CreepyStory

3 место  7500  рублей от канала  ПРИЗРАЧНЫЙ АВТОБУС и сайта КНИГА В УХЕ - @KatrinAp В надёжных руках. Часть 1

4 место 6500  рублей от канала  ПРИЗРАЧНЫЙ АВТОБУС и сайта КНИГА В УХЕ - @Koroed69 Адай помещённый в бездну (часть первая из трёх)

5 место 5500 рублей от канала  ПРИЗРАЧНЫЙ АВТОБУС и сайта КНИГА В УХЕ - @ZippyMurrr Дождливый сезон

6 место 3500 рублей от канала  ПРИЗРАЧНЫЙ АВТОБУС и сайта КНИГА В УХЕ - @Skufasofsky Точка замерзания (Часть 1/4)

7 место, дополнительно, от Моран Джурич, 1000 рублей @HelenaCh Жертва на крови

Арт дизайнер Николай Геллер @nllrgt

https://t.me/gellermasterskya

сделает обложку или арт для истории @ZippyMurrr Дождливый сезон

Так же озвучку текстов на канале Призрачный автобус получают :

@NikkiToxic Заповедник счастья. Часть первая

@levstep Четвертый лишний или последняя исповедь. Часть 1

@Polar.fox Операция "Белая сова". Часть 1

@Aleksandr.T Жальник. Часть 1

@SenchurovaV Особые места 1 часть

@YaLynx Мать - волчица (1/3)

@Scary.stories Дом священника
Очень лесные байки

@Anita.K Белый волк. Часть 1

@Philauthor Рассказ «Матушка»
Рассказ «Осиновый Крест»

@lokans995 Конкурс крипистори. Автор lokans995

@Erase.t Фольклорные зоологи. Первая экспедиция. Часть 1

@botw Зона кошмаров (Часть 1)

@DTK.35 ПЕРЕСМЕШНИК

@user11245104 Архив «Янтарь» (часть первая)

@SugizoEdogava Элеватор (1 часть)
@NiceViole Хозяин

@Oralcle Тихий бор (1/2)

@Nelloy Растерянный ч.1

@Skufasofsky Голодный мыс (Часть 1)
М р а з ь (Часть 1/2)

@VampiRUS Проводник

@YourFearExists Исследователь аномальных мест

Гул бездны

@elkin1988 Вычислительный центр (часть 1)

@mve83 Бренное время. (1/2)

Если кто-то из авторов отредактировал свой текст, хочет чтобы на канале озвучки дали ссылки на ваши ресурсы, указали ваше настоящее имя , а не ник на Пикабу, пожалуйста, по ссылке ниже, добавьте ссылку на свой гугл док с текстом, или файл ворд и напишите - имя автора и куда давать ссылки ( На АТ, ЛИТрес, Пикабу и проч.)

Этот гугл док открыт для всех.
https://docs.google.com/document/d/1Kem25qWHbIXEnQmtudKbSxKZ...

Выбор для меня был не легким, учитывалось все. Подача, яркость, запоминаемость образов, сюжет, креативность, грамотность, умение донести до читателя образы и характеры персонажей, так описать атмосферу, место действия, чтобы каждый там, в этом месте, себя ощутил. Насколько сюжет зацепит. И много других нюансов, так как текст идет для озвучки.

В который раз убеждаюсь, что авторы Крипистори - это практически профессиональные , сложившиеся писатели, лучше чем у нас, контента на конкурсы нет, а опыт в вычитке конкурсных работ на других ресурсах у меня есть. Вы - интересно, грамотно пишущие, создающие сложные миры. Люди, радующие своих читателей годнотой. Люблю вас. Вы- лучшие!

Большое спасибо подписчикам Крипистори, админам Пикабу за поддержку наших авторов и нашего конкурса. Надеюсь, это вас немного развлекло. Кто еще не прочел наших финалистов - добро пожаловать по ссылкам!)

-- За оскорбление Царя и за отказ признать над собой его легитимную власть, -- зачитывал приговор один из десятников, которого Камил поставит здесь за главного. – Вы обвиняетесь в мятеже, в измене Царства и в поддержке князей-предателей во время Распада. Вы принимали участие в сражении против Святомира Миробоича, и обвиняетесь в причастности к его убийству, а так же к убийству Царя Альгерда и его законного наследника. Отныне же Царём по праву является Камил Миробоич, как внук Святомира – воеводы Царства, являвшегося некогда вторым после Альгерда по своей влиятельности. Святомир бился против предателей до самого последнего мгновения своей жизни, пытаясь спасти последнего наследника, и теперь его дело продолжает Камил… Смертный приговор объявляю вынесенным. Исполнить казнь через колосажание!

Камил театрально махнул рукой, и Железяки мигом поставили Крайнича на четвереньки кверху задом.

-- Советую не брыкаться! -- советовал Камил. – Будет только хуже.

-- Ублюдок!! Я не убивал Святомира!!... Чтоб ты сдох!!!

Барон брыкался. А поэтому пику пришлось засаживать дважды.

-- Аорту не заденьте! Вот чёрт возьми… Кровь брызжет во все стороны. Бедняга! Но таков закон! Ты мятежник. А для мятежников одна лишь казнь – сажание на кол.

-- Пошёл к чёрту!!...да чтоб ты сдох!.. – верещал и рыдал Крайнич.

-- Все там будем!

Пика зашла необычайно глубоко в тело барона – через зад. А вышла через левую ключицу. Ноги его брыкались, глаза вращались от ужаса, от боли и безнадёжности. Зеваки отворачивались – такого они ещё не видели. И не хотели видеть.

-- И как он ещё не умер от кровотечения? -- задался вопросом Лазарь.

-- Самые крупные сосуды не повреждены! Острие пики прошло мимо них, иначе бы он вытек почти мгновенно. Повезло… Или не повезло? -- хмыкнул Миробоич.

-- Согласен, вопрос философский, -- серьёзно проговорил Корнелий. Миробоич согнулся пополам от смеха. Вампир сегодня был в ударе.

Железяки подняли вверх пику с насаженным брыкающимся телом. Воткнули в стылую землю нижним концом. Но барон под своим же весом проскользил до самого основания пики – под дикие рёвы боли и под шокированные возгласы из толпы горожан. Даже Камил поморщился – настолько это выглядело больно. Съехав к основанию пики, барон обмяк. Кажется, он всё-таки помер.

-- Представление окончено! -- заявил Миробоич. – А теперь за работу.

-- Что прикажете делать?.. – подошёл седой сотник, перепуганный зрелищем.

-- Держите охрану городка, -- ответил Камил. – Считайте, что ничего и не поменялось. Живите так же, как жили… Радуйтесь тому, что целы, любите своих жён и водитесь с ребятишками. И учти – мне не понравилось, как сражаются ваши бойцы. Серьёзно! Это худшие бойцы из всех, что я видел! Кто так бьётся?! В Горной Дали даже девочки из духовной семинарии дерутся лучше твоих подчинённых. Я разочарован. А ведь вам надо стеречь границу с самим Престолом – вот с ними я бился лично и могу сказать, что это достойнейшие противники. Короче говоря, займись дружиной. Муштруй, тренируй бойцов, совершайте вылазки хотя бы за разбойниками. Всё ясно?

-- Обещаю исправить положение, мой лорд.

-- Твои лорды – это вот эти двое, -- сказал Миробоич и показал рукой на бывших десятников. -- Знакомься: Яшек, Ветер и Щегол. Ветер будет за главного, а остальные – тоже, но будут ему помогать. Теперь они будут жить в баронских хоромах, а вы будете их во всём слушаться. Это очень толковые ребята, они наведут здесь порядок.

-- Да, мой Царь…

-- Вот так-то уже лучше.

-- Позвольте похоронить наших братьев… мы многих потеряли. Это большая скорбь.

-- Не позволю, -- ответил Камил. -- На трупы у меня свои собственные планы! Это будет платой за их сопротивление законному Царю. И вы мне в этом сейчас же поможете – тащите трупы в крепость! Там хороший ров – как раз сойдёт для стока крови, а её будет немало.

Сотник помрачнел, но возражать не стал. Он отправился созывать своих бойцов в помощь к некроманту.

Камил взял Крайницу за три дня. Лунное Герцогство теперь рассечено быстрым ударом на две части вереницей захваченных городков и крепостей, что помешает оставшимся баронам собраться воедино и дать достойный отпор.

Солнце почти зашло за горизонт. Дружинники жгли факела на стенах, и сами ходили по городу с ними в руках, стаскивая трупы в телегах к баронской крепости.

Камил же, в ожидании сбора крови, наслаждался видами на тёмные силуэты могучих Хребтов, располагавшихся к Крайнице очень близко – виды с высоких стен крепости открывались попросту великолепнейшие, и воздух здесь был лёгким и прохладным, дышалось легко, как бы само по себе.

Орлы летали над городком, отлавливая почтовых пташек, если кто-то решит их отправить; но Корнелий кое-что заметил вдалеке, на мрачнеющем горизонте.

-- Орлы – это хорошо, конечно, -- сказал вампир. – Но ты посмотри в сторону Тракта.

