CreepyStory

3 место  7500  рублей от канала  ПРИЗРАЧНЫЙ АВТОБУС и сайта КНИГА В УХЕ - @KatrinAp В надёжных руках. Часть 1

4 место 6500  рублей от канала  ПРИЗРАЧНЫЙ АВТОБУС и сайта КНИГА В УХЕ - @Koroed69 Адай помещённый в бездну (часть первая из трёх)

5 место 5500 рублей от канала  ПРИЗРАЧНЫЙ АВТОБУС и сайта КНИГА В УХЕ - @ZippyMurrr Дождливый сезон

6 место 3500 рублей от канала  ПРИЗРАЧНЫЙ АВТОБУС и сайта КНИГА В УХЕ - @Skufasofsky Точка замерзания (Часть 1/4)

7 место, дополнительно, от Моран Джурич, 1000 рублей @HelenaCh Жертва на крови

Арт дизайнер Николай Геллер @nllrgt

https://t.me/gellermasterskya

сделает обложку или арт для истории @ZippyMurrr Дождливый сезон

Так же озвучку текстов на канале Призрачный автобус получают :

@NikkiToxic Заповедник счастья. Часть первая

@levstep Четвертый лишний или последняя исповедь. Часть 1

@Polar.fox Операция "Белая сова". Часть 1

@Aleksandr.T Жальник. Часть 1

@SenchurovaV Особые места 1 часть

@YaLynx Мать - волчица (1/3)

@Scary.stories Дом священника
Очень лесные байки

@Anita.K Белый волк. Часть 1

@Philauthor Рассказ «Матушка»
Рассказ «Осиновый Крест»

@lokans995 Конкурс крипистори. Автор lokans995

@Erase.t Фольклорные зоологи. Первая экспедиция. Часть 1

@botw Зона кошмаров (Часть 1)

@DTK.35 ПЕРЕСМЕШНИК

@user11245104 Архив «Янтарь» (часть первая)

@SugizoEdogava Элеватор (1 часть)
@NiceViole Хозяин

@Oralcle Тихий бор (1/2)

@Nelloy Растерянный ч.1

@Skufasofsky Голодный мыс (Часть 1)
М р а з ь (Часть 1/2)

@VampiRUS Проводник

@YourFearExists Исследователь аномальных мест

Гул бездны

@elkin1988 Вычислительный центр (часть 1)

@mve83 Бренное время. (1/2)

Если кто-то из авторов отредактировал свой текст, хочет чтобы на канале озвучки дали ссылки на ваши ресурсы, указали ваше настоящее имя , а не ник на Пикабу, пожалуйста, по ссылке ниже, добавьте ссылку на свой гугл док с текстом, или файл ворд и напишите - имя автора и куда давать ссылки ( На АТ, ЛИТрес, Пикабу и проч.)

Этот гугл док открыт для всех.
https://docs.google.com/document/d/1Kem25qWHbIXEnQmtudKbSxKZ...

Выбор для меня был не легким, учитывалось все. Подача, яркость, запоминаемость образов, сюжет, креативность, грамотность, умение донести до читателя образы и характеры персонажей, так описать атмосферу, место действия, чтобы каждый там, в этом месте, себя ощутил. Насколько сюжет зацепит. И много других нюансов, так как текст идет для озвучки.

В который раз убеждаюсь, что авторы Крипистори - это практически профессиональные , сложившиеся писатели, лучше чем у нас, контента на конкурсы нет, а опыт в вычитке конкурсных работ на других ресурсах у меня есть. Вы - интересно, грамотно пишущие, создающие сложные миры. Люди, радующие своих читателей годнотой. Люблю вас. Вы- лучшие!

Большое спасибо подписчикам Крипистори, админам Пикабу за поддержку наших авторов и нашего конкурса. Надеюсь, это вас немного развлекло. Кто еще не прочел наших финалистов - добро пожаловать по ссылкам!)

Вынырнув из тьмы, по ту сторону костра появилась женщина. Ее черное платье с широкими рукавами наводило на мысли о летучих мышах, а подол длинной юбки – о грязной половой тряпке. Маска с темными стеклами в прорезях для глаз скрывала верхнюю половину бледного лица, испещренного сеткой синих вен – последствие многих экспериментов над собой. А стоило приглядеться, и в спутанной гриве кудрявых черных волос, помимо заколок из черепов и костей мелких животных, я заметил двух огромных пауков, лениво переставляющих мохнатые лапки по своим всклокоченным владениям.

Ее звали Атланта. Она имела значок из рутениевого сплава, то есть была на ранг ниже меня. И, без сомнения, являлась ведьмой. Что ж, с первым компаньоном для предстоящей охоты мне повезло: колдуны и ведьмы были ученым народом и владели массой любопытных фокусов. Не говоря уже о том, что они являлись лучшими лекарями после, разумеется, самих лекарей.

– Приветствую в священном походе против сил тьмы, Атланта, – я развел руки в стороны и наклонил голову в торжественном приветствии.

– Даже так, – ведьма, кокетливо улыбаясь кривыми желто-зелеными зубами, изобразила подобие книксена. – Для человека, которого кличут Мистером Пармезаном, ты весьма официально ко всему подходишь.

– В этом есть свой шарм, – я ничуть не смутился.

– А ты, значит, – женщина направила мне в грудь палец, увенчанный ногтем, который не уступал в длине или остроте ни одному из моих когтей, – зараженный. Никогда с такими не охотилась. Что ты умеешь?

Не успел я ответить, как слева от меня продекламировали громким голосом поддатого конферансье:

– Приветствую всех участников шоу! И бла-бла-бла!

Ни одна другая гильдия не могла похвастаться столь ярко выраженным единством среди своих членов, как гильдия арлекинов. Все циркачи, ее члены, являлись эпатажными пошляками, для которых не было большего удовольствия, чем спровоцировать ругань и драку, доведя спутников до белого каления. Я знал некоторых охотников, которые, несмотря на вред репутации, отказывались от похода, если к группе присоединялся циркач.

Внешне новоприбывший арлекин не отличался от ему подобных: грязное красно-синее трико обтягивало бесполое поджарое тело, алые волосы были забраны в хвост, а белая кожа и черные глаза без белков делали его лицо похожим на маску. Выбор оружия тоже оказался весьма характерным для таких, как он: внушительный, непропорционально огромный молот на длинной тонкой рукояти. Отличался наш циркач ни много ни мало – платиновым значком и, разумеется, прозвищем.

– Королевские Подштанники?! Серьезно?! – Ведьма закрыла лицо ладонью.

– Мое имя кажется тебе странным? – спросил арлекин, добавив в голос поддатого церемониймейстера ложечку обиды и встав на голову. – А сама зовешься в честь рода моллюсков.

В этот раз новые охотники помешали ответить уже Атланте: почти одновременно к пронизывающему черноту ночи пламени с противоположных сторон вышли двое мужчин. Один – чуть пошире, другой – немного повыше, но оба были бородаты и в одежде предпочитали потрепанный мех. Следопыты.

– Приветствую всех, – в поклоне откидывая плащ из шкур, начал более плечистый из заросших пришельцев, но резко осекся, увидев меня. – Пармезан!

– Брусничка!

Пока мы с приятелем мяли друг другу бока, радуясь случайной встрече, до меня доносилось бормотание ведьмы, сопровождаемое характерным изломом голоса:

– Барон Брусничка. Ребят, да вы все тут просто охтличные юмористы.

Второй следопыт – АльфаБетаГамма, значок из сплава с иридием, как и у меня, – поцеловал ручку смутившейся женщине и подошел к арлекину, все еще стоящему на голове.

– Эм, послушайте, господин Подштанники…

– Королевские Подштанники, попрошу! – циркач легко перехватил инициативу в идиотичном официозе.

– В общем. Завязывайте с этим. Тут нервных малолеток нет. Спровоцировать никого не получится. Пожалуйста, ведите себя нормально.

– А кто мне истолкует, что есть норма? Ты? – Арлекин перевернулся с головы на ноги, а через мгновение здоровенный молот перестал спокойно висеть у него за спиной и оказался в руках. – Попробуй!

Циркач с легкостью замахнулся массивным оружием, но лишь для того, чтобы резко опустить его на землю рукоятью вверх. АльфаБетаГамма остался невозмутим. Тогда Подштанники уселся на головку молота, вытянул ноги, а руками обхватил находящуюся за спиной рукоять, при этом выразительно выгнувшись. В этой позе его андрогинное тело стало довольно женственным.

– Ну давай же. Прояви строгость и властность, – практически замурлыкал он. – Мы сможем опробовать все, на что хватит твоего воображения. Хочешь стать сегодня большим папочкой?

– Хорошая попытка. По крайней мере, смотритесь симпатично, – хохотнул АльфаБетаГамма. – Я салютую, – он отсалютовал, – вашему упрямству, сэр.

– Не хами. Я же дама.

Следопыт махнул на арлекина рукой и принялся разбирать свой скарб. Не обращать на циркача внимания действительно было лучшим вариантом, поэтому мы с Бароном разговорились, благо давно не виделись и нашли предостаточно тем. Разумеется, я оценил новый золотой значок Бруснички, потом мы обсудили, что с каждым последующим рангом разброс в опыте между владельцами одинаковых значков становится все заметнее, вспомнили пару интересных охот и, в конце концов, перешли к болтовне о мирских делах.

В это время арлекин творил весьма эффектные непристойности, используя рукоять молота вместо шеста, а ведьма наблюдала за ним. Арсенал его шутовства был поистине неисчерпаем, но вскоре наскучил Атланте, и сознанием она покинула нашу компанию, принявшись играть с пауками в своих волосах. А солнце все не собиралось вставать.

– Приветствую в священном походе против сил тьмы!

Перед нашими взорами предстал странник по имени МаркХ. Арлекин спрыгнул со своей импровизированной сцены, сделав тройное сальто в воздухе, и поклонился опешившему пришельцу. Будущая жертва издевок была слишком очевидной, выдавая себя ярко-красным плащом с капюшоном.

Я вздохнул, одновременно и жалея паренька, и злясь на него. От железного значка до медного охот десять-пятнадцать, но повторно блеснуть остроумием, вспомнив героиню сказки, никому не захочется уже после первой. Дело в том, что красный плащ отлично проглядывается в лесу, бесполезен в защите и не шибко-то и забавен, учитывая то дерьмо, с каким мы сталкиваемся.

– Ну, здравствуй, новичок, – протянула Атланта.

– Я не новичок! – возразил МаркХ, прозвучавшей в голосе обидой вырыв себе могилу. Крохотная вероятность, что под личиной странника в красном прятался решивший поразвлечься опытный охотник, стала равна нулю.

Арлекин сделал мостик и, не меняя стойки, начал обходить костер, приближаясь к тому, кого собирался терроризировать весь путь. Новоприбывший попятился, таращась на острые зубы циркача, но дорогу арлекину перегородила ведьма:

– Оставь его в покое! У всех когда-то был первый раз.

– Мне не впервой охотиться, ясно?! – зло крикнул МаркХ. – Так что не надо всей этой ебрунды! – последнее слово он произнес немного другим голосом.

– Ерунды? – Барон явно разозлился. – Чтоб ты понимал, странник, я объясню тебе ситуацию максимально прилично и доступно. Ты умеешь считать? Помимо тебя, тут пять охотников, и у каждого за плечами достаточно выходов, достижений и наград. Даже у этого ведущего себя, как полный придурок, клоуна, – он кивнул в сторону Подштанников, который переключил свое внимание на сердобольную ведьму. – Солнце не всходит, старик не приходит, значит, мы ждем еще охотников. То есть мы, скорее всего, идем в настоящий пи, – его голос характерно изменился, – лохое место, – пришел в норму. – И выжившим явно захочется сполна насладиться наградой по возвращении. А ты ее уменьшаешь, потому что на твои поминки придется скидываться. Не говоря уже о том, что вместо тебя тут мог оказаться кто-то нормальный.

