Мой первый рассказ на Reddit. Приятного чтения.
Иногда люди застревают где-то во времени. Часы идут, но мир будто уже остановился. Секундная стрелка на ваших часах продолжает тикать, лёд в стакане тает, и всё же время отказывается двигаться вперёд.
Для Томми это была как раз такая ночь. Он сутулился на барном табурете под тусклой жёлтой лампой под потолком и смотрел, как в его стакане тают кубики льда, — сосредоточенно, как фанат, наблюдающий финал матча своей любимой команды. Свет над стойкой, казалось, падал только на него. Остальное — тёмный ковёр, зелёные скатерти, пустые стулья — выглядело тенями, занесёнными сюда извне времени.
Шёпоты немногих душ, что ещё не разошлись по домам, глушились, едва достигнув его ушей, искажались, будто их завернули в вату. Бармен молча протирал бокал. Впрочем, Томми не помнил, чтобы тот вообще говорил, даже когда он сел. Он ничего не заказывал, но бармен, словно прочитав мысли, поставил перед ним стакан виски со льдом.
Учитывая, что последние несколько лет Томми провёл, дрейфуя по всем барам города, не удивительно, что бармен уже знал его и то, что он собирался заказать. Томми медленно поднял взгляд от напитка и изучил мужчину. На бармене был бордовый пиджак, он держался прямо, волосы гладко зачёсаны назад. Лицо будто сошло из другой эпохи. Гладко выбрит, до тревожности аккуратен. Взгляд не прямой, но одно его присутствие наполняло пустоту.
Похоже, мужчина почувствовал на себе взгляд и едва заметно улыбнулся. Томми кивнул в ответ, сам не понимая, зачем, и тоже натянул слабую улыбку. Обычно он не утруждал себя вежливостью ни с незнакомцами, ни вообще с кем-либо. К тому же этот человек ему знакомым не показался. Он прежде не видел этого лица. Он был в этом уверен так же, как и в том, что никогда раньше не бывал в этом баре. Он обернулся, чтобы оглядеться.
Он ничем не отличался от сотен других питейных в городе. Стены обшиты тёмным ореховым деревом, на панели — царапины и прожоги от сигарет, свидетельства возраста. Несколько подвесных стеклянных плафонов лили усталый, тусклый свет — не тёплый и не по-настоящему освещающий. Бутылки за стойкой припорошены пылью; на некоторых этикетки выцвели временем, будто их поставили сюда давным-давно и больше не трогали.
Позади, по углам, стояло несколько столов. За одним сидели друг напротив друга двое и играли в карты. Тусклый свет выхватывал их фигуры, но не лица — словно головы нарочно утопили в тени. Другие столы пустовали или занимали одиночки, погружённые в собственную тишину. Если и велись разговоры, то шёпотом, терявшимся в далёком гуле и сходившим на нет.
Окна бара выходили во тьму, за стеклом ничего не было видно. Снаружи бушевала буря, резавшая ночь, как лезвием. Ветви швыряло ветром; обломки время от времени постукивали в стекло, будто просились внутрь. Ритмичные удары смешивались с тяжёлой неподвижностью внутри, распластывая странную тревогу. Тени веток плясали на окнах, создавая фигуры, что пробегали по залу, — жуткую иллюзию, как самодельный кукольный театр.
Всё казалось только что оставленным всеми живыми — а может, оно и не было живым никогда. В воздухе застыла та самая тишина, что бывает на картинах Эдварда Хоппера.
Мысль скользнула через голову Томми шёпотом:
Он опустил глаза. Пальто всё ещё на нём — сухое, кое-где даже припылённое. На ботинках нет грязи, на брюках — следов дождя. Это могло означать только одно: несмотря на стихию снаружи, он сидит здесь уже давно. Может, часами. Но как долго — точно?
Взгляд перебрался к большому, круглому, старомодному часам на стене напротив стойки. Их стекло было слегка мутным. Часовая стрелка застыла чуть раньше двух. Полночь давно миновала. Бар, должно быть, близок к закрытию. Он отпил виски, опустил стакан и пустым взглядом уставился на ряды бутылок на полке за стойкой. Большинство этикеток было не разобрать. Буквы расплывались, цвета смазывались, словно время расплавило их в неузнаваемые призраки самих себя.
