Авторские истории

В среду утром нам позвонила женщина, представившаяся Анастасией Волковой, журналисткой городского портала «Взгляд вниз». Она сказала, что хочет сделать «человечный материал» о работе патологоанатомов, «снять покров таинственности с самой закрытой профессии».
Семен, к моему удивлению, согласился.
– Почему бы и нет? – сказал он, положив трубку. – Дадим им посмотреть в лицо Медузе. Может, хоть кто-то окаменеет от правды.
Анастасия пришла в тот же день после обеда. Она была молодой, лет двадцати пяти, в стильном минималистичном пальто и с дорогой камерой. Ее глаза блестели тем профессиональным любопытством, которое граничит с вуайеризмом. Она пахла кофе и амбициями.
– Спасибо, что согласились, – заговорила она, включая диктофон. – Наши читатели, конечно, немного побаиваются этой темы, но мы хотим показать… гуманистическую сторону. Как вы справляетесь с грузом ответственности? Через что приходится проходить, сталкиваясь со смертью каждый день?
Семен ухмыльнулся. Он стоял в заляпанном халате, держа в руке еще не вымытый скальпель.
– Гуманистическая сторона, – повторил он. – Интересно. А вы знаете, Анастасия, что самое человечное в мертвом теле?
Она замерла в ожидании глубокомысленного ответа.
– Газы, – сказал Семен. – Трупные газы. Они накапливаются и издают звуки. Иногда кажется, что покойник хочет что-то сказать. Это очень гуманистично – пытаться общаться даже после смерти. Правда, словарный запас ограничен.
Лицо Анастасии на миг исказилось гримасой отвращения, но она быстро взяла себя в руки.
– Я имела в виду... ваши переживания. Вашу... эмпатию.
В этот момент Максим катил мимо нас на каталке новое тело. Case 252-Е. Девушка, не больше двадцати. Передозировка. Красивая, даже сейчас.
– Вот, Анастасия, – сказал я, видя, что Семен готов устроить из интервью театр абсурда. – Наша эмпатия. Максим, можешь рассказать?
Максим остановился. Он посмотрел на журналистку, потом на тело.
– Она... – он кашлянул. – Она принимала антидепрессанты. И что-то еще. Вместе. Врачи скорой сказали, что у нее была депрессия. Она вела блог о психологии. Писала, как важно любить себя.
Анастасия оживилась.
– Вот это да... Трагедия. Борьба с внутренними демонами...
– Нет, – перебил Семен. – Не трагедия. Статистика. Девушка верила, что таблетки и посты в блоге – это щит от реальности. Но реальность – это химия. Она приняла слишком много химии, и ее мозг отключился. Щит оказался зеркалом, которое разбилось и поранило ее. Никаких демонов. Только рецепторы и синапсы.

Мы начали вскрытие. Анастасия, бледнея, но с непоколебимым журналистским долгом, снимала на камеру. Семен комментировал процесс.
- Смотрите, Анастасия, вот печень. Прекрасный орган. Он пытался нейтрализовать всю эту химию. Не смог. Он не рассчитал сил. Он как тот самый читатель вашего портала, который пытается переварить весь ужас новостной ленты и впадает в депрессию. Только у печени нет кнопки «выкл».
Журналистка молчала. Ее рука с диктофоном дрожала.
– А вот мозг, – продолжал Семен, извлекая его. – Мозг молодой, здоровой. Но в нем – химический шторм. Нейротрансмиттеры смешались в коктейль, который и стал последним напитком в ее жизни. Вы хотите гуманизма? Вот он. Человек так сильно хотел счастья, что убил себя его суррогатом.
Анастасия опустила камеру.
– Вы... вы всегда так циничны?
– Это не цинизм, – ответил я. – Это точность. Мы имеем дело с фактами. А факты не бывают гуманистичными. Они бывают только правдивыми.

Семен подошел к холодильнику и открыл его.
– Хотите еще гуманизма? Вот – мозг профессора Зимина. Он изучал сознание. А вот – мозг девушки, которая искала счастье в таблетках. А вот – йогурт. Что из этого более гуманистично?
Анастасия смотрела на мозги в банках, на йогурт, на нас. Ее первоначальный энтузиазм полностью угас. Она была готова к историям о героях, борющихся со смертью, а нашла конвейер по разложению иллюзий.

– Я... я не думаю, что смогу использовать этот материал, – тихо сказала она. – Это слишком...
– Правдиво? – закончил за нее Семен. – Да, мы сталкиваемся с этим каждый день. Наши читатели – мертвы. Они не возмутятся. А ваши живые читатели... им нужны сказки. Сказки о том, что смерть – это красиво, что у нее есть смысл, что мы, патологоанатомы, – какие-то рыцари в белых халатах, охраняющие портал в вечность. Но мы всего лишь уборщики. Мы выносим мусор, который оставляет после себя жизнь.

