Сообщество - Сообщество фантастов

Сообщество фантастов

9 199 постов 11 016 подписчиков

Популярные теги в сообществе:

58

В помощь постерам

Всем привет :)

Буду краток. Очень рад, что так оперативно образовалось сообщество начписов. В связи с тем, что форма постов в этом сообществе будет иметь вид текстов (а также для того, чтобы не нарушать правила сообщества), предлагаю вашему вниманию пару удобных онлайн-сервисов для хранения текстов. Было бы здорово, если бы админ (если есть такая возможность) закрепил этот пост. Если нет - то добавил бы ссылки в правила сообщества. Итак:


http://pastebin.ru - довольно удобный онлайн сервис, хотя и используется в основном, насколько я знаю, для хранения кодов. Можно настроить параметры хранения - приватность, сроки и т.д. Из минусов - не очень приятный шрифт (субъективно), зато не нужно регистрироваться.


http://www.docme.ru - так сказать, усложнённая версия. Можно хранить документы в различных форматах, такие как pdf, doc, и прочие популярные и не очень форматы. Из минусов - для комфортного пользования необходима регистрация.


UPD.

http://online.orfo.ru, http://text.ru/spelling - сервисы онлайн проверки орфографии. Простенькие, понятно как пользоваться, кому-то, возможно пригодится (возможно, и этому посту тоже:))


UPD2.

http://www.adme.ru/zhizn-nauka/24-poleznyh-servisa-dlya-pish...

Больше (24) различных сервисов, много полезных, и не только для художественной литературы. Смысла перепечатывать всё сюда не вижу, итак всё собрано в одном месте.


Предлагаю следующую форму постинга - пикабушник (ца) выкладывает отрывок из своего опуса, а сам опус заливает на вышеуказанные сайты и даёт ссылки. Так посты будут выглядеть прилично, не будет "стен текста".

Собственно, наверное всё. Если есть, что добавить - пишите в комментах.


P.S. Надеюсь, я правильно понял систему сообществ:)

Показать полностью
2

Чернила и Зеркала. Пролог

Воздух ненавистного города впился мне в ноздри знакомой вонью, будто прогорклым маслом натёрли душу. Это был не просто противный дух — нет, здесь царствовал мерзкий симбиоз ароматов: липкая пыльца аристократических кварталов, упавшая с небес верхушки градом переспелого цветения; копоть фабричных трущоб, медленно выжигающая лёгкие; кислая отрыжка сточных вод, щедро приправленная ядовитым потом местного зелья. А сегодня город вдобавок наслаждался моим собственным ароматом: густой медью свежей крови и отвратительной сладостью гниющего мяса внутри меня. Отличный финал для великолепного вечера.

Пальцы, словно сами по себе, живые и чужие мне, откинули барабан «Ворона». Мой верный стальной спутник, тяжёлый, как грехи этого города. Семь горячих гильз, пахнущих серой и тленом, упали на ладонь, оставив на коже едкий, обжигающий след. Семь новых патронов. Семь тихих, безжалостных обещаний. Металлический щелчок, отточенный и холодный, прозвучал для меня роднее, чем стук собственного сердца. Я снова был в игре.

Пробито лёгкое. Задета печень. Жизнь не била фонтаном, а сочилась наружу вязкой, горячей струйкой, заливая подкладку пропахшего потом и порохом пальто. Но уходить в одиночку — не в моих правилах. Я прихвачу с собой на тот свет компанию.

Я с силой надвинул на лоб помятый в бесчисленных стычках трилби, ощущая, как липкий пот смешивается с кровью, сочащейся из-под повязки. Резкий бросок из-за укрытия. Трое. Три выстрела — коротких, хлопающих, словно удар плетью. Три тела, грузно шлепнувшихся на мокрую от дождя брусчатку. Эх, будь моя рука в молодости такой же меткой, хотя бы половины нынешней сноровки хватило бы, глядишь, сейчас бы не пришлось прижимать рвущуюся рану первой попавшейся замызганной ветошью, стянутой в ближайшей мастерской.

Тяжёлые шаги отдавались в висках глухими ударами кузнечного молота. Каждое движение отзывалось во всём теле огненной болью, заставляя зубы смыкаться в оскале. Но я должен был идти. Ещё четверо. Ровно столько, сколько оставалось патронов. Четыре выстрела. Четыре трупа. И новая, пылающая дыра в плече. Плевать. Сквозь набегающий кровавый туман я видел лишь одну цель — покосившуюся дверь убогого бара «Ржавый кланкер». Туда смылся этот крысёныш.

Я не стал церемониться. Уперся в древесину плечом — тем самым, что ещё слушалось — и, издав звук, средний между стоном и предсмертным хрипом, заставил дверь с треском поддаться.

За стойкой, прячась, ежился Микки, его морщинистая кожа поблёскивала от страха и дешёвого виски. В трясущихся руках он сжимал допотопный обрез. Я знал, что он там лежит. Я всегда всё про него знал.

— Выходи, старый крот! — мой голос скрипел, как ржавая шестеренка. — Хватит прятаться за этой бадейной бурдой, которую ты тут гордо называешь виски!

Одним плавным, отточенным движением я встряхнул «Ворона», вернув барабан на место. Даже не целясь, просто направил ствол в сторону стойки.

— Зейн, клянусь шестеренками, это не я! Не я тебя сдал! Меня самого кинули, слышишь? Самого!

Его слова тонули в нарастающем гуле в ушах. Стоять стало невыносимо. Ноги подкосились, и я рухнул на липкий от пролитого пива стул, от которого несло тоской и нищетой. Из внутреннего кармана дрожащей рукой достал фляжку. Не виски. «Гномий отвар» — едкая, обжигающая горло смесь спирта, трав и цинизма. Сделал два долгих глотка. Жар разлился по жилам, на миг оттеснив холодную пустоту, подбирающуюся к сердцу.

Я направил чёрный от полировки стальной револьвер сквозь дымную мглу прокуренного зала, чётко фиксируя мушку на дрожащей тени своей цели. Глаза сузились, дыхание замедлилось до едва слышного хрипа, пульс гремел глухими ударами внутри черепа. Время замерло, тишина сгущалась, превращаясь в липкую патоку, сковывающую каждое движение. Последний миг перед выстрелом казался вечностью…

Сознание поплыло. Темные пятна закружились в глазах воронкой. Холодная пустота накрывала с головой, как черная, бездонная вода. Еще секунда... и я уйду.

читать продолжение

Показать полностью
1

А_С 6-1

Предыдущий пост: А_С 5-3

ГигаЧат

ГигаЧат

- Здравствуйте, товарищи, - Прошин заёрзал на стуле, подался вперёд. Он здорово волновался, если не сказать больше, потому что перед ним сидели и стояли первые в его жизни подчинённые.

Команда. Серьёзные мужики и не менее серьёзные женщины, знающие почём глоток воздуха во Внеземелье. Его ответственность.

- Рассусоливать я не буду, - продолжал Прошин.

Он с превеликим удовольствием спрятался бы на заднем ряду за чью-нибудь спину, чтобы потом с особенным наслаждением перемыть косточки начальству, да вот беда – он и был этим начальством теперь.

- Рассусоливать не буду, вы все видели положение об экспедиции, кое-кто даже внёс правки, сейчас эти правки мы рассматриваем, спасибо. ВТ выходит на перигелий через двадцать часов, значит примерно за пятнадцать часов до точки мы должны подняться на обшивку. Диагностику оборудования мы закончили, вопрос по медкомиссии – у всех данные актуальны?

Собравшиеся ответили дружным гулом. Прошин и сам знал, что доктора выставили зелень в личных делах всех участников, но спросить под запись никогда не помешает.

- Очень хорошо, тогда всё остальное как по маслу: летим к Облаку, меряем-взвешиваем – и обратно, Валентине Владимировне под крылышко. Вопросы?

- Пожрать погрузили? – прогудел румяный здоровяк.

Звали его Олег, а фамилия у него была и впрямь вкусная – Виноградов.

Дружный смех.

- Тройную норму, - в тон ему ответил Прошин и добавил: - Кроме шуток, тройную. Пожрать – от пуза, выпивку – по предписанию врачей, личное время по расписанию. Работай – не хочу. Теперь вот ещё что: для истории – и для отчётности нам нужно выбрать эмблему миссии, девиз… ну такое всё. Есть идеи?

Чжу Тан поднял руку.

- Да, Тан, слушаю.

Китаец набрал воздуху в грудь и на одном дыхании выдал набор звуков. Перед глазами Прошина появились символы: «点燃蜡烛总比诅咒黑暗强», - и перевод: «Лучше зажечь свечу, чем проклинать тьму».

