В столовой Саша сидел прямо под кондиционером, так что успел замёрзнуть. Сейчас, на улице, тепло апрельского солнца согревало продутые конечности. Чёрные тучи уже маячили на горизонте – они двигались с востока, постепенно принося порывы ветра в грязные переулки. Парень повернул на Казанскую улицу, минуя памятник великому полководцу, и двинулся в сторону дома дяди Славы. Он очень хотел успеть туда прийти до начала дождя.
«Как же так выходит, – думал Саша, – что люди, которые клялись друг другу в любви, так гадко теперь общаются? Как они допускают такое отношение друг к другу? Ведь есть же вот, например, друзья. И они, если ничего страшного не происходит, не начинают друг друга оскорблять, унижать, раздражать так сильно, как могут раздражаться супруги, прожившие вместе много лет. С чем это связано?..»
Ему вспомнились собственные родители, которые точно так же ссорились, изводили друг друга, но при этом не расставались и не могли представить себе жизни друг без друга. Ситуация абсурдная, но очень часто встречается: вместе плохо, а порознь ещё хуже. Вот и остаются люди на долгие годы супругами, пусть даже каждый вздох партнёра их раздражает.
Поднялся ветер, Саша озяб. На нём была лишь рубашка, тонкие джинсы да сумка с продуктами за спиной. Перед выходом он не удосужился посмотреть прогноз погоды, не взял с собой зонт. А ведь мама в детстве учила его носить зонтик всегда, независимо от времени года и слов синоптиков!
Некоторые прохожие вставали к ветру спиной: с начала весны не было ливней, и соль с песком, оставшиеся после зимней снегоуборочной кампании, продолжали лежать неприкаянные вдоль тротуаров и домов. Порывы воздуха поднимали их вверх, заставляя жителей города защищать свои глаза любыми доступными средствами.
Саша шёл и припоминал. Сюда, на Казанскую, он ходил с мамой в кафе после её работы. Ему было тогда около десяти, и он не мог даже понять, где находится. Улочки Петербурга казались бесконечно запутанным и неисследованным лабиринтом – страшным, но жутко интересным. Мама часто брала его с собой на работу, потому что оставить ребёнка ей было не с кем. Папа трудился на закрытом объекте, детей туда приводить запрещали. Так что Саша изучал улицы города, путешествуя с матерью по таким скучным для неё и бесконечно увлекательным для него делам. Часто заходили они здесь в одно кафе, которое чудом продолжало работать все эти годы. Сколь радостным событием было туда зайти! Посмотреть красивые картины, развешанные над столами, изучить содержимое холодильников, узнать, что же сегодня приготовили повара, сходить в туалет, где всё время играла музыка. Став старше, Саша, конечно, понял, что картины эти – в лучшем случае репродукции, а то и вовсе отретушированные фотографии; в холодильниках нет ничего особенного, чего нет в магазине; в меню всегда одно и то же, а в туалете музыка часто повторяется, но… это место пробуждало в нём детские воспоминания. Яркие, не затуманенные взрослым двойственным мышлением эмоции.
Весь в печальных мыслях, Саша брёл по Казанской, как вдруг его посетило необычное ощущение. Была схожесть с моментом клёва на рыбалке. Ты держишь в руках удочку, уже чуть не дремлешь, и вот так же – вдруг – поплавок ныряет, и нужно быть максимально сосредоточенным, сколько бы ни хотелось спать десять секунд назад.
Мозг ещё не понял, что произошло, но взгляд зацепился за прохожую, идущую навстречу Саше. Начался штурм воспоминаниями, сознание искало в картотеке профиль этой прохожей, которая явно была ему знакома. Девушка подняла взгляд и посмотрела на парня. Глаза её передавали то же самое состояние. Они оба замедлились и продолжили друг друга рассматривать, между ними оставалось около двух метров.
– Саша?.. – сказала девушка неуверенно.
– Да… Соня, это ты, что ли?
– Ух ты! А что ты здесь делаешь?
