CreepyStory

3 место  7500  рублей от канала  ПРИЗРАЧНЫЙ АВТОБУС и сайта КНИГА В УХЕ - @KatrinAp В надёжных руках. Часть 1

4 место 6500  рублей от канала  ПРИЗРАЧНЫЙ АВТОБУС и сайта КНИГА В УХЕ - @Koroed69 Адай помещённый в бездну (часть первая из трёх)

5 место 5500 рублей от канала  ПРИЗРАЧНЫЙ АВТОБУС и сайта КНИГА В УХЕ - @ZippyMurrr Дождливый сезон

6 место 3500 рублей от канала  ПРИЗРАЧНЫЙ АВТОБУС и сайта КНИГА В УХЕ - @Skufasofsky Точка замерзания (Часть 1/4)

7 место, дополнительно, от Моран Джурич, 1000 рублей @HelenaCh Жертва на крови

Арт дизайнер Николай Геллер @nllrgt

https://t.me/gellermasterskya

сделает обложку или арт для истории @ZippyMurrr Дождливый сезон

Так же озвучку текстов на канале Призрачный автобус получают :

@NikkiToxic Заповедник счастья. Часть первая

@levstep Четвертый лишний или последняя исповедь. Часть 1

@Polar.fox Операция "Белая сова". Часть 1

@Aleksandr.T Жальник. Часть 1

@SenchurovaV Особые места 1 часть

@YaLynx Мать - волчица (1/3)

@Scary.stories Дом священника
Очень лесные байки

@Anita.K Белый волк. Часть 1

@Philauthor Рассказ «Матушка»
Рассказ «Осиновый Крест»

@lokans995 Конкурс крипистори. Автор lokans995

@Erase.t Фольклорные зоологи. Первая экспедиция. Часть 1

@botw Зона кошмаров (Часть 1)

@DTK.35 ПЕРЕСМЕШНИК

@user11245104 Архив «Янтарь» (часть первая)

@SugizoEdogava Элеватор (1 часть)
@NiceViole Хозяин

@Oralcle Тихий бор (1/2)

@Nelloy Растерянный ч.1

@Skufasofsky Голодный мыс (Часть 1)
М р а з ь (Часть 1/2)

@VampiRUS Проводник

@YourFearExists Исследователь аномальных мест

Гул бездны

@elkin1988 Вычислительный центр (часть 1)

@mve83 Бренное время. (1/2)

Если кто-то из авторов отредактировал свой текст, хочет чтобы на канале озвучки дали ссылки на ваши ресурсы, указали ваше настоящее имя , а не ник на Пикабу, пожалуйста, по ссылке ниже, добавьте ссылку на свой гугл док с текстом, или файл ворд и напишите - имя автора и куда давать ссылки ( На АТ, ЛИТрес, Пикабу и проч.)

Этот гугл док открыт для всех.
https://docs.google.com/document/d/1Kem25qWHbIXEnQmtudKbSxKZ...

Выбор для меня был не легким, учитывалось все. Подача, яркость, запоминаемость образов, сюжет, креативность, грамотность, умение донести до читателя образы и характеры персонажей, так описать атмосферу, место действия, чтобы каждый там, в этом месте, себя ощутил. Насколько сюжет зацепит. И много других нюансов, так как текст идет для озвучки.

В который раз убеждаюсь, что авторы Крипистори - это практически профессиональные , сложившиеся писатели, лучше чем у нас, контента на конкурсы нет, а опыт в вычитке конкурсных работ на других ресурсах у меня есть. Вы - интересно, грамотно пишущие, создающие сложные миры. Люди, радующие своих читателей годнотой. Люблю вас. Вы- лучшие!

Большое спасибо подписчикам Крипистори, админам Пикабу за поддержку наших авторов и нашего конкурса. Надеюсь, это вас немного развлекло. Кто еще не прочел наших финалистов - добро пожаловать по ссылкам!)

— Васька, Васька, Васька!

С того момента, как на свет появились котята, она не покидала наш двор. А теперь ее не было дома уже целые сутки. Я спросила себя:

— Почему?

И тут же ответила:

— Он знает, где я живу.

Над входной дверью горела лампочка, и свет, ярко-белый по центру, размывался акварелью до светло-желтого, дымкой растворяясь в темноте. Там, где он кончался, начинались силуэты. Луна в ту ночь была тусклой, звезды прятались за облаками, и образы во тьме все никак не желали превращаться обратно в висящее на веревке белье. Вместо этого они продолжали меня пугать.

— Васька! — крикнула я в последний раз и побежала домой.

Не знаю, стали ли котята сиротами поздно вечером, а может, это случилось лишь ночью, но утром так их назвал отец:

— Сиротки.

А все потому, что нашлась Василиса. Она умерла у калитки, так и не сумев ее перелезть. Котенком Васька попала к нам два года назад. Тогда она звалась мною просто кисой, и имя ей только предстояло выбрать. Шерстка черепаховой окраски подсказала отцу назвать ее Тортилой, но кличка эта не прижилась. Васька не отзывалась на нее, как бы мы не старались. Зато она не упускала возможности побегать со мной наперегонки, когда мама громко кричала нас к ужину:

— Васька!

И теперь пятнышко у Василисы на мордочке, когда-то светло-рыжее, стало бордовым. Черная шерсть так и осталась черной, но чуть темнее. Белое брюшко извалялось в грязи.

Отец гладил Василису по еще сухой спинке, а я плакала над их головами. Слезы остывали от утренней прохлады, и я думала:

— Можно ли плакать, если нет глаз? Получится ли?

Может, там, под пустыми глазницами, кровь смешалась с ее слезами, пока она во тьме ночи и мраке собственной слепоты шла к своим детям, надеясь их хоть разочек лизнуть. Подарить последний поцелуй, обогреть остатками жизни, что еще текла по остывающим венам. Сказать, что ей очень жаль.

— Мне очень жаль, — я сделала это за нее.

В конце концов, это была моя вина́. Это я качнула фигурку домино, не думая о последствиях, будто то была детская игра. Забава.

Ха-ха-ха!

Кольке говорить мы не стали. Хватит с него и Слепыша.

— Она устала. Просила тебя позаботиться о котятах, — так наврал ему отец. — И хорошенько их кормить, пока она не вернется.

И Колька снова кивал.

Пойти к старухе отец решил в одиночку. Мне же велено было ждать, что я и сделала в этот раз, повиснув на заборе нашего двора и вглядываясь отцу в спину. Когда он скрылся за шиферной калиткой, я с трудом поборола желание побежать за ним. Когда он вышел обратно — тоже.

— Кур-то у меня почти не осталось! Ишь! Кур-то почти нет!

Теперь уже старуха сверлила отцовскую спину, выкрикивая бессмыслицу до самого нашего дома. И калиткой она хлопнула тоже громко.

— Больше он нам ничего плохого не сделает, — пообещал мне бледный от злости отец.

И я знала — часть его гнева принадлежала и мне.

К сожалению, папа ошибся. Через три дня пропал Пушистик. Через четыре заболела Зорька. Молоко, которое мама принесла в то утро, пахло. Оно воняло. И цвет его казался гнойным. Желто-бурым, словно кто-то подсыпал туда горчичного порошка, подлив следом мелко рубленной аджики. Мама выплеснула его в огород.

Отец снова ходил к старухе, но в этот раз он не стал обещать мне спасения. Сказал только:

— Присматривай за Колей.

Братик о пропаже совсем не расстроился.

— Пушистик поехал жить к маме, — в этот раз врать ему пришлось мне.

Впрочем, это и не было ложью.

— Хорошо! — улыбался Колька. — Я его хорошенько накормил.

И я гладила брата по голове.

Потом пропал Дымок. Для Кольки он так же уехал жить к Василисе. И для меня тоже, вот только улыбаться от этого мне совсем не хотелось.

