Лига психотерапии

С рождения сына она знала, что с ребёнком у неё что-то не так. Старший был ближе к сердцу, роднее, хоть и ершистый; младшая была ласковая, болтушка и проказница. А со средним она знала - не складывается.

Свою тонну книг по воспитанию детей она перечитала ещё в молодости. Сыну, казалось, ничего от них не надо: ни подарков, ни объятий. С детьми во дворе особо не играл, сторонился. К отцу тянулся, ездил с ним на рыбалку. Остальное было ему не интересно.

У неё попросил однажды набор инструмента для резьбы по дереву. Это было в его седьмом классе. Она удивилась, стала узнавать, что лучше купить. Никаких денег было не жалко, билась одна мысль - хоть так дать то, что не додала, не вложила, не долюбила. Поиски свели её с мастером резьбы по дереву, у него сын и перенял основы ремесла.

В школе учился сам, хорошо. После школы сын уехал из их маленького города в большой, поступил. Домой не приезжал, - начал подрабатывать. В гости не приглашал, а они показаться дома и не уговаривали - знали, что давить бессмысленно. Пообещает под нажимом, чтобы отвязались, а в последнюю минуту всё переиграет так, чтобы вырулить по-своему.

Когда её мальчику было десять, она разговаривала с психологом о том, в чём её вина, что она сделала не так, что он таким вырос.

Где совершила ошибку?

Психолог задавала пугающие её вопросы - страшным было то, что психолог как будто сына знала, предчувствовала то, как он поступит в разных ситуациях. Потом говорила с ней про то, что ошибки никакой нет, что между людьми бывают разные отношения, и у её мальчика - такой вот тип привязанности, избегающий.

Она шла домой, повторяя про себя слова про то, что он таким уродился и она в этом не виновата. Чувствовать себя недоматерью она перестала только в его шестнадцать, когда он, волнуясь, подарил ей собственноручно вырезанную липовую шкатулку.

Она обомлела, а сын показывал кто где: на крышке скульптурно изображены были и отец, и брат с сестрой, и она с ним у костра, все вместе на рыбалке. Всю композицию он придумал и сделал сам.

После вуза сын приехал один раз повидаться и сказать им, что на Родину не вернётся.

Работать устроился вахтами, чтобы скопить на квартиру в большом городе. Не пил, не курил. С тем, что он проживёт всю жизнь один, она не могла и не хотела смириться.

Раз в неделю она ему звонила, ненадолго. Денег он накопил, квартиру купил, зарабатывал сначала на ремонт, потом на хорошую кухню. Всё сам, без женской руки, - когда речь зашла о кухне, она твёрдо сказала, что после выходных приедут с отцом на новоселье.

Спрашивала, что привезти, что подарить. "Не надо ничего везти, у меня все есть", - как же ранил её раньше этот ответ! Сейчас она ответила спокойно, мол, поняла.

В выходные на базаре столкнулась с учителем по резьбе. Он сильно сдал. Спрашивал, как у сына дела, рассказывал о своих многолетних хворях. Уговорил их с мужем поехать к нему прямо с базара.

В подарок сыну повезли от него тяжёлый мешок грушевых чурбачков. На словах просил передать, что высушена древесина на совесть, сушил для себя.

Дверь по адресу сына им открыла пухлая белокурая девушка. Отец только крякнул.

- Спустись к машине, гостинцы поможешь поднять. Тебе там мешок кой-чего передали, - попросил сына.

Всю дорогу домой она проплакала.

Соседки завидовали, какой он у неё ответственный, разумный и самостоятельный, а ей не хватало его ребячьей открытости, желания прильнуть к маме, того, что было в отношениях с другими детьми - души, тепла. Так и вырос, в своём дому хозяин и при хозяйке теперь. Навсегда взрослый.

- Не угодишь тебе! То один он - плачешь, то женат он - плачешь, - не мог взять в толк, отчего у неё льются слёзы, муж.

Она плакала не о нём, а о себе. О третьем ребёнке, которого у неё не было.

Младшая дочь взяла дело в свои руки, навела мосты, подружилась в Фейсбуке с невесткой. Приходила, показывала ей на компьютере фотографии, которые та выставляла.

Сын тоже там в Фейсбуке был, вёл страницу. Лица его там не было, только на снимках - вырезанные из дерева фигурки. Непостижимо живые.

Она заходила на его страницу каждый день. Научилась лайкать его посты.

Написал он на своей странице только один раз.

На смерть мастера, у которого учился.

Про то, как много этот человек ему дал. Про то, как важно ему было встретить человека, который чувствовал сокровенные движения его души, даже когда словами он не мог их сказать. Про то, что в жизни таких людей у него было только двое - мастер и мама, которая подарила ему первые инструменты, поддержала в учении, всегда верила в него.

Что она не похожа на других мам - она не любит пустые разговоры. А однажды привезла ему тяжеленный мешок дров в подарок, а не занавески и кастрюли на обзаведение хозяйством. Но это был самый желанный подарок на свете, потому что древесину сушил далеко в другом городе его учитель, и это его наследство. Это его дух делает такими чудесными его скульптурки.

В комментариях к посту чужие люди восхищались ею и пели осанну её материнству.

Она молча легла пластом и не могла сдвинуться с места два дня. О том, что она передумала внутри себя, она никому никогда не рассказала.

Источник

Это не очень корректное слово, изначально означающее "скот", которое многие люди избегают употреблять, и даже говорят об этом вслух, декларируя необходимость относиться с уважением к любому человеческому существу. Мол, всегда найдется, за что можно уважать произвольно выбранную личность.

Для меня понятие "быдло" существует и имеет вполне определенное значение. Быдло обладает свойством, которое противоречит описанному гуманистическому принципу: уважать мне его не хочется совсем. И я объясню, почему.

Дихотомический, манихейский подход к оценке поступков утверждает, что существуют объективное зло и объективное добро как две силы, ведущие между собой борьбу в мире. Я же считаю, что зла не хочет никто, кроме психически больных людей. Самый неприглядный поступок обычно имеет причиной какие-то вполне конкретные желания, намерения, представления, как сделать лучше. Скажем, исламские фанатики, сжигающие живьем противников, уверены, что поступают хорошо и правильно, так же, как это делали американцы во Вьетнаме, инквизиторы и фашисты в Европе и православные ортодоксы в России. Они творили добро. В своем, конечно, понимании. Даже маньяк, насилующий ребенка, не мечтает об увеличении зла в мире, он попросту творит свое, субъективное добро для себя лично, удовлетворяя свои персональные желания. Да, во вред кому-то другому. Причиняя кому-то субъективное зло. В этом смысле он не отличается качественно от человека, не отдающего знакомому долг. Отличается количественно, по размеру причиненного ущерба, но и только.

