Енот ворвался в комнату как новость, которую никто не заказывал: сбивчиво, шумно и с глазами размером с две пятирублёвые монеты.
Лестница страха
— Там! — выдохнул он. — Там… наверху… мысль! Страшная! Самая страшная мысль в мире!
— Какая мысль? — не подняв головы от пустой газеты, спросил Валера. — Та, которая ждёт, когда ты поднимешься и спросишь её «А что, если всё не так?» — А кто тебе сказал? — Улитка с третьего этажа. Она видела, как туда зашёл таракан и стал философом.
Лестница вела на чердак — узкая, деревянная, вся в паутине и подозрительном скрипе, словно пыталась отговорить каждого, кто на неё взглянет. Над ней висела табличка, сделанная явно не руками человека: «Не поднимайся, если не готов думать.»
— Я туда не пойду, — заявил енот, прижимая хвост к полу. — Тогда она так и останется страшной, — спокойно ответил Валера. — Потому что всё, что мы не видим, растёт в темноте.
— А если я поднимусь, и там действительно ужас? — Тогда ты хотя бы узнаешь, с чем имеешь дело. А не будешь всю жизнь бояться собственного воображения.
Ступеньки гудели под лапами, как будто каждая из них знала свою собственную философию и хотела её произнести. На чердаке пахло пылью, забытыми мыслями и старыми страхами. В самом конце комнаты стояло зеркало — не старое, не волшебное, просто зеркало. Но в отражении енот выглядел иначе: чуть усталый, чуть потерянный, чуть задумчивый.
— Это оно? — шёпотом спросил енот. — Похоже, да, — кивнул Валера. — Самая страшная мысль — это ты сам, если слишком долго на себя не смотришь.
Енот подошёл ближе. Его отражение отступило. — Оно боится меня. — Конечно. Потому что знает: если ты приблизишься, оно перестанет быть страшным.
Они стояли молча. Зеркало не двигалось, но казалось, будто само пространство перестраивается вокруг них — уже не угрожающе, а просто честно.
— А ведь я думал, там чудовище, — сказал енот. — А получил себя. И это всегда куда сложнее.
Когда они спустились вниз, лестница уже не выглядела пугающей — просто старой, немного усталой лестницей, у которой своя работа: поднимать тех, кто готов.
— Теперь мне не так страшно, — сказал енот. — Потому что страх всегда живёт не наверху. Он живёт внутри. А там, внутри, с ним можно поговорить.
И чайник на плите вдруг засвистел так спокойно, будто согласился.
В Министерстве Саудаде произошли значительные перемены, которые всколыхнули привычное течение жизни и повлекли за собой пертурбации и проверки. Сменился руководитель аналитической службы, и новый генерал привнёс в работу необычное направление, сделав акцент на знании поэзии и литературы.
Иллюстрация Маргариты Царевой при помощи Midjourney
Всем сотрудникам министерства было известно, что генерал увлекался писательством. Ведь он был автором множества произведений, размещённых на самиздатовских площадках, и вершиной его творчества оказалась пьеса-буфф под названием «Приобщение к Вечности».
Несмотря на это, его работы не пользовались широкой популярностью среди читателей. Возможно, это было связано с тем, что автор не стремился к массовому признанию, считая своё творчество предназначенным для узкой аудитории ценителей.
Ко всему прочему, на его рабочем столе всегда лежали «Литературная газета» и газета «Культура», что также подчёркивало его приверженность высоким стандартам.
И этого было достаточно, чтобы всех привести к умозаключению: в работе необходимо ориентироваться на каноны Большой Литературы. Поэтому все служащие министерства стали подстраиваться: заместители — заискивать и перечитывать пыльные собрания классиков и серию ЖЗЛ, кадры корректировали нормативы и переписывали методички, а молодые сотрудники пробовали свои силы в сочинении стихов. И вот уже каждое совещание кто-нибудь блеснёт цитатой из вечного, например А. Платонова: «Здесь мы и покончим совещание — теперь всё понятно, и у всех на душе тихо», что вызывало одобрение и зависть коллег. — «Так, стало быть, вы тоже умнейшие, что бумагу пишут до смерти вперёд?» — вслух подхватывал «заготовку» кто-то из присутствующих. — «Стало быть, так, — с полномочным достоинством подтверждал другой».
И даже очень уважаемая дама из соседнего министерства международного развития в разговоре с новым руководителем сравнила его аналитический документ с «Чайкой» А. Чехова, высоко оценив его структуру.
Поначалу генерал удивлялся столь просвещённому ведомству, но в итоге счёл такое поведение нормой, присущей высокообразованным аналитикам-гуманитариям, а услышанные на совещании цитаты стал иногда использовать в своих произведениях. Затем они же в разных вариациях возвращались из его книг в общий дискурс министерства.
Глава аналитиков на новом поприще желал скорее проявить свои организаторские способности и оправдать возлагаемые сверху ожидания, полагал, что обсуждение его литературных произведений в рабочее время неуместно, ведь именно благодаря своим управленческим качествам, а отнюдь не писательскому таланту, он был замечен Центром.
Всё началось в клозете пару лет назад. Будучи начальником штаба регионального управления, он воспользовался туалетной бумагой и по привычке посмотрел на своё дерьмо. Среди коричнево-фиолетовых оттенков он заметил край листа с грифом «совершенно секретно» и номером приказа.
— Ну… — протянул начальник штаба, сохранив кусочек коричневой бумаги в пакетике в качестве вещественного доказательства.
На следующий день он собрал совещание в десять утра, на котором воинственно поднял вверх пакетик со своими экскрементами как подтверждение имеющихся недостатков/проблем в организации секретного делопроизводства.
— Разрешите, — попробовал возразить первый заместитель начальника штаба, — но ведь в этом пакетике ваше дерьмо, а не наше, соответственно…
Начальник штаба прервал его спокойно, но потом внезапно вспылил:
— Нет, это дерьмо именно ваше! Я имею в виду текст и документы, которые вы готовите. Просто они были измазаны моей рукой и… кхм… моей частью тела, и теперь это дело стало общим, точнее — общегосударственным!
Как выяснилось в ходе служебного разбирательства по делу «О туалетной бумаге и возможной утечке секретной информации», утилизация секретной документации осуществлялась секретариатом на местном заводе по переработке макулатуры в туалетную бумагу, где на выходе могли попадаться отдельные отрывки документов. Переработанную продукцию завод отдавал бесплатно конторе, и, соответственно, все служащие использовали её по назначению в общественных уборных здания управления. К счастью для секретоносителей, а также их задниц, рулоны этой бумаги не выносились за пределы регионального управления. Выявились многочисленные прорехи в обеспечении государственной безопасности, на устранение которых были брошены все имеющиеся силы и средства.
Руководитель проявил себя как талантливый реформатор, окончательно реорганизовав секретариат, и вскоре получил предложение занять генеральскую должность в центральном аппарате Министерства Саудаде.