– Если бы вы тут были такими охчень крутыми для меня, то меня бы и не призвали для этой охоты, так?

Взбудораживший всех, кроме отстраненного АльфаБетаГаммы, МаркХ не собирался сдаваться и признавать свою некомпетентность. Это склонило мои смешанные чувства в сторону злого раздражения.

– Да забей, Марк, – я махнул рукой. – Ты здесь, потому что у тебя ох, – мой голос немного сломался, – чень хорошая, – стал прежним, – пушка «Былых времен».

О, да! Эту детку я заметил сразу. Она была невероятно хороша, имея сравнительно малый вес для оружия такой разрушительной мощности и, что самое главное, не требуя никаких особых умений. Но у пушки «Былых времен» было и два больших минуса. Первый – цена, из-за чего накопить на нее только вознаграждениями за волков на нижних рангах было невозможным. А о втором я сообщил МаркуХ:

– Купил и молодец. Только слушать или читать надо было внимательнее. Тогда бы знал, что с таким заявленным оружием тебя сразу будут посылать на стаи не твоего уровня. Хочешь ее протерять, пожалуйста! Но не надо корчить из себя неведомо кого.

Если бы лицо новичка могло покраснеть, сейчас оно сливалось бы с плащом.

– Ладно, все! – Атланта хлопнула странника по плечу. – Мы не дадим тебя в обиду и научим, чему сможем. Надеюсь, ты умрешь не сразу и что-то понять успеешь. Скажи, ты хоть с теорией знаком?

Закрепляя традицию мешать своим появлением чужому ответу, в круг света вошел еще один следопыт. Стоило нам поздороваться, как небо начало стремительно белеть, а костер – угасать. Восходящее солнце осветило одно из многочисленных мест сбора охотников, расположенных на перевалах невысокой горной цепи, именуемой Волчьим хребтом. Разглядеть что-то за пределами поросшего низкой сухой травой пустыря было невозможно: по утрам здесь стоял густой туман, но мы знали, что с одной стороны под нами был кишащий торговцами и авантюристами городишко, а с другой – начиналась полная страшных развалин и непроходимых лесов Страна оборотней.

– Семеро, значит. Стремно, – заметил явившийся последним следопыт по имени Лекскс, оглядывая нас. – Хотя, считай, шестеро.

МаркХ не своим голосом объявил, какие мы все славные ребята и как он рад оказаться с нами в одной команде.

Пришел старик.

– Помните! Охотитесь не только вы, но и в равной степени на вас, – древний дед резко замолчал.

– Эк, его, – присвистнула Атланта.

– Семь человек уже многовато для бедняги. – Я покачал головой с притворной грустью.

Неожиданно Королевские Подштанники в прыжке замахнулся своим огромным молотом по застывшей сгорбленной фигуре. Предсказуемо промахнулся, однако, все услышали вскрик «не новичка» Марка.

– Братья-охотники! – ожил старик то ли самому по себе, то ли потому, что обладающий платиновым значком арлекин знал, что делал, когда бил по старой развалине. – Спасибо, что откликнулись на наш зов! Стая из четырех особей повадилась пересекать Волчий хребет и лютовать на землях ни в чем не повинных людей! Трижды уже пытались с ней расправиться! Видные охотники нашли свою погибель в острых клыках! В стае по-прежнему осталось четыре волка. Надеемся на вас и уповаем. Помните! Охотитесь не только вы, но и в равной степени на вас! – он указал рукой вправо от себя, и все повернули головы.

Туман рассеялся, и нам открылась протянувшаяся внизу лесистая долина, в которой одному из нас точно было суждено «найти свою погибель». Когда мы вновь обратились к старику, тот уже исчез, зато прекрасно был виден спуск в охотничьи угодья. Как сегодня отмечалось не канонично дважды, не только наши.

– Что-то он совсем того, – заметил я, показывая Брусничке появившийся на руке браслет, инкрустированный семью камнями. Обычно привратник говорил, что нам нужно понимать, живы ли наши товарищи, после чего картинно взмахивал рукой, и только тогда на запястьях сами собой возникали украшения.

Мы начали спускаться по узкому серпантину. Впереди шествовал арлекин, закинув молот себе на плечо, за ним – МаркХ и Атланта, потом я с Брусничкой. Замыкали нашу компанию два следопыта. Барон и я вновь вернулись к обсуждению мирских дел, ведь мы практически не пересекались вне охоты, хотя раньше были очень хорошими друзьями. Довольно быстро исчерпав все знаковые события быта, мы с приятелем замолчали. Я прислушался к беседе следопытов, которые, в отличие от нас, вели речь исключительно об охоте, делясь разными случаями.

– Знаешь, в чем самая большая беда охотников на оборотней? – спросил Лекскс. – Отсутствие трофеев. Вот, все другие прям мужики-мужики вешают в своих усадьбах головы оленей, бизонов, приносят своим дамам шкуры медведей, на которых пораженные силой охотника девы тут же им отдаются. А мы? Вот, принесешь так таксидермисту не кого-нибудь, а голову твари породы рэйдж, достанешь из мешка, а там отрок какой-то веснушчатый и курносый лет пятнадцати отроду. Мастер смотрит на тебя, ты – на него, и вы оба понимаете, что что-то здесь не так. То есть он верит, что ты действительно убил волчару размером с буйвола, и знает, что они трансформируются перед смертью, но все-равно какое-то напряжение в ваших отношениях появится. Как и со всеми, кто увидит этот трофей, висящий у тебя над камином.

Я засмеялся вместе с АльфаБетаГаммой, а Барон почему-то стал хмурым.

– Три следопыта, – пробормотал он. – Гильдий более тридцати, а у нас трое из одной. Не уверен, что это хорошо.

Я не нашел нужным отвечать, сосредоточив внимание на диалоге ведьмы и странника. До этого Атланта рассказывала новичку о сегодняшних особенностях старика, а теперь переключилась на волков, видимо, тоже услышав речь Лекскса.

– Разделение их на породы не такое четкое, как у нас на гильдии. Умения у них, за редким исключением, одинаковые, только одним развитие некоторых способностей обходится легче и дешевле других, – поучала Атланта.

– Я читал, что есть твари, которые ждут, когда кто-то вызовет помощь, и идут встречать новую группу в человеческом облике. Среди них есть такие, кого вообще не отличить от охотников, пока они не нападут со спины. То есть у них есть имя, ранг, одежда, они даже разговаривают. Это правда?

– О, на этот счет не волнуйся. Во-первых, все, кто был до нас, мертвы, об этом сказал привратник, поэтому других людей мы не должны встретить. – Ведьма весело подпрыгнула. – Во-вторых, у нас есть зараженный, а он своего собрата почует, насколько бы по-человечески тот не выглядел.

Мы спустились к подножию Волчьего Хребта. Барон Брусничка раскрыл карту.

– Слушайте. У нас три следопыта, поэтому я предлагаю разделиться на три группы и начать поиск следов. Выясним, где схоронились эти твари. Ведьма, у тебя наверняка есть что-нибудь для телепатической связи. Раздашь тем группам, к которым не будешь принадлежать.

Женщина скрестила руки на груди, недобро прищурившись. Похоже, она была не в восторге от того, что ей так бесцеремонно приказывают.

Настроенный крайне серьезно Барон, видимо, этого не заметил и продолжил:

– Со мной пойдут МаркХ и Атланта. Я, конечно, следопыт, но вдарить могу так, что мама не горюй, а кому-то все равно придется защищать очередную Красную Шапочку. Черт с ними, с деньгами, но репутацию его кончина нам подпортит. А Атланта неплохо с ним нянчится.

Все сказанное Брусничкой было верным. За исключением арлекина, которого и на пушечный выстрел не стоило подпускать к новичку, мой друг был самым опытным и, вероятно, самым сильным из нас, но учитывать человеческий фактор он не умел. А ведьма и странник уже были готовы растерзать его не хуже волков.

– Вы двое, – Барон указал на следопытов. – Тот, кто лучше исследует, но слабее, возьмет клоуна как силовую поддержку, другой – Пармезана. Он может заметить то, чего никогда не найдем мы, но боец он не самый эффективный.

– Спасибо, приятель, – буркнул я. Теперь даже мне не хотелось вставать на его сторону. Я мог быть очень хорошим бойцом, правда, один раз за охоту.

– Все согласны? Мне кажется, так будет наиболее рационально.

– Я не согласен! – МаркХ сделал шаг вперед, потом назад, а затем поднял руку. – Во-первых, я не хочу идти с тобой.

– Я тоже считаю, что пареньку с вами нечего делать, – перебил АльфаБетаГамма. – Мне кажется, Барон, что вы печетесь о его оружии больше, чем о его безопасности.

– Пусть я и не так силен, как вы, но я не пойду с клоуном. Принципиально, – Лекскс вставил свою палку в колесо плана Бруснички. – Мне только молотом по башке получить не хватало.

– А я считаю, что мы вообще не должны разделяться! Стая не из слабых, – вставила свое слово ведьма.

– Я не понял, – начал сердиться непризнанный стратег, – что значит «не хочу», «не пойду»? Мы не в песочнице, тут главное – успех охоты и наименьшее количество жертв. Без обид, парень, но даже ценой избавления хорошего оружия от непутевого владельца. Атланта – единственная из вас, кто выдал умную мысль. Мы обязательно сразу объединимся, как только поймем, с чем имеем дело и куда направить силы.

– Может, разделимся на две группы? – предложил я. – Мы пока ничего о них не знаем, а встретиться, будучи в меньшинстве, со стаей, пережившей без потерь столько охот...

Еще некоторое время поспорив и едва не перейдя на личности, решили, что группа из меня, Барона, Атланты и Марка пойдет на восток, два следопыта и арлекин – на запад. Мой друг свернул карту, и тут все заметили, что безразличный к тактическому планированию Королевские Подштанники уже довольно далеко ушел на север.

– Э-э-э-э-эй! – крикнул Брусничка. – Какого черта?!

Обернувшись, циркач игриво помахал нам взявшемся из ниоткуда кружевным платочком, вытер несуществующие слезы и скрылся за деревьями.

– Вот так сюрприз! Кто бы мог подумать, что клоун не станет следовать плану и что-то учудит, – хмыкнул Лекскс.

Чтобы вновь не заводить долгих обсуждений, было решено разделиться так же, как и собирались до ухода арлекина, и незамедлительно встретиться, как только кто-то найдет свежие следы. Пользуясь своим положением все-таки-друга, я не дал Барону Брусничке разглагольствовать о не самом эффективном составе групп, но не смог удержать его от попыток взять со следопытов слово, что те будут тише воды и не полезут на рожон. При этом он выяснил кое-что о своей матери и выслушал совет впредь учить жизни только Красных Шапочек.

Атланта занялась налаживанием связи. Как и любой зараженный, я нашел силы справиться со своим проклятьем в церкви, и история обязывала меня с недоверием и опаской относиться к богохульным ритуалам. Но я лишь затаил дыхание в предвкушении, ведь каждый акт колдовства ведьм был проявлением настоящего театрального искусства.