Потом всплыла ещё одна мысль — на этот раз чужая, беспокойная:
«На какой это улице? Какой район? Я… вообще ещё в том же городе?»
Он застыл между смешком и паникой. По привычке потянулся к карману — телефона там не было.
Его украли? Оставил дома? Уронил где-то на улице?
Он не помнил. И, как всегда, когда мысли закручивались по спирали, Томми сделал то, что делал всегда: потянулся к выпивке.
Он одним глотком опрокинул остатки виски и, не произнося ни слова, слегка поднял руку в сторону бармена. Не пришлось. Бармен уже подходил, молча, с бутылкой в руке. Перелил, не говоря ни слова. Потом маленькими щипцами опустил два кубика льда. Лёд тихо зашипел, соприкоснувшись с алкоголем. Потом, как всё здесь, стих. Когда бармен уже собирался отойти, Томми вдруг заговорил.
— Эй… — сказал он сперва тихо, потом увереннее. — Где… мы?
Бармен замер. Обернулся и улыбнулся Томми.
— Перебрали, сэр? — спросил он вежливо, но с едва заметной, почти насмешливой ноткой.
Потом помедлил. Нахмурился. В правом виске тупо заныло. Он поднял руку к голове.
— То есть… может быть, — пробормотал. — Не знаю. Не помню. Я правда так много выпил?
Бармен сдержанно, устало усмехнулся.
— Трудно сказать, — ответил он. — Но да, вы уже пропустили пару.
— Вообще-то… вы уже пахли спиртным, когда пришли.
Томми едва заметно кивнул — словно самому себе.
— Логично, — выдохнул он.
Рука вернулась к виску, осторожно растирая. Будто можно было соскрести туман с головы. Другой рукой он массировал лоб. Потом спросил снова, теперь яснее:
Бармен помолчал. Повернулся к Томми с тем же выхолощенным, уставшим лицом. На этот раз без улыбки.
Голос едва слышно прошелестел:
— Дом недалеко, — сказал он.
— Вы далеко не ушли. Вы там, где должны быть.
Томми сощурился. Брови сомкнулись. Смятение превращалось во что-то иное: раздражение. Он уже собирался спросить, какого чёрта тот несёт, когда входная дверь бара внезапно распахнулась настежь. Он вздрогнул и резко обернулся. Внутрь ворвался холодный ветер, разрезав тишину, будто имел собственную волю. По воздуху закружились сухие листья и рухнули на пол. В проёме стоял кто-то.
На нём был тёмно-синий, почти чёрный в тусклом свете, дождевик. Мокрая ткань поблёскивала под висящей лампочкой, и каждая капля ловила свет по очереди. Капюшон всё ещё скрывал лицо, но силуэт читался отчётливо:
Высокий, плечи чуть сутулые. Шаги медленные, но уверенные. Он вошёл не как чужой. Он вошёл, как человек, вернувшийся домой после долгого дня. Никто не отреагировал. Ни бармен. Ни одна душа в баре не повернула головы. Будто такой шумный вход здесь дело обычное. Будто эта дверь хлопает каждую ночь в один и тот же час.
Мужчина снял капюшон, аккуратно стянул промокший плащ и бережно повесил на вешалку. На миг он поднял голову. Кудрявые каштановые волосы — почти рыжие в жёлтом свете — прилипли ко лбу. Капли дождя стекали от виска, катились по щеке и бесшумно падали с подбородка. Вода собиралась у его ботинок, слабо поблёскивая на деревянном полу.
Он не огляделся. Не замялся. Прямо к стойке. Прямо к Томми. Он прошёл мимо пустых табуретов и сел рядом. Дерево под ним тихо скрипнуло. Его рука коснулась руки Томми — не случайно, а намеренно. Как у старого приятеля, опускающегося на своё привычное место. Едва он устроился, бармен нарушил молчание.
— С возвращением, Сэм, — сказал он.
Голос был мягким, странно мягким. Как у человека, приветствующего завсегдатая — автоматически, но тепло. Сэм не повернул головы. Только слегка усмехнулся краем рта.
— Спасибо! — бодро ответил он.
