Немного о дореволюционных чиновниках
Дореволюционный чиновник - это звучит гордо. Или не очень. Зависит от его класса и времени службы, потому что отношение к службе со временем менялось. В результате портреты чиновников 18 века, первой половины 19 века или рубежа 19 и 20 века сильно отличались.
При Петре I все дворяне были обязаны служить либо в армии, либо чиновниками. Указом Петра III дворяне официально получили право не служить, однако абсолютное большинство предпочитали хотя бы на некоторое время устраивались на службу. Тех, кто этого не делал, ещё в Пушкинские времена презрительно называли недорослями. Табель о рангах определяла многое, например, количество лошадей, которые позволялось запрягать в свой экипаж, рассадку за праздничным столом. В романе «Евгений Онегин» даже в провинциальном доме Лариных «разносят блюда по чинам». Престижнее всего было служить в Министерстве иностранных дел, далее следовали другие столичные ведомства, затем губернские и уездные.
Состоять на госслужбе было престижно и для всех сословий, а для дворян ещё и делом принципа. Служить в частной компании для дворянина считалось занятием несолидным. Крупный чиновник А. М. Фадеев вспоминал, что после свадьбы подумывал устроиться в частную компанию за хорошую зарплату, но его тесть князь Голицын категорически запретил, назвав это позором. Также он вспоминает приятеля, которого перестали уважать за то, что он одно время за большие деньги работал на этнического еврея. При этом сноб Голицын сам был почти банкротом. В конце 19 века госслужба по-прежнему была престижна, но к работе в частных компаниях в дворянской среде относились уже лояльно. С одной стороны менялись общественные взгляды, с другой стороны многие дворяне после отмены крепостного права утратили львиную долю своих доходов, поэтому вопрос зарплаты и иных выгод службы был гораздо актуальнее. Наличие высшего образования для чиновника было уже преимуществом.
Служебная карьера определялась табелью о рангах. Чиновники делились на 14 классов, где 14-й – самый низший. На верхней ступени стояли чиновники 1-5 класса (канцлер или действительный тайный советник 1-го класса, действительный тайный советник, тайный советник, действительный статский советник и статский советник). К средней группе относятся чиновников 6-8-го класса (коллежский советник, надворный советник и коллежский асессор), на низшей ступени стояли остальные. Была ещё и четвёртая группа работников – канцелярист, подканцелярист и копиист, они до полноценных чиновников не дотягивали. Большинство молодых людей начинало карьеру с должности копииста.
Первую группу чиновников составляла высшая бюрократия: в столицах это члены Государственного совета, министры, сенаторы, директора министерских департаментов; в губерниях - генерал-губернаторы, губернаторы, вицегубернаторы, председатели казенных палат, председатели палат уголовного и гражданского суда. Среднее звено правительственного аппарата представляли чиновники 6-8-го класса, занимавшие должности советников центральных и губернских учреждений, начальников отделений департаментов министерств, полицмейстеров, градоначальников, губернских прокуроров, судей. Именно они составляли ядро губернской администрации. Самой многочисленной была третья группа - чиновники 9-14-го класса. Для многих чин титулярного советника был потолком. В «Шинели» Н. В. Гоголя (опубликована в 1843 году) «маленький человек» Акакий Акакиевич Башмачкин как раз «был то, что называют вечный титулярный советник, над которым, как известно, натрунились и наострились вдоволь разные писатели, имеющие похвальное обыкновенье налегать на тех, которые не могут кусаться». В 1722 – 1845 годах потомственное дворянство давалось за выслугу первого обер-офицерского чина на военной службе и чина коллежского асессора на гражданской, а также при награждении любым из российских орденов, с 1845 по 1856 год — за выслугу чина майора и статского советника, и за награждение орденами Святого Георгия, Святого Владимира всех степеней и первыми степенями других орденов, с 1856 — за выслугу чина полковника, капитана I ранга, действительного статского советника. Соответственно, для не дворян служба давала гипотетическую возможность получить личное дворянство. Про Башмачкина известно, что он был сыном чиновника, но если он не родился дворянином, то так им и не стал. Про Чичикова тоже не уточняется: темно и скромно происхождение нашего героя. Родители были дворяне, но столбовые или личные – Бог ведает». Чичиков был коллежским советником, поэтому в любом случае потомственным дворянином».
