычно я просто летал, а сегодня неожиданно для себя увидел окружающую меня красоту! Далекие заснеженные вершины, загадочные фигурки облаков, стремительные горные реки, грациозную лань у озера и крошечные цветы на лесной поляне. Увидел огромный, загадочный и необъятный мир.

Вернулся на поляну я не скоро ― оглушенный и обрадованный этим открытием.

Цилинь ни о чем меня не спрашивал. Прекрасно осознавая, что я все понял.

─ Это очень просто, Дракон сын Дракона, чем больше языков ты знаешь, тем выше будешь летать. И узнаешь еще больше. Но чтобы узнать больше, нужно знать больше других.

Да, мне не нужно учить язык птиц и зверей, ими я пользуюсь с рождения. Я знаю родной язык мамы, Цилиня и моего отца. Но Цилинь и мама учат меня и другим человеческим языкам. Чтобы мне было проще понимать двуногих.  И не только тех, что живут в Миньчжуне, но за дальним лесом, и даже за большой водой. Поэтому в разные дни мы разговариваем на разных языках.

Изучение чужестранных языков начиналось с запоминания очень простых слов: здравствуй, друг, вода… Затем нужно было запомнить названия предметов, которые меня окружали. И петь песни на этом языке. Забавно, но петь песни на чужестранном языке было проще, чем на нём говорить. Еще труднее было научиться писать эти слова на папирусе или на глиняных табличках. Но, как известно, нет ничего невозможного для драконов!  Ведь, чем больше ты учишься, тем легче тебе учиться. И чем больше языков ты знаешь, тем легче тебе даются новые языки.

А еще каждое утро Цилинь учит меня приемам защиты от двуногих, учит владеть лапами, хвостом и мечами. Мне приходится изучать эти приемы, чтобы уметь защищать себя и маму. По словам Цилиня, давным-давно прошли времена, когда двуногие считали драконов властителями и господами дождевых туч в небе, богами рек и князьями озер на земле. Те времена прошли безвозвратно. Теперь они предпочитают охотиться на драконов. Они всегда за кем-то охотятся. Даже друг за другом.

─ Запомни, удар по противнику должен быть подобен удару молнии, который не успел еще дойти до ушей двуногих, а блеск до их глаз, ─ повторяет раз за разом Цилинь, показывая новый удар.

─ Ты должен быть быстрым и смертоносным. Вступая в бой, не должен идти против течения. Разве, что по особо торжественным случаям. Тогда можно идти и против течения. Если это того стоит.

Цилинь учит меня искусству Короткого Пути, когда удар или оружие движутся по кратчайшему пути. Учит разрубать мечами падающие листья утуна, чтобы быть быстрым. Защищаться от двуногих их же оружием и наносить удары, которые невозможно отразить.

─ Если наносишь удар по врагу, этот удар будет слабым, и его могут отразить. Ты должен бить дальше, пронзая не только врага, но его корни. Чтобы они не проросли снова.

Цилинь часто приводит мне в пример слова одного из двуногих, с которым дружил когда-то давным-давно. И начинает свои уроки со слов: «Как говорил мой друг Сунь-цзы». Вот и сейчас он не изменяет своей привычке.

─ Как говорил мой друг Сунь-цзы, чтобы сдвинуть камень или бревно, нужно ровное место, на котором они лежат, сделать покатым; если дерево не круглое, нужно обрубить его ветки и сделать его легко катящимся. Когда на тебя нападает рыцарь в латах и доспехах, не пытайся их пробить. Помни о ветках. И сделай место, на котором вы сражаетесь, покатым.

После этого мы уходим в самую дальнюю пещеру. Вообще-то наша пещера состоит из целой цепочки, связанных друг с другом, пещер. Мама называет их нашим домом. В нашем доме всего девять пещер. В одной из них, стоит большой кованый сундук, в котором хранятся библосы (рукописи, написанные на папирусе) и глиняные дощечки с иероглифами. В этой пещере Цилинь продолжает мое образование. Когда-то давным-давно он сказал мне, что иероглифы ─ это волшебные знаки, которые позволяют нам разговаривать друг с другом на расстоянии. И даже разговаривать с потомками. А это гораздо больше, чем волшебство!

Цилинь протягивает мне одну из глиняных дощечек и слушает, как я читаю очередное откровение, написанное на ней двуногими.

– Чжугэ Лян. Шестнадцать правил разумного правления. В управлении есть своя последовательность: сначала наведи порядок в основе, потом наведи порядок в дополнениях; сначала наведи порядок в близком, потом наведи порядок в далёком; сначала наведи порядок в распоряжениях, потом наведи порядок в наказаниях; сначала наведи порядок во внутреннем, потом наведи порядок во внешнем; сначала наведи порядок в корне, потом наведи порядок в ветвях; сначала наведи порядок среди сильных, потом наведи порядок среди слабых; сначала наведи порядок в большом, потом наведи порядок в малом; сначала наведи порядок в своей жизни, потом приводи к порядку других. Таков путь управления государством.

Цилинь согласно кивает в ответ.