Как следствие, во главе просвещённых аналитиков-гуманитариев стал непризнанный поэт и писатель. Одновременно с этим в министерстве происходили кадровые перестановки и наступал период переаттестации. Квалификационные комиссии получили практически неограниченную власть. Они проводили инспекции и разъяснительную работу с сотрудниками, перемещаясь с этажа на этаж.
…
Рядовой, но уже опытный сотрудник аналитической службы Александр Степанович никогда не увлекался поэзией и классической литературой и уж точно не думал, что спустя два десятилетия после института будет снова переживать те же эмоции, как тогда, перед важным экзаменом, к которому он не был готов. И вот он стоит перед дверью в кабинет, где его ожидает квалификационная комиссия по поводу назначения на должность.
— Саш, смелей, справишься, ляпнешь там что-нибудь, ты умеешь, и я уверен, они тебя не посмеют… — подбадривал его товарищ, который уже отстрелялся. Его спасли филологическое образование и знание португальской литературы.
— Да-да-да, — судорожно повторял Саша. Затем набрался решительности, постучал три раза в дверь и вошёл.
В центре стоял переговорный стол с комиссией в составе трёх человек.
— Александр Степанович, входите, прошу, смелее, входите, присаживайтесь. — Центральный из них доброжелательно указал на одинокий стул напротив, подмигнув своим бездонным глазом. Сморщенный и, казалось, маленького размера человек с таким пронизывающим взглядом, что невольно начинаешь чувствовать его изнутри как инородное и угрожающее.
— Александр Степанович, — повторил и продолжил самый главный и сморщенный, — мы про вас уже достаточно знаем. Ознакомились, так сказать, с личным делом и результатами тестирования. В целом всё понятно, только хотелось бы всё-таки убедиться в сделанных выводах. Что вы нам можете рассказать о Хорхе Луисе Борхесе? Или Фернандо Пессоа? Эдгаре По?
Все три бюста взирали на Александра Степановича.
— Не можете. Понятно. Как отделить сущее от явленного, как вскрыть смысл, который лежит не на поверхности, как вы полагаете? Чтобы качественно готовить аналитические записки, необходимо владеть специальными навыками, о которых вышеупомянутые знали.
В этот момент завыл крайний слева член комиссии, и Саша только сейчас обратил на него внимание — на его бледные худощавые руки и мечтательное, почти детское лицо, уставившееся в потолок, как в бесконечность бездны. Он не просто выл, а тихо, гнусаво и монотонно пел, и его голос слегка трепетал:
— Поэзия — высшая форма аналитики,
Как ключ к глубинам смысла и души…
Саша недоумённо смотрел сквозь комиссию, а в ушах звучал голос Бездонноглазого («мы про вас уже достаточно знаем») и наслаивался на блеяние Мечтательного. Саше стало невыносимо и захотелось выбежать из этой камеры пыток. Его страдания были прерваны на короткое время крайним справа, который, между прочим, оказался рассудительно-эмоциональным, а также вооружённым определённой методологией:
— Хорхе Луис Борхес раскрывает структуру нашего министерства, как опытный архитектор, анализируя его организацию и функции. Обновлённое название нашего ведомства — «Саудаде» — находит свои корни в поэзии Фернандо Пессоа, словно редкое растение, пробивающееся сквозь каменистую почву, и обретает глубокие символические значения. Эдгар Аллан По, как мудрый проводник в мире снов, ведёт сотрудника по извилистым лабиринтам и скрытым глубинам нашего «колодца», раскрывая его тайны и взаимосвязи.
— Основатели нашей официальной ведомственной идеологии… — вклинился Бездонноглазый.
Рассудительный продолжил:
— В контексте информационной деятельности можно выделить два полюса: высшая категория — «вечность» и низшая категория — «информационный шум». Для адекватной оценки входящей информации, поступающей из различных источников, необходимо глубокое понимание теории и методологии аналитической деятельности. Без этого понимания невозможно оценить документ (например, из Владивостока или Лиссабона, но дело не в разнице во времени) по главному критерию — его соответствие вечности или исчезновение в информационном забвении. Следовательно, невозможно подготовить качественный аналитический материал, соответствующий критерию вечности, не понимая указанную дихотомию.
Бездонноглазый посмотрел на часы, затем на документ, который располагался перед ним на столе, и снова заговорил:
— Наш лидер, руководитель аналитической службы, между прочим обладающий наивысшим уровнем компетентности, является ключевой фигурой в этом процессе. Его правки в документах служат образцом безупречности, а каждый документ, созданный под его руководством, вносит вклад в вечное наследие.
Главный в комиссии уже стал читать текст, тем самым придав голосу громогласности и уверенности: «Каждый документ, созданный под его руководством, является не просто бумажным листом, а важным элементом в построении прочного фундамента вечности. Эти элементы, объединённые вместе, образуют надёжную защиту Империи от бурь информационного хаоса».
— Александр Степанович, — Бездонноглазый, не давая передохнуть, — объясните своими словами, что значит упомянутая коллегой идеологема: «Поэзия — высшая форма аналитики».
Саша отчаянно попытался выразить свою мысль, глубоко вздохнул и поднял руки, словно играя на аккордеоне. Однако вместо ответа у него получилось только протяжное «э-э-э», после чего он сдулся и опустил плечи.
Саша не понимал, чего от него хотят. От напряжения на лбу выступил холодный пот, а тело источало кислый запах страха, как у загнанного в угол зверька.
Мечтательный решил перехватить внимание и забормотал бодрее, не отрывая взор от потолка:
— Аналитика — вся! — езда в незнаемое. Аналитика — та же добыча радия. В грамм добыча, в год труды. Изводишь единого слова ради тысячи тонн словесной руды.
Рассудительно-эмоциональный повернулся к главному, одобрительно кивая.
— Я хотел бы разъяснить. Поэтический метод в аналитической деятельности позволяет в первую очередь сжимать смыслы, делая их доступными для понимания потребителем, то есть вышестоящими инстанциями. Таким образом, поэтический текст наиболее насыщен смыслом при минимальном количестве слов, то есть количество слов обратно пропорционально объёму смысла. В таком тексте время как будто идёт в обратную сторону. Понимаете?
Вопрос был обращён к Саше. Тот неуверенно кивнул. И Рассудительный продолжил:
— Ведь когда аналитическая записка реализована, то есть отредактирована, завизирована и отправлена в «окошко», откуда она попадает на стол к сильным мира сего, начинается её жизнь как семиотического явления. Аналитическая служба в Министерстве Саудаде — антиэнтропийная структура по принципу своего устройства, и поэтому стремится к повышенной семиотичности. Вам стало немного яснее? Надеюсь.
Главный:
—Написал и отправил аналитический документ — приобщился к вечности! Неплохой лозунг получился. Надо бы на «отправке» повесить, чтобы все видели.