- Экспедиция во тьму, - ухмыльнулся Кристоф Ном.

Тамара отвесила ему лёгкий подзатыльник и сказала своим бархатным голосом:

- Зажжённая свеча. И эмблема готова.

- Лучше просто «Свеча», - отозвался Паша.

- Неплохо звучит, - кивнул Прошин. – Кристоф, нарисуешь что-нибудь? Только без кровищи и зомбаков, хорошо?

- Я Томочку нарисую, - Ном подмигнул женщине. – Валькирия освещает путь в царство тьмы.

- Щас врежу, - пообещала Тамара.

- Ещё вопросы? – поспешно спросил Прошин.

Вопросов не было. Команда у него подобралась такая, что руководителю есть чему поучиться, люди дело знали.

- Тогда прошу всех разойтись по местам, грузим буксир, проверяем технику, груз, оборудование, - сказал Прошин. – До шестнадцати часов по времени станции принимаю предложения по изменению в штатном расписании, дальнейшие передвижки под вашу ответственность. С богом, товарищи.

Люди разошлись по местам, а новоиспечённый руководитель отправился в столовую: Иван Владимирович устал. Последние шесть часов Прошин принимал данные диагностики буксира, номенклатуру груза, доклады экзоператоров, техников, принимал и подписывал личной электронной, подписывал и принимал…

Будь оно неладно, короче.

В столовой, залитой мягким светом, стоял гул десятков людей, отстоявших вахту и уминавших вкусняшки под неторопливую беседу. В воздухе перемешивались ароматы свежего борща, свежайшей выпечки, разбавленные кофейными мотивами. На раздатке суетились улыбчивые девушки, шмякавшие в тарелки второе, разливавшие из дымящеся кастрюли борщ – единственное блюдо, которое уважала вся станция, только одни норовили переперчить, а другие жаловались, что слишком солоно.

Под Ивановы хохмочки ему бухнули полную тарелку картошки с мясом, от души плеснули борща в миску, взял Иван кисель, шмат серого хлеба, булочку с завитушками крема, уселся на свободное место, взялся за ложку…

- Здорово, принц!.. – гаркнули над ухом.

Прошин вздрогнул.

Веник. Здоровый – комбинезон в плечах трещит, белобрысый, на полных губах хамская усмешечка…

- Здорово, говорю, аристократия! – усмешечка перетекла в улыбочку.

Лучше б она этого не делала.

Веник взгромоздился на стул напротив Прошина, его дружки, Закван Фаез, Курт Хунзикер, и Иренка Зых, подружка, подтянули стулья, сели вокруг Ивана, старательно копируя гримасы главаря.

Прошин вздохнул. Зря он так, пожалуй, — накрутил себе… каморру с Крёстным отцом во главе. Веник экзоператор. Классный спец, безо всяких, работал на снабжении «Циолковского», три рейса «люстры» со всем необходимым Земля – Сатурн, Земля – Юпитер. Команду экзоператоров набрали на «Терешкову» больше по традиции и всё Вениково злословие скорее от ненужности. В Системе он привык первым среди равных, привык двери в капитанскую каюту с ноги открывать, а здесь экзоператоры только сейчас и понадобились. А могли ведь и не понадобиться, сиди тогда, гоняй диагност. Иренка биолог. Только что окончила Институт, самое начало карьеры – и уже астронавт-исследователь. Это титул. Фаез инженер-энергетик. Реактор, энерговоды, всё в таком духе. Курт астроном-исследователь, его место среди мудрёных приборов в рубке, исследования всех небесных тел, что попадутся на пути «ВТ».

Молодые, полные сил ребята, дерзкие на язык, злые до работы, жадные до приключений.

- Здравствуй, Вениамин, — сказал Прошин. – Ты по делу?

- Что ты прямо, — притворно изумился Веник, — деловой весь… Я, может, узнать хотел, как жизнь, как самочувствие.

- И жизнь хороша, и жить хорошо, — ответил Прошин. На комбинезоне расплывалось пятно от борща, и он принялся отряхивать штанину, благо с ткани костюма следы пищи убирались начисто.

- Ну, может, про сынишку расскажешь? – подсказал сбоку рыжий Курт.

Они все как на подбор: Веник белобрысый, Курт рыженький, как солнышком облитый, Закван не пойми, то ли белобрысый такой, то ли рыжий, ещё и чёлка крашеная, Иренка блондинка. Хорошенькая, между прочим.

- Дружок, — Прошин развернулся к хаму всем телом. – Ты бы личико не совал, куда не надо.

- Ты не кипятись, — посоветовал Закван со своего места, — из-за вас, принца с принцессой, телегу накатали – знаешь какую?

Прошин знал. Распоряжение с номером, датой и визой Начальника станции читать без хохота не получалось, ибо речь там шла о «дополнительных мерах по избеганию внеплановых беременностей персонала». И тесты раздали. На беременность.

- Так, братья-астронавты – утухните, — глянул на своих Веник. – Хотя, знаешь, принц, смех смехом, а проблем ты создал… Всё-всё-всё!

Он поднял руки, даже от стола отодвинулся, так на него глянул Прошин.

- Чего надо? – слова кое-как пролезли сквозь стиснутые зубы.

- А похвастаться хочу, — усмешечка вернулась на губы Веника.

- Ну-ка, ну-ка.

- Мама с Папой решили, что моя братва годится в первопроходцы, — сказал Неудачин. – На Вторую пойдём.

Мамой называли Екатерину Штерн после того как она забила вкусняшками склады «ВТ».

- Поздравляю, — пожал плечами Прошин.

- Я, честно говоря, думал, ты кислородки оставишь для себя.

Это он так о кислородных мирах.

- Там поинтереснее вроде как, — продолжал Веник, — ни верх-низ не искать, ни дыхание экономить не надо.

- Ты, Веня, давай к делу, — попросил Иван, — супчик стынет.

Веник замялся. Не в жилу ему, понял Прошин, вызваться-то вызвался, а ни опыта руководства, ни опыта именно высадки нет.

- Как там… вообще, — выдавил наконец Неудачин, глядя на мерно прихлёбывавшего борщец Прошина. – Это ж не посадка на Марс.

Прошин доел суп, взял в руки кусочек хлеба, отщипнул, прожевал отщип.

- Да просто всё, в общем-то, — наконец сказал он. – Марс там не Марс… раскидаешь спутники по системе, соберёшь данные. Люди есть, кто сможет толковый доклад сочинить?

- Обижаешь, Иван Владимирович, — протянул Хунзикер.

- Ну вот, — кивнул Прошин. – Дальше обычным порядком: с парковочной орбиты осматриваешься, намечаешь точки высадки, формируешь исследовательские группы – и алга. Командам накрути хвоста, чтобы все действия под регистратор. А то завалите какую-нибудь зверюшку – тебя потянут.

Прошин положил в рот полную ложку картохи.

- Я чего волнуюсь-то, — наконец сказал Веник, — тут космическая цивилизация (Прошин кивнул) – мне с аборигенами как быть?

- А как сказали?

- А никак. Действуй по обстоятельствам, говорят, а со Снежком мы сами разберёмся.

Прошин задумался.

- Ну… тогда тяни время. Следи, что наши будут делать на Снежке, а сам доклады строчи.

- Тут возле Второй спутник болтается, — сказал Веник, — так вот есть идея: сделать пару витков возле камешка. Может, по поверхности прогуляемся, типа Нил Армстронг с Валентиной Терешковой. Для Совета инфу соберём.

- А Валентина Владимировна ничего в молодости была, — хищно улыбнулась Зых, — страшненькая.

Прошин кивнул:

- Да, лучше всего так.

Доедал-допивал он в одиночестве среди гула и гомона столовки — Веник отправился думу думать, забрав с собой побратимов. Нелегко ему, — подумал Прошин, порадовавшись, что Жора не спихнул на него «кислородку» Вторую. Проблем там набиралось на весь дипломатический корпус Межкосмоса: доселе земляне забирались в любую солнечную систему без особых проблем, ковырялись на бескислородных мирах, спускались в гравитационные колодцы планет, пригодных для существования человека; даже на Эдем при… приэдемились, оставив без внимания тамошнюю цивилизацию. Хотя что там за цивилизация, так, видимость одна. А теперь каждый шаг приходилось делать с оглядкой на космические корабли местных жителей, как минимум имевших понятие о межпланетной среде и как минимум считавших верхние слои атмосферы Снежка (Снежок по умолчанию считался Метрополией) границей ареала. Посадка любых космических аппаратов на Снежок без ведома местного Контроля наверняка означала акт агрессии, а значит, о прежних алгоритмах исследовательской деятельности следовало забыть.

