CreepyStory

Пепел скрипел на зубах. Доминика Мария де Вега сглотнула всухую и еще раз измерила темницу шагами. Десять футов, как и в прошлый раз, как и день — месяц, год? — назад.

Темница походила на простенок: бугристые каменные стены высотой в добрых двадцать футов разделяет расстояние немногим больше ширины плеч Доминики. Мужчина и вовсе вынужден был бы передвигаться по камере боком. Дверей нет; лишь окошко, похожее на узкую горизонтальную бойницу под потолком. Не приходилось даже предполагать, что Доминика могла попасть сюда через окно — в него можно было просунуть разве что кулак. Она уже проверяла, вскарабкиваясь по стенам. Это обстоятельство дало ей повод занять себя на долгое время, отыскивая ловко спрятанный люк или дверь. И она десятки раз обшарила каждый квадратный дюйм темницы — и стены, и пол, и потолок — но камера оказалась высеченной в цельной скале: никаких стыков, которые можно было бы расковырять. Здесь вообще не было ничего, кроме слоя тончайшего пепла да пятен черной плесени в углах.

Воздух был абсолютно сух; ни капли влаги вокруг. Пепел забил каждую пору обнаженной шелушащейся кожи. Лишь кисточки на побегах плесени влажно, жирно поблескивали. Первое время Доминика надеялась, что тюремщики принесут ей воды — должны ведь, если не хотят, чтобы пленница умерла до срока! — но по всему выходило, что о ней просто забыли. Что же до смерти от жажды... Доминика почесала незарастающий разрез под солнечным сплетением. Возможно, ей больше и не нужна вода. Иногда Доминике казалось, что и дышит она только по привычке.

Она обратила взор к окошку. Вновь не смогла понять, частицы пепла то играют в слабом багровом свете, или просто "мушки" плавают в утомленных многодневной бессонницей глазах. Покричать, что ли? Чьи-то голоса и стоны постоянно слышались снаружи, когда их не заглушал вой порывистого ветра. Но распознать ей удавалось лишь голос юродивого Рогатого. Он был совсем близко, справа и сверху, возможно, в такой же камере. Но добиться от проклятого еретика ей пока ничего не удалось. Он лишь монотонно бубнил молитвы и литании, причудливо перемежая строфы.

Едва она подумала о других пленниках, как находиться в темнице стало совсем невыносимо. С силой уперевшись ногами и руками в стены, Доминика поднялась к окну, глотнула горького пепла, прислушалась. Рогатого было не слыхать.

— Эй! Эй! Меня кто-нибудь слышит? — багровая мгла снаружи глотала слова, будто толстый слой ваты. — Отзовитесь!

От крика звенело в ушах. Доминика прислушалась: будто бы вновь забормотал Рогатый. Вой ветра утих. Секунду спустя она услышала новый голос. Кто-то хрипло смеялся.

— Уж никак сеньора инквизитор собственной персоной! — различила она. — Ну и где же ваше Царствие Небесное, госпожа святоша? Нашла коса на камень!

Глумливый тон, пришепетывание сквозь прорехи в зубных рядах не оставляли сомнений: то был Энрике, бандит и мародер. Господь милостивый, наказание то, или шутка жалкой смертной непонятная, раз такой человек оказался рядом с нею в Преисподней?! Одну секунду — лишь одну секунду! — она испытывала искушение умолкнуть, сделать вид, будто ее нет. Но, наверное, и такой собеседник лучше, чем никакого?

— Энрике? Рядом с тобой кто-нибудь есть? Довелось тебе слышать кого-то, кроме меня?

Поднявшийся ветер заглушил ее. Долгие минуты она дожидалась затишья, чтобы повторить свои вопросы вновь.

— Зачем нам с тобою кто-то еще, дорогуша? — наконец, различила она. — Мы с тобою проведем вместе прекрасную вечность, уж только дай добраться до тебя!

— Мне не до шуток, бес бы тебя побрал!

— Какие шутки, ма шери? Бес нас всех уже побрал! Разве ты не поняла, где мы оказались?

— А, проклятый, уши бы мои тебя не слыхали! Рогатый! Рога-а-ты-ый! — звала она под смех бандита.

И Рогатый отозвался:

— Сеньора? Чего вам угодно, сеньора?

Это была первая осмысленная фраза от него за целую вечность.

— Ты слышал кого-нибудь, кроме этого козла безрогого, Энрике?

— Я многое слышу, госпожа. И каждую душу в преддверии Ада, и тварей адских, и мелодию Сфер Небесных. Это так прекрасно! Как же это хорошо — быть!

— Лучше бы мы были где-нибудь еще, — процедила Доминика. — Ты слышал кого-нибудь из отряда? Брата Хуана, брата Фернандо — хоть кого-нибудь?

Рогатый что-то отвечал, но его вновь заглушил мерзкий Энрике:

— Зачем вам кто-то еще, госпожа? Сейчас я спущусь к вам, и мы славно развлечемся!

— Заткнись, проклятый еретик! Черта лысого ты доберешься до меня!

— Это более, чем реально, дорогуша, — возразил Энрике. — Вы еще не пробовали черную плесень на вкус? Рекомендую, рекомендую. Или дайте ей попробовать себя.

— Энрике, заклинаю тебя всеми христианскими добродетелями, помолчи, — взмолилась она, пытаясь разобрать бормотание Рогатого.

Но бандит лишь разразился похабной песней, поминутно захлебываясь и хохоча над своей придумкой:

Ох, братва, добычи много -
За спиною женский монастырь!
Ждет печальная застава
Огоньком в конце версты!

А в лесу случилась ссора
Из-за девок молодых!
И, взорвавшись словно порох,
Мы набросились на них!

Мне досталась Доминика,
Инквизиторская блядь!
И тогда за оба уха
Начал я бедняжку драть!

— У, проклятый! — ярилась Доминика. — Нужно было сразу тебя удавить, пропади ты пропадом.

Она надеялась, что бандит рано или поздно устанет, но он продолжал распевать корявые куплеты, лишая ее надежд докричаться до кого-нибудь еще.

В ярости саданув кулаком по стене, Доминика потеряла равновесие и сверзилась на пол темницы, по пути пересчитав затылком каждую неровность каменной стены.

Глухой гул наполнил ее голову, в глазах потемнело, начали неметь руки и ноги. Доминика нащупала жуткую рану на груди, погрузила в нее пальцы. Глубже... Нащупала сердце. Ни единого толчка... Господь всемогущий, избави от юдоли сей... Разве можно человеку быть так: ни живым, ни мертвым?

***
— И это все, что вы нашли? — раздался под сводами церкви надменный голос Доминики Марии де Вега, главы боевого отряда Инквизиции.

— Покорнейше прошу прощения, сеньора, — рослый монах, брат Хуан, склонился в поклоне. — Мы сбились с ног, прочесывая окрестности, но кругом находили лишь мертвецов да безумцев.

— Кто это? Как пережил катастрофу?

— Бандит, мародер. Назвался Энрике, — отвечал монах. — Пришел в сей несчастный край с шайкой поживиться, едва заслышав о катастрофе.

— Почему вы оставили его в живых? Или вы нетвердо помните приказы? — голос сеньоры-инквизитора посуровел.

— Мы помним приказы, госпожа. Мы перебили всю шайку, — поспешил оправдаться брат Хуан. — Но этот человек, Энрике — из местных. Он сказал, что знает того выжившего по прозвищу Рогатый, что вы, госпожа, нашли и арестовали.

— О! Прекрасно, — потерла руки Доминика. — Немедленно отведите арестованного в подвал да поднимите на дыбу.

Стоящий на коленях пленник поднял голову:

— О, милостивая сеньора, я и так вам все расс...