Чинопочитание в обществе было очень велико, и, чтобы успеть выше продвинуться по служебной лестнице, дворяне подыскивали своим детям место уже лет в 16-17, когда заканчивали домашнее обучение или реже частный пансион. В университеты поступать не стремились, считая это пустой тратой времени. Гораздо большую роль играли связи родственников. Продвижение по службе во многом тоже зависело от связей. Кто-то стремился сделать карьеру, а кто-то просто «просиживал штаны», чтобы дождаться получения желаемого чина и после этого выйти в отставку. В 18 и начале 19 века такие молодые люди обычно занимались в основном простым переписыванием бумаг и выполняли несложные поручения. Также среди чиновников 18 и начала 19 века было много отставных военных. Военная служба была престижнее гражданской, поэтому многие предпочитали начинать с неё. В губернских городах отставные военные чаще всего служили советниками, асессорами и дворянскими заседателями (чины 6 - 10-го класса). В уездных городах они занимали должности городничего, уездного судьи, земского исправника, казначея, заседателей, получая чины с 8-го по 11-й класс «за уряд» (на время пребывания в должности).
Островский "Доходное место"
Среди мелких чиновников (помимо чиновников потомственных вроде Башмачкина) было много бывших семинаристов и детей канцеляристов. Чтобы канцеляристы обязательно обучали детей грамоте (и тем самым подготавливали кадры), в 1774 году был даже издан специальный указ, обязывавший канцеляристов обучать своих детей грамоте, «а если и после этого у кого окажутся дети грамоте неумеющие, таковых не только в военную, но и никакую службу отнюдь не отсылать». Детям священно- и церковнослужителей для поступления на гражданскую службу необходимо было получить увольнение из духовного звания. Исключали без проблем «за излишеством числа», «по болезни», «по прошению» и очень часто в связи с исключением из семинарии или духовного училища. Бюрократия приводила к большой потребности в кадрах, поэтому в чиновники брали всех, кто был обучен грамоте, то есть умеющих читать, писать, выполнять простые арифметические действия. Среди чиновников были выходцы из купечества, мещанства, крестьянства и отпущенные на волю крепостные.
П. А. Федотов "Свежий кавалер" В своё время эту картину сочли издевательством над чиновниками
Всё больше семинаристов стали чиновниками при Сперанском, который сам был из их числа. Занимали они обычно незначительные должности, получали минимальную зарплату и компенсировали малые доходы мелкими взятками. Из воспоминаний Ф. Ф. Вигеля: «В кабинете Сперанского, в его гостиной, в его обществе, в это самое время зародилось совсем новое сословие, дотоле неизвестное, которое, беспрестанно умножаясь, можно сказать, как сеткой покрывает ныне всю Россию, — сословие бюрократов. Все высшие места президентов и вице-президентов коллегий, губернаторов, обер-прокуроров береглись для дворян, в военной или гражданской службе или и при дворе показывающих способности и знания: не закон или правило какое, а обычай, какой-то предрассудок редко подпускал к ним людей других состояний, для коих места советников в губерниях, обер-секретарей или и членов коллегий, были метою, достижением коей удовлетворялось честолюбие их после долговременной службы. Однако же между ними те, которые одарены были умом государственным, имели все средства его выказывать и скоро были отличаемы от других, которые были только нужными, просто-деловыми людьми. Для первых всюду была открыта дорога, на их возвышение смотрело дворянство без зависти, охотно подчинялось им, и они сами, дорожа приобретенными правами, делались новыми и от того еще более усердными членами благородного сословия. В последних ограниченность их горизонта удерживала стремление к почестям; но необходимое для безостановочного течения дел, полезное их трудолюбие должно же было чем-нибудь вознаграждаться? Из дневного пропитания своего что могли отделять они для успокоения своей старости? Беззаконные, обычаем если не освящаемые, то извиняемые средства, оставались единственным их утешением. За то от мирских крупиц как смиренно собирали они свое малое благосостояние! Повторяя, что всякое даяние благо, они действительно довольствовались немногим. Там, где не было адвокатов, судьи и секретари должны были некоторым образом заступать их место, и тайное чувство справедливости не допускало помещиков роптать против такого рода поборов, обыкновенно весьма умеренных. Они никак не думали спесивиться, с просителями были ласковы, вежливы, дары их принимали с благодарностью; не делая из них никакого употребления, они сохраняли их до окончания процесса и в случае его потери возвращали их проигравшему. К ним приступали смело, и они действовали довольно откровенно. Их образ жизни, предметы их разговоров, странность нарядов их жен и дочерей, всегда запоздалых в моде, отделяли их даже в провинции от других обществ, приближая их однако же более к купеческому. Их всё-таки клеймили названием подьячих, прежде ненавистным, тогда унизительным…
М. М. Сперанский
Канцелярии министерств должны были сделаться нормами и рассадниками для присутственных мест в губерниях. И действительно, молодые люди, преимущественно воспитанники духовных академий или студенты единственного Московского Университета, принесли в них сначала все мечты юности о благе, об общей пользе. Жестокие строгости военной службы при Павле заставили недорослей из дворян искать спасения в штатской, а запрещение вступать в нее еще более их к тому возбудило; но по прежним предрассудкам все почти кинулись в Иностранную Коллегию; тут вдруг, при учреждении министерств, явилась мода в них из неё переходить. Казалось, всё способствовало возвышению в мнении света презираемого дотоле звания канцелярских чиновников, особенно же приличное содержание, которое дано было бедным, малочиновным людям и которое давало им средства чисто одеваться и в свободное время дозволительные, не разорительные, не грубые удовольствия...
