Сообщество - CreepyStory

CreepyStory

16 499 постов 38 909 подписчиков

Популярные теги в сообществе:

159

Итоги конкурса "Черная книга" от сообщества Крипистори

Дорогие наши авторы, и подписчики сообщества CreepyStory ! Мы рады объявить призеров конкурса “Черная книга"! Теперь подписчикам сообщества есть почитать осенними темными вечерами.)

Выбор был нелегким, на конкурс прислали много достойных работ, и определиться было сложно. В этот раз большое количество замечательных историй было. Интересных, захватывающих, будоражащих фантазию и нервы. Короче, все, как мы любим.
Авторы наши просто замечательные, талантливые, создающие свои миры, радующие читателей нашего сообщества, за что им большое спасибо! Такие вы молодцы! Интересно читать было всех, но, прошу учесть, что отбор делался именно для озвучки.


1 место  12500 рублей от
канала  ПРИЗРАЧНЫЙ АВТОБУС и сайта КНИГА В УХЕ - @G.Ila Время Ххуртама (1)

2 место  9500 рублей от канала  ПРИЗРАЧНЫЙ АВТОБУС и сайта КНИГА В УХЕ - @Drood666 Архивы КГБ: "Вековик" (неофициальное расследование В.Н. Лаврова), ч.1

3 место  7500  рублей от канала  ПРИЗРАЧНЫЙ АВТОБУС и сайта КНИГА В УХЕ - @KatrinAp В надёжных руках. Часть 1

4 место 6500  рублей от канала  ПРИЗРАЧНЫЙ АВТОБУС и сайта КНИГА В УХЕ - @Koroed69 Адай помещённый в бездну (часть первая из трёх)

5 место 5500 рублей от канала  ПРИЗРАЧНЫЙ АВТОБУС и сайта КНИГА В УХЕ - @ZippyMurrr Дождливый сезон

6 место 3500 рублей от канала  ПРИЗРАЧНЫЙ АВТОБУС и сайта КНИГА В УХЕ - @Skufasofsky Точка замерзания (Часть 1/4)

7 место, дополнительно, от Моран Джурич, 1000 рублей @HelenaCh Жертва на крови

Арт дизайнер Николай Геллер @nllrgt

https://t.me/gellermasterskya

сделает обложку или арт для истории @ZippyMurrr Дождливый сезон

Так же озвучку текстов на канале Призрачный автобус получают :

@NikkiToxic Заповедник счастья. Часть первая

@levstep Четвертый лишний или последняя исповедь. Часть 1

@Polar.fox Операция "Белая сова". Часть 1

@Aleksandr.T Жальник. Часть 1

@SenchurovaV Особые места 1 часть

@YaLynx Мать - волчица (1/3)

@Scary.stories Дом священника
Очень лесные байки

@Anita.K Белый волк. Часть 1

@Philauthor Рассказ «Матушка»
Рассказ «Осиновый Крест»

@lokans995 Конкурс крипистори. Автор lokans995

@Erase.t Фольклорные зоологи. Первая экспедиция. Часть 1

@botw Зона кошмаров (Часть 1)

@DTK.35 ПЕРЕСМЕШНИК

@user11245104 Архив «Янтарь» (часть первая)

@SugizoEdogava Элеватор (1 часть)
@NiceViole Хозяин

@Oralcle Тихий бор (1/2)

@Nelloy Растерянный ч.1

@Skufasofsky Голодный мыс (Часть 1)
М р а з ь (Часть 1/2)

@VampiRUS Проводник

@YourFearExists Исследователь аномальных мест

Гул бездны

@elkin1988 Вычислительный центр (часть 1)

@mve83 Бренное время. (1/2)

Если кто-то из авторов отредактировал свой текст, хочет чтобы на канале озвучки дали ссылки на ваши ресурсы, указали ваше настоящее имя , а не ник на Пикабу, пожалуйста, по ссылке ниже, добавьте ссылку на свой гугл док с текстом, или файл ворд и напишите - имя автора и куда давать ссылки ( На АТ, ЛИТрес, Пикабу и проч.)

Этот гугл док открыт для всех.
https://docs.google.com/document/d/1Kem25qWHbIXEnQmtudKbSxKZ...

Выбор для меня был не легким, учитывалось все. Подача, яркость, запоминаемость образов, сюжет, креативность, грамотность, умение донести до читателя образы и характеры персонажей, так описать атмосферу, место действия, чтобы каждый там, в этом месте, себя ощутил. Насколько сюжет зацепит. И много других нюансов, так как текст идет для озвучки.

В который раз убеждаюсь, что авторы Крипистори - это практически профессиональные , сложившиеся писатели, лучше чем у нас, контента на конкурсы нет, а опыт в вычитке конкурсных работ на других ресурсах у меня есть. Вы - интересно, грамотно пишущие, создающие сложные миры. Люди, радующие своих читателей годнотой. Люблю вас. Вы- лучшие!

Большое спасибо подписчикам Крипистори, админам Пикабу за поддержку наших авторов и нашего конкурса. Надеюсь, это вас немного развлекло. Кто еще не прочел наших финалистов - добро пожаловать по ссылкам!)

Итоги конкурса "Черная книга" от сообщества Крипистори
Показать полностью 1
79

Чужая прогулка, часть первая

Чужая прогулка, часть вторая

Евгений купил билет и присел на скамейку в ожидании электрички. Конец мая выдался жарким. Во дворах кипела и пенилась сирень, а на улицах плавился асфальт. Город ошалел от жары. Похоже, она застала врасплох всех: заставила молодых девчонок и дам в возрасте впопыхах напялить прошлогодние дольчики, брюки-стрейч или минишорты, которые не только не замаскировали, а выставили напоказ добротный зимний жирок, оголили вислые животики и бледные ляжки. Казалось, какой-то обладающий скверным вкусом кукольник нарядил всех женщин города в модели из секонд-хенда и выпустил на привокзальную площадь. Вся эта разношёрстная толпа устремилась за город с баулами разной величины и формы.

Подошла электричка. Евгений подхватил увесистый рюкзак и вошёл в вагон. Сначала пришлось стоять: народу – битком. На ближайших станциях дачники рассосались, вагон почти опустел. Евгений сидел и перебирал в голове, какие приготовления надо сделать в последний рабочий день, что из вещей не забыть взять с собой в путешествие. Друг пригласил его на зимнюю охоту. Но ждать до зимы не было мочи. Тайга манила уже давно, и с каждым днём её зов становился сильнее. Евгений сообщил Игорю, что к зимовью в верховье Абакана придёт вовремя, потому что выйдет уже сейчас, в конце мая. Пешком. К октябрю дойдёт. Вот только отработает одну смену перед выходом на пенсию – и выйдет.

Город с его вонючими заводами, тесными улицами, гробами многоэтажных домов опостылел давно, а пять лет назад наступил край: Евгений начал задыхаться душным воздухом, поэтому устроился на загородную базу отдыха инструктором по туризму. Но и база отдыха быстро наскучила: отдыхающие не интересовались красотами природы и туристскими маршрутами, предпочитая шашлык-машлык и обильные алкогольные возлияния. А его манила тайга. Давно мечтал не просто пробежать коротким маршрутом от точки А до точки Б, а пожить подольше, побродить по тайге несколько месяцев. Вот дотянул до пенсии – теперь-то уж его никто и ничто не остановит.

– Мужчина, не угостите девушку сигареткой? – вырвал из мечтаний чей-то голос.

Перед ним стояла тощая девица в рваных по моде джинсах и такой же куртке поверх майки с мордой дикого зверя на груди.

Евгений по привычке сунул руку в карман. Но сигарет не было. Забыл, что бросил курить с полгода назад.

– Не курю и вам не советую! – ответил он и отвернулся к окну.

– Ну, дайте тогда денег на сигаретку. Мужчина, ну что вам, жалко, что ли? – начала канючить девица.

– Жалко, – бросил он, поднял рюкзак и пересел поближе к выходу.

Девица обиженно засопела, но осталась на месте – на сиденье за спиной Евгения.

Из соседнего вагона двигались двое. Один квадратный, как комод, другой худой и длинный, а в остальном одинаковые: бритые головы, татуированные руки, массивные цепи на шеях. Скользнули взглядом по лицу Евгения, прошли дальше. Вернулись. Остановились напротив джинсовой девицы.

– Инга! Вот ты где прячешься, дорогуша!

– Я не прячусь, – пролепетала она.

– А когда долг собираешься отдавать? – Похоже, говорил здоровяк.

– Отдам я, отдам. Бес, погоди ещё немного – продам картины и соберу всю сумму.

– Нет, дорогуша, так не пойдёт! Пойдём с нами, отработаешь, – сказал тощий и мерзко захихикал.

Что-то – внутренний голос или здравый смысл – подсказывало Евгению, что не следует вмешиваться. У людей свои дела. Но руки уже расстёгивали рюкзак и доставали дубинку. Так себе дубинка, самоделка: кусок резинового шланга с вставленным внутрь обрубком металлического троса, концы замотаны изолентой. Он смастерил её, чтобы по пути от станции до базы защищаться от диких собак, которые сбивались в стаи по осени и нападали на людей, мстили бросившим их дачникам. Бить собак Евгению не довелось, Бог миловал, но дубинку так и возил с собой в верхнем кармане рюкзака.

Между тем, эти двое принялись лупцевать девушку, пытаясь вытолкать её в тамбур. Она визжала, извивалась и судорожно цеплялась за поручни. Пассажиры – несколько бабулек и дедков – отвернулись, будто их это не касается. И правильно, не касается. Евгений тоже сделал вид, что не собирается вмешиваться. Надел рюкзак, пошёл к выходу. Электричка уже притормаживала у станции, за которой – следующая – его. Внезапно он развернулся, в три прыжка подскочил к бандитам и нанёс дубинкой резкие удары по бритым затылкам: раз! два! Схватил девушку за руку, вытащил в тамбур и дальше – в распахнутые двери – выдернул из вагона. Двери закрылись, электричка засвистела и тронулась.

– И что теперь? – спросила девица.

– Ничего. Пойдёшь со мной. Переночуешь. Завтра уедешь.

– Никуда я с тобой не пойду! – взвизгнула она, вырывая руку.

– Дело твоё, конечно. Тебя только что били. Вернутся и ещё побьют. Ты этого хочешь? – сказал Евгений и зашагал в сторону базы.

Отсюда, не со своей остановки, до базы было километров пять. Евгений уже отошёл от перрона на приличное расстояние, когда девица его догнала.

– Меня Ингой зовут. А вас как?

– Евгений.

– Куда мы идём?

– Ко мне на работу.

– И что это за работа такая – в лесу?

– Много будешь знать – скоро состаришься. Не отставай! А то до темноты не дойдём. – Евгений ускорил шаг.

До ворот шли молча.

– "База отдыха "Озон", – Инга прочитала вывеску и с преувеличенной радостью захлопала в ладоши. – Ой, как здорово! А дискотеки у вас бывают?

– Бывают, но не сейчас. Отдыхающих пока нет, заедут только первого июня.

– А кто это гавкает?

– Не бойся. Это Султан – сторож номер один. Он на цепи. Султан – свои!

Большая лохматая псина завиляла хвостом.

– Номер один... Значит, есть номер два?

– Есть. И номер два, и номер три. Вот мы и пришли. – Евгений отпер комнату в домике для сотрудников. – Проходи, располагайся.

– Жека, ты что ли? – окликнул Евгения мужской голос.

– А вот и сторож номер два, – сказал Инге Евгений. – Но тебе лучше ему на глаза не показываться. Посиди здесь. Я скоро. – Он подтолкнул девушку в комнату, вышел и прикрыл за собой дверь.

– Я это, я. Здорово, Серёга!

– Здорово! А чего поздно? Электричка уже минут сорок как пришла.

– Да я не один, с дамой, ну ты понимаешь...

– Понимаю, – осклабился номер два. – Жек, а может я тоже... того... к даме в деревню сбегаю? Пока группа не приехала. Завтра вернусь. У тебя последняя смена? Сутки же ещё отработаешь – до завтрашнего вечера? Подежурь за меня, а?

– Валяй! До завтрашнего вечера буду здесь, подежурю, – ответил Евгений и вернулся в комнату.

Инга сидела насупившись, молчала, на вопросы отвечать не пожелала. Как резко у неё меняется настроение!

Евгений вскипятил чай. Предложил гостье. Отказалась.

– Ну, тогда ложись спать. Вон на ту кровать. А я лягу на эту.

Посреди ночи разбудила:

– Жень, а Жень!

– Чего тебе? Спи давай!

– У тебя водка есть?

– О господи! Зачем тебе водка?

– Плохо мне. Надо бы ширнуться, а нечем. Дай хоть водки выпить.

Евгений включил свет. Инга сидела на кровати, поджав под себя ноги, и дрожала. Налил полстакана.

– На водки. Хватит?

– Ещё подлей.

– Однако!.. Ну всё. Спи!

Утром Евгений объяснил Инге, как дойти до станции:

– Иди вниз, под горку, примерно с километр, там увидишь. Уезжай на первой же электричке, в шесть пятнадцать. – Строгим голосом добавил: – На базу больше не приходи. И вообще забудь сюда дорогу!

Выпроводив гостью, Евгений покормил Султана и осмотрелся. Рюкзак для своего летнего путешествия по тайге он почти полностью собрал дома. Оставалось положить топор, палатку, пластиковые бутылки, загодя наполненные крупой и ещё кое-что по мелочи.

Ближе к обеду залаял Султан. Кого это черти несут? Группа должна появиться только первого числа. Серёга? На Серёгу Султан лаять бы не стал. Возникло нехорошее предчувствие. Придётся, видно, уйти с работы пораньше. Евгений схватил недособранный рюкзак. Обогнул домик, нырнул в кусты, прополз до ограды, перебросил рюкзак, перемахнул сам, затаился. От ворот шли двое вчерашних, из электрички. Да, дела... Нашли, значит. Султан яростно лаял, рвался с цепи. Похожий на комод – жестом показал что-то тощему. Тот достал пистолет и выстрелил в собаку.

– Чесать мой лысый череп! – выругался Евгений. – Собака-то тут при чём? Ну, сволочи!

Бандиты прошлись по базе, заглянули в главный корпус, в столовую, в душевую, обыскали домик сотрудников. Громко и зло матерясь, пошли к воротам.

Пронесло? Евгений посидел ещё за забором и хотел уже возвращаться. Но тут донеслись какие-то звуки со стороны стадиона. Подхватив рюкзак, стал пробираться в том направлении, прячась за кустами и деревьями.

Так и есть. Кричали на спортивной площадке. Евгений подкрался ближе. У самодельных стальных тренажёров, раскрашенных перед началом сезона яркими красками, толпились люди. Предчувствия не обманули. На стадионе происходило явно не спортивное мероприятие. Пристёгнутая наручниками к рукоходу, кричала и извивалась, пытаясь вырваться, давешняя наркоманка. Тонкое тело девушки, казалось, вот-вот переломится. Перед ней стояли двое.

Здоровяк воткнул в живот Инге огромный, как наковальня, кулак. Инга согнулась пополам и затихла, обмякла, безвольно повисла на руках. Бес достал из сумки бутылку, отвинтил крышку и сделал внушительный глоток из горлышка. Оглянулся, будто почувствовал чей-то взгляд, помедлил и глотнул ещё раз. Потом набрал водки в рот и резко, словно увлажняя бельё во время утюжки, выпустил веер брызг в лицо девушки. Она вздрогнула и тяжело надсадно задышала, хватая ртом воздух.

– Говори, сука, где твой фраерок, а не то пожалеешь, что на свет родилась!

– Да не знаю я! Ничего не знаю! – тоненько заверещала Инга. – Это не мой фраерок! Он же старый, дед почти, последний день перед пенсией работает.

– Ну, и куда он делся, этот твой дед?

– Не знаю. Он выпроводил меня утром. Сказал, чтобы больше не появлялась. А сам тут остался.

Бес пнул девушку пару раз, несильно, больше для острастки.

– А, никуда он теперь не денется. Как зовут – знаем, где работает – знаем. Жену и детей вычислим. Придёт, как миленький.

– На станцию сунется – там Глухой дежурит, не пропустит, – поддакнул второй бандит, доставая пистолет.

– Надо Шефу позвонить. – Бес вытащил из кармана мобильник.

"Ну, это вряд ли, – прокомментировал про себя Евгений. – На стадионе сигнал не проходит. Связь есть только на горе".

– Чёрт! Шеф не доступен! – подтвердил Бес.

– Да и хер с ним. Потом позвоним, – отозвался тощий. – А пока с дамочкой побалуемся.

Евгений поднял глаза на хмурое небо. Тоска. Смертная. Он снова вляпался. Видно, судьбу не обманешь. На роду ему, что ли, написано – петлять зигзагами, каждый раз меняя направление из-за каких-то нелепиц. Вот кто ему эта Инга? Случайная попутчица. Попросила закурить. Ну и дал бы. Глядишь, не привязались бы к ней эти сволочи, не разглядели её уязвимость. К парам, как правило, не приколупываются. Только к одиноким несчастным девчонкам. Так и ехали бы себе тихо-мирно, каждый в свой пункт назначения. А у него единственно нужной вещи – сигаретки – не оказалось в кармане! А теперь из-за этой малости – под угрозой... да всё теперь под угрозой – жизнь этой дурочки, жизнь его жены, дочки. У!.. Хотелось завыть в голос, заорать. Он бы и землю стал грызть, если бы это могло помочь!

Обстоятельства снова вынуждают действовать жёстко. Евгений достал из рюкзака карабин с обрезанным стволом.

Отморозки красовались во весь рост, соревновались друг с другом в крутости, размахивали пистолетом, лениво куражились над связанной наркоманкой, не думая прятаться и не ожидая сопротивления ни от неё, ни от кого-то ещё в такой глухомани.

Евгений сглотнул слюну. От выплеска адреналина закипела кровь. Он больше не колебался. Прикинул расстояние. До цели было не больше десяти метров. Вышел из-за дерева, выстрелил почти не целясь. Бесу снесло полголовы, квадратное тело судорожно дёрнулось и рухнуло в траву. На звук выстрела обернулся второй, тощий. У него отвалилась нижняя челюсть и вылезли от страха глаза. Даже про пистолет в руке позабыл. Евгений не стал разбираться в чувствах бандита, нажал на спусковой крючок.