Домино. Костяшка падала на костяшку, задевала следующую, и так без конца. Я не могла понять, где мне следует поставить руку, чтобы прекратить крушение маленьких жизней. Не могла понять, как зло проникает в наш дом и ворует у нас из-под носа. Как?

— Как? — спросила я старуху, когда встретила ту в магазине.

Она стала таскать кур намного чаще — почти каждый день, иногда по две.

— Последняя… Последняя… — так она ответила мне, бормоча себе под нос.

Голова ее тряслась, словно смахивая липкий снег, руки дрожали. Старуха боялась — вот что я в ней увидела. Она боялась, и совсем не меня.

Следующим утром на улице было людно. Толпа скопилась перед домом старухи, которая тоже сидела возле него. На лавочке под забором. Взглядом она устремилась вверх, на синее небо и корявые ветки старой сливы. Но увидеть их старуха уже не могла.

— Умерла? — кто-то назвал первую причину.

— Они выколоты… — на выдохе озвучили вторую.

Их обоих, сына и мать, увезли в тот день в районный центр. Старуху в морг, а сыночка в тюрьму. Или психушку, что все равно есть тюрьма.

Я же, наоборот, освободилась! И целых два дня радовалась, что цепочка из падающих доминошек наконец прервалась. Два дня, ведь на третий снова пропал котенок. Симба, наш кремовый малыш.

— Как?

Старухин сын. Он стал тем самым пауком, что скрылся из виду. Тем, что пугает больше всего.

— Как?

Отец не нашел для меня ответа. Мама тоже пожимала плечами, больше расстраиваясь из-за испорченного молока. И только брат радовал меня.

— Я их хорошенько кормлю! — гладил он пушистые комочки.

А я гладила его.

Коробка переехала жить в мою комнату. Ночью, если мне случалось проснуться, я пересчитывала котят и довольная ложись обратно.

— Один, два, три…

Но однажды мне удалось досчитать лишь до четырех. Пропал Полосатик. Я вскочила на ноги и побежала во двор. Может, еще не поздно? Может…

— Колька?

На пороге разувался мой маленький брат.

— Ты чего?

— Ничего, — он хитро улыбнулся.

— Что ты там делал?

— Ничего, — снова улыбка.

Которую я не заметила, всматриваясь в темноту.

— Колька, не ходи так один ночью. Дурак!

От этих слов брат нахмурился.

— Я не дурак! Я Полосатика кормил!

Он сложил на груди руки. Надул губу.

— Полосатика? Где он?

Колька закатил глаза.

— Говорю же, я его покормил. Молоком у Зорьки.

И пока ужас понимания закипал у меня в голове, Колька всплеснул руками и глубоко вздохнул.

— Ну вот, — произнес он расстроенно. — Теперь я тебе рассказал. Теперь хорошее дело не такое хорошее.

— Колька…

Его имя я прошептала тихо, хотя внутри, между моими ушами, стоял невыносимый звон. Живот тоже скрутило. Будто Полосатик вдруг оказался у меня в желудке. Он царапался мягкими когтями, мяукал и пытался вылезти.

Не помню, из-за чего точно Колька очутился на полу. Может, я пнула его ногой так, что он упал, не в силах удержаться. Может, я стукнула ему по голове, и та закружилась, уронив брата. Помню только, он закричал.

Так все и произошло. Падение последней фигурки.

Полосатика из Зорькиного живота достал отец. Котенок выжил, и еще долго мне удавалось считать до пяти, пока Ушастика не забрали к себе соседи.

Колька так ничего и не узнал. Это был ему мой подарок. Те остатки любви, которые я смогла наскрести. Никогда больше я не гладила его по голове, не обнимала и не тискала. Но не его я наказывала, а себя. Это я, кто был виновен, это я, кто лишился брата.

Иногда лучше не заглядывать за чужие заборы.

Михалыч… Михалыч… Тебя я запомнил, и не забуду никогда предательский нож в спину… Сука седая! Под видом благочестивого старика всё это время скрывалось лживое животное. А эти блядь, «родимичане», раскрыли рты от его мечтаний и красивых слов. И только я знаю, чего стоит это его «бла, бла». Старая тварь, я даже из гроба тебя достану…

Тут ни хрена не видно, и воздуха почти нет, но я живу несмотря ни на что. Теряю регулярно сознание, хочу жрать, и пить - «жабры» сохнут, язык к гортани присох и не могу произнести ни слова, только шипение, которое меня оглушает. Воняет землёй, гнилым деревом и смрадом от собственного тела. Но я снова и снова прихожу в себя, правда иной раз не сразу понимаю, кто я.

«Глебушка, Глеб Аркадьевич Кощеев», начинаю я про себя проговаривать, чтоб включить закостенелый мозг, не понятно какими силами существующий. Я помню любимую матушку, которая души во мне не чаяла. И батю, лупившего меня в мясо своим армейским ремнём, оставляя кровавые звёзды от бляхи на моей спине, только за один лишь недобрый, как ему казалось, взгляд. Я научился не смотреть людям в глаза, чтоб они не увидели моего притаившегося зверя, готового в любой момент перегрызть горло. И это мне пригодилось в ту Пятилетнюю Зиму и потом, в те ужасные года, когда люди превратились в чудовища ради незаряженной еды и не фонящей воды. Но на каждого подонка и тварь, найдётся тот, кто опередит! Я полз из последних сил, жрал землю и раздирал ногти в кровь, ел человечину, и даже Петю… этого пятилетнего…

Опять Петенька, этот малыш, который всегда теперь стоит перед глазами с гниющей отмороженной ручкой, и его душераздирающий плачь от ужасающей боли… Гангрена – не разбирающая кого за собой тянуть. Моё, непонятно как ещё работающее, сердце раздирают эти воспоминания с Той Зимы. Видит Бог, я пытался его отходить, и не смог. Еды от его щупленького тела мне хватило на пару недель, когда нечего жрать, собственное дерьмо прекрасной пищей покажется… А умирать от голода приходилось не раз, но всегда Глебушку, меня родненького, спасало счастливое провидение или подвернувшийся случай. Главное разглядеть и ухватить её всеми руками и ногами, и не отпустить… И даже сейчас, в гробу и под землёй, пока теплится каким-то чудом или проклятием, жизнь, Кощей своё не упустит.

По мне ползают всякие черви, и чёрт знает кто ещё, я на них давно уже не обращаю внимание, а может это моя фантазия, не важно. Главное – Я ЖИВ! Чем же меня заразил этот упырь, Господин Александр? Сумасшедшая семейка Кораблёвых, кровососы поганые, и вас я найду! Не на земле, так в Аду!

Дерево гроба прогнило, я руками чувствую труху и боюсь этого. Сколько там сверху тонн земельки? Никто не знает, кроме Михалыча… Придавит, мало не покажется. И время? Сколько времени я тут «отдыхаю» в тишине и темноте? Судя по состоянию этого поганого ящика, долго, очень, очень долго… Хотя может не стоит боятся? Да, мой страх почти осязаем, но я научился с ним дружить за эти годы, с того момента, когда увидел через тюремную решётку своей камеры, как раскрылись ядерные грибочки, уничтожившие города и сёла.

Пора действовать, Глебушка. Я слабыми своими пальцами нахожу сверху щель в гнилых досках и начинаю отламывать маленькие кусочки дерева, по чуть-чуть, времени у меня много и даже больше. Теряю сознание, прихожу в себя, вспоминаю кто я и продолжаю свою монотонную работу. Мне уже приходилось откапываться… Михалыч, я иду к тебе!

* * * *

Православный крест был грубо слит из стали и сейчас коряво смотрелся на коньке крыши. Внизу собралось всё поселение «Родимичей» и они с счастливыми улыбками смотрели на верх.

– Батя, ну чё? Пойдёт? – у креста стоял мужчина лет тридцати пяти, атлетического сложения и подставив ладонь к глазам, защищаясь от утреннего солнца, смотрел вниз, в столпившуюся толпу.

