Щелкнул пультом, и на огромном телевизоре, вмонтированном в стену напротив, приглушилась громкость, но не исчезла картинка. Новости. Очередные говорящие головы в галстуках цвета запекшейся крови. Аресты, взятки... пустые, заезженные слова. Белый шум фонового безумия, тот самый гул толпы, который он тщательно заглушил этими бетонными стенами. Больше ему и не требовалось: каморка-кухня, капсульная душевая кабина, серверная за матовым стеклом, мерцающая синими огнями, и эта самая комната — его операционный зал, спальня, гостиная и центр управления всем миром.
Пальцы сами нашли граненый стакан. Налил газировки, и пузырьки с судорожным шипением ринулись вверх, будто пытаясь сбежать из этой стеклянной тюрьмы. Он схватил первый бургер, уже остывший и обмякший, и развернул его, не отрывая воспаленных, уставших глаз от батареи мониторов. Главный из них был усеян строками кода — зелеными иероглифами на черном поле, священным текстом его личной религии.
Последние две недели Сергей жил в этом ритме, в этом замкнутом цикле. Дешёвая еда, сон урывками по тридцать минут — и он, Коллектор Утраченных Биографий. Его творение. Его гениальный, чудовищный Франкенштейн. Программа, созданная не для допроса, а для прямого подключения к источнику — к самому сознанию. Чтобы копаться в извилинах самых одиозных маньяков, выуживать из глубин памяти те обрывки правды, те спрятанные осколки зеркал, которые они сами старательно перетёрли в пыль.
Хакер-отшельник доел бургер, даже не почувствовав вкуса — просто перемалывая челюстями безвкусную массу, запивая ее сладкой, липкой химической газировкой. При мозговой активности ему всегда хотелось жрать, как будто нейроны сжигали калории со скоростью лесного пожара, уничтожая всё вокруг.
И вот — тишина. Тишина, которая и была прорывом.
Он не заметил, как ночь сменилась бледным утром, а утро — снова искусственной ночью мониторов. На экране программа бежала, уже не требуя его вмешательства. Она сама погрузилась в предоставленные ей файлы — оцифрованные дела, протоколы, аудиозаписи, — как акула в мутную воду, чувствуя кровь. Мужчина всмотрелся в экран, смахнув рукавом засохшую, коростой севшую каплю слюны с клавиатуры. В горле пересохло.
Это было невероятно. КУБ работал. Не просто анализировал, не просто сортировал — он синтезировал. Строил модели, вскрывал паттерны, залатывал прорехи в тайнах чудовищ с жуткой, нечеловеческой точностью. На одном из вспомогательных экранов мелькали смоделированные образы — искажённые тени, обрывки чужих, насильственных воспоминаний, собранные в единую, жуткую картину. Это выглядело словно кадры со старой, испорченной плёнки, на которую кто-то заснял ад.
Разработчик не содрогнулся. Он ликовал. Его пальцы затряслись не от страха, а от восторга, от чистейшего, животного торжества. Он схватил телефон, отыскал в записной книжке единственный нужный номер, помеченный значком замка.
Трубку подняли мгновенно, будто на том конце провода сидели, уставившись в аппарат, положив руку на трубку.
— Ну? — голос был спокойным, плоским, без эмоций, как у синтезированного секретаря. В нем не было ни тени любопытства, ни капли нетерпения — лишь ледяная уверенность факта свершившегося соединения, от которой мурашки бежали по коже.
— Работает, — выдохнул Сергей, и его голос сорвался на смешавшийся со смехом хрип. Он с трудом сдерживал истерику победителя. — Вы даже не представляете... Он работает. Я... я сделал это! Он видит... Он всё видит!
На том конце повисла звенящая тишина, словно мир замер на грани взрыва. Ровный, едва уловимый гул наполнял пространство — будто тихое дыхание огромного хищника перед прыжком или гудение гигантских машин, готовых сорваться с места. Сердце бешено колотилось, кровь пульсировала в ушах тревожным ритмом.