Дико закричала девушка. Евгений подбежал, зажал ей рот ладонью.

– Тихо, тихо, милая. Успокойся. Не надо издавать громких звуков.

Когда затихла, освободил от наручников. Окинув взглядом спортивную площадку, заметил на заборе кусок брезента, на котором работники сволакивали со стадиона прошлогоднюю листву и скошенную траву. По очереди погрузил на брезент трупы и оттащил в кусты.

Инга смотрела на него с ужасом, но молчала.

– Там же ещё третий был? Глухой, кажется? Иди на станцию и позови его. Мол, Бес приказал сюда идти, – сказал Евгений и, глядя прямо в глаза, тихонько добавил: – Да сама приотстань от него.

Третьего он решил встретить недалеко от места, где лежали те двое. Дыша как паровоз, Глухой пёр в гору буром и вскоре получил свою порцию картечи точнёхонько в висок. Спровадив бандита к сотоварищам, Евгений догнал Ингу, которая неслась в сторону станции, нелепо отбрасывая в стороны тощие ноги.

– Вздумала убегать? Нет, голубушка! Ты кашу заварила, придётся расхлёбывать.

Чтобы не пришлось сто раз догонять, снова пристегнул девушку к тренажёру, а сам обыскал мёртвых братанов, аккуратно разложив содержимое их карманов на брезенте: два мобильника, кучка мятых купюр, нож-выкидуха, пистолет, три гранаты, несколько пакетиков с белым порошком. Не густо! Но что есть, то есть.

Отведя Ингу в домик, дал ей один пакетик. Запер дверь снаружи на замок. А сам принялся провожать страдальцев в последний путь.

В километре от базы отдыха лет шестьдесят назад, ещё во времена Советского союза, геологи били шурфы. Видимо, то, что искали – не нашли или нашли в количестве, не достаточном для промышленной разработки. Шурфы взорвали из соображений безопасности. Один шурф подорвали неудачно: взрывом вырвало наружу деревянный щит, которыми были укреплены стенки, и аккуратно приложило сверху, словно крышкой, да ещё присыпало породой. Со временем щит прогнил, порода ссыпалась вниз, образовался лаз в глубокий колодец. Опасное место! Да ещё и замаскировано зарослями дикой смородины и крапивы. Он случайно обнаружил колодец прошлой осенью, хотел было сразу засыпать, да руки не дошли. Резко завалила снегами зима, потом как-то забылось...

К этому-то шурфу Евгений и свозил на тачке тела бандитов. Привёз и окровавленное тело сторожа номер один. Опасливо заглянул вниз. Зыбкие края того и гляди обвалятся. В глубине колодца жирно поблёскивала тёмная вода.

Привязал к ногам трупов по камню и спихнул вниз. Туда же полетели мобильники и пистолет. Вот где пригодились трофейные гранаты. Отбежал, бросил в жерло, упал на землю и прикрыл голову. Хватило и одной. Салют, плохиши! Прости, Султан!

Взрыв получился несильный – в деревне запросто могли и не услышать. Ну, или подумают, снова на соседнем разрезе уголь взрывают. Зато на месте старого шурфа образовалась аккуратная, присыпанная свежей землёй неглубокая воронка. Скоро затянется травой ямочка – и  поди тут найди кого-нибудь!

Когда Евгений вернулся в домик, Инга лежала на его постели и пребывала в нирване. Особо не церемонясь, Евгений растолкал девушку и повёл на склад. За долгие годы работы базы отдыха на складе накопилось много старья: снаряжение, мужская и женская одежда. Некоторые шмотки вполне пригодны для жизни в тайге. Подобрал подходящий рюкзак, заставил Ингу померить ботинки с толстой подошвой; куртку, шапку, штаны и свитер велел выбрать самой. Она соображала плохо, выполняла его требования чисто автоматически.

Его собственный рюкзак был уже собран. Евгений в последний раз обошёл территорию, проверил, не оставил ли каких-то компрометирующих следов и скомандовал:

– Пошли!

– Куда? Никуда я с тобой не пойду! Не хочу! Не пойду! – Инга забилась в истерике.

Евгений посмотрел на неё и жёстко сказал:

– Ты дрянь, девушка, и конченная наркошка. Ты же сдашь меня с потрохами за дозу гадости. Рисковать из-за тебя своей семьёй я не стану, даже не надейся. У тебя нет выбора. Точнее, выбор всегда есть. И сейчас он таков: либо ты идёшь сейчас со мной, либо я положу тебя рядышком с этими. – Евгений кивнул в сторону стадиона.

Инга тоже повернула туда голову и неожиданно завыла, протяжно и обречённо. Евгений дал ей хорошую пощёчину, протянул рюкзак:

– Надевай – и пошли!

Он знал, что нужно быстрее уводить наркоманку подальше от цивилизации. Изба, в которой он планировал переждать ломку, находилась в пятидесяти километрах отсюда. В первый день пройти хотя бы километров пятнадцать, до землянки Валентина, известного бомжеватого бродяги, который обычно побирался в электричках. Там можно будет переночевать.

Инга шла медленно, то и дело оступалась, падала и принималась ныть. Евгений злился, ругал спутницу последними словами, правда, вербальная стимуляция выходила неэффективной, получалось только хуже. Но он ничего не мог с собой поделать: матюги так и сыпались на голову несуразной его спутницы. Когда подходили к землянке, к Ингиным подвываниям присоединился жалобный скулёж какой-то собаки. Евгений ускорил шаг.

Дружок лежал без движения. Живыми были одни глаза.

– А где Валентин? – спросил Евгений, но пёс в ответ лишь вяло шевельнул хвостом и обессиленно ткнулся мордой в траву.

Евгений достал из рюкзака фляжку с водой, налил в миску. Дружок сделал попытку подползти, заскрёб когтями землю, но не смог сдвинуться с места.

– Чесать мой лысый череп! – выдал Евгений своё любимое ругательство. – Похоже, что хозяина нет уже больше недели! Хоть бы собаку с цепи снял, бомжара!

Евгений раскрыл руками собачью пасть и велел Инге лить в неё воду из фляжки. Наконец, Дружок обрёл возможность глотать. Евгений отцепил его и отнёс в тень. Через час сварил жиденький супчик и начал кормить своих подопечных.

В землянке Валентина они зависли на три дня – ждали, когда оклемается собака. Едва Дружок смог ходить, вышли в дорогу. Продвигались очень медленно. За день сделали не больше десяти километров. Ночевали в наскоро построенном шалаше – палатку в спешке он так и не взял. Следующие три дня были ещё хуже. Ингу ломало и корёжило, поднялась температура. Она шла, мотаясь из стороны в сторону и натыкаясь на деревья по обеим сторонам тропы. Сделав с десяток шагов, валилась без сил в траву. Преодолевали не больше пяти километров в день. Единственная радость: Дружок приходил в норму быстро, гораздо быстрее наркоманки. Пёс жрал какие-то травки, убегал вперёд по тропинке, тут же возвращался с недоумением: чего это вы так сильно отстаёте? Вечером третьего дня Евгений отдал Инге предпоследний пакетик.

Ночью долго не мог уснуть. В голове роились и плодились невесёлые мысли. Забылся под утро. А когда проснулся, Инги рядом не было. Она ничего не взяла с собой – ушла налегке. Евгений взял её рюкзак, поднёс к носу Дружка:

– Ищи!

Не понимая, чего от неё хотят, собака виновато завиляла хвостом.

– Да чтоб вас разорвало, дворняжки!.. Это ж надо, какие никчёмные твари – обе! Откуда вы только взялись на мою голову? Тьфу! – выругался Евгений, с раздражением пнул Ингин рюкзак и пошёл в сторону, откуда они вчера пришли. Дружок сделал круг, и будто до него что-то дошло, огрызнулся на брошенный рюкзак, обнюхал его ещё раз и, обогнав Евгения, бросился вперёд.

Беглянку нагнали километра через четыре. Она стояла на берегу реки, не решаясь на переправу из-за сильного течения. Увидев погоню, шагнула в воду и быстро побрела к противоположному берегу. Евгений сходу влетел в реку, догнал бегунью на середине, где было уже по пояс, схватил за волосы и стал остервенело кунать в воду с головой.

– Вот тебе, вот! Чтоб неповадно было!

Наркоманка визжала и царапалась. Ребром ладони он ударил по бицепсу – удар не сильный, но эффективный: рука повисла плетью, девушка обмякла, перестала сопротивляться. Он выволок её за волосы на берег, положил на живот и надавил на спину. Изо рта девушки вылилась вода: наглоталась-таки. Евгений перевернул её на спину, взглянул на безжизненно бледное лицо и начал делать искусственное дыхание "изо рта в рот". Дружок сидел в сторонке и внимательно наблюдал за процедурами.

Наконец Инга задышала, села.

– Запомни: следующего раза не будет! – зло прошипел Евгений. – Пошли!

Когда вернулись к рюкзакам, Евгений отдал Инге последнюю дозу наркоты – только бы шла. Через день они добрались до избы охотника. Изба как изба: печь, нары, стол, полка для продуктов.

Инга без сил опустилась на нары. Евгений нашёл во дворе большую железную скобу, вбил в бревенчатую стену рядом с нарами и пристегнул наркоманку за руку.

Потом нарубил пихтового лапника, соорудил в углу лежанку для себя. Он надеялся, что здоровье его подопечной поправится, и через недельку они смогут продолжить путь. Однако всю первую неделю Инга почти не спала, отказывалась от еды, выла, просила не мучить и убить её быстро, как тех бандюков. Он поил её чаем, водил в туалет и снова пристёгивал. В минуты обострения наливал пятьдесят граммов спирта, больная выпивала и ненадолго затихала. Потом всё повторялось сначала. Сам Евгений был на грани эмоционального срыва. Из-за этой чёртовой дуры, которая свалилась ему на голову, его прогулка по тайге откладывалась на неопределённое время. Ему казалось, что он сходит с ума, хотелось бросить на хрен чёртову наркоманку и бежать, бежать куда глаза глядят. И только Дружок, который преданно ластился то к Евгению, то к тенью блуждающей по избе Инге, удерживал его от этого шага. Через три недели она начала понемногу есть, нормально разговаривать, и он окончательно снял с неё наручники. Девушка выглядела слабой, но вполне адекватной. Они двинулись дальше.

Продолжение следует

Показать полностью
176

Темнейший. Глава 38

Слухи о разбойничьем грабеже разнеслись по Горной Дали с особенной быстротой. Бароны насторожились. Это могло несколько осложнить планы Камила. Но, благо, князь Искро не выражал особенной заинтересованности и не высовывался за пределы своего дворца. Ну, пусть тогда получает! На волне разбойничьих нашествий и ограблений можно было вести своих мертвецов грабить караваны. И вообще всех подряд. Ведь всё спишут на обнаглевших бандитов. Главное – это никого не оставлять в живых. И светить никаких опознавательных знаков. Поэтому мёртвые дружинники не носили щитов с гербом Миробоичей…

Камил выбрал караван, перевозивший мешки с шафраном, чёрным перцем и листьями чая – необычайно дорогими в северных землях пряностями. Судя по сопровождавшим караван узкоглазым конникам – это были торговцы из ханств. Хоть чаи и пряности в баронствах Камила не водились, что могло потом вызвать у Хмудгарда много вопросов, но это был самый богатый караван, который прошёл мимо их стоянки в тот день. А грабить караваны с глиняными тарелками не хотелось. К тому же караван шёл в сторону Серебряного Перевала – его ещё никто не видел, в отличие от прочих богатых караванов, которые прошли через стражу столицы Горной Дали и теперь были на учёте – что тоже могло впоследствии вызвать множество вопросов у Хмудгарда, который мог бы заподозрить Камила в делах недобрых.

Пятьдесят человек охраны. И почти столько же караванщиков. Огромное количество лошадей, мулов и повозок. Караван расположился на ночёвку у небольшого озёрца неподалёку от Тракта, выставив вокруг лагеря повозки. Стоянка хорошо охранялась.

-- Их так много… -- Вальдемар пришёл в ужас, когда увидел количество шатров, когда осознал, с чем им придётся иметь дело. – Это же самоубийство…

-- Просто делай, что я скажу, -- ответил Камил, который тоже сильно волновался и сомневался, но не показывал вида и всё же полагал, что риск оправдан достойной наградой.

-- Много людей – это половина беды, -- сказал Нойманн. – Ведь тем сложнее перебить их всех, никого не упустив… Беглецы ведь немедленно приведут за нами сторожевые отряды. И это сильно усложнит наш отход к имению. А у нас, конечно, сильная мёртвая дружина, но… они же не «шестирукие».

-- Ты прав, -- согласился Камил. – Поэтому мы постараемся никого не упустить.

Нужно было ведь при всём этом ещё и увезти с собой побольше драгоценностей…

Первыми к лагерю подобрались мёртвые разбойники. Тихо и осторожно. Караульные их не заметили – всё-таки после смерти бандиты не утеряли свои навыки. Камил планировал перебить всех караульных незаметно. Затем проникнуть в лагерь. И всех быстро и тихо прирезать.

Но мертвецы не отличились сообразительностью. И не смогли выполнить такую сложную многосоставную задачу. Они начали стрельбу по караульным не в самый подходящий момент. Четырёх охранников в пару мгновений поразило стрелами и те рухнули на землю. Но остальные двое вовремя скрылись среди шатров, крича и поднимая тревогу…

-- Вот тупицы… -- рыкнул Камил и со злобой махнул рукой остальной своей дружине.

Мёртвая конница быстро добралась до лагеря, но дорогу им преградили плотно составленные телеги. Мертвецы спешились и оттянули повозку, освобождая дорогу для остальных прежде, чем наёмники успели выбежать к повозкам, устроив там оборону. Первым в лагерь ворвался Железяка. Он тут же порубил подбегающих к телегам лучников на части. Ему Камил приказал рубить всех без жалости, лишь бы никто не смог сбежать. Поэтому кровь брызгала фонтанами, разлетались ошмётки черепов, шлёпались на землю отрубленные конечности...

В лагерь ворвались остальные конные дружинники, которые тут же набросились на копейщиков, попытавшихся построиться в шеренгу. Не дали им этого сделать – мертвецы стремительно всех порубили топорами и саблями.

Потом забежали разбойники. Они поливали лагерь градом стрел и постепенно подходили к шатрам. Они метко разили выбегавших из палаток торговцев, носильщиков и наёмников. И только потом следом за всеми ними в лагерь заехал Камил со своей свитой из живых. Нужно было управлять боем – иначе тупые мертвецы будут действовать отдельно друг от друга и воители степей их всех перебьют поодиночке.

Камил направлял конницу в атаку всегда полным отрядом, полной силой. И получалось так, что, несмотря на численное превосходство противника, на каждом участке сражения воителей Камила было больше , либо столько же – но это компенсировалось относительной неуязвимостью мертвецов. Особенно Железякой, который врывался в самую гущу боя впереди всех.

Сначала наёмники пытались занять оборону у телег, и поэтому сильно рассредоточились. И только потом командир, увидев прорвавшихся в лагерь всадников, принялся трубить в свой рог, пытаясь собрать всех воедино. Но оказалось уже слишком поздно.

Кому-то удалось оседлать лошадей – и тогда завязывался конный бой. Где-то копейщики выстраивались в шеренгу, осложняя наскок – убивали лошадей под мёртвыми всадниками. Но бронированные свирепые мертвецы всё равно сметали всех на своём пути…

Камил бросил конницу в сторону звука рога, на командира, а сам занялся расправами.

Торговцы пытались убежать в лес или добраться до лошадей. Но всадники их нагоняли.

Потом затих боевой рог командира наёмников. И тогда суматоха и неразбериха в лагере противника достигла своего апогея.

-- Рубите их! Не дайте уйти!

Рука Камила устала рубить, устала отчаянно размахивать саблей. Лицо его забрызгало кровью. Казалось, что победа уже близко, но Камил не позволял себе расслабляться, опасаясь, что кто-то из караванщиков сбежит.

-- Мертвецы!!! – слышались крики. – Мертвецы!!!

Кто-то увидел трупные окоченения, иссохшие глаза и лица. Началась ещё большая паника. Когда Камил убедился, что большинство воителей повержено, он приказал своим мертвецам убивать всех подряд без разбору, не удерживая строя. Теперь нужно было добивать живых.

Бежать караванщикам было некуда – с одной стороны озеро, с другой – густой лес. Только по тропе можно было выбраться к Тракту. Из лагеря то и дело вырывались беглецы, бросались в лес через колючий кустарник. Но там их поджидали мёртвые собаки. От которых невозможно было убежать.

Несколько всадников на быстрых лошадях появились совершенно внезапно, словно из воздуха – Камил не уследил за всем полем боя сразу, поэтому не успел застопорить атаку, собрав своих дружинников воедино. Всадники наскочили на мёртвых разбойников, скопившихся у выхода. Кому-то отрубили голову, кому-то руку. Но тут же получили нечеловечески отчаянный отпор. Мертвецы рубили всадников своими длинными топорами, не обращая внимания на полученные увечья. Они не испугались боевых кличей. И не расступились даже когда лошади помчали на них. Мертвецы не ведали страха.

Изначально успешная атака всадников захлебнулась в их же собственной крови. Всадники испугались увиденного. Горячая их ярость остудилась в считанные мгновения. А если бы они не поддались ужасу, то натворили бы дел! Мертвецы рубили всадников вместе с их лошадьми, отсекали ноги, пробивали грудины, сжимали мёртвой хваткой свои окоченевшие ладони на одежде степняков и стягивали тех на землю, где затем жестоко раздирали на куски…

Только двум всадникам чудом удалось пробить себе дорогу через толпу мёртвых разбойников. В след они получили град стрел. Закрывались круглыми щитами. Но всё равно были ранены...

-- Убегают! – крикнул Нойманн.

-- Вижу, -- ответил Камил и отвернулся, сосредоточившись на остальных караванщиках, пытающихся тоже убежать от своих палачей. Никто не убежит от него. И вскоре со стороны тропы донеслись пронзительные крики. Сбежавшие всадники наехали на огненные символы. И вспыхнули яркими факелами вместе со своими лошадьми…

Камил и Вальдемар наведались к самому богатому шатру и встретили там главного купца – коренастого узкоглазого смугляша с тонкими усиками. Купец попытался дать отпор, выхватив свою позолоченную саблю, но Вальд оказался куда более опытным фехтовальщиком. Он быстро рассёк богачу запястье и тот выронил саблю. Сразу ринулся наутёк, но Камил и Вальд схватили его. Сбили с ног.

