Эта история была написана для радиопостановки. Всё действие "воспроизводится" с плёнки диктофона. Это 6 встреч врача-психотерапевта и пациента 19-ти лет. Основано на реальных событиях.
Действующие лица
Доктор: Вершков Владислав Никитич, психотерапевт – 46 лет, говорит размеренно, взвешивая каждое слово, голос мягкий, низкий;
Пациент: Федоров Степан Геннадьевич, Стёпа, бывший студент колледжа геодезии – 19 лет, голос среднего диапазона, неровный;
Отец пациента: Владимир, 48 лет – голос чаще раздраженный, но иногда проскальзывают ноты сожаления;
Мать пациента: Марина, 44 года, – голос чаще обеспокоенный, иногда проскальзывают ноты страдания.
Новая пациентка: 20 лет, – голос подавленный, слабый.
*Запись с магнитофонной плёнки*
Встреча первая
В. Н.: Итак, Степан, расскажи, пожалуйста, как ты здесь оказался.
С.: Я пытался уйти.
Молчание, шум пленки.*
В. Н.: Куда уйти? Как уйти? Расскажи так, как ты только что говорил, до того, как мы с тобой договорились записывать сеансы.
С.: Мне все заново повторять? Год рождения? Вот это́ всё?
В. Н.: Ну что ты? Нет, конечно. Только с момента про попытку ухода. Стёпа. Можно я буду тебя так называть? Я повторю. Стёпа, расскажи, как ты здесь оказался.
С.: Мне нужно было уйти. Я и сейчас чувствую, что мне здесь не место. Тем более, когда все узнали.
Молчание* Накануне у меня уже был план. Никто не должен был узнать. Я сел в машину и поехал в свою деревню, в наш старый дом, где уже давно не бывали ни мои родители, ни я сам. Там, в магазине я купил два литра вина. Дешевого такого, в пакете. *Молчание* Придя в дом, я приготовил два таза, поставил их по обе стороны от кресла, растопил печь-буржуйку, сел и стал пить. Насколько я помню, я выпил всё, но голова нисколько не затуманилась, даже наоборот. Меня это ужасно разозлило, потому что в план входило, что я буду сильно пьян. Во всяком случае, достаточно, чтобы решиться. Проклиная все на свете, я взял нож. Помню, долго смотрел на то, как в лезвии отражается свет из-за дверцы печи. Когда мысли выветрились, я уже был в каком-то забытьи. Этим ножом я вскрыл себе вены и стал слушать, как кровь капля за каплей гулко падает в тазы. Потом появилась легкость. Последнее, что я помню – как меня начало мутить.Молчание*
В. Н.: Это было шесть дней назад. Ты потерял больше литра крови.
С.: Мне сказали, что кто-то увидел меня в окно и вызвал скорую. Кто это был?
В. Н.: Я не думаю, что сейчас тебе необходимо это знать. Что тебе это даст?
С.: Вы правы. Наверное, ничего. Все равно я там, в деревне, никого почти не знаю. Все, кто был там раньше, в моем детстве, разъехались. И правильно сделали.
В. Н.: Я хочу спросить тебя еще кое о чем. Что тебя толкнуло на это?
С.:
Молчание* Что меня толкнуло? Много чего.
В. Н.: Ты можешь перечислить все причины, не спеши.
С.: Во-первых, меня выгнали из колледжа. Я перестал туда ходить полгода назад.
Молчание*
В. Н.: Так…
С.: А в армию я не годен, потому что в сердце пролапс чуть больше, чем надо. Мамка зудела, чтобы я что-нибудь делал: пошел бы работать или учиться. А у меня ни на то, ни на другое не было желания. Да и сил тоже. Я бомбил иногда по ночам. На карманные расходы хватало, да и ладно.
В. Н.: Это всё, Степан?
С.: Нет, не все. *Молчание* Я расстался с девушкой.
В. Н.: Как ее звали? Как это произошло?
С.: Она меня бросила. Взяла, и ушла.
