— Привет! Я Бен, хозяин таверны. У меня всегда есть работа для такого авантюриста, как ты! Скажи мне, когда будешь готов. — Привет! Я готов! — рослый воин, в поношенном доспехе, аж пританцовывал на месте от нетерпения. — Мне нужно передать письмо. Если ты справишься, то получишь 10 монет и бонус к своей репутации! — Давай письмо. Так стой — тут же адрес соседней улицы, продавец зелья. Сам не можешь дойти? — Если ты не уверен в своих силах у меня есть задания и полегче. — Бен криво усмехнулся. — Принять.
— Приветствую тебя, путник! Я Милена и у меня лучшие зелья во всём королевстве! Что тебе предложить? — Я принёс тебе письмо от Бена из таверны. — О, благодарю тебя, герой! Вот твои монеты. — Супер! — воин слегка повеселел. — А этих монет хватит на лечебное зелье? — Да, вот на такой маленький пузырёк. — Покупаю! — Удачной дороги!
Когда за авантюристом закрылась дверь, Милена развернула послание.
«Милена, я не видел тебя весь день и уже очень скучаю! Как только стемнеет жду тебя у северных ворот, любовь моя!»
Знахарка улыбнулась и пошла в глубь комнаты расчесывать волосы, положив письмо на край прилавка.
Скрипнула дверь и сквозняк сбросил письмо в очаг. Как будто и не было ничего.
— Приветствую тебя, путник! Я Милена, и у меня лучшие зелья во всём королевстве! Что тебе предложить? — Письмо от Бена. — Новый посетитель был похож на первого. Нет, не внешне; и доспех и сабля совсем другие, хотя и такие же потрёпанные. Похожесть была в любопытном взгляде новичка. — О, благодарю тебя, герой! Вот твои монеты.
— Было ведь уже письмо. — рассуждала Милена сама с собой, когда ушёл посетитель. — Вот тут лежало. Или не было? Если было, то у меня 20 монет не хватает в кошельке. Надо пересчитать!
Пересчитала. Десять нету. Значит просто мечты.
Да, конечно, она же ждала его.
Что же он пишет: «Милена, я не видел тебя весь день и уже очень скучаю! Как только стемнеет жду тебя у северных ворот, любовь моя!"
Милая добрая женщина. Вкусно кормила. Больше нормы.
Но барыжила калашами и видаками. Прикрывала своими отчетами делишки капитана и судового врача (на самом деле фельдшера).
И вот случай. Везут бананы из Эквадора, прошли Панамский канал и уже в Карибском море американские военные, оставив две коробки с документами подтверждающими их право (по их мнению), забрали повара и судового врача.
А капитан предупреждал повара, что не надо с мексиканцами связываться. За повара не заплатил, а фельдшера отдал внагрузку. Сказал, что две недели и без них обойдемся.
Поделившись этим воспоминанием, проверил старое утверждение: для правды времени нет, никогда она не к столу. Как половник без супа.. Сперва "эй, ты не спеши рассказывать, все ещё живые — обидишь"! Потом рот откроешь, сам уже на деревянной ноге и со стеклянным глазом, а все умерли.. С одной стороны, уважь ушедших и смолчи. Либо по-другому: да сочиняй хоть чего, кто ж оспорит?! И сочиняют, писаки. Не только что снежных людей табунами видели или колонии паразитов на присосках во льдах, а что и друг друга ели... Ведь твоя совесть это только твоя проблема, так всегда было на белом свете. И на большом, всеобщем. И на малом, особом — на Севере.
Оглохнув от сжатия, в беззвучной пелене ещё соображал, но что у меня имеется-то?! "Один винчестер, две ноги..." Лежачая банка с тушёнкой. С беспомощным ружьём. Выстрелить в себя значило покарябать воздух. В итоге — нулевую потерю. А это кислая штука: самому в нолики записываться. Так не найдут, где и крестик поставить...
В домике, таранящем снежное зеркало, должно быть пусто. Его (и ещё пяток таких же построек) готовятся вывезти ближайшими рейсами. По официальной версии, карболит — фанера с пропиткой, из которой сделаны домики, — признан вредным. Как бы жили-жили, нормально всё было, теперь оказалось опасно.. Ну, тут оно так: доказывать влияние на здоровье человека нехватки кислорода, солёности, влажности или магнитных бурь — это тема научная, под неё деньги даны, станции с учёными стоят, исследования международные ведутся. При этом саму проблему ни пощупать, ни продать. А с карболитом или другими материалами мутки другие. Домик ведь на материк переместил и чего-то дельное смастерил.
Однако спорить с далёким начальством так же дохло, как с прущим на тебя медведем. Ты ему, может, результаты покажешь — вот он я, живёхонек, а сколько вахт провёл в том карболите! А он твоими результатами не побрезгует, просто на анализы их за минуту разберёт... Да и времени тут нет спорить, всегда живёшь начеку, потому что погода вечно портится. Не говоря уж, насколько сил жалко на пустую брехологию.
В таких промельках бесцельных раздумий проверяю домики. Захожу спокойно — Ртуть на полу сидит, физик со станции. В позе лотоса, глаза шалые, челюстями скрипит-водит, но рука вперёд. А в руке каюк кривой, нож северный для шкур. Красный уже... Тут-то я и согрелся до самых пальцев отмороженных, аж жаром обдало, что ружьишко моё с одним патроном осталось. Начал разговаривать с ним, стараюсь ровнее базарить, навроде установок на трезвость с кассеты Кашпировского, да только как он замаячит враскачку! Чисто на шлюпке по стремнине мотает...
Так и встаёт, скрипя и качаясь, будто крест могильный. И как взвоет, ну вьюга в трубе, падая на меня! С роста своего каюком по щеке и ниже продрал — и в отруб, меня задавив. Лишь рот у него ходиками ходит, спазм какой-то нервный, наверное, либо эпилепсия, да мало ли чего с ним! Сдвинуть тело боюсь, кровища у самого хлещет... Сжал же он меня так, что я ко всему оглох. Атас полный. Ясно, придёт в себя (в того, кто есть), изрежет.. Тогда глупость и подумал, но в себя выстрелить — изловчиться придётся, вывернуться червяком. Его сейчас пристрелить тоже не дело, больной же человек! Да и не сумею я, себе же наврежу; какой там я снайпер, если по правде...
Вот он и Ртуть-то по кликухе, когда на эмоциях, то не желваками двигал, а всей челюстью.. Низ лица колбасит при неподвижных глазах — видон дьявольский. По сейчас спазм его не отпускает, скрип на мозги капает, как фортка на ржавых петлях мотается.. Пожил я с такой форткой на перевалке однажды, застопорился в Тикси. На Русском, том ещё бесноватом островке, тоже ветерок так заскрипел — и тотчас "буря мглою небо кроет".. А в Находке, мать её, хоть не вспоминай, кабель принимали, оснастку всякую, и крюком нашего убило. Сорвало с кран-балки ржу сплошную с этим скрипом перетёртого каната.
И в бессознанке уже, в портовом горклом запахе прошлого, я, видать, совсем громко расстонался. Ртуть очухался, каюком тычет в меня куда ни попадя, зубами стучит, зрачки в закате. Резцы его в пасти обнажаются страшно, дёсны кровят. Вурдалак белоглазый... Еле оторвали-отлепили его от меня мужики подоспевшие, втроём стаскивали.
Карболит вообще не горючий. И не гниёт, к слову. Но Ртуть умудрился чего-то разжечь на спиртовке в пустом уже домике. Прислонил спиртовку плотно в углу. Какой-то опыт проворачивал, в лаборатории на станции не стал. (Шептались у нас, что ему заплатили за компромат на этот злосчастный карболит, который вдруг всем понадобился.) Надышался Ртуть до приступа, сперва до чесотки. Он её каюком снимал, так чесалось... Вот и лезвие испачкал до моего прихода. Себя уже, естественно, не помнил, раз ножом все руки стесал. Как он на них рукавицы натянул, не представишь!
Дальше — больше. Выйти не смог, потерял координацию, вестибулярка нарушилась конкретно. Уселся как смог, получается, когда полунаркотическая реакция накрыла сознание.. Дальше ввалился я, показавшись ему угрозой. "Хищником" — так сказал.
Он ведь так и не оклемался. До конца, имею в виду, до нормальности. Ртутным столбом постоял в разных приёмных, зубы показал нескольким психиатрам — и дали ему вторую группу, вручили старой мамке на поруки. Под опеку.
Карболит тоже весь "опекли", всё растащили в девяностые годы. Эту правду я тоже застал, только вот говорить здесь, как и в былые годы, не о чем. Да особо и не с кем.
Дорогие пикабушники! Работая урологом, я понял одну важную вещь: яйца — тема нескончаемая. То защемят, то разобьют, то забудут где. Но история, которую я расскажу сейчас, удивила даже меня.
Приходит мужчина, лет 35. Вид приунывший, глаза бегают. — Доктор, мне бы… ну… показать. — Что показать? — Там. Ниже. — Показывайте.
Снимает штаны. Я смотрю — и молчу. Он смотрит на меня — и тоже молчит. Мы молчим секунд двадцать. Там, в районе одного яичка, вмятина. Реальная. Не синяк, не припухлость, а прям впадинка. Как будто мячик погрызли.
— Что это? — Ну... — Давайте без "ну". — Я... сел. На табуретку. — Угу. — С размаху. — И? — А яйца были... не там. Где надо.
Сидел, значит, в трусах, расправил, как положено. А потом встал, пошёл за телефоном, вернулся — и сел резко, как герой боевика. И попал — прямо по левому.
В этот момент он услышал нехороший “хлоп”, как будто пинцетом шлёпнули по надутому пакету. Потом боль. Много боли. Очень много боли.
