Сообщество - Авторские истории

Авторские истории

40 263 поста 28 283 подписчика

Популярные теги в сообществе:

22

Плакать

Катерина сидела на скамейке в парке и плакала. Громко так, по-детски.

-Тётенька, что с Вами? – услышала она рядом детский голос. Рядом с Катериной появилась вдруг девочка лет десяти и участливо заглядывала ей в глаза – Вам что-то болит?

Катерина покачала головой. Рыдания лились потоком.

- А почему Вы плачете?

- К-каблук сломала, - заикаясь пролепетала Катерина.

- Вместе с ногой? – Спросила испугано девочка.

Катерина вдруг остановилась и посмотрела на ребёнка:

- Почему с ногой?

- Ну таак рыдать из-за каблука никто не будет. Если только ногу сломали, тогда да, тогда можно.

Катерина улыбнулась сквозь пелену слез. Так наивно и так по-взрослому.

- А ты из-за чего плачешь? – Спросила она неожиданную соседку.

- Я не плачу. – Серьёзно ответила девочка.

- Все девочки плачут, - ухмыльнулась Катерина. – Тебе разве не бывает больно или страшно?

- Бывает. Мне было очень страшно, когда папа кричал на маму. Но я не плакала. Нельзя плакать, надо спасать маму. А потом папа ушёл. Ушёл от нас навсегда. И мне было очень больно. Но я снова не плакала. Маму спасала.

Катерина замерла. Внимательно присмотрелась к ребёнку: грустные и умные глаза, кривоватая улыбка всегда сжатых губ.

- Спасла? – Спросила вдруг Катерина очень тихо.

- Спасла. – Так же тихо ответила девочка.

- А ты?

- А меня не надо спасать. Я сильная.

Несколько минут обе сидели молча. Катерина ещё нет-нет, да и всхлипывала.

- А взрослые тётеньки всегда из-за глупостей плачут? – Спросила девочка.

- Наверное. Вот у меня каблук сломался. Я плачу. Глупость ведь. А ещё я очень полюбила взрослого дяденьку. Мы с ним дружили-дружили и перестали. И мне больно. Тоже глупость. Я плачу опять.

Девочка погладила Катерину по голове.

- Ты очень красивая. Зачем тебе дяденька, который не хочет с тобой дружить? Зачем из-за него плакать. Найди другого. С такими красивыми все захотят дружить.

Катерина тяжело вздохнула.

- Я не хочу другого. Тебе же было больно, когда ушёл папа? А он был плохой. А другого ведь не хотелось? Хотелось своего?

- Хотелось. – Ответила девочка. – Но я все равно не плакала. Я сильная.

И сильно сжала кулачки. И нахмурилась.

- Ты сильная, - погладила по кулачкам Катерина. – И красивая.

- Нет. С красивыми все дружат. Красивых все любят. От красивых не уходят папы. – Все тише и тише шептала сильная девочка.

- Как видишь, не все любят.

- Ты злишься на своего дяденьку? – Спросила девочка.

- Злюсь. А потом не злюсь. Потом очень хочу обнять. А ещё ударить. Но больше всего хочу вернуть чувство, что я нужна, что я могу быть красивой и любимой. А он ушёл и забрал это все.

- И папа тоже ушёл и забрал.

Катерина прижала девочку к себе.

- Тебе надо научиться плакать.

- Зачем?

- Чтобы выплакать все свои обиды и боли вовремя. Сердце оно не безразмерное. Вот будет все копиться и копиться, а потом – сломался каблук и полилось. И затопит все вокруг. И тебя тоже. Знаешь, как больно, когда внутри во взрослой тётеньке сидит невыплаканная маленькая сильная девочка? Как она по-детски ищет любовь, а потом изо всех сил не плачет. По-взрослому.

- Знаю. Поэтому я и выбралась наружу. Чтобы тебе было легче, - улыбнулась маленькая девочка. И заплакала.  

Показать полностью
14

Ядовитый поцелуй Аполлона1

Меня терзает чувство тревоги.

Это не обычная тревога, к которой склонны люди. И даже не интуиция, свойственная ведьмам. Мои чувства — иные. Благословение, терзающее без устали; дар, который обернулся проклятьем.
Аполлон поцеловал меня при рождении, но губы его пылали ядовитым огнем.

Многие ведьмы говорят, что хотели бы быть на моём месте. Им, чтобы предсказывать будущее, нужно обращаться к игрушкам вроде хрустальных шаров или карт Таро.
Эти методы не работают. Разве что в очень редких случаях.
А если и работают, то не так.

У каждого зелья есть определённые свойства. Даже духов или проклятья можно контролировать. Но только не дар предсказательницы, которому ведьмы так завидуют.
Я не могу сказать, какая завтра будет погода — разве что посмотрю в газете. Не выберу счастливый лотерейный билет и не помогу подготовиться к экзамену.
Но могу увидеть случайное событие, которое произойдёт через несколько лет.

Всё, что у меня есть, — образы и ощущения. Это беспокойство, которое накатывает, стоит посмотреть кому-то в глаза. Случайные уколы страха. Волны паники. Осколки, блестящие на полу; руки в черных перчатках; незнакомая комната; старинный ключ, повернутый в замке.
Я вижу будущее, как кусочки паззла: только картинка не складывается, а большая часть деталей потеряна.

Дар продолжает терзать меня — и от него никак не избавиться. Ядовитый поцелуй Аполлона будто горит на коже. Я просыпаюсь ночью от неясной тревоги. Торопясь по делам, то и дело оборачиваюсь через плечо.
Хотела бы я понять, чего именно нужно бояться.
Но почему-то мне кажется, уже слишком поздно.

65/365

Одна из историй, которые я пишу каждый день — для творческой практики и создания контента.