— Приобщение к вечности, как и отношение к смерти, было свойственно многим великим умам — от Будды и Лао-цзы до Сократа и Льва Толстого. К тому же ряду явлений относятся идеи нирваны в буддизме и самадхи в йоге, — продолжил Рассудительный.
— В контексте противопоставления энтропийного и информативного времени первое ассоциируется с земным миром, временем дьявола, в то время как второе — с божественным, Градом Божьим. Семиотическая жизнь, мир идей Платона, является истинной жизнью, в то время как бренная жизнь — это иллюзорная реальность, лишённая смысла.
Подготовка к смерти в эсхатологическом сознании — это путь к истинной жизни. Отсюда идея о том, что жизнь — это сон, а смерть — пробуждение.
Мечтательный:
— «В этих стенах умерла энтропия, не поможет нам психотерапия…»
Главный снова вступил в перепалку:
— Вот коллега у нас «ударник»: и сочиняет, и процитировал до этого, например, Маяковского — кстати, очень кстати, так как отражает смысл идеологемы «Поэзия — высшая форма аналитики». Согласен. А вот вы можете продемонстрировать что-нибудь из поэзии?
Александр попытался судорожно что-то припомнить, перебирая: «…мой дядя самых честных правил…»
— Нет, не могу.
Комиссия рассмеялась. Крайний правый:
— Здесь даже уборщица, Нина Павловна, знает Упанишады наизусть. Ну что же вы, Александр Степанович, ну нельзя же так, совсем ничего…
Главный, закатываясь надрывным хохотом:
— А с кладовщиком Сергеем Владимировичем так совсем шутки плохи — такие непостижимые тайны он в себе хранит! Столько лет в кладовке в коридоре просидел, читая древние манускрипты в оригинале!
Крайний застонал:
— «Как тяжко мертвецу живым и страстным притворяться, но надо, надо в общество втираться, скрывая для карьеры лязг костей…»
— Откуда эти строки, можете нам рассказать? — Рассудительный.
Александр отрицательно покачал головой.
— Не знаете. Понятно. Может, Блок, или Бодлер, или уж на худой конец Брюсов? Что между ними общего? Не знаете. Ну ладно. Больше не буду вас мучить.
Главный скрещивает пальцы рук перед собой, продолжая посмеиваться, но более сдержанно, чем до этого.
— «Пляски смерти», ха-ха, оригинально, оригинально. Я бы сказал, жизнеутверждающе. — Обращаясь к Саше: — Что вас влечёт, какая тайна вами движет? Не можете же просто так или из-за каких-то денег сюда ездить и заниматься аналитикой?
Саша, решив, что терять уже нечего и его «валят», пошёл ва-банк.
— Приказы я люблю. В них тайна. Для кого-то просто набор цифры и буквы, а для меня — поэзия в прозе, если вам угодно. И каждое ёмкое такое наименование приказа несёт в себе бесконечное пересечение смыслов, зачастую противоположных. Например, вот один из моих любимых: «ФРП-23/ВП/5678-455 отменяет ФЗ-345, дополняет пункты 3, 4, 8 и подпункты 5.3 и 5.4, которые изменены и оставлены на контроле. Из Пр-4678/34 исполнены лишь пункты, за которыми мы не закреплены, так как это не в нашей компетенции».
Бездонноглазый удивился:
— Признаться, и вправду странно.
Крайний справа, он же рассудительно-эмоциональный, с напором и укоризненно:
— Не приветствую ваш примитивный позитивизм. Базовых вещей не знаете. Уверен, что вы обычный человек: после работы ужинаете, спите, а потом снова на работу. С ума хоть раз сходили? Выбросите, советую вам, хотя бы раз в своей жизни всю эту рациональность и так называемую сознательность! И не верьте бреду объективной реальности! Это иллюзия, наполненная симулякрами. Надо понимать. Попробуйте сойти с ума. Представьте, что вам нечего терять и некуда спешить. Попробуйте представить что-то безумное, что не вяжется с унылой вашей обыденностью. Ну если не выходит, то это не беда — не все же люди предрасположены к творчеству, далеко не все…
Главный задумался о чём-то.
— Ничего страшного, что вы не обладаете этими качествами, — перехватил главный, чтобы Рассудительный смог отдышаться и успокоиться.
— Вот я смотрю, вы такой «приказник». Судя по вашим увлечениям, вам пошло бы скорее контролировать творческих людей, отчитываться перед руководством. А творчество вам противоречит. Признайтесь сами.
Александр кивает, соглашаясь.
— Но противоречие нам необходимо для динамичного аналитического процесса, для того, для борьбы противоположностей. Информационный поток, который управляет политикой и определяет судьбу нашей цивилизации или, точнее, нашей культуры, возникает из этого противоречия. Понимаете ли вы всю стратегическую важность и историческую уникальность нашей деятельности?
— Так точно, — кивает Александр.
— С такими мировоззренческими установками мы, естественно, не можем позволить допустить вас к аналитической деятельности. Вы провалили квалификацию на знание поэзии и литературы, насколько вам это известно. Короче, вы никуда не годитесь в аналитике, признаться честно, как бы ни тщились, а вот начальником вполне сгодитесь. Назначим вас для начала главой аналитического отдела дальнего зарубежья, самого передового в министерстве. Гнаться за результатами — то, что вам подходит. Как вы считаете?
— Я считаю… точнее, у меня такое чувство, что я всю жизнь к этому шёл… — Смущается. Скромно улыбается.
— Александр Степанович, последний каверзный вопрос: могли ли бы вы назвать столицу Берега Слоновой Кости?
Александр, пришедший в себя, и так как ещё со школы больше всего любил запоминать названия диковинных городов и столиц, обозначенных на политической карте мира, висевшей у него на кухне, сразу же выпалил:
— Ямусукро, ранее известный как Абиджан, является столицей Кот-д'Ивуара, который до 1986 года носил название Берег Слоновой Кости. Это государство, расположенное в Западной Африке на побережье Гвинейского залива.
— Считайте, назначение состоялось. — Главный одобрительной улыбкой поделился с коллегами по сторонам и, обращаясь к Саше, продолжил вполголоса: — А вы не тушуйтесь, всё будет хорошо. Дерзайте. Что касается аналитики, то я тоже вырос с начальников и постепенно освоил всё, даже быстрее, потому что начальнику выше и шире всё видно. Аналитик тщетно копошится в грязи, чтобы найти розу, и не видит над собой то самое метафизическое дерево. Как свинья под дубом роет носом землю и не может поднять морду. Вот так. Надеюсь, вы оправдаете наши надежды. Можете идти. Удачи.
…
— Ну как? Унижали?
— Нет, всё в порядке. Как ты разговариваешь с начальником? Ты отчёт подготовил?
— Какой?
— Еженедельный план и ежеквартальный отчёт.
— То есть два отчёта?
— Правильно считаешь, неправильно мыслишь. Еженедельный план и ежеквартальный отчёт. Выполняй.
— Есть.
