Когда умерла наша бабушка, мы с сестрой Элли унаследовали её игрушечный сундук — одну из немногих вещей, которые родители посчитали достойными спасения. Всё остальное отдали в благотворительный магазин, выбросили на свалку или раздали тем родственникам, кому было не лень что-то забрать.
Игрушечный сундук не захотел никто, поэтому он достался нам.
С первого взгляда мы с Элли его возненавидели и избегали класть внутрь что-нибудь ценное, тем более что вещи оттуда с пугающей регулярностью пропадали.
Сундук был сколочен из грязновато-лакированного дерева; на каждой стороне был нарисован осклабившийся медведь в мультипликационном стиле 1940-х. Видно, художник пытался сделать его милым, но вышло ужасно: глаза у медведя были странно человечными и зловещими, улыбка — с чрезмерно крупными зубами, между которых отвратительно торчал толстый язык.
Не знаю, как подобный рисунок вообще считали подходящим для детей, но тогда многое сходило с рук. Родители же не видели в нём ничего странного.
— Бабушка хотела бы, чтобы сундук был у вас, — строго сказала мама, когда мы начали жаловаться. — Правда ведь?
Мы с Элли переглянулись и пожали плечами. При жизни мы видели бабушку только по праздникам; даже тогда она в основном сидела в кресле, пила виски и рыдала по своему брату, который якобы сбежал из дома в десять лет и так и не вернулся.
Мы не знали, любила ли бабушка вообще нас, тем более — заботилась ли она о том, сохраним ли мы этот сундук, наверняка навевавший на неё лишь тяжёлые воспоминания.
Но мама — слёзная, непреклонная — настояла, чтобы сундук оставили, даже когда Элли призналась, что он ей снится в кошмарах.
Она была не единственной. Я стала накрывать сундук одеялом на ночь, убедив себя, будто вижу, как глаза медведя моргают во тьме, а волосатые губы шевелят слова, которые я могла разобрать только во сне.
К тому времени в «Медвежьей ловушке» почти ничего не лежало: мы привыкли прятать любимые игрушки на дне шкафа после того, как заметили, что большая часть вещей, оставленных в ненавистном сундуке, вскоре пропадала или, как мы верили, «съедалась».
Когда пришло время Элли переехать в собственную комнату, мы горячо спорили, кому достанется «Медвежья ловушка». Я утверждала, что раз уж я остаюсь в старой спальне, честно будет, если она заберёт её; Элли же стояла на том, что сундук должен остаться на месте и что перевозить его — плохая идея.
В конце концов она добилась своего, и между нами вспыхнула месячная война. Она закончилась только когда объявили, что к Рождеству приедет наш двоюродный брат Гарри; ради предотвращения катастрофы мы заключили временное перемирие.
Гарри был всего на два года младше нас, но вёл себя как маленький: приставучий, нарочно раздражал нас так, чтобы вызвать сильнейшую реакцию. Когда тётя с дядей оставались у нас, мы должны были развлекать Гарри — то есть держать его подальше от взрослых, которые тоже не были в безопасности от его террора.
— Надо что-то с ним делать, — сказала Элли. — Если он снова начнёт повторять каждое моё слово, я сорвусь. Серьёзно. Я сойду с ума.
— Знаю, — мрачно ответила я. — Помнишь, как он сломал стул, и папа на нас наорал, будто это мы виноваты?
— Да. Или тот раз, когда он всю ночь швырял теннисный мячик во всё подряд?
— Он делал это без остановки. Я спрятала мяч, и он закатил истерику.
Элли бросилась лицом в мою подушку и крикнула.
— И что мы будем делать? — спросила я. — Если не придумаем ничего до его приезда, нам крышка.
Разговор приобрёл серьёзность военного совета.
— До его приезда неделя, — сказала Элли. — Должно хватить, правда?
Ко дню прибытия Гарри мы решили отвлекать его как можно большим количеством игр. Из-за короткого внимания ничего не помогало, пока Элли не предложила прятки. У него вдруг проснулся азарт, которого мы раньше не видели и, вероятно, уже никогда не увидим.
Каждый раз, когда «водили» я или Элли, мы нарочито долго искали Гарри по всему дому, затягивая поиск, а потом находили его и начинали новый раунд. Мы демонстративно бесились от поражений, тайком смеясь, пока он, ликуя, убегал прятаться вновь.
Во время пятого раунда мы поняли, что на самом деле не можем его найти: мы обошли все комнаты и возможные тайники. Мы выросли в этом доме и знали его, как друг друга.