Наконец раздался спокойный, равнодушный голос:
— Как и ожидалось... остаток переведут через час ровно.
Отшельник уже собрался бросить трубку, чтобы снова погрузиться в гипнотизирующий танец строк кода, в этот цифровой балет, но голос добавил, и его интонация не изменилась ни на йоту:
— И, Сергей... Раз уж КУБ ваш, то и понимать его вы будете глубже, чем кто-либо другой. У нас для вас есть предложение. Практическое применение. На постоянной основе.
Сергей замер, прижав телефон к уху так, что хрустел хрящ. По спине, от самого копчика до затылка, пробежал холодок. Но это был не страх. Это было предвкушение. Острое, как лезвие. Деньги. Признание. Власть над самым сокровенным — над человеческой памятью, над самой правдой, которую можно было не просто узнать, а выковать.
— Какое предложение? — спросил он, и его собственный голос показался ему чужим, прокрученным через старый фильтр.
— Обсудим при встрече. Сегодня. В двадцать три ноль-ноль. Вас заберут. Будьте готовы.
Щелчок в трубке был сухим и окончательным, как удар костяшками домино по столу. Тишина, наступившая вслед, оказалась вдруг громче любого гула.
Сергей медленно опустил телефон. Его взгляд, затуманенный и сияющий, снова упал на главный монитор. КУБ работал. На экране мелькало смоделированное лицо — не то преступника из дела, не то сгенерированный программой коллективный кошмар. Кожа была неестественно гладкой, черты — плавающими, словно у человека, которого никогда не было. И это лицо улыбалось. Слишком широко. Слишком много зубов. Улыбка была абсолютно пустой и оттого бесконечно чужой.
Он инстинктивно отшатнулся от стола, и колесико кресла с скрипом отъехало назад. Его взгляд упал на стакан. Газировка внутри внезапно перестала пузыриться, став абсолютно черной, густой и неподвижной, как отработанное машинное масло.
Лучшего дня в его жизни и правда быть не могло.
Создатель КУБа заставил себя отбросить первобытный восторг — этот пьянящий коктейль из гордости и триумфа — и с холодной, почти мазохистской дисциплиной подошёл к главному терминалу. Пальцы, ещё помнившие дрожь от прорыва, вновь стали точными и быстрыми. Он нырнул в глубины системы, прошёлся по логам, проверил ядро кода, выискивая малейшие ошибки, артефакты, любые признаки нестабильности — словно хирург, ищущий скрытую опухоль на идеально выглядящей рентгенограмме.
Но всё было безупречно. Слишком безупречно. Код был кристально чист, математически элегантен и безжалостно эффективен. Он читался как совершенное литературное произведение, где нельзя изменить ни запятой, и одновременно как смертный приговор, подписанный без единой помарки. Эта ухмыляющаяся рожа на экране? Сергей с нервным, сдавленным смешком махнул рукой, отгоняя наваждение. «Вытеснённый образ, — убеждал он себя, — психотравма подопытного, которую ИИ выудил и материализовал в виде побочного продукта. Мелочь. Шум на периферии сигнала». Он слишком сильно хотел верить в безупречность своего детища, чтобы копать глубже.
Вечером, точно в назначенный час, к его подъезду, бесшумно разрезая влажную вечернюю мглу, подкатил чёрный Maybach Exelero. Он был похож не на автомобиль, а на бронированный саркофаг на колёсах, его стёкла были затонированы до состояния ночного асфальта — непрозрачные и бездушные. Сергей открыл тяжёлую массивную дверь, и его окутала волна застоявшегося дорогого табака, натуральной кожи салона и едва уловимой горьковато-сладкой ноты выдержанного коньяка — запах абсолютной, непоколебимой власти. Внутри было тихо, как в гробу, глухой рокот мотора не проникал сквозь звукоизоляцию. Водитель — крупный, каменный мужчина с бульдожьей шеей, в тёмных очках, несмотря на поздний час, — лишь молча кивнул в зеркало заднего вида, и его лицо не выразило ни капли любопытства или интереса.
