Серия «Разное»

Оксфордский профессор Бен Энселл пытается объяснить читателю, почему политика не справляется с задачей гармоничного развития общества. Подход его прост: он выделил пять важнейших вызовов, перед которыми стоят общества и продемонстрировал, что в каждом вызове скрыта ловушка, то есть конфликтный потенциал, который и мешает нам двигаться вперёд.

Ловушка демократии: нет такой вещи, как «воля народа».

Все люди разные, и каждый имеет свои приоритеты. Поэтому идея народовластия - довольно неоднозначная вещь. Автор приводит определение демократии, которое дал Йозеф Шумпетер:

Власть принимать решения при помощи соревновательной борьбы за голоса людей.

Проблемы при демократии происходят из разногласий. Это заметил ещё маркиз Кондорсе, ещё в восемнадцатом веке сформулировавший свой парадокс. В пятидесятых годах прошлого века американский экономист Кеннет Эрроу доказал, что все формы демократического правления приводят либо к хаосу, либо к диктатуре. Нет такой формулы для голосования, которая бы обеспечила соблюдение пяти основных предпосылок: коллективной рациональности, не-диктаторства, универсальности, единогласия и независимости от посторонних альтернатив. Именно последнее условие приносит главные проблемы, поскольку допускает стратегическое голосование. Это когда избиратель голосует не только по теме вопроса голосования, но и принимая во внимание какие-то другие причины. Всем известно деление на левых и правых и принципы, на которых построены их платформы. Но проблема в том, что жизнь – штука сложная, она задаёт нам много вопросов, и трудно согласиться с какой-то из партий по всем вопросам её платформы. Левые могут выделить больше денег на образование, но при этом и разрешить лёгкие наркотики. Приходится выбирать то тех, то других. В итоге скатываемся в хаос. Или в диктатуру. Демократического решения этой проблемы нет, и приходится допускать нарушения демократии. В принципе, дело становится более устойчивым, когда политика концентрируется вокруг одного главного вопроса. Но при этом возникает опасность поляризации. Поляризация заводит в тупик, и есть страны, которые постоянно прыгают между крайними альтернативами. Например, Аргентина.

Для избежания ловушки демократии автор предлагает нам различные способы, такие как квадратичное голосование, обязательное голосование, пропорциональная система. Надо использовать собрания граждан, выстраивать политические институты и развивать социальные нормы, которые помогают нам избежать хаоса и сдержать поляризацию.

Ловушка равенства: равные права и равные результаты разрушают друг друга.

Что означает равенство? Что у всех всего должно быть поровну или просто равные права? И какие права – экономические или политические? Если обеспечить хотя бы равенство шансов, что само по себе уже очень трудная задача, то разные способности людей, да и просто слепой случай, приведут к неравенству, прежде всего имущественному. При этом неравенство имеет тенденцию к усилению с течением времени. Свободный рынок приводит к формированию экономики, работающей по принципу «победитель получает всё» с формированием монополий. То же самое происходит в других областях человеческой деятельности. Аристократии возникли не на пустом месте. Если же мы будем постоянно отбирать у состоятельных граждан существенную часть их доходов из стремления обеспечить равенство результатов, низводя их до имущественного положения остальных, то они либо сбегут из страны, либо перестанут развиваться, тормозя экономику. По сути, выбор делается между олигархией и большевизмом.

Поэтому в политике необходимо стараться соблюсти баланс между равными правами и результатами. Чтобы приблизиться к равенству результатов, нужно воспитывать людей соответствующим образом. Выстраивать такие социальные нормы, которые бы подчёркивали важность равенства. Побуждать людей делиться, в конечном счёте. Но это в идеале. Реально же равенство результатов демотивирует. Чего стараться, если плоды твоего труда придётся отдавать? Большинство развитых стран Запада серьёзно урезало своё прогрессивное налогообложение из желания обеспечить больше экономической свободы и ускорить экономический рост. Выросло неравенство, а также появилась опасность, что демократический принцип «один человек – один голос» деградирует в «один доллар – один голос». Избирательные кампании – дело недешевое.

Это при демократии. А как насчёт имущественного равенства при авторитарном правлении? Там, быть может, всё тянет на себя диктатор? Вовсе не всегда. В истории достаточно случаев высокого уровня равенства при диктатуре. Первые, кто приходят в голову – это большевики. Но чаще, конечно, диктатура сопровождается высоким уровнем неравенства в стране. И это неравенство консервирует себя: при демократии есть шанс появления на фоне неравенства новой элиты, которая перекроит систему к лучшему (примеров автор не приводит).

Мне понравилось освещение гендерного неравенства. Оно обусловлено, главным образом, тем, что женщине приходится отвлекаться на рождение и воспитание ребёнка. Это усугубляется социальными нормами, согласно которым женщине также приходится больше вкалывать в семейном быту. Выход? Воспитывать... Или вот ещё интересная тема: ассортативное спаривание. Это когда каждый ищет себе примерно равного партнёра. В результате богатые женятся на богатых, а бедные – на бедных. А вот если бы богатые женились на бедных, то с равенством было бы получше... Лично я не вижу больших перспектив в этой области: мезальянсы далеко не всегда счастливы.

Выйти из ловушки равенства можно либо через внешнее воздействие (голод, эпидемия, война, рецессия – здесь автор опирается на книжку Вальтера Шайделя), либо посредством налогообложения. Есть много предложений о том, как раскулачить богатых. В современном глобализованном мире это надо делать всем странам сообща – иначе богатенькие будут сбегать из страны и скрываться в офшорах. Хорошие результаты приносит налогообложение наследства. Но вот парадокс: оно не по душе даже самым бедным, которых оно даже не факт, что вообще затрагивает. Одной из причин является то, что завещатель уже заплатил налоги, зарабатывая своё состояние, а теперь государство снова накладывает свою лапу. Несправедливо... А вот ещё одна идейка: обкладывать налогами роботов. Купил станок и уволил рабочего – пройди в кассу!

Неравенство можно также уменьшить, если обеспечить равный доступ к образованию. Левые постоянно носятся с этим лозунгом. Проблема, однако, в том, что в экономике нет достаточно рабочих мест для выпускников вузов. Те, кто не находит себя в жизни, могут выплеснуть своё недовольство и радикализироваться. Можно попытаться улучшить средне-специальное образование. В этом смысле полезно посмотреть в сторону Германии с её «двойной системой», при котором люди учатся без отрыва от производства.

Ну что я скажу... Идеи хороши, но история учит нас тому, что реализация слишком часто хромает. Неравенство продолжает расти практически повсеместно. Я больше верю Вальтеру Шайделю: пока гром не грянет – мужик не перекрестится. Нужно, чтобы произошло что-то очень плохое, чтобы люди установили такие порядки, при которых богатые не только делились бы, но и считали бы такое положение дел справедливым.

Ловушка солидарности: мы заботимся о солидарности лишь тогда, когда она нужна нам самим

Солидарность стоит денег, а с деньгами мы расстаёмся неохотно. Никто не хочет стелить соломку там, где он вряд ли упадёт. Да и с другими делиться тоже не хочется, если эти другие имеют с нами мало общего. Да что говорить – мы часто и самим себе не горим помочь, не откладывая средства на старость.

Для того, чтобы «раскрутить» людей на более щедрые выплаты, будь то на пенсию или на страховку от безработицы, нужно сделать так, чтобы каждому стало ясно, что он сможет в любом случае получить пользу от своего начинания. А если не он сам – то те, кто ему близок. Это основа. В этом направлении надо работать.

И в этом направлении действует концепция безусловного базового дохода (ББД), который бы получал каждый – и миллионер, и нищий. Да, на него не сможешь вести приличное существование, но хоть с голоду не умрёшь. Главная проблема ББД – где найти деньги? Если прикинуть по штуке баксов в месяц на нос в Соединённых Штатах – накапает весьма приличная сумма. Левые меньше задумываются об источниках финансирования, а вот правые готовы ввести ББД. Почему? Потому что взамен они предлагают отменить всю уже имеющуюся социалку. Лично я не думаю, что народ от этого ощутимо выиграет. Автор встаёт на сторону левых, говоря, что ББД не должен заменять существующую систему. Но на вопрос «откуда взять деньги» тоже, как и они, не отвечает. Скорее всего, подразумевает поднять налоги наиболее состоятельным слоям общества.

Далее, если в стране люди будут считать сограждан братьями, то и тратить на солидарные выплаты они будут охотнее. То есть пропаганда общей идентичности – один из выходов из ситуации. Кто ж не скинется на благо братьев? Нужно расширять понятие «мы», преодолевать этнические, религиозные и языковые барьеры. Конечно, это непросто. Но есть позитивные примеры. Можно, например, обращать внимание граждан на то, что солидарность приходит на помощь любому. Когда все – стар и млад, левый и правый, богатый и бедный – лечатся в одной государственной поликлинике, они сближаются. Общество становится более сплочённым, солидарность растёт.

Ещё одна идея – уменьшить уравниловку при распределении социальных выплат. Заплатил больше в пенсионный фонд – получай большую пенсию. В противном случае высокооплачиваемые граждане будут откладывать средства в какие-нибудь другие кубышки.

Ой, не знаю... На приличный ББД сверх социалки вряд ли хватит денег в казне, ведь и существующая система часто не по карману государству. А в долги влезать – последнее дело, как и печатать деньги. Уж сколько раз это проходили. Ну а насчёт воспитания патриотизма и солидарности сограждан – идея далеко не нова, и любое сколько-нибудь приличное государство этим занимается. Проблема лишь в одном – в идее, на которой эта общность будет строиться. Даже в самом простом случае, когда в стране одна религия или одна нация, насаждение идеологии часто приносит вред, который выражается, например, в усложнении отношений с соседями. Ну а когда страна многонациональная и многоконфессиональная, то идей остаётся – кот наплакал. Коммунизм скомпроментировал себя, либерализм тоже. Короче, трудно.

Ловушка безопасности: мы не можем избежать анархии, не рискуя получить тиранию

Живя в условиях безопасности, мы не ценим её преимуществ, а, между прочим, они немаловажны. Мы можем озаботиться чем-то другим, чем собственно выживанием. Находиться в конкурентной среде кровожадных сапиенсов – ещё тот стресс. Далее, мы можем заниматься долгосрочными проектами. Можно начать строить дом, зная, что не придёт рейдер и не отберёт его. И, наконец, мы пользуемся доверием друг друга. Если что – придёт полицейский и всех рассудит. Всё это мы имеем, живя в условиях государства. А вот международная безопасность – вещь гораздо более сложная. Строго говоря, её нет, поскольку нет мирового полицейского.