Анастасия собрала свои вещи и, не говоря ни слова, вышла. Она так и не выключила диктофон. Возможно, надеялась уловить что-то, что можно было бы использовать. Но мы молчали.

– Ну что, – сказал Семен, закрывая холодильник. – Еще одна душа, познавшая принцип ограниченной видимости. Она пришла за сюжетом, а ушла с констатацией. Надеюсь, это не сломает ее веру в журналистику.
– А во что мы верим, Семен? – спросил Максим, глядя на тело девушки, которое мы только что зашивали.
Семен взглянул на него поверх очков.
– Мы верим в скальпель. Он всегда входит в плоть без обмана. Он не знает слов «гуманизм» или «цинизм». Он знает только сопротивление тканей. И это – единственная честная вера в этом мире. Вера в сопротивление.

Вечером я проверял почту. Пришло письмо от Анастасии. – Спасибо за интервью. К сожалению, материал не будет опубликован. Он не соответствует формату нашего издания.
Я стер письмо. Оно было таким же одноразовым, как и все, что мы видели. История, которая не состоялась. Как и жизнь той девушки. Как и вера журналистки в «гуманистическую сторону».

Мы снова оказались правы. Мир предпочитал не смотреть в лицо Медузе. Он предпочитал отражаться в осколках разбитых зеркал, которые мы ему показывали. И в этом отражении не было ни гуманизма, ни цинизма. Только холодная, неумолимая правда.

Продолжение следует

Глава 5: «Вскрытие». Глава 5. Реликвия, или протокол веры

🧠

— Доктор, а жертва всегда говорит правду?

— Нет.

— Она просто говорит первой.

📖

Анна выглядела сломанной. Говорила тихо, опускала глаза, извинялась слишком часто — даже там, где не стоило. Когда рядом был Сергей, казалось, она держится из последних.

— Он стал холодным, — шептала она подругам. — Я боюсь, что снова сорвётся.

Сергей молчал — и это выглядело как признание.

Однажды за столом у друзей Анна вдруг положила вилку, губы дрогнули, и из глаз потекли ровные, послушные слёзы.

— Вчера он на меня… давил. Я пыталась поговорить спокойно, — сказала она и спрятала лицо в ладонях.

В комнате стало тихо. На Сергея посмотрели с настороженностью. Он выглядел растерянно, но ответил ровно:

— Мы просто обсуждали планы на отпуск. Я не повышал голос.

На фоне её слёз его спокойствие выглядело как доказательство.

Дома, в ту же ночь, Анна проснулась от резкого вдоха — будто от удара.

— Ты меня пугаешь, когда молчишь, — говорила она. — Я не знаю, что ты сделаешь дальше.

Сергей пытался обнять, но она отстранялась и шептала: «Пожалуйста, не сейчас».

Утром рассказывала знакомым, что «всю ночь жила в страхе».

Он отменял встречи, уходил с работы пораньше, старался как можно больше времени проводить с Анной. Он стал мягче, тише, осторожнее — но рядом с ней всё равно чувствовал, что любое слово можно обернуть против него. Его молчание стало частью её обвинения.

Собирая вещи, он не стал устраивать скандал. Оставил ключи и записку: «Мне нужно уйти».

Анна пришла к его родителям — тихая, дрожащая, с покрасневшими веками.

— Он хороший, просто… иногда становился страшным, — сказала она. — Я выдержу. Только не вините его, пожалуйста.

Её попросили сесть, принесли чай. Её жалели. Она принимала эту жалость уверенно — как награду.

Сергей съехал. Решил больше ничего никому не объяснять. Но на третий день Анна стояла у его двери. Без слёз. С прямой спиной. С тем же мягким голосом — только уже без дрожи.

— Ты всё сделал правильно, Серёжа, — сказала она и улыбнулась. — Жертва должна уйти первой.

Она шагнула ближе, так, чтобы услышал только он:

— Теперь все знают, кто ты.

Она повернулась и ушла — спокойно, неспешно, как человек, у которого нет причин оглядываться. Сергей остался в коридоре, не в силах сразу понять, что произошло.

Холод в их истории был не в нём — он был её оружием.

🩻 Клиническая аннотация по случаю:

Насилие редко живёт в одном человеке — чаще оно любит пары.

Она первая кричала о боли, чтобы никто не заметил, кто держит нож.

Д-р Семёнов, психиатр третьей категории, советует всегда проверять: кто первый рассказывает историю.

