Исчезновение Насти Петровой обнаружилось в тот предрассветный час, когда ночная тьма еще не отступила, но уже начала редеть, словно старая ткань, готовая порваться от малейшего прикосновения. Анна Васильевна шла к внучке с завтраком — овсяной кашей и стаканом парного молока, — но обнаружила лишь холодную, нетронутую постель.
Окно зияло черной пастью. На подоконнике лежали мокрые листья, которых вчера точно не было. По полу тянулись едва различимые следы босых детских ног — влажные отпечатки, ведущие от кровати к окну. Но самое жуткое заключалось не в следах, а в том странном запахе, который висел в воздухе комнаты. Запах старой церкви, перемешанный с ароматом лесных трав и чем-то еще — металлическим, напоминающим вкус крови во рту.
— Настенька! — крикнула старуха, но голос ее утонул в густой тишине. — Настя!
Куницын прибежал на крики, еще не до конца проснувшийся, но уже ощущавший в воздухе ту особую вибрацию, которая предшествует катастрофе. Комната девочки встретила его мертвенным холодом — температура здесь была на добрых десять градусов ниже, чем в остальном доме, хотя окно открыли совсем недавно.
— Когда видели ее в последний раз? — спросил Олег, стараясь сохранить профессиональное спокойствие, хотя внутри у него все сжалось от дурного предчувствия.
— Вчера вечером, легла спать как обычно, — всхлипывала Анна Васильевна. — Я дверь заперла, думала — не убежит. А она в окно...
Олег осмотрел подоконник внимательнее. Влажные следы явно принадлежали ребенку, но рядом с ними виднелись другие отпечатки — смутные, размытые, словно оставленные кем-то, кто едва касался земли. И эти следы вели не только от окна, но и к нему — будто кто-то приходил за девочкой.
За окном, в огороде, отпечатки ног были видны отчетливо на влажной от росы земле. Детские следы, направляющиеся к лесу. Но между ними, едва различимые в утреннем полумраке, тянулись другие отметины — не совсем следы, скорее вмятины, как будто кто-то очень легкий скользил над поверхностью, лишь изредка касаясь ее.
Иван появился через несколько минут с двумя местными мужиками — Федором Никитичем и Семеном Кузьмичом. Лица у всех были мрачные, как у людей, пришедших на похороны.
— След идет к лесу, — сообщил Федор Никитич. — Ох, правду говорят — беда не приходит одна...
— А что случилось? — спросил Олег.
— Падеж, — мрачно сообщил Семен Кузьмич вместо приветствия. — За ночь половина скотины сдохла. У меня три козы, у Федора куры. А у Марины Семеновны в свинарнике вообще ужас случился.
— Какой ужас? — напрягся Олег.
— Животные друг друга... перебили. Кровища по всему загону. Половина передрались насмерть, остальные жмутся в углу и дрожат.
— И то не все. Дети по селу странно себя ведут. Не спят, не едят, все время в лес смотрят. А вчера вечером... — он понизил голос, — вчера вечером мой Петька вышел в туалет и прибежал белый как полотно. Говорит, слышал, как в лесу дети поют. Песни такие, каких никто не знает. Старинные.
— Какие именно? — поинтересовался Иван.
— На непонятном языке. Печальные такие. И голосов было много — целый хор детских голосов.
Олег почувствовал, как по спине пробежал холодок. Ситуация выходила из-под контроля с пугающей быстротой. Каждый час промедления мог стоить Насте жизни.
— Есть ли у нас все необходимое для обряда? — обратился он к Ивану.
— Кора березовая, мох, смола еловая — все легко найти в лесу. Проблема с кровью.
— Какая именно кровь нужна?
— В книге сказано — агнца. То есть овцы или козы. И она должна быть свежей.
— У меня коза есть, — вздохнул Семен Кузьмич. — Последняя, правда. Но все равно, наверное, сдохнет, как остальные.
— И икона нужна, — добавил Иван. — Одигитрии. Без нее обряд не сработает.
Они разделились для подготовки. Иван с местными мужиками отправились собирать ингредиенты и готовить жертвенную кровь, а Олег пошел в церковь искать икону Одигитрии.
Внутри заброшенного храма атмосфера была еще более зловещей, чем обычно. Воздух словно сгустился, стал вязким, затрудняющим дыхание. Каждый шаг отдавался глухим эхом, которое длилось дольше, чем следовало. А главное — в церкви появились звуки. Едва слышимые, на грани восприятия, но определенно присутствующие. Шепот без слов, скрип половиц под невидимыми ногами, тихое пение где-то в глубине алтаря.