Когда в 1807 году курс на звонкую монету стал вдруг упадать, и служащие начали получать только четвертую долю против прежнего, тогда бедность сделалась вновь предлогом и извинением их жадности». По инициативе Сперанского был принят указ, согласно которому для получения чина коллежского асессора (8-й класс), дававшего права потомственного дворянства, и статского советника (5-й класс) необходимо было предъявить свидетельство об окончании университета или сдать соответствующие экзамены. Это должно было поднять уровень грамотности среди чиновников, а по факту чиновники платили взятки университетским преподавателям и получали необходимый документ. Николай I специальным указом (1827) окончательно запретил прием на службу лиц из податных сословий, сделав исключение лишь для выпускников учебных заведений, дававших при окончании курса классные чины (университеты, духовные академии и семинарии, лицеи и училища высших наук). Тем не менее в 1836-1843 годах около 65% служащих, получивших чин коллежского асессора, а с ним и потомственное дворянство, происходили из духовенства, почетных граждан, купечества и мещанства.
Н. П. Загорский "Поздравление подчинённого"
Важной особенностью дореволюционного быта было размытие границы между личными и служебными отношениями. Люди общались не только на работе, но и после службы, нередко ходили друг другу в гости, особенно холостые. Это показано в произведениях Гоголя, который в юности сам был мелким столичным чиновником. Взаимоотношения с начальником тоже выходили за рамки служебных. Во время праздников подчинённые поодиночке или все вмести приходили домой к начальнику, чтобы поздравить его лично. Направляя бумаги к вышестоящим лицам, чиновники в подписи указывали и должность, и ФИО, а начальник мог просто указать свою фамилию. У более-менее высокопоставленных чиновников был и дома оборудован кабинет, куда по рабочим делам могли прийти в нерабочее время. Из воспоминаний М. Л. Назимова (в 1820-1840-х годах канцелярский служитель уездного суда в Нижнем Новгороде): «Чиновный люд не мог и думать под страхом административных взысканий не явиться в Новый год или царские дни с поздравлением к своему начальству, начиная с низшего до высшего - губернатора. Чтобы поспеть туда и сюда, чиновники с раннего утра были на ногах, а побогаче в экипажах, в мундирах и треугольных шляпах, несмотря ни на какой дождь или мороз. Я видел, как дядюшка мой, губернский прокурор, принимал этих ранних гостей в халате и затем сам надевал мундир и являлся к губернатору". Эти обязательные визиты были повсеместным явлением среди чиновников. "Теперь это почти уже вывелось, - писал Мешков в 1870 году, - и, пожалуй, также покажется смешным, но тогда, 45 лет назад, были другие понятия. Младшие вовсе не считали за унижение оказывать уважение старшим, как считается теперь».