Дымы тянулись столбиками. Всё новые и новые столбики появлялись вдалеке. Дым от застав. Столбики появлялись и появлялись, постепенно уходя за горизонт и оповещая о вторжении. Авалонийский Тракт, ведущий отсюда прямо к Небесной Горе вдоль Хребтов, был усеян заставами и вышками – небольшие отряды обеспечивали безопасность торговли от разбойников и заодно должны были оповещать в случае вторжения Престола.

-- Дерьмо, -- ругнулся Миробоич. – Как они разузнали?!

-- Вероятно, барон успел отправить гонца. Или кто-то из сотников… Это уже неважно. Цепочку сигналов нам не остановить.

-- И вправду… ну, хотя бы что-то у нас пошло не по плану!

-- Интересно, что же подумает воевода Герцогства, -- сказал Корнелий. – Что это вторгся Святой Престол? Ведь весточка к ним придёт по Авалонийскому тракту с юга. Вряд ли они подумают на войска Горной Дали, которая располагается с противоположной стороны. Да и Цветан со своим войском провёл лишь первый день пути по Срединному Тракту. Знают ли о нём? Вряд ли. Как бы к нам на встречу не вышло всё герцогское войско…

-- Почему это «как бы не вышло»? Пусть выходит! Это облегчит задачу! И не придётся обращать мертвецов на глазах у горожан, как мы делаем это сейчас…

Трупы стаскивали на край рва. Там же Камил проливал кровь на символы, прикрепляя мертвецов к золотому кольцу. Тут же Ветер, Яшек и Щегол упражнялись в управлении покойниками, а Корнелий им объяснял ромейские тактики боя с щитами – это особенно пригодится, когда заявятся симбионты.

-- А латы добудьте где-нибудь! – говорил Камил. -- Пусть местные кузнецы куют доспехи, вроде лат моих Железяк. Ручей есть, значит должно быть и колесо на молот! А если нету – пусть строят! Иначе латы не выковать – ручным-то молотом… В общем, укрепляйте свой Гарнизон Смерти – или как вы обзовёте свою команду? Может, придумаете что толковее – я не возражаю. Сотня мертвецов – этого достаточно, чтобы держать баронство в страхе, а границу под защитой. Мёртвую конницу пока не дам -- у меня у самого её мало… Сменяйте друг друга, не жадничайте. Кольцо – оно ваше общее! Ветер за главного, но пусть не перегибает палку. Трое вы здесь потому, что поодиночке вряд ли смогли бы справиться. Двое – тоже было бы тяжело. Но трое – самое то, чтобы разгрести проблемы Крайницы. Всё-таки это немаленький городок. Вы ребята умные, разберётесь. Укрепляйте крепость, не забывайте и о втором городке – наведывайтесь туда для наведения порядка, благо, это не так уж и далеко отсюда. Муштруйте местных тупиц. Вы видели, как они бились? Позор. Я поручаю вам задачу – создать такую границу, чтобы даже Святой Престол обделался бы, заявившись сюда с войной! Всё поняли?!

Дружинники ответили утвердительно и уверенно. Они были настроены не менее серьёзно, чем Камил. Хоть они и не получали полноценный титул, но были здесь в роли командиров и управленцев – и это им всем здорово льстило. Людям очень нравится подниматься из грязи в князи. Камил же сохранял эту крепость как бы за собой – это теперь его личные владения, что тоже укрепит его власть, хоть и прибавит некоторых проблем.

Для гарнизона Крайницы Камил поднял самую лучшую сотню – из самых крепких местных бойцов. Вторую сотню он забрал себе, так же привязав её не к своей душе, а к кольцу – чтобы была возможность передать этот отряд оставшимся двум десятникам, которых он намеревался поставить в монастыре, преграждающем дорогу к Небесной Горе – убийство монахов в его планы не входило, лишний раз злить иерархов не стоило.

-- И хоть мы взяли Крайницу, но вам придётся иметь дело с последствиями наших вынужденных жестокостей, -- говорил Камил десятникам. – Держите место в ежовых рукавицах. Но не допустите бунта. Будьте добры к моим подданным. Злом и ненавистью здесь мира никогда не добиться, но внушайте страх.

К утру все были вымотаны, но работу закончили. Если уж по Авалонийскому Тракту отправлена весточка о вторжении, то можно было и выспаться.

Хоромы у барона были что надо. Камил глядел вдаль за светлеющий горизонт – в сторону границы со Святым Престолом, и осознавал, что его войско всего в одном деньке пути от Истока – столицы захваченного Заречья. Даже до Небесной Горы дальше… Быть может настанут времена, когда он поведёт Дружину Смерти в ту сторону, но, скорее всего, с той стороны святоши придут сами – со своим многотысячным войском. Разумеется, даже Крайница с её прекрасными стенами вряд ли долго продержится. Даже если на стенах будут воевать мертвецы.

В баронских комнатах бойцов ожидали уютные и мягкие постели, устланные шелками, и тёплые камины, отбрасывающие тени огней на стены. Прежде чем лечь спать, Камил снова попытался обучить сновидчеству десятников. Но чему можно было научить людей за один лишь день? Ни одно ремесло не поддаётся так быстро, а тем более – сновидчество.

Камил пытался вбить знания в их головы, но эти знания мало значили без непосредственного опыта – если человек ни разу не осознавался внутри сна, то вряд ли ему будут понятны слова о том, как выйти из тела или хотя бы как даже сохранять эту самую осознанность дольше, чем счёт до десяти. А ведь сновидцы Престола не будут поддаваться в следующей войне!

-- Это не менее важно, чем забота о местной дружине, -- рассказывал Камил. -- В случае полной неудачи, если все вы будете и дальше спать неосознанно – враг может взять вашу Крайницу за одну-две ночи. Без боя. Поэтому сменяйте караулы – чтоб спящий никогда не носил кольца! С Одержимого его будет очень сложно снять… Всё-таки три человека за одним кольцом – это какая-никакая гарантия надёжности. Спите по очереди – нужно чтобы кто-то один всегда был бодр, чтобы в ловушку сновидцев не угодили все и сразу. Если внезапно умрёт кто-то из вас -- остальным нужно сразу приготовиться. Сохраняйте бдительность изо всех сил. И отправляйте мне письмо – я приду на подмогу… До войны с Престолом у нас есть минимум полгода. За это время можно научиться сносно владеть снами. И помните: кто из вас освоит это ремесло достаточно хорошо – того я сделаю настоящим некромантом, ибо только тот способен хранить секреты, кто владеет своими снами.

Камил той же ночью проник во сны ставленников, чтобы тщательней изучить людей, которым решил довериться. Железные сферы выкатились из ладоней, но Щегол проснулся слишком сильно и забыл взять шар в ладонь повторно; Яшек сразу провалился в сон; и только Ветер сумел понять, что он во сне, однако тут же забылся – на следующее утро он об этом даже не вспомнил. Ему думалось, что он не слышал звука падения.

Камил вволю понаблюдал за снами новоиспечённых «некромантов»: и у тех на уме были лишь одни переживания и тревоги – на десятников обрушились дела явно не их размера, впрочем, чем больше переживаний, тем больше будет старательности. Камил никому не доверял, но во снах «некромантов» он не нашёл ничего, что намекало бы на их неверность и склонность к предательствам. Да и какой смысл предавать того, кто тебя возвысил? Вряд ли кто-то иной предложит им сделку покрупней.

Камил наведался к Грегу и Жанне – впервые он нырнул в опасную поверхность Зазеркалья и добрался до их «дверей» живым. Как и следовало полагать – все они спали и не знали об этом.

Сны Грега были наполнены обычным бытом – он муштровал бойцов и вёл бесконечную подготовку; а сны Жанны Камил предпочёл бы забыть – они поначалу ввергли его в ступор, вызвали ревность, а потом и ненависть. Жанна развлекалась с толпой мертвецов и получала удовольствие от извращённых соитий. Камил подозревал, что Жанна сумасшедшая, но не знал, насколько.

Навестить свою любовницу и побеседовать с ней у Камила пропало всякое романтическое желание, а потому он решил поговорить только с Грегом.

Первым делом он напомнил тому, чтобы Грег больше внимания уделял практике снов. Поинтересовался, как дела в крепости – ничего нового за несколько дней не случилось. Камил сообщил, что вторжение проходит успешно – что они уже взяли Крайницу и вот-вот выдвинутся к столице. С Грегом разговаривать тоже пропала всякая охота, поэтому разговор вышел никчёмный.

На обратном пути Камил снова заглянул к Жанне. Сон у неё продолжался тот же самый.

Негодуя и желая проучить свою любовницу, он показался напрямую, встав перед самой кроватью. Жанна с ужасом заметила его, тут же вскочила и начала одеваться, отталкивая от себя наглых покойников.

-- Это не то, о чём ты подумал!! – оправдывалась она. – Это совсем не то…

Камил же ничего не ответил. От страха перед своим ненаглядным Жанна проснулась, а Камила выкинуло в Зазеркалье.

Мерзость. И её он решил сделать своей женой? Над этим явно следовало лучше пораздумать…

Закончив смотреть на чужие сны Камил начал пугать уже своих учеников. Это оказалось полезно  – проснувшиеся осознавали всю серьёзность дела.