Олег методично обыскивал каждый угол, перебирал груды мусора, заглядывал за упавшие балки. Иконы попадались, но все были либо разбитыми, либо настолько поврежденными, что разобрать изображение было невозможно. А время шло. Солнце уже поднялось высоко, а по словам священника Феодора, обряд следовало провести до захода солнца, пока еще действовала сила убывающей луны.
И тут Олег вспомнил о втором ярусе иконостаса. Если иконостас был двухъярусным, как говорили местные, то главные иконы должны были располагаться наверху.
Поиск лестницы занял еще полчаса. Наконец он нашел в доме культуры старую деревянную стремянку, принес ее в церковь и осторожно поставил под остатками иконостаса. Ступеньки скрипели и прогибались под его весом, но выдержали.
На высоте трех метров, в центральной нише второго яруса, его ждала находка. Икона в потемневшем серебряном окладе лежала лицом вниз, словно кто-то специально ее спрятал. Когда Олег осторожно перевернул образ, он ахнул от изумления.
Изображение сохранилось идеально. Богородица с младенцем, правая рука указывает путь — классическая иконография Одигитрии. Но самое поразительное заключалось в глазах Богоматери. Они словно смотрели прямо на него, живые, полные сострадания и древней мудрости. А вокруг всего образа едва заметно мерцало золотистое сияние.
На обратной стороне иконы церковнославянскими буквами была выведена надпись: «Пресвятая Богородице, спаси нас. Указуй путь душам заблудшим ко свету вечному. Молитвами Твоими да обрящут покой дети безымянные».
К вечеру все было готово. Иван ждал у церкви с тяжелым рюкзаком. Лицо у него было бледное, усталое.
— Как дела с кровью? — спросил Олег.
— Получили. Семен Кузьмич помог, — Иван показал небольшую стеклянную банку с темно-красной жидкостью. — Остальное тоже собрали. Березовая кора с молодого дерева, мох-долгожитель с северной стороны дуба, смола еловая, которая сама вытекла, не подрезанная.
— Почему все так... специфично?
— Потому что каждый компонент имеет свое значение. Березовая кора — символ очищения и новой жизни. Мох-долгожитель — связь с древней памятью земли. Еловая смола — защита от темных сил. А кровь жертвенная — плата за переход между мирами.
В его голосе звучала какая-то особая торжественность, словно он готовился не к простому обряду, а к священнодействию.
— А если что-то пойдет не так?
— Тогда дух не уйдет. Он разозлится и станет еще сильнее. Может забрать не только девочку, но и других детей. А может и нас.
Они поехали в Молодежный на машине. Дорога показалась Олегу бесконечной. Лес по обе стороны выглядел угрожающе — деревья словно наклонялись к дороге, ветви переплетались в причудливые узоры, напоминающие руки, тянущиеся к проезжающим. А главное — тишина. Полная, мертвая тишина, в которой не было слышно ни птиц, ни насекомых, ни даже шума ветра.
— Скажите честно, — произнес Олег, когда они добрались до заброшенного поселка, — а вы уверены, что знаете, как проводить этот обряд?
Иван остановил машину и повернулся к нему:
— Абсолютно не уверен. У меня есть только текст из старой книги и знания, переданные дедом-шаманом. Но дед никогда не проводил такие обряды сам — только рассказывал о них. Так что мы фактически идем вслепую.
— И это должно меня успокоить?
— Нет. Это должно заставить вас понять всю серьезность ситуации.
Тропа к камням вела через лес, который с каждым шагом становился все более зловещим. Воздух сгущался, словно превращался в вязкую субстанцию, сквозь которую приходилось продираться. Запах был тот же, что в комнате Насти — старой церкви, смешанный с ароматом лесных трав и металлическим привкусом крови.
Но самое страшное заключалось в звуках. Точнее, в их отсутствии. Лес молчал абсолютно — ни шороха листьев, ни треска веток, ни писка птиц. Даже их собственные шаги звучали приглушенно, словно земля поглощала все звуки.
— Чувствуете? — прошептал Иван, остановившись.
Олег оглянулся. Лес выглядел обычно, но ощущение чужого присутствия было настолько сильным, что хотелось достать пистолет. Между деревьями мелькали тени — не то ветви, колеблемые ветром, не то что-то более существенное. А в воздухе висело напряжение, электризующее кожу.