— И скажи всем в отделе, что заставлю приказы учить. Все у меня пройдут тестирование, и каждый день между совещаниями будете инструктаж проходить под запись в журнале.
— Понял.
— Иди анализируй, не отвлекай.
Новоиспечённый начальник передового отдела, оставив ошеломлённого подчинённого, уверенно поспешил в даль коридора, приговаривая себе под нос: «Поэзия — вся езда в незнаемое… ёптыть, аналитика… чего ради, бля, как там дальше… отравиться бы радием…»
…
Комиссия в составе трёх инспекторов собирает бумаги, глядит друг на друга. Бездонноглазый спрашивает у коллег:
— Как вам Александр, справится он или нет?
— А у нас других вариантов и не осталось. Справится, уверен — человек мотивирован. Недалёкого ума, поэтому справится. Если не сопьётся, конечно, в процессе.
— Такой сопьётся, но всё же справится, — отвечает третий.
— Возможно-возможно.
— Посмотрим. У нас следующая инспекция предстоит, как мы все помним, у оперсостава. Будьте готовы к проверке на навыки написания малой прозы.
— Полагаю, будет полегче.
— Тем не менее будьте бдительны. В отчётах и справках оперативных сотрудников попадаются самородки, изумруды, талантища! Фельетоны выдают — только держись! Стоит только присмотреться. — Смеётся.
Собрав свою документацию, главный:
— Ну что, готовы? У нас полчаса перерыва — и на следующую инспекцию. Поползли?
— Поехали.
— Поспешим.
Мечтательный: «Ни тоски, ни любви, ни печали, ни тревоги, ни боли в груди, будто целая жизнь за плечами и всего полчаса впереди».
Остальные в оба голоса:
— Да за-е-бал ты уже!
Под столом зашевелилось нечто бесформенное. Оно начало медленно выползать, оставляя на паркете глубокие борозды. На этой живой массе, покрытой густым слоем шерсти, восседали трое членов комиссии. Они оказались неотъемлемой частью огромного существа, напоминающего гусеницу.
Комиссия покинула кабинет, двигаясь по коридору и переваливаясь со стены на пол. Гусеница направилась к парадной лестнице, где эхо разносило возмущённые голоса: «Он не читал Бродского! Это же наше всё! Как такое возможно?»
…
После кадрового переполоха, когда всё устаканилось, прошла реорганизация и сотрудники уже нащупали рутинный темп труда, свыкнувшись с возросшей на них нагрузкой, случайно выяснилось одно интересное обстоятельство.
Как оказалось, авторство литературных произведений, приписываемое руководителю аналитической службы, принадлежало его однофамильцу из Подмосковья, который не имел никакого отношения к конторе.
Литературный двойник оказался обычным заурядным писателем. Какое же было удивление «двойника» наблюдать непонятный всплеск популярности по просмотру его рассказов и стихов на самиздатовских площадках, сопровождаемый многочисленными хвалебными комментариями. И разочарование после, когда всё стихло. «Исписался», — подумал малоизвестный автор и на пару дней запил.
Генералу продолжали выписывать «Литературную газету» и газету «Культура», в то время как он находился в неведении о приписываемом авторстве, ничего не подозревая о нелепой ошибке и об истинных причинах массового психоза, постигшего министерство.
Одним поздним вечером руководитель сидел в своём кабинете, изнурённый бумажной работой. Он взглянул на казённые часы, висевшие на стене. Был уже битый десятый час ночи, и перед ним лежали сотни тысяч единиц текста, пласты папок на столе и в сейфе.
Генерал откинулся на спинку кресла и посмотрел вверх. Сознание по инерции продолжало править документы, и он вносил правки прямо на белый потолок, как на лист бумаги. Чтобы заглушить на время безудержную работу сознания, он закрыл глаза и начал шептать:
— Идёт без проволо́чек, И тает ночь, пока Над спящим миром лётчик Уходит в облака…
Руководитель продолжал шептать, и вдруг его стол превратился в кабину самолёта. Сделав усилие штурвалом, он рванул в окно, в ночное пространство. Самолёт уносил его далеко за пределы кабинета, а в лобовое стекло он наблюдал невероятные причуды мира. Он стал и крестиком на ткани, и меткой, посетил ночные бары, чужие города, вокзалы, поезда, и побывал в неведомых вселенных, и на старинном чердаке…
— Не спи, не спи, работай, Не прерывай труда, Не спи, борись с дремотой, Как лётчик, как звезда. Не спи, не спи, художник, Не предавайся сну. Ты вечности заложник У времени в плену.
Глава аналитической службы открыл глаза и посмотрел на рабочий стол. Всё было по-прежнему. Рядом с ЛГ и грудой папок лежал отчёт комиссии о проделанной работе. Он открыл папку с золотым гербом и прочитал:
«Отчёт о переаттестации личного состава Министерства Саудаде.
Тема проведения занятий: “Поэзия — высшая форма аналитики”.
Цель проведения занятия: "Приобщение к Вечности"».
Генерал мгновенно пробежался опытным взглядом далее по тексту и со стоном закрыл папку.
Взял ЛГ и с ходу открыл страницу с лауреатами литературных конкурсов. Среди финалистов ежегодной премии Министерства Саудаде в области литературы — его фамилия и инициалы, рассказ «Поэзия — высшая форма аналитики».
Отрывок из рассказа приводится в разделе газеты «Наша Вечность». Генерал сразу нашёл необходимую страницу и с сосредоточенным недоумением начал читать:
«В Министерстве Саудаде произошли значительные перемены, которые всколыхнули привычное течение жизни и повлекли за собой пертурбации и проверки. Сменился руководитель аналитической службы, и новый генерал привнёс в работу необычное направление, сделав акцент на знании поэзии и литературы…»
План был прост – устроиться на работу в один из офисов «Фьючер Компани» (они выскакивали чуть ли не каждый день по всему городу, как прыщи на физиономии подростка), разобраться во внутренней кухне и устроить побег. Сложнее всего, как мне тогда казалось, будет найти в прошлом подходящего человека и научиться контролировать его тело. Выяснилось, что управлять «сосудом» просто, надо только дождаться, когда он уснет. Никто из обычных путешественников еще не оставался в одном человеке дольше, чем на несколько часов. А потому, широким массам эта особенность «сосудов» была неизвестна.
Но я забегаю вперед.
В «Фьючер» меня взяли обычным техником – проверять капсулу до и после сеанса вручную и специальным сканером. По окончании рабочего дня наводить порядок в «капсульной», как мы ее называли, сдавать отчеты об ошибках и неполадках, если таковые были. Короче, не пыльная работёнка.
Скоро мне доверили закрывать офис. А когда перестали следить, что я делаю после закрытия, помимо уборки, я осмелел и воспользовался корпоративным аккаунтом своего куратора. Мы с ним сдружились, и я не хотел его подставлять, но выбора у меня не было.
