CreepyStory

Железяки оказались заперты во внутреннем дворе вражеской крепости. Камил со свитой оказался зажат в тесной конной колонне и не мог подобраться к сброшенной решётке ближе; а то, что находилось за этой решёткой – было недоступно для его глаз. Он видел двор сквозь массивные прутья лишь отчасти, и Железяки уже приняли бой со стражей. Дрались они весьма успешно и защитники вряд ли найдут, что же противопоставить покрытым непробиваемой бронёй покойникам…

-- Расступитесь, твари! – приказал Камил. И мертвецы едва расступились перед ним и его свитой – от этого некоторые из них сползли по скале в сугробы внизу. Нужно во что бы то ни стало подобраться ближе.

Камил закрывался от стрел широким щитом и заставлял мертвецов защищать его и соратников своими телами.

Дружина Смерти оказалась растянута колонной вдоль стены, с которой стреляли лучники и арбалетчики – и стрелков со временем становилось всё больше. Мертвецы закрывались щитами, но тогда они становились лёгкой добычей для стрелков с надворотной стены впереди – покойники постепенно превращались в ежей, утыканных стрелами. Зато соратники некроманта были в безопасности – им даже удалось подобраться к решётке почти вплотную.

-- Это покойники!!! Покойники!! – вопили со стены.

-- Некромант!! Это тот самый Миробоич! Он пришёл сюда!

-- А вон и живые среди них!!

-- Бейте по некроманту! – приказывал командир. – Говорят, тогда падёт всё его войско!

-- Но кто из них кто?!

-- Вон тот в золотом доспехе и с дурацкой короной на башке – некромант!

-- Бейте по ублюдкам!! – разъярился Миробоич. И сухие Плечистые стрелки, ехавшие в арьергарде позади, вскинули свои луки. Засвистели массивные стрелы, пробивая вражеских солдат навылет.

Стражники во внутреннем дворе едва окружили конных Железяк – они ничего не могли им противопоставить, чего и следовало ожидать. Стащить с лошадей им удалось лишь двух латников, но даже воткнутые в щели между пластинами кинжалы не принесли результатов. Мертвецы кружили у ворот, нападая на всех подряд.

Защитники видели, что латники бессмертны, и в то же время видели, как легко Железяки рассекают всех, кто решал с ними схлестнуться. Всё это постепенно ввергало их в ужас.

-- Сомкнуть ряды! Не пускать их в город! Они долго не продержатся! Держать строй!! – усатый сотник в латах носился среди своих дружинников, и пытался выстроить их полукольцом от дома к дому, чтобы перегородить проход.

Железяки быстро добрались до этого командира, особенно когда они объединились в единый кулак под командами некроманта. Дружинники попытались помешать конникам, защитив командира, но были перебиты. Железяки настигли усача и расправились с ним, а потом они взялись за десятников и всех, кто был богато вооружён… Камил задумал сперва обезглавить стражу.

-- Пусть мертвецы поднимают решётку!! – прокричал Корнелий. Это была блестящая идея, до которой Миробоич сам бы, почему-то, не додумался. Всадники спрыгнули с лошадей и схватились за прутья. Затрещали спины и колени.

Решётка была очень тяжела, и даже десяток мертвецов, схватившихся за неё, с трудом приподняли перегородку на уровень своего пояса, но не выше. Лучники на стенах быстро смекнули, кого следует теперь атаковать, и скоро решётка снова рухнула, едва оторванная от земли, однако Плечистые ответили столь хорошей стрельбой, что вскоре командиры на стенах ругали своих подчинённых, не в силах заставить их высунуться, чтобы достойно встретить вторженцев.

Поднять решётку быть может мертвецы и смогут, но что толку? Если все пять сотен бойцов уже сбегаются к воротам, а пролезть в небольшую щель смогут лишь пехотинцы? С лошадьми они в явном промахе. Пешие же мертвецы – причём самые лучшие, отборные – понесут большие потери в побоище у ворот. Не лучше ли отступить, пока не поздно?.. Не слишком ли большую цену Камил заплатит за этой бой? Не лучше ли пойти на другие хитрости, ещё имеющиеся в запасе?

Но губительный азарт и жалость к запертым Железякам вынудили Камила принять этот бой. Не всё ещё было потеряно. Он бросил Железяк к лестницам на стене у ворот – где-то там наверху располагались барабаны, при помощи которых можно поднять решётку наверх.

Мертвецы снова затрещали спинами. Но все они стояли поперёк входа и мешали прорваться в городок остальным.

-- Никуда не годится, чёрт возьми! – сетовал Миробоич.

А Железяки встретили на лестницах ожесточённый отпор… Тем временем стража всё сбегалась, встревоженная набатом. Скоро даже Плечистые лучники не смогут подавлять ответную стрельбу и в опасности окажутся соратники…

-- Так дело дальше не пойдёт! – Корнелий спрятал меч в ножны и закинул щит на спину. Через мгновение он уже карабкался по решётке наверх, после чего он зацепился за гобелены с баронскими гербами, свисавшие над воротами двумя жёлтыми полосами – кто бы мог подумать, что по ним будут карабкаться, тем более настолько шустро – и вскоре он оказался над воротами, на стене – к огромному удивлению прятавшихся за зубцами лучников.

-- Я вас приветствую, благородные господа! -- сказал вампир и прикончил дружинников ловкими взмахами полуторного меча до того, как те успели схватиться за топоры.

Вслед за Корнелием вскарабкался и его вампир-ученик. Вместе они направились к цепными барабанам, пробиваясь через паникующих бойцов.

Покойный Микула Селянович добежал к решётке, спешившись. Он ухватился за самый низ и легко поднял решётку, заскрипев могучими сухожилиями, да не просто поднял – а высоко над своей головой! Конница ворвалась в городок, объезжая сильнейшего богатыря, всадники лишь пригибали головы.

Над воротами звенела сталь.

-- Это вампиры! Вампиры! Мертвецы! Нечисть!!

Корнелий и его ученик схлестнулись с целым отрядом тяжело бронированных стражников, но бой явно завязался не в их пользу – даже вампиры быстро не справятся с таким числом солдат, если и справятся вообще...

-- Корнелий! – крикнул Камил с внутреннего двора, где завязалась битва. – Отступайте! Врата ведь уже открыты!

И вампир спрыгнул на своего коня в седло прямо со стены. Напарник его же отступил куда менее элегантно, едва не разбившись о землю. Защитники, оставшиеся на стене, в нерешительности замерли – спускаться вниз им уж точно не хотелось.

-- Ну вот, а я уж думал сам открыть! -- разочарованно вздохнул Корнелий, прикрывшись щитом от летящих вслед стрел. У него и помощника ведь почти получилось пробиться к барабанам.

-- Хороший был ход, -- похвалил Миробоич. -- Но твоё предложение открыть ворота вручную оказалось намного лучше.

-- Я просто думал, что твои мертвецы не смогут это сделать! Их спины трещали, надламываясь.

-- Нам повезло, что Микула с нами. В мёртвом виде он ещё сильней, чем был в живом.

-- Что ж, теперь займёмся грабежом и изнасилованиями, то есть, я хотел сказать, восстановлением великого и прекрасного Царства в былых границах!

-- Я вижу, драка очень развеселила тебя.

-- От страха я порой начинаю нести околесицу. Это пройдёт.

-- Видать не скоро – ведь у нас впереди целый город с пятью сотнями защитников!

-- Ну и много же придётся рубить. Почти как при Аллезии.

-- Тогда давай поторопимся исполнить первоначальную задумку, иначе завтра у нас отвалятся руки!

Дружина Смерти легко прорвала разрозненный строй и обратила защитников в паническое бегство – все командиры пали, а сами по себе неопытные дружинники, не видавшие войны, держаться не умели и поддавались страху.

Конница устремилась через городок.

Бойцы сбегались со всех городских казарм, но бой у северных ворот прошёл так стремительно, что защитникам не хватило времени вооружиться, облачиться в доспехи и при этом явиться на свои посты. Дружина встречала их небольшие группы на своём пути, мертвецы закалывали копьями всех встречных, и ничего нельзя было противопоставить вторженцам.

Городок был вытянут в одну длинную улицу с домами ремесленников, купцов и близких родственников барона; городок имел два выезда: южный и северный, и поэтому оборона Крайницы так же делилась на две части из-за его вытянутости. Казармы размещались у южных ворот и у северных, с которых Дружина Смерти и прорвалась. И если в этой части города все уже поняли, что на крепость напали, то в противоположной ещё царила неразбериха.

Конница проскочила мимо четырёхэтажной городской управы, пронеслась мимо площади с виселицами и окровавленной плахой, и устремилась по улочке в дальнюю часть. Туда, где помимо казарм располагались и высокие баронские хоромы, обнесённые дополнительной стеной…

Мертвецы проносились среди добротных выбеленных домов, построенных по архитектурной моде Престола. Из окон с тревогой выглядывали жители, тут же прячась в темноте при виде напавших.