Добро оказывается всего лишь чем-то, что кому-то нравится, и он называет это добром, а зло — чем-то, что кому-то не нравится, и он называет это злом. Незачем даже искать примеры, чтобы убедиться, что одни и те же поступки или события могут восприниматься и как добро, и как зло, в зависимости от информированности и позиции воспринимающего. На эту тему есть даже разнообразные красивые притчи.

Зато здесь появляется интересный вопрос о соотношении субъективного добра (неважно, для кого) и субъективного зла (неважно, для кого) и оценке этого соотношения при взгляде со стороны. Закон, рассматривая ситуацию, когда некое зло было причинено для предотвращения большего зла, не считает это преступлением (юридические формулировки, конечно, другие).

Конечно, в жизни каждого человека бывает, что он хотел как лучше, а получилось не очень. Или он просто не подумал, а вышло неудачно. Или предполагал пошутить, а восприняли это как-то не так. В общем, ошибки. Случайные, нехарактерные, за которые он испытывает чувство вины, угрызения совести или хотя бы обескураженность или смущение.

Но есть и другие люди, постоянно, систематически, по эгоизму, тупости или из заблуждения причиняющие окружающим ущерб, в отличие от нормальных людей, которые своей деятельностью приносят хоть какую-нибудь пользу или хотя бы никому не мешают.

И вот их-то я и называю быдлом и наотрез отказываюсь их уважать.

Первая большая категория быдла — те, кто поступает гнусно из эгоистических соображений.

В первую очередь это криминалитет различного сорта. Кварирные рейдеры, живущие отъемом жилья у незащищенных людей, карманники, вытаскивающие кошельки с последними деньгами у пенсионеров, наркодилеры, втягивающие школьников в смертельную зависимость, мошенники, опустошающие банковские карты, взяточники, работающие не на пользу, а на тех, кто дал им мзду, правоторговцы, за свою прибыль ограничивающие нищему российскому населению доступ к культуре, прочие доблестные работники разнообразных подотделов очистки, и так далее.

Во вторую очередь это недобросовестные работники, имитирующие полезную деятельность, но получающие реальные деньги. Ремонтники и врачи, закладывающие в свой труд дефекты и пороки, чтобы клиент пришел еще раз, гадалки и астрологи, вешающие лапшу на уши клиентам, производители поддельных продуктов, чиновнический планктон, всеми силами избегающий выполнения своих обязанностей, халтурщики-подрядчики, за полновесную плату выполняющие обязательства по принципу "авось не заметит", мобильные операторы, изобретающие хитроумные способы засунуть свои жадные, липкие ручонки в карманы клиентам за лишней копеечкой, полицейские, тягающие невиновного в тюрьму "для палки", и так далее.

В третью очередь это те, кому "надо". Те, кто обламывает на улице цветы, потому что так дешевле. Ну и что, что он сделал хуже пейзаж, которым любовались все? Ему-то стало лучше! Те, кто обходит очередь, будь то к врачу или к железнодорожному переезду. Ну да, украл у каждого в очереди минуту или десять, главное — себе, любимому, сэкономил! Паркующиеся на тротуаре (что он, место себе искать будет, как лох? Кому надо, обойдет!)... Да мало ли. Вы меня поняли.

Они могут себя оправдывать как угодно, но если вдруг они все внезапно утонут или повесятся, всем станет только лучше. Это тот случай, когда правило "о мертвых — либо хорошо, либо ничего" не работает. Сдох — и прекрасно. Никто не пожалеет, за исключением подельников или тех, кто от него кормился. Кто-то может сказать, что зря я так жестко высказался о третьей, относительно безобидной, категории. Не соглашусь. То, что мы наблюдаем — это отдельные, видимые снаружи эпизоды. А для них это образ жизни. Он ведь не только сирень обломал, он и лампочку в подъезде выкрутил, и ведро у колодца оторвал в хозяйство, и клубнику с вашего огорода собрал, пока вас не было. Молодец такой предприимчивый. Так что на фиг, на фиг.

Эти люди, в отличие от следующей категории, могут мнить себя умными, образованными, интеллектуальными людьми. Они и вправду могут разбираться в живописи, винах, хорошо одеваться, посещать театр и куртуазно поддерживать беседу. Все равно быдло.

Вот не знаю, куда отнести тех, что запускает "дыц-дыц" на полную громкость, в основном из машин, — сюда или к следующему типу.

Вторая категория — тупое быдло.

Если быдло из первой категории приносит себе какую-то пользу, пусть даже и минимальную (в виде экономии ресурсов), то тупое быдло гадит всего лишь потому, что ему не хватает ума на простейшие действия культурного человека: донести бутылку до урны, собирать семечную шелуху в пакетик, а не расплевывать вокруг, найти туалет, а не опорожниться прямо тут же, садиться на спинку скамейки, ногами на сиденье... Они и правда делают это из тупости. Их слабому мозгу действительно невыносимо трудно спланировать и исполнить сбор мусора после пикника и доставку его на помойку.

Есть и бессмысленные активные действия. Скажем, все видели уродливые закорюки на стенах домов. Так развлекаются так называемые тагеры — стихийные каллиграфы. Им и невдомек, что есть целые направления в искусстве, относящиеся к умению рисовать красивые буквы и вензеля, к каллиграфии.

Они слишком тупые для этого, и то, что они делают — предельное напряжение их интеллекта и чувства прекрасного. Я здесь не имею в виду художников, кои временами создают действительно волшебные изображения на стенах. Авторов неостроумных кратких надписей тоже отнесу к тому же сорту быдла.

В отдельный подраздел выделю деструктивных шутников, портящих полезные вещи. Когда-то это были те, кто ломал телефоны-автоматы, сегодня же они могут сломать что угодно, потому что скучно, а придумать себе занятие невозможно. По тупости. Так, например, массово страдают автобусные остановки и почтовые ящики.

Третья и последняя (если только мне не придет в голову что-то еще) категория — заблуждающиеся. Они тоже в какой-то степени относятся к тупым, так как у них не хватает любознательности, четкости и критичности мышления, чтобы проверить и рассеять свои заблуждения, но при этом они в состоянии изобретательно спорить и хитроумно планировать свои мерзости.

Во-первых, это религиозные фанатики, при процентно небольшом количестве ухитряющиеся испортить много хорошего другим людям: запрещать концерты и выставки, поганить хорошие места своими торговыми точками, пытаться навязать всем вокруг свои религиозные правила жизни. Ну, это вообще патология, на мой взгляд.

