Я понятия не имею, зачем выкладываю всё это на чёртов форум, но мне нужно выговориться. Может, поможет, если я изложу всё на бумаге ― точнее, в интернете. Очень сомневаюсь, но попытка не пытка.
Меня зовут Дэниел Мэтис. Раньше я был детективом, но два месяца назад ушёл в отставку. Хотя «ушёл» — не то слово; меня скорее вынудили. Так или иначе, в полиции я больше не служу. Достаточно обо мне.
Если уж рассказывать эту историю как следует, нужно начать с самого начала.
Всё началось двадцать лет назад. Пропал ребёнок. Мальчик, всего десять лет. Его звали Джонни. Я уже работал над несколькими делами о пропавших без вести, но это было особенным. Джонни возвращался из школы с друзьями. Смеркалось, и он решил срезать путь через лес. Друзья испугались идти за ним, и Джонни пошёл один.
Разумеется, домой он так и не добрался.
Родители заявили о пропаже через несколько часов. Мы прочёсывали район днями. Допросили каждого секс-преступника в радиусе пятнадцати миль. Чёрт возьми, обошли лес сантиметр за сантиметром — безрезультатно. Тот, кто забрал Джонни, умел заметать следы. Будто мальчик растворился в воздухе.
Перемотка на месяц вперёд, середина января. Я стучу в дверь его родителей. В тот день шёл снег.
Дверь открыл Пол, отец мальчика. Он выглядел измождённым, словно не спал неделями. Несмотря на это, держался вежливо: устало улыбнулся и пожал мне руку.
— Детектив Мэтис, заходите, — сказал он. — Моя жена в гостиной.
Жена, Эрин, сидела ко мне спиной и смотрела телевизор. На экране крутили старую домашнюю запись Джонни, сделанную за пару месяцев до исчезновения. Изображение было зернистым, как на всех домашних видео. Рыжие волосы, веснушки, зелёные глаза — вылитая мать.
На записи он в пуховике резвился в куче листьев. Видимо, снимали во дворе.
— Мам, мам, смотри! — кричал он, разбегаясь и ныряя головой в листья. Через пару секунд выскакивал обратно, утыканный разноцветной листвой.
— Ух ты, милый! — слышался за кадром голос Эрин.
Джонни широко улыбался, демонстрируя щербинку между передними зубами, и готовился прыгнуть снова.
Я стоял в дверях гостиной и смотрел запись. Как только ролик заканчивался, Эрин запускала его заново. Он длился всего несколько секунд. Она гипнотически глядела в экран, большим пальцем перебирала цепочку на шее и шептала слова сына.
— Дорогая? — сказал Пол, выводя её из транса. — Детектив Мэтис пришёл.
Эрин повернулась и поставила видео на паузу.
— Присаживайтесь, — предложил Пол, указав на кресло.
Они сели на диван напротив, он держал её за руку, пока я начинал говорить.
— Мистер и миссис Маклин, боюсь, у меня плохие новости. Мы вынуждены свернуть поиски Джонни.
Эрин сразу разрыдалась, закрыв лицо ладонями. Пол зажмурился, пытаясь сдержаться.
Честно сказать, я тоже едва не заплакал.
— Я боролся, чтобы продлить поиски столько, сколько мог. Но… Джонни пропал уже месяц, все нити оборваны. Дело останется открытым, и если появятся новые улики… но пока мы бессильны.
Гостиную наполнили рыдания Эрин. Пол пытался её утешить, но сам держался на волоске.
— Вы обещали! — закричала она. — Вы обещали, что приведёте его домой!
— Почему вы не можете вернуть его домой?! — завопила она.
Она вскочила и убежала наверх, оставив нас с Полом.
— Мне жаль. Правда, — пробормотал я, не в силах встретиться с ним взглядом.
Я поднял глаза, хотел что-то сказать, но слова не шли. Лишь кивнул и поднялся. Стоило мне закрыть за собой дверь, как я услышал, как он ломается и начинает рыдать.