Мы также знали, что Гарри не покидал участок: входная и задняя двери были заперты, а на снегу следов не было.
Запыхавшись, мы с Элли сели наверху лестницы, поражённые настоящим поражением.
Потом взглянули друг на друга — и нас словно ударило током.
— «Медвежья ловушка», — сказала я. — Это последнее место, где он может быть.
— Он туда вообще влезет? — попыталась усомниться Элли.
Гарри был худенький, ниже меня тогда на целую голову. Сундук размером с большой кофейный столик — он вполне мог там свернуться клубком и дышать, приоткрыв крышку. Я с ужасом подумала, не задохнулся ли он, забыв приоткрыть крышку, но что-то подсказывало, что дело не в этом.
Я не знала, как объяснить это Элли, поэтому молчала, пока мы не вошли в мою комнату и не уставились на «Медвежью ловушку», будто медведь на её стенках сейчас оживёт и растерзает нас.
— Тебе открывать, — сказала я.
Элли сунула руки в карманы и замотала головой.
— Это твоя комната, значит, и сундук твой. Открывай.
Мы обе боялись, тараторили, теребили одежду — делали всё, кроме нужного.
— А вдруг он мёртв? — спросила я. Элли бросила на меня боковой взгляд, показав почти одни белки.
— Не надо, — прошептала она. — Не говори так.
Думаю, даже тогда мы понимали, что живым Гарри мы больше не увидим, как не вернулись пазлы и наборы «Лего», погребённые на дне сундука. Мы знали, что это больше, чем просто ящик, и что мы держим дома нечто опасное, хотя и не понимали, что именно.
— Если он всё-таки мёртв, — сказала Элли, — что мы будем делать?
— Может, он жив, — сказала я. — Не всё же из сундука пропадает, правда? Там ещё лежит старый хлам.
Элли нервно жевала кончик своей косы.
— Да, — сказала она. — Но большая часть исчезает.
Носком кроссовки я приподняла крышку «Медвежьей ловушки» и пнула её, пока она не откинулась к стене.
Кроме пары пыльных фигурок и коробок внутри ничего не было, только два грязных следа, где Гарри, должно быть, лежал. Он действительно там был — и исчез так, словно сундук его проглотил.
Элли снова бросила на меня белоглазый взгляд.
— Мы не можем никому рассказывать, — зашептала она. — Скажут, что это мы с ним сделали.
В холодном, взрослом изумлении я смотрела на неё.
— Эллисон, — медленно произнесла я. — Ты не понимаешь. Мама с папой видят сундук не так, как мы. Даже если расскажем, они скажут, что мы врём. Они никогда не узнают.
Мы обе оказались правы по-своему.
Когда мы сказали родным, что потеряли Гарри, нас тут же обвинили. Почему не уследили? Разве не слышали, как он вышел? Почему так долго молчали, если сейчас какой-то маньяк везёт Гарри в багажнике?
Полиция задавала похожие вопросы. Мы с Элли держались одной версии, кроме одного существенного умолчания она была истинной.
Нас обеих наказали надолго. Я терпела мрачно, Элли — как виновница, смиренно. Я злилась, что мама оставила нам «Медвежью ловушку», и что взрослым не объяснить, что произошло. Я стала озлобленной и молчаливой, взрослой не по возрасту.
Но больше всего я боялась. Мне мерещилось, что однажды меня заставят залезть в сундук, и он захлопнется, перекусив меня пополам. По ночам я думала, что вижу, как под наброшенным пледом крышка приподнимается и опускается, издеваясь надо мной. Я столько лет наделяла «Медвежью ловушку» злой волей, что она казалась живой, и ненависть едва сдерживала страх.
Я не ожидала узнать, что случилось с Гарри, решив, что он просто выпал из мира, как стёртое слово. Туда же, куда проваливаются вещи под кроватями и в трещинах тротуара. Так я думала, пока в конце февраля к нам не приехали двое мужчин в плащах и костюмах.
Что они сказали родителям, чтобы их впустили, я так и не узнала; родители до сих пор уверяют, что тех людей не было, упорно повторяя навязанную им версию, пока она не стала единственной правдой.
После разговора с семьёй один из незнакомцев поднялся наверх, чтобы по очереди допросить нас с Элли.
Ко мне он вошёл последним, постучав и сразу открыв дверь.
— Привет, Риз, — сказал он. — Ты знаешь, зачем я здесь, да?
Я знала, увидев, как их дорогая машина подъехала к дому.
— Вы хотите говорить о Гарри, — нехотя ответила я. — Но вы не полицейский. Они уже приходили.
