Сообщество - Книжная лига

Книжная лига

28 144 поста 82 076 подписчиков

Популярные теги в сообществе:

111

Сказки скандинавских писателей, которые любили советские дети

Сказки скандинавских писателей, которые любили советские дети

Вопреки разным досужим репликам на тему того, что советские читатели были якобы отрезаны от мировой литературы, в реальности СССР регулярно издавал огромное количество иностранных книг.

Детских книжек это тоже касалось. Особенно в нашей стране любили скандинавскую детскую литературу. Иногда даже складывается ощущение, что советские дети ее читали в куда больших количествах и с куда большим азартом, чем их шведские, норвежские и датские сверстники.

В этой статье хотим вам рассказать о тех скандинавских сказочных повестях, которыми у нас зачитывались лет сорок или пятьдесят назад. Многие из них (а может быть, даже все) вы наверняка тоже читали. Будет здорово, если в комментариях вы поделитесь своими воспоминаниями.

Итак, поехали.

“Малыш и Карлсон”. Астрид Линдгрен

На крыше совершенно обычного дома в Стокгольме живет человечек с пропеллером. Однажды он знакомится с мальчиком, живущим в том же доме. Так начинается их дружба.

Понятия не имеем, зачем мы вам пересказываем сюжет. Это одно из тех произведений. которые вообще не нуждаются в представлении. Разве кто-то у нас не знает Карлсона? Да нет таких вообще!

“Пеппи Длинныйчулок”. Астрид Линдгрен

Книжка шведской сказочницы про сумасбродную рыжеволосую девочку, наделенную фантастической силой, была чуть менее популярной, чем книжка про Карлсона. Но только чуть. Ее тоже расхватывали в библиотеках.

Кстати, в самой Швеции, по слухам, ни Карлсон, ни Пеппи особой любовью не пользовались. А у нас – шли на ура. В 1984 году в СССР даже экранизировали повесть про Пеппи.

“Муми-тролль и комета”. Туве Янссон

Туве Янссон была финской писательницей, а Финляндия к скандинавским странам не относится. Но повести про муми-троллей в оригинале написаны на шведском языке, а на финский и все остальные были переведены. Так что все-таки их можно отнести к скандинавской литературе.

Так вот, книжки про Муми-тролля, Сниффа, Снусмумрика, Фрекен Снорк и прочих забавных и милых обитателей Муми-дола были всегда нарасхват. Их целый цикл, но самой известной повестью была именно “Муми-тролль и комета”.

“Чудесное путешествие Нильса с дикими гусями”. Сельма Лагерлёф

Мальчик Нильс проказничал, за это гном наказал его – уменьшил в размере. Миниатюрный Нильс вынужден отправиться в путешествие вместе с домашним гусем Мартином, который решает присоединиться к стае диких сородичей.

Эту книгу Сельма Лагерлёф писала как учебник по географии Швеции. В нашей стране популярностью пользовался ее очень сокращенный перевод. Можно даже сказать – пересказ.

“Людвиг Четырнадцатый и Тутта Карлссон”. Ян Улоф Экхольм

Лисенок из нормального лисьего семейства ведет себя совершенно ненормально. Он отказывается разорять курятник и даже заводит дружбу с курицей Туттой Карлссон. Все в шоке – и лисы, и куры. Но потом они все-таки найдут общий язык.

Эту добрую и смешную книжку написал в 1965 году шведский писатель Ян Улоф Экхольм. В СССР повесть издавалась несколько раз. И, кстати, тоже была экранизирована. По ее мотивам снято как минимум два мультфильма и один фильм – лента “Рыжий, честный, влюбленный” режиссера Леонида Нечаева.

“Волшебный мелок”. Синкен Хопп

Сенкен Хопп – норвежская писательница, издавшая в 1948 году сказочную повесть про Юна и Софуса. Юн находит мелок и рисует им человечка на заборе. Человечек оживает, поскольку мелок оказывается волшебным. Ожившего человечка зовут Софус. С этого начинаются их удивительные приключения.

У книги есть еще продолжение, это дилогия. В СССР она вроде бы впервые была издана в восьмидесятые годы в сборнике “Сказочные повести скандинавских писателей”, но сразу пришлась по вкусу советским детям.

“Разбойники из Кардамона”. Турбьёр Эгнер

И еще одна сказка родом из Норвегии. Написал ее Турбьёр Эгнер. Очень милая, веселая и трогательная повесть о трех братьях-разбойниках – Каспере, Еспере и Юнатане. Разбойничают они в городе Кардамон, по соседству с которым живут. И постоянно попадают в разные нелепые ситуации.

У нас эту книгу перевели и издали еще в 1957 году, спустя всего лишь год после ее выхода в Норвегии. А потом переиздали в восьмидесятые.

Ну что ж, на этом остановимся. Хотя список, конечно, неполный. У одной только Астрид Линдгрен можно назвать еще немало повестей, популярных в СССР. И “Рони, дочь разбойника”, и “Мио, мой Мио”, и “Эмиль из Леннеберги”. А что вы вспомните еще?

Источник: Литинтерес (канал в ТГ, группа в ВК)

Показать полностью 1

Ответ на пост «Форсайт»1

Достала уже эта "чернуха" апокалиптическая. А ещё, если инопланетянин, то обязательно злобный враг. А ведь было время, когда писали добрые книжки про космическое сотрудничество, строительство Союза миров, про добрых инопланетян. И не только в СССР, но и в странах, так называемого "капиталистического лагеря". А ведь фантастика - это наше будущее. Ну почему его надо рисовать таким безрадостным? Кому это выгодно? Я за то, чтобы победили добрые книги.

18

Форсайт1

Форсайт

Людям порой снится прошлое. Иногда хорошее, иногда не очень…

Но что делать, если тебе начинает сниться будущее?

И в нем ничего хорошего нет совсем.

https://t.me/biblioteka_fb2/5001

Показать полностью 1
2050
Книжная лига
Серия Правильные сказочные герои

Хоббит, или Как сказка вырастила себе могильщика

Плеяду культовых сказочных героев 30-х годов двадцатого века завершает "Хоббит" Джона Рональда Руэла Толкина.

Писать об этом произведении очень трудно.

Мы, публицисты, любим словосочетание "культовая книга", но по-настоящему культовых книг немного. Так, чтобы реально фанатели миллионы - считанные единицы.

Но "Хоббит" - точно среди них.

И, как о всех культовых книгах, о нем написаны сотни текстов и тысячи страниц. Поэтому, когда ты садишься писать про "Хоббита", ты в курсе - никакой новой информации ты не найдешь. Все, что тебе остается, это повторять за другими людьми, а это для уважающего себя автора, выражаясь словами Остапа Бендера, "низкий сорт, нечистая работа".

"Хоббита" давно и многократно разобрали по косточкам, от фразы «В норе на склоне холма жил да был хоббит», задолго до появления сказки зачем-то написанной автором до финальных титров масштабной кинотрилогии Питера Джексона.

Эта книга изменила мировую литературу - ни больше, ни меньше - но не сама по себе. Она, скорее, выступила спусковым крючком. Ввиду этой важности я, пожалуй, не буду в этой главе пересказывать общеизвестные факты, а изложу некие соображения, довольно важные для меня.

Голова любого творческого человека - это кладбище неродившихся миров. В каждом писателе скрыто множество книг, которые никто никогда не прочтет. Потому что они не будут написаны - просто времени не хватит.

Но у писателей хотя бы часть просящихся наружу книг оживает. А сколько их умерло в головах людей, которые так и не решились взяться на перо? Мало ли причин, не выпустивших их...

Жизненные обстоятельства сложились неблагоприятно; лень-матушка заела; начальником стал, работа потребовала больше времени и съела хобби; застеснялся и здорового нахальства не хватило; жена (муж) были категорически против "этих глупостей"... В конце концов - воскресное пиво и сериалы банально победили не оформившуюся тягу к творческой самореализации.

По всем исходным данным, оксфордский профессор филологии Джон Рональд Руэл Толкин должен быть пополнить список неслучившихся писателей.

Сочинял-то он давно, с юных лет. Придумывал даже не никому не известную страну, а большой и глобальный мир с разными народами и расами, экзотическими языками (филолог все-таки) и роскошными одеяниями, древней историей и эпическими баталиями.

Придумывал активно, но, как практически все "непроклюнувшиеся" писатели, в тексты свои придумки не оформлял. Нет, пришедшие в голову идеи он записывал - ученый же все-таки. Исписал кучу тетрадей, но вот в рассказы и повести свои придумки не переплавлял.

Зачем? Кому это надо?

У него и так все хорошо. Любимая жена, с которой он прожил более 50 лет, чудесные дети. Академическая карьера складывается прекрасно, одно время Толкин даже был самым молодым профессором Оксфорда. Увы, этот титул не носят долго - по вполне естественным причинам, но целом - зачем ему это писательство? Негоже лилиям прясть. Слава богу, профессор может себе позволить жизнь без каждодневной литературной поденщины.

Однако однажды настало время, когда профессору пришлось выдумывать продолжения каждый день. Произошло это по самой уважительной причине, и причина эта именуется - дети.

У Толкина было четверо детей - трое сыновей, и младшая дочка Присцилла, родившаяся, когда маме было уже за сорок.

Детям нужно рассказывать сказки, что наш герой с удовольствием и делал. К примеру, когда маленький Майкл потерял свою игрушечную собачку, чтобы утешить его, отец придумал историю Роверандома о приключениях щенка.

Младшему из сыновей, Кристоферу он как раз и рассказывал истории про того самого неизвестного никому хоббита, живущего в норке на склоне холма. Да, да, фразу про которого он однажды зачем-то написал на чистом листе студенческой контрольной.

Но малолетний Кристофер оказался очень въедливым слушателем - не зря позже именно он станет хранителем и редактором отцовского творческого наследства.

Внимательно слушавший папу отпрыск начал вставлять свои замечания типа: «Папа, в прошлый раз ты говорил, что входная дверь Бильбо была голубого цвета, и кисточка на капюшоне у главного гнома была золотой, а сегодня ты сказал, что входная дверь была зеленой, а кисточка — серебряной!»

"Черт! - наверняка подумал в этот момент глава семьи. - Извечная родительская тактика "наболтать что-нибудь и забыть сразу после того, как он заснет" не прокатила. Придется все записывать".

