Сообщество - CreepyStory

CreepyStory

16 499 постов 38 909 подписчиков

Популярные теги в сообществе:

159

Итоги конкурса "Черная книга" от сообщества Крипистори

Дорогие наши авторы, и подписчики сообщества CreepyStory ! Мы рады объявить призеров конкурса “Черная книга"! Теперь подписчикам сообщества есть почитать осенними темными вечерами.)

Выбор был нелегким, на конкурс прислали много достойных работ, и определиться было сложно. В этот раз большое количество замечательных историй было. Интересных, захватывающих, будоражащих фантазию и нервы. Короче, все, как мы любим.
Авторы наши просто замечательные, талантливые, создающие свои миры, радующие читателей нашего сообщества, за что им большое спасибо! Такие вы молодцы! Интересно читать было всех, но, прошу учесть, что отбор делался именно для озвучки.


1 место  12500 рублей от
канала  ПРИЗРАЧНЫЙ АВТОБУС и сайта КНИГА В УХЕ - @G.Ila Время Ххуртама (1)

2 место  9500 рублей от канала  ПРИЗРАЧНЫЙ АВТОБУС и сайта КНИГА В УХЕ - @Drood666 Архивы КГБ: "Вековик" (неофициальное расследование В.Н. Лаврова), ч.1

3 место  7500  рублей от канала  ПРИЗРАЧНЫЙ АВТОБУС и сайта КНИГА В УХЕ - @KatrinAp В надёжных руках. Часть 1

4 место 6500  рублей от канала  ПРИЗРАЧНЫЙ АВТОБУС и сайта КНИГА В УХЕ - @Koroed69 Адай помещённый в бездну (часть первая из трёх)

5 место 5500 рублей от канала  ПРИЗРАЧНЫЙ АВТОБУС и сайта КНИГА В УХЕ - @ZippyMurrr Дождливый сезон

6 место 3500 рублей от канала  ПРИЗРАЧНЫЙ АВТОБУС и сайта КНИГА В УХЕ - @Skufasofsky Точка замерзания (Часть 1/4)

7 место, дополнительно, от Моран Джурич, 1000 рублей @HelenaCh Жертва на крови

Арт дизайнер Николай Геллер @nllrgt

https://t.me/gellermasterskya

сделает обложку или арт для истории @ZippyMurrr Дождливый сезон

Так же озвучку текстов на канале Призрачный автобус получают :

@NikkiToxic Заповедник счастья. Часть первая

@levstep Четвертый лишний или последняя исповедь. Часть 1

@Polar.fox Операция "Белая сова". Часть 1

@Aleksandr.T Жальник. Часть 1

@SenchurovaV Особые места 1 часть

@YaLynx Мать - волчица (1/3)

@Scary.stories Дом священника
Очень лесные байки

@Anita.K Белый волк. Часть 1

@Philauthor Рассказ «Матушка»
Рассказ «Осиновый Крест»

@lokans995 Конкурс крипистори. Автор lokans995

@Erase.t Фольклорные зоологи. Первая экспедиция. Часть 1

@botw Зона кошмаров (Часть 1)

@DTK.35 ПЕРЕСМЕШНИК

@user11245104 Архив «Янтарь» (часть первая)

@SugizoEdogava Элеватор (1 часть)
@NiceViole Хозяин

@Oralcle Тихий бор (1/2)

@Nelloy Растерянный ч.1

@Skufasofsky Голодный мыс (Часть 1)
М р а з ь (Часть 1/2)

@VampiRUS Проводник

@YourFearExists Исследователь аномальных мест

Гул бездны

@elkin1988 Вычислительный центр (часть 1)

@mve83 Бренное время. (1/2)

Если кто-то из авторов отредактировал свой текст, хочет чтобы на канале озвучки дали ссылки на ваши ресурсы, указали ваше настоящее имя , а не ник на Пикабу, пожалуйста, по ссылке ниже, добавьте ссылку на свой гугл док с текстом, или файл ворд и напишите - имя автора и куда давать ссылки ( На АТ, ЛИТрес, Пикабу и проч.)

Этот гугл док открыт для всех.
https://docs.google.com/document/d/1Kem25qWHbIXEnQmtudKbSxKZ...

Выбор для меня был не легким, учитывалось все. Подача, яркость, запоминаемость образов, сюжет, креативность, грамотность, умение донести до читателя образы и характеры персонажей, так описать атмосферу, место действия, чтобы каждый там, в этом месте, себя ощутил. Насколько сюжет зацепит. И много других нюансов, так как текст идет для озвучки.

В который раз убеждаюсь, что авторы Крипистори - это практически профессиональные , сложившиеся писатели, лучше чем у нас, контента на конкурсы нет, а опыт в вычитке конкурсных работ на других ресурсах у меня есть. Вы - интересно, грамотно пишущие, создающие сложные миры. Люди, радующие своих читателей годнотой. Люблю вас. Вы- лучшие!

Большое спасибо подписчикам Крипистори, админам Пикабу за поддержку наших авторов и нашего конкурса. Надеюсь, это вас немного развлекло. Кто еще не прочел наших финалистов - добро пожаловать по ссылкам!)

Итоги конкурса "Черная книга" от сообщества Крипистори
Показать полностью 1
44

Баба на корабле, часть вторая

Баба на корабле, часть первая

Подъём на перевал начинался не круто – градусов тридцать. Тамара в кошках, работая двумя ледорубами, на три такта, легко прошла метров пятьсот. Крутизна склона резко увеличилась: сорок, шестьдесят градусов. Впервые она работала на склоне без страховки, одна. С силой вгоняла в лёд ледорубы: правый, левый, правый, левый. Примерно через час почувствовала страшную усталость. От дикого напряжения дрожали ноги. Где упирается в небо верхняя кромка перевала – ещё не видно. Надо отдохнуть, а то не дойти. Девушка закрутила ледобур, встала на самостраховку. Нагнулась и вырубила ледорубом удобную полочку для ног. Устойчиво встала, вцепившись в лёд кошками, и откинулась назад на всю длину репшнура. Потрясла кистями рук, заставила себя максимально расслабиться, отдохнуть. Напряжение понемногу отступило. Взглянула вниз.

Лучше бы она этого не делала! Висеть вот так на стене, когда под тобой – полкилометра до горизонтальной поверхности – очень страшно! Так, страшно, что можно потерять разум. Заорать в панике, завыть от бессилия. Забиться в истерике, как трепещет бабочка, когда её, ещё живую, накалывают булавкой, пришпиливая к коллекции. Написать от страха полные штаны. И чего она сюда полезла? Нет, никакая сила не может заставить её отстегнуться от самостраховки и продолжить путь наверх!

"Ну, что же ты, сучка! – заговорил внутренний голос. – Захотелось поиграть в мужские игры? Считала, что сможешь, – так давай! Доказывай, что ты супер-тётка! Только кому доказывать-то? Болтаешься тут одинокой сарделькой... И никому нет до тебя дела!"

Девушка ругала себя последними словами, пытаясь пересилить, унять противную дрожь в коленях. Правы, тысячу раз правы парни – не женское это дело! Парни! – вспомнила она. Тревога за них, умирающих в снежной пещере, потихоньку вытеснила мерзкий парализующий страх.

Она выпрямилась. Со всей мочи вогнала ледоруб левой рукой, а правой – сняла самостраховку и выкрутила ледобур. Только движение вперёд может спасти её попавших в переделку, поломанных друзей.

Постепенно склон начал выполаживаться. Тамара вышла на перевальное седло и увидела вдалеке, на белом плато, красный флаг – анорак погибшего Славки.

Бегом, не дав себе отдохнуть, рванула туда. Последние метры до пещеры бежала, задыхаясь и хватая ртом морозный воздух. Сердце колотилось, стремясь выпрыгнуть из груди и добежать первым.

В сознании был только Игорь. Он открыл глаза, как только она протиснулась в пещеру и направила луч фонарика.

– Ты? Как ты здесь очутилась? Шума вертолёта я не слышал.

– Встретила Костю под перевалом. Вот и пришла. Сейчас... Буду вас кормить... Подержи фонарь!

Тамара пыталась выровнять дыхание, одновременно рассмотреть серые бескровные лица лежащих в спальниках людей и распаковать рюкзак.

Здесь же, в пещере, разожгла примус. Плотнее заткнула вход – чтобы не выпускать тепло. Растопила снег, слила его в кружку, протянула Игорю – запить таблетку. Добавила снега в котелок, и пока он плавился, Тамара осмотрела повреждённую ногу, наложила фиксирующую повязку, обмотала сверху шерстяным свитером. Потом, заставив работать фонариком-жучком Игоря, осторожно ощупала Виктора. Кольнула его ноги шпилькой. Руководитель ни на что не реагировал. Надсадно и продолжительно закашлялся Мишка. Девушка помогла ему сесть, дала антибиотик, Мишка зачмокал распухшими обмороженными губами:

– Ты? – блаженно улыбнулся и снова впал в забытье.

Тамара со свойственным женщинам умением превращать любое, даже временное, пристанище в уютное жилище, прибрала в пещере, нашла для каждой беспорядочно валяющейся вещи своё место, потом сварила блёвчик. Кормила больных с ложки, поддерживая головы. Игорь ел сам, благодарно глядя на девушку.

– Ну, Том, даже не верится, что ты, тётка, одна, пришла сюда... Как думаешь, Костя дошёл уже до метеостанции?

– Должен дойти к вечеру. Сообщат по рации спасателям. Может, завтра уже прилетит вертолёт. Нам надо ночь продержаться!

– Хорошо бы! Но спасатели сразу обычно не прилетают. Ждут ещё сутки.

– Ну, значит, сутки будем держаться. А у вас что, совсем бензина не осталось?

– Нет, Том. Я жёг его, чтоб хоть как-то ребят согреть. Последние сухари сегодня размочил в тёплой воде и дал им выпить эту тюрю.

Всю ночь Тамара поила своих подопечных лекарствами, щупала пульс. Переволокла горячего Мишку в серединку, чтобы от его жара и эти двое могли как-то согреться. Сама лежала бочком у самого входа. Было тесно и холодно. Задремала только под утро.

С рассветом вышла наружу. Холодное солнце обвело тонкой золотой кромкой горный хребет, подчеркнув завораживающую красоту снежного плата, как это делало всегда, день изо дня, из века в век. Для него ничего не значило, что где-то лежал присыпанный снегом мёртвый Славка и развевался на ветру его красный анорак. А в толще надува копошились, дышали пока ещё живые люди – букашки, невесть каким ветром принесённые в царство камня и льда и вынужденные забиться в щель, спасаясь от стужи. Солнцу всё равно, что освещать. Оно выполняло свою обычную солнечную работу.

Тамара вернулась в импровизированный госпиталь. В нос ударил запах давно немытых больных тел и мочи.

Девушка вскипятила чай. Сварила жидкую кашу из остатков гречки с единственной банкой тушёнки, которую она принесла с собой. Нужно растянуть эту еду на целый день. Нужно экономить бензин. Время от времени Тамара растирала варежкой Виктора, чтобы усилить кровообращение. Обтирала сжигаемого внутренним жаром Мишку. Поила талой водой, чтобы избежать обезвоживания организма.

Ночью согревала собственным телом, залезая по очереди в спальные мешки то к одному, то к другому, преодолевая отвращение и сдерживая рвотные позывы. Вытаскивать парней наружу для того, чтобы они справляли естественную нужду, у неё не хватало сил. Спасибо, что хотя бы Игорь пока обходился сам.

На следующий день солнце не появилось на низком небе. Зато снова закружила пурга, завыла и замельтешила крупными хлопьями вперемешку с крупой. Усилился ветер. Он слизывал снег с плато и уносил его дальше, трепал и рвал в клочья флаг, обозначающий стоянку людей. Стало очевидно, что сегодня вертолёта не будет.

Тамара выложила на каремат всё имеющееся продовольствие и лекарства. Еды почти не осталось. Бензина – на две заправки примуса. Аптечка почти пуста. Марганцовка, алюминиевый цилиндрик с валидолом, клочок ваты, резиновый жгут, стерильный бинт и шприц в контейнере со спиртом. Правда, спирт она уже отсюда брала, чтобы протирать Мишку и Виктора.

Что ж, будем обходиться малым. Тамара кормила, лечила и ухаживала за парнями, как за маленькими, беспомощными ещё детьми. Проснувшийся инстинкт материнства, женская интуиция подсказывали ей, что нужно делать, чтобы поддерживать в ослабевающих телах волю к жизни. Она поила их тёплой водой из талого снега, кормила, честно разделяя скудную пищу поровну. Рассказывала сказки. Люди, выдернутые из привычной городской жизни неодолимой тягой к покорению вершин и потерпевшие поражение, могли теперь опереться только на её дружбу и заботу.

На ночь Тамара дала каждому по глотку спирта – слила последний из контейнера со шприцем. Долго пела колыбельные песни: пусть добрые детские сновидения вытеснят хотя бы на время холод, голод и страдания.

Ночью пришёл в себя Виктор. Отстранил её руку с водой:

– Им дай, Том. Не жилец я уже. Ног совсем не чувствую.

– Прекрати! Слышишь, прекрати. Не смей так говорить! Живи! Завтра прилетит вертолёт...

– Знаешь, Тамара, даже если и выживу, куда я такой – остаток жизни на инвалидной коляске... У меня жена... Здорового-то поедом сжирала: мало приношу денег. На двух работах работал, Том, а ей всё мало! А теперь... Думаешь, будет со мной возиться? Нет, на такое способна только настоящая женщина, Том. Я счастлив, что понял – такие, как ты, ещё бывают...

– Да, повезло нам с тобой, Тома, – сказал Игорь, – зря мы тебя гнобили!

– Да чего там, спите, давайте! – Тамара повернулась к Мишке.

Беспокоило, что всё время парень был в забытьи.

Утром Виктор и Мишка снова были без сознания. Взгляд Игоря – злой от безнадёжности: обнаружилось, что начала чернеть его сломанная нога.

– Брось нас, Тома. Иди. Ты сможешь спастись. Ты дойдёшь.

– Ну что ты такое говоришь, Игорёк? Вот прилетит вертолёт. Самому стыдно будет, что рассопливился тут!

Девушка ловко засунула в рот каждому из лежащих по таблетке валидола – в отсутствие еды пусть хоть пососут сладенькое, протянула на ладони Игорю, взяла одну себе.

– Не прилетит он, Том. Слышь, как завывает? – сказал он, запихивая таблетку под язык.

Тамара вылезла из пещеры. Села прямо в сугроб, бессильно опустила руки. Терпение и силы покидали её, она уже была готова сдаться, отречься от парней и от борьбы. Мучили сомнения: права ли она, продлевая их страдания, вытягивая за тонкую ниточку надежды, которой всё равно суждено оборваться? А может, правильнее будет оставить их наедине с судьбой, позволить им умереть, сократить мучения? Ведь совершенно ясно, что вертолёта не будет. Кто полетит в такую погоду? Она одна ещё может спастись. Она сумела подняться на перевал, сумеет и спуститься с него. Как Костя.

Нет у неё больше сил наблюдать, как жизнь по капельке уходит из сильных, здоровых прежде людей! Как медленно и неотвратимо они превращаются в ничто, в пищу для всеядных ледников! А она... Она только растягивает эти их мучения. Есть ли в этом благо?

Тамара решительно направилась к пещере, взяла свои вещи. Все трое спали. Никто не открыл глаз. Тем лучше. Она сделала уже для них всё, что было в её силах. Ей больше нечего им дать.

Тамара брела к перевалу. Мысли, душа, сердце по-прежнему оставались там, на плато, в узкой пещере, где остались умирать её друзья.

Вот оно, перевальное седло. Присесть на дорожку. Всё. Надо спускаться, пока ветер окончательно не превратил её в сосульку.

Тамара поднялась и, будто вспомнила что-то, резко зашагала обратно.

Влезла в пещеру, достала аптечку. Закрутила резиновый жгут у себя на левой руке выше локтя. Долго тыкала иголкой от шприца, ища вену, наконец, попала. Показалась первая капля. Девушка вложила в левую руку фонарь-жучок, начала работать кистью, одновременно выталкивая из себя кровь и освещая лучом пространство. А правой – подставила под струйку кружку. Нацедила почти полную. Вынула иглу. Зажала локоть, посидела, справляясь с головокружением, и стала поить тёплой живой кровью полумёртвых людей, поднося кружку по очереди к губам каждого. Отбросила её в сторону и без сил повалилась рядом с ними. Вот теперь она действительно сделала всё.

На следующий день стих ветер, появилось солнце. В середине дня прилетел вертолёт. Тамара с трудом выползла из пещеры, услышав стрёкот. Спасатели, почти не надеявшиеся найти кого-то в живых, увидели её, ползущую по снегу, и стали снижаться.

– Ну, ты монстриха, тётка! Человечище! – восхищённо сказал начальник спасотряда уже в вертолёте. – Уважаю!

Тамара обвела взглядом своих друзей. На них было страшно смотреть: обмороженные почерневшие лица, впалые, заросшие грязной щетиной щёки. Но они были живы, дышали! А когда открывали глаза – в них светилась надежда!

Девушка отвернулась к иллюминатору, пряча слёзы.

Вертолёт сделал круг над белым плато, гдё алел на снегу Славкин анорак, полетел над обрамлённым золотой кромкой горным хребтом.

Корона Алтая сияла в солнечных лучах алмазным светом и неудержимо притягивала взгляд, манила, влекла к себе, дразнила предвкушением будущих встреч.

Показать полностью
31

Баба на корабле, часть первая

Баба на корабле, часть вторая

Перед походом решили навестить Петровича.

– Вот так клюква! – обрадовался старик, засуетился, зашаркал на кухню за рюмками: ребята, зная о слабости учителя, гости принесли бутылочку коньяка.

– Ну, рассказывайте, – окинул взглядом всех шестерых, задержал его на единственной женщине – Тамаре.

Выцветшие льдистые глаза кольнули холодом.

Виктор заговорил о траверсе хребта, называя вершины, дни и километры между ними, перевалы и точки будущих ночёвок. Остальные гости молчали, но их глаза светились волнением предвкушения. Озвучивая маршрут, Виктор не ждал одобрения или порицания, в этом он уже давно не нуждался. Просто привык держать старого учителя в курсе своих передвижений. Старик внимательно слушал, слегка наклонив седую голову, видел взволнованность молодых людей, и она подпитывала его, как глоток коньяка или собственные воспоминания.