Мои книги и соцсети — если вам интересно~

Показать полностью
6

Колька и Панька

- Клавдея, слыхала новость–то?
- Нуу? - Клавка выпрямилась над грядкой, держась одной рукой за поясницу. 
- Степанида нынче ночью померла, - объявила соседка Ленка Почулина, с уверенностью, что она является первоисточником. -Да знаю уже, махнула грязной перчаткой Клавка, Семёныч сказал. Что поделаешь, время  значит её пришло.  Отмучилась бедная, сколько времени-то болела!
- Дааа, - покачала головой Елена. Её с детства в деревне почему – то прозвали Ленака, но со временем это прозвище трансформировалось в её нарицательное имя. 
– Ох-хо – хох,- шумно выдохнула  Клавдея и развела  руки в стороны, что означало «все там будем», она вновь принялась за работу. А Ленака быстрым шагом подалась в обход деревенских дворов, чтоб сообщить известие. 
Стояла ранняя весна, когда сошёл снег с гор и  начали набухать почки на деревьях. Дни становились длиннее, и приятно пригревало солнышко. Всё в природе оживало после зимней спячки, птицы начинали возвращаться в родные края, и деревенская жизнь вступала в свою активную фазу. На улице царила распутица и грязь.  Пешком было трудно добраться до магазина без резиновых сапог.  Вот в ту самую  весну  после долгой и продолжительной болезни отдала Богу душу бабка Степанида, коренная жительница этой захолустной деревушки. После неё осталось скудное хозяйство, состоящего из старой и ветхой избёнки, огорода с кривыми жердями и гнилым покосившимся забором, который поставил лет тридцать тому назад её покойный муж, бывший фронтовик и знатный  деревенский гармонист.  А ещё осталась беспородная собака Жулька, добросовестно охранявшая прилегающую ко двору ухабистую дорогу. Если мимо  огорода с шумом и металлическим бряцаньем проезжал трактор или мотоцикл, собачонка заливалась громким визгливым лаем и старалась показать, что не зря ест свой хлеб, а ещё кот дымчатого окраса, который пропадал по несколько суток неизвестно где, и неизменно ранним утром,  усталый и непобеждённый появлялся из зарослей лопухов. Всё нехитрое наследство по закону полагалось сыновьям-двойняшкам бабки Степаниды Кольке и Паньке, которые проживали вместе с матерью под одной крышей.  Братья, отслужив в рядах Советской Армии в одной части, расположенной в пригороде Саратова в войсках стройбата, вернулись в отчий дом. Отгуляв свой положенный отпуск, они пошли работать в колхоз, рабочие руки в колхозе нужны были всегда. Председатель сельсовета, учитывая их воинскую специальность, определил Кольку в каменщики, строить новый сельский клуб, а Паньку прикрепил к шабашникам, которые прибыли из Кинешмы строить коровник. Работали они поначалу, надо сказать неплохо, приходили вовремя и трудились добросовестно до вечера.  Доработав до первой зарплаты, они обмыли её, как и полагалось со своей бригадой, потом похмелились с утра и снова поплелись на работу. Но на гражданке, когда приказы можно не выполнять, работа им показалось слишком скучной и обременительной. Так они тянули лямку примерно год, иногда отпрашивались по состоянию здоровья (болели чаще одновременно). Потом «болезнь» начала прогрессировать и постепенно перешла, как в подобных случаях бывает, в «инвалидность». Простым языком говоря, они не вылезали из запоев!
По православному обычаю похороны усопших бывают на третьи сутки. Конечно, есть в жизни всякие исключения. С бабкой Степенидой тоже произошло «исключение», но не в сроках похорон, а несколько иное.
Во дворе толпилось практически всё население деревни, даже работающие в поле колхозники пришли проводить Степаниду в последний путь. Степанида Васильевна в родном селе была уважаемым человеком, поскольку всю жизнь трудилась, не разгибая спины и в годы войны и после.
- Они чего, совсем совесть пропили, морды бесстыжие, родную мать по человечески похоронить не могут!–больше всех возмущалась Ленака Почулина.
- Аба! Позор-то какой! - вторила возмущённая толпа наперебой.
- Всю жизнь бедная старуха на этих алкашей ухлопала, а в благодарность… покачала головой, словно маятником Веруха, которая жила на другом конце села и на всех похоронах неизменно была в первых рядах процессии вместе с Ленакой. Мужики держались немного поодаль от баб и дымили своими папиросками, время от времени ехидно ухмыляясь.
Не буду мучить читателя загадками, дело в том, что сыновья усопшей бабки уже третий день «не просыхали». Они ходили по дворам и жаловались на свою не лёгкую судьбину и клянчили  выпивку без всякого стеснения.  В некоторых избах им наливали, кто бражки, кто самогону, по исключительному случаю, лишь бы отвязаться. А ещё на возвышенности села находился магазинчик, недалеко от сельсовета, куда жители деревни ходили за хлебом, солью и всякой мелочью, без которой в хозяйстве не обойтись. Ну и конечно всегда было там курево и выпивка. Раньше пили либо беленькую, либо красненькую, не засоряя голову лишней информацией. Пиво привозили только на выборы. Там братья тоже околачивались, но в долг им продавцы не давали. Пока Колька с Панькой целыми днями поправляли своё пошатнувшееся здоровье, тело бабки Степаниды находилось в районном морге, но родным сыновьям было «некогда». На третий день они, ранним утром перемогая своё плохое самочувствие, попросили у председателя выделить им трактор, который был закреплён за Моржовым Степкой и поехали за телом в район.
Толпа слегка оживилась, когда из-за околицы появился трактор «Беларусь» с прицепом, сопровождаемый пыльным облаком и сизым дымом. Из-за борта прицепа покачивались две взъерошенные головы.
Гроб с телом покойной поставили во дворе, даже не стали заносить в дом, время подошло хоронить. Толпа молча встала вокруг гроба и все люди, понурив головы, стояли молча.  Изредка они перешёптывались, мужики сняли фуражки и держали их двумя руками впереди.
- Лен, что-то Степанида на себя не похожа, прошептала, повернувшись в сторону Ленаки Прасковья, самая внимательная жительница села. Она любую мелочь всегда замечала первой, а уж «сельский вестник» доводил информацию до каждого двора индивидуально.
- Да шутка ли так долго болела, - выдохнула Ленака.
Со стороны сельсовета в сторону процессии быстро шагал участковый милиционер -  старшина Лёвка Кузёмин и, сняв фуражку, вытерев со лба пот он громко спросил:- Ну что, мудаки, кого хороним? – старшина, злобно зыркнул на Кольку и Паньку.
Все удивлённо уставились на участкового, и по толпе пронёсся лёгкий ропот. Сыновья Степаниды как будто на минуту протрезвели. Они не поняли вопроса и, переглянувшись, пожали плечами.
- А что такое? – первой догадалась задать вопрос Прасковья, повернувшись к участковому, которого знала с тех незапамятных времён, когда он без штанов убегал от шипящих на него гусей.
- Покойника–то из морга эти два мудака чужого забрали!–внёс ясность старшина и набрав воздуха в лёгкие прошипел сквозь зубы: 
- Немедленно вернуть! Родственники с ног сбились, вы… придурки…- участковый задыхался от гнева. - Смотрите заяву накатают, узнаете тогда алкаши! – Он брезгливо сплюнул под ноги. Толпа дружно ахнула и атмосфера из печальной обстановки приобрела несколько иной, осуждающий характер. На некоторое время в воздухе повисла пауза.
- Ты что! Не видел, что ли кого забираешь, - заорал Колька на Паньку.
- А ты! Не узнал мать родную? – взмахнул рукой с растопыренными пальцами Панька.
Они недолго думая, быстро развернулись и громко матерясь и размахивая руками, спешно понеслись в гору толи в сторону сельсовета просить трактор....а может в магазин.

Показать полностью
9

Случай на даче

Этот случай произошёл на даче моих хороших знакомых летом в начале двухтысячных. Дни были длинными и тёплыми , погода стояла хорошая. Всё цвело и благоухало на дачном участке Ерохиных, урожай обещал быть знатным! Участок у хозяев был как обычно аккуратно ухожен и обработан, кроме того Валентина-жена Николая Ерохина любила украшать территорию всякими фигурками: глиняными гномиками, собачками и котиками. В общем, любила во всём оригинальность. С соседями они поддерживали добрые отношения, и было у них, как говориться, всё как у людей.
В тот субботний тихий вечер Ерохины истопили баню. Баня была не Бог весть какая, но пар держала хорошо. Супруги, помытые и раскрасневшиеся от пара, попив чаю в летней беседке, накрытой москитной сеткой, направились в дом на отдых после трудового дня. Из-за соседского забора, где сплетались кусты малины, показалась взъерошенная голова соседа Лёхи. Он второй год занимался ремонтом дачного домика и всё никак не мог его закончить.
- Соседи, я видел, вы баню истопили, можно я у вас помоюсь?
- Да мойся, не жалко, вода горячая есть, только калитку не забудь на засов закрыть, когда уходить будешь, - и супруги отправились в дом на второй этаж смотреть телепрограммы. По телевизору шёл какой-то детектив вперемешку с назойливой рекламой.
Лёха, захватив махровое полотенце и всё необходимое для посещения бани, направился прямиком к соседям смывать трудовую грязь.
Мылся он с удовольствием, намылился с ног до головы приятным шампунем и уже начал набирать воду в тазик, что бы окатиться. Алексей открыл кран с горячей водой и взялся за вентиль холодной воды, но тот неожиданно слетел с крана, потому что винтик фиксации отсутствовал и, выскользнув из скользкой ладони, «барашек» провалился в щель между половицами. Лёха проводил его одним прищуренным глазом, пена разъедала глаза до слёз. Первое мгновение его охватила паника, ведь смыть пену кипятком было невозможно! Что делать? Он знал, что в сарайчике у Николая лежат инструменты, но сарайчик находился в метрах пятнадцати от бани около противоположного забора. Он приоткрыл дверь и выглянул на улицу. Кричать, не стал. Николай – хозяин дачи был глуховат на одно ухо из-за контузии полученной в Афганистане, кроме того в доме со стороны бани не было окон.  Было ещё совсем светло, лишь солнце спряталось за деревьями. Лёха высунул сквозь дверной проём голову и осмотрел участок, но никого не увидел, за забором тоже никого не заметил, лишь собака где-то на соседних дачах лениво брехала.
Алексей решительно помчался через грядки, стараясь не помять плети от огурцов. Забежав в сарай, он быстро схватил пассатижи в ящике для инструментов, и так же сгибаясь, как можно ниже на полусогнутых ногах вернулся на исходную позицию.
- Фуух…пронесло, - выдохнул он и закончил свою водную процедуру.
А наутро вся прилегающая улица вдоль дачного кооператива гудела новостью, что у Ерохиных вчера вечером по участку бегал какой-то голый мужик весь в мыле!
Правильно Мюллер в знаменитом фильме режиссёра Лиозновой сказал: «Что знают двое, то знает свинья!»

Показать полностью
7

Виски

Почти две тысячи лет тому назад. Город Иоппея.

В бар "Бедный Йорик" зашел Святой Петр.

Петр(обращаясь к бармену Жорику):

– Мне бы чего поесть, хозяин.

Жорик(наливая пиво):

– Кашрут блюдешь, отец Петровича?

Петр(трижды перекрестившись):

– Неистово и непоколебимо!

Жорик достал из под барной стойки бутылочку односолодого вискаря, аккуратно завернутую в сушеную рыбью чешую с плавниками:

– Откушай рыбки, странник, угощаю.

Петр(подозрительно посмотрев на бутылку):

– Евреи готовили?

Жорик:(пожав плечами):

– Бактерии и дистиляционный куб, не спросил, кто они по национальности.

Петр:

– Странно все это. Можно, я сначала помолюсь?

Жорик(мигнув черным оком Хаоса):

– Можно, но только на крыше.

Петр вышел из бара, и взобрался на его крышу. Через пару минут, завсегдатаи "Бедного Йорика" услышали наверху звуки трижды ожесточенного спора Петра с кем-то.

