CreepyStory

1. Номера

— Ну надо же, — я повертел в руках тонкую телефонную книжку в красном кожаном переплёте с тиснением. По краю линованных листов напечатали алфавит, чтобы можно было быстрее найти нужное имя. — Сто лет таких не видел. Эх, дед...

Я уже третий день разбирал вещи покойного, чтобы освободить квартиру перед продажей. За годы здесь скопилось множество хлама, бумаг, какой-то одёжи. Хотелось поскорее закончить шерудить в клубах пыли, вынести последние коробки на помойку, а с собой прихватить какой-нибудь артефакт. Что-то, что напоминало бы мне о старике. Пусть в последние годы меня закрутила работа в соседнем городе, и мы почти не общались, я всё ж таки любил деда и с теплотой вспоминал летние дни, проведённые мальчишкой на его фазенде. Фазенда та сгорела уж десяток лет как, бомжи зимой постарались, а квартира вот, осталась. И бывает же, оказался я здесь проездом, решил нагрянуть, устроить сюрприз. Ключик отыскал за притолокой, открыл дверь... В общем, я деда и нашёл, когда он ещё остыть не успел. Так и не попрощались по-человечески.

Я поднялся и вытер со лба пот, оставив на коже грязные разводы. Вообще-то, телефонная книжка была очень кстати. Стоит обзвонить знакомых деда, рассказать, что случилось. Жалко, что она не попалась мне на глаза раньше, до похорон: маловато народу собралось в церквушке. Можно бы, конечно, махнуть рукой, мол, к чему мне эти заботы и новые соболезнования, но как-то оно нехорошо. Дела нужно доводить до конца.

Оттащив к помятым мусорным контейнерам очередную коробку с тряпьём и старой, ещё с лампами, полуразобранной электроникой, я решил устроить себе заслуженный перерыв. В прихожей на полочке под зеркалом примостился пузатый красный телефон с наборным диском — ещё один раритет, ровесник динозавров.

Я принёс с кухни колченогую табуретку, вооружился огрызком карандаша "Конструктор" и открыл блокнот на первой странице. На "а" нашлась единственная запись, сделанная аккуратным, округлым почерком деда. Так пишут люди, которые плохо видят. Я представил его в сползающих на кончик носа роговых очках, тщательно выводящего буквы имени какого-нибудь коллеги по НИИ или дальнего родственника. На сердце уже привычно заскребли кошки. Да, ушла эпоха...

— Так-с, ну ладно, эпоха ушла, а жизнь продолжается. Что у нас тут. "Анатолий Васильевич П. (консультант)". Попробуем, — с непривычки осторожно вставляя пальцы в отверстия диска, я набрал первый номер, прокашлялся, готовясь к разговору, и непроизвольно сделал приличествующее случаю выражение лица.

— Алло?

— Анатолий Васильевич?

— Сейчас его позову, — трубку положили на что-то твёрдое. — Пап! Тебя!

В ожидании ответа я раскачивался на табуретке и слушал, как в большой комнате тикают старинные заводные часы. Наконец, в трубке зашуршало.

— Слушаю?

— Анатолий Васильевич, здравствуйте, я внук Петра Семёновича Спицына. Скажите, пожалуйста, вы вместе работали, знали его?

— Ну, как работал, как работал. Тонкий вопросец-с, — засуетился собеседник, — знавались с ним, да, можно сказать, что и по работе... По его. А вы, собственно...

— Я звоню сказать, что Пётр Семёнович, к сожалению, погиб.

— Как погиб? Когда?

— На той неделе похоронили. Стало плохо с сердцем, так и умер за столом, статью очередную писал, наверное. Вот, обзваниваю теперь его знакомых, — я выжидательно замолчал. В трубке молчали тоже. Наконец, дар речи вернулся к моему собеседнику.

— Статью? Да, конечно, статью. Кхм, что ж. М-да. Это, безусловно, очень печально. На прошлой, говорите? Кхм. Примите мои, э-э, соболезнования, молодой человек. Да. Спасибо, что сообщили, простите, должен срочно идти, дела-с.

Распрощавшись, я даже запереживал немного, не слишком ли шокировал человека. Следующим в списке был "Виталий дежсмена, 537-22-19". Трубку сняли после первого же гудка.

— Да.

— Добрый день, это Виталий?

— Кто говорит?

— Мы незнакомы, я внук Спицына...

— Пора? Ну наконец-то. У нас всё готово, начинаем по отмашке.

— Что, простите? Боюсь, вы меня неправильно поняли...

— "Сьто плёстите", — неожиданно передразнили на том конце. — Вы кто такой? Где Спицын?

— У... умер...

— Чего?

— Умер, говорю!

— Ну конечно, умер! А как же иначе. Запускаем или нет? Ну?! Под парами ведь стоим!

— Я не понимаю, о чём вы. Послушайте...

— Так, всё! Найдёте Спицына — пусть сам перезвонит. Субкод на сегодня — "прогресс". Чао какао.

В трубке загудело. Я отнял её от уха и вопросительно посмотрел на чёрные дырочки динамика. "Какао"? Странный какой-то. Впрочем, наверное, можно чего-то такого ждать, когда звонишь людям наобум. Я вычеркнул хама Виталия и перешёл к следующей строчке. Оттуда на меня смотрел некто Валентин Кессель с припиской "и. о. Можарова (выбыл)".

— Здравствуйте, приёмная, — жизнерадостный женский щебет был словно райская музыка для ушей после предыдущего разговора.

— Здравствуйте, уважаемая, а я звоню господину Кесселю.

— Валентин Евгеньевич сейчас на совещании, вы по какому вопросу, что передать?

— Я насчёт Спицына Петра Семёновича...

— Ой, вас ждут, сказано сразу соединять, одну минутку.

— Слушаю, — раздавшийся после щелчка деловитый мужской баритон спустил меня с небес на землю.

— Здравствуйте, я насчёт Петра Спицына.

— Возникли какие-то проблемы?

— Э-э... Как бы это сказать. Дело в том, что он погиб на прошлой неделе, и я вот звоню, чтобы сообщить.

— Погиб... На прошлой неделе, говорите?

— Увы.

— Какого числа?

— Четырнадцатого. Сердце сдало, возраст.

— А год?

— Что-что?

— Неважно. Вы кем ему приходитесь? — ситуация уже походила на допрос с пристрастием. Я начал понемногу раздражаться: ну и знакомые у деда, все как на подбор.

— Внук был с утра.

— С сегодняшнего?

— Вы что, смеётесь?

— Нет. Извините. Приношу свои соболезнования вам и вашим близким. Были они?