В. Н.: Как она объяснила, что уходит?
С.: Мы встречались с ней полгода. Все было здорово. Но хорошее обычно плохо кончается. Все итак было понятно. Наши отношения катились к чертям. И она сказала, что мы никогда не подходили друг другу. Я был в отчаянии, ползал за ней на коленях. Она хотя и плакала, но я не услышал в ее голосе и нотки сомнения. Я ей был не нужен. А плакала она просто из одной жалости. *Молчание* Именно в тот момент, стоя на коленях и рыдая, я осознал всю свою ничтожность, всю нелепость своего существования. Я увидел себя пятном на чистой ткани. Грязным, вонючим, жалким и смешным пятном. Меня просто необходимо было вывести. *Молчание, тяжелый вздох* Я никому не звонил, ни с кем не виделся. Просто бродил весь день и всю ночь по городу без денег и сквозь чертову пелену слез, от которой я никак не мог избавиться, смотрел на мир. Пару раз меня спрашивали прохожие, что со мной случилось. И от этого я ненавидел себя еще больше, а потом как-то сразу ненависть сменялась жалостью, а затем – отвращением к себе. Где-то в пять я уже был истощен и подходил к дому. У торца сидели какие-то ребята, пили пиво. Один обратился ко мне. Мне было настолько все равно, что со мной будет, что я ему не ответил, и даже шагу не прибавил. Просто тащился, уставший, изможденный. Слезы уже не лились, а нос не дышал. Парень остановил меня, вгляделся в мое лицо сквозь темноту и сказал: «отдай телефон по-хорошему». Я вытащил из кармана телефон и протянул ему. Он взял, сказал «спасибо» и, озираясь на меня, вернулся к своим.
На тот момент я уже ни о чем не думал. Просто наблюдал, как человек уходит с моим телефоном. Но когда я услышал за спиной смех, что-то внутри меня вдруг забурлило лютой ненавистью. Этот парень мгновенно сделался причиной всех моих бед. Кулаки нервно сжались, я схватил какой-то грязный кирпич из клумбы, и стал медленно возвращаться, пряча кирпич за спиной. Парни сидели на спинке сломанной скамейки и разливали пиво по пластиковым стаканам. Нет, я не хотел вернуть телефон. Это было какое-то саморазрушительное отчаяние. В итоге, в общем, я получил то, зачем вернулся. «О, обдолбанный воротился», – сказал кто-то из них и все засмеялись. Воспользовавшись моментом, я ускорился, замахнулся кирпичом и врезал, что было сил (а их откуда-то взялось просто немеряно), крайнему в переносицу. Послышался глухой звук, какой-то хруст, парень перекинулся через спинку и упал навзничь. Я уже замахнулся кирпичом в другую сторону, как мне ударили в живот с такой силой, что боль, которая мучила меня, вырвалась наружу и заполонила весь мир. Поэтому наступило даже какое-то облегчение. Кирпич упал из моих рук, а сам я сжался на земле и меня стали бить ногами. Может быть, мне показалось, но это длилось неимоверно долго. Меня молча и отчаянно били. Я закрывал голову и почки, как мог, но все было бесполезно. Отделали до полусмерти. Если бы их друг, которому я вмял кирпичом, не застонал, они бы меня просто убили. В этих двух ватниках проснулась человечность, они отстали от меня, и стали интересоваться товарищем. Он был жив, но явно контужен. Они что-то кричали друг другу, мне, товарищу, но в итоге один из них пнул меня на прощание как-то вяло… или я уже перестал ощущать что-либо? Затем, судя по звукам, они взяли его подмышки и уволокли куда-то.
Я лежал и корчился от нестерпимой боли. Помню, как пели утренние птицы. Их щебетание доносилось до меня рвано и глухо, словно из колодца. Кровь текла из брови и из носа рекой, а внутри меня, казалось, не осталось ни одного целого органа. Я потерял сознание, а очнулся уже в больнице.