Но он вытер пот, стиснул зубы… и пошёл на работу. Думал, пройдёт. Через день не прошла. Через три стало хуже. На пятый день пришёл к нам.
УЗИ показало — гематома, частичный разрыв оболочки, но слава яйцам — всё остальное цело. Отек был умеренный, но из-за неправильного давления внутри сформировалась вмятина, как будто кто-то вжал пальцем — и она осталась.
— Ну что, господин экстремал, будем лечить. — А вы мне форму вернёте? — Не сразу. Может, останется ямка. — А жена не заметит? — Если не тыкать пальцем — может, и нет.
Лечили, мазали, следили. Через месяц пришёл на контроль. — Как дела? — Почти идеально. Только теперь я всегда проверяю, где они — перед тем как сесть.
P.S. Табуретку он потом выкинул. Сказал, что купил стул с мягкой подушкой. "Я теперь на ортопедию перешёл, доктор. Беречь надо, а то ведь одни вы остались — кто нам потом форму вернёт?"
Я будто посреди метели, хотя пот стекает по лбу, а кожа горит. Десятки свечей, без которых я не могу рассмотреть мелкие детали оберега, истекают жиром. На бивне мамонта проявляется рисунок, пусть мои руки дрожат, а горло сводит кашель. Работу я всё равно не бросаю.
Череп мамонта нашли в бесплодных землях на севере. Смельчаки, которые решили туда отправиться, принесли мне бивень. Всего один: второй потрескался и развалился на куски прямо в их руках. Они решили, что это плохое предзнаменование, и не стали подбирать осколки. А ведь я могла бы сделать из них что-то красивое.
За свою жизнь я держала в руках десятки оленьих рогов. А ещё сотни костей мелких животных: они идут на пуговицы и украшения. Но никогда раньше в мастерскую не попадал тяжёлый бивень, пришедший с севера, из царства вечной метели. Из непроницаемой белой пелены.
У меня были хорошие учителя. Они учили ощупывать кости, находить трещины, даже скрытые от глаз. Показывали, как делить рога на заготовки для гребней, оберегов и пластин для оленьей упряжки. Как создавать рисунок с помощью тонкой иглы. Все они давно оставили нас, скрылись в вечной темноте севера. Все они, сколько я себя помню, хрипло кашляли. Иногда с такой силой, что содрогалась вся мастерская. А на белой кости появлялись алые пятна.
Продолжаю вытачивать оберег. Силуэты солнца, луны и звезд; горы; цепочка мамонтов, которые идут сквозь метель. Отверстие для шнурка — чтобы носить на шее. Игла скользит по кости. Всё больше белой пыли оседает на коже. Я работаю, как учили: смачиваю тряпицу в масле, обвязываю вокруг носа и рта. Но она всё равно проникает везде. Эта пыль легче, тоньше снега. И намного опаснее.
Не останавливаюсь, потому что бивень поет в моих руках. Потому что здесь, в мастерской, окруженная белым облаком, я чувствую себя в правильном месте. Кость превращается в гребень для волос, в бусины для ожерелий, в курительную трубку, в красивый оберег. Я даже не придумываю узор, а высвобождаю то, что уже скрыто внутри. И я бы не хотела заниматься ничем другим.
От кашля слезы наворачиваются на глаза; игла вырисовывает последние детали. Меня подхватывает метель, но даже через белую пелену различаю мамонтов впереди. Они ждут. Ждут меня. Снимаю тряпицу с носа, потому что она больше мне не нужна. Белый костяной снег заполнил меня, всю, без остатка. Оставив завершённый оберёг на рабочем столе, я иду за мамонтами. Иду на север.
105/365
104/365
Одна из историй, которые я пишу каждый день — для творческой практики и создания контента.
заминусила каждый коммент ТС. потому что я дочь повара на судне. и от того что матушка мне рассказывала волосы дыбом вставали. работы действительно вагон и тележка. она вставала в 6 утра и после полуночи ложилась. потому что на такую ораву надо не просто наготовить, но еще и помыть посуду. а у матросов корона на голове, ни один тарелку до мойки не донесет, не говоря о том чтобы помыть. а разносолов требуют. один лук не жрет, второй кожицу от курицы не переваривает, третьему котлеты без шовчика надо. и разогретое не едят. а еще у многих дни рождения в рейсах, тортиков им, шашлыков, салатиков настругай, потом за ними убери. зарплата вторая с конца. меньше только у уборщицы. в магазины закупаться сама ходила и сама тащила все на тележке, матросам некогда по магазинам ходить. у них увал и шлюхи остывают, водка греется. но что хуже всего - домогательства. каждый первый с хуем на перевес лез и нудил «ну те сложна штоле чай не сотрется, а мы три месяца бабу не видели». матушка моя женщина не молодая, в теле, марафет наводить не любит и была в шоке от того что молодые парни, которые ей в сыновья годятся норовили ей сиськи помять. отплавала так три сезона и выдохлась. устала говорит. у парней все таки и время для отдыха есть, а она без выходных работает с утра до ночи, ни заболеть, ни умереть. даже в качку изволь накормить. а зарплата ни о чем и штрафов до ебанной матери.
Ричард вмиг почувствовал, как грудная клетка сжала бешено заметавшееся в ней, словно синичка в ловушке, сердце. Кожа на затылке будто скукожилась, руки мелко задрожали, а волосы… о, эти волосы! Они, похоже, сговорились и все разом встали дыбом, даже ещё толком не проклюнувшиеся волоски на подбородке.
Ричард и подумать не мог, что так сильно испугается после всего, через что он прошёл даже за последние сутки. С момента, как они легли спать прошлым вечером, он успел и от грабителей убежать на угнанном автомобиле, и из машины чуть не выпрыгнуть, и побывать в унизительной роли сначала эксгибициониста, а потом придурка из полей, и пережить встречу с полицейскими, и даже чуть не словить удар от так не вовремя сработавшей охранной системы торгового комплекса. А тут всего-то-навсего байкер!..
Наверное, этот страх был сродни безотчётному иррациональному страху перед зомби. Факт того, что человек, которому они устроили серьёзную аварию, не просто выжил (и это, конечно, хорошо, что выжил… наверное…), но и нашёл их, снова выследил, как отмороженная напрочь ищейка, ползущая по следу даже без лап, подтягивая тело подбородком, – вот это вселяло неподдельный ужас.
Первым инстинктивным желанием Ричарда было повернуться и посмотреть на источник своего страха, но Алекс остановил его:
– Не поворачивайтесь резко. Посмотрите на него как бы невзначай.
Ага! Легко сказать – невзначай! Всё Ричардово естество требует либо увидеть, либо сразу убежать. Швырнув в ту сторону напоследок стулом. Но остатки джентльменской гордости, сохранившиеся в паникующем сознании, не дадут ему так опозориться, поправ честь всего мужского рода.
Потея всем телом и из-за этого замерзая в свежей атмосфере торгового комплекса, Ричард как мог попытался изобразить беззаботность, но выплёскивающийся из трясущейся чашки кофе сводил на нет все старания. «Тьфу ты! – разозлился он, резко опуская чашку на стол. – Что за бред! Как девчонка, блин!»
– Нет, Алекс, я так не могу!
И Ричард резко всем телом развернулся, не скрываясь уставившись на сидящих там людей в поисках злосчастного байкера. Вот он! Сидит пьёт кофе как тогда, на пароме, но… что-то было не так. Ричард почувствовал, как отступает страх, липкими потёками сползая на пол, как успокаивается освобождённое от его склизких оков сердце. Только холод, влажной одеждой окутавший его потное тело, стал ещё сильнее; по телу пробежал сильный озноб. Но это ничего, это не так страшно.
Да, чинно попивающий в одиночестве за столиком чай мотоциклист имел в своём распоряжении ухоженную бороду, чёрную кожанку и даже джинсы, но всё же это был не он – лицо было другое, хотя Ричард и плохо помнил лицо того байкера, а главное, не было на нём красной водолазки, так врезавшейся в память. Конечно, можно предположить, что он её снял, но Ричард чувствовал, что это другой человек. Что, в принципе, и не исключает, что ему тоже интересны наши путники.
– Но он же может тоже следить за нами? – Ричард повернулся обратно к столу, взял чашку, подостывший пирожок, откусил он него и запил. Кофе тоже уже не был горячим.
– Блин… Может, конечно, – слегка озабоченно согласился Алекс. Он уже успел сжевать все свои пирожки и сейчас просто потягивал кофе. – А хотя-а… вряд ли.
– Почему? – удивился Ричард, отставляя чашку.
– К нему женщина подсела. Он ей очень обрадовался, они поцеловались и сейчас мило беседуют. Мне кажется, они вправду очень заняты собой.
Ричард снова оглянулся полюбоваться этой парочкой. Они действительно очень увлечённо о чём-то переговаривались, улыбались и временами посмеивались. Вот мужчина потянулся, женщина подалась навстречу и они снова поцеловались, после чего бородач ещё чмокнул спутницу в щёку. Вполне милая пара.
– Или просто чертовски хороши в своём следопытском ремесле, – закончил мысль Алекс.
– Да нет. – Ричард добил первую чашку эспрессо, запивая пирожок. – Я думаю, мы зря переживаем на их счёт. – Настроение снова улучшилось, заполняя освободившееся от ушедшей паники место удовольствием от спокойного кофепития. – Но я его на всякий случай запомнил.
– Ага, я тоже. И даму его. Правда, только в профиль. Ещё можем задержаться тут, чтобы они первые ушли.
– Можно, конечно, но, насколько я вижу, дама ещё даже не заказала себе ничего.
– Тогда подождём, когда закажет, и уйдём. А потом из-за какого-нибудь угла выглянем, не идут ли за нами.