– Все правильно. А теперь я расскажу тебе одну сказку. О маленьком мальчике и воздушном змее. Мальчик запускал воздушного змея. Внезапно налетел порыв ветра. Веревка, которой был привязан змей, порвалась. И змей улетел в бескрайнее синее небо. Мальчик прыгал и пытался его поймать. Он долго бежал за ним вслед, пытаясь его найти. Затем долго плакал, но даже слёзы не могли вернуть воздушного змея обратно.

Цилинь любит рассказывать сказки. А потом заставляет меня делать выводы. Точнее три вывода из каждой сказки. Учит меня думать. Я задумываюсь на мгновение. Но только на мгновение.

─ Первый вывод: прыгать нужно вовремя. Нужно говорить самые важные слова, просить прощения и любить, пока те, кому эти слова и чувства посвящены, находятся рядом с тобой. Потому что завтра может быть поздно. Второй вывод: если решил найти, иди и найди. Вместо того чтобы плакать! А третий: нити, которыми мы привязываем к себе воздушных змеев и близкие нам существа, должны быть крепкими. Нужно всегда беречь и заботиться о тех, кто рядом с нами. Потому что дороже их и роднее в нашей жизни никого нет. И никогда уже не будет.

Цилинь согласно кивает в ответ.

─ Да, это так. Сезоны неба не так хороши, как преимущества земли. Преимущества земли не столь хороши, как гармония между людьми.

Затем он читает мне библос древнего философа Чжуан-цзы.

─ Когда-то давным-давно было государство, размещавшееся на левом рожке улитки, и называлось оно Чу. Было государство, размещавшееся на правом рожке улитки, и называлось оно Мань. Между ними шла непрестанная война из-за территории, и несметное множество трупов оставалось на поле боя. Победитель целых пятнадцать дней преследовал побежденного и только после этого возвращался обратно, ─ Цилинь о чем-то задумался, но лишь на мгновение. ─ Таковы двуногие, которых учат ненавидеть. Но они могут быть другими, если их научить любить и созидать. Всегда помни об этом, Дракон. И никогда не забывай.

─ Хорошо, Цилинь. Я буду помнить.

После этого Цилинь рассказывает мне сказку о древнем герое Прометее, который украл огонь у богов. И передал его двуногим, за что был жестоко наказан.

─ Что ты думаешь об этом?

Я не успел ему ответить, потому что в это мгновение раздался голос мамы:

─ Солнце коснулось вершины утуна. Пора заканчивать уроки. Время обедать.

Цилинь вежливо кланяется ей в ответ.

─ Мы заканчиваем, У-и. (У-и ― ласточка, на человеческом языке. Так двуногие называли мою маму, когда она жила среди них. И так её называет Цилинь). Мы уже заканчиваем.

По пути к пещере мне почему-то вспомнились мамины слова о том, что отец рассказывал мне сказки задолго до моего рождения. Едва ли я их тогда слышал, но мама говорила, что ей было спокойнее, когда отец был рядом с нами. И что, именно благодаря этим сказкам, я родился таким талантливым. Мне только было непонятно, таким это каким?

Цилинь рассказывал, что талант ― это единица веса, денежная величина или монета. И для того, чтобы стать Драконом, нужна одна часть таланта и девяносто девять частей труда. С трудом все понятно. Но видимо, для того чтобы стать настоящим драконом нужна еще какая-то волшебная монета?

Во время обеда я думал о Прометее. Ведь, возможно, именно умение думать, и есть та самая монета? Но я не знаю, что ответить Цилиню. Эта сказка очень отличается от других. В тех сказках, которые мне рассказывали раньше, все было просто. А эту сказку я не понимаю. Если бы Прометей поделился с двуногими знаниями, как добывать огонь ― это было бы понятно. Делиться с другими ― это правильно! Но красть что-то у других нельзя. Нельзя никому. И уж тем более, легендарному герою. Но, возможно, он ничего и не крал?

Александр Карцев, http://kartsev.eu

P.S. Первая глава - Секрет Прометея

Данный текст является художественным вымыслом и сатирой. Все совпадения случайны. Автор никого не призывает продавать душу, только если очень хочется в отпуск

- Я хочу продать душу дьяволу, - сразу же заявил Михаил, как только вошел в душный кабинет и поздоровался.

Он аккуратно, едва касаясь, снял пальто и с деловитой брезгливостью стряхнул с него оставшиеся снежинки, чтобы те не посмели таять там, где им не положено, и портить красивую вещь. Пальто и правда было красивым, как и брюки, и ботинки, и сам Михаил. Но до того он переживал, будто что-то может нарушить эту красоту, что первое впечатление о Михаиле быстро уходило во власть его переживаний. И приятная наружность уже воспринималась с трудом, обрывистыми напоминаниями: то очередным дуновением парфюма, то случайно очаровавшим качеством джемпера, то привлекательностью часов.

- По телефону я вам этого не сказал. Как-то подумал, что лучше при встрече, - не без волнения объяснил он.

- Я вас поняла. Присаживайтесь, - указала ему на кресло женщина лет сорока пяти и неторопливо полезла в ящик стола.

У нее были черные стрелки на восточный манер, толстые и неряшливые. Во взгляде читалась рутинная усталость, и дерзкое заявление Михаила на фоне этой усталости прозвучало обыденно и блекло, будто заявка в МФЦ. Тем не менее женщина принялась избегать его взгляда, а в остальном оставалась такой же вялой, неохотной, но приветливой.