Так из-за сыновьей дотошности в 1933 году на свет появилась рукопись сказки про придуманных папой маленьких человечков с шерстяными ступнями. Точнее сказать - про одного хоббита, которого звали Бильбо, и который отправился за сокровищами дракона в компании тринадцати гномов и волшебника Бладортина.

- Какого еще Бладортина? - спросите вы. - А Гэндальф?

А Гэндальфом тогда звали предводителя гномов. Его только потом переименовали в Торина. И дракон в первом варианте именовался не Смауг, а Прифтан. А Беорн так вообще носил русское имя Medved.

Кстати, большинство имен для сказки на ночь (Гандальв, Двалин, Дурин, Бембур, Нори, Торин, Трор, Фили, Кили и другие) папа, по древнему родительскому обычаю, беззастенчиво позаимствовал из не читанных еще ребенком книг. В данном случае - из древнескандинавской «Старшей Эдды».

Повторюсь - никаким писателем Толкин становиться не собирался.

Записанная сказка про хоббита несколько лет валялась дома, Толкин ее не скрывал, но и особо не афишировал. Прошло уже несколько лет, и только в 1936 году рукопись попала в руки бывшей студентки профессора Элейн Гриффитс, которая тоже стала филологом и преподавала в колледже Святой Анны. У Гриффитс были какие-то подвязки в издательствах, в частности - в издательстве George Allen & Unwin. Она и предложила попробовать выпустить сказочку на бумаге - все равно ведь лежит.

Профессор ничего не имел против, в издательстве, в общем, тоже не возражали, правда, попросили сказочку доработать. Но это всегда так, у этих по-другому не бывает.

Доработанный текст был отправлен издателю 3 октября 1936 года, но директор издательства Стэнли Анвин на всякий случай решил привлечь еще одного рецензента - своего 10-летнего сына Рейнера. Который за гонорар в один шиллинг написал на нее следующую внутреннюю рецензию:

«Бильбо Бэггинс был хоббит, который жил в своей хоббичьей норе и не в каких приключениях не участвовал, но наконец волшебник Гэндальф и его гномы убедили Бильбо поучаствовать. Он очень здорово провел время, сражаясь с гоблинами и варгами. Наконец они добрались до одинокой горы. Смауга дракона который ее караулил убили и после страшной битвы с гоблинами Бильбо вернулся домой — богатым! Эта книга с помощью карт не нуждается в иллюстрациях она хорошая и понравится всем детям от пяти до девяти».

Заметьте - самому рецензенту было десять.

После этого последние сомнения исчезли и 21 сентября 1937 года в продаже появилась книга "Хоббит" с авторским изображением дракона на обложке.

Толкин нежданно-негаданно начал свою писательскую карьеру. В 45 лет так-то.

В статьях часто пишут, что сказка имела огромный успех у читателей, но это не совсем так. Первое издание "Хоббита" вышло тиражом 1500 экземпляров, затем в конце года еще сделали допечатку в 2300 экземпляров. Кроме английского, было и американское издание, немногим более успешное - по итогам 1938 года продажи «Хоббита» в США превысили 5000 экземпляров.

На языке издателей это не называется "шумный успех". Это называется "книжка отбилась".

Сравнительная скромность продаж подтверждается и тем фактом, что с переизданием издательство не торопилось - второе издание сказки Толкина увидело свет только через пять лет, в 1943 году.

Однако книга получила хорошую прессу. Анонимный рецензент в "Таймс" - одном из самых влиятельных изданий того времени - высоко оценил сказку, назвав ее «превосходной». Рецензию в «Обсервер» написал А. А. Милн, автор историй о Винни-Пухе, который заявил: «Вряд ли можно найти лучшее введение для ребенка в магию слова и повествования». Ну а близкий друг Толкина К. С. Льюис, которому еще только предстояло написать свою "Нарнию", выпустил рецензию в журнале «Таймс Литерари Сапплмент», в которой подчеркнул, что книга одинаково понравится и детям, и взрослым, и отметил ее совершенство как произведения искусства.

Ободренный похвалами критиков, издатель предложил Толкину не прекращать сотрудничества и написать продолжение "Хоббита".

Профессор сначала решил отделаться малой кровью и подсунул издателям свои уже готовые заметки по придуманному миру Средиземья - сборник текстов, который Кристофер издаст только после его смерти под названием "Сильмариллион".

Но издатели только фыркнули и ответили что-то вроде: "Кто все эти люди с длинными именами? Куда они все время ходят и из-за чего конфликтуют? Зачем нам этот скучный эпос? Нам нужно продолжение сказки для детей. Про хоббита вашего. Серия нам нужна, понимаете? Серия. Идите и пишите продолжение".

И профессор, вздохнув, понял, что отпетлять не получилось, и придется писать.

Этого могло не случиться. Более того - нам очень повезло, что все звезды сошлись именно так, как они сошлись.

По сути, обстоятельства выкрутили профессору руки и не оставили выбора. Нет, он и сам явно рад был всерьез заняться этой своей любимой "ерундой", но обычно, чтобы разрешить себе желанное, человеку нужен внешний толчок.

Волшебный пендель.

Обстоятельства заставили все-таки Толкина вытащить придуманный мир, который должен был исчезнуть вместе с создателем - на всеобщее обозрение.

Возможно, я выскажу непопулярное мнение, но на мой взгляд, в книжном дебюте этот мир почти не проявился. "Хоббит" был обычной сказкой для детей, не лучше и не хуже множества других, издаваемых в те годы в Англии.

Если бы не последовало продолжения - эта книжка так и осталась бы мимолетным эпизодом в биографии известного английского филолога. А сказку в лучшем случае еще пару раз переиздали бы небольшим тиражом, пока купленные права у издательства не закончились - и все.

И сегодня бы "Хоббита" уже никто не помнил, как все забыли, например, "Удивительную страну снергов" Эдуарда Уайк-Смита, которая как раз в те годы была весьма популярна, и даже сам Толкин вспоминал ее как один из прообразов хоббитов - там тоже был "народ, лишь немногим выше среднего стола".

Скорее всего, так бы и было, но...

Но звезды встали так, как они встали, и продолжение последовало.

Продолжение "Хоббита", своей нечаянной детской сказки, профессор Толкин писал с 1937 по 1949 год, писал долго и мучительно, неоднократно бросая "эти глупости" и возвращаясь к книге снова и снова. Он все-таки смог. Он все-таки переплавил придуманный мир в роман, пусть даже первое издание завершилось в 1955-м, когда автору было уже за шестьдесят.

Нам всем очень повезло, что Толкину после обычной родительской сказки пришлось написать настоящую книгу, уже не для детей, а для себя. Книгу, которая, по большому счету, и сделала его одним из главных писателей XX века.

Хемингуэй однажды очень удачно сформулировал: «Писать на самом деле очень легко. Ты просто садишься перед пишущей машинкой и начинаешь истекать кровью». Толкин, передавая завершенную через 12 лет рукопись "Властелина колец" издателю Анвину, сообщил: «Эта книга написана кровью моего сердца, густой или жидкой — уж какая есть; большего я не могу».

Как всем известно, новой повести-сказки для детей у Толкина не получилось. Как он сам писал К. Бретертону в 1964 году: «Им было нужно продолжение «Хоббита», но мне были нужны героические легенды и высокий романтизм». Получился огромный роман-фэнтези для взрослых "Властелин колец", для удобства разрезанный издателями на три книги - "Братство кольца", "Две твердыни" и "Возвращение короля".

И это была уже совсем другая история.

"Хоббита", как известно, в СССР издали еще в 1976 году массовым тиражом в издательстве "Детская литература". Я это издание с рисунками Беломлинского, наградившего Бильбо внешностью Евгения Леонова, прочел еще в школе. Прочел - и никаких особых чувств не испытал.

Не только я. Никакого ажиотажа "Хоббит, или Туда и обратно" не вызвал, и культовым не стал.

Ну, сказка и сказка. Повести-сказки тогда вообще через раз издавались, очень популярный был жанр.

А вот впечатление, которое на меня произвел муравьевский перевод "Братства кольца" под названием "Хранители", вышедший на излете СССР в 1982 году, я не забуду никогда.

Я его прочитал много позже, и эта книга реально перепахала меня - взрослого, отслужившего армию студента. Дочитав в глубокой ночи до двух хоббитов, уплывших в лодке на верную смерть, я закрыл книгу, вышел на балкон и долго стоял в ночи, пялясь в темноту и разминая так и не зажженную сигарету.

Именно эта книга, наверное, и инфицировала во мне пожизненную любовь к фантастике.

Великим романом "Властелин колец" Толкин широко распахнул ворота полумаргинальному до этого жанру фэнтези. Жанру, который и "отменил" в итоге своего прародителя, о котором я пишу этот цикл книг - традиционную литературную сказку.

Но это уже совсем другая история, которую я расскажу в последней книге цикла. Она называется "От Маленького принца до Моховой бороды" и посвящена военным и послевоенным сказкам.

_______________________________________

Моя группа во ВКонтакте - https://vk.com/grgame

Моя группа в Телеграмм - https://t.me/cartoon_history

Показать полностью 16
6

Зеркало Правды | Глава 1-2

Глава 1: Сквозь бетонную скорлупу

Говорят, молния не бьёт в одно место дважды…

Виктор Таранис усмехнулся, и его рука невольно сжалась в кулак от судороги — между пальцев, как живая змейка, метнулась крошечная молния. Он был живым, ходячим опровержением этой глупости. Первая молния ударила его ещё до рождения — мать попала под грозу. Вторую же он самолично поглотил, когда при его рождении робот-медик сошёл с ума от короткого замыкания и чуть не убил их.

Его подошвы скрипели по серой пыли Нищура — самого нижнего, самого забытого уровня Фидерума. Вспоминалась мать и её сияющие слезами глаза: «Это истинное чудо, сынок!» Чудо? Родиться магом молний в семье, где веками почитали лишь твердь земную? Это не чудо. Это приговор. Приговор к вечной борьбе за место в этой жизни, или же судьбе землекопа, как у отца: «Выращивать пищу для всего Фидерума, быть полезным винтиком!»

Он направлялся к бетонной коробке, возвышенно именуемой «Школой» — Виктор заметил, что на надписи «Школа №9» недостаёт световых кристаллов, из-за чего издалека было видно только «кола 9». Первый осенний день в затхлом Нищуре обещал быть долгим и запоминающимся.