— Кто был? — я растерялся.

— Близкие. Были?

— Я не понимаю. По-моему, вы всё-таки смеётесь.

— И не думал. Вы, вообще-то, знаете, куда звоните?

— В сущности, нет, номер вот нашёл.

— А откуда? Как дозвонились на спецлинию?

— Обыкновенно, из квартиры...

— Проспект Куйбышева, тринадцать?

— Ну да...

— Видели пески?

— Какие?

— Как вас зовут?

— Виктор.

— Виктор, слушайте меня внимательно. Оставайтесь на месте. Ничего не трогайте, контактов избегайте, любых. Вам помогут.

— Бред какой-то. Всего вам доброго, до свидания.

Валентина Евгеньевича я вымарал из книжки особенно тщательно, от души нажимая на карандаш. Развелось шутников. Однако сложно не заметить, что на имя деда все реагируют странно. О каких таких песках он говорил? А вроде серьёзный человек. Я решил на всякий случай полистать книжку. На букву "п" ничего интересного не нашлось, только какие-то "Павел Семёнович Стах." и "Перевалочный узел". Выпало несколько страничек с электрическими схемами и плоский сушёный таракан. Фу. Зато несколько листков спустя глаз за что-то зацепился. Вверху страницы всё тем же круглым почерком деда было выведено:

"Станция Парящий остров"

"Станция Пески"

Напротив последней записи значился необычный номер: "297-42-42-564". На межгород вроде не похоже. Возле номера стоял обведённый несколько раз значок, похожий на подкову: греческая буква "омега". И ещё — большой знак вопроса.

Я чувствовал себя немного глупо, набирая длинную череду цифр. Ожидал, что после седьмой услышу короткие гудки, потому что таких городских номеров не бывает. Но аппарат только щёлкнул, а в трубке зашуршали тихие помехи, как бы приглашая продолжить набор. Когда я отпустил палец в последний раз и прослушал четыре характерных щелчка, раздались длинные гудки. Их прервал женский голос, немного механический от шума на линии и потому не такой приятный, как у секретарши господина Кесселя.

— Говорит станция Пески. Здравствуйте, оператор восемнадцать. Для продолжения введите код.

— Эм, простите, барышня, не знаю ваших кодов, паролей и явок, я насчёт Петра Семёновича.

— Слушаю, оператор восемнадцать.

— Как вы меня назвали?

— Оператор восемнадцать.

— Вы меня с кем-то путаете. Я хотел сообщить, что Пётр Семёнович, к сожалению, погиб.

— Принято. Для продолжения введите код.

— Да что вы всё заладили, "код" да "код". Я говорю, человек умер! А вы — код. Прогресс! Вот вам код.

— Принято. Выберите управляющую последовательность: альфа, тетта, каппа, пи...

— Да послушайте же, наконец!

— ...дзета, икс, дельта, сигма, омега, омикрон, тау... — мой взгляд упал на символ-подкову на открытой странице, которую я прижимал пальцем.

— Омега! Довольны? Чёрт знает что!

— Управляющая последовательность принята. Станция Пески активирована. Займите безопасное положение согласно инструкции. Конец связи, оператор. И да поможет нам бог.

— Что... — раздались короткие гудки, их тональность сразу же поменялась и немелодично поплыла, затем в трубке оглушительно заскрипело. В раздражении я бросил её на рычаг, но промахнулся, и тяжёлая трубка закачалась у самого пола на витом шнуре, издавая звуки, свидетельствующие о серьёзной неполадке на линии. Всё, хватит с меня, пожалуй. Признаем: дурацкая с этой книжкой вышла затея, пора бы и честь...

Пол содрогнулся, затем прыгнул вверх, ударив меня в колени, и я повалился на четвереньки. С улицы в квартиру вместе с разбитыми стёклами и кусками оконных рам ворвался рёв, похожий одновременно на звук падающего башенного крана и тоскливый стон раненого кита. Вибрация пробежала по стенам, обои расходились, открывая ползущие по бетону трещины. Землетрясение! В Москве? Быть не может!

Рёв повторился. На этот раз пол подался вниз и вперёд, стал покатым, как палуба тонущего судна. Я мешком откатился к стене, сверху упала полка для обуви, вылетевшие из шкафа ящики, с вешалки повалилась на голову одежда... Дом раскачивался и трещал, угрожая похоронить под собой жильцов. Звук донёсся с улицы в третий раз: ужасный, словно само небо рушилось на землю... А потом всё затихло.

Убедившись, что непосредственная опасность миновала, я зашевелился в углу: нелепо, как перевёрнутый на спину жук. Стянул с себя пахнущее нафталином пальто, отпихнул прилетевшую из кухни эмалированную кастрюлю. Звон в ушах медленно проходил. Нос оказался расквашен, болело вывихнутое запястье и почему-то голова, но в остальном я был в порядке. Когда начал возвращаться слух, я расслышал, как потрескивает вокруг, оседая, перекошенная хрущёвка. Наклон вздыбившегося пола составлял градусов двадцать. Сама тишина, пришедшая на смену рёву, казалась теперь оглушающей. Никто не кричал, раздавленный сложившимися плитами, не доносились со стороны проспекта сирены. Мир ещё не понял, что произошло, как и я сам. Может, взрыв? Газ или теракт? Следовало скорее выбираться, пока здание окончательно не развалилось. Или сперва пройти по соседям, помочь тем, кто пострадал сильнее? Как вообще полагается действовать в подобных случаях? Я понял, что не знаю.

Квартира оказалась просто уничтожена. Хватаясь за дверные косяки, я принялся подниматься вверх по коридору, чтобы оценить обстановку. Дверь в кухню частично перегораживал неподъёмный холодильник ЗиЛ, так что я пролез под ним, поднялся на ноги и осмотрелся. Подобравшись ближе к окну, я вцепился в остатки подоконника, чтобы не упасть, выглянул и с силой втянул носом воздух. Это было единственное, на что меня тогда хватило. Несколько долгих минут я рассматривал вид за окном, затем, пошатываясь, отвернулся и столь же осторожно добрался до спальни. Там сбросил с кровати осколки и рассыпанные книги, лёг, натянул на голову валявшуюся рядом штору. Зажмурил глаза.

Так я провёл много часов. Несколько раз вставал, подходил к окнам, возвращался в спальню и снова ложился, словно ждал чего-то. Может быть, помощи. Спасательных отрядов. Или что жуткое наваждение, чем бы ни было оно вызвано, развеется само собой. Наконец, ужасно измученный, я просто уснул.