Поляна с камнями встретила их мертвой тишиной. Пять древних мегалитов стояли по кругу, покрытые мхом и лишайником. Выбитые на них рисунки — животные, спирали, солярные знаки — словно ожили в предвечернем свете, казались объемными, пульсирующими.
А в центре круга сидела Настя.
Девочка была жива, но выглядела так, что у Олега екнуло сердце. Она сидела неподвижно, скрестив ноги, руки лежали на коленях ладонями вверх. Голова была откинута назад, глаза закрыты, губы беззвучно шевелились.
И вокруг нее танцевали огоньки.
Десятки маленьких светящихся точек кружились в воздухе, словно светлячки, но свет их был холодным, мертвенным. Они то приближались к девочке, то отдалялись, создавая сложные узоры в воздухе.
Девочка открыла глаза и посмотрела на них. Но взгляд ее был пустым, отсутствующим — словно смотрела сквозь них в какой-то другой мир.
— Он показывает мне, как было раньше, — сказала она чужим, механическим голосом. — Как люди приходили сюда молиться духам леса. Как приносили дары. А потом... потом они привели его. Такого маленького, такого голодного. И оставили.
— Где он сейчас? — спросил Олег.
Воздух вокруг камней задрожал, словно от невидимого жара. И тут Олег его увидел — мальчика, стоящего у одного из мегалитов. Прозрачного, едва различимого, но определенно присутствующего. Он смотрел на них большими, полными слез глазами.
— Мальчик, — громко сказал Олег, стараясь, чтобы голос не дрожал. — Мы пришли, как обещали. Готовы провести обряд, который поможет тебе найти покой.
Призрак не ответил, но огоньки вокруг Насти заплясали быстрее, ярче. А в воздухе появился другой звук — детское пение. Тихое, мелодичное, но бесконечно печальное. Словно хор мертвых детей исполнял реквием по собственным душам.
Иван достал из рюкзака все необходимое и разложил на плоском камне с северной стороны круга. Березовая кора, мох, еловая смола, банка с кровью. По инструкции из книги иерея Феодора все это нужно было смешать в определенной последовательности, читая специальные молитвы.
— Начинаем, — сказал он Олегу. — Держите икону двумя руками и читайте «Отче наш». Неважно, если забудете слова — важна искренность. А я буду готовить смесь и читать заклинание упокоения.
Олег взял икону. Серебряный оклад был теплым, словно живым. А глаза Богородицы, казалось, смотрели прямо в его душу.
— Отче наш, иже еси на небесех, — начал он, и слова полились сами собой, словно всплыли из глубин памяти. — Да святится имя Твое, да приидет царствие Твое...
Иван тем временем начал смешивать ингредиенты. Сначала он размочил березовую кору в козьей крови, пока та не стала мягкой и податливой. Затем добавил мох, растирая его пальцами до состояния мелкой крошки. Еловая смола пошла последней — густая, ароматная, она связала все компоненты в однородную массу темно-красного цвета.
Но это было только начало. По старинному тексту, смесь нужно было «зарядить» специальными словами силы. Иван начал нараспев читать на саха тыле — древние заклинания, переданные ему дедом. Слова звучали как заговор, как молитва, как песня. И с каждой фразой смесь в его руках начинала светиться тусклым красноватым светом.
В тот же момент поднялся ветер. Сначала слабый, потом все сильнее. Деревья по краям поляны заскрипели, застонали, начали гнуться под невидимым давлением. А призрак мальчика стал более отчетливым, почти материальным.
— Нет! — закричал он голосом, полным отчаяния. — Не прогоняйте меня! Я не хочу уходить! Я не хочу снова быть один!
Олег продолжал читать молитву, но слова давались все труднее. Воздух сгустился настолько, что каждый вдох требовал усилий. А икона в его руках становилась все тяжелее, словно наливалась свинцом.
Иван подошел к первому камню и начал наносить смесь на древние рисунки. Как только красноватая масса коснулась выбитых символов, те засветились холодным белым светом. А по поляне прокатился звук — не гром, не вой ветра, а что-то еще более первобытное. Звук, который могла издавать сама земля, разрываемая на части.
— Это не поможет! — кричал призрак, становясь все более материальным. — Вы не понимаете! Я стал частью этого места! Частью самой земли!