– Да вот, к дяде Славе иду… Ты помнишь его?
– К сожалению, – девушка смущённо улыбнулась.
Соня не сильно изменилась со времён школы, всё та же ясная улыбка, добрые голубые глаза и неизменная скрипка за спиной. Они с Сашей были в отношениях около года, что по подростковым меркам целая вечность. Многое вместе пережили, очень друг друга ценили, но потом разошлись, как часто бывает, из-за окончания школы. Она ушла после девятого, а Саша остался доучиваться…
– А ты какими судьбами тут? – спросил Саша.
– Я?.. Так я с консы иду. У меня перерыв сейчас пару часов, думала дойти до кофейни, посидеть. Не хочешь со мной?
– Я туда не рискну, – Саша указал пальцем на надвигающуюся сзади тучу, – может лучше ты со мной? Всё равно иначе промокнешь.
– Ну… – девушка на секунду задумалась, что-то посмотрела в телефоне, потом подняла глаза обратно, – хорошо, давай. Только я к дяде не пойду, он жуткий.
Они улыбнулись друг другу. С момента их последней встречи прошло уже несколько лет, оба повзрослели, изменились... Саше было интересно, чем Соня сейчас занимается… помимо своей скрипки, конечно. Он даже предположил, что, чисто гипотетически…
– Как у тебя дела? Как дела с личным? – спросила Соня через небольшую паузу.
– Дела… отлично, ну а с личным… – Саша улыбнулся.
– Неужели полный привет? – улыбнулась в ответ Соня.
– Как-то так получается. У меня после тебя ни с кем особо не складывалось. В школе я особо и не хотел, потом в вузе как-то не до этого было – пьянки, гулянки, тут не отношений ищешь, сама понимаешь.
– Если честно, не особо. Я в пьянках-гулянках не участвовала.
– Ну не только они, Сонь! Короче, ответ на вопрос твой – я один, никого нет и не было уже давно.
Они замолчали и пару минут шли молча. Саша периодически чувствовал на себе Сонин ожидающий взгляд. Он думал, ждёт ли она встречного вопроса, или ему кажется. Не могло же так удивительно всё сложиться…
– А у тебя как дела? – спросил он, наконец.
– Да так, ничего особенного… Учусь, работаю, родила двойню…
Саша застыл и упёрся глазами в Соню. Она секунд пять сохраняла невозмутимое выражение лица, а потом всё-таки не сдержалась и прыснула со смеху.
– Ты б себя видел! – сказала она, с трудом проговаривая слова сквозь смешки.
– Да ну тебя! – Саша улыбнулся, выходка была абсолютно в Сонином стиле.
– У меня с личным тоже привет. Не все, знаешь ли, готовы слушать дома скрипку по несколько часов! – она развела руками.
– Я, если честно, тоже не был готов, но кто ж меня спрашивал. Да и мне нравилось, как ты играла.
– Приятно слышать, – Соня кокетливо сощурилась.
– У тебя хоть концерты есть? Схожу послушаю.
– Сейчас с этим сложно. Будет отчётный концерт класса в конце мая или в июне, но там программа тебе, думаю, не очень будет понятна. Ну, если хочешь – приходи, конечно.
– А чем сейчас занимаешься? Я имею в виду, куда вообще пошёл учиться? Всё-таки мед?
– Нет, нет. Если бы мед, ха-ха… В итоге пошёл на юриспруденцию вообще. Мне очень не нравится пока что, но может быть потом будет получше. Мама сказала, что адвокатов хороших днём с огнём не сыскать, плюс всегда можно пойти переквалифицироваться на риелтора. Короче, одни перспективы.
– Только что-то ты не очень счастлив, – заметила Соня.
– Да потому что чувствую, что не моё, на самом деле. Бумаги эти, слова канцелярские. Скучно и очень муторно. А главное, какая от меня польза будет? Стану винтом в системе, которая работает сама на себя. Это тебе не людей спасать.