Больше историй тут t.me/ShizoFred8

Пару лет назад мне надо было найти жилье. Хотелось конечно снять однушку или студию что бы соседей не было , но денег хватало только на коммуналку или общагу🤦.
В фантазиях я представляла себе всякие ужасы коммуналки, но реальность заставила выбрать именно ее. У комнаты были и преимущества. Она была с мебелью, посудой , от собственницы, рядом с работой.
По телефону со мной разговаривала женщина с нормальным голосом. Она честно сказала что в квартире живут 2 пьющих мужика, но они тихо пьют и ни кому не мешают. Еще она призналась что на кухне много тараканов, но в комнате их нет.
Я посмотрела комнату т решила ее снять.на подписание договора приехала хозяйка м молодым человеком. Выглядела она нормально. Хотя может из за своего плохого зрения я не заметила в ней и ее молодом человеке алкогольные черты. Хотя если у всех все сразу замечать , то и общаться ни с кем не будешь. Хозяйкамказала что живет за городом. Моя фантазия сразу нарисовала в воображении их загородную жизнь. Я думала что у нее может маленький ребенок есть, потому что она была немного толстовата, а мужик мог быть вторым молодым мужем.
Короче , не будем углубляться в мои фантазии тем более что они не совпали с реальностью.
Я начала завозить вещи с середины недели. Привозила пакет с вещами, сидела там несколько минут и уходила. В комуналке была тишина. Я даже обрадовалась. Какой классный вариант я нашла. В конце рабочей недели мы с мужем полностью переехали.
Я несколько раз упомянула дни недели не просто так. Наступил ПОНЕДЕЛЬНИК.

Продолжение скоро будет.

И победитель глядит, как велик его враг побеждённый.
Голос послышался вдруг; сказать было трудно откуда,
Только послышался вдруг: «Что, Агенора сын, созерцаешь Змея убитого?
Сам ты тоже окажешься змеем!»

«Метаморфозы», Овидий

Ванечка был младшим в семье. Это оправдывало всё — детские капризы, шалости и глупые ошибки. Его сестре пришлось повзрослеть раньше, чем следовало бы. И на самом деле Ваня жалел о многих своих проказах, которые раньше казались невинными, а теперь уже показывались под совсем другим углом.

Ване прочили невесту и долгую жизнь. Про Мирославу говорили, что она не оправдала ни своего имени, ни чьих-либо ожиданий. Худая, с такой же худой серо-русой косой, она была совсем не похожа на всегда румяного светловолосого брата. Хотя всё же было что-то общее у них в моменты улыбок — одинаковое, роднящее выражение смешинок в глазах, их тёплый блеск.

Про невесту вспоминали не просто так. Да и какой-то трепет, волнение, тревога предвосхищали главный обряд взросления. Каким бы любимым ребёнок ни был, это не освобождало его от испытания. Конечно, строго выверенного, конечно, подготовленного взрослыми. Но всё же первого взрослого настоящего предприятия — выйти один на один со змеем, пусть, возможно, и не совсем настоящим, — это тебе не поле перейти.

Когда Ване первый раз сказали об этом, он не поверил и решил, что отец пошутил. Потом неслабо струхнул. Потом отправился донимать сестру — ей-то стукнуло уже двадцать годков, она уже давно пережила свой переход. Однако Мирослава только хлестнула его поледеневшим взглядом и отрезала:

— Не твоё это дело. Всё равно обряды у мальчиков и у девочек разные.

— Ну хоть что-то расскажи! Раз разное, так мне это всё равно никак не поможет, ты, получается, ничего и не подсказала, всё честно… — умолял её мальчишка.

Но уговоры не помогли. Мирослава только качала головой и отводила взгляд.

Ваня не мог усидеть на месте. В шестнадцатый день рождения он не думал ни о чём, кроме предстоящего испытания. В голове одна за другой проносились картинки — драконы. Крылатые, бескрылые, морские, с тремя и с сотней голов, с тысячей лап, без лап вовсе, огнедышащие, плюющиеся ядом, всё сразу… Куда ему против такого?

Драконоборчество было семейной легендой. Отец любил рассказывать, что их далёкий предок — такой далёкий, что даже имя его точно не помнят, — победил когда-то змея и освободил из плена чудовища свою будущую жену, когда-то похищенную из родного племени. Отец тоже прошёл свой ритуал, тоже победил своего дракона. Теперь он работал в военной части с каким-то аэродромом — ну, лётчиков учил, наверное. Ваня смутно понимал, чем занимался папа на работе, да и он сам не особенно распространялся.

Папа был военным лётчиком, это Ваня точно знал.

Папа убивал драконов.

И если папа так делал, то и Ваня должен был. Хотя бы раз в жизни.