Убивать главного купца, не узнав побольше о нём и об его караване? Нужно же было поговорить хоть с кем-то! Поэтому с купцов повременили.

Шум битвы постепенно унимался. Отовсюду доносились тяжёлые стоны раненных, полные боли и страха, их мольбы о помощи. Дружинники, переворачивали пытающихся уползти бедняг на спины, а потом аккуратно прокалывали им животы. И ждали, пока те сдохнут. Слышалось, как кто-то плескался в озере -- в ту сторону мертвецы стреляли из луков. И когда в любителя поплавать попали, тот заверещал, забулькал водой, забарахтался. И пошёл ко дну.

Узкоглазого купца допросили. А тот не стал корчить из себя героя – он едва ли держался на ватных ногах. Купец ответил на все вопросы. Его караван держал путь в Заливный Порт – столицу Лесной Дали, что расположилась на берегу Северного Залива. Везли они из Степной Орды специи и чай, которые в тех северных местах можно было продать дороже некоторых драгоценных камней. Купец дрожал от страха и показывал, где они хранят всё своё золото, показал все ценности, показал самые дорогие чаи и пряности, какие у них имелись.

-- Я простой купец, -- говорил он. – Я отдам вам всё… Только молю вас, оставьте мне жизнь… Что мне богатства, если я буду мёртв? Я уйду и…

-- Есть ли кому за тебя заплатить выкуп? – спросил Камил. Узкоглазый задумался. А затем сразу как-то поник. Вся его гильдия погибла на этом берегу. Он был самым влиятельным купцом из всех, и теперь ему совсем не на кого было полагаться.

-- И даже семья не заплатит? – спросил Камил. – Неужели твоя жёнушка совсем сидит без гроша посреди вашей Степи?

Узкоглазый задрожал ещё сильней, но промолчал. Видать, с женой у него какие-то проблемы.

-- А братья? Сёстры?

-- Они все… здесь… -- узкоглазый беспомощно разрыдался.

-- Ну да, логично, -- сказал Камил и внутренне поёрзал. Не любил чужие слёзы. Особенно слёзы безобидных людей. – Семейный бизнес, да?.. Не реви ты так.

-- Всё ведь… всё кончено… ВСЁ!

-- Не правда. Для тебя ещё кончено не всё. И для твоих братьев и сестёр тоже, кстати.

-- Так вы.. вы меня отпустите?... – пропищал через тяжёлые всхлипы купец.

-- Вальд, -- кивнул Камил. Нойманн вздохнул.

-- Спи с миром, -- сказал Вальд. И резко проткнул купца мечом насквозь. Купец взвизгнул. Завалился на землю. И принялся истекать кровью, медленно умирая, жадно хватая воздух ртом.

-- «Не всё кончено», -- повторил Нойманн. -- Я правильно понял?...

-- Нам нужно успеть всё провернуть до рассвета. Кого не успеем поднять – оставим так. Слишком много глаз любопытных может проехать мимо…

-- Может… -- спросил Рыжий. – Может, следовало его завербовать к нам? Жалко ведь, за что вы так с ним…

-- Не хочу с ним возиться, -- отмахнулся Камил. – Я перебил всю его семью, а «слёзы» почему-то перестали работать на новичков. Не хочу их тратить попусту.

-- Вот это правильно, -- согласился Нойманн.

-- Поздно жалеешь их, Рыжий. Предыдущих ты убивал не задумываясь. Просто с ними ты не разговаривал. А, поверь, если бы мы узнали историю каждого убитого нами...то сошли бы с ума. Любая смерть – это трагедия.

Камил бегло оглядел остатки от своей мёртвой дружины. Среди «высушенных» потерь не было – только помятые доспехи или порубленные, исколотые, но всё ещё боеспособные тела. Железяка был почти полностью залит кровью убитых – Камил приказал Рыжему и Нойманну хорошенько протереть всех мертвецов, пока кровь на их доспехах не запеклась. А вот большие потери были среди свежих мертвецов, не столь хорошо экипированных – караванщикам удалось порубить двенадцать разбойников. Мертвецы эти не утратили боеспособность окончательно. И ещё были способны кое-как ползать. Однако брать таких с собой в путь по Тракту… как ты им теперь не затяни лица шарфами – всё равно получалась кратчайшая дорога на костёр.

Таким обрубкам Камил приказал идти к его поместью, через леса. И спрятаться где-нибудь в чащобе. Доберутся – будет материал для Химеры. Не доберутся – и чёрт с ними тогда. Их было не так жаль. Главное, что «высушенные» относительно целы. А свежих в лагере – ещё почти сотня лежит.

Камил осматривал тела убитых и сортировал при помощи дружинников. Порубленных и хилых в одну сторону. А целых и крепких – в другую. Жирных купцов Камил тоже не брал.

Вёдер и котелков нашлось предостаточно. И тогда кровь потекла реками.

И забреди случайный прохожий в ту ужасную ночь на поляну – он бы лишился рассудка от увиденного: на деревьях повисли десятки истекающих кровью тел; а живые мертвецы развешивали эти тела, словно украшения, словно в попытке приготовить лес к некоему святотатственному празднеству. К торжеству жизни над смертью.

Или наоборот. Тут как с какой стороны философствовать...

Другие мертвецы в это время занялись перекладыванием и сортировкой драгоценностей. У каравана имелось много золота. Очень много. Его они выручили с торговли в городах, мимо которых проезжали ранее. К тому же у каждого воителя имелся свой кошелёк, а у командира этот кошелёк оказался особенно толстым. С собой Камил прихватил три повозки – зато набитые ценностями под завязку. К тому ещё прибавить телеги, припрятанные бандитами в лесу… И Долг будет уплачен – останутся ещё деньги прибавкой.

-- Шуму, конечно, поднимется после ограбления такого каравана… -- сказал Нойманн.

-- Интересно, предпримет ли князь Искро хоть что-то? – хмыкнул Камил.

-- Даже если и предпримет, то гоняться он будет за разбойниками, а не за нами. Главное не оставить явных следов, -- встрял в беседу Рыжий.

-- «Нами», -- передразнил его Камил. – Ты что, уже в «наши» записался? По тебе плаха плачет.

Рыжий заткнулся тут же. Конечно, это за него рассуждали «слёзы».

-- Будет хорошо, если Искро возьмётся за разбойников, -- сказал Нойманн.

-- Да. Тогда мы и на Долг наскребём, -- сказал Камил. – И Хмудгард леса от швали очистит. И тогда смерть «узкоглазого», его семьи и всей его гильдии будет не напрасной. А очень даже полезной. Мученической.

-- Может это и было истинным предназначением купца? – задумался Вальдемар. -- Ради которого Господь и послал его на землю?

-- Господь… -- усмехнулся Камил. -- Знал бы ты об истинном мироустройстве… Блаженны невежды....

Едва кровь накапливалась в вёдрах – Камил тут же пускал её в ход, поднимая всё новых мертвецов. Вскоре он заметил, что рисует символы гораздо быстрей и точней, чем делал это раньше. Набил руку.

Мертвецы вздрагивали, оживали, поднимались на ноги. Наёмники-кочевники из ханств. Отличные стрелки из лука верхом. Мастера сабель. Хорошо, что Камил своей внезапной атакой не позволил им собраться с силами и оседлать лошадей.

Больше всего времени заняло облачение в доспехи тех, кто их снял на ночь и не успел надеть во время боя.

Мертвецы поймали не успевших удрать лошадей. Пятьдесят пять коней. По своей ценности это было даже лучше прочих награбленных богатств. Пятьдесят пять лошадей! Пусть и порода степная – низкорослая. Зато, по слухам, очень манёвренная, неприхотливая, способная питаться лишь подножным кормом. С учётом перебитых коней «дружины» теперь у Камила имелось шестьдесят два конных воина, из которых половина – степные воины. И ещё пятерым мёртвым купцам и работягам не хватило лошадей. Почти семьдесят…

И всё равно армия могла быть больше, если бы не столь чудовищная беспощадная мясорубка. Осталось много лишней крови, которую было некуда деть. Камил приказал мертвецам убить самого большого и сильного коня. А потом поднял мёртвую лошадку. Для Железяки. Много крови ушло на неё. Мёртвый конь – большая роскошь. Ещё бы не гнил…

-- Какой ужас… -- восхищался Нойманн. – Она же будет скакать без устали!

-- Сам бы покатался на такой, – ответил Камил. -- Так ведь будет через пару дней вонь невыносимая…

За пару дней Камил обзавёлся, неоспоримо, самой сильной дружиной в Горной Дали, после гвардии князя Искро. Правда, об этом ещё никто не знал. Да и нужно было добраться до имения как можно скорее, скупив по пути всю имеющуюся в попутных деревнях соль. Иначе все старания действительно рассыплются прахом…

***

Спасибо за доны!) И за предоставленную возможность творить, растрачивая на подработки минимум времени!

Nlb.Artem 2000 р «Темнейшему на уплату Долга.» Ответ: перечислю без проблем!)

ArcterniuS 500 р

Мой паблик ВК: https://vk.com/emir_radriges

Мой телеграм канал: https://t.me/emir_radrigez

«Темнейший» на АТ: https://author.today/work/316450

Показать полностью
22

Некуда бежать. Глава 18. Начало

На площади у сельсовета собралось более трехсот человек. Они стоят плотно, плечом к плечу, спина к груди. Мужчины, женщины, старые и молодые. Разве что почти не видно детей, которых предусмотрительные родители, памятуя о происшествии у магазинов, предпочли оставить дома. Люди молчат, слышны лишь редкие тихие перешептывания. Все замерли и внимают человеку, который вот уже много лет возглавляет их село. Голос Куприянова, чистый и басовитый, катится над головами присутствующих, внушая пусть призрачную, но все-таки надежду. Надежду на то, что этот мир еще не скатился в тартарары окончательно, что все идет по плану. Первую новость – о скорой отправке поисковой группы – народ встречает со сдержанным ликованием. Сергей Сергеевич заверяет всех, что они не одни, что помощь скоро придет. А пока она не пришла, он советует людям не покидать домов, держаться вместе, быть внимательнее и снисходительнее к окружающим. Толпа молчит, но главные вопросы висят в холодном осеннем воздухе, словно меч, занесенный над головой. Откуда взялись те существа, что устроили бойню? Кто они? И чего от них ждать? Сам Куприянов не спешит переходить к этой теме, рассказывая про распределение пищи, воды и теплой одежды. А в это время твари минуют школу и разделяются. Часть из них остается на главной улице, а пара десятков особей сворачивают во дворы, растягиваясь в цепь и окружая площадь неким подобием полумесяца. Они бегут быстро и тихо, почти сливаясь с темнотой. На их пути встречается лишь один человек, но он умирает, не успев даже понять, что его убило. Несколько минут спустя существа заканчивают рассредоточиваться и замирают, будто бы прислушиваясь к зычному голосу Куприянова. Им не нужно общаться между собой, не нужно даже видеть друг друга, но действуют твари слаженно и четко. Каждая из них знает, что ей делать. Они замирают и ждут, когда человек кончит говорить.

*****

Андрей оборачивается и вглядывается в темноту. Отсюда ему виден угол ближайшего дома и кусок школьного забора. Главная улица вклинивается между ними, теряясь в ночи, прямая и длинная. Ни на самом перекрестке, ни за ним нет никакого движения, но Сумароков не может отвести от дороги взгляд, будто ожидая, что прямо сейчас, разорвав ночь громкой музыкой и светом огней, по ней проследует большой и красочный парад. Он чувствует, как снизу вверх по позвоночнику пробегает холодок и высыпает крупными мурашками в основании затылка. Андрей вздрагивает и смотрит на друзей. Гена и Ванька неотрывно внимают Куприянову, а Стас, положив голову на плечо последнему, безуспешно пытается бороться с дремой. Ирина же поворачивается к Сумарокову и вопросительно поднимает бровь.

– Что-то случилось? – тихо спрашивает она. – На тебе лица нет.

Андрей оглядывает толпу на площади. Люди стоят смирно, и картинка кажется ему статичной, и лишь гремящий из темноты голос Куприянова разрывает повисшую вокруг тишину.

– Чувство какое-то странное, – отвечает Сумароков. – Не обращай внимания, устал я, наверное.

– Неудивительно, – говорит девушка, глядя на сына, который уже успел уснуть.

Андрей находит рукой ее холодную ладонь, чуть сжимает, будто надеется, что это поможет ему вернуться к реальности. По-прежнему стоит штиль, ветра нет и в помине, но по спине мужчины опять пробегает холодок, игриво щекоча кожу между лопаток. Он поднимает голову и смотрит на застывшую в небе Луну. Звезды так же остаются на своих местах, не сдвинувшись ни на сантиметр. Как подобное вообще возможно? Кажется, что Сумароков только сейчас серьезно задается этим вопросом. Последние двенадцать часов прошли в такой суете, что размышлять о тайнах мироздания ему было недосуг. Да и теперь над ним довлеют вопросы более приземленные и насущные. Например, где им жить и что есть? И как по максимуму обезопасить себя от непонятных тварей, которые бросаются на людей? Андрей вздыхает и опускает глаза. Он слышит голос Куприянова, но понимает, что давно уже потерял нить монолога. Ирина прижимается к Сумарокову, кладет голову на его плечо. Андрей еще крепче стискивает ее ладонь и устремляет все свое внимание на главу администрации.

*****

По двум перпендикулярным улицам, идущим вдоль площади, неспешно прогуливаются взад-вперед с десяток вооруженных мужчин. Участковый лично попросил их подежурить во время собрания, и те не нашли повода отказать. Они разговаривают, перебрасываясь ничего не значащими фразами, курят и смеются, когда кто-нибудь выдает очередную сальную шутку. На дороге кроме них никого нет, весь собравшийся народ кучкуется на площади, откуда долетают отрывистые реплики Куприянова. Вооружены мужчины кто чем: от гладкоствольных ружей и дробовиков до травматических пистолетов. Затесались в эту компанию и двое охотников, которые несколько часов назад охраняли людей у магазина. Они не улыбаются шуткам товарищей, а лишь напряженно вглядываются в темноту ближайших дворов и палисадников. И оба вздрагивают и вскидывают ружья, когда наперерез им кидается какая-то ошалелая парочка.

– Эй, поосторожнее! – кричит им один из мужчин, поигрывая двухзарядной “Осой”. – Убьетесь!

Парочка останавливается, пытаясь отдышаться.

– Какие люди! – говорит другой мужчина, вглядываясь в покрасневшие лица. – Валерка, здоров!

Валера опирается руками в колени и тяжело откашливается. Они с Катей бежали сюда почти от самого дома. Поиски отца Тани ни к чему не привели, лишь в дворовых кустах обнаружился окровавленный, растерзанный труп молодой женщины, судя по всему - мамы девочки. В тот момент Валера, не стесняясь в выражениях, высказал все, что думает об этой ночи и об этих тварях. Катя же лишь молча перекрестилась. Пересилив себя, она нагнулась над мертвой женщиной и нашла у нее в кармане связку ключей. Прежде чем вернуться, она была просто обязана проверить квартиру Тани, убедиться в том, что ее отца там нет. Так и вышло: старая двушка со свежим ремонтом оказалась пуста. А потом был путь домой, за время которого они с Валерой едва ли обменялись парой слов. И снова пустая квартира. Испугаться за пропавших детей Катя не успела, на глаза быстро попалась записка, оставленная Куприяновым. И вот они здесь, уставшие и запыхавшиеся, бежавшие дворами от той странной черноты, которая расползалась вокруг детского сада. Валера даже готов был поклясться, что видел существ, чуть ли не строем вышагивающих по главной улице.

– Фух, привет, – наконец откашлявшись, отвечает он. – Мужики, Сергей Сергеич здесь?

– А где ему быть-то? Вона, слышишь, представление дает?

Валера с Катей, словно дети, берутся за руки и тут же убегают в сторону забитой людьми площади. Мужчина с “Осой” смотрит им вслед, убирает оружие в карман безразмерной старой куртки.

– Вот бешенные, – выносит он вердикт. – Эта хренова ночь всех с ума сводит.

*****
Куприянов заканчивает говорить и поднимает руки, пытаясь угомонить поднявшийся в ту же секунду гвалт. Виктор стоит рядом, докуривая очередную сигарету, двое вооруженных мужчин замерли перед толпой, опустив ружья стволами вниз. Сергей Сергеевич смотрит на темные силуэты людей, на мелькающие то тут, то там огоньки свечей. И думает лишь о том, чтобы поскорее вернуться в кабинет и как следует отдохнуть. На данный момент все свои обязанности он выполнил. Судя по шуму, вопросы у народа еще остаются, но сейчас у Куприянова нет ни сил, ни желания на них отвечать. Возможно позже. А лучше завтра. А еще лучше - когда закончится эта гребанная ночка.

– Так, так! – кричит он, по-прежнему не опуская рук. – Друзья! Все успокойтесь и расходитесь по домам, на улице небезопасно!

Толпа чуть стихает, а Куприянов бросает быстрый взгляд на Виктора. Тот сейчас так же спокоен и невозмутим, как висящая высоко в небе луна.

– Сегодня нам всем нужен отдых, – продолжает Сергей Сергеевич, уже тише. Голоса в толпе замолкают окончательно, люди не хотят пропустить ни единого слова. – А завтра, как я и говорил, мы организуем новую раздачу продуктов. Я же буду принимать тех, у кого есть какие-либо жизненно важные вопросы и предложения. Поэтому все желающие, спокойно и без толкучки, подходите и записывайтесь у моих помощников. А сейчас разрешите откланяться.

Он делает пару шагов назад, пропуская к людям работников сельсовета, которые все это время молча стояли в тени. Виктор выкидывает окурок в кусты, подходит к другу.

– Не мусори, – замечает Куприянов.

– Утром приберусь, – усмехается в ответ Виктор. – Ну что, Сергеич, спать?

– Надо бы, – широко зевает Куприянов. – Здесь заночуем, в кабинетах диванов достаточно. Только вон тех двух молодцов надо на охрану выставить. Пусть по очереди дежурят, как в армии. Организуешь?

– А то, – отвечает Виктор.