«Господи, в кого мы превратились?! – подумал Ричард тоскливо – В шизиков с манией преследования!» А вслух сказал:
– Согласен, если сорвутся с места, значит за нами. – И даже с каким-то азартом получилось сказать, как будто такая перспектива его устраивала и, более того, радовала своей возможностью снова поиграть в погоню, ощутить дух приключений. Неужели, где-то в глубине души так и было? Неужели, через какое-то, совсем небольшое, время ему станет нравиться такая жизнь?
Странно было об этом думать. Ричарду всегда казалось, что он не такой, что он любит покой и уют. И стабильность. А сейчас, всего-то за три дня погони он втянулся и, кажется, даже поймал какой-то кайф от такой жизни. Может, конечно, это временное помутнение разума, вызванное постоянным стрессом и недосыпом, но… А фиг его знает, что «но»! Ничего пока не понятно…
– Он пошёл к стойке, – вмешался в его терзания Алекс. – Он, наверное, заранее заказал и попросил приготовить, когда придёт его спутница, а сейчас пошёл забирать.
– Возможно. На нас не смотрят?
– Нет, ни разу. Как будто специально избегают.
«Нет, точно шизики!»
– Ладно, не будем нагнетать. Просто мы им не интересны, они заняты друг другом и им хорошо. Зачем им смотреть на окружающих. Верно ведь?
– Ага, конечно… – задумчиво согласился Алекс. – Знаете, что мне бросилось в глаза? Девушка довольно крупная, сзади несколько мужеподобная. И одета в свободную одежду, под такой без проблем можно спрятать накачанную мускулатуру.
– Алекс, по-моему вы уже перегибаете.
– Да, вы правы, наверное, Рич.
– А что она заказала? – решил Ричард немного сменить вектор разговора.
– Мужик только чашку нёс. Даже никакого пирожного не взял. Или салатика там. То есть она не захотела даже никакой вкусняшки. Понимаете?
– Так! Понимаю, что нам пора. – Ричард сунул в рот последний кусок чизкейка и богатырским глотком отправил туда же полкружки остывшего эспрессо. – А то вы сейчас и автомат у неё за пазухой заподозрите. – Он встал. – Пусть отдыхают. А мы за ними понаблюдаем…
Они не торопясь, как ни в чём не бывало, покинули кафетерий и прогулочным шагом направились к центральной аллее, где находились декоративные скульптуры и колонны, а так же торговые лотки, позволяющие незаметно вести наблюдение. Пристроившись у одного из лотков, на котором пестрела разнообразием сувенирная продукция и который удобно расположился за каким-то кустом в виде лошади, они сквозь просветы в этой «живой» скульптуре стали наблюдать за подозрительной парочкой. Всё так же мило воркующей о чём-то за столиком.
– Kann ich Ihnen helfen? – обратился к ним минут через пять продавец, нервно поглядывающий из-за прилавка.
– Nein, danke, – отозвался Алекс, даже не обратив на того внимания, а Ричард машинально взял с прилавка и начал вертеть в руках какую-то вещицу, продолжая смотреть сквозь куст.
А там, за кустом, ничего интересного не происходило. Байкер чем-то периодически веселил свою спутницу, посмеивался сам, иногда брал её руку, ну и разок ещё они поцеловались. И всё. Ричарду становилось скучно.
Продавец снова что-то недовольно выкаркал, выхватив из Ричардовых рук товар, который тот тискал, и Алекс потянул его за рукав:
– Пойдёмте, – недовольно проговорил он. – А то у герра спекулянта глаза от напряжения лопнут.
– Да, я уже тоже подумал, что нечего тут высматривать, мы им до лампочки.
– Вообще-то я хотел предложить поменять позицию… но вы, пожалуй, правы. Двинем отсюда.
Они отклеились от прилавка и двинулись к ближайшему лифту, сиротливо притулившемуся у парапета в двадцати шагах от места слежки. Хотя, почему сиротливо? С таким количеством лифтов, непрерывно носящихся по торговому центру и напаркованных на каждом этаже через каждые три-пять ярдов, ни о каком сиротстве не могло быть и речи – такой огромной семье позавидовал бы любой мафиозный клан.
На первом этаже, на выходе из лифта, мимо них пронёсся, в лихом заносе облетев их по дуге, парень на левидиске.
– Вот!.. – отскочил от неожиданности Ричард. – Почему этим долбаным дискерам до сих пор не запретили летать в помещениях?!
– Да и на улице они мешают, – согласился Алекс сердито, – посильнее самокатчиков в своё время. Эти диски только появились, теперь жди, когда их использование хотя бы к самокатам приравняют. Но на мой взгляд, их ещё жёстче надо регулировать.
– Почему?
Впереди показались большие голографические буквы и арка, обрамляющие вход в супермаркет. «И почему мы прямо до него на лифте не долетели? – подивился Ричард. – Хотя, походить тоже полезно, а то мы всё больше в креслах сидим, так и до геморроя недолго досидеться».
– Ну, скорость-то у них номинальная даже не на порядок и не на два выше, а её ограничение, пока нет регуляции, довольно посредственное. К тому же снимается без проблем умельцами: в интернете полно предложений. Вот и носятся везде, ну, вы и сами видите. – Они зашли в супермаркет. – И ладно, когда мозги есть и опыт приличный в управлении автомобилем или лучше мотоциклом, а в остальных девяноста процентах случаях что?
– Что?
– Ничего хорошего, Рич. Ничего хорошего.
В просторном супермаркете они первым делом направились в косметический отдел – благо были сытые. Ричард взял заботу по выбору на себя: положил в корзинку две зубные щётки, зубную пасту, дезодорант (себе Алекс взял сам), потом они сходили за водой – в такой жаркий день однозначно будет часто хотеться пить; вспомнил Ричард неожиданно и об оставленном в доме грабителей зарядном для телефона, а потому взял недорогой внешний аккумулятор с беспроводной зарядкой. В принципе, у Алекса был кабель для зарядки, но дополнительное устройство со своим к тому же кабелем не помешает.
Справились они здесь быстро и уже минут через десять-пятнадцать покинули супермаркет, направившись прямиком к выходу из торгового центра. Сытые, одетые, обутые и в хорошем настроении. У каждого за спиной по рюкзаку, а у Алекса над мягким местом подпрыгивает в такт шагам, на перекинутой через голову лямке, сумка с халатами и огромным грязным полукомбинезоном. Вот уж сокровище, конечно, нечего сказать…
Улица встретила наших путников тяжёлой духотой нагретого асфальта, металла и бетона – каменные джунгли раскрыли свои жаркие объятия. Солнце, пробиваясь сквозь просветы между домов, отражаясь ослепительными бликами от многочисленных стёкол, окутывало тело приятной после прохладной атмосферы торгового центра теплотой. Но теплота эта быстро перерождалась в душное пекло, заставляя тело нещадно потеть и вызывая одышку.
– Предлагаю двигаться в тени, – скорее поставил перед фактом, чем просто предложил Алекс, направившись на другую сторону улицы, прикрытую ещё тонкой полоской тени, хранящей остатки ночной прохлады.
– Скоро полдень, сложно будет найти, где спрятаться.
– Тогда давайте скорее двигаться на вокзал и оттуда во Франкфурт, – Алекс ускорился, подтверждая делом свои слова. – Там больше высоких зданий, ресторанчиков, кафешек, да и в автопрокат надо.
– Я думал, мы хотим на торговый центр вечером посмотреть.
– Хотим. Вечером заедем на новенькой прокатной машине, посмотрим и поедем дальше.
– А как мы машину напрокат возьмём? – вновь забеспокоился Ричард. – Тогда я засвечусь, а мы, вроде, не хотели светиться.
– Не переживайте, этот вопрос я беру на себя.
– Не поделитесь?
– Почему же? – пожал плечами Алекс. – Тут никакой загадки и нету. У меня есть поддельный паспорт, на него и оформлю аренду.
– Да-а, вы полны сюрпризов, – многозначительно протянул Ричард. – Хотя, чему я удивляюсь, это же вы.
– На самом деле, у меня не один поддельный паспорт, так что не пропадём. Неплохо было бы и вам хотя бы один такой сделать… – сказал Алекс и замолчал, о чём-то задумавшись, потом продолжил: – Ну да ладно, успеется. Сейчас всё равно никак.
Ричард обдумал идею Алекса о поддельном паспорте. И эта идея его заинтересовала! В самом деле, это интересно, прямо как в шпионских фильмах. Отличная возможность исчезнуть из правового поля, не лишаясь основных социальных благ. Понятно, что необходимо соблюдать осторожность при пользовании подделкой, но если быть аккуратным и осмотрительным, то это… да круто это, чёрт возьми! «Я хочу поддельный паспорт! – осознал про себя Ричард. – И пусть это будет документальным закреплением того, что я теперь вне закона, плевать!»
– Я хочу поддельный паспорт, – сообщил он Алексу. – Думаю, он значительно упростит мою кочевую жизнь.
– Не думайте, что я хочу вас отговорить, но, использовав такой паспорт, вы нарушите закон.
– То есть стану преступником?
– Вот именно.
– Ну и плевать! Я уже преступник, – с лёгкой горчинкой в голосе проговорил Ричард. – Я разбил голову человеку, участвовал в угоне автомобиля… и краже халата.
– Да-а, за халат по вам «вышка» плачет, – усмехнулся Алекс.
Они шагали по тротуару вдоль какого-то проспекта, спасительной тени уже практически нигде было не найти – только небольшие островки у более высоких зданий. Хорошо ещё, что осеннее солнце уже не так высоко поднимается. Впереди виднелось здание вокзала – они проходили мимо него, когда шли в торговый центр из полей. Идти до него было не далеко – ещё минуты три.