Один из монахов, стоявших по обе стороны от него, с силой ударил Энрике кулаком в лицо. Пленник прикусил язык и втянул голову в плечи.

— Ну-ну, полегче, — осадила Доминика подчиненного и обратилась к Энрике. — Не бойся, добрый человек. Если грехи твои не велики, то ты не будешь страдать... долго. Но мы хотим быть уверенны, что ты говоришь правду. А человек никогда не бывает так правдив и словоохотлив, как на дыбе.

Предоставив пленника заботам подчиненных, весьма умелых в делах заплечных, Доминика отправилась в контору. Тощая пачка протоколов, кажется, уже была заучена наизусть, но инквизитор вновь и вновь перебирала листы пергамента в тщетной надежде, что вот-вот наткнется на какую-нибудь зацепку.

Расследование продвигалось туго. К тому времени, как посланный Святой Инквизицией отряд достиг Северной Наварры, здесь все было кончено. Как и сказал брат Хуан: одни мертвецы да беспомощные идиоты. Едва преодолев солончаковые болота, обогнув Врата Ада и миновав жуткие леса, через которые сотню лет назад прошли демонические воинства на пути к Армагеддону, инквизиторы занялись поиском выживших. Но нашли лишь безымянного Рогатого. Строго говоря, он не был единственным выжившим, но в отличие от других, не барахтался на земле, пуская слюни, а бродил по обезлюдевшим весям, умел о себе позаботиться. Самое главное — он один владел членораздельной речью, хотя инквизиторам пока ничего не удалось добиться от него, кроме еретических сентенций.

Он не назвал ни своего имени, ни занятия, но сказал — точнее, так можно было понять его бормотание — что катастрофа была не демоническим прорывом, но напротив — Нисхождением с небес. Это были в высшей степени сомнительные показания, ведь разверстый Кратер, в котором располагались адские врата, бурно рокотал и извергал дым, как никогда за последнюю сотню лет.

Остальные документы были всего лишь отчетами поисковых групп — неутешительными отчетами.

Через некоторое время брат Хуан поднес ей новый протокол — показания Энрике. Доминика быстро, но внимательно пробежала его глазами. По словам бандита, арестованный по прозвищу Рогатый (имени его бандит не знал) был послушником при монастыре в предместьях Памплоны — заброшенной еще во время Армагеддона бывшей столицы Наварры. Он-де, Энрике, находясь в бегах, скрывался у друзей в Тьерра-Эстелья, мало затронутом катастрофой районе. Прознав о беде, постигшей Северную Наварру, отправился на разведку. Он повстречался с Рогатым (тогда еще вполне безрогим и находящимся более или менее в своем уме), который утверждал, что видел некое небесное явление, каковое принял за Нисхождение ангела. Рогатый-де отправился к предполагаемому месту падения ангела, и Энрике не стал ему препятствовать, так как торопился оповестить коллег-бандитов о возможной богатой добыче. Впоследствии, попав в руки слуг Святой Инквизиции, Энрике, будучи верным католиком, поспешил сообщить инквизиторам о послушнике-еретике — единственном человеке, пережившем катастрофу.

Доминика положила листок на верх пачки. Собственно, она собиралась казнить бандита, как только получит протокол. Но его показания удивительно гармонировали с обрывочными показаниями Рогатого. По крайней мере, каждый из арестованных независимо назвал редкое слово, "нисхождение". Лишать жизни одного из свидетелей при том, что других и взять-то неоткуда, было бы в высшей степени неразумно. Придется забрать его с собой, решила инквизитор. Но сначала следовало еще раз допросить Рогатого.

Она спустилась в подвал. Сдавленные всхлипывания и стоны донеслись до нее. То приходил в себя Энрике. Другой арестованный никогда не кричал и не жаловался, будто не чувствовал боли и не знал своего положения. Вот и сейчас она нашла его нараспев читающим молитвы и блаженно улыбающимся. Братья инквизиторы допрашивали его в три смены уже несколько дней, но, кажется, Рогатому вообще не было разницы, висеть ли на дыбе с выбитыми из своих мест суставами, либо валяться на загаженной соломенной подстилке.

***
Будто морская волна выбросила Доминику из муторного полубеспамятсва на неприветливый берег реальности. Голова раскалывалась, во рту и груди горьким пеплом Преисподней клубилась пустынная сухость. Левую руку покалывали иголки, а ладонь она и вовсе не чувствовала. Доминика распахнула глаза (будто песка насыпали!) и с гадливостью выдернула руку из зарослей черной плесени. Клочок мерзкой растительности остался на ее ладони, и, поднявшись на ноги, она поспешно вытерла ладонь о стену. Показалось ли ей, или камень подался под ее рукой, будто размягченный воск? На секунду Доминике почудилось, что не камень то, а лишь морок; что висит она в черной бездне. Ноги ее подкосились, каменный пол спружинил, приняв ее тело. И сразу все прошло. Убедившись, что под нею есть твердая опора, сеньора-инквизитор рискнула разжмурить веки. Перед ее лицом хищно поблескивала черными бусинками-побегами плесень. И вновь накрыло ее ужасное чувство: будто то не побеги ядовитой поросли, а прорехи в ткани реальности; будто она видит сквозь них то, что снаружи. Пустую, но полную бездну; безвидную, но осязаемую тьму. Чужие хищные взгляды...

Отшатнувшись, Доминика ударилась затылком о стену, как благословение приняла минутное помрачение рассудка, вновь пришла в себя...

Добрый час ее мучили приступы потустороннего ужаса. Вновь и вновь разверзалась бездна, и твари, что не имели ничего общего с людскими представлениями о демонах, голодно смотрели на нее с изнанки реальности.

Наконец, Доминике полегчало. Она рискнула пройтись по темнице, избегая ступать в пятна плесени. Тут сеньора-инквизитор заметила странное явление: хотя бездна больше не грозила поглотить ее, но камень продолжал упруго подаваться под ней. Голые ступни давно онемели, икры кололи мириады иголок. Доминика поковыряла пальцем стену и сделала в ней лунку. Продолжив работу, она отделила кусок камня — и тот упал на пол, будто обычный каменный осколок. Твердый — но под ее руками — мягкий!

Только вот палец тоже онемел.

Через некоторое время странное явление прошло, будто ничего и не было — камень вновь стал неприступной твердью. Но остались на нем отпечатки ног, лунки, вмятины.

Доминика тщательно отскребла черную плесень каменным осколком, сгребла в дальний угол темницы. Несомненно, плесень и была причиной всех странных явлений. Зловещий смысл самой тюрьмы стал проясняться. Официальная доктрина Церкви утверждала, что главное оружие диавола — взращивание греха, искушение, позволяющее Тьме получать души умерших. Но ведь после Армагеддона демоны стали являться в смертный мир во плоти, из вмещающих адские врата Кратеров, разверзшихся по всей земле — и охотиться на живых. Значит, в такие вот тюрьмы исчадия Тьмы помещают свою добычу, на поживу черной плесени. Которая — не то, чем кажется.

Раньше сеньора-инквизитор запытала бы любого за подобные еретические гипотезы, но теперь ей самой не оставалось ничего иного, как предположить, что законы природы в мире демонов так отличаются от законов смертного мира, что диавол вынужден самым богомерзким образом переиначивать тела и души людей, чтобы они смогли существовать в Бездне.

***
Брат Алонсо лишь на час пережил последний допрос Рогатого.

Доминике показалось, что на этот раз юродивый еретик чуть более в своем уме, чем ранее; и что он стал более адекватно отвечать на "форсирующие действия" дознавателей. Во всяком случае, он делал явные попытки отстраниться от раскаленного железа, а выбитые суставы причиняли ему явный дискомфорт. Сквозь блаженную пелену в его глазах начали проступать искры беспокойства.