В. Н.:
Осторожным голосом* Что же, Степан, я тебе сочувствую. Эта история очень печальна. И любой бы переживал на твоем месте. Ты не думаешь, что большинство из нас, так или иначе, переживали то же, что и ты? И что твоя история уникальна, но ты не одинок в своих переживаниях?
С.: Возможно. *Задумчивое молчание* Но что мне до этого? Я́ же это ощущал. Я́ же не смог с собой справиться. Не смог выбросить из головы все эти переживания. Всё слишком давит. Не могу. *Молчание* Через неделю пришла Света…
В. Н.: Это и есть твоя девушка?
С.: Да, это она. *Долгое молчание*
В. Н.: Как вы общались с ней?
С.: Она выглядела обеспокоенной, сказала, что узнала еще пять дней назад, но не решалась прийти. «Ты будешь со мной?» – спросил я ее. *Молчание* Она мешкала, хотела перевести тему, я спросил ее еще раз, и она сказала, что нет. «Тогда зачем пришла?» – Я помню, как я отвернулся от нее, чтобы ее не видеть, потому что у меня начали наворачиваться слезы. Я сдержался. «Понимаешь, – начала она, – я еще не могу вот так сразу тебя забыть, хотела тебя проведать. Мне сказали, что тебя избили, а до этого ты кому-то проломил нос». «Значит, все-таки, проломил», – попытался улыбнуться я. «Да. Знаешь, Стёпа, и мне стало так больно за тебя, я пришла убедиться, что ты выздоравливаешь» – объяснила она. «Но ты со мной не будешь?» – спросил я снова. «Прости меня, – ответила она, – но нет». Во мне вдруг все настолько похолодело, что мои губы как-то сами произнесли: «тогда нам не о чем разговаривать». Она посидела немного, пытаясь что-то сказать. Наверное, в этот момент она раздумывала, вернуться ко мне или нет, но потом встала и тихонько ушла. Я так и не посмотрел больше на нее. Бил подушку и сдерживал слезы, чтобы не выглядеть слюнтяем перед соседом по палате. Потом я пролежал еще неделю, после чего родители забрали меня домой долечиваться. Тогда уже я решил, что единственный выход – уйти самому. «По-хорошему», как сказал тот человек в темноте. И еще неделю бессмысленной жизни спустя я сказал родителям, что поеду поживу в деревню, чтобы прийти в себя. И поехал.
Молчание*
В. Н.:
Задумчивый вздох* Хорошо, Стёпа. Картина становится все более ясной. Знай, что тебя никто здесь не осуждает. Просто постарайся отдохнуть. Если будут какие-то вопросы, заходи. Мы встретимся с тобой здесь, у меня в кабинете послезавтра. *Бормотание: так, завтра четырнадцатое, потом у нас консилиум…* Нет, давай лучше через два дня. Послезавтра не получится. Договорились? Через два дня, в пятницу, приходи сюда сразу после обеда.
С.: Когда Вы меня выпишите?
В. Н.: Не волнуйся, выпишем. Выйдешь радостным и полным сил. Только нужно чуть-чуть подождать. Мы же с тобой еще не закончили разговор?
С.: Не знаю, Вам же виднее.
В. Н.: Не закончили. Все. Иди пей то, что тебе дают на посту, отдыхай. Я тебя буду ждать в пятницу.
С.: До свидания.
Скрип двери*
В. Н.: До пятницы!
Дверь захлопывается. Звук остановки записи*Звук начала записи*
В. Н.: Прослушал несколько раз беседу. Особенно те места, где Степан говорит «…когда все узнали» и «…наши отношения катились к чертям». Что-то здесь он недоговаривает. Мало информации. «Все узнали» о самоубийстве или о чем-то еще. И отчего испортились отношения? Молодые люди сходятся и расходятся каждые полгода, если не чаще, но мало кто пытается каждый раз покончить собой. Нужны подробности. *Звук остановки записи, звук начала записи (далее – «STOP/REC»)* Примечательно, что человеком, который был в деревне и вызвал скорую, была именно Светлана. Так сказали родители Стёпы, когда он только поступил к нам. Они не упоминали, как она там оказалась. Возможно, ему не надо пока об этом знать.