***

Виктор стоял на потрескавшемся гексагоне, между зазорами которого пролезала пожухлая трава. Люди вокруг него теснили и давили — он никогда не любил находиться в самой толпе. Перед ними был вход в школу, превращённый в импровизированную сцену по-нищурски: несколько стульев, на которых сидели их будущие учителя, среди которых была и мать Виктора — учительница Земленомии, и пара стареньких проекторов, стоявших на ещё более древнем затёртом столе.

Слева от Виктора стояла розоволосая девчонка, кормившая шестерёнками с руки маленького механического воробья, который был явно не от сюда. Наверное, прилетел из Мидира полакомиться нашими деликатесами. Мимо прошёл рыжий мальчуган в легионерском плаще, явно родительском. Он растолкал людей перед сценой и встал у самого её края. Виктор уже подумал, что люди возмутятся такой надменности, но никто даже не возразил рыжеволосому.

Над собравшимися пронёсся низкий гул, и на сцене появились неровные голограммы трёх фигур — Нэуна, Осмира и Хиит, членов Агоры Девяти, заправлявших районом. Нэун сделал шаг вперёд и вытащил из-за спины чёрную сферу. Мгновение — и сфера разлетелась, на миг поглотив весь свет, а над толпой появилась надпись: «Тишина!»

Нэун начал свою официальную и безэмоциональную речь, из-за чего его восклицания звучали как вздохи старого деда, хотя на вид ему было лет тридцать.

— Дети Нищура! В этот знаменательный день вы начинаете следующий этап своей жизни! Школа даст вам инструменты для становления идеальными гражданами Фидерума!

Он вернулся на своё место, вперёд вышел Осмир — даже голограмма не могла скрыть его тучное тело.

— Кхм-кхм. — крякнул он, начиная свою речь. — Но только от вас зависит, как вы воспользуетесь этими инструментами: станете алмазами Мидира, железной рукой Легиона или землёй Нищура. В любом случае, вы будете полезны обществу.

К нему подошла Хиит и резко отдёрнула, заняв его место.

— А если вы будете нарушать правила, то вас будет ждать незавидная участь за стенами города с клеймом «Изгнанника». Поэтому учитесь усердно и добивайтесь успехов, юные дети Агоры!

Нэун снова вышел вперёд с новой сферой, которая разлетелась сотней настоящих бумажных журавликов — началось определение классов.

Виктор поймал своего — бумага пахла чернилами и полынью. Журавлик проскандировал ему на ухо: «Класс 9-Г. Руководитель — Гарадаев Григорий Галинович» — и рассыпался в пепел.

Когда все узнали свои классы, трио Агоры хором произнесли: «Учитесь прилежно, дети, исполняйте свой долг и помните: падший мир даровал нам магию для создания нового, не потеряйте эту возможность». Проекция Агоры исчезла, оставив сцену без исполнителей.

Виктор огляделся — вон там стоит пожилой мужчина с бейджиком «Г. Г. Гарадаев», — наверняка это и есть их новый классный руководитель. Толпа начала расходиться по учителям, Виктор двинулся к Гарадаеву. Краем глаза он заметил, что рыжеволосый и розоволосая тоже двинулись к нему.

Ну замечательно, — подумал Виктор, — придётся учиться вместе с сыном богатых родителей и неформалкой.

Вокруг Гарадаева собралось человек тридцать, он обвёл всех уставшим взглядом выцветших серых глаз и произнёс: «Ну что ж, дети, с сегодняшнего дня я отвечаю за вас головой, поэтому надеюсь, что вы не будете влипать ни в какие неприятности. Следуйте за мной, сегодня у нас у всех много работы...» Он развернулся и пошёл напрямик к одному из входов в школу.

«Кола 9, пришло время узнать, что ты скрываешь за своей бетонной скорлупой» — прошептал Виктор и пошёл за ним.

Глава 2: Когда трескаются купола...

Огибая угол, новоиспечённые ученики 9Г двигались за Гарадаевым. Кривая каменная плитка вела их мимо однотипных покосившихся деревянных дверей с табличками вроде: «Кабинет Огня», «Кабинет Воды», «Кабинет Живологии», пока они не добрались до самого конца коридора — табличка на двери гласила: «Кабинет Городоведения: Гарадаев Г.Г.».

Григорий Галинович открыл дверь и сделал пригласительный жест рукой. На его лице вдруг промелькнуло выражение азарта, зрачки на миг вспыхнули ярче — и он исчез у всех на глазах, будто растворившись в воздухе, только его мрачная тень метнулась под дверь, пропуская удивлённых учеников внутрь. Кто-то в толпе нервно спросил: «И что… что нам теперь делать?!» — вопрос так и остался без ответа.

В немом молчании все расселись кто-куда — Виктор занял первую парту по центру, она казалась самой стабильной среди этих развалюх с шатающимися ножками.

Когда в кабинете не осталось ни одного стоячего человека, дверь вдруг закрылась, а из-под неё по полу к центральной стене класса медленно, словно разлившиеся чернила, протекла бесформенная тень. Дети смотрели, затаив дыхание — большинство из них впервые видели такое — только парень с огромным шрамом через глаз нарочито зевнул, показывая своё безразличие. Тем временем тень заползла на стену и начала принимать очертания пожилого мужчины…

Полностью приняв форму и шокировав некоторых новичков, ещё не владеющих магией, Гарадаев начал свою речь с удивительной для его возраста бодростью: «Итак, 9Г, вы видите мир как аквариумные рыбки. Я научу вас видеть океан» — он щёлкнул пальцами. Тени от оконных решёток метнулись на простую меловую доску за его спиной и сложились в расписание.

«Будете упорно учиться — сможете впечатлить окружающих своей магией и принести пользу, но для начала — пройдите простенький тест, чтобы я смог понять, с кем буду иметь дело». Он сжал кулак свет в кабинете погас на пару секунд, а когда вернулся вновь перед учениками уже лежали листы с вопросами, а кулак снова стал ладонью.

Если все учителя такие, — подивился про себя Виктор, — то скучно точно не будет.

Он взял лист и прочитал первый вопрос: «Что тяжелее: килограмм стали или килограмм чужого страха?» — Виктор всегда был реалистом, поэтому смело написал: «Чужой страх не давит, поэтому килограмм стали, однозначно».

Рыжеволосый на другом ряду тихо выругался: «Что это за бред, как это поможет нам овладеть своими силами?!», он скомкал листок и засунул в свой карман. Соседка толкнула его в плечо и что-то сказала — Виктор не разобрал слов, но рыжий поморщился.

Он же начал отвечать на второй и последний вопрос-просьбу: «Нарисуйте свою душу в трёх словах» — Виктор слегка призадумался, а потом с уверенностью написал: «Цель, знание, свобода». Его лист вдруг начал дымиться — он непроизвольно вызвал микро-молнию.

Быстро потушив «пожар», он отдал лист учителю в числе первых, Гарадаев же, заметив неуверенность учеников, сказал: «Не беспокойтесь, у вас есть время на подумать до завтрашнего дня, а сейчас я хотел бы сделать ещё одно объявление». Его тень в это время занималась своими делами — рисовала на доске причудливые узоры, всё внимание учеников было приковано к ней.

«Кхм. — произнёс Гарадаев, тень тут же оставила своё занятие. По кабинету прошёл вздох досады некоторых учеников. — Я хочу объявить вам, что после десятиминутного перерыва вы должны будете вернуться сюда и мы вместе отправимся в Атриум Стихий для определения магических предрасположенностей, вам всё ясно?» — класс зажужжал одобрением: наконец-то первая перемена!

Когда топот десятка ног сокрушил бедный пол кабинета, Виктор даже испугался, что он не выдержит и все они сейчас провалятся в неизвестность, но через мгновение все уже были на улице. Виктор выходил в числе последних, поэтому смог заметить, как «Шрамированного», как он назвал про себя того скучающего парня, задержал Гарадаев, произнеся: «Марк, это твой третий год, ты же понимаешь, что он может быть последним для тебя! Ты сильный маг тени, я прошу тебя: постарайся на этот раз не завалить Мировой Язык...» — Виктор уже вышел из кабинета, так и не узнав, что ответил «Марк» на эту проникновенную речь Гарадаева — они явно знакомы не первый год.

***

Задний двор был так же запущен, как и школа: облупившиеся скамейки, древний фонтан, растительность повсюду, но в отличие от школы, это придавало ему некий шарм и умиротворённость. Виктор заметил рыжеволосого — тот демонстративно сжёг лист с вопросами Гарадаева. Вокруг него начала собираться толпа. Напыщенный и маг огня, идеальное комбо.

У фонтана он увидел странного парня в смешном галстуке с уточками. Тот махал рукой над голограммой кошки, пытаясь «напоить» её струёй воды. Кошка шипела и дёргалась, как программа с глюками.

— Ну давай же! — ворчал парень, брызгая водой на кошку. — Ты же виртуальная — должна уметь пить магическое!

Голограмма внезапно зависла, превратившись в пиксельный клубок. Неудачливый дрессировщик вздохнул и достал из кармана смятый лист с вопросом Гарадаева: «Нарисуйте свою душу в трёх штрихах». На листочке — капля воды, молния и знак вопроса.

Виктор, наблюдая за этим, невольно улыбнулся. Его взгляд упал на проектор — устройство явно перегрето, искрит.

Виктор подошёл, поправляя очки.

— Эм… Там конденсатор плавится, — произнёс он. — Если не отключить питание, она не то что пить — ходить перестанет.

«Галстук» поднял вихристую голову, заинтригованный.

— Ты эксперт по сломанным голограммам? — спросил он.

Виктор, присев рядом, достал из рюкзака мини-отвёртку.

— Эксперт по тому, что бьётся током, — ответил он. — Дай посмотрю…

Он вскрыл панель проектора, и наружу повалил дым из-за перегоревшего провода. Парень наблюдал, как пальцы Виктора ловко перебирали схемы, избегая ударов статикой.

— Ты чего её поить решил? — не отрываясь от работы, спросил Виктор. — Она же ненастоящая.

Парень пожал плечами.

— Ну, фонтаны тоже не настоящие, — сказал он. — Вода из них — рециркуляция грязной жижи. Но ты же видишь, как она блестит?