Это воодушевило инквизиторов. Они принялись за дело с удвоенным усердием. Доминике поминутно приходилось напоминать им об осторожности. В конце концов, брат Алонсо ткнул горячим прутом в роговой вырост на лбу арестованного. Мгновенно будто грянул над головой гигантский колокол; оглушенные инквизиторы упали на пол подвала. Доминика пришла в себя одной из первых. Что она чувствовала — не запомнила. Или не хотела вспоминать. Все плыло перед глазами, как после удара по голове. Другие чувствовали себя еще хуже. Брат же Алонсо, обгадившись, пускал пузыри, бессмысленно уставившись в потолок. Пришедшие в себя инквизиторы долго пытались его растормошить, но дух бедного Алонсо будто бы уже покинул тело, оставив умирающую оболочку.

Удивила Доминику реакция Рогатого. Взгляд его прояснился, вид же арестованный имел самый удрученный, будто он был искренне опечален произошедшим с Алонсо. Приказав подчиненным снять его с дыбы и привести в порядок, сеньора-инквизитор попробовала — пока горячо! — расспросить Рогатого. Но тот бормотал нечто бессвязное, и Доминика различила лишь "не хочу убивать", "безжалостная благодать", "никто не выдержит".

Делать было нечего. На следующее утро отряд собрался в дорогу, унося с собой двух арестованных и завернутое в саван тело брата Алонсо. Пересекающиеся рассказы допрошенных да свидетельства необычной смертоубийственной силы Рогатого — уже неплохой материал, повод не считать миссию провальной. Дома в дело вступят дознаватели поопытнее.

Но этим планам не суждено было сбыться. Путь отряда пролегал мимо Кратера — по другому здесь не пройдешь. Страшный лес — бывшая дорога дьявольских армий — сам по себе был крайне неприятным местом. Сейчас же его заволокли тучи пепла и эманации адских врат. Отряд был вынужден продвигаться медленно, дабы не пропустить во мгле вехи и не сбиться с пути. Возможно, это промедление и стало роковым. Или им просто не повезло под покровом пепла попасться вышедшей из Кратера Охоте.

Никакого боя не было. Просто в какой-то момент земля задрожала, а туча пепла поблизости вдруг облеклась плотью — широким боком Бегемота, из разверстых щелей в каковом неуловимыми тенями выскакивали и мгновенно растворялись во мгле крылатые абиссали. Монахи едва успели сомкнуть строй и обнажить оружие — и тут же тело Доминики стало легким-легким, а из груди вырос зазубренный коготь летающей твари.

Так закончилось земное бытие сеньоры-инквизитора.

***
Доминика вскарабкалась к окошку и позвала Рогатого. Она готовилась звать долго, но сразу же получила ответ.

— Сеньора? Я слушаю, — донесся негромкий, но ясный голос.

— Ты понимаешь меня? Я хочу спросить, — сказала она, с беспокойством прислушивась: как бы в разговор не влез бандит Энрике.

— Спрашивайте, — так долго Рогатый еще никогда не поддерживал осмысленный разговор.

Похоже, подумала Доминика, чем больше времени проходит после катастрофы, тем больше проясняется его ум.

— Ты нашел ангела? Откуда у тебя рог?

— Да. Да. Рог? Разве я не говорил? — ответил Рогатый. — Благодать страшнее Тьмы, в каком-то смысле. Ни одна душа не вынесет ее испепеляющий свет без урона. Спутанность мышления, горькая тоска по всему хорошему и стыд за себя. Но одновременно — и радостное чувство, будто у меня есть возможность очиститься от зла. Вот, что я почувствовал, пока все вокруг умирали или превращались в дураков.

— Это и было Нисхождение? Ты нашел ангела, или нет?

— ...ужасное и прекрасное создание, бесконечно опечаленное своим бессилием помочь людям, — говорил Рогатый. — Я коснулся его.

— И что было дальше? — спросила Доминика.

— Не знаю.

— А рог?

— Это не рог. Это перо с Его крыла, — отвечал Рогатый. — Не спрашивайте. Я просто знаю.

— Так значит... — кошмарное подозрение появилось у Доминики. — Брат Алонсо умер, потому что его озарила... благодать?

— Я не хотел.

Только теперь Доминика поняла, что все это время слышит и Энрике. У того "репертуар" не изменился, но голос его стал тих, сух, бессилен — на его фоне она хорошо различала даже негромкий голос Рогатого. Вот и славненько.

Она слезла вниз. Все, что рассказал ей Рогатый было непростительной ересью. Но ведь и все, что она увидела и почувствовала с тех пор, как попала в Кратер, было ересью. Святая Инквизиция обрекла бы ее на смерть за сам рассказ о ее пребывании в Кратере! За пределами Доктрины нет истины — вот и весь сказ. Но если Доктрина вступает в противоречие с ее, Доминики, опытом — то и рассказ Рогатого может быть правдой?

Некоторое время она колебалась. Не стоит ли ей отказаться от собственного опыта, смежить веки, закрыться и предаться истовым молитвам, в надежде на то, что Господь увидит ее непоколебимую веру и спасет?

А плесень, тем временем, будет подбираться все ближе к ней...

В конце концов, она никогда не была теологом. Она была солдатом. А солдат имеет дело с тем, что видит — и действует сообразно. Если здесь — в преддверии Ада! — есть святое оружие, то ей надлежит пойти на любые жертвы, дабы обрести его. Подумать только, ангельское перо, впечатанное в лоб глупого послушника — прямо здесь, под носом у тварей тьмы!

Единожды решив, она принялась за дело без промедления.

У нее ушли целые дни на то, чтобы определить порцию плесени, не слишком угрожающую приступами кошмаров, но имеющую полезное ей последействие. Она втирала в десны небольшой клочок, пережидала кошмар, а потом принималась за работу. Со временем она научилась угадывать порцию все лучше и лучше.

Мизинцем на левой руке она решила пожертвовать. Именно им она резала камень во время последействия плесени. Вскоре палец усох, окостенел, окаменел. К тому времени она вырезала из камня нож — увесистый четырехфунтовый тесак. Заточить его о каменные стены оказалось невероятно сложно — просто не было достаточно ровного участка стены, чтобы шлифовать лезвие. Но, многие времена спустя Доминика получила достаточно острое лезвие, некоторые части которого могли резать, а не только лишь рвать.

Первым делом она отделила окаменевший мизинец — так будет работать сподручнее. Затем вылепила из камня сосуд для плесени, с кое-как пригнанной крышкой и проушиной для веревки.

На веревку пошли волосы Доминики. Слава богу, монахиням давно разрешили отращивать волосы, особенно, служащим в боевых отрядах! Волос хватило на юбку-пояс и несколько коротких веревок — подвешивать к поясу нехитрый скарб инквизитора.

За время работы пол камеры промялся под ее ногами; ноги же отмерли, как ранее мизинец, и окаменели по колено. И это было даже кстати! Предстояло прорубиться сквозь фронтальную стену, а затем как-то подниматься по ней снаружи.

Ноги она отсекла после того, как собрала всю плесень в свой сосуд. Было не больно, лишь немного жалко.

Десяток тщательно отмеренных порций плесени потребовался, чтобы расширить окно-бойницу в стене пятифутовой толщины. Вбив ноги в стену снаружи, она выбралась и впервые увидела Кратер во всей красе — насколько позволили тучи пепла, конечно. Изнутри Кратер не выглядел кратером — скорее, колодцем. Где-то в невероятной вышине виднелся кружок дневного света. Завиваясь спиралью, столп пепла подымался из безвидной глубины. Стены Кратера, насколько хватало глаз, были испещрены мириадами окошек темниц. Показалось ли ей, или из некоторых что-то торчало? Вероятно, она не первая, кто догадался пройти сквозь стену.