А. Л. Юшанов "Проводы начальника"
В 18 веке рабочий день в учреждениях длился по 12 часов: с 5 утра до 2 часов дня и с 5 до 10 часов вечера, а в случае необходимости служащие оставались и позднее. За пьянство, опоздания и прочие провинности канцелярских служащих в провинции могли серьёзно наказать. Иногда их арестовывали, сажали в колодки, пороли розгами. В 1804 году Александром I был принят специальный указ «О нечинении в присутственных местах над приказнослужителями бесчиния и жестокости». Из указа: «По делам правительствующего Сената открылось, что в некоторых губерниях советники губернских правлений наказывают приказных служителей непристойно и бесчинно, как то: сажают под стражу, в тюрьму, содержат в цепях, таскают за волосы, бьют . по щекам и в присутствии, наконец, и самых больных понуждают к отправлению должности... чтобы такого бесчиния и жестокости нигде допускаемо не было». Пороть канцеляристов перестали, но наказания сохранялись. Например, могли задержать зарплату. При этом присутственные места (места, где работали чиновники) вне столицы стали активно строить только к концу 18 века. До этого работали, где придётся, и помещения нередко были ветхими и плохо оборудованными. К концу правления императора Александра I все губернские и уездные учреждения были переведены из временных помещений в новые здания присутственных мест. Тогда же появились типовые правительственные здания. Обычно это были двухэтажные каменные здания с четырьмя отдельными флигелями имели одинаковую планировку. На первом этаже находились комнаты для проживания городничего и уездное казначейство, на втором - уездный суд с дворянской опекой, земский суд и городническое правление; одноэтажные флигели занимали архив, комнаты для арестантов, каретный сарай и конюшня с пожарными инструментами. Во второй половине 19 века условия труда стали лучше, и хамить подчинённым и обращаться к ним на «ты» было уже неприлично.
На рубеже 19 и 20 веков чиновники всё же трепетно относились к субординации. В. Ф. Романов в книге «Старорежимный чиновник» подробно вспоминал свою службу на рубеже 19 и 20 века. Романов трудился в столице в Земском Отделе. Описывал он и отношения с начальником. «Хотя на меня С. никогда не повышал голоса, а, в случае недовольства мною, только краснел и переходил в задыхающийся шепот, столкновение мое с ним, по свойствам моего, тоже взбалмошного, характера, было неизбежно. С. имел наклонность к тому, что называется “важничаньем”; например, выходя, по окончании службы, в приемную, он, на ходу, как то вбок, протягивал дежурному чиновнику руку, не глядя на него, и быстро говорил: “до свиданья-с”; пожимать руку начальства приходилось, часто видя уже только его спину. Я, взявший за свой идеал бюрократа, холодный корректный тип Каренина, в душе оставался склонным к дебошам студентом; манера прощаться со мною Савича обозлила меня, и я придумал мстительный план, как выйти из не нравившегося мне положения: после шести часов вечера я уходил в дальний угол приемной комнаты и стоял там до выхода Савича из кабинета; он, зная, что дежурный чиновник сидит за столом против дверей его кабинета, быстро выходил и сейчас же протягивал руку для прощания, я же медленно шел к руке начальства через всю комнату; протянутая рука висела в воздухе, лицо Савича делалось пунцовым и злым. Это было глупо с моей стороны, я не понимал тогда, что никакого умысла у торопящегося домой Савича задеть самолюбие молодого чиновника нет, но я получал от подобных выходок большое удовольствие: “на, мол, смотри и убеждайся, что свобода моя дороже всяких успехов у начальства”. Когда я входил в кабинет к Савичу, я часто держал руку в кармане; он, молча, упорно на нее смотрел, а я делал вид, что ничего не замечаю. Иногда, когда ему надоедало почему-то долго видеть меня у себя в кабинете, он шептал: “голубчик, быть может, Вы могли бы ходить несколько скорее”, я говорил почтительно: “слушаюсь” и двигался чрезвычайно медленно. Должен сказать, что к нарушению дисциплины, в сущности, подавал нам пример сам Савич, не говоря уже о его, часто нецензурных, выражениях и криках при посторонней публике, он, если не любил какого-нибудь начальника, открыто игнорировал его и даже ругал последними словами при своих подчиненных, даже при курьерах. Один товарищ министра, которого Савич терпеть не мог, прислал как-то раз к Савичу курьера за перепиской по какому-то делу; Савич писал срочную бумагу, обозлился, что его оторвали от хода его мыслей и крикнул: “скажи ему, чтобы убирался к…”, последовало площадное ругательство. При свойстве наших характеров, повторяю, отношение ко мне Савича должно было перейти в раздражительную вражду, и это именно обстоятельство заставило меня через несколько лет уйти из любимого мною учреждения…
