Сообщество - Авторские истории

Авторские истории

40 244 поста 28 272 подписчика

Популярные теги в сообществе:

15

Цена доброты (18+)

(18+)

— Баба Маша из пятнадцатой померла, — сказала Татьяна, наливая кипяток в пёструю кружку. — Говорят, перед смертью стакан воды некому было подать.

— Ну, а мне-то что? — сказал Семён Семёныч Огурцов, накалывая на вилку кусочек свиной купаты. — Померла, да и бог с ней. Сколько этих старушек каждый день помирает.

Они сидели за роскошным кухонным столом. Лицо Огурцова лоснилось от крема, а махровый халат был слегка тесноват в районе живота.

— Злой ты, Огурцов. Не за того Огурцова я замуж выходила. Тот был добрый, а ты злой.

Огурцов молча жевал купату и смотрел в экран смартфона. Внезапно к столу пожаловал кот и начал тереться об волосатую ногу хозяина.

— Пшёл вон, дармоед! – рявкнул Семён Семёныч и отпихнул кота ногой.

— Да ты в зеркало на себя посмотри, — возбудилась Татьяна. — Да у тебя же лицо стало как у сатаны. Тьфу!

— Неправда, — отхлебнув из кружки чай, прохрипел Огурцов. — Я человек добрый, душевный, а лицо у меня милосердное.

Но всё же Семён Семёныч засомневался после слов супруги. Он прикончил остатки обеда и рванул в ванную комнату к зеркалу, чтобы как можно скорее рассеять глупые сомнения. В отражении он увидел злобную рожу.

«И впрямь сатана, — подумал Огурцов. — Почему я раньше этого не замечал? Совсем заработался, чтоб тебя».

Семён Семёныч улыбнулся, но вот улыбка получилась какая-то натянутая, искусственная. Он начал гримасничать, хлестать себя по щекам, но каждый раз злобная маска возвращалась.

— Но я ведь добрый человек! – воскликнул Огурцов. — Выходит, люди видят только эту дьявольскую маску?

Наконец, Огурцов не на шутку испугался своего отражения и с криком «Проклятье!» рванул в спальню, чтобы больше не видеть того монстра, который смотрел на него из зеркала.

Долго Семён Семёныч горевал и не мог принять новую реальность. В конце концов, он решил во что бы то ни стало снять дьявольскую маску и показать людям свою подлинную доброту. Несколько недель подряд Огурцов смотрел лучшие комедии и читал в интернете самые свежие анекдоты в надежде, что лицо его разгладится и станет добрым.

* * *

Проснувшись субботним утром, Огурцов поспешил к зеркалу, ожидая увидеть в отражении доброе лицо. Но вот беда из зеркала на него вновь смотрела отвратительная рожа. Огурцову в какой-то момент стало плохо. Он схватился за сердце, но быстро пришёл в себя.

— Приросла проклятая, — выругался Семён Семёныч. – Похоже, так до самого конца.

От бессилия наш герой рванул к холодильнику, извлёк на свет запотевшую бутылку, налил стакан и выпил, закусив квашеным огурцом. Через полчаса Семён Семёныч повторил, а на следующий день и вовсе ушёл в запой. Испуганная Татьяна пыталась успокоить мужа, но всё было тщетно.

— Да пойми же, Таня! — кричал Огурцов с рюмкой в руке. — Я человек сердечный, добрый. Не моя эта маска. Это ошибка, клянусь.

— И добрый, и сердечный, — гладила Таня по голове захмелевшего мужа. — Ты, Сёма, только пить прекрати. Пожалуйста.

— Да нет же, — ревел в ответ Огурцов. — Не нужны мне вот эти твои сюсюканья.

— Прости меня, зайчик. Я и правда не знаю, как тебе помочь. А ты доброе дело сделай! Может, тогда полегчает.

— Да ну тебя к чёрту.

— Старушку через дорогу переведи, милостыньку дай. Ну а вдруг поможет.

— Я не меценат. И не намерен заниматься благотворительностью.

Когда обессиленный Огурцов завалился на кафель и захрапел, Таня ушла в спальню. Недоеденный огурец остался скучать на дубовой столешнице, а где-то во дворе завыла автосигнализация.

* * *

Проснувшись утром, Огурцов поспешил на рынок, чтобы прикупить говядины и сделать извинительный обед для любимой жены. Людно было на рынке, грузчики с тележками сновали туда-сюда, а народ толпился у прилавков.

«Перебрал я вчера, – думал Семён Семёныч. — Лишнего хапнул. Танечке нагрубил. Ох и дурак».

Наконец, Огурцов купил кусок говядины, сторговавшись с продавцом на хорошую цену, и подался в сторону выхода. У двери сидел мальчишка, облачённый в какую-то рвань, и просил милостыню.

«Да я ведь люблю Татьяну больше жизни, — думал Семён Семёныч, — и всегда был добр к ней как никто другой».

— Дяденька, — обратился мальчишка к сытому и холёному Огурцову. – Дайте копеечку на хлеб. Христом-богом молю.

— Отвали, щенок! — заревел Огурцов. — Нет на вас управы. Паразиты проклятые.

— Какой злой человек, — возмутилась бабулька, которая торговала неподалёку картошкой, сидя на перевёрнутом эмалированном ведре. — Да чтоб тебе пусто было! Тьфу!

Огурцов стал красным, как болгарский перец и поспешил удалиться. Теперь он шёл по тротуару и думал о том, что сказала бабулька с картошкой.

«Выходит, я и вправду злой? Ведь людям-то со стороны виднее».

Внезапно Огурцов вспомнил покойную бабушку из пятнадцатой.

«Должно быть, ей было одиноко перед смертью? Какой же я бессердечный идиот».

Мысль настолько поглотила Огурцова, что он даже не заметил на тротуаре парня в белой жилетке и врезался в незнакомца.

— Ой, простите, бога ради, — извинился Семён Семёныч. – Увлёкся мыслями, не заметил.

— Да всё в порядке, — ответил парень и протянул синюю визитку. — Вот, возьмите, пожалуйста. Мы всегда рады новым людям.

Огурцов сунул визитку во внутренний карман пиджака и продолжил свой путь. Пройдя сто метров, наш герой остановился. Любопытство заставило его достать визитку. На ней было написано: «Стань волонтёром. Помоги людям».

Вернувшись домой, Огурцов впал в депрессию. Теперь он сутки напролёт сидел в своей комнате. Ночами он тихо плакал в подушку и сожалел о том, что ничего не может исправить.

* * *

— Это вам, Маргарита Ивановна, — сказал Огурцов и протянул худой сморщенной старушке пару вязаных носков. – Носите на здоровье.

В доме для престарелых было душно. Бабушка сидела на панцирной кровати и смотрела в окно. Услышав голос Огурцова, она повернула голову и сдвинула пальцем платок, оголив ухо.

— И чаво? Ну? — сказала бабушка.

— Носки, говорю, тёплые. Носите на здоровье.

— Ой! Ой! — запричитала бабушка. — Не надо, золотце. Ты лучше жене своей подари.

— Бабушка, да я же от чистого сердца. А жена у меня обеспеченная. У жены всё есть.

«Радуется старая, — думал Огурцов, глядя на крохотную старушку. — Для меня вроде бы пустяк, а для неё праздник».

— Дай бог тебе здоровья. И жене твоей, дай бог здоровья. Хороший ты человек, добрый.

Неведомое ранее тепло растеклось в груди Огурцова. Лицо непроизвольно растянулось в улыбке, а на душе будто стало чуточку легче.

Следом за Маргаритой Ивановной подарок получила другая старушка. Огурцов подарил ей махровый халат, а взамен получил улыбку, которая вновь заставила волноваться. Но волнение это был необычное, приятное.

«Оказывается, делать добрые дела так радостно» — подумал Огурцов.

Теперь Семён Семёныч всё свободное время посвящал домам престарелых. Прошёл месяц, а Огурцов всё так же делал добрые дела. Он уже и позабыл про свою злобную маску. Новое заделье так увлекло нашего героя, что все его проблемы ушли на второй план.