– Вшестером пойдёте? – уточнил он. – С тёткой? – вновь уколол девушку льдинкой-взглядом и остановил его на руководителе группы: – Баба на корабле...

– Да эта тётка всем нам фору даст, – начал было заступаться за подругу Мишка, но Виктор перебил, объясняя и как бы оправдываясь:

– Валерка Ефимов ещё собирался, да недавно аппендикс вырезал. Впятером не справиться: серьёзный маршрут... вынуждены...

– Кому ты, Витя, рассказываешь про серьёзный маршрут! – Старик пожевал сизоватыми сухими губами и, повернувшись к Тамаре, спросил:

– А тебе, дочка, зачем – туда? Зимний поход – это тебе не "Клуб кинопутешественников" по телевизору! Алтай зимой – не каждому мужику по плечу.

Девушка вспыхнула и некстати пролепетала:

– У меня в феврале – отпуск...

Ух, как ненавидела себя Тамара в этот момент! За то, что вечно терялась и пасовала перед наглостью спесивых павлинов. Нет, вообще-то они нормальные мужики. Она с ними – хоть куда. Но вот как начнут хвост распускать! А в чём, собственно, их преимущество? Она не уступала им ни в технике, ни в выносливости... Но мужчины даже не допускали сомнений в собственном превосходстве. И этот старый хрыч туда же...

– А-а-а... – ехидно протянул Петрович, – понятно. – Ну, что ж, давайте выпьем – за отпуск! – хмыкнул он, наполняя рюмки.

– Да уж, нашему Петровичу на язык лучше не попадаться, – засмеялся Виктор. – Но и мы не лыком шиты! Выше нос, Тома!

Тамара смущённо пожала плечами, чокнулась со всеми и, слегка пригубив, отставила рюмку:

– Вы же меня совсем не знаете, а они знают. Я смогу.

– Не обижайся, дочка, – повернулся к ней Петрович, – я ж как лучше. Подумай крепко, взвесь. Горы – это мужская игра! И свеч не всегда стоит. Иногда пользы бывает больше, когда женщины дома ждут мужика – с пирожками. – Будто сморщился от боли, нелепо подмигнул девушке и поставил за диван, к десятку уже имеющихся там бутылок, ещё одну, опустевшую.

– Как твоё здоровье, Петрович? – Виктор озабоченно покосился в угол.

– А что мне сделается? – кашлянул старик. – Ходить – туда, – махнул рукой за окно, – силы уже не те, а здесь, – он кивнул в сторону телевизора, – скучно, серо. Все глаза высмотрел, без толку... Вот и скрашиваю. На это здоровьишка пока хватает!

Горный Алтай встретил ярким солнцем, чистым морозным воздухом и ослепительным снегом, сминаемым лыжами с особенным, вкусным, хрустом.

Тамара, сильная здоровая девушка двадцати пяти лет от роду, не позволяла никаких поблажек по отношению к себе: и рюкзак тащила не меньше других, и тропила – прокладывала в пухляке лыжню – наравне со всеми. А груз: верёвки, снаряжение, питание на полмесяца, бензин для примусов, – был приличный. Парни и сами сгибались под тяжестью рюкзаков, но всё будто ждали, не отстанет ли Томка, заглядывали на привалах в глаза – словно проверяли, не дрогнула ли, выдержит, не подведёт ли на маршруте. Вот она и старалась изо всех сил, доказывала, что женщина – ничуть не слабее и ничем не хуже мужика.

Шла по петляющей между деревьев лыжне, и сердце пело: как славно проходит отпуск! Позади – задыхающийся от дыма город, работа. А здесь, под высоким ярким небом, она идёт навстречу сияющим горам, дышит полной грудью хрустальным воздухом. Да ещё вместе с друзьями. И особенно с одним из них, самым лучшим, Мишкой...

Иногда, правда, уставала. Останавливалась тогда у какой-нибудь рябинки, стряхивала варежку, прижимала ладошку к стволу, совала в рот мёрзлую ягодку, глядь – а парни уже далеко. Пугалась, что будут ругать: отстала, мол, тётка! Собирала силы, догоняла. Ждали, свалив в снег рюкзаки, со смехом оборачивались:

– Ну, Томка, ну лосиха! Прискакала уже?

– Конечно, у неё вон какие ноги длинные, – и непонятно, чего было больше в их словах – восхищения или досады.

На четвёртый день пути вдоль спрятавшейся среди запорошенных пихт реки вышли к озеру. Переночевали в большой бревенчатой избе метеостанции и, оставив там лыжи и часть снаряжения, вышли на первое, акклиматизационное, кольцо маршрута.

В муаровой дымке плавилось холодное февральское солнце, и в его лучах ослепительно сверкала Белуха. Возвышаясь на целый километр над всей горной системой, она притягивала взгляды, манила. Вершины Аккемской подковы в предвкушении ждали своего часа.

А пока – простой перевал Звёздочка, ледник Текелю, выход на хребет, набор высоты и увеличение сложности. Снова и снова отрабатывали технику горного туризма. Виктор требовал от маленького коллектива слаженности и автоматизма в работе, когда каждый чувствует и без слов понимает командира и остальных. Только при таком единении можно выжить на гребне.

Окончательному превращению шести разных человек в сплочённую команду пока ещё что-то мешало. Тамара смутно ощущала, что между ней – женщиной, а на туристском сленге, попросту тёткой, – и мужской частью команды тонкой, но прочной перегородкой стояли какие-то мелочи, досадные пустяки, о которых в нормальной городской жизни и говорить-то не принято ввиду их приземлённости и незначительности.

Поднимались на перевал Новосибирцев двумя связками, по три человека. Впереди – Виктор, Костя и Славка. Тамара шла в тройке с Мишкой и Игорем. Кропотливая работа со снаряжением, тяжёлая пахаловка. Девушка работала ледорубом, страховала, вкручивала ледобуры, – и делала всё не хуже, а порой даже лучше парней. Игорь вон – зевнул, упустил карабин вниз по склону. На перевале Виктор провёл разбор полётов. Пожурил Игоря, Тамару похвалил. Мишка глянул с одобрением и чмокнул девушку в щёку... А потом завертел головой, будто что-то ищет, отстегнулся и побежал за скальный выступ. Через несколько мгновений раздался его крик. Подскочили. Мишка провалился в трещину и держался на локтях за ломкие края. Парня вытащили, Виктор сделал внушение:

– Ну, сколько вам говорить: нельзя отцепляться от связки! Ледник не дремлет, он всегда начеку: караулит зазевавшиеся жертвы!

– Пописать пошёл, – оправдывался Мишка, пряча от Тамары глаза.

– Вот-вот, баба на корабле!.. – подхватил Игорь. – И никуда от ней не деться: не подристать, не подтереться!

– Нет здесь ни мужиков, ни баб! – мягко сказал Виктор. – Где стоите, там и сс... справляйте свои нужды! На гребне – ни шагу без страховки!

Для ночёвки выбрали относительно ровную площадку со снежным надувом и вырыли в нём две пещеры, в которых можно спрятаться от морозных ветров, вольготно гуляющих по горному хребту. Ветра уже несколько дней облизывали лица, заползали в рукава, бесцеремонно щупали животы и спины, охлаждали суставы, сердца и ослабляли волю. В противоборстве людей и гор ветра явно были на стороне последних.

На примусах сварили блёвчик – так все туристы называют сублимированный суп из пакетов, вскипятили чай. Быстро, чтобы не расплескать тепло, поели. Разместились в пещерах теми же тройками, как шли. Постелили полиэтилен, коврики, спальные мешки.

– Ложись в серединку, Томочка! – предложил Мишка.

Она втиснулась между парней, благодарно прижалась к Мишке. Какая щекотная у него борода!

– Спокойной ночи, принцесса! – ласково шепнул в ухо.

Игорь долго возился и ворочался с другого бока. Наконец, всё стихло.

Ночью заныла спина. Внизу живота заворочалась тянущая боль. Тамара проснулась, но лежала неподвижно, боясь потревожить спящих. К утру зябко зашевелился Игорь, отодвинул рюкзаки, которыми был заткнут вход в пещеру, вылез наружу. Журчащий звук льющейся в снег жидкости. Потом тихий разговор:

– Ты, Игорян? И охота тебе вылезать? Мы прям внутри – отодвинем полиэтилен – и... – говорил, кажется, Костя.

– А в нашей пещере – принцесса живёт! – ответил Игорь. – А сам-то чего вылез?

– Да я сегодня дежурю, сейчас начну готовить завтрак.

– А что, уже утро?

– Ну да, смотри, над горами небо светлеть начало. Скоро солнце взойдёт!

К вечеру третьего дня вышли к метеостанции – бревенчатой избушке у подножия гор. Метеорологи любезно предоставили крошечную комнату с дощатыми нарами вдоль стен и столом посередине. Соорудили праздничный ужин, отличающийся от обычного походного только тем, что можно есть, не торопясь, не опасаясь, что ветер выстудит содержимое ложки прежде, чем донесёшь её до рта. Расселись вокруг стола – хорошо, уютно, тепло!

– Ну, давайте! За успешное прохождение первой части маршрута! – провозгласил тост Виктор.

Сдвинули кружки – чокнулись. Ели и одновременно разговаривали:

– А я на перевале...

– А, помнишь, в трещине...

Тамара тоже выпила. Спирт обжёг рот, пищевод и побежал дальше по кровяным сосудам, приятно согревая промёрзшее тело. Боль внизу живота немного отступила.

– А теперь, – заговорил Виктор каким-то особенным, строгим и даже торжественным голосом: – Я прошу каждого из вас хорошо подумать. Завтра мы выходим на основное кольцо. Мы готовились целый год: мечтали, думали, строили тактику. Мы здесь, чтобы сделать траверс Аккемской подковы. Прекраснейшие вершины: Белуха и Корона Алтая – ждут нас. На первом кольце я увидел, что в целом группа к походу готова. Но я не могу заглянуть в душу каждому из вас. Поэтому прошу: если кто-то чувствует себя плохо или неуверенно, или просто передумал, скажите об этом сейчас. Там, на гребне, будет поздно. Сойти с этого маршрута уже невозможно. И если кто-то по какой-то причине, – Виктор обвёл взглядом всех, останавливая его на лице каждого, – даст сбой, налажает, занервничает, заболеет, – он подведёт всю группу. Мы все окажемся в заложниках этого одного.

Руководитель замолчал, и в наступившей тишине стало слышно потрескивание дров в печи и попискивание приборов за стенкой – у метеорологов.

И вдруг все головы, как по команде, повернулись к Тамаре. Все пять пар глаз с одинаковым выражением ожидания уставились именно на неё... И оттого, что она не увидела ни в одном из своих товарищей, и даже от Мишки, поддержки – девушка дрогнула, сломалась.

Так бывает: часто тебя не задевают насмешки, не могут обидеть самые грубые шутки, ты спокойно даёшь отпор или поворачиваешь разговор так, что обидчикам самим становится неловко, но иногда... ты становишься такой тонкой, проницаемой, незащищённой, что один только взгляд твоих друзей может ранить в самое сердце.

Проглатывая комок и стараясь не разреветься, Тамара сказала:

– Да, ребята. Простите меня. Прав был ваш Петрович: зря я полезла в мужские игры. Буду с вами честной, – она помолчала, набрала в лёгкие воздуха и решительно продолжила: – Я плохо себя чувствую: месячные начались преждевременно. Боюсь, что там, наверху, буду для вас обузой... Мне очень жаль...

После признания, которое далось непросто, Тамара ожидала, что ребята сочтут её проблему несерьёзной. Они же видели её в деле. Взрослые, знают, что такое недомогание – не навсегда. Через пару дней она уже снова будет в норме. И лишать того, к чему она стремилась вместе с ними – из-за таких пустяков – нечестно, несправедливо. Надеялась, что хоть один из них скажет: "Да, ладно, Тома, не парься. Мы же вместе. Справимся!"

Но услышала только дружный, в пять мужских глоток, вздох облегчения. Никто не сказал ни слова в защиту. Двумя неудержимыми дорожками покатились по щекам Тамары слёзы.

– Ладно, Том, ты это... не расстраивайся. Ты была с нами не зря. Ты здорово нам помогла на первом этапе: без тебя мы не смогли бы дотащить сюда снарягу, да и вообще... Ну, не сложилось у тебя в этот раз, получится в следующий, – пытался утешить её Виктор, но получилось только хуже.

Девушка уже не могла больше сдерживать рыдания, выскочила из-за стола и забилась в угол, где на дощатых нарах лежал её спальник. Мишка бросился было догонять, но Виктор остановил:

– Пусть поплачет. Потом.

Рано утром ребята уходили. Без неё. Тамара уже не плакала. Вышла проводить на крыльцо. Когда скрылись из виду, вернулась, свернулась клубочком на нарах.

Природа словно мстила, отыгрывалась на организме девушки за то, что та насиловала его: тащила неподъёмный рюкзак, сутками находилась на пронизывающем ветру и, пытаясь угнаться за мужчинами, предавала в себе женщину. Она корчилась на нарах в нестерпимых муках: до тошноты болел живот, ломило поясницу, густыми чёрными сгустками выходила из неё кровь. Тамара видела в этом что-то мелкое, низменное, даже унизительное по сравнению с величием гор, которые ушли покорять мужчины, и ощущала себя самым несчастным человеком в мире.

Но это же не навсегда! Через два дня обновлённая, здоровая и полная сил девушка уже ходила на лыжах вдоль замёрзшего озера, поглядывая в сторону, куда ушли её друзья, и куда так стремилась, но не попала она. Подпирающие небо горы завораживали, а разочарование обжигало грудь почище того спирта.

"Что же в тебе такого, госпожа Белуха, что не даёшь покоя, заставляешь забыть маму с папой, издалека манишь к себе, неудержимо влечёшь человека. И нет тебе разницы, мужчины это или женщины. Или всё-таки есть?"

В избе достала карту. Ещё раньше изучив маршрут в мельчайших подробностях, Тамара представляла себе, чувствовала, знала, где сейчас ребята, что делают: двигаются ли по гребню, ожесточённо штурмуют перевал или уже стоят, опьянённые победой, на очередной вершине. Её душа будто отделилась от тела и была там, рядом с ними. Она переживала те же эмоции, что и они. Почти те же. Потому, что они там, а она здесь.

Девушка решила разведать путь, по которому должны возвращаться парни.

От озера лыжня уходила в долину ручья и вскоре вывела к леднику. Там она запетляла, обходя трещины и ледяные торосы. Странные существа – ледники. Тамара представляла их огромными белыми чудовищами, которые распластались среди гор и жадно пожирали снег, просыпанный небом или принесённый лавинами вместе с каменными обломками, превращали его в лёд и медленно, веками, сползали на брюхе вниз. Протягивали в долины длинные языки, с кончиков которых стекала вода горных речек.

Лыжня неожиданно закончилась. Пять пар лыж торчали из снега – будто передавали привет. Цепочка следов уходила налево, на Делане. А возвращаться парни будут справа. Отсюда, с места, где они оставили лыжи, был виден перевал. И Тамара пошла к нему. Пытаясь укрыться от резкого, дующего с горы ветра за мореной, стала её обходить стороной и за грядой каменных обломков обнаружила щитовой домик. В нём была одна небольшая комнатка со щелястыми стенами, железной печкой и двумя маленькими окошками. К счастью, стёкла уцелели. А вот дров не было. Мебели тоже. Вероятно, её давно распустили на щепы и сожгли. На одной стене висела потрепанная карта ледников, местами утыканная флажками. В углу свалены кучкой детали каких-то приборов. Девушка прислонилась к стене, пытаясь представить себе прежних обитателей. Муж и жена, учёные-гляциологи, жили и работали, бурили скважины во льду, производили всевозможные измерения. А долгими ночами слушали звуки за окнами: шуршание ползущего ледника, завывание ветра, грохот лавин. Потом что-то случилось, и они ушли. Вероятно, иногда домик служил временным пристанищем для туристов, укрывал кого-то от непогоды.

Без движения стало холодно. Тамара наскоро перекусила консервами с сухарями и тронулась в обратный путь, на метеостанцию.

У неё созрел план – собрать всё необходимое: дрова, аптечку, пищу, отнести в щитовой домик и ждать своих там. Весь следующий день девушка занималась приготовлениями.

А ночью повалил снег, застонала и завыла вьюга. О том, чтобы выйти в такую погоду из избы, нечего было думать. Тамара заходила время от времени к метеорологам, спрашивала прогноз. Ничего утешительного они сказать не могли: над Алтаем навис циклон. Девушка металась, представляя себе, каково сейчас там – на гребне. Зашевелились и уже не отпускали тревожные предчувствия.

Через три дня, едва стих ветер, и вышло из-за гор солнце, Тамара, сидевшая наготове с давно собранным рюкзаком, вышла из избы, направляясь к домику гляциологов. Дров принесла с собой столько, сколько смогла утащить. Нащепала лучинок, сложила в печь, но затапливать пока не стала: берегла поленья до прихода группы. Ребята, которых задержала непогода на гребне, должны были вот-вот появиться, холодные и голодные. Разожгла примус: сварила суп, вскипятила чай. Укутала котелки спальником, чтобы подольше не остыли. Тревога усиливалась. В голове рисовались страшные картины. Отгоняя их, Тамара подмела пол найденным в углу голяком, в очередной раз выглянула в оконце. Кто-то спускался с перевала. Один. Подождала. Больше никто не появился. Выскочила на улицу – встречать. Человек едва двигался, неестественно скрючившись и делая остановки после каждых трёх-четырёх шагов. Когда добежала до него, сердце колотилось в груди испуганной птицей.

– Костя? Почему один? Что с ребятами?

– Потом расскажу. Помоги мне: кажется, сломал рёбра да коленку зашиб: кувыркнулся на перевале пару раз.

Добрели до домика. Тамара расстелила на полу спальник, помогла парню сесть, начала наливать в миску суп.

– Подожди. Дай сначала попить. Хорошо, что ты тут. Мог бы и не дойти до станции, несколько раз думал: сдохну сейчас, и ребятам не смогу помочь, – сказал Костя, возвращая кружку.

– Да, говори толком, что случилось? Где они? – закричала девушка и тише добавила: – Живы?..