Он окликает вооруженных мужчин и уводит их в сторону. Куприянов же поворачивается и движется ко входу в здание. Но не успевает он пройти и десятка шагов, как в спину ему ударяет женский крик.

– Сережа!

Куприянов останавливается и оборачивается. Сквозь плотную толпу, расталкивая людей, протискиваются двое. Они минуют неплотный строй административных работников и подходят к Сергею Сергеевичу.

– Здравствуй, Катя, – говорит он.

– Сережа, – женщина запыхалась и тяжело дышит. Под руку ее поддерживает мужчина. – Дети здесь? Танька с Борькой?

– Здесь, здесь, успокойся, – отвечает Куприянов. – В сельсовете. За ними жена моя присматривает. Девочка сказала, что вы ее родителей пошли искать. Успехи есть? Валерий, я полагаю?

Мужчина откашливается и протягивает руку.

– Да, Сергей Сергеевич, приятно познакомиться лично.

Куприянов молча пожимает крепкую ладонь Валеры.

– Нет больше у нее родителей, – продолжает тот. – Мать загрызли, отец пропал. Может он и жив еще, но сильно сомневаюсь.

– Загрызли, – задумчиво произносит Куприянов.

– Да, Сергей Сергеевич. Твари эти. Мою супругу тоже, у меня на глазах.

– Значит вы сталкивались с ними?

– С одной, если быть точным, - кивает Валера. - Я ее убил.

Хлопает входная дверь сельсовета, и на улице показывается Рита. Она подходит к мужу, здоровается с Катей и Валерой.

– Как ребятня? – интересуется Куприянов.

– Уснули, – Рита улыбается. – Там окна на другую сторону выходят, вашего шума почти не слышно.

Сергей Сергеевич смотрит на супругу, в глазах которой застыл немой вопрос. И Куприянов догадывается, о чем она хочет поговорить. Вряд ли Борька сделал секрет из того, что все эти годы добрый дядя Сережа был для них с Катей хорошей поддержкой и опорой. Сам Куприянов о таком меценатстве никогда Рите не рассказывал, слишком длинной была эта история. И закончилась она задолго до того, как они поженились. Поэтому сейчас Катя с Борисом относятся к той стороне его жизни, которая никак не пересекается с Ритой. Точнее - не пересекалась до сих пор.

– Позже обсудим, – говорит Сергей Сергеевич, и Рита понимающе, едва заметно кивает. – Так, нечего тут мерзнуть. Давайте ко мне в кабинет.

Он берёт жену под руку и направляется ко входу в здание, Валера и Катя следуют за ними. Но до двери дойти они не успевают.

Над площадью проносится вой – громкий и протяжный. Людская масса на секунду замирает, отчего вокруг воцаряется полнейшая тишина. Затем кто-то вскрикивает, и всё приходит в движение. Толпа подается назад, в сторону улиц, люди начинают набиваться у двух выходов с площади, перелезать через низкую ограду. Воцаряется жуткий гвалт, перемежаемый отборными ругательствами. Крики становятся еще громче в тот момент, когда передние ряды толпы неожиданно разворачиваются и пытаются вернуться, сталкиваясь с теми, кто напирает сзади. Дрожат в холодном воздухе и гаснут огоньки множества свечей, и площадь окутывает тьма, в которой слышны лишь крики паники и боли от образовавшейся давки.

– Твою мать, – выдыхает Куприянов и стискивает ладонь жены. – Рита, веди всех в здание, эти сейчас сюда ломанутся!

Откуда-то сбоку появляется Виктор, держа в руке пистолет. Сигареты у него во рту не наблюдается, и Куприянов начинает подозревать, что дела плохи.

– Они на дороге, Сергеич! – кричит Виктор ему в лицо, стараясь перебить шум толпы. – Окружили!

Едва он успевает договорить, как воздух разрывают ружейные выстрелы.

*****

Когда над головами людей проносится жуткий вой, задремавший было Стас вздрагивает и пытается вырваться из Ванькиных рук. Тот лишь сильнее прижимает мальчонку к себе, озираясь по сторонам. Ирина вскрикивает, а Сумароков, будто в замедленной съемке, наблюдает как приходит в движение толпа. Она, подобно волне, откатывается от сельсовета, плещется через изгородь, но сразу же начинает катиться обратно. На дороге то тут, то там показываются твари. Они распределяются по длине улицы, выдерживая между собой почти равное расстояние. Несколько из них моментально берут в кольцо прогуливающийся по дороге вооруженный патруль.

Кто-то толкает Андрея в плечо, народ обтекает их пятерку, перебирается через ограду, вливаясь в давку на площади. Два существа усаживаются на асфальте в нескольких шагах от них, внимательно рассматривая людей.

– Мамочки, – шепчет Ирина. – Бежим.

– Всем стоять на месте, – говорит Гена. – Если они на нас бросятся, мы и двух шагов сделать не успеем.

Стас вскрикивает и утыкается в плечо Ваньки, дабы не видеть тех, кто все эти годы прятался во тьме: под кроватями, в шкафах, в темных коридорах на пути к туалету. Монстры существуют, и теперь даже взрослые в этом убедились. Чудовища осмелели, показали свои уродливые морды, и мальчик знает, что прогнать их может только дневной свет. Но солнце бросило их на произвол судьбы, а на трон взошла ее величество Ночь – бесконечная, безмолвная и холодная.

Раздаются выстрелы, затем вой и людской крик. Толпа подхватывает его, визжат женщины, голосят мужчины. Андрей замечает, как схлопывается кольцо вокруг людей с оружием, слышит вопли умирающих и рычание существ. Минуту спустя на асфальте остаются лежать лишь несколько изуродованных тел, и Сумароков радуется тому, что ночь скрывает от взора все подробности. Толпа на площади продолжает бесноваться, слышится еще два выстрела, на этот раз со стороны здания сельсовета. Крики немного стихают, а над головами катится голос.

– Прекратить панику!

Словно бы в ответ на это существа задирают свои длинные морды, и в небо летит жуткий вой. Люди замирают, и замолкают, боясь пошевелиться. Вой прекращается, и на землю опускается тишина.

*****

Виктор оказывается прав. После первых выстрелов, толпа устремляется в сторону здания, сметя, поглотив работников сельсовета. Куприянов смотрит на приближающихся, обезумевших людей, впервые в жизни ощущая себя никем. Настал тот миг, который всегда его страшил. Он потерял контроль, и теперь от него мало что зависит. Сергей Сергеевич чувствует себя песчинкой, пылинкой, которую вот-вот подхватит и унесет стремительным потоком. Двое охранников вскидывают ружья, целясь в толпу, а наперерез им уже бежит Виктор, размахивая пистолетом.

– Стоять! Всем стоять! – кричит он и два раза стреляет в воздух.

Передние ряды будто бы спотыкаются и останавливаются, еле сдерживая инерцию натиска задних.

– Прекратить панику! – ревет Виктор.

От этого крика Куприянов вздрагивает и приходит в себя. Существа, окружившие площадь, воют, затем воцаряется такая тишина, что Сергею Сергеевичу кажется будто он слышит стук собственного сердца. В неподвижном воздухе повисают запахи гнили, тлена и пороха. Он оглядывается, видит Риту, Катю и Валеру, которые застыли, не добежав до входной двери. Время будто бы останавливается, а воздух становится твердым, заточив в себе людей, не давая пошевелиться. Куприянов поворачивает голову в другую сторону, слыша, как скрипят шейные позвонки. Видит Виктора, который приближается к нему, беззвучно разевая рот, словно в немом кино. Охранники уже опустили ружья, и теперь стоят, похожие на оловянных солдатиков. Сергей Сергеевич чувствует руку, которая трясет его за плечо, вновь переводит взгляд на Виктора, мотает головой.

– …на дороге! Сергеич, ты слышишь?!

Звук появляется так же неожиданно, как и пропал. Куприянов выдыхает, и мир вокруг приходит в движение.

– Что? – спрашивает он.

– Я говорю – нас окружили, – повторяет Виктор. – Но пока не нападают. Сидят там, на дороге.

– Уведи Риту с Катей в здание, – говорит Куприянов. – Бога ради.

От входа на площадь вновь начинают долетать крики, словно бы по цепочке бегущие к сельсовету. Виктор быстро сует в рот сигарету, но прикурить ее забывает. Он вглядывается в темные силуэты людей, видит, как дальние ряды расступаются, образуя коридор. Народ с воплями шарахается в стороны, словно от чумы. И Виктор, вопреки просьбе друга, остается на месте, рядом с ним. Лишь быстро поджигает сигарету и сильнее стискивает рукоять пистолета.

Показать полностью
24

КНИГА КОЛДУНА-7

КНИГА КОЛДУНА-6

КНИГА КОЛДУНА-7

Злость и разочарование – вот что сейчас чувствовала высокая стройная женщина, стоящая с сигарой в холеной руке возле раскрытого окна на пятом этаже бизнес-центра «Уолл-стрит».

Конец лета выдался неожиданно по-июльски теплым и солнечным. Напротив здания раскинулась парковая зона – чисто райские сады, где так приятно прогуливаться в тени. Но, обычно ласкающий взор, вид из окна сейчас раздражал.

Ольге Павловне Шпеер, в девичестве Понамаревой, никто на вид не дал бы её «бабушкин» возраст. Щепотка магии и дорогостоящие усилия докторов позволяли современной ведьме быть, что называется, в тренде и выглядеть соответственно: типичная деловая дама чуть за пятьдесят, владелица преуспевающей фирмы, занимающей сейчас весь этаж центра.

ООО «Консультант-К Плюс» - неброское название, никак не отражающее работы компании – давно и прочно заняло свою нишу, уверенно лавируя как среди акул, так и китов любого бизнеса. Ольга Павловна оказывала дорогостоящие услуги тем организациям, которые как раз хотели выжить в суровом капиталистическом мире. Консультации включали в себя предвидение будущего, промышленный шпионаж, мягкое устранение (через болезни) конкурентов, силовое противодействие и многое другое. За пару десятилетий, начав с еще живым тогда мужем Ромочкой с небольшого офиса, женщина добралась до своего Олимпа, сейчас как серый кардинал влияя на экономику и политику целого города. А большего ей и не требовалось.

Далеко позади остались голодное студенчество и тесная общага в «большом» городе. Еще дальше – родная деревня, откуда Оля, полная здоровых амбиций на фоне пробивного характера, просто-напросто сбежала. Там осталась мама Софья Никитична, так никогда и не простившая дочь, укравшую ветхий оригинал Книги. Да, что было, то было.

После института последовало распределение в Новгород, брак по расчету, работа, рождение Жанночки. И неумелые попытки практиковать призывы. Но всё это было, скажем так, пробой пера и подготовкой, возможностью отыграть свою социальную роль, которая быстро наскучила и стала помехой.

Поэтому, когда внуку Лёшке было всего лет пять-шесть, Ольга с легким сердцем развелась и, найдя более подходящего мужчину, переехали в Псков. Где, сменив фамилию и подкорректировав внешность и обезопасив себя от прямого преследования и шантажа, наконец, плотно взялась за ведьмовскую практику, найдя себе хороших учителей.

В отличие от своей щепетильной мамы, боявшейся или брезговавшей призывами выше среднего звена, её дочь не чуралась и темных сущностей, дойдя по итогу до самого верха в списке. Даже более того, она сумела самостоятельно значительно расширить этот список. Расширила она и возможности Книги, как следует поприжав местных ведьм и заставив их поделиться силой.

Женщина была довольна своей жизнью и спокойна за будущее. Пока в дело не вмешалась судьба. Почему-то в их родовое гнездо после смерти Софьи Никитичны поехал её внук Алексей. Он и стал вместо Жанны Понамаревой владельцем копии Книги Призыва. Пусть обрезанной, укороченной, но всё равно могущественной и опасной. Бомба в руках дурачка!

Временами Ольга задавала себе вопрос: а так ли ей был необходим переезд? Ведь можно было остаться. Можно было вернуться, в конце концов, после того как зять умер, оставив Жанну с малолетним ребенком на руках. Существовала ли возможность избежать последующего провала в воспитании внука, предоставленного едва ли не самому себе? Чему удивляться, если парень, лишенный твердой руки, опекался сестрой и мамой, которой нужно было и деньги зарабатывать на семью и о личной жизни как-то думать – чай, не старая ещё. И вот итог: не самые жесткие, но ощутимые промахи в овладении Книгой привели к тому, что её дочь Жанна в плену у поехавшего головой волхва.

Прямо сейчас в режиме он-лайн два её разведчика (один в воздухе, другой на земле) передавали с закрепленных камер устойчивую картинку. Жанночку как зверя держали в клетке! Немыслимо!

Ольга Павловна протянула руку к телефону на столе. Нажала вызов и просто коротко сказала:

- Олежек, привет! Ну, начинайте, мои хорошие!

Она знала, что сейчас несколько крепких ребят погрузят в спецтранспорт здоровенного металлического монстра, которому суждено проснуться лишь на подъезде к Новгороду. Темный Жнец не оставит от шайки волхва ничего, что стоило бы упоминания. Приятно и полезно иметь деньги: уже давно в ангарах ждали своего часа собранные в заводских цехах будущие клети из легированной стали в виде огромных человеко- и звероподобных фигур, способных выйти один на один хоть бы и с танком.

Догадался Лёшка, этот бездельник, послать Воина, и на том спасибо! Пусть это и выглядело больше как прикрытие для бегства. Куда он сейчас так бодро мчится на поезде? Помощи ищет, поди? Что ж, внучок, помощь уже в пути! Вопрос следует закрыть раз и навсегда, чтобы в дальнейшем никакие там волхвы и думать не думали о покушении на её семью.

Мысль о том, что в основе всех этих событий могло оказаться виновато её бегство и кража Книги, Ольга Павловна гнала, как ретивая уборщица нерадивого прохожего с только что помытого пола. Но если бы она действовала по установленным правилам, то получила «наследство» только сейчас, будучи, скорее всего, хронически больной пенсионеркой к своим годам, мечтающей разве что о садике на даче и ценах на лекарствах пониже, а не о целом городе в своей власти. Так что…

Женщина сплюнула в окно. Оттуда потянуло прохладой. Быстро темнело. Настроение испортилось. Она решила провести вечер в элитном клубе «для своих» и позвонила личному водителю. Остальные дела решатся как-нибудь без неё.

Вскоре подул ветер, нагоняя дождевые тучи. Солнце из последних сил цеплялось лучами за деревья, но вскоре полностью пропало в тяжелом водовороте вскипающей непогоды. Вдали отчетливо громыхнуло. По асфальту ударили первые тяжелые капли, разгоняя редких задержавшихся прохожих, мимо которых сейчас промчался серебристый автомобиль владелицы фирмы «Консультант-К Плюс».

***

Мерно стучат колеса поезда. Мы с Психом, конечно же, пьём, провоняв всё выкупленное купе. Перед нами лежит загадочное послание от колдуна и его помощника, уже изрядно заляпанное пивом и рыбой. Тимофей Иванович сладко спит, развалившись на верхней полке.

- А в полицию обратиться ты не хочешь? – спрашивает Псих, возбужденно размахивая руками. – Это же пиздец какой-то! По крайней мере, Велегора точно можно прищемить.

- А смысл? Неужели думаешь, что он это не учёл? Их там целая толпа народу. Одних поймают, а другие продолжат.

- Ну да.

Пока мой приятель чистит очередную воблу, я раздумываю о том, не вызвать ли сущность Умника, чтобы помог советом. Но тогда придется светить Книгой. Увы, этот вариант отпадает. В городе я тупо забегался, перенервничал, и не догадался сразу это сделать. Теперь либо ждать, либо надеяться на свои силы.

Когда мы курим в тамбуре, Псих кому-то звонит и спрашивает про цифры. Победно улыбается, подмигивая мне.

- Это магический, так называемый, квадрат. Конкретно этот еще называют «дьявольским». Цифры в сумме всегда дают число 34. Хоть по диагонали, хоть как. Четыре квадрата, из которых складывается фигура, также дают это число. Сумма вообще всех 16-ти чисел равняется 136-ти. Это снова четыре квадрата по 34. Охуеть!

- Вот уж точно, - соглашаюсь я. – Охуеть! У нас есть 34. Только что это даёт?

- Ну, это уже кое-что. Учитывая, что там написано: «ключ». Это – ключ. Подождем утра, а дальше всё само проявится. Запрос во Вселенную послан. Ждем ответа. – Витя внимательно посмотрел на меня. – Ну, и сеть больше не ловит.

Я усмехнулся.

- Ясно. Выпьем?

- Несомненно!

Неформал, тряся длинными волосами, включает на телефоне скачанный заранее Manowar. Мы наливаем себе по кружке пива, пощипываем рыбку. Приятная поездка, чего уж там! С каждым километром от Новгорода мне всё легче и легче. События последних дней отпускают ум, растворяются в белой пене – пьяный сон, не более! Какие еще книги, колдуны, волхвы? Мы с приятелем едем в гости, и всё как прежде: ни забот, ни тревог, только смену отработать, и гуляй, рванина! Вольному воля. Я остро осознал, как мне не хватает прошлой жизни.

- Слушай, бро, - вспоминаю внезапно одну мысль. – А что Ник Панов говорил про какой-то Путь? Что это?

Псих перестал дурачиться и наставил на меня указательный палец.

- Ага, проняло? Путь – это Путь. Когда ты вступишь на него, ни с чем не перепутаешь! – Парень засмеялся. – Всё остальное тебе покажется, как бы это сказать, гораздо менее серьезным. А еще всё пойдет по пизде. Дак так лихо, что только успевай пристегиваться. Можно метафорически это сравнить с процессом ручной стирки. Огромная рука возьмет тебя, сожмет, выжмет и как следует прополоскает, как полотенце или рубашку. И ты останешься один на один со своей болью и недоумением, оторванный от материнской титьки. Про титьку – это я про Матрицу. Смотрел же? Был там перебежчик, которому настопиздела пластиковая каша из говна и грибов, а хотелось стейков, вина и сигар. Пусть иллюзия. Зато вкусная.

- Да. Помню.