Мальчик долго сидел на широком подоконнике, вглядываясь в заснеженную даль. Именно туда совсем скоро ему предстояло отправиться. Туда, где и без драконов нередко находили обмороженных мертвецов, где ходили страшилки похлеще истории перевала Дятлова. Над лесом то и дело пролетали самолёты. Ваня всё не мог придумать: где же там мог спрятаться дракон? Сестра постоянно поправляла, говорила: «Не дракон, а змей», но Ваня не понимал разницы. Какая разница? Дракон — он и в Африке дракон.

В итоге оказалось, что испытание должно было состояться совсем не в лесу. Мирослава на эту новость только хмыкнула, а вот Ваня, и без того взволнованный, напрягся ещё сильнее. Он всё ждал, готовился, пытался успокоиться и собраться с мыслями, вспоминал всё, что говорили ему отец и дядька — то ли друг, то ли брат отца. Ваня настолько привык к его фигуре с детства, что даже не задумывался, кем был этот человек. Когда мальчик узнал, что дядю Зига на самом деле зовут не «Зиг» [1], а «Серёга», то испытал просто неописуемый шок.

Папин уазик просто заехал в горы, высадил там уже дрожащего то ли от холода, то ли от волнения пассажира и исчез в снежной стуже.

Ваня сжал околевшими пальцами рукоять меча. Перчатки надевать было нельзя — металл должен чувствовать кожу хозяина, поэтому мать заботливо обмотала её бечёвкой. Это запрещено не было, об этом знал отец, откуда-то знала и мама.

Тело уже била крупная дрожь. Ветер нещадно бил в лицо, хлопал полами коротенькой курточки — чтобы не мешала бою. «Ничего, в битве согреешься», — с басистым смехом говорил отец, а Ваня со вздохом надевал тонкую одежонку. Меч вдруг показался неимоверно тяжёлым. Ваня к шестнадцати годам был приличным фехтовальщиком, к тому же неплохо обращался и с огнестрельным оружием, но традиции требовали соблюдения правил, поэтому подло оставили его с одним только мечом и коротеньким ножичком, который был спрятан в кожаные ножны на поясе.

Белый дым застилал глаза. Занесённая метелью Россия — другой Ваня никогда и не видел. Холодный, суровый климат, но вопреки стереотипам, не такие уж и злобные люди. Суровые — возможно, скорее да, чем нет, но не злые.

Удивительно, но стоило Ване сделать шаг, как ветер тут же стих. Он даже вздрогнул и снова остановился от неожиданности. Шмыгнул заледеневшими соплями, вытер нос рукавом. Снег прогибался, хрустел, то и дело обхватывая тело почти по пояс. Ваня подумал, что стоило готовиться тщательнее и всё-таки выяснить, в каком веке люди изобрели лыжи, — так был бы шанс, что папа позволил бы пойти на них. Мол, герои в древности тоже могли ходить на лыжах — удобнее же. А то пока доберёшься, змей уже сто раз от старости подохнет.

«Конечно, — размышлял Ваня, проваливаясь всё глубже, — представить себе драконоборца в бою на лыжах можно было с большим трудом и не без смеха, но… по крайней мере, такой герой хотя бы смог добраться до дракона».

В своих же силах Ваня сомневался всё больше и больше.

В очередной раз провалившись в сугроб почти по грудь, Ваня фыркнул и воткнул меч в снег по правую руку от себя. Продолжая кряхтеть и шмыгать, он шёпотом ругался на снег. Слова срывались с губ клубами густого пара. Снег не отвечал, но зато затягивал только глубже, отказываясь отступать. Ваня почувствовал, что уже готов был просто заплакать от бессилия, — его обступило плотным кольцом и отпускать совсем не собиралось. Уже вспомнились все истории про замёрзших насмерть людей, тот стрёмный мужик из «Сияния», перевал Дятлова, опять же, уже дошло до подозрений на хозяина леса, йотунов с Хель и даже Сорни-Най. Ваня не любил читать старые песни, но что-то отцу всё же удалось вбить ему в голову. Повертев этой самой головой в попытке осмотреть себя со всех сторон, Ваня вдруг замер так, будто взаправду уже примёрз.

Меча не было.

Ваня, который уже переставал чувствовать пальцы ног, а в наличии левого мизинца и вовсе начал сомневаться, похолодел, как мертвец.

Меч, специально сделанный для него, — поди найди в современном, пусть и отдалённом, северном городе кузницу. Да и не это страшно — страшно то, что меч был сделан для него, по заказу отца, который велел беречь кладенец как зеницу ока, лучше возвращаться без глаза, но с мечом.

И этого самого меча не было.