– За перевалом, на плато, лежат в пещере. У Виктора что-то со спиной, отказали ноги, Мишка бредит, температура под сорок, Игорь ногу сломал. Я уходил – были живы. Только Славка... Он умер сразу. Я его снегом присыпал. Сначала куртку с него снял, чтобы укрыть Виктора, смотрю, под курткой у него – анорак красный, тоже снял, привязал к ледорубу да в снег воткнул. С вертолёта сразу увидят... А потом присыпал... Ну, давай, что там у тебя – жрать хочу!

Костя прислонился к стене, приготовил ложку, и продолжал рассказывать:

– Перевал Делане сделали легко, потом вершину, на третий день взяли Восточную Белуху. Спустились в седло. На четвёртый... да, на четвёртый день, мы уже поднимались к Короне, и тут началось: снег, ветер, ни черта не видно, и холод такой, что кости стынут! Что делать? В промежутках – были там короткие оконца, когда видимость более-менее налаживалась – могли бы спуститься и уйти. Но обида грызла, понимаешь, вот она, Корона, одна осталась, как завершение – и не взяли. Да нет, ты не понимаешь! Вам, бабам... то есть, женщинам, это сложно понять. Налей добавки, Том! Потом, позже, можно будет, конечно, на Корону отдельно сходить. Но это будет уже не то. Тут, когда год готовились, настроились, такой путь прошли к ней – и на тебе! Вот она, рядом – и такой облом! Короче, решили ждать, когда прояснеет, и идти на вершину. День ждём, два – нет погоды! Тут Мишка стал кашлять, затемпературил, похоже, подхватил воспаление.

Костя ел и говорил одновременно. От совмещения обыденной, даже приятной картинки: как держит и подносит ко рту ложку проголодавшийся мужчина – с жутким рассказом – подробности выглядели ещё страшнее. Тамара слушала, боясь прервать, желая и страшась приблизить финал истории. Молча подлила ему супу, подвинула кружку с чаем.

– Тут опять окошко: солнце вроде выглянуло. Мнения разделились. Игорян со Славиком хотели на Корону идти, но Виктор сказал: "Нет, линяем вниз, на плато". А там – стена. Сколько метров – фиг её знает, мы ж не планировали – там, не изучали заранее... Короче, не хватило верёвки. Все верёвки, что были, навесили – и не хватило, представляешь, Том? Виктор первый шёл, а как верёвка закончилась – узел на конце позабыли завязать – покатился кубарем, да с маху в бергшрунд влетел. Там у него спина и... Но он ещё крикнуть успел, чтоб не разгонялись: узла нет. Да какое там! Славка сразу, следом за Виктором спускался, тоже сильно разогнался, ледоруб у него на руке, на темляке висел. Закувыркался, сам же на свой ледоруб наткнулся. А нам сверху и не видать ни черта. Опять запуржило. Слышим только крики. Что-то не то. Ну, а как быть? Полгруппы спустилось, остальным что делать было, Том? Игорю ещё повезло: только ногу сломал. А мы с Мишкой задержались малёхо наверху, Мишка горячий – температура, не соображает ничего, я его заставил со спусковухой идти, мало ли что, вот он помедленней спускался, поэтому целый дошёл. Ну и я замыкающим. Тоже нормально. У Игоря нога вывернута, неестественно так. Стали с Мишкой Славку поднимать, перевернули, а он неживой уже. Ледорубом висок пробило.

Тамара охнула, зажала себе рот обеими руками и смотрела на Костю полными ужаса глазами. Костя замолчал, словно засомневался, правильно ли он сделал, что рассказал эти подробности – ей, тётке. Обхватив кружку ладонями, с шумом отхлебнул.

– Ну, а дальше?.. – прошептала девушка.

– А что дальше, Том? Полная жопа – дальше. Виктора кое-как из трещины вытащили, он без сознания. Стали рыть пещеру: Игорь ползком, да Мишка еле-еле. Пока рыли, Виктор замёрз совсем: без движения, на ветру. Затащил его, Мишке с Игорем помог залезть, примус зажёг. Я один здоровый. Даже стыдно как-то, Том. И что делать с ними, не знаю. Кое-как переночевали. Виктор то приходил в сознание, то снова выключался. Стонал жутко. Мишка бредил, тебя звал, прощения просил. А я метался между ними ночью и целый день вчера. Все таблетки скормил. Воду кипятил, чтоб согрелись. Ну и спирт... тоже давал. Игорь помогал, конечно, да ведь всё равно, что совсем без ноги – ползком только. Сегодня с утра погода вроде наладилась. Сказал Игорю, что пойду вниз. Если сумею дойти до метеостанции – вызову вертолёт. Перевал этот, чтоб ему! Крутой больно! Одному, без страховки... Кувыркнулся там, кажется, рёбра сломал, – повторил Костя. – Думал, не дойду уже. А тут – ты, – он с благодарностью взглянул на девушку. – Сейчас переночуем, завтра пораньше выйдем, вдвоём-то мы ловчее, сподручней... Дойдём!

– Ладно! – выдавила из себя Тамара, оглушённая жуткими известиями. – Ты полежи пока, я сейчас печку затоплю, согреешься.

Печурка, в своём промёрзлом одиночестве давно отвыкшая от работы, сначала капризно задымила, потом отогрелась, раздобрилась и стала отдавать тепло с уютным потрескиванием. Тамара велела Косте раздеться, осмотрела, ощупала покрывшееся гусиной кожей тело. Смазала ссадины. Коленку для завтрашней дороги сочла вполне пригодной.

– Спи, Костик! Завтра, чуть рассветёт, тронемся!

Ночью девушка не спала. От ужаса и безысходности хотелось выть, орать, лезть на стены! Но нет, нельзя. Даже плакать – нельзя! Слезами горю не поможешь... Мысли путались. Мишка... Виктор... Даже Игоря, который постоянно обижал своими колкими шуточками, было жалко! А Славка-то, Славка – погиб?! Это вообще в голове не укладывалось. Тамара подкидывала в печку дрова, прислушивалась к дыханию Кости и думала. Снова и снова прокручивала в голове его рассказ. Как они там? Все трое – беспомощные. Столько времени – на холоде. Костя сказал, бензин и лекарства закончились. Из еды – несколько сухарей. Кругом – только камни и лёд. И пурга.

Утром разбудила Костю:

– Ешь и собирайся. У тебя всё более-менее. Ничего, дойдёшь потихоньку. Отсюда до ваших лыж – один переход вокруг морены. А на лыжах под горку, налегке – к вечеру до избы докатишься.

– А ты? – спросил он, оглядывая её, одетую, с рюкзаком, и уже зная ответ.

– Я пойду к ним. Бензин у меня есть, маловато, правда. Аптечка. Еда кой-какая. Буду вместе с ними ждать вертолёт. Ну, всё, я пошла. На перевал предстоит царапаться. Сам же говорил, что крутой. Да, ледоруб твой забрала. Тебе теперь не скоро понадобится. Не задерживайся! – и вышла из домика.

Продолжение следует

Показать полностью
15

Коробки: Зубная фея

Не следует пренебрегать советами стоматолога, пусть даже его вид кажется вам несколько странным. Вы ведь не хотите, чтобы вашим ртом заинтересовалась Зубная Фея?..

Коробки: Зубная фея

Автор: Sam Miller. Мой перевод, вычитка: Sanyendis.

Оригинал можно прочитать здесь.

Я сижу в приёмной. Пол покрывает ужасно липкий ковёр. Потолок – такой же липкий ковёр, и даже на стенах – тоже он. Все поверхности выстланы этим отвратительным ковролином. Насколько я помню, стоматологический кабинет должен выглядеть как-то иначе. Хотя я давненько не был на приёме у стоматолога; может быть, сейчас так принято, кто знает?

На столике рядом с моим креслом лежит несколько журналов. Картинки на обложках какие-то смазанные. Не помню, чтобы раньше мне такие попадались. Один, например, называется просто «Стулья!». Я наугад беру его и листаю – и правда, в нём только фотографии самых разных стульев. На обложках других журналов просто белые кляксы и цветные разводы, на одной изображено что-то, напоминающее наполовину сдувшийся воздушный шар с нарисованным на нём лицом. В приёмных часто кладут журналы, чтобы посетители не скучали, но таких странных я ещё не видел.

Я откладываю очередной журнал, на страницах которого напечатаны фотографии обезьян в плохом разрешении, и оглядываю очередь. Нет, это точно не обычный стоматолог. Вокруг нет никого, хотя бы отдалённо напоминающего человека. У некоторых гуманоидные очертания тел, но нет лиц, у других, напротив, есть лица, но тело выглядит совершенно непривычно. Один напоминает кучу гниющего мусора, из которой выглядывает сверкающая безупречной белизной фарфоровая маска, а другой, кажется, весь состоит из перекрученной металлической проволоки, в которой снуют тараканы. Есть ли у них вообще зубы? Пока я, сдерживая отвращение, недоверчиво разглядываю посетителей, меня окликает женский голос. Он звучит вполне нормально, но за дверью я вижу медсестру, голова которой представляет собой шевелящийся шар из зубов. У неё нет ни глаз, ни ушей, ни даже носа, а кожа жирная, красная и влажная. Зубы на её голове ровные и белые, цвета слоновой кости, а дёсны, из которых они растут, ярко-розового цвета. На медсестре белый халат, к которому приколот красный значок в форме зуба. Она хватает меня за запястье и тянет за собой.

Мы минуем множество поворотов, идём по тоннелям, пробегаем мимо дверных проёмов, окон, ворот, больничных палат и бесчисленных залов. Мимо снуют такие же медсёстры, они, похоже, отводят пациентов обратно в приёмную. Наконец мы останавливаемся перед дверью, на которой зелёной краской нарисован зуб. Медсестра поворачивает ручку и пропускает меня внутрь. Я пытаюсь что-то спросить, но она подносит руку в перчатке к скоплению зубов, заменяющему ей голову, и издаёт странный шипящий звук, очевидно, прося сохранять тишину.

В кабинете стоит кресло, а рядом с ним меня ожидает стоматолог – с такой же головой, как у медсестры, но в синем халате. Над креслом нависает монструозная конструкция, из которой во все стороны торчат петли проводов, шипы, жужжащие скальпели, зеркала, ложки, металлические пластины и зажимы; есть даже несколько рук с ладонями, затянутыми в перчатки. На стоящем подле кресла столике разложено ещё больше шприцов, трубок и ножей… Как по мне, ужасно много ножей.

Врач жестом приглашает меня присаживаться в кресло.

‑ Здравствуйте, друг мой, ‑ говорит он. – Пожалуйста, располагайтесь, и мы приступим.

Он говорит с еле заметным немецким акцентом, мне мерещится в его словах насмешка.

‑ Чёрт возьми, да ни за что. Что вы собираетесь со мной делать? – выпаливаю я на одном дыхании.

‑ Ну, мы просто удалим вам лишние зубы! Вы же не хотите встретиться с зубной феей, верно?

‑ Что? Какая ещё, к чёрту, зубная фея? Что вы несёте? Я не позволю вам ничего удалять, у меня нет никаких лишних зубов!

Медсестра ахает, поднося руки к тому месту, где должен находиться рот, а стоматолог, опешив, с тревогой в голосе восклицает:

‑ Но ведь всё очень серьёзно! Впрочем, если вы не хотите, чтобы мы привели количество ваших зубов в норму, я вынужден попросить вас покинуть кабинет. Если, конечно, вы не передумаете.

‑ Нет, ни за что!

‑ Ну, стало быть, вам пора, ‑ быстро отвечает стоматолог и машет мне рукой в сторону двери. Медсестра буквально выталкивает меня в коридор и захлопывает за моей спиной дверь. Я слышу крик доктора:

‑ И не забывайте регулярно чистить зубы!

Я остаюсь в одиночестве посреди тоннеля, обитого всё тем же липким ковровым покрытием.

Я пытаюсь вернуться в приёмную. Откуда-то доносятся разговоры и звуки шагов. Я оглядываюсь в поисках медсестёр и пациентов, но вокруг ни души. Изогнутые спиралью тоннели и бесконечные коридоры с яркими коврами сменяют друг друга; эта клиника больше похожа на лабиринт.

До меня долетает новый звук. Это скрежет. Скрежет зубов. Я чувствую чьё-то внимание, словно кто-то примеривается ко мне. Я слышу позвякивание – это клацают друг о друга стальные иглы.

Я заворачиваю за угол и вижу какое-то существо. Первое, кого я встретил за довольно долгое время. Его тело имеет гуманоидные очертания, но оно парит в воздухе и покрыто вместо кожи тем же отвратительным липким ковролином, что и всё в этом месте. Я подхожу ближе и поднимаю руку, чтобы осторожно похлопать фигуру по плечу, но оно мгновенно поворачивается вокруг своей оси. Его пасть наполнена рядами трущихся друг о друга, скрежещущих зубов. Вместо глаз – ещё два маленьких рта, и зубы в них тоже непрерывно совершают жевательные движения. Тонкие и хрупкие на вид руки и ладони топорщатся от прорастающих сквозь «кожу» стоматологических инструментов – от шприцов со странными жидкостями до поблёскивающих сталью бормашин. Не шевеля ни единым мускулом, существо скользит по воздуху ко мне. Я отступаю на пару шагов. Оно протягивает в мою сторону руку, средний палец заканчивается жужжащим сверлом. Я бросаюсь бежать.

Оно бесшумно скользит следом за мной по бесконечным коридорам. Я слышу за спиной жужжание, скрежет, клацанье и лязг.

Тупик. Оно загнало меня в угол. Схватив левой рукой за голову, правой оно разжимает мне челюсти и начинает вырывать зубы, его рты продолжают клацать. Как бы я ни пытался освободиться, оно крепко держит меня, не выказывая признаков усталости.

Я прихожу в себя в каком-то грязном переулке. Одежда измазана кровью и нечистотами. Сколько я уже лежу здесь? Лицо будто онемело. Я ощупываю свой рот. В нём не осталось ни одного зуба.

Другие рассказы этого автора, которые мы с Sanyendis переводили:

Коробки: Покупайте только настоящую газировку!

Коробки: Расстройство желудка

Коробки: Шах и мат

Минутка саморекламы: на нашем канале, Сказки старого дворфа, эту серию можно прочитать полностью уже сейчас (11 рассказов). Кроме того, мы начали выкладывать переводы рассказов по вселенной Ужасного Госпиталя (Awful Hospital).

Показать полностью 1
125

Утопленница. Часть 1/3

UPD:

Утопленница. Часть 2/3

Утопленница. Часть 3/3

Всю жизнь Ярослава Мельникова придерживалась правила: любые, даже самые сложные проблемы решаемы, нужно только приложить усилие. Так её научила бабушка, воспитывавшая маленькую внучку после несчастного случая, унёсшего жизнь обоих родителей. И правило всегда срабатывало, не давая упасть духом и подталкивая Ярославу вперёд, даже когда было совсем тяжело.

Так и в город из деревни выбралась, затем выучилась на медсестру и вышла замуж, поселившись с любящим, хоть и небогатым мужем Данилой в комнате общежития, экономно откладывая деньги на свою мечту – курсы косметолога.

Задуманное у Ярославы получалось, как она сама считала. Ведь всё делала по твёрдо усвоенным бабушкиным принципам, да и просто никогда не отлынивая от дела. И оттого в жизни Ярославы всё со временем сложилось к лучшему. Словно сверху, наконец-то, заметили её старание и усердие и отозвались. Так и появилась широкая светлая полоса.

Внезапно единственная, очень дальняя родственница Данилы, чудаковатая от слова «совсем» старушка Аграфена умерла и завещала свою квартиру мужу Ярославы. Стоит отметить, что родственница до помешательства любила маленьких детей и часто приезжала в гости к Мельниковым в общежитие, едва узнав, что родилась Женя – её внучка. Задаривала малышку самодельными конфетами и жутковатыми куклами из запеченного солёного теста, которые Ярослава потом выбросила, кроме одной симпатичной куклы-бабушки, и то – по настоянию мужа.

А Аграфена, к слову, сюсюкалась с Женей до одурения, тискала её костлявыми, тонкими пальчиками и пела пронзительным, писклявым голосом странноватые колыбельные песенки до возмущённого дочкиного ора. И всё бы ничего, но несколько раз она пыталась похитить ребёнка. Лишь чудом эти попытки успевали предотвратить: всегда ловили с поличным на остановке и однажды на железнодорожном вокзале, когда похитительница билеты обратные домой в кассе покупала.

Как же Ярослава потом на Аграфену ругалась, кричала до одурения, грозила полицией и дуркой. Не помогало. Та глазами хлопала, словно ни в чём и не виновата, и, глупо улыбаясь, вздыхала и пожимала плечами. С того Ярослава лишь нервы порвала, а муж, добряк, её уговорил родственнице впредь отказывать в визитах и в дом не пускать, а звонки – игнорировать.

Аграфена пусть и старушка, но оказалась действительно навязчивой, даже одержимой: внаглую приезжала и у двери мыкалась, стучала, пела, что-то кричала бессвязное, а после ухода названивала по телефону без конца.

Всё это безобразие Ярослава с мужем стойко игнорировали. Ведь Аграфена совсем старенькая, оттого жалко меры принимать. Ещё помрёт в дурке, а потом окажутся Мельниковы в том виноваты.

Вскоре Аграфена выдохлась и уехала к себе, а в обыденной бытовухе была Мельниковыми на долгое время забыта.

А тут такое дело. Мало того что умерла внезапно и жутко от несчастного случая, утопившись в ванне, так завещала Даниле свою новую однушку, которой сильно дорожила, частенько хвастаясь во время навязчивых визитов своим приобретением после продажи деревенского дома. Но, увлёкшись описанием своего богатства, Аграфена, бывало, сердито бурчала, что в квартире частые и досадные перебои со светом. На что ЖЭУ отвечало: мол, причина в ремонтных работах, проводимых жильцами в плане обустройства своих новых квартир. И в том, что подъезд, не считая Аграфены Ильиничны, ещё не заселён, поэтому и напряжение в сети распределяется неравномерно.

Но своя квартира, как считала Ярослава, пусть и где-то в часе езды (это без учёта пробок в дороге от работы), всё равно был настоящим подарком судьбы. И оттого она сделала всё возможное, чтобы переехать туда быстро.
Район действительно оказался не ахти: рядом лес и овраг, вокруг затухший от нехватки финансирования унылый недострой. И ближайший детский сад отсюда далеко, как и теперь работа.