Пол и Эрин умерли пятнадцать лет спустя. Пол запил и не остановился. Эрин ночью съехала с моста и утонула.
Не думаю, что они когда-нибудь простили меня. Для них я навсегда остался тем детективом, который не смог вернуть их сына.
Пятого декабря, в двадцатую годовщину исчезновения мальчика, я вернулся домой и нашёл письмо. Без обратного адреса, без каких-либо отметок — просто белый конверт. Почтальон его не приносил, кто-то доставил лично.
Письмо хранится у меня до сих пор, но перечитывать не нужно: слова выжжены в мозгу.
Я сел за кухонный стол, вскрыл конверт и начал читать.
Если бы всё сложилось иначе, я написал бы это письмо родителям Джонни.
Мне жаль, что я не успел объясниться с ними. Знаю, они бы не смогли понять, но я хотел бы рассказать им всё равно.
Хватит об этом. Теперь, когда их нет, единственный, достойный моей исповеди, — вы.
Я наблюдал, как вы меня ищете. Смотрел ваши интервью по телевизору, видел, как замерзает каждая зацепка.
На самом деле я видел вас лично.
Вы бы меня не заметили. Я был одним из лиц в супермаркете или на улице. Но я замечал вас. Всегда, детектив Мэтис.
Думаю, вы уже поняли: это я забрал Джонни. Я затянул его в машину в том лесу двадцать лет назад.
Помню, как выманил его, как вырубил. Помню, как дрожали руки. Хочу, чтобы вы знали: я никогда его не трогал. Не в таком смысле.
На обратной стороне письма — координаты. Следуйте им, и откроется больше. Если сообщите в полицию, упустите единственный шанс сделать для Джонни правильный выбор.
Больше никаких загадок, никаких игр.
Пора узнать, почему я сделал то, что сделал.
Я перечитывал письмо, казалось, часами. Было два варианта: либо настоящий похититель Джонни прислал мне признание, либо кто-то жестоко шутил.
Я перевернул письмо и взглянул на координаты, стараясь не касаться бумаги лишний раз. Если это действительно писал похититель, важно сохранить отпечатки. Первая мысль — позвонить в участок, но тут пришла другая.
Я знал: если приеду с копами и похититель там, его просто арестуют. А если пойду один, смогу отплатить по-настоящему. Без свидетелей, никто не помешает пустить пулю в его голову.
В конце концов я мог бы сказать, что это была самооборона. Этот ублюдок превратил жизнь родителей Джонни в ад. Я не упустил бы шанс отправить его в землю.
Я сфотографировал координаты и вбил их в Google Maps. Получалось минут тридцать езды, вглубь леса за городом. Я накинул пальто, взял пистолет и вылетел из дома.
Удивительно, что меня не остановили за скорость. По трассе я вжимал руль так, что кожа скрипела. Костяшки побелели, зубы я стиснул до боли.
Я думал о словах из письма, о том, как он хвастался, что видел меня. Сколько раз я проходил мимо него? Сколько раз на углу улицы стоял именно он? Я уже не был копом — ни значка, ни маячков — только злость и готовность убивать.
Наконец я свернул на просёлочную дорогу, потом на тропу в лес. Заглушив мотор, взял из бардачка фонарь и вышел.
Сумерки. Лес тихий, укрытый толстой снежной периной. Ни птицы, ни шороха — та самая зимняя тишина.
Я шёл, и ярость только росла. Представлял, как Джонни тащили сюда. В голове крутились миллионы вопросов. Был ли он без сознания? Жив ли? Оставлял ли кровавый след или его запихнули в мешок?
Координаты увели меня с тропы, глубоко в чащу. О том, как вернусь, я не думал: перед глазами была лишь одна цель.
И наконец я пришёл — и увидел… ничего.