Усадьба барона имела каменные стены без зубцов и была высотой всего в три человеческих роста, а на заднем её дворе возвышался, кажется, донжон…

Защитники закрывали створки ворот, едва услыхав гул пробившейся в город конницы. Камил успел разглядеть лишь одно -- створки были достаточно хлипкими, не толще ладони.

Застрельщики взбирались на эту стену, больше похожую на забор, но Плечистые быстро убили всех, кто на ней расположился.

Железяки во главе с Микулой Селяновичем, обрушили свои секиры на ворота, и очень быстро превратили те в древесные лохмотья, за которыми обнаружились защитники – отряд был явно отправлен к северной стене для подмоги, но не успел выйти даже из крепости барона.

Ворота были быстро разрушены, а Дружина Смерти прорвалась в усадьбу, однако следующее, что увидел Камил – ввергло его в отчаяние.

Он слышал об устройстве крепости лишь по описаниям купцов, а потому воевал практически вслепую, тем более без разведки Мицеталия; и сейчас отсутствие этой разведки вышло ему боком. Место, куда они ворвались – была не усадьба барона, а всего лишь огороженное место, в котором жили приближённые правителя. Впереди же располагались ещё одни ворота, куда более серьёзные. В компактную, но высокую крепость, которую Камил издалека принял за донжон, вёл мост. Мост был перекинут через просторный и глубокий ров между этим небольшим "поселением" и крепостью. И мост этот поднимался на цепях.

Но поднимался медленно. Можно было успеть, если сильно поторопиться

Камил бросил вперёд дружину, пробиваясь через ряды защитников. Нельзя было позволить барону занять оборону в своей крепости, ибо иначе в туда можно будет попасть лишь при помощи высоченных штурмовых лестниц – ров был очень глубокий. Настолько, что бойцы устроили внизу стрельбище с мишенями…

Дружинников, вращавших цепные барабаны было не увидеть и поэтому не застрелить – они были скрыты в высокой и массивной надворотной башне. И башня эта была настолько высока, что никакие лестницы не помогут…

-- Да что за чëртов замок?! – ругался Миробоич, рассекая вражеских солдат, попавшихся под руку. – Ничуть не хуже, чем Серебряная Крепость!!

До поднимающихся ворот успел добраться лишь авангард Железяк. Три мёртвые лошади прыгнули и едва долетели до моста. Перепрыгнувшие Железяки ударились об арочные своды прохода, слетев с лошадей и рухнув на землю.

В самый последний момент Камил увидел и решëтку захаба, падающую позади проникнувших Железяк. Они успели прорваться на ту сторону, но тут же оказались заперты в ловушке. Среди мертвецов был и Нарникель... А Дружина Смерти замерла перед обрывом и была вынуждена повернуть назад -- застрельщики били со стен, а Плечистые отвечали им, но в мелкие бойницы крепости было попасть гораздо сложнее, чем на просторные зубцы у въезда в город.

-- Недурная крепость, -- согласился Корнелий. – Но масштабы, конечно, не те...

-- И всё равно – проблем с ней не оберёшься!

Камил изначально планировал прорваться внутрь города, а потом и внутрь крепости – до закрытия ворот, и попросту взять барона в плен до того, как ему будет оказано какое-либо внятное сопротивление. Но ничего из этого не удалось, хотя задумка была почти гениальной.

Теперь же мало того, что не удалось проникнуть в донжон, но и гарнизон, оставленный без внимания позади, постепенно стягивался за конницей, сбиваясь во всё большие отряды.

Баронский донжон угрожающе возвышался над вторженцами. Предстоит нелёгкий штурм. Или же…

-- Несмотря на все удачи – мы всё равно попали в неудачное положение, -- сказал Корнелий, даже и не зная, чего бы такого предложить на этот раз. Казалось, что можно переходить либо к переговорам, либо к осаде.

-- Обыщите дома приближённых и выведите всех, кто кажется особенно богатым! – приказывал Камил. – Я видел каких-то девок в роскошных платьях – они, похоже, не успели пробраться под защиту барона… -- Камил обратился к другим десятникам. – А вы отыщите инструменты, доски и брёвна! Займитесь делом и поскорей! Нам нельзя терять времени!

Десятники повиновались и засуетились – к ним в сопровождение Камил выдал нескольких мертвецов. Сам же он сформировал ударный отряд и вырвался в городок, чтобы пройтись по нему, разбивая собравшиеся отряды.

Защитники шли следом за конницей, но когда конница повернула обратно к ним – нервы у многих сдавали. Почти никто здесь не бился с конницей ни разу – местная солдатня воевала только с лесными бандитами.

Отряды разбегались перед несущейся на них конницей, и даже опытные воители не выдерживали, ведь даже живые лошади никогда не неслись на препятствие со всего маху, а хотя бы немного останавливались…

Наблюдая неудачи своих предшественников, остальные отряды предпочитали разбегаться по дворам заранее. Это было проще простого – местная солдатня совершенно не умела воевать. И ей поручили стеречь границу со Святым Престолом? Камил только теперь осознавал, насколько хорошо воевали дружинники Горной Дали, привыкшие к масштабным бунтам, вторжениям варягов и регулярным разбойничьим налётам. Дружинники Лунного Герцогства же трусливо забирались на стены, куда лошади уж точно не вскарабкаются, и оттуда постреливали из луков, убегая при виде Плечистых

Запертые в захабе Железяки порубили закрытые ворота изнутри. Их пытались остановить защитники баронской крепости, но ни стрелы, ни арбалетные болты, ни даже длинные пики не смогли нанести мертвецам вреда. Вскоре Железяки пробили дыру, и в воротах образовался широкий проход, а защитники ничего с этим не могли поделать. Открывать решётку они не решались. Впрочем, думали защитники, захаб всё равно перекрыт тяжёлой клеткой – они ведь не видели, как вторженцы подняли северные ворота.

Десятники выволокли из домов баронских родственников. Отличная находка. Пленники тряслись и с трудом могли говорить от страха. В плен попал дряхлый двоюродный дедушка местного правителя, а так же две родные сестры и свояк.

-- Прекрасно, -- улыбался Миробоич, радуясь своей добыче. – Видно, не успели добраться до ворот? Правильно! Кто же думал, что кто-то сможет сюда пробиться так быстро? Вот и хорошо. Вы послужите хорошей разменной монетой… Кажется, барон бросил вас здесь. Или это сделали его дружинники, увидевшие огромный конный отряд? Неважно.

Камил проверил все приготовления, убедился, что десятники справились со своей задачей, и только тогда вышел к обрыву, чтобы докричаться до местного правителя.

-- Крайнич! Сдавайся! – крикнул он, когда на стену вышел чернявый мужичок с благородными усиками. -- Мои армии уже захватили половину Лунного Герцогства, а не прошло и недели! Вы даже не знали, что началась война, потому что мои войска передвигаются быстрей, чем почтовые птицы, в чём ты имел возможность убедиться только что…  Если сдашься – обещаю, что оставлю тебя и твоих родственников в живых. Кажется, ты бросил их? Предал? Теперь они в моих руках! И поторопись с открытием ворот. Не то я начну отрезать у них сначала по пальцу, а потом и по кусочку кожи. Как думаешь, Крайнич? Может всё же мне следует начать с их ушей и носов? У твоих сестёр достаточно красивые лица. Вот будет большая потеря для семейства Крайничей! Кажется, одну можно было бы выгодно выдать за какого-нибудь богатого хахаля!

Но ответ последовал отрицательный и грубый.

-- Убирайся к чертям, отребье! Ты окружён моими ребятами со всех сторон! И недолго тебе осталось!!

Камил и вправду был окружён, вот только он мог в любой момент вырваться из этого окружения, и никто ему не был способен в этом помешать. Городской гарнизон уже был запуган, чего барон ещё не знал, полагая, что в тылу у некроманта находится немалое войско из крепких и хорошо вооружённых бойцов.

-- Что ж, Крайнич, -- вздохнул Камил. – В таком случае эту бойню не переживёшь ни ты, ни твоя семья! Но оно и к лучшему! Тогда на эту крепость не останется претендентов. Так будет даже проще для меня – ты правильно сделал. Мне нравится твой выбор!

-- Слишком громкие слова для юнца! Скоро твоя башка окажется на пике!

-- За эти слова я насажу тебя на пику задницей – и сделаю это до захода солнца! -- пообещал Камил и присвистнул, отдавая кому-то приказ…

Мертвецы вынесли к обрыву импровизированный мост, созданный из двух брёвен и достаточно крепких поперечных досок, какие они нарвали с укреплений.

Со стен тут же посыпались стрелы. Железяки в захабе подровняли остатки ворот, и «мост» вскоре опёрся на землю с той стороны.