Информации накопал немного, зато узнал, что для богатеев есть особые тарифы. Им дозволено жить в прошлом годами с регулярной сменой тел. Однако, в нашем офисе таких капсул не было. Я осторожно расспросил об этом куратора, и тот похвастался, что тарифы для богатеев – это так, мелкота. По слухам есть особый безлимит для важных гостей. И вот там нечто действительно потрясающее. Помимо неограниченного пребывания в прошлом, клиент получает возможность влиять на незначительные поступки «сосуда». Например, хочет мешок с деньгами попробовать настоящий шоколад, который сейчас только первым лицам государств поставляют – надо лишь сконцентрировать волю и заставить человека, в чьем теле квартируешь, скушать дольку. Будущее от этого не изменится (во всяком случае, так считалось), а клиент останется доволен. На ночь, когда «сосуд» засыпал, клиента выгружали в его же тело для безопасности, а утром, снова отправляли в прошлое. Все это делала автоматика.
Я расспросил куратора, где держат капсулы с таким функционалом и как туда попасть, но он только рассмеялся. Он еще не знал ни одного техника, которого бы взяли в салон класса «Премиум+». Там у них свой штат. Людей отбирают так тщательно, что мне ничего не светит с моей-то зависимостью.
Пришлось идти напролом.
Связался с такими же конченными пастманами, как я (это они себе сами такое название придумали и считали его очень крутым), благо, это было несложно. Пара-тройка человек постоянно обтирала спинами стену нашего офиса. Вошел в тусовку, стал задавать вопросы. Сначала мне отвечали нехотя, со следами стыда на лице. Потом нашел человечка, который мог устроить сеанс в безлимитной нелегальной капсуле. Взамен он хотел все мое имущество.
Нелегальный переброс меня не устраивал. Слишком большой риск, что меня напарят или попросту выжгут мне мозги, а тело выбросят в реку где-нибудь за городом.
Зато через этого человека я вышел на некоего «господина в черном костюме», который подыскивал как раз таких, как я. У него было предложение, больше походившее на возможность. Надо только отдать свое тело на время в пользование. Как оказалось, это была новая фишка местной элиты. Они, находясь в ближайшем будущем, забирались в сознание готового на все ради очередной «дозы» пастмана, а тот шел по заранее утвержденной программе, включавшей всякие непотребства.
Конечно, «элита» могла и сама покуролесить, но ей это всё приелось. А вот ощутить то же самое через призму чужого восприятия, попробовать набившие оскомину приключения как в первый раз – вот это было то, ради чего они готовы были делиться своим безлимитом.
По рассказам, работа непыльная. Но когда я узнал детали, мне стало не по себе.
Самая распространенная «программа» заключалась в следующем. Человек от «элиты» договаривался с пастманами на аренду их тел на пару часов. Им на головы надевали шлемы для точной переброски, а потом устраивали оргию. Часто в таких оргиях участвовали сами заказчики. Неделю, месяц или год спустя они могли вернуться в прошлое, загрузиться в тело пастмана и прожить мероприятие еще раз, только вкусив при этом всю гамму ощущений «сосуда». Кому-то хотелось побыть в голове женщины в момент оргазма, другие любили смотреть на себя со стороны, а третьи (самые отбитые, как по мне), загружались в тела, с которыми сами занимались сексом, чтобы таким образом переспать с собой.
Короче, идейка была так себе. И я уже подумывал отказаться и найти другой способ, но тут мне сообщили, что спать ни с кем не надо. Я обрадовался. После завершения сеанса обещали одно погружение в прошлое по безлимитному тарифу на три минуты реального времени. Сколько я пробуду «там», никого не волновало.
Мы ударили по рукам. Подвоха в тот момент я не увидел.
Никаких бумаг подписывать не пришлось. Только сдал кровь и прошел через сканер, обнаруживавший биотех в организме.
Я был чист.
Что придется делать, не говорили. Только стандартные фразочки, чтобы усыпить бдительность. Сказали лишь, что придется побегать в необычных условиях. Заказчик любил острые ощущения.
Как я потом узнал, заказчиком был владелец сети автоматизированных таксопарков, недавно вышедший на международный уровень. Денег у него было завались, а вот с развлечениями беда. Он не любил рисковать, по крайней мере своей собственной шкурой.
Очкарик, бывший бухгалтер в какой-то полукриминальной фирме, занимавшейся контрабандой роботов. Много лет откладывал каждую копейку, чтобы открыть свое дело, всего себя лишал, только бы сэкономить. И даже когда разбогател, не утратил эту привычку. По крайней мере, до тех пор, пока не появились перебросы в прошлое. Вот тут он развернулся на всю катушку.
Это был его далеко не первый переброс. Он уже перепробовал все, что можно и даже заказал персональную капсулу. В собственные юные годы его не особенно тянуло – ностальгии по школе, семейному гнезду и прочей сентиментальной фигне он не испытывал (жизнь-то была не сахар). Зато вечно осторожничавший миллиардер захотел, наконец, попробовать настоящий риск. И втянулся.
Когда мне напялили этот дурацкий шлем для приема чужака в свой мозг, я ничего этого не знал. Думал, пройду полосу препятствий, а потом быстренько сгоняю в прошлое на три минуты и исправлю одним махом все ошибки в настоящем. Единственное, о чем я переживал – это мое тело. Несмотря на омоложение, это все же было не тело юнца. Но об этом я старался не думать.
Глава 5
Напялили шлем, велели бежать, а когда я спросил: «Куда?», просто ухмыльнулись и достали винтовки.
Больше вопросов не было. Я ломанулся, что затравленный заяц от гончих.
Стояла непроглядная ночь, моросил противный дождь и капли влажной пленкой липли к лицу, делали волосы и одежду тяжелыми. Через пять минут дыхание стало горячим, изо рта вырывался пар. Мы были за городом, на арендованной «даче» с участком соток в пятьдесят, засаженным кедрами, елями, пихтами и идеально ровным газоном. Мне открыли ворота в лес, за которым шумела река. Первые выстрелы прозвучали, когда я переплыл на тот берег.
Продрогший до костей, хлюпая ботинками и сбрасывая ставшую неподъемной куртку, я побежал через поле. Трава была по пояс, а в тучах образовался просвет. Луна еще не взошла, зато звезды светили ярко.
Позади снова стреляли. Уже ближе.
Мир сделался до жути реальным. Мне казалось, что я могу видеть в темноте и слышать на километры вокруг.
Я пригнулся и, задыхаясь, метнулся в сторону. Там темнели деревья. Разрыв в облаках сомкнулся, и пелена дождя снова опустилась на мое разгоряченное тело.
Внезапно я остановился.
Он здесь. Прямо сейчас он бился в адреналиновом экстазе, лежа в своей капсуле в полной безопасности. Никогда прежде такого не испытывал. Это как взять за руку саму интуицию, заговорить с ней, спросить о своем будущем.
Не знаю, что позволило почувствовать заказчика. Возможно, дело было в его бурных эмоциях, может, в этом дебильном шлеме, а может, и в его предчувствии кульминации – меня должны вот-вот убить.