Короче, безопасность – это хорошо. Только вот какое дело: если полицейский смотрит за порядком, кто будет смотреть за самим полицейским? Выход – в кольцевой ответственности. За полицейским смотрит прокурор, а прокурора назначают депутаты, которых мы выбираем. Но в этом случае цепь работает до тех пор, пока не порвётся любое звено. И тогда – пиши пропало, привет диктатура. Примеров злоупотребления властью – несть числа, один из последний – полицейский произвол в Соединённых Штатах.

А может, ну его нафиг с этой полицией? Анархия – она ведь мать порядка. Но в этом случае мы должны будем полагаться друг на друга и на собственные моральные нормы. А это дело рисковое. Поди залезь в голову соседу, что он считает моральным, а что – нет. Там, где этим не занимается государство, безопасность берёт на себя частник. Такое можно видеть, например, на территории Сомали. Какой-то порядок у них есть, но если сравнить с соседними странами – безопасность у них явно не на высоте.

Но и слишком много порядка – тоже не всегда хорошо. Социальная конформность, столь ярко выраженная в Скандинавии, привела к строительству упорядоченных обществ. Но далеко не факт, что сограждане так доверяют друг другу, как это выглядит извне. На самом деле многие просто боятся высунуться. А высовываться надо хотя бы иногда, потому что полный порядок ведёт к стагнации. Бунтовщики ведут мир вперёд, к прогрессу. Одной из интересных концепций «креативного разрушения» являются города хартии, которые предоставляют частичную свободу от удушающего контроля государства.

Как избежать ловушки безопасности? Вряд ли выходом послужит рыночная система. Безопасность – базовая потребность, и лучше, если её удовлетворяет государство. Где-то может помочь новая техника. Системы видеонаблюдения – тому подтверждения. Обязательные камеры у полицейских в США явились в целом полезным нововведением, уменьшив рукоприкладство. Может, меньше тратиться на полицию? Вряд ли это будет рецептом успеха в Америке с её недостатком солидарности в обществе.

Если задуматься о международной безопасности, то идей здесь у автора несколько, и они не оригинальны. Нужно продвигать демократию во всём мире, поскольку демократии меньше воюют друг с другом. Нужно заключать договора о коллективной безопасности. И нужно заключать договора о разоружении. Банально, в общем-то. И малоэффективно, если оглядеться по сторонам.

Ловушка благосостояния: то, что обогащает нас в краткосрочной перспективе, обедняет нас в долгой

Ну, здесь не нужно далеко ходить за примером. Достаточно взглянуть на экологию. Всегда проще жить сегодняшним днём, не заботясь о завтра. Вот и подписывают страны протоколы в Киото, Париже и других городах, а потом либо не придерживаются их, либо «с чистой совестью» выходят из них. И кто их за это осудит? Никто. Ведь нет мирового полицейского.

На индивидуальном уровне – то же самое. У человека есть стимул потребить сегодня и воспользоваться плодами сбережений и инноваций других завтра. Но если все так будут делать – все будут проедать заработанное, а экономика не будет становиться богаче.

Разрешить ловушку благосостояния должны политические институты. Когда-то экстрактивный режим королевской власти в Англии был свергнут с помощью парламента, который построил в стране инклюзивную систему. Терминологию автор взял из книжки Аджемоглу и Робинсона «Почему одни страны богатые, а другие бедные». Думая о росте, нельзя игнорировать политику. Политические институты устанавливают, кто участвует в экономике и на каких условиях.

При коллективном действии суммарный эффект может быть положительный, но дилемма заключённого говорит нам о том, что для того, чтобы его добиться, может быть нужна какая-то коллективная основа для кооперации. Нужно, чтобы была связь, чтобы было доверие, чтобы был способ заключить договор. Очевидным основанием для сотрудничества должен быть стимул планировать на долгое время вперёд. Парадоксально: если мы не доверяем партнёру, надо продлить отношения с ним. Но это не всегда работает. Лучше, если кто-то третий сможет контролировать соблюдение договорённостей. Если его нет, то можно попробовать платить людям за сотрудничество, как это предлагал делать социолог Мансур Олсон. Кстати, он говорил, что группы только тогда смогут достигать коллективных целей, когда как минимум один из участников достаточно велик или богат, для того чтобы быть способным заплатить за их достижение сам. Чем-то это похоже на НАТО...

Дилемма заключённого объясняет эгоизм отдельных стран в случае проблемы изменения климата. В этом случае для стран, которые больше других страдают от него, может быть полезным объединиться и надавить на остальных. То же касается отдельных отраслей промышленности. По мере усиления изменения климата всё больше людей почувствуют это на своей шкуре и станут лучше относиться к теме его предотвращения. Технологии станут дешевле, и станет возможным где-то получать прибыль. Ну и общественные нормы помогут политикам определиться.

Но это будущее. А в настоящем мы имеем такую штуку, как ресурсное проклятие, когда богатые сырьём страны болеют голландской болезнью и не инвестируют в своё будущее. Ещё голландцы обнаружили, что всегда проще качать нефть и сидеть на трубе, припеваючи. Правда, при этом страдает вся остальная промышленность. Ещё одна проблема сырьевых стран – зависимость от колебаний цен на сырьё на мировом рынке. В шестидесятых-семидесятых годах прошлого века Замбия упивалась плодами медного бума, а потом в 1975 году цена на медь упала в два раза – и привет... Замбия стала одним из крупнейших мировых должников. Поэтому с ресурсным проклятием надо бороться, и некоторые страны делают это достаточно успешно, извлекая избыточный доход и помещая его в специальный фонд. Автор объясняет это на примере Норвегии.

Для того, чтобы избежать ловушки благосостояния, нужно мыслить дальними перспективами. Легко сказать, но трудно сделать. Осуществить долгосрочное планирование помогут всё те же политические институты. Можно посмотреть в сторону Германии, которая взращивает у себя инновации с помощью своего «терпеливого капитала». Или, как в Финляндии, отделить политику по инновации от избирательного цикла. Или, как в Норвегии, сложить деньги в специальный фонд будущего. У кого нет такого ресурсного изобилия, тот сможет генерировать средства с помощью повышения налогов в момент перегрева экономики. Это поможет сдуть кредитные пузыри. Избежать их образования вообще можно, построив банковскую систему, как в Канаде. У них федеральное правительство способно регулировать банки прямо из Оттавы, не заботясь о том, что скажут политики из провинции.

Возвращаясь к климату, автор говорит нам, что у нас три варианта достижения нулевых эмиссий углекислого газа. Первый: запретить сжигать углерод. Но старых установок это не будет касаться, и они будут пыхтеть дальше. Далее, существуют политические риски. Далеко не всем понравится нововведение, и недовольные могут продавить его отмену. Ну и потом, запреты часто бывают неэффективны. Второй вариант: субсидировать альтернативные источники энергии, как это делает Германия. Но здесь, как с социалкой – поди разберись, кому нужно помогать, чтобы был нужный эффект. Да и вряд ли субсидии заставят народ экономить энергию. Экономисты предлагают третий путь – углеродный налог и торговлю квотами. Вот тогда народ задумается и станет экономить. А участники рынка найдут способ на этом ещё и заработать. Но налог – как ни крути, всё-таки налог. Далеко не каждый будет готов его заплатить, теряя в благосостоянии сегодня во имя завтра. Автор оптимистично смотрит в будущее. Он представляет себе, что люди, осознав свою будущую пользу, раскошелятся. Лично у меня в этом смысле есть определённые сомнения. Текущее положение дел с выполнением обязательств по предотвращению изменения климата настраивают, скорее, на пессимистичный лад. Думать о будущем хорошо на сытый желудок.

В заключении автор доводит до нас очевидную до банальности истину: мы никогда не сможем изъять эгоизм из политики. И потому всегда будет трудно достигать общих целей. Поэтому нужно выстраивать институты и следовать нормам. Думаю, каждый с этим согласиться.

Проблема лишь в этих самых институтах. Они сами по себе не строятся. Нужно, чтобы люди захотели их строить. Нужна мотивация. На данный момент – её нет. Вот о чём надо думать, а не писать самоочевидные книжки.

Глобализация свела вместе представителей самых разных народов и культур, которые теперь совместно двигают прогресс. При этом оказалось, что все мы разные. Разные не только в индивидуальном плане, но и культурно. Варясь в одном котле родной культуры, мы часто думаем, что и другие такие же, как и мы. На самом деле, очень многое зависит от того, откуда человек. И если мы можем понять его слова, понять действия бывает очень трудно. А работать вместе надо. Облегчить сотрудничество и сократить непонимание призвана известная книга Эрин Мейер.

Книга не новая, есть русский перевод. Но предмет её не устареет ещё много времени

Основной подход автора состоит в классификации культурных различий по восьми основным признакам: коммуникации, критике, убеждению, лидерству, принятию решений, доверию, несогласию и планированию времени. Представители разных культур обладают уникальным сочетанием выраженности этих признаков. В условиях их общения между собой можно и нужно учитывать, где есть общее, а где различия. Так можно избавиться от непонимания и быстрее пойти вперёд.

Как видим, между Израилем и России можно найти много общего, и деловое общение в этих отношениях может проходить без проблем. Но есть и различия: если израильтяне более практичны и не углубляются в теорию, россиянам более близко рассмотрение всей проблемы в целом с извлечением выводов для конкретной ситуации. Далее, серьёзно различается подход к принятию решения, которое в России чаще всего делает начальник, а в Израиле часто является продуктом консенсуса.

Чтобы столкнуться с проблемами, недостаточно иметь значения с разных краёв шкалы. Уже различное положение в пределах шкалы может породить непонимание и даже неприятие. Например, испанцы более ориентированы на выстраивание доверительных отношений, чем французы. Но менее – чем японцы.

Для тех, кто попал в чужую среду, у автора есть очевидный совет: поначалу больше смотреть и слушать, чем говорить. Тогда станешь замечать не только чужие, но и свои особенности, которые не видны при нахождении среди своих.

1. Коммуникация

Главное различие по этому признаку – как передаётся информация: напрямую или косвенно, намёками. В культурах низкого контекста (преимущественно в странах Запада) для того, чтобы быть эффективной, коммуникация должна быть простой, чёткой и ясной, без недомолвок. Наиболее выражен подобный стиль общения в США. В то же время, в азиатских странах принято стараться не перегружать собеседника потенциально стрессовой информацией. Там могут отказаться от предложения помощи, даже если нуждаются в ней. Приходится упрашивать по нескольку раз.