Он и правда на полицейского не походил. Ему было лет двадцать, не больше, светлые волосы «сёрферской» стрижки, пирсинг в брови. От него пахло мятной жвачкой и слишком резким мужским одеколоном, и с глазами у него было что-то не так.
Может, дело в том, насколько они были синие, словно киношные линзы, или в том, как он почти не моргал. Я старалась не смотреть на него, уставившись на носки его явно новых чёрных туфель.
— Правильно, Риз, — сказал он. — Я не полицейский. Не совсем. Меня зовут Крид Янсон, а мой напарник Майло и я разбираем ситуации вроде вашей. Завязываем loose ends. Особые ситуации требуют особых людей. Понимаешь?
— Наверное, — сказала я. — Вы правительственные агенты или что-то такое.
Крид ухмыльнулся, демонстрируя идеальные, вероятно, винировые зубы.
— «Агенты», — повторил он. — Что-то в этом роде.
Другой ребёнок мог бы испугаться или обрадоваться, но я ощутила лишь тяжёлое клеймо ужаса.
— Вы нашли Гарри, — сказала я. — И знаете про «Медвежью ловушку».
— Про сундук, да. Элли всё нам рассказала.
В его голосе не было ни толики сомнения или снисхождения к детской фантазии. Я удивлённо подняла взгляд, увидев, что он слушал историю без малейшего удивления.
— Я должен сказать тебе сразу: мы нашли тело твоего кузена, — сообщил Крид. — Нам поступил сигнал о трупе в лесной зоне за канадской границей. Он уже был мёртв, лёжа на боку в снегу; рядом не было следов живых людей, которые могли бы его туда свезти. Будто он упал с неба, но мы оба знаем, что это не так.
Я глянула в угол, где под покрывалом покоилась «Медвежья ловушка».
— Сундук, — прошептала я. — Он… отправил его туда.
— Боюсь, что так, — сказал Крид. — И это не первый раз. Там же, в пределах трёх миль, нашли ещё один труп. Лежал — ну, очень давно. Насколько я понял, у твоей бабушки был брат, который «сбежал»?
Тут он изобразил воздушные кавычки.
— Да, — тихо сказала я. — Роджер. Ему было одиннадцать, почти двенадцать. Он частенько убегал, но однажды не вернулся. Бабушка всё время об этом говорила. Как-то на День благодарения она напилась и сказала, что точно знает: он мёртв.
Я села на край кровати, чувствуя себя невесомой и больной.
— Похоже, Роджер как-то забрался в тот сундук, — продолжил Крид. — И вышел уже очень далеко. Видишь ли, Роджер пережил «путешествие». Гарри убил шок или иное последствие подобного перемещения, которое мы пока не понимаем. Роджер оказался крепче. Он пытался выжить в лесу, шёл, надеясь найти дорогу, но холод его добил.
— Там, где мы нашли тела, игрушек навалом — под снегом. Какие-то старые, какие-то новые. Думаю, ваши.
— Отлично, — сказал Крид. — Это подтверждает, что оба тела прибыли туда одинаковым способом, что мы и так знали, но это моя работа — завязывать концы.
— Что это за сундук? — спросила я. — Почему вещи пропадают? Он делает это специально?
— Не больше, чем дверь открывается или коридор ведёт куда-то. Понимаешь, сундук — просто сундук. Или был таковым. Время от времени в пространстве или предметах появляются «короткие пути» — шорткаты — в другие места. Иногда они возникают сами собой.
— Вроде «червоточин»? — вспомнила я папины научно-фантастические сериалы.
— Именно, — кивнул Крид. — Но порой они нестабильны, а люди попадают в них, не зная, что это такое и куда выведет. Такими случаями мы с Майло и занимаемся. Есть шорткаты, которые не появляются сами — у них есть причина.
Он сделал паузу, явно ожидая вопроса. Я лишь тупо глядела на него.
— Сундук — «Медвежья ловушка», как вы её зовёте, — раньше был просто ящиком, — продолжил он. — Но со временем изменился. Шорткаты иногда образуются рядом с ребёнком, у которого скрытые, неразвитые психические способности. Мы изучили вашу родословную. Похоже, Роджер плохо ладил со сверстниками, ссорился с родителями. Чувствовал, что его не понимают — и не зря. Причина была.
Вынув жвачку, Крид поискал мусорку, потом завернул её в бумажку и убрал в карман, одновременно распечатывая новую пластинку.