– Ну, я тоже не спасаю, знаешь ли…
– Очень спорное утверждение. Меня вот в моменты уныния только музыка и спасает.
– Вряд ли скрипичная, – фыркнула Соня.
Пара прошла уже Гороховую улицу, туча настигала их со страшной скоростью. Она точно несла в себе дождь, но могла ещё и хорошенько осыпать градом. Ветер становился всё сильнее и подталкивал ребят в спину. Саша невольно подбавил шаг.
– Ты хочешь успеть до дождя? – спросила у него Соня.
– Я очень надеюсь на это, потому что мокнуть неприятно, а мокнуть перед приходом к дяде Славе – обречь себя на двухчасовую лекцию. Ему ж только дай повод.
– Зачем ты вообще к нему ходишь?
– Ну, как сказать… Я его даже по-своему люблю. Но больше, наверно, чувствую ответственность. Он же совсем без меня загнётся. Да и вижу, что он меня тоже любит, хоть никогда этого не признает.
– Мне кажется, он не способен любить. Такой противный и злобный тип…
– Ну, ты с ним мало знакома. Он не настолько противный, насколько хочет себя выставлять. Больше корчит из себя. А про любовь его ко мне лишь догадка. С другой стороны, почему-то он же выбрал именно меня как проводника в свой дом. Я периодически иду к нему, думаю: «Как не хочется! Я же только внутри окажусь, опять буду выслушивать бесконечную злобу, всё его недовольство о происходящем в мире». Потом так себе отвечаю: «А если бы тебе было некому это всё сказать по несколько дней? Приятно бы было? Если бы тебя мучили все эти темы до боли в груди, до сжатия сердца, а все люди от тебя шарахались, не желая обсуждать наболевшее, было бы тебе хорошо или плохо?» И как-то я смиряюсь, знаешь?.. Понимаю, что я его единственная отдушина сейчас и вообще единственный человек, которому он доверяет. Он же ещё и мнительным стал, знаешь?
– Да-да! Он теперь ещё и думает, что его всё время все хотят то ли обокрасть, то ли обмануть. Меня, слава богу, не подозревал ни разу, но вот в каждой истории, что я рассказываю, у него находятся подозрительные типы, которые наверняка хотели меня надуть или надули. Я воспринимаю это как форму заботы, хоть и довольно извращённой.
– Я не понимаю такого, – поджала губы Соня. – Самоустранился от всего и от всех, бросил свою семью, друзей, если у него они вообще были, и закрылся в своей квартире, не желая выходить наружу. Это же болезнь, а не что-то адекватное! Я бы на твоём месте сбагрила его всё тем же друзьям, если они у него есть, конечно…
– Друзья?.. Не знаю, есть ли. Как его сбагрить, если он всех ненавидит, кроме меня? Видимо, это мой крест. Да и старый он, больной уже, сколько осталось-то? Похожу я к нему, мне не жалко, времени вагон, личной жизни ж нет.
– Кстати об этом. Я подумала, может хочешь сходить куда-то ещё на днях? – Соня заглянула в глаза Саше, и он прочитал в них очень настойчивый тон просьбы.
– Да, хорошо, с радостью бы сходил. Я же говорю, времени очень много, – улыбнулся он.
– Это отлично! Я боялась, что ты не захочешь.
– Ну, чтоб не ворошить прошлое…
– А может я хочу его поворошить, – загадочно произнёс Саша.
– Поискать тлеющий уголёк в этой золе? – спросила Соня, понизив голос и улыбнувшись куда-то вниз.
Они стояли на перекрёстке Казанской и Вознесенского. Соня оглянулась, опять посмотрела в телефон и сказала:
– Я тебя, наверно, покину. Спишемся насчёт встречи тогда?
– Да, давай. Рад был повидаться!
– Ладно, мне зелёный горит, я побежал. Не попади под дождь!
– Спасибо, у меня есть зонтик, да и я всё равно сейчас в помещение пойду, заниматься.
– Кто бы сомневался, ха-ха.