Причины подобных различий Эрин находит в истории. США, как известно, страна мигрантов. Каждый мигрант происходил из своей культуры. Чужая душа – потёмки, и для эффективного общения необходимо было называть вещи своими именами, максимально чётко и ясно. В культурах же высокого контекста важно не вывести собеседника из равновесия необдуманными высказываниями. Там принято не рубить правду-матку, а сообщать информацию между строк, особенно если эта информация неприятная. Можно, например, вспомнить известную пословицу или цитату. Общий для участников беседы культурный контекст поможет истолковать ситуацию.

Как же быть тем, кто не умеет читать между строк? В этом случае лучше лишний раз спросить, что имеется в виду. Не бойтесь выглядеть при этом смешно или смиренно. Смирение – ключ к пониманию, а понимание – ключ к успеху. Тем, кто попал из культуры высокого контекста в культуру низкого, автор советует стараться выражаться более ясно и, если надо, объяснять, что имеется в виду. А как общаться в мультикультурной среде без ярко выраженного большинства с одной из сторон? В этом случае общим знаменателем должен быть низкий контекст с ясными выражениями и без намёков. Как в США.

2. Критика

Слышать откровенные слова о себе не всегда и не всем приятно. С другой стороны, честное мнение имеет смысл ценить. Каждая культура имеет в этом смысле свой баланс. Где-то принято усиливать выражения с помощью таких слов-усилителей, как «абсолютно», «полностью», «совершенно». А где-то чаще используются смягчающие слова: «может быть», «слегка», «немного». Прямая критика принята в некоторых странах: Израиле, Нидерландах, России и ещё кое-где на Западе. Но англосаксы уже выбирают выражения, чтобы собеседник не обиделся, и стараются всегда начать с хорошего. И уж совсем стараются избегать публичной критики на Востоке, особенно в Японии.

Если вы попали в культуру, в которой принято открыто критиковать, автор советует не стараться сразу подражать «аборигенам». Всему есть предел, нащупать который новичку часто не под силу.

Казалось бы, открытая критика – это не что иное, как общение с низким контекстом, при котором тоже называют вещи своими именами. Для некоторых стран это так (Нидерланды, Дания, Франция). Но это всё-таки разные вещи. Русские, говоря намёками, не стесняются открыто высказать своё несогласие с чужой точкой зрения. С другой стороны, англосаксы, довольно внятно доносящие свою точку зрения по поводу объективных обстоятельств, становятся предусмотрительными, когда дело доходит до отзыва о ком-нибудь. И начинается это всё со школьной скамьи, когда ребёнок вместо сухого «неуда» кормят ободряющими высказываниями вроде «не сдавайся».

Последовательными являются азиаты, которые и не критикуют публично, и размывают негативные сообщения. Тебя накормят-напоят, будут хвалить, а о плохом предпочтут умолчать. Догадывайся сам.

3. Убеждение

Убедить и в своей культуре сложно, а что уж говорить, если убеждать приходится человека с другого конца света. Чтобы дошло, мало привести аргументы, нужно их ещё правильно подобрать. Где-то предпочтут сначала разобрать проблему и докопаться до сути. А где-то любят сразу сорвать вершки, сконцентрировавшись на практических аспектах. Хорошо, когда находятся на одной волне, но когда французский коллектив получает американского босса, сразу начинаются жалобы на то, что он говорит что делать, не объясняя почему. Ладно, босс, он добьётся своего. Но вот американский инженер может не найти понимания у немецкого заказчика, требующего в первую очередь привести методологию разработки решения. Результат: отказ в сотрудничестве.

Те, кто любят общие принципы, часто строят рассуждения с помощью диалектического метода: теза (основной принцип), антитеза (противоречащий аргумент) и синтез, при котором аргументы приводятся в гармонию. Англосаксы, например, считают это слишком отвлечённым. У них испокон веков ориентация на практичность и прецедентное право, а всё это философствование кажется излишним. Я бы добавил к этому влияние религии. Особенно к строительству всеобъемлющих систем склонны культуры, коренящиеся в православии. Католики уже не столь строги в этом отношении, но унаследовали римское право, так что их тоже можно считать «диалектиками». Ну а протестанты – тем подавай быстрое и эффективное решение без необходимости подробного обоснования. Улучшить понимание и наладить диалог тех и других можно, применяя смешанный подход: не забывая о теории, часто приводить примеры из практики.

Особняком в этом отношении стоят азиаты, которые склонны обращать большее внимание на детали и общую картину, а не концентрироваться на главном. Причины этого автор видит в древних религиях и философских системах, которые традиционно подчёркивают взаимосвязи. Азиатская школа мышления отличается целостным подходом. Инь и Ян должны быть в гармонии. Для того, чтобы убедить азиата, ему нужно объяснить всю картину и показать взаимосвязи.

Как быть, когда имеешь в коллективе и тех, и других? Порой выгоднее разбить людей на группы по подобию, чтобы дело шло быстро. Если же важнее креативность и поиск новых подходов, то без потери времени на аргументацию и прояснение деталей не обойтись. Всё на свете имеет свою цену.

4. Лидерство

Здесь всё формируется вокруг роли руководителя. Кто он: непререкаемый босс или первый среди равных?

Как видим, эгалитаризм распространён, прежде всего, на Западе. И прежде всего в культурах с наследием протестантизма, при котором, как известно, не должно быть посредников между человеком и Господом. Кстати, у викингов было вполне эгалитарное общество, где вождь был первым среди равных. Католики уже более благосклонно относятся к социальным иерархиям. Ну а если посмотреть дальше на Восток – то влияние авторитета патриарха-начальника становится непререкаемым.

Это коренится тоже в истории. Тысячелетиями китайцы воспитывают молодые поколения в духе уважения к старшим. В китайских семьях к детям обращаются обычно не по имени, а согласно семейному рангу: старший сын, вторая дочь и т.п. Конфуций считал гармонию человека и Вселенной возможной лишь тогда, когда каждый знает своё место в обществе и ведёт себя сообразно своему положению. Система взаимозависимых отношений, основанная им, жива по сей день. В ней низшие уровни повинуются, получая взамен покровительство и наставления. Так император соотносится с подданными, отец с сыновьями, муж с женой, старший брат с младшим, а бывалый товарищ с молодым членом компании.

Так что в Китае и на Востоке в целом трудно встретить черты эгалитаризма: выражения несогласия с боссом, самостоятельных решений, обращения к вышестоящему начальству, минуя непосредственное (то же и в обратную сторону) или произвольного рассаживания за столом. Впрочем, к восточным порядкам легко привыкнуть, и западные боссы, получив в подчинение команду азиатов, спустя некоторое время, начинают ценить преданность и исполнительность подчинённых. Правда, их трудно раскрутить на инициативу и откровенность, но для этого есть трюки. Можно посоветовать сформулировать совместные предложения в отсутствие шефа или дать чёткие инструкции касательно ожидаемого вклада рядовых сотрудников загодя. И нужно помнить о дирижирующей роли босса.

Для тех, кто работает в окружении, относительно которого не до конца ясна степень его эгалитарности, более предусмотрительным является соблюдение иерархических рекомендаций. Если же команда смешанная, то имеет смысл с самого начала определить набор правил, что можно и что нельзя.

5. Принятие решений

Казалось бы, какая разница между лидерством и принятием решений? То-то и оно, что далеко не у всех всё решает начальник. Взять хотя бы американцев. В плане лидерства это скорее эгалитарная нация, в которой ценится инициатива снизу. Но решения чаще принимает босс. Делает он это, как правило, быстро и без консультации с подчинёнными. Зато может по необходимости скорректировать курс, приняв новое решение. Европейцы больше склонны дискутировать, медленно приходя к консенсусу. Полученное решение – железобетон. Его уже не обсуждают.

Особенно интересно принятие решения в рамках строгих иерархий в Японии. Там предложения и инициативы выдвигаются с самых низов. Начальник собирает идеи от подчинённых, обсуждает их в кругу равных, добавляет свои соображения и отсекает явно ненужное. А затем отправляет весь пакет своему начальнику. И так до самого верха. Биг босс может с уверенностью утвердить то, что выработала путём интенсивных дискуссий вся огромная команда его подчинённых.

В коллективе, где уважают консенсус при принятии решений, нужно настроиться на долгий процесс их выработки, демонстрировать терпение, быть готовым отвечать на вопросы и задавать их самому. Здесь также помогут неформальные контакты. Там же, где культивируется директивный стиль, нужно полагаться на шефа и исполнять нелюбимые приказы, зато быть готовым на то, что всегда может прийти новый приказ. Дело босса – прислушиваться к соображениям подчинённых и учитывать их в своих решениях. Если в группе нет ярко выраженного лидера – решайте дело голосованием.

6. Доверие

Доверять можно сердцем или головой. Тот, кто доверяет головой, смотрит на действия партнёра, а не на его выражение лица. Такое доверие называется когнитивным, и оно зарабатывается хорошей и надёжной работой. Его противоположность, аффективное доверие, происходит из ощущений эмоциональной близости. Так завязываются дружба и личные отношения. Дружат и любят сердцем, а не головой.

Но бизнес – это далеко не всегда дружба. Бизнес – это бизнес. Корифеи бизнеса – американцы – имеют долгую традицию разделения практического и эмоционального. Многие удивляются этому практическому фокусу. Уволили коллегу – про него на завтра все забывают, как будто его и не было. Ничего личного, только бизнес. Проблемы возникают тогда, когда тем же американцам приходится вести дела с китайцами, у которых такое разделение если и есть, то оно не столь ярко выражено.

Американца можно сравнить с персиком: он дружелюбен, охотно улыбается незнакомым людям, быстро переходит на «ты», болтает о себе и задаёт личные вопросы. Так демонстрируется наружная мякоть. Однако за этим красивым фасадом скрывается твёрдая косточка личного эго. Дружелюбие – это не дружба.

При движении на Восток персик превращается в кокосовый орех. В тех культурах люди внешне закрыты и угрюмы. Они не улыбаются прохожим, не задают лишних вопросов и не треплются о себе с кем попало. Через эту скорлупу трудно пробиться, но если получается – угрюмый чужак становится теплее и дружелюбнее. Такие отношения могут потребовать времени на установление, но зато они и более долговечны.