STOP/REC*
Встреча вторая
В. Н.: …ну так что там? Зовите его. Чего он убегает?
Голос медсестры: *глухо, в глубине коридора* Степан! Ты же взрослый. Нужно разговаривать с доктором. Как еще он поймет, что тебе можно вернуться к обычной жизни?
С.:
Жалобно и звонко*
Он все равно не поймет. Никто из вас не поймет!
STOP/REC*
В. Н.:
В кабинете* Степан, иногда, в процессе нашего разговора тебе может становиться очень и очень больно, но, поверь моей практике, часто проживание этой боли здесь, в кабинете, помогает реабилитации. И часто эта боль полезна. Она означает, что мы обнаруживаем те точки, с которыми и нужно работать. И без твоего участия эта работа может не состояться. Итак, мы остановились на причинах вашего расставания со Светланой.
С.:
Истощенным голосом* Зачем Вы меня мучаете?
В. Н.:
Улыбаясь* Потому что через эту муку пройти нужно. Сам убедишься.Долгое молчание*
С.: Хорошо. *Молчание* Хорошо. Как я говорил, мы встречались всего полгода. До этого у меня не было серьезных отношений. Я гулял. Как и все на первом-втором курсах колледжа. Прыгал из одной постели в общаге в другую. Это было забавное время. Я ни о чем не заботился, жил одним днем. Мир был легким и ясным. Я был непосредственным и не думал, наверное, ни о чем, кроме планов на вечер. Оди́н… я мог справляться со своей проблемой, когда о ней никто еще не знал. Так что, ни у кого из девчонок не было возможности узнать меня настолько, чтобы столкнуться с тем, с чем столкнулась Светлана.
В. Н.: Что это за проблема, Стёпа?
С.: Вы не поймете.
В. Н.: Ты должен знать, что я здесь затем и сижу, чтобы понимать.
С.: Да, но эта вещь не из разряда тех, что обычно понимают люди. И если я Вам даже и сформулирую эту проблему, она будет звучать как набор слов.
В. Н.: Так. *Задумчиво мыча* Так. Тогда какова природа этой проблемы? Она финансовая, творческая, проблема твоей активности или что?
С.: Это проблема нечеловеческая. Мне не надо было начинать встречаться со Светой. Она погрязла в этой проблеме, тем самым разделив ее со мной настолько, что я уже не мог справляться с ней в одиночку. Проблема усилилась. Она как бы стала проблемой в квадрате. Поэтому она ушла от меня. Именно поэтому.
В. Н.: Послушай, Степан. У всякой проблемы, какой бы трудной она не казалось, есть название. Давай сейчас назовем ее и на сегодня оставим. Будем говорить о другом. Хорошо?
С.: Это странно. Я никогда не называл ее. Я вообще не уверен, что нужно давать ему название. Боюсь, если я ее назову, я придам ей еще больше сил. Она итак убивает меня все сильнее с каждым днем, и я предпринял единственно верную попытку выхода из этой ситуации, но мне кто-то помешал. Кто это был? Вы знаете?
В. Н.: Не будем менять тему, Степан. Давай все-таки сначала назовем проблему. Поверь мне, это поможет.
С.: Это проблема *задумчивое молчание* одержимости.
В. Н.: Это ведь не полное название? Одержимости чем? Есть одержимость наркотиками, есть одержимость демонами.
С.: Я никогда не принимал наркотики. И это одержимость не демонами. Это смешно.
В. Н.: Но ты не смеешься. Чем тогда?
С.:
Молчание* Собой.
В. Н.:
Одобрительно* Ага… То есть это одержимость собой?
С.: Вам же нужно было как-то ее назвать. Это название слишком приблизительное, но оно больше подходит.
В. Н.: Я могу еще раз поиграть в «угадайку»? И, обещаю, если не получится, то мы пока оставим эту тему?