Ваня тут же забыл все страхи. Дракон, или змей, или мороз, да хоть сам дьявол со всей своей ратью — вся эта братия, даже собравшись вместе, пугала не так сильно, как реакция отца на потерю меча. Без меча в целом можно было и не возвращаться. Спартанское «со щитом или на щите» просто нервно курило в сторонке. Именно мечи в их семье наделяли особенными, чуть ли не магическими свойствами. Опять же, по семейной легенде, меч будто бы сам собою явился Ваниному предку, когда тот уже почти потерпел поражение перед непобедимым змеем. Прапрапрапрадед продал собственный глаз, чтобы завладеть мечом, и обрёл вместе с ним небывалую мудрость. Правда, в какой-то момент меч переплавили — спасали во времена революции, — а первозданный вид вернуть не удалось ни одному кузнецу. Поэтому решили в рукоять каждого нового меча для нового мужчины их рода вплавлять кусочек от того самого меча. Что планировалось делать после того, как «оригинальный» переплавленный меч закончится, история умалчивала. Может, он уже кончился. Просто вера осталась.

Короче, потерять такую вещь — не просто получить по шапке, а этой шапки лишиться. И всего остального тоже. Это будет пострашнее самого страшного дракона.

Вслепую Ваня шарил голыми руками по снегу. Он уже не чувствовал холода — он просто забыл, что ему вообще было холодно. Он и сам не заметил, как освободился из снежного плена. В какой-то момент Ваня понял, что стоит на твёрдой снежной корке. Крепко, как на лыжах. Только не скользко и ноги не норовят разъехаться в продольный шпагат.

Новой порцией шока окатил старичок, невесть откуда оказавшийся прямо перед мальчиком. Ваня подпрыгнул и, оступившись, едва не рухнул в новый сугроб. Дед выпростал руку и удивительно твёрдой хваткой удержал его от падения.

— Дедушка… — только и смог выдохнуть Ваня вместе с густым белым паром, восстанавливая равновесие.

— Не это потерял, милок? — Дед хитро улыбнулся и ловко вытащил из-за спины Ванин меч.

Ваня обмер.

— Его… — шёпотом просипел Ваня и уже потянулся к заветной вещице.

— Э, не! — Дед блеснул золотым зубом и с поразительной лёгкостью перекинул меч в другую руку. — Не так просто.

Ваня посмотрел в лицо деда. Только сейчас он заметил, что заплывший, лишённый зрачка глаз деда пересекал крупный шрам.

— Ты чёй-то тут делаешь, внучок? — продолжил допрос дед.

— Так… испытание… как его… ну вы ж понимаете, да?.. Ну, обряд взросления, всё такое… — скомканно залепетал Ваня.

Дед покачал головой.

— Ни бе ни ме. Что за племя пошло — не вы богатыри, ой, не вы… — Голос у него был вроде и стариковский, но в то же время очень сильный, смешливый, гордый.

— Все вы так говорите! — вспыхнул Ваня. — Просто не знаете ничего!

— Я-то не знаю? — Дедок так расхохотался, что Ваня притих, постеснявшись своей дерзости. — Экой смешной ты, парень, ей-ей смешной! Ну так покажешь, сам-то знаешь что?

С этими словами дед выбросил вперёд руку и плоской частью меча как бы играючи, смеха ради слегка ударил Ваню под коленкой. Тот не удержался и повалился наземь как подкошенный, а на голову ему тут же съехала шапка сугроба.

— О-ой, не видать тебе твоего меча, не твоим рукам он, видать, делан, — приговаривал дед то с одной стороны, то с другой.

Из снега показалась мокрая макушка Вани. Отряхнувшись, он почти зарычал от злости. Глаза его вспыхнули, и, позабыв про меч, про диковинную быстроту и ловкость противника, мальчик бросился на деда. Кулаки только успевали мелькать в воздухе, но всё не достигали своей цели — ни хохочущего деда, ни меча.

Ваня остановился и вытер заслезившиеся от мороза глаза вместе с потом. Дед остановился прямо напротив него и, как нарочно, выставил меч прямо перед собой.

Кувырком достигнув его фигуры, Ваня пнул куда-то наугад, ухватился руками за самое лезвие и зажмурился, вцепившись в него.

Только вот боли он почему-то не почувствовал и удар ушёл куда-то в пустоту. Ваня открыл глаза.

Он свернулся калачиком на снегу. Деда нигде не было. Встав на ноги, мальчик посмотрел на меч, подняв его обеими руками. На лезвии остались красные пятна, но на ладони уже не было даже шрама. Вдруг меч подёрнулся дымкой, как мираж, и рассыпался в прах. Ваня растерянно отряхнул руки и покрутил головой, хотя сам не понимал, что ищет.