Проснувшись уже спокойным, даже каким-то равнодушным, я принялся обустраивать свой новый быт. В спальне расчистил пол, устроил подобие лагеря, натащил вещей первой необходимости из соседних квартир — из тех, чьи двери оказались похлипче. Разбил упавший шкаф на доски и заложил ими окно. Просто не хотелось лишний раз смотреть наружу.

Закончив, встал посреди комнаты и потянулся, оглядел дело рук своих: выстроившиеся вдоль стены банки с соленьями и ряды консервов, бутылки воды, коробки с батарейками, таблетками и прочим, что могло пригодиться для выживания. Взяв полупустую пачку сигарет и портативный радиоприёмник, я прошёл в гостиную, где у деда был балкон. Чуть помедлил, глубоко вдохнул, откинул самодельный полог, сделанный из приколоченного гвоздями одеяла. Щурясь, вышел на солнцепёк.

Там, снаружи, царил полдень. По небу были разбросаны редкие растрёпанные облака. Кроме них взгляду было не за что зацепиться: пустыня вокруг казалась бескрайней и совершенно безжизненной. В любом направлении, куда ни посмотри, только причудливые, но однообразные изгибы барханов. Поднимаясь и опускаясь, как обратившиеся в камень волны, они убегали к горизонту, пляшущему в восходящих потоках перегретого воздуха.

Было жарко. Ничто не двигалось ни в небе, ни на земле, только здесь или там с вершины очередного бархана вдруг стекала сухим ручьём струйка песка. Обычная панельная пятиэтажка, некогда имевшая адрес "Куйбышева, тринадцать", одинокой серой скалой возвышалась теперь над целым песчаным океаном, посреди стёртого нигде, словно потерпевший крушение корабль: покосившаяся, вросшая первым этажом в дюны, расколотая на три части... Хрущёвка будто стояла здесь всегда, столетиями, привычно отбрасывая резкую тень под свои стены. Застыв в зените, солнце равнодушным глазом взирало сверху на эту картину. А на втором с краю балконе пятого этажа стоял и курил я. Рядом шуршал помехами приёмник. Я машинально крутил ручку настройки, заранее зная результат. Знал его уже тогда, когда впервые выглянул в окно кухни: на всех частотах меня ждал один только белый шум.

Со временем я осмелел. Тщательно проверил оставшиеся квартиры моего подъезда (кроме первого этажа — те оказались до середины стен занесены вездесущим песком). Соорудил экипировку для защиты от пыли и солнца, чтобы отправиться в экспедицию вокруг дома, первую из многих. Центральная секция здания пострадала и накренилась сильнее прочих. Каким-то чудом не рухнула, но я мог разглядеть, какого цвета обои в каждой из квартир, такими широкими были трещины. Соваться туда было опасно, и я прошёл мимо.

Изучил оставшиеся два подъезда. В первую очередь меня интересовала вода. Её я вычерпывал из бачков унитазов, сливал из труб отопления — набралось довольно много. Прежде чем вскрыть ломиком очередную дверь, я минуту проводил, прижавшись к ней ухом. Искал признаки того, что я здесь не один. Даже не знаю, я надеялся услышать кого-то или, напротив, боялся, но не встретил в итоге даже кошки. Однажды наткнулся на чудом уцелевший аквариум. Наполняя третью бутылку, сообразил, что в нём нет ни единой рыбки. Даже чёртовы рыбки, понимаете? А я... Я здесь. Знать бы, за что.

Шли одинаковые дни, я делал зарубки на дверце платяного шкафа. Отмерял их по часам, ведь солнце даже и не думало покидать точку прямо над головой, висело там, как приклеенное. Много читал, готовил на горелке, редко покидал подъезд: всё более-менее ценное я давно уже перетащил сюда, превратив соседскую квартиру в склад.

Вид жёлтой пустоши быстро стал мне отвратителен, жара отупляла, постоянно хотелось пить. В ежедневном и бессмысленном дозоре я ковылял от одного края крыши к другому, питаемый последними крохами надежды. Часами глядел вдаль, вцепившись в ручку истрёпанного зонтика, пока не начинали слезиться глаза. Но пейзаж никогда не менялся.

Шли. Одинаковые. Дни. Я много спал, ещё чаще лежал в странном оцепенении. Загнанным зверем шатался из комнаты в комнату, задавая себе одни и те же вопросы, не находя ответов. "Что случилось?", к примеру. И ещё: "почему именно я?". Ха, спроси чего полегче, дружище.

Иногда я слышал что-то. Частенько сквозь сон мне казалось, будто кто-то бродит в руинах так и не исследованного мною третьего подъезда, хлопает там дверьми. Выходя наружу, я находил в песке цепочки чужих следов рядом с моими. Иногда на уцелевших стёклах других квартир появлялись нарисованные будто бы пальцем непонятные знаки, а ещё каждый пятнадцатый час кто-то стучал по трубам: далеко, возможно, где-то в подвале. Из вентиляции, мнилось мне, порой доносился смех... Но я не ходил проверять. Я не ходил. Мне больше не было интересно. Часто снилась мама.

Дни звенящей тишины, до краёв исполненные яркого света, натурально сводили меня с ума. Отчаяние. Депривация. Солнце, забывшее, как садиться, да песок, что наметает повсюду, от которого нельзя избавиться. Я забыл, каково это — когда песок не скрипит на зубах. Как выглядят сумерки и ночное небо.

Но хуже всего было одиночество. Лица знакомцев из прошлой, нормальной жизни таяли в памяти, сколько ни бил я себя по голове и ни дёргал за волосы. Мир стирался, а вместе с ним и я. Временами я высовывался из окна и страшно кричал в окружающую пустоту, чтобы хоть чем-то её заполнить.

В какой-то момент я бросил заводить часы, ведь теперь время шло назад, а не вперёд, и измерялось иначе — в литрах. Время выражалось для меня отныне в уменьшающемся числе полных бутылок на складе. Когда воды осталось всего на пару дней, я собрал в дорогу рюкзак и решил перед уходом за горизонт, куда глядят глаза, прибраться в квартире деда, привести дела в порядок, насколько это возможно. Не хотел оставлять всё… вот так.

Выбросил в окна накопившийся мусор, постарался расставить мебель и кое-как подмести пол. Нашёл на антресолях альбом старых фотографий и долго впитывал людские лица: какие-то друзья деда в лабораторных халатах, дальняя родня, маленький я в пелёнках... Некогда у меня была и другая жизнь. Запретил себе плакать, чтобы не терять ценную влагу. Раскладывая вещи по местам, я вернул болтавшуюся телефонную трубку обратно на рычаг. Секунду спустя ярко-красный, так и не покрывшийся здесь пылью телефон пронзительно зазвонил.