Во-вторых, это разнообразные цензоры, которые лучше меня знают, что можно и что нельзя смотреть или читать мне и моим детям. Они испортили гораздо больше, чем вам кажется. Они лишили вас доступа к интересным авторам и художникам, например, но это не так страшно. А вот, скажем, запрет отдельных видов порнографии, причем не просто торговли, а даже обладания, вредит куда больше и интереснее. В Дании, Германии и Японии в течение некоторых периодов времени была официально разрешена детская эротика. Из полицейских отчетов следует, что в эти периоды сексуальная преступность против детей падала на 40-60%. Что и понятно: безопаснее сидеть дома у видика и самоудовлетворяться, чем выходить на охоту в парки и подъезды. Ну, если есть такая возможность. Вы понимаете, скольким людям цензоры испортили судьбу из боязни случайно возбудить педофила?

В-третьих, это паникеры, слышавшие звон. ГМО, прививки, ядовитые добавки "Е" с номером, и так далее. Видел где-то оценку нанесенного ими ущерба, но не могу найти. Много.

Всех этих людей обычно невозможно исправить. Они адаптированы, то есть им нормально. А для того, чтобы они что-то изменили в своем мировоззрении, у них должен случиться конфликт мировоззрения с реальностью, чего не происходит, поскольку остальная часть общества, по крайней мере в России, слаба, пассивна и бесправна по отношению к быдлу. Я знаю, что во многих других странах ситуация существенно лучше. И мне обидно за Россию. Поэтому я отказываю быдлу в уважении, и это тот минимум, который я могу сделать для того, чтобы ситуация хотя бы наметила тенденцию к изменению. Не надо, не надо уважать быдло, не надо ставить его на одну доску с собой, не надо делать вежливую физиономию для них. Пусть хотя бы разделение общества на добрых граждан и быдло станет явным. Это будет маленьким, но все же шажком к здоровью общества.

Пост в Лигу психотерапии с ПостНауки.

ПостНаука развенчивает научные мифы и объясняет общепринятые заблуждения. Мы попросили наших экспертов прокомментировать популярные мифы о факторах возникновения стресса и противодействия ему.

Это частично правда.

Генетические особенности вносят вклад в то, как человек реагирует на стресс, но не определяют эту реакцию полностью. Реакция на стресс зависит еще и от того, что именно этот стресс вызвало (реакция на теракты сильнее, чем на возникшие без злого умысла сравнимые по масштабам катастрофы), от продолжительности воздействия (острый или хронический стресс), от приобретенного умения справляться со стрессом.

Генетическую составляющую можно разделить на две части. Одна, собственно генетическая, определяется особенностями полученных от родителей генов, контролирующих работу нервной, эндокринной и иммунной систем. Носители некоторых вариантов генов сильнее реагируют на стресс или медленнее возвращаются к норме после реакции и, как следствие, имеют больше шансов заполучить связанные со стрессом расстройства. Для части этих генов показано влияние условий воспитания. У людей, имевших счастливое детство, и у тех, кто рос в неблагоприятных условиях, одни и те же варианты генов могут проявляться по-разному.

Вторая составляющая определяется жизненной историей, особенно пережитыми в детстве стрессами. У млекопитающих есть специальные системы, которые подстраивают интенсивность работы генов под конкретные условия среды. В результате работы этих систем в участках ДНК, регулирующих включение и выключение генов, появляются специальные химические метки (метильные группы), которые влияют на то, насколько активен будет ген. Эксперименты на мышах и крысах показали, что пережитый в детстве стресс меняет работу генов стрессового ответа пожизненно. Аналогичные данные получены и для человека, но не в результате экспериментов, а при изучении ДНК детей, выросших в благоприятных и неблагоприятных условиях. Что интересно, если мама-крыса хорошо ухаживала за стрессированными крысятами (тщательно вычесывала и вылизывала их), то количество метильных меток на их ДНК возвращалось к норме, а когда они вырастали, то их реакция на стресс не отличалась от реакции крысят, выросших в «благополучных» семьях.

Изменения работы генов в результате прижизненной химической модификации отдельных участков ДНК или других воздействий изучает раздел науки, называемый эпигенетикой. Эпигенетические процессы — это то, что связывает реакцию генетического аппарата на воздействия среды, в том числе и ответ генов на материнскую любовь, пренебрежение и другие условия воспитания. А эти условия, в свою очередь, хотя и не определяют полностью, но вносят значительный вклад в то, как человек будет реагировать на стресс. Поэтому даже тогда, когда мы говорим о культуре и воспитании, явлениях, далеких от генетики, совсем сбросить со счетов гены не удается. Именно работа генов позволяет зафиксировать в виде нервных связей то, чему жизнь и родители учат детей.

Это неправда.

Стресс — это реакция организма, которая говорит о том, что организм выходит из состояния гомеостаза, то есть равновесия.

Но выход из состояния равновесия необходим для жизни, для того, чтобы человек развивался. Поэтому стрессом может быть и состояние влюбленности, и выступление перед большой аудиторией, то есть такие вещи, которые вполне сопоставимы с хорошей жизнью. Таким образом, стресс необходим для жизни, и он в принципе связан с любыми ситуациями, в которых мы волнуемся.

Что касается негативных эмоций, то для этого случая есть понятие «дистресс», так называемый плохой стресс, когда переживаемые негативные эмоциональные состояния носят либо очень интенсивный, либо хронический характер. Он отличается от обычного стресса тем, что человек попадает во внешнюю ситуацию, которая постоянно выводит его из равновесия, и испытывает негативные эмоции постоянно, а не время от времени. Например, подвергается травле на работе, или у него постоянные конфликты в семье с супругой, или он не любит свою работу и каждый день вынужден долго заставлять себя по утрам выйти из дома.

Также дистресс может возникать вследствие стресса высокой интенсивности, то есть когда негативные эмоции слишком сильные. Например, при потере близкого человека, или когда происходит что-то очень сильно пугающее, или когда перед человеком стоит серьезная угроза. Дистресс может действительно плохо влиять на психическое и соматическое здоровье, и такой стресс обязательно требует какого-то вмешательства, запроса на помощь и так далее.

Это правда.

Нужно начать с того, что стресс — это не всегда отрицательные эмоции, а он может быть вызван и положительными эмоциями. С точки зрения организма и работы внутренних органов эйфория — это тоже стресс. Поэтому можно, к сожалению, умереть и от радости. Этот миф касается того стресса, который появляется на фоне отрицательных эмоций. Если у человека возник такой стресс, ему может помочь все, что вызывает положительные эмоции.

