CreepyStory

Глава восьмая

Предыдущая глава:

Великая Степь. Пылающий Мазар. Глава 7

Ноги гудели от усталости. Ступни, исколотые раскалённым на солнцепёке песком распухли и пульсировали. Пир и Аташка гнали Амира через пустыню весь световой день и успокоились только тогда, когда невдалеке замаячил мелкосопочник, укутанный желтеющей древесной порослью. Пустыня закончилась.

Баксы Амир сидел под переломленным грозой единственным здесь некогда высоким деревом Карагачем. Кибитку разбивать не стал, не держали ноги. Он прислонил к изувеченному пню пластиковую поллитровку куда по требованию деда по дороге наловил пару песчаных удавчиков, которые как не прятали короткие толстые тела в песке от зоркого взора молодого баксы не утаились. Накинул ткань переносного дома на поваленный, держащийся на нескольких волокнах у пня ствол и забрался в укрытие. Разводить огонь, готовить пищу (было подозрение, что удавчики назначались для этого) тоже не было сил, ныла натруженная спина, руки сводило, изгибая и скрючивая, а ещё тошнило.

«Перегрелся видимо» - подумал Амир, проваливаясь в сон.

– Балам, не спи! – отозвался дед.

Амир дёрнулся и приоткрыл один глаз.

– М..- капризно протянул он и перевернулся на бок.

– Не спи!

– Да почему?

– Сейчас не займёшься своими ногами - завтра вообще ходить не сможешь…

Баксы заскрипел, заохал, затем с усилием сел.

– Ворожить придётся? – спросил он обречённо.

– Пхах, - хохотнул дедушка. – А ты как думал?

Амир потёр глаза запылёнными кулаками. Встал на четвереньки и выполз из шалаша. Светящийся, гордый Кулан стоял у входа.

– Что делать надо? – спросил парень.

– Тебе нужен змеиный жир, - спокойно произнёс Пир.

Амир покосился на поллитровку.

*

У Санат-Мырза был юбилей.

Никольское – одно из тех сёл, откуда молодёжь массово уезжает в город. А какие ещё варианты? Школа-девятилетка, по окончании которой присваивали профессию комбайнёра… или доярки, кому как повезёт. Иди работать на местного бая или дуй в соседнюю Михайловку – доучиваться оставшиеся два года, а потом уже в город, учиться или работать. С учётом того, что до ближайшего населённого пункта, той самой Михайловки, более сорока километров по грунтовке, размываемой, разбиваемой, заметаемой так, что в февральских буранах не проедешь, заботливые родители старались переехать с детьми ближе к цивилизации, коей был облцентр ПГТ Вишенки.

В самом Никольском не было даже медпункта. Фельдшерица-пенсионерка баба Шура и приезжающая к ней на выходные дочь-терапевт Люся к которым по субботам выстраивалась очередь из местных жителей поголовно жаловавшихся на гипертонию и боли в суставах – вот и вся медицина. Был пост участкового уполномоченного, одного на два «наспункта», которого словить на месте было великой удачей. Правда после реформ в полиции ему дали помощника, которого сыскать было проще, так как поселили помощника в младшелейтенантском чине у одинокой бездетной Гулимы-тате.

Зелёного, тонкоусого, высокого и прямого как палка. Не созданного для сельской жизни и уж точно не для разнимания пьяных драк и прижимания к ногтю мужей-кухонных бойцов. Но Дима службу любил. Любил видимо потому, что тех самых драк и бойцов ещё не видел, самое ужасное на селе преступление – сбитая подвыпившими Михайловскими шалопаями на мотоцикле козы Ульки, которая невесть какими своими козьими измышлениями решила отправиться с незапертого двора прямиком на грунтовку.

В селе было сто дворов, добрая треть которых была не жилой или частично жилой. Местный фермер Федотов со своей женой стал скупать за бесценок соседские дома с земельными участками, когда закрылось единственное в Никольском предприятие – пекарня. Рабочих мест не стало вовсе, началось «переселение народов». Таким образом к моменту описываемых событий в Никольском из молодёжи были лишь работники молочной фермы, пастухи, да две продавщицы из конкурирующих фирм – магазинчиков в которых можно было приобрести все от жвачки до пулемёта и даже женские трусы под названием “Неделька”.

Правда по многолетней традиции к аташкам и бабулям на лето привозили городских малолетних внучков и даже великовозрастных внуков.

Итак, у Санат-мырза был юбилей. Девяносто лет это вам не шутки! Приглашено было всё Никольское и ещё парочка уважаемых старичков – сослуживцев Саната из Михайловки. Забили трёх коров, двух лошадей и десяток барашков. Бешбармак поставили варить ещё затемно, стряхнув пыль с древних электроплит школьной столовой, давно уже не функционировавшей в виду её нерентабельности и разложив куски отборного мяса по огромным чанам для борща и подливы. Запах варёного и жаренного мяса разносился по всему селу, жители которого весь день постились, чтобы на празднике наесться от пуза.

Под празднование было решено приспособить спортзал. Его тоже мыли, убирали и украшали уже с предыдущего дня. Санат-мырза сидел довольный в кресле у себя дома. Улыбавшийся, розовощёкий в отороченной мехом шапке на лысой голове, растянутой футболке и трико с пузырями на коленях. Аяла, жена его, в теплушке и калошах шлёпала по двору, гоня на выпас уже совсем взрослых гусей. Птицы гоготали, старясь прокричать друг друга, хлопали крыльями и пытались оторвать жирные гузки от земли, совершенно неудачно в виду их тяжести. Гуси выйдя за калитку белой стайкой двинулись к плёсу на речушке Сухой лог, а Аяла вошла в дом.

Она заглянула в большую комнату, где мирно сопели приехавшие вчера сыновья и внуки. Невестки же давно уж были на школьной кухне, готовили праздничные угощения. Дальше хозяйка двинулась на кухню, где налила из ведра сырую воду в электросамовар, и принялась готовить завтрак.

Оладышки на простокваше задорно скворчали на сковороде, распространяя дивный аромат по дому. Аяла услышала, как в спальне проснулись дети.


Тамада был приезжим. Его старший сын Саната нанял с командой в городском кафе-караоке «Тамаша», славящимся проведением искромётных юбилейных праздников. Не брехали, когда говорили, что Таймас то ещё балагур и шутник. Зал то и дело взрывался хохотом. А в музыкально-танцевальных паузах тамада сам чудесно исполнял песни под “минусовку” и аккомпанируя себе на баяне – находка, одним словом. Не смотря на вечернюю прохладу в спортзале окна были открыты настолько разгорячённые весельем и алкоголем тела его нагревали. Таймас утирал пот с лица платочком, объявляя очередной танцевальный блок:

– А сейчас прозвучит песня для нашего замечательного юбиляра, - Таймас осёкся. – Ой-бай, конечно же все песни сегодня звучат для юбиляра, но эта особенная, потому её заказали старшие внуки, - из зала раздались улюлюканья от группки из четырёх парней возрастом от семнадцати до двадцати двух лет. - нашего многоуважаемого, ЛЮБИМОГО, - это слово тамада подчеркнул особо. – Санат –мырза!

Зазвучала музыка. К улюлюканьям присоединились девичьи голоса, узнавшие вступление одной из модных попсовых композиций. Веселье не прекращалось до глубокой ночи. Детей отправили спать по домам вместе с мамами, некоторые работяги, из тех кому спозаранку надо было на смену тоже распрощались и отправились на боковую. Остались лишь самые крепкие и как бы это ни было странно все – старики.

Осипшего Таймаса и уставшую его команду усадили за стол, не желая отпускать из восвояси. Пили и распевали песни молодости. Санат-мырза, снявший с себя пиджак обнимался с соседями и раскачивался из стороны в сторону в такт песням.

Исполнялась песня Бабичевой «Миленький ты мой» когда в спортзал внезапно влетела отошедшая проведать детей Люся.

*


Монитор давления раздражающе пищал. Айдахар открыл опухшие веки и увидел, как мимо его койки взад и вперёд бегает медсестра Ольга. У неё в руках был металлический поднос. Она поставила его на прикроватный столик, взяла с подноса шприц и подколола его в резинку капельницы.

– Ой, - девушка улыбнулась, заметив, что Айдахар уже не спит. – Вы проснулись? Как хорошо!

«Чего хорошего?» - подумал парень. – «День ото дня ничего не меняется…»

Оля отбежала, позвала кого-то из коридора, затем вернулась в компании ещё одной медсестры, только рослой и мускулистой бабищи, на чьей мощной груди трещала форменная футболка.

Они вдвоём перевернули юношу на живот, поместив его лицо в специальное отверстие в кровати как на массажной кушетке. Начались гигиенические процедуры, потом кормёжка, уколы и так далее и тому подобное. Каждые два часа Айдахара переворачивали со спины на живот и обратно, чтобы не было пролежней. Обтирали губками, мазали мазями, надевали подгузники, кормили… Так проходили дни которым не было счёту.

Дважды юношу увозили в операционную и дважды же возвращали обратно, так как удалить злосчастный инородный предмет возможным не представлялось. Айдахар «умирал» даже если просто во время бритья медсестра касалась его машинкой. Поэтому голова парня была брита везде, кроме затылка.

После обеда приехал отец.

– Ну как ты, дружище? – спросил он, присаживаясь у кровати на принесённый Олей стул.

В его голове прибавилось седых волос за последние… месяцы? Годы? Щетина на лице ухоженная, набивная тоже была подёрнута инеем.

– Мне тут казали, что тебе можно принести музыку, какие-то вещи из привычного окружения, - папа зашуршал пакетом, скрытым от взора Айдахара. – Вот, - он показал плеер с наушниками. – У тебя же здесь записано, да?

Айдахар замычал в знак согласия.

– Ещё я снял у тебя со стены плакат, - он ещё раз прошуршал и показал сыну свёрнутый в трубочку сборный мегапостер из четырёх номеров «Все звёзды».

Отец развернул его. На плакате были изображены четверо мужчин на фоне какого-то зубастого, желтоглазого монстра в капюшоне.

– Дис- тюр – бед, - прочитал папа по – слогам. – Глянь, а этот на тебя похож, - он засмеялся ткнув пальцем в лысого фронтмена.