Еще через минуту Кем-То спустился в бар, и заказал пива.

Жорик(наливая пиво):

– Ест?

Кем-То(взяв кружку):

– Аж за ушами трещит.

Жорик(удивленно):

– И омаров?

Кем-То:

– И омаров.

Жорик:

– Чем убедил?

Кем-То:

– Честно ли тому, кто блюдет кашрут, читать проповеди тем, кто его не соблюдает...

Жорик(присвистнув):

– Изящно! А научить кашруту паству, а потом ей проповедовать, не?

Кем-То(задумчиво плеснув вискаря в пиво):

– Ты слышал, сколько отец Петровича со мною спорил на крыше?(Тяжко вздохнув) Долго это..задолбался – ешьте, что хотите...

Примечание: подробности спора Петра на крыше ищите в "Деяниях апостолов".

Примечание 2: а где-то далеко – в многих веках от Иоппеи, гора медленно подползала к Магомету.

Показать полностью
7

Кз

Турникет метро показал Шишкину жалкие остатки на проездном, на пять-шесть раз. И не пополнить, неоткуда пополнять, как у Цоя теперь: время есть, а денег нет.

Вагон пустой: станция "Простых Ветеранов" конечная, время обеденное. Шишкин развалился на сиденье, уложил голову на поручень, подложил под щёку редкую бороду. Чтобы задремать побыстрее, стал вспоминать приятное. Как спокойно, с едкой улыбочкой, посылает тупую клиентку, как кошачьим движением сбрасывает на пол распечатки с её очередными правками, а те летят и падают, летят и падают. Как раскланивается с багровым начальником. Как Зина, милая рыжая Зина, догоняет его в коридоре, называет героем, восторженно целует, он ведёт её в пустующий соседний офис, бросает, горячую, на холодный кожаный диван… Ладно, про Зину выдумал, сидела как и все, с раскрытым ртом.

Время есть, денег нет.

Входили и выходили разные бабки, косились, что место не уступает – пусть. У них пенсия, они обедают каждый день, у них сил полно, раз в метро стоя едут, у них зёрна кофе не на донышке, полны их кофейные упаковки, пузаты их начищенные самовары.

От метро "Сонная площадь" чесал с километр, сверялся с адресом, быстро нашёл нужную парадную. Потопал тяжёлыми ботинками по мрамору старого фонда. Приятный гулкий звук. Постучал в высокую деревянную дверь. Другой приятный звук. Глухой, требовательный, как барабанная бочка. Открыл Нопкин:

– Здорово, Шишкин! – Руку потянул.

Тот уже с интересом рассматривал интерьер коридора, нопкинские пальцы потряс не глядя.

– Да уж… Золото, лепнина и вензеля... – Шишкин потрогал ядовито-фиолетовые велюровые обои, отдёрнул руку, поморщился. – Того гляди из сортира Людовик Шестнадцатый выскочит, шнуруя кальсоны.

– С туалетом почти угадал, загляни.

За дверью с короной возвышался оформленный под трон унитаз, рядом с ним гипсовая фигура льва, зверь держал в зубах рулон бумаги. Стены обиты красным бархатом.

– И это можно сдать? – удивился Шишкин. – Небось, ещё и дорого?

– Так контингент какой, Сонный рынок рядом. На районе такое модно.

После отправились на кухню, включили свет: по столу и шкафчикам, среди рюшечек и завитков, забегали тараканы.

– Мерзость, – выдохнул Шишкин.

– Беда… – вздохнул Нопкин.

Тараканы разбежались, Нопкин по-хозяйски принялся раскрывать дверцы и выдвигать ящики. Шишкин уселся за стол, ноги положил на табурет, длинные пальцы запустил в вазу с леденцами.

– Конфетки не трогай, – предупредил Нопкин. – Это от фирмы, наша забота о клиентах.

– Я сладкое не люблю. Там просто таракан, в вазе.

– А… Таракана убери. Хочешь? – Нопкин потряс остатками кофе и пачкой сухариков. – От прошлых жильцов осталось. У нас полчаса есть.

– Растворимый? Фу-у… Фу. Наливай, ладно.

– Сливки разовые нашёл, добавить?

– Не-не, чёрный, без сахара и покрепче.

Пару минут пили молча, потом Шишкин поинтересовался:

– Нопкин, как риелтору тебе сколько платят? Хоть примерно? А то, тут такое дело…

– Извини, – перебил Нопкин, – хоть ты без работы, но к нам позвать не могу. Клиенты, понимаешь? К ним подход, уважение. А ты грубишь, троллишь. Что? Не кривись, так и есть. Давай как сегодня, буду звонить по необходимости, окей?

Шишкин молчал, двигал острыми скулами, ногами покачивал табурет. Нопкин нарушил тишину:

– Как «Борода твоей матери», играете ещё?

– Не, ушёл. Пацаны в плане музыки не волокут. Спорили со мной постоянно, хотя понятно же, что я прав. Да и как люди дрянь.

– И с кем теперь играешь?

– Один. Пока время есть, решил музыку делать. Зацени. Сегодня всю ночь писал, не спал.

Шишкин включил запись с телефона, протянул товарищу грохочущие наушники. Нопкин зажмурился:

– Тяжеляк! Значит, это лесопилка… Жужжит пила, тарахтит дизель… Вижу… Так… Рабочий угодил под диск: хрипит, визжит, всюду кровища... – Нопкин с улыбкой отдал наушник. – По, моему, говно.

– Да ты… – начал было задыхаться Шишкин, но в дверь постучали.

– По местам! – скомандовал Нопкин. – Заходишь первым и...

– Помню, не ссы!

На пороге поздоровались с мужиком, обладателем густых тягучих усов, и женщиной в платке. За усы хотелось подержаться.

– Пройдёмте в гостиную, вот сюда, – завёл шарманку Нопкин. – Здесь нас встречает французский королевский стиль а-ля Людовик Шестнадцатый…

Шишкин же отправился в туалет, он же тронный зал, разгонять тараканов.

– Шу! Шу! Пошли, твари!

Он размахивал руками над бачком, пальцами шебуршал за трубами, топал ботинками по углам. Тараканы прятались, Нопкин подходил ближе:

– Сейчас заглянем в санузел, уверяю, он вас приятно удивит!

Шишкин бочком вышел из туалета и перетёк в ванную. Там всё повторилось:

– Шу! Шу! С-с-суки! Ну-ка!

За дверью звучал подхалим Нопкин:

– Теперь ваша прекрасная ванная комната!

Шишкин по стеночке перебрался из ванной на кухню.

Терпения тараканов хватало на несколько минут, поэтому кухня снова кишела. Даже Шишкин завидовал их наглости. Он работал и работал, время было. Предусмотрительный Нопкин из ванной повёл гостей в спальню, где тараканам делать нечего, они же не спят никогда.

– И, напоследок, кухня! Пожалуйста, конфетки для клиентов, угощайтесь! Вы только посмотрите… – Нопкин сочился мёдом, как пахлава. Женщина ошалело вертела головой. У мужика блестело золото из-под усов – доволен. Ещё бы, королевский стиль.

Вскоре наниматели отправились в офис, подписывать документы. Нопкин остался немного прибраться, Шишкин ждал его в гулкой парадной. Ударил ботинком в пол – боу-оу-оу, мраморное эхо унеслось по лестницам до чердака и вернулось с криком: «Харэ там топтать, слышь, бля!» Шишкина, как приезжего, удивляла эта петербуржская парадность и мраморность, особенно на контрасте с проживающими. Питер – это когда в туалете лев в бархате, а на кухне тараканы.

Появился Нопкин, карманы набиты конфетками, в руке канделябр – украл.

– Ну что, – начал довольно, – дело сделано! В какой валюте предпочитаешь зарплату?

– Давай шавухой.

– Отличный выбор! Возле рынка – лучшая в городе!

***

На маленьком пластмассовом столике, среди жирных салфеток, пакетов, одноразовых тарелок и дрянного кофе в пластике, начищенный медный канделябр смотрелся неуместно, хотя и не без питерского шика. Косились бородатые завсегдатаи.

– У нас же не романтическое свидание, – не выдержал Шишкин, – убери ты этот дилдак!

– Шишкин, ты зачем такой едкий? Как дихлофос! – обиделся Нопкин, но канделябр спрятал. И сразу, без прелюдий:

– Продай мне «кэ»!

– Ты опять?

– Опять. Мне надо.

– А мне?

– А что тебе? Был Шишкин, будешь Шишин. Тебе не пофиг?

– Шишин какой-то… – бурчал Шишкин. – Шишин… Тебе самому «кэ» зачем?

– Не догоняешь? – уставился Нопкин. – Я – Нопкин, сечёшь? Тупо мне без «кэ».

Раньше Шишкин сразу товарища посылал, теперь задумался. На деньги Нопкина можно будет несколько месяцев жить, если скромно. Подождать с работой. Писать музыку. Да и просто выспаться, наконец. Кофе купить.