- Человек не знает даже, каково это – жить без иллюзий, настолько плотно он ими спеленут. Да чего там – он из них, считай и состоит! А тут – раз! – и будто камень подняли, а под ним мокрицы копошатся, охуевая от солнца. И что делать, куда деваться? Привычного мира больше нет. И что тут делать? А вот тут, дорогой мой друг Алексий, появляется обычно учитель или даже учителя, и брезжит свет – и так, что малейшего его отблеска достаточно, чтобы твои глаза никогда больше не путали где зерна, а где плевелы. И ты, млять, идешь туда – будто в гору взбираешься. Так понятнее стало?

Я на всякий случай кивнул. Разве нечто такое не происходило сейчас со мной?

- Дак и что делать-то для начала?

- Ничего ты не понял! – Псих не обидно рассмеялся. – Ты подходишь  к началу. Расслабься. Всё случится тогда, когда будешь готов. Ни раньше, ни позже. Так это работает. По достижении некой критической массы. Тот факт, что тебя это начинает интересовать, уже показателен. Самое важное: ты почувствуешь зов изнутри. Будто откроют воронку, всасывающую в себя всё подряд, и ничто уже не в силах будет её заткнуть, кроме… - Псих многозначительно показал пальцем наверх. – Бога. Золото станет простым металлом, а мудрость мира сего – безумием.

Честно говоря, я все его слова пропустил мимо ушей. Мне хватило и того, что я подхожу к началу. А дальше видно будет. Но я только открыл рот задать еще вопрос, как за дверью купе раздался какой-то шум, и кто-то начал дергать ручку, пытаясь попасть к нам внутрь. Дверь, по итогу, не выдержала мощного рывка и распахнулась. Замку, похоже, не суждено больше запираться. На пороге стоял здоровенный мужик лет сорока, толстый, пьяный, лысый и потный. А еще красный от злости.

- Вы охуели тут, соплежуи?! – заорал он. Ни здрасьте, ни до свидания. – Время видели? Вот ты, ебло, - это поборник тишины в вечернее время обратился к Психу, - давно зубами в платочек не сплевывал? Музыку быстро вырубили и по люлькам! Уёбки!

У меня, помимо воли, приоткрылся рот. Давненько я с таким не сталкивался. Пока я раздумывал, что ответить и в какой манере, не позвать ли проводника, или же вовсе не спровоцировать агрессора на атаку, чтобы с оной разобрался Охранитель, Витя просто встал напротив мужика и провел у его лица рукой, словно снимая вуаль. И тот замер, побледнел и затрясся, начав еще более обильно потеть. Я даже испугался, как бы не хватил соседа сердечный удар.

- Извините за беспокойство, пацаны, - выдавил из себя болезный. – Не прав я, не с того начал.

- И вы нас извините, - ответил Псих спокойно. – Доброй ночи.

Дверь закрылась. Неформал тяжело присел на сидушку. Вытер со лба испарину. Подмигнул мне и налил целую кружку пива из баклаги. Жадно выпил. Музыку он успел выключить.

- Вот такие дела, брат, - сказал он мне. – К нам вежливо, и мы вежливо. Пойдем перекурим?

В тамбуре, слегка покачиваясь и прислонившись к стенке, я спросил его:

- И что это было?

- Снял программу, - Псих осклабился и слегка рыгнул. – Ты же видел, человек не в себе был. Но это хуйня, слабоват я еще. Вот Ник – да! Он бы даже не обернулся.

Мы докурили и вернулись в купе. Оба зевали.

Укладываясь спать, я какое-то время смотрел в окно, покрывшееся каплями дождя. Где-то в подсознании твердым остатком после химической реакции осело впечатление от вечера. Ни за что бы не  подумал, глядя на приятеля, что он на такое способен.

Мелькали редкие огни. Под мерный стук колес я уснул.

… была уже глубокая ночь, когда Воин, закутавшийся в снятое по дороге в какой-то деревне с просушки одеяло, добрался до нужного места. Совсем некстати зарядил дождь. Сущность не имела в привычном нам понимании органов зрения, которым бы мешала темнота и непогода. Но свои ограничения имела клеть. Впрочем…

Раскаты грома сотрясали небо. Молнии рваными вспышками освещали поляну с идолами и решетчатое узилище с запертой там сейчас женщиной, которую и нужно было освободить. Воин задумался о первоочередности задач. Суть договора требовала крови и боя. Стоило подождать в засаде нужное время, чтобы сюда пришли похитители – те, которых следует наказать и устрашить. Спасение подождет.

Возможен и второй вариант: вызволить маму призывателя, а после уже дождаться местных сектантов – в таком случае, можно сказать, бой уже будет выигран независимо от итогов поединка.

Доспехи, движимые незримой волей, замерли мертвой массой металла, скрепленного проволокой. Воин выжидал и прислушивался. Где-то здесь скрывается голем, медленно набухая от воды и теряя подвижность. Спешить ни к чему. А вот слегка переместиться можно и нужно.

С новой позиции открылся вид на сокрытое кустами чудовище с кувалдообразными руками. Опасный противник. И просто так мимо него к узилищу не пройти. Что ж, остается только открыто вступить в бой. Воин, сбрасывая одеяло и поднимая круглый кулачный щит, вступил в невидимый круг. Глаза голема мгновенно вспыхнули красным.

Осторожно ступая по размокшей земле, пробуя её на скользкость, Воин приблизился к противнику. Тот выжидал, никак не реагируя. А потом вдруг резко выстрелил рукой. Мощный удар пришелся в щит, сминая умбон (1). Призванная сущность ответила топориком – увы, слишком маленьким для того, что разрубить руку толщиной с небольшое дерево. Голем вскинул вторую руку. Но уже гораздо, гораздо медленнее. Такое чувство, что первый заряд пропал втуне, а дополнительной энергии и подвижности в разбухшей древесине взяться уже было неоткуда. Если это не уловка, то это хорошо. Но ситуация складывалась патовая: подставлять щит под кувалды опасно, атаковать руки бессмысленно, но и монстру ничего не сделать с куда как более подвижным противником.

Остается одна простая стратегия: кружить, выматывать и подрубать постепенно коленные суставы. Воин поднырнул под занесенную и нацеленную в шлем кувалду, и как следует рубанул по ноге – появилась знатная зарубка, пока еще, увы, слишком незначительная, чтобы замедлить голема. Следует резкий разворот вокруг оси и на колене появляется второй след от удара топора. Сущность в доспехах перекатом уходит с линии атаки, чувствуя торжество: это будет блестящая победа. Молот как пресс ударяет в землю, разбрызгивая грязь на много метров вокруг, – туда, где еще секунду назад находился юркий враг. Вращаясь вокруг оси, голем раскручивает руки как крылья мельницы. И сразу два удара приходятся в щит, не выдерживающий такого напора. Неожиданная и неприятная способность монстра к подобного рода финту не смутила Воина. Он отходит назад, отбрасывая уже не нужный щит, и делает разбег. Над головой свистят сокрушающие молоты. Доспехи скользят по грязи, когда воин плашмя проносится мимо голема. Тут же следуют два быстрых удара в колено.

Чудовище, разозленное неудачей, неожиданно ревет как раненный бык откуда-то из глубины остова. Делает неуклюжий шаг, пытаясь достать юркого противника. Подрубленный сустав опасно трещит, постепенно надламываясь под тяжестью огромного набравшегося влаги тела.

Велегор нервно сбрасывает плащ-палатку и выходит из кустов, в которых терпеливо сидел уже много часов. Его глаза горят нездешним светом. На лоб легли намокшие пряди волос, удерживаемые повязкой с вышитыми рунами. Тело переполняет сила, которую требуется срочно применить, пока не стало слишком поздно. Волхв уже понял, что призванное колдуном существо являлось опытным бойцом и выбрало идеальный момент для нападения – как и тактику. Вплетаясь в рассказы грома и треск молний, звучат древние слова, посвященные Перуну. Воздух вокруг Велегора сгущается, начиная отталкивать капли дождя.

Воин успевает нанести еще два быстрых удара, быстро маневрируя на коленях. Его слуха достигают слова заклятия, он оборачивается: еще один противник, человек! Сначала убить его и продолжить своё дело – всё просто. Но топор внезапно вязнет в древесине. Секундная задержка оказывается критичной – кувалда сминает шлем. Сущность валится на бок. Но медленно поднимается, озираясь в поисках оружия, и вспоминает о спрятанном внутри клети мече – отлично, тоже подойдет!

Сталь тихо скрипит, покидая ножны. Вспышка молнии запечатлевает на обнаженной стали приговор всем врагам. Глаза Велегора округляются от ужаса. Он успевает дочитать заклятье срывающимся голосом буквально в последнюю секунду. Занесенный над головой меч выпадает из латной перчатки. Воин падает на колени и затихает. Сущность изгнана из клети!

А я просыпаюсь среди ночи, дрожа и потея. «Ты должен мне кровь!» - слышу я голос Воина. – «Решай, чья она будет! Я сражался достойно!».

На часах около полпятого утра. Поезд приближается к Москве. Чтобы успокоиться, выхожу в тамбур и выкуриваю пару сигарет. В туалете долго умываюсь, лицо горит. Похоже, что мои долги только растут. До пробуждения Психа с котом дремлю. Этот сон не принес отдыха вообще. Скорее даже наоборот. А день впереди длинный.

***

Крупный высокий мужчина с окладистой черной бородой любил роскошь – она его питала, услаждала взор, и полностью соответствовала сути. Господин Чернов – он же Чернокнижник и владелец элитной букинистической лавки «Книжник» - был одет в темный слегка старомодный костюм, стилизованный под сюртуки 19-го века. Украшения в виде запонок, часов с цепочкой, булавки на галстуке и массивных перстней – всё из золота, конечно же, - изящно дополняли образ успешного джентльмена.

Окна его офиса выходили на Невский проспект. Раскуривая массивную трубку, Илья Андреевич с недоброй усмешкой смотрел на суету внизу. Бессмысленное мельтешение муравьев, сами того не понимая, тащащих всё самое лучше своей муравьиной королеве. Впрочем, в свое время, он начинал примерно так же. С уличной торговлей книгами еще в конце 80-х.

Чернов пробежался взглядом по своему огромному пафосному офису. Каждый входящий посетитель буквально носом утыкался во впечатляющую инсталляцию в левом углу, имитирующую лабораторию алхимика: различные химические реакции (точнее их имитация с помощью подкрашенной кипящей воды) постоянно происходили в ретортах, время от времени валил дым; на фоне полок с книгами и черепами стоял восковой колдун возле раскрытого впечатляющих размеров гримуара. Всё это стоило приличных денег, но откровенно радовало взор.

Справа находился длинный т-образный стол для совещаний с массивной дубовой столешницей, по обеим сторонам которого стояли шесть черных кожаных стульев. Дальше была выделена своеобразная зона отдыха, с трех сторон окруженная приземистыми книжными стеллажами, чьи полки были полны копий самых известных колдовских книг, а также всеразличных артефактов – статуэток, камней, костей, шкатулок, затейливых бутылочек с неведомым содержимым и необычных инструментов и механизмов. Присутствовал диван с креслами, минибар, мощная стереосистема. Интерьер изобиловал вставками из драгоценных пород дерева, включая панели из палисандра и эбенового дерева.

А началось всё, по сути, со счастливого случая: некий обнищавший питерский интеллигент отдал Чернову на реализацию свою библиотеку. Среди стандартного набора советской литературы попались несколько дореволюционных изданий Ключей Соломона, заинтересовавших начинающего букиниста. Так Илья Андреевич открыл для себя мир магии, начал практиковать и неожиданно для себя самого понял, что обладает настоящим талантом в этом деле. Это и определило дальнейшее направление его работы.

Гримуар Гонория, «Магия Арбателя», Гептамерон, «Каббала Армадель», Гемтамерон, книги Джона Ди, Альберт Великий «Чудесные тайны натуральной магии», Роджер Бэкон «Опус тертиум», Джамбаттиста делла Порта, Корнелий Агриппа фон Неттесгейм, «Оккультная философия в трех книгах», Арнальдо де Виланова «Зеркало алхимии», Блез де Виженер «Трактат об огне и соли», Освальд Кроллий «Королевская химия», Раймонд Луллий «О тайнах природы, или Квинтэссенция»… Список был огромен. И это лишь верхушка айсберга.

У Чернова появились деньги. Он смог нанимать людей, занимающихся поиском куда как более редких инкунабул, рукописей и даже просто легенд и преданий. Чего только стоила купленная на аукционе в Европе Daemonia mystica Ван Гиерсберга! Агенты фирмы рыскали по всему миру, где воруя, где покупая на торгах книжные раритеты, а где и вовсе идя на шантаж и убийства. Дневники алхимиков, полузабытые легенды и предания, короткие наброски кровью на обрывках ткани, трудночитаемые оттиски еще едва ли не первых книг на заре книгопечатания: пересекающаяся информация, для большинства не видимая и лишенная смысла, ему открывала порой удивительные вещи. И снова следовали задания, вскрывались захоронения, взламывались тайники в стенах древних замков, незаметно скудели частные коллекции. У колдуна был подлинный талант. И его силы, и его библиотека росли.

Мужчина вальяжно расселся в кресле и налил себе на два пальца бурбона Old Rip Van Winkle 25 Year Old, ценой более пятидесяти тысяч долларов за бутылку. Усмехнулся, вспоминая свои первые неуклюжие попытки овладеть тайными знаниями. То, что прочие воспринимали как бред или шутку из бульварного чтива, у него работало идеально. Приносили пользу Ключи Соломона, был успешно призван первый демон, таинственно гибли конкуренты. И был, конечно, учитель – питерский колдун средней руки, распахнувший окно в мир настоящей черной магии, густо настоянной на крови и боли. Всего за несколько лет Чернов сделал себе имя. Еще через несколько лет с ним считался весь Северо-Западный регион. Кто-то принял его власть, кто-то переехал от греха подальше, а кто-то послужил пищей демонам, погибая долгой и мучительной смертью.

Чернокнижник вздрогнул, когда на столе зазвонил телефон внутренней связи. Вздохнув, он подошел и снял трубку.

- Илья Андреевич, - спокойно и вежливо произнесла секретарша, - на связи агент Сова.

- Соединяй, Альбина.

Собственноручно, для интереса и создания налета таинственности, колдун давал кодовые имена своим сотрудникам. Агент Сова – это ни кто иной, как Савелий Игнатьевич, старый добрый друг и соратник. На том конце провода слышался какой-то шум и вздохи.

- Ты чего там, Савелий? Помираешь? – Чернов усмехнулся.

- Не, рано еще. Придумал вот такую штуку: одеваешь на голову человека аквариум и насыпаешь туда насекомых – пауков, ос, муравьев. Жуткая смерть.

- Ты поэтому звонишь?

- Нет-нет, тут вот какое дело… - заскрипел агент Сова, рассказывая про недавно полученную информацию.

- Понятно, - ответил, в конце концов, Чернокнижник. – Ну да, вполне вероятно, что вы родственники. Ну, оставайся там. Работайте. До связи, старина.

Закурив сигариллу и с наслаждением выдохнув ароматный дым, Илья Андреевич усмехнулся своей старой шутке: назваться при своей фамилии Беловым было забавно. Хорошие были времена! А вот Савелий, к сожалению, окончательно спекся и заигрался в свои там какие-то явно не результативные игры. Можно его провожать на пенсию. Пусть остается там, в Новгороде, и делает, что хочет. Чернов ясно видел, как туго сплелся узел событий, соединив воедино таких разных людей, тем не менее связанных общим прошлым.

Почему он сразу не отреагировал на нелепые попытки Савы мстить тому пареньку? Почему сразу не решил сам этот вопрос с Книгой Призыва? Очевидно, что он видел и понимал куда как глубже, нежели чем могло показаться. Чернов прожил долгую и плодотворную жизнь, посвященную восстановлению былого авторитета и могущества колдунов. Так, он практически полностью очистил весь Питер от врагов, инквизиторов и прочих борцов со злом. Сейчас он всюду как семена разбрасывал колдовские книги. В своё время это даст результат, даже не смотря на то, что большинство таких молодых организаций закрывались под давлением церкви или разного рода «воинов света». Илья Андреевич привык всё рассчитывать наперед, сразу играя в двойную игру. И там, где виделся просчет и неудача, зрителя или участника ожидал неприятный сюрприз. А для колдуна – развлечение. Выход из вынужденного простоя в ставшим безопасным городе.

Все ниточки вели сейчас в Гатчину. Седовласый (2), заказавший Книгу Призыва, будет доволен. Разыграть такую комбинацию редко удается. Пешки уверены, что действуют по воле либо случая, либо судьбы или собственных сил, тогда как кукловоды оставались в тени и переставляли фигуры согласно беспроигрышной стратегии, навскидку проигрывая в тактике.

Чернокнижник еще раз прокрутил в голове всю схему: не упустил ли чего, не забыл ли? Всегда есть вероятность неожиданного фактора. Новый игрок. Финт от Вселенной, усмешка фатума (3) – всё возможно. Да. Стоило продумать и такой вариант как полный проигрыш. Вот на этот случай стоит оставить на стене заряженное ружье. Придет время, и оно выстрелит само в самонадеянного победителя.

***

Утром мы с Психом и котом, ожидая пока откроется метро, щурились на восходящее солнце и лакомились шавермой. Неформал, активно жуя, копался в телефоне. Я подтормаживал, сильно не выспавшись, и подумывал взять еще кофе. Нам предстояло добираться до Сергиево-Посада и еще оттуда в область, в какую-то Богом забытую деревню, сравнительно недавно обезлюдевшую и занятую сейчас сектой Прокаженных. Почему там? Да потому, что не так далеко, в  Березняковском сельском поселении, в поселке  Зелёная Дубрава находился настоящий лепрозорий, откуда возможно поступали свежие кадры и сама зараза. Псих мимоходом пояснил мне, что сектанты достигают просветления, убивая плоть. Несомненно, что-то при этом происходило и с мозгом.  Нормальные люди смиряют телесное через пост и молитву, а эти вот решили, скажем так, зайти в боковую дверь. У кого-то получается. Поэтому поток желающих приобщиться благодати не иссякает. Они собственно ради этого и давали советы и консультации всем желающим – народное радио им было вместо рекламы.

Витя выбросил в мусорку грязные салфетки и закурил. Тимофей Иванович облизывался. Моська у него была довольная: тут тебе и путешествия, и кормят сносно. Парень обернулся ко мне.

- Я разобрался в теме.

Пришлось вскинуть брови и сделать подобающее случаю лицо. Всё, о чем мне сейчас грезилось, это добраться до электрички и подремать там хоть бы и полчаса.