Голос никак не принадлежал человеку, который только что вошёл из бури. Он не мёрз. Не устал. Наоборот, казался расслабленным. Бармен не стал тянуть.
— Как обычно? — спросил он.
На этот раз Сэм чуть склонил голову, взгляд скользнул в сторону на Томми, улыбка осталась.
Томми инстинктивно отвернулся. Сэм всё ещё улыбался. Для человека, только что вошедшего, он выглядел слишком уж своим. Слишком домашним. Зелёные глаза поблёскивали под жёлтой лампой, почти сияя. В них была странная ясность, особенно вокруг зрачков. Хотя он и не смотрел прямо на Томми, взгляд держался где-то рядом, подтачивая его нервы по краю. Улыбка… она была слишком широкой. Длилась слишком долго. В ней было что-то неприродное. Томми это чувствовал. Даже отвернувшись, он был уверен:
Мужчина наблюдает за ним. Взгляд ощущался, как тёплый груз у самого плеча. Внутри шевельнулось что-то. Пока не страх. Ещё не ярость. Но ощущение, что за ним следят, особенно сегодня, начинало стирать нервы до сырого. Он стиснул челюсти, медленно повернул голову к сидящему рядом. Взглянул ему прямо в лицо — и застыл. Горло перехватило. Он увидел в нём нечто. Что-то знакомое. Не напрямую. Не память, которую можно назвать. А лицо, извлечённое из запылённого угла мозга — как картинка из сна, которую забываешь, едва проснувшись, но таскаешь весь день камнем в животе.
Это было первое знакомое, что Томми увидел с тех пор, как вошёл сюда. Но это не успокоило. Наоборот, медленно и холодно выдолбило яму в животе. Он знает этого человека. Но откуда? Губы приоткрылись почти сами собой. Узел в горле на миг ослаб.
— Ты… — прошептал он сипло.
Он прищурился, слегка подался вперёд, будто пытаясь рассмотреть лицо поближе.
Помолчал и спросил снова — голос ровнее, с примесью подозрения:
Улыбка мужчины не дрогнула. В глазах по-прежнему тлел тот тусклый огонёк. Он едва качнул головой, будто искренне разочарован.
— Обидно, что ты меня не помнишь, старина.
В голосе всё ещё звучала лёгкость, но под ней теперь пряталось что-то ещё. Мягкость, столь тонкая, что её едва уловишь… Намеки на насмешку. Лоб Томми сморщился. Рука снова потянулась к виску.
— Значит… мы правда знакомы?
Голос стал ниже, глуше. Будто он уже знал ответ, но должен был спросить. На этот раз мужчина посмотрел Томми прямо в глаза.
Сказал он это, как сообщают погоду или дату, — уверенно, ровно, вне сомнений. Ни тени колебания, ни нужды объяснять. Их знакомство — как гравитация, факт, который не оспоришь.
Как раз в этот момент вернулся бармен. Поставил перед Сэмом напиток. Стекло мягко звякнуло о дерево. Он не сказал ни слова, лишь слабо улыбнулся и отступил. Будто подобные разговоры — часть ночного распорядка. К чему он давно привык.
Томми прищурился, не спуская глаз с мужчины. Горло пересохло, но нарастающее узнавание внутри не давало замолчать.
— Итак… — произнёс он медленно, — …откуда мы знакомы?
Мужчина чуть опустил взгляд, улыбка углубилась, словно он долго ждал этого вопроса.
— Если скажу прямо… — протянул он, — …вся охота пропадёт.
Голос лёгкий, почти игривый, но под этой игрой двигалось что-то холодное и тяжёлое. В унисон весу, которым отягчён был этот бар.
— Давай сыграем. Ночь длинная.
— Простой, — сказал мужчина, пожав плечами. — Вопросы и ответы. Ты спрашиваешь, я отвечаю честно. Потом моя очередь.
Томми замялся. Неловкость внутри снова шевельнулась, но в глазах мужчины — та странная яркость… Это была смелость? Уверенность? Что бы это ни было, оно не дало Томми отступить. Он чувствовал: этот человек — единственный шанс получить ответы сегодня. Он взял стакан и отпил. Вкус стал другим. Жёстче. Злее.
— Ладно, — сказал он. — Мой первый вопрос: как мы знакомы?