Она сидела на собственных отрезанных и вбитых в стену ногах — и ей пришлось повиснуть на них, как на брусьях, ведь ей надо было как-то подниматься. Темное колдовство плесени придавало ей сил. Действуя методично, как машина, Доминика выдергивала кошмарный костяной клин из стены, вбивала повыше, подтягивалась, выдергивала, вбивала...

Путь ее лежал к одной из ближайших бойниц. Оттуда доносился слабый хриплый клекот — голос Энрике. Она нашла бандита в плачевном состоянии, наполовину вплавленным в камень. Несчастный дурак не догадался запастись плесенью, прежде чем лезть наружу. Видать, так дурно на него подействовала близость девы-монахини. Все тело его окаменело, лишь глаза бешено вращались в глазницах, да челюсть подергивалась, извергая пошлости.

— Сама пришла? Ох, какая ты страшная... — различила она. — Ну ничего, мне и так сойдет.

Только теперь Доминика поняла, что кое-чего не учла. В темнице-то она сидела нагая, а ее жалкий пояс ничего не скрывает! Ну, ничего, она уже, возможно, совершила самый страшный грех, поверив Рогатому. А вынужденная нагота — это, если подумать, не грех, а просто срам.

Она откупорила сосуд, каменной щепочкой взяла толику черной субстанции, показала Энрике. Судя по его взгляду, они подумали об одном и том же: о том, что Энрике — тупоголовый болван!

Укрепив силы богомерзким зельем, Доминика стала прорубаться к бандиту. Было очень неудобно: на одной ноге она сидела, другой резала камень.

— Ну, иди же, иди сюда! Вот, молодец, — подзуживал Энрике, безумно ухмыляясь.

Но сеньора-инквизитор, лишь освободив одну его руку, сразу отсекла ее от плеча. Испробовала. Да! Чужие кости работают в точности как свои!

— Ты что творишь, стерва?! — протестовал бандит.

Но Доминика не слушала его, лишь методично вырезала камень. Вскоре ее инвентарь пополнился четырьмя новыми клиньями. Тело Энрике она сбросила на пол темницы, в хищные заросли плесени. Дьяволово — дьяволу.

Будучи увешанной таким количеством костей, она стала подниматься медленнее. Но все равно смогла достичь темницы Рогатого. Тот явно удивился, когда она спустилась к нему, будто гигантский паук. Рогатый почти полностью был оплетен черной порослью, но в глазах его не было ни капли потустороннего ужаса, который терзал ее, стоило ей только немного переборщить с зельем.

"Видимо, сияние благодати хранит его душу, — предположила Доминика с удовлетворением. — Это — лучшее доказательство правдивости его рассказа".

— Как ты, друг? — она склонилась над ним.

— Все хорошо, — едва слышно прошептал Рогатый.

— Кажется, ты решил совсем здесь остаться?

— Здесь я никому не наврежу, — отвечал он.

— Почему бы тебе не пустить в ход перо, раз ты это можешь? — спросила Доминика.

От ответа зависело очень многое.

— Я не хочу убивать других пленников, я же говорил, — устало отвечал Рогатый.

— А зачем убивать? Ты мог бы избыть поганую тьму, осенить грешников истинным светом, проложить нам путь отсюда! — увещевала сеньора-инквизитор.

Рогатый смотрел на нее будто бы с жалостью.

— Мне придется развеять некоторые ваши иллюзии, госпожа, — ответил он. — Если вам будет угодно.

— Валяй!

— Во-первый, никакого абстрактного зла, как и абстрактной чистоты, не существует, — начал он. — Души — настолько же материальны, как и тела. И духовная тьма — это буквально гниль душ!

— Ты хочешь сказать...

— Буквально! Свет мгновенно уничтожает тьму, а благода-а-ать?.. — протянул он, требуя, чтобы она сама сказала ответ.

— Э... уничтожает зло? — предположила инквизитор.

— Дура! Благодать уничтожает пораженную Тьмой плоть души! — сказал Рогатый. — Сами подумайте, без лицемерия этого вашего надменного, без иллюзий, без... Что останется от вашей души, если ее испорченные части мгновенно исчезнут?!

— Я не... Но это то, чего всегда хотела Церковь...

— Ваша душа обратится в нежизнеспособные ошметки! — ответил Рогатый. — Вы либо станете идиоткой и вскоре умрете, либо сразу умрете. Как было с тем бедным монахом, что ткнул меня прутом в лоб.

— О, Господи...

— То-то и оно. Из тысяч осененных благодатью уцелел лишь я один — и мне потребовались недели, если не месяцы, чтобы прийти в себя и обрести более или менее ясный ум.

— Вот, почему небесные воинства проиграли битву, — догадалась Доминика. — Они не могли использовать свое главное оружие...

— Возможно, возможно.

— Но не все потерянно, — сказала инквизитор. — Ты хороший человек, Рогатый, но ты глуп. Ты не видишь возможностей.

— Например?

— Мы можем выбраться наружу, найти ближайшего демона и заставить его вернуть нас в смертный мир. Мы будем угрожать ему полным уничтожением. Твое перо ведь это может?

— Наверное, может. Но что мы будем делать потом? — вопросил Рогатый. — Поглядите на нас — мы же ходячие мертвецы! Нам даже воздух нужен лишь затем, чтобы колебать голосовые связки!

— О том, что будет дальше, будут думать те, кто умнее нас, — обманула его Доминика. — Мы принесем важные сведения. Важнейшие сведения в истории человечества!

Еще битый час они пререкались, пока Рогатый не решил, что ему все равно, где быть: в темнице, или с Доминикой. Сеньора-инквизитор отделила его голову от бесполезного куска камня, некогда бывшего телом, повесила на пояс. Теперь Рогатый мог лишь едва уловимо шептать. Это к лучшему! Хотя бы не ляпнет чего-то не того при посторонних. "Важнейшие сведения в истории" она твердо решила держать при себе.

— Почему мы еще здесь? Вы передумали, сеньора? — прочитала она по губам.

— Хочу еще кое-что попробовать.

Она приняла усиленную порцию плесени и, когда реальность стала плавиться вокруг нее, причудливо сплетаясь с Бездной, Доминика прирастила свои мертвые ноги к культям. Она не была уверена, что это сработает, но, хотя ноги получились разной длины и торчали из колен под разными углами — по крайне мере, не отваливались.

— Пойдем же! Нам пора, — улыбнулась она Рогатому. — У нас так много дел... Ты не представляешь!

О, да, бедный дурачок не представлял. То, что для одного погибель — для другого возможность. Долго ли люди будут ютиться меж молотом и наковальней? Под бессильным Небом. Над голодной Бездной. Небо ничего не смогло решить; ни на что не смогло решиться. Небо просто недостойно веры. Бессильным богам не служат. Лживые Церкви — низвергают. Теперь Доминика сама за себя. Если ей достанет пороха выбраться из Преисподней, то у нее есть право на все.

Она карабкалась по почти отвесной каменной стене Кратера все быстрее и быстрее. Что ей придавало сил? Адское зелье? Или злая радость освобожденного ума?

Где-то высоко-высоко в облаках пепла реяли абиссали. Еще выше в стене проступало что-то вроде колоссального уступа — Цитадель Демонов? Не страшно. Ад ее не удержит.

Один из тысяч может выдержать очищение. Она — вряд ли сможет, но ей и не понадобится. Ей достаточно найти еще благодушных дурачков, вроде Рогатого. Мало ли, что убивать не хотят... Нужно просто контролировать информацию. Они не обязаны знать, что делают. Они добудут еще перьев, они применят их, где она им прикажет. Кто сможет встать на ее пути? Не демоны. И не люди. Ведь у нее оружие, которое очищает ото зла и его носителей огромные территории, оставляя лишь Чистых.