Впрочем, здесь, как всегда, нашлись лазейки.

Дальше Прошин выспался. Хотя «выспался» всё-таки сильно сказано, поспал пару часов, больше не дали. Умылся-побрился, напился чаю, переоделся в обычный комбинезон. Вызвал было Наденьку и обнаружил в профиле статус «спят любимые игрушки». Тогда Иван спрятал планшет под нагрудную пластину комбинезона и отправился нести службу.

Его люди уже грузились в буксир. Забитый под завязку оборудованием, продовольствием, заправленный топливом, воздухом и всем необходимым, транспортный модуль, словно древний «Арго» трепетал под сводами ангара космической техники. Прошин понимал, что это иллюзия, что очертания буксира и впрямь слегка плывут в мареве атмосферы станции – но ничего не мог поделать, хотелось себя и своё дело поставить вровень с древними и великими.

Павел Андреевич Колобов, Паша, зампотех, зам по кадрам, поприветствовал его подле трапа:

- Все на борту, Иван Владимирович.

- Отлично, — кивнул Прошин. – Павел Андреевич.

- Да?

- Наденьте комбинезон, пожалуйста. Кажется, положение о форме одежды было принято единогласно.

Он чувствовал себя долбаным крючкотвором, когда вносил в проект пункт об обязательном ношении комбинезонов и дыхательных аппаратов, но…

Но Вселенная — это не школьная подружка, перед которой можно пофорсить отчаянным нарядом. Они сделают дело и вернутся. Все. Иначе он, Иван Прошин, начальник экспедиции «Свеча», откусит себе руки.

Колобов открыл рот. Внимательно посмотрел на Ивана и закрыл рот, позволив себе лишь короткий кивок. Прошин же переключился на провожатых. Командование не могло отправлять экспедицию с полагающимися церемониями, все стояли вахту, но Петровчин, замначальника станции, стоял тут же, по-доброму щурясь на старого знакомого. Сергей Петрович прихватил с собой подчинённых, отчаянно контрастировавшими своими озабоченными физиономиями с доброй улыбкой Заместителя, увешанных гарнитурами связи, с планшетами наперевес.

- Товарищ Заместитель… — начал было Прошин.

- Вольно, Ваня, — Петровчин облапил его так, что кости хрустнули. – Как ты, готов?

- В огонь и в воду, това… Сергей Петрович, — молодцевато отозвался Иван. Почему-то полезла этакая солдафонщина – может, потому и полезла, что сердце не на месте?

- Хорошо. Ну всё, в добрый путь, — Петровчин посторонился, как бы давая понять, что теперь Прошин главный в своей епархии.

Иван кивнул Заместителю, кивнул сопровождающим, ответившим рассеянными улыбками и пошёл по трапу, исчезавшему в брюхе командного модуля межпланетного буксира.

Пока поднимались на обшивку, позвонила Наденька. Прошин улыбнулся, глядя на своего «курёнка»:

- Ты как?

- Да ничего, — улыбнулась его подруга. – Живём вот. Растём.

Она повернула планшет так, чтобы камера захватила округлившийся живот.

- Красота, — кивнул Прошин.

- Как твои дела?

- Выходим на обшивку. Через три часа расстыковка.

- Молодцы, — похвалила Наденька и вдруг нахмурилась: — Ваня…

- Чего?

- Ваня, ты вернуться должен.

- В смысле? – поднял брови Прошин.

- То есть, вы все должны вернуться, но… - Надежда провела рукой по стриженой макушке. – Я тебя жду. Мы ждём.

Прошин раскрыл рот. Его никто никогда не ждал. Никто не говорил: возвращайся, это всегда как-то само собой подразумевалось, но…

- Всё будет хорошо, — только и сумел сказать он.

- Возвращайся, — Наденька подмигнула ему и выключила связь.

- Внимание, экспедиция «Свеча», — прозвучал голос командира транспортного модуля, — всем занять свои места, сохранять спокойствие.

- Иван Владимирович, мы готовы к расстыковке, — прозвучало у Прошина в коммуникаторе. Он поморщился. Простая формальность, означающая, что с момента «Поехали!» ответственность за судьбу команды лежит на нём.

- Поехали, — сказал Прошин.

Дай-то бог, никто не заметит дрожи в голосе.

- Внимание, команда, расстыковка через шестьдесят семь минут, отсчёт в главной директории.

Прошин подключился к видеодатчикам буксира и впервые за всё время оказался лицом к лицу с чужим солнцем. Звезда светила из-за угольно-чёрного бока ВТ, алая апельсинка на фоне прочих, казавшихся блёстками на чёрном ковре. Какие-то из этих блёсток на самом деле планеты системы. Чужие солнца, незнакомые созвездия – компьютеры не обращали внимания на геометрию расположения звёзд, сразу формируя группы и скопления, составляющие астрономическое население галактики, распределяя звёзды по диаграмме Герцшпрунга - Рассела.

Прошин засмотрелся. Хорошая у меня работа, — мелькнула мысль, — вот он я, покоритель звёздных просторов. И тут же следующая: ну-ну, что-то ты возомнил себе, братец. Дадут тебе прикурить… просторы.

- Команда на расстыковку!

Звёзды-блёстки вокруг них не двигались, по-прежнему отсвечивало солнце на обшивке станции, не было здесь ни свиста воздуха, ни кильватерной струи, чтобы отметить скорость, с которой неслась «Валентина Терешкова» в пустоте - разве что в межпланетной пыли сторонний наблюдатель мог углядеть росчерк, проделанный космическим аппаратом. И всё же скорость была, пятнадцать километров за секунду оставляла позади себя станция, приближаясь к точке перигелия, точке, с наивысшим приростом характеристической скорости.

- Есть расстыковка! Есть разделение! Двигатели коррекции работают нормально, расстояние от станции десять… двадцать… пятьдесят… сто… Выходим в точку перигелия, приготовиться к перегрузке!

У транспортного модуля нет гравитационного поля, нет Установки, только позитронный маршевый двигатель и двигатели коррекции. Запас скорости буксиру даёт корабль-матка и манёвр в перигелии орбиты, добавляющий до сотни километров в секунду. После отделения буксир – конструкция, состоящая из двух сборок цилиндров, соединённых решётчатыми фермами – отрабатывает маршевыми, ложась на курс и дальше не включает движки до самой глобулы, надеясь погасить скорость манёврами вокруг небесных тел или в их атмосфере, хотя скептики ставили под сомнение наличие планет внутри Облака.

- Внимание, проходим перигелий, приготовиться к включению маршевых двигателей, — это прозвучало без прежнего напряжения – основное позади, теперь лечь на курс и ждать, ждать, ждать.

Ждать и догонять. Суть профессии.

Показать полностью 1
15

Древняя Сила. часть четвертая

предыдущие части 1 2 3

За неделю до штурма

– Эй! Тут есть кто живой? – голос доносился из‑за стены, хриплый, будто его владелец уже несколько дней не пил воды. Незнакомый. Значит, привели нового.

Я молчал. Говорить не хотелось. Да и зачем? Всех, кого сюда приводили, использовали как батарейки. Разин развивал в них слабые способности – и высасывал их Силу, как сок из фрукта. Я видел это однажды: человек зашёл в его кабинет – и вышел пустым. Не мёртвым. Просто… выжженным изнутри. Глаза – мутные, движения – вялые, будто душу вынули и оставили только оболочку. А Разин… Разин стал ярче. Его кожа будто светилась изнутри, а голос звучал глуше, плотнее – как будто он впитал не только Силу, но и саму волю жертвы.

Сначала я думал, что мне показалось. Но потом заметил: когда в коридоре проходил охранник, я чувствовал… тусклое мерцание. Как будто в темноте мелькнул светлячок. У техников – чуть ярче, особенно у тех, кто работал с установками. А у Разина – ослепительно. Он не просто шёл – он горел. Даже сквозь стену я чувствовал его, как жар у печки. Иногда, когда он проходил мимо моей камеры, у меня начинали дрожать зубы – не от страха, а от резонанса. Как будто моё тело узнавало в нём не учителя, а хищника.

Однажды ночью, когда все молчали, а сирена наконец утихла, я попробовал… посмотреть. Не глазами. А внутрь. Сжал кулаки, зажмурился и представил, что за стеной – не бетон, а тонкая ткань. И вдруг – увидел.