– Эх, неказист получился крест, – тихо пробормотал седой старик, стоящий во главе родимичей, покачивая недовольно головой.

– Да ладно, Михалыч, очень даже ничего, – прошептал рядом на ухо старику, восемнадцатилетний юноша, – нам всем очень даже нравится.

– Пойдёт, Артём, слезай! – прокричал Михалыч, вздыхая и перекрещиваясь. Несмотря на эту оказию с крестом, душа его пела от почти мистического счастья и одухотворения. Наконец-то это случилось, и они всей общиной достроили этот божий храм, высотой метров в десять. Самое высокое строение во всём городке, и ничего что деревянное, зато крыша весело сверкала, отражая от своих металлических листов солнечные лучи. Повернувшись к юноше, он потрепал его за волосы, – эх, Тимур, мальчик мой, как же хорошо! Теперь у нас поселится настоящий святой дух-хранитель! Раньше в старину, в деревнях и сёлах первым делом строили храмы, вот и мы наконец это сделали. Нам нельзя забывать свои корни и Истину, которую мы чуть было не потеряли. Этот мир спасёт Доброта а всё остальное от Лукавого!..

Глава 5 "Заварушка"

– Уха-ха! – заржал Пётр, посмотрев на встающего со стула худющего Профессора, без густой бороды и волос. Сейчас он выглядел как-то беззащитно, даже жалко, да ещё с печальными, коровьими глазами. – Алексей Дмитриевич, вы бесподобно выглядите, охота на солнышко посмотреть через ваш блестящий, белый затылок, протерев его предварительно тряпочкой…

– Ха-ха, – передразнил Профессор, стряхивая с себя состриженные локоны волос, – ты сам не лучше выглядишь! Ну давайте, не тяните, ведите там на свою индификацию… Что там у вас, чипирование или клеймение? Фашисты…

Он обратился к мужчинам, таким же безволосым, стоящим с ножницами за спинами пленников. Удивительно, но они были одеты в пёстрые, разноцветные рубашки и в просторных голубоватых штанах-клёш.

– Мы не фашисты, – как-то стыдливо и обиженно переглянулись между собой парикмахеры, – мы стилисты, а индификация - не наш профиль, мальчики.

Мужчины, прихватив свои остро-колющие инструменты, отвернулись и пошли к дверям, чуть повиливая бёдрами, оставив в недоумении двух оболваненных приятелей.

– «Мальчики»? Профессор, он сказал «мальчики»? – удивлённо вытаращил глаза, Пётр.

– Ты не ослышался… что поделать - свободные нравы! Видать апокалипсису не подвластно исправить некоторые наши человеческие грехи и ошибки последних столетий, – покачал головой Алексей Дмитриевич.

– Да как такие типы выжили только! – не унимался Петро, – я думал уж с «голубями» покончат в первую очередь! Тьфу!

– Ну цо? Как вы? – вбежал в барак запыхавшийся Свист, – пидаласы вас постлигли? Хе-хе-хе…

– Да, Гришаня, постригли… Ну что там с индификацией вашей? У меня за спиной стояло оно… фу-у, – передёрнул плечами Пётр, натягивая свою старую, с дырами, футболку, после чего накинул поверх, на плечи, джинсовую куртку, – ещё почти голым был перед ними, блин, мечта поэта.

– Веня и Беня холосие и доблые! Они длуг длуга любят и мне иногда дают лыбку, я зе Главный тут. Они нас всех стлигут и иногда Им делают стлизки, ладно, идём за мной! – поманил за собой Гриша, – инти… индиффффикатолы сейчас вам поставят.

– Гриш, а что за индификаторы такие? – Профессор так же, как Пётр, оделся и пошёл вслед за Свистом.

– Вот! Смотлите! – гордо ткнул себе в шею, чуть ниже уха Григорий, показывая и в правду настоящее клеймо, смутно напоминающее череп. – Я потом Петю-татуиловсика поплосил мне набить его на глудь, ведь я главый! Они обечали меня тозе сделать таким зе, как они…

– Нда… и всё-таки клеймение! Так что, Петруха, хочешь колбаску кушать, готовься «пожариться», – вздохнул Профессор, выходя за Свистом из барака, на оживлённую улицу уральского Клуж-Напоки. Кругом сновали люди разного пола, с интересом посматривающие на новеньких. Почти все такие же лысые и только изредка, между ними попадались жители с волосами, видимо, это и были ОНИ – местное Высшее Общество.

– Да и ладно, пару дней поболит… и не такое терпели… а тут настоящая жизнь… – отвлёкся Пётр, провожая плотоядным взглядом проходящую мимо довольно приятную безволосую женщину, но с весьма пышными формами и хитрой многообещающей улыбкой, – Профессор, ты видел? Та конфетка мне подмигнула! Елки-палки, тут много баб, я уже и не помню, когда мял их… Гришань, прибавь шагу, братишка на эту вашу «индификацию»… мне тут всё больше и больше нравится!

– У них тут даже ткацкая фабрика есть, а вон то, что-то очень напоминает обжиговый кирпичный заводик, – дивился Профессор, тыкая в строения, пока они шли по улочкам городка, – глянь, Петро, это же настоящие кони! Боже мой, да где они их достали?

И в самом деле, по дороге ковыляли два мускулистых жеребца, запряжённые в телеги, на которых лежали аккуратно сложенные толстые доски, без кучеров.

– У вас выдрессированная скотина я смотрю, – кивнул в сторону обоза, Пётр, – без человека управляются, чудеса!

– Ты сто? Это Господа! – уважительно уточнил Гришаня, – я таким зе буду, они мне обесали, если дотяну до два лаза по сто литлов доналства!

– Да ну! – не поверил Пётр, но тут же, как будто кони решили доказать своё благородство, они остановились рядом с домом с красной черепицей на крыше и стали превращаться в людей. – О, чёрт! Алексей Дмитриевич, ты видишь? Да это просто какие-то супермены, мать вашу! Наши-то превращались в волков да птиц, а эти в травоядных!

– Гриш, а они тоже кровь пьют? – задумался Профессор о своём и остановился, смотря как с крыльца выскочили трое подстриженных под ноль, человека, и стали разгружать телегу, складывая доски вдоль фундамента дома. Тем временем два обнажённых блондина-оборотня, пристроились на лавку о чём-то разговаривая между собой, конечно, не царская работа тяжести таскать.

– Это Константин и Панклат, да, им всем нузна кловь, нам не залко, с нас не убудет! Зато они нас засисают, колмют и зить нам дают в тепле. А что есё нузно-то?! Им холосо и нам холосо! Лудей то мало осталось на земле, всем надо сюда плиходить, молодсы сто досли до нас…

– Но это же какой-то сюрреализм, Гриша, мы для них просто питание, как для тебя рыба, а для Пети, колбаса. Нас, нормальных людей, в этом городке, больше, я же вижу! Почему они у вас хозяева? – не выдержал Профессор, продолжая смотреть на беседующих оборотней.

– Тихо, тихо! – испугался и весь побледнел Григорий, указательный палец приложив к губам, – вы сто? Дазе не думайте о таком! Они нас в лаз всех могут унистозить, нет… нет… Два или тли месяса назад они балак новисков весь полезали, стласно… нет… нет…

Затрясся парень почти в истерике, закрыв уши ладонями. Алексей Дмитриевич с Павлом удивлённо переглянулись.

– Эй, Свист! – Пётр положил руку на плечо Гриши, – успокойся, братишка, глупость Профессор сморозил, а ты поверил. Не переживай, мы больше не будем!