- И?

- Всё оказалось довольно просто! – Псих достал блокнот и принялся в нем что-то чертить. – Вот смотри. Магический этот квадрат используется как шифровальный по довольно простой схеме. Мы имеем 16 цифр, что дает нам фразу из 16-ти букв, где каждой букве соответствует число.  Смотри: 1,2,3 – Это. И так далее. А полная фраза звучит как «ЭтоЛабиринтСлово».

С минуту я раздумывал. Посмотрел время: скоро уже ехать. Успею выкурить сигарету.

- И что это нам дает?

Витя сделал неопределенный жест рукой – мол, всё что угодно. У меня же случился неожиданный инсайт (4). Я открыл в телефоне поисковик и вбил слово «лабиринт». Хмыкнул.

- Древнегреческое слово, возможно, происходит от того же корня, что и «лабра» — «улица, переулок, ущелье», - прочитал я вслух. – Есть идеи?

Неформал задумался, что-то забормотал.

- Как два пальца! Лабиринт – улица, держава и тридцать четыре. Улица Державина, 34. Тебя приглашают в гости.

Я не поленился открыть гуглкарту, фото местности со спутника. По данному адресу значилась промплощадка. Вот и вся головоломка?

- Хуета какая-то, - в итоге подвел я черту под нашим мозговым штурмом. – Зачем такое делать? Не проще просто адрес было написать? Не понимаю.

- Психи! – резюмировал Витя и засмеялся. – Пойдешь когда в гости, я с тобой.

- На хрена тебе это?

- Лекарство от скуки.

- М-м-м, ясно! Ну, вперед тогда!

Парень легко поднялся со скамейки. Он был полон энергии. Я его не понимал. Лично я хотел только покоя и простой жизни.

На нужное нам место мы попали, свернув с Ярославского шоссе, попросив водителя автобуса сделать остановку у неприметной сельской дороги, уходящей в лес. Нам предстояло пройти пешком минут сорок, но повезло: рядом тормознула ГАЗель, набитая продуктами. Водитель подкинул нас до поселения, не задав ни одного вопроса. Ехали молча. Так же запросто он нас высадил возле будочки охранника, седого безносого деда, а сам поехал дальше, разгружаться.

- К кому? – прогудел дедуля.

Я огляделся. Впереди открывался вид на вполне себе обычную деревню. Тявкали собачонки, ходили туда-сюда люди, к столбу на полянке была привязана корова, пощипывавшая траву. Кто-то суетился по хозяйству. Честно говоря, ожидания мои были иными.

- Мы к Учителю, взыскуем мудрости его и благословений, - ответил витиевато Псих.

- Хорошо! С вас по тысяче рублей. Можно пожертвовать на нужды общины и больше, сколько не жалко.

Я скривился как от зубной боли, но протянул красную купюру. Даже высокодуховные люди хотят каждый день вкусно кушать.

Псих уверенно провел меня через всю деревню, в конце которой и находился нужный нам дом, обычный бревенчатый, потемневший от времени, без всяких наворотов вроде резных наличников. Калитка была открыта. Как и входная дверь, впрочем. Мы вошли внутрь. Пахло травами и лекарствами.

(продолжение главы в комментариях)

UPD:

КНИГА КОЛДУНА - 8 (финал, первая половинка)

Показать полностью 1
99

Утопленница. Часть 3/3

Утопленница. Часть 1/3

Утопленница. Часть 2/3

«Только бы выйти с балкона сейчас, а там что-нибудь сообразить», - думала Ярослава и, пусть губы дрожали, улыбнулась бомжу и легонько кивнула. Он повёлся и расстегнул свою куртку, сбросил её с плеч, как и рюкзак, положил на пол. Переходя порог балкона, Ярослава, всё так же улыбаясь, начала расстегивать джинсы, мельком поглядывая по сторонам в поисках оружия.

- Дочка закрыла, да, куколка? Я слышал, как она там, в ванне, смеётся и с водой балуется.

Снова подыгрывая ему, Ярослава выдавила из себя:

- Ага, - и пожала плечами.

Снова зазвонил телефон, и бомж резко сбросил его на пол со столика. Ярославе не оставалось ничего другого, как продолжать раздеваться.

- Так и думал что ты на меня запала, куколка! - плотоядно усмехаясь, сказал бомж. - Видел, как смотрела, когда с дочкой по лестнице уходила. Не боись, не обижу! Я с женщинами обращаться умею, - с хрипотцой в голосе, добавил мужчина, жестом указывая, чтобы Ярослава располагалась на диване.

- Не бойся… Что побледнела и глаза отводишь? Неужели мужу никогда не изменяла? Так не верю. Все вы, бабы, одинаковые … - сказал бомж, расстегивая ремень и оставляя фонарик на журнальном столике.

Ярослава едва удерживалась от крика, потому что за спиной мужчины стояла утопшая Аграфена, раздутая, как бочка, и вот её руки коснулись его спины.

- Какого? - спросил тот, пытаясь обернуться.

Но не тут-то было: Аграфена прижала его к себе крепко-накрепко и впилась прямо в рот своими губами, подавляя его крик, как бомж ни дёргался, ни извивался. А потом он всего на мгновение вырвался, а изо рта, носа изливалась вода вперемешку с кровью. Ярославу затошнило, ноги свело судорогой от ужаса. Она ползком выбралась с дивана, упав на пол, на колени, затем кое-как с трудом встала и бросилась в коридор – только получалось всё у неё из-за судороги ужасно медленно.

- Женечка! Дочка, где ты?! - от отчаяния издала полувздох, полухрип и в ответ услышала тихое и тоже хриплое от страха из ванной комнаты: «Мамочка, мамочка!» Так и ползла до ванной, подволакивая ногу, успела дверь открыть. Снова до рези в глазах началась «светопляска» в коридоре, и сквозь неё увидела, как Женя стоит в ванне в воде и скулит, держась за борта пальцами, побелевшими от напряжения.

«Я сейчас!» - хотела сказать Ярослава, как за ногу резко дёрнули, отчего она упала, ударившись подбородком так, что зубы клацнули. Ногу держали крепко, а потом и потянули – Ярослава лишь успела вцепиться пальцами в порог ванной, а захваченную ногу свело от холода и боли, пока та совсем не онемела. «Сука! Да чтобы тебя черти взяли!» - сквозь зубы выдохнула Ярослава, пытаясь лягаться второй ногой, но безрезультатно. В ответ донеслось зловещее хихиканье, и Аграфена своим гнусавым голосом запела колыбельную.

Пальцы Ярославы соскальзывали с порога, за ногу её тянули уже не назад, а вверх, на себя. Что будет, когда Аграфена её притянет – и думать не хотелось. Явно ничего хорошего, как с тем бомжом. Ярослава снова лягнула ногой и снова мимо, а затем начала кашлять, выхаркивая из себя воду, чувствуя, как вода буквально заполняет её изнутри и топит. И сколько ни кашляй – всё без толку, не поможет.

В глазах начало меркнуть, пальцы ослабли и отпустили порожек, Ярославу приподняло в воздух. «Душу твою сейчас выпью! Женя только моя будет!» - пробасила Аграфена рядом с ухом. Звуки вокруг стали глуше, дальше, и глаза заливали слёзы и вода.

Как открылась входная дверь, Ярослава не увидела. Как и не услышала, что вообще произошло, только вдруг толчок, удар плашмя о пол – и оказалась на полу, а кашель прекратился, и чувства стали возвращаться. Свистящий звук «вжух!» – и сразу пронзительный испуганный писк. Ярослава начала поворачиваться, чтобы подняться. Участковый помог встать, сразу набрасывая на плечи первую попавшуюся с вешалки вещь – пальто.

- Женя? - спросила Ярослава, глядя, как скукоженная, забившаяся к шкафу, сдувающаяся на глазах Аграфена, обмотанная вокруг шеи и плеч велосипедной цепью, беспорядочно размахивает руками и словно задыхается, выплёвывая из себя тёмную воду.

– Я сейчас, - сказал участковый, жестом давая понять Ярославе, чтобы уходила из квартиры, а сам ловко для своих габаритов пробрался в ванную, схватив чуть не на лету Женю, и так же быстро направился следом за Ярославой.

Ярослава не могла бежать или быстро идти. Приходилось ковылять по ступенькам, опираясь на плечо участкового. Женя со своим маленьким рюкзачком за спиной, вероятно спешно схваченным в коридоре, ухватилась за участкового, цепко, как обезьянка, обвив его ногами и руками.

- Спасибо, Лёня! - с чувством произнесла Ярослава.

- Да будет тебе… Как звонил после работы, и ты не отвечала, сразу понял – беда! – ответил Лёня, делая неторопливые шаги, ведь в подъезде не было света.

Затем пояснил, что жена приснилась, молчала, смотрела долго, словно предупреждала об опасности, словно всё заранее знала, а потом тихо по слогам произнесла: «Же-ле-зо» и пальцем указала на невесть откуда взявшиеся, как часто бывает во сне, антресоли в квартире.

- Я утром залез, ящик там свой нашёл с инструментами, гвозди достал, и шурупы в банке, и цепь от велосипеда, она сразу как на глаза попалась, так внутри что-то сильно кольнуло, и чёткая мысль появилась – пригодится!

- И как думаешь, цепь её остановит? - спросила Ярослава, отдышавшись на площадке второго этажа.

- Я ни в чём не уверен, если честно. Только разве в том, что тебе в квартире больше нельзя оставаться. Ко мне поедем. Спокойно переночуешь. И, если надо поживёшь, пока батюшка твою квартиру не освятит. Так ведь планировала?

- Ага, - ответила Ярослава, добравшись до первого этажа, минуя трубы отопления и почтовые ящики. Лёня толкнул дверь подъезда. Затем нажал кнопку, которая не горела привычным красным огоньком, поясняющим, что в подъезде есть свет и дверь заперта.

- Нехорошо это! - воскликнул Лёня.

Женя захныкала. По лестнице с шумом полилась вода. Из недр подъезда послышались слова колыбельной:

- Нынче в небе не видно луны,

Бродят в тёмном лесу колдуны

Говорят, что у озера тут

Даже черти в корягах живут.

Ярослава вздрогнула, всё тело внезапно накрыла волна отчаяния и обречённости.

- Мамочка, она нас не отпустит, - замогильным голосом вдруг сказала Женя.

- Так, мы ещё посмотрим! - ответил Лёня, доставая из кармана форменной куртки банку с гвоздями и шурупами и спрашивая: - У вас окна между лестничными площадками открываются?

- Не знаю…

- Значит, придётся вернуться и попробовать открыть окно, чтобы выбраться.

Вода была мутной и пенистой и залила уже всю площадку, стекая к подъездной двери тёмной лужей. По ногам веяло сыростью и холодом, вот-вот вода должна была коснуться тонких тапок – думала Ярослава.

Колыбельная затихла. Аграфена стояла у ящиков.

- Ты, - сказала она, указывая пальцем на Лёню, - сильно пожалеешь, что сделал мне больно.

Лёня завопил, потому что его туфель достала вода и потекла выше, обхватывая ноги, туловище. Ярослава едва ли успела моргнуть, как Аграфена уже стояла за спиной участкового, положив ему на плечи свои распухшие, готовые вот-вот лопнуть от туго натянутой кожи руки.

- Помоги! - выдавил Лёня, не в силах самостоятельно бросить в Аграфену банку с гвоздями.

- Женя, беги наверх, к окошку, давай! Мы догоним! - обнадёживающе бросила Ярослава малышке, совершенно не уверенная, что дочка поймет и сделает, как она просит.

Вода липла к босым ногам и, насквозь вымочив тапки, словно сразу же замерзала, потому что стоп Ярослава не чувствовала. Исторгнув из себя крик, в едином порыве побежала к Лёне, выхватила из его руки банку и высыпала её содержимое в лицо Агафрены. Та взвыла и стала исчезать, истаивая в воде. Лёня едва не упал – такой холодный, весь мокрый то ли от пота, то ли от чар Аграфены. Он тяжело дышал, и Ярослава еда дотащила его к лестнице.

- Постой, - вдруг сказал он, спиной прислоняясь к стене. - Я вспомнил ещё кое-что из сна. Жена говорила, что неупокоенные души вселяются в вещи. Так ты поищи так? - сказал участковый и осел на ступеньки.

Ярослава хотела было покачать головой, но вдруг вспомнила про рюкзак Жени, предполагая: может, вещь покойной там? И сразу в голове возник образ подаренной Аграфеной куклы-старушки, которую они сохранили.

- Возьми и сожги! - словно понял её догадку, сказал Лёня. Он вытащил из кармана зажигалку и, отдав ей, сразу схватился за сердце, застонав.

«Как же ты?» - так и не спросила Ярослава и бросилась вверх за дочкой.

Вода внизу забурлила, запенилась и с новой силой стала наседать на ступеньки, теперь ещё и поднимаясь за ними наверх. Внизу раздался ужасающий смех, фырканье, звуки борьбы, плеск, а Ярослава уже стояла на площадке, рядом с окошком, и забирала у Жени рюкзак, сразу вытряхивая на пол его содержимое. Раскраска, пенал с карандашами, детская помада и треклятая кукла. И она не хотела гореть, сколько ни подпаливала её Ярослава, – лишь на секунду тлела и затухала.

Аграфена теперь уже не пела, а словно торжествующе громыхала растянутыми по слогам словами, которые создавали вибрацию, а вибрация отдавалась болью в теле, мешала думать. Женя кричала, потому что окошко, открывшись, сразу захлопнулось, и она едва не свалилась с подоконника.

Аграфена не торопилась, уверенная, что никто никуда от неё не денется. Только вода заполнила собой площадку, бурлила и исторгала из себя пузыри, стремительно поднималась по ступеням.

«Думай же, думай, глупая корова! На что тебе мозги, а?!» Вещи на теле были мокрыми, а пальто не порвать на лоскутки. Взгляд упал на раскраску – и сразу озарило идеей. Только бы получилось. Громогласное пение отвлекало, как и хныкавшая на подоконнике Женя.

Сконцентрировавшись только на цели, не глядя на ползшую по краю площадки воду, Ярослава схватила раскраску, залезла на подоконник к дочке, шепнула сквозь зубы ободряющее: «Всё будет хорошо!» и приступила к делу, отвернувшись от ступенек и поднимавшейся к ним вместе с водой нарочно медленно Аграфены.

Разорвав раскраску, завернула в неё куклу и подожгла. Бумага загорелась быстро, а вместе с ней и кукла сначала затлела, а потом вспыхнула и занялась.

Утробный дикий вой и всплеск. Запахало тиной и гнилой водой. Вскрикнула Женя, которая с ужасом смотрела за спину Ярославы. В вое с рычанием проступили слова: «Не-еет!» Ярославу крепко ухватили сзади за пальто, дёрнули и с огромной силой потащили вниз, в воду, холодную, глубокую, тёмную. Барахтаясь, извиваясь, она пыталась вырваться – не получалось. Крик тонул вместе с ней, уходя с воздухом пузырьками изо рта. Руки, ноги ослабли, и было невыносимо холодно, а рядом, всё ближе – и вот уже впритык лицо Аграфены, раздутое и торжествующее…

И вдруг оно взорвалось! Лопнуло, разлетелось гнилыми, ослизлыми лоскутками, в которых пронеслись словно огненные, ярко-красные искры. Вода стала стремительно убывать, и Ярослава из последних сил потянулась вверх, к воздуху, ухватилась за края подоконника и выбралась к заплаканной, бледной и испуганной дочери, рядом с которой лежало в кучке пепла почерневшее, распавшееся на куски то, что раньше было куклой.

- Теперь всё точно будет хорошо, зая! – уверенно сказала Ярослава.

Затем крепко обняла дочку, прижимая её к груди, и, вздрогнув, повела плечами от резко накатившего облегчения. А затем громко засмеялась и вдруг расплакалась.

Показать полностью
28

Эспириту

Привлечённые слухами о золотых самородках, едва ли не валяющихся под ногами, люди начали стекаться в небольшой городок...

Эспириту

Автор: Rahkshasarani. Мой перевод, вычитка: Sanyendis.

Оригинал можно прочитать здесь.

Происхождение слова «Эспириту» – тайна, затерявшаяся во тьме веков. С языка мивок оно переводится примерно как «место, где гуляют духи». Пожалуй, это название – едва ли не единственное наследие, оставленное некогда многочисленными коренными жителями этого места. Когда сюда пришёл Элиас Бэннон, многочисленные болезни и нападения беглых рабов уже практически уничтожили местное население. Бэннон отметил некоторые характерные особенности их быта: они отказались от обычных обсидиановых наконечников для стрел и вообще старались избегать любых отражающих поверхностей. Дома в деревне были построены из древесной коры и покрыты черепицей. Поселение примыкало к небольшому участку бесплодных земель, причём сами дома словно образовывали вокруг этого места защитный круг. Когда Бэннон предложил обменять местные изделия ручной работы на какие-то безделушки, племя отказалось, а его подношения закопали в землю. Элиас предположил, что, возможно, они охраняют какой-то важный секрет, что-то, что придаёт смысл жизни в этой пустоши. Однако в чём бы ни крылась причина их поведения, когда Бэннон вернулся в деревню на следующий год, поселение оказалось заброшено. Обшаривая постройки, в одной из хижин он запнулся о кусок золота размером с мужской кулак.

Это было время золотой лихорадки, шахтёрские городки разрастались, словно поганки после дождя. Так появился и Эспириту. Когда слухи о месторождении стали расползаться, люди начали стекаться в город сотнями. В Эспириту съезжались либо те, кто уже успел попытать удачу в других местах и отчаялся разбогатеть, либо наивные новички, ибо у более опытных старателей заявления о золоте, валявшемся под ногами, вызывали скепсис. Утверждали даже, что золото в той пустоши можно увидеть почти в любой трещине в земле, что металл светится в ночи, что его можно выковыривать чуть ли не ложкой. Казалось, одних слухов было достаточно, чтобы Эспириту рос, как на дрожжах: в городе появилась церквушка, магазин, кабак, игорный зал, почтовое отделение, стоянка дилижансов и даже гостиница – и при этом никто не видел ни единой унции [прим.: в США унция – 1/16 фунта, или примерно 28,35 г] добытого золота.