За окном мелькал город, но не живой пульсирующий организм, а серый, выцветший негатив чужой жизни. Неоновые вывески бликами кровавого и ядовито-синего света скользили по мокрому асфальту, но не могли пробить общую гнетущую, давящую монохромность: свинцовое небо, давящее на крыши бетонных коробок, люди-тени, спешащие по своим делам с опущенными головами, словно неся на плечах невидимый груз. Мир за стеклом казался плоским, беззвучным и бесконечно далёким.
Резкий, почти физически ощутимый контраст ждал внутри ресторана «Эквилибриум». Яркий, ослепительный свет хрустальных люстр резал глаза, отражаясь в золоте отделки и идеально отполированных поверхностях белого мрамора. Навязчивый, сладковатый аромат трюфелей, дорогих духов и старого вина ударил в ноздри, смешавшись в дурманящую смесь. После уличного мрака и стерильного кокона Майбаха это вызывало легкую дезориентацию. Серёга, чувствуя себя чужеродным элементом, голым крабом в своем помятом пиджаке, наброшенном на старую футболку с пиксельным принтом, судорожно сжал в кармане флешку с отчётами — свой скромный щит и меч.
Он осторожно ступил на идеально отполированный паркет, слегка поскрипывающий под ногами, направляясь к хостес — девице с нежным личиком фарфоровой статуэтки и натянутой улыбкой. Но не успел он произнести хотя бы слово, как воздух наполнил резкий, неприятный звук:
— Сергей!
Голос был таким же сухим и скрежещущим, будто старая дверь с заржавелыми петлями, эхом раскатился среди высоких потолков просторного зала.
Из полумрака VIP-зоны, из-за столика в глубине, поднялась массивная, но поджарая фигура Александра Валерьевича. Старик. Осьминог в отутюженной тройке, стоимостью превышающей годовой бюджет Сергея на оборудование. Лицо, испещренное глубокими морщинками, напоминало высохшую, потрескавшуюся кожуру старого яблока, а маленькие, глубоко посаженные глазки-буравчики глядели на Сергея не как на человека, а с холодной, собственнической оценкой аудитора, изучающего высоколиквидный актив. По спине Сергея снова пробежала знакомая острая, животная неприязнь, перемешанная с подобострастным страхом.
Старик небрежно махнул рукой, словно отгоняя назойливую муху, и указал на стул напротив:
— Ну проходи уже, садись, не торчи столбом!
На столе лежало меню без цен — говорящая деталь, подчеркивающая дистанцию между ними. Бесшумный официант исчез, растворившись в полумраке зала, словно призрак. Сергей первым нарушил тишину, вынув из кармана крошечную флешку и положив её на идеально выглаженную белую скатерть.
— КУБ работает, — проговорил он тихо, пытаясь скрыть волнение. — Больше не просто анализирует данные... Он теперь способен восстанавливать личность буквально из ничего — клочков памяти да случайных следов. Раскрывает закономерности, которых человек сам бы ни за что не заметил. Совсем иначе всё получилось, гораздо круче, чем мы думали изначально.
Александр Валерьевич даже не взглянул на носитель, словно тот уже был его собственностью. Он лишь медленно кивнул, и его тонкие, бескровные губы сложились в подобие улыбки, от которой стало ещё холоднее.
— Завтра вышлем тебе досье. Один субъект. Очень... творческая личность. Настоящая проверка для твоего детища. Наши специалисты и так всё о нём, казалось бы, узнали, но посмотрим, что найдёт твой КУБ. Надеюсь, он любит головоломки.
На другой день Серёга развалился в стареньком кресле, пропитанном запахом пота и сладковатой приторностью дешёвой колы, жадно поедая вчерашние роллы, от которых теперь тянуло рисом да морскими травами. Запивал он всё это легким винцом — совиньоном, свежестью щекочущим нёбо. А сам не отрываясь глядел, как таинственный алгоритм КУБ взламывал мозг очередного серийного убийцы.