Часть 2 из 3

Три часа ночи. Затишье. Дежурная часть перестала бурлить голосами сотрудников и доставленных. Необходимые отчеты составлены, предусмотренные инструкциями звонки осуществлены, личный состав притих на своих местах, город спит.
Мерное дыхание миловидной девушки в форме, сидящей за столом оперативного дежурного, выдавало пограничное состояние сознания, при котором глаза еще полуоткрыты, но разум уже собирает в причудливые композиции события прошедшего дня. Девушка засыпала, измученная тяжелым дежурством.
Резкий звонок болезненно вернул ее в действительность. Голова загудела от боли, живот скрутило судорогой. Отсутствие полноценного сна не шло ей на пользу. Впрочем, отсутствие постоянного места работы и стабильного заработка гораздо более пагубно влияет на здоровье.
- Дежурная.
- Прошу Вас, приезжайте!
- Представьтесь, пожалуйста.
- Вы не понимаете! Приезжайте скорее!
- Как Вас зовут?
Женский голос в трубке ненадолго замолк, после чего назвал имя и фамилию.
- Так это снова Вы? Мы уже дважды направляли к Вам наряд только на этой неделе. Вы можете уже, наконец, сами разобраться?
- Он грозится, что убьет меня!
- Ровно то же самое он грозился сделать в прошлый раз. И в позапрошлый. С ваших слов.
- Сейчас это другое! Так вы приедете или нет?
- Фиксирую Ваше сообщение, ждите наряд.
- Прошу Вас, быстрее!
Связь оборвалась.
Девушка в форме устало вздохнула и откинулась на спинку офисного стула. Спать на нем в иное время было бы страшной пыткой. Но сейчас и ведьмин стул сгодится для отдыха. Реальность вновь начала путаться. В голове зашумело, потом она отяжелела, потом наступил мрак.
Дежурная пришла в себя неожиданно. В полудреме она озиралась по сторонам, силясь понять где она и что происходит. Выход из сна был настолько резкий, что она чуть не упала со стула. Постепенно реальный мир вновь проступил сквозь красные круги перед глазами, уши стали воспринимать окружающие звуки. Далекий мрачный звон церковных колоколов на фоне багрового неба сменился затрапезной мелодией звонка ее сотового телефона.
- Алло!
- Где Вы?
- Кто звонит? Представьтесь!
- Где Вы? Он забрал мою верхнюю одежду! Я заперлась в ванне! Почему Вас все еще нет?
- Да кто вы, наконец?
Не дослушав яростный, истеричный ответ, дежурная уже знала кто это.
- Откуда у Вас мой номер?
- Вы приезжали к нам как-то раз, я записала! Почему никто не едет? Я звонила Вам в дежурную часть несколько раз, и никто не берет трубку!
- Успокойтесь.
Дежурная мелком посмотрела на часы. Была половина пятого.
- Ждите, скоро наряд будет у Вас. И будьте спокойнее.
- Вам легко говорить! Не Вас сейчас хотят убить в собственном доме!
Дежурная почувствовала жгучую ярость. Ее сон, тревожный и поверхностный, был прерван причитаниями женщины, которая уже давно жалуется на мужа в любое время дня и ночи. Жалуется. Раз за разом. И продолжает с ним жить. Телефонный звонок по официальной линии не располагал к откровенности, но частная беседа позволяла многое.
- Вам самой не надоело? Вы жалуетесь на него годами, таскаетесь по отделам полиции, по судам. И продолжаете с ним жить! Почему? Зачем?
В трубке некоторое время ничего не было слышно. Потом неуверенный голос ответил:
- Люблю.
- Любите? Не смешите. Если он такой деспот, почему Вы это терпите? Почему не уйдете?
- А куда?
Голос в телефоне зазвучал с вызовом.
- Куда мне податься? Родители умерли. Жить больше негде! И еще ведь дети, на кого их оставить! Вам, девушка, легко говорить! Вы, наверное, молодая, детей нет. А мне... Мне семью сохранить надо! Вот я и прошу, помогите!
- Думать надо было, когда такую семью создавали!
Дежурная чувствовала, что беседа приобретает все более и более неуставную форму, но спутанное сознание мешало остановиться.
- Да. Думать. Когда вышли за него! Когда детей рожали!
- Он был другой!
Голос в трубке сорвался на визг.
- Приезжайте!
- Да? Чтобы опять смотреть, как вы сначала просите упрятать его за решетку, а потом со слезами просите простить? Сами разберетесь, не в первый раз!
- Он кричит, что убьет меня!
- Убьет? Да ладно.
- Грозится сломать дверь!
- Ничего, вставите новую!
- Как вам не стыдно! А если он и правда меня убьет!?
- Ну, вот как убьет - звоните! Хоть повод будет!
Дежурная пришла в себя только тогда, когда заметила, что судорожно сжимает пальцем место тачпада, на котором упорно проявлялся значок отключения звонка. Сжимает каждый раз при повторном звонке. Их было пять. После телефон затих.
Она, на всякий случай, перевела телефон в беззвучный режим. Остаток дежурства прошел без происшествий.
Сдав все необходимое, она вышла из помещения дежурной части в холодное осеннее утро. Промозглый ветер не прибавлял бодрости, но сдерживал от желания лечь и уснуть прямо у входа. Она пошла домой. Уже заходя в метро, будто бы легкое касание чужого недоброго взгляда заставило ее обернуться. Никого не увидев, она поежилась и пошла вниз. Без приключений добралась домой. Приняла душ, немного поела, и, едва дойдя до не разложенного дивана, провалилась в сон.
Как это часто происходит, мелкие и большие неурядицы любят выстроиться в длинную колонну и последовательно отнимать силы и время у людей. Они не приходят по расписанию, только толпой или бесконечной очередью.
Она проснулась от телефонного звонка. Кляня себя за то, что случайно отключила беззвучный режим и людей, за глупость, бесчувственность и отсутствие такта, она добралась до формы, нащупала и достала из нее телефон.
Он был отключен. Она тотчас же вспомнила, что отключила телефон сразу же, как зашла домой. Однако это не мешало ему настойчиво звонить. Экран телефона горел ровным серым цветом, номер не определялся. Значка отключения вызова не было. Немного помедлив,  она ответила.
- Алло.
В трубке послышался слабый шелестящий женский голос. Незнакомый и одновременно напоминающий кого-то.
- Я. Звонить. Вам.
- Кто это?
- Звонить. Сказать мне.
- Что за шутки, кто это?
- Сказать мне. Убьют - звони.
Последние слова были сказаны более отчетливо. Женский голос заскрежетал как будто от сильных эмоций.
Девушка опешила. Быть такого не может!
- Как Вам не стыдно! Это опять вы? Мало того, что звонили сегодня всю ночь, так и сейчас никак не уйметесь? Я уже не на работе, пытаюсь отдохнуть! Что за хулиганство.
Голос в трубке стал как будто чуть более зловещим.
- Убили. Звоню. Тебе.
- Да хватит уже! Сколько можно!
- Жди.
Телефон замолчал. Он снова лежал в ее руке безжизненным куском пластика.
Голова окончательно расползалась по швам. Галлюцинации? Дурацкая шутка? Что, в конце концов, происходит?
Она поставила телефон на зарядку. Включила. Проверила список входящих звонков, новых не появилось. Пять пропущенных звонков от той женщины ощерились на нее забором из красных стрелочек. Или когтистой кровавой лапой.
Она набрала телефон дежурной части.
- Дежурная.
Она представилась.
- О, привет! Ты же сейчас спать должна после смены?
- Да, должна. Что-то сон не идет, нервное дежурство было. Можешь сказать, вчера я сообщение приняла от одной женщины, направила наряд к ней. Чем там кончилось?
- А что за женщина? Фамилию помнишь?
- Да.
Она назвала фамилию. Немного погодя, коллега ответил.
- Там все печально. Наряд то один на весь район, то одно, то другое... А та гражданочка была, как ты помнишь, довольно скандальная. Нервная.
Девушка напряглась.
- Так, и?
- Ну. В общем, когда приехали, то уже поздно было... Муж ее. Ножом. Летально.
Земля поплыла из-под ног.
- Когда?
- Ну, эксперты там разбираются еще. Примерно в шесть утра.
Она осела на пол возле дивана.
- Точно?
- Странный вопрос. Ну да, точно. А что случилось то?
- Нет, ничего, просто. Не бери в голову, устала, наверное.
- Отдыхай, давай. Скоро опять на смену, валерьянки выпей или чего покрепче. И спать.
- Да, спасибо.
Она положила трубку. Отключила телефон.
Этого не может быть. На часах была половина десятого утра. Чья-то шутка? Но об их разговоре никто не знал. Никто кроме той женщины. Нет. Несуразица какая-то, нужно просто выспаться. И воздух. Свежий воздух.
Она вышла на маленький балкон. С четвертого этажа она смотрела на дорогу и проезжающие по ней машины. Смотрела на маленький парк за дорогой. Осень уже сорвала листву с большей части деревьев, поэтому аллеи были хорошо видны. Голые ветки сплетались между собой и напоминали кучу пожелтевших рыбьих костей.
Вдруг на центральной аллее она увидела женщину. Одетая под стать осеннему парку, подчеркнуто строго, в темные цвета, она стояла прямо напротив дома.
Девушка напрягла зрение, что-то смутило ее в этой женщине. Чуть приглядевшись, она поняла. Дама в парке носила вуаль. Черная, непроницаемая, она была направлена в сторону дома, в ее сторону.
Женщина достала что-то из сумочки, приложила к уху. В комнате позади девушки послышалась мелодия сотового телефона. Женщина ждала, мелодия не прекращалась. Подойдя к телефону, она увидела все то же ровное серое сияние экрана и одинокий серый значок "принять вызов".
Она ответила.
- Алло.
- Иду. К тебе.
- Кто Вы? Зачем Вы мне звоните!?
- Я. Иду.
Голос менялся: то скрежетал, то свистел, то хрипел. Казалось, говорившей крайне трудно давались слова. Как если бы с каждым из них говорившая испытывала страшную боль.
Телефон вновь замолчал.
Она бросилась на балкон, вглядываясь в парковые аллеи. Там никого не было, он был пуст. Чувствуя, что она сходит с ума, девушка вернулась в комнату, села на диван и стала смотреть перед собой, пустым и потухшим взглядом.
Игра воображения? Муки совести? Розыгрыш? Что-то  в ней говорило, что все намного серьезнее. Откуда-то извне подступал липкий страх. Осязаемый ужас, скрывающийся за черной вуалью.
Звонок, теперь уже в домофон. Она не ждала гостей. Подойдя к двери, она сняла трубку.
- Кто там?
- Пришла.
Все тот же голос звучал теперь уже как будто возле нее. Казалось, что вместе с голосом сама его обладательница тянется к ней через трубку, чтобы...
- Что Вам нужно? Зачем Вы пришли?
- Некуда. Идти. Ты. Сказать.
- Я сказала звонить! Зачем Вы пришли.
- Убить.
Голос в трубке сказал это явственно, почти обычным голосом. Звонок прервался.
Она глубоко задышала. Не паниковать, срочно звонить, вызвать кого-то, спастись. Она подбежала к телефону. Как назло он долго не включался. Запустив его, она попыталась дозвониться до своей дежурной части. Потом до родных. Потом кому угодно. На все ее попытки телефон отвечал одним и тем же: "Данный вид связи недоступен".
Задыхаясь от паники, она набрала экстренный вызов полиции.
- Дежурная.
- Добрый день! Я сотрудник полиции, мне нужна помощь!
- Представьтесь.
- Я непонятно говорю?! Мне нужна помощь!
- Девушка, не кричите. Назовите себя.
Она назвалась.
- Минутку.
В телефоне раздался неуверенный стук пальцев по клавиатуре.
- Девушка, человека с такими данным в составе полиции нашего города нет. Вы зачем мне морочите голову?
- Это какая-то ошибка! Меня хотят убить!
- Кто?
- Я не знаю! Какая-то женщина в черном!
- Женщина? В черном? Может, еще с вуалью?
- Да! Вы смеетесь надо мной?
- Мне кажется, что вы хулиганите по телефону. Стыдно, девушка.
- Вы обязаны принять сообщение и приехать на вызов!
- Да. Это верно. Но смотрите, привлечем Вас за такие шутки. Говорите адрес.
Она назвала адрес.
- Приезжайте скорее!
- Не переживайте, город большой. Приедем.
Одновременно с тем, как в дежурной части положили трубку, раздался звонок во входную дверь. Затем, еще один. Она крадучись подошла к двери, заглянула в глазок и, что есть сил, закричала. На площадке у двери стояла та самая женщина в черном. Вуаль все также скрывала ее лицо, но те участки кожи, что были видны, цвели разложением. Палец, нажимавший на звонок, был в трупных пятнах.
Каждый новый звонок чередовался с ее словами.
- Пришла.
- Тебя.
- Убить.
Истошно крича, девушка бросилась в комнату, одновременно звоня в полицию.
- Дежурная.
- Где вы! Она меня убьет! Она пришла!
- Девушка. Вам же сказали, что наряд в пути. Едет. Кто Вас убивает? Опишите нападающего.
Она не сразу нашлась, что ответить, потому что была в комнате не одна.
Перед ней стояла женщина в черном. Одной рукой, той, что она нажимала на звонок, женщина медленно сняла вуаль. Под ней было искаженное от боли мертвое лицо, с огромной дырой через всю шею и черными провалами вместо глаз. Сквозь дыру в сторону девушки несло зловонием гниющего тела. Вторую руку женщина медленно поднимала перед собой. Длинные пальцы с обломанными ногтями медленно превращались в пять огромный кроваво-красных когтей.
Девушка закричала в трубку.
- Она меня сейчас убьет!
-Ну, убьет, опишем труп. Хватит уже кричать. Сказано Вам, наряд едет! Убьют ее. Вот убьют - тогда звоните, развелось же шутников!
Девушка посмотрела на женщину в черном, на жуткое лицо, на огромные красные когти, после чего тихо проговорила в трубку:
- Хорошо. Убьют - позвоню.
Звонок прервался.