На плечо легла чья-то рука. Ваня обернулся. Перед ним стоял тот самый дед. В руках его лежал меч. Только теперь рукоять была чистая, без маминой бечёвки, и в середине блестел то ли камешек, то ли просто другой металл, которого раньше Ваня не замечал.

— Поразвлёк старого, молодец, — в голосе теперь не было насмешки, только спокойная покровительственность. — Может быть, не перевелись ещё славные воины.

Ваня взял меч. Едва он успел моргнуть, как дед пропал, будто его и не было. Мальчик вспомнил сестру. Та часто смотрела в одну точку, а потом резко отводила взгляд, будто бы что-то там видела, а потом оно резко пропадало. Может быть, что-то такое это и было?

Прыснув от мысли, что Мирославе везде чудился одноглазый дед, Ваня зашагал дальше.

Он почти начал насвистывать какую-то песенку, напрочь позабыв о цели своей прогулки. Меч приятной тяжестью теплился в руке, холод отступил.

Одно пренеприятное обстоятельство напомнило ему обо всём.

Снег под ногами вдруг подозрительно резко хрустнул и расступился. Ваня полетел куда-то вниз.

Приземление было отнюдь не мягким. Тело больно шмякнулось о ледяную землю. Ваня вытянулся, уставившись в дыру, через которую упал, на небо. Неба он не видел — его закрывала вновь поднявшаяся вьюга. Мальчик осторожно подвигал пальцами ног, руками, шеей. Всё было на месте, только копчик и прилагающееся к нему мягкое место саднили.

Пещера вокруг выглядела довольно зловеще. Свет проникал только из дыры сверху, всё остальное же было погружено в кромешную тьму. Холод вернулся, а вместе с ним и страх. Но как у всех молодых людей, не успевших ещё войти в серьёзные лета, любопытство пересилило любые опасения.

Ваня поднялся и осторожно размял шею и спину. Оглядевшись, он неуверенно сделал пару шагов.

В самом тёмном углу что-то заворочалось. Ваня вздрогнул и выставил перед собой меч. Шорохи стали громче. Показалось, что в темноте что-то мелькнуло. Минуту спустя до Вани дошло, что ему не показалось: на свет попала огромная, мерзкого вида лапа, поросшая густой чёрной шерстью. Вскоре показалось и всё чудовище.

Это была на редкость гадкая тварь, очень отдалённо напоминавшая человека. То, что, вероятно, было ногами и руками, превратилось в ужасные лапы, каждая — размером с каменную глыбу. Морду чудища нельзя было сравнить ни с одним монстром, каких Ваня видел в ужастиках. Это был и не волк, и не медведь, и не дракон, и уж конечно, не человек. Но в то же время существо имело признаки всех их. Одно было ясно точно: это был не змей. Не обещанный дракон.

Это не испытание.

Голова слегка закружилась от осознания. Это не учебная тревога и не тренировка. Это настоящая, наверняка голодная неведомая тварь. Прямо перед ним. Готовая напасть.

Едва Ваня подумал о нападении, как тварь вздрогнула, словно тоже очнулась, и кинулась на него. Мальчик чуть не попался, с трудом успев отскочить в последний момент. Меч со скрежетом тащился по заледеневшей земле — он снова вдруг начал ощущаться неимоверно тяжёлым.

Тварь утробно зарычала, отчего по спине побежали мурашки. Ваня заозирался, ища хоть какой-то выход. Но пещера имела абсолютно пологие стены, без каких-то ходов или уступов. Ветер завывал где-то наверху. Два горящих глаза сверкнули в темноте. Ваня снова в самый последний момент успел отскочить, выронив меч.

Он звякнул, стукнувшись о ледяную поверхность. Чудовище остановилось и посмотрело на источник звука. Оно нагнулось и дотронулось своей лапищей до меча. Отдёрнув её, как обжёгшись, тварь так оглушительно зарычала, что Ваня испугался, не случится ли обвал. Однако он не мог не заметить одного странного факта. На меч тварь смотрела вполне осознанно, лапа направлялась к мечу так, словно собиралась вооружиться им. Это был не бестолковый монстр — он мыслил. Это открытие Ваню отнюдь не обрадовало.

Оставалось только одно — молиться и сражаться. Только вот молиться Ваня не умел, а единственный способ хоть как-то уравнять шансы в бою лежал прямо под лапищей оппонента.

Существо снова бросилось на Ваню. Тот прошмыгнул между его лап. Проскользив по полу, мальчик ударился головой о стену напротив. В глазах немного помутилось. Монстр, судя по всему, тоже неудачно встретился со стеной, поэтому осел на пол и зажмурился. Особенно неприязненно он посматривал на свет, исходивший из дыры в потолке. Ваня заметил это и прищурился, фокусируя взгляд. Тварь, очевидно, была быстрее и сильнее его, однако ей мешал свет, и что-то замедляло её. Чудовище явно только недавно очнулось, разбуженное случайным падением Вани под землю. Мальчик потёр рукой ушибленную голову.