Небольшая поляна. Снег, голые деревья, тёмное небо. Я водил фонарём, отчаянно ища хоть что-нибудь. Проверил телефон — место верное.
Обречённо я сел на поваленный ствол у небольшого пригорка. Закрыл лицо руками, смахнул пару слёз, горячее дыхание клубилось паром. Снег доходил до щиколоток, холод пробирался сквозь ботинки.
Я ударил кулаком по трухлявой древесине. Ещё раз. И ещё. Вскочил, развернулся и завопил в пустом лесу, изо всех сил колотя ногой по брёвенцу. Сухое дерево трещало и крошилось. Я выкрикивал всё, что приходило на ум.
На десятом ударе сапог прошёл сквозь гнилую сердцевину и ударился обо что-то металлическое. Я отшатнулся, отпрыгивая от боли. Посветив в дыру, заметил ржавое железо.
Я задёргал бревно, ломая его в щепки, и расчистил снег. Передо мной оказался люк в бункер.
Дыхание сбилось. Я дёрнул за ручку — на удивление не заперто. Тяжёлый металл заскрипел. Под люком уходила вниз каменная лестница. Фонарём я оценил глубину — футов на десять-пятнадцать, потом тёмный коридор. Я вытащил пистолет, глубоко вдохнул и начал спуск.
Оставляя за собой грязно-снежный след, я добрался до конца лестницы и осветил коридор. В конце — массивная металлическая дверь. Мой собственный хриплый вдох гремел под сводами, пока я приближался.
У стены, рядом с дверью, был регулятор. Зажав фонарь плечом, я повернул его. Раздался визг: из динамика хлынула старая, искажённая «When Johnny Comes Marching Home».
Оглушающие барабаны, пронзительный свист, потом хор.
WHEN JOHNNY COMES MARCHING HOME AGAIN, HURRAH! HURRAH!
Я сунул пистолет в кобуру и зажал уши, музыка отражалась эхом.
WE’LL GIVE HIM A HEARTY WELCOME THEN, HURRAH! HURRAH!
Я распахнул дверь, ввалился в комнату, бешено ища источник.
THE MEN WILL CHEER, THE BOYS WILL SHOUT, THE LADIES, THEY WILL ALL TURN OUT! AND WE’LL ALL FEEL GAY WHEN JOHNNY COMES MARCHING HOME!
В конце зала стоял компьютер с несколькими мониторами, один был подключён к громкоговорителю.
AND WE’LL ALL FEEL GAY WHEN JOHNNY COMES MARCHING H—
Я выдёрнул кабель, музыка оборвалась. Осмотревшись, я понял, где нахожусь.
Бетонное помещение с низким потолком и мерцающими лампами — словно старый больничный блок. На столах россыпь скальпелей, шприцы, инструменты всех размеров. В центре — операционный стол с кожаными ремнями.
Запах спирта резал нос. Свет едва пробивался, помещение казалось тесным и душным. Слева — стена, облепленная сотнями бумажек: записи, едва разборчивые каракули, распечатки звёздных карт. Фото Млечного Пути соседствовало с газетной вырезкой двадцатилетней давности «Странные огни в небе».
Правая стена оказалась стеклянной перегородкой, отделяющей этот отсек от следующего. За стеклом клубился густой голубой туман, скрывая то, что внутри.
— Джонни! Ты здесь? — закричал я, бросившись к стеклу. Отступив, стал искать, чем его разбить. Тогда я заметил.
На одном из мониторов был файл с названием FOR MATHIS.
Я подвёл мышь и нажал «Play».
— Здравствуйте, детектив Мэтис.
Пальцы стиснули рукоять пистолета. Двадцать лет я пытался представить голос этого монстра. Услышать его теперь было нереально. Он говорил через модулятор, но было понятно: ему около моего возраста, максимум середина шестого десятка.
— Если вы слушаете это, значит, получили моё письмо. Если надеялись арестовать меня или убить — придётся разочароваться. Я приложил колоссальные усилия, чтобы замести следы. Даже если узнаете моё имя, меня уже и след простынет.