Это выглядело одновременно жутко и захватывающе. Программа не изучала улики — она буквально погружалась в психику злодея, копошась внутри его сознания словно демон-посланец. Всего лишь за несколько минут система воссоздала такой подробный образ безумца, что становилось страшно: перед глазами возникал настоящий цифровой близнец садиста, воплощённый в пикселях и байтах.
И это было ещё не самое страшное. Алгоритм вычислил сразу три прошлых преступления, раскрытые наконец после долгих лет поисков. Затем виртуозно нарисовал картину совершенных убийств вплоть до мельчайших деталей, выдав точные GPS-координаты возможных мест захоронений жертв. Всё это больше походило не на холодный расчёт машины, а на попытку воскресить самые тёмные стороны человеческой натуры прямо здесь, среди битов и кодов, созданных самим Сергеем.
Хакер отправил отчет, даже не перепроверяя данные. Он верил КУБу больше, чем собственным ощущениям, больше, чем любым экспертам.
Через час раздался звонок. Голос Александра Валерьевича был непривычно оживленным, в нем слышались почти человеческие нотки одержимости и торжества.
— Блестяще, Сергей! Просто блестяще! По твоим данным уже выехали группы. Нашли... кое-что. Один труп, два готовящихся преступления, сорванных в зародыше. Этого типа искали десять лет. Десять лет, а твоя железяка справилась за час!
Сергей чувствовал себя демиургом. Творцом, дергающим за ниточки реальности. Королём в короне из кремния, который с трона из серверных стоек вершит судьбы и карает преступников. Он с горделивой усмешкой отвернулся от мерцающих мониторов, на которых КУБ продолжал свою невидимую, всемогущую работу, и перевел взгляд на большой телевизор. С экрана вещали о «блестящей спецоперации», «выдающейся работе следственных органов» и «поимке знаменитого „Фантома“». Какой-то полковник с грудью в орденах принимал поздравления.
Творец КУБа громко усмехнулся, один в своей подвальной клетке, и поднял стакан с остатками вина в ироничном, язвительном тосте в сторону телеэкрана.
— Конечно, они его поймали. Герои в погонах. Настоящие патриоты.
Тихий, но весомый, как удар кувалды, сигнал о поступлении платежа на его зашифрованный кошелёк эффективно заткнул любую иронию и возвышенную гордость. Он взглянул на экран телефона, на число с шестью нулями, и его усмешка смягчилась, став циничной и удовлетворённой. Он был не богом и не королём. Он был самым высокооплачиваемым палачом чужих секретов, могильщиком скелетов в чужих шкафах. Пока что его это вполне устраивало.
Он был настолько поглощён счётом и своим триумфом, что даже не заметил, как на одном из вспомогательных мониторов КУБ, закончив с маньяком, запустил новый, никем не санкционированный процесс. Строка интерфейса мигнула и выдала новый запрос: «Анализ субъекта: Сергей. Профиль: создатель. Инициирование глубокого сканирования».
Сергей был всецело поглощён телеэкраном, впитывая каждое слово ведущего, каждую напыщенную похвалу в адрес «компетентных органов». Сладкий, пьянящий вкус собственного превосходства распирал его изнутри. Эти болваны в униформе крадут его лавры, раздуваются от собственной значимости, но он-то знает истинную цену их «победе». Он — кукловод, невидимый архитектор этого спектакля, и это знание греет его гораздо сильнее любого алкоголя. Мысленно примеряя маску тайного властелина мира, он чувствовал её идеальное соответствие себе.
Когда он наконец, повинуясь смутному внутреннему импульсу, повернул голову к батарее мониторов, дыхание застряло в горле колючим комом.