– Ты молодец, что задумался, – дожимал обрадованный Нопкин, – чего их жалеть-то, буквы? Вот, и договор у меня с собой. Деньги переведу хоть сейчас. Соглашайся! Ну, давай, ну? Дава-ай!

Бородатые завсегдатаи снова обернулись на них, Нопкин притих, зашептал. Шишкину стала неприятна эта сцена, эти нопкинские унижения, как в детстве, в школе. И деньги нужны…

– Хорошо, давай договор свой. Дождался.

Нопкин чуть в ладоши не захлопал.

– Канделябр тоже давай.

– Чего это?

– А то морда у тебя слишком довольная.

***

…Шишин никак не мог проснуться до конца. В полудрёме он вставал с кровати уже днём, готовил и ел, или сразу ел, или, пошатываясь от усталости, шёл в магазин, но потом всё равно обязательно ел, после еды ложился в кровать и снова засыпал, целиком и полностью. Сны скакали, разбегались, дурили Шишина. Он плохо понимал, спит он вот прямо сейчас, снятся ли ему эти полки с крупами, овощами, макаронами и прочим питанием, или снова закончилась в квартире еда, и ноги сами принесли его в ближайший магазин, и руки сами оплатили продукты. Во сне он варил цистерны каш и овощей, танкеры супов, жарил футбольные поля котлет и картошки.

Сквозь дремоту Шишин чувствовал перемену: жесткая и острая «кэ» больше не колола мягкие «шэ» и «и», они сближались, пустота между ними постепенно затягивалась, только зудела чуть, и хотелось просто трогать ее, как что-то непривычное, как языком трогают люди новую дыру между зубами.

Часто снилось детство, школа, детский сад, снился мальчик Паша, который вроде бы он сам, но не совсем. И мать звала обедать Пашу, и Шишин к холодильнику вставал и ел всё то, что мама наготовила сегодня, её едой набитый холодильник снился, а может сам он это с вечера готовил, глаза приклеились от сна, не разглядеть. Во сне явился одноклассник Петя Нопкин, они за дом ушли, играть в овраге, макушки скрылись их в тумане и пропали, а матери испугано кричали с края ямы:

– Петруша!

– Паша!

И эхо из оврага отвечало:

– Уша!

– Аша!

И матери старались:

– Идите, ужин стынет!

А из оврага:

– Нет!

И тишина…

***

Проснувшись утром после одиннадцати, Шишин обнаружил, что он у себя в постели обнимает непонятный металлический предмет. Он понимал, что эта штука – не просто штука. Она важна, важна как отправная точка. Шишин силился, моргал и тёр виски до озарения: кан-де-лябр! За канделябром, как за иголкой, потянулась ниточка воспоминаний и Шишин осознал: он – Шишин, он продал «кэ». Однако эмоций от этого факта не испытал.

Паша потянулся в кровати, встал, направился на кухню. Идти было странно, с каждым шагом ощущалось не то. Вроде всё привычно, но как-то не совсем. Шаг. Остановка. Что-то… Шаг. Вот сейчас… Потом понял: пятка опускалась на пол, а тело вибрировало. Даже не всё тело, а конкретно живот. Жир дрожал при ходьбе и с непривычки сбивал с толку. Шишин с удивлением ощупал складки под пупком и пощипал бока над трусами.

На кухне полноценно позавтракал, заварил кофе. Понюхал. Отхлебнул. Поморщился. Добавил молоко и сахар. Не торопясь попил.

Заглянул в телефон и удивился: пять дней не читал сообщений, пять дней не брал смарт в руки. Куда они делись, эти дни? Да неважно.

Сообщения от Пети:

«Помоги с квартирой» и адрес.

«Ты где? Приедешь завтра?»

«Да или нет, уже сегодня надо?!»

Шишин ответил: «да» и начал заранее собираться. Почистил зубы. Умылся – мешали волосы на лице. Оно стало мягкое и округлое, а борода осталась колючая и непонятно зачем. Сбрил.

Рубашка давит на живот, пусть будет футболка. Штаны жмут ещё сильнее, лучше расстегнуть. Ботинки оказались тяжелыми и не шли – сменил на кроссовки. И обязательно шапку, вдруг ветер. И поесть перед уходом.

Обед был ещё полноценнее завтрака.

***

Паша без проблем добрался до «Лошади Александра Невского", зашёл в нужную парадную. Кроссовки тихонько зашелестели по гулкому мрамору. Вот и нужная дверь – дзынь, дзынь. Стучать не стал, не потревожить бы соседей.

Открыли быстро, ждали:

– Шишин! Паша!

– Нопкинк! Петя!

– Какой ты, не узнать! Ну, заходи!

Паша зашёл и огляделся. Мило. Французский деревенский стиль. Прованс. Покой и пастораль. Пасту́шки, завитушки, гобелены, пастельные тона.

– Пошли скорей на кухню, такое покажу, ты офигеешь! – тащил буквально Нопкинк.

Бегом дошли и оба, дверь разинув, застыли перед кухней в коридоре. Нопкинк на Шишина косился: «Ну? Что я говорил?»

На кухне жила маленькая коза. У окна розовый лоток с чёрными шариками, стожок травы. У козы большой розовый бант.

– Знаешь, что это? – не унимался Петя.

– Коза?

– Ты дверь не разевай, а то в гостиную уйдёт диван топтать. Закрой. Садись. Это, внимание, не просто коза, а дизайнерская коза! Сдаётся вместе с квартирой, как часть интерьера! Дизайнерша говорит – идеальное попадание в стиль. Ну?

– Мило.

– Мило? Паша, ты в себе вообще? Это всё, что ты хочешь сказать – мило?

– Но так и есть.

Нопкинк насторожено оглядел товарища.

Шишин же следил за парой тараканов, те навострили усы в сторону чёрных шариков.

– Я тоже изменился, – признался Петя. – Как «кэ» добавил – клиенты так и попёрли. Во-первых, звучит: Нопкинк! Есть иностранный флёр, а европейцу у наших доверия всегда больше, чем своему. Во-вторых, перед такой фамилией хочется добавить «господин». Деловая хватка теперь волчья! Палец в рот мне не клади, по локоть – хрусть, и поминай как звали!

Шишин покивал, чтоб не обидеть. В дверь постучали.

– Ну, по местам! Как в прошлый раз!

Пришла пара с ребёнком. Пара как пара, милые, ребёнок – девочка.

– Стиль «Прованс» повеет французской свежестью на будни наших квартирантов… – задекламировал Нопкинк нараспев.

Шишин зашёл в туалет, но тараканов там не встретил. Перебрался в ванную. Под раковиной нашёлся один, Шишин шикнул, тот спрятался.

«Не густо таракашек», – решил Паша и пошёл к козе.

Там набежало по углам. Ещё трое отправились к раковине попить. Шишин с интересом их наблюдал.

Тем временем из ванной детский голос вскрикнул:

– Тараканчик! Та-ра-ка-ни-ще!

– Где? – перебил удивлённый нопкинкикий голос. – Показалось, деточка!

Паша решил, что пора. Он затопал мягкими кроссовками по углам, помахал руками над теми, на раковине, но, что удивительно, тараканы Шишина игнорировали. Казалось даже, что их выползло ещё больше, посмотреть на представление.

– Шо! Шо! Пошёл! – шипел Шишин.

Тараканы бегали, кружились, но не прятались. Один и вовсе встал на месте, нагло нацелил на Шишина усы. Раздавить бы наглеца, а жалко.

– Теперь на кухню! – подал голос Нопкинк. – Не скрою, вас ждёт сюрприз!

Семья вошла, уставилась на козу. Петя принялся объяснять, нахваливать, но его перебили:

– Тут же полно тараканов!

– Да где? – Нопкинк оглядывался вокруг и разводил руками. – Не вижу, где?

Ненужная комедия, только слепой не заметил бы насекомого мельтешения. Тараканы носились по кухне, а один гордо стоял, выпятив усы, как бы показывая: я здесь Т'Аракан, а вы прочие.

Непривычные арендаторы смотрели на насекомых с ужасом, как на вестников Апокалипсиса. Будто это кара божья, будто здесь не тараканы, а саранча налетела, чума набубонилась, и рогатый сатана предстал в розовом банте. Не дожидаясь дождя из лягушек, под блеяние напуганной сатаны, семья с причитаниями отступила к выходу.

– Это тоже задумка нашего дизайнера – оригинальные дизайнерские тараканы, – лепетал Нопкинк, но его уже никто не слушал.

***

Шишин выбрал кондитерскую в торговом центре, сели там. Он заказал какао и пирожных, Пете – кофе.

– Как же так! – сокрушался Нопкинк. – Ну что ж ты…

Шишин только пожимал плечами и улыбался по-джокондовски из-под какао-усов.

Как ни странно, Петю эта улыбка успокоила. Подумаешь, не сдал – другим сдаст. Он же Нопкинк, ему всё по плечу.

– Как сам вообще? – отвлёк вопросом Пашу от пирожного.