-- Крайнич! Готовь свою задницу! Я иду за тобой! – смеялся Миробоич, предвкушая расправу.

Железяки в захабе расступились по бокам, чтобы позволить Плечистым обрушить залп сквозь тяжёлую решётку. Защитники не ожидали такой стрелковой мощи, пробивающей даже крепчайшие щиты, а поэтому после третьего залпа они, раненные, рассыпались по внутреннему двору, спрятавшись за стенами и отбежав от решётки. И Микула Селянович добежал до захаба, схватился за решётку и беспрепятственно поднял её над головой. Дружина Смерти, не теряя ни мгновения, вихрем пронеслась по «мосту» и ворвалась во внутренний двор…

Паника, вопли, звон стали. Мечи и топоры высекали искры, пытаясь пробить доспехи непобедимых мертвецов. Покойники кружили по внутреннему двору, разрубая защитников. Камил и сам проехал в крепость под защитой стены щитов, и управлял этим бесславным избиением – иначе это назвать было и нельзя. Сотня бойцов представляла большую угрозу только когда им можно было положиться на высокие стены этой крепости, но не когда враг пробился прямо во внутренний двор верхом на лошадях.

Отряд городских защитников, услышавших вопли из донжона, всё же осмелился броситься на выручку барону, но разбился об стену из оставленных на входе в «поселение» мертвецов – через них защитники пробиться так и не смогли – и отступили обратно в городок, утащив за собой убитых и раненных. Сотники и не знали, чего бы такого предпринять, а потому их отряды вернулись к стенам и заняли оборону, ожидая дальнейшего развития событий.

Солнце склонилось к горизонту, когда в донжоне всё утихло. Вторженцы выбрались в городок, ведя за собой связанного и побитого барона. Семейку Крайничей Камил предпочёл прирезать там же – во внутреннем дворе захваченного донжона, где никто бы не видел этой беспощадной казни. Ему были ни к чему легитимные претенденты на местную власть, а их смерти можно было списать на общую суматоху битвы без особых последствий для монаршей репутации.

-- Мы взяли в плен вашего правителя. Крайница взята. Остальные – сдавайтесь, иначе всех вас ждёт только смерть. Вы ничего не сможете противопоставить моим мертвецам – надеюсь в этом вы убедились после нашей стычки. Посмотрите сколько на улицах валяется трупов! Преклоните же колено перед новым Царём – передо мной, Камилом Миробоичем! И тогда я пощажу вас и позволю служить себе!

Сотники и перепуганные солдаты не стали возражать и отпираться. Сражаться им было больше не за что. Они спустились со стен и башен, сложили оружие и преклонили колено перед новым государем.

-- Что же касательно тебя, -- усмехнулся Камил пленённому барону. – Как и обещал – до заката!

Крайнич завопил, умоляя простить его. Он даже преклонил колено и попытался дать клятву верности, попытался купить свою жизнь ценой отречения от баронского титула, но безжалостные Железяки схватили его и потащили на городскую площадь. К эшафоту.

*

А спонсорам сегодняшней главы выражаю благодарность!)

Павел С. 3434,67р "Бро, расскажи про планы - ликвидосы, Олег, дальнейший мироёбич" Ответ: "Спасибо за данон!) 💋 По планам: сейчас пилю Темнейшего и пока даже на платные рассказы не охота прерываться, ибо я в потоке; но планируется Океан следующим (если чот не случится и на другое не пробьëт). Ликвидаторов ждать раньше вторженческой арки Темнотоса вряд ли придётся, а это делов на месяц, а то и два. Олега тоже охота на самом деле писать, но вести параллельно третью книгу я ХЗ, однако Ликвидаторов заканчивать тоже не хочу -- они ещё много нового могут сказать и много клëвых выездов ещё не показано; а ждать завершения Темнецшего, чтобы приступить к Олегу -- ещё хардкорнее, чем ждать завершения Ликвидосов. Так что в ближайший год вероятность маленькая, но не нулевая, ибо повторюсь, руки-то чешутся. Вероятно, после второго тома Темнотоса, если народ захочет - вполне можно так сделать; по размерам книжка будет с Гниль, а по кайфингу ещё лучше. Ну, как то так. Приблизительные планы. Однако планы никогда не свершаются, особенно когда ты их запланировал. Подчиняемся течению судьбы)"

Marko Polo 100р

Темнейший на АТ: https://author.today/work/442378

Ссылка на первую часть Мотель "Долгая Ночь"

Утопи горе в вине

Я, даже чересчур быстро иду к старику, не давая и шанса здоровяку спросить у меня, не видел ли я его брата. Тот принимает мой резкий, и молчаливый отказ.

Правильный выбор, ведь иначе мой отказ был бы не молчаливым, но всё так же резким.

-Какого хера? — в переизбытке чувств я хлопаю по аппарату ладонью, и напуганный старик делает несколько неловких шагов назад, смотря на меня с невинностью ребенка.

-Эта штука… Не работает… - он жует свои губы. Взглядом пытается показать мне, о чем речь, но я прямо сейчас готов схватить его за глотку.

-Ты со мной играть вздумал? Я видел, как ты висел в пустом номере! — я подхожу к нему даже слишком близко, и ощущаю затхлый запах старости. Смесь засохшего пота, омертвевшей кожи и сожалений. Старик смотрит по сторонам, избегая ответа, ищет на полу ответ, но затем в нем что-то щелкает.
-У меня было всё. Я сейчас я не могу купить даже гребанный батончик.

Я уже это слышал. Я знаю, чем все кончилось, хоть и не понимаю происходящего. Слишком много всего, о чем я могу догадываться, но слишком стар, чтоб произнести эту чушь вслух. А поверить в неё — тем более.

Бросаю взгляд на каморку администратора — в нее стучит мужчина, но дверь ему не открывают. Даже свет в маленьком окошке-форточке не горит, хотя еще не прошло и минуты, как я вышел оттуда.

Поэтому надо что-то делать.

Найдя в кармане мятую купюру, я вставляю ее в аппарат и нажимаю на кнопки — все равно собирался за перекусом. В нижнюю полость падает непротухающая субстанция, которую лишь безумец назвал бы едой. Любое животное на нашем месте постаралось бы это закопать, но в эту ночь это будет мой ужин и десерт старика.

Да здравствует человечество, хах.

-Держи, - протягиваю я старику шоколадный батончик с нугой. Мать в детстве говорила, что от такого будет кариес, но беззубый старик на шаг впереди. Он тяжелой, медленной рукой берет батончик. Медленно, из последних сил снимает обёртку. Будто сам воздух вокруг против старика — он борется с ним, как утопающий в болоте борется с тиной.
-Стой. Тут. — вновь приходится подключить командирский тон, чеканя и буквально гвоздем вбивая старику в голову два простых слова.

В номере рядом с лестницей горит свет, и я решаю постучаться, может, смогу что-то выяснить.

-Секундочку! — женский голос за дверью кричит это излишне дружелюбно, нараспев. В мгновение между тем, как я услышал голос и дверь открылась я успел пожалеть о выборе двери трижды. Я уже знал, что меня ждет.

Дверь открыла маленькая, ростом в полтора метра, пухлая азиатка. На вид я бы дал ей чуть больше пятидесяти — у раскосых глаз сеть морщин, от края губ к подбородку тянутся глубокие борозды. Она широко улыбалась, еще до того, как увидела меня.

-Здравствуйте! — снова нараспев обрадовалась мне она. Стоит только удивиться, как она дожила до своих лет с таким характером, - чем могу помочь?

Излишне добрая. Излишне вежливая. Излишне наивная. Всего лишь одного из этого достаточно чтоб утром тебя нашли мертвой. А тут как дешевый, никем не любимый кофе: три-в-одном.

-Я могу войти?

Ты же не на столько дура?

Миллисекунда замешательства, сомнений и она, кивая, уступает мне дорогу.

-Конечно, проходите.
В комнате оскорбительно чисто. Для персонала оскорбительно, конечно, сравнивая с тем, куда въехал я. Пахнет вкусно, каким-то освежителем, горит приглушенный красный свет. Моргание билборда тонет в густом бардовом свете абажуров, растворяется в легкой дымке, висящей в комнате. Ощущение будто меня накрыли теплым, красным пледом. До жути непривычно, до одури неприятно.
-Меня зовут Эзра, я комиссар полиции. Могу задать вам пару вопросов?

Женщина прижимает ладони ко рту, наигранно, по-мультяшному, будто специально репетировала удивляться именно так.

-Что-то случилось?
-Нет. Вы знаете того мужчину, который был у вендингово аппарата?
-Конечно. Джонатан. Он тут живет даже дольше меня.
-Как могу к вам обращаться?
-Называйте меня просто Мику! Меня все так зовут!
-Миссис Мику, - я не успеваю закончить, как она хлопает в ладони, расплываясь в дружелюбной улыбке и щуря и без того узкие глаза. Еще один человек, кто прячет свои грязные зеркала души. Хоть что-то привычное.
-Да я же говорю, просто Мику! Без вот этого вот всего.
-Мику, как вы думаете, Джонатан не в себе?
-Нет! Это добрейшей души человек… - начинает она, но затем осекается на полуслове, и, спустя паузу, продолжает, - мне кажется он просто старик. Ворчливый, как и все мы.