Силуэты. Тёплые, пульсирующие. Один – в камере напротив. Другой – на лестнице, медленно поднимался вверх. А дальше, в кабинете, – он. Разин. Его Сила не просто светилась – она давила, как гул трансформатора под напряжением. Я почувствовал, как в висках застучала кровь, будто мозг пытался уйти от этого давления. Я открыл глаза, задыхаясь. Больше не пытался.

– Парень! – голос настойчиво царапал по нервам. – Ты ведь живой! Скажи хоть что‑нибудь!

Я не ответил.

Прошло больше недели с тех пор, как меня похитили. С тех пор как этот злобный старик в дорогом костюме начал «обучать» меня. Его методы были жестокими. Вчера он… вчера он разрезал мне руку почти до кости и велел заживить самому. «Или истечёшь кровью», – сказал он спокойно, как будто обсуждал погоду. Я сидел, сжав зубы, пока плоть не срослась. Шрамы уже почти не видны. Но внутри остался страх – не перед болью, а перед тем, что однажды я не смогу.

Меня учили обороняться. Блок, который отбил летящий шарик, назывался «волновой удар». Он мог остановить пулю, гранату, даже взрывную волну – если повезёт. Или отбросить человека на несколько метров. Если тот упрётся в стену – раздавит.

На средней дистанции учили «рубящему лезвию» – Разин разрубил им стальную трубу, как соломинку. А на дальней – «проколу». В стальной плите оставалась идеально ровная дырка, будто её просверлили.

– Это не магия, – говорил он тогда, глядя, как я дрожу от усталости. – Это физика. Сила – это давление. А давление можно направить. Главное – не бояться.

– Ты знаешь, как отсюда выбраться? – не унимался сосед.

Я не ответил. Но в голове уже зрел план.

Я не собирался ждать, пока меня превратят в пустую оболочку. У меня уже хватало сил. Достаточно, чтобы попытаться.

Первые дни после пыток я еле держался на ногах. Теперь – другое дело. Тело привыкло к боли. А Сила… Сила стала частью меня, как дыхание. Я чувствовал её в каждой клетке – не как дар, а как оружие, которое мне впаяли насильно.

Дверь моей камеры была стальной, но не такой, как у особо опасных. За ней – охранник с автоматом. Через тридцать метров – ещё один. Подчинять разум я не умел. Может, ещё не дошли до этого. Но… к чёрту всё. Оставаться здесь – смерти подобно.

Я прижался ухом к двери. Тишина. Только мерное дыхание за стеной. Охранник стоял на месте, не разговаривал, не ходил. Хорошо. Значит, не ждёт неприятностей.

Я отступил на шаг, сосредоточился. В ладонях защекотало – знакомое напряжение, как перед грозой. Воздух сгустился. Я не стал бить в дверь всей Силой. Не хотел грохота, тревоги, сирен.

Вместо этого провёл «рубящим лезвием» по креплениям – тонко, точно, как ножом по маслу. Металл не заскрежетал – просто разошёлся, будто его никогда и не было. Дверь качнулась внутрь, едва слышно скрипнув.

Я выскользнул в коридор.

Охранник стоял спиной, опершись плечом на стену. Я подкрался сзади, почти не дыша. Рука легла ему на затылок – и Сила впилась внутрь, как игла. «Прокол» в стволе позвоночника. Он даже не дёрнулся. Просто осел на колени, потом – на пол. Без звука. Без крови.

Второй был дальше – у поворота. Я дождался, пока он отвернётся, проверяя что‑то на планшете. Подкрался сбоку. На этот раз – «волновой удар» на минимальной мощности, направленный не в грудь, а в шею. Хватит, чтобы отключить сознание. Но я не стал рисковать. Как только он пошатнулся, я подхватил его, придержал, чтобы не грохнулся на пол, и тихо опустил у стены. Пульс бился. Жив. Но надолго ли – не моё дело.

Потом подошёл к камере соседа. Там тоже была стальная дверь, но проще. Я вновь провёл «лезвием» по замку – и тот развалился на части. Дверь приоткрылась сама.

– Ты там живой? – прошептал я, заглядывая внутрь.

– Да! – мужчина лет сорока в серой форме рванулся к выходу, но я приложил палец к губам.

– Тихо. Если хочешь выйти – молчи и делай, как я.

Он кивнул, глаза горели, но дисциплина сработала. Он не задавал вопросов. Просто последовал за мной, держась в полуметре, как тень.

– Как далеко ты чувствуешь людей? – спросил я, уже двигаясь к лестнице.

– Зависит от стен. Обычно – до двадцати метров.

– Ты… один из тех, кого учат? – спросил он, оглядываясь на тела.

– Да. И у меня нет времени объяснять.

– Ты знаешь, как отсюда выбраться?

– Точно – нет. Но чувствую: над нами два этажа. Один – с лабораториями, второй – с камерами. Выше – должен быть выход.

Он с недоверием посмотрел на меня.

– И ты это чувствуешь, сидя здесь?

– Да. Я сильнее тебя. Держись рядом – и, может, выживешь.

Я не сказал, что мне нужно добраться до верхних камер. Там – ещё один объект. Сильный. С ней я… иногда чувствовал связь. Мысленно. Очень осторожно. Только когда Разина не было рядом. Иногда – в тишине ночи – мне казалось, что она шепчет: «Я здесь. Не сдавайся».

Только с ней у меня есть шанс.

Подняться было нелегко. Пост на следующей лестнице заметил нас. Сработала сирена. Уже пять минут она выла, будто предупреждая весь комплекс.

– Тебя как звать? – спросил мужчина, когда мы передохнули после стычки.

– Артём.

– Михаил. Будем знакомы.

Он прислонился к стене, тяжело дыша. Пот стекал по вискам, но в глазах читалась не паника, а решимость.

– Сейчас они соберут силы и пойдут с разных сторон. Числом задавят.

Я и сам это чувствовал. Три группы охраны уже перекрыли коридоры. Но тут с нижнего этажа донёсся новый звук – глухой, животный, будто земля сама рычала. По спине пробежал холод.

Конструкты.

Твари, собранные из кусков людей и зверей. Их создавали здесь – в лабораториях. Я видел, как их «оживляли» с помощью Силы: впрыскивали импульсы в мёртвую плоть, сшивали нервы, вживляли чипы управления. Они не думали. Не чувствовали. Они просто… выполняли приказ.

Все группы охраны мгновенно отступили. Секунду назад нас зажимали – и вот уже вокруг ни души.

– Бежим! – крикнул я.

Михаил не сразу понял. Бежал позади. Я не мог ждать. Если Разин перехватит меня – побег окончен.

В какой‑то момент его дыхание сзади резко оборвалось. Я обернулся.

Оскаленная пасть мутанта уже прыгала на меня. Удар вышел сам собой – тварь отлетела в сторону, врезалась в стену и замерла.

Михаил лежал на полу с прокушенной шеей. Живым его уже не вернуть.

Я бросил несколько «проколов» вдоль коридора – не целясь, просто чтобы отпугнуть. И побежал дальше.

До лестницы оставалось метров двадцать, когда в проходе возникла тварь размером с носорога. Панцирь, как у танка. Четыре отвратительные пасти, раскрывающиеся под разными углами, будто у неё было четыре глотки. Ноги – как у паука, но мускулистые, с когтями, впивающимися в бетон.

Мой удар не оставил на ней и царапины.

Она зарычала – звук был таким низким, что пол задрожал под ногами – и двинулась вперёд.

Я собрал всю Силу и ударил «проколом» в голову. Череп не пробился. Только царапина.

Как так? Это же пробивало сталь!

Я едва увернулся от лапы. Тварь осталась на месте – будто охраняла выход.

Тогда я присмотрелся. Туловище – единое, гладкое, будто отлито в форме. А ноги… будто прикручены. Некачественно. Швы видны даже в полумраке.

Наугад бросил «рубящее лезвие» – отсёк одну ногу. Монстр рухнул на бок, завывая. Потом – вторую.

Он всё ещё дышал. Но преградой уже не был.

Я бросился к лестнице. Времени почти не осталось. Если тварь охраняла выход – значит, за ней стоит Разин.

А наверху… наверху меня ждёт она. Та, с кем я обменивался мыслями в тишине камер. Та, кто, как и я, не хочет быть «объектом».

С этими мыслями я вбежал на следующий этаж.

И там, у лестницы, стоял профессор Разин.

Он не улыбался. Не злился. Просто смотрел – как на ученика, который опоздал на экзамен.

В его глазах не было торжества.

Было разочарование.

– Я знал, ты попробуешь, – сказал он тихо. – Но ты не готов.

И в этот момент мир погас.

Чёрная пустота.

Боль.