Мужчина тёпло хохотнул. По-дружески, как старый приятель.
— Нет, нет, — покачал он головой. — Не так просто. Ты даже не спросил, как меня зовут.
— Хорошо… тебя и правда зовут Сэм? Потому что я не знаю ни одного Сэма.
Мужчина чуть склонил голову набок.
— Да, меня зовут Сэм, — сказал он, не отводя глаз.
Потёр подбородок и уставился вдаль.
— Хотя… когда мы встретились, у нас не было шанса обменяться именами, верно?
После короткой паузы добавил:
— Ладно. Моя очередь. Зачем ты пришёл сюда этой ночью, Томми?
Томми не ответил. Глубоко выдохнул. Он не знал. По-настоящему — не знал. Он хотел было соврать, но звука не вышло. В этот миг сзади, где-то в глубине бара, раздался тихий звон, будто лопнуло стекло. Томми повернул голову, но никто не отреагировал. Он ожидал увидеть на полу осколки, услышать вой ветра из разбитого окна. Но всё было точь-в-точь, как минуту назад. Сэм тоже не пошевелился. Он смотрел перед собой, лицо пустое, нечитаемое.
— Без ответа? — спросил он, не теряя улыбки. — Я задал вопрос.
Томми раскрыл рот, но снова не смог произнести ни слова. Горло саднило, будто голосовые связки покрыли мелкие осколки. Он выдавил:
— Неплохое начало, — сказал Сэм. — Сказать правду — это тоже смелость, правда?
Он поднял свой стакан. Лёд внутри почти растаял — словно он стоял там не минуты, а часы. Он отпил. Взгляд Томми зацепился. За руку Сэма. Точнее, за запястье. На внутренней стороне предплечья тускло маячила старая синюшность. Широкий, расползшийся, но различимый след борьбы. Томми отвёл глаза.
— Теперь твоя очередь, — ровно произнёс Сэм. — Что хочешь спросить, Томми? Может, о прошлом?
Томми, не моргая, сделал глоток. То, что он чувствовал, было уже не просто любопытством — к нему примешалась тревога. Брови снова сдвинулись. Он больше не мог подавлять нарастающее напряжение.
— Кто ты, чёрт возьми, мне такой? — вырвалось вдруг.
Голос хрипел — в нём жили и страх, и злость.
— Кем мы друг другу приходимся?
Сэм слегка поднял брови. Наклонил голову, будто взвешивая смысл вопроса. На миг в глазах мелькнуло удивление. И так же быстро погасло.
— Что ты имеешь в виду? — вежливо уточнил он.
Томми ответил сразу. Дышал уже тяжело.
— Мы коллеги? Учились вместе? С одного района?
Улыбка Сэма осталась, но стала твёрже.
— Томми… — сказал он тоном учителя, мягко журящего ученика, — правда думаешь, что я мог быть твоим коллегой?
Он начал медленно поворачивать в пальцах стакан.
— Сколько дней в своей жизни ты вообще держался на одной работе? Не помнишь, как месяц работал, а потом исчезал на три? В колледж ты тоже не ходил. А школа… что ж, это у тебя едва ли память.
Первичная злость Томми осыпалась, уступая место другому: страху. Этот человек знал слишком многое. Слишком. Ухмылка Сэма расширилась. Исчезло всякое тепло: она вытянулась и похолодела.
— Несколько лет назад, — сказал он, — далеко отсюда, в твоём родном городе. В баре, таком же, как этот. Там мы и встретились.
— В моём родном городе? — прошептал Томми.
Это не был вопрос — скорее попытка вспомнить. Но слово «родной» отперло что-то безымянное и глубокое. Сэм кивнул.
— Ага. Захудалое местечко. Дешёвый джин. В ту ночь тоже шёл дождь, как сейчас.
Голос оставался ровным, но речь замедлилась, будто он смаковал момент.
— Ты… выглядел так, словно что-то потерял. Никуда идти. В кармане — пара скомканных купюр. И, как всегда… в стельку.
Томми молчал. Но по щеке дёрнулось мышечное волокно. Пальцы крепче вцепились в край стакана. С виска скатилась одинокая капля пота. Сэм на миг притих, но улыбка не померкла. Он медленно завертел в стакане виски, не сводя с Томми глаз.