В 1984 году мальчик по имени Кирилка нашел настоящего друга. Его звали Рамиль, жил он за три дома от Кирилки и учился на класс младше. Разница в школе не была помехой их мальчишеской дружбе, как не являлось помехой не совсем, скажем так, обычное развитие мальчика Рамиля, из-за которого тот и телепался на класс ниже, хотя они с Кириллом были одногодками. В современном языке существует несколько определений подобному типу детей, в прежние времена определение было одно – деревенский дурачок. Наверное, в семье Кирилки считалось за правило помогать тем, кто слабее, или же так случилось благодаря врожденной доброте мальчика, как бы то ни было, он не чувствовал какого-то смущения или стеснения от дружбы с Рамилем, особенно в это лето – последнее спокойное лето в деревне.

В один из субботних дней, когда звонок в сельской школе уже давно отгремел, а все задачи по хозяйству были мальчишками преступно перенесены на завтра, Кирилка и его товарищ Рамиль отправились к своему заветному местечку. Уже несколько дней подряд, когда выдавалась свободная минутка, они возводили там крепость. Основание было заложено еще на прошлой неделе; теперь же, величественные и несокрушимые, к небесам взметались стены крепости. Конечно же, с высоты взрослого, великую стену можно было разрушить одним ударом сапога: это были всего лишь камни, натасканные отовсюду и уложенные друг на друга. Но только Кирилке и Рамилю крепость казалась настоящим шедевром – а что еще надо мальчишкам в их возрасте?!

Второй ряд близился к концу, когда Рамиль наткнулся на камень, едва высовывающийся из земли. Он тут же позвал Кирилку, и тот побежал навстречу другу, но неудачно подвернул ногу и упал. Пришлось Рамилю помочь Кирилке доковылять до дома, где они надеялись получить помощь и позже вернуться к своей затее, однако получили они вместо этого целый ушат упреков от мамы Кирилки. Из-за вымазанной одежды, из-за нерадивости, из-за запущенных дел по хозяйству, из-за много чего еще. Так и пришлось Кирилке засесть дома, да и нога распухла некстати, а вот Рамиль решил продолжить стройку в одиночку. Помня же о том, какой заковыристый камень ему попался, Рамиль сбегал домой и потихоньку упер лопату.

Следующие полчаса усиленных трудов не принесли мальчику никаких результатов. И будь на месте Рамиля любой другой мальчик, он бы давно уже забросил свое гиблое и трудоемкое дело, но только не Рамиль, ведь он был не таким, как все. А потому продолжал монотонно корчевать, и камень постепенно выступал из-под земли. И то, что выступало из-под земли, начинало беспокоить даже Рамиля. А вскорости он испугался зело, в изумлении уставившись на освобожденный кусок камня.

Он обнаружил, что не просто камень, лежащий в земле без дела, он откапывал столько времени. Выглядывающий на поверхности кусок очень напоминал чью-то голову – не живую, разумеется, а сплошь каменную. Вот только кого изображает данная голова, Рамиль не смог понять. В одном он был с собой солидарен: ничего хорошего он уже не видит в этом камне, который намеревался использовать для крепостной стены.

Рамиль развернулся и, прихватив лопату, бросился к своему дому.

Отец Рамиля пришел, посмотрел, точь-в-точь изобразил сына: развернулся и задал деру. Потом пришли еще люди. К вечеру возле камня побывала вся деревня. Председатель колхоза побывал. А когда вернулся, набрал соответствующий номер и передал новость вышестоящим органам.

Группа археологов, приехавшая к месту находки, ничем не напоминала команду шабашников, что разрывала захоронение в конце сороковых. Новоприбывшие отличались сдержанностью и серьезностью, на лицах четко прослеживалась печать интеллигенции и острого ума. На все вопросы или просьбы предположить, что же это за новая напасть из-под земли, они отвечали односложным пожатием плеч. Осмотрев выступающий камень, археологи как по волшебству переменились. Необъяснимое со стороны возбуждение овладело каждым, они кинулись назад к машине и рванули к ближайшему телефону. Деревенские догадались промеж себя, что у этих появились какие-то светлые идеи.

Новые работы тоже отличались от тех, что велись четверть века назад. Цивилизация и научные достижения обогатили людей новейшими машинами и техникой для подобных работ, к тому же новое открытие, как выяснилось, требовало что-то убедительнее лопат. Раскопки развернулись диаметром чуть менее пятидесяти метров. Не обошлось без осложнений: изыскания затронули все близстоящие дома, в том числе и дом Бурангулова/Сибирякова. Но если с Проклятым Домом сразу все было ясно, то в других домах исследователей ждал ледяной прием хозяев, которые слышать ничего не хотели ни о каких находках, и уж тем более о способах их извлечения. Потянулись ожесточенные споры, всего лишь задерживающие продолжение работ, но в конце концов победило наследие и партийный аппарат. Из Уфы пришел указ освободить обжитые строения, чтобы не препятствовать раскопкам, попахивающим самой настоящей сенсацией. Очень много проклятий посыпалось на головы археологов, отдельным недобрым словом прошлись по зачинщику, дурачку Рамилю, хоть с него и спроса нет. Что ж, распоряжения на то и даны, чтобы их выполнять, а невыполнение приказа чревато худшими осложнениями. К тому же ни один человек не оказался выброшенным на улицу, всем были предоставлены равноценные постройки, а кому-то даже квартиры.

В дальнейшем ажиотаж от маячившей на горизонте сенсации сменился молчаливой настороженностью. Дело в том, что прогнозы частично оправдались, а частично нет. Ну, например то, что раскопки обнаружили некую древнюю культуру – в этом ни у кого не оставалось сомнений. И очередной снимаемый пласт предоставлял все новые и новые доказательства этому. Работы развивались от той точки, где Рамиль нашел первый камень, и где Кирилка так некстати подвернул ногу. Скоро из-под земли выступил сам памятник: фигура существа, человеческого в котором были лишь общие признаки. Пузатое тело с короткими, толстыми, кривыми ногами и насаженная на него круглая башка. Выражение лица дышало такой лютой злобой и ненавистью, которую трудно встретить в реальной жизни. Михал Михалыч Сибиряков узнал бы это лицо. Это его, выведенное кровью на полу спальни, неподалеку от странной, неизвестно для каких целей сколоченной, клетки, Михал Михалыч оттер в свое время. Но самое потрясающее: когда вся фигура целиком оказалась вызволенной из земного заточения, перед изумленными археологами предстало изваяние высотой пять с лишним метров, высеченное из куска цельного камня.

Далее – еще один каменный тип обнаружился метрах в пятидесяти от первого. В точности такое же существо, почти совершенная копия первого. Та же личина ненависти во всей позе, так же грубая, нескладная фигура. По наитию родилась гипотеза о существовании как минимум еще одной фигуры. А возможно, обнаружится несколько, и будут они тянуться устрашающей цепочкой, как истуканы на острове Пасхи – уже это само по себе обещало переворот в истории Уральского края.

Он и правда существовал, третий истукан. Пузатый человечище, высеченный из скальной породы. Только вовсе не там, где предполагался, а совсем в другой стороне. Три исполинские фигуры отмечали собой вершины равностороннего треугольника, и оставалось лишь восхищаться точностью их расположения. По ходу работ было установлено, что идолы относятся к 9-10 векам нашей эры – той самой исторической вехе, когда Уральский край только-только начал наводняться кочевыми племенами, впоследствии составившими башкирскую народность. Возникал справедливый вопрос: как люди, культуру которых не назовешь высокоразвитой, смогли изготовить и воздвигнуть подобный пантеон? Однако настоящее потрясение ждало впереди.

По вершинам треугольника определили центр и логично предположили существование там чего-то, что бы это ни было. Вгрызлись; но по первой работы тянулись впустую, так что археологи чуть было не отказались от своей гипотезы. И славно, что не отказались – чуть ниже уровня, на котором стояли истуканы, обнаружилась каменная плита. На первый взгляд плита имела бесполезное значение, вся ее поверхность была ровной и голой, без надписей, знаков или рисунков. Однако странное совпадение – плита и середина треугольника – обещало не быть совпадением, и потому побуждало к дальнейшим поискам. В конце концов плита эта оказалась крышей помещения, и была она водружена на еще четыре вертикальных, аналогично каменных плиты, которые стены. Сбоку обнаружился лаз. Первым внутрь каменной коробки проник помощник начальника археологической группы, товарищ Исаев, Владимир Владимирович. Прочие теснились позади, покуда заглядывая внутрь через плечи и голову. Товарищ Исаев почему-то не предпринял попыток сдвинуться с места, как встал в проеме, так и застыл еще одним истуканом. Посыпались вопросы, почему застряли и не входим, Владимир Владимирович шевельнулся, но как-то конвульсивно. Когда же он выбрался назад, то всем удалось разглядеть его посеревшее лицо. Товарищ Исаев молча отошел от каменной темницы, уселся на бревно и свесил голову. Удивляясь такому необычному поведению сотрудника, люди по одному вошли в помещение, где их поджидало то, что за минуту до них открылось Владимиру Владимировичу.

Продолжение следует...

Да, если есть возможность - загляните и на канал диктора. Хороший, душевный человек. Озвучивает Кира Булычёва, Горького, Саймака и прочего - не гонится за "модными" жанрами, а читает, в основном - качественное, проверенное временем. https://www.youtube.com/@CheIzS

Автор Волченко П.Н.

ЧАСТЬ ВТОРАЯ

«ФАНТОМНЫЕ БОЛИ»

1

АМПУТАЦИЯ

Был дождь. Правильнее было бы сказать «шел дождь», но дождь именно был, потому что осталось это в памяти именно так – тогда был дождь. Мы все уместились в маленькой пассажирской газельке: его родня, какие-то друзья по работе, я и еще парочка бабулек, что то и дело утирали уголками платков свои вечно плачущие, выбеленные временем глаза. Мы уже ехали с кладбища, где красный гроб уложили в залитую водой могилу и закопали, закопали вместе с двумя лягушками, что по случайной оказии попали туда же, в глинистый колодец могилы.

Газелька тормознула около заводской столовой. Мы все выпростались на улицу под гадкую морось дождя. Одна бабка, выйдя, сказала с улыбкой:

- Хороший человек был, небо плачет.