Телефон звенел: раз, другой, третий. Я множество раз проверял, работают ли телефоны... но в других квартирах. Пальцы легли на красный пластик.

— Алло, — прохрипел я.

— Пожалуйста, оставайтесь на линии. Ваш звонок очень важен для нас.

— Что?

— Пожалуйста, оставайтесь на линии.

Я вспомнил этот механический женский голос. Слышал его перед тем, как всё это случилось.

— ...аш звонок очень важен для нас. Пожалуйста, остава-а-а, — в трубке загудело и резко щёлкнуло. — Виктор! Виктор, вы меня слышите?

— Слышу, — тихо ответил я. Имя собеседника медленно всплыло из глубин памяти. Оно было в записной книжке. — Вы Кессель?

— Слава богу. Валентин Евгеньевич Кессель, проректор научно-клинического института геронтологии. А вы, значит, сохранны, это отлично, просто отлично. Мы уж боялись... Так долго не было связи. Послушайте, Виктор — простите, не знаю, как по батюшке...

— Степанович.

— Виктор Степанович, у нас очень мало времени. Мы должны вас вытащить, вы понимаете?

— ДА!! Да, то есть, да, простите. Мне нужна помощь!

— Разумеется. Вы видели пески? — вместо ответа я неожиданно для себя нервно рассмеялся. — Понимаю вас, реакция совершенно естественная. Неподалёку от вас есть какая-нибудь возвышенность? Найдите и тщательно осмотритесь, вы должны увидеть линию. Идите вдоль неё!

— Линию? Какую линию?

— Вы поймёте. Мы же говорим с вами, так? Ну, посмотрите там... Какой-нибудь аттрактор, не знаю. Что-то, что бросается в глаза. Но действовать надо без промедления.

— Постойте! Не кладите трубку, скажите, где я?

— Вы... Вас, как бы это сказать, выбило. Произошёл трагический несчастный случай, никто не мог предугадать... Простите, Виктор Степанович, вот так, с наскока, всего не объяснишь. На месте вам всё расскажут, обещаю. В случае успешной, хм-м, экстракции.

— Куда я должен попасть, чтобы вы забрали меня отсюда?

— Мы обо всём позаботились. Строго говоря, вы уже на месте. Я бы сказал, большая ваша часть. Что до остального... Вам нужно добраться до узла, то есть до станции "Пески", тогда появится шанс на обратную синхронизацию. Вас занесло довольно глубоко, так глубоко, как мы ещё не забирались. К счастью, аппаратура пока справляется.

— По линии к узлу... Ладно. Ладно, я понял. Господи, это всё какой-то кошмар.

— В некотором смысле. Поверьте, мне очень жаль. Этого не должно было с вами произойти. Но, кхм, раз уж так вышло, постарайтесь запомнить всё, что увидите. Возможность для полевого эксперимента выпадает так редко.

— А ведь я всего-то и хотел, что продать эту квартиру, — я сполз на пол по покрытой трещинами стене, ноги больше не держали. — Нашёл риелтора, разместил объявление. Планировал закончить тут дела и уехать домой уже через пару дней. Меня там ждали... ждало... не помню.

— Э... да. Сожалею. Но в вашем положении я бы не слишком доверял ощущениям. Или если на то пошло, воспоминаниям.

— Порой мне кажется, что тут есть кто-то ещё. Это возможно?

— Боюсь, что да. Это необязательно опасно, но на всякий случай контактов стоит избегать. Вам пора, Виктор Степанович. Найдите линию и, что бы ни случилось, не отходите от неё далеко. Пока ещё не поздно. Желаю удачи.

— Постойте! Как вы меня нашли? Вы знали моего дедушку? Что такое эта станция, как мне её узнать?

Опоздал. Бессильно опустив на колени издающую сердитые короткие гудки трубку, я прижался затылком к горячему бетону и закрыл глаза.

Линия нашлась быстро. Толстый провод в прочной чёрной изоляции (очевидно, телефонный) отходил от угла крыши и спускался вниз. Терялся в песке, выныривал вновь, тянулся к покосившейся деревянной опоре: столбу с фаянсовыми изоляторами на концах горизонтальной палки. Вдаль уходила череда таких столбов. Я потрогал провод пальцем. Ни его, ни ЛЭП ещё вчера тут не было.

Быстро погрузив в рюкзак оставшуюся воду, я добавил немного еды. Отойдя на километр, обернулся, чтобы ещё раз посмотреть на расколотый дом, медленно заносимый песками. Какой ни есть, всё же он долго оставался для меня убежищем, последним кусочком знакомого мира. Кто-то стоял в окне моей квартиры и махал рукой мне вслед. Больше я не оглядывался.

Замотанный в тряпки, как бедуин, я брёл вперёд в самодельных пескоступах, заботясь лишь о том, чтобы двигаться вдоль провода. Кто мог проложить здесь эту линию? Она казалась ненастоящей или, точнее, нездешней. Отчего-то у меня никак не выходило сосчитать шаги между двумя столбами.

Я шёл, пока не выбивался из сил. Тогда ставил палатку, немного пил и ел, спал шесть часов и вновь собирался в путь. Полагаю, я всё же получил тепловой удар: пустыня плыла перед глазами, как мираж, а пару раз я вовсе пугался, что потерял линию и забрёл не туда. Но нет, вот же она, цепочка столбов, уходящая в обе стороны без конца и края. Истощение играло со мной злые шутки, или сама пустыня начала меняться, но всё чаще на пути стали попадаться Объекты: ржавый остов газели, полуразрушенный продуктовый магазин "Магнолия", участок кладбища с разрытой могилой, над которой раздавался детский плач... Временами издалека доносился голос, словно призывавший к чему-то, но нельзя было разобрать ни слова.

Стараясь не смотреть по сторонам, я думал лишь о том, как сделаю следующий шаг. Потом о следующем, и ещё об одном. Две ночёвки спустя после того, как я опустошил последнюю бутылку, линия закончилась.

Станция воздвиглась из марева, постепенно закрыв глухими стенами виды проклятых пустошей. То ли тысячелетний колизей, то ли памятник советскому брутализму, надо мной нависал огромный купол, из которого выпирали в небо структуры, похожие на беспорядочное нагромождение монолитов и призм. Вершину строения венчал целый лес башенных антенн и сплетающихся металлических конструкций, внутри которого тут и там медленно пульсировали красные огни.