Айдахар попытался улыбнуться, но видимо вместо этого скорчил рожу.

– Что такое? Болит где-то? – перепугался Бекир.

Он заметался, позвал медсестру. Пришла Ольга.

– Не переживайте,- сказала она успокаивающим голосом. – Мимика у него нарушена, скорее всего хотел улыбнуться, но вышло что вышло.

Бекир расслабился, сел на стул у кровати.

– Оля, я вот тут его любимую музыку принёс и, если можно, повесьте пожалуйста плакат туда, где он будет видеть. – попросил отец, передав вещи медсестре.

– Ну, разве что на потолок, - задумалась Ольга.

Бекир погрустнел. Медсестра взяла его за руку и, улыбнувшись, проурчала:

– Что-нибудь придумаем.

«Ляяя, да она же тебя клеит в полный рост!» - подумал Айдахар.

*

Жатвенные седьмицы опасны не только Куйынарами и их «брачным» периодом. В предверии осени и до самых холодов даже сильные шаманы не смели собирать лекарственных трав, боясь повстречаться в степи с красивой, но смертоносной Сынык-пере.

Было это в конце сороковых. Отгремела война, ребята-фронтовики вернулись домой и жизнь потекла своим чередом. Кто вернулся к работе, кто народил детей, кто продолжил учёбу в университете. Был таким и Игорёк. В это лето ему предстояло покинуть Москву и отправиться в среднеазиатские степи. Игорька вела молодость, горячая кровь и загадочная легенда о чудодейственном лекарственном растении.


Запылённый дорожной пылью студент был послан хозяйкой умываться на двор. Двором это можно было назвать условно, так, два вбитых столбика с гвоздями для упряжи и поводов, овечий загон. Дом был построен из кизячных кирпичей, обмазан коричневой глиной, а плоская крыша поросла диким разнотравьем. Умывальник, прибитый к коновязи нагрел внутри себя воду почти до состояния кипятка, но мыться всё равно было приятно.

– Вот и хорошо, - просияла женщина, когда Игорь вернулся. - Садись, накормлю с дороги.

Это была дородная женщина лет сорока с небольшим, е чёрные волосы выбивались из- под платка, завязанного на кубанский манер, круглое, открытое лицо излучало доброту, а крупные чёрные глаза с лукавым прищуром походили на жирных майских жуков в окружении пышных, длиннющих ресниц. Звали её Наталка. Не Наташа, не Наталья, а именно Наталка. Родом она была из-под Сум. Её муж Хожнияз волею судьбы во времена молодости попал на местный конезавод, подбирать жеребцов для переправки на его малую родину, встретил Нату, и тут завертелось. Переехали в КазССР, Хожнияз занялся коннозаводческим делом, Наталка – устроилась нянечкой в детсад при конезаводе. Вернулся с фронта Хожнияз инвалидом. Оторвало ногу, аккурат перед победой. Комиссовали.

Теперь же Наталка растила вместе с другими женщинами хлопок, а Хожнияз, не смотря на своё увечье занимался скотоводством. Правда в седле он больше держаться не мог, передвигался на бричке, а вместо коней держал баранов.

Наталка поставила перед Игорьком дымящуюся кастрюлю с отварной картошечкой, кинула в неё приличный такой кусок домашнего маслеца и посыпала сушенным укропом.

– Жаль свеженького уже нет, - посетовала она. – Сейчас уж только сухой.

– Ничего, Наталья Микуловна, и так хороши будут! – Игорь сглатывая слюнки полез ложкой в кастрюлю и наспал себе на алюминиевую тарелку дымящуюся, ароматную картошечку.

– Как ты меня чудно назвал, - удивилась Наталка.

Она села напротив студента за круглый низенький стол на подушку.

– Наталья Микуловна, ишь ты, - покачала она головой.

– Пвафтите, - попытался извиниться с набитым ртом Игорь.

– Пустое, - махнула натруженной и крупной как сапёрная лопатка ладошкой хозяйка.

Дверь скрипнула и в домик вошел Хожнияз. Наталка подорвалась и помогла супругу войти. Игорь тоже встал и протянул хозяину руку. Мужчина её пожал. Ладонь у него была грубая, сухая как нождачка.

– Значит вот каков ты,- произнёс Хожнияз садясь за стол.

Наталка подала ему миску картошки и потянулась на полочку за бутылкой, но муж жестом остановил её.

– Каков? – не понял Игорёк.

– Значит студент, - протянул Бекнияз, подпирая голову кулаком. – Золото ищешь?

– Что вы, - улыбнулся Игорь. – Я ж медицину изучаю.

– А, понятно, - кивнул Хожнияз, немного подумал и спросил: – Хотя нет, не понятно, ты какого тут-то делаешь? Тебе надо к фельшеру, а он-то там, - Хожнияз неопределённо махнул рукой.

– Да нет, мне тут надо, - Игорь посерьёзнел. - Я народной медициной интересуюсь сейчас.

Супруги переглянулись.

– Шаман у нас в ауле не живёт, - буркнул Хожнияз и уставился в свою таретку, тыкая в отварные клубни ложкой.

– Шаман?! – студент округлил глаза. – Тут есть шаман?

– Да тихо ты, - зашипела на него Наталка.

– Простите, - зашептал Игорёк. – А далеко до него?

– Он не будет с тобой разговаривать, - спокойно ответствовал хозяин.

– Это ещё почему?! – Игоря даже как-то обидело такое заявление.

– Сам приходит, когда нужен…

– А как же он об этом узнаёт?

Хожнияз поглядел на Игоря как-то странно, словно он спросил глупость и не ответил.


Спали на постеленных на земляной пол кошмах, укрывались домоткаными одеялами. На рассвете Игорёк вышел в степь. Чудо-кустик всё не находился, словесные его описания не подходили ни к одному из встреченных Игорем растений. Солнышко, нещадно палившее весь день устало покатилось к закату. Студент сел на камень, достал из рюкзака фляжку с водой и жадно к ней присосался.

Вдруг в закатном мареве он увидел фигуру. То была женщина, в никабе пыльно-серого цвета и платье в пол. Игорь вскочил. Женщина приближалась очень быстро, словно бежала от кого-то. Никаб удивил студента. Он наверное первый и единственный видевший его на территории КазССР.

– Товарищ, - обратился он к женщине, когда та пробежала мимо, но осёкся, понимая, что говорит что-то не то.

Как ни странно, женщина остановилась и обернулась. Она подошла к парню близко, почти вплотную, что противоречит законам шариата, приблизила лицо к его лицу и поглядела прямо в глаза.

– Извините, девушка, женщина, - забормотал Игорь.

– Что ты делаешь тут в закатный час? – голос незнакомки был необыкновенно мягким и сладки словно мякоть спелого персика.

– Так это, - засмущался Игорь. – Травки тут, растения лекарственные…

– Хм, - девушка отстранилась. – Но ты ничего не срывал.

Это был не вопрос, а утверждение.

– Ну это потому, что я ищу вполне конкретное растение, - студент почесал затылок под панамой. – Вот его описание, может подскажете?

Он раскрыл свой блокнот, в котором делал пометки и рисунки, и показал девушке. Та посмотрела сначала в написанное, затем на Игоря и тот понял, что девушка неграмотная.

«Надо же,» - подумал он. – «А как же “Мы не рабы, рабы – не мы”?»

– Растение около двух метров в высоту, - начал было Игорь, но осёкся, подумав, что возможно незнакомка не знакома и с величинами. – Ну вот такое примерно, - он показал. – плоды похожи на стручки гороха, листики как капельки, а цветы бордовые.

– Это Мия́, - сказала девушка.

– Мия? – повторил Игорёк. – А где растёт?

Девушка поглядела на него молча, затем обернулась и унеслась обратно в степь.

– Странная какая-то, - пожал плечами студент и направился к аулу.

На утро Игорь решил поспрашивать у местных что ж это за Мия такая и где бы её раздобыть. Первым делом спросил у Наталки, которая стряпала у буржуйки.

– Ты чего, студент, - посмеялась женщина. – Дурачок, аль как?

– А?

– Мия – это ж солодка, - развела Наталка руками.

Игорь замолчал, возмутился, затем разбитый осознанием сел.

– Вот это да… А может тут какая особая солодка произрастает?

– Какая особенная? – хозяйка вернулась к готовке. – Всё та же только в профиль…


Эта реплика добила Игоря окончательно. Он оставил свой рюкзак и до вечера шатался по аулу. Его не оставляла мысль о том, что всё-таки что-то особенное в местной солодке, она же лакрица, есть. Он решил отыскать растение и взять с собой для сравнительного анализа.

Обходя аул уже, наверное, в десятый раз студент увидел, как вдали, в степи маячит уже знакомая фигура в Никабе.

Пожав плечами парень двинулся к ней, заниматься всё равно было нечем.

Девушка передвигалась очень быстро, металась от одного куста пустынной акации к другому.

– Добрый вечер, - поздоровался Игорь. – Вы вчера так быстро убежали, мы даже толком не познакомились.

Девушка замерла и поглядела на парня.

– Меня Игорем зовут, - он улыбнулся и протянул руку для рукопожатия.

Незнакомка вперила взгляд в протянутую руку.

– Её пожать нужно, - Игорь заулыбался ещё шире. - Мы ведь товарищи, в одной стране живём, давайте я вам покажу.

Он потянулся к никабу, чтобы взять девушку за руку, но та отскочила от него как ошпаренная. Игорь догадался, что делает что-то не то.

– Уходи, - грозно сказала девушка.

Выбора не было, суеверия и предрассудки, знаете ли.

Возвращаясь в аул Игорь приметил то, чего раньше не замечал, а именно выстроенную шеренгу сереньких камешков вдоль накатанной узкоколейки в него ведущей.

«Детишки небось играли,» - подумал студент, и хотел уже было пнуть камушки, но передумал.

Хозжнияз в этот вечер выпивал. Он сидел при свете керосинки в компании двухлитрового пузыря самогонки и нарезанных кружочками маринованных огурцов.

– Садись, - приказал хозяин, подвигая рюмку Игорьку.

– Ой, да я не пью, - замахал руками Игорь, усаживаясь за стол.

– Я тоже, - буркнул Хожнияз, наливая постояльцу самогон.

Напиток быстро срубил неподготовленного юношу.