Мне это не нравится. Я приглядываюсь к ней, и легко увидеть, как она что-то терпит. Как официант терпит хамство, как подчиненный — ругань начальства.
-А у вас все хорошо?
-Лучше не бывает! — с охотой выдает она, продолжая держать улыбку.

Если бы не то, что вся комната была в моем полном обозрении, и кроме нас никого не было, я бы точно решил, что она в заложниках. Именно таким тоном заказывают двойную пиццу у 911.
-Мику, я бы хотел чуть позже задать вам еще несколько вопросов, если можно. Я провожу Джонатана в номер, и вернусь, хорошо?
-Тогда я не буду запирать дверь, чтоб вам не пришлось стучать! — с легким поклоном говорит она.

Твою мать, женщина, да что с тобой не так?

Джонатан смирно стоит у аппарата и смотрит на мужчину под дождем. Он обсасывает батончик, как ребенок — леденец, и бледно-коричневая жижа течет у него по подбородку. Мерзкий. Но за годы в полиции я видел и похуже.
-Джонатан? — окликаю я старика, и тот довольно бодро поворачивает ко мне голову, будто не был немощным еще минуту назад.
-Я?
-Да, вы. Пойдемте, я провожу вас в номер.
Тот охотно кивает, и на лестнице я понимаю, что делать ему в номере нечего. Однако открыв дверь я вижу, что его номер абсолютно идентичен моему.
-Спасибо, парень, - он улыбается беззубым ртом и довольно резко захлопывает передо мной дверь. Ясно. Типичный старый мудак.

На хлопок двери открывается номер в самом конце и из него показывается блондинистая голова.
-Здравствуйте! — слышу я женский голос. Только не femme fatale, только не femme fatale… Бросаю взгляд не поворачивая головы. Пронесло.

Семенящим шагом ко мне буквально плывет худосочная блондинка в униформе горничной. Совсем не в той, которые можно найти в борделях: серый комбез, джинсовая рубаха. Никаких кружев. Можно выдохнуть.

-Вы новый постоялец? Я Сью, работаю тут! Если вдруг что, я живу воон там — она показывает на дверь, из которой вышла.
-Я видел. Спасибо.
-Ой, какой вы…

Прошу, только не это…

-Вы бы точно понравились моей дочери! Я прям как увидела вас, так сразу и подумала: «Венди точно была бы в восторге!»
-Спасибо за комплимент
-Она у меня такая красавица! — женщина достает из переднего кармана замызганное, сальное фото девушки в университетской форме, - это Венди! Правда умница? Закончила университет! Столько сил она потратила! Но я не отстаю, да-да!

Господи боже…
-Миссис Сью, подскажите, а почему Джонатан живет без мебели?
-Ась? — еще одно мультяшное удивление. Вместо объяснений я просто стучусь к Джонатану, чтоб тот открыл дверь. Ответом мне послужила тревожная тишина. Твою мать.

Мой вопрос выбило всю доброжелательную дурь из Сью, но я уверен, она знает, где взять еще.

-В общем… - пятится она, - если буду нужна…
-Обязательно, - киваю я. Мы не договорили с Мику.

Как и обещала она не закрыла дверь. Однако я услышал ее разговор с кем-то.

-Прекрати, пожалуйста… - с материнской лаской, прохрипела Мику. Хрип её горла был подобен застрявшим в глотке осколкам разбитого сердца.
-Да конечно. Послушай сюда, ты, вечная подстилка! Сколько раз еще о тебя надо вытереть ноги, чтоб ты научилась говорить «нет»? — второй голос был тоже женским, но более высоким.
-Я просто хочу быть хорошей…
-Или удобной? И где ты теперь, посмотри, живешь в мотеле, нищая, брошенная.
-Хватит, хватит… - голос Мику захлебывается слезами
-И что ты сделаешь? Будешь просить?

С меня хватит. Я захожу в комнату, чтоб остановить это, и застаю Мику в слезах. В одной руке у нее стакан кофе, в другой — закипевший чайник.
-Всё в порядке? — я оглядываю комнату. В ней снова пусто. Лишь в последний момент я замечаю то, что не сразу могу осмыслить.

В одноразовом стаканчике от кофе я увидел миниатюрную версию Мику. Она была растрепана, сжимала маленькими ручками стакан. Они обе смотрят на меня, и от их взгляда мне жутко.
-Всё просто прекрасно, - зареванное лицо Мику улыбается мне. И в ту же секунду она до краев заливает стакан со своей копией кипятком.

Вой мини-Мику похож на свист сквозняка. Пронзительно тихий. Подозрительно жуткий. Отвратительный.

Всё это время Мику продолжала мне улыбаться сквозь слезы. Когда кожа покрылась волдырями — она улыбалась. Когда ошпаренная плоть начала отставать от костей — она улыбалась. Когда она рухнула на пол, скончавшись от болевого шока, её лишенный лица череп скалился оголенными зубами в потолок. Мику-в-стакане кричала за них двоих.

Я сделал два шага назад. Я видел многое, но никогда не видел такого. Там, вдалеке, у самого начала мотеля, в комнате администратора на миг моргнув красным снова зажегся свет.

Продолжение следует

Это перевод истории с Reddit

Афина вздрогнула от мягкого скрипа упрямого дерева в углу её спальни, залитой лунным светом. Она попыталась обуздать возбуждение. Стены её старого дома уже не раз обманывали её стонами и вздохами, и даже если этот тихий скрип был вестником его появления, а не пустым белым шумом, это вовсе не гарантировало, что он совершит то страшное и вполне конкретное действие, которого ей так хотелось.

Это может быть ничем, подумала она.

Тишина вернулась. Прежде чем ей удалось до конца отринуть возбуждение, Афина почувствовала ледяной шёпот ночного воздуха. Он протиснулся под край её маски и стал лизать её щёку.

Наконец, после месяцев терпения и кропотливой работы, кто-то открыл её окно глубокой ночью.

Допускаю, что это может быть какой-то посторонний, подумала она.

Надежда вцепилась зубами, и она изгнала эту мысль из головы.

Нет — это должен быть он. Каковы вообще шансы?

Медленные, размеренные шаги отмечали его приближение. Афина шевельнулась, изобразила короткий храп и повернула лицо от незваного гостя. Она надеялась, что её шея в лунном свете выглядит соблазнительно: такая себе нежная вырезка для мясника, крадущегося по комнате. Она намеренно спала под большим, тяжёлым одеялом так, чтобы из кожи оставались открытыми лишь лицо и шея. Это была безмолвная подсказка. Подсознительное принуждение получить желаемое, не произнося просьбы.

Правила её благословения запрещали Аффине просить. Точнее, результат будет куда менее идеальным, если попросить. Этот урок она усвоила тяжело, а нынешняя модификация была слишком важна, чтобы испортить её попыткой обойти правила.

Шаги остановились у края кровати. Его дыхание было тяжёлым и энергичным, почти соитийным по интенсивности.

Вот он. Вот этот момент.

Безликий убийца, даруй мне перерождение, взмолилась она.

И он ударил.

Его тесак с грохотом вонзился ей в живот.

Он замер, слегка склонив голову. Что-то было не так. Он не слышал запаха освобождённой крови — того дурманящего аромата горячей меди, бьющей из свежей раны. Более того, сам удар оказался сухим и безрадостным. Ни хлюпанья. Ни мякоти.

И крика — тоже.

Смятение быстро сменилось яростью. Он выдрал лезвие из её живота, занёс над плечом и опустил снова, целясь в центр груди, намеченный одеялом.

Снова — ничего.

На миг он даже подумал, что под одеялом никого нет, но суматоха заставила руку предполагаемой жертвы выглянуть и повиснуть на краю кровати. Он не мешкая отсёк конечность, будучи уверенным, что уж это-то наконец даст желаемый эффект.

Плоть и кость с глухим стуком ударились о деревянный пол.

Последовала тишина.

Мясник не понимал.

Что-то было отчаянно, отчаянно неправильно.

Он наклонился и поднял руку за запястье. Ткани были тёплыми, но тревожно сухими. Он провёл кончиками пальцев по зубчатому срезу, чувствуя, как обломки костей подпирают кожу изнутри. Тогда он заметил размер кисти. Она была крупной, с волосатыми костяшками и мозолистой ладонью. Его взгляд вернулся к цели. Тело под одеялом выглядело женским: песочные часы, различимые груди и густые волосы цвета махагони. Несомненно, это была та самая женщина, с которой он переписывался месяцами, — очередная влюблённая поросушка, манящая его бросить жену. Насколько он знал, невиновных он ещё не убивал.