"Мир нельзя очистить совсем. Частице зла придется остаться. Мне придется остаться".

Но сперва ей предстоит еще много работы.

Кошмарной паучихой ползла она все выше и выше. Темная сила плескалась в ее жилах. Бездна смотрела на нее сквозь мириады прорех.

И над всем — над адским пеплом, над Бездной, над скорчившимися в ужасе грешниками — кнутом хлестал сильный, властный голос:

— Брат Хуан! Брат Фернандо! Инквизитор Доминика Мария де Вега призывает вас! Брат Кристобаль! Брат Даниэль! Отзовитесь, или пеняйте на себя!

Автор: Станислав Змрок

ВК: https://vk.com/public_cmdr_ctacb

AT: https://author.today/u/cmdr_ctacb/works

Ненавистный летний ливень только-только закончился, и его последние капли мелодично падали с крыши, когда Глеб впервые услышал непонятный звук. Поморщился, прищурился, поковырял пальцами в ушах, приоткрыл окно – теперь-то уже можно, грозы ведь уже нет. Какой-то высокочастотный писк, иногда прерываемый грубым жужжанием, никак не уходил и не выдавал местоположение своего источника.

— Хренова гроза, - пробормотал Глеб. – Проводка, что ли, погорела…

Продолжая тереть уши, он ещё раз поморщился, теперь уже от недовольства, и щёлкнул выключателем. Свет без проблем включился, и Глеб облегчённо вздохнул. Мало ли, что там пищит и жужжит – главное, что всё работает.

Вот только облегчение это не было долгим. Глеб переместился из комнаты на кухню, но звуки никак не отставали. А потом и в ванной, на балконе, в подъезде, на улице… иногда они прерывались, превращая обыденный городской шум в самую прекрасную в мире музыку, но внезапно возвращались снова, когда Глеб уже расслаблялся и начинал снова наслаждаться жизнью.

Уши уже давно покраснели, пропитались неприятным жаром и, кажется, даже слегка закровоточили из-за постоянных попыток избавиться от мерзкого писка. Друзья, знакомые и коллеги упорно советовали Глебу пойти к врачу, а он никак не мог поверить, что больше никто этого не слышит.

— О! – подпрыгивал он каждый раз, когда звук возвращался. – Тише! Слышишь? А? Прислушайся, ну!

И все действительно прислушивались, вертели головой по сторонам, стараясь настроить ушные антенны на нужную частоту, ходили из стороны в сторону… но в итоге только пожимали плечами и ещё раз напоминали Глебу о существовании врачей.

А тем временем, периоды облегчения становились всё реже и реже. Глеб уже почти не мог спать – через полтора часа его будил писк, а раскаты жужжания словно били по голове огромной невидимой кувалдой.

Глеб наконец сдался, и врач, быстренько его осмотрев и не выявив ничего плохого, назначил кучу анализов и исследований. Решено было сдавать всё и сразу, с минимумом очередей и ожидания. Платно, дорого, но что поделать, нужно же как-то жить.

Во время МРТ мозга Глеб даже снял наушники, чтобы страшные звуки аппарата заглушили мучительные, но с ужасом обнаружил, что это не помогает. На переднем плане всё равно был писк, а жужжание уже заставляло дрожать глазные яблоки, превращая зрение в опьяняющую тряску изображений.

Сразу после МРТ Глеб направился на сдачу крови. И как только игла проткнула раздувшуюся вену, раздался едва слышный хлопок, и весь кабинет забрызгало мелкими красными каплями. Медсестра в ужасе отпрыгнула в сторону и прикрыла лицо рукой, а из локтевой ямки Глеба продолжала пульсировать алая струя. Сам пациент принял расслабленную позу, почти сполз со стула и закатил глаза от довольствия.

А через несколько секунд, когда тяжёлое дыхание и приглушённые вскрикивания медсестры вышли на передний план, утопив писк и жужжание в луже крови, Глеб наконец очнулся и схватился здоровой рукой за кровоточащее место.

— Это что такое? – истошно заорал он, вскочил на ноги, поскользнулся и едва не упал, чудом успев схватиться за стол.

Рана снова была свободна, но зажимать её уже не требовалось – кровь если и сочилась, то уже довольно безобидными темпами.

— А я откуда знаю? – так же громко заверещала медсестра. – У меня такого никогда раньше не было!

Дверь в кабинет приоткрылась – вокруг собралась приличная толпа. Кто-то ждал своей очереди, а кто-то пришёл на крики.

— Нихрена себе… - прозвучал чей-то голос, до краёв наполненный удивлением.

— Я теперь сдохну? – зачем-то ощупывал себя Глеб, продолжая ошарашенно смотреть на результаты кровотечения.

— А как себя чувствуете? – дрожащим голосом спросила медсестра.

— Да хорошо, вроде, даже вот звук… - Глеб не договорил и замер.

Люди за дверью оживлённо перешёптывались, этажом ниже кто-то кричал, а одна из ламп над головой напряжно гудела… ничто не мешало насладиться этими звуками – писк и жужжание пропали, хотя, по расчётам Глеба, до следующего кратковременного перерыва ещё должны были оставаться долгие часы мучений.

Глеб посмотрел на место укола – на его месте открылась огромная дыра, несопоставимая с размерами иглы, но кровь полностью остановилась.

— Вы что с ним сделали? – возмутился кто-то из толпы.

— Я? – злобно вскрикнула медсестра. – Это я сделала, по-вашему? Вы с ума сошли?

— А что, он сам, что ли?

— Я кровь брала у него, на камеру всё записано!

Глеб, тем временем, задумчиво смотрел на рану и прислушивался, пытаясь точно убедиться в том, что звуки пропали. А ещё он пытался понять, что на это повлияло – потеря крови или испуг?

— Мужчина? Эй, мужчина! – потрясла его за плечо медсестра. – Глеб Иванович! Вы точно нормально себя чувствуете?

— Да лучше не бывает, - усмехнулся тот и поспешил к выходу.

— А что мне делать-то теперь? – донеслись до толпы слова медсестры, которая растерянно осматривала кабинет.

Весь путь до дома Глеб слушал. Слушал всё – рёв автомобилей, музыку, грохочущую из их окон, кричащего ребёнка на соседнем сидении автобуса… и каждым этим звуком, ещё недавно казавшимся отвратительным и раздражающим, он действительно наслаждался.

Дома он первым делом обзвонил всех близких и сообщил, что наконец избавился от своего недуга. Неважно как, плевать на тот фонтан крови – главное, что сейчас всё в порядке. А потом, насладившись наконец пельменями со сметаной, Глеб рухнул в кровать и моментально погрузился в сон.

А с пробуждением писк вернулся. Глеб глянул на часы – прошло 12 часов. Как-то слишком мало, не успел даже порадоваться толком. Место укола болело и зудело, будто специально привлекало к себе внимание, намекая на то, что одна из версий исчезновения звука была верной.

Глеб долго не раздумывал – пошатываясь после такого долгого и приятного сна, он направился в ванную, захватив нож. Взял полотенце, поднёс к его к ране, чтобы не дать крови распространиться по всей комнате, и смело ткнул лезвием в почерневшую и покрывшуюся корочкой ямку.

Полотенце не пригодилось – кровь лишь слегка брызнула, а потом полилась аккуратной струйкой, вымывая из организма всё плохое и неприятное. Голова слегка закружилась, сознание наполнилось лёгким опьянением, ноги подкосились, и Глеб с удовольствием рухнул на колени, оставив силы только на удерживание руки над ванной, чтобы не пришлось мыть пол.