Из-за этих мелочей Ярослава не унывала. К тому же появился ещё один повод для радости: мужа, водителя городского автобуса, наконец-то взял к себе в штат междугородних рейсовых перевозок на фурах друг детства, раскрутившийся в собственном бизнесе.

Поэтому и самую необходимую мебель, на радостях, в кредит оформили сразу. От большей частью старой рухляди покойной, кроме сантехники и кухни, избавились без сожалений, частично выбросив, а что и просто подарив, выставив фото на «авито».

К слову, в хламе Аграфены оказалось много самодельных и чем-то неуловимо жутковатых кукол из солёного теста. У Ярославы, как только их выбросила, сразу на душе стало легче. Словно с этими куклами и остальными вещами из квартиры наконец-то ушла сама покойная хозяйка.

Поэтому  очередные проблемы свалились внезапно, как снег на голову Мельниковых, едва сорок дней от силы после новоселья прошло.

Сначала закапала вода из крана в ванной, потом загудели, зашумели трубы – и всё среди ночи. Но больше напугала Ярославу с мужем четырёхлетняя Женя, которая стала говорить с кем-то во сне и тихонько напевать. И как-то Ярослава в корявеньком лепете дочки и шуме воды в трубах расслышала слова:

- Нынче в небе не видно луны.

Бродят в тёмном лесу колдуны.

Говорят, что у озера тут

Даже черти в корягах живут.

Услышала и обомлела, потому что эту колыбельную Жене часто пела Аграфена.

А вот муж спал так крепко, что ничего не слышал и, мало того, жене не поверил. Сказал: вероятно, Ярославе почудилось всё от стресса. Но таки посоветовал поставить свечи за упокой, сетуя, что на похоронах Аграфены они по незнанию не были и, возможно, покойница тем и недовольна. Вот теперь Ярославе всякое и мерещится.

На сказанное мужем она вздохнула и переставила кровать дочки от стены, поближе к дивану, и свечи в церкви поставила. Кажется, помогло, потому что вода больше по ночам не шумела, и малышка успокоилась. Как оказалось, до того времени, как Данила уехал в длительную командировку.

А тут ещё, словно назло, начались частые перебои со светом. Вечером, возвращаясь с работы вместе с забранной из дежурной группы в саду Женей, Ярослава не раз заставала дверь подъезда открытой. Лифт не работал. Так мало того! Под лестницей прятался мужчина – с виду бомж, в неряшливой одежде, бородатый, с шапочкой, закрывающей лоб. Но такой рослый, широкоплечий, что навевало нехорошие мысли, и подозрения, и, что сказать, тревогу.

С малышкой, крепко вцепившейся в её ладонь, Ярослава не находила в себе сил и смелости при дочери спросить, что бомж делает в их подъезде. Просто проскакивала мимо и потом винила себя, позднее названивая в полицейский участок, сама понимая, что от звонка никакого толку не будет, хоть ей и отвечали: «Проверим».

В квартире снова по ночам стала капать вода, а малышка просилась на диван к Ярославе, жалуясь на стоящую рядом с её кроваткой тётю, которая страшно поёт. Ярослава включала свет и, конечно, никакой тёти не замечала. Женя продолжала жаловаться и уже отказывалась ложиться спать, поэтому приходилось ещё после садика долго гулять, чтобы Женя устала.

Бомж, что скверно, появлялся в подъезде как минимум раз в неделю и нехорошо так посматривал, теперь совсем не прячась под лестницей, а свободно гуляя по этажам. Нервничавшей Ярославе казалось, что вот-вот он начнёт приставать, бросится – и немало чего нехорошего сделает, вон как оценивающе смотрит.

Она приходила в квартиру, закрывала дверь и прислушивалась, опасаясь, что бомж последует за ней и вломится в её дом. Дверь-то хлипкая, дешёвая, обитая коричневым дерматином, пусть и с виду новая. Бомж нервировал хуже, чем вода по ночам, чем стоны малышки во сне, отбивая аппетит и в придачу сон. Маясь нехорошими мыслями, Ярослава решила сама сходить в полицию и поговорить с участковым. Но, когда позвонила, тот как раз дежурил, и она рассказала ему всё, надеясь, что своими доводами убедит его помочь. Участковый (его звали Леонид Андреевич) слушал внимательно и спокойно и сказал, что сам на днях к ней придёт, попросил номер телефона. Договорились, и у Ярославы от сердца сразу отлегло.

Высокую тень на пороге ванной она увидела, проснувшись среди ночи, по пути на кухню за водой – в свете ночника из гостиной. Моргнула – и нет ничего. Сердце кольнуло. Потом-то отпустило, но некоторое время она стояла, как столб, в коридоре, не решаясь ни пойти на кухню, ни проверить ванную. Только жадно дышала в неком оцепенении. «Дура», - сказала себе позднее, включив свет и убедившись, что в ванной нет никого. А потом пила воду и думала, опираясь на острое внутреннее чутьё: нет, не привиделось – было. От тех размышлений практически до самого утра не спала, потому что, стоило закрыть глаза, перед глазами вставала высокая чёрная тень, обретающая черты лица Аграфены, и жутенько усмехалась.

На следующий день, хоть Ярослава и не сильно в Бога верила, а всё же после сада с дочкой съездила в храм: снова поставила свечку за упокой Агафрены и купила икону архангела Михаила.

Подходя к подъезду, ответила на звонок участкового, который сказал, что скоро зайдёт, если она не против.

Ярослава успела поставить икону на журнальный столик, затем сварить магазинные пельмени и только разложила их по тарелкам, как позвонили в домофон.

Леонид Андреевич был полным, невысоким и уставшим мужчиной средних лет, с довольно непримечательным лицом, на котором разве что волевой подбородок с ямочками говорил о силе характера, а голубые глаза смотрели цепко, но лучились душевным теплом, что среди полицейских, как нашёптывала интуиция Ярославе, случалось редко.

А ещё он был вежливый и в целом производил приятное впечатление хорошего человека – это тоже подсказала интуиция. Поэтому Ярослава предложила участковому поужинать с ними пельменями или просто попить чаю. На что Леонид Андреевич согласился сразу, уточнив со смущённой улыбкой, явно ошарашенный подобным предложением, ведь пришёл-то по делу, но что пельмени любит и что голоден, как зверь.

Женя ела вяло, всего пару пельменей, запив их чаем с сухариком, затем раззевалась и сказала, что пойдёт спать, но только к маме на диван, и попросила, чтобы та её уложила. Пришлось Ярославе взять дочку на руки, участковому сказать кушать, сколько тот хочет, и не стесняться, а самой уйти в гостиную укладывать ребёнка.

В гостиной было холодно – и свет не хотел включаться. Ярослава щёлкала выключателем несколько раз, пока свет сам внезапно не вспыхнул ярко-ярко, со злостным жужжанием, словно лампочка собиралась взорваться.

Ярослава завесила шторы, поёживаясь от холода, и, действительно обнаружив балконную дверь слегка приоткрытой, сразу её закрыла. Уложив Женю, поцеловала и сказала, чтобы спала сладко-сладко! А когда вернулась на кухню, участковый уже доедал пельмени.

Она включила остывший чайник, вытащив из недр кухонного шкафчика лежалое печенье с орехами и изюмом и коробку конфет, а также бутылочку с коньяком, к нему ещё лимон порезала. Леонид Андреевич от её щедрости даже округлил глаза и разрумянился от смущения. И сразу с оживлением стал говорить, что пришёл по делу, потому что неожиданно приметы бомжа совпали с приметами подозреваемого домушника, грабящего как раз большей частью незаселённые квартиры, где ведётся ремонт под ключ, там хозяева оставляют для  нанятых подрядчиков стройматериалы. Их и выносят, как и мелкую технику при наличии оной.  Оттого здесь, у дома, на днях будут патрулировать в гражданском назначенные сотрудники. Сказал всё это, считай, что протараторил, выдохнул и начал чай пить с печеньем, а Ярослава налила ему в рюмку коньяка и себе тоже, и не сдерживаясь, выпила первой, зажевала лимоном. А Леонид  Андреевич, наевшись печенья и приступив к коньяку, вдруг начал рассказывать о себе и попросил называть его на «ты», а лучше просто Лёней.

Он, оказалось, жил один, здесь недалеко, в двух остановках, возле гипермаркета, а раньше жили с женой в районном центре, пока та не умерла – онкология. И участковый со вздохом, медленно смакуя коньяк, пояснил, что однолюб и что пил – едва работы из-за этого не лишился, а потом с выпивкой завязал, но на сладкое подсел и оттого растолстел. И снова вздохнул, посматривая на Мельникову, словно вопрошая, не слишком ли он разоткровенничался вот так сразу?

Ярослава же выпила ещё одну рюмку коньяка, налила участковому и, перейдя, как тот просил, на «ты», немного рассказала о себе и сразу предложила тост за дружбу.

Он выпил, поблагодарил за гостеприимство и выдал свою личную визитку с номерами рабочих телефонов. Посмотрев на часы – половина двенадцатого! – уже собирался уходить.

Трубы в ванной комнате со свистом загудели, и сразу с громким плеском включилась вода. Леонид Андреевич встал, изменившись лицом, удивлённо приподняв брови, вероятно собираясь спросить: что происходит? Ярослава его опередила, задав встречный вопрос, верит ли он в чертовщину, и сразу пояснила, что квартиру получил муж совсем недавно и внезапно от дальней родственницы, нынче покойной. А ещё добавила, что в квартире вот уже какую неделю неспокойно.

- Ох, - вздохнул Лёня. - Ну и дела. Сам-то я никогда с мистикой не сталкивался, хотя другие на работе не раз рассказывали всякое. Хотя нет, что я это, вру ведь. Жена моя, Алла, иногда бывает – снится, предупреждает. И то потом сбывается, поэтому к снам прислушиваюсь. Она ещё при жизни в деревне была сильно суеверной, защищала дом от нечистой силы как солью, травами, заговорами, так и железом, гвоздями в косяках дверей, подковой на удачу – и ритуалы проводила всегда в начале мая. А я не спорил, зачем ссориться, ведь что делала – в принципе безобидно. К слову, там, в деревне, где мы жили, все такие, как жена, – суеверные, осторожные. Опасались как ведьм, так и недобрых людей с тяжёлым взглядом.

Показать полностью
60

Сезон охоты

Сезон охоты

- Храни тебя Господь.

Иерей Андрей взглядом проводил последнего прихожанина, после чего обернулся к алтарю. Едва он собрался завершить рабочий день, как услышал скрипучий голос позади себя.

- Отче, благословите!

Священнослужитель вздрогнул от испуга. Он был уверен, что более прихожан нет. Видимо, к вечеру зрение начало подводить его. Мужчина развернулся и увидел перед собой прихожанку, ставшую постоянной гостьей последние полгода.

- На что же благословить тебя, дочь моя?

Это была Анастасия, женщина средних лет, совсем поникшая и духом и внешним видом. Иерей сразу же заподозрил, не случилось ли что-то серьёзное. Он знал, что Господь одарил её шестью детьми. За одним-то бывает трудно уследить, так что, скорее всего, произошло что-то, если не страшное, то весьма неприятное.

- Не знаю, как вам сказать, - она сделала шаг назад и опустила взгляд, - Это… Довольно тяжело…

- Поведай, что на душе у тебя. Ты в Доме Божьем, тут можешь быть откровенна.

- Понимаете, батюшка, я устала, - по её щеке пробежала слеза.

- Быть матерью – тяжелый труд. В этом нет сомнения. Коли хочешь поведать о трудностях своих, я выслушаю.

Настя начала рассказ. Молодость у неё выдалась воистину бурная. Даже в то время, когда большинство сверстников активно грызло гранит науки, она продолжала веселиться. Обеспеченность родителей позволила ей совсем не задумываться о материальной нужде. Пьянки в компании друзей служили регулярной формой досуга, угрожая перейти в повседневность.

От взгляда Андрея не ускользнуло то, что при пересказе событий молодости лицо собеседницы всё сильнее прояснялось. Со скрипом в сердце он отметил, что та ничуть не жалеет о своих деяниях. Возможно, она даже желает возобновить всё это.

- Мало, кто не ошибался в молодости, - мужчина понимающе закивал головой, - Главное, какие уроки человек смог из этого вынести.

Анастасия продолжила рассказ. Их пьянки не ограничивались теперь одними только посиделками. Юношеский авантюризм вёл их на улицы, где они продолжали употреблять наспех сделанные коктейли. Естественно, в пьяном состоянии они иногда занимались хулиганством. Если споткнулся об мусорку, то её нужно наказать пинком, если с кем-то столкнулся плечом, то – наорать, случайно разбили бутылку – раскидать её осколки.

Иерей всегда чувствовал жалость к людям, бесцельно прожигающим свой потенциал. Такое же чувство было и по отношению к прихожанке, но что-то подсказывало ему: дело тут обстоит намного серьёзнее, чем просто пьяные гулянки.

Так и оказалось. Компания у Насти не была особо агрессивной, когда отсутствовал один из друзей. Но стоило ему появиться, как количество самых разных выходок, а также их серьёзность возрастала на порядок.

- Я тогда рассталась с парнем и… - она всхлипнула. Слушатель понял, что предыстория закончилась и началась основная часть, - Он мне изменял. Я очень сильно горевала и не могла забыться. Мы с друзьями шли по улице, пока не увидели её. Поймите, мне было очень плохо… Я не… Могла сдержаться… - Анастасия сделала небольшую паузу и продолжила, когда собралась с силами, - В общем, мы с ней поссорились. Слово за слово и мы перешли к драке. Мои приятели окружили нас, но не вмешивались. Таская друг друга за волосы, я уронила её на землю. Поймите, я будто была совсем не своя…

- Что же ты сделала, дочь моя?

- Ударила её ногой несколько раз. Я посчитала это достаточным, плюнула в неё и мы пошли дальше. Только потом я узнала…

Понятно было и без продолжения. Впрочем, Настя всё же пояснила. Оказалось, что её соперница была беременна, а те роковые удары нанесли непоправимый вред.

- С этого момента всё… Началось… Не знаю как описать, но мне казалось, что я покинута, обделена… И хотя мы с друзьями продолжали выпивать, уже и позабыв о том случае, гнетущее ощущение не покидало меня… Я не придавала этому значению, пока…

Она снова замолчала, но дольше обычного. Её безжизненные глаза, не отрываясь, смотрели в одну точку на полу, будто в бездну. Губы дрожали, а на лбу выступили капли холодного пота. Очевидно, прихожанка подступила к воспоминанию, что серьёзно напугало её. Приходилось собрать больше сил на продолжение.

Андрей посмотрел на стены и увидел, что лики на иконах смотрят осуждающе на гостью. Он вздрогнул и незаметно встряхнул головой, сбросив наваждение.

- Не переживай, дочь моя, мне можешь рассказать без страха. Моё дело выслушать, но Господь тебе судья.

- …Не появился он.

- О ком ты?

Настя беззвучно прошептала. По коже священнослужителя пробежали мурашки, когда он по губам смог разобрать слово «дьявол». Андрей надеялся, что в этот раз его зрение подвело, но женщина сразу же перешла к описанию, развеяв все его сомнения.

- Я была в гостях… Проснулась ночью… Он сидел передо мной по-турецки. От него исходил сильный жар и удушливая вонь. Красная кожа блестела из-за постоянно кровоточащих струпьев. Небольшие рога на голове, - дрожащими руками она изобразила их, - А губы растянуты в широкой клыкастой ухмылке… Он смотрел на меня без злобы, но с интересом, будто… я какая-то дичь для него.

Очевидно, что эта картина твёрдо засела в её голове. Анастасия описывала порождение тьмы, будто оно было прямо перед ней. Подобная чёткость не могла не насторожить собеседника. Дело стало намного серьёзнее. Тем временем, она продолжила:

- Он протянул руку с выдвинутым пальцем, показывая на меня. Я всё поняла без слов…

- Какое же послание… - у иерея встал ком в горле, - Он тебе передал?

Настя, казалось, совсем отстранилась от мира на минуту. Мужчина не решался вмешаться, но она всё же заговорила:

- На меня открыта охота.

После этих слов в помещении воцарилась по-настоящему жуткая тишина. Казалось, температура резко упала вниз, из-за чего начали коченеть кончики пальцев, а всё тело покрылось гусиной кожей. Андрей про себя прочитал молитву «Отче наш» и сумел совладать с инстинктивным страхом.

- Как ты поступила, дочь моя?

- Я начала ходить в церковь. Я требовала у Бога защиты, ставила свечи и подавала храму. Я молилась о спасении от этой участи, но ничего не помогало…

Она рассказала о многочисленных проявлениях паранормального, с которыми столкнулась. Её дом, казалось, зажил собственной жизнью. Загадочные звуки и силуэты. Загадочные звуки Ощущения преследования, слежки, а также постоянное присутствие некоего зла рядом с ней.

- Тогда я решила взять дело в свои руки. Кто-то сказал мне, что они совсем как люди, коими были в прошлом. Это навело меня на мысль…

- Какую?

- Что их законы могут походить на наши. Скажите мне, батюшка, почему сезон охоты не длится круглый год?

- Потому что животным надо выносить дитя, родить его, набраться жиру к зиме…

- Именно! – она вновь засияла, будто бы радуясь собственной догадливости, - Лицензию охотникам не выдают, когда дичь носит под сердцем ребенка. Именно это и открыло мне глаза, как спастись от зла!

Настя поведала о том, как пыталась забеременеть. С новым парнем она очень усердно старалась сделать ребёнка. Девушка даже обращалась за помощью к сторонним любовникам, стремясь получить желаемое.

- Это сработало! Стоило новой жизни зародиться во мне, как все нападки прекратились. Моя жизнь стала спокойнее, хоть я и знала, что нечисть про меня совсем не забыла. Они всё время наблюдали за мной, выжидая момента, когда получат разрешение.

Впервые в жизни иерей не мог найти подходящих слов. Прихожанка воспользовалась этим, ведя свой рассказ дальше.

Безмятежная жизнь сроком на девять месяцев подошла к концу. Настя чувствовала, как нечисть подбирается к ней сильнее с каждым днём, а потому ей отчаянно захотелось вернуть себе спокойствие.