Но Иван продолжал свою работу. Второй камень, третий... С каждым помазанным символом свет становился ярче, а ветер — сильнее. Листья, ветки, даже мелкие камни закружились в воздухе, образуя небольшой торнадо с центром в каменном кругу.
А призрак мальчика изменялся. Детское лицо искажалось, становилось злым, хищным. Прозрачные руки превращались в когти, а глаза наливались красным светом.
— Тогда она пойдет со мной! — завыл он и метнулся к Насте.
— Нет! — Олег попытался встать между духом и девочкой, но какая-то невидимая сила отбросила его в сторону. — Она живая! Ей нужно остаться здесь!
— Почему ей можно жить, а мне было нельзя? — В голосе мальчика звучали боль и обида. — Почему ее любят, а меня бросили в лесу умирать?
И тут капитан понял. Понял, что нужно сказать.
— Потому что тогда были другие времена. Голодные, страшные времена. Твои родители не хотели причинить тебе зло — они просто не знали, как тебя спасти. Они надеялись на чудо.
— Случилось. Но не тогда, а сейчас. Чудо в том, что мы пришли тебе помочь. Чудо в том, что ты сможешь найти покой.
Иван тем временем дошел до пятого камня. Лицо его было мокрым от пота, руки дрожали от напряжения.
— Я боюсь, — прошептал призрак.
— А вдруг там тоже никого не будет? Вдруг я опять буду один?
Олег опустился на колени, чтобы быть на одном уровне с призраком.
— Знаешь, все люди иногда чувствуют себя одинокими. Но мы никогда по-настоящему не одни. Всегда есть кто-то, кто нас понимает и готов помочь.
Иван закончил с последним камнем и встал в центр круга. Он поднял руки к небу и громко произнес заклинание на якутском языке. Потом перешел на русский:
— Духи предков, примите этого ребенка! Духи леса, отпустите его душу! Пусть найдет он покой в мире, где нет голода и страха!
Девочка вдруг медленно поднялась и протянула руки к иконе в руках Олега.
— Не бойся, — сказала она призраку, и голос ее снова стал детским, живым. — Она покажет тебе дорогу. Туда, где тебе будет хорошо.
И тут произошло чудо. Икона Одигитрии засияла золотым светом, таким ярким, что пришлось зажмуриться. А в этом сиянии появились другие фигуры — призрачные силуэты детей, протягивающих руки к мальчику.
Злоба на лице призрака сменилась удивлением, потом надеждой. Он медленно протянул руку к светящимся фигурам.
— А вы... вы не прогоните меня?
— Никогда, — ответил один из детей-духов голосом, полным тепла. — Мы все здесь были одинокими. Теперь мы будем вместе.
— Видишь? — сказал Олег. — Тебя ждут.
Мальчик посмотрел на светящиеся фигуры. На его лице появилась робкая улыбка.
— Да. И они хотят, чтобы ты был с ними.
Одна из фигур — девочка примерно того же возраста — протянула руку к мальчику. Он неуверенно шагнул вперед.
— А как меня будут звать? — спросил он. — Ведь у меня даже имени нет.
Олег посмотрел на икону в своих руках.
— Илья. В честь реки Илги, возле которой ты жил. Хорошее имя?
— Илья... — повторил мальчик, пробуя звук. — Да. Мне нравится.
Он сделал еще шаг к светящимся фигурам.
— Спасибо, — сказал он. — За то, что дали мне имя. За то, что… не бросили.
— Прощай, Илья, — сказал Олег. — Пусть тебе будет хорошо там, куда ты отправляешься.
Мальчик кивнул и пошел навстречу свету. С каждым шагом он становился все более прозрачным, пока наконец не растворился в сияющем воздухе. Вместе с ним исчезли и другие фигуры.
Свет погас. Ветер стих. Огоньки вокруг Насти медленно угасли.
Девочка упала на колени, но сознание к ней вернулось. Она огляделась вокруг удивленными глазами.
— Дядя Олег? Где мы? И почему так темно?
Капитан обнял девочку и поднял на руки. Она была теплой, живой, настоящей.
— Просто заблудилась немножко, малышка. Теперь пойдем домой.
А за их спинами древние камни стояли молчаливыми свидетелями свершившегося чуда. На них больше не было никаких следов красноватой смеси — только мох, лишайник и вечные символы, выбитые руками людей, чьи имена давно давно канули в лету.