Симпатичное, явно историческое, здание вокзала вблизи казалось свежеотреставрированным. Во всяком случае, создавалось впечатление, что его только на днях построили. Конечно, это было не так. Ричард прекрасно видел (а он считал себя довольно талантливым представителем своей профессии), что это здание построено в распространённом в Германии в первой половине двадцатого века архитектурном стиле Хайматшутц, и сейчас было просто приведено в подобающий историческому памятнику национальной архитектуры вид.
Среди шеренги автоматов по продаже билетов только два принимали наличные. Зачем вообще тут было выставлено такое количество автоматов, загадка – какого-то ажиотажа или хотя бы минимальной очереди не наблюдалось. Хотя, возможно, с утра дело обстоит иначе.
Алекс натыкал на экране два билета до Франкфурта, а Ричард покорно сунул ценные бумажки в узкий, но жадный зев купюроприёмника. Автомат оказался всеядным и безропотно принял фунты, сам пересчитал что-то и высыпал несколько монет сдачи в евро. Следом выплюнул два билета и пожелал приятного пути на английском (умный, железяка электронная).
– Ну вот, – выдохнул Алекс, когда они вышли на платформу, – через семнадцать минут приедет. – И указал на табло.
Ричард не стал вглядываться, поверив на слово своему спутнику, да и без разницы ему было, по правде говоря. Мысли его сейчас витали несколько в других краях.
Чем они будут заниматься во Франкфурте? Ну понятно, что возьмут напрокат машину, это главное, зачем они туда едут. «Интересно, а здесь машину не взять? Впрочем, не важно, всё равно надо чем-то занять день, почему бы не покататься на поезде и не посмотреть большой город». Так, а что ещё? Пообедать, конечно, – это не менее важно, чем машина. А дальше?..
Не будут же они целый день шляться по городу! Ричард вообще с огромным удовольствием проспал бы весь день, и никакие экскурсии не нужны. Но для этого надо снимать комнату или номер в отеле, а отель не подойдёт. Или подойдёт? Если Алекс оформит номер на один из своих поддельных паспортов, то они смогут, не привлекая лишнего внимания, заселиться туда вдвоём и наконец нормально выспаться. Эх-х, а смогут ли? Каждый раз, когда они собираются это сделать, случается какой-то треш.
– Чем мы займёмся во Франкфурте? – решил он узнать мнение Алекса. – Помимо аренды автомобиля.
– Не знаю. Есть предложения?
– Да. Поспать.
– Целый день? – без нотки удивления уточнил Алекс.
– Це-елый день!
– Отличное предложение, Рич! Этим и займёмся.
Дальше можно было не забивать себе голову подобными вопросами. Раз уж их с Алексом желания совпали, раз уж Алекс выказал готовность эти желания реализовать, не задаваясь вопросом как, значит у него был план и твёрдое намерение его исполнить. Значит, можно успокоиться. Что там случится или не случится, когда они лягут спать, – это уже не требующие внимания мелочи из области неподвластных нашим героям вероятностей и стечений обстоятельств. Вот если случится, тогда и будут головы ломать, что с этим делать и куда бежать.
В паре десятков шагов по направлению движения поезда на платформе шумно переговаривалась и смеялась компания молодых людей, кажется, трое парней и четыре девушки. Ричард, понятное дело, не понимал ни слова, но он и не слушал, ему просто понравилась одна из девушек. Очень уж симпатичная она была. «Сколько, интересно, ей лет? – подумал он и сразу одёрнул себя: – Как будто я решусь с ней познакомиться, если узнаю, что она совершеннолетняя!» Он вздохнул и отвернулся. Да разве до этого ему сейчас? Даже если бы он решился на глазах её друзей завести с ней разговор, то что бы из этого вышло? Он даже не знает, чем закончится его день, куда ему такие знакомства…
– Какая красотка, видели? – заговорщицки подкатил Алекс. – Остальные-то не особо, а эта прям… модель!
– Да вы прямо эталон тактичности, Алекс!
– Да ладно. При них бы я такого, конечно, не сказал. И посмотрите, она же вроде одна. Эти все парами держатся, а она как будто сама по себе.
– Неужели хотите познакомиться? – удивился Ричард и тут же удивился, чему это он удивился.
– Да можно было бы и…
Алекс не договорил. К шумной компании подошёл ещё один парень, помахивая пачкой билетов, обнял и поцеловал красотку, тут же присоединившись к разговору.
– А впрочем, до неё ли нам сейчас, – передумал Алекс, отворачиваясь.
– Вы прямо мои мысли прочитали.
Вообще, на платформе было пустовато: помимо наших героев и шумной компании прогуливались по ней ещё два человека в разных местах. Видимо, время было не то – не для путешествий. Но зато погода – погода была самая та. Ричард с некоторой толикой злорадства подумал о сидящих сейчас в офисах, как он сам не так давно, бедолагах, и за лёгкой мимолётной вспышкой стыдливости за такие мысли расцвела в душе яркая звезда радости от того, что он сейчас здесь, а не там.
«Блин, я, похоже, превращаюсь в Алекса», – подумал он, но не почувствовал ни капли разочарования. Больше для него это не было плохим. Но и хорошим пока не было… Он, наверное, пока ещё сам не понимал, каким же хочет быть, каким он будет счастлив. Вероятно, он не будет таким, как Алекс, но и собой прежним он быть уже не хочет, ведь Ричард чувствовал, что сейчас, в этот самый момент, он счастливее, чем в любой из моментов своей прежней жизни. Нынешний, настоящий Ричард счастливее Ричарда прежнего.
«Возможно, моя жизнь поменялась совсем и не в худшую сторону, как я думал прежде», – пришла в голову крамольная мысль. И тут же зацепилась за какой-то нерв, вросла, пустила корни в сознание и сделалась как будто правильной, логичной, чтобы распуститься впоследствии новыми ростками и цветами, меняя осознание, взгляды и отношение к происходящему. Но это впоследствии, это не сейчас, пока это только маленький, невзрачный, только укоренившийся росток. Будущих идей…
– Едет, – пришёл откуда-то голос.
– Что? – очнулся Ричард, крутнув головой.
– Поезд, говорю, едет. Рич, вы опять уснули? Знаете, вы обладаете уникальной способностью отключаться в самый неожиданный момент. Это для экономии заряда, да? Вы робот, Рич?! Отвечайте! – навис над ним Алекс.
– Да ну вас, – отодвинул его Ричард, смущённо отвернувшись в сторону надвигающегося поезда. – Я просто задумался. С вами такого как будто не бывает.
– Вы удивитесь, но бывает, да. Я тоже умею иногда подумать, – продолжал издеваться Алекс. – Но нам, простым людям, не свойственно думать так много, как роботам.
– Вам, простым клоунам!..
Алекс заржал, довольный, видимо, что снова задел Ричарда. Хотя, справедливости ради надо сказать, что наш герой совсем не обиделся и не чувствовал себя задетым. Наоборот, эта короткая шутейная перепалка показалась ему забавной и он слегка улыбнулся. Тем более, последнее-то слово осталось за ним и было весьма уместным.
Бело-красный поезд обтекаемой гипертрофированно-длинной пулей бесшумно подползал к платформе по магнитному монорельсу. А ведь эту технологию уже можно считать устаревшей. Подумать только, совсем ещё недавно получилось наконец создать достаточно мощные и недорогие при этом магниты, чтобы можно было заменить обычные рельсы на магнитный монорельс, как изобретатели уже обещают скорый прототип левипоезда, которому вообще никакие рельсы не нужны. А ведь далеко не везде ещё и монорельс-то положили. Как же быстро сейчас устаревают технологии.
Но, с другой стороны, цена новых поездов будет слишком высокой для повсеместного внедрения ещё достаточно долго – технология эта только развивается и стоит сейчас ошеломляюще дорого. Взять хоть левимобили, которых по всему миру не наберётся и пяти тысяч. Это, конечно, только пока, но всё же на данный момент позволить их себе могут лишь очень богатые люди.
Или новые паромы, изготовленные в количестве всего пары штук, и то на заказ. Они обошлись компании-оператору в просто баснословную сумму, но заказчик в данном случае понимал необходимость этого приобретения и его коммерческую целесообразность. Так же когда-то за огромные на тот момент деньги был прорыт и запущен и Евротоннель. С понятными целями и прогнозируемыми сроками окупаемости ввиду своей практической безальтернативности. Это бизнес, тут понятны и, как правило, просчитаны мотивы таких трат.
Но вот относительно левипоездов такой уверенности в целесообразности их запуска нет. Как минимум, пока они не подешевеют до уровня существующих уже технологий. Пока что это скорее единичные статусные проекты наиболее богатых городов. И всё же скорость развития технологий иногда ужасает.
Поезд плавно остановился в нескольких сантиметрах от платформы и бесшумно раздвинул створки дверей. Из них дохнуло прохладой кондиционированного воздуха. Ощутив лицом приятное прикосновение, Ричард поспешил поскорее спрятаться от накаляющейся жары и шагнул внутрь, лёгким ознобом встречая прохладную свежесть салона.
Свободных мест было в избытке, вагон был заполнен едва ли на четверть. Алекс, вошедший вслед за Ричардом, уже обогнул его и занял одно из двух ближайших мест, взглядом пригласив спутника присесть на соседнее.
– Сколько нам ехать? – уточнил Ричард, присаживаясь.
– Около получаса, думаю.
– Думаете? Вы не знаете?
– Да откуда же мне знать? – удивился Алекс. – Я первый раз еду по этому маршруту. Если судить по карте, до Франкфурта приличное расстояние. Тем более, мы едем в центр. С какой скоростью едет поезд, я не знаю, поэтому сказал навскидку. Может, и быстрее приедем.
– Если очень интересно, то тут где-то должно быть расписание. – Алекс оглянулся и ткнул подбородком в направлении центра вагона: – Например, на том информационном экране.
Ричард машинально посмотрел в указанном направлении и увидел на стене между дверями интерактивный дисплей, мелькающий сменяющимися изображениями и текстом.