- Я забеременела ещё раз. А потом и ещё. Как только ребенок немного подрастал, то их присутствие становилось невыносимым. Мне приходилось обращаться к своему средству снова и снова, хоть в глубине души я и понимала, что это не может длиться вечно.

- Но я видел тебя каждый день за последние полгода. Что же стало причиной твоего постоянного прихода?

- Врачи сказали мне, что больше ещё одного раза я не вынесу. Я родила недавно, но вновь чувствую, как они подбираются ко мне. Я подумала, что… может… Есть решение… Окончательное избавление от них…

Недоброе предчувствие подобно ведру холодной воды окатило Андрея. Ком в горле давал о себе знать. С течением рассказа ему всё больше становилось тошно, ведь идея собственного спасения этой… женщины была отвратительной. Она не только не пыталась искупить свою вину, но и изуродовала священный процесс деторождения, стремясь использовать его как щит. Тем не менее, он был обязан выслушать по долгу службы. Всё же не он ей судья.

- Что ты… придумала?

- Дети несут грехи своих родителей, да? С благословениями это тоже работает, да? – её глаза загорелись нездоровым интересом. Более того, они пылали от её желания жить, - Прошу вас!

- Прошу прекрати…

- Вы же приближённый к нему… - она сделала шаг в сторону мужчины, тот зеркально ей сделал шаг назад.

- Перестань…

- Ваш ребенок точно будет особым! – она посмотрела на него таким жаждущим взглядом, что у иерея выступил холодный пот на лбу и он вновь сделал шаг назад, - Он точно защитит меня!

- Уходи…

- Молю вас! – она закричала, что было мочи, и бросилась на священника, но тот успел увернуться. Женщина упала на четвереньки, ударившись об пол, но её это ничуть не волновало. Её тонкие высохшие пальцы едва не царапали пол, пока их владелица ползла в сторону желанной цели, - Прошу! Это ваш долг! Спасите меня!

Андрей не мог смотреть на всю эту картину без содрогания. То был не страх, но отвращение. На что же готов пойти человек, чтобы избежать встречи с злыми силами.

- Поди прочь, я сказал! – его голос был твёрд и эхом раздался в церкви. Казалось, всё здание завибрировало от его силы.

Настя остановилась. Её глаза, красные от слёз, уставились на мужчину. Тот перекрестился и заметил, как огонь в них затух. Ничего более не говоря, безумная мигом поднялась и выбежала из церкви, оставив иерея наедине со своими мыслями.

Провожая её взглядом, он увидел, что тьма ночи сегодня была намного гуще обычного. Казалось, вдали что-то сверкнуло белое, похожее на улыбку. Видимо, зрение его снова подводит. Андрей перекрестился и поспешил запереть двери.

- Что случилось, батюшка? – вбежал протодьякон Александр, наверное, он слышал голоса и падение женщины на пол.

- Ничего, - поспешил ответить священнослужитель, не замечая, как сам был бледен от случившегося, - Просто чья-то удачная охота.

Показать полностью
191

Визит посланника смерти

Обычно народу в этом довольно небольшом кафе, по случаю межсезонья, было немного, но сегодня вдруг образовался неожиданный наплыв отдыхающих, навёрстывающих последние тёплые деньки лета, и я уж было совсем решил, что и мой столик тоже занят,  как  увидел, что табличка с просьбой не занимать на нём всё-таки есть. Расположившись, заказал, по обыкновению, творожники и блины с мёдом, меню мне уже даже не приносили, значит, выучили репертуар. И наслаждался чашкой отличного чёрного кофе, когда заметил человека, жестом спрашивающего, нельзя ли присоединиться к моей компании.

Теоретически, столик, за которым я обыкновенно проводил утро последние пару недель, рассчитан  был на двоих, и занимать его в одиночку было бы не очень красиво по отношению к владельцам заведения. Я, вообще-то, компанию не очень уважаю, и обычно предпочитаю завтракать без помех. Да и в остальной жизни больше предпочитаю одиночество. По некоторым причинам.
Но здесь кормят так вкусно и недорого, что сам этот факт перевешивает перспективу терпеть других людей. Оглянувшись по сторонам, оценил обстановку. Народу, действительно, битком, и, кроме моего, свободных мест нет. Деться незнакомцу было некуда, как, впрочем, и мне. Кивком показал, что не возражаю против вторжения.

Незнакомец присел за мой столик, жестом подозвал официанта, заказал всего лишь чашку кофе, хотя завтраки тут были отменные. Управляясь с означенным  завтраком, я невольно обратил внимание, что на левой руке незнакомца имеется массивное кольцо-печатка довольно-таки необычного вида, с интересным вензелем, похожем одновременно  и на витиеватую арабскую вязь, и  на японский иероглиф, и одновременно непохожий ни на что, вписанный в какую-то странно искажённую асимметричную фигуру. Впечатление вещь производила однозначное, явно старинная и точно очень дорогая. Блеск золота ни с чем не спутать. Такой перстенёк стоит явно в несколько раз больше средней зарплаты в этом регионе, даже если продать просто по цене металла. Непрост мой вынужденный компаньон, очень непрост.
Увидев, что я заинтересовался украшением, незнакомец улыбнулся, совершенно, впрочем, без следа веселья во взгляде, и произнес удивительным басом, никак не вязавшимся с его, в целом, довольно субтильной комплекцией. —

— Интересная вещица, не правда ли? Этот перстень передаётся в моей семье из поколения в поколение, вещь  очень старинная и  носить её имеет право только старший сын рода. Некоторым образом это знак профессии, которой мы принадлежим.

Я обратил внимание, что он особо выделил интонацией последнюю часть фразы. Не профессия является частью его, а как бы, наоборот, он является частью своей профессии. Есть люди, которые на работу ходят ради денег, дабы заработать себе на хлеб насущный, и таких подавляющее большинство, но также есть и те, кто работают ради некоей цели, при этом деньги для них не являются чем-то значимым, а  скорее, средством для достижения всё той же цели. Как показывает мой опыт, такие гораздо опаснее всех прочих. Явно мой компаньон был именно из последних.
Незнакомец пригубил кофе и замолчал.

— И какая же, если не секрет, это профессия, — спросил я. Мне действительно было интересно. 

Незнакомец улыбнулся и ответил:

— Я, в своём роде, посыльный, моя задача доставить сообщение, передать его адресату и убедиться что адресат сообщение принял и понял. Перстень — отличительный знак нашей профессии, существующей уже очень, очень давно. Говорят, древнейшие профессии в мире это журналисты и проститутки, но мы думаем иначе. Не будет преувеличением сказать, что мы существуем столько же лет, сколько и всё человечество. Нужда в посланниках, передающих важные вести, невзирая на обстоятельства, войну, голод, погоду, отсутствие дорог, или что-то не менее серьёзное, была всегда. А наша семья всегда доставляла сообщения точно по адресу и в срок, это вопрос чести.

—  А что означает символы на вашем кольце, —  спросил я, только лишь, чтобы что-то сказать. От пафоса этих слов мне стало почти физически тошно. Из какого романа фентези ты вылез, дядя? Меча только не хватает для полноты образа. Но не поддержать разговор мне показалось всё же невежливым.  Незнакомец серьезно ответил:

—  Этот знак означает, что что носящий его  имеет право говорить от имени всех пославших его. Используется он нечасто, и только в особых случаях.

Я не стал уточнять, что это обозначает. Но начал подозревать, что человек с перстнем за мой столик присел совершенно не случайно.

Тем временем незнакомец, наконец-то, почти покончил со своей чашкой кофе,которую он всё это время всевозможным образом крутил в руках, и затем без перехода сменил тему:

—  Вас интересуют знаки, так может быть, возможно, вам будет любопытно взглянуть на это,.  —  и протянул мне маленькую белую карточку, вроде визитки. Я  с интересом посмотрел, на вид это была совершенно ничем не примечательная картонка, без какого-либо оформления, даже без тиснения, с одной стороны на ней была выполненная чёрным вязь, очень похожая на ту, которая была на перстне незнакомца, но гораздо более сложная, и вязь эта  имела любопытную особенность. В последние годы, из-за  повально возрастающего  непрофессионализма веб-дизайнеров и прочих креаторов, всё больше в сети появляется отвратительно оформленных публикаций, читать которые  неприятно и тяжело, настолько они уродливо свёрстаны; но от одного вида  этой надписи на неизвестном языке, чем-то напоминающей логотипы малоизвестных блек-метал групп, становилось не по себе.

Когда я пытался охватить её полностью взглядом, у меня начиналась какая-то рябь в глазах, как бывает, когда в глаз попадает соринка и зрение расфокусируется, к тому же  никак не получалось полностью захватить вниманием этот странный знак, всё время казалось, что какие-то его части двигаются плывут, дёргаются, пляшут странным и противоестественным образом. Производило это, если честно, не очень приятное впечатление. Знаете, есть такие иллюзии, когда смотришь на картинку, и там вроде бы неподвижные круги начинают как будто бы  двигаться и ты начинаешь думать, а не поехала ли у тебя крыша, или зрение подводит;  с этим знаком хоть и  было нечто похожее, но гораздо хуже. У меня возникло ощущение, будто мне в глаза насыпали песку, и,  глядя одну его половину, мне казалось что другая половина куда-то плывет, а когда я смотрел на вторую половину, то чудилось, что первая, кривляясь,  расплывается и какими-то судорожными рывками меняется в очертаниях. В общем и целом знак производил неприятное, очень неприятное впечатление, на него не хотелось смотреть. Но,с другой стороны, стоило только на него посмотреть, как взгляд отвести было решительно невозможно,  он как-будто примагничивался  и следовал всем извивам прихотливого рисунка.  С некоторым трудом я оторвался и вернул карточку незнакомцу.

— Что это, о боже, что это за пакость, — спросил я, промаргиваясь и находясь в некотором ошеломлении.

— Это, — ответил он, —  и есть то послание которое я должен был передать.

— Вы точно уверены, что это послание действительно для меня? Мне кажется, произошла ошибка. Я даже не понимаю, что это такое здесь изображено, или написано,. — спросил я с удивлением. Вестей я вроде бы ни от кого в последнее время не ждал. Да и не должен никто из друзей, которых и так по пальцам одной руки пересчитывать, коллег и знакомых, знать, что я недавно поселился в этом маленьком приморском городке. Но предчувствия уже появились очень и очень нехорошие.

—  И кто же передал мне это послание. И, чёрт возьми, что же оно, извините, означает? Я даже не понимаю языка, на котором этот вензель выполнен.

—  Мне придётся зайти издалека, —  ответил он и допил последний глоток кофе из своей чашки, отставил её в сторону,  и при этом не став звать официанта, чтобы ему принесли еще. Крещендо. Скоро финал.

— Издавна  люди заметили, что некоторые древние символы определённым и далеко не всегда понятным образом влияют на некоторые вещи. Сперва разнообразная символика использовалась только для украшения одежды и предметов быта. Затем наблюдательные люди обратили внимание, что одни знаки, изображенные на одежде охотника, приносили удачу в охоте, а другие, если начертить их на воротах дома, способствовали долгой жизни  хозяина.  Были и такие, которые, напротив, приносили вред. Такие символы назвали рунами. Некоторые из этих рун работают быстро, некоторые нет, одни действуют медленно и почти незаметно, а другие мгновенно, некоторые работают только в том случае, если их нанесет определенный человек в  определённое время, выполняя определенные ритуалы.

В течение человеческой истории символы записывались в тайные книги, сам факт существования которых тщательно охранялся, и человеческое сообщество, которое занималось исключительно тем, чтобы сохранить и сберечь эти Древние знания, набирало свою мощь. Называется эта организация Орден.  Однажды была найдена комбинация символов, немедленно убивающая того, кто её видел, и множество людей погибло, прежде чем мы смогли вообще понять, с чем имеем дело.

Именно так мы получили свои руки мощный инструмент, который позволял нам мгновенно избавиться от людей, не очень отвечающих нашим целям, а с течением лет приобрести мощное влияние, деньги, власть.

Постепенно исследования  письмен Смерти вместе с ростом наших возможностей получили своё развитие,  наши учёные смогли разобраться не только, как именно они работают,  но и как защититься от такого воздействия.  Любая информация, которая попадает в человеческий мозг, сродни программе, загруженной  в компьютер, и точно так же, как для компьютера известной архитектуры  можно сделать разрушительную программу,  приводящую его в негодность, так же и человеку можно дать такую информацию, которая приведет к его смерти.

Ведь мозг человека по существу, это точно такой же компьютер, только работающий на не на электрических импульсах, перемещающихся в толще кремниевых кристаллов, а на химической энергии, возникающей в живом организме. Импульсы следуют не по медным дорожкам, а по нервам,  а память организована не на микросхемах, а в нейронах коры мозга, а затем и в РНК. Знак Смерти в этом случае работает точно как вирусная программа, разрушающая естественные происходящие в мозгу процессы. С того момента, как вы получили письмо Смерти, ваш мозг начинает работать не на вас, а против вас. Медиаторы и гормоны, выделяемые мозгом, начинают свою работу по отключению всех жизненно важных процессов в организме.

Вы по сути получили команду умереть, и  времени у  вас очень не много, максимум  двадцать — двадцать пять часов, но на самом деле ещё меньше, потому что разум, как самая сложная и тонкая часть человеческого существа, угаснет в первую очередь. Я искренне надеюсь, что этого времени хватит, чтобы закончить ваши земные дела.

Я поднял взгляд на незнакомца.

—  Скажите тогда, зачем вы передали мне за послание? Чем я так насолил вашему Ордену, зачем понадобилось меня убивать?

Он грустно улыбнулся.

— Я, как уже сказал, посланник, моя задача передать весть.Обычно комментарии к заказу я не получаю, но ваш случай особый.  Советом Ордена мне поручено прекратить вашу жизнь от имени всего Ордена, а это означает только одно: вы опасны для всего человечества. Наши эксперты непрерывно анализируют последние научные разработки, и, обнаружив ваши статьи о водородной энергетике, сильно заинтересовались. Особенно, когда выяснили, что у вас имелся даже работающий прототип.  К сожалению, ваши разработки водородного двигателя могут обрушить мировую экономику и привести к полному краху множество людей.

— Несомненно, вы имеете в виду, в первую очередь, состоятельных людей, которые контролируют мировую экономику? – вскинулся я. —  Незнакомец не ответил, лишь развернул перстень символами к себе.

— И много ли, интересно заметить, —  насмешливо произнёс я, —  таких людей в этом вашем Ордене? Надо полагать, вы очень сильно заботитесь о человечестве не в последнюю очередь именно по этой причине?

Незнакомец посмотрел на меня серьезно и внимательно.

— Уверяю вас, деньги для нас, как это, может быть, вам показалось на первый взгляд, особой роли не играют,  —  произнёс он просто. — На самом деле мы в прямом смысле слова стоим на страже общественных интересов. Разрабатываемое вами устройство, простое в эксплуатации и производстве, обрушит сразу несколько секторов экономики, целые отрасли промышленности во всем мире будут вынуждены либо прекратить свое существование, либо полностью перепрофилироваться. Для мирового сообщества это стресс, и реакция  на этот стресс будет трудно предсказуемой. Одно лишь можно сказать с полной уверенностью: внедрение вашего двигателя вызовет целую череду кризисов, справиться с которыми будет непросто. Мы видим единственную возможность не допустить такого варианта развития событий, полностью прекратить разработки устройства. Мы уже побывали в вашем охотничьем домике, и нашли ваш тайник, господин Грехов.

— Выходит, чертежи всё-таки у вас. В таком случае, зачем вам возиться со мной?
— Но вы ведь не оставите попытки опубликовать ваши разработки. Наши спецы тщательно изучили вашу биографию и пришли к выводу, что просто так вы не остановитесь, а подкупить вас не получится.

— Это они верно сообразили. — подумал я зло. — Молодцы, хорошо работают.
Мой собеседник отставил, наконец, свою чашку, которую он безостановочно вертел в руках,в сторону  и добавил:

— Конечно, вы затратили очень большие усилия, чтобы публикация вышла в сеть. Особенно после того, как убедились, что ни в одном научном журнале ваши материалы не примут, верно? — Не дожидаясь ответа, он продолжил. — Труднее всего было локализовать и изолировать от сети те узлы Даркнета, через которые вы пытались обнародовать ваши труды. Наши техники превзошли сами себя, работали без сна и отдыха, но всё-таки справились, ни одна буковка не проникла во внешний интернет. Пару раз случались утечки, но мы их оперативно погасили. Вместе с носителями, как ни прискорбно. Вы проиграли, господин Грехов.
Это был удар. Признаться, я очень рассчитывал на цепочку анонимных серверов, через которые удалось бы передать данные в сеть. Выходит, был излишне оптимистичен.

— Орден существует очень давно. И у него длинные руки и цепкие пальцы. Как видите, нам не потребовалось много времени, чтобы вас разыскать.
Верно. Прошло чуть больше недели, а они уже размотали всю цепочку, начиная от фальшивого паспорта, купленного все в том же Даркнете, и до неразговорчивого пилота, за наличные доставившего меня сюда из Волгограда.

— Зачем же весь этот пафос, перстни, письмена, не проще было бы вам меня устранить менее оригинальным образом? Скажем, устроить дорожную аварию?

— Это очень старая традиция. Совет Ордена собирается только в тех случаях, когда обществу грозит серьёзная опасность, и методы устранения этой опасности не претерпели изменений за века. Кроме того, убить вас столь пошлым образом было бы не совсем красиво по отношению к вам, ведь вы, в сущности, виновны только в том, что хотите всем добра. Отправив к вам Посланника, Орден тем самым выказывает вам своё уважение. Поймите, мы не палачи и не убийцы, мы пытаемся делать то, что считаем единственно верным, служение людям есть наша первейшая задача и поддержание стабильности общества — наш долг. Жаль, что мы не смогли понять друг друга. Ведь одно дело делаем, просто смотрим на него с разных сторон.  Уверен, вы принесли бы немалую пользу в наших рядах. Один ваш двигатель — настоящий прорыв в науке, но, как ни печально, для него ещё не пришло время.

— А к тому моменту, когда вы решите, что оно, наконец пришло, вы опустошите ресурсы планеты и окончательно изувечите экологию? — мрачно спросил я. Ответа не ждал, да и не нужен он мне был. Сам посланник это и есть ответ.