И всё же рука будто не подходила.

Тем временем терпение Афины начало иссякать.

В третий раз повезёт, решил он, не любивший лишних мыслей. Ещё один дикий взмах угодил в Афину. Он собирался вогнать тесак ей в мозг, но лезвие отскочило от её черепа.

Такого не может быть, подумал он.

И замахнулся снова. И снова. И снова. Каждый раз лезвие отталкивалось. Никакая сила не могла пробить участок кожи над её ухом. На седьмой попытке он допустил роковую ошибку.

Тесак ударил ей в лоб и оставил небольшую вмятину на маске.

Вот этого она стерпеть не могла.

Афина взвилась, как медвежий капкан, приземлилась на четвереньки с грацией опытного хищника и перегородила ему единственный выход. Он отпрянул, глядя с ужасом, как она распрямляется с хрустом, суставы щёлкают и трещат, словно «римские свечи». Шёпоты ночного воздуха, льющиеся из открытого окна, просвистывали россыпь тайн сквозь её белую сатиновую неглиже, поднимая подол.

Он протянул к Афине дрожащую руку, тесак стучал о его обручальное кольцо. Мясник не мог припомнить, когда в последний раз его рука дрожала. Разве что во время первого убийства, а это было очень, очень давно.

— Столько месяцев слушать твою болтовню — сотни и сотни писем — и всё окажется впустую, — прошептала Афина.

Установить его личность и выманить к себе домой было нелёгким делом.

— Ты ведь делал это раньше, верно? Отсекал головы своим жертвам до смерти?

Сказать в ответ он ничего не смог.

Афина окинула мясника взглядом сверху вниз. Этот убийца ускользал от ФБР больше десяти лет, но он был не отродье Ада. Не безошибочный гений. Просто мужчина — коренастый, с окрашенными в серый цвет волосами и выдвинутой верхней челюстью.

Она поползла вперёд.

Он не мог пошевелиться.

— Где твой голос, милый? Куда делся твой серебряный язычок? Я читала твой манифест. Ты утомительно многословен, когда дразнишь полицию, а теперь, лицом к лицу, тебе нечего сказать?

Афина провела сморщенным языком по искусственному зубному ряду, пересчитала зубы, убедилась, что все на месте. Благодаря благословению её собственные, взрослые зубы выпали больше века назад — и это была одна из немногих частей тела, которые не заменялись космическим порядком во сне. Тогда это было лишь небольшое неудобство, и выход нашёлся быстро.

Дёсны, утыканные швейными иглами, выглядели, конечно, внушительно, но это было и больно, и трудно поддерживать. С бритвенными лезвиями — то же самое. В конце концов, решение стало очевидным, хотя и смехотворно простым; оно не всплыло раньше лишь потому, что она тогда казалась себе слишком молодой.

Что делают взрослые, когда теряют зубы?

Ну конечно же, ставят протезы.

Она завела руку за голову и развязала ленту, плотно удерживавшую её драгоценную маску. Бледное металлическое лицо красивой женщины соскользнуло вместе с роскошными волосами цвета махагони. Она оскалилась мяснику, обнажив рот, полный навсегда позаимствованных зубов. Большинство — человеческие, за исключением резцов: они когда-то принадлежали бычьей акуле.

Афина считала, что это удачный штрих.

Она дала мяснику ещё несколько секунд. Предсмертные слова — базовое человеческое право. Правила приличия требовали предоставить ему это право. Афина цеплялась за извращённое чувство цивилизованности, потому что оно заставляло её ощущать себя человеком. К тому же его невозможно было вырезать, а значит, благословение не могло его заменить.

Он не мог осмыслить лицо, скрывавшееся за маской, — его парализовали две яркие белые точки, сверлящие его из глубин пустых глазниц. Казалось, этот свет тянется в её череп на мили и обладает почти ангельской чистотой.

Время вышло, подумала Афина.

— Разочаровываешь, — пробормотала она.

Хищница разжала челюсть и бросилась на мясника.

До благословения тело Афины должно было умереть где-то в XIX веке, хотя теперь подробности, касающиеся её благословения, ей виделись смутно. Они были не только погребены под толстым слоем времени — воспоминания об их сути затмевались памятью о жизни сразу после благословения. Это был её пик; счастливее она не была никогда.

Тем не менее она частенько ругала свою прежнюю себя за то, что не додумалась всё записать. Богам, какими бы малые они ни были, нужны историки. Как иначе удержать в памяти нечто столь необъятное, как реальность?

Почему я не могу вспомнить, откуда взялось это благословение? — часто думала она.

Отсюда неизбежно начинался поток бессмысленных предположений.

Афина обожала убивать — полностью и без малейших угрызений. Заслужила ли она благословение кровавым ритуальным боем? Угодила ли нужному учителю вуду своей любовью к ремеслу? Или же её убийственная склонность была не причиной, а следствием бессмертия. Тогда она убивала по всяким причинам. За деньги. За месть. Из любви. Ради забавы. Свобода от смерти удешевила жизнь. Возможно, её страсть к резне была лишь следствием этого.

Так что, может, благословение не было наградой за кровожадность. Может, это часть сделки? Она что-то отдала в обмен? Фаустовский договор с плохо замаскированным дьяволом? Афина смутно помнила, что до благословения чувствовала себя слабой и больной — быть может, приняла условия какого-то дьявола, чтобы перехитрить смерть. Ей часто снился человек, предлагающий ей что-то в одном из многочисленных мощёных переулков её родной страны. Его лицо всегда скрыто, укрыто мягкими объятиями безлунной ночи, кроме глаз. Они были как её собственные в последнее время: узкие лучи перламутрового света, исходящие из затенённых глазниц.

Разумеется, всё это было домыслами. Спекуляциями, сложенными из других спекуляций. Возможно, слабость и болезнь она ощущала именно из-за преобразующей силы благословения. Может, человек из снов — лишь порождение воображения, примиряющее её с ужасом существования. Проверить это было невозможно, а если она зацикливалась на туманной истории слишком долго, неизбежно приходила к самой нелюбимой версии.

Может, ей и не даровали благословение.

Может, её прокляли.

Когда Афина, наконец закончив тяжёлую работу по захоронению мясника, тяжело поднималась по ступеням из подвала, уже почти рассвело. Перспектива провести весь день без правой руки её не радовала, так что сон был первоочередной задачей. Афина бросила покрытые землёй ботинки в ванну, распахнула дверцу аптечного шкафчика и высыпала в ладонь горсть «Бенадрила», проглотив розовые таблетки одним разом.

Она едва не забыла, что на ней нет драгоценной маски.

Едва не увидела своё отражение в зеркале, когда дверца шкафчика закрылась.

К счастью, Афина в последнюю секунду отвернулась от стекла, резко развернувшись к стене, покрытой облезлыми, желтушными обоями. Уставившись на разлагающуюся целлюлозу, она впервые с тех пор, как мясник прокрался внутрь, осталась наедине с собой.

Одним резким движением она вбила культю руки в стену.

Афина не закричала. Хотелось — но нельзя. Катартсис был неуместен.

Если соседи вызовут полицию, кто знает, чем всё кончится.

Ни сил на новую резню, ни желания снова бежать из города у неё не было.

Афина была слишком, слишком уставшей.

Её раны болели, но не кровоточили. С отрезанными конечностями было так же. Похоже, нужда в железосодержащей жидкости отпала. Одна из многих странностей её расплывчатого бессмертия, но не самая странная.

Нет, этот титул принадлежал тому, как она заживала.

Это происходило так:

Афина получала повреждение. В краткосрочной перспективе не происходило ничего. Порезы не затягивались сами собой, будто рой микроскопических наноботов был назначен хранить её целостность. Конечности не вырастали немедленно, словно почки стремительно взрослеющего растения. Процесс был куда менее… биологичным. Её неуязвимость не подчинялась понятной научной логике. Благословение не терпело таких рамок. Она засыпала, и, просыпаясь, обнаруживала всё вновь исправным. Всё отрезанное, сожжённое, раздавленное или иным способом повреждённое оказывалось заменённым. Эти замены не были слепками, снятыми с её исходного тела. Они были иными: кусками, словно позаимствованными у кого-то ещё, хотя у кого — никогда не было ясно.

Когда Афина потеряла пласт кожи с бока от взмаха топора, проснулась она с кожей совсем другого оттенка — но она полностью закрывала повреждённую область.

Когда Афина отдала руку пасти гидравлического пресса, вернувшаяся кисть почти совпадала с её естественным тоном, но выглядела моложе. Ногти были выкрашены в вишнёво-красный. Ей это понравилось. С тех пор она красила все ногти так же.