Я посмотрел на серое небо, достал сигареты, прячась от измороси прикурил. Дым сбивало каплями. Подошла его мать.

- Саша, вы… вы… там остались его… его бумаги и еще, на компьютере еще – сказала она, - вы так его понимали, Саша.

- Я возьму, я все это возьму… если вы не против.

- Конечно, конечно, Саша. Вы заходите, потом заходите, - она не удержалась, закусила губу, задрожал подбородок, - вы заходите, Саша, потом только, потом заходите.

- Хорошо. Обязательно зайду.

Она отвернулась, не гнущейся, деревянной походкой, прямо по лужам пошла к столовой и все пошли. Сигарета потухла, я бросил ее под ноги, раздавил и снова посмотрел вверх, на небо, где низко стелились тучи, а по-над ними, я так хотел в это верить, на картонных крыльях, скользил Ромка.

Он не повесился, не успел, да и не собрался бы никогда. Нашли утром его, на пустыре. Сильно битого, грязного, и, как утверждала экспертиза, крепко пьяного. Нет, не так, он был крепко пьян, когда его убивали – не нашлось среди тех такого паренька, как в тот вечер, никто не сказал: «Нормальный пацан», и вот…

Я развернулся и пошел прочь от столовой, от поминок.

- Подождите! Подождите, - обернулся – девушка, малорослая, в черном, над головой держит нелепый цветастый зонтик. Она ехала с нами, вроде бы с работы, коллега Ромкина, - Вы на остановку?

- Да, - кивнул.

- Можно с вами? А то аж холодок, бррр! Я, знаете, как мертвецов боюсь!

- Можно, - снова кивнул, сунул руки в карманы.

- Возьмите зонтик, на двоих хватит.

- Спасибо, я лучше так, - нахохлился.

Мы пошли, молча. Тугая морось дождя о ее зонт, стук каблучков.

- А вы были…

- Я друг его. Был.

- А мы работали вместе. Ну как вместе… На разных этажах, но в одном отделе, смешно, да?

- Наверное.

- Простите, я просто после похорон этих… Отвлечься хочется, а то гроб этот. Нет, сегодня точно кошмары будут сниться!

- А вы выпейте и…

- Что вы! Я не пью.

- А я пью.

- Вы злитесь? Да? Не злитесь, я всегда такая вот, - она остановилась, и я остановился, на нее посмотрел, - такая вот непосредственная. Как болезнь: ляпну что, хоть стой, хоть падай. Я не со зла, понимаете?

- Понимаю. И вы простите, я не хотел вас обидеть.

- Да ничего страшного, я и не обиделась, - она обхватила мою руку, - а вас как зовут?

- Александр, Саша.

- А я Юля. А Рома про вас совсем не рассказывал. Вы, наверное, недавно…

Она что-то говорила, я не слушал. Мы шли мимо плачущих, запотевших витрин, мимо снулых, усталых деревьев, что устали держать тяжелые, глянцевые листья, ветви опустили, изо рта срывался пар, а мне в голову лезли всякие дурацкие мысли: как это летать по-над таким, сырым небом на картонных крыльях – отсыреют, развалятся. Или какие у Юли будут кошмары, вообще, какие могут быть кошмары с Ромкой?

Перешли дорогу, сзади бибикнула машина, я оглянулся и, на той стороне, за мокрой рекой асфальта увидел Худого. Он стоял так же как и я: руки в карманах, поднятый ворот пиджака, нахохлившийся, шею в плечи втянул.

- Кто там? – встряла Юля, - Вы кого то увидели?

Худой развернулся и пошел прочь, я тоже отвернулся.

- Нет, показалось.

2

ТРИ ОТРЕЧЕНИЯ

- Хлеба купи! – на прощание крикнула Юля из комнаты. Она мыла пол, сегодня должны были прийти ее родители. Первый официальный визит в нашу молодую гражданскую семью.

Закрыл дверь, спустился, вышел из подъезда.

- Закурить не будет? - я, не глядя, сунул руку в карман, достал пачку, протянул, - Спасибо.

Пошел дальше, остановился, оглянулся резко. Как я мог не узнать этот голос! Бросился следом за удаляющейся фигурой, свернул за дом, туда где был проспект и остановился – проспект был набит людьми, шли туда, шли обратно, сидели на лавочках, прогуливались – люди-люди-люди, кругом люди. Может быть показалось? Конечно показалось, не мог у меня Ромка попросить закурить, не бывает призраков, но… Голос был так похож и если бы прошедшие полгода, если бы не та залитая водой могила и те лягушки.

Уже в магазине я вспомнил, что так и не зашел за Ромкиными текстами, так и остались они там, у его матери. Надо сегодня сходить, она же говорила: «потом» - потом и зайду, ничего страшного. Теперь достаточно времени прошло до потом.

- Млодой человек, долго еще ждать вас буду? – я вздрогнул, посмотрел на кассиршу, промямлил глупо: «извините», протянул ей хлеб.

- Все?

- Сигареты еще. Балканку синюю. Две пачки.

Вышел, оглянулся по сторонам. Можно пройтись до Ромкиного двора, тут не очень далеко – полчаса пешком, ну или на автобусе минут за десять. Шагнул к остановке, в кармане завибрировал сотовый.

- Да.

- Саш, ты скоро?

- А что?

- Давай диван переставим, я сейчас посмотрела…

- А обязательно это сегодня делать? Я хотел сходить…

- Я посмотрела, ну некрасиво. Давай переставим. Недолго же, а?

- Ладно, давай.

Сунул сотовый в карман, развернулся и тут же ткнулся плечом в прохожего.

- Простите, - бросил я ему уже в спину, в высокую тощую спину в длинном отутюженном пиджаке. Прохожий не обернулся, но и без этого я понял, что это был Худой. Он шагал прочь быстро и вот уже спускается вниз по ступеням подземного перехода, а вот и не видно его уже. Полгода, уже полгода я его не видел… только сейчас я вспомнил о нем, а до этого: съемная квартира, обживание, мебель какая-то, пара скандалов, притирка с Юлей. И вообще – все как-то вокруг Юли закрутилось: бросил старую работу, к ней в офис перебрался, общие разговоры о работе, общие интересы, фильмы ее, разговоры о обоях, почему-то ее очень сильно интересовали обои, их цвет, фактура, прочая муть…

Посмотрел еще раз вслед исчезнувшему Худому, задумался, махнул рукой и торопливо зашагал к дому. Надо еще успеть передвинуть эту чертову громадину дивана, пока не пришла Юлина мать.

- Что за день такой, - буркнул себе под нос, на ходу.

Снова телефон, снова руку в карман, не глядя:

- Да, Юль.

- Простите, это Саша?

- Да, - остановился.

- Это мама Ромы. Вы обещали зайти, а я тут уборку начала и… Вы зайдете?

- Да, вы пока не выбрасывайте ничего. Я завтра зайду, хорошо?

- Хорошо, до свидания.

- До свидания.

Я сбросил вызов, сунул телефон в карман и только после вспомнил, что завтра еду в командировку, в региональный филиал.

- Черт! Да что за день то такой! – снова достал телефон, собрался было перезвонить, открыл меню звонков, занес палец над последним номером и… не позвонил. Положил трубку в карман. Пошел домой. Как-нибудь потом разберусь.

3

ЛЕСТНИЦА В НЕБЕСА

- Александр Николаевич, вы в министерство перезванивали? – директор по маркетингу оперся о мой стол.

- Юрий Викторович, у них там своя путаница. Они мне проект документа скинут и я им по форме вышлю.

- А, ну хорошо, а то я… Ну хорошо. Трудитесь, - и он как-то осторожно, неуверенно, хлопнул меня по плечу. Не зря осторожничает, чувствует, как кресло под ним шатается, и в моей власти пошатнуть его чуть посильней или наоборот – удержать. Сейчас кризис, людей нет, нет той великой свиты, что делает короля, а есть лишь трое начальников отделов без подчиненных и парочка «мертвых душ», что числятся в персонале, но никто и никогда их не видел.

- Обязательно, Юрий Викторович, - я искренне улыбнулся, - сделаю потом.

- И мне копию направьте, хорошо? – он уже спрашивал, а не приказывал, как раньше.

- Конечно-конечно.

- Ну и замечательно, - он сложил руки за спиной и неторопливо пошел к своему кабинету. Раньше такой неторопливости он себе не позволял, раньше у него была куча дел, этакий лихой революционный комиссар на белом коне да с шашкой наголо, а теперь. Теперь чувствует, что не от него уже зависит дело, не от многих кирпичиков коллектива, а от личностей, оставшихся личностей.

Я усмехнулся. Открыл почту, еще раз прочитал письмо от гендиректора, где мне предлагалось взять на себя часть обязанностей директора по маркетингу, а вместе с тем и получить гордое прозвище «заместитель директора по маркетингу». Пока заместитель…

Внизу экрана замигал конвертик – пришло новое письмо. Может это те, с министерства, определились что им надо: «прогноз п» - по отрасли, или только по нам, или по области?

Открыл. Оказывается письмо от генерального.

«Александр Николаевич, поднимитесь» - вот и все содержание.

Глянул на часы – время к шести. Нда… А на вечер были планы. Хотя…

Заглянул к директору, спросил:

- Юрий Викторович, вы не в курсе, зачем меня к генеральному вызывают?

- Что? Уже? – на полном лице его прочертилась тревога, потом он выдохнул, встал из-за стола, подошел, пожал мне руку, - Я сегодня уйду пораньше, так что, Александр Николаевич, до завтра.

- До завтра, - механически ответил я, а Юрий Викторович сунул руки в карманы, и совсем уж как то не по-начальственному, прошагал до своего кресла и бухнулся в него разом.

Я пожал плечами, закрыл дверь, пошел к лифту. Наверх, на самый верх, со своего привычного двенадцатого этажа на тридцать восьмой, почти под самое небо.

Наверху, при лифте, была охрана. Ненавящивая, очень такая культурная, спокойная. Я тут уже бывал, но не в такое время, а тогда, когда еще за ресепшен стояла  миловидная секретарь, которая, с идеальной улыбкой, спрашивала кто я и, помнится, даже выдала мне тогда бейджик, чтобы генеральный, не дай бог, не назвал меня как-то иначе. Правда в тот день он так и не обратился ко мне.

- Александр Николаевич? – спросил грузный худощавый охранник, стоявший вместо той девушки при входе.

- Да.

- Проходите.

Я прошел. Длинный коридор, картины, люминесцентные бра. Открытая приемная, открытая дверь в нереально огромный кабинет, а в кабинете темно, только лампа настольная горит над директорским столом, у высокого окна спиной ко мне сам генеральный – большой, кряжистый, на него посмотришь и сразу кажется, что первичный капитал его родом откуда то из девяностых. Постучал.

- А, Саша. Пришли. Хорошо. Проходите, садитесь.

Он уселся на свое место, я тоже сел.

- Вы у нас работаете… сколько?

- Три года.

- Как интересно! Всего три года и уже почти в директорском кресле! А вы способный.

Пожал плечами, кивнул.

- Ладно, не для того я вас позвал, - он склонился вперед, вздохнул, - Саша. Юрий Викторович, мне кажется, не совсем понимает основной курс нашей компании. Он не осознает сложности ситуации, - усмехнулся, - привычка работать у человека по старым, докризисным стандартам. А так нельзя, сейчас так нельзя. Понимаете, да?

Я кивнул.

- Нам нужен человек, имеющий ситуационный подход к делу, способный реагировать на мгновенную, понимаете, мгновенную смену курса и…

Из темноты за спиной директора шагнула фигура. Длинная, нереальная, высохшая. Я вздрогнул, подался назад в чуть скрипнувшем кресле, и только потом успокоился – Худой. Отвык я от него за эти годы, забыл про него, забыл как он выглядит страшно, бледность его, костлявость выплавилась воском из моих воспоминаний.