— Ну что ж, — сказал я, — Спасибо и на этом. Времени у меня не так много, как я понимаю, и, пожалуй, мне и вправду следует заняться неотложными делами. Полагаю, вы не обидитесь, если я с вами попрощаюсь прямо сейчас, пока ещё не утратил возможность соображать.

Незнакомец кивнул, и поднявшись, быстро ушёл  не прощаясь.

Дел у меня действительно было много, и совершенно не тех, о которых мог подумать мой удивительный спутник.  Первое, что я сделал, так это вытащил из манжеты рубашки зашитую там капсулу, хранившуюся много месяцев в ожидании как раз именно этого момента. Она заняла свое место на дне кофейной чашки, где как раз оставалось около глотка  кофе. Смеси растительных вытяжек и ферментов на некоторое время притормозит действие разрушительной биохимии знака Письма Смерти,  и  этого времени, как я надеялся, мне как раз хватит.

Быстро поднявшись, я зашагал узким извилистым переулком в сторону гостиницы. Но, пройдя около трети пути, свернул к неприметной дверке, которую, судя по её виду, не открывали несколько лет, однако, на самом деле петли были отлично смазаны, а скрытый электромагнитный замок беззвучно открылся, отреагировав на чип, вживлённый в правую руку. Навстречу выскочил человек, похожий на меня как близнец, в точно такой же одежде, даже царапина на левом ботинке совпадает идеально. Единственная камера, к которой теоретически могли подключиться техники Ордена, была сбита из рогатки местными мальчишками несколько минут назад. Пригнувшись, я скользнул в узкий тёмный проход, выходящий в давно облюбованное место, где я оборудовал свою лабораторию, маленькую, но вполне отвечающую своим целям.

Небольшой магазинчик, несколько лет уже не работающий и купленный на подставных лиц несколько месяцев назад, по официальной версии, ремонтировался. Окна закрашены мелом, двери заперты и закрыты рольставнями. Время от времени сюда подъезжали небольшие грузовички, и молчаливые люди заносили внутрь оборудование и материалы. Вряд ли местные аборигены догадывались, что именно на самом деле происходит внутри.

Здесь в некотором хаотическом порядке располагались совершенно удивительные приборы, увидев которые иные из современных химиков взялись бы кто за голову, а кто и за сердце. Некоторое время потратил, чтобы включить часть из этих приборов в работу, благо что банки, колбы и склянки с нужными ингредиентами были уже заранее подготовлены и ждали своего часа.

Да, конечно, древние письмена уже начали свою разрушительную работу и в моём мозгу уже вовсю трудилась программа-вирус, заставляя сложную отлаженную миллионами лет эволюции биологическую машину работать на то, чтобы уничтожить себя. Но в том-то всё и дело, что человек — это живая биохимическая лаборатория, представляющая собой конгломерат из растворов  всевозможных химических веществ, и, оперируя этой химией, с ним можно сделать всё, что угодно. Например, запретить ему себя убивать. А кроме того,  артефакты Древних достались в свое время не только Ордену, и в наших запасах тоже есть кое-что такое, о чем мы никому не говорим и никому не показываем. Как раз одну из таких вещей я извлек из маленького сейфа, открывающегося отпечатком пальца.

Завернутая в чистую холстину маленькая табличка  из тёмно-зелёного камня, со сглаженными временем углами, испещренная с обеих сторон рядом глубоко высеченных символов, возрастом, возможно,  превышающая род людской. По крайней мере, эксперты Легиона так и не смогли ни определить возраст камня, ни установить язык, на котором выполнена надпись. Более того, никакие графемы с таблички не присутствовали ни в одной  из известных людям письменностей. Очень осторожно я положил свёрток с  табличкой на стол. Артефакт уровня «Ноль», сохранность которого агент обязан обеспечить любыми средствами, отдав при необходимости  как собственную жизнь, так и жизни других.

Я тщательно запер дверь,  проверил, не побеспокоит ли кто меня, отключил телефон, затем аппарат спецсвязи, закамуфлированный под обычный мобильник,  разделся догола, и только после этого осторожно развернул холст.

Начерченные на камне символы обладали крайне интересным действием. Любой человек, который их видел, в течение некоторого времени претерпевал процесс, который иначе как перезагрузкой не назвать. Он переживал своего рода  катарсис, приводящий к тому, что записанная в краткосрочную память информация сбрасывалась, а в долгосрочной, напротив, упорядочивалась и приходила в строгую систему.

Именно таким методом обучали агентов экстра-класса, за считанные недели вбивая в их память навыки и знания, на изучение которых обычным способом уходят обычно месяцы и годы. Так обучали и меня.

Я погрузился в созерцание  символа. Нужно было полностью охватить его сознанием, не упуская ни одной детали. И после этого у меня есть около 20 минут, пока сознание окончательно  меня не покинет, как раз к этому времени должно синтезироваться нужное вещество.

Я ещё раз проверил приборы, убрал артефакт обратно в сейф и приготовится ждать. Тренькнул звоночек сигнализации, в маленькой мензурке начала скапливаться жидкость. Бесцветная, прозрачная. Не отличить от воды, ни на вкус, ни на запах, а какие чудеса творит, был однажды свидетелем. Разорванного чуть ли не пополам человека медики буквально собрали заново в условиях жутчайшей антисанитарии, несколько инъекций препарата, и вот он уже в сознании, самостоятельно дышит. Встретил его через пару недель, так даже шрамов не осталось. Пережав пальцами подводящую трубку, я кинул первые капли на язык. Чем раньше начнет действовать антидот, тем лучше.

Уже было заметно некоторое сужение поля зрения. Быстро, однако, отрава действует. Было у меня некоторое опасение, чего греха таить, но химики, похоже, потрудились на славу. Я уставился на медленно ползущие по тонкой стеклянной трубке капли антидота. Медленно, очень медленно. Я чуть подправил регулятор, проверил напряжение питания, поднял на пару вольт. Стрелки манометров чуть дрогнули, на блоке индикации мигнул жёлтый индикатор, но система из режима не вышла, зато дистиллят начал капать побыстрее. Угостившись из трубки ещё разок, я перешёл к другому столу, на котором лежали три включенных мобильника. Нажав на одном кнопку вызова, я дождался ответа. Ну всё, задача, можно сказать, выполнена. Обоймы поддержки получили сигнал  выполнения, теперь заработает во всю мощь дремлющая до поры команда прикрытия. Сотни агентов быстро зачистят все хвосты, отследят нужные связи, аккуратно и незаметно сплетут тонкую, почти невидимую сеть.

Накатило ощущение жара, затем холода. Времени оставалось мало. Ещё раз тщательно проверив параметры установки, я убедился, что все в порядке, подсоединил выходную трубку к разъему стоявшей рядом капельницы и улегся в низкое кресло, невольно поёжившись от прикосновения холодных пластинок датчиков. Иглу капельницы в вену, фиксируем пластырем, затем затягиваем ремни. Если начнутся судороги, я могу повредить оборудование. Поле зрения сузилось ещё больше, как при отравлении фосфорорганикой.

За ухом кольнуло, в голове раздался шёпот координатора обоймы прикрытия. Вживлённый в кость микронаушник, состоящий из ситаллов и кремниевых биополимеров, не определялся ни одним прибором и не излучал в окружающее пространство, но вместе с тем обладал внушительным радиусом приёма. Наблюдатели Ордена снимаются с позиций, после того как проводили моего двойника до гостиницы, удовлетворённые развитием событий. С их точки зрения все прошло без сучка, без задоринки. Очередной не в меру прыткий яйцеголовый получил успокаивающую пилюлю и сейчас укладывается на отдых, мир спасён, можно грузиться в невзрачные авто и отправляться на базу.

Ну что ж, их операция действительно закончена, а наша только началась.
На протяжении многих лет наши аналитики замечали нечто странное и не укладывающееся в статистику. Множество талантливых и подающих надежды учёных, занимающихся разработками на переднем крае науки, внезапно либо погибали от, казалось бы, естественных причин, либо начинали очень странно себя вести, бросая работу и уничтожая свои труды, меняя место жительства и род занятий, образ жизни.

Пропадали без вести, абсолютно бесследно, и поисковые кампании, предпринятые нами, не приносили успеха, зато становилось понятно, что это был не просто побег испугавшегося чего-то одиночки, а спланированная профессионалами операция: множественные смены имени, документов, отлично подготовленные легенды для официалов, всё говорило о том, что против нас начала работу мощная отлично вооружённая и прекрасно подготовленная неизвестная сила. С тех пор приоритетной задачей всех спецов Легиона стало противодействие этой силе. Были образованы отделы внешней тайной разведки, укомплектованные лучшими специалистами, которых мы только смогли найти и переподготовить, меры безопасности при работе остальных спецов были усилены и многократно продублированы, и такая тактика принесла плоды.

Дважды наблюдатели Легиона замечали ликвидаторов, после визита которых и начинали происходить неестественные события.  После анализа собранных данных аналитики вынесли вердикт: существует мощная тайная организация, занимающаяся, во-первых, накоплением знаний, а во-вторых, тщательно контролирующая распространение этих знаний, и при необходимости, если с учёными не удалось договориться, устраняющая их. Масштабы этой деятельности впечатляли. Организация, получившая кодовое название Контролёры, действовала по всему миру, тщательно конспирируясь, но по наглости и уверенности, с которыми проводились быстрые, почти мгновенные великолепно слаженные операции, можно было точно судить, что покровители Контролёров занимают не самые последние должности и в средствах не ограничены.

Итак, теперь у Легиона появился враг, сильный и опасный, не в последнюю очередь потому, что цели его были не совсем ясны. Конечно, болтовня о будущем человечества никакого смысла не имела. Под этим соусом всегда творились самые страшные злодеяния в истории, и у нас не было оснований считать, что Контролёры в этом плане принципиально отличаются от прочих причиняющих добро насильственным методом.

Именно так я и попал в этот маленький городок. Сначала статьи с описанием принципов работы мощного, экологически чистого и невероятно дешёвого двигателя, работающего на обычной дистиллированной воде, попали в несколько научных журналов. Как и ожидалось, публикаций не было, зато вскоре меня навестил тихий, очень вежливый человек, предложивший высокооплачиваемую работу в другой стране, собственную лабораторию со штатом сотрудников, и до кучи много всего заманчивого и вкусного, даже научную степень, которая при обычном раскладе мне еще лет 10 бы точно не светила. Отказываться он очень настойчиво не рекомендовал, но я упорно стоял на своём.

Разослав публикации по анонимным серверам, я спешно собрался и, попетляв по кривым дорогам отечества, сменив дважды имя и несколько раз транспорт, прибыл сюда. Контролёры, или, как они себя называли, Орден, долго себя ждать не заставили, ну а дальше вы уже знаете.

Прибор на столе дважды пискнул и выдал переливчатую трель. Это означало, что синтез положенного количества антидота закончен успешно, и мне теперь ничего не угрожает. Все равно я нервничал, ведь до сих пор действие приносимых посланниками Ордена письмен не заканчивалось ничем иным, кроме легкой, но неизбежной смерти. Методика сброса и химия наших технарей разработана в дикой спешке, и совершенно неясно, сработает ли.

Но я надеюсь, очень надеюсь. Ведь у меня нет теперь другой цели, кроме как уничтожить Орден. Нет иного смысла жизни. После того, как они убили мою молодую жену, беременную нашим первенцем. Как раз на третий день после визита невзрачного вежливого человека, получившего мой отказ. Авария. Банальное ДТП, и даже никто толком не виноват. Но я давно не верю в случайные совпадения, особенно, когда они являются результатом чужой злой воли.

Что ж, Орден веками гнул и ломал человеческие судьбы, с тем, чтобы история не сменила вдруг накатанную колею. У них огромный опыт и большая власть. А у меня теперь есть ненависть. И я думаю, этого хватит.

Всего лишь нужно проснуться живым. Я очень на это надеюсь.

Показать полностью
46

Север в моих рассказах. Мёрзлые

Часть вторая

***

Тихонькая Гигина мама вставала в четыре утра: в отличие от мужа, принявшего православие, оставалась мусульманкой и до рассвета проводила время в комнатке без окон. Она, бесшумной тенью скользя между кухонной зоной и огромной столовой, где у низкого столика в углу уселись друзья, подала им кофе и рассыпчатую пахлаву.

- Усвоил? - бубнил под нос Чех. -- Если всё нам привиделось, Брога сегодня зароют. Если нет, срочно уезжаем. У тебя карта или наличка?

Гига провёл ладонью по кожаной жилетке и покивал: всё есть, всё на месте.

- Нас видел дядя Вася участковый. Он брат Брогову зятьку, значит, к ним ехал. До сих пор к нам не наведался - возможно, что всё в порядке. К выносу подойдём, разведаем, как и что.

Через два часа, прижавшись к облезлым дощатым бокам голубятни, стоявшей на пригорке, друзья увидели, как во двор вынесли закрытый гроб, как куцая процессия вышла за ворота, как домовину поставили в кузов грузовичка и провожавшие Брога уселись в "газель".

Чех было выдохнул с облегчением, но заметил у ворот пустую "копейку" участкового. Под ложечкой шевельнулся неприятный холодок. Без всякой надежды он спросил Гигу:

- Слышь, а ты видел там, - Чех кивнул на опустевший двор, - дядю Васю?

- Не было его, - уверенно ответил друг. - Даже все оглядывались: некому гроб нести, потом встал новый сосед, который полгода назад дом купил у тё...

Чех прервал Гигу бешеным ударом кулака о голубятню.

- Сдурел? - спросил Гига, его коровьи карие глаза с длиннющими ресницами обиженно заморгали. - Чего психуешь, а?

- Потому психую... - сквозь зубы произнёс Чех, схватил дружка за жилетку, притянул поближе и прошипел ему прямо в лицо: - Потому что в гробу не наш покойник, а дядя Вася. А убиенный тобой Брог шастает где-то.

Чех выпустил из руки жилетку и оттолкнул дружка.

- Выдумываешь... - не сдался Гига. - Что же, родственники в гроб не заглянули?

- Галка, сеструха Брога, в больничке. А все остальные синие спьяну, сам не видел, что ли? Брог, поди, и гроб заколотил. Кому какая разница, кто в нём? - с обречённой усталостью сказал Чех. - Короче, рвём когти, пока живы.

Они спустились с пригорка, покрытого щетинкой нежной майской травки с желтоглазыми одуванчиками. Солнце весело шпарило с безоблачного неба, но страх оглаживал холодной липкой ладонью шеи и спины под одеждой. Друзья поминутно оглядывались.

И не заметили, как из-за поворота навстречу им вывернула Ритка. Остановилась, вжикнула молнией джинсовой курточки, полезла за пазуху.

- Ты почему на кладбище не поехала? - тупо спросил Гига, а Чех стал внимательно разглядывать первую поселковую красавицу. И ему не понравились чёрные засосы на шее, видные из-под воротника, тёмные круги вокруг воспалённых глаз, искусанные до кровавых корок губы.

Ритка вытянула красный платок, откинула его край.

Друзья отшатнулись: на её ладони на пропитанной кровью ткани лежал маленький кусочек вонючего мяса.

- Брог сказал, что частица его сердца принадлежит друзьям, - с глуховатой хрипотцой вымолвила Ритка.

-- Да пошла ты! - заорал что есть мочи Чех и бросился в обратную сторону.

Через мгновение он увидел впереди себя спину Гиги. Дружок быстро удалялся. Чех попытался наддать скорости, но не смог. Там, где был шрам от прошлогодней операции, вспыхнуло пламя и стало пожирать тело изнутри. В глазах потемнело, точно от дыма, какой бывает, когда жгут покрышки. И лицо Чеха вдруг встретилось с землёй.

- Чех, а Чех?.. - кто-то настойчиво звал его.

Чех разлепил тяжёлые от грязи веки.

Над ним склонился Гига, перепуганный и расстроенный, с красным носом и слезящимися глазами.

Чех приподнялся на локтях и попытался осмотреться. Угораздило же его свалиться прямо перед поселковым отделением полиции.

- Я щас метнусь в мусарню, скорую вызову, - дрожащим голосом, в нос, сказал Гига.

- Не вздумай, - еле шевеля языком, ответил Чех. - Помоги подняться, пока не заметили... Подумают, что пьяный... Потянут разбираться... Тут нас Брог и найдёт. Как Ритку...

Но было поздно. Открылось окно на втором этаже деревянного здания, и женский голос крикнул:

- Гигоев, Чеховский! Вы уже с кладбища вернулись? Василий-то что, на поминки остался? Обещал же к одиннадцати в отделении быть.

Знакомая с первого класса школы инспекторша по делам несовершеннолетних задымила в форточку сигаретой.

Гига молча пожал плечами, поддержал Чеха, помог ему встать и поволок прочь.

Майский энергичный ветерок донёс им в спины слова инспекторши:

- Пьянь... Сволота...

Если бы друзья могли знать, что им предстоит испытать в ближайшие дни, они предпочли бы оставаться «пьянью и сволотой» в родном Майске, нежели отправиться к проклятому месту в тундре.

Гига спросил Чеха, когда тот уже совсем оклемался и друзья уселись в тенёчке возле Майской автостанции:

– Чех, а кто он такой? Ну, был Ромка, потом помер… А кто он сейчас? Типа зомбака из кино?

Чех закатил глаза от Гигиной тупости, но всё же снизошёл до ответа:

– Не… в зомбей превращаются, когда мёртвых кто-то оживляет. Кому понадобилось поднимать Ромку из гроба? Он нежить, наверное. Типа всяких привидений. Но их только видят. А Брог – ещё и нечисть вдобавок, потому что пакостит. Слышал про бабая, всяких чертей, лешего, кикимор? Они всегда рады человеку навредить. Если нечисть к кому-нибудь прицепится, то не отпустит, пока до смерти не доведёт. Но если человек с мозгами, как, например, я… мы с тобой, то он может эту нечисть заставить себе служить. Я фильмец по малолетке видел про мужика, который на чёрте летал.

Гига поморгал и ответил:

– Мне мама рассказывала про Кушкафтара, Кан-тулук, Залзанагыя…

Чех сморщился, нехотя возразил:

– У нас таких нету. Это у неё на родине всякие куш-кафтаны и кан-тулупы. У нас Брог, бывший покойник, шустрит. А мы его перешустрим, так?