-- Будьте начеку! Вы недостаточно усердны! – Камил ругал учеников. Он был очень зол после визита к Жанне. -- Я легко попал к вам в сон, а вы этого даже не поняли! Ты, Яшек, беспокоишься, что не справишься с делами в Крайнице? Чего так смотришь?! Да, я видел этот твой сон! Ещё я видел сон Ветра! Где он заглядывался на какую-то местную красавицу, которую уже успел присмотреть! Не о том думаешь, Ветер! Лучше бы думал об осознанном сне! И Щегол, твой сон я тоже видел – про сражения… Сновидцам Престола будет легко проникнуть к вам в головы! Они нашлют такие кошмары, что вы сойдёте с ума!

И ученики в следующий раз засыпали с куда большей бдительностью, однако всё равно промахиваясь. Камилу пришлось вмешаться – он говорил ученикам, что это сон, а затем они практиковались удерживать их изнутри, не просыпаясь, и при этом не погружаясь обратно в притягательные хаотичные ассоциации.

За эту ночь Камил хорошо запомнил расположение дверей Яшека, Ветра и Щегла в Зазеркалье, и теперь он сможет наведываться к ним когда только захочет, что хорошо скажется на их дальнейшем обучении – нужно бы и Грега таким же способом обучать; жаль только, что «дверь» Никлота не довелось увидеть.

Пусть Вальд и просил не использовать этот дальнобойный метод проникновения в чужие сны, но Камил не удержался. Шла война, нельзя было терять драгоценные дни и отличные возможности обучения. Кто знает – быть может перед вторжением Престола у него соберётся целый отряд собственных сновидцев?..

Пешая Дружина Смерти прибежала в Крайницу во второй половине дня. Стража обомлела от представшего перед стенами сбродом. Зазвенел набат. Камил забыл предупредить сотников о том, что на следующий день к ним придут гости, а поэтому в опочивальни прибежали встревоженные слуги.

-- Мертвецы у стен! Целая армия! Даже больше вашей, милорд!

-- Это мои мертвецы, тупицы! Прочь отсюда... дайте спать!

Но сон не шёл. Из-за тревог. Ведь предстоял долгий путь на столицу Лунного Герцогства, где их ждало решающее сражение, которое и определит судьбу едва зародившегося Царства.

*

А спонсорам сегодняшней главы выражаю благодарность!)

Зачисление 5400р

Алексей П. 5000р "Хорошо пошёл, едва успеваю читать)" Ответ: Спасибо за рыжую пятюню, постараюсь держать темп)

Алла Николаевна 2000р "На вдохновение)" Ответ: вдохновился!!)

Мой телеграм канал: https://t.me/emir_radrigez

Темнейший на АТ: https://author.today/work/442378

В серых поцарапанных стёклах появился проблеск жёлтого света — внутри что-то зашевелилось, несколько раз прокрутилась внутренняя защёлка — и из-за открытой двери показалась голова молодого мужчины, лет двадцати пяти. Он явно старался казаться старше своих лет: строгие очки, за которыми прятались серо-голубые глаза, страдающие от близорукости; на теле выглаженная белоснежная рубашка, заправленная в строгие чёрные брюки; волосы аккуратно уложенные, короткие, тёмно-русые; слегка заострённые черты лица и вытянутый вперёд подбородок придавали внешности небольшую изюминку на фоне остальных жителей небольшого городка на окраине опустевших земель.

Незадолго до рождения Гринта произошла ядерная война, уничтожившая большую часть населения планеты. Те, кто имел деньги, связи и доступ к ресурсам, заранее переселились на соседнюю планету. Те же, кто выжил, но не имел средств улететь, стали приспосабливаться к новым условиям. Остатанцы, как они себя называли, не имели шансов выбраться из сложившейся системы ни при каких обстоятельствах — порядок строго контролировался верхушкой, обитающей по соседству. При рождении каждого младенца травили специальными бактериями, обитающими в желудке. Смысл бактерий заключался в том, что они препятствовали перевариванию естественной пищи: овощи, фрукты, зелень, злаки, орехи, молочная продукция и тому подобное не усваивались организмом остатанца — его рацион состоял из переработанного мяса, грибов и синтетической углеводной еды. После катастрофы прежним названием планету никто не называл: сначала богачи шутки ради дали кличку Остатния, но имя прижилось, да так и осталось.

— Из данной партии последний? — спросил Гринт, до конца распахнув двери, параллельно натягивая на себя халат-униформу тёмно-синего цвета.

— Да, дольше всех продержался, — ухмыльнулся санитар и снова почесал голову.

— Опять чесотка замучила?

— Понимаешь, там у тупиков остались круглые зелёные штучки, похожие на конфетные шарики, что я не удержался и попробовал.

Тупиками на Остатнии называли всех богатых соседей вне зависимости от их статуса, внешности и характера, — называли за глаза, в разговорах между собой.

— Буд, — Гринт развёл руками, — сколько можно повторять: мы не можем переваривать их пищу! Она не для нас!..

— Почему? — взволнованно спросил второй санитар, который до этого момента хранил молчание.

Они были похожи друг на друга, почти как близнецы — два санитара в одинаковой униформе и в чепчиках; лишь один был повыше ростом, а другой ниже, но чуть покрупнее. Оба с карими маленькими глазами, с большими толстыми носами и слегка оттопыренными ушами.

— Потому что наши желудки эволюционировали и приспособились к местной еде, вот почему! — в стотысячный раз Гринт повторял одно и то же.

Обычно он воспринимал спокойно лёгкую придурковатость коллег, но на этот раз отчего-то завёлся.

— Получается, наоборот, — возразил Буд, — раз наши желудки стали лучше, как ты говоришь, значит, мы должны усваивать и их пищу, и нашу…

— Ладно, хватит болтать! — приказал Гринт. — Давайте сюда клиента и ступайте! Понадобитесь после — позову!

Гринт нервно ткнул пальцем на каталку, жестом объясняя, куда необходимо везти труп, несмотря на то что разнояйцевым близнецам и так было это известно. Пока санитары суетились, в голове патологоанатома снова мелькнула мысль, реальна ли возможность хоть какого-нибудь ничтожного шанса изменить свою жизнь... Но он знал: чтобы он ни сделал — ничего не изменится. «Не можешь изменить ситуацию — измени своё отношение к ней», — в мозг рьяно ворвалась фраза из одной прочитанной до дыр книги.

Продолжение следует...

Читать роман «Подсобка» на https://www.litres.ru/72040405/

Он любил эти утренние обходы так же, как и сидеть вечерами на своём любимом стуле Басби, вглядываясь в жуткие экспонаты. В тишине. Пока дела его казались чем-то далёким, не важным. В тусклом свете он рассматривал свои картины, узоры паркетных досок, паутину в углу. Он специально её не трогал. Ему казалось, что она придаёт его музею чуть больше мрачной атмосферы. Иногда Василий Степанович думал, что все эти предметы смотрят на него так же, как он смотрит на них. И с этим, отдающим прохладой, чувством, он запирал за собой дверь, оставляя свой мир за порогом.

Особняк Белова, спрятанный за высоким кованым забором, на отшибе города, был больше, чем дом. Это был музей, храм, посвящённый его единственной, всепоглощающей страсти. Здесь, среди мраморных полов и дорогих гобеленов, обитали вещи, от которых у простых обывателей кровь стыла в жилах.

Вечер выдался тихим, почти умиротворяющим, если не считать привычного фонового гула города, доносящегося издалека. Белов сидел в своём кабинете - просторной комнате с дубовыми панелями, тяжёлыми портьерами и массивным столом, заваленным каталогами аукционов и отчётами оценщика. В руках он вертел недавно приобретённый кинжал. Изящную, смертоносную безделушку, холодную на ощупь даже сквозь тонкие перчатки.

Владимир уже ушёл, оставив на столе папку с заключением по кинжалу. Василий Степанович внимательно изучил её, оставшись довольным своим приобретением. «Eid Mar» c двумя кинжалами и профиль на другой стороне были выгравированы на прилагающейся, в качестве подарка, золотой монете. Подарка к пугио самого Марка Юния Брута. Отреставрирован и хорошо заточен. Оценщик перед уходом так же поделился своим ощущением после осмотра этой вещицы. Будто бы она впитывает тепло. Белов отмахнулся. Володя был профессионалом, но слишком впечатлительным. Именно поэтому он никогда не заходил в комнату с вещами, которые несли на себе отпечаток страданий. А ведь именно этот отпечаток и делал их ценными. Эта мрачная энергетика, аура, если хотите, которой Белов дорожил, как маной небесной.

Он поставил кинжал в футляр, потянулся за бокалом дорогого коньяка, когда услышал это. Сначала едва уловимо. Как будто мышь пробежала по паркету. Он замер, прислушался. Тишина. Наверное, ветер за окном шалит. Белов сделал небольшой глоток, тёплый напиток приятно обжёг горло, принося привычное успокоение.

Он откинулся на спинку стула, расплывшись в довольной улыбке после насыщенного дня и, наконец, позволил себе расслабиться. Но через несколько минут звук повторился. На этот раз отчётливее. Только теперь это был не странный, едва слышный шорох, а лёгкий скрип. Как будто кто-то наступил на старую половицу. В комнате, где стояли его самые ценные экспонаты.

Сердце Василия дрогнуло. Он не был трусом, но в своём доме, в своём святилище, коллекционер привык к абсолютному контролю. Никаких неожиданностей и никаких гостей. Без его ведома.