Он провёл рукой через струю, и капли на миг застыли в воздухе, образуя радугу. Виктор заметил, что это не магия — просто трюк с углом отражения света.

— Хочешь, чтобы кошка «пила»? Надо перепрограммировать сенсоры… — прокомментировал Виктор.

Он подключил проектор к своему «Кольцу Всезнания» — единственной высокотехнологичной вещи в Нищуре, которая выдаётся всем при рождении. Голограмма кошки ожила, но вместо воды начала «лакать» электрические разряды.

— Смотри-ка! — засмеялся парень, и в его голубых глазах загорелся огонь. — Теперь она питается молниями.

Кошка-голограмма вдруг прыгнула в фонтан, создав иллюзию взрыва брызг. Вода смешалась со светом, и над поверхностью на миг возник радужный кит.

— Во-о-от! Это же гениально! — парень был в восторге. — Ты как это сделал?

— Просто перенаправил энергию… — смущённо ответил Виктор. — Но это ненадолго.

Они заметили, что их тени на асфальте слились в абстрактный узор, напоминающий десятиконечную звезду.

— Глянь, это нам знак, — указал пальцем парень. — Теперь мы команда: Молния и… — Он осмотрел свой напоясный флакон с водой. — Океанчик.

— Океанчик? — фыркнул Виктор. — Серьёзно?

Павлин вскочил, делая театральный поклон.

— Павлин Неро, маг воды и мастер плохих шуток, — представился он. — А ты?

— Виктор Таранис, — пожал ему руку Виктор. — И… давай без «Океанчика».

Голограмма погасла, но из фонтана вынырнула настоящая кошка — худая, с выжженным узором на шерсти. Она начала тыкаться мордой в Павлина, требуя внимания.

— Видишь? Настоящая, — прошептал Павлин. — И она тоже хочет пить.

Он направил струю воды в ладоши, и кошка начала лакать. Виктор, глядя на это, впервые за день улыбнулся: «Удивительное совпадение».

***

Надышавшись свежим воздухом Нищура, Виктор и Павлин возвращались в школу, ведь до звонка осталась пара минут. Проходя мимо толпы вокруг рыжего, они решили остановиться и посмотреть, что же там такого интересного.
Он стоял на старом пне и демонстрировал толпе удивительное явление — дуализм. Виктор когда-то читал о таком: шанс рождения дуалиста в Фидеруме равен 0.1%

В руках рыжий вращал два шара: один из сжатого пламени, другой — из вращающейся земли. Толпа ахнула, когда он соединил их в гибридную сферу — лавовый ком, парящий над ладонью.

— Базовый дуализм, — с напускной скромностью заявил рыжий. — Огонь — это страсть, земля — дисциплина. А вместе…

Он бросил шар в воздух. Тот взорвался фейерверком, оставив на земле обугленный узор в виде девятиконечной звезды.

— Евгений, ты уже записался в Лигу Магических Дуэлей? — восхищённо спросила девчонка с розовыми волосами.

— Хах, конечно, — снисходительно ответил Евгений. — И там я покажу всем, что такое дуализм.

Его цепкий янтарный взгляд прошёлся по толпе и остановился на Павлине, поправляющем свою флягу.

— Эй, Аквамен! — крикнул он. — Покажешь фокус с лужами? Или твоя стихия — мыть полы?

Толпа засмеялась. Павлин сжал кулаки, но Виктор положил руку ему на плечо.

— Лучше лужи, чем поджигать школу, — сухо заметил Виктор. — Твой «фейерверк» пахнет горелой проводкой.

Он указал на дымящийся кабель под пнём — результат неконтролируемого удара лавы.

Евгений спрыгнул с пня, приближаясь. Его легионерский плащ потянулся к Виктору, как щупальце.

— А ты кто? Электрик? — насмешливо спросил он. — Видел, ты на уроке искры пускал. Давай, удиви нас настоящей магией.

Он щёлкнул пальцами — земля под ногами Виктора треснула, пытаясь сдвинуться. Но ограничивающая «метка» не позволяет вредить людям.

Виктор поправил очки.

— Я — Виктор Таранис, а твоя земля — как твои шутки. Поверхностная, — произнёс он. — Посмотри на трещины — они расходятся по спирали. Это признак дисбаланса: 70% грубой силы, 30% контроля. Ещё пара секунд — и ты сам рухнешь в яму.

Он указал на узор трещин, где под тонким слоем земли уже была видна пустота.

Толпа затихла. Евгений побледнел, но быстро взял себя в руки.

— Умник? — процедил он. — Настоящие маги не играют в учителей. Вот твоя «магия»…

Он бросил горсть пыли в воздух. Частицы сложились в карикатуру: Виктор, прикованный к столбу из проводов.

— Эй, пепельный клоун! Ты… — вскипел Павлин, уже приготовив флягу.

Виктор остановил его жестом.

— Провода держат мир, — тихо, но чётко произнёс он. — Сломаешь один — рухнет система. А ты… просто свеча, которую скоро задуют.

Из окна кабинета Городоведения раздался голос Гарадаева.

— Динами. Тень вашей гордыни заслоняет солнце. Исправьте это.

Его тень на стене выросла в гигантскую фигуру, которая рукой одёрнула Евгения.

— Ты ещё пожалеешь, что встал у меня на пути, Таранис, — прошептал Евгений, красный от ярости.

Он ушёл, намеренно наступив на осколки обугленного пня. Его плащ теперь казался не символом статуса, а попыткой спрятаться от окружающих.

Павлин подобрал обгоревший камень, подбросив его в воздух.

— Эх, и зачем он так? — вздохнул он. — Его звезда стала кривой.

— Зато теперь я знаю его слабость, — разглядывая трещины, сказал Виктор.

— Какая? — спросил Павлин.

— Он боится быть обычным, — ответил Виктор. — А я научу его этому.

***

Гарадаев привёл всех в Атриум Стихий. Казалось, этот зал находился в другом измерении, а не в разваливающейся школе: перед ними раскинулась большая округлая площадь под матовым стеклянным куполом, покрытая гладким камнем без единой трещины. Вокруг стояли высокие тёмные пьедесталы с символами каждой стихии, а в центре находился новенький голографический проектор. Всем было ясно одно: этот зал — жемчужина школы.

Григорий Галинович поднял руку, и тени от купола сложились в список имён. Его голос резонировал под сводами зала: «Судьба — это выбор, но сегодня сила выберет за вас. Касайтесь символов, и стихии откроют вашу суть».

Ученики начали поочерёдно подходить к пьедесталам. Многие лишь заставляли символы слабо мерцать. Девушка с серебряными глазами и шрамом в форме спирали на виске остановилась у пьедестала мыслей. Прикоснувшись, она замерла — плита на пьедестале приподнялась.

— Смотри, Вик, у нас в классе будет маг мыслей! — с возбуждением ткнул приятеля в бок Павлин.

— Да вижу я, Пав, — с нескрываемым неудовольствием сказал Виктор. — Редкая магия опасна, возьми хоть того же Евгения. Не доверяю я им.

Учитель мысли, мужчина в плаще цвета ночного неба с мерцающими точками-звёздами, улыбнулся:

— Редкий дар… нам повезло получить мага мыслей в этом потоке.

Девушка кивнула, коснувшись виска — шрам вспыхнул синим, и плита вернулась на место.

Евгений вышел, нарочито замедлив шаг, но в его глазах явно читалось презрение к этой девчонке, посмевшей привлечь к себе так много внимания. Он коснулся символа огня — пламя взорвалось пиротехническим вихрем. Не дожидаясь реакции, он схватил символ земли — пол под ним поднялся, образуя трон из камня.

— Дуалист? — произнёс краснолицый великан, учитель огня. — В мои годы таких сжигали на кострах…

— Но сейчас он здесь, — возразила одна из фанаток Евгения. — И он сильнее любого из ваших учеников!

— Огонь и камень… — задумчиво проговорил низенький мужчина с руками, покрытыми камнем, учитель земли. — Интересно, что останется от тебя, когда они столкнутся?

Евгений, игнорируя их, создал гибрид — лавовую розу, которая кристаллизировалась в руке. Толпа ахнула. Кто-то прошептал: «Он как принц из голограмм!»

Когда он ушёл, та фанатка незаметно погасила тлеющие искры на его мантии.

— Блеск без глубины, — сухо констатировал Гарадаев. — Но Агора любит яркие игрушки. Следующий!

Павлин подошёл к пьедесталу воды. Символ — капля с волнами внутри. Он положил ладонь, но вместо ожидаемого фонтана вода начала сочиться из трещин в полу, обвивая его ноги, как змеи.

— Ты не повелеваешь водой… ты с ней общаешься!? — воскликнула учительница воды, женщина с лицом, покрытым татуировками-волнами.

Павлин, играя, подял руку — струи взмыли вверх, формируя фигуру дельфина, который нырнул в невидимое море. Капли упали на зрителей, оставляя ощущение прохлады.

— Ха! — с ухмылкой сказала учительница воды. — Без дисциплины, зато с душой. Добро пожаловать в школу Воды, сорвиголова.

— Галстук с утками и вода, как банально, — сухо бросил Евгений.

— Заткнись, — прошептал Виктор. Он был рад за друга, даже несмотря на то, что уже видел его магию.

Настал черёд Виктора. Уже подходя к пьедесталу электричества он знал, что что-то произойдёт — он всегда отличался нестабильностью своей силы.

Его ладонь едва коснулась символа молнии в шестерёнке — раздался гул, как от трансформатора.

В зале неожиданно погас свет, голограмма Земли в центре зала замерцала, а метки учеников на миг вспыхнули алым, будто они применяли магию во зло друг другу.

Из пьедестала вырвалась молния, но не синяя, а чёрная, с фиолетовыми краями. Она ударила в купол, оставив узор трещин в форме паутины.

— Стоп! — воскликнул седой мужчина с прибором вместо левого глаза, учитель электричества. — Ты… что это было?

Он воздел руки и через мгновение яркий свет снова залил Атриум, явив всем ошеломлённые взгляды, устремлённые на Виктора.

Виктор, имитируя растерянность, быстро сжал кулак — молния погасла. Очки сползли с его носа, и на секунду все увидели его глаза — зрачки сверкали, как сжатые молнии.

— Неловко вышло… — притворно сказал Виктор. — Я, кажется, перестарался.