Я скрипнул зубами, представляя, как приятно было бы выдавить из него жизнь.
— Уверен, у вас полно вопросов, и эта запись ответит на большинство. Но прежде чем объяснять, я должен вас кое с кем познакомить.
В этот момент за стеклом шипнуло. Туман рассеялся, и я увидел то, что не забуду никогда.
Это видение преследует меня всякий раз, когда я закрываю глаза.
По ту сторону стояло… я даже не знаю, как это назвать. Вроде бы гуманоидное, но конечности паукообразные. Из ладоней тянулись бесчисленные пальцы со множеством суставов, как паутина. Кожа бурая, вся покрыта слизью, капавшей на пол. Истощённый торс был пустотел: рёбра изгибались наружу, образуя полость, что вздымалась, пока тварь тихо дышала.
— Детектив Мэтис, — продолжала запись, — познакомьтесь с Базилиском. Настоящее это имя или выбранное им — неведомо.
Я обшаривал взглядом чудовищно искажённое тело, и тут увидел кое-что, отчего сердце рухнуло в пятки. Внутри раскрытой грудной клетки находилось тело. Маленькое, хрупкое, закутанное в кокон из жил. Оно сочилось той странной жидкостью, а участки обесцвеченной кожи будто сливались с плотью существа.
Я сделал шаг к стеклу и тихо ахнул, заметив пряди рыжих волос.
К моему ужасу один из его зелёных глаз дрогнул и открылся, сосуды лопнувшие. Он взглянул на меня на долю секунды, зрачок закатился, и мальчик забился.
Он, чёрт побери, был жив.
Сквозь стекло доносились мучительные, рвущие душу стоны. Я молюсь, чтобы больше никогда их не слышать. Они отдавались эхом в бункере — захлёбывающиеся всхлипы ребёнка. Не от грусти и не ради внимания, а от боли. Я прижал ладонь к стеклу и сдерживал слёзы, глядя, как Джонни, которого я считал мёртвым двадцать лет, извивается на моих глазах.
Вдруг его крики перекрыл низкий стон. Раздалось щёлканье, когда бесчисленные пальцы Базилиска дёрнулись. Через несколько секунд приглушённые вопли мальчика смолкли. Глаз закрылся, тело обмякло. Как только Джонни затих, затих и Базилиск.
— Джонни? Джонни! — закричал я, колотя в стекло. Ни он, ни тварь не отреагировали.
— Невероятно, правда? — продолжала запись. — Базилиск пришёл ко мне двадцать лет назад. Его корабль опустился с небес у меня на глазах.
Я едва слушал. Глаза не отрывались от неподвижного Джонни.
— Хотите знать интересное, детектив? На тот момент я умирал. Рак мозга, четвёртая стадия, неоперабельно, — голос стал унылым, но оживился: — Базилиск меня исцелил. Я должен был умереть, но опухоль остановилась.
Я стал осматриваться, ища путь в камеру, но выхода не было. Джонни был герметично изолирован.
— Видите жидкость, которую он выделяет? В ней — лекарство от рака. Представьте мир без этого кошмара. Ферменты в жидкости — ключ. Я знал: если выделю их и научусь синтезировать, рак исчезнет. И Базилиск был готов помочь.
— Но ему нужно было кое-что взамен. Ему был нужен ребёнок.
Эта фраза до сих пор вызывает тошноту.
— Базилиск — существо абстракции. Он питается будущими возможностями, что так и не сбылись. А у ребёнка фантазия и потенциал бесконечны.
— Джонни жив там, внутри. Базилиск поддерживает его, удерживает сознание в теле ребёнка, заставляя мечтать о будущем, которое не случилось.
— Полагаю, вы захотите вытащить его, но это не спасёт. Двадцать лет тварь питалась им, они срослись — телом и умом. Разорвёте связь — умрут оба.