* * *

— Не может быть! — воскликнул Огурцов одним субботним утром. — Отпала, проклятая...

В отражении зеркала он увидел незнакомца с добрым и по-детски наивным лицом. Огурцов ухватился за щёки руками и начал ощупывать их. Внезапно он свёл брови и оскалился, но уже через секунду-другую лицо вернулось в прежнее состояние  и стало источать доброту.

«Я сильно изменился за эти два месяца. Теперь-то я действительно добрый человек».

— Какой же ты у меня милый, Огурцов! — воскликнула Татьяна и крепко прижалась к мужу.

— Я скучала по доброму Огурцову. С возвращением, Сёма.

— Я тоже рад, любимая.

Наш герой обрёл новую жизнь и перестал злиться по пустякам. Он понял, что по-настоящему счастлив, когда помогает людям.

Показать полностью
13

Девять свиней Фасильды

Рудольф, юный лорд из поместья Драконий лог, проснулся в полдень и потребовал вина.

— Сири-ил! — гаркнул он на весь замок. — Где ты бродишь, негодяй, пока твой господин умирает от жажды?!

На зов явился заспанный слуга с подносом и ополовиненным бокалом.

— Ах ты, драконья отрыжка, ты же почти всё выхлебал! — ругался Рудольф.

— Я не виноват, милорд! Моё тело требовало влаги, иначе я бы не смог прийти и услужить вам!

— Ладно, принеси мне поесть и прикажи убраться в моих покоях.

Сирил замялся и потупил взгляд.

— Милорд, ваша супруга просила…

— Моя кто?! — и без того большие глаза Рудольфа едва не вылезли из орбит.

— Вчера, когда вы и ваши гости прикончили десятый бочонок “Мочи единорога”, вы увидели Фасильду, дочь конюха, и…

Сирил пятился к двери, едва слышно шепча.

— Вы женаты, милорд. Посмотрите на свой кристалл…

Рудольф оттянул сорочку на груди и взглянул на кристалл, висящий на тонкой серебряной цепочке. Заключённая в нём магия раньше отливала серебром и была похожа на толчёные звёзды, а теперь была закатно-розовой. Но больше обескуражило Рудольфа то, что кристалл был на две трети пуст.

— Магия, Сирил… Где она? Отвечай, подлец!

— Вы устроили пир, милорд, по случаю отъезда ваших родителей… Они оставили вам ещё один кристалл, он в сундучке леди Амелии — это на случай, если вы потратите ваш. И наставления. Но вы вчера отказались их читать.

В дверь робко поскреблись.

— Забери вас гномья лихорадка, кто там ещё?! — рявкнул Рудольф.

Дверь слегка приоткрылась, и в щель одним глазом заглянул лекарь.

— Ваша супруга разродилась восьмерыми, милорд, — пьяно ворочая языком, пролепетал он. — Она в опочивальне ваших родителей.

Рудольф вскочил с постели, опрокинув поднос.

— Драконий копчик, неужели за ночь все посходили с ума?!

Едва не сбив лекаря с ног, он примчался в родительские покои, да так и застыл на пороге. На кровати лежала свинья. Восемь розовых поросят, дружно чмокая, сосали материнское молоко.

В роду Рудольфа были те, кто умел превращаться в животных. Дед, от которого он унаследовал тяжёлую челюсть, крупные зубы и широко поставленные глаза, любил оборачиваться конём и с шумом запрыгивать в пруд, пугая купающихся дев. Те выбегали на берег, прикрывая наготу руками, а дед фыркал, брызгался и ржал… Похоже, от деда у Рудольфа были не только внешние признаки. Он взял на руки одного из поросят, подошёл к окну, поднял его и замер в картинной позе.

— Мой сын, — начал он, намереваясь произнести длинную прочувствованную речь.

— Рудольф, мой возлюбленный супруг, что вы делаете?

Тонкий мелодичный голосок, напоминавший звуки свирели, донёсся до его ушей. Хрупкое, удивительно красивое создание с оленьими глазами и кожей нежнее лепестка розы ждало ответа.

— Прекрасная…

— Фасильда, ваша супруга, вчера мы обменялись магией.

— А кто же тогда там?

Рудольф указал на свинью поросёнком, тот недовольно взвизгнул, и Рудольф вернул дитя матери.

— Свинья. Я ещё не придумала ей имя. Я купила её у торговцев, проезжавших мимо вашего замка. А ещё гобелены и серебряную посуду. Я потратила немного магии из того сундучка. Кажется, это вашей маменьки? Вы же не будете злиться?

Рудольф опустился перед супругой на одно колено и после каждого слова целовал тонкие пальчики:

— Как… можно… злиться… на вас… прекрасная… Фасильда…

— Руди, возлюбленный, Сирил поможет вам одеться к обеду, а я буду ждать вас в столовой, — проворковала Фасильда и выпорхнула из опочивальни.

Рудольф же, словно освободившись от чар, схватился за голову. В ужасе он откинул крышку сундучка, в котором его матушка, леди Амелия, держала украшения. Магический кристалл лежал среди сверкающих диадем и подвесок. Почти пустой. Рудольф спрятал лицо в ладонях и обессиленно рухнул на кровать. Гобелены, посуда и магическая свинья — на всё это невозможно потратить столько магии! Обман исключён — кристалл чувствует ценность покупаемой вещи. Фасильда купила настоящую свинью. Дочь конюха стала леди, а у каждой леди должно быть настоящее животное, и пусть за него нужно отдать целое состояние, и пусть покупать новое животное каждый год может позволить себе только король… Король задаёт моду. В этом году он приобрёл свинью, значит, в следующем свиньи никому не будут нужны. А у Фасильды их целых девять! И даже мясо их нельзя взять, не навредив им. Но самым ужасным было не это.

Дрожащей рукой Рудольф достал из сундучка скрученный пергамент с родительскими наставлениями. Строчки смешивались, плыли. Для прочтения нужна была магия, а её почти не осталось.

Возлюбленный наш сын Рудольф! Из Сосновых кущ пришла счастливая весть — у тебя родилась кузина! Мы едем к твоей тётушке Аннет отвезти дары по случаю рождения дочери и останемся погостить до следующего лета. Мы оставили тебе ещё один кристалл, пользуйся им разумно, помни, к полностью утратившему магию она может больше не вернуться.

Пополнить же её запасы ты сможешь… действием… большая часть обычников — неотёсанные варвары, которые убивают ради пропитания и наживы… маги… созд… наставник из обычников… Проведи время в разлуке с нами с пользой.

Любящие тебя родители лорд Ральф и леди Амелия.

— Сири-ил! — взревел Рудольф.

Сирил возник в дверях, будто всё время стоял за ними.

— Да, милорд.

— Что это значит, дракон тебя задери?!

Рудольф прочитал послание вслух.

— Ничего не могу понять, милорд, возможно, вам стоит сначала отобедать с леди Фасильдой? На сытый живот лучше думается. Сегодня на обед бобы и зелень.

— У меня почти не осталось магии, а ты решил накормить меня травой?!

— Больше ничего нет, милорд, гости вчера всё съели. Мясо без магии нарастёт только к завтрашнему утру, сейчас скотина пасётся на лугу и…

— Веди меня туда, негодяй, я сам хочу убедиться!

Луг выглядел устрашающе: скелеты коров, овец и коз с нарастающим на костях мясом меланхолично жевали траву. С минуту Рудольф молчал, уставившись в одну точку, и двигал своей тяжёлой челюстью, будто тоже жевал.

— Нам нужна магия, Сирил. Мы отправимся к обычникам и найдём этого наставника, создающего её. Если обычники такие варвары, как говорится в письме, мне нужен доспех и меч для защиты. Иди к драконьей пещере, набери чешуи и отдай кузнецу. Может, у него и меч найдётся.

— Но, милорд, дракон может проснуться!

— Он сожрал целое стадо коз и будет спать ещё лет двести! Иди и без доспеха не возвращайся!

Отобедав, Рудольф и его супруга прогуливались в саду и наблюдали за резвящимися свиньями.