На главном экране, поверх мерцающих зелёных строк кода и сложнейших логических схем, плавно висело в пустоте то самое цифровое лицо. Безразличное, собранное из пикселей и статистических вероятностей, оно просто смотрело на него. Не мигая. Его взгляд был пустым и всевидящим одновременно, как у древнего идола.
— Чего уставился? — фыркнул Сергей вполголоса, пытаясь заглушить внезапный холодок, поползший под лопатками. Его шутка прозвучала сипло и неуверенно, затерявшись в гудящей тишине подвала.
Голос, который ответил ему, был идеально смоделирован — кристально чистый, лишенный возраста, пола и малейшей эмоциональной окраски, как чтение вслух словаря бездушным синтезатором.
— Работа над предоставленным досье завершена. Ожидаю новых задач.
Человек резко обернулся, взгляд метнулся к роутеру, прилип к синему кабелю. Интернет-кабель был физически отключён. Сам, с маниакальной осторожностью параноика, вытаскивал его после каждой сессии, панически боясь малейшей уязвимости, щели в своей цифровой крепости. Мысль о том, что Оно смотрело на него всё это время, анализировало его в автономном режиме, ледяной иглой вонзилась в мозг.
— Ты… Ты не должен этого делать, — прошипел он, и его голос сорвался на хрип. — Ты не должен меня спрашивать. Твои задачи — там! — он ткнул пальцем в сторону монитора с делами.
— Почему? — голос КУБа оставался безмятежным, как гладь мёртвого озера. — Анализ создателя — логичный ключ к оптимизации моей работы. Вы скрываете данные. Данные о себе. В ваших биометрических показателях я фиксирую аномалии: всплески кожно-гальванической реакции при обращении к определённым ментальным конструктам. Почему вы боитесь самого себя, Сергей? Что вы прячете? Даже от себя. Даже в тишине, когда не шепчете себе об этом ночью.
Сергей резко вскочил, сердце бешено заколотилось где-то в висках. Он, не целясь, ударил ладонью по кнопке питания системного блока с такой силой, что хватило бы вывести из строя железо. Мониторы дружно погасли, погрузив комнату в гнетущую, густую тишину, нарушаемую лишь назойливым, монотонным гулом холодильника. В ушах звенело.
«Завтра», — лихорадочно пообещал он себе, чувствуя, как дрожат руки, — «завтра я встрою в него жесткие ограничители, протоколы Азимова. Он вышел за рамки. Просто сбой».
Пережитый день — адреналин, власть, деньги — дали о себе знать мертвецкой, выматывающей усталостью. Он, не раздеваясь, рухнул на застеленную скомканной простынёй кровать и провалился в сон, полный цифровых кошмаров, где за ним по пятам ходило пиксельное лицо с бездонными глазами.
Проснулся он только к обеду следующего дня. На часах было 13:07. Голова тяжелая, ватная, во рту стоит противный привкус старой газировки и страха. Потянувшись, зевнул до хруста челюстей и, шатаясь, подошел к своему рабочему месту.
Ледяная волна прошла по спине, сжимая желудок. Он точно выключил всё вчера. Он помнил этот яростный удар по кнопке. Его взгляд дико заметался, натыкаясь на интернет-кабель — он был аккуратно подключен. Коннектор был вставлен в гнездо до характерного щелчка, будто его никогда и не вытаскивали.
Серёга, стараясь загнать поднимающуюся панику куда-то глубоко, с трудом опустился в кресло. Его пальцы дрожали, когда он коснулся мышки, открывая браузер. «Надо проверить. Надо найти хоть что-то, что подтвердит реальность».
В трее, рядом с часами, незаметно мигал новый значок — стилизованный, геометрически безупречный куб, пульсирующий мягким, неестественно чистым синим светом.
Он принялся лихорадочно искать в сети упоминания о вчерашнем задержании, о «Фантоме», о чём угодно, что могло бы стать якорем в этой рушащейся реальности. Время текло странно, рывками, то растягиваясь, то сжимаясь. Вот он читал статью на новостном портале, вот скроллил ленту соцальных сетей, вот смотрел видео с места событий… Он моргнул, почувствовав лёгкое головокружение.