– Тц, слабак, - брезгливо бросил хозяин, закусывая очередную рюмку хрустящим огурчиком.


Неласковое утро обозначило себя головной болью и омерзительным привкусом во рту. Голова казалась чугунком, который невозможно было оторвать от подушки. Еле как усадив себя Игорь увидел, что в доме он один, а на низком столике его ожидал бурдюк, заботливо оставленный хозяевами. В бурдюке обнаружился кумыс, жажда пересилила, и Игорь приложился к горлышку.

Голова тут же прояснилась, желудок перестал лезть к горлу, но во рту по-прежнему был отвратительный привкус.

Игорь вышел из домика. И тут выяснилось, что на дворе вовсе не утро, а как минимум послеобеденное время.

– Вот же я дал жару, - пробурчал студент и пошел к умывальнику.

Наталка вернулась через пару часов. Посмеялась над тем, что студентик не умеет пить и накормила его перловой кашей. Хозяин тоже не заставил себя ждать. Он был свеж и весел, хотя и пробыл весь день на пастбище.

Полностью оправился Игорёк к вечеру. Он сидел вместе с Хожниязом у домика. Хозяин дымил зловонной махоркой, а Игорь просто наслаждался вечерней прохладой.

– Хожнияз-ага, - обратился к хозяину Игорь. – У вас тут что поблизости какая-то религиозная ячейка есть?

– Чего?

– Ну вот я недавно девушку видел в…ну, - парень изобразил никаб, закрыв себе ладонями лицо так, что видны были только глаза. – В ауле вроде не живёт, вот я и подумал…

– Где видел? – посерьёзнел Хожнияз. – Близко?

– Да вон там, - Игорь махнул в сторону степи. – Вооон, где акации растут.

– Близко…- буркнул хозяин. – Не подходил к ней, надеюсь?

– Так, - замялся студент. – Говорили… я про растения спрашивал, показывал блокнот, но она видимо неграмотная.

– Говорили? – удивился Хожнияз. – И чего?

– Ай, - махнул рукой Игорь. – Дикая какая-то, прогнала меня…

– Это хорошо, - инвалид встал, опершись на деревянный костыль и проковылял в дом.

«Чего ж хорошего?» - подумал Игорь.

Спать совершенно не хотелось. Стремительно холодало. Игорь плотнее запахнул свою штормовку, накинул на голову капюшон и, вооружившись динамо-фонариком пошел на вечернюю прогулку.

Девушка в никабе стояла у узкоколейки, будто кого-то поджидая.

– Добрый вечер, - поздоровался с ней Игорь.

Девушка не ответила, только слегка кивнула покрытой головой.

– Вы ждёте кого-то?

– Никого.

– А зачем же здесь стоите? – Игорь поёжился. – Холодно, да и уже почти стемнело. Может вас проводить куда-то?

Девушка поглядела на парня чуть сощурив вычерненные глаза. Она обернулась на месте и снова убежала в степь. Игорёк пожал плечами. И тут увидел то, что искал:

Буквально в пяти метрах от дороги рос двухметровый стебель голой солодки. Игорь подошел к нему. Для надёжности опознания подсветил себе фонариком. Да это было именно то, что он искал. Парень опустился на одно колено, подкопал не успевший ещё до конца остыть песок, затем чуть сырую рыжую землю и достал до корня.

Как только корень перекочевал из земли в карман студента из степи послышался истеричный женский визг. Игорь подскочил от неожиданности и поглядел в сторону откуда раздался визг. Он пригляделся. Ветра не было, но в степи поднимались пыльные столбы. Игорь крикнул:

– Девушка! Девушка! Что у вас случилось?

Никто не ответил, стремительно темнело. Игорь скоро стал нажимать на рычаг динамо-фонаря, посветил вперёд. Пыль не унималась. Парень сделал несколько шагов вперёд, и почувствовал, как вибрирует под ногами земля. Из пылевого облака на него неслось нечто, Игорёк отступил назад и через секунду нечто словно опасный зверь отделённый от человека непробиваемым стеклом зоопарка врезалось в невидимую преграду.

От неожиданности Игорь упал навзничь, свет выпавшего из руки фонарика на долю секунды выхватил из темноты странное человекообразное существо. Перепуганный Игорь замельтешил руками в поисках фонаря. Найдя его посветил в пришельца.

Ростом нечто было далеко за два метра. Длинные сбитые в спутанные сосульки бурые волосы разметались по ветру. Лишенный губ рот обнажил дёсны с натыканными кривым штакетником желтыми клыками в палец длиной, а шириной в два. Руки, упершиеся в невидимую преграду имели по четыре пальца, увенчанных нездоровыми толстыми желтоватыми ногтями. Нечто было одето в широкое платье, больше похожее на негодную половую тряпку из ветоши. Платье было лишено рукавов отчего было видно одряблевшую пергаментную кожу плеч. Из под подола вместо ног виднелись гнилые культи с торчащими из них осколками костей. Но самое жуткое, что приметил Игорь – это глаза.

Он узнал эти вычерненные глаза и взгляд с поволокой, то была незнакомка в никабе.

Чудище заорало вновь, и парень бросился бежать.


– Что такое, что такое? – испуганно закричала Наталка, когда совершенно ошалевший бледный Игорёк влетел в домик и прижал дверь спиной.

– Там… это, - попытался объяснить запыхавшийся Игорь.

Он подбежал к единственному в домике окошку, выглянул в него и плотно закрыл занавеску.

– В степь ходил? – спокойно спросил хозяин.

– А? – вздрогнул Игорь. – Да.

– Видел, что ли?

– Что… что это такое?

– Её называют Сынык –пере, - Хожнияз перебирал махорку, рассыпанную на расстеленной на столе газете.

Наталка ойкнула и прижала руки ко рту.

– Она приходит только в жатвенные седьмицы,- продолжил хозяин. – В ту неделю, когда засыпают растения. В эти дни нельзя собирать трав и выкапывать коренья в степи. Лишь только то, что возделывалось человеком.

Игорёк сел на подушку.

– Наши предки учили нас выкладывать серым ракушечником охранные рубежи, через которые Сынык не может перейти, поэтому не бойся, - спокойно закончил Хожнияз.

– Ты что же, дурья твоя башка, - затараторила Наталка. – Что-то в степи сорвал?

Игорь показал корень.

– Я же тебе сказала, что это солодка! – повысила хозяйка голос. – Простая, самая обыкновенная солодка!

– Тише, женщина, - негромко остановил её муж. – Сделанного не воротишь, надо было раньше предупреждать… А ты, Игорёк, - он обратился к парню. – Как только солнышко взойдёт – уезжай из аула. Сынык не найдёт тебя в Москве, а местных трогать не станет, коль тебя не…

В этот момент в оконное стекло постучали толстым нездоровым и длинным ногтем.


Сынык торопилась, до рассвета оставалось не так уж и много времени. Она работала руками что твой экскаватор вырывая в земле яму. Корень солодки лежал неподалёку. Закончив работу Пере бережно подняла корешок, обернула забрызганное кровью лицо к вымершему аулу, накинула на себя никаб и влезла в яму. Внутри она свернулась калачиком, прижав к груди корешок и ушла в спячку до будущих жатвенных седьмиц.


– Поэтому тебе, Амир, не стоит рвать эту травинку!

* Федотов спрятал лицо в согнутую в локте руку. Он прижимался к стене плохо освещённого коровника. Удушили четверых телят февральского приплода. Малыши лежали в уткнувшись мордами в кормушку, словно бы всё произошло внезапно и животные нисколечко не сопротивлялись. Люся отсчитывала капли сердечного лекарства, которые падали в гранёный стакан с водой с оглушительным «бульк».

– Что же это такое? – помощник участкового Дима глядел на трупы с недоумением.

Он подсвечивал себе фонариком телефона, но всё равно успел вступить в навоз. Он не был одет по форме, накинул только бушлат, поэтому резиновые тапочки его тут же набрались жидкого дерьма, промочив белые носки.

– Тьфу ты! – брезгливо сплюнул Дима и попытался вытряхнуть из тапок грязь.

Аллочка, жена Федотова плакала сидя на мешке с кормовой пшеницей. Люся подавала ей стакан с лекарством, но Алла отталкивала его и продолжала плакать.

– Ветеринара вызвал? – спросил старший сын Саната, который вместе с отцом тоже стоял в коровнике.

– Да вызвал-вызвал, - кивнул Дима. – Только сами знаете – раньше утра-то и не приедет. Да тут и так понятно, что удушены.

Дима указал пальцем на отчётливые следы от удавки на шеях телят. Шерсть и кожа были ссаднены и вырваны.

– А Дулат? – вступил в разговор Санат. – Приедет?

– Не отвечает товарищ участковый…Кто ж такое учинить мог? Михайловские?

– Пойдём, - глухо отозвался Федотов. – Камеры смотреть…

В Федотовском доме было тихо и темно. На кухне в углу висел широкодиагональный телевизор. Федотов грузно плюхнулся во главе обеденного стола. Санат с сыном, и Дима присоединились к нему. Хозяин дома включил телевизор, пару манипуляций и вот на экране шестнадцать одинаковых квадратиков с изображениями с камер видеонаблюдения.

Изображение было черно-белым (у камер в коровнике была функция ночной съёмки), но достаточно чётким. Фермер развернул квадратик с изображением той части коровника, где спали несчастные телята на весь экран и троица стала внимательно пересматривать запись.


Телята проснулись в половине третьего часа ночи. Они встали пола и подошли к кормушке и стали сонно жевать сено. Федотов включил перемотку вперёд, через полчаса ровно в три все четверо подняли морды кверху, словно что-то увидели под потолком. Федотов включил нормальную скорость воспроизведения. У кормушки на стене висел тусклый фонарь, но в ночном режиме он достаточно сильно бил светом в камеру и телят было видно очень хорошо. Они разом замычали и через мгновение какая-то сила подняла их за шеи кверху. Петель или ещё каких-то верёвок на записи видно не было. Федотов отвернулся не в силах наблюдать агонию малышей.

– Это ещё что такое? – с ужасом проговорил Дмитрий. – Эт…это как блин вообще возможно?