Когда я представился Савичу, он мне сказал, что я назначаюсь в 3-е делопроизводство… Всех делопроизводств в отделе тогда было, кажется, 16; размещались служащие в двух этажах очень тесно. Каждое делопроизводство имело, большей частью, только по одной комнате, в которой начальник отделения — делопроизводитель работал вместе со всем персоналом отделения. Поэтому я сразу же познакомился со всеми моими будущими сослуживцами по 3-му делопроизводству… Я узнал, что дело было вовсе не в их образовательном цензе, а просто в том, что они ни к какой служебной карьере не стремились, мечтали хозяйничать в своих имениях, службой не интересовались и, так сказать, отбывали временную повинность — посидеть в Министерстве первые годы по окончании лицея; лицеисты ведь причислялись к тому или иному ведомству сразу же по окончании курса, так сказать механически, а нуждающиеся в средствах получали даже какое-то ежемесячное пособие впредь до назначения на штатное место …
Хотя Корвин был, как я говорил, человек нервный и раздражительный, у нас вскоре установились прекрасные служебные отношения. Молодежь его боялась и уважала, т. е. при появлении его прекращала разговоры и не нарушала вообще тишины в комнате, чтобы не мешать ему заниматься…
Младшие помощники были Н. Н. Принц и юрист Московского Университета Н. И. Воробьев. Если бы Н.Н. был современником Л. Толстого при творении им Анны Карениной, то я был бы убежден, что многие черты Стивы Облонского он списал с “Принцика”, как называли мы его… Он, с первых же дней нашего знакомства, вручил мне тетрадку, собственноручно им составленную, с образцами различной деловой переписки. Видя изумление на моем лице и предугадывая вопрос: “разве все надо писать одинаково, по шаблону, а нельзя по своему?” он ласково улыбаясь, предупредил меня: “видите ли, в служебной переписке имеются издавна установленные формы по, так сказать, мелким текущим делам: например, вы читаете резолюцию делопроизводителя “о.б.п.”, то есть оставить без последствий, находите у меня в моей тетради образец “о.б.п.”, затем: “на расп. губ.” — губернатору на распоряжение и т. д. и т. д.; таких образцов здесь до сотни; привыкните к ним и будете в час в десять раз больше давать, чем при измышлении своих форм из головы; большие деловые бумаги, разные представления в Советы, рапорты в Сенат и т. п. — там, конечно, придется писать по-своему, но до этого Вы еще не скоро дойдете”… И в мелкой «текущей» работе чиновника технический навык и шаблон — громадный плюс: ненастоящий чиновник часто небольшое деловое письмецо сочиняет и мусолит в течении времени, за которое настоящий чиновник написал бы таких писем десяток.
В обществе распространен взгляд на наш канцелярский стиль, как на нечто, в лучшем случае, смешное. Это неверно. Предрассудок этот относится к далеким временам. Язык наших канцелярий отличается строгой грамотностью, сжатостью и, главное, точностью. Его единственный недостаток в первые годы моей службы заключался в крайней, обычно, сухости, но на моих глазах язык этот во многих ведомствах эволюционировал в чисто литературный живой язык, сохранив при том основное свое качество — точность. Смешного “канцелярского стиля” я не застал, но слышал о нем от одного дореформенного чиновника: его юмористическая сторона заключалась в крайне почтительном отношении подчиненных к начальству и начальников во взаимных отношениях между собою; например, докладчик писал, должен был писать, всегда сомневаясь в своих силах разобраться в деле, даже правильно изложив его сущность, в таком роде: “сущность дела едва ли не сводится к следующему”, но, Боже упаси, сказать просто, что «дело заключается в следующем», это было бы нескромно, невежливо по отношению к более осведомленной высшей власти. Начальство к начальству никогда не обращалось с возражениями; надо было всегда похвалить предложенную меру, указать на ее положительные стороны, а затем уже высказать соображения о совершенной ее негодности. В таком духе в мое время писало только министерство финансов, весьма одобряя предложенные меры и кончая отказом в деньгах на их осуществление. Кроме того, некоторые архаичные приемы переписки сохранялись еще в канцеляриях самого затхлого министерства, если не считать его юрисконсульской части, а именно юстиции: там в каждом отделении имелся какой-то редактор, который исправлял и без того бесконечно в многочисленных инстанциях вылизанные бумажки».
Н. П. Загорский "У мирового судьи"
Интересные воспоминания о жизни и повседневном быте столичных чиновников среднего уровня оставил С. Ф. Светлов «Утром чиновник встает часов в восемь, девять или десять, глядя по тому — начинается ли его служба рано или поздно. Обыкновенно встают в девять часов и пьют чай или кофе с булками (французская булка, розанчик, сухари, крендели, ватрушечки и пр.). Явясь на службу, чиновники редко принимаются за дело сразу. Сперва поговорят, потолкуют о новостях, а иной раз пробегут и казенные газеты.