– Нет, пожалуй, мне не настолько интересно, чтобы вставать.
Поезд ровно и бесшумно «катился» по монорельсу, временами останавливаясь на попутных станциях. В эти моменты под аккомпанемент приятному дикторскому голосу, объявлявшему название станции, в спинках сидений, расположенных впереди, высвечивалась яркая строчка, бдублирующая название в письменном варианте.
За окном убегали прочь дома, сады и поля окраин Франкфурта. Надо сказать, поезд нёсся довольно быстро, а потому в центр крупнейшего города земли Гессен въехал минут, наверное, через десять. А ещё через три Алекс пихнул увлечённо разглядывающего город Ричарда в бок, кивнув на выход.
– Уже? Быстро мы, – слегка удивился наш герой, вставая и направляясь к дверям. Поезд медленно останавливался, скользя вдоль платформы, высокая сводчатая крыша тенью наползла на вокзал, закрывая его обитателей от непривычно жгучего осеннего солнца и заставляя на миг ослепнуть, пока глаза привыкают к меньшему уровню освещённости.
Наконец поезд замер, створки дверей разлетелись в стороны и в салон ворвался тяжёлый поток душного, сильно разогретого воздуха, будто стремясь спрятаться внутри вагона и остыть. Он словно подтолкнул наших путников в спины, чтобы скорее освобождали пространство. Ричард шагнул на платформу и заозирался, разглядывая вокзал.
– Здоровый, – уважительно заметил он.
– Это только часть, – ответил Алекс спокойно. – Тут таких ещё несколько. Так что он значительно больше. Как, в принципе, любой уважающий себя центральный вокзал в большом городе.
– Да, наверное…
Они двинулись по платформе, Ричард продолжал оглядываться. У стен, подпирающих свод крыши, притулились магазинчики, кафешки и пекарни. Из них долетал приятный аромат вкусной еды, но наши путники были сыты и на такую приманку не клюнули.
– Куда теперь? – поинтересовался Ричард. – Искать автопрокат?
– Да чего его искать! Тут прямо на вокзале есть. Даже не один, а все самые крупные.
– Сразу туда или сначала по городу прогуляемся, поищем, где вздремнуть?
Они вышли из вокзала на небольшую привокзальную площадь, практически пустую, жиденький поток людей тянулся по ней в сторону дороги и остановок общественного транспорта. Промелькнул трамвай, как бы намекая, чьи там остановки. Несколько человек, лавируя во встречном потоке, двигались в сторону вокзала.
– Давайте сразу возьмём, чтобы потом не искать. И на автомобиле доедем уже до ночлежки.
Ричард остановился и обернулся, немолодой мужчина, чуть не налетевший на него, с недовольным видом обошёл его, что-то неразборчиво промычав. А наш герой, мимоходом извинившись, рассматривал фасад здания вокзала. Он и раньше видел этот шедевр эпохи Возрождения на различных фотографиях и видеороликах, но вживую разглядывал его впервые. Оно было монументальным и красивым, нависающим всей своей каменной мощью, но не давящим.
А ведь если бы не Алекс и не это их неожиданное путешествие, кто знает, побывал ли Ричард здесь когда-нибудь, смог бы полюбоваться этим вокзалом. А в городе и помимо него есть на что посмотреть. Тут полно строений, представляющих архитектурную ценность. Может, и зря они решили не устраивать себе экскурсий, а заняться более благородным делом – сном. А может, и не зря. Ричард протяжно зевнул и отвернулся от здания вокзала.
– Надеюсь, вы ночлежку не в прямом смысле предложили?
– Нет, конечно. Мне тоже хочется поспать с комфортом, а не со вшами. Я даже не уверен, есть ли тут такое заведение вообще.
– Должно быть, я думаю. И, кстати, совсем не факт, что там обязательно вши, грязь и антисанитария, – вступился Ричард за ночлежки, а Алекс сделал выражение лица, которое могло означать, что ничего такого он и не имел в виду. – Но спать там всё же не хотелось бы. А вот там, через дорогу, случайно не отель?
– Случайно отель, – согласился Алекс, присмотревшись. – Да их тут полно в округе, это же центр. Но я предлагаю найти отель на западной окраине, ближе к Хофхайму, чтобы вечером не тратить время на выезд из города.
– Разумно. Тогда за машиной? – И, дождавшись кивка Алекса, предложил: – Ведите.
Вести оказалось совсем недалеко – Алекс нырнул вбок вдоль здания вокзала, и довольно быстро перед глазами возникла небольшая парковка, на которой уютно пристроились две чистеньких, игриво поблёскивающих начищенными боками, «Ауди» – белая и чёрная. Рядом с парковкой покачивался флагшток с вертикальным флагом, оповещающим, что это автомобили фирмы «Европкар». Что ж, хороший вариант, тем более, что обе машины выглядели как новые. Осталось найти офис, он должен быть недалеко. Ричард завертел головой, а Алекс направился прямиком к чёрной «Ауди», достал телефон, потыкал пальцем по экрану, и машина мигнула, приоткрыв водительскую дверь.
– А офис? – изумился Ричард.
– Не нужен нам офис. У меня есть аккаунт с приличной суммой на кошельке, так что я забронировал авто, когда мы сели в поезд. – Алекс приглашающе указал на пассажирское кресло. – В офисе нам всё равно никто не дал бы машину за наличку, а светить вашу карту пока не хочется.
– Да, это разумно. Опять… – Ричард обошёл новенький электромобиль и коснулся слегка светящейся области на пассажирской двери, та мягко приоткрылась. – А почему чёрный?
Алекс, севший уже за руль, пожал плечами и нажал кнопку включения.
– Всегда питал какую-то слабость к чёрным тачкам. Ну, помимо спортивных. Тем часто идут яркие цвета. – Он подождал, пока Ричард захлопнет свою дверь и пристегнётся, и начал выезжать с парковки.
– А я бы взял белую. Не спрашивайте почему.
– Не буду.
Алекс влился в жиденький автомобильный поток и повёл автомобиль по улицам Франкфурта. Навигатор, судя по всему, был встроен в лобовое стекло, либо же Алекс просто знал пункт назначения и дорогу к нему. Ричард склонялся к первому варианту, но уточнять не стал.
Впервые за эти дни появилось подзабытое было чувство полного спокойствия. Ну, почти… Они передвигаются на арендованной на чужое имя машине и практически никак сейчас себя не выдают: ни бесконтактной оплатой, ни личным транспортом, ни документами. Даже одежду они сменили уже два раза. Алекс – два. Ричард-то один с половиной, и то с натягом. Единственное, что ещё немного смущало и не давало полностью расслабиться – возможное преследование со стороны полиции за угон автомобиля.
Но, может, обойдётся ещё и их не будут особо усердно искать. В конце концов, машину они «вернули» и даже практически ничего не забрали – из законного так только одежду, и то грязную, уродскую и, вообще, это взамен украденной у них! Ричард на месте этих горе-грабителей вообще отозвал бы заявление после обнаружения автомобиля, у них ведь тоже рыльца в пуху по самый хвост. Зачем им лишнее продолжительное общение с органами правопорядка? Ещё вскроется что-нибудь эдакое, тщательно скрываемое.
Ну а в остальном!.. Хорошо! Ещё бы выспаться да душ принять, а то обед ещё только, а он уже весь пропотел.
Потекли рекой будни. Матушка шила на продажу, Серапия посещала курсы и в конце весны ожидала получения аттестата, а Марихен была предоставлена самой себе. Девушка не сидела без дела, нет. Она читала, бегала в лавку за продуктами (главным образом, чтобы побыть вне стен дома), с усердием помогала матушке, беря у той уроки вышивания, но усердие это испарялось так же скоро, как рассеивается утренняя роса жарким летним днем. Она достигла той ступени зрелости, когда девушку уже не тяготит бремя школьного образования, но с ужасающей ясностью встает перспектива выбора жизненного пути.
Глядя на старшую сестру, Марихен отчасти завидовала ее решимости провести отведенный ей на земле срок, взращивая детские умы, а отчасти ужасалась какую, по сути, пустую жизнь готовилась прожить Серапия.
Порой она останавливалась и, оглядевшись по сторонам мысленным взором, спрашивала себя: неужели всем этим людям по душе несмолкаемая, но пустая возня, хорошо выверенная и накатанная колея однообразных, но застойных дней? А если и так, то подойдет ли эта дорога ей? И девушка перекладывала на себя чужую жизнь, как примеряют пальто, и всякий раз находила, что оно ей не по плечу.
Она, было, попыталась завести этот разговор с матушкой, но старушка так растерялась, что выдала свое обычное:
- Пути Господни неисповедимы, дорогая.
Этим и предлагалось довольствоваться шестнадцатилетней девушке, ощупью отыскивая свою будущность и призвание. Со свойственной Марихен хваткостью, она отчетливо поняла насколько стара и оторвана от жизни ее бедная старушка-мать и больше не заговаривала с ней об этом.
Единственное, что возрождало ее к жизни - это встречи и забавы в кругу ее сверстников, легкая дрожь при случайном игривом обмене взглядами, разжигающие кровь вечера. Они, как пламя свечи, разгоняли сгустившийся вокруг нее затхлый мрак тусклых дней. Как же скучно было в деревне зимой!
Но сегодня Марихен была возбуждена и более обычного нетерпелива: она то бралась за шитье, то его бросала, бесцельно и суетно ходила по дому, сама не зная чем была занята, и поминутно выглядывала в окно, проверяя не село ли еще солнце. Такая тревожная манера поведения была хорошо знакома всем домашним. Марихен ждала вечера, а значит близились развлечения. Едва солнце сядет, девушка накинет на плечи свое любимое пальто и, как обычно, тихо выскользнет из дома навстречу смеху и веселью.