Учитель электричества схватил его за запястье и прошептал так, чтобы другие не услышали:

— Это не «перестарался». Это… неконтролируемо. Приходи после уроков.

Виктор ничего не ответил и быстро прошёл к другим ученикам, закончившим определение магии. Евгений смерил его презрительным взглядом.

— Не знаю, что это было, но было круто, Вик! — воскликнул Павлин. — Не думал, что маги молний так могут!

— В том то и дело, что не могут… — загадочно произнёс Виктор. — Это лично моя особенность… И проклятие.

Оставшаяся часть церемонии прошла в перешёптывании между учениками: все обсуждали странный инцидент с Виктором.

— Ты видел, наши метки горели алым! — спросил кто-то.

— Я видел глаза того парня — в них бушевала буря! — ответил другой.

— Посмотрите на потолок! — добавил третий.

Виктор съёжился в надежде, что вскоре все про него забудут. К концу церемонии так и произошло — Гарадаев объявил перемену и настоятельно предложил всем сходить в столовую.

Хотите поддержать автора? Поставьте лайк книге на АТ

Показать полностью
Вопрос из ленты «Эксперты»

Помогите, пожалуйста, найти книгу (современная русская фантастика)

Случайно наткнулся на неё на фантлабе, заинтересовала, но сохранить забыл. Сейчас не могу найти. Это современная русская фантастика, скорее всего даже боевик, описание было примерно такое: Россия проиграла (возможно) в третьей мировой войне, её оккупировали силы (возможно) ООН и НАТО, но находятся повстанцы и очаги сопротивления, которые хотят дать отпор противнику. Возможно, сеттинг что-то вроде постапокалипсиса. В общем суть в том, что наши бравые ребята не хотят сдаваться и пытаются вернуть свою страну себе. Я так долго её искал, что уже начинает казаться, что это описание сюжетов нескольких книг, которое само таким образом сложилось в голове. Пишите свои любые предположения.

4

Осколок миров. Глава 3

Цена бессмертия.

Коротко рявкнув, белоснежная рысь взвилась в воздух, прямо с места, прыгнув в мою сторону. Ее тело странно замерцало в полете, частично растворяясь и исчезая с глаз, а пасть с обнаженными клыками была нацелена мне в горло.

Лишь каким-то чудом я увернулся, развернувшись и бросив тело вправо. А туша хищника едва прошелестела по плечу, ударив кончиком пушистого хвоста по лицу. Отскочив в сторону, я выхватил наган и судорожно взвел курок. С тихим щелчком провернулся барабан, и вслед за ним негромко щёлкнул боёк.

— Бля! Бля, Бля! — с каждым возгласом я вновь взводил курок и пытался выстрелить в приземлившегося хищника. Но, похоже, недолгое пребывание в воде привело мои патроны в негодность…

Метнул в оскаленную морду тяжёлый револьвер и левой рукой выдернул из ножен саблю. Полуневидимая тварь, мерцающая и порой исчезающая наполовину, тихо рявкнула, отбив передней лапой брошенный револьвер. Ее глаза, такие странные, с чуждым для рыси бирюзовым цветом, оценивали меня с каким-то человеческим разумом.

Недолго. Бьющий в стороны пушистый хвост замер. Подобравшись, тварь вновь взвилась в прыжке. Готовый к этому, я держал клинок обратным хватом и не сводил с твари глаз. Едва тварь зависла в воздухе, я, пригнувшись, рванул в сторону и наотмашь рубанул снизу вверх. Удар провалился странным образом сквозь исчезнувшую тварь, но, завершив удар, я перехватил рукоять правой ладонью. Резко выпрямив ноги, я рванул тело в сторону опускающейся твари и нанес рубящий удар сверху. И он оказался более удачен — задняя часть кошки проявилась в момент удара, и ярко-алый рубец пробороздил левый бок твари.

Утробно взревев, монстр мгновенно развернулся. Пробороздив когтями землю, тварь прыгнула, целясь мне в горло. Но в неверном свете рассвета время словно задержало свой бег, и я успел шагнуть влево, уворачиваясь и вновь пытаясь ударить, в этот раз снизу вверх.

Мой удар, направленный в мягкое подбрюшье, увы, не достиг цели. Рысь, казалось, предвидела его. Она расплылась в воздухе, как дым, пропуская сталь сквозь себя. Я чуть не потерял равновесие от провала в пустоту.

В тот же миг она материализовалась за моей спиной. Она обманула. Зацепившись когтями за березу, тварь извернулась, успев зацепить меня. Я почувствовал ледяное дуновение и жгучую боль в правом плече. Ее когти вспороли кожу и мышцы, как нож мокрую бумагу. Вскрикнув от неожиданности и боли, я инстинктивно бросился вперед, кувырком откатываясь от места удара. Кровь тут же пропитала рукав рубахи, горячая и липкая.

Рысь стояла в пяти шагах, низко припав к земле. Алый рубец на боку зиял, но, казалось, лишь подстегнул ее ярость. Глаза горели холодным безумием. Она снова собралась прыгнуть. Ее мускулы напряглись под белоснежной шкурой, начавшей вновь терять четкость.

«Невидимая… Значит, слепая?» — мелькнула отчаянная мысль. Я вспомнил «Человека-невидимку» Уэллса и полемику ученых мужей по поводу того, что совершенно невидимое существо должно быть слепым.

Боль в плече пронзила мозг, но яростный адреналин перекрывал ее. Я не стал ждать прыжка, перехватил клинок обеими руками. С диким хриплым воплем, больше похожим на рык самого зверя, я сам бросился на нее, не рубя, а тыча саблей вперед, словно штыком. Вспомнились японские атаки в Уссурийской тайге: стремительные, прямые, смертельные.

Это был чистый инстинкт и отчаяние, помноженное на выучку. Я не целился, вложив в удар всю оставшуюся силу, всю ярость, весь страх, направляя острие туда, где мгновение назад видел ее грудь.

Сталь встретила сопротивление вспарываемой плоти. Раздался глухой мокрый звук, и дикий, нечеловеческий вопль боли разорвал утреннюю тишину. Рысь проявилась полностью, отчаянно дернувшись назад. Сабля, глубоко вошедшая под переднюю лапу в область груди, с хрустом вырвалась из моих рук, оставшись торчать в ее теле.

Рысь зашаталась, зашлась кровавой пеной из пасти. Попыталась сделать шаг ко мне, но передняя лапа подкосилась, и кошка издала жалобный хриплый вой.

Я стоял, согнувшись и тяжело дыша, опустив левую руку на колено. Кровь стекала по раненому плечу, капая на землю. Правая рука висела плетью, горя дергающей болью.

Рысь попыталась сделать еще один неуверенный шаг, потом другой. Каждое движение давалось ей с неимоверным трудом. Ее звериные глаза были наполнены невыносимой болью, от которой даже увлажнились слезой. Закачавшись, она остановилась и завалилась на бок. И больше не рычала, лишь кровавые пузыри лопались в оскаленной пасти.

Мощные лапы судорожно дернулись раз, другой, потом замерли. Только хвост еще бил по земле в предсмертной агонии, а затем и он затих. Глаза еще смотрели на меня в немой ярости, и в момент, когда они окончательно погасли, мельтешение на периферии моего зрения вспыхнуло ярчайшей вспышкой, сложившись в короткую фразу на латыни:

Initiatio completa. Bene venias ad immortalitatem.

Тряхнул головой, отгоняя странное наваждение. И, к моему облегчению, горящая фраза растворилась, забрав с собой и мельтешение на периферии зрения.

Боль жгла плечо, голова гудела, а воспаленный разум раз за разом переводил латинскую фразу на русский: «Инициация завершена. Добро пожаловать в бессмертье». Слова, хоть по отдельности и понятные, но вместе складывались в какую-то странную белиберду. Да и откуда они взялись? Что за провидение вмешивается в мою жизнь? Но ответов у меня по-прежнему не находилось. Оставалось лишь плыть по течению, стараясь выжить.

Сквозь туман боли и шока пробилась горькая усмешка. Хорошее начало для бессмертного — истекать кровью незнамо где с изодранной рукой после драки с кошкой размером с овчарку. А может, я и вовсе просто в доме призрения лежу связанный в смирительной рубашке и вижу неведомые сны…

— Добро пожаловать в ад, Петр Николаевич, — прохрипел я себе под нос, сплевывая комок грязи и крови. Бессмертие подождет. Сейчас нужно хотя бы в первом приближении обработать рану и постараться не сдохнуть.

Я стоял, прислонившись к березе, и дрожь била меня не только от боли и потери крови, но и от дикого напряжения, еще не отпустившего мышцы. Взгляд упал на саблю, торчавшую из груди белого зверя. Клинок, тускло поблескивавший в утреннем свете был покрыт алой пеной.

— Люблю тебя, булатный мой кинжал... — вырвалось почти беззвучно. Голос предательски дрогнул. Я сглотнул ком в горле, чувствуя, как-то ли от соленой влаги, то ли от пота, то ли от слез щиплет разодранную щеку.

— Товарищ светлый и холодный… — продолжил уже громче с каким-то ожесточением, глядя на оружие, ставшее в этом проклятом месте единственным верным другом. Боль в плече пульсировала в такт ударам сердца. — Да, я не изменюсь и буду тверд душой… Как ты, как ты, мой друг железный…

Эти слова, заученные когда-то еще в гимназии, звучали теперь уже не риторикой, а клятвой. Клятвой себе и этому миру, только что показавшему свои клыки. Я выжил и убил. И снова убью, если придется. Иначе ждет бесславная гибель.

Шагнул к мертвой рыси и, тяжело дыша, уперся коленом в еще теплую тушу. Пошатав, рванул за рукоятку. Сталь вышла с противным хлюпающим звуком. Кровь на клинке пахла медью и чем-то горьким, напомнившим запах полыни.

Огляделся, опасаясь встретить еще одну тварь. Но помнится, что привычные мне рыси не охотятся стаями. Да и будь у погибшего зверя компаньон, он бы уже напал. Револьвер валялся метрах в пяти. Приблизившись, подобрал этот тяжелый и бесполезный кусок железа. Сунул в кобуру. Саблю тщательно вытер о траву и вложил в ножны. И левой рукой далось это с изрядным трудом.