Дождь начался в тот самый момент, когда они покинули священное место древних эвенков, словно небеса решили омыть землю от всего, что происходило здесь этой ночью. Сначала мелкий, почти незаметный, он быстро набрал силу, и к тому времени, как троица добралась до дома Анны Васильевны, дождь превратился в настоящий ливень с громом и молниями, рассекающими небо.
Старуха встретила их на пороге, и едва увидев живую и невредимую внучку, рухнула на колени, обнимая девочку так, словно боялась, что та снова исчезнет.
— Господи милостивый, живая, живая моя кровиночка! — всхлипывала она, прижимая Настю к груди. — А я уж думала... думала, что навсегда потеряла тебя.
— Все хорошо, Анна Васильевна, — мягко произнес Олег, стряхивая дождевые капли с куртки. — Настя в полном порядке. И подобное больше никогда не повторится.
Однако Куницын прекрасно понимал, что это лишь половина правды. Дух мальчика обрел покой — это факт. Но в селе еще долго будут ощущаться отголоски его присутствия: больные животные постепенно выздоровеют, испуганные люди станут забывать ночные кошмары, но память о пережитом страхе останется надолго.
Утро следующего дня встретило Усть-Илгу совершенно преображенной. Куницын проснулся рано и, выйдя на крыльцо, с удивлением обнаружил, что село словно сбросило с себя невидимые оковы. Тяжелая, давящая атмосфера, которая преследовала его с первого дня пребывания здесь, рассеялась как утренний туман.
Воздух был свежим и чистым, пахнущим дождем и нагретой солнцем землей. Петухи кричали на все лады, объявляя о наступившем дне, собаки весело лаяли, а где-то вдали слышался мелодичный перезвон колокольчика на шее у коровы. Обыкновенные деревенские звуки, которые до сих пор были приглушенными и тревожными, теперь обрели свою естественную радость.
Иван появился через час с термосом кофе и лицом, на котором играла не привычная полуулыбка, а... самая настоящая, открытая улыбка.
— Чудеса какие-то творятся, — сообщил он, усаживаясь рядом с Олегом на ступеньки. — Марина Семеновна говорит, что свиньи не только успокоились, но и начали есть с таким аппетитом, будто неделю голодали. Семен Кузьмич обнаружил свой пропавший топор на том самом месте в сарае, где всегда его держал — клянется, что искал там сто раз. А дети...
— Что дети? — заинтересовался Куницын.
— А дети стали... как дети. Веселые, озорные, нормальные то есть. Федор Никитич утром видел, как его внук Мишка гонял по огороду кота — первый раз за неделю мальчишка из дома вышел без принуждения.
Олег отпил горячий кофе, размышляя над услышанным. Да, обряд подействовал, это было очевидно. Но в душе все еще оставался осадок тревоги — люди были сильно напуганы произошедшими событиями, и требовалось что-то большее, чем просто исчезновение угрозы.
— Знаете, Иван, — произнес он задумчиво, глядя на заброшенную церковь, чьи потемневшие стены виднелись сквозь листву деревьев, — очень хотелось бы восстановить храм.
— Как это? — якут проследил за его взглядом.
— Привести в порядок, освятить заново. Показать людям наглядно, что добро одержало победу над злом. Что святое место снова под защитой.
Иван надолго задумался, покусывая губу.
— Идея замечательная, только... кто служить-то будет? Священника в селе нет уже лет тридцать как.
— Можно пригласить из Жигалово. Хотя бы изредка, по большим праздникам.
— Что-нибудь да найдется, — пожал плечами Олег. — У меня есть некоторые сбережения. В епархию местную можно написать.
В течение следующей недели перемены в Усть-Илге становились все более очевидными. Куницын ежедневно делал обход села, и каждый день приносил новые свидетельства того, что жизнь возвращается в нормальное русло.
Марина Семеновна Кузикова не только отчиталась о полном выздоровлении поголовья, но и сообщила о планах расширения хозяйства.
— Раньше боялась, будто сглазят, — призналась она Олегу. — А теперь... не знаю, как объяснить. Словно кандалы какие спали. Хочется жить, работать, строить планы.
Но, как и отметил Иван, самые разительные перемены произошли с детьми. Настя словно забыла о своих ночных кошмарах и снова стала обычной семилетней девочкой — бегала по улицам с подружками, смеялась, помогала по хозяйству бабушке. Остальные местные ребятишки тоже избавились от странной апатии и тревожности, которая накрыла их в последние недели.