– Да… да… не надо так говолить! – пришёл в себя парень, – пойдёмте… вам нельзя пока…

– Эй! Вы трое! – один из блондинов обратил внимание на глазеющих на них, людей, и стал подходить, – чё? В музее что ли? Свист, ты чтоль? Новых животных заарканили? Ха-ха-ха…

– Да, господин Константин, ха-ха-ха, – фальшиво поддержал смех Гриша, раболепно склонив голову и смотря в землю, – сегодня утлом их охотники пливели…

– Этот чё-то совсем немощный, – стал обходить двоих пленников Константин, словно на рынке прицениваясь, – надо было его кончать в лесу, толку мало… а этот вроде здоровый!

– Игого! – по лошадиному передразнил Пётр, злобно глянув на оборотня, отталкивая от себя его руку, которой тот хотел видимо пощупать, – убери мерин свои копыта, иначе я тебе их выдерну!

Константин в удивлении открыл рот, на пару секунд онемев от дерзости. Гриша заплакал, упал на колени и пополз в сторону.

– Опаньки! – вскочил со скамьи на подмогу второй оборотень, – это кто тут у нас такой дерзкий!

– Тебя не спросил, мутант, идите оба на луг – попаситесь!

Профессор обречённо вздохнул, как будто что-то зная, и отошёл в сторону.

– Ах ты сука безволосая… – пришёл в себя Константин и тут же получил сильнейший хук в челюсть, после чего с недоумением упал в пыль.

– Как ты смеешь, мы же тебя сейчас порвём, как грелку, ублюдок! – подбежал Панкрат размахиваясь кулаком от всей души и не найдя цель, чуть было не потерял равновесие. Пётр ловко увернулся и оказавшись за спиной оборотня, молниеносным движением ударил в бок, в район почек. Тот с хрипом сник, присев на одно колено. Вокруг начинали собираться поглазеть прохожие, и даже трое грузчиков перестали таскать свои доски.

– Всё! Тепель они вас убьют и… меня… нет… нет… я не хосу умилать… – сидя на коленях, Гриша уже навзрыд ревел, закрыв лицо ладонями.

Взбешённый Константин поднялся с земли и стал превращаться в коня, пока его друг корчился от боли.

– Сейчас прольётся чья-то кровь! – кто-то из толпы со знанием дела громко прокомментировал начавшуюся заварушку.

– Давайте, лошадки, ну ка, проверим, из чего вы состоите, – мрачно зашептал Пётр, снимая с себя куртку и бросая её в сторону, – по одному только подходите, копытообразные нелюди, щас я вам гривы накручу…

–Ц-ц-ц-ц! – что-то засвистело с неба, люди испуганно стали отходить подальше, расширяя круг.

– А это ещё что?.. – только и успел выговорить Пётр, как между оборотнем и ним, в землю влетел орёл, подняв над собой столб мелкой взвеси. В секунду птица обернулась в красивую светловолосую девушку, вместо рук у неё белели костяные кинжалы.

– Алиса… Алиса… – зашептали испуганно люди, некоторые стали разбегаться.

– Не сметь! – она направила одну свою трансформированную руку, остриём к жеребцу, – они мои!

Конь взбрыкнул, приподнявшись на задние ноги, но наступать перестал.

– Алиса, он первый начал! – второй оборотень, отдышавшись после удара, обиженно запричитал, поднимаясь, – дикий какой-то попался, рамсы попутал…

– Заткнись, Панкрат, знаю я вас, идиотов! Только сделайте что-нибудь с ними, я вам двоим кишки перевяжу! – несмотря на, казалось бы, нежную красоту девушки, в ней чувствовалась настоящая сила и опасность. И вот уже и Константин стоял рядом, преобразившись обратно в человеческий облик, – они под моей опекой! Свист, иди в барак, дальше я сама с ними!

– Да… да… – облегчённо вскочил на ноги Григорий, всхлипывая и вытирая слёзы, и быстро побежал.

– Гриш, глянь нам что-нибудь пожрать! – крикнул вдогонку парнишке Пётр, тот лишь отмахнулся, сверкая пятками.

Продолжение следует:

Я вышел из тумана. Вынул горсть семечек из кармана. Посмотрел налево. Посмотрел направо. Никого. Только мелкая позёмка стелется поперёк дороги. Ну вот пожалуйста. Мне снова придется вспоминать таблицу умножения. Особенно тяжело, когда 6х7.
Избегнув унижения, я вернул свои деньги. Но играть я больше не буду. Нахуй покер и рулетку. Надо понять, где же я всё-таки измазал брюки. Суки.
Менты отпустили только утром. Выписали какую-то квитанцию и ушли трахать какую-то пьяную студентку.
А я попал прямо в туман. Там было хорошо и можно было ссать, не оглядываясь на прошлое и настоящее. Там я встретил того самого ёжика и он подарил мне яблоко. Но развеялось облако и ни одна блядь не вышла на улицу. Я потерял пуговицу. Её оторвали в драке. И ещё у меня разбита губа. А в голове валторна. Зовет в походы и будоражит кровь.
Чёрт, а где же яблоко? Где мои три дня? Их украли. Тупо украли и пропили. Кто? Да, возможно, и я. Скорее всего я. Но это хуйня.
Обидно только, что на дороге нет ни души. Ведь уже полвосьмого утра. Где маршрутки с пассажирами, спешащими на работу? Стоп! А какой сегодня день? Может, воскресенье? Может, День конституции?
Блядь, пустая семечка. Всё чаще стал попадаться пустые семечки. Там, в тумане, семечки были лучше. Здесь тишина и пустота.
И всё-таки я иду по улице Ленина, веря в светлое будущее и открытый пивной ларёк. Вера, рожденная в ментовском УАЗике, чиста и незыблема, как эволюция. Вера не дает мне снова уйти в туман и найти того ёжика, чтобы попросить новое яблоко.
Вера спасает меня от громадной собаки со стальной шерстью. Она появилась тихо и опасно. У неё пена из пасти льётся на мостовую. И она хотела бы сожрать меня, вышедшего из тумана. Но у меня в руках семечки и весь этот чёртов мир.
Скверный пёс бежит рядом, низко опустив голову. Он ещё на что-то надеется. А я уже нет. Я точно знаю, что мы с ним вне времени. Время где-то рядом. Около. Там ходят маршрутки с работягами и скрипит башенный кран. А мы проскочили прошлое и опоздали в настоящее.
Сколько ещё идти по этой дороге? И куда? Но, уверуй, и воздастся тебе… Открой свою душу, где-то между диафрагмой и усталой печенью. Моли его о прощении и иди. Иди по улице Ленина в светлое настоящее, к тому заветному оазису с плотностью 12 % и содержанием 4,5 %.
Но я не могу забыть туман. Я не могу забыть первую ставку в 50 $ и лицо проститутки с неправильным прикусом и тонкой шеей. Хватит! Никаких долларов. Полцарства за утреннее такси.
Почему за мной не пришли из Ада? Почему не забрали в свою контору? Я подпишу любые бумаги, только скажите, где надо повернуть, чтобы схватиться за ручку времени и выйти из вагона. Выйти на заплеванный перрон с бомжами и носильщиками. Купить электродрель и броситься под поезд № 29.
Всё, закончились семечки. Я остановился в пространстве. Передо мною вечность и это страшно. Бешеный пёс скулит и жмётся ко мне. Он тоже понял, что мы не умрем и это худшее из зол. Здесь нельзя умереть. Можно только идти. Всё время в пути. Хуёво это, граждане. Ох, как хуёво.
И тогда я закрываю глаза. Считаю до ста. Прячу сознание и обнажаю инстинкты. Медленно поднимаю тяжёлые, желатиновые веки.
— Заснул, что ли? Эй, долбоёб, очередь задерживаешь, — кричит мне в ухо хриплый бас.
— Да выкиньте его нахуй отсюда, — подхватывает сзади похмельное сопрано.
— Забирай свое пиво, алкаш, и отходи от прилавка, — говорит спереди усталое контральто.
Я сгребаю холодные амфоры и бреду к ближайшему скверу.
Вокруг суетится социум, бегают маршрутки, набитые работягами, перекуривают дворники. И сизый туман сполз к реке, как мыльная пена. В этом тумане я забыл свою шапку.