- Понимаете, мне уже за тридцать, а я ничего не добился в жизни, - совестно начал Михаил то ли оправдание, то ли исповедь. – Я честно старался. Порой, признаюсь, даже нечестно. Но все без толку.

Он запнулся и со смиренным отвращением посмотрел в хрустальный шар. Что больше его отвращало: собственная слабость или резкий запах женских возрастных духов вперемешку с пылью, - Михаил не мог понять, да и ни к чему. Раз он решился, раз пришел сюда и уже озвучил свое намерение, назад пути не было. У потомственной ведьмы Тамары был хороший рейтинг и отличные отзывы. К тому же, говорят, к ней в свое время обращались самые шишки, еще будучи никем.

- Мне надоело работать в банке, - продолжил он, глядя в старый мутный шар, словно себе в душу. - А если и не в банке – тоже надоело. Вообще не хочу работать, - уверенно сказал Михаил, но тут же огляделся по сторонам, словно озвучил что-то жутко тайное, чего страстно желает каждый, но никогда не произнесет вот так всерьез, без сарказма. Какая-то бесцеремонная, греховная наивность прогремела в этом признании.

- Живу с бабушкой в однокомнатной, - попытался обосновать Михаил столь смелое отчаяние.

- Ни девушку привести домой не могу, ни друзей, и сам уже бабкиным нафталином пропах. А копить толком не получается. Сами понимаете, то-сё, пятое-десятое. Да и копить-то нечего с моей зарплатой.

Чем дальше говорил Михаил, тем добросовестней он себя чувствовал. Ведь откровенно и решительно признаться незнакомому человеку, а главное, самому себе в смелых и отчасти справедливых желаниях не каждый сможет. И Михаил находил в этом какое-то не видимое, но сущее благородство.

- Осточертело мне это все! Я же вижу, как легко некоторым достаются и деньги, и слава, и любовь, и талант, и признание этого таланта. Ведь на кой чёрт нужен этот талант, если он не признан? А чем я хуже? Да ничем. Я не так уж сильно обманывал, так, по мелочи. И бабку свою терплю, лекарства ей покупаю на четверть своей зарплаты. Не надо мне ни власти во зло, ни кроваво-развратного грехопадения. Я просто хочу пожить в удовольствие. И много мне не надо. Хочу поесть вкусно, поплавать да погреться на экзотических островах и не просто, а в роскошных отелях, с красивыми видами и красивыми женщинами. Красоты и покоя хочется, понимаете? И не мимолетной, требующей постоянных забот, а основательной, изобильной. Не считать каждую копейку, не выслуживаться перед свином-начальником, не вставать в чертовы шесть утра каждый божий день, съехать от бабки, а ей хорошую сиделку нанять, - уже не сдерживал он себя ни виной, ни стыдом. Праведное и чистое желание свободы и скромной вседозволенности уже вольно рвалось из его груди. Он даже чувствовал жаркие и такие живые порывы в области сердца, будто оно воспламенилось священным огнем справедливости.

Потомственная ведьма Тамара безропотно слушала, но сквозь старательное и оттого выдающее свою искусственность понимание проскальзывала какая-то нетерпеливость. Будто все, что говорил Михаил, излишне откровенно, неуместно и как будто не по адресу. От неловкости она даже мяла в руках конверт, который уже давно вытащила из стола, и на конверте образовалась уже парочка складок.

- Кто ж знает сколько мне осталось! – начал сбавлять он обороты, заметив неладное. - Да сколько бы ни осталось – мало это все. Что эта человеческая жизнь – да ничего, - Михаил махнул рукой и разве что не плюнул от ощущения ничтожности того, о чем говорил.

- Сколько было потрачено времени, денег, нервов на всякие марафоны желаний, на все эти пляски с бубнами – не работает это все. Не-ра-бо-та-ет. Поэтому я так решил – надо обращаться сразу к…

Он показал пальцем вверх, но вовремя спохватился и с такой же решимостью ткнул пальцем вниз, сколько хватило руки.

- К главному, - подытожил Михаил.

- А сколько ни звал его, не приходит он сам, - лицо Михаила выражало детское недоумение, до того оно имело капризно-расстроенный и нервно-огорченный вид.

- Сколько инструкций ни читал, сколько видеоуроков ни смотрел, сколько виршей, мантр, молитв ему ни пел, сколько обрядов ни проводил – ну не приходит и все. Вы меня простите, но, поскольку я больше никому не верю, и с людьми, какие бы они ни были маги, дел иметь не хочу, все, что мне от вас нужно – это линия связи, пропуск, так сказать. Поэтому мне надо, чтобы вы его вызвали для эконом-тарифа «Прохор Шаляпин», на который мы с вами договорились по телефону, - наконец закончил он.

- Значит, так, - Тамара говорила все с той же приветливой неохотой и деликатно, но настойчиво вкладывала Михаилу в руки конверт. – Вот вам адрес. Идите туда, ко Льву Степанычу на Мясницкий проезд, 16. Часы приема и все остальное – указаны в конверте. Ознакомьтесь, подумайте еще как следует и тогда идите.