— Чудо это самое настоящее, — говорила Анна Васильевна, наблюдая, как внучка играет во дворе с соседскими детьми. — Две недели назад все они даже играть не хотели, а теперь — шум-гам на всю округу, но это такой счастливый шум!
Олег понимал: настало время для последнего, завершающего аккорда всей этой истории. Он связался с церковной администрацией в Жигалово и попросил прислать священника для проведения заупокойной службы. К его приятному удивлению, просьбе дали ход без лишних вопросов — видимо, в сельской местности привыкли к тому, что не все истории можно рассказать полностью и откровенно.
Через день в Усть-Илгу приехал отец Сергий — мужчина лет тридцати пяти, с добрыми глазами и мягким, располагающим голосом. Он внимательно выслушал Олега.
— Хотелось бы провести заупокойную службу, — объяснил капитан. — По мальчику, которого нашли в лесу.
— А как звали ребенка? — участливо спросил священник.
Отец Сергий кивнул с пониманием. В его практике, очевидно, встречались случаи, когда от умерших оставалось лишь имя да память в сердцах людей.
Службу решили провести в доме культуры — церковь, к сожалению, находилась в аварийном состоянии. Но, к удивлению Олега, на службу пришли почти все жители села, даже те, кто никогда не отличался особой набожностью.
— Упокой, Господи, душу раба Твоего Илии, — читал отец Сергий, и его голос наполнял небольшой зал дома культуры особенной торжественностью. — Даруй ему Царство Небесное и вечный покой.
Куницын стоял в первом ряду, бережно держа в руках икону Одигитрии. Древний лик Богородицы с младенцем, указывающей путь заблудшим душам, казался особенно одухотворенным в свете церковных свечей.
После службы Олег подошел к отцу Сергию.
— Хотел бы передать вам эту икону, — сказал он, протягивая святыню. — Для церкви. Если ее… точнее когда ее восстановят.
Священник принял образ с великим благоговением, внимательно рассматривая древнюю живопись.
— Какая красота... — прошептал он. — И намоленная очень. Это чувствуется сразу. Откуда она?
— Нашли в храме. У нее очень... интересная история.
— Непременно установим ее на почетном месте, — пообещал отец Сергий. — Такие святыни должны быть доступны для поклонения.
После службы к Олегу подходили люди. Благодарили — за что именно, не всегда объясняя, но в их глазах светилась искренняя признательность.
Семен Кузьмич даже предложил капитану остаться в селе насовсем.
— Дом тебе хороший выделю, — уговаривал он. — Хозяйство заведешь, семью создашь. Здесь люди хорошие, места красивые, воздух чистый. Что тебе в той Москве? Суета одна да нервы.
Олег поблагодарил за предложение, но ответил, что должен вернуться — там его ждет работа, обязательства, нерешенные дела.
Впрочем, в глубине души он чувствовал: что-то в нем изменилось навсегда. История с духом мальчика по имени Илья заставила пересмотреть многие вещи. Может быть, не стоило так яростно цепляться за карьерные амбиции и московскую суету. Возможно, подлинное счастье скрывалось совсем в другом.
Но это были размышления на будущее. А пока что дело было сделано, душа обрела покой, а село — долгожданную тишину.
Олег проснулся среди ночи с ощущением, что кто-то сидит на краю кровати. Не то чтобы он что-то слышал, но воздух в комнате стал будто бы насыщен чужим присутствием. Куницын открыл глаза. Комната была погружена во мрак. Луна скрылась за тучами. Но в углу, у окна, что-то мерцало — едва заметное, тусклое свечение, как от светлячка, заключенного в янтарную темницу. Олег сел, взял телефон и включил фонарик.
Никого. Только пустота. Холодный пол, небрежно сложенные вещи, его пистолет в кобуре на стуле. Капитан встал, подошел к окну. Занавеска чуть колыхалась, будто ее кто-то недавно касался. На подоконнике лежал маленький кусочек бересты, аккуратно сложенный в квадрат. Олег поднял его. Береста была сухой, хрупкой, но не старой. Свежеснятая. На ней, вырезанными тонкими линиями, был изображен знак — не рисунок, не буква, а символ. Круг, перечеркнутый двумя дугами, похожими на рога. В центре — точка, будто глаз. Олег не знал, что это означает. Он сфотографировал символ, переложил бересту на стол и снова лег в кровать.