Федотов встал, вынул из холодильника початую бутылку виски, снял с полки хрустальные тяжелые бокалы и, плеснув в них напиток грохнул ими об стол. Фермер осушил свой бокал залпом, затем налил себе ещё и ещё. Помощник понюхал напиток и только слегка пригубил (сморщившись), а Санжар, покрутил хрусталь в мягкой морщинистой руке и негромко спросил:

– Ты, Федот, в коровнике Арчу держишь?

Оставшиеся в коровнике люди суетились, светили фонариками не замечая, как на перекладинах опорных балок среди сонных кур затесался чужак, довольно щурящий янтарные глаза.

— Ээээй, что за дела? Чё тут происходит?

— Добрый вечер, Рома Желядь, меня зовут Каратель…

— Какой, блядь, Каратель? Ты сука, знаешь, кто я? Что за шутки?

— Знаю, вы Рома Желядь, интернет-блогер, скандалист и провокатор. Ещё вы регулярно устраиваете ссоры с подобными вам на НТВ и Первом Канале…

— Слушай, ты, гавнюк! Почему я ничего не вижу и не могу двигаться? Я чё, связан?..

— Рома, если вы не будете меня прерывать, то всё объясню, и ещё, прошу вас, без выражений!

—Мне похуй на тебя, как хочу, так и буду выраж… аааа… блядь, это чё, электричеством меня ударило??? Ты там чё оборзе… аааа… я понял! Всё молчу!!!

— Рома, я понимаю, вы привыкли на своём Ютубе маткаться, прошу вас сегодня это не делать! За каждое скверное слово, вылетевшее из ваших уст, буду наказывать зарядом тока. Как поняли?... Как поняли?

— Оооох… хоре… понял!

— Значит так, Рома Желядь, Рома Поляков по паспортным данным. В данный момент вы лежите на глубине двух метров, под землёй, в деревянном гробу…

— Ммммм… сукаа… тварь… аааааа!

— Рома, пожалуйста, не надо дёргаться! Понятно, что вы напуганы, но видите ли, вы можете повредить динамик и микрофон, вмонтированный в гроб, и тогда наш разговор будет под вопросом…

— Эй, там, как вас... Вы идиот?.. Ааааа, молчу, не надо меня жечь!

— Каратель, просто называйте меня Каратель! Договорились?

— Да… Каратель.

— Так-то лучше. Ну ладно, я продолжу. Ещё раз скажу, над вами пара тонн земли, а на ногах прикреплены электрические браслеты, чисто в воспитательных целях, не более. Повторюсь, в вашем деревянном ящике я прицепил микрофон и динамик, так сказать, для нашего диалога. Но сперва, попытаюсь объяснить, что тут происходит… Рома, меня слышите?

— Слышу… бред какой-то…

— Некой, одной очень богатой организацией, не могу сказать какой, был создан Отдел Нравственности в медиа-ресурсах нашей необъятной страны. Мы на частной основе взялись очищать наш мир от засилья пошлости, безвкусия и сквернословия. Короче, мы взяли на себя функции Бога, на случай если его нет, дабы наказание за ваши поступки настигло уже сейчас, на этом свете…

— Вы сумасшедший? Или дури накурились? Какой «бог», вы чё несёте??

— Не забывайтесь, Рома! На данный момент никто не знает, где вы находитесь, и поверьте… особо вас не будут искать. Так уж повелось, говнюков и козлов, извините, вырвалось… народ не особо любит. Вы со своей скандальной эпатажностью нужны на каналах только для увеличения рейтинга, ни больше не меньше. А как личность, вы никому не интересны. На смену вам придут другие…

— Вот именно!.. Вы сами сказали, что придут другие на моё место!! Выкопайте меня от сюда… оооо, чувствую… фффффуу… тут воздуха почти нет… я взмок! Мммм… аааа!!..

— Рома, без паники! Дышите глубже, чем интенсивнее вы дергаетесь и дышите, тем больше расходуется кислород, а сквозь землю он не успевает до вас доходить. Если вы сейчас успокоитесь, то кислородное голодание вам не грозит, два метра толщины слоя достаточно для полного обмена воздуха. Пару дней вы вполне можете продержаться, а вот жажда и голод очень даже опасны для вас!.. А теперь, пожалуй, про вашу смену. Да… на ваше место придут другие, но ведь для чистки мозгов нашего электората, надо с чего-то начинать. Начнем, пожалуй, с вас, фриков и спиногрызов. Если результата будет мало, продолжим наказывать тех, кто вас приглашает, редакторов, продюсеров. В какой-то момент общество начнёт выздоравливать… мы надеемся…

— Каратель, милый, ну пожалуйста, выпустите меня! Я хочу жить… ххмммм… меня мама ждёт… хммммм…

— Не плачь, Ромка. У твоей мамы есть ещё сын Артём, и дочь Настя. Твои брат с сестрой, мы это предусмотрели… они вполне адекватные люди. Артём – инженер на радиозаводе, Настя, твоя младшенькая сестрёнка, хороший парикмахер, через пару месяцев родит внука твоей маме. Так что не переживай за них - у них всё будет хорошо!

— Ххмммм, (навзрыд) ууууаааааа…

— Ну, хватит, малыш, хватит. Где твоя храбрость, Рома!? Ты же недавно на НТВ показал пирсинг на яичках!.. А на Первый Канал не поленился в студию пронести бутылку с мочой и облить Польку Пузову…

— хххмммм… это же роль у меня такая… на самом деле я хороший, ххмммм…

— Конечно хороший, Рома, не плачь! А помнишь, как на своём канале в Ютубе ты недавно вёл прямой стрим и закидывал гавном коровьим прохожих с крыши? Вот же какой герой был, в очочках… с обаятельной улыбкой… полмиллиона просмотров и двести тысяч лайков!.. Ты ещё умудрился из своего задержания органами правопорядка устроить два отдельных видоса под названием «Полиция в навозе №1» и «Полиция в навозе №2»… против СИСТЕМЫ пошёл…

— Я жить хочу!.. Хмммм… тут темно… уууу…

— Ромка, пойми - тебе вынесен смертный приговор…

— Неетттт!!.. Вы там охуели твари?.. АААА… козёл!!.. аааа… срать мне на твой ток!!.. Аааа, ммм… будь вы прокляты…. мммм… Жги, давай сукаа!... ммм… Сука!.. мммм… скотина… мммм… Утырок… ха ха ха…

— Ладно, молодец, я повёлся на твои вопли. Теперь можешь материться и сквернословить, электрозаряд кончился. Хитрец однако, вот прям зауважал тебя немного…

— Каратель, ты просто лошара тупая! Отпусти меня! Ничего не будет с тобой, это останется между нами.

— Я не держу тебя, иди друг!.. Это шутка такая, Рома… Ну? Смешно ведь!

— Уржаться… Каратель, будь человеком! Хочешь, я больше не буду глупостями заниматься? Всю оставшуюся жизнь! Сотру свой канал в Ютубе… устроюсь к брату на завод! Точно, я так и сделаю!Каратель, я ведь окончил техникум на КиПиА в своё время… я блядь, по специальности пойду! Ну, серьёзно!

— Нет, Рома! Извини! Сейчас я зачитаю приговор и «умою» руки…

— Аааааа!..

— Роман Поляков, он же Ромка Желядь, он же «сратель в ютубе», Отделом Нравственности нашего общества, за несение в мир «чернухи», «грязи», «пошлости» и «разврата», вы приговариваетесь к длительной и мучительной смерти!

— Нееееетттт!.. Уроды!..

— Приговор подлежит немедленному исполнению! Сейчас я выключу, Рома, твой микрофон и свой, и оставлю тебя… Ты уж извиняй, на твоей могилке будет стоять чужой памятник, с не твоей фамилией… ты же понимаешь, что на твоем месте похоронен другой человек, где-то он у тебя по соседству, рядом лежит, так сказать, для конспирации…

— Нет… не уходи… я не хочу… ааааааа!!!

— Прощай!..

И тишина…


****


— Ээээ, что за дела!.. Тут есть кто?..

— Добрый день, уважаемый Казимир Энстр, меня зовут Каратель…

— Какой к чёрту «Каратель»? Это розыгрыш что-ли? Вы знаете, кто Я такой?.. Почему я ничего не вижу?..

Первая часть - здесь.

В ночном безмолвии Велес услышал женский голос. Парень снова вздрогнул. Впился взглядом в темноту, откуда голос доносился.

Не житье мне здесь без милой:
С кем теперь пойду к венцу?
Знать сулил, сулил мне рок с могилой
Обвенчаться молодцу.

Из-за деревьев, как призрак, показалась Настена. Она была одета уже в другое платье — светлое и с вышивкой, как рубаха на Велесе. В руках она опять держала красный цветок. На лицо — дура дурой. Даже в темноте заметно, а голос звучал низко и тревожно. Пробирал так, что Велес почувствовал, как по спине холодок пробежался.

Расступись, земля сырая,
Дай же молодцу, покой,
Приюти его, моя родная,
В тихой яме земляной.

Настена пропела последние строки и в упор посмотрела на Велеса. Его окатило ледяным ужасом. Знал он эту песню. Сколько раз он сам пел ее под гитару. На девок безотказно действовало. Чего душой кривить — природа его и голосом не обделила, и внешностью. Грех не использовать. Сколько сразу находилось желающих утешить взгрустнувшего парня. Но все это осталось в прошлом, где он уходил с симпатичной девчонкой. В песне местной дуры строки были другие. Настена ему как приговор вынесла.

— Эй, Настенька! — быстро, как захлебываясь, заговорил он. — Тебя же Настей зовут, да? Ты прости меня, если я тебя чем обидел. Я не со зла. Развяжи меня, я с тобой куда хочешь пойду.

Девка жеманно улыбнулась. Пожала плечами.

— Точно пойдешь? — заискивающе спросила она.

— Слово даю! — заверил Велес. — Ты меня только развяжи, пожалуйста, и сразу пойдем. Хоть в Тверь, хоть в Москву. Была когда-нибудь в Москве? Там красиво, я тебе Красную Площадь покажу.

Настена подошла поближе. Велес замер. Только бы поверила! Только бы развязала его. Он натянуто ей улыбнулся. Девка задрала подол, чтобы не испачкать платье, и опустилась на колени рядом с ним.