Автор советует инвестировать в построение аффективного доверия. Настоящую дружбу ценят повсюду в мире. Добиться её поможет подлинный интерес к партнёру. В этом смысле не стоит стесняться своих недостатков. Ведь так показываешь, что ты – простой человек, такой же, как и другие. Это подкупает. Там, где доверяют сердцем, могут снисходительно отнестись к тому, кто нажрался в дупель на вечеринке и с удовольствием пожимать ему руки на деловой встрече на следующий день.

Конечно, выстраивание личного доверия стоит времени и средств. Но в странах, где власть закона не столь всеобъемлюща, как на Западе, доверие это – единственная страховка. Без него могут кинуть, не моргнув, и ни один суд тебе не поможет. Потому-то с потенциальными партнёрами вначале едят-пьют, показывая им, что скрывать нечего.

В нашем занятом мире не всегда есть возможность выпить и закусить даже с коллегой. Приходится полагаться на средства связи. Их выбор зависит от того, из какой культуры происходит собеседник. Если он доверяет головой, то выбирайте то, которое может обеспечить чёткую передачу информации, будь то электронная почта или телефон. Если же он происходит из культуры аффективного доверия, то канал связи должен быть максимально тесным. Лучше всего будет приехать на личную встречу.

7. Несогласие

Далеко не всегда легко сказать «нет». Не хочется расстроить собеседника. В некоторых культурах это вообще табу. А где-то, например, во Франции, любят поспорить. Можно было бы списать это на традиционную экспрессивность французов, но нет. Парадоксально: в некоторых странах люди эмоционально экспрессивны, но, тем не менее, избегают открыто выражать своё несогласие. Очевидно, это не взаимосвязанные вещи. Если разложить эмоциональность и готовность к конфронтации по двум осям, получится занимательная картина:

Эмоции и несогласие в контексте культур

Если индусы или мексиканцы при всех эмоциях боятся сказать «нет» и легко оскорбляются, наткнувшись на возражения, то уравновешенные немцы с голландцами, сохраняя уважение к собеседнику, не стесняются выражать своё несогласие. Они различают между субъективным и объективным в поисках истины.

Попав из одной среды в другую, нетрудно столкнуться с проблемами. Эрин рассказывает историю одного датчанина, которому пришлось ехать в командировку в Японию, чтобы договориться с командой из молодых местных кадров. Он выдвигал свои идеи и предлагал открыто их критиковать. В ответ – вежливое кивание, и всё. Он обратился за помощью к вице-президенту компании, на что получил подробное разъяснение:

Здесь, в Японии, даже спросить о своей точки зрения может быть расценено, как конфронтация… Никто не желает оказаться на виду у толпы. Но реальная проблема – это твои седые волосы. В японской культуре вы почти никогда не увидите средний менеджмент, выражающий открыто своё несогласие с высшим или молодёжь, перечащую старшим. Это сочли бы неуважением.

Так что лучше было бы попросить их посоветоваться между собой, а затем презентовать свои идеи от имени коллектива.

Ещё одной полезной стратегией будет деперсонализация несогласия с разделением людей и их идей. Во время мозгового штурма выдвигают всевозможные идеи, которые записываются одна за другой на доску. И только после этого разрешается их критиковать. Ещё полезным методом будет фильтрация своих высказываний с целью избегания слов-усилителей. Помогает и воображение. Американцы склонны ощущать несогласие как угрозу своему единству. Французский коллега автора, после того, как попал с ними в несколько неудобных ситуаций, придумал интересный трюк. Он предложил собеседникам себя в роли адвоката дьявола, чтобы можно было рассмотреть аргументы обоих сторон. Люди смягчаются и начинают сотрудничать.

8. Планирование времени

Каждого раздражает чужая непунктуальность. Но каждый имеет своё представление о том, что такое «вовремя». Для немца опоздание коллеги на пять минут на совещание – уже хватит, чтобы бросить недобрый взгляд. В то же время бразилец может обидеться на то, что гость пришёл точно в назначенное время. В его понимании вежливым будет дать хозяевам достаточно времени, чтобы подготовиться.

Планирование времени тесно связано с предсказуемостью внешних обстоятельств. В этом смысле немцам, у которых всё по плану и мало места для неожиданностей, проще. Автор видит в этом влияние ранней индустриализации страны. В менее промышленно развитых обществах жизнь концентрируется вокруг факта непрестанных перемен. Где-нибудь в сельской глубинке в Нигерии никого не волнует, начнёшь ли ты работу в 7:00 или 7:12. Главное – чтобы ты справился, несмотря на изменяющиеся обстоятельства. Отношения между людьми важнее соблюдения временного режима.

Возможностью сохранить гибкость объясняют индусы своё нежелание вставать в конец очереди. Лучше воткнуться где-то в середине. Таких умных много, и очередь неизменно превращается в дерево. Лично я не вижу в этом преимущества, когда кассир у стойки вынужден общаться с несколькими клиентами сразу, хотя автор считает иначе.

Похожая ситуация и с повесткой дня на совещании. Скандинавы, немцы или англосаксы отреагируют на замечание не по теме просьбой обсудить это за рамкой дискуссии, а вот латиносы или арабы могут охотно поддержать отклонение и ветвление темы. Да, это продлевает дискуссию, но зато её продуктивность окажется выше. Они не поймут, когда оратор не ответит на поставленный по его докладу вопрос под предлогом исчерпания времени. Почему бы не предложить продолжить разговор в другом месте?

Многие считают, что чужая спонтанность неоправданно затягивает процессы. Однако нужно шире смотреть на вещи. Уж на что китайцы неорганизованы в своих планах, зато их гибкость обеспечивает быструю реакцию. Электрик приедет через пять минут после вызова, а не когда-нибудь завтра. Китаец может зайти в гости без предупреждения или не появиться на совещании. Но зато он всегда сможет найти импровизированное решение. И оно будет работать.

Как быть, когда команда состоит из представителей разных культур? В этом случае автор советует заранее договориться о стиле работы. Это требует сил и времени. Но зато можно избавиться от ненужного недовольства.

В заключении автор предлагает сравнивать культуры при межнациональном общении при помощи карты культурных развитий из книги. Берём и чертим линию, соединяя кружки одного и того же цвета: твоего и собеседника. Там, где они рядом – общайтесь свободно.

Стиль управления для разных культур

Но гораздо важнее различия, пусть даже они не столь значительны. Глазами азиата немцы и англичане так же коллективны в принятии решений, например, но они сами так не считают. Немцы явно больше стараются добиться консенсуса и обижаются, когда английский босс ставит их перед фактом. Столкнувшись с различием, нужно не только наводить мосты, но и находить в них позитив. Энергию можно и нужно использовать в мирных целях.

Американская практичность автора дала о себе знать в этой книжке. Эрин не заботит построение системы в своих рассуждениях, хоть она и пытается обосновать культурные различия историческими обстоятельствами. Для неё главное результат: составляем таблицу, согласно которой выстраиваем своё общение. И оно часто работает! Мне кажется, главным советом должно быть следующее: общаясь с другим человеком, искренне интересуйтесь им, его взглядами и вообще культурным фоном. Готовьтесь заранее. Если же не готовы, то останется придерживаться другого полезного совета из книги: закройте рот и смотрите, как ведут себя окружающие. Понемногу поймёте, что и как. Понимание порождает согласие и сотрудничество, при котором выигрывают обе стороны. А вместе можно зайти дальше, чем порознь. Гораздо дальше!

Многие из нас часто задумываются: а в том ли мире мы живём, в котором хотели бы жить? Причин для недовольства хватает. Одной из них является несоответствие мира науке, которая его описывает. Кейт Раворт интересует прежде всего экономическая наука. Она учит не тому и не так. У неё неадекватные нарративы. А ведь это важно: с неправильным компасом зайдёшь не туда. Поэтому она решила исправить положение, и сделать это наглядно, картинками. Лучше один раз увидеть, чем сто раз услышать.

Что же не нравится автору? Первое: фокус развития на экономическом росте. Экономисты завели общество, не туда, прописывая рост по поводу и без повода. Политики подстёгивают производительные силы, как только могут. А между тем, расти-то особо уже и некуда: планета у нас одна, и она уже давно стала тесной для человечества. Амартия Сен пишет, что фокус развития должен быть на «продвижении богатства человеческой жизни, а не богатства экономики, в которой живут человеческие существа». Так что вот вам новая цель вместо экспоненты роста:

Нужно стремиться оставаться в пределах этого кольца: если будем слишком быстро расти – упрёмся в экологический потолок (уже упёрлись), а если слишком медленно – подорвём социальное основание (уже подорвали). Так что рост – не главное, главное – гармония. Но чтобы её достичь, необходимо трансформировать экономическое мышление, для чего необходимы новые наглядные концепции.

Их есть у автора. Идею экономики как круговорота рыночного обмена между домохозяйствами и бизнесом она предлагает дополнить государством, общими ресурсами и рынком. Экономика не является изолированной системой, и потому необходимо её погрузить в общество, а общество – в планету. Мы берём энергию и ресурсы, а возвращаем мусор. Не будет энергии – колесо обмена остановится. Вообще, всё работает как супер-организм.

Встроенный режим экономики

Следующее допущение, не выдерживающее критики автора – это так называемый homo economicus, который действует из принципа максимизации прибыли. Классики, начиная с Адама Смита и Джона Стюарта Милля, построили теории, имея в основании этого самого «экономического человека». На самом деле давно ясно, что человек не то, что примитивен, он даже не всегда разумен в своих решениях. Раворт говорит нам, что мы – социальные существа, имеем не твёрдые, а текучие ценности, зависим друг от друга, редко считаем, чаще прикидываем, а также не доминируем в природе, а встроены в ткань жизни. Короче, мы – это «мы», а не совокупность «я». Далее, не в деньгах счастье. Далеко не всё можно выразить в денежном эквиваленте, а перейдя к нему, можно сделать только хуже. Станешь платить ребёнку за прочитанные книжки и хорошие оценки – он потеряет внутреннюю стимуляцию учиться и вообще развиваться.

Классики любили изображать экономику как стабильную систему, находящуюся в равновесии. Кому не знакомы кривые спроса и предложения, которые на пересечении дают рыночную цену?