- Но как так? – не понимал Михаил. – У вас там было все включено. Да еще и по акции со скидкой 30%. Как раз все, что мне нужно: привлечение легких денег, удачи, поездок на острова, бессрочных отпусков, роскошных отелей и mommy-спонсорок.

- Ну так это у меня, - терпеливо объясняла Тамара. – Вы этот тариф от меня хотите получить?

- Категорически нет, - ответил Михаил. – Я с людьми больше дел не имею. Они все шарлатаны и мошенники – не обижайтесь. Таков уж мой горький опыт. Я даже верю, что вы профессионал, и у вас все получится. Но это до поры до времени и очень ненадежно. Я такой эффект уже знавал не раз. И я понял одно – не хватает человеческой силы для того, чтобы раз – и на всю жизнь. И этому даже есть объяснение. Люди взамен получают что? Деньги. А он – душу. Что деньги в сравнении с душой? Отсюда и эффект: от денег такой же временный и непостоянный, а от души – вечный. А колдун какой-нибудь может и рад принять душу, но на кой черт она ему, когда ему самому деньги нужны? В общем, как ни крути, мне способен помочь только самый главный, - настаивал Михаил.

- Тогда вам нужен не «Прохор Шаляпин», а вызов дьявола, - постепенно раздражалась Тамара. - А у меня такого ни тарифа, ни пакета нет. А если и был, то закончился на Филиппе Бедросыче. Меня потом кремлевские экстрасенсы месяц откачивали.

Ее вид сделался еще более усталым и несчастным. Полное и вялое тело Тамары хрипло, тяжело задышало и закашляло, от страдальческой мимики подводка глубже заползла в морщины и грязно растеклась по ним, а тушь заметными комками обсыпалась на впалые носослезные борозды, так же постепенно тая в кожных испаринах и уходя на дно морщин.

- Половину стоимости я вам верну, - в жалобном раздражении заговорила Тамара.

- Половину? – возмутился Михаил.

- Знаете, что, мой хороший! – встала она и, бесцеремонно взяв Михаила под руку, настойчиво повела его на выход. – Связи тоже - дело не бесплатное.

Михаил хотел было начать скандал, но, подумав, решил, что с ведьмами лучше не связываться, пусть и с немощными.

- Ишь какая ослабленная, а деньги берет, – злился Михаил, но смиренно шел домой.

Следующим же вечером сразу после работы он отправился на Мясницкий проезд ко Льву Степанычу с настоятельной просьбой вызвать дьявола по известному тарифу. Михаил был полон решимости и еще больше укрепился в своем намерении.

Там он снова излил душу, но делал это уже уверенно и складно, без всякой неловкости. Его уже не раздражал душный кабинет и очередной морщинистый шарлатан. Да пусть даже и не шарлатан, но слабак, не обладающей той силой, которая действует сразу и наверняка. Слабак, который будет тянуть из тебя деньги до последнего в обмен на легкое прикосновение к мечте, а не на мечту длинною в жизнь. Пока Михаил говорил, его посещали страшные мысли о том, что еще немного, и его пока еще свежее и миловидное лицо станет таким же сморщенным и землистым, и надо бы поторопиться. Ведь что такое человеческая жизнь? Да ничего.

- Дело вот какое, голубчик, - обреченно вздохнул Лев Степаныч, нервно взял колоду в руки и тяжелым, глухим звуком постучал ей о бархатный стол. – Я теперь тоже таким не промышляю. Честно скажу: могу черта мелкого к тебе привязать, беса помощником определить, но с их начальством я завязал. И возвращаться не собираюсь. Мы и так с ним обоюдовыгодно разошлись, но стоило мне это страшного. Вспоминать не хочу, - поморщился Лев Степаныч, но тут же лицо его просияло энтузиазмом. - Могу даже тебя к бесовскому клану прикрепить. Это, кончено, выйдет дороже, но зато эффективнее и надолго хватит. И дела в гору пойдут. Не пойдут, а взлетят.

- Да что это у вас за чертова поликлиника, чтобы меня к ней прикреплять? – возмутился Михаил. - Я свое намерение озвучил ясно и на меньшее не согласен. И дел мне никаких не надо: ни чтоб они шли, ни летели. Я хочу избавиться от всяких рабочих дел. Я жить хочу, а не дела делать. Как вы все не поймете?

- Тогда вот вам адресок, - Лев Степаныч подвинул к нему листок красной приятной на ощупь бумаги, сложенный вдвое. – Там помощь не гарантирую, но навести смогут куда надо.

- Да вы издеваетесь надо мной! – не выдержал Михаил. – В самом деле поликлиника! Один к другому пинает, а вылечить не могут.

- Понимаю ваше возмущение, - закивал Лев Степаныч. – Но вызвать самого главного – дело непростое. Не каждый к нему доступ имеет. И не всякий, кто имеет, способен его долго удержать. Всё точь-в точь, как и в человеческой власти: сегодня у тебя есть нужные рукопожатия, а завтра нет. Оттого мы вас и пинаем, как вы выразились, что не лукавим, а говорим как есть. А вызвать черта лысого и выдать его за дьявола это я вам прямо сейчас могу устроить. И ведь вы не отличите, только по результату и узнаете, что обманул я вас. Но я на помощь вам иду и даю нужный контакт – чем располагаю, - развел руками потомственный колдун Лев Степаныч и содрал половину суммы, не отставая от потомственной ведьмы Тамары.