— Я бы, может, и хотела, — она ласково погладила его по темным волосам и провела пальцами по щеке, — но ты уже Темновиту обещан. Пришло время нести ему огнецветы.

Она заложила ему за ухо цветок и встала на ноги.

— Прощай, красивый, не приду я больше. Жаль мне тебя, — Настена вздохнула. — Жаль, что мне тебя не отдали.

Еще раз вздохнула и пошла обратно в лес.

— Погоди! — закричал Велес и беспомощно задергался на привязи. — Стой, Настя! Настенька, не уходи! Не отдали меня тебе, так это не беда! Сама забери меня, раз хочется! Слышишь? Ты их не слушай, мало ли что они говорят. Развяжи меня, и мы с тобой вместе уйдем. Будем жить долго и счастливо.

Настена обернулась на него и как-то странно улыбнулась.

— Я-то буду жить долго и счастливо, а ты — нет. Зря ты вчера ушел. Ребеночка бы мне сделал, хоть что-то после тебя могло остаться.

Сказала и скрылась в темноте. Велес еще несколько секунд оцепенело смотрел ей вслед. Какой еще Темновит? Какие огнецветы?.. И вдруг рассмеялся, зло и горько — не будет ему никакого чудесного спасения. Подохнет в лесу из-за каких-то психов. Он затряс головой, чтобы стряхнуть с себя проклятый цветок. Огнецвет упал ему на подол рубахи. На белой ткани алые капли разлетелись, словно цветок в кровь обмакнули.

Когда Велес оторвал взгляд от огнецвета, увидел, что среди деревьев замелькали огни. Кто-то шел… Не с фонарями, с живыми огнем. Cвет разгонял черноту, и в нем парень видел свою скорую смерть. Велес чуть на завыл от отчаяния. Забился, что есть сил. На боль уже не обращал внимания. Он, как зверь, был готов и лапу себе отгрызть, лишь бы только выбраться.

Люди с факелами подошли ближе. Двоих Огнецвет сразу узнал. Дядя Слава и тетя Варя, которые его на ночь приютили. У каждого в руках красный цветок, кроме дяди Славы. Тот держал в руках чашу или кубок. Стало очень тихо. Казалось, даже ночные птицы резко умолкли. А может, это паника накатила.

— Вы какого хрена творите?! — зло выкрикнул Велес.

Вместо ответа человек, еще вчера отдавший ему пачку сигарет, молча выступил вперед. Парень интуитивно вжался спиной в деревянный столб. Дядя Слава кивнул. К нему подошел другой мужик и протянул ему нож. Велес узнал Степана. Того самого, который якобы должен был его домой отвезти. Велес рванулся, что было сил. Не получалось верить в такую реальность, где все сейчас закончится. И что прирежут его как жертвенного козла. Если бы его чехи казнили, в этом и то было бы больше смысла. А тут… Да бред какой-то. Чудовищно реалистичный бред.

Дядя Слава забрал протянутый ему нож и шагнул к Велесу. Похоже, он тут главным был — жрецом, хозяином или просто сумасшедшим.

— Сука! — выплюнул Огнецвет. — За что?! Может, скажешь, а?! Какого хрена тут происходит? Что я тебе, блядь, сделал?!

Никто не ответил. Все молча смотрели, как их предводитель протянул руку с ножом к голове Велеса. С тяжелым стоном парень дернулся. Не хотелось так тупо умирать. С его службой он так-то готов был, что в любой момент могли шмальнуть с земли, и полетел бы он вниз вместе с вертолетом. Но там хоть понятно, кто и почему. Родителям бы сообщили, чтобы те не мучились неизвестностью.

Дядя Слава срезал с его головы прядь волос. Степан тут же услужливо подвинул факел к нему поближе, чтобы их главный бросил волосы в огонь. Пламя вспыхнуло и сожрало подношение, запахло паленым. Велес поднял взгляд на своих палачей.

— Отпусти… — без особой надежды тихо сказал он и зло мотнул головой. — За что ты меня? За что? Я же вам ничего не сделал.

Дядя Слава поднес к его лицу деревянный кубок.

— Пей, — велел он.

— Пошел нахер! — огрызнулся Велес.

Степан опустил к его лицу факел так, что Огнецвета обдало жаром, но дядя Слава его остановил. Покачал головой. Тот понял его без слов — бросил факел на землю. Велес успел подумать, что, видимо, схема у них тут налаженная, и он не первый, кого они решили угробить. А потом Степан зажал ему нос. Дядя Слава крепко схватил его за лицо и прижал кубок к его рту. Велес рвался как безумный, но все бестолку. На глазах слезы выступили, легкие огнем жгло. Не удержался, вдохнул воздух ртом… и в него плеснули какого-то горького варева. Запрокинули голову и залили. Парень закашлялся, сплюнул, что смог. Но уже чувствовал, как по телу очень быстро расходилась нехорошая, болезненная слабость. Перед глазами все поплыло. Дядя Слава со своим подручным псом отошли от него. Их силуэты размылись. Лица превратились в пятна. Подошел кто-то еще, положил ему на колени красный цветок. С него тоже текла кровь. Люди приходили и бросали на него цветы, как комья земли в свежую могилу. В какой-то момент Велес понял, что его руки свободны. Кто-то освободил, а он даже не почувствовал. Он и встать не мог. Все смотрел на фигуры, а те кружились вокруг него в безумном хороводе. Всполохи огней и тени. Они что-то пели, но Велес не мог разобрать ни слова. Слова сливались в неразборчивый гул, а сквозь него он услышал властный зов. Кто-то в чащобе ждал его и требовал прийти.

Велес тихо застонал и схватился руками за голову. Голос хотелось прогнать, заглушить, но он пробивался прямо в череп. Парень отнял от лица руки и посмотрел на запястья — в кровь измочалены, а боли не ощущалось. Велес нехотя поднялся с земли. Машинально взял цветок и прижал его к груди. Почему-то ему казалось это важным. Хоровод огней вокруг него замер и начал сужаться. Огонь приближался и приближался, пока Огнецвет рукой не прикрыл глаза. Потом расступился и погас. Даже искр не осталось. В сомкнувшейся темноте он слышал хор голосов, повторящий одно и тоже слово:

— Темновит, Темновит, Темновит…

Чернота дрожала и колыхалась волнами. Велес, пошатываясь, шел наугад. В одурманенном рассудке тускло проявилась мысль, что он свободен. Нет сумасшедших людей с ножами и факелами. Нет дяди Славы и тети Вари. Никого нет. Ему бы уйти, но с каждым шагом крепло ощущение, что не сможет. Ему так плохо было. И это уже не походило на вчерашнее “перепил” после чая. Велес устало оперся рукой на дерево. Даже дышать все тяжелее и тяжелее становилось. Голос, что звал его, сначала стал тише, а потом и вовсе замолк. Дурман вообще быстро рассеивался. Велес задрал голову и увидел, что небо над верхушками деревьев начало светлеть. Запоздало удивился. Значит, не так и быстро? Сколько он уже блуждал по лесу? Парень снова посмотрел на свои руки — кровь засохла, ладони в земле. Опустил взгляд — рубаха вся в крови от огнецветов и в грязи. Упал, видимо, но не помнил, где и когда. Теперь и без разницы. Ему из этого леса не выйти. Он чувствовал, как с каждой секундой уходила жизнь. Идти больше некуда. Да и незачем. По-хорошему ему бы прилечь где-нибудь и потратить последние минуты, вспоминая что-то хорошее и светлое: родителей или как в первый раз еще в учебке он вертушку в воздух поднял. Да даже Наташку свою. Но что-то внутри не позволяло сдаваться, и Велес упрямо шел вперед. Спотыкался, придерживался за деревья, почти падал, но все равно шел, потому что по-другому не умел.

Перед глазами все затянуло белесой пеленой — как в густой туман зашел. Дальше вытянутой руки не видно. Велес с усилием вдохнул, и от его вздоха в тумане заметалось эхо — словно призраки вокруг застонали. Парень сделал еще один шаг, и ноги подкосились. Он успел подумать, что вот и все, здесь и будет его могила. Здесь он и сгниет. Его подхватила чья-то рука и не дала ему упасть. Велес с трудом приоткрыл глаза и тут же дернулся. Страх словно еще сил ему наскреб, чтобы рвануться и отшатнуться от чудища, что его только что под руку держало.

Там, где он воевал, смерть приходила с огнем. С выстрелами. С лицами чехов. А в дремучем лесу она словно решила позабавиться напоследок. Перед собой парень видел не то лешего, не то черта какого-то. Похож на высохшего до скелета старика, но в то же время было в нем что-то нечеловеческое, мертвое.

“Огнецветы,” — со свистом прошептало существо у него в голове и протянуло к нему руку ладонью вверх.

Велес отшатнулся еще дальше. Потряс головой. Накрыло злой досадой. Даже сдохнуть спокойно не получилось. Лучше бы ему пригрезилось небо, куда уже не вернуться. Или денек из прошлого, когда родители его загнали на дачу, хоть он и упирался всеми силами, чтобы с ребятами во дворе остаться.

Чудище исчезло, и в то же мгновение Велес ощутил его крепкую хватку на плечах. Дернулся, но в этот раз не получилось вырваться, а в сознании вновь прозвучал голос.

“Сильный. Крепче прежних”.

Закружилась голова. Парень почувствовал, как его затягивает в темноту. Вот уже почти все. Черта бы еще этого отогнать. Несуществующий, а вцепился как настоящий. Огнецвет из последних сил рванулся и упал на землю. Встать даже не пытался, все равно бы не смог. Только тяжело перевалился на спину. Наверху небо уже совсем светлое, даже звезд не видно. Тихо, красиво. Страшно. И очень горько. Вроде бы держался, а в последний момент так накатило. Тоскливо до одури. Ни за что сдох. Велес хрипел, но все еще дышал, как будто назло самому себе. Он всегда жизнелюбивым был, вот и боролся, даже когда уже не надо. На фоне мутного и расплывающегося неба снова появилось морда лешего. Он внимательно смотрел на парня, а у того уже не было сил ни выругаться, ни даже отвернуться. Только глаза закрыть. Но прежде, чем веки сомкнулись, чудище с нажимом положило костлявую ладонь ему на грудь.