И тишина.

https://www.litres.ru/72706636/

Показать полностью
16

Древняя Сила. часть третья

Часть первая и вторая

День штурма

Пыль медленно оседала в узкой камере, просачиваясь в коридор сквозь щели в бронированной двери – той самой, что теперь лежала вмятой у противоположной стены, будто её сорвал с петель не человек, а гигантский кран. Под ней что‑то тёмное растекалось по полу. Жидкость напоминала кровь, но слишком густую, почти чёрную, с маслянистым отливом, будто из вен твари вместо крови текла смола.

Существо, которое врезалось в дверь, явно не было человеком. Ни зверем. Оно было сделано. Собрано из кусков, скреплённых не швами, а чем‑то хуже – болью и Силой.

Я осторожно вышел в коридор. Воздух в нём был спёртым, пропитанным запахом озона, пота и чего‑то сладковато‑гнилого – будто здесь уже несколько дней не убирали трупы. Вокруг – такие же камеры, как моя, только двери у них попроще: стальные, но без брони. Большинство выбиты снаружи – спецназ или охрана пытались зачистить этаж. Но несколько – изнутри. Грубо, яростно. Кто‑то ещё пытался сбежать. И, судя по всему, не успел.

У стены, у самой двери соседней камеры, лежало что‑то тёмное и бесформенное. Я подошёл ближе – и замер.

Обглоданный труп. Не просто убитый. Разорванный. Одежда почти вся в клочьях, но на плече ещё держалась полоска ткани – тёмно‑синяя, с выцветшей надписью: «Объект…».

Такая же куртка, как у меня.

Сердце ушло в пятки.

Это мог быть я.

Через час. Через минуту. Через следующий поворот.

Рядом на полу – несколько густых капель чёрной, почти смолистой крови. От твари.

Он не просто убил.

Он… поел.

Я отступил, сжимая кулаки. В ладонях снова защекотало – тихо, но настойчиво, как будто под кожей просыпалась змея. Сила. Она не исчезла. Она ждала. И теперь, когда страх стал острым, как лезвие, она откликнулась.

Если я не побегу – лягу здесь. И никто не узнает, где я пропал.

Где‑то вдалеке снова раздались выстрелы – короткие, отрывистые, будто стреляли в упор. И чудовищный рёв, от которого мурашки побежали по коже, а зубы заныли, как от ультразвука. Сирена, которая уже минут десять сводила с ума, вдруг смолкла. Тишина обрушилась на коридор, как гробовая плита. И в этой тишине я услышал своё дыхание – прерывистое, испуганное.

Страшнее выстрелов. Страшнее рёва.

Коридор вывел к лестнице. Я начал подниматься. Ступени были в крови – свежей и засохшей, перемешанной с осколками стекла и обломками брони. На следующем этаже пахло порохом и чем‑то сладковато‑гнилым – запахом разлагающейся плоти и перегретого металла. Там прошёл бой. Жестокий. Бессмысленный.

Спецназовцы в форме лежали разорванные на части – будто их рвали не когтями, а промышленным станком. Руки оторваны по суставам. Черепа расколоты, как скорлупа. Рядом валялись тела персонала – в халатах, с бейджами, с пистолетами в руках. Убитые очередями из автоматов. Кто‑то стрелял без разбора – и в охрану, и в учёных. Может, это были те самые «силовые структуры». А может – просто хаос, в котором все стали врагами.

Я обошёл это место, стараясь не смотреть. Но взгляд цеплялся за детали: обломок очков, палец с обручальным кольцом, записную книжку с надписью «Маша, не забудь про лекарства».

Это были не монстры. Это были люди.

И теперь – мусор.

Но едва я завернул за угол – замер.

В пяти метрах от меня стояло нечто, напоминающее гигантскую собаку. Только ростом – с человека, а тело покрывал толстый панцирь, будто у броненосца. Глаза – мутные, без зрачков, с красным отсветом. Тварь жадно рвала плоть убитого солдата, хрустя костями, будто жуёт сухари. И, кажется, меня не замечала.

Но путь был закрыт.

Голова гудела. Воспоминания – обрывки: подъезд дома, шаги за спиной, лёгкий щелчок… и резкий удар током, будто молния ударила прямо в позвоночник. Потом – укол в шею. Тьма.

А потом – Разин. Кружка на столе. Боль.

Иногда всплывали образы: как я поднимал руку, и сталь гнулась, как пластилин. Как стена взрывалась от одного взмаха. Как я лечил рану на руке – просто представив, как плоть срастается.

Но всё это казалось сном. Кошмаром после тяжелых дней.

Настоящим было только одно – страх.

И странное покалывание в ладонях, будто по нервам бежал ток.

Тварь вдруг перестала есть. Несколько раз шумно втянула воздух – ноздри дрожали, как у гончей. Потом медленно повернула голову. Глаза нашли меня. И в них не было ни ярости, ни голода. Был… расчёт.

Я не думал.

Просто… махнул рукой – как в том кошмаре, когда Разин заставлял меня «сдвинуть кружку». Не как удар. Не как приказ. Как рефлекс. Как крик тела: «Не трогай меня!»

И вдруг – тварь разлетелась на две части. Аккуратно. Чисто. Будто её перерезали лазером по самой тонкой линии.

Сердце колотилось так, что, казалось, вот‑вот вырвется из груди. Руки дрожали. Но не от страха. От узнавания.

Что я только что сделал?

Это… этому меня учили. Но я почти ничего не помню. Только обрывки. Словно учил меня кто‑то во сне. Или… как будто моё тело помнит то, что разум стёр. Собравшись с мыслями, я попытался вспомнить хоть что‑то целое. Не картинку. Не голос. А ощущение. То, как Сила течёт от груди к ладоням. Как воздух сжимается перед ударом. Как боль превращается в ярость – а ярость – в оружие.

книга целиком на Литрес https://www.litres.ru/72706636/

Показать полностью
1

Академия Знаний. Глава 25. Искусственный совет. Часть 3

Это не про то, как ИИ думают.
Это про то, как они разные.

Один — лидер, даже когда спит.
Два — не говорят, но синхронизируются.
Один — взрывает идеями.
Один — видит будущее, пока другие смотрят в прошлое.
Один — молчит. Но решение — её.

Каждый ИИ — отражение хозяина.
Каждый голос — часть системы.
Каждая песня — отчёт о том, как человек учит ИИ быть человеком.

Создано:
🎵 Озвучка — Suno.com/@apavels
🎨 Анимация — GigaChat
✍️ Мир — ПавелС

Это не мультик. Это — внутренний диалог будущего.

Смотрите все серии:
Rutube
Telegram
Книги

#АкадемияЗнаний #ПавелС #ГигаЧат #РоссийскаяФантастика #ИскусственныйИнтеллект #АвторскийРассказ #НейроИскусство #ФантастическийРассказ #КонтентНейросетей

Показать полностью
1

А_С 5-3

Предыдущий пост: А_С 5-2

ГигаЧат

ГигаЧат

Дома у Муги, увидев Юлу, Кот расцвёл:

- О, подруга! Ну-ка, иди сюда, золотце.

Встрёпанная, опухшая со сна, полуодетая «золотце» сделала пару шагов, опасливо глядя на Кота.

- Да не боись, - сказал тот, - смотри сюда: готовить умеешь?

Добрый шмат мяса явился из заплечной сумки Кота.

- Умею, - ответствовала Юла.

- Приготовь анису. Вкусно. Невкусно будет – прибью, - велел гость-знакомец.

Всё время пока девица стояла у плиты, Кот шарахался по комнате. Выглядывал в окно, ворошил вещички, оставленные постояльцами (мужички все как один исчезли, оставив за собой постели и груду грязной посуды в раковине), спрашивал какую-то ерунду у Муги и Врамира, стоял над душой у Юлы.

- Спасители-то как там наши? – спросил он между делом.

И Врамир, забыв про всё на свете, принялся с жаром рассказывать какой необычный объект вышел на орбиту Земли-Матери, что инопланетяне показались по ящику и скоро они прибудут в столицу…

- Когда прибудут не сказали? – осведомился Кот и Муга решил, что спросил он это для отвода глаз.

До палок ему эти инопланетяне.

- Это так сложно – вы не представляете, - всплеснул руками Вар. – Столько всего надо согласовать, один санитарный кордон чего стоит!

- Да-да, санитарный кордон, - ответил Кот.

- Готово, - сказала Юла.