Худой тихонько приложил палец к едва заметной линии губ, я кивнул. Генеральный тем временем продолжил что-то говорить, увещевать меня, я машинально кивал в ответ, но сам, то и дело поглядывал на Худого. Сбоку кто-то кашлянул, я посмотрел в сторону, там, через стол, сидел Толстый. Он с трудом уместился в кресле и сейчас то и дело, как-то грузно раскачивал боками, устраиваясь поудобнее, но все одно никак не мог уместить всех своих складок меж подлокотников.

Худой расхаживал за спиной генерального, кивал в такт словам, разглядывал с интересом ногти, Толстый же охал, вздыхал, а потом не выдержал, шепнул тихо: «долго еще?».

- Я думаю уже хватит, - сказал Худой, щелкнул пальцами и тут же генеральный замолк на полуслове, остановились его полные губы не договорив, глаза остекленели.

- Ну вот, - Толстый осклабился, - так лучше.

- И что дальше? – спросил я.

- Пойдем.

- Куда?

- Тут недалеко. Толстый, вылазь, пошли.

- Сейчас… тут это…

Кресло нещадно скрипело под тяжеловесной его тушей.

- Догонишь,  - Худой повернулся к вырезанному в густой синеве ночи трафарету двери, наподобие балконной, ухватился за ручку, повернул, скрипнуло, шагнул туда, в ночь, - пошли.

Там был парапет, тонкие хромированные перильца, что едва-едва поблескивали своими идеально гладкими боками, а слева, если пройти чуть дальше, вверх, уже на крышу, вела звонкая железная лестница.

Он легко, по паучьи, широко распяливая черные локти пиджака, вскарабкался наверх, склонился оттуда, протянул вниз руку:

- Ну, давай.

Я осторожно, придерживаясь за перильца и поглядывая вниз с этой дикой высоты, приставными шажками добрался до лестницы, стал карабкаться, медленно стал, и так до тех пор, пока худой не выдержал и легко, будто щенка, поднял меня за шиворот и поставил рядом с собой. Толстый уже тоже был тут.

- Ну, как тебе? – Худой распрямился в полный рост, раскинул руки горделиво. Какие они у него все же длинные!

Я глянул вниз и…

ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ

НЕБО БЕЗ КАВЫЧЕК

Наверху, прямо над головой густая черная синь, а в ней звезды, яркие, какие никогда не увидишь с земли, но самое главное – это небо, обычно такое высокое, а теперь скученное до состояния рваной ваты, расстелившееся у самых ног  – небесный причал на сороковом этаже. Худой по паучьи, на четвереньках, подполз к краю крыши, загреб длиннопалой ладонью кусочек небесной ваты поднял его к глазам и с широкой, от уха до уха улыбкой, смотрел, как тот стекает вниз меж пальцами, будто медленная вода льется обратно в бескрайнее море.

Толстяк тоже подошел к краю, аккуратно закатал штанины своих огромных штанов, оголяя больщущие белые икры ног, стянул стоптанные ботинки, и уселся, опустив ноги в небо.

- Зачем мы здесь.

- Садись, - обернулся Худой, - скоро.

- Давай, - улыбнулся Толстый, - прохладно, ты попробуй.

Я подошел, встал на четвереньки и посмотрел вниз. Облака были густые, мокрые, они клубились и словно бы даже самую малость ходили волнами. Коснулся пальцем – прохладные, зябкие.

- Не бойся, - на плечо мне легла рука, я оглянулся и ничуть не удивился – это был Ромка, - Садись. Когда еще сможешь поболтать ногами в небесах.

Я, как и Толстый, снял ботинки, закатал штаны и сунул белые ноги в прохладу туманного прибоя. Ромка сел рядом.

- Как ты здесь? – я старался не смотреть в его сторону. За его текстами я так и не зашел, а вот маму я его один разок все же видел, на улице. Отвернулся, прошел мимо, будто не узнал.

- Неплохо. А как ты там?

- Тоже хорошо. Карьерный рост, семья, Юлю помнишь?

- А когда ты в последний раз писал?

- Давно. Кому это надо? – с вызовом посмотрел на него, - Баловство, игра в великих. А кто читал? Кроме тебя, кто меня читал?

Захотелось рассказать ему навзрыд, про то, как мечешься со своими текстами как зверь загнанный, думаешь присунуть их тому или этому, и уже чуть ли не деньги готов всучить, лишь бы кто прочитал, лишь бы кто-то внял словам, кто-то понял и услышал.

- Значит… значит больше не хочешь летать? – Худой, вместо меня, мотнул головой, Толстяк вздохнул.

- Это ты летал, а я просто писал.

- Просто так? Без эмоций? Без чувств? Слова расставлял, зевал со скуки и писал?

- Нет, нравилось. Но без этого проще стало. Да и времени нет – работа, Юля, дом, - я усмехнулся, - прошли беззаботные деньки, когда ни ребенка ни котенка.

- Кошку завел?

- Пока нет. Собираемся. Юля хочет вислоухого, дымчатого.

- Классно.

- Ага.

Я замолчал. Как это оказывается сложно, начинать разговор через бесконечное расстояние времени и интересов с тем человеком, с которым раньше думали в унисон, чьи мысли подхватывал и раскрывал за него, а он старался за тебя…

- Это тебе, - он похлопал рядом с собой, и я только сейчас увидел что-то завернутое в газету, перетянутое почтовой коричневой бечевкой.

- Это крылья? – уверенно спросил я, - Картонные крылья, как у «Машины времени»?

- Нет, это картонные крылья, но не как у «Машины времени».

- Зачем они мне?

Он поднялся, размял плечи.

- Зачем они мне!

Он оглянулся, усмехнулся глупо, сказал: «Дурак» и шагнул в небо, ухнул под него я соскочил, и тут же он взмыл вверх, к бескрайней черноте, в которой купались звезды, за спиной его нелепыми, куцыми обрубками торчали коричневые картонные крылья.

Толстый тоже спрыгнул вниз, только он не полетел, а поплыл кролем, фыркая громко, широко отмахивая полными руками. Худой оглянулся, и я спросил его:

- Зачем они мне? Зачем мне, дураку, крылья?

Худой осклабился, соскочил вниз и, будто дикая, уродливая водомерка, понесся прочь по кучным облакам.

Я взял сверток, развязал бечеву. Так и есть – крылья, вырезанные топорно, неаккуратно с совершенно идиотскими белыми резиновыми лямками для рук. А если как они? Сигануть вниз и… Ромка хотел повеситься, не потому что его все достало, а потому что… почему им можно, а ему нельзя? И я хочу, я тоже хочу попробовать сейчас, только не в петлю, а шагнуть вперед, бухнуться в перину облаков, и не для них, не для кого-то, не для того чтобы кому-то что-то доказать, а только для себя.

Натянул крылья, резинка больно щелкнула по плечу, вдохнул глубоко занес ногу над клубящейся небесной пустотой… Главное собраться, главное суметь – это только для себя, как и писал я только для себя, не потому что хотел славы, не потому что желал денег, а потому что…

ШАГ!

Вместо эпилога:

- Нам нужен человек, который сможет выполнить корректировку на ходу, основываясь на личном опыте, на нестандартном мышлении – человек взрыв, и я вижу в вас, Александр Николаевич, задатки…

- Зачем дураку крылья? – спросил Александр.

- Простите? – усмехнулся, - Однако вы шутник. Хм… Наверное… чтобы летать, наверное.

- Нет, - Александр мотнул головой.

- А зачем тогда?

- Чтобы поиграть с вечностью… Наверное, - он улыбнулся нелепо моим словам, а я добавил, - простите.

Встал, пошел прочь.

- Александр, подождите, вы куда.

- До свидания, - сказал какой-то толстяк, шагнувший из темного угла, откуда только взялся?

- Простите, вы кто?

На плечо генерального легла рука, он вздрогнул, мимо прошел высокий, будто состоящий из одних костей и углов долговязый человек в черном костюме. На ходу он бросил: «Прощайте».

Двери кабинета захлопнулись.

Да, если есть возможность - загляните и на канал диктора. Хороший, душевный человек. Озвучивает Кира Булычёва, Горького, Саймака и прочего - не гонится за "модными" жанрами, а читает, в основном - качественное, проверенное временем. https://www.youtube.com/@CheIzS

Автор Волченко П.Н.

ЗАЧЕМ ДУРАКУ КРЫЛЬЯ

Н(и)ечто в трех действиях

Вместо вступления:

- Все, я сказала спать, - мама выключает свет, закрывает дверь, уходит, гаснет свет и в зале, пропадает желтая полоска под дверью. Темно.

Под закрытыми веками – темнота, за веками тоже. Открываешь глаза, закрываешь - все одно и то же. Страшно. Где-то что-то поскрипывает, ветер на улице воет.

- Все хорошо, спи, - сиплый, хриплый голос, почти мертвый откуда то из темноты. Страх пропадает, я закрываю глаза и засыпаю.

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

«ПЬЯНЫЙ УГАР»

1

ГЕНИАЛЬНЫЙ ДРУГ

- Ты гений! – дым горько попал в глаза, пробило слезой, а может и не из-за дыма вовсе, может просто так, от души, по настоящему, - Гений, ты понимаешь, ты гений!

- Саш, ну хватит уже, - двинул плечом пьяно, головой мотнул, сигарету ко рту поднес, но так и не затянулся, сизый шлейф в уже накуренной комнате, пепельница утыканная бычками, стол, листки распечаток брошенные – бытность, срез жизни в одном мгновении.

- Подожди! – встал, тяжело ткнулся ладонью о стол, другой к листкам потянулся, стакан почти пустой на бок тюкнулся, звякнул обиженно.

- Да что ты?

- Подожди! – один лист выдернул, выпрямился, медленно глазами по строчкам повел, - Вот! Тут… Сейчас, это место: «Ночные крыши, голые городские крыши, без чопорной черепицы, без казенных шиферных ватников, без игривых коньков и шпилей, -  бестыже выставили свои телеса плоские, модные, под тонкие струи серебряного света лунного, и моются… и только сейчас они, такие одинаковые, такие ущербные, становятся красивыми» - нет! Ну гений! Ромыч, ты…

Не найдя слов, губу нижнюю закусил, громко вдохнул расширенными ноздрями и, отбросив сантименты, хватанул за тонкое горло бутылку, набулькал с дозатора в стопки, вскинул свою к желтопузой трепетной лампочке и воскликнул:

- За тебя!

Ухнули, хряпнули, рука меж листков к бычнице, за недокуренной измятой сигареткой, и плывут перед пьяными глазами строчки на листках, и плывут перед пьяными глазами строчки дыма над столом, раскинувшиеся от стенки и до стенки в дрожащем свете испуганной желтой лампочки.

- Душно, - Ромка поднялся, головой мотнул.

- На воздух! К голым крышам, к плоским, к… - вскочил тоже, табурет упал, шагнул к окну зашторенному. Колечки штор взвизгнули о гардину, дверь балконную нараспашку и холод, свежесть пыльная, городская, шум машин, какой-то вечный гомон городской, что с воздухом сливается в одну густую смесь, и то ли дышишь ею, то ли слушаешь ли ее.

Серебряных крыш не было, луны не было – тучи, зарево от неона городского на отяжелевших тучных пузах туч, что переваливаются низко, почти у дна, вот-вот за корягу ретрансляционной вышки зацепятся, вспорются…

- Я повеситься захотел, - без перехода сказал Ромка. Трезво сказал.

- Че?

- Повеситься.