Так и жили люди с волками в шатком нейтралитете до тех пор, пока однажды не пропала у сельского главы дочурка. Та резвилась на лужку возле леса; мать строго наказала: в глушь ни ногой! Дочурка была смышлёная, послушная, к родителям на вы обращалась. Не могла сама пропасть. Мужики все как один встали под ружье, снарядились и пошли прочёсывать чащу. Стреляли всех серых, кого встречали. Снимали шкуры, шли дальше. Больше двух дюжин настреляли, когда наткнулись на изорванное девчоночье платьице: всё в кровище, рядом валяется клок волос, прямо с кожей вырван, — страх, да и только! С грузом на сердце повернули мужики обратно: нести роковую весть в дом сельского главы. Мать — в крик. Как в чащу ломанулась — только её и видели. Отец, узнав, что дочки не стало, как сел на лавку, так и сидел три дня. Не ел, не пил, не разговаривал. На четвёртый день сняли его с петли у себя в сарае. Хоронили всем селом. В гроб платьице дочкино положили. Главу за кладбищем закопали, у дороги, как грешника. Отпели и мать.

На девятый день не стало житья людям. Селяне на ночь окна ставнями закрывали, калитки зачиняли, а двери и окна кропили намоленной водой. Никто, даже по самой лютой нужде, не выходил в темень на улицу. С приходом ночи село посещала нечисть. Люди тряслись от страха, слыша, как по крышам что-то громко топает, скребётся в двери, сопит в печную трубу, а порой издаёт вопли такие замогильные, что сердце в пятки уходит. Никто не осмеливался глянуть, что там, за окном, за крепкой дверью. Дрожали в ужасе до первых петухов. Стоило какому петьке голос подать — всё смолкало, успокаивалось. Так продолжалось недели с две. Не будучи дураками, люди смекнули, в чем дело, —глава проказничает. Ну, а что с ним поделать? Схоронен не во Христе, но ведь сам руки на себя наложил, ничего не попишешь. В ночной караул никто выходить не желал, уж больно страшно всем было. Худо-бедно держались, творя молитвы да заговаривая подворья.

Но однажды пришла в село беда, злая и горькая. Дело было ночью. Бабулю мою уж сморил сон, как услыхала она за дверью истошный крик. Орали, говорила, так, будто заживо режут. На улице поднялся гвалт. Селяне выбегали, плюнув на страхи, чтоб прийти на помощь, узнать, что творится-то. Вот и бабуля моя кое-как снарядилась и выбежала с домашними во двор. Кричали с края околицы, как раз с того края, где к лесу село примыкает. Крики уж стихли, только гул людской стоял, да огни керосинок маячили впотьмах. Подходя ближе, бабуля услыхала суматошные причитания, плач, встревоженную речь. Люди обступили какую-то тень, лежавшую на земле. Протиснувшись между ними, бабуля чуть Богу душу не отдала. Свет керосинок осветил Матвея Петровича, старого служаку, прошедшего через две войны. Он был бездыханен. Живот, говорила бабушка, был распорот, лицо объедено, шея перекушена... Она отбежала подальше от толпы, и её вывернуло. Откашлявшись, прислушалась к людской беседе.

— Внучку найти не могут, пропала...

— Мать честная!

— ...Батюшки-светы, Иришка, цветочек!

— Иришка где? Иришка!

Тут общий галдёж прорезал визг, от которого кровь у бабули застыла в жилах. Кричала её соседка. Глаза у неё были, что плошки, рот раззявлен. Она простёрла руку и тыкала пальцем куда-то перед собой. Все уставились в ту сторону, и то, что они увидели, заставило иных попадать на землю и закрыть лица руками. Женщины выли и метались по земле, старики крестились и твердили: "Сгинь, нечистый!". Бабушка видела, как по лугу, залитому лунным светом, бежит что-то сутулое. Белое, как утопленник, с космами на голове. Оно бежало быстро, но нескладно, спотыкаясь и оборачиваясь. В том лице, рассказывала бабушка, не было ничего человеческого. Оно было перемазано кровью и искажено гримасой невыразимой боли, а белые глаза горели звериной ненавистью. Обернувшись в последний раз, оно издало вой, в котором были все муки загробные. В тот же миг бабушка лишилась чувств, потому что увидала, как на руках оно баюкало детскую головку. То была Иришка...

Тем же утром люд, схоронив Иришку и Матвея Петровича, раскопал могилу вурдалака. Тело порубили на куски и сожгли под очистительные молитвы, а село предали огню. Так и стоит оно теперь, быльём поросшее.

А неподалёку поставил люд нашу деревню. Памятуя о неладном, возвели церквушку, отыскали батюшку. С тех пор нечисти там не водилось.

* * *

Автор: Вад Аске, он же Thronde, 2011 год.

Недавно узнал, что этот мой рассказ озвучила бабушка с Ютуба. Необычно и очень мило.

- А что?

- В деревне не меньше странного, чем в городе. Помнишь желтый дом в конце улицы?

- Старый? Где играть нельзя?

- Он самый, - дед поставил на стол две маленькие чашечки, разукрашенные розовыми цветочками, - Давно этот дом тут уже стоит пустой.

- Ваня тоже чай будет, - напомнила Танюша.

- Да, Ваня, - вздохнул дед и вытащил из шкафа третью чашку.

Мальчуган откинулся на спинку дивана и, сложив на груди руки, с улыбкой смотрел на старика.

- Там в желтом доме жил раньше один человек. Конечно, жило там больше людей, но последним был вот он.

- И что с ним случилось? - застыла в предвкушении внучка.

- Повесился.

- Это как? Почему?

- Не знаю. Давно уже повесился, я еще молодым был. С тех пор тот дом два раза купить пытались, да потом очень быстро съезжали. И наследники того мужика что-то не спешили в дом въехать.

- Так там призраки?

- Может быть, - пожал плечами дед и поставил на стол баночку, - Сахар?

- Три ложечки! - подсказала Танюша.

- Со старыми домами вообще нельзя быть уверенным, - продолжил старик, - Иногда дом сам не хочет, чтобы в нем жили. Вот хватит с этого дома. Насмотрелся. Обычно так себя ведут очень старые дома, в которых много всего плохого успело произойти. Войны, скандалы, самоубийства. И дом просто устает.

- Это что же, дом живой, получается?

- Со временем любой дом становится живым. Ну вот мой - что, не живой?

Внучка осмотрела комнату и пожала плечами.

- Когда ты въезжаешь в новый дом - он холодный, безразличный. Дом без истории. А потом ты живешь себе в нем - случается хорошее и плохое, люди смеются и плачут. И дом обретает… Цвет, что ли.

- Цвет? - Танюша схватилась за чашку и тут же обожгла пальцы, - Ой!

- Осторожно, горячо. Да, цвет. Бывают дома холодные, бледные. В таких домах никто долго не жил, и все временно. Бывают дома теплые, уютные. Со своим особым запахом и теплым светом. Как мой дом.

- Ага.

- А бывают дома усталые, злые. Они найдут способ тебя прогнать. Больше всего такие дома любят темноту и тишину. Но иногда в доме и поселяется что-то. Когда дом хороший, говорят, что поселился домовой.

- У тебя есть домовой?

- Может, и есть, - усмехнулся дед, - Я его никогда не видел.

- А слышал?

- И не слышал. Но иногда я ставлю возле печки - вот сюда, видишь?

- Вижу.

- Иногда я оставляю там на ночь яичницу. Домовые очень любят яичницу. И знаешь, что?

- Она исчезает?

- Я уже говорил, что ты сообразительная девочка?