Жители Эспириту никогда не продавали золото. Более того, горожане воспринимали такие предложения едва ли не как оскорбление. Город рос, а его жители, кажется, становились всё более замкнутыми. Странствующий проповедник, которого как-то занесло в Эспириту, говорил потом, что у местных жителей появились зеленоватые кольца вокруг глаз и рта, а церковь стояла с заколоченными окнами, и внутрь не пускали посторонних. Единственной валютой там было не золото, а лишь его обещания, и город платил в кредит, накапливая у портовых купцов многотысячные долги.

Путешественники стали называть Эспириту «Долиной упырей» – за болезненный вид местных жителей. Сам Элиас Бэннон редко появлялся на людях; его описывали как высохшего чуть ли не до состояния скелета сгорбленного старика. Но слухи не останавливали новых поселенцев, и в период своего расцвета население Эспириту достигало сорока тысяч человек.

Полтора года спустя, когда мир так и не увидел ни крупицы золота, торговцы направили в город своих людей для сбора долгов. Вернувшись, те наперебой рассказывали об открывшейся им ужасной сцене, равной которой не видели со времён Гражданской войны. Вот слова одного из агентов:

‑ Тела лежали штабелями, словно дрова. Они укрывали трещины в земле, в которых, по слухам, и видели золото. Повсюду стоял ужасный смрад, похожий на запах разложения. Они не могли даже поднять голову в знак приветствия. Один мужчина умолял нас взглянуть на золотую руду, он утверждал, что она продолжает цвести, но изо рта у него стекали капли слюны, и он едва мог говорить из-за многочисленных язв и нарывов по всему телу. Многие лежали плашмя, словно защищая землю своими телами. Немногие выжившие кричали, умоляли дать им воды и обещали расплатиться золотом. Что касается самого Бэннона, то мы не нашли ни следа этого человека. В нефе церкви была вырыта яма. Горожане умоляли нас не входить туда, они говорили, что Бэннон ушёл вниз несколько дней назад, предварительно каким-то образом проглотив тот самый первый найденный им самородок. Трое мужчин спустились в яму, но не смогли пройти дальше из-за царившего там смрада. Мы засыпали отверстие. Выжившие всё продолжали плакать, они умоляли нас не забирать их золото, пока мы собирались в обратную дорогу. Когда мы вернулись с большим отрядом, почти все они уже умерли. Мы не нашли ни крупинки золота, ни одного самородка.

Из тысяч жителей города лишь четверо прожили достаточно, чтобы вновь увидеть побережье Тихого океана. Гомер Клементс умер от истощения, вызванного какой-то странной болезнью, в больнице Сан-Франциско, пережив своих товарищей, в общей сложности, на три часа. В бреду он бормотал, что рудная жила совсем не то же самое, что вены на теле человека, и для того, чтобы сверкать в полную силу, ей нужно черпать силы из людей. Перед тем, как испустить дух, он умолял врачей доставить его в Эспириту, чтобы заставить город снова «жить». Его труп приобрёл странный зеленоватый оттенок, и его похоронили на участке, предназначенном для жертв туберкулёза и других инфекционных заболеваний.

Дома Эспириту так и остались стоять – разбирать их по дощечке и вывозить оказалось слишком дорого. Время шло, они ветшали, и город, в конце концов, снова сгинул в пустыне. Говорят, он находился где-то в районе Сэнд-Хиллз в Калифорнии, но попытки повторно его обнаружить не увенчались успехом.

Другой рассказ этого автора, который мы переводили:

Клад

Больше историй - на нашем с Sanyendis ТГ-канале, Сказки старого дворфа. Подписка и отзыв - лучшая благодарность за работу.

Показать полностью 1
59

Север в моих рассказах. Нет места на земле

Рассказ написан в соавторстве с Ярославом Землянухиным

Часть третья

***

Когда Бориску, обезумевшего от скитаний, голода и боли, нашли туристы в тайге, он уже ничего не понимал и не помнил.

Сначала появилась женщина, увидела скелет в лохмотьях, взвизгнула и опрометью скрылась за деревьями. Вдалеке раздался её пронзительный крик о помощи.

В Борискиной голове стрельнула мысль: "Люди! Беда!"

Он попытался встать и повернуть назад, в глухую чащу, где нет искуса убить человека, но ноги запутались во вьющихся по земле корнях так, что Бориска рухнул и сильно приложился  о дерево. Из глаз посыпались искры. Сил подняться уже не было. Он знал: эта немощь кончится сразу же, как только освободится заточённый в слабой плоти зверь. Но лучше умереть. Или отдать себя в руки незнакомцев, которые, как все люди, причинят ему только зло и боль.

Вскоре послышался мужской голос, низкий и густой, как гудение осиного гнезда.

- Поглядите-ка, малец! Вылитый маугли. - Над Бориской склонился человек с пышной бородой. - Парень, ты откуда такой?

Ответить не получилось - просто не шевелились губы, а глотка не выдавала никаких звуков, кроме воя.

- Дела-а... - протянул человек и бросил через плечо: - Помоги. Оттащим его в палатку.

Двое ухватили его и понесли. Третий аккуратно придерживали голову, а женщина поправляла лохмотья, поднимала сваливавшиеся с груди Борискины руки с чудовищными ногтями.

Потом Бориска проваливался в забытье, иногда просыпался, слышал голоса: знакомый мужской, порой другой, неведомо кому принадлежавший, скрипучий, как карканье вороны, и очень редко - женский.

Его поили чем-то горьким и теплым. Он падал в пламя, в котором извивался исполинский змей, из чьей пасти вырывались не струи воды, а языки огня. Могучий хвост пытался обвить Борискино тело и сдавить до костного хруста. Сквозь эту вереницу безумных видений ворвалась сильная и прохладная рука, схватила его, потянула на себя, и Бориска вынырнул из пекла.

Вскочил. Мокрая тряпка сползла со лба на нос.

- Очнулся,  маугли? - бородатый положил руку на плечо найдёныша и аккуратным, но уверенным движением заставил снова улечься в тёплый спальный мешок. - Тихо-тихо, полежи ещё.

На берегу широкой реки костёр швырял искры в звёздное небо. Темнело. У огня сидела уже знакомая женщина, наверное, красивая по меркам того места, откуда она родом, а по Борискиным -- так краше и не бывает, и с опаской поглядывала на него.

Рядом высокий, похожий на жердь, мужчина потягивал что-то из алюминиевой кружки, и с каждым глотком его острый кадык ходил вверх и вниз.

Сколько раз приходилось Бориске сидеть у ночного костра, но никогда он не ощущал такого умиротворения и покоя. Словно каждый из незнакомцев был не просто человеком, наоборот, кем-то равным боженьке, только не на иконе, а в таёжной глуши.

Бородатый отошел и скоро вернулся с дымящейся миской. Каша! Казалось, никогда в жизни Бориска не ел такой вкусной гречневой каши с крупными кусками мяса.

Бородатый терпеливо подождал, и только когда  Бориска заскреб ложкой по дну мятой миски, завел разговор.

- Как тебя зовут, маугли?

Бориска, с трудом ворочая опухшим языком, назвал свое имя. Кто такой маугли, он не смог понять. Может, незнакомцы так своих иччи называют. Или всех найденных в тайге -- ему-то какая разница?

- Видать, ты не один день шёл.

Бориска угукнул.

- В лесу ночевал?

"Маугли" покивал головой.

- А скажи мне, Борис, пошто занесло тебя в такую глушь?

Выпытывает. Зачем? Сказать правду? Нельзя. Про Тырдахой, про деда Федора, про зека. Нельзя! Иначе тут же отправят в больницу для психов или куда похуже.

- К матери еду. В Натару, - выдавил Бориска. - Деда у меня умер. Лесником он был...

Бородач с прищуром посмотрел - как пить дать не поверил! Но промолчал, кивнул, будто дал понять: не хочешь отвечать - дело твое, поможем чем можем, но и держать не станем.

Он достал из-за пазухи карту, подставил её под пляшущий свет костра, поводил пальцем, снова кивнул, бормоча под нос: "Так-так, Натара, Натара... Вот она!"

А потом добавил:

- Отправимся поутру - завтра вечером будешь в своем поселке.

Женщина попыталась возразить, мол, нужно отвезти подростка в крупный посёлок, вдруг его ищут, да и вообще негоже оставлять малолетнего в полных опасностей местах.

Бородач ответил:

- Знаешь, как здесь говорят о том, что нельзя стоять на пути человека и вмешиваться в его жизнь? "Не кричи ветру, что он не туда дует. Не лови его в свою шапку". Считается, что навязать свою волю другому -- грех, за который придётся ответить. Ибо неизвестно, кто или что направляет идущего. Отсюда множество обычаев: встретить с почтением любого бродягу, предоставить кров и еду, не спрашивать ни о чём, не провожать и не прощаться. Вдруг за людьми наблюдают таёжные духи?

Женщина опасливо оглянулась на чёрную стену деревьев.

А Бориска прямо у костра провалился в сон, на этот раз без сновидений.

Утром они тронулись в путь.

Компания путешествовала на небольшом катере. Когда Бориска бывал в Кистытаыме, видел с берега, как моторные лодки бороздили Лену, соперничая с речным змеем в рёве и скорости, и мечтал, что когда-нибудь прокатится на одной из них.

И вот он на палубе катера, но от этого никакой радости. Как натарский змей отнесётся к самым лучшим в мире людям, которые ради него поменяли маршрут, да и вообще вели себя так, будто никого важнее "маугли" нет на белом свете?  

Оказалось, бородач был из этих краев, другие, то ли в шутку, то ли всерьез  называли его егерем. Спутники егеря - жердявый и женщина - были туристами откуда-то из совсем дальних мест, которые и представить трудно . Жердявый всё больше молчал, стоял на палубе и смотрел вдаль, а женщина, которая поначалу сторонилась Бориски, к середине дня привыкла, стала хлопотать вокруг него: то накрывала его красивым мохнатым одеялом под названием "плед", то приносила что-нибудь вкусное. Чем-то она напомнила горемычную Дашку, но мать никогда не заботилась о нём с такой нежностью.

Бориска больше молчал,  может, из-за того, что отвык от людей, но ему было приятно слушать болтовню женщины, густой бас бородача и редкое карканье жердявого, хотя понимал из сказанного он далеко не всё.

Вскоре на берегу показались дома.

- Твоя Натара, - кивнул егерь в сторону полузавалившихся избушек.

Поселок был пуст. Над крышами не вился дым. Не было повседневной суеты и обычных шумов: не ревела скотина, не рычал списанный с хозяйства золотопромысловиков бульдозер, не лаяли дворовые псы, не носилась горластая ребятня. Мертвая тишина окутывала ещё недавно живой берег. Молчал даже речной змей, упрятав башку за камни.

Бориска прислушался к себе: вроде он должен обрадоваться возвращению, ощутить лёгкость и свободу, а вместо всего -- горечь и пустота, точно что-то потерял.

Катер подполз к торчащим из-под воды столбам, в которых с трудом угадывались остатки причала.

- Эй, маугли! - Жердявый стоял за спиной. - Возьми-ка вещички, вдруг ещё  придётся в лесу ночевать.

Он протянул большой сверток.

- Теплый спальник, консервы да кое-какой таёжный припас. А мы назад будем возвращаться, с собой тебя прихватим, если захочешь, конечно, - добавил он и первый раз за всё время улыбнулся.

Бориска принял подарок, переживая странное чувство -- слёзы пополам с радостью. Ему никто раньше не дарил что-то вот так просто.

Бородач потрепал за плечо, женщина приобняла. Бориска спрыгнул на шатающиеся доски и, с трудом держа равновесие, перескочил на берег, когда он обернулся, то катер уже скрывался за изгибом реки.

Барак, в котором он раньше жил с матерью, пустовал, даже не было следов крыс, которые следуют за человеком в любую тьмутаракань.

Бориска открыл дверь их комнаты: изнутри дохнуло сыростью, нашатырем и, кажется,  еще сладковатым душком смерти.

Прошел дальше по коридору и заглянул к соседям: то же самое, от былого порядка не осталось и следа. Будто те, кто покидал это место, старались забрать из комнат как можно больше ценных и не очень вещей.

Что Бориска искал среди этой рухляди? Другого человека или себя прежнего? Он вернулся на улицу. А что если Натара окончательно опустела? Куда ему идти?

Бориска закрыл глаза и прислушался. После встречи с добряками-туристами его обоняние притупилось. Но тут, в опустевшем поселке, оно снова набрало силу.

Рядом стояло почтовое отделение, под крышей висела перекошенная табличка, на которой  видны были только последние буквы, остальные заслонили хлопавшие на ветру обломки шифера. От здания тянуло человеком. Нет, двумя. Один запах - знаком. Очень знаком.

Кусты неподалёку зашевелились. Бориска сморщился от похмельной вони, которую принёс ветерок.

На поселковую дорогу вывалился человек. Одной рукой он придерживал штаны без ремня. Другую прятал за пазухой. Мутный взгляд раскосых глаз упёрся в Бориску.

- Малец, ты откудова? - наконец спросил незнакомец и потёр многодневную щетину.

- Жил я тут. С матерью, - угрюмо ответил Бориска.

Не отводя водянистых глаз, таких же, как у зека из зимовейки, человек крикнул: "Вера!". Замер. Так они и простояли напротив друг друга, пока не открылась дверь почтового отделения.

На пороге стояла сестра Верка. Она сильно изменилась с того времени, когда Бориска видел её, лицо опухло, как у тех, кто долго пьянствует, но даже это не могло скрыть былой сахалярской красоты.

Но как же так? Он ведь сам видел, как она умерла. Он помнит волокушу, трясшуюся голову покойницы, брошенное в тайге тело... И своё горькое отчаяние, и одиночество перед бедой.

- Ой! - вскрикнула Верка и прижала ладони к щекам, бросила вороватый взгляд на поклажу брата.

Вот по нему-то Бориска и понял, что Верка жива, что напротив него не дух, принявший облик сестры, а она сама.

Наконец Верка сказала мужику:

- Да, что ты стоишь, как тюлень, не видишь, что Борька вернулся!?

Мужик не знал, что должен делать, когда вернулся какой-то Борька, поэтому молча кивнул и пошел в дом.

Вот почему этот запах оказался таким знакомым! Ведь это его, Бориски, родная кровь. Не зря он вернулся в Натару. А вдруг... вдруг мать тоже жива? И значит, можно проделать обратный путь -- от зверя к человеку? От безродного, бесприютного иччи, сеющего зло и смерть, к обычному мальцу, у которого есть семья?

- Да ты проходи, - нерешительно позвала его сестра. Однако сама с места не двинулась, будто ждала, что брат откажется и уйдёт восвояси.

Глядя исподлобья и чутко вздрагивая ноздрями, Бориска вошёл в дом. Так же, как и в бараке, здесь царили сырость и пустота. Но было видно, что всё-таки тут жили и распоряжались бывшим почтовым хозяйством: на столе -- коричневая упаковочная бумага, в углу -- топчан. В воздухе ещё сохранился слабый запах сургуча, по углам стояли коробки с туго затянутыми пачками писем, старых газет, каких-то документов.

- А Зинаида с Витей, они того, уехали в посёлок. Все уехали, - растерянно сказала сестра. - Когда с Васькой вернулись, тут уже никого не было. Да ты садись. Есть будешь?

Верка поводила в тазике с водой глиняной тарелкой, плеснула в неё какого-то месива и поставила на стол. Взяла большой нож с покрытым ржой лезвием и покрошила в миску подсохший хлеб.

Есть Бориске не хотелось. Тем более эта болтушка, в которой плавали картофельные очистки, комочки муки и размокшие хлебные крошки, вызывала только тошноту и желание опрокинуть стол, отшвырнуть тарелку.

- Верка, - начал он, с непривычки трудно подбирая слова, - а ты помнишь болото и лес, где мы с тобой расстались?

Верка замотала головой. В её глазах застыло пьяное недоумение и обида: жила себе, водку пила, а тут брат объявился. Спрашивает про что-то докучливое.

- Я тебя на болоте встретил. Потом ураган случился. Или водяной змей прополз. Ты упала и дышать перестала. Я волокушу сделал, но дотащить тебя не смог, - стал медленно рассказывать Бориска.

Верка тупо глядела на брата, а потом спохватилась:

- Так ураган помню. Всю Натару разметало. Речка из берегов вышла. Я после в Кистытаым подалась, там Васю встретила.

Сестра снова замерла, прислушиваясь к тому, как возится в сенях мужик.

Бориске стало ясно: Верка так же далека от него, как если б была мёртвой. А всё водка... Жаль, хорошие люди не подарили ему спиртного, а то бы разговорить Верку было проще простого.

Тем временем появился Васька. Он уселся рядом, и перед ним возникла початая бутылка.

- Будешь? - спросил он Верку.

Сестра кивнула. Лицо её озарилось радостью: тусклые глаза блеснули, губы пришли в движение и растянулись в улыбке впервые с момента встречи.

- Рассказывай, Боря, откуда тебя к нам занесло? Сам дошёл или помог кто-то? - водянистые глаза внимательно разглядывали Бориску. От этого взгляда ему стало неуютно и беспокойно, как не раз бывало в лесу перед бурей.

- Туристы помогли. На катере довезли. Не слышал, что ли? - резко ответил Бориска. Он прекрасно помнил, как далеко разносились в хорошую погоду звуки работавших моторов или рёв двигателей вертолётов. И тогда на берег или пустырь сбегалась вся Натара от мала до велика. А если Веркин хахаль, слыша катер, предпочёл просидеть в кустах, значит, он прятался. Раз прятался... нужно с ним держать ухо востро.

- Аха, на катере... оно конечно... - протянул с пониманием Васька и опрокинул стакан. Снова уставился на Бориску.

Разговор не клеился. Приближалась ночь, в помещении горел лишь кудлик, отбрасывая на стены причудливые тени, и в полутьме ещё больше клонило ко сну.

Бориска молча встал и пошёл в соседнюю комнату. В ней хранилась всякая рухлядь, на полу как попало были свалены пустые полки.

Бориска расстелил спальник в свободном углу. Свернулся внутри калачиком, вдохнул запах меховой подкладки -- запах другого мира и других людей, доброты, заботы и надёжности.

Верка с хахалем о чем-то шептались за столом. Бориске даже не нужно было напрягаться, чтобы расслышать их.