С.:
Неуверенно* Давайте.
В. Н.:
Осторожно* Под одержимостью собой ты подразумеваешь какое-то… любование собой?
С.: Нет, доктор. Это не любование собой. *Молчание* То есть, Вы не угадали.
Молчание*
В. Н.: Что же… Как договаривались, мы пока оставим… Но обязательно в следующий раз вернемся к этому.
С.: Ладно.
В. Н.: Как отнеслись родители к твоей попытке?
С.: По их воле я оказался здесь. Как они еще могли относиться к этому? Они хотят, чтобы я жил. Говорят, что я еще маленький и глупый, и что пока не знаю, как жить, но обязательно научусь, и прочая подобная ерунда. Говорят, что помогут мне научиться жить. Когда я оклемался, я был в еще большем отчаянии оттого, что ничего не получилось, но внешне подать вид не смог, потому что был слишком слаб и отрубался каждые десять минут. Отец был зол, ходил по палате взад вперед, ругался. Ну, Вы помните. Мать же сидела у моей кровати и плакала, бормоча то «кто же тебя надоумил», то «сынок мой, милый сынок», то «как же ты так? За что нам это?».
В. Н.: Они сегодня приходили?
С.: Да. Принесли гранатовый сок. Но я не люблю гранатовый сок. От него сводит скулы.
В. Н.: Его можно развести водой.
С.: Тогда он превратиться просто в кислятину. Я сказал им, что не люблю его, а отец прочитал тираду: «замолчи! Как ты видишь, ты еще не знаешь, что ты любишь, а что нет… Рано тебе еще, видимо … Мы тебе жизнь дали, а ты ею бросаешься, мелкий гаденыш!» Потом у него прихватило сердце, а мать его успокаивала.
В. Н.: Тебе было обидно?
С.: Нет. Мне было их жалко.
В. Н.: Ты же понимаешь, что они просто беспокоятся за тебя? Они же чуть не лишились тебя, самого важного, что есть в их жизни.
С.: Я понимаю. Поэтому мне их жалко. Потому что они не поняли, что у меня только один выход.
В. Н.: У всех нас один выход. И этот выход у кого-то ближе, у кого-то дальше. Перед этим выходом у тебя еще долгая жизнь, полная интересных событий, и не только горьких потерь, но и радостных приобретений. Ты узнаешь еще. И твои родители это видят. И все здесь это видят. Выход один, и он еще впереди, он обязательно будет. Не нужно его ускорять. Жизнь слишком коротка, чтобы срезать её углы. Можно наслаждаться всеми поворотами, поверь. Ты еще поймешь.
С.:
Молчание* Может быть…
В. Н.: Ну вот, теперь ты видишь?
С.:
Еле слышно* Может быть, для кого-то это и так, но для меня все предопределено. Я больше так не могу.
В. Н.: Стёпа, Стёпа… Все будет, но не сразу. Почему ты выделяешь себя из всех остальных? Я тебе кое-что расскажу. Когда мы все еще маленькие, и у нас только просыпается потребность все сделать самим: самостоятельно есть, самостоятельно одеваться, самостоятельно стелить себе постель, у нас рождается ощущение своей исключительности. Это совершенно нормально. Мы все исключительны. Я исключителен, ты исключителен. Потому что ты такой один. Но со временем мы уже больше не можем жить этой своей исключительностью. Наступает время, когда нам нужно делать выбор между двумя дорогами. Что это за дороги, как ты думаешь?
С.: Я не знаю.
В. Н.: Ну, подумай.
Молчание*
С.: Не знаю. Много может быть вариантов. Темная и светлая?