А сегодняшнее развлечение обещало быть распрекрасным. Деревенская молодежь соберется в салуне и будет до поздней ночи травить страшилки при неверном свете свечей. Девушки, конечно, будут взвизгивать, а юноши заслонять их грудью от неведомой опасности. Марихен мысленно посмеивалась, представляя себе этот цирк и воображая самые ужасающие истории, которые только могли прийти ей на ум. А потом она, ссылаясь на страх перед приведением покойной матери пастора, попросит Гантера проводит ее домой, и всю дорогу станет пугливо жаться к нему главным образом для того, чтобы посмотреть как валит пар из красных ушей этого буйвола. Или же она выберет Томаса. А может быть даже сегодня кто-то другой из ребят отличится, завоевав ее милость и право пройтись вместе до дома.
Матушка, поглядывающая искоса на дочь со своего излюбленного места у окна, только качала головой. К вечеру, когда нетерпение Марихен достигло пика, женщина сказала:
- Возьмешь с собою Серапию? Кажется, вы замечательно провели время в прошлый раз.
- Ах, мама! - Марихен всплеснула руками, как бы раздосадованная внезапной отсрочкой. - Серапия не любит таких занятий, я не стану и спрашивать. К тому же, она сама твердит чуть ли не каждый день про экзамены на носу, я не могу больше о них слышать! Если она еще хотя бы раз произнесет в моем присутствии слово “экзамен”, то я лопну, честное слово! У меня просто разлетится голова! Так что, пока в руках у Серапии не появится этот треклятый аттестат, я к ней ни на шаг не подойду.
Матушка в ответ только покачала головой: ей было достаточно первого успеха и, искушая судьбу во второй раз, она и не чаяла получить согласия Марихен. Тем временем девушка, отделавшись от неугодной беседы, взлетела вверх по лестнице, ворвалась в спальню и быстрыми вывереными движениями отыскала нужное платье. Сегодня ее силуэт должен быть загадочным и элегантным, соответственно событию, а ткань и цвет платья такими, чтобы свет свечи, падая на него, тихо мерцал во мраке и привлекал всеобщее внимание. Для такой изящной задачи лучше всех подходило любимое синее платье в пол, и Марихен, не мешкая, облачилась в него. Торопливо окончив свой гардероб, она, прыгая через ступени, сошла в переднюю, набросила на плечи пальто и выскользнула из дома.
Старушка-мать через окно наблюдала, как оказавшись на стянутой вечерними сумерками заснеженной улице Марихен пошла степенно, будто и не она сейчас прыгала через ступени в радостном возбуждении.
Тем временем в салуне собирался народ, во всю шли приготовления. Зимой, когда вся деревня погружалась в сонное оцепенение и посетителей не предвещалось, отец Томаса позволял молодежи хозяйничать в помещении бара, а сам удалялся на второй этаж в жилые комнаты, лишь изредка и для вида появляясь за стойкой. Давая молодому поколению такую вольность, он прежде всего обеспечивал своему сыну место в компании сверстников, полагая, что при других обстоятельствах полуслепой Томас не имел бы шанса оказаться на хорошем счету у более удачливых юношей и девушек. Единственное, чего требовал хозяин салуна от гостей: сохранения салуна в целости, и возвращения его в том же виде, в каком приняли. Однажды старик, спустившись в салун поутру, обнаружил раздвинутые столы и беспорядочно стоявшие после танцев стулья. Так он задал юнцам такую трепку, что впредь подобного не повторялось!
И теперь, насупив косматые брови, он оглядел делавшиеся приготовления, прежде чем скрыться наверху.
Молодые, полные необузданной энергии, парни спорили, взрываясь друг на друга, о том как расставить столы и нужны ли они им вообще. В конце, заключив перемирие, они от столов отказались, расчистили пятачок посреди комнаты, выставили в круг стулья так, что сидящие смотрели друг другу в лицо, и, удовольствовашись результатом, принялись за свечи.
Света решено было использовать мало, ведь именно в неясной зыбкой тьме скрывается первобытный страх. Ни одна история не покажется пугающей при ярком свете дня, тогда как страхи, поведанные шепотом во мраке, протягивают руки к самому сердцу.
Кто знает почему человек, достигших таких небывалых высот развития, все еще тяготится опустившейся на него тьмой? Не потому ли, что в пучине ее тонут бесследно? Почему, вглядываясь в непроглядную ночь, всякий, рожденный женщиной, видит в ней гораздо больше, чем в ней скрывается? Не воспоминания ли о прожитой еще до рождения жизни толкают его под освещенный кров?
Безотчетно угадывая страхи рода людского, юноши поставили лишь одну свечу в самый центр круга, и она робко осветила пустые безжизненные стулья.
Когда Марихен вошла в салун, внутри уже царил полумрак. Загадочно освещалось в глубине помещения место таинства. Дрожащий свет свечи огибал ножки стульев и падал желтым частоколом на пол, тянулись в разные стороны, как риски на циферблате часов, длинные тени.
Здесь уже собрались все: Томас и Гантер, Бенедикт - парень с длинным рябым лицом, но очень гневливым характером, София - младшая сестра Гантера… И Элеонор - пышногрудая шатенка, которая так же, как и Марихен, любила быть в центре внимания, но ее флирт не был простой игрой, а служил неприкрытому соблазнению. Марихен ее не любила.
Придя последней, девушка огляделась вокруг с любопытством и восхищенно охнула:
- Как салун преобразился! Теперь и не знаешь, чего от него ожидать. Вы славно потрудились над ним.
Она дождалась, пока все взгляды обратятся к ней, и медленно сняла пальто, а тут же возникший рядом Гантер бережно принял его. С притворством разглядывая обстановку, девушка на самом деле краем глаза следила, как пожирают ее глазами другие - кто с завистью, а кто с затаенным вожделением. Элеонор первая фыркнула и отвернулась:
- Заставь нас ждать, и мы никуда не денемся, а вот свеча уже догорает. Ей нет дела до девичьих долгих сборов. Раз все опаздуны явились, можем мы уже начинать?
Она по-хозяйски сидела на столе, закинув ногу на ногу, и подол ее юбки приподнялся, едва не открывая взору прелестные колени. Марихен была готова побиться об заклад, что в том скрывался прямой умысел, а не случайная игра оборок.
Все согласились, что пора начинать. Девушки засуетились, выбирая места. Несмотря на то, что участников было шестеро, стульев в кругу стояло ровно семь - приболевший накануне Арне обещал оправиться к вечеру, но так и не явился, и теперь его никто не ждал.
Присутствующие расселись следующим образом. Робкая София заняла стул, повернутый спинкой к стене, а Марихен села по левую руку от нее. Элеонор, как бы бросая вызов, разместилась прямо напротив, и рядом с ней тут же сел Бенедикт. Томас явил необычайную прыть и с невозмутимым видом оказался рядом с Марихен, а Гантеру не осталось ничего иного, как сжав челюсти сесть рядом с Софи.
Марихен даже не пыталась подавить ухмылки, когда заметила, что единственный пустой стул остался рядом с Элеонор.
Воцарилась тишина. Все не знали, как полагалось начинать вечер, и вопросительно переглядывались, пока Томас, уперевшись прямыми руками в колени и втянув голову в плечи, не произнес:
- В Ахене есть традиция. О ней мало кто знает. - Все взгляды приковались к нему, и в наступившей тишине Томас говорил без нужды повышать голос. - Нет, не так. В деревне жил один мужчина. Его дочь часто и без умолку заговаривала с ним, но только по ночам. Он много раз просил ее перестать, просил дать ему тишины, но дочь вновь и вновь взывала к нему, пока однажды он не рассказал ей сказку, склонившись над ее могилой. С тех пор девочка перестала приходить к нему во мраке ночи, но стоило году минуть, как она, не получив свою сказку, приходила к старику вновь.
Кучка людей, впервые услышавшая эту историю, сидела тихо-тихо, неотрывно следя за невыразительным лицом рассказчика. Томас вперился взглядом в пол, помолчал немного и продолжил, понизив тон:
- Ровно сорок лет назад в эту ночь девочка утонула в темных водах озера Ахен. Старик-отец давно скончался, и покинутое дитя этой ночью входит в дома деревенских жителей, и никакой замок, никакая дверь не могут ее остановить. Она войдет в ваш дом, встанет над вашей постелью и простоит так до утра, покуда не получит свою сказку.
София зябко поежилась и крепче прижалась к боку Марихен. В этот момент Томас поднял голову и медленно обвел глазами всех присутствующих, каждому вглядываясь в лицо, а затем продолжил сдавленным голосом:
- И если вы хотите сегодня мирно спать… То должны рассказать сказку. Девочка незрима, но слышит и жадно ждет каждое ваше слово…
Тон вечеру был задан. Девушки нервно ерзали на стульях, а парни одобрительно ухмылялись, мол, “вот так штуку выдумал этот очкарик, неплохо!”. Зачинщик же откинулся на спинку стула и жестом предложил остальным продолжать то, чему он так ловко положил начало.
Участники вечера обменялись взглядами. София же оглянулась через плечо, будто высматривая ту самую девочку, но не найдя позади ничего, кроме стены, со вздохом облегчения возвратилась в прежнюю позу.
Тогда слово взяла Марихен и рассказала историю (которую до того отыскала и с особым вниманием вычитала в книгах) о звере, что явился из леса и вошел в первый попавшийся дом, где жила дряхлая старушка.
- Зверь похитил ее лицо, а саму старушку съел, но остался жить в этом доме, притворяясь его хозяйкой. Однако, зверь скоро проголодался и снова вышел на охоту. В этот раз он забрал лицо деревенской девчушки, и все вокруг стали замечать, как странно она себя ведет. Но потом и девчушка пропала… Если вдруг ваш знакомый стал странным - присмотритесь. Возможно, ему по вкусу придется ваше лицо.