А еда — самый надежный источник позитива. Кусок мяса или шоколада вас никогда не обманет. Вам может не понравиться концерт, вы можете разругаться с лучшей подругой, но кусок хорошей еды в надлежащий момент гарантирует положительные эмоции.

На уровне нервных клеток еда способствует выделению медиаторов положительных эмоций. Как только в ротовой области появляются приятные вкусовые ощущения, а в желудок начинает что-то падать, в мозге начинают секретироваться эндорфины и дофамин. В итоге возникает положительное эмоциональное состояние, которое блокирует негативные переживания. Механизм этот работает по врожденно заданным принципам, поскольку еда — источник энергии и строительных материалов, без которых мы не можем существовать. Поэтому эволюционные процессы сформировали такую конфигурацию мозга, которая обеспечивает процесс питания, через голод заставляя нас есть каждый день. Причем новорожденный ест за счет врожденных рефлексов, но в дальнейшем очень быстро научается отыскивать еду, и обучение идет на фоне положительных эмоций, вызываемых поглощением пищи.

Есть люди, которые действительно переедают от стресса. Но, как правило, если человек контролирует свое поведение, он ищет и другие источники положительных эмоций, чтобы снять стресс, который вызвали негативные переживания. Он может сходить на выставку, заняться спортом или даже поиграть в компьютерную игру. Еда снимает стресс, но часто использовать этот путь не следует, иначе потребление лишних калорий грозит вам стрессом уже по поводу лишнего веса.

Это частично правда.

Это утверждение верно лишь отчасти.

Стресс — это состояние, возникающее при воздействии на организм человека стимулов, к которым ему трудно адаптироваться. Эти стимулы могут быть самыми разными — от громких звуков до конфликтов с окружающими. В большом городе с такими стимулами мы сталкиваемся довольно часто. Это экологические условия, в которых мы живем (например, загрязненный воздух и громкий шум машин), большое количество людей, с которыми мы встречаемся (например, в переполненном общественном транспорте или в дорожной пробке), лимит времени и большие физические нагрузки, проблемы, возникающие в семье и на работе. Все это может вызвать стресс.

Однако в данном случае существует три ограничения.

Во-первых, со многими стрессорами встречаются люди, живущие не только в больших, но и в маленьких населенных пунктах. К ним, например, относятся условия работы, которые вызывают у человека сильную физическую усталость или ощущение несправедливости происходящего.

Во-вторых, даже в больших городах разные люди находятся в разных условиях: кто-то садится утром в старую переполненную электричку, а кто-то в комфортабельный экспресс; кто-то стоит в пробках, а кто-то едет по свободной дороге; кто-то приходит на работу как на праздник, а кто-то мечтает бросить ее навсегда и так далее. Это означает, что, выбирая способ передвижения, спутника жизни или работу, мы можем влиять на уровень стресса.

И наконец, в-третьих, влияние многих стрессоров зависит от нашей интерпретации происходящего, нашего отношения к нему.

Представьте, что двум людям надо решить сложную задачу. Один человек думает: «Ну вот опять! Я не знаю, что делать. Я не смогу решить эту задачу, и меня выгонят с работы». Иными словами, он воспринимает ее как тяжелое бремя, которое способно причинить серьезные неприятности. Другой человек рассуждает иначе: «Как интересно! Я не знаю, что с этим делать, но обязательно придумаю и добьюсь успеха». Он воспринимает эту задачу как вызов, на который сможет ответить. В результате у первого участника стресс возникнет скорее, чем у второго. Из этого следует простой вывод: да, большой город постоянно подкидывает нам стимулы, которые могут вызвать стресс, однако мы в состоянии увеличить или уменьшить их воздействие.

Это не совсем так.

Стресс действительно может мобилизовать силы организма, способствовать повышению активности человека.

Однако определенные виды стресса, особенно вызванные влиянием интенсивных стрессоров, могут негативно влиять на здоровье человека. Например, существует травматический стресс, имеющий различные пагубные психологические последствия.

Считается, что травматический стресс вызван влиянием стрессоров высокой интенсивности, которые связаны с угрозой как жизни самого человека, так и его близких. Травматический стресс приводит к нарушению привычного функционирования человека. Такой стресс опасен не только актуальными проявлениями, но и отсроченными. Например, при посттравматическом стрессе у определенной части людей, которые более уязвимы к стрессу, могут возникнуть последствия в виде постоянного переживания этой ситуации как спустя полгода после травматического события, так и через несколько лет и даже десятилетий.

Если мы говорим о влиянии такого стресса на физическое здоровье человека, то последствия стресса могут выражаться по-разному: нарушается нормальный уровень бодрствования, возникают проблемы со сном, появляются соматические реакции, такие как учащенное сердцебиение, дыхание и др. При таком стрессе могут также возникать проблемы с желудочно-кишечным трактом, различные кожные заболевания и другие последствия.

Конечно, неверно разделять психологические последствия стресса и последствия, связанные с состоянием физического здоровья человека. Давно установлен факт системного реагирования человека на ситуацию. Так, трудности с регуляцией эмоций могут приводить к повышению времени бодрствования, к трудностям засыпания, прерывистому сну, к хроническому раннему пробуждению. Если человек не высыпается, если он постоянно находится в состоянии гипербдительности, то есть постоянно ожидает каких-то неприятностей, то он не может восстановиться, отдохнуть. А отсюда и возникают различные заболевания, прежде всего те, по отношению к которым человек наиболее чувствителен.

Но неверно думать, что бывает только пагубный стресс, дистресс. Есть и стресс другого уровня — эустресс. О таких проявлениях стресса писал Ганс Селье. Это благоприятный стресс, при котором мобилизуются силы организма и человек приходит в тонус. И этот тонус выполняет в том числе охранительную функцию. Скажем, когда человеку нужно в каких-то обстоятельствах избежать нежелательных факторов или когда ему действительно нужно определенное состояние тонуса, для того чтобы решить реальную проблему.

То есть стресс может влиять как благотворно на состояние человека, так и пагубно. Важно заметить, что это связано еще и с состоянием человека. Дело в том, что обычно человек переживает различные стрессы и не всегда быстро восстанавливается после них.

Накапливаемый, кумулятивный стресс — результат переживания множества негативных событий, в связи с чем для одного человека конкретное стрессовое событие не будет иметь явных негативных последствий, а для другого станет последней каплей.

В целом же миф о том, что стресс не наносит вреда здоровью человека, имеет право на существование, потому что, создавая такой миф, люди тем самым пытаются убедить себя в отсутствии проблем, уберечь от тревоги, которая возникает при мысли о негативных последствиях стрессовой ситуации: человек склонен отрицать проблему и как бы спасаться от своих страхов. На самом деле это иллюзорное спасение.