– Отродье шайтана, вот кто Брог! – выкрикнул Гига и сплюнул.

– Да без разницы, – отмахнулся от него Чех.

Они первыми залезли в старенький «пазик». Никто из толпы собравшихся в область не сказал им и слова: призывать к порядку или останавливать известных поселковых отморозков – себе дороже. Но Чех и Гига не заняли мест впереди, как обычно, а плюхнулись на заднее сиденье. Там сильнее трясло при езде и воняло бензином, но беглецам почему-то хотелось находиться как можно дальше от передней дверцы автобуса, через которую водитель впускал пассажиров.

«Пазик» выкатился с территории автостанции и помчался по дороге вдоль череды полей.

– Скоро кладбище, – шепнул на ухо товарищу Гига.

– И что? – сердито поинтересовался Чех.

– Там остановка есть… – пробормотал Гига.

Чех досадливо хлопнул себя по ляжке. Действительно, остановка была, потому что недалеко находилось маленькое село. Как же он этого не предусмотрел?

Чех стал всматриваться в окно, надеясь разглядеть приближавшуюся остановку и молясь неизвестно кому, чтобы она оказалась пустой и автобус проехал мимо.

А когда водитель всё же затормозил, приятели-беглецы даже зажмурились от страха.

Автобус дёрнулся и поехал дальше. Чех приоткрыл глаза…

У кабины водителя стоял, придерживаясь за поручень, вчерашний мертвец… или их бывший товарищ Ромка Брогоев, которого уже должны были закопать в землю.

Он уже значительно подпортился на майской жаре: кожа пошла тёмными пятнами, из ушей и ноздрей засочилась коричневатая жидкость. А ногти на пятнистой руке стали совсем чёрными. По салону автобуса пополз отвратный душок тухлой рыбы.

Чех закусил верхнюю губу, но всё равно издал нечто вроде стона. Его дружок тяжко задышал и вцепился пальцами в сиденье.

«Пазик» подбросило, башка Брога мотнулась и скособочилась. И тут он отцепился от поручня и медленно, «деревянно» зашагал вдоль сидений.

У Чеха зашлось дыхание – нечисть, нежить, отродье шайтана запросто доберётся до них! Но люди-то, люди… Почему они продолжают тихонько переговариваться, дремать, даже жевать какую-то снедь, взятую в дорогу? Разве они не видят покойника с кривой шеей, с засохшей кровью на рубашке?

– Мма… ма… – заныл Гига, трясясь так, что заходило ходуном сиденье.

Чеха осенило: Брог – простое привидение. Им просто кажется, что покойник пробирается к ним. Будь он настоящим, в автобусе столько бы визгу было!

И тут же, как будто в противовес этой облегчающей мысли, Брог снова пошатнулся и попытался удержаться, схватившись за спинку сиденья. Заодно он дёрнул край платка какой-то женщины. И стащил его с головы тётки… Опёрся рукой на её макушку. Тётка издала хрип и стала сползать вниз по сиденью.

– Мама, тебе плохо? – спросила девушка, которая сидела рядом, и стала рыться в сумке. – Сейчас, сейчас я твоё лекарство достану…

Чех затрясся на пару с Гигой. Привидения ведь без плоти и способности как-то влиять на мир. А Брог всё-таки нечисть. И он специально прётся прямо к друзьям – отомстить, убить… И никто им не поможет.

– Не смотри ему в глаза, – сказал Чех другу чисто по наитию. – Не смотри…

Но беглецы почуяли усилившуюся вонь. Брог сейчас явно стоял перед ними… Кого он убьёт первым?

А потом хлопнула выходная дверь автобуса, повеяло сухим тёплым ветром, дорожной пылью…

Чех резко открыл глаза, отдышался и сказал:

– Очнись, Гига… В этот раз, кажись, пронесло.

Но ему пришлось плеснуть в Гигину рожу пенистой газировкой, прежде чем товарищ пришёл в себя.

И в областном городе им постоянно чудился высокий худой мужик с тёмной головой среди прохожих. Друзья специально заходили в магазины, чтобы не столкнуться со зловещим покойником лицом к лицу. Но он всё равно мелькал в зеркальных витринах. А потом куда-то подевался, отстал, видать. Или на кого-то другого переключился. Или шумный город-миллионник заставил его вернуться в тихий малолюдный Майск.

Тундра

Из Уинчина они вышли в тундру с нанятым проводником только на шестой день бегства. Почти всю экипировку пришлось оставить в просторной избе, которая прозывалась гостиницей. Путешественники по незнанию и неопытности ополовинили Гигины накопления в магазинах области, доплатили неизвестно за что мужикам в аэропорту. Отвалили нехилую сумму проводнику, да ещё лоханулись: отдали деньги вперёд. Их осталось мало, на обратный путь не хватит. Если только повезёт найти могильник...

Местные, бойко болтавшие по-русски, при упоминании секретной захоронки сразу переходили на родной язык, пожимали плечами, отворачивались, а то и вовсе махали рукой: ступайте прочь, не мешайте честному люду сидеть на нерабочих нартах, вросших в землю, и потягивать трубки с вонючим табаком. И только один мужичок, который внезапно возник перед друзьями на пятый день в сумерках, напоминавших разбавленный водой черничный морс, жадно протянул руку к зелёным купюрам, сказал, что придёт утром к гостинице.

– Чех… А чё это мы не спросили, как его зовут, – сказал Гига.

– Так вроде спрашивали. Но я не запомнил имени. Да и вообще… если не кинет и придёт утром, я, наверное, его не узнаю, – откликнулся Чех.

– Чё делать-то будем, если кинет?

– Сами пойдём искать.

– Тундра-то бескрайняя… В какую сторону идти? Возвращаться домой нужно.

– Слабак ты, Гига. Ушатал Брога, заварил кашу, а отвечать за свои поступки не можешь. Ну, вернёшься ты домой к своему бате… Прикинь, что он с тобой сделает за побег. А ещё лучше – представь, что тебя в Майске дожидается Брог. Ты заметил, что он пропал ещё в области? Значит, мы верную дорогу выбрали. И тут ты такой – давай вернёмся. Слабак, – забрюзжал Чех, больше всего опасаясь, что Гига на самом деле решил пойти на попятную.

Сынку богатеньких родителей есть к чему возвращаться. И только у него, Чеховского Володьки, нет пути назад.

Друзья так и не смогли уснуть до самого утра.

Но оно оказалось лучше вечера и изматывающей ночи. Проводник появился, как и договаривались. Показалось странным, что он не взял с собой поклажи. Друзья лишь переглянулись: кто их знает, этих местных. Может, секретный могильник совсем недалеко.

Поначалу идти по еле заметной тропе было тяжело, а уж когда достигли снежных пространств, вскопыченных оленями, беглецы взвыли. Спина проводника замаячила довольно далеко впереди, а догнать его не получалось. Чех слышал, как позади тяжко, со всхлипами дышал Гига, и покрикивал на него. Но и сам почувствовал, как в нём что-то надломилось. Словно переход из весны в зиму означал что-то жуткое, опасное и невозвратное, как сама смерть.

Бескрайнее волнообразное пространство с клочками вытаявшей почвы вызывало к Чеха желание поскорее вернуться домой. Чем дальше он был от ненавистного прежде Майска, тем ближе сердцу становилась покинутая родня. Он даже готов повиниться перед ней. Ну и испросить прощения у загубленного Брога. Ответить, в конце концов. Всё лучше, чем быть соринкой на ладони у бесконечности, в которую сливались тундра, небо и их путь.

Он всю жизнь ненавидел тех, кто был рядом: старую, почти выжившую из ума бабку, жадную тётку с её невыносимым выводком крикливых ребятишек, учителей, соседей, сверстников. Даже Гигу ненавидел. Издевался над ним, завидовал. И чем больше завидовал, тем больше издевался.

А ведь бабка и тётка после смерти матери не сдали его в детдом. Взяли к себе, заботились, как могли. Тётка собачилась с соседями и учителями, заступалась за хулигана, платила из тощего кармана за кружки и секции, за убытки, причинённые племянником.

Гигин батя в прошлом году после заключения призывной медкомиссии оплатил Чеху операцию на желчном пузыре. Гигу от армии отмазал, но и Чеху помог. И продолжал помогать: решительно пресёк попытки устроиться на работу - лечись, восстанавливай здоровье, вот тебе деньги на диетическое питание. Друг единственного сына всё равно что второй сын.

Тундра поглотила, уничтожила ненависть. Стёрла всё наносное, явила главное: равнодушие вечности против жалкой и хрупкой жизни человека.

Гига тоже изменился. Из пухлявого рохли с не закрывавшимся ни на минуту ртом, маменькиного сынка и признанного всеми тормоза превратился в молчуна, выдававшего временами вовсе не тупые мысли.

Вечером он, залезая в спальник, сказал:

- Мне кажется, Брог не собирался убивать нас в Майске. Он загнал нас сюда.

Чех даже подскочил:

- Да ты что? Брог не мог допустить, чтобы мы стали такими, как он! Ему наказать нас нужно было!

Гига, помолчав, ответил:

- Вот он и наказал. И не факт, что мы его здесь не встретим. А встретим – сделаемся такими же, как он. Нечистью. Противной Аллаху и людям. И может… мы ещё раньше стали такой нечистью. Сколько всего натворили… Человека убили…

– Убили?! – заверещал Чех. – Ты убил, а не я!

Гига посмотрел на бывшего товарища мрачно-отрешённым взглядом и промолчал.

– Чего не оправдываешься, а? Чего не говоришь про мои подначки? Совесть замучила, да? Раньше нужно было её слушать! Раньше нужно было думать о своём Аллахе! – продолжил неистовствовать Чех, но потом замолчал, упал лицом в спальник и разрыдался.

Всю ночь злой ветер трепал полотнища палатки, и в его вое Чеху и Гиге слышались то голоса животных, то людей.

А утром они лишились проводника, который отказался ночевать в палатке. Друзья не стали его уговаривать. Слишком странным был он: не ел, даже чай не пил, знай только курил вонючую трубку, сидя в сторонке от них во время передышки. И вот его точно и вовсе не было - не осталось ни единого следа на игольчатом инее, который, будто паутина, затянул всё вокруг. Исчез человек, растворился в белом мареве, которым обернулся мир.

Пока они безмолвно глазели на искрившуюся пустоту, с трудом поворачивая затёкшие шеи, с неба послышался высокий отчаянный крик.

Гига задрал голову:

- Мама... мамочка... Ааа!!!

Чех тоже глянул и почувствовал, как термобельё стало тёплым и мокрым, прилипло к бёдрам.

Прямо на них мчались крылатые смерти величиной в полнеба с раскрытыми алчными клювами, багряными отблесками в безжалостных глазах. Они хищно растопырили когти, готовясь напасть.

Сначала на четвереньках, а потом клубком Чёх и Гига бросились в палатку, упали, обнявшись, ожидая, когда чудовищные когти вспорют ткань, вонзятся в тела и раздерут их.

Секунды стали безвременьем, их можно было отследить только по биению сердец.

Крик удалился и стих. Чех наконец оторвал от Гигиного подбородка лоб, мокрый от их общих слёз и соплей.

- Ч...чч... - Чеху никак не удавалось вымолвить хоть слово.

Гига скинул с него тяжеленные руку и ногу, пополз из палатки.

Чех нашёл друга стоявшим на коленях перед белым безмолвием.

- Ч... ч... - Возможность говорить ещё не вернулась к нему.

- Оптический обман, - тихо произнёс Гига. - Я читал, в тундре такое бывает. Маленькие птицы или зверьки могут показаться великанами...

В другое время Чех бы запросто обстебал книжные знания дружка. Для него мерилом истинности было только то, что он видел и чувствовал сам. Но сейчас он был готов принять что угодно, лишь бы язык и глотка позволили говорить.

Небо вдруг потемнело, налилось сумеречной чернотой. Исчезло бледное пятно подслеповатого солнца.

Мёрзлая земля вздрогнула. На куполообразных сугробах треснул и отвалился наст. Друзей начало подбрасывать от мерных толчков, которые сопровождались странным гулом, точно из-под земли.

- Оптический... обман... - жалобно пропищал Гига.

Он ещё что-то вякнул, но Чех не понял.

Уши заложило от трубного рёва, а позади бешено захлопали от ветра расстёгнутые полотнища палатки.

Исполинская тень, появившаяся из ниоткуда, надвинулась на Чеха и Гигу. Полыхнули горевшие яростью глаза, огромные бивни пропороли темноту. Дикий смрад шибанул в ноздри.

Бежать было некуда. Чех оцепенел и не смог даже зажмуриться, чтобы не видеть, как чёртова махина раздавит их.

Друзей накрыла непроглядная ночь. Чех почувствовал, как рядом от страшного удара ухнула и раздробилась земля. Потом его поволокло в образовавшуюся рытвину, и он упал лицом во что-то осклизлое.

Долго лежал, слушая затухавшие содрогания земли. Пытался верить в то, что с Гигой ничего не случилось и друг сейчас пробудит его от страшного сна. Только была ли когда-то реальность с посёлком Майском, обычными вещами? Сейчас для Чеха действительность - это жижа, воняющая пропастиной, саднящая щека да пружинистые волокна какой-то пряжи в ладони.

Чех пошевелил рукой, стряхнул бурые толстые нити. Приподнялся, нащупал нечто странное в щеке и выдернул. Брезгливо отбросил - это был чёрный коготь величиной с его ладонь. Скосил глаза - рядом грудился фарш из тёмного мяса и разодранной бурой шкуры. Башка невиданного зверя таращила на Чеха выкатившиеся глаза, из пасти между преогромных клыков свисал синий язык.

Гига! Друг... Где ты?

Чех поднялся, огляделся, но посмотреть на фарш ещё раз не захотел. Наверное, мерзлота исторгла доисторических зверей, когда-то поглощённых ею. Пусть, это не так страшно. А вот если поднимутся люди… Ведь нет на свете зверя страшнее, чем человек.

Кто это?! Чех собрался протереть глаза, но рука не поднялась.

Там, откуда возникла гигантская тень, замаячил смутный силуэт. Слава Богу, Гига жив!

Чех хотел заорать, позвать друга, но только беззвучно разинул рот. Но ничего, он доберётся до Гиги, убедит его повернуть назад, не удастся - заставит. Главное - догнать, не упустить, не потерять. Да вот беда - ноги не идут.

Меж тем силуэт стал приближаться.

Чех ещё раз возблагодарил того, в кого никогда не верил.

А через миг взвыл: это был не Гига.

Это был Брог.

Унчинский могильник

Бозой почувствовал, как ярость плавит его заледенелое нутро. Чика всё не затыкался, трещал про двух фраерков, которые прутся сюда. Но они что-то не появлялись. А ждать уже было невмочь.

Сегодня, сейчас должен наступить тот самый миг, когда он поднимется из ямы. Иначе и быть не может. Довольно терпеть, что раз за разом покидали могилу те, на чьих телах ранее возвышался Бозой.

Там, под его разбитыми, расквашенными сыростью дорог и временем башмаками, скорчились их бывшие конвоиры. Тоже ведь, суки, приезжали сюда через много лет после убийства. Что их притягивало? Совесть, страх? Если бы Бозой мог, его хохот сотряс бы тундру не меньше, чем поступь мёрзлых.

Люди появлялись редко. И уже не могли покинуть могильник. Их место в реальном мире занимал беглец, как Бозою удобнее было называть счастливца. Или освобождённый, как сказали бы двое политических, по странному случаю, как и Чика, оказавшиеся среди матёрых урок. Сколько пришлых уже скопилось в яме? Пожалуй, больше, чем зэков. Последний, бросивший в Бозоя топор, тоже там. Молчит, не отзывается. Да и пёс с ним.

Плохо, что всё совершалось не по понятиям, к которым привыкли Бозой и зэки. Мерзлота сама решала, кому выпадет фарт.

Бозой даже стал молиться ей: помилуй и отпусти. Или погаси навсегда сознание, чтобы не ощущался ледяной огонь, чтобы не чувствовалось, как холод гложет тело.

В Бога, который на небесах, Бозой не верил. Это был Бог для слабых терпил. Обманщик. Сказка. Пшик.

А внутри земли, под мерзлотой - настоящий, всесильный, дарующий самое дорогое - свободу. Странно, что Он выбрал своим помощником-проводником не Бозоя, а Чику.

Над дурачком-доходягой, стянувшим на рынке буханку хлеба из сумки зазевавшейся толстухи, потешались все, кому не лень. Шпыняли, травили. Били только по настроению, если не на кого больше нельзя было слить злобу.

Рассказывали, что он чуть не угодил под расстрел, когда брякнул в камере, что раньше, при царе, лучше было: ребёнком он с матерью побирался, все хлеб подавали. А большевики обманули. Делиться, мол, нужно, а никто не делится.

Когда "ЗиС" по брюхо увяз в топи и конвой стал жрать их пайки, зэки подъели всю побуревшую мёртвую траву на пятаке сухой земли. И пришла очередь Чики поделиться своим телом. Бозой нашёл камень-голыш и добрался до самого жирного и питательного в измождённом теле, почти трупе, - до мозга.

После этого конвой их всех пустил в расход.

Но всесильная мерзлота сохранила расстрелянных.

И по одному возвращает миру, погрязшему в дерьме.

Никто не знает, как, где и сколько живут беглецы. И принимает ли их назад земля, тоже неизвестно. Может, они такие же, как мёрзлые -- мелькнули и исчезли. А может, живут под видом настоящих людей. Или маются в этом грешном мире, как всякая прочая нечисть.

Бозой увидел вспышку молнии перед глазами. Это означало готовность всех. Сейчас они вдарят по Чике. Он заорёт, и Бозой наконец-то вырвется из могилы.

И они вдарили как никогда.

Ещё одна молния саданула по яме.

С громоподобным стоном треснула земля.

Сплетённые тела занялись чёрным пламенем и распались.

Остался один Бозой.

Он вдруг ощутил под ногами не чей-то хрупкий череп, а твёрдую глыбу. Поскользнулся не на раздавленных кишках, а на подтаявшем инее. И зажмурился от света серого насупленного неба.

Бозой пошёл вперёд, сжав что есть сил кулаки, молясь мерзлоте, чтобы не прекратился крик Чики. Если он замолчит рано, Бозоя втянет назад. Так однажды уже было с одним из политических.