- Ром, ты… ты это, не…

- Успокойся, - Ромка хохотнул, и снова он был пьяный, и снова глаза его были мутными, осоловевшими, - венок в парке вчера увидел. На дереве висит. Видел? Спросил у бабок наших… Девчонка повесилась. От несчастной любви. Дура конечно… - кивнул в ответ, - А еще помнишь это, литобщество «Подводная лодка»? Так там Орешкин повесился. У него стихи правда, но все равно – повесился.

- И что с того? А ты то тут при чем?

- Ни при чем. Вот именно, что ни при чем! Понимаешь: у них надлом, они вешаются, им это можно, а я… а я сильный, получается что сильный, я живу и я, поэтому, быдло.

- И я живу и…

- Сань, подожди, не лезь, - он ухватился рукой за перила балкона, жадно высосал остатки сигареты до фильтра, щелком отправил ее, едва-едва недогоревшую, в темноту, искрой она по черноте чиркнула. Он замолчал, не говорил долго, а потом…

- Не в тебе дело, не во мне, мне просто попробовать хочется, мне тоже побыть хочется в надлом, чтобы кишки наизнанку, чтобы как у них: все по краю, все в яму и на отказ, наотмашь сразу… А ты, - он усмехнулся, - а ты говоришь: «гений».

- Ромыч, че за дурь, ты что?

Он оглянулся, лицо его четко прорезалось на фоне неспящего, гомонящего бармена города, что вечно, день ото дня, замешивает один и тот же коктейль из шума машин, выхлопа бензинового, неоновых отсветов на асфальте и еще кучи другой, дикой мишуры. Пошел дождь, несмелый, откуда-то из далекого издали донесся легкий отзвук грома.

2

ХУДОЙ и ТОЛСТЫЙ

Створками штор закрыт за окном яркий солнечный день, синим огоньком горит диод колонок, в комнате тихо, разве что слышно, как сигарета тлеет. Можно включить музыку – давно уже разложены по папочкам подборки: «светлая грусть», «злость», «тоска», «фон» и прочее и прочее и прочее, вот только… Музыка мешает. Под ее ритм подстраиваешься, начинаешь гнаться за нею, строчки выписывать, следуя за ее настроением и ломаются тогда персонажи, из живых превращаются в печенье, в песочных человечков с кремовыми помпонами.

Бутылка рядом с клавиатурой, свет сквозь тяжелые желтые занавески подкрашивает ее, коньячную, в светлый, будто янтарный оттенок, в голове уже чуть тяжело, в пальцах чуть жарко, а слова в голову не идут.

- Не пишется? – из темноты яркой, пыльной полоской света выхвачен высокий лоб, зрачок черный, щека впалая, шея сухая, белый выглаженный воротничок, черный костюм. Голос чуть с хрипотцой, поставленный, надменный даже.

- Не мешай ему, - шикает на него из полупрозрачной желтой тени полноватый, приземистый силуэт. Граница силуэта разбавлена, размыта той самой желтизной, переходящей во тьму, но все же можно различить и чуть припухлые щеки, и отблеск мягкий от вечно вспотевшего лба, неправильную, извечную мятость заношенного пиджачка.

Худой из кресла не отвечает, разве что все по тому же зрачку видно, что ощерился он сейчас в своей острой то ли улыбке, то ли оскале, и зубы его, длинные, белые, вот-вот покажутся в прорези узких губ.

Наливаю еще, закрываю глаза, выпиваю, кладу руки на клавиатуру и печатаю:

« Говорят, что у всех детей есть вымышленные друзья. Наверное врут. Мне кажется, что врут… Так не бывает, что вот так, прямо у каждого, у Димы, у Гены, у Оли и Марины есть по одному, а то и по два вымышленных друга. Нет, не бывает… У них есть любимые игрушки, которых они усаживают за стол, тычут в их податливые плюшевые мордочки ну или личики резиновые огромными, не по росту, ложками и упрашивают: «За маму, за папу, за тетю Нину, за дядю Сашу», а потом, когда ночью их, Дим, Ген, Оль и Марин укладывают спать, они хватают свои любимые игрушки и тащат их вместе с собой в постель. Потому что ночью одному страшно, потому что ночью темно, а в темноте всегда кто-то ходит, шепчется за стенкой, скрипит половицами, а под кроватью прячется уж совсем страшное, невозможное, у чего есть и щупальца, и руки холодные, цепкие, и только высунешь руку за край кровати и… Такие у детей, наверное, вымышленные друзья. Мне почему-то так кажется.

А у меня были Худой и Толстый. Худой умный, а Толстый добрый и жалкий…»

- Слышь, Толстый, про нас строчит.

- Тише ты, - шикнул Толстый.

Я не открывая глаз, беру бутылку, глотаю из горлышка жаркого, сорокаградусного солнца, ставлю на стол, кладу руки на клавиатуру и чувствую, как на плечо мне ложатся длинные костистые пальцы – Худой. Он смотрит мне через плечо на экран монитора, если я открою глаза, поверну голову влево, то увижу его обтянутое кожей лицо, нос его длинный, как у Кощея из старого кино. Он щерится в улыбке и кивает довольно – я это знаю, он всегда так делает, когда я, в конце концов, нахожу правильные слова для своих текстовок. И я продолжаю писать…

3

ЧУЖИЕ КНИГИ

Квартира, стол с уже изрядно заляпанной скатертью в синий, вечно обиженный, цветочек, смех пьяненький, голос чей-то басовитый из раза в раз одно и то же над общим гомоном: «Достойно! Весьма достойно!» и вторящий ему козлино-блеющий «Ну Маркович, ну ты дал! Дал, так дал!». Рядом суетятся какие-то полненькие, ярко накрашенные старушки в дымных облачках газовых шарфиков, какие-то они рудиментально-помпезные, и очень страшно от мысли, что они тоже каким-то боком пытаются протиснуться в литературу. Не оттого страшно, что они будут декламировать страшными голосами свои стихи, когда время придет, и не оттого страшно, что их так много вокруг, а страшно из-за того, что в этом окружении понимаешь – сам то чем лучше? Может тот самый болезненный саморез, ввинченный себе же в мозги – не талант, а простое, низколобое самолюбие. Может я такой же, и смотрят они на меня так же как и я на них, и издаться по праву мы можем только так, как и Маркович – за свой счет, вот только и до этого понимания тоже надо дорасти…

- Ты читал? – на стыдливые синие цветочки бухается жирная, лоснящаяся мягкой лощеной обложкой книга бестыжая, с которой смотрит все тот же Маркович. Фотография стилизованная, черно-белая, контрастная – хорошая фотография, дорогая. В салоне делали.

- Вычитывал. Брезгливо отталкиваю книгу и она откатывается этак жирно, будто по льду скользит. Мне сейчас особенно противно, потому что сам я взялся вычитку сделать, потому как думалось мне этак прогнуться перед Марковичем, перед членом союза писателей, думалось что после он и мне двери к спонсорам откроет, и протолкнет куда надо, и шепнет кому надо, и…

- Стоит читать? – Ромыч широким, чуть пьяненьким жестом хватает со стола забытую кем-то пачку сигарет, выщелкивает одну, вкладывает мне за ухо, вторую сует себе в губы, прикуривает от своей зажигалки, мне огонек подносит.

- Нет, - я втягиваю через зафильтрованную соломинку малый огонек и тот, вздрогнув напоследок, исчезает. Вдыхаю дым. Сигаретка, как и вечер сегодняшний, оказывается насквозь фальшивой – она пропитана каким то вишневым вкусом, будто сиропа хапнул.

- Ясно, - Ромыч запросто берет со стола бутылку, смотрит на нее оценивающе, другую берет, в той чуть поменьше, зато сама бутылка явно выглядит дороже, женственней как-то – покатая, с тугими бедрами прозрачного литья.  Он протягивает ту, что подороже, мне, другую сует в карман, встает, - Пошли.

Идем мимо радостно-завистливых людей. Они тоже хотят книг, они тоже хотят собрать всё литсообщество вокруг себя и крепко, наотмашь, как перчаткой, надавать пухлым томиком по щекам самолюбия всех и каждого, а потом раздать всю ту сотню экземпляров по друзьям, знакомым, соработникам и всем-всем-всем, кто под руку попадется… «Гарамон», все тот же извечный самиздатовский, самоплаченный «Гарамон».

В подъезде уже стоят, там уже курят, и есть даже одна дама: еще чуть в соку, еще не потерявшая женственности, с тонкой сигаретой в тонком длинном мундштуке, губы брезгливо кривятся, чуть подрагивает дряблеющий подбородок – она хочет начать декламировать. Может быть это будут хорошие стихи, может она хорошо их прочтет, но нет… Такие не читают, такие швыряют строфы в лицо, больно швыряют, и губы у них всегда чуть подрагивают в такт с тонкими сигаретами в их руках.

Мы проходим мимо, ниже и ниже, и в след за нами спотыкаясь и дробясь о старые, щербатые ступени падают, калечатся рифмованные слова…

Улица.

- Противно, - то ли спрашивает, то ли говорит Ромка.

- Наверное.

- Зря, - он запрокидывает голову и делает жадные глотки с горла, кадык ходит. Ромка морщится, старается сдержаться, а после резко, отрывается от бутылки, кривится, старается удержать в себе выпитое.

- Почему?

- Что? – он хватает воздух ртом, будто рыба, запихивает рвущуюся водку обратно в глотку приторно сладким дымом сигареты, выдыхает, - Что?

- Почему зря?

- Просто, зря. Ты испачкаться боишься? Тебе противно читать им свои рассказики, стишки?

- Да, - киваю, тоже голову запрокидываю и… Так как у него у меня не получается – три жадных глотка, и все – это все на что меня хватило.

- Бисер и свиньи? – он кривится в злорадной усмешке.

- Да, - скриплю зубами, - сначала, да.

- О, это уже интересно, - вскидывает брови, - а что же дальше?

- Боюсь. Ромыч, я боюсь, что я такой же, - замолкаю и с губ срывается пьяное, - я такой же? Или нет? Ромыч.

- Ты меня уважаешь, - громко заявляет он и смеется раскатисто, радостно, - до этого дошло, ла?

- Может быть, - я тоже усмехнулся, - ну а все же? Все же, Ром, я такой же?

- А кто тебе сказал, что я не такой? А? Ну ка, ответь мне, друг Сашка. Давай.

- Я читал твои тексты. Все читал. Я…

- А если ты не прав? Может я просто умею слова правильно расставлять. Вот так: тыц-тыц-тыц, - он потыкал руками в воздухе, будто бумаги раскладывал, - и все, и зашибись как классно. Это не талант, друг Сашка, это навык в ремесле. Видишь где слово не так торчит, взял и напильником его, ты ж технарь, понимать должен.

- Про именные разряды на производстве слышал? А это уже талант!  – я осклабился, сделал задумчивый вид, кивнул сам себе,  - Я бы тебе восьмой, для начала, вляпал.

- А кто тебе разрешит?

- В смысле.

- А кто ты такой, чтобы именные разряды развешивать, кто ты? Ты учился, да? Ты филолог у нас, у тебя красный диплом под подушкой? Да? – он резко шагнул ко мне, ухватил меня за грудки, бутылка, зажатая в его кулаке, тюкнулась мне об ребра, - Кто ты такой, а? Кто?

- Ром, ты что? Ром!

- Да иди ты, - он отпустил меня, уселся на бордюр, поставил перед собой бутылку, и жадно втянул остатки сигареты.

- Ром… - сел рядом.

- Кто ты, - усмехнулся, - а кто я? Гений? Выскочка среди прочих, равный среди равных, но на кЭпочку повыше. Кто дал нам право судить? Это пускай те, - ткнул большим пальцем куда-то вверх, - в министерствах культуры решают.

- Да видел я их, - вклинился было я…

- Помолчи.

Я умолк, и он тоже. Мы посидели в тишине с минуту, из соседнего подъезда шумно вывалилась компашка этаких характерных гопников, пошли к нам.

- Закурить есть? – спросил Ромка не вставая.