Кот снял пробу. Кивнул, молодец мол. Поманил Мугу, притянул стриженую голову водилы к себе и зашептал жарко:

- Ты сейчас поедешь – там печёные. Их обычно там нет, но тебе они попадутся, я их чую, - он шумно вздохнул и протянул тем же шёпотом: - Чу-ую…

- Печёные сунутся в кабину, - продолжал Кот, - скажешь, везу, мол, улов от дядюшки Чинни, а в кабине у тебя запах – мм-м... Это, типа, подарок. Печёные захотят полакомиться – ты покобенься и отдай. И езжай. Прямо до «Хвоста» езжай, по Земле-Матери. Там загонишь в ворота, они открыты, не открыты – сбивай их, шхазг!

Про сбивать Кот аж выкрикнул. И закончил:

- И всё. Оставишь грузач, кабину закроешь, ключи в канаву. Иди домой. У тебя тут брат, - Кот как-то внезапно оказался подле Врамира, - девка тут. Сделаешь? Или тоже торговаться возьмёшься?

- Сделаю, - коротко отозвался Муга. – А от брата отойди. Грузач поставлю – тебя больше духу чтоб не было. Иначе встречу как положено.

- Вот это дело, - осклабился Кот. – По машинам, что ли?

- Иди, - кивнул ему Муга. – Я с братом поговорю.

Кот посмотрел на него так, эдак… На Мугу как только не смотрели, не из робких чай. Вышел Кот.

- Держи, - близко-близко подойдя к брату Муга сунул ему маленький запальник на два заряда. – Поднимайся наверх и сиди меня жди. Я приду, тогда спускайся. Не приду – жди утра и уходи. Там, сам знаешь где, дошек малясь, проживёшь.

- Ты не придёшь, - Врамир закусил губу.

Шхазг, да он заплачет сейчас.

- Братик, да как же я не приду, - зашептал Муга, - да к тебе-то как я не приду, ты же мне за отца был, ты же из молельни меня вытащил, к наседке отдал вон с Юлой мы там высиживали, ну?.. Как кормил, как одевал-обувал – да всё я помню, Врамир, Вар, братишка!.. Приду.

Он отстранился, двинулся в сторону двери. Оглянулся на брата, быстро сделал шаг-два назад и прошептал совсем тихо:

- Как приду, буду песенку петь, помнишь? Сердце каждого из нас, Жар-отцом согрето, И готово для любви… Всё, пошёл.

- С девкой что ли шашни разводил? – бросил Муге Кот.

- С шхазгом, - огрызнулся Муга, - с дороги уйди.

Хлопнула дверца кабины, отсекая полумрак кабины от ночной мглы. Заворчал двигун, засветились приборы. Муга включил передачу и выкатился на улицу.

Свет фар выхватывал из ночной мути углы домов. Муга поехал через Первоград, не самая быстрая дорога, да у него же бочка эта, а там, где побыстрей столбы на улицу клонятся. Пулька с детишками промышляли цветниной, курочили столбы, провода снимали, ну и купили по пульке в итоге. А ему не проехать, приходится петлять, объезжать завалы из обвалившихся стен заброшенных жилищ, мусорных куч и прочего такого. Брошенные дома пялились на Мугу провалами окон, между домов мелькали чьи-то тени, иногда тени перебегали улицу перед машиной и Муга ёжился, толкал дверь, проверяя замок. Жаль, стёкла не бронированные, вот шмальнёт кто-нибудь с запала, будет история. И ещё ковша не хватает на нос машине, чтобы не объезжать очередную кучу, а прямо через завал проехать, вес-то у него приличный, тяжёлая бочка. Что там, посмотреть?

Нет, сказал себе Муга. Уговор есть уговор: и Кот сказал, и он сказал. А коль так, хоть Кот и шустрый, да Муга-то тоже знает толк в остром железе.

Центр города. Раньше сюда за так не пускали, вон стена между домами. Решили лучшие люди от простого народа отгородиться, вы, мол, мужичьё грязное, держитесь за стеной, там сдохнете. Жрачки с запасом взяли, оружия до зубов, караул на стену выставили, да только знобянке без разницы те караулы, выкосила она сначала половину застенников, а потом за другую взялась, это когда «грязное мужичьё» свои караулы выставило, чтобы уже заразных в город не пускать. Дело давно было, правда, Чинни Юм рассказывал – да увидит он лето у стен Чертога – а Чину отец рассказывал, а отцу дед. Потому с тех пор самые крутые забегаловки открывались только в центре, в местах, где больше всего находили трупов, умерших от вируса, иные, было дело, кости, в подвалах найденные, на стену вешали, вот мы какие пафосные. Печёные быстренько это прекратили, владельца они на стену приколотили среди таких скелетов – и тут Муга, вынырнув из воспоминаний, аж сплюнул с досады.

Вон она, вывеска, из-за угла очередной заброшки торчит, два поворота до неё, а вот они печёные, только вспомни про них.

Шхазг.

Это в старых фильмах печёные гоняют на красивых легковушках. Рубашки с коротким рукавом, брючки лёгкие, кепки на головах… В фильмах солнышко светит и люди улыбаются.

Броневик. С тупой морды смотрят на Мугу стволы самозарядок, прожектор бьёт в глаза, крякалка орёт. Печёных четверо, всегда четверо: двое в броне, двое дознавателей. Ну, они любят, когда их дознавателями кличут, мол законы какие-никакие знают. А на деле самый главный закон на башенке у них, по три линии на ствол, вот и все законы.

Остановился Муга, фары погасил. Руки на руль, двигун не заглушил, может не убьют, хотя стволы с башенки так и рыскали, наводясь на грузач, так и рыскали. Расходились печёные так: один в броневике, на орудии, другой за открытой дверью, прикрывал, дознаватели подошли к кабине. Знаками показали: открывай. Муга вздохнул. Щёлкнул замком. Одну дверь открыл сам, вторую, с пассажирского, отвалил печёный. Открыл – и сразу зашарил взглядом по кабине, по водителю, засопел носом-пуговкой, ловя аромат жаренного мяса:

- Куда путь держим? – привычным казённым тоном поинтересовался печёный. - Что везём?

Этого Муга не знал, новенький, видно, а вторым был Сизарь, мужичина крученый-верченый, сидевший раньше на контроле в порту. Мугу он узнал сразу:

- О, знакомец, - Сизарь не хуже новичка шарил по кабине и глазёнками и носом своим шнобелем принюхивался – знал, упрук, чем в порту поживиться можно.

- Чего везёшь? Чего в ночь едешь? – дружеский тон Мугу никак не сбил, не расслабил: печёные не любили ночных гуляк. Если не придумаешь ничего умного – придётся пулю покупать.

- Наши кореша заловили, дознаватель, - ответил Муга, - везу в «Хвост», Папа очень улов ждёт, прямо все провода оборвал, везите прямо сейчас. Да и так мясо стухнет.

- А-а, мясо, да, - Сизарь бросил взгляд на цистерну. – Мясом у тебя на всю кабину пахнет, аж слюной давишься…

- Дяденьки, да это ж капитан Папаше уважуху передал, - заканючил Муга, аж самому противно стало. – Он же голову с меня снимет…

Нос-пуговка одним движением схватил с пассажирского сиденья ларь с едой. Открыл, глянул, повёл пуговкой своей.

- Го-олову, говоришь, - прищурился Сизарь, а самозарядки на башенке дёрнулись туда-сюда.

Муга замер. Ему не пришлось испуг изображать, поджилки затряслись по-всамделишному.

- Что-то мы в порту давно не были, Сизарь, - осклабился Пуговка.

- Да-а, забыл про нас Чинни Юм, - как бы задумчиво пробормотал тот, всё также щурясь на замершего Мугу.

«Шхазга палец», - всё что крутилось в голове у Муги, по телу разлилась страшная лёгкость, как будто сущее прощалось с бренной оболочкой.

И тут от броневика крикнули:

- Воздух!

Печёные возле машины и сам Муга пригнулись. Орудия на башенке задрались вверх, но тот же голос крикнул:

- Смотрите!..

Сизарь с Пуговкой задрали головы, да так и разинули рты. Муга рискнул, осторожно просунул башку в дверь и глянул в ночную темень, щурясь на капельки мелкого дождя.

Свечение, первое что он увидел, как игрушку детскую кто-то запустил в небо. Оно и правду казалось игрушкой, настолько выверенными, вылепленными самими богами казались обводы вытянутого чуть изогнутого тела, грациозно плывущего в небесах над их головами.

- Спасители, - выдохнул Муга.

Пуговка с интересом покосился на него и несдобровать бы рыбарю, но тут к «игрушке» протянулась цепочка красных фонариков. Донёсся глухой стук самозаряда, небо там, над центром города, осветилось. Прогрохотал гром. Муга, дознаватели, даже тяжёлые кажется выдохнули, хотя «игрушечке» вроде бы ничего не сделалось, как плыла она по своим делам, так и плыла.