Равновесие спроса и предложения

Данная модель – недопустимое упрощение. Всё гораздо более запутано, наша экономика – сложная система с цепями положительной и отрицательной обратной связи, и заниматься ею должен системный анализ. Ньютон создал гениальные статические модели, а вот динамику рынка он не понимал и прогорел, вложив свои сбережения в пирамиду компании Южных морей. Деньги прикладываются к деньгам, а бедняк сидит в своей ловушке вечно. Стабильность – это не про финансы. Нужно строить эффективную систему, которая имеет здоровую иерархию, самоорганизована и устойчива. В этом не обойтись без этики. Экономист должен давать свою клятву, подобно врачам: служить процветанию человечества, уважать автономию в обществе, быть предусмотрительным и смиренным. Иначе – придём к катастрофе. Перегрузим планету.

Следующая хлипкая конструкция, которую рушит автор – так называемая кривая Кузнеца.

Здесь речь о неравенстве в обществе, которое растёт в процессе экономического роста, а потом начинает падать. Под эту сурдинку либералы всех мастей вещали о «приливе, который поднимает все лодки» и экономику просачивания. Мол, не надо мешать буржуину богатеть, он тянет всё общество за собой вверх. Это не так. Неравенство не только не думало снижаться в развивающихся странах, но и в развитых оно снова начало расти, начиная с восьмидесятых годов. Высокое неравенство – угроза не только стабильности общества, но и экологии, и даже экономическому росту. Чтобы его уменьшить, нужно строить дистрибутивную экономику. То есть перераспределять блага посредством налогов. Вводить налоги не только на доход, но и на собственность. И на энергоносители. Забрать у банков способность создавать деньги. Заставить фабрики и заводы работать не только на собственника. Сделать общедоступной интеллектуальную собственность, продвигать опенсорс. Но это всё это может не помочь обеспечить занятость. Что же делать, чтобы удержать неравенство в разумных пределах? Выход прост: безусловный базовый доход, который получал бы каждый гражданин.

То же самое с загрязнением планеты: многие аргументируют, что по мере экономического роста страны тоже сначала больше загрязняют, а потом экономики становятся всё чище и чище. Так называемая кривая Кузнеца для экологии. Это тоже далеко не факт, но главное: не экономический рост, но воля народа защищает окружающую среду. Традиционные инструменты экономической теории – это квоты и налоги, с помощью которых регулируется использование ресурсов. Но не факт, что они помогут в нужной степени, тем более, что правительства уязвимы не только перед лоббизмом корпораций, но и перед страхом потерять конкурентоспособность нации. Надёжным решением будет изменить целеполагание корпораций. Они должны не только что-то делать для сохранения окружающей среды, не только вкладывать адекватно, но и быть щедрыми в этом деле. Бизнес должен получить новую миссию: делать вклад в процветание мира. Прибыль не должна достигаться за счёт прав человека, окружающей среды и всего общества. Компании должны принять новые KPI.

И, наконец, об экономическом росте. Источник его – сие есть великая тайна для автора. Она призывает экономистов стремиться к экономике процветания вне зависимости от роста. Для этого придётся трансформировать финансовые, политические и социальные структуры, завязанные на рост. Особенно это касается развитых богатых стран. Нужно отдавать себе отчёт, что нельзя дальше расти, не разрушая нашу среду обитания. Мы росли на волне дешёвых ископаемых ресурсов, но лавочка закрывается. Придётся экономить. Продавать машину и пользоваться прокатом. Ходить в прачечную самообслуживания. Меняться одеждой и игрушками. А главное: остановить стремление бизнеса к прибыли, к росту. В этих целях можно ввести отрицательную процентную ставку, например. Правительствам следует тоже отвыкать от роста. Если им нужны деньги, а роста нет, не обязательно повышать налоги: достаточно лишь их переименовать, закрыть налоговые дыры и офшоры, а также обкладывать налогами не доходы, а богатство. Не надо бояться безработицы, а ввести безусловный базовый доход. Людям понравится ничего не делать и получать деньги. Не надо бояться, что тебя обгонят соседи: берём и переопределяем успех, который будет заключаться не в тоннах выплавляемой стали, а в индексе человеческого развития или чём-то подобном. К сожалению, ответа на вопрос, как избежать потери независимости в таких условиях, автор не даёт.

Короче, прочь от потребительства, вперёд в коллектив. Быть достаточными и продвигать благосостояние посредством общения с ближними, физической активности. Следить за средой обитания, учиться и давать. Это – альтернатива, которую видит всё больше людей. Каждый из нас может и должен приложить руку к построению нового общества. И делать это так, чтобы другие видели и загорались идеей.

Книжка вышла уже сравнительно давно, есть перевод. Я купил её случайно, она долго у меня валялась, в конце концов я решил быстро прочитать и таким образом «избавиться» от неё. Что ж, теперь это ваша забота – читать или нет. Лично я бы не советовал. Поскольку это – не экономика, а, скорее, политика. А ещё точнее – идеология. Зелёная левая идеология со всеми классическими атрибутами: утопизмом, промыванием мозгов через навязывание образов и подмену словаря и банальной безграмотностью.

Пробежим быстренько по пунктам. Начнём с роста. Отказаться от роста – это недопустимый идеализм. Автор справедливо указала на то, что ростом политики озаботились, лишь с двадцатого века. Знаете, почему? Потому что люди не любят, когда им снижают зарплату. И если в девятнадцатом веке буржуин мог провернуть этот фокус, то рабочее движение заставило думать «в другую сторону». А именно – закрывать завод. Массовые банкротства чреваты социальной нестабильностью, и ответом правительств на эту дилемму стало стимулирование роста экономики или хотя бы печатание денег. Если мы возьмём авторский «бублик» как цель, то неизбежно кому-то придётся потреблять меньше. Её решение – «взять всё, да и поделить».

Экономика, как организм – впечатляет. Правда, я не вижу большой практической ценности от этой картинки. Любая продвинутая модель в любом случае должна учитывать ресурсные ограничения, которыми стесняет нас планета.

То, что хомо экономикус – весьма ограниченная модель, было известно и классикам экономики. Но в качестве рабочего упрощения она работала, и работала неплохо. Почему? Потому что основана на жадности как одной из черт человека. Автор права: есть и альтруизм, и стремление к справедливости. Но правда в том, что альтруисты не сказать, чтобы были у нас в большинстве. Жадин больше. Так что пусть Смит с Миллем были не до конца правы, Маркс – ещё более неправ. Это доказало советское общество, в котором строили-строили «нового человека», но так и не построили.

В неадекватности экономических моделей мы убеждаемся уже много лет вслед за неудачами правительств стран мира. Само собой понятно, что мир – сложен. Но мы не можем построить модель, не упрощая! Даже если нам известны законы, по которым работает сложная система, мы не можем достаточно надёжно предсказать её состояние в будущем. Это видно на примере прогнозов погоды. А ведь физические законы взаимодействия воздушных масс нам хорошо известны. Что уж говорить об экономике, где и насчёт мотивации человека не так всё однозначно. Поэтому пинать закон спроса и предложения, не предлагая ничего серьёзного взамен – верх безответственности.

Я не стану долго разлагольствовать по поводу «забрать и поделить» в целях снижения неравенства. Это не только уберёт мотивацию хорошо работать (проходили при социализме), это, в конце концов, нереализуемо в условиях мирного времени. Об этом писал Вальтер Шайдель в своей книге Великий уравнитель. Человечество «спасут» Четыре всадника Апокалипсиса: войны, революции, развал государства, и эпидемии.

Стремление побудить барыг жертвовать своей прибылью в целях спасения планеты – утопия в чистом виде. Даже если такое желание есть, так долго продолжаться не может: ведь прибыль – это не только цель, но и предпосылка сохранения бизнеса. Не будет прибыли – не будет и фирмы. Зелёные этого не понимают, да и откуда им понять, ведь они идут в политику с университетской скамьи, а не из-за станка. Потом они получают ответственные посты в правительствах, как например министр экономики Германии. И эти люди потом рассказывают нам, что фирма может работать с убытками и не банкротиться. Я не шучу, так и было на самом деле.

Ещё более утопично желание избавить от роста всё общество. Улыбнуло предложение «не повышать» налоги путём их перераспределения и улучшения их собираемости. Всё это не ново и, конечно, плохо работает, если работает вообще. Где взять денег на более-менее приличный безусловный базовый доход? Забрать и поделить? Ну, допустим. Но никто же потом не захочет богатеть, после того, как проедят конфискованное. Зачем, если всё равно заберут. Но не беда, наша автор стремится к «процветанию», а не к благосостоянию. Вот только она не расшифровывает, в чём оно заключается, если денег нет. Если не хватает воды и еды из середины её «бублика».

Не знаю, как вам, но мне это «стремление к процветанию» напоминает пионерский лагерь, где все равны, все друг у друга на виду и все занимаются одним делом. Мы этого добра в Советском Союзе наелись и знаем, к чему это приведёт: к повальному притворству и деградации морали. Сначала будет массовый энтузиазм, но потом жадность пробьёт себе дорогу. Homo economicus – не фантазия. Он есть. И он – в большинстве. Кто думает иначе или хочет его перевоспитать – тот утопист. Проверено историей.

Многие из нас восхищаются государством, его силой и достижениями. Но что такое государство? В своё время мой учитель истории дал неожиданный для меня ответ на этот вопрос: государство – это сила, которая держит в повиновении народ. Прошли годы, и сегодня я снова убеждаюсь в мудрости нашего «историка». Более того, эта сила извлекает ресурсы не только из народа, но и из природы. Об этом пишет американский антрополог, профессор Йельского университета Джеймс Скотт.

Книга вышла уже сравнительно давно, в 2017 году и была переведена на русский язык. Я ограничусь лишь перечислением основных идей.

Историю геологической эпохи антропоцена, или века людей, кто-то исчисляет с начала освоения атомной энергии. Кто-то предлагает начать с Промышленной революции, когда ископаемые источники энергии стали ощутимо влиять на экологию планеты или с использования современных строительных технологий. Автор предлагает смотреть намного глубже в историю. Потому что давным-давно наши предки получили в свои руки инструмент, радикально изменивший природу всюду, где они жили. Это – огонь. Это было давно, задолго до появления Homo sapiens: как минимум 400 тысяч лет назад. Эту эпоху автор называет «узким» антропоценом, потому что слишком мало было население. Десять тысяч лет до нашей эры нас было всего каких-то пару-тройку миллионов на всю планету. Шесть тысяч лет до нашей эры появилось ещё одно мощное средство воздействия на окружающую среду: государство.