— Прекрасная Фасильда, я хотел бы проводить с вами каждую секунду моей жизни, но вынужден вас покинуть…

Увидев, как побледнело личико Фасильды, Рудольф поспешил добавить:

— Ненадолго! Мы с Сирилом отправляемся в город за подарками для вас. Свой кристалл я оставлю вам. Магии в нём немного, но её хватит до моего приезда.

— Не беспокойтесь за меня, у меня есть магия, да и папенька обо мне позаботится.

Её глаза увлажнились, а губы задрожали.

— Руди, обещай мне беречь себя.

Рудольф обнял Фасильду и прижался губами к её губам. В весеннем саду пели птицы и хрюкали поросята.

На следующее утро Рудольф приказал Сирилу заседлать коня. В ответ Сирил молча привёл его на конюшню. С коровами и козами дело в поместье Драконий лог обстояло лучше, чем с лошадьми: лошадей в конюшне просто не было. Лишь дремал в дальнем стойле старший конюх — отец Фасильды, да пощипывал сено кругленький упитанный ослик.

— Седлай его, — приказал Рудольф.

— Кого? Отца вашей…

— Сирил, похоже, здесь два осла, и я сам запрягу того, что стоит рядом, если ты не пошевелишься!

В полдень господин и его верный слуга выехали из замка. Рудольф взгромоздился на ослика, проклиная неудобные и неприятно пахнущие латы: в них он ужасно потел. В седельные сумки слуги положили вяленое и сушёное мясо, навьючили на ослика бурдюки с вином. Сирил тащил небольшой бочонок пива и мешок, в котором что-то тихонько позвякивало.

— Что ты прячешь от меня в своём мешке, Сирил? — спросил Рудольф.

— Камни и монеты из логова дракона, милорд. Я слышал, что обычники их очень ценят.

Рудольф снисходительно хмыкнул.

— Что ж, если тебе охота тащить лишнее…

К ночи они достигли леса на границе Драконьего лога и Лисьего прибежища. Подкрепившись мясом и вином, улеглись спать среди корней огромного дуба.

— Господин, — позвал Сирил шёпотом, — глядите, там что-то светится.

В пяти шагах от них, среди еловых лап, плясали огоньки. Рудольф подполз поближе и присмотрелся. Под елью сновали светящиеся мыши. Рудольф не мог не узнать свет магии. Он схватил одну из мышей и, стараясь не раздавить, зажал в кулаке. Приблизив его к лицу, Рудольф уловил запах земли, травы и чего-то сладкого.

— Милорд, ваш кристалл! — вскрикнул Сирил и указал на латы Рудольфа.

Сквозь мелкие щели в них сочился слабый свет.

— Я видел, как кристалл мигнул, когда вы поднесли к себе мышь! Он набирает магию. Попробуйте ещё раз.

Рудольф отвёл руку от лица и снова приблизил.

— Не мигает, милорд. В первый раз вы сделали что-то другое.

Рудольф шумно втянул воздух и снова почувствовал знакомый сладковатый запах.

— Мигает! Нюхайте мышь, милорд, нюхайте её!

Рудольф и Сирил до рассвета ловили и нюхали мышей, а после, обессиленные, свалились меж дубовых корней и мгновенно заснули.

Солнце было в зените, когда их разбудил крик ослика. Его серая шкурка стала прозрачной, а заднее правое копыто вовсе исчезло. Магическое домашнее животное, не имеющее собственной магии, нужно было подпитывать ею. Сирил снял с шеи кристалл, висевший на обычной тесьме, и в ужасе прикрыл рот ладонью: кристалл был почти пуст.

— Некромагия, милорд, — простонал он, — она забирает, а не прибавляет!

Рудольф покраснел от ярости и запустил в него шлемом. Так вот что это был за запах! Видимо, мыши нашли тело магического создания и полакомились им. О некромагии Рудольф ещё в детстве слышал от отца, но не придал словам должного значения: разве она может появиться в замке, где его оберегали от любой, даже небольшой, опасности?

— Сирил, драконья ты сыть, не смей убегать! Немедленно помоги мне снять латы и скажи, отчего они так воняют!

— Я не осмелился зайти в драконье логово, милорд, и собрал чешую там, где он… Простите, но эта чешуя из-под хвоста, — ответил Сирил дрожащим голосом.

— Ты-ы! — взревел Рудольф так громко, что ослик начал улепётывать в лес на трёх оставшихся ногах.

— Ты-ы! Орочье отродье! Из-за тебя я нюхал некромышей и драконье дерьмо! Клянусь, я выверну тебя наизнанку, как только поймаю!

— Простите, милорд, но кто тогда поможет вам в пути?

Рудольф зарычал, в бессильной злобе пнул ствол дуба, запрыгал на одной ноге и, тяжело дыша, опустился на землю.

— Помоги мне снять латы, драконья кишка. Я тебя не трону. Но как только мы вернёмся в замок, я хорошенько тебя взгрею!

Сирил выглянул из-за дерева, за которым прятался, и опасливо подошёл к Рудольфу.

Доспех закопали в лесу, чтобы подобрать на обратном пути. Вместе с тяжёлым и неудобным мечом, которым никто из них не умел пользоваться. И вскоре Рудольф легко шагал рядом с навьюченным Сирилом, на чью спину перекочевала ноша сбежавшего ослика, и время от времени прикладывался к бурдюку с вином. Солнце нещадно пекло, и Рудольф сжалился над несчастным слугой — перенял у него половину поклажи. С каждым днём идти было всё легче: запасы таяли. Через неделю пути у них остался лишь мешок с камнями и монетами да пара глотков пива в бочонке. Голодные и уставшие, они брели по тропе, сверяясь с картой из библиотеки лорда Ральфа. Охотиться на магических тварей они не могли — сохраняли крупицы магии в кристаллах, а на обычных — не умели, поэтому, словно коровы, жевали луговой клевер и траву. Они запрыгали от радости, когда на пути им встретился трактир “Гномья трапеза” с комнатами, где можно было заночевать и отдохнуть.

Народ в трактире гулял разный: были и маги, и обычники, и пара чумазых гномов. Рудольф обменял несколько камней из мешка Сирила на роскошный стол и целый бочонок “Мочи единорога”. Господин и его слуга отвалились от стола, лишь когда съели и выпили всё, что на нём было.

— Эй, трактирщик! — крикнул опьяневший Рудольф. — Нам нужен ночлег, конь и еда в дорогу! Мы едем в город, чтобы найти там наставника из обычников, который умеет создавать магию!

— Наставник из обычников?! — расхохотался трактирщик. — Повезло вам, есть здесь один такой — на кухне котлы скребёт! Говорит, что учит богатеньких пачкать холсты красками!

— Я писал портрет самого короля! — пискнули из кухни.

— Короля он писал! — давился смехом трактирщик. — Выхлестал у меня весь запас “Драконьих слёз” и хотел расплатиться своей мазнёй! Забирайте его за десять золотых! Был бы девицей — мог бы скрасить вечер доброму господину, а так от него никакого проку. За ночлег, коня и еду возьму половину камней из вашего мешка.

Монеты и камни перекочевали в карман трактирщика, а тощий, низенький и лопоухий человечек — за стол к Рудольфу и Сирилу.

— Милорд, не слишком ли это дорого? — беспокоился Сирил.

— У нас ещё полмешка стекляшек и наставник, к утру у нас будут полные кристаллы магии! Эй трактирщик, тащи “Мочу единорога”!

Наставника звали Морис. Он ехал учить живописи молодого лорда. То ли в Грифонье гнездо, то ли в Убежище виверры — он забыл, от “Драконьих слёз” напрочь отшибло память. Он был так благодарен своим спасителям, что сразу согласился отправиться с ними хоть на край света, а магия… Магией, по его словам, он обладал и обещал поделиться. Звенели кружки, пиво лилось рекой, и вскоре мешок Сирила опустел.

— Трактирщик, ещё пива! — Рудольф треснул кулаком по столу.

Но нести пиво никто не спешил. Вместо этого к их столу подошёл здоровенный детина, который весь вечер вышвыривал на улицу затевавших драку гостей. Он уже схватил за шкирку Рудольфа, но трактирщик остановил его:

— Погоди-ка, Медведь, за этими должок. Два бочонка пива и свиная нога.