Из ушей словно кто-то вынул невидимые наушники или вытолкнул застрявшую воду, и Глеб, как и в прошлый раз, закатил глаза от удовольствия. Будто кто-то благодарил его за кровавое пожертвование и вместе с облегчением подарил немного эйфории.

Когда струйка крови перешла в редкие капли, это чувство испарилось не только в месте с писком – оно забрало с собой все неприятные ощущения. Спина больше не болела, сонное полупохмельное состояние испарилось, и организм наполнился энергией словно на неделю вперёд.

Глеб попытался выдавить ещё немного крови из раны – вдруг станет ещё лучше? Но на руку словно наложили невидимый жгут, и как он ни пытался ковыряться в ней пальцем, надеясь найти вену или ещё что-то, больше не смог выжать из себя ни капли.

От этих бессмысленных попыток его отвлёк телефонный звонок. И если ещё вчера Глеб с трудом бы поднялся, кряхтя и ругаясь, а потом, прихрамывая и держась за спину, доковылял до комнаты, то теперь он словно молодой спортсмен без помощи рук вскочил на ноги и бодрым шагом дошёл до телефона.

— Глебушек, родной, спасай, - слегка уменьшил его радость голос лучшего друга, - у меня тоже началось.

— Что началось? – обеспокоенно спросил Глеб, хотя уже знал ответ.

— Писк в ушах, не знаю, куда деться от него, весь вечер покоя не даёт.

— Всего-то один вечер, - бодро усмехнулся Глеб. – Не боись, Альбертыч, вылечим тебя за минуту. Давай быстро ко мне, только жене не говори ничего.

— Бегу, Глебушек, бегу быстрее ветра, - заверил его друг.

Глеб, словно искусный хирург, разложил на стиральной машине различные острые предметы – пару шприцов, отвёртку, все имеющиеся ножи, шило… всё, что успел отыскать, пока друг преодолевал расстояние в три дома.

Альбертыч, похоже, действительно слегка опережал ветер, потому что Глеб даже не успел вспомнить, что ещё можно использовать в качестве «лекарства», как прозвучал звонок в дверь.

— Выручай, дружище, - с порога начал Альбертыч, - с меня причитается.

— Заходи, - поманил его в ванную Глеб кивком головы.

— Ты представляешь, как гром среди ясного неба, - жаловался Альбертыч, снимая обувь. – Сижу, никого не трогаю, телевизор смотрю, и вдруг – бац! Как зажужжало! Я думаю, ну всё, хана телевизору, точно где-то сзади искрит. А он ничего…

— А ты представь, сколько я с этим жил, - гордо задрал подбородок Глеб.

— Да жужжание – это ерунда, - поплёлся Альбертыч в сторону ванной, ковыряясь пальцем в ухе, - а вот пищание это вечное… ну невозможно жить. Как ты это терпел?

— Знаешь, Альбертыч, - философски взглянул на потолок Глеб, - я всегда знал, что испытания дают нам только для того, чтобы потом наградить.

— И что, наградили тебя?

— А как же, - уверенно кивнул Глеб. – Обожди минутку, сейчас всё сам увидишь.

— Уж хотелось бы. А то как будто вечная профилактика в голове… - Альбертыч прервался, когда заглянул в ванную и увидел подготовленные инструменты, - это что такое? Это резать, что ли, будешь меня?

— Увы, - вздохнул Глеб, - по-другому никак.

— Да ты что! – всплеснул руками Альбертыч. – Я думал, таблетку дашь какую, или ещё чего. Ты забыл, что ли, что я всей этой крови с детства боюсь?

— Да не боись, говорю! – Глеб закатал рукав рубахи.

— Ух мать твою! – вскрикнул Альбертыч увидев развороченную локтевую ямку.

— Вот, смотри, это не больно совсем!

— Я не боли боюсь! Ты забыл, как я в школе на медосмотре сознание потерял?

Глеб схватил нож, вонзил его в рану и с усилием провернул несколько раз, но кровь и не думала покидать тело.

— Сейчас, подожди, - растерянно улыбнулся Глеб, отбросил нож и погрузил в рану большой и указательный пальцы.

— Глеб Иваныч, ты умом двинулся? – прижавшись к стене и стараясь смотреть куда-нибудь в сторону, испуганно спросил Альбертыч.

— Оно, видать, только во время писка работает, не накопилось ещё - натужно пробормотал Глеб, стараясь раскрыть рану и заглянуть внутрь.

— Ну уж нет, - начал активно отмахиваться от жуткого зрелища Альбертыч, - не надо мне такого лечения.

— Да просто потерпи минуту, перебори себя разок! – Глеб снова схватил нож и потянулся к другу.

Альбертыч пулей вылетел из квартиры, а Глеб, после ещё нескольких попыток вызвать кровотечение, грустно вздохнул и вернулся к наслаждению жизнью без боли и писка.

Он оказался прав – кровь охотно выходила из ворот, образованных постепенно расширяющейся раной, только в те моменты, когда писк и жужжание возвращались. Вместе с ними словно приходила и старость – спина опять ныла, колени скрипели, а давление стремительно взлетало гораздо выше планки нормы. Правда, всё это продолжалось совсем недолго, ведь как только пищание, уже ставшее желанным, заполняло голову, Глеб хватал заранее подготовленный нож, иглу или ещё что-то острое и радостно вонзал в рану.

Он уже не стеснялся делать это на улице – достаточно просто зайти куда-нибудь за угол или в кусты, быстренько «спустить» кровь, насладиться результатом, а потом, как ни в чём ни бывало, продолжить путь.

Иногда он ловил испуганные взгляды прохожих, заметивших кровь на руке или саму рану. В такие моменты он выпучивал глаза и агрессивно обращался к наблюдателю:

— Это лекарство у меня такое, лекарство! Лекарство! Понятно?

Между тем, сообщения о новых носителях странного недуга приходили всё чаще. Кто-то терпел, кто-то искал народные средства, кто-то так же, как и Глеб, находил способ облегчить состояние. Альбертыч уверенно держался в первой группе – наотрез отказывался идти к врачам, и уж тем более слушать друга и спускать «плохую» кровь. Страх перед банальной сдачей анализов был слишком сильным, и лишний раз ранить кожу он ну никак не хотел.

— Ну посмотри на меня, - уговаривал его Глеб, - самочувствие отличное, ничего не болит, я будто на 30 лет помолодел.

— Это тебе так кажется, - вымученно улыбнулся Альбертыч. – Ты просто долго терпел этот кошмар, вот тебе облегчение и принесло такие ощущения. Ну ничего, это уже много у кого появилось, скоро придумают лекарство.

— Да какое лекарство? – Глеб уже устал хвататься за голову от негодования. – Это всё плохая кровь. Понимаешь? От неё нужно избавляться, чистить организм, это природа так сделала, чтобы нам лучше стало.

— Видел я твою плохую кровь, - опасливо покосился Альбертыч на раздувшийся от толстого слоя бинтов рукав, - скоро рука отвалится нахрен.

— Да это чтобы люди не пялились! Всё нормально с ней, вот смотри, - Глеб активно помахал рукой и несколько раз ударил кулаком в область раны.

— Да тихо ты! – поморщился и отвернулся Альбертыч, боясь, что кровь начнёт сочиться сквозь бинты и одежду. – Вот когда врачи скажут, что так надо делать, тогда уж выхода не будет, придётся резать. Под наркозом или ещё как.

— Да ты не слышал, что ли, сколько людей уже так делают? Вот даже Евгений из тридцать седьмого дома уже понял. Он не рассказывал?

— Рассказывал, - неохотно согласился Альбертыч, – так и что теперь? Он ещё и кучу лекарств пьёт, врачи назначили. Может, совпадение просто.