- Есть, - сказал один паренек из троицы, другой, из-за его плеча, хихикнул глупо.

- Дай пачку, - Ромка протянул руку.

- А по сопатке? – спросил все тот же, но не серьезно, и тот же, за плечом, вновь хихикнул.

- Дай, а, - Ромка пьяно закинул голову, - курить хочется, жуть.

- А че, нормально, - парень достал мятую пачку Явы, протянул, - хватит.

- Хватит, - Ромка в свою очередь протянул бутылку, - будешь?

- Давай, - взял, - стакан есть?

- Не.

- Ладно, - он чуть плеснул водки на ладонь, отер горлышко, сделал пару глотков, - а вы че тут?

- Ничего, за жизнь говорим.

- Это нормально, - он поставил бутылку обратно, - давай.

- Давай, - Ромка пьяно махнул рукой, закурил мятую явину, посмотрел вслед уходящим гопам. Оттуда, из чуть разбавленного фонарями мрака донеслось:

- Ты че, давай возьмем с пассажиров? Терпилы ж, - снова смешок, - бухие.

- Нормальные пацаны, - ответил тот, что дал сигареты.

Ромка сделал пару затяжек и повалился спиной в траву газона.

- Звезды красивые, посмотри, - я  задрал голову. На черном небе перемигивались малые огоньки, - и никому не надо доказывать, что они красивые. Это всем ясно и понятно. И этому… этому тоже почему-то было ясно и понятно, что мы нормальные пацаны. А почему? Почему он за них  за всех решил?

- Наверное потому что…

- А почему, - он уже тяжело ворочал языком, - почему Маркович тебе дал вычитывать? Почему, - я тоже лег в траву, - почему ты пишешь, почему я пишу, почему они пишут…

- Просто так, потому что пишут.

- Ты хочешь издать книгу? Хочешь ее всем дарить? Учительнице нашей по литре хочешь подарить, нос ей утереть?

- Было, - усмехнулся.

- А теперь?

- Пофиг, - и только сейчас я понял, что мне и вправду уже совершенно пофиг на то, издадут ли меня или нет, абсолютно безразлично будут ли меня читать и, тем более совершенно неинтересно раздавать свои книги всем этим людям из литсообщества, расписываться на развороте мягкой обложки, этак свысока приписывать всякие посвящения и все такое прочее.

- А зачем?

- Не знаю. Пишу. Просто.

- И я просто… Потому что когда я пишу у меня есть крылья, - он смотрел вверх, на звезды, смотрел не мигая, и говорил он тверже чем секунду назад, - у меня крылья есть, картонные, поддельные, но я летаю, я там летаю. Я там, над, нет… Нет, не так, все не так! Не над, я не могу над, я еще не умею над, я по-над всем, пока еще только по-над.

- Это он правильно сказал, - я повернул голову в другую сторону, рядом лежал Худой. Он тоже смотрел на небо, его длинный тяжелый нос наметился куда-то на звезды, длинные белые пальцы, сплетены под головой, локти остро торчат в стороны, - крылья.

- Ребят, холодно же, - шмыгнул носом Толстый, - вставайте.

- Заткнись, - рявкнул Худой, - Заткнись и не лезь! Крылья. Это правильно. Крылья, но не по-над, нет, не надо по-над, и над не надо, - он посмотрел на меня, почти лицом к лицу, глаза в глаза, - не для этого нужны крылья.

- А для чего? Зачем?

- Для…

- Ребят, ну холодно!

- Заткнись! Заткнись-заткнись-заткнись! Тварь! Жирдяй! Исчезни!

Я закрыл глаза и все пропало.

Летом 1946 года над Башкирским краем разлилась Великая Засуха. Почти десять лет пройдет еще, прежде чем сельское хозяйство воспрянет былым духом, а пока послевоенная разруха, голод и нищета, очередное раскулачивание, а еще – Засуха распугали едва ли не всех сельчан, заставив каждого второго с удесятеренным упорством рваться в город. Туда, где заводы, где магазины. Туда, где цивилизованный мир. Очень мало осталось людей, преданных унылому и одряхлевшему колхозу; сгинула старуха Мяскяй, угодив все же в чан со смолой, ведь воспитанница Настасья не пошла по колдовскому пути, а стала партийным заслуженным учителем. После войны не нашлось человека, кто мог бы в точности повторить историю дома, построенного некогда Минигали Бурангуловым.

В конце сороковых один из последователей коллективного хозяйства и бывший фронтовик – человек по имени Михал Михалыч Сибиряков – решил привести в порядок дом для личного проживания. Тем более что по наследству дом перешел в полную собственность колхоза. Теперь уж вряд ли кто-то заявит на него право, даже если случится невероятное, и срубленное родовое древо Бурангулова вдруг обрастет молодыми побегами.

Одно поразило Сибирякова внутри, едва он приступил к внутреннему ремонту: выведенный чем-то красным, более всего напоминающем кровь, рисунок на полу спальни. Рисунок был жутким, дальше некуда. Круглое, надутое лицо с огромными глазами навыкате – дьявол, да и только! Наверное, за бывшими жильцами дома водились какие-то грешки, предположил Михал Михалыч Сибиряков, тщательно затирая рисуночное послание. При этом он даже не обратил внимание на установленную в комнате клетку, в которой явно должны были содержать живое существо, просто демонтировал ее, когда дошли руки. Михал Михалыч навидался ужасов за свою жизнь, чтобы его можно было напугать всеми этими необычностями. И ужасы навсегда останутся с ним: Сибиряков носил в своем теле десять осколков зенитного снаряда, которые после войны врачи не стали извлекать, боясь задеть нервы.

Спустя месяц хозяин дома начал рыть яму для колодца. Покуда возможно, решил справляться в одиночку, выбрасывая землю лопатой, впоследствии планируя привлечь соседей для извлечения земли ведрами на веревке. Михал Михалыч был занят делом уже второй час, когда что-то, чего он не замечал раньше, вдруг привлекло его внимание. Сибиряков вскинул голову и непроизвольно вздрогнул.

Его новый дом оставался по-прежнему крайним в деревне, дальше за редким, наспех сколоченным, зияющим прорехами забором тянулся покатый склон, вдали упирающийся в пашню. Михал Михалычу показалось, что в одну из дыр в заборе он мельком разглядел медведя. Он пригляделся и увидел куст. Он сразу успокоился, поняв ошибку. Никакой это не медведь, норовящий подкрасться и чего-нибудь стибрить, это всего-навсего дурацкий куст! Вдали, метрах в 50. Или в ста. Михал Михалыч отстегнул пару-тройку ругательств, вытер пот со лба и приналег на лопату.

Через минуту он с удивлением заметил, что работа застопорилась на одном месте и совсем не продвигается вперед. А причина самая простая: полное бездействие самого Михал Михалыча Сибирякова. Оказывается, он и не копал все это время — таращился на куст! Черт, и чего только не бывает! Ну, куст и куст, чего еще? Что ему сейчас следует сделать, так это взяться за лопату покрепче…

Еще через секунду Михал Михалыч медленно шел в сторону куста.

Он приблизился, обошел вокруг растения, осматривая его со всех сторон. Обычный куст, каких много. Дался он ему! Можжевельник, кажись. Или смородина. В баню, он не разбирается в этих дикоросах! Намереваясь ухватиться за ближайшую ветку, Михал Михалыч протянул руку. Ему оставалось сжать пальцы, чтобы убедиться, что куст — всего лишь куст, когда он внезапно одернул ладонь и скривился от боли. Почему-то вдруг заныли все его осколки, подаренные телу на память фашистами, с заводской припиской. Все разом! Такого с ним еще не бывало; обычно хором эти гады не поют, а только отдельными репликами. Михал Михалычу Сибирякову только и оставалось, что плюнуть с досады и вернуться в дом, где вздремнуть полчасика для восстановления сил и организма.

Через час Михал Михалыч, найдя в себе достаточно энергии и решимости, вернулся к прерванному занятию и плавно вдавил ногой лезвие в землю. Заканчивался слой мягкого чернозема, когда лезвие не встречает ни малейшего сопротивления, даже не скрежещет о случайный голыш. Вскоре начался глиняный пласт, и копать стало значительно сложнее. Пот застил Сибирякову глаза, ноги дрожали от усталости, мышцы ходили валунами. Нажим, поддев, отвал. Нажим, поддев отвал. В таком монотонном духе Сибиряков проработал еще час.

Внезапно лезвие лопаты во что-то уперлось. Что-то жестче, чем глина, но не настолько, чтобы быть камнем или… крышкой гроба. В нужные минуты Михал Михалыч умел призвать аккуратность, что он и сделал сейчас, принявшись осторожно разгребать глину. Еще минута, и он наклонился. Неясный отсверк на дне ямы. Сибиряков руками расчистил предмет. Какое-то время разглядывал его, стоя в яме на солнцепеке и слегка наклонив голову, от чего пот со лба стекал по его правой щеке. Потом выбрался из ямы и неторопливо зашагал к дому председателя.

Местных не подпускали. Из Уфы прибыла специальная команда для продолжения раскопок, начатых Михал Михалычем Сибиряковым. Эти, в противоположность некогда снующим здесь «землистым» личностям, не отличались партийным молчанием и за рюмку-другую самогону охотно шли навстречу беседе. Место раскопок обнесли заградительным забором, не чета дырявой изгороди Сибирякова, а на ворота пришпандорили очевидную для каждого зеваки табличку «Проход воспрещен». Но какие-то крохи информации все равно просачивались за забор каждодневно, ведь никакая особая секретность на работы не налагалась.

То, что Михал Михалыч обнаружил на дне ямы, оказалось тем, что может вывести любого из равновесия и заставить кинуться за помощью к бывалым товарищам. Белый череп и кучка костей! Дальнейшие находки подтвердили, что на этом месте, под толщей земли, таилось не помеченное никакими знаками или свидетельствами кладбище. А уж если говорить откровенно: Михал Михалычу Сибирякову посчастливилось наткнуться на тайное захоронение.

То оказалась свалка, прямо сказать, потому что скелеты валялись как попало кучей: вперемешку кости с остатками былой одежды, наползающие друг на друга черепа и бедренные кости, уложенные стопками позвоночники. Налицо свидетельство о страшной трагедии, и не нужно было иметь семь пядей во лбу, чтобы догадаться, какой. Но вот сам способ умерщвления граждан вводил в ступор. Потому как не оказалось на костях каких-либо следов, свидетельствующих о применении того или иного оружия. Создавалось четкое впечатление, что людей здесь попросту закопали заживо.

Находка требовала разъяснений, и очень скоро появилась официальная заметка в общесоюзных газетах. Из статьи следовало, что тщательнейшее изучение останков вернуло исследователей к двадцатому году – временам гражданской войны. Трупы, кои с миром покоились под землей в течении тридцати лет, объявили бывшими народоизбранными предводителями, строившими в республике Советскую власть и попавшими в страшную засаду. Так это или не так, мы не знаем. Действительно ли технологии того времени позволяли с достоверностью установить принадлежность останков к той или иной группе людей, или же имела место просто «казенная» версия – рассуждения по этому поводу грозили неприятными последствиями.

Поступили предложения воздвигнуть на месте раскопок скромный памятник, отметив братскую могилу. Предложения не нашли должного отклика в верхах, к тому же колхоз вдруг заартачился: либо люди знали о давней трагедии и темнили, либо это произошло по каким-то другим причинам. Как бы то ни было, найденные останки погребли на местном кладбище, яму во дворе дома Бурангулова/Сибирякова вновь забросали землей, заградительный забор сняли. Сам Сибиряков не дождался конца раскопок – серьезно стали шалить оставшиеся в теле осколки фашистских снарядов. Так что Михал Михалыч уехал по направлению в Пицунду, и по последним сведениям нашел там жену и осел с концами.

Продолжение следует...