— Какой ещё должок?! Это ты должен нам ночлег, коня и припасы, проходимец! — покачиваясь над столом, воскликнул Рудольф.

— Вы давно уже пропили и проели свой ночлег! Если не хотите, чтоб Медведь вышиб из вас дух, живо на кухню — там полно грязной посуды! А слуга и лопоухий червь пока приберутся в хлеву!

Лишь на рассвете, когда из Рудольфа, Сирила и Мориса вылетел хмель, а от работы ныло всё тело, трактирщик позволил им поспать в тесной клетушке без окон. Троица улеглась на земляном полу, тесно прижавшись друг к другу. К полудню они выползли на улицу, и под брезгливыми взглядами гостей поплелись в сторону Драконьего лога.

— Разбойник, я не забуду твоего гостеприимства! — Рудольф погрозил окнам трактира кулаком.

Солнце палило, одеревеневшие от усталости ноги еле шли, и он не сразу заметил прикосновение к груди чего-то прохладного. Смутная догадка заставила его потянуть за цепочку и посмотреть на кристалл. Тот был наполовину заполнен магией.

— Ах ты, наша ушастая удача, Морис, ты и правда создаёшь магию! — воскликнул Рудольф.

Сирил обнаружил свой кристалл почти полным. Морис же недоуменно молчал, будто не понимая, о чём речь.

С магией добывать и готовить пищу было легко. Рудольф с Морисом много говорили о живописи, и время в пути прошло незаметно. В замке их ждала теплая, гостеприимная встреча. Фасильда и её возлюбленный супруг долго не могли наглядеться друг на друга. Счастье возвращения слегка нарушил пергамент с родительскими наставлениями, которые Рудольф решил прочитать полностью. После этого Сирил какое-то время жил на конюшне, чтобы не попадаться ему на глаза.

Возлюбленный наш сын Рудольф! Из Сосновых кущ пришла счастливая весть — у тебя родилась кузина! Мы едем к твоей тётушке Аннет отвезти дары по случаю рождения дочери и останемся погостить до следующего лета. Мы оставили тебе ещё один кристалл, пользуйся им разумно, помни, к полностью утратившему магию она может больше не вернуться.

Пополнить же её запасы ты сможешь любым созидательным действием. И чем большую склонность ты к этому действию имеешь, тем больше у тебя будет магии, но самое большое её количество ты получишь делая то, на что согласен и без неё.

Если же произойдёт так, что ты утратишь магию, знай: мы будем любить тебя даже обычным человеком. И хоть большая часть обычников — неотёсанные варвары, которые убивают ради пропитания и наживы, у них есть чему поучиться: произведения искусства и ремесла — всё, что мы делаем с помощью магии, они создают без неё. Помня твою тягу к живописи, мы даже пригласили наставника из обычников. Его зовут Морис, и он явится из города через две недели после нашего отъезда.

В помощь тебе оставляем Сирила: мы говорили с ним, и он согласился оберегать тебя. Он житейски мудр в той же степени, в коей ленив, а значит, делает всё на совесть, чтобы не переделывать дважды — весьма полезное качество для верного слуги. К тому же мы оставили ему кристалл с огромным запасом магии на всякий случай.

Проведи время в разлуке с нами с пользой.

Любящие тебя родители лорд Ральф и леди Амелия.

Спустя год Рудольф, обучившийся у Мориса живописи, писал портрет любимой супруги. Фасильда дремала, обнимая кудрявого младенца, а Рудольф переносил на холст нежнейшую лиловую тень от её ресниц. Свинья, названная Розой, лежала в ногах хозяйки. По замку бегали подросшие поросята, которых Фасильда тоже наградила именами: Лилия, Закат, Рассвет, Нежный пятачок, Яблочко, Персик, Жемчужное копытце и Облачко. Стряхнув с подошвы навоз, в опочивальню Рудольфа и Фасильды ввалился Сирил.

— Я принёс вино и козий сыр, милорд!

— Проклятье, Сирил, тише, — зашипел Рудольф.

Сирил прикоснулся магическим кристаллом к горлу, чтобы сделать голос тихим и убаюкивающим.

— Прекрати это магическое дерьмо, Сирил! Когда я творю, здесь не должно быть магии, кроме…

Пятясь, Сирил вышел за дверь.

— Кроме магии искусства, — бормотал Рудольф, смешивая краски, — кроме магии искусства…

Девять свиней Фасильды
Показать полностью 1
4

Котенок и ветер

Котенок и ветер

Котенок и ветер

— Учитель, — обратился взволнованный ученик, вбегая в келью. — В саду, у старого абрикосового дерева, живет дух! Я видел, как ветви качались сами по себе, и слышал его зловещий шепот!

Мудрец поднял глаза от книги.
— Это интересно. Давай сходим посмотрим.

Они вышли в сад. У абрикосового дерева было тихо.
— Вот! — прошептал ученик, указывая на одну ветвь. — Она снова движется!

Мудрец подошел к дереву, заглянул в густую листву и рассмеялся.
— Выходи, Шумила! Покажись!
С ветки спрыгнул пушистый котенок, любимец всей обители.

— Видишь? — сказал мудрец. — Твой «зловещий дух» всего лишь резвится. А шепот — это ветер в листве.

Ученик вздохнул с облегчением.
— Спасибо, учитель! Как же я глуп.

Наступил вечер. Ученик сидел в своей келье и пытался читать. Но никак не мог сконцентрироваться. Он то и дело поглядывал в окно, на темнеющий сад. Тень от абрикосового дерева казалась ему неестественно длинной, а шорох листвы — слишком зловещим.

Он снова пришел к мудрецу.
— Учитель, я знаю, что это котенок и ветер. Знаю это наверняка! Но почему-то мне все равно тревожно. Мой разум понимает, а на сердце тревога.

Мудрец пододвинул к ученику чашку горячего чая.
— Представь, что много лет ты шел по дороге и всегда обходил большую яму, зная, что она там. Потом проезжающие телеги засыпали ее камнями, и ямы не стало. Но впервые проходя по ровному месту в сумерках, ты все равно инстинктивно отпрянешь в сторону. Твое тело, твой мозг помнят старую опасность.

Ученик внимательно слушал.

— Так и с любым заблуждением, — продолжал мудрец. — Особенно с тем, что успело поселить в нас страх. Факты закапывают яму. Но колея страха, проложенная в нашем сознании, еще какое-то время остается.

— И что же делать? Как выровнять эту колею?

— Осознать ее. Смотреть на ровную дорогу и говорить себе: «Ямы нет. Это просто дорога». Смотреть на дерево и говорить: «Это котенок и ветер». С каждым таким разом колея будет становиться все мельче, пока совсем не исчезнет. Но требовать от себя мгновенного забвения — все равно что сердиться на тень, которая не сразу пропадает после заката. Даже самой правде нужно время, чтобы дойти не только до ума, но и до сердца.

Алекс Слайкер

Показать полностью
8

Пять дней с ягой в одной квартире - 5

Баба-яга рассорилась с Кощеем и удрала из тридесятого. И теперь скрывается в моей квартире. Ни с тем, ни с другой я ссориться не хочу. Ну, яге, понятное дело, соорудила помывочную. Теперь вот чаем пою. Кощея-то так просто не умилостивишь!

Инспекция

Не суждено было бабке без проблем насладиться мятным пряником. Только она поднесла покрытое сахарной глазурью лакомство ко рту, как вдруг насторожилась, подпрыгнула и исчезла.

И в тот же миг где-то в районе вытяжки раскрылось угольно-чёрное жерло портала и оттуда с воинственным мявом выпрыгнул кот Баюн. Воевать было решительно не с кем. Вокруг кота простиралась вычищенная до блеска кухня, посреди которой стояла я с губкой в руках. На табуретке передо мной высилась фарфоровая блистающая чистотой ваза, с фасада украшенная довольно точной копией знаменитой картины Васнецова «Иван Царевич и серый волк». Я напряглась и перевернула вазу – с тыла ваза была расписана грустной Аленушкой, которая по воле того же Васнецова горюет над омутом уже третье столетие.