Вместо того, чтобы сделать последний вдох, Велес почувствовал, что ему стало легче дышать. Он открыл глаза и судорожно втянул воздух, еще раз и еще. Леший отогнал его смерть? Или он умер, и это началось бредовое посмертие? Подумал и тут же мысленно отмахнулся. Не существует ни рая, ни ада. Это так, для тех, кому хочется верить, что смерть это конечная точка назначения.

“Сильнее тех, кто тебя послал”.

Велес тут же загреб руками и пополз назад, пока не уперся спиной в дерево.

— Ты что такое вообще? — хрипло спросил он.

К его удивлению, леший сел на землю — напротив него. И смотрел молча, немигающе. Глаза — как дотлевающие угли. Нет-нет, да и вспыхнет искра в темноте.

— Это ты… Ты Темновит?

Существо зашлось каркающим смехом. Черная сухая листва на его одежде зашелестела-зашуршала. Смех Велес слышал все еще в своей голове, а шелестело вокруг — словно ветер налетел. Огнецвет всерьез задумался, что сошел с ума. Наглотался варева, которое в него залили, и ловит глюки. С лешими, Темновитами и прочей херотой.

“Темновит правит в Нави, а может, он всего лишь выдумка. Люди меня назвали так и несут жертвы. Люди привели сюда и тебя. Ты — моя добыча. Моя награда. В тебе так много жизни. Надолго хватит. У тебя огонь внутри”.

— Смотри не подавись, — огрызнулся парень.

Нащупал под рукой камень и бросил в чудище. С содроганием Велес увидел, как тот пролетел сквозь лешего. Он и правда рехнулся. Нет здесь никого, только он и его воспаленный рассудок.

А леший снова развеселился.

“Еще не мертвый, но уже не живой. Люди тебя отравили”.

— Что же ты мне тогда сдохнуть помешал? — еще злее выплюнул Велес.

Иссохший старик стыло улыбнулся.

“Не помешал. Она рядом с тобой стоит. Ты просто не видишь”.

Огнецвет машинально проследил его взгляд — за свое правое плечо. И его могильным, ледяным холодом тронуло — как будто там и правда ждала невидимая ему смерть.

“Станешь моим последователем — будешь жить. Приведешь мне других на замену себе. Живым ты мне полезнее. Не захочешь — останешься здесь вместе с остальными”.

Не успел Велес подумать, какие еще остальные, как белесый туман отступил, и из него вышли люди. Совершенно точно мертвые. Все как один — в грязных и истлевших рубахах с вышивкой. На лица даже смотреть страшно — на них посмертная гримаса застыла. Парень переводил взгляд с одной истерзанной души на другую, а в голове промелькнула злая мысль — жаль, нельзя отсюда никак кому-нибудь сигнал подать, чтобы бахнули ракетой и выжгли рассадник сумасшествия. Ну или хотя бы развезли всех по дуркам и тюрьмам.

— То есть, я буду должен твою армию мертвецов пополнять? Если соглашусь, ты меня исцелишь? — недобро спросил Велес.

Он запретил себе цепляться за крохотную надежду выжить. Запретил бояться, а страх рвал его как одичавшая собака. Стоило посмотреть на искаженные посмертием лица и представить себя среди них, так на что угодно хотелось согласиться.

Чудовище молча кивнуло и оскалилось в подобии улыбки.

— А просто так не можешь, да? — Огнецвет едко усмехнулся. — Иди ты нахер! Кем бы ты, блядь, ни был! Чехи так с пленными делали. Хочешь выжить — стреляй своих. Развлекались, суки. Иди нахер, слышишь!

Придерживаясь за дерево, парень поднялся на ноги. Что только ему сил еще давало — то ли злость, то ли чудище постаралось. Велес, шатаясь, снова побрел сквозь чащу. Его догнал голос существа.

“От смерти не убежишь”.

— А я и… не бегу… — хрипло прошептал Огнецвет. — Я к ней, наоборот… на свиданку собираюсь. А то заждалась она меня.

Голос лешего еще звучал, но слился в неразличимый гул — как песня людей, когда они на поляне вокруг него хоровод водили. Велес выдохнул с облегчением. Хватит с него и чудищ, и сумасшедших. Уже совсем посветлело. Солнце взошло. Отсюда его еще не видно, но скоро поднимется над деревьями. Он, наверное, уже не увидит. Позади раздался не то хриплый смех, не то скрип. Парень не стал оборачиваться. Упрямый этот черт, так и норовит в голову снова залезть, но ничего, Велес тоже упрямый. Он этого лешего заглушит.

Огнецвет прерывисто вдохнул и вполголоса тихо запел.

— Расступись, земля сырая… дай мне, молодцу, покой…

Голос, больше похожий на болезненный хрип, сорвался. Парень закашлялся, но упрямо продолжил и идти. Там впереди между деревьями просвет замаячил.

— Приюти меня, моя родная… в тихой келье гробовой…

Солнце показалось. Летнее, теплое даже ранним утром. Согрело напоследок. Велес разглядел впереди озеро. На рассвете блестело как золотое зеркало. Красиво здесь, спокойно. Затянуло темнотой — мягко, даже бережно. Огнецвет упал на землю. Приоткрыл глаза, и увидел прямо перед собой алый цветок. Лепестки как огнем горят. Вот они какие, огнецветы, когда их никто не губит раньше времени. Велес слабо улыбнулся и закрыл глаза. Совсем спокойно стало. Даже уже хорошо.

Продолжение. Начало тут Соседка

- Слушай, если бы там в этой квартире побыла, ты бы вряд ли захотела…

- Вика, всё это бредни. Но… Как говорится, дыму без огня не бывает. А делов-то куча – руку дать и только! Во всяком случае, почему бы и не попробовать? Я столько об этом слышала. Все про это говорят, но я ни разу такое не встречала, да и ты тоже. И ни одного знакомого, я уверена, у тебя нет, который такое воочию видел. Ну? Так ведь?

- Так, Вера, но это страшно. Мне показалось там, что я это не я, этот взгляд очень страшный, какие-то ямы, туда попадёшь – пропадёшь навеки. И, я не могу объяснить, но ты себе не принадлежишь там. Вот тут ты живёшь, ходишь, разговариваешь. А там – тебя нет. Понимаешь? Это как смерть. Только все думают, что ты жива и существуешь. А саму тебя у тебя отобрали! Ты умерла, понимаешь, вместо тебя кто-то другой. А ты рядом стоишь, смотришь на всё это и сделать ничего не можешь. Ты только представь, каково это, видеть, как твой Мишка кого-то другого обнимает вместо тебя. Ты если такое увидишь или подраться с соперницей сможешь, или наорать на него. А если вот как в той квартире, у этой бабки, ты ничего не можешь, ты просто смотришь и воешь от горя, а он другую обнимает, а папа машину не тебе купил, а замуж не ты выходишь. И ты ничего! Ничего сделать не можешь!

- Ты просто трусиха, - отрезала Верка.

- Думаю, тебе надо самой туда сходить попробовать. Только, я тебя умоляю, не смотри ей в глаза. Обещай мне. Потому что в глазах у неё такая боль, такая жалость, такая тоска. Тебе обязательно захочется всё-всё сделать для этой старухи, помочь ей. И эта жалость твою волю почти парализует, всё, что она скажет, ты готова сделать, потому что… Я не знаю почему. Но тебе самой захочется всё это сделать для неё. Наверное, это магия, колдовство…

- Хорошо, слушай, я подумаю. В общем, в следующий раз туда пойду я!

- А зачем? Мы всё выяснили, никто старуху не мучает, пытаясь заставить разговориться о спрятанных сокровищах. Соцработник нормальная женщина и, кажется, тоже боится этой старухи. А то, что она озирается и не здоровается, ну это от страха. А не потому что своровать что-то хочет. Мы зря её винили, Вер!

- Но регистратор-то забирать всё равно надо? – настаивала Верка.

- Да пусть остаётся! Скажу отцу: сломали, в воду уронили. Это мелочи. Нечего там делать! Так! – скомандовала Вика. – Всё же давай логично рассуждать. Соцработница к старухе подходила? Подходила. Старуху за руку брала?

- Ну, там не видно было…

- Но главное – Филимоновна могла её за руку взять. И все бы давно уже решилось, соцработник стала бы ведьмой, а бабка померла. Так?

- Ну, так… Но, может, она не может кому попало дар передать? Кстати, вот это мы и выясним, - не сдавалась Верка. - Но у меня ещё есть вопросы. Почему, если тётка эта так боится, не перестаёт ходить. Им там совсем немного платят. Могла бы и отказаться. А ещё вот что: а что она бабке вколола? Ты ж сама говоришь, что старуха кричит только когда соцработник приходит? Так, может, она что-то ей такое колет, чтобы мучать? Вместо того, чтобы бить, можно что-то ведь вколоть и старуха сама всё расскажет. Может же быть такое? И насчёт ведьмы? Хоть в это и слабо верится, может, Филимоновна, может быть, тебя к себе звала, чтобы всё рассказать, а такая обстановка, ты просто вообразила. Бабка и правда выглядит плохо, легенды всякие, вот ты и напридумывала. В общем, через неделю успокоишься, продолжим.

Вика выдохнула. В конце концов, Вера говорила уверенно и в словах её была правда. Крики Филимоновны раздавались только по приходе соцработника, так что, если кто и ведьма во всей этой истории, так только та самая странная гостья.

- Но! Пока что нам придётся отрабатывать нашу новую версию, - хитро прищурилась Верка. – Раз уж мы с тобой собрались выкладывать всё в ютуб, а поскольку первая наша версия про избиения оказалась несостоятельной, надо выкладывать вторую.

- Какую? – удивилась Вика.

- Ту самую, про бабку-ведьму! Я со Славкой договорилась, ты хочешь, чтоб я сказала, что ничего не вышло? Он меня сожрёт.