В. Н.: Ты почти угадал. Путь исключительности разветвляется на дорогу, идя по которой ты живешь своей уникальностью, феноменальностью, лучшестью, что приводит к эгоизму, который мешает всем, не только другим, но и тебе самому, в первую очередь. По этой дороге неимоверно трудно идти, она лишает тебя возможности чувствовать что-либо, кроме самого себя, ты заперт в самом себе. Но есть и вторая дорога, идя по которой ты ощущаешь, что ты не исключительный, не феноменальный, а просто другой, отличающийся от меня так же, как я отличаюсь от тебя. И эта дорога дается легче за счет того, что ты начинаешь видеть мир вокруг себя. Но знаешь, что в этом всем самое замечательное? *Молчание* Что между этими двумя дорогами существует связь, и никогда не поздно пойти по другой. *Молчание* Подумаешь над этим до следующего раза?
С.:
Слабым голосом* Подумаю.
В. Н.: Если у тебя есть, что еще мне сказать, скажи лучше сейчас.
С.: Мне нечего сказать.
В. Н.: Тогда мы на сегодня закончим, если ты не против. Время ужина. Иди и хорошенько поешь. Я буду ждать тебя здесь в понедельник, в то же время. За выходные ты поймешь, что нам просто необходимо с тобой разговаривать.
С.: Может быть.
В. Н.: Вот и все. До встречи.
STOP/REC*
В. Н.: Я говорил, а он молчал и, понурив глаза, кивал. Я не уверен, что донес до него смысл того, что я пытался ему сказать. Обратной связи было мало, и она была не убедительная. *STOP/REC*Давать ему говорить. *STOP/REC* Из записи становится ясно, что надо переждать его молчание, чтобы он продолжил сам. *STOP/REC* Проблема, о которой он говорит, слишком мистифицирована им. Дать ему понять это. Я и сам вчера, признаться, поддался мистическому духу, созданному юношей. Одержимость собой. Что это такое? *STOP/REC* Не нашел у Юнга «одержимость собой», но уверен в том, что она тесно связана с архетипом тени. Что-то Степан отвергает в себе, делает это темной стороной, независимой от него самого, но в то же время это что-то дает о себе знать, давит и душит его. Да еще и с такой силой, изза чего уже другой человек, его девушка, в этом «погрязла», по словам юноши. Погрязла в его тени? Чем здесь является тень? Какое-то прошлое событие? Или Степан специально нагоняет на себя загадочность? Но если он хочет покинуть лечебницу, зачем усугублять? *STOP/REC* Нет, он искренен. В его голосе я фальши не услышал. Ему действительно трудно говорить об этой проблеме. Его слова носят шизоидный характер. Но он, несомненно, чувствует то, о чем говорит. За его одержимостью должно стоять какое-то событие. На грядущем сеансе вернемся к одержимости собой. Надо сделать так, чтобы он описал эту одержимость. Но событие, которое стоит за ней, пока трогать не надо.
STOP/REC*Встреча третья[править]
В. Н.: Как себя чувствуешь?
С.: Нормально.
В. Н.: Чем занимался на выходных?
С.: Мысли не отпускали. *Молчание* Думал все время. Бродил по коридорам. Ночью не мог уснуть, написал вот это. *Шелест бумаги*
В. Н.: Можно я вслух прочитаю, чтобы понятнее было?
Молчание*
С.: Читайте.
В. Н.: Так. *Молчание*
На дне морском сижу я, наблюдаю
За грациозным плаваньем медуз.
В тени их рваной я рыдаю,
Хочу я всплыть, но держит груз:
Стотонный блок из боли и сомнений.
И цепи в кровь запястья трут.
Лишь жалкие потуги пустых рвений
Мое марионеточное тело бьют.
А тени все мрачнее – смерть близка,
Ее я принимаю, точно очищение.
И покидает меня тоска,
Становится легко. Я слышу медуз пение…
Молчание*
В. Н.: Это очень интересно, Стёпа. Красиво. *Шелест бумаги* Тебе понравилось то, что ты написал?
С.: Не знаю. Я об этом не думал. Просто написал, потому что так нужно.
В. Н.: Но ведь тебе же нужно? Или кому-то еще?
С.: Я не знаю. Вы меня только больше запутываете. Кому это было нужно, я не имею ни малейшего понятия. Я выплеснул то, что накопилось, на бумагу. На всякий случай, дал прочитать Вам.