Женский голос, оглушительный на таком расстоянии, раздался из дверного проёма, к которому вела широкая разбитая лестница:

— Ресурс текущего погружения исчерпан, целостность структуры... — на долю секунды абсурдно дружелюбный голос замешкался, — восемь процентов, стабильность соединения не гарантируется. Всему персоналу немедленно приступить к эвакуации. Повторяю...

Тяжело опираясь на остатки балюстрады, я поднялся к дверям и застонал от наслаждения, ступив в прохладную тень под куполом станции. Потолок в полутёмном ангаре не был совсем глухим: в паре мест столбы света пробивались в треугольные дыры от выпавших плит. Сквозь щели в стыках сыпались струйки песка, образуя горки на бетонном полу и заполнявшем помещение оборудовании: каждый квадратный метр занимали электрические шкафы, щитки, покрытые тумблерами, лампочками и полустёршимися от времени надписями — контрольные панели или бог знает что ещё.

Провода были здесь повсюду: свешивались с ферм на потолке, тянулись от шкафов к специальным мачтам, объединялись там с другими, пока не достигали толщины в руку. Где-то среди них затерялась и та линия, что привела меня сюда. Тяжёлые связки кабелей из всех концов круглого зала тянулись вверх, сходясь в одной точке: вершине башни, стоявшей в самом центре. Она напоминала маяк. Стеклянная армированная полусфера наверху, что-то вроде обзорной комнаты, имела метров десять в диаметре. Внутри горел свет.

Показавшийся на первый взгляд абсолютно безжизненным лабиринт обесточенного железа всё же не был таковым. То в одном месте, то в другом щёлкало, поднимая облачко пыли, одинокое реле. Сквозь щели пробивался изнутри шкафов свет радиоламп, на панелях под дрожащими в районе нуля стрелками перемигивались редкие огоньки. Встречались россыпи зелёных и красных искр, но жёлтые преобладали. Откуда-то из-под пола доносилось тихое гудение, отдававшееся вибрацией в ногах. Место было давно покинуто, но не мертво. Под потолком заскрипел невидимый репродуктор, и, отскакивая эхом от сводов, раздался возбуждённый голос Кесселя:

— Вы добрались! Удивительно. То есть чудесно, я хотел сказать.

— Мне нужно подняться на этот маяк?

— Маяк? А, да, конечно. Двигайтесь к самому центру.

— Здесь где-нибудь есть вода?

— Боюсь, Виктор Степанович, в вашем случае вода лишь метафора истекающего времени. Что вам нужно, так это поскорее оказаться здесь, у нас.

— Кой чёрт метафора! Я умираю от жажды.

— Уверяю вас, мы сделаем всё возможное, чтобы этого не случилось.

Собрав остатки сил, я побрёл по сужающейся спирали прохода между машин. Некоторые из них оживали при моём приближении, освещались тёплым янтарём ламп, начинали стрекотать самописцами, другие — большая часть — оставались темны.

— Вы обещали всё объяснить, когда я доберусь до станции. Самое время начать.

— Я уже говорил вам, что объяснить будет непросто.

— Попытайтесь. Что такое эта станция?

— Это коммутатор. Наша полевая лаборатория, если угодно, один из самых удалённых узлов сети. Практически фронтир. К сожалению, наши ресурсы весьма ограничены, операторов не хватает, так что большая часть сети работает в автономном режиме. Вы знаете, все эти проблемы с финансированием...

Бормотание Кесселя было сметено рёвом иерихонской трубы под сводами купола:

— Ресурс текущего погружения исчерпан, целостность структуры... шесть процентов, соединение нестабильно. Всему персоналу немедленно приступить к эвакуации.

Когда сообщение закончилось, я перестал зажимать уши. Вибрация, исходящая из-под пола, стала сильнее.

— Что произойдёт, когда отсчёт дойдёт до нуля? — закричал я в потолок громче, чем это было необходимо. В ушах ещё звенело.

— Этот участок будет для нас потерян, а вы останетесь в вегетативном состоянии. Или навсегда застрянете там, это зависит от точки зрения. Поспешите же!

— Это можно как-то остановить? — я пролез под одним из пультов, чтобы сократить путь, но оказался в тупике и, чертыхаясь, полез обратно.

— Увы, нет. Мы используем что-то вроде... погружаемого бакена, чтобы закрепиться на вашей стороне. Последний эксперимент сорвался: структура мнемограммы на нём оказалась повреждена вашим, мой друг, вторжением. Совершенно невольным, я понимаю это, не беспокойтесь.

К вибрации добавились мерные удары, как если бы в подвале заработала сваебойная машина, пока ещё в четверть силы. Мне становилось хуже, мысли с огромным трудом ворочались в голове.

Продолжение в комментариях >>

4

Он едва успел уловить какое-то движение, как в грудь ему ударился комок злобно шипящей ярости. Через секунду ошарашенный мужчина, почувствовал, что в горло, под нижнюю челюсть, с двух сторон вошли две очень толстые иглы. Еще две вонзились в уши, протыкая насквозь барабанные перепонки. А затем короткие, но очень острые когти начали рвать его лицо. Он завизжал неожиданным фальцетом, когда из-под разодранных век начали стекать белесые ручейки лопнувших глазных яблок. Щеки обвисли алой бахромой, брызги крови и куски розового мяса разлетелись во все стороны, словно неведомое существо пыталось пробурить его сверху до низу. Бедолага вцепился в мохнатое рычащее тельце, доставляющее ему столько боли, в безуспешной попытке отодрать от себя.

- Это что за херня? - изумленно выдохнул второй.

Он подскочил к товарищу, попытался ухватить заляпанную кровью Бусю. Пульсирующий ненавистью комок мышц извернулся в руках, лязгнул зубастой челюстью и три пальца левой руки с глухим стуком упали на пол.

- Сука! Сука, ссссука!!!!

Избивавшие Антона братки оторвались от своего занятия.

- Вы че, епт, с кошкой справиться не можете?

Самый первый уже лежал на спине, раскинув руки в стороны, и бился в мелких конвульсиях. Все его лицо представляло собой месиво из рваной кожи с белыми прожилками костей. Второй, прижимающий покалеченную руку к груди, злобно огрызнулся.

- Какой, блять, кошкой? Оно мне половину ладони откусило!

Буся оторвалась от своей жертвы, свечкой взмыла к потолку, пробежалась по нему, оставляя за собой пунктир из красных следов и упала на голову тому, кто держал Марину. Снова щелкнули зубы и по его шее побежала кровавая дорожка от того места, где раньше было ухо. Он закрутился на месте, пытаясь сбить Бусинку на пол.