— Вся неиспользованная сила Роджера и его дискомфорт копились, — сказал он. — Становились сильнее и создали шорткат. Обычно они появляются в уже существующих проёмах; ящик с крышкой подходит прекрасно. Роджер не осознавал, что творит, но подсознание — одинокое и злое — знало.
Доски пола дрожали у меня перед глазами, как пьяные черви.
— Вот почему сундук ведёт в глушь, — сказала я. — Роджер хотел убежать подальше.
— В точку, — одобрил Крид, протянув руку, чтобы потрепать меня по волосам; я увернулась. — Бедняге не повезло. Однажды он спрятался там — может, после ссоры или в игре, как Гарри — и исчез. Шорткат был слишком слаб, чтобы вернуться, и до сих пор остаётся таким. Замечала, что не всё из сундука пропадает?
— Переход был хлипким. Возможно, однажды бы рассыпался и исчез, если бы «Медвежья ловушка» не оказалась у вас с Элли.
Я снова взглянула на Криду в глаза и вздрогнула: в его взгляде было что-то знакомое.
— Вы сразу почувствовали, что с сундуком неладно, да? — мягко спросил он. — И знаете другие странности. Вы же близнецы?
— Вот. У близнецов чаще наследуются такие способности. И у вас обеих они проявились. С возрастом вы усилили шорткат и стабилизировали его. Возможно, одной бы не хватило, но вас двое, и у вас общая обида…
Крид замолк, оставив меня в ужасе от намёка.
— Мы не хотели, чтобы Гарри исчез, — сказала я. — Не так. Мы не хотели его убивать.
— Вы предупреждали его держаться подальше? — невинно спросил Крид.
— Ну, нет, но мы же… мы не знали. Мы не знали!
Я сглотнула, задыхаясь в панике.
— Конечно, — сказал Крид, похлопав по плечу. — Мы с Майло понимаем. Вы дети. Такие ошибки случаются. Поэтому мы здесь. Заберём сундук и уберём куда-нибудь подальше. Майло внизу разбирается с юридическими вопросами. Нужно согласовать более простую версию событий, чтобы полиция приняла.
Я смотрела, как Крид легко подхватил сундук под мышку.
— То есть мы должны соврать, — сказала я.
— Скорее, изложить по-земному. Но да, можно и так. Вы и без нас неплохо справлялись.
— Да, — признала я. — Но врать… неправильно, да?
Я ждала, что он подберёт красивый эвфемизм.
— Так мы держим такие вещи в тайне, Риз, а значит, защищаем людей.
— А если опять что-нибудь случится? — спросила я. — Ещё один несчастный случай.
— Теперь вы знаете про свои способности, справитесь. Как знать собственную силу. Будьте внимательны. Может, мы ещё встретимся, а может, нет. Надеюсь, нет.
Крид перекинул сундук поудобнее.
— Ну, мне пора. Дел ещё много. Пока, Риз.
Я открыла ему дверь и осталась в коридоре, пока он спускался с «Медвежьей ловушкой» и выходил из дома, а за ним — тёмноволосый незнакомец.
Элли выскользнула из комнаты и встала рядом со мной у окна, откуда мы смотрели, как они грузят сундук в машину.
— Ты в порядке? — спросила я, когда они уехали.
Глаза у Элли были красными от скрытного плача.
— Не очень, — сказала она.
Я села на подоконник, удивлённая тем, что не чувствую желаемого горя. Всё случилось месяцы назад.
— Что делал тот второй? — спросила я. — Который остался с мамой и папой.
— Он дал им какие-то бумаги, — ответила Элли. — Я подслушала. Им нельзя говорить правду. Они должны рассказывать, будто Гарри увёл какой-то жуткий мужик. Но никакого мужика не было. Это мы. Мы теперь плохие люди, Риз?
Элли смотрела на меня огромными, полными слёз глазами, и мне стало её жалко, будто из нас двоих ребёнком была только она.
— Нет, Элли, — сказала я. — Мы не плохие.
Но я сама не верила в это, сказала лишь, чтобы её утешить или убедить себя.
Я не могла сказать сестре, как боюсь, что «особые люди» вернутся, и как не уверена, что осознание нашей силы защитит от новых ошибок.
Ночами я чувствовала «сундуковое» ощущение жути и думала, не открываю ли где-нибудь ещё один шорткат или не строю ли что-то новое и страшное, чего мы с сестрой уже не сможем контролировать.
Я хотела бы, чтобы мы так и не узнали, что случилось с Гарри. Чтобы я не знала, на что мы способны — и что мы сделали.
Больше страшных историй читай в нашем ТГ канале https://t.me/bayki_reddit