Отсутствие знания о том, что последствия стресса могут быть негативными, не защищает человека от этих последствий, а, наоборот, обезоруживает его в совладании с ними. Ведь, как известно, отрицание проблемы вовсе не устраняет ее, а, как это ни парадоксально, делает ее еще более трудно решаемой.

Смелость признаться в себе в том, что после того или иного трудного события жизнь и здоровье человека изменились в худшую сторону, открывает перед ним путь к обращению к собственным ресурсам или к социальной поддержке, к помощи других людей.

И еще раз: ссылка на источник

Предыдущие посты по теме детского аутизма 1, 2, 3

Специалист, работающий с аутичным ребенком, должен знать и об особой ранимости его близких. Напряженностью своих переживаний семьи аутичных детей выделяются даже на фоне семей, имеющих детей с другими тяжелыми нарушениями развития. И для этого есть вполне объективные причины. Одна из них заключается в том, что осознание всей тяжести положения ребенка зачастую наступает внезапно. Даже если тревоги существуют, специалисты обычно долгое время их не учитывают, уверяя, что ничего необычного не происходит. Трудности установления контакта, развития взаимодействия уравновешиваются в глазах родителей успокаивающими впечатлениями, которые вызывают серьезный, умный взгляд ребенка, его особые способности. Поэтому в момент постановки диагноза семья порой переживает тяжелейший стресс: в три, в четыре, иногда даже в пять лет родителям сообщают, что их ребенок, который до сих пор считался здоровым и одаренным, на самом деле «необучаем»; часто им сразу предлагают оформить инвалидность или поместить его в специальный интернат.

Состояние стресса для семьи, которая продолжает «сражаться» за своего ребенка, с этого момента нередко становится хроническим. В нашей стране это во многом связано с отсутствием какой-либо системы помощи аутичным детям, с тем, что в существующих детских учреждениях «не приживаются» дети с необычным, сложным поведением. Непросто вообще найти специалиста, который взялся бы работать с таким ребенком. На местах, как правило, помочь такому ребенку не берутся – приходится не только далеко ездить, но и месяцами ждать, когда подойдет очередь консультации.

Более того, семья аутичного ребенка часто лишена и моральной поддержки знакомых, а иногда даже близких людей. Окружающие в большинстве случаев ничего не знают о проблеме детского аутизма, и родителям бывает трудно объяснить им причины разлаженного поведения ребенка, его капризов, отвести от себя упреки в его избалованности. Нередко семья сталкивается с нездоровым интересом соседей, с недоброжелательностью, агрессивной реакцией людей в транспорте, в магазине, на улице и даже в детском учреждении.

Но и в западных странах, где лучше налажена помощь таким детям и нет проблемы в нехватке информации об аутизме, семьи, воспитывающие аутичного ребенка, тоже оказываются более страдающими, чем семьи, имеющие ребенка с умственной отсталостью. В специальных исследованиях, проводившихся американскими психологами, обнаружено, что стресс в наибольшей степени проявляется именно у матерей аутичных детей.

Они не только испытывают чрезмерные ограничения личной свободы и времени из-за сверхзависимости своих детей, но и имеют очень низкую самооценку, считая, что недостаточно хорошо выполняют свою материнскую роль.

Такое самоощущение мамы аутичного ребенка вполне понятно. Ребенок с раннего возраста не поощряет ее, не подкрепляет ее материнского поведения: не улыбается ей, не смотрит в глаза, не любит бывать на руках; иногда он даже не выделяет ее из других людей, не отдает видимого предпочтения в контакте. Таким образом, ребенок не несет ей достаточного эмоционального отклика, непосредственной радости общения, обычной для всякой другой матери и с лихвой покрывающей все ее тяготы, всю усталость, связанную с ежедневными заботами и тревогами. Понятны поэтому проявления у нее депрессивности, раздражительности, эмоционального истощения.

Отцы, как правило, избегают ежедневного стресса, связанного с воспитанием аутичного ребенка, проводя больше времени на работе. Тем не менее, они тоже переживают чувства вины, разочарования, хотя и не говорят об этом так явно, как матери. Кроме того, отцы обеспокоены тяжестью стресса, который испытывают их жены, на них ложатся особые материальные тяготы по обеспечению ухода за «трудным» ребенком, которые ощущаются еще острее из-за того, что обещают быть долговременными, фактически пожизненными.

В особой ситуации растут братья и сестры таких детей: они тоже испытывают бытовые трудности, и родители часто вынуждены жертвовать их интересами. В какой-то момент они могут почувствовать обделенность вниманием, посчитать, что родители их любят меньше. Иногда они, разделяя заботы семьи, рано взрослеют, а иногда «переходят в оппозицию», формируя особые защитные личностные установки, и тогда их отчужденность от забот семьи становится дополнительной болью родителей, о которой они редко говорят, но которую остро ощущают.

Ранимость семьи с аутичным ребенком усиливается в периоды его возрастных кризисов и в те моменты, когда семья проходит определенные критические точки своего развития: поступление ребенка в дошкольное учреждение, в школу, достижение им переходного возраста. Наступление совершеннолетия, вернее, обозначающего его события (получения паспорта, перевода к взрослому врачу и т. п.), порой вызывает у семьи такой же стресс, как и постановка диагноза.

Попытки оказания профессиональной психологической поддержки подобным семьям стали делаться у нас только недавно, и пока они носят эпизодический характер. Мы убеждены, что такая поддержка должна развиваться прежде всего как помощь семье в ее основных заботах: воспитании и введении в жизнь ребенка с аутизмом. Главное тут – дать родителям возможность понять, что происходит с их ребенком, помочь установить с ним эмоциональный контакт, почувствовать свои силы, научиться влиять на ситуацию, изменяя ее к лучшему.

Кроме того, таким семьям вообще полезно общаться между собой. Они не только хорошо понимают друг друга, но каждая из них имеет свой уникальный опыт переживания кризисов, преодоления трудностей и достижения успехов, освоения конкретных приемов решения многочисленных бытовых проблем.

Обсуждение проблем аутичного ребенка подготовило нас к пониманию того, что главным в его реабилитации должна стать лечебная организация всей его жизни. Понятно, что основная работа при этом неминуемо ляжет на близких – семью или тех, кто ее заменяет; а помогать им должна целая команда профессионалов. К сожалению, пока в нашей стране это нереально, но, тем не менее, мы должны обозначить места всех специалистов – и тех, на кого можно рассчитывать уже сегодня, и тех, кого нам все еще так не хватает.