Он встал, приоткрыл дверь, заглянул в тёмный коридор. Длинная анфилада комнат тонула в полумраке. Лишь слабый свет из кабинета бросал блики на отполированный паркет. Никого. Пустота. Воздух был неподвижен и густ, как всегда, пропитанный запахом старой кожи, воска... и на этот раз пахло чем-то ещё. Сладковато приторным.

- Воображение что-то разыгралось, - буркнул он себе под нос, возвращаясь к столу.

Он сделал ещё глоток из своего бокала, но коньяк, вдруг, показался пресным, даже противным. Василий выплюнул его обратно и принялся озадаченно разглядывать жидкость. Потом заскользил глазами по этикетке. Вероятно, попалась подделка. Коллекционер решил глотнуть из горла, чтобы проверить свою догадку. И эту порцию, немного подержав во рту, он тоже сплюнул в бокал. Видимо, курьер в этот раз закупался в другом магазине... Тогда, почему изначально всё было в порядке? Какая-то химия? Теряет вкус при контакте с воздухом? Как тогда испортилась едва початая бутылка?

Не найдя ответов на свои вопросы по поводу качества коньяка, Василий Степанович, бурча себе под нос, ёмко поведал полную биографию производителя данного пойла, не забыв упомянуть и ближайших родственников. Он выбросил бутылку в урну и уселся на свой стул.

Ночь тянулась медленно. Белов пытался сосредоточиться на каталоге, но мысли постоянно путались. В ушах стоял тонкий высокий звон, на который он долгое время не обращал внимания. Однако, этот звон, будто, становился громче и в нём начали проскальзывать ещё какие-то посторонние звуки. Что-то похожее на шелест бумаги, словно кто-то рядом листал книгу и... чьё-то дыхание.

Он поднял голову, посмотрев прямо на «Мученика». лунный свет, пробивавшийся сквозь узкую щель в портьерах, падал на картину. И ему показалось... нет, не показалось.

Из пустых глазниц нарисованного страдальца, словно слеза, но густая и тёмная, как дёготь, сползала капля. Она растекалась по полотну, оставляя за собой жирный чёрный след.

Белов вскочил, бросив каталог на пол. Сердце забилось, как молот. Кровь? Картина же была написана кровью. Возможно, изменение температуры, или влажности?

Рациональные объяснения тут же выстроились в голове и он немного успокоился. Коллекционер подошёл к картине, достав из кармана белоснежный платок, прикоснулся к чёрному следу. В этот момент он почувствовал сладковатый запах гнили, смешанный с озоном и этот смрад усиливался с каждой секундой.

Василий Степанович отпрянул от «Мученика», судорожно вытирая пальцы о брюки. Хотя платок и остался девственно чистым, липкое ощущение на коже не проходило, словно он коснулся смолы. Чёрная капля на холсте теперь казалась живым пульсирующим пятном, втягивающим в себя тусклый лунный свет. А глаза нарисованного страдальца, точнее, эти тёмные провалы, будто сместились, неотрывно следя за его движениями. От этого ощущения ледяные цепи сковали грудь, мешая дышать. Впервые за долгие годы липкий, холодный, настоящий ужас, вместо приятного щекотания нервов, расползался внутри.

Белов пошатнулся, схватился за спинку стула Басби, едва не падая, и почувствовал, как старое дерево словно ответило лёгким покалыванием в ладони. От этих новых ощущений закружилась голова. Он резко сел на стул и почти сразу раздался стук в дверь.

Твёрдый, уверенный стук прозвучал неожиданно и громко, вырвав Василия Степановича из оцепенения. Он вздрогнул, сердце бешено забилось. Кто это? В столь поздний час? Владимир? Но Володя никогда не приходил без звонка. Тем более ночью.

- Войдите! - выкрикнул Василий, даже не глянув в сторону звука.

Дверь открылась бесшумно. В проёме, окутанном слабым светом из коридора, стоял мужчина. Высокий, подтянутый, в безупречно сшитом, хоть и несколько старомодном, коричневом костюме. Лицо его спокойное, бесстрастное, больше было похоже на бледную восковую маску. Руки в белых перчатках были вытянуты по швам.

- У вас всё в порядке? - голос был низким, бархатистым, тон размеренным. Голос человека, привыкшего к порядку и тишине.

Коллекционер растерянно помотал головой, протёр глаза и уставился на немолодого мужчину, возникшего перед ним.

- Степан?.. ты ничего не слышал? Посторонние шаги, или скрип? Ничего необычного не замечал? - Белов ткнул пальцем в сторону гостиной.

- Нет, Василий Степанович. - Степан слегка нахмурился и внимательно осмотрел коллекционера. - В доме тихо. Вы хорошо себя чувствуете? Может, принести вам успокоительного?

- Нет, не надо. Просто... эта картина. Посмотри.

Белов раздражённо махнул рукой, указав на чёрный след.

Степан плавно подошёл. Его движения были бесшумными, лёгкими. Он внимательно осмотрел полотно и ненадолго задумался.

- Вижу небольшое потемнение, Василий Степанович. Возможно, пыль скопилась в неровностях. Или след от насекомого. Ничего сверхъестественного. И ещё неплохо было бы проветрить помещение, а то воздух здесь немного затхлый. Не находите?

Рациональность. Холодная и соблазнительная снова начала обволакивать Белова. Его собственная болезненная одержимость, наложившаяся на переутомление и, возможно, тот суррогат, дают о себе знать. Он даже почувствовал лёгкий стыд за свою панику.

- Да, да... проветрить. Точно. - пробормотал Белов, чувствуя себя дураком. - Спасибо, Степан. Можешь идти.

Мужчина поклонился и бесшумно удалился. Коллекционер остался один. Звон в ушах усилился. Теперь он явственно различал в нём шёпот. Множество голосов, сливающихся в один невнятный поток, как радиопомехи из глубины времён. Белов закрыл уши руками, но без толку. Этот шёпот звучал где-то внутри черепа, разрушая рассудок.

- Кто здесь? - резко спросил он в пустоту, глядя на мирно сидящих на стульях кукол. - Покажись!

И в этот миг по дому прокатился серебристый, словно колокольчик, звонкий детский смех, эхом отдающийся повсюду. Он был весёлым, беззаботным, но от него по спине Белова пробежали ледяные мурашки. Ведь в этом доме никогда не было детей.

Он встал. Решимость, подстёгнутая страхом и раздражением, придала ему сил. Взяв со стола бронзовую статуэтку этрусского демона, он подошёл к проёму двери, прячась за стеной и готов в любую секунду атаковать непрошенного гостя.

В следующее мгновение он услышал странный шлепок. Будто кто-то в стекло швырнул мокрую тряпку... или кусок мяса. Эти шлепки становились всё чаще, громче, напористее. Белов невольно глянул на картину «Руки противятся ему» и увидел, как за спиной жуткого мальчика, чьи-то ладони хаотично бьют по чёрному стеклу, оставляя сальные отпечатки, которые блестели на полотне. Он побелел, когда увидел, как стоящая рядом кукла с грохотом выронила из руки свой таинственный предмет и повернулась к нему спиной.

Все его представления о происходящем строились на многочисленных фильмах ужасов, которые он когда-то смотрел взахлёб. Разум так и твердил ему, что нужно бежать прочь из этого дома не оглядываясь, тело его сотрясала мелкая дрожь. Но было внутри что-то ещё. Бессознательное. Наверное, именно это не давало героям фильмов поступать логически и правильно. Ведь здравый смысл всё же пытался брать верх, твердя, что всё происходящее вокруг - не реально, подыскивая всему вполне убедительные объяснения. Может быть это шизофрения, страшный сон, или всё тот же пресловутый коньяк... Как бы то ни было, Василия Степановича не покидало ощущение какой-то неправильности с того момента, как ушёл Владимир. Вроде бы всё стоит на своих местах, но будто что-то неуловимо изменилось. И именно желание выяснить, что, всё-таки, в его доме не так, удерживало его от побега.

Зал был погружен в полумрак. Лишь слабый ночник у дальней стены освещал витрины и постаменты. Воздух становился всё гуще, словно насыщаясь запахами старой бумаги, пыли и чего-то сладкого... Ему всегда нравился этот запах, но он ни как не мог вспомнить названия, а ещё этот запах он встречал совсем недавно, но где? Странно всё это.

Белов включил основной свет. Люстры зажглись, залив помещение холодным белым светом. Всё было на своих местах, кроме куклы Пупы. Она сидела на своём стеклянном ящике, внутри которого, на запотевшем стекле, корявым детским почерком, было отчётливо написано: «Пупа ненавидит тебя». она вперилась в Василия своими голубыми глазками и, спустя мгновение, повторила написанное визгливым, режущим слух, голосом. По комнате снова эхом прокатился детский смех и коллекционер, краем глаза, увидел, как Джоли повернула к нему голову, уставившись на него своими косыми зелёными глазками.

С минуту Белов смотрел на всё это, не моргая. Казалось, что его собственные глаза вот-вот выкатятся и повиснут на длинных нервах, от страха. Он потряс головой, с силой ударил себя по виску и наваждение отступило. Теперь действительно всё было на своих местах.