Марина подползла к лежавшему неподвижно мужу и, обняв, накрыла его собой.

Эля по прежнему стояла в коридоре, открыв рот в немом крике.

Мзгля отпрыгнула в сторону, повисла на стене и через мгновение уже оказалась на плече черной кожаной куртки. Отхватила приличный кусок кожи с шеи, соскочила и приземлилась возле лежащих родителей.

Она раскачивалась из стороны в сторону на своих высоких паучьих ногах, и злобно шипела, ощерившись окровавленной пастью. Из пятерых чужаков в строю остались только трое, двое в куртках и один, все еще сжимающий нож.

Не сговариваясь они достали короткие потертые "макаровы" и навели стволы на крохотную защитницу дома. Она прыгнула вперед, однако первая же пуля отшвырнула легкое тельце обратно.

Марина вздрогнула, услышав выстрелы. Вжала голову в плечи и поползла в сторону коридора, к дочери.

Буся с трудом встала, зарычала и прыгнула снова.

Гостиная превратилась в настоящее стрельбище на короткой дистанции.

Хаотично перемещаясь по гостиной, мзгля наскакивала на братков со всей доступной ей яростной скоростью. Кожаные куртки виснули лохмотьями, под прокушенными ногами собирались небольшие лужи крови, но... Шансов у небольшого, пусть и необычного хищника, практически не было. Сразу два попадания разорвали его тельце почти пополам.

Бусинка упала недалеко от Антона, засипела, пуская кровавые пузыри и все-таки попыталась встать, опираясь на дрожащие изогнутые длинные ноги. Тот, что остался без уха, подошел и с мстительной ухмылкой, со всей силы, опустил ботинок на истекающего кровью зверька. Раздался хруст маленьких костей и ярко-оранжевые глаза бусинки потухли, поддергиваясь темной поволокой. Потом он обвел взглядом всю картину и раздраженно сплюнул на пол.

Марина лежала, вытянувшись вдоль противоположной стены, всего в полуметре от спасительного коридора. Чуть выше виска у нее чернело небольшое пулевое отверстие. Ранка уже затянулась кровью и та, темно-бордовой змеей, медленно ползла вниз. Антону повезло чуть больше, задеты оказались только плечо и нога. Он зашевелился и еле слышно застонал.

- Валить надо - сказал обладатель разодранной острыми зубами куртки - мусоров на пальбу стопудов уже вызвали.

Он подошел к хозяину дома и сделал контрольный выстрел в голову.

- Юрийборисычу это все не понравится.

- Ясен хер, а какие у нас были варианты?

Оба посмотрели на лежащего изуродованного товарища, который уже затих и не подавал признаков жизни.

- Стасяна жалко, сука... Ну как так... Плевое же дело было, прийти, закошмарить, всех делов.

Тот, кто остался без пальцев, поморщился от боли, начал собирать их с пола и кивнул в сторону девочки.

- Валить-то валить, только с мелкой что делать будем? Она свидетель…

Они переглянулись друг с другом, не решаясь озвучить необходимое решение.

- Я детей не убиваю - наконец не выдержал один - и вам не дам. С собой ее заберем, пускай Борисыч решает.

Вариант дурной, но все соглашаются.

- На ноги пакеты наденьте, а то наследим на лестнице, весь пол в крови. Уходить надо по шурику. Ковер какой-нибудь в комнатах посмотрите, Стаса завернем. Только быстрее, вашу мать!

Адреналиновый шторм почти закончился и он уже начинал заметно нервничать.

Эля словно очнулась и закричала во всю силу своих маленьких легких.

Звонкий детский голос неприятно режет слух.

Тот, кто был против убийства, подошел к девочке, отвесил ей увесистую оплеуху и она осела на пол потеряв сознание. Второй бандит в кожаной куртке принес из дальней комнаты светлый палас с коротким ворсом. Они переложили на него тело товарища и замотали, превратив в большую сигару.

Тот, что остался без уха, закинул почти невесомое тело девочки на плечо, двое других, кряхтя и матерясь вполголоса, взяли на плечи ковер. Спустя несколько минут из подъезда выглянул мужчина с перемотанной спортивной курткой рукой. Убедившись, что вокруг никого нет, он рысцой кинулся в ночной сумрак. Еще через минуту к подъезду подъехал белый минивен с надписью “Бродяга” на заднем стекле. Кривясь от боли, водитель выскочил из машины, распахнул боковые двери, дождался пока его подельники со своей ношей погрузятся внутрь, захлопнул их и вернулся обратно за руль. Взвизгнув покрышками, “Бродяга” рванул вперед, едва не сшибая боковые зеркала припаркованных вдоль дома машин.

5

Новость о кровавой бане в квартире соседа предпринимателя быстро облетела весь дом. Вердикт вынесли практически сразу - бандитские разборки. Потому что честным трудом таких денег не заработаешь.

Два упакованных в черный полиэтилен тела увезли только под утро.

На пропавшую девочку составили ориентировку.

Криминалисты проработали в квартире почти до обеда, собирая все, что могло помочь выяснить, что же тут произошло. Тельце раздавленного хомячка тоже упаковали в пакет и на выходе отдали дворнику. Не гнить же ему там, в конце концов. Престарелый Семен Игнатьевич не придумал ничего другого, как копнуть на штык лопаты в ближайшем палисаднике и похоронить бедную зверушку под накрапывающий дождик в опускающихся сумерках следующего дня.

Вот и все. Могло бы быть.

Но...

Чудаковатый продавец немного слукавил, описывая судьбу Рыжика, отца Буси. Хотя, как слукавил, не мог же он предположить такого исхода событий. Никак не мог.

Нет, Рыжика действительно порвали деревенские собаки, и в руки безутешному мальчику попал истерзанный домашний любимец. Но мать только улыбнулась, да посоветовала прикопать его за домом, неглубоко в землю. И ждать. А сама начала паковать вещи, зачем-то готовясь к отъезду. И им действительно пришлось вскоре спешно перебираться на новое место.

Потому что на следующую ночь Рыжик вернулся. Весь грязный, выросший едва ли не в три раза, исполосованный свежими шрамами, он выбил входную дверь избы и гордо бросил к ногам хозяина оторванную собачью голову. Буквально через несколько минут, следом за ним, в окнах замаячили неприятности, сопровождаемые нервными лучами фонарей и недовольными криками, потревоженных ночной расправой, соседей. Найти виновника по кровавым следам им не составило никакого труда.

- Вот ты бес дурной - проворчал недовольно тогда отец - Я уж надеялся тут подольше поживем. Тьфу, пропасть.