Костер пылал, пожирая хворост. Сквозь дергающую боль наметил себе первоочередные задачи: перевязка, вода, топливо для костра, еда. Приоритеты наметились в воспаленном мозгу сквозь ноющий туман боли. Берёзовый сок — это пока единственная влага, доступная мне, не считая мутного соленого озера, до которого не факт, что я смогу добраться, не отдав концы.

Снял окровавленную рубаху. Рана зияла двумя глубокими параллельными бороздами от ключицы почти до бицепса. Края рваные, и если не прижечь или хотя бы не промыть, то подохну от лихорадки. Хотя, помнится, наш ротный эскулап не очень положительно относился к прижиганию ран. Мол, мало того, что нужно будет залечивать саму рану, так еще и ожог лечить придется. Так что, пожалуй, обойдусь промыванием. Добрел до березы, на которой сохло бельё, и нашел пару не сильно ношеных кальсон. Пальцами и зубами порвал солоноватую ткань на длинные полосы, одну из штанин разорвал пополам и скатал пару валиков.

Дрожа от слабости и холода, помочился на один из валиков и, стиснув зубы до хруста, промыл рану, выжимая дурно пахнущую тряпку. И пару секунд отдышавшись, прижал второй валик к ране и туго примотал его импровизированными бинтами.

Доплелся до дерева с подвешенной флягой. За ночь набралось больше двух третей мутноватой жидкости. Выпил залпом, не почувствовав сладости, а лишь только жгучую сухость в горле. Снова подставил флягу под сочащийся сок. Целая рука чуть дрожала, мешая аккуратно поправить берестяной желобок.

— Драная кошка, даже позавтракать не дала, — буркнул я и бросил взгляд на рысь. С одной рукой из меня тот еще охотник, хоть и с силками, которые еще надо соорудить. Так что придется есть эту странную тварь, способную растворяться в воздухе.

Но пока, раздобыв в бауле стальную вилку, я подобрал выроненную консервную банку, которую с интересом облюбовали местные насекомые. Смахнул их и, превозмогая слабость, принялся есть.

Свинина оказалась изрядно переперченной, словно во время готовки раза этак в три переборщили со специями. Но разносолов мне тут всё равно не предоставят, так что выбирать не приходится.

Раз за разом посматривал на мертвую тварь и всё больше убеждался в том, что скорее всего, я не в южном полушарии, а действительно каким-то чудесным образом провалился во времени или же в иной мир.

И раз здесь вполне привычные мне березы, то склоняюсь я всё же к первому варианту. Да и рысь меня хотела, наверное, сожрать, а не просто убить. Так что справедливо будет и мне её отведать. Все равно с одной рукой из меня охотник выйдет незавидный.

Практически с отвращением затолкал последний кусок в рот и отложил уже пустую банку, которую можно будет в будущем использовать вместо котелка.

Взглянул на перебинтованное плечо, где через неровно порванные полосы начали проступать кровавые пятна.

Хорошо бы оттащить эту падаль подальше. Но лишнее напряжение для раны будет совсем лишним. Поэтому придется мне разделывать тушу прямо здесь. А вот бивак действительно придется переместить до того, как рысь начнет вонять.

Соорудил из рубахи какое-то подобие подвеса для раненой руки и уложил её в этом импровизированном ложе. После чего решил приступить к разделке.

Пнул тушу сапогом. Тяжелая, не менее пяти пудов. Правая рука мне не помощник, так что действовать придется только левой рукой да ногами. Благо, рысь в последнем рывке вытянула в бок задние лапы, и не пришлось мучиться, высвобождая мой будущий окорок.

Нашел крепкий разлапистый сук и, подрубив его, обломал.

Одну ветку упер одним концом в землю, а вторую в заднюю лапу, создав подобие распорки. Уселся на землю рядом с меховым боком и, примерившись, левой рукой взрезал шкуру там, где должен находиться тазобедренный сустав.

Лезвием кинжала начал резать связки и сухожилия вокруг суставной головки, оттягивая лапу распоркой. Резал долго, кропотливо, чувствуя, как дрожит рука от напряжения. Сухожилия были крепкими как канаты. Насел посильнее, раздался неприятный хруст. Еще рывок, и лапа отделилась.

Немного передохнул и накидал в костер побольше дров. Если собираюсь жарить мясо, то все же лучше это делать на углях. Подтянул отрубленную лапу, прижал её коленом к земле и, надрезав шкуру, пальцами содрал её с окорока. Пальцы левой руки немели от усталости с непривычки. Наскоро отер о траву и начал резать мясо вдоль кости тонкими полосами. Работа шла мучительно медленно. Отрезанные ломти я складывал на отломанный кусок бересты.

Голова закружилась резко, как от удара, перед глазами поплыли зеленые пятна. Я откинулся назад, судорожно глотая воздух, правое плечо пылало, бинт был мокрым и теплым. Кровь… Опять…

Рубаха прилипла к спине от пота и усилий. Я с трудом дотянулся до фляги с березовым соком. Сделал несколько глотков. Сладость почти не чувствовалась, только влага. Посмотрел на тушу рыси. Гора работы. А сил… Не было их. Хватит. Мысль прозвучала в усталой голове ясно и холодно. Геройствовать — значит умереть. Одной лапы хватит. Остальное воронам… Или тем, кто крупнее.

Бросил взгляд на шкуру. Красивая, белая. Нет. Не сейчас. Снять ее аккуратно, одной левой? Нереально. А возня только привлечет падальщиков запахом свежей крови и открытого мяса.

Я подкинул в костер еще веток, раздувая пламя до яростного потрескивающего костра. Жар должен был отпугнуть мелких тварей и начать консервировать добычу. Полоски мяса на прутиках начали съеживаться, покрываясь корочкой. Я сидел, прижавшись спиной к березе, зажав перевязанное плечо здоровой рукой, и смотрел, как дым от костра смешивается с дымком от сохнущего мяса. В животе урчало, словно совсем недавно я не оприходовал добрый фунт тушёнки.

Полукопченые и полуподжареные полоски одна за другой перекочевали в консервную банку. Заполнил её до краёв. При должной экономии хватит на пару дней. Да и еще одну банку тушёнки оставлю как неприкосновенный запас.

Солнце уже вновь клонилось к закату. Выпив немного живительного сока, я решил устраиваться на боковую, ибо завтра по утру, желательно ещё до рассвета, нужно сходить проведать, что там свет отражает. Может, действительно найдутся люди. С трудом волоча тушу, я на всякий случай оттащил ее метров на десять.

Сон накатил внезапно, как благословенное забвение, и на несколько часов унёс меня прочь от кошмара наяву. Жгучая, нудная боль в плече, терзавшая каждый нерв, наконец-то отступила, уступив место тяжёлому бездонному мраку, в котором не было ни льда, ни крови, ни призрачных хищников.

Сознание тонуло в вязкой тёплой пустоте, где не было места ни времени, ни страху. Полная и безоговорочная сдача всего моего существа на милость истончённых нервов и измождённой плоти. Но даже в этом забытье меня не отпускало чувство опасности. Где-то на самом дне тлела крошечная искра бдительности. Она не давала уснуть накрепко, заставляя прислушиваться к шорохам незнакомого мира. Это был сон зверя, загнанного в угол. Короткая передышка, купленная ценой постоянной готовности к бою.

И в этой тревожной дремоте ко мне вернулись тени. Не белая рысь с синими глазами, нет. Более давние призраки. Снова гремели залпы под Мукденом, и я, молодой и испуганный, вяз сапогами в грязи, залпом стреляя в набегающую волну соломенных шлемов.

Невольно дёрнулся во сне, уворачиваясь от призрачного японского штыка, от чего грубо потревожил раненое плечо. Резкий удар боли, стремительный и точный, пронзил забытьё и вышвырнул меня в реальность. Я проснулся с тихим, сорвавшимся вполголоса вскриком, который умер, едва успев родиться, задохнувшись в сжатых челюстях.

В первые секунды не было ничего, кроме слепого животного ужаса и огненного шара в плече. Сознание, оторванное от кошмаров прошлого, ещё не нашло опоры в кошмаре настоящего. Я просто лежал, затаив дыхание, чувствуя, как бешено стучит сердце, готовое вырваться из груди.

Потом зрение прояснилось. Я уставился в небо над головой. Холодное, бездонное, цвета промытого пепла. Звёзды уже поблёкли, их острые иглы потускнели. Воздух повис в зыбкой предрассветной тишине, густой и звенящей. Судя по пепельному свету, медленно разливающемуся на востоке, до рассвета оставались считанные минуты.

Осторожно поднялся, сквозь зубы шипя от пронзительной боли, которая тут же вцепилась в плечо стальными когтями. Немного переждав, когда боль немного успокоится, я подобрал флягу. Она успела наполниться больше, чем на четыре пятых. Фляга была тяжёлой, прохладной, полной живительной влаги. Пальцы, ещё одеревеневшие от утреннего холода, с трудом завинтили пробку. С коротким вздохом, в котором смешались усталость и удовлетворение, я забросил её в баул, где уже покоились все мои нехитрые пожитки и скудный запас приготовленного вчера мяса.

Вглядываясь в западную даль, я замер в ожидании восхода. И едва солнце полностью показалось из-за горизонта, вдали, почти у кромки неба, вспыхнул алый отблеск, яркий и зовущий, словно сигнальный огонь. Стиснув зубы, я решительно двинулся в путь, навстречу этому загадочному сиянию.

Продвигаясь сквозь сухое, поскрипывающее под сапогами разнотравье степи, я не мог отогнать навязчивую мысль, терзавшую сознание. Что, чёрт возьми, вообще произошло? Логика подсказывала: будь подобные переносы сколь-нибудь частым явлением, по миру давно гуляли бы самые невероятные слухи. Но нет, имелись лишь бредовые истории да байки.

На ум приходили разве что «Путешествие Гулливера» Свифта, да не менее фантастические истории ровесника Христа Лукиана Самосатского. Ирония судьбы... Теперь мне самому выпало стать персонажем подобной нелепой саги. Вот только, в отличие от читателей, листающих книгу у камина, смеха в моей ситуации не было никакого.

Незаметно для себя я поднялся на пологий холм, и взору моему открылось поистине захватывающее диво. В полуверсте от меня, посреди безмолвной степи чернела громада паровоза. Вернее, то, что от него осталось. Чудовищно изувеченная махина застыла в неестественной позе, словно сраженный в бою железный великан. Из ее распоротой топки, подобно сломанным рёбрам, торчали во все стороны почерневшие искорёженные трубы, создавая впечатление чудовищного металлического существа, застывшего в предсмертной агонии.