Смех стих. Шёпот тоже, сменившись привычной звенящей тишиной. Василий почувствовал себя немного глупо со своей статуэткой, которую всё ещё сжимал трясущимися руками. Он сделал шаг вперёд, намереваясь подойти к Пупе, проверить замок на её ящике и его нога по щиколотку увязла в чём-то мягком и тёплом.

Коллекционер посмотрел вниз и застыл, выронив этрусского демона и тот бесшумно упал на густой ковёр из чёрных блестящих волос. Они стелились от самого порога, заполняя каждый сантиметр паркета. Волосы Окику, наконец, оправдали свои легенды. Они выросли, мрачным водопадом падая на пол и ядовитым плющом заполонили комнату, поднимаясь по ножкам мебели, обвивая стулья. Они были противно липкими и влажными на ощупь. Смрад снова разлетелся по комнате. На этот раз пахло мёртвой плотью и увядшими цветами, словно они несколько недель пролежали в тазике с водой под палящим солнцем.

Белов вскрикнул, отпрянув к двери. Но волосы уже оплетали его лодыжки, как цепкие лианы. Он дёрнулся, пытаясь освободиться, и услышал тихий шелест. Волосы зашевелились. Не от его движения. Сами по себе. Как будто под ними копошились тысячи невидимых насекомых.

Василий поднял взгляд на Окику. Кукла сидела неподвижно, но выражение её лица, словно, изменилось. Казалось, она злобно насмехается над коллекционером, смотря на него так же, как он в тот день, когда её приобрёл.

Паника. Всепоглощающая и холодная сжала горло Белова. Он снова рванулся к двери, с трудом отрывая ноги от цепких волос, выскочил в коридор, захлопнул тяжёлую дверь и прислонился к ней спиной, тяжело дыша.

Через мгновение, в дальнем конце коридора, появился Степан, по прежнему выражая полную невозмутимость.

- Василий Степанович, что случилось? Вы, словно, беса увидели.

- Там... там... - Белов задыхался, указывая дрожащим пальцем на дверь своего музея. - Волосы! Они повсюду!

Степан подошёл. Его холодный взгляд скользнул по лицу Василия, затем осмотрел всё остальное. Ничего подозрительного.

- Василий Степанович, - голос его был твёрдым и уверенным. - Наверное, вам снова что-то привиделось. Там ничего нет.

Он осторожно взял Белова под локоть, словно больного, и открыл дверь, тот зажмурился, ожидая увидеть там чёрный ковёр... Но, когда он открыл глаза - пол был безупречно чист. Полированный паркет блестел под светом люстры, а куклы замерли в своих привычных позах, устремив свои невидящие глаза в пустоту.

- Но... но я видел... - бормотал Белов, чувствуя, как пол уходит из под ног. - Они были... они шевелились.

- Вы очень переутомились, Василий Степанович, - настойчиво сказал Степан. - Стресс. Эти нескончаемые сделки, поиски... Я настоятельно рекомендую вам принять снотворное и лечь спать. Думаю, завтра будет гораздо легче.

Белов позволил отвести себя в спальню. Степан принёс стакан воды и маленькую таблетку. Василий машинально проглотил её, осушил стакан до дна. Мужчина пожелал доброй ночи и удалился, тихо закрыв за собой дверь.

Легче не стало. Стоило Степану уйти, как снова послышался шёпот. Теперь он звучал гораздо настойчивее, перерастая в крики. Голоса перекрывали друг друга. Они спорили, плакали, смеялись... Белов вскочил с кровати, зажав уши. Знал, что не поможет, но попытаться, всё же, стоило. Он метнулся к окну, отдёрнул штору. Город внизу тонул в огнях. Жизнь там кипела и сейчас Василий бы всё отдал, чтобы слышать его шум, а не эту какофонию, что разрывает его голову на части.

- Замолчите! - прошипел он в стекло, сдавливая виски и чувствуя, как безумие, острыми когтями, впивается в его рассудок. - Я приказываю вам замолчать!

Он сорвался с места, как ракета. Не думая, на автомате. В голове мелькнула мысль, что все странности начались с того момента, как появилось это проклятое зеркало. Старик предупреждал. Он говорил, что его нужно уничтожить, разбить. Но Белов, конечно, не послушал.

Он влетел в музей, не обращая внимания на «Мученика», у которого по лицу теперь паутиной расползались кровавые слёзы. Василий Степанович захватил с собой по пути молоток для отбивных, который повар почему-то не убрал после смены на место. Он подошёл к мутной зеркальной глади, пристально всматриваясь в него, словно ища причину не разбивать столь ценный экспонат.

Зеркало же, казалось, ждало своего нового владельца. Оно отражало его искажённое страхом и яростью лицо, его растрёпанные волосы, дикие глаза. Но за его спиной, в отражении, он снова увидел Аннабель, что сидела на своём, ещё секунду назад пустом, стуле, выпучив на него свои огромные глаза. Её брови съехали вниз, почти сомкнувшись у треугольного носа, от чего её, и без того жуткая улыбка, казалась ещё более угрожающе, а рыжие волосы были аккуратно убраны назад.

Она махала ему рукой. Медленно, приветственно и страшно. Роберт так и держал своего пса, но тот скалил зубы, обдавая помещение глухим рычанием, а на полу, прямо у его ног, сидела та самая кукла с картины «Руки противятся ему». она подняла голову, и её глаза, огромные, чёрные, пустые, уставились прямо на него в отражении. За стеклом её настоящей картины руки по прежнему упирались в преграду, но в зеркале эти руки тянулись уже к Белову. Казалось, что они вот-вот преодолеют хрупкую преграду, схватят его и утащат с собой в зазеркалье.

- Нет... - простонал коллекционер. - Этого не может быть. Это всё не реально. Это какой-то страшный сон!

Тысячи голосов кричали в его голове, требуя, умоляя, проклиная... Василий поднял молоток, сжимая рукоятку до хруста костяшек. Один удар. Всего один удар по этому проклятому зеркалу - и всё закончится. Он чувствовал это всем своим естеством. Разбей его и связь прервётся! Морок отступит! Что может быть проще?

Он занёс молоток. Мускулы напряглись до предела. Лицо исказило безумие... но рука так и не опустилась.

Он смотрел в зеркало. Смотрел на отражение Аннабель, машущей ему, смотрел на куклу с картины, смотрел на собственный образ, держащий молоток. И видел не только страх. Видел жадность. Коллекционера, стоявшего перед величайшим, самым могущественным артефактом из всех, что ему удалось раздобыть. Перед шедевром истинного проклятия. Разбить его? Уничтожить? Отдать эту силу, эту тёмную славу небытию?

- Моё... - прошептали губы Белова, не слушаясь его, а голос стал, точно, чужим, сиплым. - Всё это... моё.

Молоток замер в воздухе. Рука дрожала, но не опускалась. Шёпот в голове стих, сменившись тихим победным смешком. Зеркальное отражение Аннабель перестало махать. Оно просто сидело и смотрело на него, а брови вернулись на прежнее место. Зато улыбка на тряпичном лице, кажется, стала намного шире.

Василий Степанович Белов, король коллекционеров проклятых редкостей, опустил молоток. Он упал на паркет с глухим стуком. Белов сделал шаг назад, потом ещё один. Его взгляд не отрывался от зеркала. От своего отражения, в чьих глазах больше не было страха. Теперь в них горело что-то иное, потустороннее...

Он медленно повернулся и сел на любимый стул, оставив молоток лежать на полу. Оставил зеркало на стене. Оставил своих демонов праздновать победу в тишине особняка, который больше не был его крепостью. Теперь он был, скорее, его клеткой.

Василий истерично рассмеялся. Громко, взахлёб, глядя на Аннабель, которая теперь сидела на своём положенном месте. Но ему уже было не важно, как она там появилась. Он понял, что всё это время было не так. Он понял, что зеркало сводило его с ума задолго до того, как оно у него появилось. Он понял, что там кто-то есть. Кто-то древний, тёмный. И понял, что у него никогда не было прислуги. А этот самый Степан, который принёс ему стакан воды и отправил спать - почивший, много лет назад, родной отец. Фотография в рамке на полке освежила хрупкую память угнетённого разума.

Огонь пришел в Моргенхейм, как голодный зверь, который долго ждал своего часа. Красные языки лизали соломенные крыши, трещали и гудели, смешиваясь с воем ветра, тот разносил запах горящего дерева и чего-то куда страшнее — паленой плоти. Дома рушились с грохотом, деревянные балки ломались, как сухие ветки под ногами, а искры взлетали в небо, словно стая светлячков, на миг освещая ночь, чтобы тут же угаснуть в холодной тьме. В этом багровом свете мелькали тени — не просто отблески пламени, а нечто живое, жуткое, двигающееся с неестественной грацией. Эти существа, еще недавно бывшие людьми, теперь стали чем-то другим.