– Не ясно. Всё какое-то… Новое. И по ощущениям и вообще… Наблюдаю. Познаю.

– Как музыка, пишешь?

– Пока ищу.

– Что?

– Не знаю.

Шишин снова улыбнулся, извинился и пошёл помыть руки от сладкого крема.

Нопкинк смотрел ему в след с жалостью. Шишкин был колючий, едкий, резкий, худой, сплошь углы и локти, Петя даже скучал по нему. Немного.

А этот – Шишин. Па-ша Ши-шин. Как хомячёк пошуршал, шу-шу-шу, мягенький, кругленький, улыбнулся, в норку забился, всё у него мило и приятно. Какао пьёт.

Нопкинк подумал: если бы знать, что так получится, стал бы просить у Паши его «кэ»? Он так и этак повертел вопрос в голове и решил, что спокойней на него не отвечать.

Выпил кофе.

Куснул пирожное.

Шишина не было.

Да что с ним, с этим, такое?

Отравился искать в туалет, за дверью его встретила мелодия, известная каждому, кто хоть раз посещал туалеты в торговых центрах. Нопкинк прошёл дальше и замер. Молча уставился: между кабинками и раковинами, с блаженным лицом, откинув голову к потолку, покачивая плечами и бёдрами, волной изгибая руки, шурша кроссовками по кафелю, танцевал совершенно счастливый Шишин.

– Нашёл! – Он плавно повернулся к Нопкинку. – Нашёл!

Показать полностью
19
Авторские истории

Педро и Хуанита

Большинство голландских семей живут в трёхэтажных домах. Это примерно 50 квадратов на этаж. Первый этаж, или нулевой, как у них тут принято считать - это одна комната где и кухня, и телевизор, и диваны, и столовая с огромным столом, в общем, в нашем понимании - зал, только размером во весь дом. Второй и третий этажи - это комнаты детей, пара спален и верхний скворечник, где крыша скошена и его, как правило, занимают подростки, чтоб психовать уединённо, независимо от всех. Я заметил, что они, иногда, используют своё удачное географическое положение, чтобы втихаря курить. Просто вылезают, садятся на крышу и дымят в сторонку. Я думаю, что родители знают, но пацану важно делать что-нибудь запрещённое, чтобы потом получить выговор и наорать на родителей про то, что они его не любят. Просто моё предположение. Так вот, дети вырастают, женятся, выходят замуж, уходят из отчего дома, а родители рано, или поздно уходят в мир иной и дом остаётся пустым. В таких случаях дом сдают. Либо какой-то семье, что не очень выгодно по деньгам, либо сдают комнаты, что очень выгодно, но и дом убьют быстро.

Я 8 лет назад ехал вслепую и снял комнату через Airbnb, что было откровенно дорого, но гарантировало, что это не развод какого-нибудь хитрого Махмуда, а тут это практикуется. Я эмигрировал компактно, с двумя сумками и мне комнаты вполне хватало. Там про владельца дома можно отдельную книгу писать. Он в 29 лет не знал, что можно положить ложку кофе в кружку, залить кипятком и будет кофе. У него сломалась кофемашина с утра и он пошёл покупать новую. Ну, мы с разных планет - я много чего ему показал, что можно сделать самому своими руками и как я менял в комнате лампочку - это просто триллер целый был. Он каждый раз вызывал электрика, чтобы тот открутил плафон на потолке и поменял там лампочку. С другой стороны, когда есть деньги - нафига заморачиваться. В пользу своих допотопных знаний и умений я ему сказал, что когда и если будет апокалипсис, он помрёт сразу без кофе и света, а я всё отремонтирую и останусь жить. Юмора он не понял и сказал, что без кофе и света нафига вообще жить. Ну вот такой персонаж. Но в этот раз не о нём.

Как-то одну из комнат забронировали испанцы. Я уже в доме жил какое-то время и вышел посмотреть кто же там приехал из Испании в солнечный Амстердам. Я предполагаю, что мужик, как бы поехал в командировку и взял с собой молоденькую девчонку, лет может 19-20. Ну, а какое моё дело - может у них любовь-морковь, а может и нет. Они несколько дней где-то тусовались по клубам, домой заскакивали только переодеться и помыться. Рано, или поздно у них должны были сесть батарейки и они остались дома. Спросили у меня где супермаркет и убыли. Я, примерно раз в час, выходил в сад покурить. Открываю дверь комнаты и ничего не понимаю. Всё в тумане, как в клипе Пугачёвой про айсберг, но текст почему-то испанский. Я знаю людей, которые вообще не умеют готовить, но какие-то крохи логики же должны быть. Русская пословица "Нет дыма без огня" в Голландии не работает. Я, наощупь, спустился вниз и открыл дверь. Курить уже не хотелось, я накурился пока спускался на день вперёд. Когда дым немного рассеялся, я увидел испанцев, которые полотенцами пытались загнать дым обратно в духовку. Окна они не открывали, чтобы не спалиться, по их версии. Идея была так себе, я выключил духовку и открыл в доме всё что открывалось. Даже странно, что они полиэтиленовую плёнку с курицы сняли. Ну ладно девчонке 20 лет, поколение выращенное Макдональдсом, но мужик испанец должен был понимать, что противень в духовке не для красоты и не для того, чтобы поделить духовку на две равные части. Они мне рассказали, что положили курицу вниз, чтобы она быстрее приготовилась. Я уверен, что был момент, когда она была готова, но когда дым из дома улетел, курица напоминала жертву великой инквизиции и египетскую мумию в одном лице.

На всеобщем собрании испанцев в нашем доме, коллегиально, было принято эпохальное решение - курицу выкинуть. Они два раза ходили в магазин за химией, чтобы оттереть духовку, но курица вцепилась в духовку качественно, и её следы таки остались. А в договоре всё прописано, за порчу имущества придётся заплатить. В общем, поездочка у этой парочки получилась не очень выгодная.

Да, наши рукодельные навыки тут нафиг никому не нужны, потому что и технологически и экономически Голландия ушла далеко вперёд, но и совсем уж рукожопие - тоже не дело. Правда, как всегда, где-то посередине, наверное, но по прошествии возьми лет я практически не готовлю - я как и все голландцы заказываю еду в кафе и ресторанах в 90% случаев. Да, готовлю на день рожденья и на Новый год, а так - два часа жизни на готовку ради десяти минут трапезы, теперь мне кажутся абсурдными. Хотя, первые два года готовил как привык - каждый день. Да и лампочки как-то у меня тут не перегорают и система отопления тут удобная - в каждом доме своя и когда надо включаешь, когда не надо выключаешь. А тож дома в Латвии жди когда они отопление включат, краник открой, воздух страви, ржавую воду в таз слей. В общем, мне кажется, что я назад вернуться уже не смогу. Я человек прилипчивый, если к чему-то уже привык, прикипел, то всё - меня уже не оторвать. И нет, ностальгии по прежнему нет, хотя, я даже ждал в какой-то момент, что накроет. Не накрыло. Но так не у всех и есть люди, которые прям скучают, страдают хотят домой. А я и так дома, получается.

2016 год.

Педро и Хуанита
Показать полностью 1
19

Аривидерчи, ковбой

– Девятнадцать-часов-двадцать-девять-минут. Напоминаю: пора встретить Нору, – возвестила система, и Карл, который с самого утра сидел за кухонным столом, пил кофе чашку за чашкой и не сводил глаз с часов, метнулся на веранду, оттуда – на крыльцо.

Лиловая пустошь сливалась с лиловым небом, делая мир безграничным и напряженным, шуршали в танце местные «перекати-поле». Он принялся считать. На сорока девяти воздух зарябил, по небу прокатилась волна, и межпланетный портал выплюнул гладкую золотую капсулу, что застыла на миг и начала плавно снижаться. Дренго, хоть и был отменным мерзавцем, поражал своей почти параноидальной дотошностью во всем, что касалось дел. Договорились на 19:30 – и вот, с точностью до секунды. Карл не сомневался, что и заказ будет выполнен в лучшем виде. А оттого там, где когда-то было сердце, легонько защипало. То ли что-то с проводкой, то ли фантомное волнение.

Вблизи стало видно, что бока капсулы раскрашены алыми сердечками и поцелуйчиками. Карл поморщился. Хорошо, что в этой части астероида он жил один. Наконец вихри серебристой пыли улеглись, люк открылся, и Нора в голубом платье с крупными розовыми цветами выпорхнула наружу. Черные волосы были убраны в высокий хвост, который раскачивался в такт ее плавным шагам. Все, как он любил.

Около крыльца она остановилась и кокетливо улыбнулась, глядя ему прямо в глаза:

– Вы Карл Шефер? – Карл нахмурился, и она тут же звонко рассмеялась: – Шутка, шутка! Карл, привет, дорогой!