Как мы дошли до такой жизни в плотном окружении одомашненных животных и растений, а также себе подобных – сложный и интересный вопрос. Если широко взглянуть на вещи, государство не является ни данностью, ни естественным порядком вещей. Сапиенсы появились около 200 тысяч лет назад, из Африки вышли около 60 тысяч лет назад, а культивировать растения начали 12 тысяч лет назад. Всё это время мы жили в маленьких кочевых общинах охотников-собирателей. И продолжали так жить ещё как минимум 4 тысячи лет уже после изобретения сельского хозяйства! Эта «дыра» во времени – серьёзная проблема для теоретиков, которые вписывают образование государства как неизбежную форму организации общества по мере появления культурных растений и оседлости.

Трудно привыкать к картине мира без неуклонного прогресса и цивилизаций. Эта картина рисовалась уже идеологами первых государств, которые, будучи новыми и мощными обществами, старались как можно более явно выделиться на фоне остальных. Посмотрите на практически любое аграрное общество – и увидите прославление превосходства фермеров со всей прилагающейся мифологией.

На самом деле нет ничего особенно привлекательного в жизни крестьянина в сравнении с вольным охотником. История даёт нам достаточно свидетельств того, как кочевники сопротивлялись принуждению к оседлой жизни, не желая ни болезней, ни притеснений, с ней связанных. Индейцев удалось загнать в резервации только военной силой. Кочевники прекрасно могут взаимодействовать с цивилизацией, не входя в её состав. И всё же всё новым поколениям рассказывают в школе о прогрессе, переделывающем охотников и собирателей в крестьян. При этом подразумевается, что этот переход дал скачок в благосостоянии: больше еды, больше свободного времени, дольше жизнь, и дом с благами цивилизации. На деле оседлая жизнь имеет и серьёзные недостатки.

Появление поселений трудно связать с агротехнологиями. В южном Междуречье люди тысячами лет жили на одном месте без того, чтобы заниматься сельским хозяйством. Известна и обратная ситуация, когда люди высаживали растения и собирали урожай, не переставая кочевать. Сам момент начала доместикации растений и животных трудноуловим. Ботаники пытались выделить этот момент появлением растений с нехрупким стеблем, но нет, они появились задолго после начала культивации зерновых. Спорными оказались и находки скелетов домашних овец и коз. В любом случае ясно, что процесс одомашнивания был плавным и длительным – кое-где до трёх тысяч лет.

Наш взгляд в прошлое неизбежно упирается в великие древние цивилизации. Между тем, как в географическом и демографическом смысле они были крошечными, утопая в широком море варваров. Подавляющее большинство народов жило вне пределов государств с их налогами и принуждением. Даже четыре тысячелетия назад треть глобуса всё ещё была оккупирована охотниками, собирателями и прочими кочевниками. Если исчислять однозначную гегемонию государств с семнадцатого столетия, то этот период составит всего две третьих процента времени существования нашего биологического вида. Более того, все эти вавилоны, фивы и теотиуаканы вряд ли были Левиафанами продолжительное время: все империи склонны к распаду, и «тёмные века» были скорее правилом, чем исключением. Греки даже умудрились потерять письменность после заката Микен. Кое-где на нашей планете сила государства была ограничена временами года. Когда в Юго-Восточной Азии шли муссонные дожди, например, власть правителя не распространялась намного шире дворцовых стен. Будучи окружено морем варваров, население древних империй часто не стремилось сидеть в своих стенах, а с готовностью мигрировало в это море.

Государство не появляется на ровном месте. Для этого нужна подходящая территория с подходящими ресурсами. Ресурсов у нас маловато, но создавать их нам помогает огонь, приручённый нашими далёкими предками Homo erectus. С его помощью мы расчищаем ландшафт для нужных нам культур и готовим пищу для нашего большого мозга и короткого кишечника. Процесс концентрации ускорила доместикация злаковых, особенно пшеницы и ячменя. Культурные растения эволюционировали вместе с человеком, получив крупные плоды, определённое время урожая и пригодность к молотьбе. Они могли высаживаться рядом с хозяйством и представляли собой надёжный источник белков и калорий, как и домашний скот, который получил свои отличительные черты: быстрое размножение, способность к жизни в тесноте, послушание, мясо, молоко или шерсть.

Это всё не привело автоматически к оседлой жизни, но создало необходимую концентрацию продовольствия и населения, особенно в подходящей местности: богатой увлажнённой равнине с плодородными почвами. Однако, живя в таком раю, мало кто захочет превратиться в трудягу-крестьянина, который гнёт спину от зари и до зари. Куда лучше и интереснее охотнику на приволье. Доместикации подвергся, в конечном счёте, и сам человек, вернее лишь те, кого заставили вести монотонную жизнь в стеснённых условиях при постоянном риске заболеть какой-нибудь гадостью. Почти ясно, что многие ранние государства развалились именно в результате эпидемий.

В ходе своего повествования автор обращает внимание читателя на то обстоятельство, что практически все классические государства базировались на тех или иных злаках, включая просо. Истории не известны ни ямсовые, ни бататовые государства.

Скотт выдвигает гипотезу, что государство могло образоваться лишь тогда, когда у налогового инспектора был хороший шанс конфисковать часть урожая либо на корню, либо в закромах. Для этого этот урожай должен быть не в земле и вызревать примерно в одно время. При этом других альтернатив у крестьянина быть не должно. А то он ведь перестанет заниматься столь малоприбыльным бизнесом. Замечу: подозрительным образом автор замалчивает наличие «картофельной» империи инков.

Хоть государство не изобрело ирригацию, оно продвигало её как средство расширения базы своей власти. Оно продолжало «приручать» крестьян, заставляя их рыть каналы и осваивать новые территории. В результате был создан чёткий типовой ландшафт зерновых культур с большим населением, пригодным для подневольного труда, мобилизации и, конечно, выращивания урожая. Впервые это случилось в Междуречье.

Города древней Месопотамии

Если автор прав, то роль принуждения ставит под вопрос теории общественного договора Гоббса, Локка и их последователей. Никакой это не магнит гражданского мира, общественного порядка и свободы от страха. Это сила. Сила, которая держит в повиновении народ. Всё, как говорил мой учитель истории. Эта сила была не всемогущей, и многие империи пали под ударами экологии, политической нестабильности и эпидемий. Причём падение было явно не результатом недостатка применения силы. Чего-чего, а принуждения у древних хватало. Вспомним хотя бы Древние Грецию и Рим, большинство населения которых составляли рабы. Кстати, ещё не до конца ясно, для чего построили Великую Китайскую Стену: для защиты от набегов или для удержания своих граждан в пределах империи.

Ранним государствам была присуща хрупкость, происходящая из присущей им агроэкологии. Гражданская война, вторжение соседей, засуха или наводнение могли быстро положить конец новой державе. К этому добавились новые факторы, порождённые самим государством: распространение болезней вследствие скученного проживания людей и животных и выращивания монокультур, сведение лесов и эрозия почв из-за интенсивного земледелия.

Впрочем, развал государства – это не всегда плохо. Жить без царя и князей вполне можно. Варварам привольно жилось у границ империй. Они дополняли государства и торговали с ними ресурсами. Ну и иногда грабили столь удобную цель. Берберская пословица гласит:

Наше сельское хозяйство – это совершение набегов.

Варвары торговали и живым товаром, а также охотно нанимались пограбить других. И тем самым серьёзно посодействовали закату своего краткого золотого века.

Из книги Скотта нам становится ясно: не так хорошо государство, как его малюют воспеватели. Видно, что автору близки анархисты Уэнгроу и Гребер, которые, кстати, на него ссылаются в своей книге. Мне не хватило ответа на логичный вопрос, который вытекает из этого: если государство так плохо для людей, почему оно добилось господства на планете? Ответ очевиден: по причине своей эффективности. Автор рассказывает о том, что государство поощряло технические нововведения, способствующие расширению базы своей власти, например, ирригацию. Но ирригация – это благо, которое идёт на пользу не только царям с королями. Именно поощрение технических инноваций и нацеленность на эффективность составляет силу государств. Можно вести прекрасную и насыщенную жизнь в лесу, но скольких охотников может прокормить один гектар? То-то. Потому я считаю современных анархистов утопистами, которые проповедуют жизнь после смерти. Жизнь малого числа счастливчиков, которые смогут остаться в живых после массового вымирания при развале государства. Лично я не питаю слишком больших надежд попасть в число таких избранных, и потому предпочитаю жить в государстве, несмотря на все его неудобства.

Сегодня я расскажу о книге, издание которой в России стало угловным преступлением. Так во всяком случае аргументировало российское издательство «Эксмо», требуя от автора убрать весь негатив про Россию и критику Путина. Забегая вперёд, скажу, что негатив этот ещё хорошенько поискать надо. А, нашёл! Из-за алкоголизма средняя продолжительность жизни россиян невысока. Автор отказался цензурировать, и российский читатель остался без перевода. Думаю, что много он не потерял. Хоть книжка не так уж плоха. Я ознакомился с немецким переводом и спешу поделиться основными мыслями из него.

Надав Эял.
Бунты. Мировое восстание против глобализации.

Коротко для ЛЛ: Глобализация - хорошо, но с недостатками. Давайте дадим всем недовольным денег, обеспечим мигрантским трудом Европу и восстановим гегемонию США.

Что-то идёт не так в нашем мире. И если элита реагирует на очевидные риски с оптимизмом, то те, кому дует, начинают бунтовать. Восставать против экономической системы, против чужого культурного влияния, против универсальных ценностей (автор не поясняет, каких именно).

Конец Второй мировой ознаменовался приходом к власти руководителей, которы исходили из доброй воли и желания объединиться. Ага, против другого блока. И всё же все помнили, насколько подлая вещь война и не переходили грань, действовали ответственно. Сегодня носители той исторической памяти вымирают, в то время, как вокруг судьбы планеты снова разгорелась борьба. Борьба идеи глобализации с идеей национального государства.

Глобализация связывает государства, культуры и людей. И это хорошо, если смотреть на данные в исторической перспективе: благосостояние неуклонно растёт. Всё – благодаря стремлению нарастить производительность. Глобализация делает возможной эксплуатацию, и она же – испытанное средство против бедности. Остались в прошлом времена, когда порабощённые трудящиеся вынуждены были работать для обеспечения гедонизма элит, не имея шансов на улучшение своей жизни. Промышленная революция и индустрилизация дали им шанс.