В. Н.: Это очень чувственное стихотворение. Я бы даже сказал, высокохудожественное. Ты оставишь мне его? Я хочу сделать копию, потом я его тебе верну.
С.: Пожалуйста.
В. Н.: К тебе сегодня приходили родители?
С.: Да. Они каждый день приходят. *Долгое молчание* Проверяют, на месте я, или уже нет. Как будто отсюда куда-нибудь денешься!
В. Н.: Это для общей безопасности, ты же знаешь. Для твоей, в частности. А родители тебя не проверяют, а просто навещают.
С.: Они сегодня были уже спокойнее. Это хорошо.
В. Н.: Потому что они верят, что тебе станет лучше.
С.: Я думал над тем, о чем мы говорили в пятницу. О дорогах, между которыми есть связь. Вы намекали на то, что я нахожусь на дороге эгоизма. Но я так не думаю. Наоборот, я хочу облегчить всем жизнь, совсем не думая при этом о себе. Я окончательно потерян, доктор. Не убеждайте меня в обратном. Не убеждайте.
В. Н.: Но ты сегодня сам пришел в мой кабинет, нам даже не пришлось тебя звать.
С.: Потому, что я понимаю, что только так смогу выйти отсюда.
В. Н.: Признайся себе: не только поэтому.
Молчание*
С.: Наверное. Потому что мне стало интересно, до чего Вы дойдете в своих размышлениях. Интересно, как Вы будете объяснять мои состояния, и, в особенности, мою потребность в смерти. Я даже готов потерпеть.
В. Н.:
Одобрительно улыбаясь* Уже хорошо.
С.: Вы не поймёте, потому что смотрите на проблему немного в другой плоскости. Знаю, что Вас учили быть материалистом. И только в этой системе координат Вы работаете. Но любая проблема ведь как холм в геодезии: сделав горизонтальный срез, Вы еще не узнаете, что в глубинах. Слишком у Вас все просто и поверхностно.
В. Н.: Степан, я слышу в твоем голосе заинтересованность в разрешении проблемы? Или я ошибаюсь?
С.: Я просто подумал: «Что же, если Вы хотите знать, я все расскажу Вам, а уйти я успею». Мне кажется, Вы первый, кто готов меня выслушать. Пусть даже Вы будете выслушивать меня через стетоскоп материализма. Проблему мы не решим, но Вы хотя бы будете знать, что сделали все возможное, и тут я поступаю совсем не эгоистично. Так ведь?
В. Н.: Конечно, не эгоистично. Все равно это хорошо, Степан, что ты согласен работать. Вот только с чего ты взял, что я материалист?
С.: По Вам видно, что Вы всё, кроме уже известного Вам, назовете метафизикой, с гримасой отвращения на лице. Вы взрослый человек, состоявшийся специалист. Вам так удобнее. Удобнее делить людей на больных и здоровых, поэтому Вы не видите другого мира, как более тонкого, так и более опасного. Понимаете?
В. Н.: Я не стану с тобой спорить, Стёпа. Ты абсолютно прав, что мне по долгу службы приходится иногда делить людей на здоровых и на тех, которым требуется помощь. Ты ведь это хотел сказать?
С.: Вам виднее.
Молчание*
В. Н.: Итак, Стёпа, на прошлой встрече мы коснулись вопроса одержимости собой, и договорились сегодня к нему вернуться. Правда ведь?
С.: Да.
В. Н.: Мне бы хотелось знать, как ощущается эта одержимость. Расскажи, пожалуйста.