Долго еще Михаил ходил по спиритическим кабинетам, и все они как один были душные, пыльные, пропахшие то ли старыми свечами, то ли маслами, то ли парфюмами тех, кто их содержал. Кабинеты были темные и светлые, просторные и тесные, богатые, даже роскошные, и бедные, но во всех них чувствовалась человеческая немощь, которую, как ни наряжай, чем ни обвешивай, она таковой и останется. И вся эта горькая надежда, что оставляли после себя ведьмы, колдуны и прочие экстрасенсы напоминала грим на покойнике – последнюю попытку даже не придать ему жизни, а оставить канцелярскую печать того, что она когда-то в этом теле обитала, но ушла навсегда.

Так прошел месяц. Сумма, скопленная им на преображение жизни мельчала. Михаил изрядно утомился, но всякий раз получал в ответ лишь «это не так просто, как вы думаете», «это все сложно» и новый адресок. К нему в голову впервые начали закрадываться сомнения в том, что решить его вопрос напрямую с тем, кто единственно может его решить раз и на всю жизнь, не представляется возможны. Но как же все те, у кого получилось добиться оглушительных богатств, или сумасшедшей славы, или блестящего гения, а то и всего сразу? Как же они?

Постепенно страстное желание иметь красивую жизнь непременно в комплекте с легкостью и беспечностью тоже обрастало сомнениями. «А может не нужна она мне?», - думал Михаил и прислушивался к своему нутру. «Нет, нужна. Конечно нужна», - убеждался он. Но чем дальше, тем больше он возгорался страстью к совершенно другому вопросу: почему так сложно вызвать дьявола? Теперь он уже смотрел в сети не острова, не яхты, не отели, не виллы и даже не женщин чуть старше себя, каких предпочитал. Все, что его волновало, - это почему так сложно продать душу тому, кто якобы эту сделку спит и видит, почему так сложно к нему воззвать, достучаться, и в каком таком тайном сговоре все эти ведьмы и колдуны.

- Да к черту острова! – проснулся он ранним воскресным утром и впервые в жизни заговорил сам с собой. – Но вот до тебя доберусь! Я тебя из-под земли достану!

Он вскочил и нервно, одержимо стал одеваться.

- Принципиально! – неожиданно громко воскликнул он.

- Миша, с кем это ты там собачишься? – проскрипел с кухни тяжелый, протяжный голос. – Я тебе тут оладий нажарила, идем кушать!

Впервые за много лет он не укладывал волосы, не расчесывал брови, не подбирал наряд, а не глядя накинул на себя то, что попалось под руку.

Михаила уже не раздражал запах горелого нерафинированного масла - бабушка, видимо, по старой привычке предпочитала готовить на нем. Не отвращал запах старости, которая неизбежно, хоть и медленно, издалека подкрадывалась к Михаилу. Его больше не выводило из себя то, что из-за забывчивости или вредности бабушка готовила то, что он ни за что не станет есть, а лишь в ужасе побежит спасаться от одних только видов и «ароматов» в атмосферную, эстетичную кофейню возле дома, которая приятно убаюкивала приличием и где подавали раф на миндальном, кето-чиабатту с диким лососем и яйцом-пашот, и другую культурную еду. А еще там всегда была достойная публика.

Одержимость болезненно назревшим вопросом придала Михаилу столько сил, что он не позавтракал ни дома, ни в кофейне, а сразу направился по последнему адресу. Сделать последним решил его сам Михаил, поклявшись себе, что без разговора с дьяволом он оттуда не уйдет.

На этот раз Михаил попал не в кабинет, а в огромное пространство, в прямом смысле этого слова – подпольное. Вход был неказистым, за несколькими ветхими дверьми аварийного здания, соединяющими их сырыми коридорами и лестницами, которые в свете старых ртутных ламп уходили все глубже под землю.

- Вы поймите, Михаил, - вспоминал он слова последнего медиума, у которого был днем ранее. Михаил был разгневан и почти не слышал, что тот ему говорил, но сейчас сказанное само всплывало в голове.

- Редкий экстрасенс, пусть даже не для себя – для клиента, может вызвать дьявола так, чтобы потом не поплатиться за это здоровьем тела и души. От одного до пяти раз. Как правило, этого хватает, чтобы потом больше не работать самому и своим детям, но при этом не уподобляться заказчику и не просить дьявола о благах, а часто с худым здоровьем доживать свой век в магически защищенном от воров и налогов достатке, который, разумеется, обеспечивают клиенты, а не дьявол. Поэтому вызовом лукавого занимаются целые организации, общества людей, где их не один, не два, не десять, а очень много. Так вот кроме них вам никто не поможет. Но, должен признаться, там и плата за услугу не всегда обходится деньгами. А если только деньгами, то не знаю, потянете ли вы. Впрочем, это вы уже с ними будете договариваться.