Автор – журналист одной из израильских газет и похоже, что он вставил не один свой репортаж в книжку для иллюстрации своих тезисов. Так, рост благосостояния он описывает на примере истории шанхайского предпринимателя Майкла Вонга, который в детстве жил не в самых лучших условиях, ходя в душ раз в две недели. Я не буду пересказывать его истории. Этого добра хватает в газетах.

Ростом благосостояния население Земли обязано не только торговле и технике, но и политической стабильности послевоенной эры. С ростом связей между странами и континентами изменения в одной части планеты стали быстро отзываться в других частях. Этот новый мир имеет свои особенности. Да, жизнь стала пожирнее. Но кому-то – сильно пожирнее, а кому-то – всего немножко. Первых явно меньше, чем вторых. Глобализацию автор сравнивает с роскошным судном, в трюме которого спрятана эксплуатация масс, с помощью которых судно идёт вперёд.

Ещё один тёмный секрет этого судна – загрязнение окружающей среды. Это видно на примере Китая, вобравшего в себя добрую часть «грязной» промышленности мира. Всё – по логике рынка. Когда-то эта логика побудила англичан возить опиум в Поднебесную. Империя воспротивилась, что вылилось в первую войну против глобализации, которую она проиграла. Я имею в виду опиумные войны.

Второй войной можно назвать восстание на Гаити, где европейские колонизаторы построили обширную систему плантаций с рабским трудом. Это восстание рабов не представляло бы из себя ничего особенного в мировой истории, если бы не одна особенность: оно оказалось успешным. Вождь восставших Туссен-Лувертюр с одной стороны считал полезным для своего народа пользоваться плодами европейской цивилизации, а с другой – не питал лишний иллюзий насчёт морального превосходства европейцев. Английские, французские, испанские колонизаторы – все они гангстеры, для которых не существовало клятвы, которую бы они не нарушили. Борьба была долгой и тяжёлой. Как известно, богатые сдаются лишь тогда, когда их жизнь оказывается под угрозой. В 1801 году белые сбежали и на острове было установлено равенство с конституцией американского образца. За одним отличием: у них не было рабства. Благополучия гаитянская революция не принесла: сперва никто не хотел иметь с бывшими рабами дела, а в 1825 году французы прислали флот, чтобы отомстить за все унижения. И отомстили, навязав тяжёлый мир с контрибуциями, выплачивать которые пришлось до 1947 года. От этого страна так и не оправилась и по сей день. Разумеется, Франция и не собирается возмещать что-то своим бывшим рабам.

В качестве примера третьей войны автор приводит бунты и сепаратизм на острове Бугенвиль, который стремится отделиться от Папуа – Новой Гвинеи. Фоном для восстания послужила эксплуатация людей и природы на тамошних медных рудниках. Долгая война за независимость завершилась относительным успехом: признанием автономии, отказом владельцев рудника от своей собственности и извинениями правительства.

Движущей силой этих трёх историй стал баланс спроса и предложения и поиск краткосрочной выгоды. Местные общества при этом игнорируются, что не есть хорошо. Что есть хорошо – что либеральные ценности современной цивилизации даёт местным шанс улучшить свою жизнь. (Эх, что бы мы делали без либеральных ценностей? Наверное, прозябали бы в рабстве, не познав своего возможного счастья...)

Эксплуатируемые хоть ропщут и восстают. Природа не ропщет, если не считать роптанием набеги слонов из всё редеющих лесов Шри-Ланки на крестьянские наделы. Мы живём во время шестого массового вымирания видов, которое вызывает культура потребления в сочетании с промышленным производством и глобальными рынками. Спрос из-за рубежа приводит к уничтожению носорогов и тигров в Африке, что вовлекает в этот жестокий бизнес и местных. Поразительно, автор не замечает главной причины сокращения видов: уменьшение площади обитания. Что происходит главным образом из-за расширения сельскохозяйственных площадей для того, чтобы прокормить быстрорастущее население планеты.

Ещё одна проблема глобализации – изменение климата. Нынешнее потепление приносит пользу странам с холодным климатом, но вред – с жарким. И смертельно угрожает тем, кто живёт на низких океанских островах. Примером могут служить Мальдивы, где многие острова уже покидаются жителями, уставшими бороться с постоянными наводнениями. Тяжёлую цену изменения климата платит главным образом глобальный Юг. Если национальные правительства не находят решения проблемы, население начинает искать радикальные ответы. Западный же обыватель, которому пресса постоянно дудит в уши об эксплуатации, загрязнении, оказывается морально перегружен. И скатывается в безразличие. Автор называет это словами Папы Римского: «глобализацией безразличия».

Чем глубже укореняется моральное отчуждение, чем сильнее произвол сильных мира сего, тем сильнее тяга простого человека к знакомому. Тем привлекательней выглядит для многих фундаментализм. Он завлекает своей главной ложью: монополией на традицию. На самом деле прошлое народов включает в себя главным образом умеренные, а не радикальные традиции. Ещё одним неприглядным секретом фундаментализма является использование его в качестве наёмника империями в борьбе между собой. Как использовали мусульман-радикалов американцы, противодействуя Советам в Афганистане. Парадокс: это современное явление пользуется достижениями цивилизации – современным оружием, банковскими переводами, цифровыми технологиями – чтобы вернуться в прошлое, когда всего этого не было. Вот такая вот реакция на глобализацию, угрожающую традиционным идеям и структурам власти. Решение этого парадокса таково: на самом деле в прошлое никто не возвращается. Интерпретации, истории и традиции, презентуемые фундаменталистами под видом старины – на самом деле изобретены совсем недавно. Славой Жижек считает современных исламистов «стыдом фундаментализма»: неужели их вера столь слаба, что её могут поколебать какие-то карикатуры в датской газете? Тем не менее, нет более ярых врагов глобализации и капитализма, чем они.

В борьбе против глобализации у них есть союзники. Свою идентичность ценят не только клерикалы, в то время как глобализация обогащает далеко не каждого. Либеральный консенсус в западных обществах базируется на полном холодильнике и летнем отпуске за границей. Как только это оказывается под угрозой – появляются несогласные. Которые собираются под правыми лозунгами. Неофашистов мало кто любит. Но их предложения со временем находят место в политических программах вполне уважаемых партий. Протекционизм снова входит в моду. Великобритания вышла из Евросоюза. Автор называет праворадикальную идеологию вариантом современного фундаментализма, который стремится к неизменному идеалу, чистоте, изобретает славное прошлое, сортирует всех на верных и неверных и отрицает современность с её ценностями. Знаете, кто крёстный отец белого национализма в Европе? Путин! И пусть цели националистов локальны. Сам проект имеет глобальный характер.

Почему националисты так не любят глобализацию? Потому что она привносит универсальные ценности в локальный дискурс. Твоё благополучие не зависит лишь только от твоей страны, а торговля плохо сочетается с национальными структурами власти и ценностями. Поток чужих идей, интересов, товаров и персон должен быть остановлен. Те, кто должен по идее бороться против подобных идей – либералы левые и правые – делают это недостаточно внятно. Левые боятся предать эксплуатируемых трудящихся и в то же время отвязались от идеи важности благосостояния (почём зря). А правые не хотят терять свою самостоятельность. Националисты же как раз упирают на экономику, хотя поскреби любого – и найдёшь одержимость идентичностью, миграцией и личной безопасностью. Те, кто собираются под их знамёнами, не обязательно относятся к беднейшим слоям. Это – средний класс, и даже повыше среднего. Неудивительно, что в процессе постепенного улучшения ситуации после кризиса 2008 года правые популисты продолжали набирать популярность в Европе. Кризис уронил доверие к власти, а свято место пусто не бывает. Его заполняют те, кто, начиная с экономики, неизбежно скатываются к нативизму, ксенофобии и расизму.

Европейские неонаци не чураются откровенной лжи. Есть немецкая поговорка: «у лжи ноги коротки», так вот в социальных сетях она не работает. Наоборот ноги у лжи там отрастают. Появляется воображаемая мусульманская угроза в Европе, где мусульман всего 5-6%. Европейский суверенитет тоже под угрозой. Наци бунтуют против глобализации с её культурной однородностью под американским крылом. Они хотят вернуться к патриархату и «традиционным ценностям» (кавычки не мои) и выставляют себя лучшими хранителями религии и общества в целом. Для достижения своих целей им, однако, нужно пушечное мясо. При вербовке новобранцев в свои ряды лучшие помощники – невежество и бедность. Ну, с этим в последнее время недостатка нет. Так что не стоит обольщаться результатами Второй мировой: борьба продолжается, и исход её далеко не предрешён.

Кризис 2008 года автор выводит из терактов 9/11. Они посеяли неуверенность и недоверие в американском обществе. Чтобы выправить ситуацию на финансовых рынках, Алан Гринспен снизил процентную ставку с шести до двух процентов (что до терактов она уже упала до трёх с половиной, автора не смущает). Огромные суммы были ассигнованы на войну и безопасность. Одновременно экономическая элита позаботилась об ослаблении регулирования Уолл-Стрит (ложь: этот процесс начался уже в восьмидесятых). В 2008 году прорвался пузырь недвижимости в Штатах, а глобализация разнесла кризис по всему миру. Борьба с его последствиями продемонстрировала театр марионеток, в котором легитимные правительства оказались бессильны влиять на судьбу своих обществ. У многих создалось впечатление, что суверенность коренится либо в Вашингтоне, либо в руках плутократов, либо в произволе рынков. По факту именно американцам пришлось спасать не только свои, но и чужие рынки.

Экономический кризис возродил экстремизм. Народы стали тянуться к радикальным решениям после того, как центристы отказали на всех фронтах. Они не стали бороться с причинами ползучего обеднения масс, а лишь заливали проблемы новыми кредитами. Также они были глухи к опасениям насчёт угрозы европейской идентичности. Так они неосознанно сеяли ветер, который стал приносить всходы там, где тонко: в Греции. Страну в итоге спасли от неминуемого коллапса, но цена была тяжела прежде всего для рядовых греков, которые оказались ввергнуты в нищету. Реакцией сталл правый и левых экстремизм: фашизм, анархизм, коммунизм. Виной же всему была, по мнению автора, экономическая политика правительств с низкими процентами во главе угла. Европа (за исключением Германии) перестала производить автомобили и телевизоры, а стала генерировать ценные бумаги, акции, дериваты и долги.