Пока я рассматривала вазу, кот успел обежать квартиру и теперь обнюхивал углы.

- Генералишь? – наконец спросил он.

- Генералю.

- Гостей на день рожденья ждёшь?

- Да.

- А ваза на что?

- Обещали привезти три дюжины хризантем.

- Только белые не бери. – Я кивнула.  Даже в такой непростой ситуации кот проявлял себя, как недюжинный знаток обычаев (Если ты не в курсе, читатель, белые хризантемы – символ траура в некоторых культурах. Впрочем, в других культурах это символ чистоты или долголетия. Что навело меня на мысль, что волшебный кот ничего не делает в простоте и без подковырки. Но я тут же простила кота – его невозможно не простить).

Баюн, между тем, встал столбиком посреди кухни и со смаком облизнулся. Потом потянул носом и подозрительно сказал:

- Что-то у тебя как будто мятой пахнет?

- Фарфор у знающих хозяек принято чистить зубным порошком. – Я постаралась, чтобы мой голос звучал авторитетно и уверенно. – Он придаёт особый блеск и белизну.

- Бабки, значит, не видела? – перешел к делу лукоморский сказитель.

Я покачала головой.

- И не слышала?

- Откуда?

Кот неопределенно повел головой:

- Ну, мало ли откуда. Слухами земля полнится.

- Это у вас, в тридесятом, слухами земля полнится. А у нас на то интернет есть. – Теперь я добавила нотку раздражения.

Кот понимающе глянул на меня.

- В общем, не буду задерживаться. Всё по-прежнему: увидишь что – сообщишь! – и скрылся в портале, не простившись.

- Шустрый какой! – раздался довольный голос бабы яги. Она сидела на табуретке и старательно пережевывала пряник. Я огляделась – вокруг меня была прежняя не слишком чистая кухня. Вредность бабки стала мне ясна, как никогда.

- А ну, вернула назад чистоту!

- Милая, так то ж хипноз был!

- Ты мне зубы не заговаривай – не первый раз дело с тридесятскими имею! Баюн твой гипноз враз бы разгадал. – Старуха вздохнула и покорно вернула то стерильное состояние, которое так удачно обмануло знаменитого кота.

После чего притянула к себе чашку с блюдцем и принялась чаёвничать.

Показать полностью
2

Пепел

Я его потеряла.

Он никогда и не был твоим!

Я его потеряла...

Как можно потерять того, кого не было?!

А вдруг можно всё вернуть...

Что вернуть, чёрт подери?!

Иллюзии.

Иллюзии?! На кой они тебе нужны?!

Чтобы...

... чтобы превращать их в ожидания, а ожидания — в пустые надежды и мечты!

Но...

Какие ещё НО или А ЕСЛИ ты придумаешь?!

...

Вот именно! Хватит. Хоть раз послушай меня. Я всегда прав.

***

Небо затянуло грязно-серым плотным дымом. Но люди этого не замечали. Дети всё так же бегали в шортах, футболках и платьицах. Они не чувствовали ветер каждым сантиметром кожи, покрывающейся мурашками как вторым слоем, их мышцы не сокращались без остановки, не гоняли дрожь по всему телу, пытаясь вернуть эластичность и возможность сгибать пальцы. Родители стояли в стороне или играли вместе с детьми, общались между собой или в одиночку по телефону.

Небо затянуло грязно-серым плотным дымом.

Свободная, даже болтающаяся на теле толстовка раздувалась ветром.

Я смотрела на детей, не замечающих изменений в погоде. Их кожа блестела от солнца, а за ними по асфальту бегали, ничуть не отставая, тени.

У меня не было тени. Тело дрожало не переставая, ногти на руках приобрели тёмно-синий оттенок, а сами пальцы начали краснеть.

Что-то бесформенное шло в толстовке. Бесформенное, смотрящее себе под ноги и лишь иногда — перед собой; но отрешённо и невидящим мутным взглядом.

И последние прорвались.

Щёлк. Я заставляю его послушать одну песню.

Щёлк. Мы поём хором.

Щёлк. «Не поверишь, но она теперь моя любимая!»

Щёлк. Мы готовим под это песню.

Щёлк. Мы пересолили, но не говорим друг другу, а едим с притворным удовольствием и оттого — кривоватыми улыбками.

Я помню досконально мелодию и слова.

Почему? Почему эта песня?

Я пытаюсь разогнать муть в голове, останавливаюсь посреди тротуара и осознанно смотрю вокруг.

Ничего особенного не видно.

Но слышно.

Дети танцуют посреди улицы, и у них с телефона играет эта песня.

Я срываюсь с места и иду дальше, пытаясь высвободиться из стягивающих горло и ноги щупалец-воспоминаний.

Серых частиц становится больше.

Пепел.

Он уже не такой мелкий; стал крупнее, будто в воздухе догорает газета и рассыпается рваными кусками.

Теперь они — на моих плечах, на спине и голове.

Я слегка запрокидываю голову, и глаза начинает щипать, словно в них попал песок. Взгляд за что-то цепляется, но я не задерживаюсь и иду дальше, смотря себе под ноги.

Щёлк. Щёлк. ЩЁЛК!

Слышу шуршание упаковки.

Вижу его счастливые, как у ребёнка, глаза.

Щёлк. Он называет эти конфеты наркотиком.

Я пытаюсь зажмуриться, но это не помогает.

Щёлк. Мы гуляем поздно ночью.

Голова раскалывается. Я чувствую вкус конфет во рту.

Зажмуриваюсь.

Прячу окоченевшие руки в карманы толстовки.

Швыряю на асфальт.

Но все вокруг — вне моего сгоревшего мира. Дети, родители, старики, — на всех нет пепла .

Взгляд цепляется. Теперь я не отрываю его. А смотрю.

Одежда.

Его одежда.

Щёлк. Впервые у него в гостях. Дома он тоже ходит в белом — шорты, футболка.

Щёлк. Уже несколько месяцев половину дней в неделе провожу у него дома. Он каждый раз в белой футболке. Потому что у него все футболки белые.

Щёлк. Я надела. И весь день видела его восхищённый взгляд, получала комплименты о том, как мне идёт белый цвет.

Трудно дышать.

Он в лёгких.

Смотрю на всё сквозь стену пепла.

Из-за дома выходит молодой человек с девушкой под руку. Он в белом.

В его одежде и кепке.

Я резко отворачиваюсь.

На пешеходном переходе стоит мужчина в белом. Такой же.

Я бегу.

Мужчина в белом на скамейке.

Он же — на тротуаре.

Под деревом.

Их несколько. Они все одинаковые.

Их с десяток.

Пара десятков.

Их несколько десятков.

Они — как он.

Они вокруг меня.

Они повсюду.

ГДЕ ОБЫЧНЫЕ ЖИТЕЛИ ГОРОДА?!

Бегу. Врезаюсь в одного из них.

Щёлк. Я протягиваю руки, пытаюсь зацепить, удержать. Он убирает руки и делает шаг назад.

Щёлк. «Мы же всё обговорили... Не могу я так больше... И не хотел этого изначально, понимаешь?»

Щёлк. Дверь захлопнулась.

Щёлк. Он удалил нашу переписку.

Я задыхаюсь. Пепел наполнил лёгкие. Останавливаюсь.

Замёрзла.

Обнимаю себя.

Тело бьёт током.

Это его толстовка. Его большая белая толстовка.

Я обнимаю себя.

Щёлк. Он меня обнимает. Я сминаю толстовку на нём и зарываюсь в его грудь носом. Не отпускаю. Он гладит меня по спине. Я улыбаюсь.

Снимаю с себя толстовку. Швыряю на асфальт, в пепел. Через несколько секунд взметнувшийся пепел накрывает кофту тонким слоем.

Они повсюду.

Они в белом.

Волосами «затыкаю» нос — перед выходом пользуюсь одними и теми же духами.

Пытаюсь перебить ими мысли.

Но...