Чудище встрепенулось, вскочило на лапы. Как в замедленной съёмке, оно надвигалось на Ваню. Наверное, всё было куда быстрее, но казалось, что движения замедлились и тянулись, будто бы в каком-то желе. Ваня моргнул и почувствовал под пальцами металл. Кончиками пальцев он нащупал меч.

С трудом подняв, он выставил его прямо перед собой, как кол. В этот же момент мальчика обдало зловонным дыханием, а прямо над ухом раздался оглушительный рёв. На живот закапало что-то тёплое, грудь придавила чужая туша. Голова снова с силой ударилась о стену позади, и свет погас.

* * *

Очнувшись, Ваня искренне удивился, что жив. Чудовища рядом не было. Грудь залита кровью, но не Ваниной, чужой. Тёмная и горячая, в полутьме она казалась почти чёрной.

Но в темноте слышались неясные шорохи. Мальчик притиснулся спиной ближе к стене и затаил дыхание.

Звуки не умолкали, но нечто, ворочавшееся в темноте, будто бы было меньше, чем существо, которое было там ранее. Звук издавала не огромная туша, волочащаяся по ледяной земле. Обыкновенная возня.

Мрак уплотнился, стал принимать форму, и вскоре Ваня рассмотрел человека.

Левая рука его безвольно повисла, всё плечо было окрашено бордовым. Ноги человека подогнулись, и он упал наземь, кашляя кровью. Кашлял он хрипло, но как-то зло, будто смеялся через приступ чахотки. У него были длинные спутанные волосы грязно-чёрного оттенка. Черты лица его оказались грубыми, но мужественными. Чёрная борода отросла не очень сильно. Лохмотья, очень отдалённо напоминавшие одежду, были замотаны кое-как, изорваны и испачканы кровью.

Мужчина посмотрел на Ваню.

Даже не посмотрел, а зыркнул. Это был такой колючий, неуютный взгляд, от которого хочется поскорее спрятаться. Не просто из-за страха. В этом взгляде была заключена неизмеримая злоба, чистая ненависть. Ване подумалось, что если человек правда настолько ненавидит мир, его следует пожалеть. Не притворно, насмешки ради. Действительно пожалеть. Так загнанный зверь ненавидит и боится своих преследователей. Так узник смотрит на вольных людей. Так изгнанник глядит на счастливое племя, которое раньше было родным.

— Ловко… — до Ваниного уха донеслось хриплое рычание — голосом он не мог это назвать. — Сильно…

По пещере снова разнёсся кашель. Ваня посмотрел в сторону. Его затошнило.

— Больно… — как-то тихо и надломленно прохрипел незнакомец.

— Это… вы?.. — не выдержал Ваня.

— Я?.. — неопределённо переспросил мужчина.

Проследив за Ваниным взглядом, он упёрся в меч, валявшийся рядом с мальчиком.

— Я, — кивнул он. — Моё имя — Грендель.

«Ну и имечко... Родители тебя точно не любили…» — невольно подумал Ваня.

— И что теперь? — Грендель будто прочитал Ванины мысли. — Убьёшь меня?

Мужчина снова криво усмехнулся, кивнув на меч. Ваня сделал несколько осторожных шагов от Гренделя.

«А ведь я должен его убить, — подумал мальчик. — Он — моё испытание. Я с испуга решил, что он настоящий. Это чары. Он не реальный. Ему не больно».

Кошмарный стон разнёсся по пещере. Ваня зажмурился, словно это как-то помогло бы ему не слышать страшных звуков. Грендель окончательно осел на землю и стиснул зубы от боли.

— Ну давай… убей… — не было понятно, засмеялся он или закашлялся. — Попробуй.

— А мне нужно? Убивать? — робко спросил Ваня.

Он уже открыл глаза и потому увидел, как в налитых кровью и ненавистью глазах Гренделя отразилось непонимание и недоверие.

— Зачем же ещё ты пришёл сюда?

Ваня немного сконфузился. Меч лежал почти под его ногой.

— Пройти обряд. Посвящение.

— Убить дракона.

— Да. А ты — дракон?

Грендель присмотрелся внимательнее. Одной рукой он всё ещё держался за раненое плечо, но не отрывал глаз от мальчика.

— У всех свои драконы. Я — твой дракон. А ты — вероятно, мой. У твоего отца был свой дракон. И у его дракона был твой отец.

Отец был лётчиком. Он обуздал ветер.

Отец убивал драконов.