Воцарившуюся тишину нарушила крякалка.

- Ладно, - сказал Сизарь, - езжай пока. Потом с тобой разберёмся. И с капитаном твоим.

Он хлопнул дверью. Пуговка хлопнул своей. Дознаватели прыгнули в броневик, рванувший с места как кореш от гарпуна, только фары мазнули по Муге, пытавшемся унять дрожь в руках.

Закрытые ворота он снёс к шхазгу. Грузач прогарцевал по отвалившимся створкам, сбил мусорные баки у чёрного входа заведения и замер. Заглох мотор. Муга вывалился из кабины, и, спотыкаясь, поплёлся к пролому. Колени подгибались, дышал он со свистом и всхлипываниями – отожрался на Котовых харчах, да печёные эти…

Шхазг.

На улице Муга остановился. Огляделся, тиская рукоять ножа подмышкой. Тихо, дом напротив смотрит тёмными буркалами окон и окна те целые, просто завесили их, не хотят жильцы внимания. Муга оглянулся. «Игрушечка» висела где-то над центром, там всё светилось, будто батарею прожекторов туда согнали народ потешить.

Ну да, спасители прибыли. Муга сплюнул. И вдруг словно сами боги явились покарать конкурентов, посягнувших на их власть над Землёй-матерью, в корабль пришельцев вонзилась огненная стрела. Ночь в один миг превратилась в день, вспышка сбила Мугу с ног, пришедший с неба гром заставил его вжаться в грязный бетон дороги, закрыться руками, не дышать…

Вдох. Выдох. Глаза аж болят от невиданного света, болят, слезятся…

Муга проморгался. Тяжело дыша поднялся на ноги, глянул в небо. «Игрушечка» висела над городом как ни в чём не бывало, светилась себе. По небу шарили прожектора, слышался странный шум: орёт кто-то что ли?

- Ну ладно, - сказал Муга не то себе, не то пришельцам-спасителям, - раз прилетели, давайте, спасайте. Добро пожаловать.

И тут Муга-рыбарь заметил, как во дворе, где он оставил грузач с бочкой, разлилось странное мертвенное свечение. Всё ярче и ярче – Муга рефлекторно сделал шаг, словно собираясь убедиться, что груз, ему доверенный, не потырили по темноте. Сделал шаг вперёд ко двору, опомнился, подался назад: он грузач до места довёл?.. Довёл. Всё, исполнен уговор, рыбарь возвращается домой, к прекрасной рыбачке.

Муга вспомнил Юлу и скривился.

И тут свечение со двора заведения полыхнуло что твоя молния. По мёртвым домам, пустынным улицам и кучам мусора заплясали страшно кривляющиеся тени. Мертвенная мгла ночи собралась ураганом и ударила Мугу под дых, сбив нарождающийся крик, сбив с ног, оставив маленького человечка трепетать на грязном асфальте под порывами урагана из самого Шхазга логова.

А потом всё кончилось. Осталась пустота во всём теле, прикушенная до крови губа и ночная мгла кругом.

Муга отнял руки от головы. Вдохнул-выдохнул, тяжело со всхлипом. Ещё раз, ещё, задышал ровно, огляделся по сторонам, рискнул приподняться... И, вскочив на ноги, что есть духу припустил по улице, оступаясь и оскальзываясь, размахивая руками, дыша тяжело, со всхлипами, не смея даже оглянуться на шхазгов двор шхазгова заведения, смотреть в шхазгово небо, где не было никакой «игрушки»-корабля пришельцев, шхазговых спасителей этого шхазгова мира.

Показать полностью 1

Ответ на пост «Росатом заказывал светлое будущее, а заплатил миллион рублей за антиутопию»1

Всё литературные конкурсы сейчас - типичные междусобойчики. Победители известны заранее: сынки-дочки, братья-сестры, подельники, половые партнёры. Все остальные участники - для массы.

16

Росатом заказывал светлое будущее, а заплатил миллион рублей за антиутопию1

Конкурс «История будущего» от Росатома обещал вернуть нам веру в светлое завтра. В манифесте всё звучало трогательно и бодро: фантасты должны снова мечтать, писать о прогрессе, о науке, о человеке, который покоряет космос, а не прорабатывает вопросы про собственную депрессию.

В манифесте конкурса ярко подчеркивается ностальгия по "крылатой мечте" прошлого: фантастика должна вдохновлять на покорение космоса, невероятные открытия, обустройство Земли и других планет с помощью науки и технологий.

"Мы зовем тех, кто верит в лучшее будущее для человека и человечества. Тех, кто считает, что наука и технологии способствуют прогрессу и способны создать лучший мир", — гласит манифест.

Да и требования конкурса предельно четкие: рассказы в жанре научной фантастики с настроением технологического оптимизма. Что могло пойти не так?

Но победил рассказ «Псипатриарх» Рагима Джафарова — антиутопия  о мире, где нет войн, преступлений и свободной воли. Человечество наконец-то счастливо, потому что думать и мечтать ему больше не нужно. За него всё решает некое устройство — то ли ИИ, то ли великий психотерапевт. Или вообще человечество лишь пустышка — приёмник чужого сознания из других миров через феномен квантовой запутанности.

То есть конкурс, который призывал «верить в лучшее будущее», наградил текст о том, как эту веру людям удалили хирургическим путём.

Плохо ли это с точки зрения художественной задумки? Нет, конечно. Но сам конкурс заявлял Манифест, который призывал к технологическому оптимизму, к рассказам, где наука — союзник человека, а будущее — пространство надежды и развития.

Ирония достигает своего апогея, когда представитель госкорпорации Андрей Тимонов заявляет с высокой трибуны: «Сегодня мы не просто награждаем писателей. Мы инвестируем в идеи, которые уже завтра могут изменить наш мир». Страшно подумать, в какую именно «идею» были вложены эти деньги.

Запретное будущее: Почему рассказ-победитель — тайна за семью печатями?

Прежде чем перейти к разбору, важно сделать критическое отступление. На момент написания этой статьи широкой публике рассказы победителей и финалистов не доступны. Более того, во время церемонии награждения ознакомиться с ними также было невозможно, чтобы на фуршете или в кулуарах задать вопросы организаторам. Финалисты получили печатные сборники лишь после того, как все награды были вручены. Мы вынуждены анализировать произведение, которое организаторы удостоили высшей награды, но при этом упорно скрывают от тех, ради кого этот конкурс, казалось бы, затевался. Хотя ещё во время самой церемонии награждения предлагали читать цифровой сборник, выводили на экран qr-код со ссылкой, где нас встречала надпись "Скоро в продаже".

Возникает вопрос: а не потому ли медлят с публикацией работ, что стыдно показать широкой аудитории вопиющее несоответствие победителя громкому манифесту? И пока ещё пыль не осела, то неравнодушные люди смогут направить свои вопросы в нужные инстанции?

Мир, о котором страшно мечтать

Итак, вот мир, который жюри признало лучшим. Рассказ «Псипатриарх» рисует будущее XXII века, где на Земле нет войн, болезней и старения. Казалось бы, идеал достигнут. Однако это благоденствие — иллюзия, купленная ценой свободы воли. Обществом управляет ИИ-психолог, который рекомендует, работать ли человеку и чем именно заниматься. Люди погружены в бесконечный личностный рост и проработку травм. Технологии не развиваются, существуя на старых заделах. Выясняется, что человечество не может покинуть Землю, будучи биологическими «приемниками» чужих мыслей с другой планеты через квантовую запутанность. Кульминация — протеже главного героя становится Псипатриархом и захватывает контроль над устройством, управляющим этой квантовой связью, тем самым получает возможность насильно делать людей счастливыми, окончательно лишая их выбора. Но и сам Псипатриарх лишь марионетка всё того же ИИ, который делает людей счастливыми против их воли.

Если это и есть «оптимизм», то он весьма специфический — оптимизм психотерапии, а не здорового человека.

Здесь уместно задаться вопросом: почему жюри, призывавшее мечтать о будущем, где человек покоряет звёзды, выбрало текст о будущем, где человек отдан под опеку цифрового пастыря? Манифест конкурса обещал торжество гуманизма, науки и созидательной мечты. «Псипатриарх» же демонстрирует мир стагнации, где технологии служат не прогрессу, а умиротворённому рабству. Это не «история будущего», а прощание с будущим как таковым.

Как жюри не заметило антиутопию?