Славка был на курсе почётный студент. Во всех смыслах. Как только он заходил на лекции, все преподаватели падали ниц, несказанно радовались и стремились ставить всевозможные приятные отметки в журнале. Славка был сыном местного чиновника. Небольшого, средней руки, но всё же питомец от власти. Наглости и денег у отца не хватило, так бы укатил в «европы» обучаться, но на самый престижный факультет в единственном городском вузе предки наскребли. В стенах вуза Славка был и председателем студенческого движения, никто, правда, не знал, чем это движение занималось, но на любом собрании Славка громко сообщал, что он главный, и волонтёром, и отличником. А самое главное – ютуб-блогером. Местным, но всё же. Родина в лице папашки щедро одаривала сына за патриотизм всевозможными электронными игрушками, нагоняла толпы поклонников, в общем, лишь бы Славка был бы журналист. Ну, не просто там, а известный. Втихаря многие посмеивались, но только втихаря. Девки побойчее строили глазки. Да где там. В общем, лучше б в европы укатил.

Верка осмелилась добраться со своего скромного низа до вершины пищевой цепочки в университете, до этого Славки, во всех красках рассказав, что у неё есть удивительный, да-да удивительнейший!, материал для новостей известного блогера. Самое удивительное было в том, что Славка поверил. Причём поверил настолько, что дал анонс на своём канале, мол, скоро, совсем скоро вы такое узнаете… В общем, приди Верка к нему и скажи, что она его обманула, следующий материал был бы о Верке, после которого Верке не жить, а потом бы сам Славка и рассказывал, что он сделал для того, чтобы спасти молодежь от кибербуллинга.

Так что задача: или Верку будет Славка позорить или старуху, решалась однозначно.

- Вер, ну это нечестно, - сомневалась Вика.

- Да что нечестно-то? Сенсация! Ведьму сняли вживую. Где такое ещё увидишь?

- Ты только адрес не говори, где снимали…

На следующий день видео в сети набрало несколько десятков тысяч просмотров. Ничего удивительного показано не было, моргающий серый экран и старуха в постели корчится то ли от боли, то ли от чего другого… Но Славка сделал всё-таки из этого конфетку. Голос за кадром направил мысль смотрящих по нужному руслу. Сомневаться в том, что это предсмертные муки ведьмы, ищущей, на кого бы переложить своё бремя, не приходилось. Комментарии посыпались один за другим: «Проклятая стерва», «Небось не одного человека загубила старая ведьма. Поделом ей», «Так ей и надо проклятой, я такую знала, у нас в деревне, завистливая тварь жила, порчу на всех наводила», «Мерзкая тварь, мучайся, сдохни!» Были и такие, которые грозили судом за то, что горе-операторы влезли в частную жизнь, некоторые осуждали, призывая трезво смотреть на мир, отмечая, что никаких доказательств того, что женщина – ведьма, на видео не представлено. Но основная масса требовала мести, кипела злобой и злорадством. Кто из нас не сталкивался с дурным глазом или порчей в жизни? Кажется, каждый пострадал. Злорадство было объяснимо, комментариев в духе: «так ей и надо» оказалось больше всего.

Верка, сначала распустившая было хвост, ходила теперь по вузовским коридорам осторожно. Небольшой резонанс -это очень приятно, но когда под видео люди начали требовать выдать адрес старухи, чтобы её сжечь, девушка поняла, что дело приняло дурной оборот.

Просить Славку о том, чтобы тот удалил видео, и речи быть не могло. Хорошо, что она догадалась ни адреса, ни имени старухи не указывать.

В коридоре её поймал Славка.

- Нужно еще! – сказал он, едва переводя дыхание от возбуждения. – Народ требует. ПошлО!

- Не, Слав, хватит, жалко старуху, - неуверенно пискнула Верка.

- Вер, ты чего? Тебе денег, может, надо? Я дам, говори, сколько?

- Слав, да я боюсь этой ведьмы, мне туда идти страшно.

- Давай адрес, я сам схожу, и мы с тобой нормальную камеру, а не эту задрипанную поставим. Вообще, стрим можем запилить на несколько часов. Давай адрес!

Прозвенел звонок, и Верка, объяснив, что строгий препод не простит опоздания, умчалась в аудиторию.

Вместе с Викой сбежали с лекций. Создавшаяся ситуация пугала их обеих. С одной стороны, успех – это приятно. Они с первого раза сразу попали в десятку. Славка обещал деньги – это тоже хорошо. Но за старуху всё же страшно. Хоть и ведьма, но ведь она умирает, гниёт, запертая в квартире. Даже если она когда-то и причинила людям зло, то сейчас – это просто гниющий кусок плоти, не более того, как можно над такой издеваться? Комментарии уверяли, что можно.

Верке всё больше нравилась идея подзаработать. Но Вика сомневалась.

- Вер, я не знаю, мне её жалко.

Да какой жалко-то? Ты посмотри, что в комментариях пишут. Она бы была поздоровее, тебя бы не пожалела, порчу б навела. Ты что? Читай вон.

«…мы купили дачу, недалеко от ***, так одна бабуся божий одуванчик, через забор, к нам здороваться повадилась. Я ей чаю, бутеброды. А потом и рассказали, что она злыдарка. Потихоньку, соседи нашептали, мол, берегись дочка. А она и правда, как придет, то мы с мужем поругаемся, я работу на лето брала, удаленно работала, так то мобильный интернет пропадет, то ошибок такую кучу сделаю, будто не я и работала».

«…мы в больнице с ребенком лежали. Днем все дети играли в коридоре, а одна санитарка злобная была. Гоняла их. А к моей дочке подходит и говорит, красивая у вас какая девочка. Улыбнулась так и пошла. А мне ребенка не успокоить, весь вечер орет, надрывается. Ни с того ни с сего, бабы по палате, которые с детьми тоже лежали, надоумили холодной водой по пол лица умыть и наговорить. Ребенок хоть успокоился…»

«… мы тоже с ребенком попали на даче. Мелкую взяли с собой, случилось так, что в магазин съездить надо, на заправку соседнюю, соседка попросила, а с девочкой, мол, она сама посидит, пока мы ездим, чтобы ей там что-то по мелочи мы привезли. Вот тебе и сделали доброе дело. Приехали, отдали этой бабке все, Маринку забрали, а она в дом вошла и так на пороге упала. Поднимаем, а она горячая, глаза стеклянные. И не говорите, что простыла – на дворе жара была, лето!»

«мы в поезде ехали, в купе, в ночном. Я с мужем, и с нами еще одна женщина. На вид обычная. Я Андрея наверх послала, на верхнюю полку, сама вниз легла. И женщина та внизу. Не заснуть мне было. Открыла глаза, а женщина лежит и прямо наверх смотрит на мужа моего и улыбается. Я затихла. А она встала и полотенце свое достала и ему подсунула. Я всю ночь не спала, мужа караулила, чтоб он умываться раньше меня не пошел»

«у нас во дворе соседка, тетя Зина, никогда бы не подумала, пока сама не увидела. Ходит подкладывает под порог что-то и шепчет, один раз у себя нашла на пороге клок волос, колтун, скрученный. Стою и не знаю, что делать, где-то читала, что трогать нельзя и перешагивать тоже, ну взяла и подула сильно, колтун откатился к соседям. У них на следующий день пожар был. Проводка закоротила, загорелось ночью. Хорошо, не спали еще, выходной был.»

- Ну? – Верка, руки-в-боки, гневно смотрела на Вику. – Понимаешь, что она тебя не пожалеет! Пусть люди знают, пусть все ведьмы знают, что им не спрятаться.

- Вер, но мы же точно не знаем, ведьма она или нет…

- Так давай проверим! Я спущусь к ней, скажу, что я это ты, возьму за руку и, если она передаст мне дар, то ведьма, а если нет, тогда пожалеем её. Идёт?

- А вдруг она правда?

- Вик, а что такого, если и правда? Это - наш шанс. Или что? Как ты думала жизнь нормально прожить? У меня нет папки как у Славки. У меня вообще отец горький пьяница. Что мне мать может дать? Какое у меня будущее? Ты думаешь я смогу заработать на нормальную жизнь? Без связей и знакомств? Что? Бизнес? Ноготочки пилить или косы плести? Много заработаю? А на рекламу откуда денег взять или на раскрутку. Вик, я человек простой, обычный, мне хоть десять высших образований дай, я ничего не смогу, а так у меня есть шанс. Это - единственный вариант для таких как я, у которых ни связей, ни богатых родителей, ни ног от ушей. Но ведь я тоже жить нормально хочу. Почему Славка может камеру себе купить, а я на колготках экономлю? Чем он лучше? А если я дар возьму от старухи, я тоже смогу, понимаешь?

- Но ведь она тебе не только дар передаст, мы ж читали, она тебе всех своих чертей, все грехи отдаст. Ты что? Тоже хочешь, как она в муках сдохнуть?

- А где гарантия, что я без дара не в муках сдохну? У нас медицины нет, сама знаешь, врачей в поликлинике нет. От рака мрут люди. От диабета. И помощи им никакой не оказывается, анальгины жрут, у страны на них лекарств нет. Так я хоть с даром поживу хорошо, чем ни за грош сдохну!

- Тебя ж все ненавидеть будут! Ты посмотри, что пишут, все Филимоновне смерти желают!

- А что мне до них? Будут ненавидеть и бояться. А чуть что - ко мне сами прибегут, за приворотом или от болячек. Плевать мне на них!

Верка резко махнула рукой и пошла к двери. Вика не стала её удерживать. В конце концов, кто знает, может быть, подруга и права. Лучше пожить немного, но с аппетитом, чем лямку всю жизнь тянуть, на дядю за копейки. Кто его знает, есть ли эта душа, которую страшно потерять. Может, это всё обман? А дураки, вроде Вики, верят и боятся поступать плохо, мол, их жизнь накажет. А что? Живут вон всякие и воруют тоннами и ничего, хорошо ведь живут, никто не наказывает. И дети их живут. Никого что-то не наказывает жизнь. Может, они просто давно поняли, что ничего не будет ни за что, и пока остальные боятся, они умнее всех оказались, и смеются над такими, идиотами с высокими моральными качествами.

От раздумий Вику отвлёк шум на лестнице, Вика колотила в дверь Филимоновны и кричала, что она – это «соседка сверху».

Вика прильнула к экрану, ноутбука, чтобы воочию наблюдать, как будет происходить колдовство. Вскоре она увидела, что в комнату вошла Верка. Помедлила, развернулась к регистратору, скорчила рожицу в камеру. Ещё немного постояла и решительно пошла к Филимоновне. Старуха, увидев незнакомого человека испугалась, начала кричать: «Вика, иди сюда!».