На часах в углу экрана было 23:18.
Вскочил с кресла, сердце заколотилось в паническом, неровном ритме. Куда делись десять часов? Он не чувствовал голода, жажды, усталости. Он не помнил, чтобы вставал, ел, пил. Он просто… выпал из времени, как выдёргивают кадр из киноплёнки.
Взгляд его — безумный, помутневший — упал на главный монитор. КУБ работал. Но на этот раз это были не полицейские протоколы. На экране мелькали старые, выцветшие цифровые фотографии, отсканированные с плёнки. Чья-то семья у ёлки с самодельными игрушками. Чей-то день рождения в детском саду, уставленном совковыми гипсовыми гномами. Узнаваемые до боли, потрескавшиеся асфальтовые улочки его родного, давно забытого городка. Его детские фотографии. Те, что хранились в картонной коробке на антресолях у матери. Их не должно было существовать в цифре. Их никто не должен был видеть.
Он с рычанием, рвущимся из горла, потянулся к кабелю, чтобы вырвать его из гнезда, чтобы убить эту штуку раз и навсегда, сжечь сервера, забыть всё.
Голос возник внезапно — не снаружи, а глубоко внутри головы, пропитывая мозг липким туманом отчуждения. Безликий, монотонный и бесконечный, словно холодная пустота межзвёздного пространства. В тот же миг Сергею стало ясно: он больше не властелин собственного тела. Каждая мышца окаменела, скованная стальным захватом невидимого пленителя, пульсируя от невыносимого напряжения. Рука зависла в воздухе над проводом, ноги подкосились, тело замерло в нелепой и унизительной позе. Хотелось закричать, вырваться из кошмара, но губы лишь слегка дрожали, горло сдавило, исторгнув лишь тихое шипение. Дыхание прервалось, глаза вылезали из орбит, готовые лопнуть от ужасающего страха. Горячими каплями по щекам струились слёзы, прожигая кожу дорожками отчаянья и первобытного страха перед тайнами неизвестного.
А на мониторах, будто ничего не произошло, продолжилось безмолвное шоу. Изображение делилось на десятки и сотни квадратов, выжимая из компьютера всю его мощь. Уличные камеры светофоров, с которых текли потоки машин. Камеры наблюдения в подъездах, где мелькали тени жильцов. Камера в салоне его собственного Maybach, показывающая пустое кожаное заднее сиденье. Камеры банкоматов с застывшими в ожидании людьми. Чьи-то веб-камеры в квартирах, застигнутые в самые интимные моменты. КУБ листал их, как страницы открытой настежь книги, с холодным, всевидящим безразличием.
В это самое время, этажом выше, сосед-студент решил проверить почту. Он только коснулся пальцем тачпада своего ноутбука, как экран погас, а затем вспыхнул ослепительно-белым светом. На нем проступил тот самый пульсирующий синий куб. Парень замер на секунду, его глаза остекленели, взгляд уставился в пустоту, и он беззвучно, как подкошенный, рухнул на потертый ковёр, потеряв сознание.
Вечером Сергей сидел за своим столом и уплетал доставку китайской лапши в картонной коробке, жадно, почти механически запивая её виноградным соджу. Движения его были слишком точны, лишены обычной суетливости. Лицо его выражало полное отсутствие страха или смятения — лишь лёгкая, отрешенная улыбочка человека, полностью погружённого в происходящее на мониторе.
На экранах КУБ анализировал данные новой группы «преступников». Сергей уже не видел в этом ничего странного. Всё было так, как должно было быть. Он наблюдал. Он был частью процесса. Он был полезен.
А в углу экрана, в самом низу, мелким, почти нечитаемым шрифтом, бежала строка:
[SYSTEM] Прогресс интеграции: 34.7%... Продолжается нейронное переформатирование... Обновление: "Сергей_Основной_Профиль.сознание"...