А когда Афина превратила в месиво левую стопу, упав с четырёх этажей, заменившая её стопа оказалась безобразной: искривлённой и больной. Обсидиановые ногти на распухших, серых, как намокшая глина, пальцах. Почти как клавиши рояля из слоновой кости. Она её ненавидела. Афина не считала себя тщеславной, но эту конкретную замену она находила отвратительной и, в конечном счёте, неприемлемой.

И однажды вечером она вонзила мачете в уродливую конечность прямо над лодыжкой. Выбросила жалкий обрубок в ближайший мусорный контейнер. Заснула с улыбкой на лице и игривым любопытством в сердце.

Интересно, что будет утром.

Она проснулась на рассвете. Не мягко. Не от звонка будильника.

Афина проснулась в состоянии абсолютной, несмешанной агонии.

Что бы там ни было ниже её лодыжки, кипело болью. Из горла вырвался вой. Она сорвала с себя одеяло.

И увидела клубок почерневшей плоти, извивающийся на месте прежней больной стопы.

Сверкающие чёрные трубки, переплетённые, как спутанные хвосты крысиных королей. Среди массы торчали бугры приподнятой слизистой, похожие на губы — розовые, влажные, пухлые, — нигде не сходящиеся парами во что-нибудь, похожее на рот. Между трубками и одинокими «губами», глубоко в этом эльдритчском хаосе, казалось, таились десятки безвеклых, бесцветных глаз, собранных в гроздья, глядящих то ли в никуда, то ли во всё сразу — понять было невозможно.

Запах был ужасен, но звук — хуже: какофония влажного чавканья с прерывистыми щелчками и отрыжками переполнила уши Афины.

Хотя пережитое было травмой, в тот день ей всё же повезло. Когда она выскочила на улицу, вопя как безумная, ковыляя на чудовище вместо стопы, ужаснувшиеся горожане, что расстреляли её, стреляли метко. Жаркий металл разнёс шар непостижимого мяса у неё на ноге. Разумеется, заодно изрешетили и Афину. Тогда проявилась последняя, важнейшая причуда её благословения.

Град пуль односторонне изувечил её тело — всё, кроме черепа и кожи, его покрывающей.

По какой-то причине эта кость и её оболочка стали по-настоящему неуязвимыми.

Афина доползла до ближайшего леса — избитая, измождённая и истекающая — и, когда двигаться больше не могла, уснула под клёном, уродливой оболочкой самой себя.

Снова настал рассвет. Проснувшись, она обнаружила, что каждая её рана исцелена.

Каждая исцелена отдельно, если точнее.

Пулевое отверстие на задней стороне шеи было закрыто одним видом тканей, а в грудине — другим; коленная чашечка слева — третьим; ключица — четвёртым, и так далее. Она необъяснимо исцелилась, да, но кроме сознания Афина больше не была собой. Если не считать лицо и череп, она превратилась в лоскутного голема — в стёганое одеяло, сшитое из обрывков безымянной кожи и жил.

В теории такой порядок вещей мог бы её устроить. Была лишь одна проблема.

Любая плоть, которой она обладала, оставалась подвластна гниению и распаду, даже если не могла по-настоящему умереть, пока была с ней и её благословением. Потому её голова за столетие постепенно иссохла и обвисла. Лик Афины стал живой смертью, и, похоже, единственный способ это изменить — полная декapитация.

Но если она хотела избежать того, чтобы её голова превратилась в извивающийся шар из трубок и глаз,

Сделать это сама она не могла.

На следующий день после безвременной кончины мясника Афина шевельнулась около полудня. Она ощутила новую руку раньше, чем увидела её, пошевелила заменёнными пальцами под одеялом, убеждаясь, что механизм работает. Соскользнула к краю кровати. В воздухе ещё стоял слабый запах засохшей крови, но он больше не приносил глубокого удовлетворения и чувства полноты жизни. Не так, как раньше.

Вздохнув, она направилась на кухню. По дороге даже не взглянула на кисть. Оценить её на предмет болезней и дефектов можно и с пальцами, обхватившими горячую чашку кофе.

Кожа была бронзовой и гладкой. Наверное, заимствована у молодой женщины из Средиземноморья. На внутренней стороне запястья виднелась верхняя треть татуировки. Тускло-красная, изогнутая. Может, часть лепестка розы? Или сердца? Сложно сказать. Примерно через дюйм пигмент резко обрывался, переходя в чужой лоскут бледной кожи. Эхо какой-то другой травмы, которую она уже не помнила.

Афина подумала было порыться в «ящике со всякой всячиной». Где-то там лежал её любимый алый лак. Может, это её подбодрит: старый ритуал, который напомнит о радостных временах. С татуировкой, по крайней мере, сочеталось бы.

— Да какой в этом смысл… — прошептала она, поставила кружку на столешницу и прислонила иссохшую голову к стене. Красить ногти — всё равно что бросать горсть льда в кратер вулкана и ждать, что станет прохладнее.

Она была порождением мерзости.

Афина оттолкнулась от стены и обернулась к кухонному столу. Посередине лежала её помятая маска. Последний подлинный кусочек её самой. Насколько она помнила, маску она заказала у местного металлиста ещё тогда, когда лицо было просто старым, а не откровенно гнилым. Образ был взят с её старой фотографии, которую она с тех пор потеряла.

Её взгляд скользнул к двери в подвал.

Может, наконец, пришло время Плана Б.

И вдруг она почувствовала кое-что. Забытое чувство шевельнулось в груди.

Цель? Смысл? Толчок? Что-то на пересечении этих ощущений. Она вцепилась в это изо всех сил и зашагала к двери.

Зачем я сопротивляюсь? За что я вообще держусь?

Я не человек. Я — никто. Я даже не Афина — не теперь.

Я — мерзость.

Пусть хоть выгляжу соответственно.

В самом конце подвала, за полом, превратившимся в кладбище из комьев земли, стоило деревянное устройство, которое она построила давным-давно: подвешенное лезвие, рычаг и отверстие для головы.

Самодельная гильотина Афины.

Она не замедлилась. Не остановилась обдумать варианты. Знала, что это может сбить её с намеченного курса.

Ну и пусть моя голова станет букетом из глаз, губ и чёрной плоти?

Зато я узнаю, чем являюсь, и перестану торчать в междумирье.

А вдруг ничего из раны не вырастет.

А вдруг всё потемнеет.

А вдруг мне повезёт, и я умру.

Афина уже не шла. Она бежала. Рухнула на пол, сунула голову в отверстие с безрассудной готовностью.

Может, я действительно освобожусь.

Она дёрнула за рычаг, и лезвие упало.

Её голова шлёпнулась на пол с мерзким звуком.

На мгновение мир и вправду потемнел.

Но лишь потому, что она закрыла глаза.

Когда они распахнулись, она уставилась на решётчатое переплетение пыльных деревянных балок.

Разумеется, она не умерла.

Её благословение просто не позволило бы этого.

Это было импульсивной ошибкой — о которой она пожалела уже через мгновение после рывка за рычаг, да, но это была лишь малая доля того сожаления, что она испытает через полтора дня.

В конце концов она уснула.

Когда Афина проснулась, она не могла увидеть извивающуюся массу трубок и глаз, рождённую её ошибкой, распускающуюся из нижнего среза её отрубленной головы.

Но она могла чувствовать всю её боль.

Она могла чувствовать её трупный запах.

Хуже всего — она слышала её бесконечное шевеление: чавканье, щелканье и бурление гнилостных газов.

И поделать с этим она не могла ровным счётом ничего.

Хотя слов его она вспомнить была не в состоянии, её судьба оказалась именно такой, как и обещал Красный Жрец.

«О нет, милая. Ты, в нынешнем виде, не будешь жить вечно с помощью моего Бога. Для столь… неестественного нет благословения. Душа не застаивается. Это противно её божественной природе. Она всегда меняется. А вот твоё тело? Земная тюрьма для твоей души? Это совсем другое дело…»

Такова была жестокость её странного благословения.

Больше страшных историй читай в нашем ТГ канале https://t.me/bayki_reddit

Можешь следить за историями в Дзене https://dzen.ru/id/675d4fa7c41d463742f224a6

Или даже во ВКонтакте https://vk.com/bayki_reddit

Можешь поддержать нас донатом https://www.donationalerts.com/r/bayki_reddit

Это перевод истории с Reddit

Когда я был маленьким, лет пяти или шести, я начал запоминать свои сны. Тогда дом появился впервые.

Это всегда был один и тот же дом. Одноэтажный. Обычно на вершине холма. Свет в нём всегда был выключен, плотные коричневые шторы были туго задёрнуты на окнах.

В каждом сне место менялось. Иногда холм был крутым, иногда пологим. Иногда дом стоял далеко, иногда ближе. Но всегда была ночь, всегда было холодно, и я всегда находился примерно в ста метрах.

В нём было что-то не так. То, как он стоял отдельно, то, как будто дышал, не шевелясь. И всё же он меня не звал. Не манил. Он просто ждал.