Спускаясь по мрачным коридорам, Михаил чувствовал, как ярость утихала. На душе становилось ровно и спокойно. Впервые за все время он чувствовал, что по-настоящему близок. И вот наконец последний коридор, красная дверь с невзрачным символом, которому Михаил не придал никакого значения. Он уже устал от деталей, меток, пентаграмм, заклинаний и среди всей этой мишуры выделял теперь только основное «красная техническая дверь с серым символом» - строго сориентировался он на описание медиума. Да и в тусклом свете навязчиво мерцающей лампы сложно было разглядеть что-то мелкое и серое.

Справа от двери Михаил заметил потертую металлическую клавиатуру, развернул мятый листок не приятной на ощупь бумаги и ввел длинный код.

Дверь открылась, и Михаила встретил человек не в черных пыльных одеждах, в какие обычно любят рядиться потомственные ведьмы и колдуны, не способные наколдовать себе даже чистых вещей, к которым не прилипнет ни одна светлая нитка или волосок, так предательски выдающая, что перед тобой простой смертный. В этот раз Михаила встретил человек в очках и белом халате, похожем на медицинский.

«Понятно, - усмехнулся про себя Михаил. – Тайный заговор этих экстрасенсов, которых очевидно я уже достал, в том, чтобы просто отправить меня наконец в психушку». Пока эта мысль пролетала сквозь голову Михаила, за спиной человека в халате такие же, как он, провезли кушетку с полностью закрытым черной тканью телом. Судя по очертаниям, это было именно оно. Увиденное Михаилу не понравилось, но не остановило его.

Человек не спросил ни имени, ни фамилии, а лишь сухо поздоровался и равнодушно сказал: «Пойдемте». Михаил на всякий случай представился, но человек все так же холодно ответил, что все готово и торопливо направился по очередному коридору.

Новый коридор явно отличался от всех тех, что остались за красной дверью. С обеих сторон не стены, а сплошь двери из черного, до блеска отшлифованного стекла, с беспросветной надежностью что-то скрывающего.

«Нет, это явно не психушка, - размышлял про себя Михаил, находя в этом безбожно люксовом хайтеке что-то жестокое и бесчеловечное. – Но вполне возможно, подпольная операционная, судя по той массе на кушетке, уж больно похожую на человеческую. Значит, решили пустить меня на органы».

Проводник в белом халате приложил ловко возникшую у него в руках карточку к одной из дверей, и та зловеще-бесшумно открылась. Человек остался в коридоре, а Михаил вошел в очередной кабинет и приготовился услышать заезженные фразы, но вдруг поймал себя на ощущении отсутствия всякой духоты и запахов. За большим столом сидел мужчина лет сорока. Он был одет и причесан не по-современному изысканно и утонченно, но скромно. Можно было подумать, что он в театральном камзоле. Но в любом, даже самом добросовестно сшитом сценическом костюме, чувствуется небрежность не столько от самого костюма, сколько от его временного соприкосновения с актером, который тоже, как ни будь талантлив, все равно не в силах скрыть эфемерности своей роли. Здесь же все ощущалось достоверно, взаправду.

- Здравствуйте, Михаил, - не поднимаясь с места, поприветствовал он гостя, но сам не представился. В его голосе и взгляде, особенно во взгляде, была та тень, какая обычно встречается в глазах хорошего, но нисколько не сочувствующего доктора, когда тот сообщает больному о неизлечимости и роковой природе его недуга. Тень холодная, невозмутимая и строго приказывающая быть всему на своих законных местах: и болезни, и тщетным, больше ритуальным попыткам ее исцелить, и больному, и самому доктору, и жизни, и смерти.

Чем больше Михаил смотрел в глаза мужчины, тем ярче ощущал не человека, а некую силу, что за ним стоит.

- Медлить не будем, сразу к делу, - распорядился мужчина. – Я осведомлен о вашем запросе. Вы находитесь в том месте, где заключаются интересующие вас сделки.

Его явно что-то торопило, и тем самым слегка раздражало, хоть он и неплохо это скрывал. Будто нарушился тот самый порядок законных мест всего и вся, что царил в его голове и, возможно, в жизни. Снова напомнил он Михаилу доктора, который оказался недовольным чудесно и бесцеремонно исцелившимся пациентом или же наоборот необъяснимо скоротечным его уходом, вопреки логичному исцелению. Но при этом Михаил чувствовал себя не больным, а самим внезапным обстоятельством.

- Вы наверняка много слышали из интернет-баек, что многие знаменитости и влиятельные люди ради успеха пошли на жертву. Это так. Но речь не об их душе. Видите ли, Михаил, чтобы призвать того, кто эту душу у вас купит, нужно много особого рода жизненного электричества, если назвать его грубо, но понятно. Это, как если бы вас вызвали, скажем, на северный полюс для какого-то важного дела. Одна только дорога и снаряжение стоили бы уйму средств. А ведь вас надо где-то разместить, накормить, и не просто, а как дорогого, уважаемого гостя. И только потом мы можем считать отдельно награду за это самое дело, ради которого вас вызвали в такую даль. Ежели вы будете своими силами туда собственной персоной добираться, то на это большая часть вашей награды уйдет. И что в итоге? В итоге вы будете разгневаны и проклянете всех и вся, кто вам это затеял. Так вот считайте, что необходимая жертва – это приличные командировочные тому, кого мы будем вызывать для вас в такую даль, как наше измерение. А вот ваша душа уже послужит ему основной наградой. Понимаете?