Элеонор громко и презрительно фыркнула, Гантер тихонько похлопал в ладоши. По группе прокатились шепотки: София таращилась уже не в темноту, а в слабоосвещенные лица приятелей, Бенедикт что-то со смехом шепнул своей спутнице, а Гантер воспользовался проволочкой и разминал затекшие ноги.
Слушатели понемногу вовлекались в действо, истории лились легко и плавно, и все более красноречивы были рассказчики. Все присутствующие будто сплотились против невидимого врага, обитавшего во тьме за их спинами, и будто сговорились ни в коем случае не оглядываться на него. Зажженная свеча в центре у их ног была последним оплотом не только света, но и жизни.
Глухо отмеряли время в темноте часы, и каждый шаг стрелки казался шагом неведомого существа - обитателя историй, высвобожденного и хищно рыскающего по комнате. Иногда скрипел потолок под весом дедушки - хозяина салуна, и пыль со старых досок слетала на головы участников кружка, лишний раз доказывая о существовании потусторонних сил.
В это время Бенедикт как раз с жаром рассказывал историю. Он всем телом склонился вперед, держась обеими руками за сидушку стула так, будто собирался с ним катапультироваться, и, поочередно заглядывая каждому в лицо, зловещим шепотом повествовал:
- Убийца всегда заходил только в те дома, где были не заперты двери… И он, - Бенедикт вдруг громко выкрикнул, - явился!
Фух! Пламя свечи дрогнуло и погасло. Непроглядная тьма как обухом ударила по голове, желтые лица спутников разом исчезли, и в следующее мгновение поднялся истошный женский визг. Марихен почувствовала, как, крича, вскочила, услышала как глухо упал рядом пустой стул Софии. Комната заполнилась до краев девчачьими воплями, и вдруг мальчишки (а именно так их и следовало в этой ситуации обозвать!) дружно рассмеялись. Возникло сомнение, и крик поутих.
Но вдруг оглушительно хлопнула входная дверь, и на сером фоне ночного снега обрисовался строгий мужской силуэт. Девушки, замолкшие на не долгую секунду замешательства, подняли визг втрое больше прежнего. Попадали стулья, Марихен краем глаза заметила, как кувыркнулся через спину Бенедикт.
- Тише, тише, да успокойтесь вы! - проорал мужской голос, напористо перекрывая стоявшую в воздухе какофонию звука. И немного погодя, когда все почти улеглось, но продолжали бешено вздыматься груди, добавил. - Экая напасть. Я увидел бар и свет в окне, и подумал, что заведение работает.
Ответом ему было смятенное молчание. Мужчина закурил сигару и прислонился к дверному косяку.
- Что тут у вас? Сатанисты? - небрежно спросил он, очерчивая комнату рукой с сигарой.
Первым сбросил оцепенение Гантер. Он склонился над свечой и щелкнул зажигалкой: через мгновение яркий огонек разгорелся, открывая вновь прибывшему вид на живописную группу внутри салуна.
- Нет, не сатанисты, - громко объявил первый. - Страшилки травим, вечер коротаем. Проходите, бар работает.
С появлением света незнакомец окончательно растворился в тени, и у Марихен мелькнула мысль уж не привиделся ли им незванный гость? Однако звук твердых шагов по деревянному полу неуклонно приближался, и вскоре в мягком пятачке света появился молодой мужчина.
У него был острый нос и сильно выступающие скулы, из-за чего щеки казались впалыми, а челюсти - туго обтянутыми кожей, придавая всему лицу птичий хищный вид. Однако светлые глаза с опущенными вниз внешними уголками смотрели добро, а аккуратный рот смягчал производимое чертами лица впечатление благодаря чувственной форме губ.
Незнакомец носил укороченный пиджак в клетку с завышенной талией и шляпу-котелок, которую лихо заламывал набок. Вследствие последнего несколько скрученных в мелкое колечко прядей высвобождались из заточения и обрамляли белый лоб. Было в его внешности нечто необъяснимо привлекательное.
Он подошел и внимательно, с нескрываемым любопытством, будто осматривал экспонаты в музее, оглядел честную компанию. Затем, удовлетворившись в полной мере увиденным, неторопливо приподнял край шляпы, приветствуя всех и каждого в отдельности, особенно дам. Элеонор, от внимания которой не ускользнул щеголеватый наряд чужака, выразительно улыбнулась, сверкая глазами. Тем временем дым от сигары неспешно заполнял помещение и теперь, когда гость оказался совсем близко, Марихен неожиданно закашлялась. Молодой человек обернулся к ней, внимательно посмотрел и отступил во тьму салуна к барной стойке в сопровождении Томаса.
- Что будете пить? - будничным тоном спросил парнишка, по-хозяйски обосновыясь за стойкой.
Гость неспешно, якобы раздумывая, затушил сигару в пепельнице и поднял взгляд на темные ряды бутылок позади бармена. Он спиной чувствовал, что все внимание обращено на него, и компания, чей вечер так неожиданно прервался, пребывает на своих местах в нерешительности.
- Нет. К сожалению у нас такое редко заказывают. Могу предложить пиво, несколько сортов, одно местного производства…
- Я буду его, спасибо. Сколько?
Томас назвал цену, получил купюру, но достаточно очевидным для всех образом смутился вновь:
- У вас не найдется купюры поменьше? Боюсь, я не смогу сейчас сдать с нее сдачу.
Покупатель хлопнул рукой по пиджаку с таким видом, мол, “и как же это я не подумал!”. Вновь извлек кошелек из кармана и с тщанием, силясь разобрать номинал купюр при скудном свете, щурясь, извлек другую бумажку, чья разменная стоимость устроила бармена.
Вся эта сценка не ускользнула от внимания деревенских. Элеонор встрепенулась, снова оглянулась на гостя и убедившись, что тот не видит, быстрыми движениями рук поправила волосы, уложила подол платья как надо и выставила вперед мысок ботинка, так что он, показываясь из-под платья, уводил взгляд вверх к узкой щиколотке. Марихен сидела, сложа руки на коленях, и с сомнением косилась в сторону гостя. Приезжий? Ну, разумеется, приезжий - в деревне отродясь не водилось птиц такого полета. Бесспорно модно одет, показывает, что не стеснен в средствах и искушен в запросах. Однако, что понадобилось ему в такой живописной, но глухой деревне, как Ахен, в конце зимы?
И все же в этом явлении, каким бы странным ни считала его Марихен, она находила приятное волнение - даже если гость уедет также скоро, как явился, он все равно был в ее глазах первым предвестником весны, первой птичкой из пестрой шумной стайки наезжавших. Унылые зимние вечера неизбежно подходили к концу.
Гость тем временем получил свой напиток и, крепко обхватив стакан, подошел к компании. Он остановился у спинки впереди стоящего стула, будто их ряд был для него заграждением, обвел одним движением кисти круг перед ним и спросил:
- Значит, страшилки? Позволите мне присоединиться? Я, видите ли, знаю несколько интригующих историй, а у вас так кстати есть один лишний стул.
Гантер сию минуту насупился и поднял тяжелый взгляд на вторженца, а Элеонор, не спросив общего мнения, тут же расцвела в улыбке и махнула рукой:
- Конечно! Мы только рады оказаться в таком обществе. Свои истории, видите ли, уже пересказали друг другу по многу раз и теперь с удовольствием послушаем что-то новенькое.
- Как тебя зовут, приятель? - вклинился Бенедикт.
- Кристоф, Кристоф Манн, к вашим услугам, - объявил щеголь и приподнял край шляпы.
Присутствующие тут же, кто радушно, а кто более сдержанно, представились в ответ.
Немного подумав и бегло оглядев всех, Кристоф бочком протиснулся между близко поставленных стульев и сел на место Томаса рядом с Марихен. Девушка вопросительно оглянулась на него, а он в ответ примирительно улыбнулся, сощурив левый глаз. При этом Марихен, не менее заинтригованная новым знакомством, чем ее постылая товарка, мысленно поздравила себя с еще одной одержанной победой и снова взглянула на юношу из-под полуопущенных ресниц уже поощрительно, но сразу стыдливо отвела взгляд.
Лицо Элеонор скривилось, но молниеносно приобрело прежнее доброжелательное выражение.
- Господин Манн, - пропела Элеонор, всеми силами перетягивая на себя его внимание. - Ваша фамилия кажется мне знакомой. Возможно, при других обстоятельствах мне доводилось ее слышать?
Кристоф изобразил смущенную улыбку, хотя держался весьма непринужденно, и остановил взгляд на шатенке:
- Уверяю вас, если бы нам довелось встречаться раньше, то эту встречу я бы ни за что не забыл. К слову, все церемонии излишни. Обращайтесь ко мне просто - Кристоф.
Он умел придать своему голосу очарования, так что его хотелось слушать, и, докончив говорить, улыбнулся шире прежнего, а девушка быстро захлопала ресницами, обыгрывая робость. Одновременно Марихен поймала себя на брезгливом отвращении, ибо эти двое представились ей самозабвенными лицемерами: уже не так был ей любезен этот мужчина, будь у него хоть какой кошелек! Разве может он так говорить с другой, когда рядом с ним она, Марихен? Произведя нужное впечатление, Кристоф продолжил мягким неспешно льющимся голосом:
- Вероятно в вас откликнулось воспоминание о моей тетке и вашей доброй соседке фрау Манн. И если так, то вы совершенно правы. К ней я и прибыл по поручению отца и пробуду в Ахене довольно долгое время, потому надеюсь на вашу дружбу.
Тут из-за барной стойки вернулся Томас и встал над своим прежним местом, подслеповато уставясь на темный силуэт на нем. Кристоф закинул голову, недолго смотрел в лицо юноше и осторожно спросил:
- Что? Я забыл о чем-то?