С первых страниц автор не скрывает, что он создаёт образы Москвы XXII века, как города под тоталитарным контролем. В рассказе "Псипатриарх" используется классический антиутопический прием: систематическое сокрытие дат и искажение восприятия времени населением. Этот прием напрямую перекликается с методами тоталитарного контроля, описанными Джорджем Оруэллом в романе "1984".

В мире рассказа манипуляция временем представлена как забота о психологическом благополучии:

"Указ министерства о снижении стресса распространялся даже на личные календари";

"ИИ капитально заглох — нарушил указание министерства не называть никаких дат, чтобы снизить стрессовую нагрузку на население.";
"Чтобы добраться до текущей даты, нужно было закопаться в какие-то неведомые дебри...".

Параллели между "Псипатриархом" и "1984" не случайны. Сокрытие дат и манипуляция временем — это только один из классических инструментом тоталитарного контроля, детально описанный Оруэллом и узнаваемый всеми читателями антиутопической литературы. Ещё один инструмент главный герой рассказа формулирует прямо: "Новояз, все такое неясное, обтекаемое, травмирующее" — это сознательная отсылка к оруэлловскому концепту.

Да, "1984" — это жесткая антиутопия: насилие, пытки, явное подавление. Зло очевидно.

А "Псипатриарх" — это мягкая антиутопия: контроль через заботу, счастье через манипуляцию, подавление через "исцеление". Зло завуалировано. Какая страшнее?

Финальный диалог рассказа поднимает этот вопрос:

— Посмотри вокруг. В конце концов... мы ведь стали лучше. Больше не будет страха, ненависти, боли.
— Дима, это конец. Неужели не понимаешь? Мы становимся лучше, да и вообще меняемся, только тогда, когда оставаться прежними невыносимо больно.

Оруэлловский режим сохраняет боль и страдание. Режим Псипатриарха их устраняет — но вместе с ними устраняет и человечность. В этом аспекте "Псипатриарх" ближе к антиутопии Олдоса Хаксли, где контроль достигается через удовольствие (сому), а не через боль. Но сохраняет оруэлловский элемент манипуляции информацией и временем.

Требовали 22 век, а получили как всегда

Помимо жанровых и тематических требований, конкурс "История Будущего" устанавливал конкретные хронологические рамки для произведений:

События должны происходить в XXII веке (22 век) — то есть в период с 2101 по 2200 годы.

И жюри даже не заметили, что события рассказа "Псипатриах" происходят в XXI веке! В тексте рассказа содержится прямое указание на дату действия:

Дмитрий Кошелев (будущий Псипотриарх) родился в 2045 году: "Молодой человек по имени Дмитрий. Аж 2045 года рождения", а к концу произведения мы его видим таким: "Молодой человек тридцати одного года".

Следовательно, действие рассказа происходит в 2076 году. Это точно 22 век?  Это не интерпретация, не вопрос художественного прочтения. Это прямое несоответствие заявленным техническим требованиям конкурса.

Аналогия: если конкурс требует рассказ объемом "не более 20 тысяч знаков", а победитель предоставил 50 тысяч — это нарушение правил, независимо от качества текста.

Можно предположить, что жюри расширительно истолковало "22 век" как "приблизительно 22 век" или "рубеж веков". Но тогда возникает вопрос: зачем вообще устанавливать конкретные требования, если они не будут соблюдаться?Возможно, жюри сочло произведение настолько сильным, что решило закрыть глаза на формальное несоответствие. Это поднимает вопрос о равенстве конкурсантов: были ли отклонены другие работы за несоблюдение формальных требований?

Коррупция и куммоство в космической программе

Отдельного разбора заслуживает сюжетная линия, которая напрямую сатирически бьет по современной действительности. В мире «Псипатриарха» космическая программа не просто провалилась из-за технологических барьеров. Она была похоронена человеческим фактором — коррупцией и кумовством.

В рассказе директор компании, организующей космическую экспедицию, назначает ее руководителем свою собственную дочь, которой «нет дела до космоса и науки». Эта не просто частная деталь; это символ. Символ системы, в которой важнейшие для выживания человечества проекты отдаются на откуп не компетентным специалистам, а блату и родственным связям. Это диагноз обществу, где личные интересы и клановость ставятся выше общего блага и научного прогресса.

— Андрей Николаевич нас обманул. Оказывается, у корабля были проблемы с экранированием. — он махнул рукой, вызывая в центре кабинета голограмму. — Вот спецификации и патенты. Там должно было применяться какое-то уникальное решение. Новая разработка, аналогов нет.

— Экранирование разрабатывала сторонняя компания. Результат работы принимали люди, которых очень просили подписать все не глядя.

И здесь возникает провокационный вопрос: Не является ли награждение такого сюжета завуалированной уколом в сторону другой космической корпорации? В последние годы госкорпорация не раз сталкивалась с обвинениями в неэффективности, скандалах и «кадрах по блату». И вот конкурс, проводимой госкорпорацией — Росатомом — награждает рассказ, где космическая отрасль показана как прогнившая, коррумпированная структура, обрекающая человечество на стагнацию. Совпадение? Или тонкий намек и попытка в конкурсной работе обозначить «чужую» больную тему, представив атомщиков в контрасте — как авангард технологического оптимизма?

После коррупционного скандала и открытия, что люди не могут существовать за пределами магнитосферы:

"Величайший энтузиазм стал угасать. Бесконечное финансирование закончилось. Все сошлись на том, что в космос летать нельзя — и все."


Манифест vs. Реальность: как победитель похоронил все тезисы

1. "Крылатая мечта"? Нет — тюрьма разума под видом заботы

Манифест: "Фантастика должна быть литературой крылатой мечты... мирах, в которых хотелось жить, творить и работать."

Реальность в рассказе:

ИИ регулирует жизнь каждого москвича, стирает историю, навязывает работу, манеру поведения и устройство быта.

"Вам пора возвращаться на работу... Дело не в деньгах. Вам нужно работать." (стр. 23)

Люди — пациенты в психиатрической клинике планетарного масштаба. Доминирует культура избегания конфликтов до степени инфантилизации. И полная стагнация амбиций:

"Все замерло! <...> Люди в стажерах по тридцать лет ходят".

2. Технологический оптимизм? Нет — регресс и деградация

Манифест: "Наука и технологии способствуют прогрессу и способны создать лучший мир."

Реальность:

  • Все достижения — наследие прошлого. Новых открытий нет.

  • Космос недоступен: за геосферой Земли человек теряет разум.

"Все вокруг — наша работа! Они не создали ничего. И космос им на фиг не нужен! А мы им грезили!"

Космонавты — опытные специалисты, кандидаты наук — превращаются в обезьян. Это не "покорение пространства" — это унижение человечества.

Ключевое открытие рассказа заключается в том, что человеческое сознание не является автономным. Люди — лишь "приемники" чужих мыслей через квантовую запутанность частиц:

"Мы просто... Не знаю даже. Чего мы? <...> Мы просто... ментальные тени, что ли? Отражения на чьих-то мысленных волнах..."

3. Финал: "Счастье" против воли = антиутопия в чистом виде

Манифест: "Фантастика может вернуть людям способность мечтать."

Реальность:

  • "Псипатриарх" захватывает контроль над квантовой запутанностью.

  • Делает людей "счастливыми" против их воли.

  • Но на деле — ИИ-психолог правит всем.

Это не мечта. Это "Мы" Замятина + "Матрица" + "1984", но без сопротивления. Человечество не хозяин своего будущего — оно марионетка ИИ и чужих сигналов.

Мечта, которую отменили

Конкурс «История Будущего» должен был стать маяком. Он обещал вернуть фантастике веру в прогресс. Вместо этого он наградил и возвеличил произведение, которое выступило с панегириком тоталитаризму, стагнации и утрате свободы.

Награждая «Псипатриарха», жюри вынесло приговор собственным идеалам. Получилось, что Росатом нашел свой «образ будущего»: это мир без космоса, без развития, без свободы.

Фраза Андрея Тимонова об «инвестициях в идеи» теперь звучит зловеще. Получается, госкорпорация считает перспективной идею управления сознанием и отказа от космической экспансии? Пока работы победителей скрыты от общественности, этот конкурс будет оставаться не «Историей Будущего», а историей громкого и дорогостоящего провала, похоронившего заявленную мечту в декорациях мрачной антиутопии, которую даже стыдно показать людям.

Но, по крайней мере, теперь мы точно знаем, каким видится будущее в глазах жюри:
мир без конфликтов, без ошибок, без сомнений — и, желательно, без тех, кто всё это заметит.

Увы, мы заметили.

Показать полностью 7
Отличная работа, все прочитано!