И с разбегу нырнула в его объятия, поджав ноги. Он неловко закружил ее, такую невесомую, хрупкую, свежую. Не переставая смеяться, она потянулась к его губам, и он отпрянул. Осторожно, на вытянутых руках, поставил на землю и прокашлялся:

– Пойдем в дом. Я ужин приготовил.

Она будто и не заметила неловкости, схватила его под руку, прижалась, и они еле протиснулись вместе в дверной проем.

Он замешивал овощной салат из живых, не синтезированных овощей с Земли и смотрел на Нору, которая уткнулась носом в духовку, втягивая сочный аромат жареной курицы, и не переставала охать: «Неужели настоящая, вот это да…». Звенькнула печка, Карл на автомате дотянулся до дверцы стальным щупальцем, встроенным в левый ручной протез, и поставил на стол пышный хрустящий хлеб из пшеничной муки. И тут же тихо выругался под Нориным быстрым взглядом – сам же и нарушает свои правила! – но та уже вовсю плясала вокруг каравая и шумно дышала солодовым ароматом. Отключил на всякий случай часть систем, чтобы больше не было проколов. Сегодня он обычный человек. Насколько это возможно.

Потом они ели. Нора – хрустко, жадно, жмурясь и облизывая кончики пальцев. Карл – сдержанно и старательно. Искусственные вкусовые рецепторы имели свои ограничения, и такие деликатесы, как пища с Земли, не были предусмотрены для них. И все же огурцы хрустели и холодили, мякоть помидоров растекалась по языку, курица была упругой и сочной, а хлеб крошился и чуть царапал небо. И это были приятные ощущения. А еще была память о том, как много лет назад, еще до переезда на Ганимед, на старушке Земле они так же сидели с Норой в кухне своей фермы и ужинали. Эти вечера сливались песчинками в одну картину: вот они едят и разговаривают под тихую музыку. Потом танцуют, потом занимаются любовью на цветастой тахте. Он склонил взгляд на низкий пестрый диванчик в гостиной – кажется, вполне похожий. Понял, что совсем забыл про музыку, и поспешил включить джаз.

Нора с набитым ртом восторженно замычала и закачалась в такт. Вытерла салфеткой блестящие от жира губы и пальцы и вскочила:

– Ну что, потанцуем?

Карл не шелохнулся, а лишь спросил:

– Как там твоя новая картина? Закончила?

Нора, чуть покраснев, плюхнулась обратно и улыбнулась:

– Почти… Осталось чуть-чуть. Но давай лучше поговорим о тебе. Много сегодня преступников поймал?

– Не люблю о работе.

– Ну конечно, я знаю. М-м-м… А что вообще нового?

Карл смотрел тяжело и молчал. Нора заерзала.

– Я опять что-то не то спросила? Ну ладно… А вина у тебя случайно нет?

Он мотнул головой. На миг ее брови недовольно дернулись. Но голос, когда заговорила, был вкрадчивым и нежным:

– Как рано нынче темнеет, да? Уже сумерки, а ведь нет и девяти. Но хорошо, что на улице тепло и не дует этот проклятый ветер. У кого ты купил курицу? Весьма недурна. Я бы добавила чуть больше перца, но очень вкусно, ты божественно готовишь…

Она все ворковала, а Карл чувствовал, как мышцы левой стороны лица, его последние живые мышцы на теле, расслабляются. На миг он даже прикрыл глаза и позволил запахам и звукам унести себя. Ведь все ради этого и затевалось, да?

Заиграла Fly me to the Moon, и он поднялся. Нора не закончила фразу – так и сидела с чуть приоткрытым ртом. Он протянул ей руку, и она влетела в его объятия.

Карл глубоко вдохнул, сосредоточился и погрузился в последовательность четко отработанных движений. Было непросто обучить механическое тело танцевать босанову, но у него получилось. А вот Нора запиналась, сбивалась и все время норовила танцевать что-то свое. В конце концов она неловко засмеялась, отстранилась, коснулась кончиками пальцев его живота и легкими царапающими движениями заскользила ниже. Импульсы были слабыми, но память помогала, а потому ощущения в кибертеле оказались яркими. Нора небрежно запустила пальцы ему за ремень и нарочито лениво повела из стороны в сторону.

Карл вздохнул. Бережно вытянул ее руки, которые приближались к ширинке, взял ее за бедра, там, где был подол, потянул платье вверх – Нора прикрыла глаза и чуть разомкнула губы – и медленно стянул его. Белья под платьем не было. Карл посмотрел на маленькую грудь с бледными сосками, чистый белый живот и гладкую персиковую плоть, что терялась между бедрами. Коснулся рукой ее шеи и спросил:

– Кто ты?

И сжал пальцы. Нора хрипела, лицо ее покраснело, глаза стали огромными.

– Отп-пуст-ти... П-псих!

Он чуть ослабил хватку и повторил:

– Кто. Ты. Такая.

– Я Нора! Нора!

– Нет.

– Конечно, нет! Я проститутка, кретин! Черт, отпусти, придурок! Дренго это так не оставит!

– Тебя отправил не Дренго.

– Ну да, я случайно прилетела на этот забытый богом астероид!

– У Дренго были четкие инструкции и два месяца на подготовку.

Она перестала брыкаться и посмотрела ему в глаза:

– И я подготовилась.

– Нет. Двигаешься слишком резко, говоришь слишком громко, забыла про беседу, не знала, что Нора не пьет и под какую песню мы танцуем, ты не умеешь танцевать босанову. И главное – у Норы другие соски, родинка слева от пупка и волосы… там.

Карл выдохся. Ослабло только что-то внутри. Напряжение последних недель, решимость, ожидание – все перегорело и взметнулось пеплом.

А девушка улыбнулась:

– Если ты хотел, чтоб все было идеально, то почему не заказал андроида? Или еще проще – подключил бы нужный интерфейс к мозгу.

Неожиданно для себя он ответил честно:

– Мне хотелось чувствовать живого человека.

– Ковбой, а ты вообще помнишь, что такое человек? Это спонтанность, страсть, переменчивость, настроение. Я та Нора, что соскучилась, радуется и хочет тебя сразу без этих разговоров! Соски, родинка – черт, да это все легко меняется, убирается и переделывается. Это было твое требование, прости, но я та Нора, что чисто по-женски решила удивить и тебя, и себя. Можешь потом стрясти за это у Дренго скидку, но, если что, он и правда не в курсе. Видишь ли, я люблю удивлять. Ты хотел женщину. А женщины полны сюрпризов.

Не отрывая взгляда, она заскользила по его плечам. И Карл словно очнулся. Да, получился не идеальный вечер, но зато похожий на настоящую встречу, непредсказуемую и живую. И внутри, прямо в глубине механизмов, забилось что-то живое.

Он улыбнулся и поддался этой волне и ее уверенным жарким движениям. В какой-то миг дернулся, но она произнесла с хриплым смешком:

– Эй, ковбой, один из моих клиентов – ихтинг. Меня железками не испугаешь.

– Нора бы так не сказала…

– Считай это ремаркой.

И она припала губами к его левому уху, к его живому уху, и зашептала горячо, влажно, чуть постанывая, и вскоре все растворилось в страстном дыхании джаза и танце теней по стене.

***

– Тс-с... Тихо, тихо, мужик, не дергайся.

Дергаться Карл не собирался, чтобы не сбивать восстановление системы, и лишь фиксировал киберглазом происходящее. Четверо. Пятый снаружи около космолета. Видимо, пилот. Вооружены. Надо же, впервые в жизни скрутил настройки – и сразу попался.

– Мля, да тут целый Железный дровосек! – присвистнул одноглазый. – Это ж на сколько протезов можно разобрать!

Возобновление работы всех функций проходило медленно. Еще и чертов парализатор, хоть и был слабоват для механического тела, но тормозил процессы и реакции. Карл прикинул, что потребуется еще минут пятнадцать. Убить за это время его явно не убьют, раз не сделали этого до сих пор. Тем хуже для них.

– Где баба? – спросил одноглазый.

А вот это было даже внезапнее, чем вторжение. Зачем им шлюха?

– Не скажешь, отпилим руку. Шутка. Все равно отпилим. И не только руку. А девку и без тебя найдем.

Карл точно знал, что она еще в доме: запах тела был совсем свежим. Но датчики молчали, хотя бандиты обошли дом дважды. Они тихо переругивались, а Карл наблюдал с любопытством.

Одноглазый склонился к нему.

– Где она?

В живой глаз Карла уперлось острие ножа. Он вздохнул. Зачем ему глаз? Низачем. Но сдохнуть просто потому, что кто-то искал в его доме проститутку, не хотелось. Слишком глупо.

Карл усмехнулся:

– Подумай мозгами, кретин, где тут теплоизоляция?

– Я те щас…

– Хэй! – воскликнул азиат. – Я понял! Печь!

Одноглазый, не отводя взгляда от Карла, произнес:

– Эббот, проверь.