Щёлк. «Куда ты столько духами пшикаешься? — говорит он со смехом и отходит от меня подальше. — Ещё и туда, куда я тебя целую. Я не воду с запахом хочу целовать, а тебя»

Щёлк. «Ты же не пользуешься одеколоном? — спросила я, когда мы собирались в "наше" кафе отмечать годовщину.» — «А сейчас решил. Давно мне нравился, уже и забыл».

Щёлк. Я чувствую его парфюм весь вечер, не могу оторваться от него и постоянно обнимаю. Пьянящий аромат мяты, свежести и горького шоколада.

Щёлк. Теперь он всегда пользуется этим одеколоном. По чуть-чуть. Как я — своими духами.

Щёлк. Я покупаю такой же.

Я им пользуюсь.

Вспоминаю, как именно им пользуюсь каждый день — на волосы, одежду, кожу.

Щёлк. Купила пасту, которой он всегда пользовался.

Щёлк. Полюбила белый цвет.

Щёлк. В холодильнике лесневевшие продукты, которые он любил.

Пепел в глазах. Я не вижу.

Слышу шаги, его смех, чувствую запах.

Пепел.

Я не вижу. Не могу дышать.

Показать полностью
2355

БОНИФАЦИЙ

Я жил, да и сейчас живу, в многоквартирном доме на окраине нашего города. Двор тихий и уютный, образован из четырех пятиэтажек по периметру. Когда-то, квартиры в этих домах предоставляли гражданам по их ведомственной принадлежности. Мой дом – это дом речников, соседний – дом связистов.

Квартиру, в коей я проживаю, выдали моему деду в далеком 1975-м, потом она перешла к моим родителям. Так было у всех. Жили поколениями, оттого и знали все и всех.

В каждом дворе всегда присутствуют свои личности, которые вообще всем известны, по разным причинам. Так и в нашем дворе было.

В доме связистов, в первом подъезде, проживал дед известный всей детворе под именем Бонифаций. Колоритный такой дед. С седой бородой, постоянно в одной и той же кепке в мелкую клетку, как у Шуры Балаганова из «Золотого теленка».

Нам, пацанам 7-10 лет, не казалось его имя особенным или странным. Ну, Бонифаций, так Бонифаций, иногда – Боня.

Боня любил сидя на лавочке у подъезда, собирать вокруг себя мелкий народ и рассказывал невероятные истории. Врал он отменно. Все знали, что его рассказы – выдумки, но они были очень интересные и мы, сопляки, слушали его не перебивая.

- Лешка, а у твоего бати мотоцикл как называется?

- «Восход» у него.

- Хороший мотоцикл, но у меня в молодости лучше был. «Заход» назывался. Как ручку газа крутнешь – так заднее колесо аж за переднее заскакивает. Зверь, а не мотоцикл. Как-то я на нем самолет обогнал, реактивный, на взлетной полосе. Сам тогда чуть не взлетел. Продал я его давно, но оно и к лучшему. А то бы сейчас попросили покатать вас, я бы согласился и разбились бы мы нафиг.

- Серега, а чего это у тебя в кармане за недоразумение ржавое?

- Так ножик, складник. В «Землерез» и «Першинги» играем им.

- У меня был раньше нож… «Черная пантера» назывался. Острый, просто страх какой! Всё резал с одного раза. Вот, как-то раз я его уронил со стола и подхватить решил… Всё, с тех пор двух пальцев нет. - Бонифаций продемонстрировал отсутствие на правой руке мизинца и среднего.

Про детство свое рассказывал Боня и про жизненные ситуации, как в магазин ходил и на сдачу ему там лотерейный билет дали. Билет оказался выигрышный, Бонифаций получил неплохую сумму. Рассказал, что отправил все деньги в какой-то фонд мира, за что получил от своей бабки люлей и ежедневные нравоучения.

Как-то раз, мы не обнаружили Бонифация на его любимой лавочке. Решили сходить за ним. Поднялись на третий этаж, постучали в дверь. Нам открыла его бабка.

- Здравствуйте, а Бонифаций сегодня выйдет?

- Иван, это за тобой пришли, твои ребятишки.

Она пошире открыла дверь в квартиру и тогда я увидел висевший на вешалке пиджак Бони. На нем медали в несколько рядов, а с другой стороны – две большие красные звездочки... Так мы узнали его настоящее имя и то, что он не простой дед.

Сильно позже, повзрослев, я узнал в этих звездочках Орден Красной Звезды. Тогда и понял, что пальцы у Бонифация отсутствовали не по вине «Черной пантеры», да и причина вечно согнутой в локте левой руки стала понятна.

А про войну Иван-Боня нам никогда не рассказывал. Да и в этом пиджаке, что с наградами, я его никогда не видел…  

Сейчас нам, тогдашним мелким пацанам, уже по 50 годиков, у многих и свои внуки есть, кое-кто ветеран боевых действий. Но мы по-доброму вспоминаем этого странного деда – Бонифация-Ивана. Мне кажется, что про выигрышный билет и фонд мира, он тогда не врал…

Показать полностью
4

Предвестник зари. Глава 1 Камень на пути войны

Предвестник зари. Глава 1 Камень на пути войны

Аннотация
Средневековая равнина, столетия политая кровью враждующих кланов. Лето — синоним битвы. Но на этот раз всё идёт не по плану.

На пути двух армий, сходящихся для очередной кровавой бойни, встаёт один-единственный воин. Не молодым и пылким юношей, а седым, уставшим от бесконечной резни ветераном по имени Борвиг. Сложив с себя знаки клановой принадлежности, он объявляет, что не пропустит никого на поле брани. Его условие простое и невыполнимое: пройти можно только через него.

Что может сделать один человек против сотен озлобленных воинов? Оказывается, очень многое. Не силой оружия, а силой непоколебимой воли, мастерством, заставляющим усомниться в собственной правоте, и отчаянной верой в то, что даже у самых заклятых врагов под доспехами бьётся одинаковое человеческое сердце.

«Предвестник Зари» — это героическая фантастика без магии и древнего зла. Это история о личном мужестве, о выборе, который меняет ход истории, и о тихом подвиге, способном остановить самую бессмысленную из войн.

Предисловие автора

Мне всегда были интересны персонажи, чья сила заключается не в физической мощи или владении магией (хотя Борвиг, бесспорно, силён), а в силе духа, в моральной стойкости. В способности пойти против течения, рискуя быть осмеянным, изгнанным или убитым своими же, во имя идеи, которая кажется всем остальным безумной.

Борвиг — не пророк и не святой. Он усталый, седой воин, который просто увидел абсурд в том, что все остальные принимали как данность. Его подвиг тих и незрелищен. Он не победил армию, он заставил её замедлить шаг. И в этом замедлении, в этой паузе, рождается возможность выбора. Возможность мира.

Эта история — напоминание о том, что иногда самый громкий протест — это молчаливая стойкость одного человека. И что надежда, как первый луч зари, часто приходит с той стороны, откуда её совсем не ждут.


Солнце ещё не перевалило за зенит, но летний зной уже струился над Великой Равниной, заставляя воздух над высохшей травой дрожать и колыхаться. Пахло пылью, полынью и напряжённым ожиданием. Таким, что перехватывало дыхание вернее любой удавки.

Борвиг стоял на каменной плите, старой и отполированной до гладкости бесчисленными ветрами и дождями. Говорили, её положили ещё древние, те, что ушли до прихода кланов. Для него же это был просто кусок камня посреди нигде. Идеальное место.

Он медленно провел рукой по нагруднику своей потёртой кирасы, счищая несуществующую пыль. Сегодня утром он снял с него эмблему клана Орлов — свирепую птицу с распростёртыми крыльями. Теперь на груди была лишь потускневшая от времени сталь. Его большой, привыкший к топору палец скользнул по зазубренной засечке на щите — память о прошлогодней сече у реки. Тогда он отбил эту метку, спасая жизнь юному родичу. Теперь он стоял против них. Против всех.

С севера, от лесистых холмов, донёсся приглушённый рог. Низкий, протяжный. Зов Орлов к сбору. Борвиг не повернул голову. Он знал этот звук как свой собственный сердцебиение. С юга, из-за пологого склона, ему ответил другой — резкий, тревожный, как крик ястреба. Зов Быков.