- Так что за жертва? – устало-обреченным голосом спросил Михаил в ожидании круглой суммы, подсчитывая в уме стоимость квартиры и старенького опеля.

- Жизнь дорогого вам человека, - ответил мужчина, и в его голосе прозвучала та сладкая власть судьбоносности, будто вся его деятельность сводилась к этой фразе и к тому, с каким могуществом он ее объявлял.

- И снова вы издеваетесь, - Михаилом стремительно овладевала злость.

- Но мы навели о вас справки, - с театральным огорчением сообщил мужчина, - и осведомлены, что вы буквально ненавидите всех. И нет никого на свете, кто был бы вам хоть сколь-нибудь дорог. В таком случае на роль жертвы подходят родственники, - с неохотой смирился он.

- Тогда вы должны быть в курсе, что у меня нет никого, кроме бабки. А ее я, видит бог, ненавижу больше всех, - Михаил уже был в том состоянии, когда правда выходила из его уст с легкостью и свободой, подобной дыханию.

- Что ж, - коварный доктор прищурился, изображая довольство, и нервная улыбка вырвалась в дрогнувшем уголке его губ. – Могу порадоваться за вас. Ведь ее смерть принесет вам только облегчение. Выходит, все складывается как нельзя выгодней.

- Ну уж нет, - Михаила буквально распирало от ненависти ко всем этим бесконечно многоходовым коррупционно-капиталистическим схемам, которые, подобно паразиту, въелись даже в те сферы бытия, где он надеялся найти от них спасение ценой своей души. Ведь его обманывал еще не сам дьявол, а всякая мелкая утонченно наряженная, манерная тля, монопольно осевшая на дьявольском образе.

Взгляд Михаила, очевидно, принял такой дикий вид, что доктор поменялся в лице и вжался в спинку кресла. Он искренне недоумевал, в чем дело, ведь к его разочарованию все шло легко и совсем не драматично.

- Моя ненависть к бабке не дает ни мне, ни уж тем более вам распоряжаться ее жизнью, - свирепел Михаил и думал, как изысканно изматывающе устроено то, где люди от огромного отчаяния ищут спасение от самых жестоких мытарств, гораздо более жестоких, чем желание не работать и беззаботно отдыхать.

«Истинное зло, - думал Михаил, - сколько великолепия в этой въедливой мелочности, в этом растянутом кровопийстве, в этой мнимой иерархии, что вся суть изощренный паразит. Мое почтение, отец лжи!»

- Что вы себе позволяете? – возмутился доктор. – Мы с вами на деловой встрече. Держите себя в руках!

- Да я сейчас тебя в жертву принесу! – бросился на него через стол Михаил, но тот чудом увернулся и неуклюже, унизительно для человека в элегантном камзоле с грохотом упал со стула.

В эту же секунду открылась дверь. Вошел ассистент в белом халате. За ним следом влетела охрана и схватила Михаила.

- Альберт Аврамыч, - растерянно, запыхавшись, выпалил ассистент и с недоумением посмотрел на озверевшего Михаила. – Господа ожидают. Медлить нельзя.

Альберт Аврамыч совсем не элегантно, кряхтя, поднялся и несколько секунд всеми силами с чем-то отчаянно боролся, стреляя глазами то в Михаила, то в озабоченного ассистента.

- А черт бы с вами со всеми! – кричал он, яростно размахивая руками и багровел. – Ведите его на сцену!

Охрана тут же отпустила Михаила, и ассистент выдал уже знакомое «пойдемте».

Михаил едва поспевал за белым халатом все по тому же глянцевому коридору, а вслед за ними синхронным строем шагала охрана и семенил Альберт Аврамыч.

- Сейчас состоится то, ради чего вы сюда пришли, - объяснял ассистент.

- Не уж-то увижусь с самим дьяволом? – уже нездоровым смехом хохотал Михаил.

- Именно, - подтвердил ассистент.

- Прекратите ваш отвратительный гогот! – возмутился Альберт Аврамыч. – Вы обязаны преисполниться трепетом! Уважением в конце концов!

- Но я не давал вам согласия на бабку! – чуть снова не напал на него Михаил.

- Да черт с вашей бабкой! – защищался от него Альберт Аврамыч, прячась за охрану. – Кому сдалась эта карга!

- Сейчас мы пригласим вас в комнату, где и произойдет долгожданная встреча, продолжил ассистент. - Там не будет никого. Только вы и он. Отводится ровно час на озвучивание желания во всех подробностях и, так сказать, оформление души в собственность его величества. Вы можете делать это вслух или… В общем, сориентируетесь по обстоятельствам. Затем дверь откроется, и вы будете вольны отдаться во власть своим желаниям. Прошу вас, сосредоточьтесь. Не каждому даже горячо желающему выпадает такая возможность. Не упустите свой шанс.