Печи в Солнечной системе можно было встретить разве что у высокопоставленных шишек на Марсе, так что не удивительно, что эти идиоты не додумались сразу. Но это единственное место в доме, которое не смог бы считать тепловизор. Жарочная камера узковата, но гибкость у девчонки, как Карл успел убедиться, была впечатляющая.

Длинный бандит в дурацкой ковбойской шляпе подошел к печи и достал бластер.

– Не промажь, идиот, – глухо сказал одноглазый.

А потом все смазалось.

Длинный дернул дверцу, вскрикнул и отлетел в сторону. Бахнуло сразу с нескольких сторон, но тонкое тело уже скользнуло под стол. Крик. Выстрелы. Треск мебели. Ее стремительные движения.

«Нора» по-прежнему была голой и безоружной. И недосягаемой для пуль.

Азиат резким движением спрятал пушку и, не отталкиваясь, прыгнул вперед. Через всю комнату.

Модифицированный боец, понял Карл.

Она пыталась сопротивляться, но он выкрутил ей руки и дважды с силой ударил в живот. Бой закончился.

– С-с-сука. Эббот, ты как?

Хрип. Тишина.

– Эб? Вот черт! Ах ты дрянь!

Девчонка болталась в руках азиата с неестественно вывернутыми руками. Спутанные черные волосы налипли на потное тело. Изо рта на грудь текла кровь.

Карл крикнул:

– Эй, ребята, а как же я?

Тело все еще реагировало плохо, но тем громче получился грохот от его попытки подняться.

Выстрелы.

Он упал на бок и попытался откатиться, но несколько пуль все равно догнало.

Через тридцать секунд он узнает, насколько это критично для системы. Если не сдохнет. Всего один выстрел в упор – и конец.

И тут завизжал азиат. С той стороны слышались удары, но Карл не мог ничего увидеть.

Двадцать.

Грохот, выстрел, крик.

Пятнадцать.

Бах-бах-бах!

Десять.

Девять.

Ее визг.

Семь.

Шесть.

Пять.

Нож вонзился в пол прямо перед его лицом.

Три.

Два.

Один.

Все системы восстановлены, повреждения двадцать процентов, рекомендации по восстановлению…

Все это пронеслось в голове за доли секунды. Тело работало стремительно и слаженно. Короткий импульс – не убивать. Три удара, две подсечки – и три тела лежат рядом с трупом Эббота. Дыхание у всех троих, хоть и слабое, но присутствует.

Девчонка скривилась на полу и смотрела большими глазами.

– Цела?

Она попыталась встать и выматерилась смачно и гнусно.

– Погоди, не шевелись.

Он аккуратно перевернул ее на спину. Почти все тело – сплошной кровоподтек. Вывихнуты оба запястья. Сломано ребро, растяжение на правой лодыжке. И все. Судя по беглому осмотру, бандитам досталось крепче.

Карл нахмурился.

– Так кто же ты?

Около головы щелкнуло, он дернулся, и тут же получил парализующий заряд в спину.

Только не снова, подумал Карл, рухнув лицом вниз. И еще: вот идиот – как он мог забыть про пилота.

А сзади присвистнули:

– Ого, кто это у нас вздумал на старости лет защищать самую опасную преступницу в Солнечной системе. Ну здравствуй, Шериф, давно не виделись. Неужто чертова баба смогла достучаться и до твоих ржавых шестеренок?

Карл застонал бы, если бы мог. Он сразу узнал этот мерзкий гнусавый голосок. Йохан Берге. Главарь синдиката «Смертельный дракон» собственной персоной. Карл не обновлял базу с тех пор, как завязал с охотой за головами, но и по устаревшим данным за Берге давали восемь миллионов. А ведь когда-то он его уже ловил…

Кто эта клятая девка, раз Берге явился за ней лично?

– Что ж, мадам Блуберри, вы, как всегда, превзошли мои ожидания.

Глухой стук, шипение, слабая возня – Карл улавливал это как фон, а в голове билась дикая и нелепая мысль: сегодня ночью он занимался сексом с Эвелиной Блуберри, которая притворялась его Норой. Страшно хотелось смеяться и курить.

Эвелины Блуберри в базе обычных охотников за головами не было – за ней охотились правительственные организации. Но истории о ней он слышал даже в трущобах Каллисто. И плох был тот охотник, что не стремился ее когда-нибудь поймать.

Карл вспомнил ее прыгающие груди перед своим лицом и хмыкнул. Повернул голову на бок и увидел, что она опутана лазерной сетью. Берге подпнул одного из подельников и удовлетворенно кивнул:

– Хорошая привычка сохранять жизни, да, Шериф?

– Издержки профессии. Мертвые вы ничего не стоите, – прохрипел Карл.

– Жаль не смогу отплатить тем же. Зато смогу отплатить за многое другое, раз уж так повезло нам встретиться. Надеюсь, дама не против немного подождать? До вас очередь обязательно дойдет. Впрочем, могу пока развлечь вас картинками.

И он вывел голограмму прямо над ними. Карл уже видел жертв Берге и знал, чего ждать. Он поднял взгляд и

ухнул сквозь толщу земли в пустой космос без звуков и воздуха.

Там, на белом полу, распласталась его Нора – такая, какой он ее помнил: темноволосая, тонкая, с круглой темной родинкой слева от пупка, с темными, четко очерченными сосками, темными волосками на лобке, темными, почти черными глазами, распахнутыми в никуда. Ее голова аккуратно лежала на расстоянии ровно десяти сантиметров от тела – скрупулезность Берге вошла в легенды. На том же расстоянии от тела лежали руки и ноги. И отдельно от них – пальцы.

Эвелина Блуберри шумно втянула воздух.

– Лея…

И Карла вбило обратно в тело – это не Нора.

– Красивая женщина, – вздохнул Берге. – И сразу ответила на все мои вопросы. Приятно иметь дело с такими. Надеюсь, мадам Блуберри, однажды и вы пополните мою коллекцию. Впрочем, думаю, никто не будет против, если я сдам вас без одного пальца. Или без двух. Да и соски моим нанимателям явно ни к чему.

Она не отвечала и не двигалась. Берге достал черный чехол и вытянул тонкое складное лезвие. Пила из ксантия, который добывали в колониях Плутона. Самый прочный и острый материал.

Улыбнулся почти нежно:

– Моя красотка. И с кого же мы начнем?

Карл отмечал все это краем сознания. Он смотрел и смотрел на молодую женщину с голограммы. Это не его Нора. И одновременно его. Не с этим образом перед глазами хотел он уйти из жизни…

Железка, которая столько лет была его телом, которую он неустанно улучшал и совершенствовал, валялась бесполезной грудой металла и тратила последние ресурсы на восстановление. Этих ресурсов не хватило бы на смертельный удар. А вот на то, чтобы достать хлеб из печи – вполне.

– Нора, – сказал он.

Она скосила взгляд. Берге нахмурился. Карл выпустил из левого протеза щупальце, и оно, дергаясь и почти падая, зацепило лазерную сеть.

В следующий миг Карла вырубило сильным разрядом, и он успел подумать: обидно будет не узнать, получилось ли.

***

Женский голос напевал Fly me to the Moon, не попадая в ноты и отчаянно фальшивя. Карл скривился. И в следующий миг понял, что все не так. Он не слышал и не чувствовал системы, не ощущал тела. Зато левый глаз зудел и чесался, как будто весь Карл и был этим крохотным надоедливым глазом.

Карл сжал веки, а потом резко распахнул.

Эвелина в серебристом костюме пилота сидела на полу около журнального столика и делала пометки в планшете. Проводки от планшета шли к его телу.

– Доброе утро, ковбой! Ой, Шериф, я хотела сказать.

Он хотел ответить, но рта не было. И все же откуда-то изнутри донесся его голос:

– Что со мной?

От неожиданности Карл ругнулся – и вновь слова прозвучали словно из воздуха.

– Не бойся, ковбой, я решила не отключать тебя полностью, так что слышать и говорить ты можешь. Просто ты со своим чересчур умным кибертелом слишком опасный котичек. А я пока не в форме и не хочу снова драк, суеты, крови.

Карл хмыкнул. Внешнее вмешательство в системы считалось невозможным. Но он помнил, что перед ним не хрупкая девушка, а один из самых опасных хакеров Солнечной системы. И весьма модифицированный хакер, судя по тому, что двигалась она уже уверенно, а на лице не было и следа синяков.

– Где Берге? – Слышать свой голос из пустоты было странно.

Эвелина перестала жеманничать. Лицо ее стало жестким.

– Там, где ему и место. Пришлось запачкать твой милый домик кровью, но извиняться не буду.

Карл подумал, что это хорошо. И что, хотя все пошло наперекосяк, он все равно доволен этой вечеринкой.

– Так почему я до сих пор жив?

– Вообще, убивать – не в моих правилах. Но мне кое-что надо от тебя. – Она улыбнулась той самой вчерашней улыбкой. – Хочу, чтобы ты купил меня у Дренго.

Карл вытаращил глаз.

– Так ты на самом деле шлюха?