P.s. С другими моими произведениями можно ознакомится вот здесь

https://author.today/u/kutris

Показать полностью
3

Осколки миров. Глава 2

Незнамо где.

Из последних сил я рванул вверх, вырывая с нитяным мясом лямку баула из объятий спасательного жилета.

Неожиданно над головой возникло сияние, словно при вспышке фотоаппарата. Да настолько яркое, что как будто подожгли сразу не менее фунта магния.

Свет рассеял темноту и как будто окружил меня всего. В голове всплыли дурацкие сейчас мысли: «Не очень то это похоже на райские врата.»

И одновременно с непроизвольным вдохом, что наполнил лёгкие обжигающей влагой, в ноги что-то ударило, и с неимоверной скоростью меня понесло вверх.

Нахлебавшийся и почти ослепший от яркого света, я ударился грудью обо что-то твёрдое. Неужели какой-то обломок или даже шлюпка?

Вынырнув, я почти нос к носу столкнулся со своим недавним соседом. Только в отличие от меня, он был, без сомнения, мёртв, так как, схватившись за него, моя левая ладонь погрузилась в обнажённый мозг. Неведомым образом верхушка его черепа, словно саблей, была срезана.

Откашливаясь и моргая, я судорожно оттолкнулся от трупа и зашарил руками вокруг, пытаясь нащупать спасительную твердь плавающих обломков. Но неожиданно под руками нащупал переплетённые стебли травы и комья земли. Что за чертовщина? Я же в океане! Откуда здесь, к черту, земля? Это только у французского мечтателя герои чудесным способом спасались то на воздушном шаре, то на подводном корабле.

Проморгавшись, я увидел, что мне и правда не померещилось, и я действительно упираюсь руками и ногами в покатый, уходящий практически под прямым углом береговой срез. Да и освещено всё было ярким полуденным солнцем, от которого неимоверно слезились и болели глаза.

Оглядевшись, я с не меньшим удивлением обнаружил, что нахожусь посреди круглого озера, наполненного холодной и солёной водой. Да и до противоположного берега можно было доплыть всего за пару гребков. А разбежавшись хорошенько, можно и вовсе перепрыгнуть с берега на берег.

Когда окончательно отдышался, я подтянулся на руках и, помогая себе ногами, взобрался на неожиданно появившийся спасительный берег.

Помотав головой, я зажмурился, пытаясь избавиться от странного мельтешения на гране видимости. И вроде даже зрение прояснилось, но всего на пару мгновений. А странное мельтешение перед глазами вернулось вновь.

Дрожа, я непослушными руками принялся раздеваться. Сейчас самое главное — поскорее просохнуть, а разбираться, что за чертовщина вокруг твориться, можно и попозже.

Скинув в кучу всё, вплоть до исподнего, я принялся с остервенением приседать и отжиматься, чтобы поскорее обсохнуть и согреться. Да и яркое солнце вместе с прохладным ветерком внесли свое благотворное влияние. Как только немного согрелся, то с опаской подобрался к осыпающемуся берегу. Солёное озеро с каждым мгновением всё больше и больше размывало почву и становилось всё мутнее и далеко не прозрачней.

Но привлекло меня не странное озеро, а мой баул, который мирно плавал на ровной глади в окружении мелкого мусора, медленно прибиваясь к левому берегу. Быстро обошёл небольшое озерцо и, опасаясь вновь окунуться в ледяную воду, я осторожно ухватил баул за скользкий бок. Поднатужившись, с трудом вытащил на берег тяжеленный из-за напитавшей его воды баул.

— Надо бы и «джентльмена» выудить, — еле слышно прошептал я, озираясь вокруг в поисках подходящей палки. Не знаю, куда меня занесло, но в любом случае это будет не лишним. Только вот поблизости от берега царила лишь девственно пустынная степь, даже кустарник не рос. Зато вдалеке я заметил небольшую берёзовую рощицу.

Дотащив свою скользкую от воды ношу до кучи сваленной одежды, я принялся неторопливо раскладывать содержимое баула для просушки.

Перед этим выудил из кармана пальто наган и, разобрав, оставил сушиться на откинутом клапане баула. Нашел в бауле и положил рядом маленькую бутылочку с оружейным маслом, чтобы потом смазать. Хорошо бы перед этим детали пресной водой промыть, чтобы соль смыть с железа. Да и самому помыться не помешает, а то соль уже начинает припекать ссадины и мелкие раны.

Разложил на траве для просушки весь свой скарб из баула, не позабыв вынуть и протереть пучком травы свой короткий клинок.

— Нужно ручей найти какой, — пробормотал я, облизав пересохшие губы. И вновь принялся оглядываться.

Приглядевшись к роще, я прикинул, что до неё не более вёрсты. И если воды не найду, то хотя бы берёзового сока добуду. Судя по молодой траве, кажется, в этом странном месте весна. А если предположить, что я чудесным образом очутился в южном полушарии, то тогда тут в разгаре осень.

Надев не до конца просохшие исподнее, я вновь вздрогнул от холода. После чего намотал портянки и натянул влажные сапоги. Решил пока пройтись до рощи полураздетым. А пока я доберусь до рощицы, остальная одежда немного просохнет.

Прихватив с собой клинок японский и пустую стеклянную флягу на полштофа (прим автора: 1 штоф = 1,2299 литра), я побрёл в сторону отдалённого березняка.

По пути высматривал вокруг любые признаки жилья, но ничего, кроме девственной природы, к сожалению, не увидел.

Добравшись до березняка, с воодушевлением и радостью обнаружил, что почки на деревьях хоть и набухли, но в листья ещё не обратились.

Как только нашел дерево покрупнее, содрал с него кусок бересты чуть выше земли. Затем тремя ударами японского кинжала прорубил насечку глубиной в пару дюймов. Всё из той же бересты соорудил небольшой желобок и пристроил его в насечку. А уже край берестяного желобка направил в горловину фляги. По желобку потекла слабенькая струйка мутной жидкости. Надеюсь, часа за два наберется живительной влаги по самое горлышко. При помощи всё того же клинка подрубил молодое деревце в пять футов длиной, чтобы как раз хватило для вылавливания плавающего трупа.

Да и позже можно будет попробовать соорудить какие-нибудь силки, так как пока я шёл сюда, частенько какое-то шуршание да писк в траве слышал. И если не зайца, то какого-нибудь суслика я точно добуду. А то моих двух банок консервированной свинины хватит в лучшем случае на три-четыре дня.

Оставив флягу наполняться, я отправился назад к солёному озеру, размышляя о том, как бы сподручней смастерить короткий кручёный жгут для силков. Как раз небольшая катушка хлопковой нити с иголкой в моём несессере должна была сохраниться.

Неторопливо добрался до оставленных пожитков, которые уже успели покрыться тонким белёсым налётом выступившей соли. Первым делом я вытряхнул из кисета катушку ниток и две английские булавки.

Затем при помощи импровизированной жерди подтащил к берегу тяжёлое тело и, ухватившись за спасательный жилет, вытянул его на берег.

Не хотелось, конечно, заниматься мародёрством, но трупу вещи уже не пригодятся. Да и не в том я положении, чтобы пренебрегать лишним скарбом.

Снял с мертвеца жилет и откинул его к сохнувшим вещам. Пошарил в карманах и кроме уже знакомой зажигалки, которая ожидаемо отказалась загораться, хотя искру высекала очень обильную, нашёл золотой портсигар, заполненный сигарами, и бумажник, набитый деньгами.

С некоторым трудом снял тяжёлое от воды пальто и продолжил обшаривать карманы. В одном из карманов смокинга нашёлся небольшой раскрывающийся медальон на цепочке, скрывающий внутри две фотокарточки. На одной была запечатлена красивая молодая женщина в вечернем платье, а на второй — двое детей, мальчик и девочка.

Больше ничего не обнаружив, повесил ему на шею медальон и обмотал ладони второй парой портянок. После чего принялся давешней жердью рыхлить землю, чтобы выкопать какое-то подобие могилы.

В такт ударам неказистой мотыги раздавался мой хриплый от усталости голос. Не то молитва, не то погребальная песнь:

Прости, незнакомец. Не ведаю, кто ты,

Но судьба нас свела на краю земли.

Не дам тебе сгинуть без имени, без чести,

Пускай хоть могилка твоя будет в тени берёз.

Жена, дети… где они? Что им скажут?

Что отец их погиб в пучине вод,

И похоронен под чуждым небом…

Часа за три мой скорбный труд был завершен, и, затащив в яму уже начавшее коченеть тело, я сноровисто закидал свежую могилу землёй, а в основании воткнул изрядно размочаленный шест.

Чуток передохнув, я собрал весь свой скарб, решив обустраиваться возле берёзовой рощицы. Тем более другого источника живительной влаги я пока не обнаружил. И было бы глупо разбивать лагерь в ином месте.

Прощупал ещё влажную одежду и с сожалением принялся засовывать полусырую одежду в не менее сырой баул, а сверху приторочил оба спасательных жилета и пальто мертвеца.

Единственно, что опоясался ремнём, нацепив с правой стороны кобуру от нагана, а слева навесил кинжал. Протерев ветошью детали и смазав, я собрал наган, засунув его в кобуру. Завтра разложу патроны на солнышке, вдруг порох отсырел.

Добравшись до березовой рощи, остановился у оставленной фляги, куда уже успело накапать прозрачной жидкости и которой хватило бы на несколько хороших глотков.

Подцепив на палец небольшую каплю, что собралась на берестяном жёлобе, я с нетерпением слизнул. На вкус жидкость ничем не отличалась от неоднократно распитого мной берёзового сока. Разве что немного солоновато, но это можно списать на то, что соль покрывала всё моё тело тонким налётом, от чего ссадины неимоверно чесались и зудели.

Поднял флягу и ополовинил её содержимое. Покатав напоследок сладковатую жидкость во рту, я удовлетворённо хмыкнул и проглотил живительную влагу. Затем в несколько глотков выпил всё содержимое фляги до последней капли.

Аккуратно разложил на кусках бересты с десяток влажных спичек и размоченный черкаш, оставшийся от коробка, придавив их для надёжности несколькими хворостинками. К ним же присовокупил свои папиросы и сигары «джентльмена».