Так и сейчас, под самое утро, там, где Семен похоронил Бусю, земля вспухла черным пузырем, расходясь в стороны. Оттуда показалась длинная узкая пасть, жадно глотавшая черные влажные комья. Затем вылезла вся морда, неестественно сплюснутая с одной стороны. Вместо правого глаза зиял затянутый кожей провал. Зато второй горел темным рубином.

Озираясь по сторонам, Буся продолжила поглощать землю, становясь больше и вырастая прямо на глазах. Через несколько минут она все-таки остановилась, шумно втянула носом воздух, фыркнула и начала выбираться наружу. Сначала появились изогнутые паучьи лапы, толщиной почти с карандаш. Они уперлись по сторонам, потащили остальное туловище, размером с футбольный мяч. Грязная шерсть местами отсутствовала, уступая проплешинам со свежими рубцами розовой кожи. Мзгля встряхнулась, как собака, еще раз принюхалась, снова недовольно рыкнула и принялась крутиться на месте. Наконец она уловила еле заметную струнку знакомого запаха. Добежала до подъезда, ненадолго замерла там, где не так давно стоял белый минивэн.

Девочка. Хозяйка. Она боялась. Мзгля чувствовала это. А еще ее окружали те, кто приходил в их дом. Те, кто заставил ее измениться.

Длинные мохнатые ноги распрямились, стремительно выбрасывая тело вперед и вверх, в объятия сереющего предрассветного неба. Теперь Буся отчетливо “видела дорогу”, по которой увезли Элину. В уродливой одноглазой голове билась только одна мысль.

"Скоро, Девочка. Я уже иду. Скоро."

Газета “СПИД-ИНФО”

Выпуск №5 Май

ШОК!

ЗАГАДОЧНАЯ СМЕРТЬ ПРЕСТУПНОГО АВТОРИТЕТА!

ОГРОМНЫЙ ХОМЯК С КРЫЛЬЯМИ УБИЛ 18 ЧЕЛОВЕК И ПОХИТИЛ РЕБЕНКА!!!

КАЗНЬ ИЛИ ЗАВТРАК?

ИЛИ КАЗНЬ НА ЗАВТРАК?

СЕНСАЦИОННЫЙ МАТЕРИАЛ!!!

ЧИТАЙТЕ В НАШЕМ НОМЕРЕ!

Читать без картинок: https://dzen.ru/media/id/5daf0f5b0ce57b00adb81437/ad-6332c37...

Страница в ВК : https://vk.com/public189072634

Телеграм: https://t.me/maximillianman

Серия "Чертовщина"

Предыдущие эпизоды:

1. Тётя Валя

2. Отец Игнат

3. Ритуал

В предыдущих сериях: Однажды в квартиру Антона приходит необычного вида Адвокат и забирает тётю Валю в недра земли, за насмешки над Сатаной. Случай сводит Антона с отцом Игнатом, который помогает вывозить людей из оккупированных демонами столиц, и тот предлагает молодому человеку помочь ему. С его подачи Антон знакомится со своим братом Николаем и новой семьёй своей воскресшей после кровавого ритуала матери. Его дотошно проверяют и отправляют смотреть на схватку демона и ангела в небесах над Москвой, где Антон и проваливается в ад.

"Ад"

Я смотрел черту прямо в глаза. Он поухмылялся и вышел в дверь, оставив ее приоткрытой. Посидев какое-то время, я почувствовал, что зад мой явно припекает, и вскочил со стула.

Выйдя из помещения, я оказался…на стройке. Нет, это была подземная, адская, воняющая серой и потом, покрытая пеплом, но совершенно точно стройка. Прорабы, рабочие. У кого-то даже были каски. Пепел, совершенно черный, сыпался с неба. А вместе с ним падали и люди. Они летели вниз из обрамлённых красными облаками огромных сияющих отверстий, в которых светило голубое небо. Как и я, они падали в засасывающие их коробки, к которым устремлялись черти с планшетами.

— Стоять столбом собрался? — окликнул меня престарелый черт, что встретил меня в комнате.

Я очнулся от грандиозности происходившего ужаса и поплёлся за ним, спотыкаясь о сгустки не до конца застывшей лавы. Иногда она обжигала, да так, что я несколько раз вскрикнул.

— Мы к родственникам распределяем, чтобы легче обвыкнуться, — улыбнулся черт, указывая на женщину, укладывавшую сетку для заливки бетоном.

Та обернулась и охнув, бросилась ко мне. Это была тетя Валя.

— Тошка, — заплакала она, обняв меня, — как же тебя-то угораздило.

— Так, давайте-ка потом поговорите, начальник идёт, — нахмурился чёрт.

Тётя Валя тут же вернулась к работам и поманила к себе.

— Вот, перчатки возьми, — кивнула она на коробку с инструментами, — да ты ж босой, ох…

Я посмотрел на свои почерневшие от пепла ноги, приплясывающие на горячей поверхности, и тут же чуть не упал. Из-за пригорка показался здоровый, в три человеческих роста красный демон. Он стеганул кнутом чёрта, а меня схватил своей огромной лапой и поднял к пылающему пламенем лицу. Я закричал, ощущая, что кожа начинает лопаться и гореть. Но демон убрал меня от лица и понёс ниже, где я увидел тело обезглавленного в битве гигантского демона.

Красный демон принёс меня в небольшой амфитеатр рядом с ногой поверженного, покрытый застывшей лавой, и бросил посреди сцены.

— Грешник? Это ты? — раздался знакомый голос, и я увидал на одном из сидений амфитеатра отца Игната.

Преодолевая боль, я попытался встать, но не смог, лишь привалился на руку и с трудом присел.

— Да лежи, лежи, — покачал головой старик, поднимаясь и направляясь ко мне, — Вот незадача, спалили нас. Меня прям из ванной вырвали.

Только тут я понял, что он совершенно голый. Но в случившемся это занимало меня меньше всего.

— Я тётку видел, — кивнул я куда-то в направлении удаляющегося красного демона.

— Я тут такое видел, грешник, что хочется выцарапать себе глаза. Я уже подумывал об этом всерьез, пока ты не появился.

Перед нами в ноге обезглавленного демона открылось подобие двери и из неё вышли несколько фигур, направившись в нашу сторону.

— Как думаешь, что с нами будет? — спросил я, подрагивая всем телом.

— Ничего хорошего, — крякнул старик и полуприкрыл глаза.

Группа, которую, оказалось, возглавляли моя мать и отчим подошла к нам.