— А моих слов тебе мало? – затрёсся от негодования Глеб. – Другу старому не веришь?

— Верю, но остерегаюсь. Мало ли что.

— Ну что, например?

— Да что ж ты… - поджал губы Альбертыч и на секунду задумался, стоит ли продолжать. – В общем, когда я к тебе пришёл, шприцы у тебя там были. Ну вот я и подумал, вдруг ты там это…

— Ты охренел, что ли? – закричал Глеб.

— Ну а что? – сжался от страха Альбертыч. – А ты ещё и говоришь, что будто помолодел. Ну не бывает это просто так, не бывает.

— Какой же ты дурак, - с силой хлопнул Глеб себя по лбу. – Ну и хрен с тобой. Сиди тут, мучайся, жди чудо-лекарство.

И он, с ненавистью хлопнув дверью, покинул квартиру друга. Только что он хотел помочь любым способом, пусть даже обманом. Напоить Альбертыча водкой, дождаться, пока тот заснёт, затащить в ванную и сделать наконец то, что давно уже пора... Но теперь, после таких обвинений, Глеб просто махнул рукой и решил, что даже если Альбертыч будет умолять помочь, он и пальцем не пошевелит. Пусть идёт к врачам, если другу не доверяет.

Лекарства, как и ожидалось, не было. А зачем оно нужно, когда проблема решается так легко, да ещё и приятно. Улицы стремительно наполнялись лужами крови, и только ливни иногда выполняли роль уборщиков и напоминали, что такое чистый асфальт. Кровопускание стало нормой, никто не стеснялся при первой возможности пустить струю прямо у входа в магазин, на тротуаре или где угодно ещё.

Многие буквально подсели на это дело. На улицах часто можно было встретить людей, сидящих на лавочках, порожках или просто на земле, раскачивающихся и держащих наготове что-то острое, чтобы не терять ни секунды и поскорее насладиться очищением.

Общество разделилось на три лагеря – «чистые», «терпилы» и те самые «подсевшие». Чистые были настоящей элитой – здоровой, крепкой, бодрой и свысока смотрящей на всех остальных. Терпил было мало, они страдали, почти не спали и были больше похожи на вялых бессильных зомби, чем на обычных людей. Вены на их телах раздулись до каких-то ужасающих размеров, будто подтверждая теорию о «плохой» крови. Словно она действительно накапливалась в организме, который рыдал, кричал и умолял поскорее от неё избавиться.

Глебу всё больнее было смотреть на лучшего друга. Как бы он ни разозлился в тот день – это обвинение было полнейшей ерундой по сравнению с тем, что творилось сейчас. Альбертыч давно перестал выходить из дома, спал по несколько минут, перестал есть и даже воду заливал в себя с трудом. А потом организм настолько истощился, что он всё-таки смог уснуть, проспал два дня, а потом вернулся к голоду и страданиям.

Всё это время Глеб почти не выходил из квартиры друга и не сводил с него глаз, заодно посматривая и за женой, которая тоже потеряла желание жить и целыми днями пялилась в орущий на весь дом телевизор. Но не из-за болезни, а от страха потерять мужа.

«Когда, если не сейчас?» - думал Глеб, сидя у кровати с ножом, словно какой-то маньяк, но не решался коснуться раздувшихся вен, которые уже вполне могли сравняться по толщине с самой рукой. Кажется, что всё так просто – ткнул ножиком и всё. Остальное, вроде залитой кровью квартиры, уже не так важно. Главное ведь – спасти друга.

Но, глядя на Альбертыча, тело которого почти превратилось в одну большую вену, он никак не мог решиться. Вдруг истощённый организм не выдержит? Вдруг кровь хлынет так сильно, что спящий друг просто захлебнётся? И вдруг, в конце концов, эти гигантские вены взорвутся от малейшего соприкосновения с острым предметом и разорвут всё тело?

И поэтому, когда Альбертыч проснулся, Глеб просто заставил его проглотить немного какого-то жидкого месева, предназначенного для поддержания жизни в организме, и ушёл, даже не похлопав друга по плечу. Потому что плеч уже не было видно.

А позже он получил подтверждение своих опасений. В один прекрасный день, когда дождик как раз помыл асфальт, а жаркое солнце быстро его высушило, дав детям возможность спокойно порисовать мелом, на улицу каким-то чудом вывалился один из самых терпеливых. Всё здоровое население этой улицы поражалось, как этот парень может продолжать жить относительно нормальной жизнью – ходить в магазины, питаться, общаться…

Даже кто-то принимал шуточные ставки – когда же наконец он не сможет выдержать веса крови, не сможет тащить за собой венозные мешки или раздуется настолько, что не пролезет в дверной проём.

Увы, ничего из этого так и не случилось, и никто не смог выиграть спор. Парня, как обычно, встретили как героя – оторвались от всех дел, собрались в небольшие кучки, поддерживали, сочувствовали… даже детишки отвлеклись от своего вечного веселья и завороженно смотрели на бесформенный пузырь, который при каждом шаге опускался до самой земли, пружинил от неё, дрожал и был готов в любой момент порваться.

Часть зрителей изо всех сжимала веки, боясь даже представить, что может случиться. Родители спешно оттаскивали детей куда подальше, а самые смелые стремились помочь бедолаге.

Всё случилось в тот момент, когда камеры смартфонов были уже направлены на главного героя, а те, кому надо, отошли на безопасное расстояние. Что стало виной – острый камешек, торчащая из асфальта железка или исчерпавшие запас прочности вены, уже давно переросшие все разумные пределы – никто не знал.

Парень сделал свой последний шаг, шумно и тяжело выдохнул, и его тело, словно воздушный шарик, наполненный водой, плюхнулось на землю, как и много раз до этого. Только теперь оно не отпружинило обратно, и на удивление беззвучно лопнуло, накрыв всё вокруг волной крови.

Наблюдатели немного не рассчитали расстояние. Видимо, никто и представить не мог, что смерть героя станет настоящим взрывом, а кровь – осколками, пусть и не способными навредить. Улица сразу же наполнилась криками – женскими, детскими, мужскими… Люди, только что считавшие себя всемогущественными, в панике разбегались в разные стороны. Кто-то ещё и оставлял за собой шлейф из рвоты, не выдержав такого зрелища.

Глеб впервые с момента первого кровопускания, почувствовал какое-то недомогание. Сердце заколотилось в несколько раз быстрее обычного, где-то рядом с ним, а может и прямо в нём, закололо, а руки затряслись так сильно, что если бы сейчас вернулся писк, он точно бы не смог попасть ножом в нужное место.

Он одним из первых бросился к остаткам тела. Снова напрашивалось сравнение с воздушным шариком – на асфальте просто валялась тонкая оболочка, покрытая кровью. Не было видно ни костей, ни органов, ни чего-либо ещё. И оставалось только гадать, куда всё это делось – разлетелось по сторонам или исчезло задолго до этого.

Глеб машинально повернулся в сторону дома Альбертыча. В лучшие времена он весело выруливал из-за угла, когда договаривался о встрече и поездке на рыбалку, на дачу или куда-то ещё. В голове Глеба всё смешалось. Настоящее, прошлое, возможное будущее – он словно забыл, что Альбертыч сейчас лежит у себя дома, точно так же раздувшийся и взрывоопасный. Глеб искренне верил, что его лучший друг вот-вот выбежит из-за угла и увидит весь этот кошмар. А если уж он маленькой ранки на пальце боится до потери сознания, то от такого вообще инфаркт получит.