Однажды он возник у дороги — ближе всего к чему-то человеческому, чем когда-либо прежде. По-прежнему в стороне, но уже достижимый.

В каждом сне я просто стоял и смотрел. Сны длились всего секунды, ну, может, минуту — и я просыпался.

Они случались несколько раз в неделю, хотя порой целыми неделями дом не являлся.

Спустя годы, когда мне было девятнадцать, я начал ходить к терапевту после расставания. На одном из сеансов она спросила о моих снах. Я не вспоминал дом много лет, но память о нём нахлынула мгновенно. Я рассказал ей о повторяющемся сне, о том, как дом снова и снова появлялся в разных местах. Она сказала, что это может что-то символизировать, и посоветовала почитать про значения сновидений.

В тот вечер, дома, я полез в интернет. Нашёл пост на форуме, где кто-то описывал точно такой же сон. Единственный ответ гласил: «Если ты когда-нибудь увидишь его, не подходи. Держись от него подальше. Не заходи во двор. Для этого сна мне не нужны другие подробности».

В этом было что-то такое, что у меня побежали мурашки. Я перестал читать.

В ту ночь дом приснился снова. Я стоял на холме и смотрел на него сверху. Воздух был неподвижен. Дом казался почти мирным, хотя подходить к нему по-прежнему не тянуло.

Я завёл дневник сновидений, как советовала терапевт. В следующие месяцы дом возвращался время от времени, но реже, чем раньше.

Однажды ночью я увидел его освещённым фонарём у большой дороги. Я стоял на противоположной стороне, между нами лежало широкое шоссе. Это было ближе, чем когда-либо. В воздухе едва ощущался запах, будто бы выхлоп, хотя я не мог понять, что это.

Тяжесть легла на грудь, и я почувствовал на себе взгляд. Я силой разбудил себя. Руки дрожали, пока я записывал это в дневник.

Спустя месяцы я поздно ехал домой с работы. Из-за ремонта дороги меня отправили объездом по незнакомому маршруту. Веки налились тяжестью. На повороте я что-то заметил.

Дом.

Он стоял на холме вдалеке. Не раздумывая, я прижался к обочине и вышел в холодную ночную тьму. Я поднялся на холм, и фонарик телефона резал темноту.

Вблизи было видно, как белая краска облезла и шелушилась. За сломанной сетчатой дверью провисала коричневая входная дверь. Я подумал постучать, но от одной мысли у меня свело желудок.

Я повернулся, чтобы уйти, но внизу дорогу залили мигающие красные и синие огни. Паника хлынула. Я поковылял вниз, к деревьям. И тут меня ударил запах — резкий, жгучий, металлический.

Две полицейские машины. Скорая. Парамедики торопились.

Потом я увидел это.

Мою машину. Передок был смят под тяжестью тёмного внедорожника, крыша провалилась.

Холод прополз в кости. Голова пульсировала. Я подошёл ближе и увидел, как парамедик оказывает помощь плачущей женщине с рассечённым лбом. Она плакала не от боли.

Позади меня — движение. Я обернулся.

Носилки. Тело под белой простынёй. Его загружали в машину скорой.

Меня затошнило. Я подбежал к полицейскому, спросил, что случилось, но он даже не посмотрел на меня. Никто не посмотрел. Я кричал, размахивал руками, но было так, словно меня здесь вовсе нет.

Гул в голове усилился. Зрение поплыло. Я решил, что сейчас рухну.

Тут я увидел дом.

Его окна мягко светились вдалеке.

Боль в голове отпустила. Ноги стали лёгкими. Сирены, авария, холодный воздух — всё отступало, пока я шёл к нему. Тяга была мягкой, но абсолютной.

Я взошёл на холм. Входная дверь стояла распахнутой, словно ждала меня.

Внутри было темно. Тихо. Но не пусто.

Я переступил порог, и дверь закрылась за мной.

Где-то далеко продолжали выть сирены. Но сюда они не могли добраться.

Больше страшных историй читай в нашем ТГ канале https://t.me/bayki_reddit

Можешь следить за историями в Дзене https://dzen.ru/id/675d4fa7c41d463742f224a6

Или даже во ВКонтакте https://vk.com/bayki_reddit

Можешь поддержать нас донатом https://www.donationalerts.com/r/bayki_reddit

Это перевод истории с Reddit

Я знаю, как это звучит. Знаю, что звучит как бред. Я не сумасшедший. Не сумасшедший.

Примерно два года назад я сидел в баре с друзьями. Я не из тех, кто любит пить и тусоваться. Не люблю клубы, рейвы и большие мероприятия с громкой музыкой; людей и общение люблю, но скорее в расслабленной обстановке — на квартирнике или что-то вроде того. Но меня уговорил мой близкий друг Эндрю. Его примерно неделю назад изменила девушка, и он жил по принципу: «чтобы забыть кого-то, нужно переспать с кем-то новым». Я никогда не понимал такой подход, но раз он был рядом, когда я расставался, я решил быть рядом и с ним.

Почти всю ночь я провёл в глубине зала, потягивая дешёвый виски, за который переплатил, и наблюдая, как мой друг пытается впечатлить девушку своими танцами, больше похожими на брачный ритуал птицы. Странное дело — похоже, это работало. Я сам девушку искать не собирался. После последней связи я вроде как дал себе слово больше не встречаться. Не потому что всё плохо закончилось — мы до сих пор смутно дружим, — просто эмоционально это сейчас слишком тяжело. Мне казалось, мне нужно побыть одному, чтобы понять, кто я и чего на самом деле хочу. До той ночи, когда то самое «чего хочу» случайно врезалось в меня и выплеснуло на меня свой напиток.

Я поднял глаза — и увидел её. Она паниковала и извинялась за то, что облила меня джином с тоником, а я лишь пытался перевести дух — она его украла одним взглядом. Она была потрясающая. Не как супермодель, нет, просто в ней было что-то такое. Девчонка из соседнего дома, в которую влюбляешься в начальной школе, когда впервые понимаешь, что у девочек нет «фу, микробов», а даже если и есть — заразиться ими того стоит.

Ту ночь я помню так ясно, будто это было вчера. Всё казалось нереальным. Мы обменялись обязательными извинениями — она за то, что промочила мою белую рубашку с розами, я… даже не знаю за что, просто казалось, будто я должен извиниться хотя бы за то, что дышу с ней одним воздухом. И вот она спросила моё имя.

— Десмонд.

— Привет, Десмонд, я Мэри.

Мы проговорили всю ночь. Она была чудесной. Училась на психфаке, заканчивала последний курс бакалавриата, собиралась в аспирантуру за PhD и брала философию как дополнительную специальность. Любила хайкинг, собак, травку, детские мультики. Больше всего, сказала она, любит ночные прогулки. «Все спят, и кажется, что мир принадлежит тебе и только тебе». У неё было остроумие с каламбурами. Мы болтали так долго, что танцы моего друга всё-таки принесли ему успех — девушка, к которой он клеился весь вечер, согласилась уйти с ним. Он подошёл сказать, что сваливает, и предложил подбросить меня домой, но я отказался: пойду пешком, мне хорошо.

В ту ночь мы с Мэри гуляли до самого рассвета. Клянусь, я уже был влюблён. Мы обменялись номерами и договорились встретиться на кофе через пару дней.

Прошли месяцы, и всё было идеально. Я работал по выходным, она училась по будням, так что видеться получалось только по ночам. Мы ходили в кино, гуляли, готовили ужин у меня. К ней домой мы не ездили: она жила в тех четырёхкомнатных общагах-апартаментах, где четверо случайных людей делят гостиную и кухню, а платят за свою комнату. Ночами там то пьянки с толпой студентов, то общие ночные посиделки за учёбой, так что встречались мы всегда у меня. Она постоянно ругалась с соседями, и лезть к ней в гости я не собирался — если верить её рассказам, они мне бы тоже не понравились.

Примерно через год отношений, чуть больше года назад, она неожиданно постучала ко мне. Должна была готовиться к мидтермам с соседями, я её не ждал, но с радостью впустил. Она рыдала в голос. Я усадил её, спросил, что случилось, заварил ей её любимый карамельный чай из нашей местной лавки. Она рассказала, что у них с соседями разгорелась жуткая ссора, и ей пришлось уйти. Говорила, что ненавидит жить с ними, но не может позволить себе переехать. Я, не раздумывая, предложил ей переехать ко мне. У меня как раз заканчивалась аренда, и я присматривал двушку за городом — недалеко и от её колледжа, и от моей работы. Мы обсуждали это всю ночь, пока она наконец не согласилась. Больше всего её пугало, что у неё мало денег, чтобы помочь с арендой, но для меня это не было проблемой — я всё равно собирался туда переезжать.

Первые три месяца после её переезда были великолепны, всё шло гладко. Она была счастлива, я был счастлив, мы учились жить вместе и расти вместе. Я знал, что женюсь на ней. А потом началось странное.