Верка подошла к кровати и, кажется, что-то стала говорить. Филимоновна прислушалась. Замотала головой. Верка повторила, на этот раз громче, стало слышно, что она говорит: «Передайте мне то, что у вас есть!». Она протянула руку к Филимоновне. Старуха как-то сжалась и отодвинулась, крикнув: «Вика!».

- Дура, - в сердцах крикнула Вика, - Ведь она думает, что ты за сокровищами пришла, а не за даром!

Но Верка не слышала её и продолжала. «Дайте мне то, что у вас есть!» - крикнула она, хватая старуху за руку.

«Будь ты проклята!» - крикнула Филимоновна и как-то скрючилась на кровати.

Верка начала трясти её. Старуха не кричала, не отмахивалась.

- Умерла! - тихо прошептала Вика.

Верка всё ещё трясла Филимоновну, но та не отзывалась. Вика побежала на помощь подруге.

Филимоновна и впрямь была мертва. Верка не выпускала руки старухи из своей. Старухина рука была сжата в кулак, и девушка пыталась разжать её. Наконец, ей это удалось. В ладони Филимоновны был скомканный клочок бумаги.

Они развернули его. Ровным почерком посередине небольшого листа было выведено. «Вика, позвони, в милицию, ко мне приходит какая-то женщина, я не знаю её, но, кажется, она хорошо знакома с моими соседями по лестничной клетке, далеко я ходить не могу, по лестницам мне не спуститься и не подняться, только по ровной поверхности, телефона нет, по-моему, она хочет меня убить».

Девчонки переглянулись. Вот тебе и дар. Видать, с самого начала они были правы, и эта соцработница действительно охотилась за добром старухи. Но причём здесь соседи?

Вика позвонила папе, они по громкой связи рассказали всё ему, перебивая друг друга.

- А почему вы решили, что это – соцработница? – удивлённо спросил отец.

- А кто ещё?

- Я не знаю, но соцработники так часто не ходят. Я, признаться, думал, какая-то родственница нашлась у Филимоновны. Даже радовался за неё.

- Откуда у нее родственницы? – разозлилась Верка. – Весь подъезд знает, что она одинокая.

- Ну да… Кстати, помню, при первой встрече подумал, что это Юркина жена решилась свекровь навести, похожа очень на неё… Девочки, оставьте-ка вы это дело, пусть сами разбираются. Ну, померла, жалко, конечно, но вы же взрослые уже, - нетерпеливо проговорил отец Вики. – Главное – никуда не лезьте, я сам везде позвоню. Не сообщайте никуда. Вас кто-нибудь видел?

- Да кто? Если только соседка напротив?

- Она уехала к сыну, значит никто не видел. Забудьте это дело, Филимоновна была старая, вот и померла, вы тут ни при чём. Ждите меня, ничего не предпринимайте.

И он отключился. Успокоиться у девчонок не получалось. Они смотрели на бездыханное тело сквозь экран монитора, и тут Верка опомнилась:

- У нас же регистратор там! Милиция найдёт – нам несдобровать! Надо забрать!

Девушки всполошились и засобирались снова в старухину квартиру. Как вдруг на экране появилась та самая, из соцслужбы. Они прильнули к экрану.

Женщина походила, осмотрела старуху, перевернула её, перещупала подушки и матрасы. Начала рыться в шкафах, шарить на полках, шерстить в комоде. Она явно что-то искала.

- В милицию не пойдём, надо к Славке, - заговорщицки шепнула Верка.

Вика кивнула.

Впрочем, милиция и сама вскоре приехала. А с ней и скорая. Заплаканная соцработница сообщала, рыдая на весь подъезд, о смерти любимой работодательницы. Очень скоро все в доме узнали, как старуха любила Наденьку, ту самую, которая ходила к ней раз в три дня по графику.

Всё началось пару месяцев назад, когда Филимоновна откликнулась на объявление в газете, которое дала Надежда. Старухе нужна была сиделка за умеренную плату. Платила наличными, где деньги брала - неизвестно. Но, главное, Наденьке вскоре открылось, что старуха одинокая. И тут бабка так полюбила Наденьку, всем сердцем, что принимала её, как дочь родную, честно слово. Те, кто знал Филимоновну, то есть весь райончик, очень сильно удивлялись на этих словах, потому что знали: единственное, что могло бы вызвать отклик в старушечьем сердце, - это Тяпочка. Людей, и это тоже все знали, она ненавидела и презирала всей душой. Но, что и говорить, видать, и на старуху бывает проруху. Филимоновна, оказывается, до того прониклась к этой женщине, что переписала на неё квартиру.

Пока тело старухи вывозили на каталке, Верка успела прошмыгнуть, воспользовавшись столпотворением соседей, и забрать регистратор. Всё это: записку старухи и видеозаписи, - решено было назавтра отнести Славке, для настоящего расследования. Только без огласки. А то ведь посадят Верку ни за что ни про что.

Но на следующий день Вера не смогла выйти из дому. Упала дома с табурета, расшиблась и сломала ногу. Вика пошла одна.

Месяц, пока Верка валялась с гипсом в кровати, Славка, не без помощи родителей, проверил всех участников драмы и выяснил, что та самая Наденька действительно доводится родственницей соседке Филимоновны, той самой которая ненавидела ее. Наденька оказалась сестрой жены сына соседки, той самой жены Юрки, которая не бывала ни разу у свекровки из-за ревности.

«Эта тварь всю жизнь мне покоя не давала! С этим Тяпочкой, я столько лет у невропатолога провела, лекарства успокоительные ела. Это ж каждый день, каждую минуту гавкал он!» – признавалась соседка Филимоновны на бог знает как сделанном Славкой видеоинтервью. Непонятным образом появилась и запись женских голосов, бурно обсуждавших вопрос, где могут быть ювелирные украшения, на которой, судя по всему, говорила соседка Филимоновны со своей снохой.

Всё же хоть и выходило, что соседка через дальних родственников портила кровь Филимоновне и забрала у неё квартиру, а доказательств злодеяний не было никаких. Видео решили не выкладывать на ютуб: могло открыться и то, что Верка присутствовала в момент смерти, и то, что Славка незаконными методами вёл собственное расследование с незаконно установленными подслушивающими устройствами.

Это было ни к чему. Всё же Филимоновну никто не бил, кололи, по всей вероятности, снотворное, чтобы старуха не мешала искать драгоценности. А, если не соседям, то квартира бы просто досталась государству.

Никто никого не убивал, всё произошло само собой.

Вика навещала подругу, но не так часто, как Верке хотелось бы. Но у Вики были дела: начиналась летняя сессия, на носу маячили зачеты, приходилось помогать Славке в расследовании, было много встреч.

Верка угасала: она худела, лицо ее стало вытянутым и некрасивым, глаза будто бы вылезли из орбит, кожа покрылась сыпью, на лице выскочили прыщи.

- Как ты думаешь? – в одно из своих посещений спросила её Вика. – Всё же старуха передала тебе какой-то дар?

- Ты знаешь? – зло и тихо ответила Верка. – Перед тем, как сдохнуть, она меня прокляла. И, кажется, это проклятие действует. Посмотри на меня.

- Ты всё накручиваешь, - Вика постаралась сказать это легко и весело. – Мне кажется, она была просто одинокой старухой, которая просила о помощи. Но мы, все мы, не только я и ты, а все люди, привыкли относиться к странным старухам, как к ведьмам. Вот и всё. А ей просто нужна была помощь. Никто тебя не проклял. Во всяком случае, проклятие обычной старухи вряд ли имеет над тобой силу или власть.

- Слушай, Вичка, я очень надеюсь всё же, что это… Ну, просто… Так переходит сила. Может быть, я не была готова принять её. Надо переболеть, я сейчас много читаю об этом, мой организм, понимаешь, слабый, ему тяжело даётся этот дар. Но, если я сейчас перетерплю, мы с тобой, подруга, будем самыми знатными девчонками на всем ютубе. Думай пока, куда порш поставим!

Перед уходом Вики, Вера остановила её:

- Знаешь, я ведь действительно поверила в этот дар. Я уже… Ну, по-детски звучит, конечно, но я уже… знаешь… такое себе напридумывала. Я и сейчас верю, пробую постоянно что-нибудь. Даже заговоры из интернета…

- И ничего? – усмехнулась Вика.

Вера помотала головой и серьезным тоном продолжила:

- Иногда мне кажется, что то, что я сейчас заперта в квартире, - это мое наказание за Филимоновну. Но ведь я ж не хотела ничего плохого! Я ж просто за даром. Я помочь ей хотела – ведь пишут, что ведьме иначе не умереть…

- Она не ведьма была, - резко ответила Вика. – Ей помощь действительно была нужна, только настоящая, а не та, про которую пишут. Конечно, ты ни в чем не виновата. Точнее мы обе виноваты. Вместо помощи, мы придумали ерунду... Сделали из человека черти-что. Мы все виноваты. Все! Старухи не нужны в нашем обществе. Все виноваты, не только мы. Раз старуха, значит ни есть не хочет, ни пить, ни лечиться. Мы привыкли – раз старуха – оставить ее в покое пусть помирает. А не хочет помирать – значит ведьма! Все, что мы делаем для старух – оставляем их одних, умирать одних, брошеных, даже тех, у кого внуки есть и правнуки. Спасибо бабушка, вырастила, иди, ляг и сдохни. А ведь у них то же самое: и вкусненькое хочется, и песен попеть, и поговорить, и…

- Как думаешь? Проклятие точно не сработало? Перелом этот, и сыпь…

- Думаю, точно, – уверенно ответила Вика. - Филимоновна была просто одинокой никому не нужной беспомощной старухой, о которой некому было позаботиться. Уж кто и проклят во всей этой истории, так только она, как тысячи таких же, причем ее вина только в том, что долго жила, зажилась… Нет никакого проклятия, но если ты будешь об этом думать, то обязательно случиться что-нибудь нехорошее…

- На самом деле мне очень стыдно за эту историю. Мне кажется, она умерла из-за меня… Знаешь, если я не буду верить в то, что я помогла ей лишиться дара, облегчила муки, так выйдет, что я ее убила… Разве можно с этим жить?

Через пару недель после этого Веру увезли на скорой. Она отравилась.