— Ладно, — сказал он тем спокойным, слишком гладким тоном. — Сделаю тебе одолжение. Спрошу просто.
Он чуть подался вперёд, ровно настолько, чтобы голос стал тише:
— Ты вообще помнишь, как вошёл сюда?
Глаза Томми сузились. Он не ответил. Да Сэму, похоже, ответа и не требовалось. Будто он и не ждал его. Будто вопрос уже получил отклик в молчании Томми. Или он просто прочитал его прямо из головы. Он разок тихо постучал пальцем по стойке.
Томми замолчал. Дыхание ещё не выровнялось. Он с трудом сглотнул, и, разглядывая лицо Сэма, внезапно заметил. Белки его глаз, ещё миг назад чистые, налились кровью. Вскрылись тонкие красные прожилки. А под левым глазом… да, там начинал проступать синяк. Лёгкий, но безошибочный. Томми невольно дёрнулся. Инстинкты кричали бежать, но тело не слушалось.
— Хорошо тогда, — сказал он осторожнее. — Что я тебе сделал?
Слова эхом прокатились по бару. Одна из ламп под потолком мигнула… и умерла. Двое в дальнем углу исчезли. Томми ждал. Ждал, что один из них выкрикнет в темноту или выругается из-за прерванной партии. Но ничего.
Ни голосов. Ни движения. Будто их проглотил мрак. Он снова повернулся к стойке. Бармен тоже исчез.
Сэм медленно опустил голову. На краю его щеки что-то сверкнуло. Томми всмотрелся. Тонкая дорожка…
Капля крови сползала со лба, огибала нос и тянулась вниз. За ней — другая, медленно скатившаяся с уголка рта.
— Вот оно, — сказал Сэм. — Долго же ты шёл к этому вопросу.
Весёлость ещё звучала, но выдыхалась. В голосе проступил металлический край.
Томми не моргал. Линии на лице Сэма углубились — кровь не лилась, а шагала, капля за каплей, будто отсчитывая.
Лицо оставалось его… и одновременно нет. Томми почти физически чувствовал, что под этой кожей живёт другое лицо. Ждёт, когда это соскользнёт, чтобы показаться. Тупой, бесформенный страх внутри вновь обрёл очертания. Узнавание.
— Что я тебе сделал? — спросил он ещё раз, теперь тише.
Но Сэм не ответил. Он просто протянул руку, взял стакан и отпил. На краю стекла осталась размазанная полоска крови с его губ. Он поставил стакан. Стекло мягко звякнуло о дерево. И только потом заговорил.
— Ты не помнишь, да? — сказал он. — Невероятный ты человек.
Улыбка Сэма изменилась. На этот раз в ней не было ни насмешки, ни радости. Только печаль. Может, даже… ожидание.
— Знаешь что? — произнёс он. — Пропущу свой ход. Спроси ещё раз.
— С меня довольно этой игры на сегодня.
Он только повернулся к двери, как рука Сэма метнулась вперёд. Табурет сзади грохнулся на пол. Никто не посмотрел. Никто не отреагировал. Потому что вокруг никого не осталось. Только они вдвоём и этот тёмный, запертый кадр. Сэм перехватил Томми за запястье у стойки. Томми дёрнул — впустую. Хватка Сэма замкнулась, как стальная тиска. Кожа вспыхнула жгучей полосой. Руку прижало вниз, к гладкой столешнице.
— Да брось, — сказал Сэм. В голосе не было злости. Скорее… вежливость. — Нельзя же уходить на полпути.
Томми рванулся изо всех сил. Плечо откинулось назад, мышцы вздулись, челюсть свела — но кисть не двинулась. Ни на дюйм. Будто рука больше ему не принадлежала, а принадлежала столу. Из горла вырвался низкий стон. Потом — рваное, сиплое дыхание. Грудь ходила мехами. Он поднял голову и посмотрел на Сэма. Всё тело тряслось, когда он наконец выговорил, голос ломался и густел:
Глаза наполнились. Голос сорвался.
Две слезинки скатились по щекам, он их не вытирал.
— Чего ты от меня хочешь? — уже громче. — Просто оставь меня в покое!
Плечи тряслись. Глаза у него тоже налились кровью.