Важную роль в раннем выявлении нарушения развития и оказании своевременной помощи может играть врач-педиатр. До достижения ребенком года семья обычно поддерживает с педиатром тесный контакт. Это позволяет врачу не только точно ставить вопросы, но и, не допуская гипердиагностики (истолкования как сложившейся патологии отдельных настораживающих тенденций развития), подсказывать приемы профилактической работы, поддерживать в родителях уверенность в их силах. Однако подобное возможно лишь в том случае, если в своей оценке развития данного ребенка врач не только ориентируется на нормы физического, сенсомоторного и речевого развития, но и внимательно относится к первым признакам эмоциональных трудностей, нарушения контакта ребенка с близкими.

С возрастом такой ребенок более других продолжает нуждаться во внимательной заботе педиатра. Прежде всего это связано с обычной для таких детей особой физиологической незрелостью. Наш опыт показывает, что часто родители детей-дошкольников с аутизмом находили наибольшее понимание именно у микропедиатров, особенно хорошо знакомых с проблемами незрелости. Соматическая дефицитарность таких детей может проявляться в достаточно грубых формах: нарушении обмена веществ, аллергических реакциях, нарушениях пищеварения, в общей ослабленности, подверженности частым простудным заболеваниям. Сверхизбирательность этих детей в еде, упорный отказ то от мясной, то от молочной пищи, то, например, от фруктов заставляет думать о необходимости разработки индивидуальной диеты. Понятно, что здесь имеется огромное поле работы для специалиста.

Полное или хотя бы частичное решение проблем физического здоровья такого ребенка очень важно с точки зрения перспективы его психического развития. Во-первых, часто сам ребенок демонстрирует сильную зависимость психического состояния от телесного самочувствия. Дискомфорт от простого насморка, режущихся зубов может в какие-то периоды экстремально затруднить развитие его контакта с близкими. С другой стороны, явные трудности с физическим здоровьем ребенка могут целиком захватить внимание его близких, не оставив им сил на решение других, может быть, более важных для него, проблем. Поддержка педиатра важна и для того, чтобы заботы по уходу за телом не отвлекали родителей,как это часто бывает,от решения главной задачи – задачи лечебного воспитания.

Успехи лечебной педагогики в последние годы, достигнутые объединением усилий педагогов и психологов, опровергли принятый в 50–60-х годах тезис: «Сначала вылечим, потом будем учить». Речь при этом шла преимущественно о стационарном лечении. В настоящее время стало ясно, что подобный подход в корне неверен: даже если лекарственная терапия действительно необходима, она должна проводиться одновременно с психологической и педагогической работой. Изолировав ребенка в условиях больницы, мы разрушаем привычные для него способы жизни, связи с другими людьми – и лишаем его возможности реализовать свои способности к развитию. Сейчас во всем цивилизованном мире детей стремятся сохранять в домашних условиях, среди близких, и обеспечивать им прежде всего лечение педагогическими средствами.

Вместе с тем, мы должны помнить и о дефицитарности, частом органическом поражении нервной системы такого ребенка, о том, что его аутизм может формироваться в рамках других текущих заболеваний, связанных с сезонными и возрастными обострениями. Аутичного ребенка чаще, чем другого, могут подстерегать эти опасности, и для него крайне важна возможность быть под постоянным наблюдением врача-психоневролога. Это не значит, что ему нужно постоянное медикаментозное лечение. Однако для родителей бывает важно получить подтверждение доктора о том, что ребенок в данный период может продуктивно развиваться без медикаментозного вмешательства.

Наш счастливый опыт совместной работы с несколькими замечательными врачами, и прежде всего с К.С. Лебединской, открыл для нас возможность точной координации усилий, когда совместный анализ динамики развития ребенка помогает уточнить тактику медицинской и психологической коррекции. К.С. Лебединская сформулировала и общие принципы лечения, направленного на помощь развитию.

Медикаментозное лечение не должно иметь своей целью просто устранение болезненных проявлений, с тем чтобы сделать ребенка «более удобным». Многие болезненные проявления, рассматриваемые в контексте динамики психического развития ребенка, меняют свое значение: проявления страха, агрессии, стереотипности и т. д. могут быть поняты не только как сигналы болезненного регресса, но и как возможные признаки активизации и усложнения отношений с миром. Соответственно во втором случае цель просто избавиться от них, подавить их медикаментозно не может и не должна быть поставлена. Частный «успех» лечения в этом случае может затормозить общий процесс развития.

Так, например, если для ребенка четвертой группы возникновение очерченных страхов и выраженных моторных стереотипий говорит о регрессе возможностей взаимодействия с миром и не исключает медикаментозной помощи, то появление страха и стереотипов в поведении у ребенка первой группы свидетельствует о зарождении избирательности в отношениях с миром, т. е. скорее о прогрессе. Дело в том, что появление избирательности позволяет закрепить устойчивые формы контакта с ребенком и начать работу по выстраиванию упорядоченного жизненного стереотипа, что убережет ребенка от возникновения страхов в дальнейшем.

В каждом отдельном случае для успеха необходим диалог специалистов, выстраивающих логику психического развития и страхующих ребенка от возможных болезненных срывов. С этих позиций совместно решается вопрос о необходимости дополнительной медикаментозной стимуляции: исчерпали ли мы все естественные возможности повышения активности ребенка с помощью физкультурных занятий и эмоционального тонизирования в игре и общении? Также ставится и вопрос о необходимости успокоения и концентрации внимания ребенка: использованы ли для этого в достаточной мере возможности внешней организации режима жизни и занятий?

И часто в ответ на наши сетования о слишком медленном движении вперед, на опасения перед обострениями именно врачи убеждали нас в том, что в данной ситуации вполне можно обойтись без медикаментозного вмешательства. Также и мы, психологи, часто убеждали врачей подключиться к работе и медикаментозно поддержать ребенка вне периода обострения, в моменты его активного выхода в незнакомые или более сложные социальные условия, например при неизбежном переезде семьи на новое место жительства или переходе в новый школьный класс.

Продолжение следует

О.С. НИКОЛЬСКАЯ, Е.Р. БАЕНСКАЯ, М.М. ЛИБЛИНГ

АУТИЧНЫЙ РЕБЕНОК. ПУТИ ПОМОЩИ

Женщина пришла одна и противно хрустела суставами пальцев. У нее было такое трагическое лицо, что я не решалась попросить ее перестать. Сидела и страдала вместе с ней.

— Вы мне не поверите! — первое, что она мне сказала. — Но я покажу вам статью в газете.

И полезла в сумку.

— Не надо статью! — твердо сказала я. — Статьям в газете я верю меньше, чем конкретным людям, которых вижу перед собой. Поэтому рассказывайте сами.