Однако Том продолжил безмолвно нависать своей длинной фигурой над облюбованным им местом. Все затаили дыхание, и даже Гантер с интересом посматривал на очкарика и болел за него, потому как всего за несколько мгновений неприязнь к самозванцу пересилила слабую негодующую ревность из-за Томаса.
И все же долговязый юноша качнул головой, как бы говоря этим “нет”, и, еле передвигая ногами, добрался до стула и сел рядом с Элеонор. Гантер разочарованно уронил голову на грудь. Он не поощрял близости Томаса к Марихен, но теперь, в нынешних обстоятельствах, винил его за проявленную нерешительность.
Вечер страшных историй возобновился. Кристоф, слушал безмолвно, так что только глаза сверкали в темноте. Время от времени, он оборачивался к Марихен и задорно улыбался или же делал испуганное лицо, вытаращив глаза, но сама девушка почти не слушала.
Дослушав очередную историю, Бенедикт хлопнул по коленям и объявил:
- Пойду перекурю на улице, свежим воздухом подышу. Кто со мной? Никто? Ну сидите.
Бенедикт подобно тени скользнул к входным дверям, и в круге, будто зияющая дырка в ряде зубов, появился один пустой стул. Вдруг Кристоф взял слово. Он повел историю о человеке без лица и без имени, который появлялся среди ночи, как призрак, сотворенный из тумана.
- Оказавшись вдруг посреди пустынной улицы, он заговаривал с редкими прохожими, и, если удавалось разболтать кого-то, брал вот так за руки…
Кристоф повернулся всем телом к Марихен и медленно, с осторожностью, потянул свои руки с длинными пальцами к ее. Девушка поняла, что сейчас произойдет, и в ней взыграло ретивое. Марихен отдернула свою руку и отклонилась в противную от Кристофа сторону, обратив свое лицо и взгляд к сидевшей рядом Софи.
Молодой человек так и замер с зависшими в воздухе руками. Марихен смаковала момент. Как Кристоф, должно быть, сейчас жалок! Пусть этот заносчивый мальчишка раз и навсегда поймет, что погнаться за несколькими зайцами сразу не удастся, а она, фройляйн Грау, стоит несоизмеримо выше любой другой девушки и не простит иного к себе отношения. Гантер улыбнулся, расправил плечи и откинулся на спинку стула всем своим гордым видом как бы говоря: “Вот она, моя Марихен! Получи!”.
За спиной раздался шелест, скрипнули ножки стула об деревянный пол, и Марихен, на секунду подняв глаза, с негодованием увидела Кристофа подле Элеонор. Он как ни в чем ни бывало возобновил с самого начала предложение, на котором остановился, и потянулся к рукам Элеонор, а та, завороженно глядя ему в глаза, трепетно подала руку.
- … Брал вот так за руки, и говорил, говорил, вкрадчивым шепотом проникая в души людей. Одним он сулил великие богатства, другим - славу, и всякий раз находил путь к изменчивому человеческому сердцу. Но однажды он повстречал особенного человека. Взяв его за руку, он говорил: “Посмотри, как изношены твои ботинки и платье, как поливает неистовый дождь твою простоволосую голову. Твои ноги, должно быть, промокли и заледенели, но ты продолжаешь ходить по этой дороге изо дня в день, изо дня в день. Вот уже и твои руки покрылись мозолями, потрескалась кожа. Завтра они превратятся в рубцы, но ты, будто лошадь, продолжишь ходить по кругу, пока не падешь и не исдохнешь. Скажи…”
Он приблизил свое лицо, и свет свечи в его потемневших глазах отплясывал адскими огнями. Кристоф с каждой секундой все меньше походил на себя самого. Вся его фигура странно заострилась, а лицо, наполовину освещенное, а наполовину сокрытое тенью, приобрело мертвенно-бледный оттенок.
- Скажи, на что ты готов, ради того… Чтобы изменить свою жизнь?
Он медленно потянулся к побледневшим щекам Элеонор, как вдруг густой воздух разрезал вскрик:
- На все! - Марихен не успела подумать, как слова сами сорвались с ее губ.
Десятки глаз вдруг обратились к ней. Кристоф смотрел, выразительно приподняв брови, а рядом испуганная Софи часто моргала, не отводя взгляда от соседки. И только Гантер наклонился вперед и с дружеским участием спросил:
- Марихен, все хорошо?
Она в ответ мелко закивала и опустила в пол глаза. Тишина оглушила Марихен, ее собственное поведение - шокировало, и, сгорая от стыда, она желала лишь, чтобы это скорее прошло. Будто услышав ее мысли, Кристоф мягко рассмеялся, отпустил руки Элеонор и принял надлежащую позу, обращаясь ко всем:
- Похоже, моя история оказалась чересчур убедительна. Как видно, будет правильно ее не продолжать. Кто-нибудь хочет еще рассказать свою?
После небольшой сумятицы желающие нашлись, а Марихен подняла украдкой благодарный взгляд на юношу пососедству и даже подумала: правильно ли она сделала, что не позволила ему коснуться ее руки? Вернувшийся Бенедикт разместился рядом с Марихен и отпустил пару шуток, но не был услышан и замолчал.
Возобновились истории, хотя общая усталость давала о себе знать. От этого чувство страха притупилось, и слушатели, вместо того, чтобы напряженно следить за ходом рассказа, стали чаще переглядываться, перешептываться. Марихен обратила внимание, как Кристоф говорил что-то шепотом на ухо Элеонор, как она ему отвечала, прижавшись к его плечу пышной грудью. Еще через некоторое время, иноземец любовно поправил прядь волос, упавшую на лицо девушки, а когда эстафетная палочка совершила круг, он уже сидел закинув руку на плечи новой знакомой и по-свойски ухмылялся. Заметив, что Марихен смотрит на него, он открыто и нагло взглянул ей в лицо, озорно сверкнув глазами - девушка вспыхнула и отвернулась.
Вечер подходил к концу. Упоенные зловещими историями, все стали расходиться. Для удобства зажгли свет, и яркий мир слепил глаза. Салун вновь стал добрым и приветливым, мрачные тени забились по углам будто их и не было, а компания собралась у выхода, разыскивая на вешалках каждый свою одежду.
Марихен бросила еще один косой взгляд на Кристофа - он помогал Элеонор надеть пальто - и вдруг почувствовала невыразимую горечь от того, что глубоко преданный ей Гантер стоял, как глупый истукан, и не догадывался побыть галантным. Несправедливо негодуя на молодого фермера, Марихен и не задавалась вопросом откуда он мог бы усвоить эти уроки этикета? Она только сердито надулась, была немногословна, и бросив пару скупых слов на прощание, вышла в февральскую ночь.
За дверьми салуна, пропахшего запахами плавленого воска и человеческого дыхания, было свежо, прохладно, отрадно. Над головой беззвездное темное небо, впереди дорога с вытоптанной за день в снегу колеей, а вдалеке один единственный на всю улицу фонарь напротив дома деревенского врача.
Марихен шла в тишине и прислушивалась к звучащему в душе хору эмоций. Она несомненно была оскорблена, унижена и зла. Когда в зале впервые появился новый участник, она напугалась - столь эффектно было его появление, но затем… От незнакомца, будто от ветерка, ворвавшегося в давно запертую комнату, повеяло переменами: он нес на себе печать неизведанного, подспудное приглашение в новый очаровательный мир. В кошельке у него водились такие деньги, какие Марихен никогда не случалось держать в руках, одевался он с иголочки и по последней моде, а вьющиеся мелкими колечками кудри… В его лице было что-то привлекательное…
Марихен вдруг тряхнула головой, и мысли ее потекли в ином направлении. Нет! Кристоф был некрасив. Кроме того, за вечер он показал насколько глуп, невежествен и плохо разбирается в женщинах. От такого мужчины считай за благо держаться подальше, Марихен! Уму непостижимо как кто-то, обладая даром зрения, мог предпочесть Элеонор ей?!
Вдруг мысли ее вновь приняли мрачный оборот, и девушка подумала: наверное сейчас Элеонор представляет, как запускает руку в его туго набитый кошелек. Или хуже! Он уже предложил Элеонор вернуться вместе с ним в город!
Последний образ едва возник в мозгу, а кровь в жилах мгновенно застыла. В город! Она вдруг поняла насколько страстным для нее стало это желание. Неужели она не могла немного потерпеть его бесноватые выходки, великодушно закрыть на них глаза, а потом, хорошенько устроившись в городе, расплатиться с наглецом сполна? Ведь в городе наверняка дышится по-другому, нет этой полумертвой тишины и там не заставляют молодых девушек работать учительницами.
Девушка едва не расплакалась, представив себе светлое будущее этой мерзкой завистливой Элеонор, все блага, каковые будут окружать грудастую девицу в городе, а ее - Марихен - нет.
Но вдруг перед глазами снова, будто в калейдоскопе сменяющихся картинок, встало ухмыляющееся лицо и рука, небрежно накинутая на плечи девушки. Жар бросился к щекам, а сама она так распалилась в своей неприязни к Кристофу, что и не заметила как дошла до дома. Нет, все-таки премерзкий он человек, и Марихен не желает иметь с ним дел!
Она остановилась у калитки, положила на нее руку и, прикрыв уставшие веки, тяжело выдохнула. Затем вновь набрала в легкие морозный воздух, лениво взглянула на дом. Эта крошечная домушка служила ей приютом уже многие годы. Когда она возвращалась днем, в окне ее неизменно встречал образ матери, возвратясь вечером она находила ее полусонную в гостинной. Здесь она засыпала и просыпалась, вкусно ела, красиво одевалась, но дом все равно не подходил ей, как не подходит чужая пара сапог. Он стал для нее воплощением матери - местом, куда радостно бывает вернуться, но и которое жаждешь покинуть.