Он знал это, был уверен. Моя смерть – свершившийся факт.
Его ликование выбило меня из колеи. Я забыл, где нахожусь и кто идет по моим следам. А потом случилось два события почти одновременно: одно в реальности, второе в моей голове, словно эхо из будущего.
Сеанс резко прервался. Заказчика кто-то выдернул из капсулы. Мне даже показалось, что я знаю того, кто это сделал. Но поразмыслить над случившимся мне не позволили. Новым выстрелом снесло мочку уха. Кровь брызнула на щеку, смешалась с дождем и стекла под рубаху. Сотрясавшая меня дрожь испарилась, ее место заняло оцепенение. Еще один выстрел, заставил припасть к земле.
– Я его достал, – кричали сзади. Это был не возглас радости, а скорее констатация факта. Для стрелка такие вылазки стали рутиной.
– Добивай, – произнес еще кто-то. А потом недовольно добавил: – Задолбал этот дождь.
Послышались тяжелые шаги, шелест тонкой, непромокаемой одежды, хруст веток на земле. Он подошел совсем близко. Я лежал, не двигаясь. Замер, будто всё тот же заяц. Сердце колотилось, как бешенное.
Преследователь остановился, затих. Прицеливается!
Зачем я улёгся, когда я мог бежать со всех ног?! Ведь у него есть ночное зрение или что-то подобное. Он же охотник! Но я не мог сдвинуться с места. Пульсирующая боль в ухе меня парализовала, заставила ощутить жизнь, как никогда раньше.
Глухой звук, какой-то шум вдалеке, возня.
Я зажмурился, ожидая выстрела, но его не произошло. Приподнял голову, огляделся. Только мокрые листья поблескивали в звездном свете – тучи снова расступились, а дождь на время прекратился. Охотника не было. Я встал, и на полусогнутых рванулся в случайном направлении. Скоро выбрался к шоссе, а по нему, сотрясаясь от холода и испуганно оглядываясь на каждую проезжавшую мимо машину, дошел до города.
Домой идти нельзя.
К пастманам тоже.
Пошел в ночлежку для бомжей. На окраине стояли несколько персональных койко-мест с отоплением и светом. По сути, это были полтора квадрата с постелью из вспененного материала (в нишу под которой можно убрать вещи), под слоем ударопрочного пластика.
Сдвинул мягкую дверь свободной капсулы, забрался внутрь, высушил одежду и попытался уснуть, но не смог. В голове свербел стремительно остывающий след заказчика. Казалось, он находился в каком-то определенном месте моего мозга, и теперь там была смята поверхность, словно не заправленная кровать. Я сконцентрировался на этом ощущении, и практически увидел его – человека, пожелавшего пережить смерть в моем теле. Мне открылось все, о чем он думал в тот момент.
А он наскоро перебирал предпринятые меры предосторожности.
Он не хотел умирать в своей капсуле, а потому поставил таймер на определенный момент выгрузки в реальное время. Он позаботился о том, чтобы никто не знал, где он и чем занимается. За домом – одним из десятка приобретенных для таких целей – следила только автоматика. В будущем году он планировал пробиться во власть, и если вскроется это его увлечение, придется отложить выборы на неопределенный срок.
Потирая синяки на висках от сорванного у шоссе шлема и стараясь не касаться залитого заживляющим гелем из аптечки уха, я уже знал, где и во сколько будет находиться заказчик завтра, когда решит пощекотать себе нервы.
А еще знал, что именно я вытащу его из капсулы и заставлю пожалеть, что выбрал не того пастмана.
Вызов к ребёнку. «3 года, высыпания по телу. температура 37,6».
Подъехали на адрес.
— Что случилось? — спрашиваю у мамы.
— Да вот, ветрянка высыпала, — поясняет та. — Похоже, вчера в садике подцепила. Хотя вроде бы никто и не болел там у них. В чате садиковском в нашем тоже говорят, что не было ни у кого ничего… Ну, разберусь я с их руководством...
Ребёнок, как оказалось, после детсада был немного вялым, к вечеру поднялась температура. Мама — адепт здорового питания, решила дать ей малинового варенья, которое бабушка недавно отправила, дабы насытить организм ребёнка природными витаминными веществами.
Появившуюся сыпь сразу стала замазывать зелёнкой, по мере её появления. Ребёнок в результате такого незапланированного боди-арта был практически весь зелёный.
Но даже сквозь зелёнку было видно, что на ветрянку это похоже не было. Нехарактерная сыпь. Ведь при ветрянке папуловезикулёзные высыпания должны быть — множественные точки с водянистым содержимым. А тут — волдыри, как будто при аллергии, да ещё и группами по всему телу, словно по крапивному полю бежала. И зуд.
— Так у вас же — аллергия. Крапивница, — сообщаю я маме.
— Как это — аллергия? На что?
— Не знаю... Может, на варенье?
— Да ну, не может быть!
— На малину точно нет аллергии?
— На малину есть. Но свежую. Но тут же в виде варенья, обработанная ж термически... Все аллергены сдохнуть должны.
В общем, сделал я ребёнку пару уколов. Та поплакала немного, успокоилась. Успокоились и высыпания, постепенно на глазах исчезая и оставляя после себя лишь зелёный участок кожи.
Ребёнку, похожего на маленького актёра, исполняющего роль лягушки в детском театре, выставил диагноз ОРВИ, маме порекомендовали обратиться к педиатру.
Перед моим уходом мама в который раз переспросила с недоверием:
— А вы уверены, что это точно не ветрянка? Сейчас укол перестанет действовать, и ветрянка снова появится. Что тогда? Вторым слоем зелёнки красить?
Пришлось долго убеждать её, что точно аллергия, и банку с вареньем и зелёнку желательно убрать подальше.
Не убедил.
Вечером снова вызвала. На вызов приехала другая бригада. Оказалось, что женщина снова накормила ребёнка волшебным вареньем ("природные витамины!"). У ребёнка снова проявилась аллергия. Опять укол. Доктор, которая приехала на этот вызов, бабушка пятерых внуков, не сдержала эмоций и отругала нерадивую маму. После этого женщина осознала свою ошибку и поняла, что у ребёнка действительно была аллергия на малину.
Увезли в больницу, поскольку вызов был повторный. Что было дальше — уже неизвестно. Но от педиатра в приёмном отделении, думаю, ей тоже досталось. Такие дела.
ВСЕМ ЗДОРОВЬЯ и благоразумия! 💖
(При создании текста ни один ИИ не использован. События реальны.)
Василий умел говорить не словами, а тем, что остается между ними, — тишиной, прилипшей к смыслу. Он не шутил, а находил в человеке его потерянную боль и возвращал ему её, но уже не болью, а странной улыбкой. После его слов застенчивая женщина начала шутить, потому что он нашел в ней её несмеявшееся детство и отдал его ей, как найденную вещь. Его любили начальники, женщины и кошка Буся, с которой он в пятницы молча делил одиночество, как последний кусок хлеба.