* * *

На все лето она брала отпуск за свой счет (на ее работе это было возможно) и вместе с сыном жила на даче. Своей дачи у них не было, снимали у одних и тех же хозяев много лет — всем удобно. Отец и муж приезжал на выходные.

Сын Кирюша рос спокойным и вдумчивым мальчиком — хорошо учился, любил рассматривать муравейники и жучков под камнями, держал в банке головастиков, смотрел фильмы «Би-би-си», читал книжки фэнтези и про динозавров. В раннем детстве у него была астма, но потом все как-то выровнялось, и уже много лет не было приступов и даже все лекарства уже отменили, только если он заболевал чем-нибудь простудным, давали на всякий случай, для профилактики.

С дачными мальчишками, которые бегали крикливой стайкой и размахивали палками или гоняли на велосипедах, Кирюша был знаком, никогда не воевал, но и не общался особо. Шумные игры никогда его не прельщали, он и в городе по-настоящему дружил только с одним немногословным и тихим мальчиком — во втором классе они вместе ходили в судомодельный кружок, да так и остались друзьями.

С девочками в детском саду и в классе у Кирюши всегда были хорошие отношения, и никого не удивило, когда на даче он подружился с соседской девочкой Зоей, на полтора года старше его. Зоя много читала, гуляла в лесу, часто ходила на пруд и сидела на берегу, рассматривая что-то в воде или прислушиваясь к шелесту листьев над головой, и ни с кем, кроме Кирюши, не общалась. Зоина мама была очень рада этой дружбе и всегда Кирюшу привечала.

Взрослые из обеих семей видели, как дети подолгу, часами сидят на скамейке в кустах сирени и о чем-то заинтересованно беседуют, размахивая руками и иногда смеясь. Кирил рассказывал, что Зоя придумывает «здоровские истории, не хуже чем в книжках».

Уезжая с дачи, Кирюша по Зое, видимо, скучал, иногда звонил ей по телефону (она ему не звонила никогда, и это всем было понятно — она же старше), но видеться им не удавалось, потому что дети были еще маленькими и жили в разных концах города.

В начале нынешнего лета одна из дачных соседок сказала матери Кирилла (ее звали Региной): а вас не беспокоит, что ваш все время с этой девочкой возится? «Да они давно дружат, — удивилась Регина. — А в чем дело-то?» — «Дело, конечно, ваше, — сказала соседка. — Но я бы на вашем месте остереглась. Странная она и дикая какая-то. И в школе на дому учится. Чему приличного мальчонку научит?»

Против своей воли обеспокоенная Регина начала приглядываться к Зое и вскоре уже не понимала, что видит сама, а что ей мерещится. Почти тринадцатилетняя Зоя контактов со взрослыми избегала, смотрела в землю, на прямые вопросы отвечала односложно. Зоина мать о семье и дочери тоже практически ничего не говорила, хотя охотно общалась на другие темы и вовсю хвалила Кирилла и их с Зоей детскую дружбу. Остальные дачники, как оказалось, вполне разделяют настороженность первой соседки — что-то там нечисто.

В конце концов Регина извелась, не выдержала, заручилась поддержкой мужа и сказала сыну: Кирюша, а почему ты с другими детьми не играешь? Что тебе эта Зоя, она же бука совсем, пошел бы с мальчиками на костер или на велосипеде покатался. Нечего все время сиднем в кустах сидеть, нам с отцом это не нравится.

— Мне с Зоей интереснее, — спокойно возразил мальчик.

После нескольких бесплодных разговоров был поставлен ультиматум: нужно общаться с другими детьми или хотя бы еще что-то делать, кроме сидения в кустах или на пруду с Зоей. Иначе мы вообще отсюда уедем и больше не приедем никогда.

Через две недели Кирюша исчез. Без всякого протеста, объявления или прощальной записки — просто вышел утром после завтрака из дома и не вернулся. К обеду его искали уже по всему поселку. Тогда же выяснилось, что пропала и Зоя.

Прочесывали окрестный лес. На пруду работали водолазы. Регина билась в истерике, обвиняла Зоину мать: ваша старше, это она его увела! Зоина мать молчала, глядя в землю. Уже в милиции, когда заполняли бесчисленные бумаги, выяснилось страшное, как будто бы без того было мало: у Зои шизофрения, она лечилась в психиатрической больнице, принимает таблетки. Что в этот момент кричала Регина, она не помнит, но ей до сих пор немного стыдно. Но только немного, потому что она (Зоина мать) должна же была предупредить! Регина к батарее бы своего привязала, и от этой дачи, конечно же, сразу бы отказалась!

Потом главный милиционер сказал: будем, конечно, еще искать в округе, но вы же понимаете — месяц прошел, нигде ничего, так что, скорее всего, ищем трупы. Есть крошечный шанс, что уехали зайцами в другие регионы, ориентировки везде разосланы, но они же не профессиональные побегушники-беспризорники, к тому же девочка больная, были бы оба живы, где-нибудь засветились бы. Увы.

Еще почти через месяц, в конце сентября, мужчина в одежде грибника вылез из машины у поста ГАИ и сказал: там, три километра назад, у ларька на шоссе мальчонка клянчит объедки, я там себе кофе после грибной охоты покупаю, и уже второй раз его вижу. Купил ему две шоколадки. Что-то с ним сильно не так, по-моему, худой он очень и дикий какой-то, на сельских детей не похож. На вид лет десять-одиннадцать, одет так-то. Непорядок, я чувствую, здесь…

Гаишники, как ни странно, оказались отзывчивыми.

Ларечница мальчишку тоже вспомнила. Согласилась позвонить, если еще появится.

Кирилла отловили прямо на шоссе. Он дико сопротивлялся, бил ногами и руками, кидался со всего размаху на асфальт и кричал, что никуда не поедет, пока не заберут Зою. В лес с ним шли добровольцы из поселка, боялись, что найдут полуразложившийся труп. Прошли около пяти километров. Зоя была жива, безразлично сидела на лавочке в старой, наполовину ушедшей в землю охотничьей избушке. Увидев людей, повела себя много спокойнее, чем Кирилл. Встала и пошла. Мать как будто не узнала. На прощание обняла мальчика и поблагодарила его.

— Как же они жили все это время? — спросила я. — Кирилл рассказывал?

— Нет. Он ничего не рассказывает.

— Ну, вероятно, это травматическая амнезия.

— Я не знаю, что это! — Регина заплакала. — Но моего мальчика будто подменили, навели порчу! Прошло уже полгода, но он… он…

— Что — он?

— Он почти не разговаривает с нами. Не может учиться. Сидит, смотрит телевизор. Если телевизор выключить или убрать, он продолжает смотреть в пустой экран или в стенку. Чтобы он поел, я должна его уговаривать или заставлять.