Крестьяне метались по узким улочкам, обезумевшие, с лицами, искаженными смесью страха и ярости, которая не должна жить в человеческой душе. Они бросались друг на друга, как стая собак, рвали всех, кто попадался им на пути, кусали зубами, хохотали и выли одновременно, их голоса и вопли умирающих сливались в один безумный хор. Глаза, в которых прежде светились жажда жизни, усталость, доброта или просто надежда, стали черными ямами — бездонными, глухими, не отражающими ни света, ни тепла. Даже огонь, пылавший рядом, не находил в них отклика. Женщина в рваной рубахе ползала по грязи, ее окровавленные пальцы царапали землю, оставляя глубокие борозды, а губы шептали что-то бессвязное — то ли молитву, то ли проклятье. Ее сын, худенький мальчик лет десяти, с ножом в руке, прыгнул на нее сверху. Его лицо сияло жуткой детской ухмылкой, будто он играл в догонялки, а не вонзал лезвие в тело своей матери. Высокий мужчина в лохмотьях стоял чуть дальше, напевая колыбельную, знакомую всем в деревне, но его голос был хриплым, а руки нежно, почти ласково вынимали внутренности из еще живого старика. Тот хрипел, цеплялся за землю слабеющими пальцами, но сопротивление таяло с каждым его вздохом.

Над всем этим висел смех — громкий, чужой, нечеловеческий. Он катился эхом по улицам, проникал в уши, в кости, отравлял душу, как яд, от которого нет спасения. Это были хаотики — твари, рожденные из чистого хаоса и питавшиеся им, как дети, которые ломают игрушки от скуки.

Они овладевали людьми, разрушая их рассудок, нашептывая в сознание, пока не угасала последняя искра жизни. Их присутствие было невидимым, но ощущалось в безумных взглядах, в конвульсиях тел и в хохоте, раздирающем ночь на части.

К утру все стихло. Огонь догорел, оставив черные скелеты домов и горы пепла, которые ветер теперь лениво разносил по земле. Дым поднимался к серому небу, клубясь в холодном рассвете, а среди тел бродили длинные тени, извиваясь, как змеи, в поиске новой добычи. Где-то в лесу снова раздался тот смех — тихий, зловещий, как обещание вернуться с новыми дарами смерти.

Через три дня слухи доползли до Вальдхейма, принеся с собой холодный, липкий страх. Всеволод стоял у окна в своих покоях, глядя на утреннее небо, где солнце боролось с тучами, но проигрывало. Его бордовый плащ с меховым воротником висел на плечах, тяжелый и теплый, а пальцы сжимали кинжал на поясе, будто он мог отогнать тревогу, неустанно растущую внутри. Король выглядел старше — морщины на лбу стали глубже, а глаза цвета морской воды потускнели, словно их заволокло туманом. Он слышал обрывки вестей: Моргенхейм, город, где он когда-то пил эль с охотниками и смеялся над их байками, теперь был мертв. Что-то страшное случилось там, и оно тянуло к себе, как пропасть, манящая прыгнуть.

— Ваше Величество, — голос Совикуса, мягкий и скользкий, как шелк, вырвал его из раздумий.

Всеволод обернулся. Советник стоял в дверях, худой и темный, будто тень, которая оторвалась от стены и ожила. Его черный плащ слегка колыхнулся, когда он шагнул вперед, а глаза — узкие, острые, как лезвия — блеснули в полумраке. Лицо было спокойным, но в нем таилось что-то хищное, едва уловимое.

— Что случилось, Совикус? — спросил король, стараясь держать голос ровным, хотя внутри все сжималось, как перед боем.

— Гонец пришел, — ответил советник, подходя ближе. Его шаги были почти бесшумными, только ткань шуршала по каменному полу, как змея по траве. — Из Моргенхейма. Говорит, там беда. Люди пропадают, тени бродят по ночам, и никто не возвращается. Это не слухи, мой король. Это правда, тяжелая, как камень.

Всеволод нахмурился, глядя в сад за окном, где голые ветки дрожали под ветром, будто просили о помощи. Тревога холодной рукой сжала грудь, пальцы крепче стиснули кинжал.

— Нужно узнать, что там, — сказал он тихо, больше себе, чем Совикусу. — Отправлю отряд.

Советник склонил голову, его губы дрогнули в легкой, почти незаметной улыбке.

— Отряд? Они не вернутся, Ваше Величество, — сказал он, и в его голосе мелькнула фальшивая забота. — Вы же слышали слухи. Это не разбойники, и не просто пожар. Это нечто большее, нечто, что ждет вас. Только вы можете понять, что там случилось. Только вы можете остановить это.

Всеволод стиснул зубы. Слова Совикуса звучали разумно, но что-то в них цепляло, как заноза под ногтем.

— Я подумаю, — буркнул он, отворачиваясь к окну, где облака сгущались, словно готовились к буре.

— Подумайте, мой король, — продолжал Совикус, его голос стал ниже, вкрадчивее. — Если вы не пойдете, кто защитит Альгард? Тьма не ждет — она уже проникла повсюду, тихо и незаметно. Вы — опора королевства, его сердце. Без вас мы потеряны. А Диана… она сильная. Она останется здесь Ей не впервой.

Имя дочери ударило, как звон колокола. Всеволод резко обернулся, его глаза сузились, в них мелькнула искра гнева.

— Диана останется одна? — спросил он, голос стал жестче.

— Она не одна, — спокойно ответил Совикус, разведя руками. — Я буду рядом, чтобы помочь, присмотреть за ней. Принцессе нужно привыкать править. Я думаю, она хорошо справится без вас. — Он сделал паузу, затем добавил, глядя прямо в глаза: — Но вы… вы нужны там. Моргенхейм — это знак, вызов. Если вы не пойдете, люди скажут, что король бросил их на милость тьмы. Ваша честь, ваша сила — всё под ударом. Вы не можете остаться.

Всеволод молчал, глядя на советника. Слова жгли, как угли, впиваясь в разум, разрывая его на куски. Он не хотел идти — его инстинкты кричали: это ловушка, Совикус играет с ним, как с марионеткой. Но что-то в его тоне, в этих холодных глазах заставляло сомневаться. Если он останется, слухи разнесутся по королевству, страх охватит народ, а тьма, поглотившая Моргенхейм, поползет дальше, к стенам Вальдхейма. И все же мысль оставить Диану одну с этим человеком резала сердце острее любого клинка. Он вспомнил ее глаза — голубые, огромные, полные тревоги, — и сжал кулаки.

— Я подумаю, — повторил он, но голос дрогнул, выдавая смятение.

Совикус кивнул, отступая с легкой улыбкой, казавшейся ядовитой.

— Я подготовлю все, если решите, — сказал он и растворился в тенях зала, оставив короля с тяжелыми мыслями, гудевшими в голове, как рой пчел.

Чуть позже в тронный зал втащили гонца — худого, сломленного человека, больше похожего на призрака, чем на живого. Его лицо было покрыто дорожной пылью и запекшейся кровью, волосы слиплись от пота и грязи, темные круги обрамляли глаза, делая лицо мертвенно-бледным, почти неживым. Он дрожал, стоя на коленях, сжимая окровавленный лоскут ткани, будто это было его последнее спасение. Огонь в камине трещал, бросая теплый свет на стены, но тепло не могло прогнать холод, шедший от этого человека, будто он принес с собой дыхание смерти.

— Ваша милость… Моргенхейм… он… — выдохнул он, словно каждое слово резало его изнутри; голос угасал, теряя надежду, унося с собой последние остатки жизни.Всеволод встал с трона, его плащ колыхнулся за спиной, как крылья огромной птицы. Он шагнул к гонцу, стараясь держать лицо суровым, но в груди рос ком тревоги и душил его.

— Говори! — рявкнул он, надеясь, что резкость скроет страх, уже пустивший корни в его сердце.

Гонец сглотнул, его пальцы стиснули ткань, оставляя новые пятна крови.

— Они… убивали друг друга… до последнего… Я убивал… — прошептал он, его голос дрожал, как осенний лист. Он рухнул на пол, закрыв лицо руками, плечи затряслись от рыданий, вырывавшихся из него, как вой. — Это… страшное… там… что-то… оно жило в нас…

И тут кожа гонца начала трескаться, словно сухая глина под солнцем. Синеватые жилы проступили под ней, зрачки вспыхнули, как раскаленные угли в ночи, а изо рта потекла черная слизь, капая на пол густыми нитями. Он больше не был человеком — лишь оболочкой, в которой жила тьма, чужая и голодная. С диким криком он выхватил нож из-за пояса и бросился на короля, его лицо исказилось безумной злобой, глаза горели нечеловеческим огнем.

Гримар среагировал первым — седой, но быстрый, как молния. Он схватил запястье гонца, вывернул его с хрустом, выбив нож. Валрик и Аден подскочили с боков, повалив одержимого на пол, их руки держали крепко, не давая ему шевельнуться. Он выл и извивался, но его силы таяли.

Андрей шагнул вперед, его лицо было спокойным, но пальцы, сжимавшие деревянный диск с солнцем, побелели от напряжения. Он прижал символ к груди гонца, и тварь внутри взвыла — резкий, нечеловеческий крик разорвал тишину. Гонец отшвырнул стражу с неожиданной силой, рухнул и забился в судорогах, его тело выгибалось, как сломанная ветка. Из груди вырвался черный вихрь — тени и дым, которые унеслись в воздух и пропали, оставив смрад и шепот.

Гонец обмяк, его глаза остекленели. Он был мертв — пустая оболочка, лишившаяся хозяина. В зале повисла тишина, только огонь потрескивал в камине. Андрей шептал молитву, его губы дрожали, но голос оставался твердым.