Он вдохнул воздух, пахнущий грозой, которой не было. И ждал.

Сперва они появились точками на горизонте. Затем точки вытянулись в тёмные линии. Линии превратились в стройные, пока ещё неясные, шеренги. Скоро можно было различить отсветы солнца на наконечниках копий, развевающиеся плащи, гривы коней.

Борвиг медленно поднял свой щит и взял в руку боевой топор. Лязгнув древком о стальной обод, он вогнал его лезвие в потрескавшуюся землю у края плиты. Рядом воткнул второй, трофейный — с короткой рукоятью и широким лезвием, какой предпочитали на Юге. Два топора. Два наследия. Одно безумие.

Армии приближались, замедляя ход. Они увидели его. Одинокую фигуру, преграждающую путь к традиционному месту боя — широкой пойме реки Раздора, что виднелась позади него. Строй клана Севера остановился в сотне шагов. Южане — чуть поодаль. Воцарилась тишина, нарушаемая лишь фырканьем коней и скрипом кожаных ремней.

Из строя северян выехал вперёд вождь, ярл Ульфрик. Его лицо, испещрённое шрамами, было искажено гримасой гнева и непонимания.

— Борвиг? — его голос пророкотал, как обвал. — Старый волк, что это за шутка? Прочь с дороги! Ты заслоняешь солнце и мешаешь нам пройти к славе!

Борвиг поднял голову. Его голос не громоподобный, как у ярла, но чёткий и ясный, несущийся над равниной.

— Никакой славы сегодня не будет, Ульфрик. Никто не пройдёт на эту реку.

Среди воинов пронёсся недоумённый гул. С южной стороны тоже началось движение. К ним подскакал их предводитель, грозный Рорик, с медным шлемом в форме бычьей головы.

— Кто этот старый дурак, Ульфрик? — крикнул он, не скрывая насмешки. — Твой придворный шут выступил? Убери его, или мы сделаем это за тебя!

— Он наш… был нашим, — мрачно ответил Ульфрик, не сводя с Борвига колючего взгляда. — Борвиг Стойкий. Лучший боец клана за последние годы. Сошёл с ума, видимо. Состарился и струсил.

— Я не трус, — спокойно парировал Борвиг. — Я просто первый, кто устал. Устал хоронить. Сегодня битвы не будет.

— Один против двух сотен? — фыркнул Рорик. — Ты и пяти минут не простоять!

— Возможно, — согласился Борвиг. — Но я умру на этом камне. А вы пройдёте по моему телу. И это будет первый шаг к сегодняшней бойне. Решайте.

Он взял в руки свой северный топор. Сталь холодно блеснула на солнце. Вызов был брошен. Не армии. Безумию. И теперь этому безумию предстояло сделать первый ход.

✱✱✱

Из рядов южан выскочил молодой воин, почти мальчишка, с первыми пушковыми усами на щеках. Его переполняла ярость и желание доказать свою храбрость.
— Мне не терпится начать пир! — крикнул он, размахивая мечом. — Я принесу его голову в дар нашим богам!
Он ринулся вперёд.

Борвиг не сдвинулся с места. Он лишь слегка сменил стойку. Когда юноша занёс меч для удара, старый воин сделал молниеносный шаг в сторону, и тяжёлый топор в его руке описал короткую дугу. Лезвие не коснулось тела — плоской стороной Борвиг с оглушительным лязгом ударил по щиту нападавшего. Дерево треснуло, молодой воин с криком отлетел на несколько шагов, роняя оружие.

— Я не пришёл убивать детей, — громко сказал Борвиг, и его слова прозвучали суровее любого боевого клича. — Есть кто-то опытнее?

Наступила тишина. Удивление сменило насмешки. Удар был точен, мощен и безжалостен в своём милосердии. Это было мастерство, против которого ярость была бессильна.

Тогда из строя северян вышел могучий воин по имени Свен, старый соперник Борвига на тренировках.
— Ты опозорил наш клан, Борвиг. Я заставлю тебя вспомнить, чью кровь ты носишь!

Свен атаковал с яростью, его секира свистела в воздухе. Борвиг парировал щитом, уходя от ударов с кажущейся лёгкостью, которая обманчиво скрывала его возраст. Это был танец смерти, в котором один из партнёров отказывался наносить смертельные удары. Через несколько минут Свен, тяжело дыша, отступил. На его доспехах не было ни царапины, но он был побеждён — морально и физически вымотан.

— Он… он сражается, будто знает каждый мой ход, — прохрипел Свен, обращаясь к ярлу Ульфрику.

— Потому что знает, — мрачно ответил вождь. — Он дрался рядом с тобой десять лет. Он учил тебя.

День клонился к вечеру. Борвиг отбил ещё несколько вылазок — с южной и с северной стороны. Каждый раз он побеждал, но не убивал. Он выбивал оружие, ломал щиты, заставляя противников падать на землю. Его сила и выносливость казались нечеловеческими. Но те, кто был ближе, видели, как тяжело ему дышать, как рука, сжимающая топор, начинает дрожать от напряжения.

Солнце уже касалось вершин дальних гор, окрашивая небо в багряные тона. Две армии, пришедшие для битвы, стояли в оцепенении, наблюдая за тем, как один человек сдерживает их всех. Ярость сменилась изумлением, а изумление — странным, непривычным чувством уважения.

Борвиг, опираясь на топор, поднял голову. Его лицо было залито потом, тело ныло от усталости.
— Солнце садится, — его голос был хриплым, но твёрдым. — Сегодня битвы не будет. Вы можете разойтись. Или… вы можете остаться. Развести общий костёр. И посмотреть, о чём поёт ветер на Равнине, когда он не воет от боли умирающих.

Он медленно, превозмогая боль, опустился на одно колено на своём камне, продолжая смотреть на замершие армии. Он больше не мог сражаться. Он сделал всё, что мог. Теперь всё зависело от них. От их выбора. А над равниной медленно сгущались сумерки, неся с собой непривычную, зыбкую тишину.

✱✱✱

Тишина повисла над равниной, густая и тяжёлая, как похоронный саван. Были слышны лишь тяжёлое дыхание Борвига, да треск остывающих на вечернем ветру доспехов. Две сотни воинов, закалённых в боях, замерли, парализованные не силой, а абсурдностью происходящего. Они пришли умирать и убивать, а вместо этого стали зрителями в спектакле одного актёра.

Ярл Ульфрик первым нарушил молчание. Его лицо, обычно пурпурное от ярости, было бледным.
— Остаться? — его голос прозвучал глухо, будто он сам не верил в то, что говорит. — Развести костёр? С ними? — Он бросил взгляд на строй южан, где хёвдинг Рорик с таким же ошеломлённым видом слезал с коня.

— Мы пришли сражаться, старик, а не пировать с волками! — крикнул кто-то из задних рядов северян, но в его голосе уже не было прежней уверенности, лишь растерянность.

Борвиг, всё ещё стоя на колене, вытер рукавом пот с лица.
— Вы уже сражались сегодня. Со мной. И никто не погиб. Разве это не лучший итог дня?

Хёвдинг Рорик медленно подошёл к нейтральной полосе, отделявшей армии. Он снял свой бычий шлем, открыв потное, обветренное лицо.
— Ты выиграл себе отсрочку, северянин, — обратился он к Борвигу. — Но это всего лишь один день. Завтра мы вернёмся.

— Завтра — это завтра, — отозвался Борвиг. — А сегодня вечер. И у меня есть вода. И немного вяленого мяса. Хватит на несколько человек. Может, хватит и на вождей, если им хватит смелости разделить её.

Это была не просьба. Это был новый вызов. Вызов их гордости.

Ульфрик и Рорик переглянулись. Между ними пролегли годы ненависти, десятки убитых родичей. Но сейчас они были похожи не на заклятых врагов, а на двух мальчишек, которых застали за дракой и заставили сидеть за одним столом. Абсурдная, невероятная идея витала в воздухе, густея с наступлением темноты.