— Я хочу уйти… — выдавил он, рот перекосило. — Пожалуйста… я просто хочу уйти.
Сэм молча смотрел на него. Долго. Он ничего не говорил. Только улыбка исчезла с его лица. Голос прозвучал мягко, почти шёпотом:
Томми закрыл глаза. В темноте сместилась сцена.
Жёлтый фонарь над головой…
Потом голос Сэма — ниже, яснее:
Глаза Томми распахнулись.
И вдруг память взорвалась.
Вспышка света. Момент, давно зарытый. Давно вытесненный.
Дрожащая фигура под дождём.
Кто-то остаётся на земле.
Пара смятых купюр, упавших в мокрую грязь.
Ночь без имени, запечатанная в стыде.
— Нет… — прошептал Томми, взгляд ушёл в сторону. — Нет… нет, не может быть…
— Может, — сказал Сэм. — Для тебя моя жизнь стоила тринадцать долларов.
Колени подломились — он едва не рухнул.
— Пожалуйста… — взмолился он. — Пожалуйста, отпусти…
Сэм наклонился. Голос у него оставался мягким, но под ним темнела низкая нота:
— Если хочешь уйти, задавай ещё один. Последний вопрос.
— Разве я… — он сглотнул, — разве я… не закопал тебя?
В тот миг рубашка на Сэме шевельнулась, словно ткань поймала ветер. Грудь у него была залита кровью. Тёмно-красной — где-то засохшей, где-то ещё сырой. В центре груди зияла рана, уже не кровоточащая, но — зияющая. Рукава, плечи, подол — в земле. Густая, липкая грязь, местами ещё влажная. Томми увидел комья грязи на его руках. Тёмные и мокрые. Сэм поднял голову. Лицо было полно скорби.
И он рванулся. Прежде чем Томми успел закричать, его швырнуло на пол. Сэм навалился сверху, сжав ладонями его горло. Томми забился. Вцепился в запястья Сэма, пытался столкнуть, но ничего. Пальцы на шее были как из кованого железа.
Дыхание перерезало. Мир сжался. Зрение померкло. Лампочки, что ещё горели, замигали. Всё вокруг растворялось. Звуки погасли. В голове раздавалось эхо. Тьма застилала глаза. Будто он погружался в глубокий, беззвучный океан. Последняя вспышка света. И… ничего.
Ни звука. Ни цвета. Ни бара. Ни Сэма.
Только тишина. Только темнота.
Место, где время, пространство и тело ничего не значат. В самой середине мрака, как будто завернутый в отсутствие.
Тихое тиканье. Едва слышное, но отчётливое. Как часы где-то вдали.
И ещё один звук, ближе и знакомее: лёд поворачивается в стакане и чуть-чуть звякает о край.
Веки Томми дрогнули. Бледный свет коснулся зрачков. Под потолком висела мигающая лампочка, разливая туповатое свечение. Свет дрожал, но будто освещал только его. Он выдохнул. Медленно поднял голову. Горло пересохло. В груди взболтнулось странное беспокойство: что-то безымянное, не на месте. Что-то… не так.
Лёд в стакане только начал таять. Напиток был нетронут. Он огляделся.
Всё было обычным. И в то же время знакомым — он не понимал, откуда. Будто он уже сидел здесь. Уже держал этот стакан. Уже слышал эту тишину. Этот свет.
Может, во сне. Или в сцене, которую он никак не мог вспомнить.
Ещё одна вспышка. Лампа в углу мягко мигнула.
На заднем столе двое играли в карты.
Бармен щипцами поправил ведёрко со льдом.
Радио шептало старый джаз.
Его взгляд упал на часы на дальней стене. Почти два. Секундная стрелка пошла вперёд. Он потянулся к стакану. Пальцы слегка дрожали. Снаружи бушевала буря. Дождь мерно и неумолимо стучал по окнам. Было чувство, что он уже был здесь. Что уже подносил к губам этот самый стакан. Что он никогда и не уходил.
Надеюсь, вам понравилась моя работа. Если да — подписывайтесь. Любая критика приветствуется и очень нужна. Спасибо за ваше время.
Больше страшных историй читай в нашем ТГ канале https://t.me/bayki_reddit