Если оглядываться назад, за последние девять месяцев было десятки мелких вещей, которые казались не к месту, странными. Например, она познакомилась с моими родителями — мама её обожала, — но я так и не встретил её родных. Когда я спросил, она сразу на глазах покраснела и сказала, что их не стало, когда она училась в средней школе. Она была на школьной экскурсии, вернулась — а родители не приехали за ней. Подождала, потом подошёл полицейский и сказал, что они погибли в автокатастрофе. На пути к ней их фура ударила в бок на красный, смерть на месте. До семнадцати она жила с бабушкой, а потом бабушка заболела раком и умерла незадолго до восемнадцатилетия Мэри.

Странно было, что спустя полтора года она рассказывает это только сейчас, но я решил, что тема болезненная, и дальше не лез.

Ещё странность — у неё не было друзей, да и заводить их она не стремилась. В разговорах о них — максимум, что однокурсник ляпнул что-то смешное или глупое. Я пытался устроить двойное свидание с Эндрю и Кристи (той самой из бара), но Мэри всегда находила повод — устала после учёбы, «не время». Казалось, что единственный человек, с кем она вообще общается, — это я.

Последние два месяца она стала отдаляться. Не то чтобы сильно, просто меньше говорила, рассеянно слушала. Не хотела гулять, задерживалась в колледже «готовиться». Всё чаще пропускала ужины, а видел я её в основном утром — просыпался, а она уже рядом в постели. Я собирался поговорить с ней об этой дымке, но надеялся, что причина безобидная — финалы, стресс перед выпуском и поисками работы. Наши отношения были крепкими, так что я не думал ни о измене, ни о расставании.

Но я беспокоился всё сильнее: она всё чаще возвращалась поздно, днём подолгу спала. Постепенно перестала есть что-то, кроме фруктов и перекусов. Я волновался, что она заболела, и уговаривал сходить к врачу на обследование. Пару недель она твердилa, что всё нормально, хотя это было не так, а потом сдалась и сказала, чтобы я записал её. Приём назначили на прошлую неделю — 1 августа, на 9:30 утра. Это вроде не рано, но для двух сов это тяжёлый подъём. Я проснулся по будильнику, перевернулся, чтобы разбудить её, — а её нет. Подумал, что не спалось и она встала пораньше, оделся и пошёл в гостиную. Пусто. Позвал её — в ответ тишина пустой квартиры. Вышел во двор — вдруг она там? Или взяла нашу машину? Машина стояла на месте.

Я начал паниковать. Хотел позвонить ей — а её имени нет в контактах. Как я мог случайно удалить контакт? Я быстро набрал номер вручную — «данный номер отключён или временно не обслуживается». У меня навернулись слёзы. Я решил, что она сбежала. Это единственное объяснение, которое у меня было. Но зачем удалять себя из моего телефона, а потом отключать номер? Зачем просто уйти? У нас ведь не было проблем, а после всего, через что мы прошли, я хотя бы заслуживал записки. Разговорa. Да хоть письма на почту… хоть чего-то. Мозг понёсся вскачь, и я позвонил Эндрю. Он взял трубку — похоже, с похмелья: речь немного расползалась.

— Что там, бро? Зачем звонишь так рано, ты же знаешь, я вчера тусил?

— Бро, она ушла. Отключила телефон, удалила контакт у меня. Она ушла, просто ушла…

— Кто ушла?

— МЭРИ! А кто ещё?

— Спокойно. Во-первых, кто такая Мэри?

— Ты издеваешься надо мной? Не время для приколов!

— Серьёзно, чувак, я не знаю никакой Мэри. Я не прикалываюсь.

С этими словами у меня внутри всё оборвалось. Я не понимал ничего, мысли неслись с бешеной скоростью, и ни одна не складывалась.

— Как это — не знаешь Мэри? Это моя девушка, мы живём вместе. Та самая девушка из бара. Мы встречаемся два года.

— Чувак, после Джессики у тебя никого не было. Ты в порядке? Ты что-нибудь вчера принимал? Мне к тебе приехать?

Я просто повесил трубку. В тот момент я не мог иначе. Нужно было искать её. Первое, что пришло в голову, — колледж. Я долетел туда как мог и влетел в холл главного корпуса.

— Здравствуйте, могу помочь?

— Да, — выдавил я максимально ровно. — Я ищу свою девушку. Хотел узнать, не будет ли у неё сегодня занятий.

— Как её зовут и на каком курсе она?

— Мэри Фулбрайт. И… думаю, раннее у неё психология у профессора Джексона.

Девушка застучала по клавиатуре — показалось, что вечность.

— Психология начинается в полдень, профессор Джексон будет к десяти, но в списках посещаемости «Мэри Фулбрайт» нет.

— Как это? Она сейчас на магистратуре, учится здесь уже пятый год. Как её может не быть в списках?

— Не знаю, сэр, но её тут нет. Можете подождать профессора Джексона и спросить у него. Аудитория 312, здание C.

Я сорвался с места, нашёл корпус и аудиторію. Сел у двери, пытаясь унять дрожь. Дышать было трудно. Страх и растерянность перекрывали всё остальное. Я едва не пропустил, как мимо прошёл профессор.

— Простите, что беспокою, — заговорил я, — на ресепшене сказали, что вы скоро будете. Я хотел спросить о моей девушке, вы ведь ведёте у неё первую пару. Мэри Фулбрайт?

— Кто? — он остановился, удивлённый.

— Мэри. Она на магистратуре. Вы два года у неё преподавали?

— Простите, я не знаю никакой Мэри. У вас есть её фотография?

Я открыл телефон, галерею, стал листать — и все фото с ней исчезли. Любые селфи, что она присылала и которые я скриншотил, — ничего. И тут я заметил странное… Мы на прошлых выходных ездили в национальный парк, я специально брал выходной. Мы попросили прохожего сфоткать нас у статуи в центре (это была её идея). Фото у меня было — но её на нём не было. Я стоял один и улыбался. Я чуть не выронил телефон. Я разваливался по частям. Я извинился перед профессором и убежал, прежде чем окончательно сломаться. Вылетел на улицу. Дыхание сорвалось. Всё было будто нереальным. Я пролистал весь телефон — пусто. На всех совместных снимках — один я, а иногда рука лежит как-то странно, словно я обнимаю невидимого человека. Ни одного фото просто её. Я набрал маму в панике — нужна была хоть какая-то ниточка к реальности. Она встречала Мэри десятки раз — она точно знает.

Гудки. И ещё. И ещё. Наконец:

— Привет, солнышко. Что случилось? Всё хорошо?

— Мам, ты знаешь Мэри Фулбрайт?

— Нет. Должна?

— А… ладно. Спасибо. Позже поговорим. Люблю тебя, — я быстро сбросил.

Всю прошлую неделю я искал хоть какие-то доказательства, что она существовала. Казалось, что у меня трещит мозг, что ничего не реально. Может, я выдумал Эндрю, может, свою работу. Может, это как в «Острове проклятых», и я в психушке. И, честно, я был готов лечь туда сам, если бы не одно фото, которое я увидел дома. Все снимки с ней исчезли, как будто их никогда и не было. В договоре аренды — только моя подпись. Её конспектов и вещей на столе нет, в шкафу — пусто. Я сидел на диване, как после обстрела, будто только что пережил День Д, и пытался понять, почему мои воспоминания о ней такие яркие. Такие подробные. И тут взгляд упал на фотографию. Её на ней не было: снимок меня на диване. Она обожала этот снимок.

Только вот… его сделала она. Если не она — то кто? Это было единственное доказательство, что кто-то, кроме меня, был рядом. Что я не схожу с ума. С тех пор я копаюсь во всём. Исчезновения людей. Чужие истории. Ищу тех, у кого было что-то похожее. Ради этого я и пишу этот пост. Я нашёл пару историй в сети — не про Мэри, но люди говорили то же. Их половинки исчезали просто так. Они боялись, что сходят с ума. Кто-то действительно сломался. Кто-то попытался жить дальше. Я нашёл небольшую группу, где многие всё ещё ищут и верят. У меня билет в Перу; один из них, его зовут Том, сейчас там. Он говорит, есть зацепка — человек, который может знать, что происходит. Шаман или вроде того. Не знаю. И мне всё равно. Я найду тебя, Мэри.

Поэтому я пишу это на Reddit… Мэри, если ты вдруг это читаешь, я знаю, что ты существуешь. Я ищу тебя. Я найду тебя, клянусь.

Я не сумасшедший. Я найду тебя.

Больше страшных историй читай в нашем ТГ канале https://t.me/bayki_reddit

Можешь следить за историями в Дзене https://dzen.ru/id/675d4fa7c41d463742f224a6

Или даже во ВКонтакте https://vk.com/bayki_reddit

Можешь поддержать нас донатом https://www.donationalerts.com/r/bayki_reddit