Я заплакал. Отступил, привалился к операционному столу, не в силах оторваться от стекла.
— Думаете, я чудовище, детектив? Но я стою на своём. Знаете почему?
Он звучал до отвращения самодовольно.
— Потому что я научился воспроизводить ферменты. Через несколько лет я дам миру лекарство от любого рака. Знаете, сколько детей умирает от рака ежегодно? Почти сто тысяч. Почти два миллиона детей умерли в муках с тех пор, как я забрал Джонни. С тех пор, как отдал его Базилиску.
— Я был обязан сделать это. Моя обязанность — спасти как можно больше. Базилиск не стал бы мне помогать, если бы я не принёс ему ребёнка. Я пожертвовал одним, чтобы спасти миллионы.
Сколько бы я ни отворачивался, глаза неизбежно возвращались к стеклу: чуждая форма Базилиска, изувеченное тело Джонни.
— Если бы я пошёл к правительству, — снова заговорил голос, — его бы заперли где-нибудь под Пентагоном. Пытали бы, а когда поняли бы пользу, дали бы лекарство только богачам — верхушке самых коррумпированных и жадных.
В голосе звучала злоба и горечь.
— Я дам лекарство всем, не только богачам. Скоро рак станет воспоминанием. Джонни принёс необходимую жертву. Его страдания привели к беспрецедентному прогрессу.
Пока запись шла, я подошёл к стеклу. Глядел на измождённую оболочку в раскрытой клетке. Его глаз снова открылся, на секунду. Шёл по помещению, следя за паутиной пальцев на потолке. Прежде чем закрыться, он смотрел на меня с невыносимой болью.
— Теперь, — продолжал голос, — у вас, по сути, два варианта. Можно позвонить в отдел. Но это глупо. Покажете им Базилиска — ЦРУ будет тут как тут. Если не убьют, промоют мозги и заставят молчать. Заберут и тварь, и Джонни для опытов. Он останется в своём аду, и вина будет на вас.
Я опустил взгляд на пистолет, проводя большим пальцем по холодному металлу.
— Второй вариант — убить их, — сказал голос.
Хотя я ждал этих слов, сердце ухнуло.
— Надеюсь, вы взяли оружие? Стекло не пуленепробиваемо, и Базилиск тоже. Пары выстрелов хватит. Я не дурак: понимаю, что без присмотра Базилиск рано или поздно вырвется и начнёт искать новых детей. Как любой наркоман — кайф спадёт, и он пойдёт за дозой. Я… я не смог поднять на него руку. Мы работали вместе много лет, он почти коллега.
В его голосе впервые мелькнуло сочувствие.
— Так что решать вам, детектив. Можете избавить Джонни от мучений и уйти. Утешить себя мыслью, что только так вы могли прекратить его страдание. Или можете сообщить государству, рисковать жизнью и обречь Джонни на дополнительные годы агонии. Вы — прагматик, как и я. Верю, вы сделаете правильный выбор.
Запись закончилась. В бункере остались лишь гул ламп и чудовище за стеклом. Я поднял глаза от пистолета и увидел, что Джонни смотрит на меня. Теперь обоими глазами. По его щекам текли слёзы, взгляд умолял о чём-то.
Не знаю, что творилось у него в голове. Не уверен, способен ли он был думать после двадцати лет пыток.
Через несколько секунд пальцы Базилиска снова дрогнули, и Джонни погрузился в сон.
Спустя несколько минут я вышел из бункера в холодную ночь. Мороз щипал кожу, из ствола ещё шёл дым. Падал лёгкий снег, пока я садился на пустой ствол.
Я разрыдался. Терял лицо, но слёзы текли без конца.
— Прости, прости, прости… мне так жаль, — шептал я.
Пока я рыдал, я чувствовал тяжесть пистолета в руке — на две пули легче, чем когда приехал.
Больше страшных историй читай в нашем ТГ канале https://t.me/bayki_reddit