Начальство использовало его дар, как используют сквозняк — для предотвращения духоты на серьезных переговорах. Сегодня предстояло говорить с Инной Геннадьевной, женщиной, чье лицо было похоже на прекрасный, но запертый прибор, назначение которого забыли. Она не улыбалась, а ее зубы, белые и точные, казались частью сложного механизма, а не тела.
Переговоры умирали. Речь Инны Геннадьевны была похожа на падающие гильзы от станкового пулемета — точная, бездушная работа. Все смотрели на Василия, ждали, что он вдохнет в это мертвое тело жизнь. Но Василий вдруг почувствовал необъяснимый страх, будто смотрел не на женщину, а в глубокий колодец, на дне которого лежал он сам. Голос его дрогнул, став чужим.
«Инна Геннадьевна… — начал он, и слова выходили тихо, как будто боялись разбудить что-то спящее. — Ваша душа… она ведь не здесь. Она осталась там, где-то в прошлом, маленькой девочкой, которая до сих пор ждет, когда за ней придут. И мне… мне вдруг захотелось пойти за ней».
В зале замерли. Это была не шутка, а признание, вывернутое наизнанку.
«Приходите ко мне в пятницу, — прошептал он. — У меня есть коньяк. И кошка Буся».
«Вон», — сказала Инна Геннадьевна, и это слово было плоским и окончательным, как крышка гроба.
Василия выгнали. Его талант оказался ненужным, как торт упавший на пол в день рождения.
Наступила пятница. Василий лежал в своем бедном жилище, где пыль мягко ложилась на немытые чашки, соглашаясь с их вечным покоем. Кошка Буся сидела на столе и смотрела на него с молчаливым упреком, словно видела в нем свою жизненную ошибку. Чтобы заглушить стыд, Василий пил и гуглил Инну Геннадьевну. Он нашел ее диссертацию, старые фото с корпоративов, упоминание в статье о слиянии компаний. На одном фото, сделанном лет пятнадцать назад, она смеялась, зажмурившись от солнца. Он смотрел на эту улыбку, не принадлежавшую никому, и его палец, отяжелевший от вины и коньяка, дрогнул и ткнул в экран, оставив под фотографией анонимный, ни к чему не обязывающий лайк-призрак. От этого нелепого жеста стало еще больнее, будто он поманил к себе ту самую девочку из прошлого, а теперь не знал, что ей сказать.
Вдруг, через пару часов— тихий стук. Не в дверь, а будто по его собственному сердцу.
Он открыл. На пороге стояла она. Без макияжа, в простом спортивном костюме, седая. В руках она держала бутылку водки и полиэтиленовый пакет, из которого тупо торчала палка колбасы.
«Ты искал меня… в своем компьютере, — тихо сказала она. — А я… я много думала. Так много, что, кажется, умерла и снова родилась. И теперь я здесь».
Она сделала шаг вперед.
«Я не умею быть счастливой. Но я могу принести тебе водки и колбасы. И посидеть с тобой в тишине».
Василий молча отступил, давая ей войти.
«Я тоже не умею, — сказал он. — Но я могу слушать твое молчание».
«Договорились», — ответила она, и переступила порог, войдя в его внутреннюю вселенную, как тихая и неотвратимая планета, найденная на краю одиночества.
В те дни, когда солнце было моложе и мягче, а леса простирались до самого края неба, на земле жили не только люди. Рядом с ними, в глубине древних чащ, обитал Лесной Народ — существа, могучие и мудрые. Они были покрыты бурой шерстью, сильны как скалы, но ходили прямо, как люди, и говорили на языке, что был похож на шум ветра в кронах и журчание ручьев.
Их звали Медвежий Народ. Они были хранителями леса: знали тайны каждой травы, понимали язык зверей и умели договариваться с духами. У них были свои законы, и главный из них звучал так: «Живи в согласии с миром, не бери лишнего и уважай равновесие».
Люди и Медвежий Народ жили в мире, но порознь. Они уважали друг друга, иногда обменивались дарами у границы леса. Люди восхищались силой и мудростью Лесного Народа, а те, в свою очередь, ценили ловкость и горячие сердца людей.
Но однажды случилась Великая Стужа. Зима пришла раньше срока и не думала уходить. Реки сковал лёд, снег заметал все тропы. В селениях людей начался голод. Отчаявшись, старейшины пришли к границе леса и стали взывать к вождю Медвежьего Народа, могучему Старому Когтю.
— О, великие хранители! — молили они. — Наш народ вымирает. Лес скуп и не дает нам пищи. Помогите нам, научите вашей мудрости, как найти пропитание в эту лютую пору!
Старый Коготь посмотрел на изможденные лица людей, и сердце его сжалось от жалости. Но среди его совета был гордый и воинственный воин по имени Берлогрив. Он воспротивился.
— Зачем нам помогать им? — проворчал Берлогрив. — Они слабы. Они шумны и жгут огни, которые пугают зверей. Пусть сами ищут спасения. Лес — наш, и его дары должны доставаться нам.
Но Старый Коготь был мудр. Он помнил древнее пророчество о том, что однажды два народа должны будут объединиться, чтобы пережить великую беду.
— Молчи, Берлогрив! — сказал вождь. — Равновесие — это не только брать у леса, но и давать. Сегодня мы поможем им, а завтра, быть может, они помогут нам.
Тогда Старый Коготь совершил нечто небывалое. Он повел людей в самую глухую часть леса, к священному Камню Сердца — гигантскому валуну, в котором была заключена первозданная сила природы. Тот, кто прикоснется к нему с чистыми помыслами, мог просить у леса помощи.
Старый Коготь воздел лапы к камню и запел древний гимн. Камень засветился изнутри мягким зелёным светом. И тогда из-под снега появились ягоды, на голых ветках распустились почки, а звери, сами еле живые от голода, вынесли и положили к ногам людей часть своих запасов.
Люди были спасены. Они плакали от благодарности и клялись в вечной дружбе Медвежьему Народу.
Но гордость Берлогрива была уязвлена. Он увидел в поступке вождя слабость. «Он отдал чужакам священную силу камня!» — кипел он в душе.
В одну из ночей Берлогрив тайно привел к Камню Сердца своих приверженцев. —Посмотрите! — воскликнул он. — Старый Коготь растратил силу камня на людей! Но мы можем взять её обратно! Мы станем не просто хранителями леса, мы станем его повелителями!
С этими словами он ударил по Камню Сердца, но не с молитвой, а с жаждой власти. Камень затрещал, и из него хлынула ослепительная, но тёмная энергия. Она обожгла Берлогрива и его сородичей, не причинив вреда телу, но опалив саму их сущность.
Проклятие пало на них.
Наутро те, кто последовал за Берлогривом, обнаружили ужасную перемену. Их гордая прямая походка сменилась на четвереньки. Их речь превратилась в рык и рев. Взгляд, полный разума, помутнел и наполнился звериной яростью. Сила осталась, но мудрость покинула их, уступив место инстинктам.