Всеволод смотрел на тело, его лицо окаменело.

— Я иду туда, — сказал он тихо, но твердо, словно решение пришло само, а не было спровоцировано словами Совикуса, что все еще звучали в голове. Советник стоял в углу, его тень дрогнула, но он промолчал.

— Вы сами, Ваше Величество? — Гримар шагнул вперед, его голос был хриплым от тревоги. — Это опасно.

— Я должен увидеть, — ответил король, глядя на стражника. — Возьму небольшой отряд. Чем меньше, тем лучше.

Он повернулся к Андрею:

— Ты со мной.

Священник кивнул, его глаза светились спокойной силой.

— Да. Но сначала — в храм. Нам нужна молитва.

Через час они стояли в храме Люминора — высоком, белом, с витражами, сияющими даже в сером свете осени. Внутри пахло воском и ладаном, свечи мерцали перед статуей бога в белых одеждах, чьи золотые волосы струились, как солнечные лучи. Король, Андрей и стражники опустились на колени, их голоса сливались в тихой молитве, полной надежды. Всеволод шептал слова, но мысли путались — он чувствовал, как Совикус незримо стоит за его спиной, толкая его вперед.

Двери скрипнули, и вошла Диана. Ее шаги были легкими, почти бесшумными, но лицо — бледным, а голубые глаза полны страха. Она подошла к отцу и положила руку на его плечо, ее пальцы слегка дрожали.

— Отец, не ходи, — сказала она тихо, но в голосе звенела мольба. — Это ловушка. Я знаю. Я чувствую.

Всеволод посмотрел на нее, его суровое лицо смягчилось.

— Диана, я должен, — ответил он, стараясь говорить спокойно, хотя сердце сжималось от ее слов. — Если я останусь, тьма придет сюда. Я не могу это допустить.

— Тогда возьми больше людей! — воскликнула она, ее голос сорвался, глаза заблестели от слез. — Стражу, рыцарей, меня! Не ходи один!

— Это разведка, — сказал он мягко, сжимая ее плечо. — Маленький отряд пройдет тихо. Я вернусь, обещаю.

Диана отвернулась, смахивая слезы тыльной стороной ладони.

— Совикус останется здесь? — спросила она, ее голос дрожал, выдавая страх.

— Да, — кивнул король. — Он будет управлять замком.

— Нет! — Она резко обернулась, глаза расширились от ужаса. — Не оставляй его! Назначь Эверину, Гарольда, кого угодно, только не его!

— Диана, хватит, — отрезал Всеволод, его голос стал холоднее, но в нем мелькнула тень сомнения. — Я доверяю ему. Он знает, что делать.

— Ты не понимаешь… — начала она, но замолчала, увидев, как отец нахмурился. Ее руки дрожали, ногти впились в ладони, оставляя красные следы.

— Все будет хорошо, принцесса, — вмешался Совикус, его голос был ласковым, но в нем сквозила насмешка. Он стоял у колонны, склонив голову, тени падали на его лицо, делая его похожим на призрака.

Диана сжала кулаки, ее взгляд пылал гневом. Она хотела крикнуть, рассказать о своих снах, о тенях, которые шептались в темноте, пропаже своего пажа, о холоде, что шел от этого человека, но слова застряли в горле. Король вздохнул и мягко сжал ее плечо.

— Я вернусь, — повторил он тихо, но в его голосе уже не было прежней уверенности.

Принцесса молчала, отступив, чтобы дать отцу пройти. Ее сердце громко отбивало такт, словно барабан перед битвой.

Двери храма распахнулись, впуская холодный ветер, пропитанный сыростью и запахом леса. У порога лежал мертвый ворон — крылья его были неестественно вывернуты, кровь сочилась из глаз, оставляя темные пятна на белом камне.

Диана ахнула, прикрыв рот ладонью. Ее глаза расширились от ужаса.

Но вдруг, против всех законов естества, ворон вздрогнул. Его тело, еще мгновение назад безжизненное, ожило в зловещем порыве. С хриплым шелестом крылья расправились, и он взмыл в воздух, черный, как сама ночь.

Его клюв раскрылся, и оттуда вырвался смех — леденящий, нечеловеческий, будто эхо из бездны, заставивший кровь застыть в жилах у всех присутствующих.

Но так же внезапно, как ожил, ворон замер в полете, крылья дрогнули, и он рухнул на камни с глухим стуком, вновь безжизненный, словно сама смерть вернула его себе.

— Знак, — прошептал Андрей, осеняя себя символом. — Тьма близко.

Совикус кашлянул, прикрыв рот рукой. В его рукаве мелькнул алый блик — будто что-то спрятанное впитало свет свечей и отразило его кровавым отсветом. Диана заметила это, ее сердце замерло. Она открыла рот, чтобы крикнуть, но король уже шагнул вперед, переступив через птицу. Тень от его плаща скрыла кровавое перо, прилипшее к сапогу.

Двери закрылись с тяжелым стуком, оставив принцессу одну с ее страхом и тенью советника, стоящей за спиной, молчаливой и зловещей.

Она осталась в храме, глядя на закрытые двери, ее дыхание сбилось. Ветер за стенами выл, как зверь, а свечи дрожали, бросая тени на стены. Диана сжала кулаки, ее ногти впились в ладони, но она не чувствовала боли. Совикус добился своего: отец ушел, а она осталась одна, как он и хотел. И теперь тьма, что жила в его глазах, повернется к ней.

«Теперь ты моя», — подумал Совикус, с ухмылкой посмотрев на принцессу.

Впервые с начала этого приключения я вспомнил о телефоне и достал его из бокового кармана штанов. Кнопки не реагировали, экран не загорался, но мне всё равно хотелось проверить, не пришли ли новые сообщения, не звонил ли кто. Привычка оказалась настолько сильной, что, лишившись возможности это сделать, я сразу почувствовал: нужно срочно найти себе хоть какое-то занятие, чтобы отвлечься.

Сначала я разобрал вещи. Мой багаж был весьма скуден: немного одежды, пара книг, предметы гигиены. Неспешно, почти ритуально, разложил всё по новым местам. Даже в таком медленном темпе это заняло всего минут десять.

По-хорошему следовало бы просто сесть и начать писать книгу о Ругенбрамсе. Но мыслей не было, и я раз за разом находил всё новые поводы отложить это занятие. Очень важным оказалось покрутить в пальцах карандаш. Таким образом я надеялся, что смогу приманить гениальную идею. Но карандаш постоянно выскальзывал, закатываясь то под кровать, то в какую-нибудь щель, откуда его едва удавалось достать.

Потом я решил размять пальцы и начал щёлкать суставами, но почти сразу понял, насколько этот звук меня раздражает. Пришлось прекратить.

В итоге я обречённо сел за стол и открыл блокнот. Нужно было зацепиться хоть за что-то, вытащить из головы всё, что там крутилось и не давало покоя. Я начал записывать первые пришедшие в голову вопросы:

«Кто такая Хелле?

Действительно ли я спас Румию?

Знает ли Болтун больше, чем говорит?

Как узнать о Свене Андерсене?»

А в самом конце, как мне показалось, самое важное:

«Что такое Ругенбрамс?»

И в этот момент раздался стук. Я с облегчением выдохнул, поднялся со стула, подошёл и слегка приоткрыл дверь, выглянув в узкую щель. Снаружи стоял высокий дородный господин. На нём был летний костюм цвета топлёного молока — свободный, сшитый из тонкой шерсти. Пиджак сидел прямо, под ним белела тщательно накрахмаленная рубашка с чуть блестящими перламутровыми пуговицами. На голове была шляпа из плотной натуральной соломы с узкой тёмной лентой. Лицо под ней — выгоревшее, широкое, с выраженными скулами и тяжёлой нижней челюстью. Щёки гладко выбриты, а на висках была заметна проседь. Усы — аккуратно расчёсанные, густые, с лёгким завитком на концах.

— Уважаемый Герман Штраус? — предположил я.

— Несомненно! — ответил он, улыбаясь, и завитки его усов дрогнули в такт движению губ.

Я широко распахнул дверь и с порога атаковал его вопросом, который волновал меня больше всего:

— Что такое Ругенбрамс?

Он улыбнулся ещё шире, обнажая идеальные белоснежные зубы. На мгновение мне показалось, что они искусственные. Но откуда бы здесь взялись виниры или коронки?

Мэр поднял взгляд к потолку, будто что-то вспоминая, затем глубоко вдохнул и начал декламировать:

— Ругенбрамс — это не просто точка на карте Дании, а живое дыхание времени. Городок у нас небольшой, но зато тут всё рядом: и пахнущая хлебом булочная, и мастерская старого корабельного плотника, и ратуша с небольшой башенкой. Здесь каждый вечер местные играют в петанк или просто смотрят на вечернее море, как и сто лет назад. Ругенбрамс бережно оставляет вас наедине с собой — можно сказать, в более правильной версии этого мира. Попав сюда однажды, вы останетесь здесь навеки!

— Очень мило, — кивнул я, хотя лицо, похоже, выдало реакцию, совсем не совпадающую с моими словами.

Герман Штраус нахмурился, и его огромные брови почти превратились в одну сплошную линию, похожую на злобную чёрную птицу. Однако он быстро взял себя в руки и снова улыбнулся, как опытный коммивояжёр, готовый продать мне сто томов энциклопедии по невероятно выгодной цене.