Вновь тыльной стороной ладони попытался протереть глаза, так как странное мельтешение на периферии взгляда всё ещё не прекратилось и, как казалось, становилось всё назойливее.

— Вот так, наверное, и сходят с ума, — невесело я усмехнулся. Будет совсем грустно очнуться в доме умалишённых.

Аккуратно пристроил флягу под берёзу. Снова распотрошил баул, развесив сохнуть одежду на ветках. Прошёлся по роще, собрав валежник, так как солнце уже почти добралось до горизонта. И ночевать мне, похоже, придётся под открытым небом. А костёр мало того, что согреет, так может и людей привлечёт.

Чёрт побери, где же я оказался? Почему не погиб в морской пучине? Это что, ад или чистилище?

— Для рая тут всё же не хватает ключника, — усмехнувшись, огласил я хриплым шёпотом пустую рощу.

Эти мысли о месте моего попадания, которые я отгонял от себя всё то время с момента моего чудесного спасения, вновь на меня обрушились. Но, так и не найдя на свои вопросы ответов, я простоял в прострации не менее десяти минут.

Сплюнув и зло выругавшись, я отвесил сам себе пощёчину и вновь принялся за сбор хвороста. Собрал пару приличных охапок, но спички пока ещё не высохли как следует. Поэтому рисковать ими еще не стоило.

Чтобы отвлечься, я размотал катушку ниток и, гоняя в голове невесёлые мысли, принялся плести тонкую косичку.

Закончил плести тонкую верёвочку длиной в пару аршин. Как раз хватит на сооружение простенького капкана. Благо подходящих деревьев предостаточно.

В очередной раз проверил сохнущие спички и выбрал одну из них, что показалась наименее влажной. Убедившись, что шершавая полоска картона также уже почти сухая, я склонился перед небольшим костерком, заранее мной подготовленным.

Аккуратно чиркнул спичкой, и с тихим треском на ней вспыхнул слабый огонёк, который едва не погас от неожиданного порыва ветра.

Сунув едва зародившееся пламя в берестяную кучку, я принялся аккуратно подкладывать в начавший весело трещать костерок собранный накануне хворост.

Накинул на плечи почти высохшее пальто и в первом приближении соорудил какое-то подобие шалаша. В животе утробно заурчало. Но здраво рассудил, что лучше поесть с утра.

— Завтрак съешь сам, обед раздели с другом, а ужин отдай врагу, — негромко произнёс я себе под нос.

— Буду считать, что ужином я уже поделился. Так что стоит дождаться утра.

Снова выпил весь скопившийся сок и, сделав ещё несколько насечек на берёзе, отправился спать.

Закинув ещё хвороста и накрывшись немного влажным пальто, снятым с трупа, попытался уснуть. Но сон так и не шёл, и, проворочавшись ещё около получаса, я вылез из шалаша. Уложив на землю спасательные жилеты, устроился на них и принялся вглядываться в незнакомые звезды.

Меня, конечно, могло каким-то чудом забросить в южное полушарие, что объяснило бы неведомый облик неба. Но вот луна и в южных широтах выглядела бы неизменно. Что не скажешь о незнакомом синеватом серпе, что показался из-за горизонта и который совершенно не был похож на привычный мне облик луны. Да и березы явно намекали на весну.

До рези в глазах я вглядывался в туманный полумесяц, на котором четко проглядывали синие и зеленые проплешины. Как будто в небо закинули глобус неведомой планеты. И меня пронзила дикая мысль: то ли я попал в далекое прошлое, когда луна была другой, или же, наоборот, в будущее, когда колонисты с Земли изменили её до неузнаваемости. Ну и самый невероятный вариант: я оказался совсем в другом мире.

Пялясь в ночное небо, я приметил, что как минимум с десяток звёзд не движутся совместно со своими товарками, а как будто потихоньку меняют своё положение. Может, это, конечно, какие-нибудь планеты, да вот только в прошлом у меня никогда не удавалось увидеть сразу несколько небесных спутников Земли. Так что я всё больше и больше склонялся к своей третьей версии.

Перебравшись под защиту шалаша, я незаметно для себя уснул, провалившись в неглубокий и тревожный сон.

Проснулся замерзший под самое утро, как только начал алеть восток. Закинул остатки хвороста в практически потухший костерок.

И пока я чуть согрелся утренней гимнастикой, разгоняя кровь, на западе на мгновение вспыхнуло пламя. Не успел я испугаться, как осознал, что это всего лишь солнце отразилось от какого-то стекла или полированного железа во многих километрах отсюда.

Поискал глазами какую-нибудь ветку, а когда нашел подходящий сук, то с силой воткнул в землю, направив другой конец в ту сторону, куда стоит наведаться и проверить, что именно так задорно блестит. Может, удастся выйти к людям.

Попутно собрал ещё хвороста и вновь насытив костерок, покопался в пожитках, ища консервный нож. И к моему не малому удивлению, его не обнаружил. Так что, примерившись, я начал потихоньку подрубать банку короткой саблей с верхнего края. И как только образовалась короткая прореха не длиннее дюйма, я вставил в него кончик клинка и аккуратно взрезал банку по всему кругу.

Неожиданно меня прервало тихое короткое рычание, отдалённо похожее на то, что я слышал в уссурийской тайге.

Рывком ушёл в сторону, перекувырнувшись через голову. И с удивлением увидел, как напротив меня из воздуха проявились вначале синие, словно бирюза, глаза, а вслед за ними проявилась и крупная, размером с рысь, кошка кипенно-белого цвета.

— Ты ещё что за кот-баюн? — вырвался у меня хриплый вскрик.

P.s. С другими моими произведениями можно ознакомится вот здесь

https://author.today/u/kutris

Показать полностью
21

Герберт Уэллс «Первые люди на Луне»

«Первые люди на Луне» – один из классических научно-фантастических романов Герберта Уэллса, который идеально демонстрирует его фирменный стиль: смелое научное предвидение, соединенное с острой социальной сатирой. Если в «Войне миров» Уэллс показывал вторжение на Землю, то здесь он разворачивает сценарий наоборот – человечество (в лице двух крайне непохожих героев) вторгается в чуждый и абсолютно непохожий на наш мир. Это история о природе общества, науки и человеческой цивилизации.

Сюжет строится вокруг двух полярных протагонистов. Мистер Бедфорд – делец и предприниматель, одержимый идеей быстрого обогащения. Он представляет дух капитализма и практицизма. Доктор Кейвор – гениальный, но рассеянный ученый, живущий в мире чистых идей. Он олицетворяет научное любопытство, лишенное моральных и социальных рамок. Вместе они совершают невозможное: Кейвор изобретает вещество «кейворит», блокирующее гравитацию, и на аппарате, сделанном из сферы, покрытой этим материалом, они отправляются на Луну.

Уэллс подробно описывает сам полет, невесомость и первые впечатления от инопланетного мира. На Луне их ждет не безжизненная пустыня, а сложная экосистема с причудливой флорой и фауной, которая пробуждается под лучами Солнца и замирает с приходом лунной ночи. Кульминацией становится открытие цивилизации селенитов – разумных насекомоподобных существ, живущих в гигантских пещерах под поверхностью Луны. Именно контакт с селенитами становится главным испытанием для героев и основой для сатиры Уэллса. Пока Бедфорд мечтает о золоте и доминировании, Кавор, будучи плененным, погружается в изучение их общества.

Общество селенитов – это доведенная до абсолюта утопия (или антиутопия) социального дарвинизма и функциональной специализации. Каждый селенит с рождения приспосабливается к своей единственной социальной роли: рабочие с огромными руками, солдаты с устрашающими клешнями, ученые с гигантскими мозгами и т.д. Это прямая сатира на классовое общество викторианской и эдвардианской Англии, где социальный лифт практически отсутствовал, и человек рождался для определенной «функции». Уэллс показывает как плюсы (абсолютный порядок, эффективность), так и ужасающие минусы такой системы: потеря индивидуальности, жестокость по отношению к «неприспособленным» и полное подчинение личности интересам государства. Великий Лунарий селенитов и вовсе оказывается существом с одним огромным мозгом и атрофированным телом – метафора оторванной от реальности власти.

Уэллс здесь – прямой антипод Жюля Верна. Если Верн в «С Земли на Луну» скрупулезно описывал реальные (для того времени) представления о космическом полете (гигантская пушка), то Уэллс использует чисто фантастическое допущение – «кейворит». Ему не важна техническая реалистичность, его цель – идея. Он создает «научную сказку», где вымышленный элемент служит отправной точкой для исследования социальных и философских проблем. Этот подход стал фундаментом для всей последующей социальной фантастики. «Первые люди на Луне» логично продолжают тему, поднятую в дебютном романе Уэллса «Машина времени». Если там он показывал далекое будущее человечества, разделенного на морлоков и элоев, то здесь он проецирует аналогичное социальное расслоение на инопланетную цивилизацию. Это позволяет ему взглянуть на проблему под другим углом, более отстраненно и сатирически.

К сильным сторонам романа я бы отнес актуальность: критика тоталитаризма, социальной инженерии и бездушного технократизма звучит сегодня даже острее, чем в 1901 году. Не могу не отметить блестящую сатиру: образ селенитов – зеркало пороков человечества. Бесподобен и контраст героев: дуэт Бедфорда и Кейвора представляет два полюса человеческой натуры: алчность и бескорыстное знание.

К минусам я бы отнес некоторые научные допущения. Представления о лунной атмосфере и жизни, конечно, устарели. Хромает и темп повествования - некоторые моменты могут показаться затянутыми.

Итог: «Первые люди на Луне» — это классика, которая не теряет своей силы. Уэллс заставляет нас задуматься о природе нашего собственного общества, о ценности индивидуальности, об этике научного прогресса и о том, что может ждать человечество, если оно пойдет по пути бездушной рационализации. «Первые люди на Луне» оказали огромное влияние на культуру. Они предвосхитили, например, образ высокоорганизованного тоталитарного общества насекомых (позже это разовьют Роберт Хайнлайн в «Звездном десанте» и Ларри Нивен с Джерри Пурнеллом в «Мошке в зенице господней»).

Также подписываемся на мой ТГ-канал. Там ещё больше интересного.

Показать полностью 5
Отличная работа, все прочитано!