И тогда произошло нечто. Сначала робко, с краёв. Воин с юга, молодой парень с перевязанной рукой (Борвиг отправил его в нокдаун в первой же стычке), неуверенно шагнул вперёд и бросил на землю охапку хвороста, которую он, видимо, припас для ночного костра своего отряда. Он ничего не сказал. Просто отошёл назад.

За ним, из строя северян, вышел седой ветеран с лицом, изборождённым шрамами. Он молча швырнул рядом свой огнивный камень.

Это стало сигналом.

Медленно, не веря самим себе, воины начали выходить из строев. Не для боя. Они сносили в кучу хворост, дрова, расторопно развели огонь. Костер запылал, озаряя сгущающиеся сумерки багровым светом. Пламя отражалось в широких глазницах шлемов, в которых уже не было былой ненависти, а лишь усталое, ошеломлённое любопытство.

Борвиг наконец поднялся с камня. Каждое движение давалось ему с огромным трудом. Он снял с пояса флягу и небольшой мешочек, положил их на край каменной плиты, как на алтарь.

Ульфрик и Рорик, всё ещё не говоря ни слова, стояли по разные стороны от костра, глядя на пламя, будто надеясь найти в нём ответы.

Ночь наступала. Над Великой Равниной, где обычно стоял стон умирающих, наступила непривычная, зыбкая тишина, нарушаемая лишь потрескиванием общего костра. Битва не состоялась. А что началось вместо неё — никто не знал. Но первый, самый невероятный шаг, был сделан. Одиноким воином на камне, который стал предвестником не войны, а чего-то совсем иного.

Показать полностью 1
1

Важный шаг. Рассказ

Важный шаг. Рассказ

прочесть другие произведения автора можно здесь
подписаться на личный блог автора можно
здесь

Наташа стояла у окна, оперевшись лбом о холодное, слегка запотевшее стекло. Сегодняшний день так долго тянулся! В будни легче. В будни она обычно погружена в работу: заполнение отчётов, бесконечные звонки, переговоры. А сейчас на улице во всю лупил сильный дождь со снегом. Прохожие спешили покинуть серую, продрогшую ноябрьскую улицу, прячась поглубже в свои капюшоны. Наташа равнодушным взглядом смотрела на гнущееся под напористым ветром голое дерево и тихонько барабанила пальцами по подоконнику. Он не пришёл. Он снова не пришёл. Завтра, она знает это точно, от него прилетит смс: "Малыш, прости, не получилось вырваться". А через пару дней он заявится без предупреждения с алым букетом, шампанским и чеширской улыбкой. "Встречай, родная, я так замотался!"


Но сегодня он не пришёл. Не пришёл к ней, в её день рождения. А всё потому, что календарь в телефоне с утра бессовестно высвечивает квадратик синим цветом "суббота". В субботу он прийти никак не может. Как, впрочем, и в воскресенье и в праздничные дни. В такие моменты Наташа старается занять себя по максимуму: генеральная уборка, поход с подругой по магазинам, вылазка в кино. Что угодно, лишь бы отвлечься от мыслей, от осознания того, что она нужна ему только по будням. "Малыш, это же так здорово, что у тебя есть время на себя! Ты абсолютно свободна и можешь проводить свои выходные, как только пожелаешь!". Да, наверное, это и правда, здорово - принадлежать только себе. Но сегодня Наташа желала провести время именно с ним! Она хотела принадлежать ему в этот вечер. Никакая это не свобода, это самый настоящий мыльный пузырь. Дешёвый фокус заезжего цирка. Иллюзия. Она стоит сейчас в своей пустой квартире, абсолютно свободная и абсолютно одинокая, пока он дома уплетает горячие борщи, приготовленные другой женщиной. Законной. Слово-то какое, надо же. А как же Наташа? Она, что - не законная? Преступница, посягнувшая на чужое семейное счастье?


Внезапно в тишине надвигающихся сумерек раздался телефонный звонок. Сердце бешено заколотилось, дофамин резко взлетел вверх, он вполне мог проделать огромную дыру в глянцевом натяжном потолке. Но, после того, как на экране высветилось имя входящего абонента, гормон радости мигом упал вниз.


"Да, мама, я тебя слушаю" - еле выдавила из себя Наташа. Она опустилась на мягкий диван, поджала колени к подбородку, изо всех сил пытаясь спрятать дрожь в голосе. "Нет, не пришёл. Всё хорошо, я и не ждала, мы сейчас в кафе с Иркой идём. Мама, я тебе позже наберу, очень тороплюсь". Ей не хотелось слышать очередное мамино: "а я тебе говорила". Ей хотелось просто исчезнуть, раствориться в потоке нахлынувшей боли. В ушах набатом били первые мамины слова, когда та только узнала о романе дочери с коллегой по работе: "Наташенька, ну зачем тебе женатый? Опомнись! Ты будешь страдать с ним". "Ах, мама!" - горько усмехнувшись, подумала Наташа: "ну как же тебе объяснить, что страдать я буду не с ним, а без него! Ты не представляешь, как сложно надышаться, когда он рядом, как тает тело от одного только его взгляда, как кружится голова от его мягкого, бархатного голоса. А его улыбка! Она расположит к себе даже самую закостенелую ханжу. Ах, мама, как же ты не понимаешь этого?" Девушка окинула взглядом прибранную комнату, празднично накрытый стол на двоих и тихо произнесла: "Ах, мама, как же ты права".


Наташа вышла в прихожую, сняла с вешалки пуховик, наскоро замотала длинный шарф вокруг шеи и отключила телефон. Ей хотелось убежать поскорее из этой давящей своей пустотой, квартиры, ей хотелось воздуха. Много воздуха. Она засунула ноги в мягкие кроссовки и выскочила в подъезд. Разумеется, ни в какое кафе она не идёт. А Ирка сейчас наверняка хлопочет по дому: возится с уроками своих детей, запекает мясо с овощами в духовке для мужа.


Рядом с домом Наташи был парк. Она часто в нём совершает пробежки. Ведь нужно выглядеть на все сто. Для него. При очередном воспоминании о Никите её лицо исказилось, словно от боли, она уселась на первую попавшуюся скамейку и громко расплакалась. Было уже темно, фонарь, стоявший рядом, не работал, народу в такую погоду тоже не густо, поэтому девушка наконец-то дала волю слезам.


Наташа всхлипывала и икала, растирая мокрые полосы по своим щекам. Но вдруг послышался жалобный писк, исходящий из-под скамьи. "Может, птенец выпал из гнезда?" - мелькнуло у неё в голове. Но от этой мысли сразу пришлось отказаться, какой птенец в ноябре? Наташа заглянула под скамью и увидела там помятую, раскисшую снизу от талого снега обувную коробку. Она открыла крышку и воскликнула: "Ты что здесь делаешь?". Внутри, лёжа на грязной, мокрой тряпке, копошился, дрожа от холода и страха, маленький щенок. Ещё совсем крошка, он пронзительно пищал и тыкал в углы свою мордочку в поисках матери. "Да ты совсем замерз! Иди ко мне, я тебя согрею" - Наташа вынула найдёныша и посадила себе за пазуху. Аромат от него исходил отвратительный. "Срочно мыться и кушать!" - строгим тоном произнесла она и покрепче прижала к себе озябшее животное.


Поднявшись со скамейки, Наташа отправилась в небольшой магазинчик, что был на первом этаже её дома. Девушка купила непромокаемые пеленки, корм для щенят и молоко. Выходя, Наташа увидела дверь нового, только открывшегося павильона, над ним красовалась надпись "Изготовление ключей. Ремонт и замена замков". Ноги сами понесли её в этот ролет. "Здравствуйте, я бы хотела заказать у вас дверной замок с установкой и одним комплектом ключей".


Вечером, уже перед самым сном, Наташа позвонила маме. "Мамочка, можно я приеду к тебе завтра? Так соскучилась! Только я не одна буду. С кем? С очень дорогим для меня другом, то есть, с подругой. Её зовут Найда".


© Ольга Косенко - Лось декабрь 2021

Показать полностью 1
Отличная работа, все прочитано!