Танюша захихикала и допила молоко. Дед забрал стакан и отнес его на кухню, продолжая рассказывать:

- Но даже домовые могут обидеться, и тогда в доме беда случится. Электричество сломается или куры нестись перестанут. Домовые, в общем-то, не злые, но напакостить могут. А вот если в доме злой дух поселится…

- Как в том желтом?

- Может быть. Я не знаю, что случилось в желтом доме. Может быть, с ним все в порядке, может быть, по нему все еще бродит тот повешенный человек. Проверять мне не хочется. А тебе?

- Нет, не надо, - скривилась внучка.

- Вот и я думаю, что не надо. Не бздеть - это не значит напрашиваться на неприятности.

- А что еще в деревне есть?

- В этой или вообще в деревнях? - хитро улыбнулся дед и снова вернулся на кухню, загремел там посудой.

- В этой!

- Ну… Крест видела?

- Какой крест?

На въезде. Большой, деревянный, с ленточками.

- Точно, помню! - Танюша обняла горячую чашку, - А зачем там ленточки?

- Это особый крест, внучка. В старину такие ставили, чтобы задобрить всякие силы. Хорошие силы, они креста не боятся - пройдут мимо, и только поклонятся ему, поймут, что здесь живут люди понимающие.

- А плохие силы?

- А плохие силы дальше креста никуда не пойдут. Крест-то сам по себе им не помеха.

- Тогда зачем он?

- А когда на кресте висят свежие ленточки, это значит, что он живой. Люди о нем помнят и все заветы соблюдают. Такой крест, за которым ухаживают, может всю деревню защитить.

- Защитить - от чего? - Танюша уже поняла, что дело идет к очередной истории.

Дед отхлебнул горячего из чашки и повернулся к окну. Часы неумолимо тикали, а чернота снаружи становилась только наглее - стекло постоянно дребезжало, и изредка по нему будто стучали небольшим кулачком - дзынь, дзынь. Пока еще с любопытством, будто пробуя на прочность. Но долго это не будет продолжаться:

- У нас в деревне один крест. Вот как раз на той дороге, по которой вы к нам приехали. Знаешь, почему там?

- Нет.

- Это дорога к кладбищу, - старик сел обратно на стул и подул на чашку с чаем, - Что бы оттуда не решило вернуться обратно, ему придется пройти мимо креста.

- А что может оттуда вернуться?

- Вот чтобы этого не узнать, мы и повязываем на крест ленточки.

- А если оно его обойдет?

- Знаешь, нечисть же тоже соблюдает правила, - усмехнулся дед.

- Опять правила.

- Куда ж без них? Если бы никаких правил не было, то и нам бы от них не отбиться. А так ходят они только по дорогам.

- А если по лесу пойти?

- То найдешь лесовика. А он всякое может сделать, смотря какое у него сегодня настроение.

- И если на дороге крест, то ничто в деревню не войдет?

- Если его не позвать, конечно.

- Как вампира!

- Да, как вампира. Иногда это и будет вампир, - отпил из чашки дед, - тут как повезет. На дорогах вообще безопасно - если не здороваться с незнакомцами, можно в любое время ночи спокойно добраться домой. Так вот мы с этими существами договорились. Они нас не трогают, и мы их не трогаем.

- Пока соблюдаем правила, - вздохнула Танюша.

- Ну а как иначе? Им тоже жить надо, и по большей части никто из них нам зла не желает. Кроме очень редких случаев…

- Каких?

- На кладбищах часто одиноко. Поэтому у нас принято хоронить родственников рядом. А если у тебя нет родственников, или их похоронили где-то еще, ты можешь заскучать и прийти в свой родной дом. Часто это безобидные духи, но иногда они видят, что в доме живут чужие люди, и злятся. А есть всякие злобные упыри.

- А они откуда?

- От того, что человек при жизни злым был. Тут со всеми одинаково - кто добро не успел растратить, тот вернется, чтобы кому-то помочь. Кто напакостить не успел - вернется, чтобы нагадить. А особенно злые люди…

- Особенно злые - что?

- Они уже как бы и не люди, - вздохнул дед, - И все, что у них остается, это мучить живых. От таких и ставят кресты.

На кухне взорвалась лампочка. Танюша ойкнула, а дед только молча поднялся и закинул ружье за спину:

- Ну вот, опять проводка. Ладно, я сейчас поищу лампочку, а ты слушай…

- Слушать что? - зашептала внучка.

- Одну историю. Про деревню - тут недалеко. И про что-то страшное, что в ней поселилось.

Перекресток

Машина заглохла. Яша вздохнул и побарабанил пальцами по баранке:

- Вот же черт тебя дери.

Особенно легче не стало. Вздохнув, он выбрался из машины и посмотрел по сторонам. Дорога была пуста в обоих направлениях, помощи тут ждать было бесполезно. Слева дорогу обнимал густой лес, справа - желтое поле какого-то сельскохозяйственного добра.

Хорошие новости - там, где сельскохозяйственное добро, там и колхоз. Плохие новости - до этого колхоза может быть не один десяток километров. Яша открыл капот и придирчиво осмотрел внутренности машины. Если бы эта картина ему, конечно, о чем-то говорила. Движок выглядел таким же аккуратным и здоровым, как обычно. Только стучал, а вот теперь и вообще отказывался заводиться.

Яша достал телефон и с грустью на него посмотрел. Связь держалась в районе пары палочек, да и батарея уже явно подустала:

- Час от часу не легче.

Парень облокотился на капот и задумчиво посмотрел на поле. То медленно шелестело желтыми метелочками и молчало. Впрочем, лучше уж пусть молчит.

Ладно. Вон там впереди - небольшой пригорок. Если повезет, с него можно будет что-то рассмотреть. Если очень сильно повезет - то тот самый колхоз. С телефоном, интернетом и каким-нибудь одиноким механизатором, у которого можно будет заночевать. Лучше, конечно, у одинокой доярки, но нельзя же все и сразу.

Большинство нехитрых припасов уже были упакованы в рюкзак, так что Яша просто взвалил его на спину и запер машину. Оставалось только надеяться, что никакой ушлый тракторист не подцепит ее, и не разует на ближайшем мехдворе. Но такое случалось редко.

Насвистывая что-то под нос, Яша зашагал в сторону пригорка. Солнце неумолимо клонилось к горизонту, и надо было что-то решать максимально быстро. Или готовиться к ночлегу прямо в машине, или искать тот самый мифический колхоз. Еще чуть-чуть, и он уже дальше своего носа ничего не увидит. Это в пригороде еще можно было ориентироваться, где призрачный свет города оттенял поля, а тут, у черта на куличках, ночи были совершенно непроглядные.

- Говорили же мне на ночь никуда не ехать, - вздохнул Яша.

Но хорошая мысля, как известно… Черт, на исправной машине тут не больше двух часов до ближайшего поселка. Вот кто бы знал, что так случится. Поле продолжало исходить волнами, а лес уже примерял на себя ночную маску зловещей чащи, кричащей голосами неведомых птиц. Теми самыми, в которых можно услышать человеческие слова. Тому, кто не ночевал в чистом поле, не понять, как уханье обычной совы может перепугать одинокого путешественника.

- Зря Кольку не взял, - проворчал Яша.

Колька - шапочный знакомый, зацепился в ближайшем райцентре. Розоволицый, коренастый, со всех сторон подозрительный. Еще и пьяный к тому же. Яша как-то отмахался от него, выдумал какую-то отмазку. И теперь жалел. Ночь коротать всяко легче вдвоем было бы. Пусть, конечно, такие случайные попутчики и опасней обычно, чем лесные совы или какая другая чертовщина.

- Хотя б было бы понятно, кого бояться, - проворчал парень.

Вот и пригорок.

Яша потянулся и посмотрел по сторонам. И тут же уперся взглядом в выцветшую синюю табличку: “Рассвет”.