— Я всего лишь пришёл поприветствовать вас в нашем славном городе. Грубить было необязательно! — заметил он с едва заметным укором.

Изначально я и не собирался этого делать, но эти бесконечные тайны, поджидающие буквально за каждым углом, начали порядком нервировать. Не поймите превратно, я очень люблю загадки. Но больше всего я люблю те загадки, которые могу быстро разгадать.

— Простите, — проговорил я неохотно.

— Спишем на то, что вы новичок, — сухо ответил он. — Итак, есть два момента, которые важно обсудить сегодня.

— Какие?

— Первый — вы уже должны были понять, что мои указы нужно выполнять беспрекословно. Никто за вами следить не будет, но… — Герман Штраус замолчал, заставив фразу многозначительно повиснуть в воздухе.

У меня перед глазами тут же пронеслось несколько образов: туча, выбрасывающая молнию точно в цель, рыба, швыряющая из воды кирпич, и конь, угодивший копытом в висок кучеру. Не особенно вдохновляющие картины.

— Второй, — продолжил он, явно довольный произведённым впечатлением, — очевидно, что каждый житель Ругенбрамса трудится на благо общины. И вы, разумеется, не будете исключением.

— Разумеется… — протянул я, стараясь, чтобы голос звучал без явной усмешки.

Он посмотрел на меня с подозрением, но всё же продолжил:

— Насколько мы знаем, ваша прежняя деятельность была в какой-то степени связана с литературой.

Я уже хотел было возразить, что речь идёт не о какой-то, а о самой что ни на есть прямой степени, но сразу понял: в этом нет никакого смысла. Сегодня мне всё равно никто не поверит.

Тем временем Герман Штраус заговорил вновь:

— И мы нашли для вас, как нам кажется, идеальную работу. Это…

Он шутливо постучал пальцами по дверному косяку и с торжественным видом объявил:

— Журналист газеты «Вести Ругенбрамса»!

По его виду мне стало ясно, что от такого предложения я непременно должен испытать дикий восторг, но вместо этого раздражение во мне лишь усилилось.

— Не собираюсь я работать в вашей газетёнке, — резко бросил я. — Я приехал сюда, чтобы написать книгу о городе. Вот её и буду писать.

Прозвучало, скажу честно, наивно. По-детски.

— И как вы собираетесь это делать? — спокойно уточнил мэр.

— Что за глупости?! — вспыхнул я. — Сяду за стол, возьму ручку и начну писать.

— Но о чём? — продолжил Герман Штраус. — Чтобы написать книгу о нашем Ругенбрамсе, сначала нужно хотя бы немного узнать его... А что может подойти для этого лучше, чем работа в местной газете?

Я задумался. В его словах действительно был резон. Газета могла бы стать отличным прикрытием: работая там, можно свободно расспрашивать местных о чём угодно. Скажем, если я решу написать статью об основателе города, у меня будет доступ к документам, архивам и, возможно, к нужным людям.

Но с ходу соглашаться было, конечно, глупо. Интуиция подсказывала — нельзя показывать, что я готов играть по их правилам.

— Я подумаю… — сказал я после паузы, а потом, как бы между прочим, добавил: — А что вообще интересного происходит в Ругенбрамсе? О чём тут можно написать?

— О! Здесь хватает тем, — оживился он. — Завтра, например, будут похороны!

— Похороны? — переспросил я, внутренне напрягшись. — Чьи?

— А вы её уже, кажется, встречали, — мягко произнёс мэр. — Будем хоронить бедняжку Румию Олафсон.

— Не может быть. Я же…

— …спасли её? — продолжил он мою фразу, улыбнувшись по-отечески. Затем, чуть тише, сказал: — Невозможно спасти того, кого нельзя спасти.

После того как он произнёс эту фразу, на его лице застыло уверенное выражение победителя. Его губы сдвинулись в мягкую, самодовольную полуулыбку. Взгляд стал прямым, как у человека, ожидающего впечатлённой тишины.

И я, действительно, был впечатлён. Минуту назад казалось, что человека глупее меня здесь не найти, но Герман Штраус, не колеблясь, перешёл эту планку с непостижимым изяществом.

— Тут и не поспоришь… — мрачно ответил я, надеясь, что на этом беседа закончится и он поспешит покинуть комнату.

Но он остался. И даже продолжил:

— И последнее. Говорю вам первому, как будущему представителю прессы…

Мэр метнул насторожённый взгляд через плечо, затем придвинулся поближе так, что соломинки его шляпы коснулись моей головы, и прошептал прямо в ухо:

— Скоро выйдет указ насчёт завтрашних правил, и он будет звучать так — в течение всего дня каждый житель Ругенбрамса обязан вслух и честно озвучивать свои чувства и эмоции всем встречным. Очень важно, чтобы вы тоже исполняли это. Иначе, боюсь, ваша книга так и останется ненаписанной.

Он снова отодвинулся на прежнее расстояние и всё ещё не спешил уходить, будто давая мне время осмыслить услышанное. Я смотрел на него растерянно, стараясь не выдать растущей тревоги. Но чем дольше он молчал, тем острее становилось ощущение нереальности происходящего. Вдруг вспомнилась Румия и то, как она сжимала в руках рукопись своего мужа перед тем, как… я всё-таки её не спас.

Наконец, не выдержав затянувшейся паузы, я решился спросить. О чём угодно, лишь бы не молчать.

— А как работают указы? Почему от их неисполнения вдруг умирают? Кто это и как контролирует?

Герман Штраус сначала нахмурился, но уже через секунду его лоб разгладился, и он вновь стал прежним: благожелательным, почти весёлым.

— Вот согласитесь на должность журналиста — тогда и будете задавать вопросы. Приходите завтра к девяти утра в редакцию. Это небольшое одноэтажное здание у самой ратуши. Там вам расскажут… всё, что вам необходимо знать.

Он повернулся и неторопливо вышел в коридор, даже не попрощавшись. Дверь за ним закрылась мягко, почти бесшумно, словно он опасался, что громкий звук может нарушить какой-то хрупкий баланс самого города.

Голова гудела. Всё это снова напомнило старый, до боли знакомый порядок: начальство, задания, возможно, собственный кабинет, только теперь в иной, более странной обёртке. Мне бы закричать, отказаться, стукнуть кулаком по столу. Но вместо этого я ловил себя на том, что мысли о работе в редакции… казались притягательными.

Я перевёл взгляд на лежащую на столе записную книжку. Вопросы, записанные всего несколько минут назад, так и остались без ответов.

Продолжение следует: шестая глава появится здесь в пятницу, 22 августа.

Автор: Вадим Березин

Спасибо, что прочитали. Подписывайтесь!

ТГ: https://t.me/vadimberezinwriter

- Давно так? - спросил я, доставая стетоскоп.

- С вечера… - прошептала она. - Но теперь… стало хуже.

Я приложил прибор к ее груди - и замер.

Сердцебиения не было.

- Что?.. - я резко перевел взгляд на женщину. Она смотрела на меня, губы шевелились, но звука не было.

- Доктор? - позвал мужчина из коридора.

Я отпрянул.

- Ваша мать… Она…

Но тут женщина медленно поднялась с кровати. Ее пальцы сжали мое запястье - ледяные, как у трупа.

- Не надо, - прошептала она. - Я уже умерла.

Я рванулся к двери, но мужчина преградил путь. Его лицо исказилось в странной улыбке.

- Простите, доктор… Но нам нужен свидетель. Чтобы все знали - она ушла спокойно.

Только тогда я понял. Они боялись, что ее смерть сочтут насильственной. А врач, подписавший заключение…

Я оглянулся. Женщина снова лежала на кровати. Теперь - по- настоящему бездыханная.

А в руке у мужчины блеснул нож.

Я рванулся к выходу, но мужчина двинулся наперерез. Нож в его руке блеснул тусклым светом лампы.

- Вы не уйдете, доктор.

Я попытался увернуться, но он был быстрее. Лезвие скользнуло по моей руке - горячая боль пронзила тело. Я отшатнулся, споткнулся о порог и рухнул на пол.

- Зачем?.. - прохрипел я, чувствуя, как кровь растекается по рукаву.

- Потому что никто не должен усомниться.

Он наклонился, и в его глазах не было ни капли жалости.

- Вы подпишете, что она умерла от сердечного приступа. А потом… исчезнете.

Я понял. Они не просто хотели скрыть убийство. Они собирались убрать свидетеля.

Я попытался встать, но нога подкосилась. Мужчина навис надо мной.

- Не сопротивляйтесь. Будет хуже.

Последнее, что я увидел - его сжатую в кулак руку, занесенную для удара.

А потом - темнота.

Газетная вырезка, неделю спустя:

«В лесу под деревней Заречное обнаружено тело мужчины. Предположительно, местный врач, пропавший после ночного вызова. Причины смерти устанавливаются. Родственники утверждают, что покойный жаловался на угрозы со стороны одного из пациентов…»

P.S. В тот дом больше не вызывали врачей. А если кто- то и замечал, что в окнах по ночам мелькает чья- то тень - предпочитал не всматриваться.

(Потому что мертвые не должны возвращаться.)