– Во-первых, куртизанка. Во-вторых, тебя это не касается. Просто набери этого жадного козла и предложи ему сумму, от которой он не сможет отказаться. На твоем счете как раз достаточно, и даже останется.

– Так ты меня взломала? – Карл был впечатлен.

– Мне не нужны твои деньги. Просто раз случайно попались, почему бы не забрать. Впервые вижу идиота, который хранит все базы и счета в одном месте.

Карл засмеялся – этот смех, зависший в пустоте, прозвучал жутко.

– Я уже два года не охочусь, мои базы устарели.

– Не прибедняйся, котичек, там хватает полезного.

– То есть ты забрала мои базы, деньги и теперь хочешь, чтобы я помог тебе освободиться от Дренго?

– Именно. В обмен на жизнь. Все честно.

– Ты не просто дорогая, ты самая дорогая шлюха в моей жизни. Что ж, я согласен, но только если ответишь на один вопрос.

Она нахмурилась, и Карл проговорил почти нежно:

– Ты могла сразу отключить меня и заставить сделать все, что нужно, и забрать базы и деньги, но ты решила сначала со мной потрахаться. Зачем?

– Эй! – Она хлопнула по столу. – Если бы не Лея, хрен бы тебе что перепало!

Образ девушки с голограммы кольнул изнутри. Карл вздохнул:

– Она и правда была очень похожа на Нору.

Эвелина посмотрела зло.

– Потому что два месяца готовилась к этому заказу. А я успела прочитать только одну десятую твоего долбанутого ТЗ, пока летела сюда. Еще повезло, что у меня свои волосы темные и длинные.

– Повезло…

– Слушай, – она подошла к нему и села рядом, – чтобы ты не придумывал себе… Короче, я сильно встряла на Ио. Меня зажали. На всех выходах в порталы были досмотры… А с Леей мы дружили давно, я помогла ей когда-то стать элитной куртизанкой. Вот она и дала мне свой пропуск и официальный заказ.

– Ты могла просто улететь.

– Чтобы ты потом разнес контору этого козла Дренго? А он ее уволил или того хуже?

Карл мысленно кивнул. Что ж, свою часть сделки Эвелина Блуберри выполнила на отлично. Если бы Лея была жива, про подлог никто бы не узнал. Впрочем, о нем могут не узнать и теперь.

– А если ее тело найдут?

– Берге его уничтожил, чтобы конкуренты не догадались, где меня искать.

Карл равнодушно подумал, что все к лучшему, и сказал:

– Хорошо, набери Дренго по моему личному каналу, он встроен в правую руку. Сможешь подключить?

Дренго матерился и безбожно торговался, но Карл очень убедительно говорил о поздней любви. В итоге Эвелина перевела сутенеру почти все, что было на карте. Минуту позлилась по этому поводу, а потом расцеловала Карла:

– Спасибо, ковбой!

– Что ж, а теперь делай, что должна. Я слишком много знаю и должен умереть.

Хлопнул холодильник, зашуршало, запахло колбасой. Она ответила с набитым ртом:

– Мог бы и промолчать, вот без этого пафоса.

– Чтобы облегчить твою совесть, уточню, – сказал Карл с тихим достоинством, – я и сам планировал сдохнуть. После того, как Нора, то есть ты улетела бы сегодня. Так что даже лучше, если это сделаешь ты.

Какое-то время было слышно только, как Эвелина жует бутерброд. Наконец она промурлыкала почти в ухо:

– Ну вот, а я зачем-то пыталась сохранить тебе жизнь. Даже Нору эту твою нашла, чтобы купить твое молчание… Кто ж знал, что вы двадцать лет не виделись.

Карл дернулся – во всяком случае, ему показалось, что дернулся.

– Откуда… Что ты знаешь про Нору?

– Все! – Она бухнулась рядом и закинула на него ноги. – Кстати, три года назад она зачем-то вернула твою фамилию. Нора Шеферович, ужас… Зачем ей это, как думаешь?

– Ты знаешь, где она?

– Ну разумеется. Не такая уж Солнечная система и большая, как многие привыкли думать.

Карл почувствовал, что задыхается. Он попытался поймать ее взгляд.

– Где она? Что с ней? Какого хрена! Как ты ее нашла?!

Эвелина перевернулась на живот, и ее палец мухой пробежался по щеке Карла.

– Котик, ты сам составил подробнейшее досье почти на двадцать страниц. Да, я про ТЗ для куртизанки. Где родилась, что любит, какие импланты стоят, где жила… Конечно, пришлось попотеть. Впрочем, за это время наш друг Берге как раз успел истечь кровью, так что я совместила приятное с полезным.

– Значит, она выжила тогда.

К его удивлению, по щеке поползла глупая, неуместная слеза. Эвелина поймала ее пальцем и слизнула.

– Мне правда жаль, ковбой. Ты спас мне жизнь, я это помню. Потому напоследок знай, что они не добрались до нее. На те деньги, что ты успел переслать, она купила новую ферму там же на Ганимеде. И стала довольно успешной заводчицей юготок.

– А картины? – прошептал Карл.

– Продолжает писать, и они прекрасны. Я даже отвлеклась на время – засмотрелась. Эх, Шериф-Шериф. Такую женщину упустил. Что ж, мне пора убираться подальше. – Она легко вскочила и сделала колесо. – Как раз и тело восстановилось.

Сквозь стук в голове Карл слышал, как Эвелина чем-то звенькнула, что-то уронила, перетащила что-то тяжелое по полу – остро пахнуло кровью, – пошуршала бумагами, присвистнула. А потом с грохотом поставила на журнальный столик кружку, а к ней прислонила цветное фото.

– Это чтобы ты не уходил один. Еще раз прости и… Аривидерчи, ковбой!

Она чмокнула его и протопала прочь.

***

Глаза стали светлее, а кожа смуглее. Морщины тонкие и веселые. В черных волосах белые пряди. Спина ровная, подбородок высокий, взгляд ясный. Улыбка открытая и счастливая.

Вот такая ты стала – Нора.

Карл не знал, сколько ему осталось, потому что системы угасали молча. Он боялся, что ему не хватит времени насмотреться на свою смеющуюся жену на фотографии.

Много ли мужчин было у нее? Есть ли дети? Как звучит ее голос? Пьет ли она теперь вино?

Он и она – чужие и далекие люди, которые прожили разные долгие жизни. Он стал железкой, а она – сильной и взрослой женщиной. И все же перед смертью ему было важно только одно: побыть с ней еще раз. И вчера, и сейчас. А она – почему осталась на Ганимеде, хотя знала, насколько это опасно? Почему вернула свое имя и его фамилию?

Их не связывает ничего, кроме общих воспоминаний, но так ли этого мало, чтобы уйти, не повидавшись напоследок? Карл понимал – не мало. Настолько не мало, что ему впервые за долгое время захотелось жить.

А значит, он должен постараться увидеть ее еще раз.

Все это огромная ошибка, но даже если и так, он имеет на нее право. Все ошибаются. Даже великолепная Эвелина Блуберри, которая забыла отключить канал связи на его правом протезе.

Он набрал скаутов. И тут же дал сигнал отбоя. Гильдия – снова нет. Черт, эта баба бросила его умирать, но разве он на ее месте поступил бы иначе? К тому же Карл помнил, как она самозабвенно отдавалась ему этой ночью, и был искренне благодарен за это воспоминание.

Нет, он не хотел подставлять эту дурочку.

Но он хотел жить. И во внезапном озарении вызвал Джейкоба Смитсона.

– Какого черта, Шериф…

– У меня мало времени. Помнишь, что ты говорил насчет Берге?

– Конечно. Плачу двойную плату за голову этого ублюдка.

– Его голова у меня. Но у меня проблемы. Я сейчас перекину координаты, прилетай срочно.

– Что? Как?..

– Джейкоб, голова Берге в любом случае здесь. И если ты прилетишь поздно, тебе не придется за нее платить, потому что я сдохну. Но мне не нужны твои деньги, а вот остаться в живых очень надо. Потому ради памяти Сэма… Прихвати с собой надежного техника.

Какое-то время доносился лишь треск, и Карл подумал: как это глупо – позвонить человеку спустя семь лет и просить его о помощи. Так же глупо, как лететь к давно оставленной жене. Но из передатчика донеслось твердое:

– Я отплачу тому, кто помог отомстить за сына. Жди. Скоро буду.

Карл прикрыл глаза и выдохнул. Из-за двух разрядов парализатора системы работают плохо, потому и самоуничтожение должно затянуться. Смитсону хватит денег, чтобы оплатить самый скоростной портал, и совести, чтобы сдержать обещание. А значит, шанс есть. Как всегда.

(Хоть бы он был)

Домашний таймер оповестил:

– Девятнадцать-часов-двадцать-девять-минут. Напоминаю: вам пора умирать.

И Карл ответил:

– Нет, пожалуйста, не пора.

Аривидерчи, ковбой
Показать полностью 1
Отличная работа, все прочитано!