— Да что я не слышу, что ли? — пожала плечами Галина, — этот вон мантры читает. Думает, мы не поймём. А у Антошки голова теперь чистая, нет экрана, все я вижу, как этот плешивый священнишко пытался втянуть его в террористическую деятельность. Теперь мы его можем куда угодно, мои руки развязаны. А сына моего перевоспитаем, ваше высокородие.

И только тут я обратил внимание на того, кому она всё это говорила. Высокий статный ангел с темными, пронизывающими глазами. Он посмотрел мне в глаза, и я нутром почувствовал, что ничему не скрыться, ничто не спрятать мне от него, и сдался.

— Кланяйся, кланисся, — зашипел на меня, подбежавший из-за спины Галины отчим, и склонил мою голову, разорвав раздиравший меня на куски контакт.

— Ладно, Галь. Закон есть закон. Но смотри, — произнёс неизвестный, — подведешь меня в этот раз, сама знаешь где закончишь, вместе со всей своей семейкой.

Я почувствовал, как дрогнула рука Валеры, прижимавшая меня к земле. Что-то свистнуло, и в лицо мне брызнули крошки лавы и пепла. Отчим отошел от меня, и я вновь поднял взгляд. Неизвестного не было. Мать пнула отца Игната.

— Мы же тебя сейчас на дыбу и быстро сознаешься во всём.

— Не надо на дыбу, — пролепетал я, — если б не он, я вас и не встретил бы.

— А что с ним делать? — нахмурилась Галина, — Он же больной, не понимает, что происходит. Откровенный вредитель. Я же вижу теперь в ясной головушке твоей, сынок, что он до Коленьки добраться хочет. Хотел саботировать мои работы. Так, плешивый?

Она пнула старика еще раз, но тот не прекратил молитву.

— Давай, — кивнула отчиму мать.

Тот достал планшет и что-то нажал на нём, после чего из земли под отцом Игнатом поднялся здоровый зазубренный кол. Пока тот поднимался, Валера подошел и усадил священника на него. Отчего тот вскрикнул и задергался, но отчим крепко связал ему проволокой руки, а затем и тело, и принялся крепко держать, чтобы тот не дергался. Старик завопил, что было мочи.

— Вот, вот, — хохотнула Галина, — теперь ясно и где твой монастырь, и кто твои связные.

После её слов с неба на площадку амфитеатра стали сыпаться люди. Кто в чём был, кричащие, недоумевающие. Но громче всех был крик самого отца Игната, становившийся просто невыносимым. Я не выдержал, вскочил, оттолкнул отчима от священника и поднял старика с кола, отошел и уложил на землю рядом.

— Да все уже, поздно, дело сделано, — смеялась за моей спиной мать, — теперь, Валер, снаряди-ка их за головой Бельзевера, там и нога этого ничтожества должна остаться была, поэтому нам как раз святые будут кстати, а то из наших никто до неё дотронуться не решиться.

— Бу сделано! — кивнул отчим и бросился поднимать и строить свалившихся в амфитеатр людей. За ним поспешили несколько чертей.

Довольно скоро нас всех отправили на поверхность и выпустили на воздух из канализационного люка на Космодамианской набережной. Напротив, возле высотки на Котельнической уже стояло несколько башенных кранов, а с баржи рабочие выставляли плотину, вокруг торчавшей из воды макушки головы гигантского демона, поверженного в схватке.

Работы эти шли долго и нас поселили в палатку под мостом, где я выпросил медикаменты и одежду для отца Игната. Печку раздобыл кто-то из нашей группы. Постепенно появились и одеяла, и какая-то еда.

Через несколько дней, когда дно осушили и пустили реку в обход, отчего она даже подтапливала соседние улицы вокруг обводного канала, нас отправили вынимать ногу ангела изо рта демона. День и ночь мы вырубали топорами и лопатами ангельскую плоть. Другого инструмента нам не выдавали и только посмеивались на просьбы об отбойных молотках.

Крови у ангела не было. Но сам процесс был ужасающим. Спасало лишь воспоминание о пекле. К тем, кто отказывался, являлся черт насиловал и бил их огненным кнутом, после чего возражения исчезали. Меня изначально поставили прорабом, как сына Галины, но я сам присоединился к рабочим, не желая принимать поблажек своего положения.

Отец Игнат пришёл в себя день на третий. Работы на тот момент продвинулись очень слабо. Слаб был и сам святой отец. В ложе, которое мы ему устроили из одеял и памперсов, пахло старостью.

— Как же они нас так, грешник… — тихо прошептал он мне, в одно из моих ночных дежурств.

— Тише, тише, — прошептал я ему в ответ, — Мы сбежим, я все придумал.

— Все что ты придумал, им теперь известно. А говорил его демоны в метро не останавливают.

— Не останавливали, Богом клянусь, — прошептал я и на автомате перекрестился.

— Мать твоя про экран что-то говорила, — прокряхтел старик, — что у тебя такого было с собой, что ты потом потерял?

— Да ничего…

— Предмет, или бумажка, что угодно.

— Нет, ничего не припомню. Ток дядя Стёпа.

— Точно! А я думал, зачем ты этого алкаша приволок, — воскликнул отец Игнат и подскочил со своего ложа.

— Тише, — прошипел я, укладывая старика обратно, — как он мог? Ну, то есть, он – экран?

— Не знаю, божий промысел. Может грешные мозги его пропитые так работают. Как и где ты его профукал-то?

— Да когда под землю утащили меня, он уже пропал. Похоже дернули его туда со смотровой еще раньше меня.

— Где искать его теперь…Недра огромные.

— Погодите… — схватился я за голову, — там чёрт при входе мне сказал, что всех к родственникам определяют. Значит он вместе с Тётей Валей был. Я её видел там.

— А где видел, помнишь?

— С трудом.

— Ну так иди, забери его, а то мы ничегошеньки не сможем без такого экрана. Все наши мысли прочтут, а я на кол не хочу больше, — поёжился святой отец.

— Да как я пойду.

— Ты же сын ведьмы Галины. Приближенной самого Дьяволова. Это ж он сам разрешение дал. Скажи, что к ней тебе надо. Уверен, пропустят.

— Но они же прочтут мои мысли!

Старик надолго замолчал. За это время на меня навалилась вся тяжесть нашего положения. Я ощутил в какой ступор меня погрузило столкновение с абсолютным злом. Как сложно было поверить в себя и совершать элементарные действия. Я был тем, кого вели на убой, и ничего не мог с этим сделать. Спустя тягучие пол часа святой отец вздохнул и посмотрел на меня.

— Хорошо, так и быть, научу тебя одной молитве. Может на мелких чертях и помочь, а может и нет. Но это наш последний шанс…