— Лекарства?

— Да, конечно. Никакого действия, только еще больше тормозит. Психиатр сказал: на таких препаратах уже должно было пройти. И не случайно все-таки она его выбрала. Скорее всего, эта трагедия запустила какой-то его собственный процесс… Но у меня был совершенно здоровый мальчик, никакой не психопат, я-то знаю! И то, что у нее, оно же не может быть заразным?!

— Напрямую конечно не может, — согласилась я. — А где сейчас Зоя?

— В психушке, конечно, где же еще! А может, уже и выпустили ее, я не знаю.

— Кирилл виделся с ней после?..

— Да вы что, с ума сошли?!! — завизжала Регина. — Да чтобы я… да чтобы она…

— Понятно. Я бы хотела увидеть Кирюшу.

* * *

Со слов Регины я представляла себе мальчика чуть ли не в коме. Но как только мать вышла из кабинета, он стал разговаривать. Не то чтобы уж совсем свободно, но на вопросы через один отвечал. Однако быстро уставал, пятнадцать-двадцать минут — и все. Я решила, что это от препаратов. Никакой психиатрии не почувствовала, так матери и сказала. Она сразу ко мне прониклась, стала его водить.

Через некоторое время я уже много знала. Зоя была развита и наблюдательна. Она подробно видела подводный, лесной, древесный и подкаменный миры и рассказывала о них другу, добавляя фантастики из своих видений. Дети уже давно общались с духами леса, воды и облаков. Те передавали им приветы и послания, играли с ними, подшучивали. Дачный мир для Зои был живым, городской — мертвым (к зиме она часто попадала в больницу). Когда стало ясно, что их скоро разлучат, Кирилл сам предложил сбежать. Зоя согласилась не сразу. На подготовку ушло две недели. Она знала подходящую избушку и знала, что их там будут искать. Они взяли вещи, спички, свечи, компас, крупу и консервы. Зоя украла у матери немного денег. Первые дни сидели на островке в болоте и питались хлебом и морошкой. В болоте их не искали. Потом, когда активная поисковая операция закончилась, заселились в избушку. У Зои еще были таблетки, она их аккуратно принимала. В избушке была буржуйка, но чаще готовили на костре. Собирали грибы. Ходили в два поселка воровать картошку и всякое другое с огородов, еще украли два одеяла и покрывало с веревок. Было весело. Потом у Зои кончились таблетки и она стала «залипать», по выражению Кирилла. Иногда ее мучили страшные галлюцинации, и тогда Кирилл прижимал к себе и рассказывал все, что в голову придет. Она успокаивалась, но уже не могла ходить за едой и прочим. Кирилл взял все это на себя. Зоя, когда ей становилось получше, бродила по округе, собирала хворост и дрова, приносила воду с ручья, разводила огонь. Когда ситуация ухудшалась, просто сидела на лавке и раскачивалась. Однажды Кирилл увидел, как человек у ларька на шоссе выбрасывает в ящик почти нетронутый гамбургер. Это навело его на новую, продуктивную мысль. Зоя мысль одобрила, но сказала, чтобы у женщин он не просил никогда — они подозрительные и приставучие. Мужчины действительно никогда ничего у мальчика не спрашивали, один даже купил для Кирилла в ларьке две пачки чаю, пачку сахара и два кило риса — даже интересно, что он при этом подумал?

Да, он понимал и понимает, что Зоя больна. И что? Да, он знает, что духов облаков по правде не бывает. И что? Да, конечно, в школе нужно учиться. А зачем? Мама, разумеется, за него переживает. И что?

Я вроде бы установила с мальчишкой такой хороший, качественный контакт, но оказалась в абсолютном, глухом тупике. Дело никуда не двигалось. Но я уже догадывалась и однажды спросила напрямую:

— Как ты относишься к Зое сейчас?

— Я ее люблю, — просто ответил он. — И она, я знаю, любит меня.

Вот так. И ничего нельзя сделать.

Я не могла сказать его матери: позвольте им видеться. Потому что она сразу начинала визжать.

Я не могла сказать ему: время лечит. Потому что я знаю, что это не всегда так.

Я не могла сказать ему: полгода назад ты ушел в ее мир, это было неправильно, и едва не привело к страшной трагедии, теперь тебе надо попробовать вывести ее в наш мир, у тебя есть шанс — ему двенадцать, ей тринадцать и у нее шизофрения.

Я не знаю, что сейчас с ними стало. В любом случае, они выросли. Но вот, жили и любили такие дети. И я вам о них рассказала.

Текст Катерина Мурашова

Ночь - самое прекрасное время. Лучшее время для раздумий, творчества, фантазий, страхов и любви. Я всегда был "совой", и жизнь вечно давала мне пощечину в плане, что почти вся моя работа начиналась рано с утра: спортивная школа заставляла вставать в 6 утра, институт заставлял вставать в 6 утра, армия заставляла вставать в 5 утра, работа заставляет вставать с 6 до 7. Все бы хорошо, но я редко ложусь раньше 2х-3х, а иногда и позже. Мой фитнес трекер в телефоне считает, что я не сплю вообще. Мой организм давно сказал мне прощай, поэтому я часто болею и страдаю перманентным расстройством сна, головными болями, нежеланием принимать пищу и периодической потерей связи с реальностью. Я могу не есть дня 3 без какого либо сожаления, мой организм просто не хочет есть. Мне более незнакомо чувство голода. Когда ты, на протяжении нескольких лет спишь по 3 или 4 часа в сутки за одни раз, начинаешь открывать в себе много нового. Например: еда тебе нужна только тогда, когда ты, в тайне от всех подыхаешь в углу, мучаясь болью в желудке, сон тебе нужен тупо так, посредственно. Я ложусь спать просто потому что надо. Я бы многое отдал, лишь бы иметь возможность не спать вообще. Ведь прекрасный вечер хочется продолжить, а вот утро совсем не хочется встречать. Иногда мне жаль, что я не пошел по пути саморазрушения и не попал в "клуб 27". Поэтому я не хочу засыпать вечером, чтобы не просыпаться с утра. Руки и ноги теряют координацию. Реальный мир перестает быть реальным, время проносится со скоростью света: ты пытался уснуть, моргнул и уже утро. Притупляются все чувства. Такие как: обоняние, перемещение тела в пространстве. Я могу пройти пешком 20 километров даже не заметив этого. Просто в один момент я осознаю, что у меня болят ноги и на улице стемнело. Стираются чувства самосохранения и страха. Лига психологов аууу. Хотя нет. Вы мне тоже не нужны... больше.
А как Вы проходите периоды адаптации, выживания и доживания?