Наверное, если пересчитать все колхозы “Рассвет”, то не то что пальцев на руках, никакого терпения не хватит. Тем не менее, дорожный указатель прямо намекал, что впереди этот самый колхоз есть. Яша прищурился и попытался рассмотреть что-то вдали. И увидел парочку бледных огоньков:

- Надо же, свезло. Ну что, пошли посмотрим, кто в теремочке живет.

Звук своего голоса бодрил. Особенно в текущей ситуации - если Яша ошибся, и до колхоза этого ему сегодня не дойти, то обратно к машине он уже тоже не выйдет. Тут уж приходилось немножко рисковать.

- К черту, - покачал головой парень.

Никакого желания спать в машине у него не было. А еще ни в одной деревне ему не отказали с ночлегом, пусть, конечно, комфорт там был весьма символический, от сеновалов до холодного земляного пола.

- Где наша не пропадала, - как-то загадочно улыбнулся Яша и бодро затопал по обочине.

Солнце, казалось, не могло решить, провалиться ему наконец за горизонт, или же весело кататься по этой линии. Свет стал неестественно серым, полупрозрачным, в такой атмосфере было недолго и ошибиться - горят те самые огоньки за двадцать километров отсюда или всего лишь в двух шагах. Но на указателе никаких километров написано не было. Значит, колхоз “Рассвет” начинается где-то неподалеку.

К сожалению, понятие “неподалеку” очень сильно разнилось у городских жителей и у тех, кто всю жизнь провел в таких медвежьих углах. Но Яша продолжал целеустремленно топать вперед.

***

- А что это за деревня?

- “Рассвет”? Обычная деревня. Кажется, раньше она называлось Яблонево.

- Красиво, - отхлебнула чаю Танюша.

- Тут в свое время никто не спрашивал, - пожал плечами дед, - Наша деревня тоже, колхоз “Прогресс”.

- А что такое прогресс?

- Даже не знаю, как объяснить…

Старик снова поднялся и зашагал туда-сюда по комнате:

- Ну, это развитие. Мол, светлое будущее.

- А что такое светлое будущее?

- Это когда всем хорошо, и все довольны. Это, наверное, и есть прогресс.

- Мне нравится, - Танюша поскребла тарелку и отправила в рот еще ложку каши, - Я бы тоже хотела, чтобы всем было хорошо.

- Ну, одно дело хотеть, а другое - делать. Прогресс - не прогресс, а жить лучше у нас не стало.

- А разве тут плохо?

- Нет, - дед сел обратно на стул, - Но это не из-за прогресса. Просто люди хорошие попались. Как ты или я.

- Мы хорошие, да, - обрадовалась Танюша.

- Там, как и тут. На дорожных указателях - Рассвет или Прогресс, а внутри - обычная деревня. Со своими жителями, страхами и тайнами.

- Тайнами? - подмигнула внучка.

- Тайнами.

- А что там за тайна?

- Ну вот слушай дальше…

***

Яша остановился и с удивлением посмотрел наверх.

У входа в деревню стоял большой деревянный крест, выше человеческого роста. Его основная часть, вкопанная в землю, выглядела так, будто торчит здесь уже пять-шесть сотен лет. Перекладина была новее. Крест был вкопан на правой обочине дороги и стоял ровно - значит, его хотя бы раз в год поправляли.

- Интересно как…

- Интересно что?

Яша дернулся и чуть не упал. Старушка, состоящая из морщин и улыбки, вышла из-за ближайшего забора и погладила крест.

- Добрый вечер, - Яша отошел на пару шагов назад и постарался изобразить дружелюбие. Старушка продолжала улыбаться и смотреть куда-то в сторону:

- Добрый.

- У меня машина сломалась. Можно от вас позвонить?

- Можно, конечно. Хотите зайти?

- Ну…

- Заходите, - старушка сделала приглашающий жест:

- В наш дом с добром.

Яшка криво ухмыльнулся и бочком прополз мимо странной бабки. Та только продолжала улыбаться:

- Издалека у нас?

- Да уж издалека. Еду из-под Ветки, а сам из Гомеля.

- Далеко вас занесло.

- Есть немного. Можно позвонить?

- Да, конечно, - старушка махнула рукой и пошла по дороге, - А что случилось?

- Я ж говорил, машина сломалась.

Почему-то крест за спиной навевал тоску - Яша не очень понимал, что именно было с ним не так, но хотелось убраться от конструкции как можно быстрее.

- А что за машина?

- Хонда. А почему спрашиваете?

- Не знаю. Просто так. Дед у меня с техникой дружит.

- Ага.

- Может, что-то сделает. Нас тут немного осталось.

- Жителей?

- Да, - кивнула старушка, - Мы да Ивановы. Вот и вся деревня.

- Две семьи только?

- Грустно, да? - старушка указала рукой в сторону одного из огоньков, - Вот наша хата.

- А остальные где?

- Разъехались. Кто в город, кто еще куда. Кто же сейчас, кроме стариков, в деревне жить будет.

- Ну, разве…

Все аргументы показались довольно глупыми. Эти молодые семьи, скупающие деревенские дома, отсюда выглядели по меньшей мере призрачными. Здесь, в полумертвом “Рассвете”, никакой молодежи в принципе быть не могло. Кажется, это нормальное состояние деревни. Колхоза. Черт, да где он вообще был:

- А чье поле там?

- Поле? Колхозное, чье ж еще.

- А вы что?

- А мы сами по себе, - старушка вдруг остановилась и указала рукой на огонек, - Там хата, заходите. Мне надо курей проверить.

Яша благодарно кивнул в ответ, и старушка тут же отправилась по делам. Черт, а ведь он даже не спросил ее имени. Ну, ладно. В любом случае, дозвонится до аварийки он или нет, но на ночь глядя никто его машину спасать не потащится. Так что предстояло познакомиться со стариками и напроситься на ночлег.

Хата явно видала лучшие дни - облупившаяся синяя краска, половины резных рамочек над окнами не хватало. Стекло в окошке возле двери было настолько закопченным, что немудрено, что с дороги света почти не было видно. Хотя, чего еще ожидать от дома одиноких стариков, тихонечко доживающих свой век где-то в глуши. Яша поморщился. Старики почему-то всегда так говорили: доживать век. Как будто ничего другого им больше не оставалось - никаких радостей, интересов или надежд. Просто дотерпеть, пока это все закончится…

- Кто там? - вдруг скрипнула дверь, и на пороге появился недоверчивый коренастый силуэт.

- Гости, - помахал рукой Яша, - Я Яша. Жену вашу вот встретил.

- Максим, - представился дед, - И откуда ты?

- У меня машина сломалась. Вон там, на дороге, - неопределенно махнул рукой Яшка, - Можно от вас позвонить?

- Можно.

- Максим! - раздался старухин голос из-за забора, - Пусти человека в хату, время позднее.

- Ладно, Валь, - буркнул дед и приглашающе махнул рукой:

- В наш дом с добром.

Яша вопросительно посмотрел на старика, но спорить не стал. Старушка той же самой формулой его приветствовала на дороге, может, тут так принято. Понятное дело, было немного не по себе - темная ночь, одинокие старики, сломавшаяся машина - все, как и полагается в дешевом фильме ужасов. Сейчас зайдет он внутрь, а там человеческие туши висят с потолка… Тьфу ты, воображение разыгралось. Яша прошел мимо деда и вошел в полутемную комнату.

В углу стоял видавший лучшие дни телевизор, занавешенный белым кружевным платочком. Справа от него висело здоровенное, выглядящее старинным зеркало в человеческий рост, тоже заботливо закрытое старым байковым одеялом. Закопченные окна, и без того не пропускавшие свет, были также укрыты плотными шторами. Здесь, что, умер кто-то?

- Чаю?

- Нет, спасибо. А где у вас телефон?

- Да вон там, - махнул рукой дед в сторону соседней комнаты.