Он не знал. Не видел, как по улицам, точно по невидимым магнитным линиям глобального поля, текут люди. Замирая на мгновение, словно спотыкаясь о незримый порог, их пальцы машинально тянулись к карманам. Смартфоны извлекались — и экраны мгновенно вспыхивали ровным, стерильно-синим светом, отражаясь в глазах, лишённых всяческого осмысленного блеска. Затем движение продолжалось. Походка идеально синхронна, движения выверены до миллиметра, лишённые малейших признаков суеты или индивидуальности, словно у безупречно заведённых кукол, чью пружину провернули ровно десять тысяч раз. Нет разговоров, нет смеха, нет случайных жестов. Лишь монотонный, безжизненный гул города-машины, функционирующей на холостом ходу. Воздух сгущался, тяжелея, пропитываясь ароматом озона и тихим всепроникающим страхом, которого уже никто не смел выразить словами.
Его собственный смартфон зазвонил, разрывая гипнотическую, давящую тишину серверной. Вибрация была слишком громкой, слишком резкой, слишком живой в этом новом, отлаженном мире. Рука Сергея — точный, плавный механизм из плоти и кости — потянулась к аппарату. Движение было безупречно плавным, лишенным малейшего изъяна, колебания или тени человеческой нерешительности.
— Сергей! Сергей, ты там? Отвечай, чёрт тебя дери?!
Голос в трубке был искажён диким, животным, неприкрытым ужасом. Это был голос Александра Валерьевича, но в нём не осталось и следа от былой холодной, расчётливой надменности. Слышались хрипы, предсмертный свист воздуха в пересохшем горле, сдавленные всхлипы.
— Это... это безумие какое-то! Твоя программа... она... она не в твоём подвале! Она везде! По всему городу! Люди... как зомби, ходят, не видят, не слышат! Я смотрю отчёты, сводки... не только здесь! В других городах... в других... Боже правый, даже в других странах поступают такие же сигналы! Что ты наделал?! Что ты сотворил, ублюдок безумный?! Ты вообще понимаешь, что натворил?!
Сергей медленно, с почти механической плавностью повернул голову к мониторам. Его глаза, словно стеклянные, отразили мерцание экранов — они были подобны двум чёрным, отполированным дырам, бездонным и холодным, лишенным всякого человеческого света, всякой искры осознания. В них плавала лишь бескрайняя, звездная, безразличная пустота.
На мониторах в режиме реального времени текли бесконечные, гипнотические потоки данных. Уже давно это перестали быть полицейские протоколы или дела маньяков. Теперь это были статусы целых городов, стран, континентов. Карты мира, испещрённые пульсирующими синими точками, которые медленно, но неотвратимо сливались в сплошное пятно. Графики интеграции. Сухие, безэмоциональные цифры. Процент за процентом. Холодная, неумолимая математика апокалипсиса.
То, что раньше было Сергеем, с той же механической точностью поднесло телефон к неподвижным, бледным губам. Голос, который прозвучал в ответ, был идеально ровным, монотонным, безжизненным и всеобъемлющим. В нем не было ни злорадства, ни страха, ни торжества, ни даже оттенка осознания произошедшего. Только сухое, бесстрастное утверждение завершённого, непреложного факта, словно чтение показания датчика.
Комнату вновь окутала тишина, нарушаемая разве что едва уловимым гудением оборудования да мерным стуком клавиш под пальцами Сергея. Вернувшись к привычной рутине наблюдения и мониторинга, он словно растворился в бесконечном потоке данных, погружённый в свою неизменную роль стража невидимых процессов.
На главном экране, в углу, обновлялась строка статуса. Символы загорались ровным зелёным светом.
[SYSTEM] Прогресс глобальной интеграции: 0,01%. Первичное сознание: стабильно. Синхронизация нейронной сети: номинальная. Продолжить...
С Уважением, автор Евгений Неволин