Ну же, ори, Чика! Ори!

Но что-то не заладилось там, позади.

Бозоя качнуло. Он не почувствовал ног. Да и всего тела тоже.

Потому что в яме чья-то не истлевшая в чёрном огне рука заткнула рот Чике.

Чёртов последний пришелец! Проявил себя наконец. Обманул не только Бозоя, но и саму мерзлоту. Себя обманул: через несколько десятилетий, ладно, пусть через сто лет с гаком, и ему бы подфартило выбраться. Стоило только подождать. Ему что - этих фраерков жалко?

Больше Бозой думать не смог, потому что его разодрало на мёрзлые крупинки.

Прощение

Чех внезапно осел на землю так, что заныл ушибленный копчик. А ведь его чуть было не затянуло в чудовищную чёрную яму! Наверное, почудилось со страху - вон, кругом вся та же тундра, засыпанный снегом Гига. Только палатки нет. Да и пёс с ней. Нечего им тут делать, потопают к Уинчину. Добрые люди помогут добраться домой. О том, что среди "добрых" могут оказаться менты, Чех подумал даже с радостью.

Порыв ледяного ветра швырнул в лицо какую-то вонючую дрянь. Чех заслонился рукой, а потом соскоблил с куртки грязь.

Возле уха раздалось сопение.

- Чех, мне показалось, ты позвал Брога, - сказал Гига.

- Я думал, это ты орёшь, - откликнулся Чех.

- Вот скажи мне: что это было? Это реально? - Гига затянул было свои любимые вопросы.

Чех вспомнил, как друг задавал их у себя дома, в Майске, и разразился диким хохотом. Он смеялся так, что всё нутро отдавало болью.

Гига, глядя на него, тоже захихикал.

Смех перешёл в плач.

Яркое солнце, такое же, как и над Майском, поднатужилось и прорвало лучами обложные тучи.

Иней стал таять, словно вся тундра тоже исходила светлыми слезами.

Чех окинул взглядом место, которое они навсегда покинут. К чертям удачу и деньги, которые они могли бы получить. Главное, Брог их наверняка простил.

В том, что он здесь был, Чех не сомневался. Когда кто-то, обликом точь-в-точь их убитый друг, шагал к нему же самому, то в призрачной башке торчал топорик. Брог в позапрошлом году самолично перекрасил оранжевый рисунок на топорище в жёлтый.

Показать полностью
47

Север в моих рассказах. Мёрзлые

Чех и Гига, отморозки из села Майск, убивают своего дружка. Но он воскресает. Преступники приходят к выводу, что его наделил бессмертием и другими благами Унчинский могильник, тайное место в тундре, где хранятся тела расстрелянных зэков. Они отправляются туда за спасением и удачей...

Часть первая

Уинчинский могильник

Километров за сто от оленеводческого посёлка Уинчина под линзой льда чернели тела зэков, расстрелянных восемьдесят лет назад.

Бозой, смотрящий из блатных, мрачно пялился на ноздреватый снег с вкраплениями сора, который застилал ему небо. Оно было доступно взгляду только в летнюю ветреную погоду. И тогда слабая голубизна струилась в червоточину зрачка, а глубоко внутри тела начинала пульсировать тёплая точка. Сейчас всё кости Бозоя прошиты ледяными иголками, а потроха спрессованы в камень.

- Крачки летят. Весна скоро! - раздался голос из-под его локтя.

Волна завистливой ненависти накрыла Бозоя. Чика, заполосканный доходяга, мог видеть далеко, дальше всех, несмотря на то, что был завален телами. Это приводило в исступление. Врал, сволочь, тревожил душу. Раскроить бы ему черепушку, да не получится: Чикина башка давно как расколотая яичная скорлупа.

Доходяга всё не унимался, твердил про солнце, людей. Бозой ощущал, как крепнет недовольство тех, с кем он переплетался телом. В прошлый раз они придавили общей лютостью малахольного, и Чика на сколько-то лет заткнулся.

Правда, им плохо пришлось без пустозвона, который был вроде дворовой шавки, упреждавшей о чужаках. И ещё хуже от того, что без Чики стал невозможным побег.

Бозой поморщился. Точнее, ему показалось, что он скривился, на самом-то деле его харя так же недвижна, как и оледенелые тела всех зэков.

Лоб Бозоя зачесался от лезвия топорика со странной чёрно-жёлтой рукоятью, которое застряло в кости. Со временем стало входить глубже, причиняя зуд. Последний пришелец постарался.

Видно, он до смерти чего-то перепугался. Хотя чего бы - Бозой всего лишь раскрыл сморщенные веки навстречу любопытно-жадному взгляду человека, который разворотил сугроб и приник к ледяной крыше могильника. Пришелец заорал, отпрянул, запутался в ногах, выстелился, нашарил топорик, выпавший из руки, и метнул в Бозоя.

Обидно? Конечно. Хотя что взять с этого цивильного, который каким-то макаром сюда добрался?

А уж когда подал голос Чика, троица пришлых, побросав пожитки, сиганула прочь, оставив товарища.

От криков Чики трескалась земля, дробилась мерзлота, выпуская на поверхность тех, кого хранил лёд, - нечисть, громадные тени, похожие на обросших мхом животных. Таких же, только намного меньше, Бозой, будучи мальцом, видел в цирке. Иные тени напоминали безгривых львов, странных полураздетых людей. Если б Бозой был жив, он бы подумал, что спятил: ну откуда в тундре взяться львам? Зэки с безмолвного общего согласия называли эту нечисть мёрзлыми.

Бозою не было дела, на кого наткнутся мёрзлые и где закончится их путь. Важно было объединить разрозненные, ускользающие усилия всех зэков и прессануть Чику так, чтобы он зашёлся визгом. И тогда лёд отпустит кого-нибудь из них, скованных смертью в проклятом месте. Никогда не угадаешь кого.

Когда-то, в совсем другой жизни, здесь закончился их этап. Почти неделю ждал конвой, чтобы смёрзлась земля и зэков можно было гнать пёхом. Не дождался.

Загнали в яму, наставили винтовки.

Зэки чуяли, как погружаются в холодный огонь, от которого тело не горит, а само становится ледяным пламенем. Чуяли и не моги тронуться с места.

А тех, кто пытался выбраться из осклизлых стен ямы, пристрелили. Убитые свалились на ещё живых. Живые подмяли тела под себя, чтобы облегчить неимоверную боль, которую причиняла мерзлота. Бозой тогда поднялся выше всех. Он и сейчас выше. Но почему лёд не отпускает его - того, который всегда держал мазу и держит по сию пору?

Майск

Чех и Гига, они же Володя Чеховский и Магомед Гигоев, наливались кофейком в просторной комнате. Высокие кружки приятно грели пальцы, кофе обжигал рот, животворной лавой скользил внутрь. А долбаная дрожь не проходила. Трясло, как паркинсонщиков.

- Не, ты это видел? - вопрошал Гига. - Реально видел?

Чех кивал, несмотря на то, что Гига задавал раз за разом совершенно тупой вопрос. Да, они оба видели это. Глюки - один в один - у разных людей тоже могут случиться, но Гига и Чех не торчки.

- Вот скажи мне: что это было? Это реально?.. - Гига пошёл на новый заход, неизвестно который по счёту.

Чех не вытерпел, за раз отправил полкружки кофе в глотку и рявкнул:

- Заткнись, а? Ты сам всё видел! И знаешь: Брог вернулся. С того света вернулся. И теперь нам хана!

Друг взвыл и расплескал кофе на колени. Вытер коричневые пятна краешком красивого пледа, отчего Чеха передёрнуло: вот придурок, цены вещам не знает. Гига глянул на товарища, словно пацанчик-шнурок, который шестерит перед старшаком, и спросил:

- Чех, ты же голова... Неужели ничего нельзя сделать?

Чех призадумался. Через Гигины покорность и заискивание можно было многого добиться. К примеру, поднять бабла. Как и в тот раз, когда дружок ушатал Брогоева Ромку. С тех дней Чех владеет айфоном и шмотьём. Что же затребовать сейчас? Предки Гиги были хозяевами единственного ресторана в их посёлке и шашлычных вдоль трассы. Вот бы устроили его закупщиком, как своего сынка, в карманах которого оседал навар от сделок с мясом. На торговую точку не поставят: там у них сплошь свои - родственники родственников. Сколько ж можно Чёху без работы сидеть! Но сначала нужно спасти свою шкуру. Покойнику деньги без надобности.

- А мне-то что? - вдруг заявил Чех во внезапном порыве дальновидной хитрости. - Это не я соперника грохнуть захотел, не я тросик натянул, зная, что Брог по просеке летает как сумасшедший. Да ещё орал: ничё не будет, проволока оборвётся, да и всё, зуб даю! Вот и отдашь все зубы вместе с башкой...

- Брог везде летает... всегда... -- заторможенно проговорил Гига и вдруг, подняв на дружка вроде бы затуманенные глаза, проявил смекалку: - А кто первый идейку кинул? А?.. Кто подначивал?

Но куда там простоватому Гиге против Чеха, который вырос в словесных баталиях на общей кухне барака.

- Идейка что такое? Слова. Пшик. - Тут Чех дунул на сжатые щепотью пальцы и растопырил их, показывая, как призрачны идеи. - А вот поступок - совсем другое. Преступным деянием называется.

Гига хотел сказать про соучастие, но с улицы донёсся рёв байка, потом оборвался возле Гигиного коттеджа.

Друзья примолкли.

Байк рванул дальше.

Чех перевёл дыхание, расслабился, гадая, заметил ли дружок его секундную слабость. Поднёс кружку с остатком кофе к губам и не ощутил привычного аромата. Потянуло пропастиной. Более того, пальцы свело, точно от холода.

Гига тоже решил выхлебать остатки, но вдруг перевернул посудинку.

На дорогущий дагестанский ковёр вывалилась почти чёрная льдинка.

Через полчаса совместной истерики Чех взял себя в руки. Он зашагал по комнате от угла к углу, задавая вопросы самому себе и другу, который точно окаменел, обхватив голову ладонями:

- Вся эта хрень началась не сегодня ночью. Раньше. Кем был Брог? Вечным лохом, так? А тут за год поднялся... "Кава", баблосы, твоя бывшая, Ритка-студентка... Квартирка в городе. Однако переезжать не спешил, что-то его держало. По ночам на байке летал. И ведь не работал, как и все! Откуда всё это у него?

Гига вместо ответа зашмыгал носом.

- Хорош сопеть, - продолжил Чех. - Ты ж с ним общался? О чём он говорил?

- Отцу расскажу. Всё расскажу, - неожиданно выдал Гига.

Чех замер: Гигин батя столь же опасен, как и воскресший Брог. Сынка, понятно, вытащит, укроет где-нибудь, а вот что он сделает с соучастником?

- В горы захотел? Пасти и трахать овец? Или в армию? - Чех повысил голос, выдавая всякую хрень, скопившуюся в мозгах, за весомый довод. Так было нужно, потому что пухлый смазливый Гига комплексовал из-за своей внешности и был откровенным тормозом.

- Ты лучше повтори, что рассказал про Брога год назад. Куда он ездил? С кем якшался? - продолжил Чех.

Он дождался, пока Гига перестал вздыхать, задействовал извилины и начал рассказ по делу:

- У Брога родня где-то в северных местах. Он говорил, что там есть секретная могила - зэки в яме со льдом. И будто бы тот, кто возле побывает, получает от жизни всё.

- Что, сумки с баблом и байки в тундре находит? - не удержался Чех.

- Ты чё, дурак, да? - обиделся Гига. - Силу получает, энергию. А вместе с ней удачу. Ну и это... наверное, бессмертие.

Чех хотел, как всегда, обстебать бредни, к которым относился, как к мусору в головах людей, но призадумался, а потом стал задавать конкретные вопросы:

- Что за зэки? Почему все, кто там живёт, не огребли силу и удачу?

- Не знаю, Брог не особо откровенничал. Сказал, что много лет назад зэков по какому-то тупому приказу этапировали в те края. В несуществующую зону. А когда конвоиры допёрли, что их отправили на кудыкину гору рвать помидоры, то взяли и грохнули зэков. С тех пор они восемьдесят лет так и стоят в яме со льдом. Это секретное место охраняет сама тундра: подобраться к нему можно только по весне или до наступления зимы. Под снегом ямы не найдёшь, а летом там топи. Аборигены к могильнику не ездят, считают место проклятым, - поведал Гига, уже совершенно успокоившись: друг башковитый, он всё разрулит.

А Чех уже присел к Гигиному ноутбуку и сказал:

- Ну, давай смотреть, что это за место.

***

Чех, по привычке надвинув капюшон ветровки на глаза, шагал по спавшему Майску.

Нужно было заночевать у Гиги, но сна не было ни в одном глазу, а извилины словно шевелились от чудесного расклада: они поедут в эти места, ибо самая пора - май, в тундре потеплело, но ещё не подтаяли верхние линзы мерзлоты. И добраться до могильника можно без проблем. За счёт Гиги, конечно, Чеху такое не потянуть: нужны спальники-алеуты, палатка, печка, оплата вертолёта до Уинчина, деньги на проводников, питание, снаряжение, то-сё.

Поедут и в худшем случае скроются и от бывшего покойничка, и от возможного следствия, и от Гигиного бати. А в лучшем... Глаза Чеха маслянисто блеснули в темноте.

Гига легко повёлся на то, что можно противостоять воскресшему Брогу, только побывав в тайном месте посреди тундры. Ну и любопытство, свойственное дружку, конечно, сыграло свою роль.

Чех свернул с главной улицы, освещённой редкими фонарями, на узкую извилистую боковушку, которая вела к пяти баракам, сколоченным во времена царя Гороха для орды комсомольцев, строителей железнодорожной магистрали. Они уже давно стали пенсионерами, а то и вовсе переселились на кладбище в берёзовой роще, а бараки всё стояли, год за годом побеждая и людей, и время.

И вот тут-то в распухшую от планов голову Чеха вонзилась мысль: а вдруг они просто двинулись умом на почве скрытых переживаний? Всё-таки человека сгубили. И на самом деле ничего нет.

Чех свернул за угол дощатого высокого забора и присел на лавку, ножки которой утопали в мусоре, поддал ногой скомканную пивную банку и прислушался, как она поскакала по рытвинам и разломам асфальта по уклону улицы. В негромком, пустом звуке металла Чех уловил сходство с собственной судьбой - пустой, покорёженной и никому не нужной, как банка. Но и с такой жизнью расстаться не хочется...

Самое время поразмыслить о случившемся: ночь и одиночество располагали, бескрайняя темнота и отсутствие голосов людей - это ведь не две комнаты в бараке, где ютились он с бабкой да семья тётки.

Его тоже бесила невесть откуда взявшаяся удачливость Ромки Брогоева, их товарища с детского сада. Но отыгрывался Чех на ревнивом Гиге, постоянно подначивая. И вот дождался: Брога не стало. Только ненадолго.

Хотя, когда они пришли в дом покойного с цветочками, срезанными матерью Гиги в теплице, и конвертом, выданным его батей, в носу защипало. То ли от едкого "похоронного" запаха - смеси табачно-корвалольной вони, миазмов тела, побывавшего в заморозке, - то ли от осознания бренности жизни.

Чёрт попутал явиться под вечер, полдня они просто наливались пивком в скверике. Деньги на расслабон, конечно, взяли из конверта - совсем чуть-чуть.

Сестру Брога отправили в больничку с сердечным приступом, её муж оказался в состоянии "ни глаз ни рожи", трое племянников были малы для ночного бдения у гроба, поэтому дружков накормили лапшой и оставили с покойником.

Они поочерёдно наведывались на кухню к бутыли с самогоном, вели тихие, из уважения к событию, разговоры, глядя на громадную домовину, обитую бордовой материей с реденьким ворсом.

Лоб покойника скрывал венчик, подбородок наполовину прятался под покрывалом.

- Интересно, Ритка приходила? Ревела небось? - поинтересовался Гига, помешав элегичному настроению Чеха.

- Да ты офигел ревновать у гроба, - рассердился Чех.

Они разом поднялись и отправились на кухню.

Гига, нарезая колбаску, болтал какую-то ерунду про свои будущие отношения с Риткой; Чех выглядывал что-нибудь посущественнее лапши в холодильнике.

Вроде стукнула дверь - может, та, что вела в сени, а может, захлопнулось открытое окно во второй комнате, где спали Брогов зятёк и ребятишки. Кто-то шумно и неловко, цепляя стены, пёрся к ним на кухню - видать, пришёл сосед или знакомый.

Чех и Гига обернулись.

Высокий худой мужик в новом, мешковато сидевшем костюме, стоя к ним спиной, наливал себе самогонки в стакан.

Чех захотел спросить, кто он такой, этот ночной гость, но понял, что не может шевельнуть языком.

Простой, как пятак, Гига проявил внимание к незнакомцу:

- Слышь, чувак, а тебе можно самогон с такими-то ранами? В холодильнике вино...

Тут он онемел, потому что, как и Чех, увидел на полу венчик, который зацепился за новенькую остроносую туфлю.

А мужик, не отрывая стакан от губ, повернулся к ним. Его бритую башку опоясывала коричневая полоса. Такая же, только перехваченная редкими стежками, была на горле. С неё на рубашку катились розоватые капли.

Гига издал высокий, тонкий визг, схватил стол и швырнул его в воскресшего покойника. Брог боком завалился на шкаф, потом, как деревянная кукла, упал.

Гиги уже не было в кухне. Чёх бросился следом.

Они понеслись прочь. Чех заметил на дороге "копейку" участкового с включенными фарами, который, наполовину высунувшись из дверцы, вовсю им сигналил, но не остановился.

Вот что это было: глюки или взаправду Брог вернулся с того света?

Чеха внезапно осенило. Он поднялся, поддав по ещё одной банке, и зашагал назад, к коттеджу Гиги.

Окно в комнате дружка было светлее, чем другие. "Ага, боится потушить ночник", - подумал Чех. - Поди, ещё и выглядывает в окно: а не идёт или едет Брог по его душу".

И точно: Гига подошёл к окну, увидел Чеха и замахал ему рукой.

Север в моих рассказах. Мёрзлые

Показать полностью
Отличная работа, все прочитано!