Они обнялись и разошлись в разные стороны. Эта встреча казалась Саше странной, но приятной. Он не знал, что о ней думала Соня, приглашение могло быть лишь жестом вежливости. «Однако, – размышлял он, – почему бы и не быть симпатии взаимной? Ведь были же мы уже когда-то вместе…» Не то чтобы он уже строил какие-то планы, но помечтать, пофантазировать ему искренне хотелось. И он не отказал себе в этом удовольствии.
– Кто там? – раздался глухой голос в домофоне.
Устройство запищало, и дверь открылась. Дядя Слава жил в дореволюционном доме прямо напротив Никольского собора. У него была просторная комната в коммунальной квартире. Соседи практически не появлялись в поле зрения, но он всё равно часто жаловался на них. Саша поднялся на третий этаж и остановился у старой драпированной двери. Она была отделана кожей, но, по-видимому, лет сорок назад – местами оголялась деревянная основа, материал сжался, иссох и стал пыльно-грязного цвета. В левой части двери была прибита табличка с номерами комнат и жильцами: «1 – Ранневы, 2 – Имашев, 3 – Тануковы», и так далее… Информация устарела, только комната номер пять с жильцом по фамилии Вакулов, сохранила свою актуальность. Дядя Слава жил в этой комнате с тысяча девятьсот восемьдесят второго года.
Наконец началась возня у двери, и Саша услышал знакомое недовольное бормотание по ту сторону. Ключи дядя Слава не хотел давать принципиально, хотя ему было уже тяжело идти даже до входа в квартиру.
– Ну наконец явился! Тебя только за смертью посылать! – проворчал дядя Слава.
Это был достаточно плотный мужчина, уже почти старик. Казалось, что ему очень много лет, но на самом деле было около шестидесяти. Лицо выглядело измождённым, было испещрено сотнями мелких и крупных морщин. Под глазами пухли надутые алкоголические мешки. Руки немного потряхивало, а взгляд был постоянно затуманен. Сутулая походка, изношенные и оттянутые вещи, ужасного вида тапочки придавали ему столь убогий вид, что можно было снимать в кино типаж древнего забытого родственника. Кем он, в прочем, и являлся…
– Прости, дядь Слав. Встретил знакомую старую, со школы не виделись, мы немного заговорились.
– Ну конечно, конечно, ты там с бабами лясы точишь, а старику тут тебя дожидаться. Чайник вот дважды пришлось идти ставить! А до кухни, сам знаешь, не ближний путь! – дядя Слава обиженно махнул рукой.
– Ну прости, прости. Я вот зато тебе принёс продуктов, – Саша снял со спины сумку и начал доставать оттуда разные упаковки.
– Да толку мне от твоих продуктов. Всё равно ждёшь, пока сдохну. Не кормил бы, быстрее бы дождался, – хохотнул старик.
– Ну что ты такое говоришь! Прекрати! Не жду я твоей смерти. Зачем бы это?
– Понятное дело зачем! Комнатку мою мечтаешь получить!
Дядя Слава плюхнулся в кресло и скрестил руки на груди. Он ходил очень медленно, всё время за что-то держась, и рад был очутиться на удобном месте. Глаза его были сощурены и пристально вглядывались в опешившего Сашу.
– Ты совсем что ли с ума сошёл?
– А чего это вдруг? Я старый, больной, ты это сам знаешь, – он ухмыльнулся, когда увидел удивлённое точностью формулировок лицо парня. – Небось считаешь, что раз ко мне ходишь, то я тебя люблю больше всех. А комнатка-то у меня в имуществе, а помирать-то скоро. Кому-то она достанется? Конечно же любимому Сашульке! Знаю я все твои мысли поганые! – рявкнул он под конец.
– Во-первых… – Саше пришлось считать про себя до трёх, чтобы успокоиться и не послать старика куда подальше, – во-первых, ты ещё не старый. Люди по десять-двадцать лет больше твоего живут и радуются. Во-вторых, если бы ты хоть иногда выходил из дому, то не был бы таким «больным», каким ты себя считаешь. Ну а про последнее твоё заявление даже говорить ничего не хочу, настолько оно мерзкое.