Они уперлись в конец коридора, и ассистент с волнительным выдохом приложил карточку к заветной двери, которая отличалась от всех остальных тонким темно-красным обрамлением. Она открылась медленно и бесшумно, продемонстрировав всю свою толщину и тяжесть.

- За вами будет наблюдать группа медиков через затемненное стекло. Если вам станет плохо, сеанс тут же прервется, и вам окажут всю необходимую помощь, - бегло объяснял ассистент.

- Такую же, как тому бедняге под черным покрывалом? – усмехнулся Михаил.

- Это был редкий и непредвиденный случай, - честно глядя в глаза, ответил ассистент с обидой будто на самое страшное обвинение: в безответственности и непрофессионализме. – Сами понимаете, в этой комнате происходит встреча с главной потусторонней силой. Не каждый способен такое вынести. Случается, что люди не выдерживают уже на подступах. Но, уверяю вас, это крайне редкие случаи. Обычно все проходит без инцидентов.

- А с чего вы взяли, что я смогу? – прищурился Михаил.

- Ваши показатели говорят о том, что сможете, - ответил ассистент. – Да и замотивированы вы очень даже хорошо.

- Вы и показатели мои успели раздобыть, – усмехнулся Михаил.

- А чего их добывать, - пожал плечами ассистент. – На входе сканер стоит. Да и последний раз вы анализы в поликлинике сдавали два года назад.

- Да если б там стояли такие сканеры, как у вас, может и чаще бы здоровье проверял, - брюзжал Михаил.

- Хватит тут разглагольствовать! – не выдержал посторонних разговоров Альберт Аврамыч.

– Или заходите уже, или уходите вовсе! – пригрозил он, но на второй части угрозы выдал себя нервным волнением.

- Здоровью вашему можно только позавидовать, как и рвению. Хотя второе, знаю, случается не от хорошей жизни, - поторопился ассистент. – Так что прошу.

Он жестом пригласил Михаила в комнату, сверкнув в глазах азартом и воодушевлением, какие без всякого сомнения свидетельствовали - ассистент будет в группе наблюдающих медиков.

Михаил шагнул за порог.

- Ну, с богом! – на автомате прошептал он, сжимая кулаки.

- Удачной вам сделки! – пожелал ему ассистент, взглянув на него с робким восхищением, с каким обычно смотрят на смельчаков.

Дверь закрылась. Михаил огляделся по сторонам, обнаружив себя в цилиндрической комнате с высоким потолком, достаточно просторной для одного человека. Все то же черное глянцевое, но ничего не отражающее и не пропускающее стекло. Тусклый красный свет в виде двух окружностей по линиям пересечения стен с полом и потолком словно подчёркивал форму комнаты. Оглянувшись, Михаил заметил, что дверь настолько плотно прилегала к стене, что буквально слилась с ней. Он собрался с мыслями, с духом и не нашел в себе ни капли страха, лишь решимость и предвкушение, столь торжественные, какие он последний раз испытывал в детстве.

- Здравствуй, Михаил, - послышался спокойный, приятный голос. А приятен он был тем, что от его звуков ничего не рисовалось в воображении. Сложно было представить, кому бы этот голос мог принадлежать, как и сложно понять, откуда он доносился: извне, изнутри или еще из какого-то неведомого измерения.

Михаил на мгновение оробел, но чувство торжества воспламенилось еще больше в его сердце, и в этом пламени сгорел всякий страх, всякий стыд. Михаил поздоровался в ответ.

- Ну что Михаил, времени терять не будем? Активирую Прохора Шаляпина? – все так же обезличено перешел к делу собеседник, и комната озарилась тонкими струйками красного света, как бы показывая готовность говорящего к сделке.

- Постой! - заволновался Михаил.

- Каково же твое желание? – спросил голос, и Михаил уловил в нем нотку скуки.

- Я просто хочу поговорить с тобой. По душам, - неожиданно для самого себя ответил Михаил, и чувство праздника разлилось у него в сердце вдохновенным жаром. - Пока она у меня есть, - с усмешкой добавил он. - Но хочу, чтобы ты был со мной честен. Без всяких твоих дьявольских уловок, по-настоящему, предельно. Взяв за основу не твое, а мое представление о честности. Обычной человеческой честности.

Световые струйки медленно сложились в едва уловимое подобие духа. Оно приблизилось к Михаилу, словно с намерением рассмотреть поближе.

- Что же ты так хочешь узнать? – спросил голос. – Формулу философского камня? Или источника бесконечной энергии? Как обрести и сохранить власть? Известность? Как убивать и оставаться безнаказанным? Как сделать любого человека своим рабом? – нотка скуки зазвучала ярче.

- Нет-нет, - поморщился Михаил. – Я просто желаю честного, душевного разговора. И точно не с человеком. Не хочу задеть твое самолюбие, но лживей людей я еще никого не видел. И ладно другим, так ведь сами себе больше всего врут. Никаких формул, власти и рабов мне не нужно. Я лишь точно знаю, с какого вопроса хочу начать. А там как пойдет. Впрочем, как все обычно бывает в любом простом разговоре.

- И за это ты готов продать мне душу? – удивился голос.

Продолжение следует... (выложу завтра). Если вам понравилось, заглядывайте ко мне в ТГ-канал. Там уютно, мрачно и есть продолжение.