А тут ещё мигранты с полыхающего Востока. Автор позитивно относится к миграции. В конце концов, его страна была основана мигрантами, которых в Европе ждала смерть. Раньше миграцию было непросто контролировать. Десятки миллионов воспользовались своим шансом и прибыли в США, где сделали свой вклад в процветание страны. Упрёкам в безродном космополитизме он противопоставляет то, что половина населения мира считает себя гражданами мира. Нигерийцы, китайцы, бразильцы продвигают эту идею. В то же время десятки миллионов из «золотого миллиарда» перестают себя чувствовать таковыми. Они забыли, что мигранты своим дешёвым трудом создали и создают им благосостояние. Да, не все согласны с этим. Трамп тоже не согласен. Его бунт стал не только бунтом против глобализации, но и бунтом против прогресса, который двигают и мигранты тоже. Попытки суверенных правительств ужесточить пограничный контроль, восстановить управляемость в глобализованном мире отрываются, по словам автора, от реальности.

Польза от миграции распределяется неравномерно. Львиную её долю отжирают экономящие на наёмном труде богатые, становясь ещё богаче. А также сами иммигранты, имеющие хоть и немного, но явно больше, чем на родине. Те же, с кем они конкурируют за рабочие места и социальные выплаты, не рады. Чужаки привносят свои идентичности (читай религию и ценности), которые мало того, что отличаются от местных, но ещё и влияют на них. Вам понравится, если ваш сын, подружившись с арабами из местной школы, пожелает принять ислам по их подобию? А терроризм? Его раньше так много не было. Тем не менее, автор считает, что альтернативы нет, особенно в условиях кризиса рождаемости на Западе. Нельзя пытаться остановить колесо истории. Это пытались донести до своего населения элиты и центры власти глобального Севера. У них не получилось.

Трамп не пришёл сам собой, его выбрали граждане США, разочарованные политикой его предшественников. Американская империя, в тени которой вырос автор, раскинула свои щупальца по всей планете. По мере распространения своей власти она не навязывала народам репрессивных режимов, не эксплуатировала, подобно европейским колонизаторам, местные ресурсы, и даже в войны вмешивалась часто по приглашению самих же местных. На Вашингтон полагается Израиль, концепция безопасности которого базируется на гипотезе, что конфликт будет непременно остановлен вмешательством извне. И потому надо в первые же дни перенести его на территорию противника и захапать при этом побольше территории. В девяностых годах с появлением Вашингтонского консенсуса с его приватизацией, открытыми рынками капитала и снятием торговых барьеров глобализация зашагала по планете. США получили длительный период благосостояния.

Благополучие закончилось. Сначала Аль-Каида, затем войны на Ближнем Востоке. Американская мечта начала терять свой блеск. Ржавый пояс, измученный безработицей и эпидемией опиоидов, отдал голоса горлопану-популисту. На самом деле потеря рабочих мест обусловлена не столько глобализацией, сколько автоматизацией. Как бы то ни было, всеобщим ростом благосостояния воспользовалась богатейшая половина общества, у которой зарплаты выросли втрое за последние 30 лет. Остальные же остались с тем, что есть. Власть на это не отреагировала. Доходы в среднем растут – ну и ладно. Ну вот, получайте. Преданный властью средний класс достал ружьё и повесил его посреди декораций. Трамп – это только начало. Я не стану передавать все эпитеты, которыми наделяет его автор. В конце концов, эпоха его ушла. Скажу лишь очевидный факт: Трамп вывел национализм в первые ряды американской политики.

Ему помогли потоки лжи и конспирологии, которым поверили миллионы избирателей. Интернет-гиганты пытаются противостоять им цензурой. У них не выйдет: информация передаётся не только через социальные сети, которые вообще-то и заточены на хайп. Люди верят шарлатанам потому, что они потеряли доверие к власти, науке и прочим традиционным авторитетам. Причины потери доверия лежат на поверхности: экономическое неравенство, дискриминация и бедность. Трудно устоять сбитому с толку обывателю, которому врут в среднем 200 раз в день. В том числе с телеэкрана. Сегодня, когда ложь легко проверить, запустив поиск в Гугле, он всё чаще говорит себе: «Все врут!» Если все врут, то почему бы и самому не сбрехать лишний раз? В итоге не верят никому: ни старшим, ни учёным, ни журналистам.

В этой связи автор видит угрозу вере в ценности Просвещения, в силу разума, которые он отождествляет с прогрессом вообще. Борьба против прогресса может принять формы нео-луддизма, ведь автоматизация уничтожает рабочие места. Такер Карлсон уже собрался запрещать автономные автомобили, угрожающие оставить ну у дел три с половиной миллиона водителей грузовиков в одних только США. Замечу: если автоматизация так уж виновата в потере рабочих мест, почему деиндустриализация поразила не всю Землю сразу, а лишь отдельные страны типа США или Великобритании? Нет, не всё так просто.

Прогресс убеждает людей через свои плоды. Вот уже сотни лет развитие человеческой цивилизации идёт вперёд и вверх. Но это не гарантия того, что так будет продолжаться вечно. В истории человечества достаточно эпизодов развала и регресса. Назад, к «традициям», «равенству», «чистоте расы» или «правоверию». Чтобы этого не произошло снова, не надо засовывать голову в песок, а смотреть в лицо фактам и урокам прошлого и полагаться на здравый смысл и умеренность.

В послесловии автор не советует обратить глобализацию. Её надо всего-навсего починить. Либеральная демократия и воображаемая (а не настоящая) Америка, блестящий Град на Холме, должны стать моделью для всей цивилизации. Миру нужны серьёзные обязательные для всех протоколы, чтобы сдержать изменение климата. Запад должен больше платить за эмиссию вредных веществ и углекислоты и пересмотреть свою расточительную экономическую модель. Мировое сообщество должно предоставить необходимые средства национальным государствам, чтобы те справились с глобализацией. Ведь они не враги «глобального мира» (что это такое?) и универсальным ценностям. Надо дать представительство Африке и Латинской Америке в Совете Безопасности ООН. Штаты снова должны встать во главе мира. Изоляционизм – не лучший выход для мировой державы. Политики должны воздержаться от экономических войн, исправить правила мировой торговли и открыть рынки для слабых государств. Безработным нужно помочь пособиями, пенсиями и страхованием здоровья. Для этого всего придётся поднимать налоги, конечно. Мигрантов нужно пустить на стареющий Запад (а как же автоматизация?). Пусть не боится потери идентичности. А если не хочет роста их числа – пусть тратит деньги там, откуда они приезжают. Тогда и не приедет столько. Транснациональные корпорации нужно заставить платить налоги и вообще отвечать за свои дела. При необходимости можно и порезать кого на куски, кто вырос слишком большим. Рынки капитала нужно регулировать. Европе нужно больше, а не меньше единства. В этом может помочь демократическая реформа.

В предложениях, как видите, нет недостатка. Но люди не хотят бороться за глобализацию. Они видят её негативные последствия: безработицу, разрушение природы, изменение климата, бессилие национальных правительств, религия в загоне, и всё поставлено на службу глобальной политике процента и богатым странам. Однако существующий мировой порядок – не явление природы. Это политический проект. Который можно изменить. Автор призывает найти мотивацию для людей, чтобы они стремились не разрушить, а починить глобализацию. Починить так, чтобы сохранить идентичность, местные корни и традиции. Люди готовы бороться за свою религию, страну или нацию. А кто будет бороться за универсальные ценности: свободу, науку, торговлю, международное право и сотрудничество? Воспользуемся ли мы шансом построить более справедливый и устойчивый мир – зависит от нас.

--------------

Алилуйя. И вот это вот – глобальный бестселлер? Ну, извините... Набор клише со страниц западной прессы, панегирик дряхлеющему гегемона и хотелки из арсенала левых либералов – вот чем потчует нас автор.Хоть и правильно рассказывает, из-за чего люди протестуют против глобализации. Но они сами не скрывают своих мотивов. Всё новаторство автора в том, что он признаёт, что их претензии в чём-то справедливы.

Я думаю, российский читатель много не потерял, не получив перевода. В принципе, и ругани в адрес России было совсем немного. Ну, назвали Путина крёстным отцом европейских правых, так он и сам цитатами из Ильина аргументирует. Ну, упрекнули во вмешательстве в выборы, так Пригожин сам недавно похвастался, тем более что сам автор признаёт, что не сделали его тролли погоды. Ну, с алкоголизмом проблемы, есть такое дело. Пожалуй, главная причина неиздания книги в России – её пропаганда глобализма. Не зря её собираются перевести и издать за рубежом. Видно, кто-то готов за это заплатить.

Упомянутые автором проблемы коренятся часто не в глобализации, а в других вещах. Например, загрязнение окружающей среды – следствие индустриализации и бедности. Исчезновение видов и даже изменение климата – следствие перенаселения, о котором автор молчок. Размывание среднего класса - результат перекоса экономической политики в угоду банкирам.

А «универсальные ценности» – что это вообще такое? Вера в силу разума? Так вам любой клерикал докажет, что до универсальности ей далеко. Я уже молчу про эмансипацию меньшинств, по факту плавно переходящую в дискриминацию большинства. Распространение так называемой «повесточки» – не объективный процесс, а тоже политический проект, который носит черты крестового похода и вызван типичным западным радикализмом. Что взять с потомков протестантов... Многие из них избавились от религии, но сохранили все крайности религиозного воспитания, как я посмотрю.

Также политическим проектом является и глобализация, которую автор толком не анализирует. Её включили те силы и страны, которым она была на определённом этапе выгодна. Было выгодно открыть рынки для своих товаров. Было выгодно завезти дешёвую рабочую силу. Было выгодно вложиться за рубежом. Сливки были обильно сняты, польза получена. А когда пользу стали получать другие, понастроившие у себя заводы, получающие зарплату за рубежом и теснящие на рынках капитала – настроения стали меняться. Починить глобализацию для автора – это восстановить пошатнувшуюся гегемонию Севера, заставив при этом его раскошелиться, чтобы не дать издохнуть Югу. Но планета – слишком мала, чтобы Боливар вынес этих двоих. Кого-то неизбежно придётся сбрасывать. При этом я не вижу готовности мировых лидеров договариваться между собой. Растёт конфронтация. Укрепляются границы. Ведутся торговые войны, в которых тон задаёт тот самый «светоч цивилизации» - США. Автор радовался долгому миру, но события последних лет не наполняют оптимизмом на этот счёт.

Будь что будет, конечно. Старый мир уходит, взамен него будет новый. Станет ли он лучше? Всё в руках его строителей. В наших руках. Нам придётся всё отстраивать, стирать старые границы и проводить новые. А также настраивать режим пропуска.