– Ладно, ладно… Может и погорячился, – дядя Слава поднял ладонь в знак извинения. – Я что-то мнителен стал, всё мне мерещится обман. Даже вот тебя подозреваю. Я ж знаю, что ты по доброте душевной сюда ходишь, а не только за комнатку, – старик хихикнул и подмигнул скорчившемуся Саше.
– Да ну тебя… – он залез в сумку и достал оттуда пачку чая.
– Ну что ты мне купил! Опять чёрный? – вскрикнул дед.
– Да… Ты же мне и сказал чёрный купить. Я в прошлый раз брал зелёный, ты меня чуть не обматерил, что эту мочу пить не собираешься.
– Не было такого! Врёшь всё! Чёрный чай я не пил никогда и не буду!
– Ты издеваешься? В прошлый раз же…
– Где, где твой зелёный чай? Найди, раз приносил!
– Сейчас и найду, чтоб тебе стыдно было.
– Ну давай, давай, – ехидно ухмыльнулся дед.
Саша стал открывать ящики старого серванта, видавшего, наверно, ещё дореволюционных хозяев этого помещения. Он обсмотрел каждый уголок шкафа, но чая, как назло, не было нигде. Парень был уверен, что покупал дяде Славе зелёный чай. Не приснилась же ему пятиминутная гневная тирада о невозможности питья подобной дряни и о его, Саши, бестолковости.
– Ну что, нету нигде чая твоего? – смеялся дядя Слава.
– Нет. Куда ты его спрятал, не знаю.
– Никуда не прятал, просто не было чая. Тьфу! Ещё и врёт! Мало того, что принёс мне непонятно что, так ещё и врёт! И не стыдно?!
Саша пошёл обратно к сумке, стоявшей на столе. Ему хотелось уйти отсюда, но нужно было выгрузить остаток продуктов. Мучила атмосфера этой комнаты, находиться здесь было тяжело. На него давила мнимая просторность помещения – всё сделано для того, чтобы свободу эту и воздух сократить, попереть. Диван стоял не вплотную к стене, а чуть не на середине комнаты, стол перегораживал вход. Кресло, на котором восседал дядя Слава, мешало пройти вокруг круглого стола. Сервант вообще стоял диагонально, сокращая помещение почти на треть. Будто специально пространство ухудшалось, чтобы не возникло желания сюда возвращаться.
– А что за бабень-то, которую встретил? Красивая хоть?
– Ты может её помнишь, это Соня.
– А-а-а! Эта дурында с балалайкой? Как не помнить, конечно помню! Но, к сожалению, только плохое.
– Как и всегда. Ты всегда помнишь только плохое.
– Это ты не прав, – поднял дядя Слава указательный палец вверх, – вот здесь, дружочек, ты ошибся. Я и хорошее помню. Помню, например, что у неё хорошая задница.
Старик загоготал и согнулся в три погибели от гениальности собственной шутки. Саша сжал зубы и начал быстрее раскладывать продукты. Дядя Слава требовал, чтобы вся еда и остальные вещи всегда лежали на одних и тех же местах. Он вообще много чего требовал: приходить в определённые часы и дни, покупать определённые наименования, не поздравлять его с днём рождения, с Новым годом… Саше только непонятно было, зачем он все эти требования выполняет, если сам дядя Слава не может даже послушать его без какой-то едкой фразочки. Ему вспомнились слова Сони про друзей, он решил спросить напрямую:
– Дядя Слава, а у тебя есть друзья?
– О-ох… ой… Чего? Друзья? Ха-ха… Ой… Я тебе чего, в советском мультике про «Трям-здравствуйте»? Похож на ёжика или медвежонка?
– А ты серьёзно ответь, а не как в советском мультике, – не оборачиваясь к дяде, сказал Саша.