Молчание*
С.:
Вздох* Это очень больно. Когда легче, а когда и вовсе невозможно. Изнутри разрывает что-то холодное и чужое, хотя я понимаю, что оно моё. *Молчание* «Одержимость собой» – не самое лучшее название, но по-другому никак не назвать. Когда приступ подходит, сначала трясутся руки, потом становится трудно дышать, и вот тут, во лбу жжет что-то. Но это что-то как будто хвост существа, засевшего глубже. Само оно прячется где-то здесь, в груди. То есть, здесь его тело, а хвост идет вдоль позвоночника и упирается в лоб изнутри. На конце хвоста жало. Создается впечатление, что когда оно, это существо, шевелится, оно создает боль. Но это не просто боль. Вы должны понять, что никакого существа нет, я не сумасшедший, не подумайте. Вы попросили рассказать об ощущениях, я и рассказал, как могу.
В. Н.: Ты проверял здоровье? Может быть, это неврологические боли.
С.: Да, год назад Света настояла на том, чтобы я прошел обследование. *Молчание* И никто ничего не нашел.
В. Н.: Ты кому-нибудь еще рассказывал?
С.: Нет. Знала только Света. Теперь знаете Вы. *Молчание* Я хочу, чтобы Вы поняли, что это не физическая боль. Я не знаю, какая она. Смысловая, наверное. Вы не понимаете, о чем я?
Задумчивое молчание*
В. Н.: Ты можешь объяснить, что такое «смысловая боль»?
С.: Это когда море смыслов одолевает, и все они связаны со мной. Поэтому и «одержимость собой». Во время приступа, по моим ощущениям, я становлюсь центром всего сущего, и я понимаю, что меня заперли в теле, как в чужой и пустой комнате. Эта мысль очень ясная, и с каждым новым приступом фоновая боль накатывает еще сильнее. Я хочу освободиться от этого.
В. Н.: И поэтому ты… *Молчание*
С.: Да, поэтому я хочу уйти. После каждого раза все хуже. Все внутри меня трясет. Внешне – ничего не заметно. Но меня разрывает. «Освободиться! Освободиться от одержимости. Нужно освободиться!» Понимаете?
В. Н.:
Молчание* Думаю, что понимаю. Хочу много что спросить. Освободиться от одержимости – это освободиться от тела?
С.: Изначально – нет, но теперь способ только один. Один единственный.
В. Н.: Но могут быть и другие способы?
С.: Могут быть, но мне они не известны.
В. Н.: Когда все это началось?
С.: В пять лет примерно я впервые ощутил это. Гулял на улице, и тут – оно: замер на месте и понимаю, что мир как бы на мне сошелся, будто множество ниточек от каждого человека тянутся ко мне; одни из них стягивают меня, другие – разрывают. Тесно. Потом к этому смыслу добавлялись другие, причиняя все большую боль. Мне как бы кто-то намекает, что меня засунули не в то тело. И я должен покинуть это тело.
В. Н.:
Молчание* Можешь еще раз назвать меня материалистом, но тебе не кажется, что, покинув тело, ты ни в какое другое не вернешься? И что, вполне возможно, ты себя вообще не будешь ощущать в таком случае. Там еще никто не был. Оттуда еще никто не вернулся, а поэтому никто не знает, каково там.
С.: Не надо, не надо. Я понял. Я знаю, что все это неизвестно. Но от боли это знание меня не избавит.
В. Н.:
Молчание* Так… *задумчивый вздох* Еще ты говорил, что Светлана тоже погрязла в этом. *Молчание* Что это значит?
С.: Она переняла часть этой боли, но тут сработал принцип деления клеток, а не простого вычитания.
В. Н.: Она что-то специально делала, чтобы перенять?
С.: Нет, это произошло само по себе, потому что она стала ко мне ближе. Боль усилилась и во мне, и в ней. Она так больше не могла и бросила меня, после чего смыслы еще сильнее стали бить мне в голову этим жалом. Если раньше я мог перетерпеть приступ, то теперь боль постоянна, как некое гудение в мозгу и в груди. И постоянная пульсация. Это тяжело. Просто поверьте, что есть такое страдание, от которого только одно спасение.
В. Н.: Думаю, что настало время сказать тебе кое-что. Все равно ты узнаешь. И будет лучше, если ты узнаешь это здесь. *Молчание* Человеком, который вызвал скорую там, в деревне, была Светлана.