Часу в первом желающие идут в буфет позавтракать и попить чайку, на что уходит с полчаса времени. Буфет содержит кто-нибудь из сторожей, причем, понятно, никаких
пошлин не несет, за помещение ничего не платит и пользуется казенными
20 дровами. Иногда буфеты держат жены мелких чиновников. В некоторых учреждениях завтрак и чай разносятся сторожами прямо по комнатам, так что в буфет не ходят. Расчет с буфетом производится в день получения жалованья, двадцатого числа, причем некоторым приходится уплачивать за месяц до десяти и до пятнадцати рублей. Средним же числом расход на буфет составляет рублей пять или шесть.
Присутствие кончается в разных учреждениях не одинаково, но в большинстве — от четырех до пяти часов. В летнее время присутствие кончается несколько раньше, чем зимою и, сверх того, чиновники имеют по одному свободному дню в неделю, кроме праздников. По окончании присутствия чиновники идут обедать, кто домой, кто в рестораны, а кто и в кухмистерские, где можно пообедать за тридцать или сорок копеек и нажить себе катар желудка. Редкий из чиновников предварительно обеда не пропустит маленькую рюмочку и другую водки, настойки или какого-нибудь вина. Обычное меню среднего чиновника — суп, бульон или щи, жаркое (бифштексы, телятина, котлеты, свинина жареная, голубцы, иногда что-нибудь из дичи) и сладкое (желе, муссы, компот, кисель с молоком, фрукты недорогие и пр.). Обыкновенно будничный обед состоит из трех блюд: жидкого горячего, жаркого
и сладкого.
После обеда или ложатся отдохнуть или читают газеты. Часов в восемь пьют чай и затем или садятся за работу или отправляются на прогулку, в гости, в клуб и пр. Если чиновник остается дома и у него никого из гостей нет, то часов в одиннадцать или двенадцать подается ужин из закусок (селедка, колбаса, сардинки, масло, сыр, оставшееся от обеда жаркое) и чай или пиво. После ужина ложатся спать. Таков образ жизни чиновника семейного, живущего своим домом.
Кстати сказать, что современные столичные чиновники не очень любят, когда их зовут “чиновниками”, не любят одевать вицмундиры (к которым прибегают только в случае
необходимости), избегают носить ордена и интересуются больше всего не служебными почестями, а окладами. Теперь чин или орден не представляет ничего завлекательного; другое дело — повышение содержания, получение награды денежной, пособия на лечение болезни или на воспитание детей.
К порученному делу вообще относятся добросовестно и стараются исполнить его по мере сил и способностей; огромное большинство ведет себя добропорядочно и честно, но бывают и взяточники, особенно в специальных ведомствах. В этом отношении весьма печальною известностью пользуются интенданты, инженеры путей сообщения, экономы и смотрители казенных учреждений. Эти господа действительно не пропускают того, что плывет мимо. Достаточно указать на ряд интендантских процессов после турецкой войны 1877 г. и на обнаруженные в августе 1892 г. злоупотребления инженеров путей сообщения в Могилевском округе, где кучки шоссейного щебня оказались из мусора и где прикарманивали строительные
суммы с крайней наглостью и бесцеремонностью, так что Министерство путей сообщения сочло нужным преподать своим служащим уроки о подрядах и поставках и о ведении отчетности».
Зарплаты чиновников были относительно небольшими. В начале 19 века городничий официально получал 300 рублей в год, а это фактически глава уездного города. Тема вороватых чиновников и низких зарплат не раз встречается в литературе. Чичиков получал 400 рублей в год плюс премии, а за новую приличную шинель он заплатил 80. Мелкий чиновник Мармеладов в «Преступлении и наказании» на службе получал примерно 30 рублей – не так уж много, но семья была и этому рада. Часть чиновников имела иные доходы, особенно дворяне до отмены крепостного права. Часть компенсировала маленькую зарплату взятками и поборами. Во второй половине 19 века зарплаты в целом выросли.
Разумеется, это малая часть того, что можно сказать о жизни дореволюционных чиновников.
Использованные материалы
Вигель Ф. Ф.«Записки»
Писарькова Л. Ф. «Российский чиновник на службе в конце XVIII - первой половине XIX века»
Романов В. Ф. «Старорежимный чиновник. Из личных воспоминаний от школы до эмиграции»
Светлов С. Ф. «Воспоминания»