– Друзья – это люди, которые пока ещё тебя не предали, – философски заметил тот. – Но предадут. Я не верю в дружбу, но есть такие, кто меня другом считает. Мы общаемся, скажем так.
– Ну, парочку, – дядя Слава пожал плечами. – Я не считал как-то специально.
– Давно вы общались? Что-то я не помню, чтобы ты мне хоть про кого-то говорил, или чтобы тебе кто-то звонил. Врёшь, наверно, всё.
– В смысле вру? – старик начал закипать. – Ты считаешь, что я не нужен никому, и друзей у меня нет?
– Мало ли что сказал! Сейчас позвоню и докажу тебе! Ишь чего задумал!
Он приподнялся, покряхтывая, и пошёл медленным шагом в сторону окна. На подоконнике лежал стационарный телефон и старая выцветшая школьная тетрадка в клеточку. Дядя Слава добрался до телефона, заслюнявил палец, и начал листать страницы. Наконец, нашёл нужную и повернулся к Саше.
– Вот, дружок мой, с армии, Паня, мы с ним друг друга и с днём рождения поздравляем, и говорим подолгу! Есть чего вспомнить, в отличие от тебя, зелёного! Давно хотел позвонить, как раз не общались какое-то время. Набираю и ставлю на громкую!
Он набрал номер, который был выведен в тетради, и стал ждать ответа. Долгое время шли гудки, потом, наконец, в трубке раздался голос.
– Паня? – закричал в трубку дядя Слава, как только там появился звук, – Панька! Привет! Прости, что давненько не звонил, очень был занят, дела, понимаешь? Как ты сам? Как жизнь?
– Кто это? – спросил женский голос.
– А ты Панина дочка что ли? Как тебя… Машка? Это ты?
– Да, я Маша. А кто вы? Почему вы сюда звоните?
– Так я это… С другом армейским пообщаться хочу, я ж звоню ему периодически, он не рассказывал? – дядя Слава нервно начал поглядывать на Сашу, а через пять секунд вообще отвернулся к окну.
– Он не мог мне рассказывать, а вы точно ему не звоните. Какой вы ему друг? Я о вас не знаю.
– Мирослав я, Мирослав Вакулов, мы вместе служили в Калуге, дежурили по очереди, дембельнулись в один день. Помню мы с ним как-то пошли в наряд, а там девки такие были рядом с частью, мы с папкой твоим и договорились одну из них выцепить, чтобы потом, как в песне поётся, «как положено друзьям…», ха-ха! Так вот он тогда встал в караул, а я…
– Папа действительно служил в Калуге… – перебил голос в трубке. – Но в любом случае, вы зря звоните, он умер три года назад, я номер как память храню. И не врите, что звонили. Вас даже в контактах нет.
– Да, уже три года назад. Раз вы его друг, должны были знать.
– Это всё, что вы хотели?
Звонок оборвался, а дядя Слава остался стоять спиной к Саше. За окном шёл сильный дождь, купола Никольского собора отдали часть своего блеска намокшим листьям на деревьях. Красивый голубой цвет фасада контрастировал с чёрными тучами, изливавшими на землю тонны воды.
– Чай зелёный за диваном лежит… – тихо сказал дядя Слава. – Завари, пожалуйста.
Саша прошёл за диван и среди залежей пустых пивных и водочных бутылок увидел пачку чая, припрятанную к стене, чтобы не было видно из комнаты. Он тяжело вздохнул, и достал её оттуда. Поднявшись, Саша посмотрел дяде Славе за спину, в большое окно. Там, внизу, у собора, бежала парочка, которая не успела спрятаться от дождя. Молодой человек дал девушке свою куртку, чтобы та укрыла голову от сильнейшего ливня. Сам же он был мокрый до нитки. Но на губах их играла улыбка, глаза горели пламенем, которое сжигало сердце дяди Славы, а Сашино сладостно томило.
Это пятая новелла из сборника. Остальные можно найти в серии по названию из заголовка:)