Дверь противно скрипнула, и Яша очутился в куда меньшем закутке - тут всего-то хватало места для скромной кровати, книжной полки и тумбочки с тем самым телефоном - дисковым динозавром, старше самого парня, да, может, и этих стариков. Окно здесь тоже было заботливо укутано в плотные шторы, а лампочка на потолке вообще была лишена какого-нибудь абажура. Ну, дареному коню в зубы не смотрят. Яша присел на постель и поднял трубку.

Тишина.

Нахмурившись, он несколько раз нажал на рычаг, но ничего этим не добился:

- А у вас телефон не работает, - крикнул он за спину.

- Да? - дед заглянул за дверь и без особого интереса посмотрел на открывшуюся картину, - Опять где-то обрыв. Ух, дармоеды, вечно что-то ломается, а чинить некому.

- Часто такое бывает? - положил трубку на место Яша.

- Ой, сынок, чаще некуда. Кому нужна наша деревенька - они и не заметят, если у нас что-то поломается.

- А… - Яша с грустью уставился на экранчик мобильного. Связи здесь вообще не было.

- Ваши мартофоны у нас вообще не работали никогда, - кивнул дед и исчез.

Яша нахмурился. Все-таки его не покидало странное чувство, что дед прекрасно знал, что телефон не работает. Еще до того, как предложил парню им воспользоваться. Но, даже если так, поводов биться в панике и бегать кругами все равно не было. Мало ли какие странности могли быть у этих стариков. Может, телефон ему предложили просто из вежливости, а, может, он вообще зря себя накручивает.

В конце концов, самый важный вопрос, вопрос ночлега, он еще даже не затрагивал. Яша поднялся, зачем-то поправил после себя покрывало на кровати, и вернулся в большую комнату. Дед уже сидел за столиком у стены и размеренно хлебал чай из блюдца.

- Успели познакомиться? - старуха, продолжая бессмысленно улыбаться, прошла комнату насквозь и скрылась в двери напротив.

- Да, - бросил ей вслед Яша, - Я Яша, кстати.

- Валя.

Парень растерянно посмотрел по сторонам. Дед, исподлобья глядя на него, указал узловатой рукой на стул, стоящий с другой стороны стола. Осторожно кивнув, Яша присел. Стул заскрипел, но выдержал, хотя и из последних сил. Выглядел он так, словно был способен развалиться просто под своим весом:

- Тут такое дело, - смущенно потер в затылке Яша, - Машина у меня сломалась…

- А что за машина?

- Да какая, блин, разница?

Дед прищурился и отхлебнул чаю.

- Хонда, неважно. И телефон не работает. Интернета же у вас нету?

- Да на что нам тот тырнет, - старушка снова появилась в комнате с блюдечком, на котором возлежали два деревенских бутерброда. Сало, лук, черный хлеб.

- Ну вот. Неудобно спрашивать, но мне ночевать негде…

- Вона оно, - дед разделался с чаем и благодарно взял у жены бутерброд.

- Скажите, можно у вас остаться? Мне много не надо…

- Можно, чего бы не остаться. Дом у нас большой, верно, дед?

- Ага, - Максим смачно жевал сало, отвратительно чавкая, - Нам двоим много.

- На большую семью хата, да?

- Да, - погрустнела Валя и откусила от своего бутерброда - одновременно с крестьянской жадностью и женской деликатностью.

- А… телевизор у вас тоже не работает?

- Это? - посмотрел на аппарат дед.

- И зеркало завешено… У вас что-то случилось?

- Да нет, ничего не случилось, - старушка бросила взгляд на мужа, - Не люблю я зеркала.

- А телевизор не работает, - брякнул дед и откусил еще один огромный кусок.

- Ага, - стушевался Яша, - Ну, не обижайтесь, я просто спросил.

- С чего бы нам обижаться?

- Гости у нас редко бывают, - сменил тему дед, - Нам компания только в радость.

- А с вашими детьми что? - спросил Яша.

- Дочка в Россию уехала, - пожала плечами старушка, - Вышла там замуж, все у нее хорошо.

- А сын… Ну, нет у нас сына больше.

- Ой, извините.

- Да ничего страшного. Чаю точно не хочешь?

- Нет, спасибо.

- Как хочешь. Со смородиной, хороший.

- Вон в комнате с телефоном можешь и лечь, - старушка налила себе чаю, - Завтра с утра будет виднее.

- Может, телефон починят, - пожал плечами дед.

- Ну и к Ивановым можешь заглянуть. Они тоже гостей нечасто видят, можем позавтракать вместе. Всей деревней, как в старые времена.

- Ох, было дело…

- У них тырнеты есть. Может, работают. Ну или Мишка на мотоблоке подкинет в райцентр.

- Спасибо, - кивнул Яша.

- Но это завтра.

- Да и поздно уже, - поставила чашку на стол старушка, - Нам, старикам, спать пора. Да и ты не засиживайся, Яш.

- Да, конечно… Я только чаю, может, возьму…

- Угощайся, - дед поставил блюдце и вытер пышные усы, - А мы пошли спать.

Яшка проводил хозяев смущенной улыбкой. Потом посидел немного, глядя в пол. Взялся за еще теплый чайник, но все-таки поставил его обратно. Звучало это донельзя глупо, но пить неведомый травяной настой в компании каких-то зловещих стариков не хотелось. Выбора у него в любом случае было не много.

Яшка встал со стула, который явно этому обрадовался, и пошел в свою комнату. Там все было как раньше - старенькая кровать, тумбочка и молчаливый телефон. Ах да, еще и книжная полка.

- Так, что тут у нас…

Граф Монте Кристо, Три мушкетера, Капитан Блад… Набор классических приключенческих романов. Яша хмыкнул: он и сам такими в детстве зачитывался. Пролистав один из томиков, он даже ощутил приступ ностальгии. Пожелтевшие страницы, шершавые буквы, редкие иллюстрации.

Яша вернул книжку на место и расстелил постель. Белье выглядело свежим - что довольно странно, учитывая, что, по словам стариков, это был слишком большой для них дом, и спать здесь было некому. Но, опять же, прихоти деревенской бабки - это ее личное дело. Может, ей и правда нечем больше заняться, кроме как стиркой. Яша разделся и открыл тумбочку - как и ожидалось, в ней было пусто.

- Ну, и сойдет, - затолкал туда свои пожитки парень и улегся на постель. Сон все никак не шел.

***

- Я тоже иногда не могу заснуть.

- Почему? - удивился дед.

- Не знаю, - Танюша отхлебнула чаю, - То только с Ксюхой начали говорить…

- Ага.

- То мультик интересный нашла.

- Скажи, еще с телефоном под одеялом лежишь, - погрозил ей пальцем дед.

- А что такого? - внучка отправила в рот последнюю ложку каши и отложила тарелку, - Мама говорит “в постель”. А что в постели делать, не говорит.

- Да, ты несомненно очень сообразительная девочка. Но я же тебе уже говорил, почему важно ложиться спать вовремя.

- Говорил.

- И почему?

- Пока ты спишь, тебя бабайки не видят.

- И тебя не пугают бабайки?

- Так главное же не бздеть.

- Воспитал на свою голову…

Танюша задорно рассмеялась и бросила Ванюше:

- Кашу будешь?

И, не дожидаясь ответа, умыкнула нетронутую миску.

- Подогреть, может?

- Да, деда, спасибо.

Старик отправился на кухню. Там стекло тряслось особенно энергично, от рамы окна даже отлетел кусочек краски. Дед включил плиту и соскреб кашу на сковородку:

- Тебе слышно?

- Да, дед!

- Ну так слушай, что было дальше…

Дрожь прекратилась. Будто по инерции, стекло еще три раза дернулось - как если бы по нему снаружи лупили маленьким детским кулачком, но и это прошло. Старик продолжил рассказ, помешивая кашу:

***

/* Окончание в комментариях */