А когда он наконец взял себя в руки и осознал весь ужас ситуации, он бегом понёсся к другу, обещая себе по пути придумать способ спасения. Должна же быть возможность хоть как-то безопасно спустить кровь…

Приблизившись к дому, Глеб по привычке бросил взгляд на окно второго этажа – оттуда частенько выглядывал Альбертыч, почти свисая вниз, ведь жена всегда ругалась, если хоть немного сигаретного дыма попадало в квартиру.

Вот только на этот раз окно было закрыто, а место дыма заняли кровавые подтёки, ещё совсем свежие, бегущие по стеклу медленными ручейками. Глеб схватился за голову и изо всех рванул себя за волосы, стараясь сдержать крик.

Он опоздал. Он упустил все возможности, тянул слишком долго, боялся испортить отношения с одним из самых близких людей. Глеб уже слишком много терял в своей жизни. Жена давно умерла, дети ещё раньше покинули город, а внуков он вообще видел от силы раз в год. И если бы не Альбертыч, если бы не друг детства, до сих пор остававшийся рядом, Глеб давно бы стал апатичным злобным стариком, слишком сильно увлекающимся алкоголем.

Можно было хоть в самый первый день схватить Альбертыча за руку и проткнуть вену ножом. А можно было и позже, намного позже. Времени решиться было более, чем достаточно. Ну закричал бы он, ну испугался, ну в обморок бы упал. Но неужели верный друг не смог бы простить такую мелочь, которая не только спасла бы жизнь, а ещё и улучшила бы её?

Глеб, пошатываясь и не совсем осознавая себя, как робот зашёл в ближайший магазин, взял с полки бутылку водки, кинул кассиру несколько каких-то купюр и ушёл. Что-то кричали вслед, даже догнали и схватили за руку, но Глеб даже не моргнул в ответ. Он просто дошёл до ближайшей скамейки, бессильно плюхнулся на неё и сделал несколько глотков, совершенно не замечая вкуса. А потом ещё… и ещё…

Зазвонил телефон – сын решил поинтересоваться, как там поживает старик.

— А с чего ты вдруг заинтересовался? – сухо спросил он.

— Ну как с чего, - по-доброму ответил сын, - я волнуюсь же. Эпидемия эта… ты ведь лечишься, да? Не терпишь?

— Не терплю.

— Просто у нас тут один… - сын замолчал, подбирая слова. – умер от этого. Видео выложили, там такой ужас…

— Да идите вы все… - Глеб, даже не сбросив звонок, швырнул телефон в сторону дороги.

Раздался скрип тормозов, а за ним глухой удар и звук посыпавшихся на землю осколков стекла. Водители обоих автомобилей одновременно распахнули двери и незамедлительно начали выяснять отношения.

— Дед, ты охренел совсем? – уже через несколько секунд побежали они к скамейке. – Ты нахрена это сделал?

— Могу ещё раз сделать. – Глеб выпил остатки из бутылки, встал и изо всех сил швырнул её в машину.

— Больной? – выпучил глаза один из водителей? – Таблетки выпить забыл?

Не дожидаясь ответа, он с силой толкнул Глеба в грудь. Опьяневшее от огромного количества спиртного тело никак не могло удержаться. Глеб, впрочем, мало что осознал – всего лишь оживлённая улица сменилась небом. Стало даже как-то уютно, сразу навалилась сонливость, и только через несколько секунд затылок вспыхнул жгучей болью.

Глеб попытался его ощупать, но рука никак не хотела слушаться.

— Маленько перебрал, - пробормотал он, увидев над собой испуганные лица водителей.

— Вставай давай, - голос обидчика звучал всё ещё грубо, но нельзя было не заметить его испуганное дрожание.

— Я не могу, - растерянно улыбнулся Глеб, беспорядочно шевеля конечностями.

— Да хватит притворяться, вставай уже, - вмешался второй и с силой пнул Глеба в бок.

Сонливость нарастала с каждой секундой, и Глеб даже не замечал ударов. А они продолжались, вместе с требованиями встать, пока один мощный пинок не попал точно в локтевую ямку – ту самую, которая использовалась для кровопускания.

И через секунду Глеб обнаружил себя в кровати. Рука горела от смачного шлепка – на локтевой ямке остался яркий след, заметный даже в ночном полумраке комнаты. Глеб потёр больное место и резко подскочил – на ладони явно осталось что-то мокрое.

Тело отреагировало на такую резвость сильной болью. Суставы, спина и всё остальное словно снова постарело лет на 30. Глеб, кряхтя и ругаясь, добрался до выключателя и включил свет. След от шлепка, как он и подозревал, оказался пятном крови, а к ладони прилип здоровенный комар. Действительно огромный – размером почти с эту самую ладонь.

— Что за мутант… - буркнул Глеб и поплёлся к открытому окну.

Как только он протянул руку, чтобы его закрыть, в комнату влетело ещё несколько таких же комаров, заливаясь многократно усиленным, но знакомым писком. Глеб успел только выругаться и развернуть дряхлое тело, а комары уже словно растворились в комнате и затихли.

Заснуть больше не получалось – Глеб, нахмурившись, вспоминал произошедшее за последние недели. А точнее, он пытался понять, как такое вообще может присниться. Календарь на телефоне утверждал, что никаких недель не было, на руке не было никакой раны, кроме небольшого отёка от укусов комара, а самочувствие было таким же паршивым, как и раньше, задолго до иллюзорных событий.

А спустя пару часов раздумий некоторые события из этих странных недель распались на невнятные кадры, как это и бывает с обычными сновидениями. Глеб успокоился – значит, никто не умер, хотя бы. А самочувствие… ну, всё-таки чудес не бывает, увы.

В десять утра, когда Глеб решил позвонить Альбертычу, трубку взяла его жена. Заплаканным голосом она сообщила, что этой ночью её муж умер. Проснулся весь в поту, что-то кричал про кровь и какую-то болезнь, а потом глянул на руку…

— Неспроста мне такие сны снились, - в конце разговора её голос превратился в пророческий и загадочный. – Умер там мой Володя, да такой смертью, что назло не придумаешь. А потом и я вслед за ним отправилась. Видимо, пришло наше время. Как в сказке, умрём в один день…

Скорая не успела приехать. Точно как боялся Глеб в своём сновидении, сердце Альбертыча не выдержало. Что именно стало причиной – комар или страшный сон, не было ясно наверняка, но Глеб искренне верил, что над его смертью поработали оба этих варианта.

От страшной вести конечности снова затряслись, а сердце закололо, как и во сне, когда раздувшийся парнишка забрызгал кровью улицу. Вот только в отличие от того случая, облегчение никак не хотело идти на помощь. Наоборот – от боли становилось трудно дышать, тело стремительно покрывалось капельками пота, а страх наглухо закрыл часть мозга, ответственную за скорбь о мёртвом друге.

Глеб прилёг в кровать и тут же заметил какое-то движение на столе, прямо у его головы. Из-за непрозрачной кружки выглянул комар, и как только был замечен слабым зрением старика, тут же спрятался обратно. Где-то рядом начался писк и сердце Глеба ещё сильнее сжалось от волнения. Вдох показался почти невозможным, будто лёгкие тоже свернулись в крошечный комочек и не пускали воздух в гости.

Глеб закатал рукав и протянул руку вдоль тела. Писк усилился – над слабым телом кружилось несколько комаров. На дрожащую конечность приземлилось что-то увесистое – одна из особей села рядом с прежним укусом. Потоптавшись несколько секунд, потыкав хоботком по коже, комар наконец выбрал подходящее место. Слегка вздрогнув, он взмахнул крыльями, и его устрашающее орудие для добычи крови сверлом вонзилось в вену под мелодичное грубое жужжание.

Глеб закрыл глаза и больше не пытался дышать. Он верил, что совсем скоро вернётся к нормальной жизни.