Увидев это, верховный дух леса пришел в гнев. Чтобы не допустить большего зла, он наложил проклятие на весь Медвежий Народ, даже на невиновного Старого Когтя. Он лишил их дара речи, разума и облика, подобного человеческому, обрекая ходить в зверином виде.
— Вы хотели власти над лесом? — прозвучал глас духа. — Теперь вы будете жить в его тени, подчиняясь его законам, как и все звери. Но в ваших детях я оставлю искру памяти. Они будут самыми умными из зверей, и иногда, встав на задние лапы, будут вспоминать, кем они были.
Люди, принесшие дары для благодарности, стали свидетелями этой ужасной трансформации. Их радость сменилась леденящим душу ужасом и всепоглощающей скорбью. Они с горечью осознали, что их отчаянная просьба о жизни, их крик о помощи, стали той самой искрой, что разожгла пламя гордыни и привела к гибели целого народа-брата. Они не были виноваты, но стали причиной.
С тех пор Медвежий Народ стал медведями, какими мы их знаем. А люди, глядя в умные, печальные глаза хозяина тайги, чувствовали не просто страх или уважение. Они чувствовали бремя вечного сожаления о том, что благое дело — спасение жизни — обернулось неисправимой трагедией для тех, кто их спас.
Говорят, что в тихие лунные ночи старый медведь, выйдя на поляну, подолгу смотрит на звезды. И в его глазах горит не звериный огонь, а глубокая, неизбывная печаль о потерянном разуме и великом проклятии, что началось с простого человеческого стенания о хлебе.
Пишу папиным карандашом. Он скрипит по бумаге, и этот звук напоминает мне, как скрипела половица в ту ночь, когда он не спал.
Всё началось рано утром. В дверь постучали. На пороге висела его военная форма. Она пахла пыльным сукном. Этот запах был такой сильный, что перебил даже запах горелого кофе с кухни.
Папа начал её надевать. Каждая застёгнутая пуговица делала его чужим. Мама стояла у стены и молча смотрела. Она не плакала, только гладила пальцами край своего халата.
Потом он подошёл к нашему с Ваней «штабу» — это такой шалаш из стола и одеяла. Мой братик спросил его шёпотом: «Пап, а ты скоро?»
Папа тоже прошептал: «Очень скоро. Ты здесь за старшего».
Ваня кивнул. Он пытался быть храбрым.
Потом папа обнял маму. Они стояли так долго-долго. Он держал её так крепко, будто боялся, что она рассыплется. А она прижалась к его груди, как будто хотела запомнить звук его сердца.
Потом он открыл дверь. Обернулся на пороге. Посмотрел на нас — на маму, на Ваню, на меня, на наши игрушки на полу. Он просто смотрел. Я сейчас понимаю — он прощался.
Дверь закрылась. Мы слышали, как его шаги затихают вдали. В комнате остался только странный запах — смесь его обычного одеколона и чужого, военного сукна.
Мама повернулась к нам. По её лицу катилась всего одна слезинка. Она упала на пол и оставила маленькое тёмное пятнышко.
А я теперь сижу и пишу этим карандашом. И понимаю, что папа ушёл не сегодня. Он начал уходить ещё тогда, когда по ночам ходил по комнате, и скрипела та самая половица. А мы просто не хотели этого слышать.
Если вам понравился рассказ, будут рада если вы поставили лайк и оставите комментарий)
Как это обычно бывает — сижу дома, никого не трогаю, листаю Фейсбук с равнодушным личиком. По причине моих бесконечных путешествий, у меня в ленте периодически появляются предложения посетить ботанический сад в Брюсселе, автовыставку в Баварии, поесть круассанов в Париже и так далее. И вот давеча моргает мне из рекламы красотами Рима за 15 евро. Голубем, что ли — подумалось мне?! Ну, какие 15 евро могут быть — развод же явно.
Вот за это маркетологи свои миллионы и получают. Я полез их разоблачать, чтобы потом зловеще хохотать — мол, вывел их на чистую воду. Нажал я на эти элегантные развалины на картинке — и всё весело заморгало. Меня перенаправило на сайт, где билет на самолёт действительно стоил 15 евро. Даже 14,75.
Осталось всего два билета, срочно забронируйте место — пишут они мне. А к этому моменту мне уже сильно хотелось в Рим. Ну не в проходе же я буду сидеть — подумалось мне — и я выбрал себе удобное место у окна, чтобы посмотреть на древний город с высоты птичьего полёта. Романтик хренов. Ну, если лететь, так не с полиэтиленовым же пакетиком из супермаркета — какая-никакая сумка с собой будет. А я уже в голове прикидываю… шорты импортные — 2 штуки; маек штук 5 — не ходить же по Колизею потному; ну, обуви пару пар надо — вдруг прохладно, а я в сандаликах с носками; компьютер тоже надо — я терпеть не могу смотреть видео в телефоне, тем более что следующая серьёзная покупка у меня — очки. Нет, не солнечные.
Так у меня собрался редикюль килограммов на 20, я думаю. Один раз живём, Рим надо увидеть, а то чё он стоит без дела столько тысяч лет. Вы же не хотите просрать все 15 евро, если на велике спустит колесо и вы опоздаете в аэропорт — поэтому надо заказать функцию Flex, и мы вернём вам все потраченные вами миллионы. Страховка на случай, если самолёт упадёт и вы трагически погибнете, может вам пригодиться. Всего 5 евро платите, а получите назад 100. Очень выгодно — уверяли они меня. Может, место удобное в морге у окна выдадут — подумал я, или обед перед похоронами.
Ну и там по мелочи — туристический налог, пару евро на экологию и на спасение дельфинов от немецко-фашистских захватчиков. Ну и раз пошла такая пьянка, то винтажное одеяло от Дормео, циркониевый браслет на ногу и крем для женского лица от Орифлейм — в подарок со скидкой в 50%. Волевым решением я отказался от этого сказочного предложения только из-за лица. Предложили ещё опцию Приоритет — мол, зайдёте в самолёт первым, выйдете последним, всё как в лучших домах Лондона и Парижа. А если вы ещё и зарегистрируетесь на нашем сайте, то вообще 20 процентов скидка будет — то есть, долетите до главного города мира практически бесплатно.
Ну и всё. Я сложил это всё в красивую плетёную корзину с узорами и решил посмотреть финальную цену. 124 евро. Это два часа жизни было потрачено. Я ещё, как последний дурак, прикидывал, как я вещи буду в сумку укладывать. Ну, для наглядности я сумку собрал, чтобы выглядеть прилично и ничего не забыть. Расчёску выложил в последний момент — мне уже давно нечего причёсывать. А так в Рим хотелось сгонять в бархатный сезон.
Со психу я купил билеты вообще не в Рим и не на эти выходные — вот именно за это маркетологи свои деньги и получают, падлы.