— Я не хочу убивать тебя. Драконы злые. Ты ничего мне не сделал.

Грендель прищурился.

— Злые? Драконы просто живут. Просто у кого-то отнимают сына, кто-то вынужден стеречь сокровища, кто-то просто проклят. Твой отец спрашивал драконов прежде, чем убить их?

Ваня потупился.

— Ты не такой дракон. Не злой. Отец убивает других драконов. Я не хочу тебя убивать.

— Ты должен меня убить. Хотя твоя железка никак не поможет в этом.

Меч звякнул. Ваня наступил на него ногой, сжал кулаки до побелевших костяшек.

«Он не настоящий. Это чары. Это испытание. Он — злой дракон».

Грендель сидел молча. Не пытался напасть или защититься. Он смотрел… нет, не как человек. И не как загнанный зверь, теперь Ваня это понял. Он смотрел как дракон.

— Тебе нужна помощь.

Грендель покачал головой, улыбнувшись. Из треснувших губ блеснула капля крови.

— Это тебе нужна помощь, — помолчав, он добавил чуть мягче: — Иди. Я останусь здесь. Ты победил своего дракона.

Ваня протянул руку. С тяжёлым выдохом Грендель протянул свою огромную, грязную от крови лапищу в ответ. От рукопожатия ладонь кольнуло.

В этот момент сверху послышался шум. Ваня не сразу его распознал, но вскоре узнал звук двигателя снегохода.

Приехал отец. Драконоборец.

Ваня запрокинул голову, глядя через дыру, в которую сам же провалился.

— Ваня? Ты здесь? Живой?

— Я здесь! — крикнул мальчик, поставив руки у рта рупором.

Послышалась возня. Сверху спустилась верёвочная лестница.

* * *

Отец никогда не обнимал его так крепко. Борода щекотала голую шею, подрагивающие руки быстро закутывали в большущую пушистую шубу. Когда Ваня был маленьким, ему всегда казалось, что в этой шубе можно утонуть или заблудиться в рукавах.

Грендель не был испытанием. Просто что-то пошло не так. Конечно, всё засчитано, конечно, он всё прошёл, просто потому, что банально выжил.

Грендель не был чарами. Он был настоящим. Ему было больно.

Ваня не решился спросить о том, что стало с ним. Но когда отец поднимал его на верёвке, обернувшись назад, Ваня не увидел никого. Хотя был готов поклясться, что из темноты на мгновенье блеснули два огонька.

Мама встретила его с радостью, напоила горячим можжевеловым чаем и накормила лютефиском [2]. Она не отходила ни на шаг, каждые пять минут касаясь его лба. Даже сестра, обычно тихая и отрешённая, обратила внимание на его состояние.

— Ваня? С тобой всё нормально? — осторожно спросила Мирослава.

Её взгляд уже привычно скользнул куда-то сквозь и пробежался по пространству вокруг мальчика. Ваня не ответил. Он тупо смотрел на рыбу в своей тарелке и молчал.

Интересно, у Гренделя есть мама?

— Это был не дракон, — сказал Ваня тихо.

Отец нахмурился.

— Кто?

— Он не был драконом. Ты знаешь.

Конечно, отец знал. Вернув сына домой, он тут же поехал назад, чтобы перевернуть пещеру вверх дном. Если отец что-то искал, то он находил.

— Ты убил его?

Мирослава нахмурилась и вздрогнула, касаясь рукой виска. Она покачала головой, прошептав что-то невнятное, и быстро вышла из кухни. Мама последовала за ней.

— Там не было драконов, — сказал отец, отодвигая табурет и грузно усаживаясь на него. — Я лично обыскал пещеру.

Ваня продолжал гипнотизировать рыбу у себя в тарелке. Отец вздохнул.

— Не все драконы выглядят как драконы. Они, понимаешь… они есть в разных смыслах. Ты встретил простого дракона. По его облику, но не по сути. И он просто жил. Я встречаю других драконов. Они рождались в людском теле, чтобы прятать чудовищное нутро.

Придвинувшись ближе, отец заглянул Ване в глаза и заговорщически понизил тон.

— Знаешь, в чём разница между драконоборцем и дураком, который полез убивать дракона?

Ваня мотнул головой.

— Драконоборец видит разницу между тем и другим драконом. А дурак не видит. И ты эту разницу увидел. Ты — не дурак.

Тяжёлая, но тёплая ладонь легонько сжала плечо мальчика.

— Ты победил своего дракона.

Примечания редактора

[1] Отсылка к герою Зигфриду.

[2] Скандинавское блюдо из рыбы.

Редактор: Наталья Атряхайлова

Корректор: Вера Вересиянова

Другая художественная литература: chtivo.spb.ru