- ... тебе говорю, это тот пацан, которого Федор в Тардыхое нашел! Я тебе про него рассказывал!

- Не может быть! Это Борька... - заплетающимся языком ответила Верка.

- Ага, тогда твой брат порешил мужиков в Тардыхое!

- Нет, Борька такого не мог, - пьяно возмутилась сестра не ради заступы за брата, а так, чтобы возразить и проявить кураж.

- Вот я тебе и говорю, это не твой брат, а иччи прикинулся им! А Борька сгинул в тайге.

Сестра в ответ всхлипнула.

- Точно-точно, - Васька будто убеждал самого себя. - Говорю тебе, это мертвяк. То-то он не ел, потому что ему наша еда ни к чему. Он людей жрёт!

Верка пьяно икнула.

- Это он сейчас притворился, вроде дрыхнет, а только дождётся, как мы уснём, сразу в шею вцепится. Надо его прикончить, - наконец заключил он.

Звякнуло лезвие кухонного ножа.

К Борискиному лежбищу приблизились тяжёлые шаркающие шаги.

- А спальничек я возьму себе, - пробормотал Васька.

Он хотел ещё что-то добавить, но не успел: со сломанной шеей грузно повалился на пол.

В соседней комнате дико закричала сестра. Её крик взметнулся над опустевшей Натарой и резко оборвался.

Бориска бежал через лес. За спиной осталась мёртвая Натара, гниющий барак и почта, внутри которой лежало изуродованное тело и тряслась от беззвучного плача Верка, со страху лишившаяся голоса. Жаль было только подаренного жердявым спальника.

Необутые, мозолистые после долгих скитаний ноги всё равно ощущали каждую веточку, каждую неровность. Ветки остервенело хлестали по лицу. Но боли он не чувствовал, потому что другая мука разрывала его изнутри.

Зачем он добрался до Натары? Видимо, снова постарались духи, завлекли и обманули. Неужели для того, чтобы столкнуть нос к носу с прошлым!? Чтобы убить Веркиного хахаля? Достаточно уже крови! Ведь он клялся и обещал, что никогда никого не тронет.

Выход один -- убить себя. Сгноить голодом в чаще. Напороться грудью на сук. Или забраться на сосну и сигануть вниз.

Душевная боль сменилась неистовством, и Бориска даже не заметил, как холодную осеннюю ночь будто смахнуло рукой, а высоко над лесом нависло бледное солнце. Покрытые шерстью лапы с черными когтями несли напролом его огромное тело сквозь тайгу.

Потом что-то изменилось. Из чащи потянулся след, его запах был таким дурманившим, что глаза заволокло багрянцем, а сердце погнало кровь по жилам с небывалой силой. Мысли о смерти, да и другие тоже, покинули лобастую мохнатую башку с горевшими от лютости глазами, которые видели мир и его изнанку тысячи лет назад, знали законы жизни, искали в непроходимой чаще то, чего нет важнее.

С наветренной стороны дохнуло теплом, зверь остановился, с хрипом втянул воздух и бросился через заросли.

В просветах между деревьев показалась маленькая голова - колченогий лосенок почувствовал хищника и попытался скрыться. Но зверь вырос перед ним, поднялся на задние лапы. Детёныш шарахнулся, не удержался на трясшихся ножонках, одна из которых была короче. Тут же могучая лапа обрушилась ему на шею. Тёплая густая кровь полилась на землю. Зверь лакнул её -- не то! Не тот запах, по которому он шёл.

Ноздри нащупали тонкую нить пьянящего следа, который тянулся дальше. Из пасти вырвался рёв, и зверь ломанулся в чащу.

Его охватили доселе неизвестные ощущения: неукротимая мощь в каждой клетке тела и азарт погони. В голове нарастал стук и, казалось, что он звучал не только внутри, но и вокруг, в воздухе, весь лес содрогался от этих ударов.

След становился яснее. Петлял меж деревьев, обрывался, но зверь снова находил его.

Наконец он вывел на опушку, где привалилась к дереву женщина. Во сне она широко разметала обнажённые ноги. Кофтёнка распахнулась, и на полной рыхлой груди темнели соски, стоявшие торчком, как молодые шишки.

Зверь остановился, раздувая ноздри. Настиг!

Это его самка. К ней вёла неукротимая сила. Зверь поднял башку и огласил мир победным рёвом. А внизу его живота разгорелось пламя. Где-то на краю сознания замаячило странное имя "Дашка" и обрывочные, глубоко спрятанные, воспоминания о чём-то, возможно, очень важном... Крики роженицы. Удары топора за крыльцом барака. Сочившийся кровью узел в руках какой-то девки. Синеватый профиль на фоне грязной облупившейся стены. И золотые луковицы куполов, разлетавшиеся прахом.

Зверь отмахнулся от видений, как от назойливого таёжного гнуса, и с рёвом бросился на лежавшую.

Мерзкий, режущий ноздри запах спиртного оглушил нюх, но было уже всё равно. Зверь навалился на женщину, проник огромной напрягшейся плотью во влажное теплое нутро.

Она не удивилась, не обмерла от страха, только попыталась что-то сказать, а потом безумно расхохоталась. Когтистая лапа полоснула её по бёдрам, но женщина словно не почувствовала боли. Из вспоротой плоти хлынула кровь. И только в этот миг жертва закричала от сумасшедшего наслаждения -- протяжно и дико. Она содрогнулась, забилась в конвульсиях, затихла. А потом снова и снова стала поддаваться навстречу неиссякавшей животной страсти.

Над лесом равномерно грохотал бубен. В такт ему качнулась, цепляя верхушки деревьев, голова исполинского змея с желтыми глазами. Он скроется в речной глубине, вцепившись зубами в свой хвост. А зверь начнёт свой путь заново.

Показать полностью
53

Север в моих рассказах. Нет места на земле

Рассказ написан в соавторстве с Ярославом Землянухиным

Часть вторая

***
Бориска прижился в избе деда Фёдора, как приживается приблудный щенок на чужом дворе.
Его влекли тёмные лики икон, которыми был занят целый угол горенки. От горящих лампадок казалось, что глаза Спасителя, Божьей матери и Небесного воинства наблюдают за Бориской. Не хотелось даже уходить от них. Вот взял бы да и устроился на ночь под иконостасом. И днём бы не покидал угол, в котором боженька или дед всегда могли бы защитить от того, что случилось в Натаре, на болоте, возле церкви.
Но Фёдор не разрешил: богу богово, а Борискино дело слушать всякие истории и учить молитвы. А ещё быть послушным, поститься и работать. Всё, кроме заучивания непонятных слов, далось очень легко. Раньше приходилось и по три дня не есть, и работать на чужих огородах, и стайки чистить, да чего только не приходилось при такой-то матери, как Дашка.
Бориска боялся выйти в одиночку за забор дедовой избы. Тырдахой словно бы давил на него длинющими улицами с лаем злых псов, магазинами, школой и клубом, толпами горластых ребятишек, кирпичным зданием поссовета. И в спасительную церковь ему было нельзя: дед сказал, что ещё рано, что нужно заслужить.
Бориска бы и рад дослужиться, однако воспротивилась тётка по имени Татьяна, которая убирала избу бобыля и  готовила ему.

Татьяна сразу расспорилась с дедом, куда девать приблудыша. Она считала, что его нужно сдать работникам, которые чудно прозывались: не сезонными, не вольнанёмными, а социальными.

Но дед решил оставить. За это Бориска был готов стелиться Федору под ноги вместо половика, чтобы разношенные чувяки названого деда не касались земли.
И всё просил покрестить. А Фёдор твердил, что успеется. Но Бориска боялся, что этого не случится.
Ночами, когда он лежал топчане в кухне, не в силах уснуть, кто-то беззвучно звал его из темноты за окном. Не только отзываться, но и шевелиться было нельзя: это бродили иччи, злые духи, которым нужен любой, кто даст поживиться своим телом. Лучше всего прикинуться недвижным, бесчувственным, как камень. Тогда иччи обманутся и уйдут.

Вот если б Бориску уложили рядом  с иконами...  Тогда б можно было не сдерживать дыхание до удушья.
Но именно в этот момент Фёдор тихонько вставал и совершенно бесшумно подходил к открытым дверям кухни.

Тёплая радость заполняла Борискину грудь - о нём кто-то радеет, беспокоится! - и он засыпал, благодаря и боженьку, и добрых якутских  духов за деда.

Но Бориска не видел, что Фёдор злобно всматривался в окно и переводил полный ненависти взгляд на приёмыша. Словно ночная темень со злыми духами и Бориска -- одно и то же. А потом ухмылка кривила сухие губы старика.
В начале июля после прополки немалого картофельного надела Бориска обмылся во дворе и пошёл в дом попить. Дородная тётка Татьяна загородила дверь в сени и шипящим полушёпотом сказала:
- Уходи отсюда, блудень. Уходи, прошу. Целее будешь. Наш-то, наш... Он ведь к жертве всех призывает!
Бориска опустил голову и застыл истуканом. Он очень старался уяснить, чем так не угодил этой тётке, почему ему нужно уходить. А ещё стало трудно дышать от затаённого протеста и горя. Однако он почувствовал: сейчас что-то случится. Помимо его воли, но именно из-за него.
Татьяна внезапно замолчала, грузно осела на пол, одной рукой сжала свою шею, а другой стала скрести некрашеные доски пола.
Её глаза выпучились. Губы посинели, изо рта высунулся неожиданно большой тёмный язык. И  без того пухлое лицо отекло, налилось багрянцем, который быстро сменился синюшностью.
Бориске не раз довелось видеть удавленников: в дикой и лихой Натаре люди были вроде попавших в силки зайцев. Только вместо охотничьей ловушки - путы нужды и безнадежности. А выбраться из них легче всего через петлю на шею.
Но он не смог даже шевельнуться. Стоял и смотрел на труп, пока не раздался голос деда Фёдора:
- Ты чего это натворил, пакостник? Мразь лесная! Чем тебе баба не угодила?
Бориска хотел ответить, что он ни при чём и Татьяна сама свалилась без дыхания, но под грозным дедовым взглядом онемел.
Дед твёрдыми, словно деревянными, пальцами схватил его за ухо и потащил в сарай, где была сложена всякая утварь, потом навесил замок на щелястую дверь.
Бориска слышал, как приезжала милиция, как понабежали соседи и стали судачить о том, что бедную Татьяну придушил подобранный дедом лесной выкормыш - вот прыгнул на грудь, ровно рысь, и давай давить! - и почему бы не сдать неблагодарную тварь ментам. Слова людей в белом - "острая сердечная недостаточность" - канули в болото глумливых голосов, стали раздаваться выкрики: "Убить лесного гадёныша!"

Бориска ощутил ужас ещё больший, чем на болоте. Ведь сейчас ему было что терять - деда Фёдора, местечко под всесильными куполами. Надежду на спасение.
Когда из дома двое соседских мужичков вынесли тело, один из них попросил остановиться - стрельнуло в плечо. Носилки опустили прямо на землю.
Бориска затрясся, глядя в щёлку: ветерок откинул край простыни, и глаза встретились с мёртвым взором Татьяны. Показалось, что покойница даже попыталась поднять голову, повёрнутую набок, чтобы ей было удобнее глядеть на Бориску.

"Почему ей не закрыли глаза? - в ужасе подумал Бориска. - Сейчас через них видит всё, что  творится вокруг, какой-нибудь иччи".
- Беги!.. - вырвалось из чёрного рта с вываленным языком. - Беги!
Мужики подхватили носилки и пошли со двора.
Остаток дня, вечер и ночь Бориска провёл в узилище. Никто даже не подошёл с кружкой воды. А ведь народу в дедовой  избе собралось немало. И за забором - Бориска чуял - приткнулись несколько автомобилей.
С ним стало твориться неладное, как в лесу. Всё тело саднило, а голову заполняли звуки. Казалось, он слышал даже то, что говорили в избе, только понять не мог. И ноздри ловили запахи, принесённые соседями и кем-то с дальних улиц, вообще из непонятных мест, где нет тайги и всё провоняло неживым, чужим и страшным.
Бориска понял, что видит в темноте, как зверь, и с отчаянием начал шептать молитвы, но из глотки вырвалось урчание.
Как он смог услышать, о чём говорили в избе? Но слова точно громыхали у него в ушах:
- Искупление нужно, кровь! Чтоб на угольях шипела! Чтобы дым забил шаманские курильницы! Чтобы вопли порченого заглушили проклятые бубны!
- За пролитую Христову кровь взрежем жилы язычника! Пусть ответит за отнятую жизнь нашей сестры во Христе Татьяны!
- Чтобы крест воссиял, нужна жертва!
Бориска почувствовал, что злые слова направлены против него.
Голова стала подобна берёзовому костру, в котором затрещали прутья, загудело пламя. Перед глазами замелькала тёмная сетка, точно рой таёжного гнуса.
"Беги! Жертва! Кровь!" Все мысли перемешались. Были среди них тёплые, ласковые, как нагретый речной песок. Это мысли о деде. И ещё бурливые, грозные, точно струи воды, которыми плюётся голова речного змея. За какие зацепиться, Бориска не понял. Его тело откликнулось знакомыми судорогами. Но он сумел укротить мышцы. А вот как обуздать мир, который разодрало на две части, неясно.
Может, взять да и убежать со двора?.. А как же дед Фёдор? Нужна деду жертва - Бориска рад сгодиться. Что ему, крови жалко? Ещё в Натаре один мужик, который обмороженным вышел из тайги по весне, рассказал, что он с напарниками по пьяни спалил зимовушку. И припасы тоже. Так они несколько дней пили талый снег, разбавляя его своей кровью, пока пурга не кончилась и не подбили дичь. Чем Бориска хуже их? 
И словно в ответ на размышления,  его швырнуло о землю. Раз, другой, третий. Бориска поднялся, но чуть было не повалился от того, что под подошвой чувяка стала осыпаться вроде бы  утоптанная почва. Ноги разъехались, заскользили вместе с ней...

Бориска взмахнул руками и тут же рухнул в громадную яму. О макушку забарабанили комья, щеку распорол невесть откуда взявшийся корешок.
В густом не то дыме, не то тумане стало невозможно дышать. Липкая взвесь забила ноздри, хлынула в рот. Затухавшим зрением Бориска уловил чёрные тени, которые сползались к нему.
Бориска попытался увернуться, но одна из теней приблизилась. Открыла жёлтые глаза с вертикальным зрачком. Дохнула смрадным холодом. Отросшие волосы на Борискиной голове встали дыбом - он даже почувствовал это шевеление. Тварь прильнула к его лицу, обдала едкой пеной. Торчавшие наружу зубы замаячили прямо напротив глаз. Багровая глубина пасти вспыхивала бледными огоньками.
Неужто он пропадёт здесь? Вот так просто сдохнет в клыках чудища?
Но тварь почему-то не спешила расправиться с Бориской. Он знал, что в мире, где вырос, человеку всегда даётся миг покоя - на речном ли пороге, перед диким ли зверем, в метель ли, когда сбивает с ног и заносит снегом в считанные минуты. Жизнь и смерть зависают в страшном и коротком равновесии. Редко кто может воспользоваться этим мигом, кому удаётся уцелеть. Но всё же случается...
Бориска рванулся, его кувыркнуло через голову. По животу будто край льдины скользнул. Бориска  стал падать спиной, видя, как с когтистой лапы над ним  разматывается что-то синевато-розовое, сочится багрецом. Его собственные кишки, что ли? Но как он может жить-дышать с выпотрошенным нутром?
И только тут полоснула дикая, гасящая сознание боль.
- Вот он, зверюга... - с ненавистью произнёс чей-то голос. - Хватайте его, пока не утёк. Тащите к реке, там ребяты надысь колесо приготовили.
Бориска лежал вниз лицом среди обломков досок и мусора во дворе. Он не сразу признал в человеке, плюющемся ужасными словами, деда Фёдора. Даже не шелохнулся, когда его перевернули тычками сапог под рёбра. И когда схватили за ноги-руки и поволокли, тоже не дёрнулся. Не воспротивился, когда привязывали к щербатому занозистому колесу.
Хотелось ли ему жить? Да ничуть. Сейчас его, верно, сожгут, чтобы где-то там, в чернильной безбрежности июльского неба, боженька заметил чад горящей плоти и пролил на землю благодать. Не об этом ли целый месяц твердил дед Фёдор, терпеливо глядя в вытаращенные от усердия Борискины глаза?
Его голова мотнулась - кто-то не сдержал ненависти к лесному выкормышу и ткнул кулаком в висок.
- А чё это у него с кожей-то? - спросил один из мужиков.
Чьи-то руки разорвали ветхую рубашку.
- И здесь тоже, на груди...
- Пупырышки, ровно волосы повсюду прут, - откликнулся третий. - Слухайте, братцы, а человек ли он? Может, и вправду иччи, о котором старики говорили?
- Цыть, охальники! - прикрикнул дед Фёдор. - Не смейте поминать поганую ересь, шаманство это. Для чего мы здесь? Чтобы верой своей крепить православие, чтобы изничтожить мерзопакость языческую. Молитесь и делайте своё.

Кто-то нерешительно произнёс:

- А что, мы его на самом деле... того... жечь будем? Попугали, и хватит. Отвечать потом...

- Перед Господом нашим потом ответишь, коли допустишь, чтобы языческая нечисть землю поганила! - выкрикнули из толпы вокруг Бориски.

- Да не менжуйся, он ж из этих, как их, неучтённых бродяг. Пришёл -- ушёл, никому не доложился. Когда и куда -- никто не знает, - успокоил чей-то голос, в котором явственно звучало нетерпение.
Едкий дымок от занявшегося прошлогоднего сена и веток заставил заслезиться глаза. Горло перехватило спазмом, а лёгкие чуть не разорвало от  внутреннего огня, который просился наружу.

Бориска поперхнулся, ощущая в глотке словно бы тьму-тьмущую режущих стеклянных осколков. И выкашлял столб огненных искр. Увидел, как он, раздвигая ночную темень, взвился вверх.
С реки раздался знакомый рёв.
Лес отозвался громовыми раскатами злобного рыка.
Земля взбугрилась от чудовищных голов тварей, которые рвались из недр наружу.
Бориска даже глазом не повёл. Он просто знал всё, что происходит рядом. Пришли те, кто дал ему силу. Пришли вовсе не за тем, чтобы он поблагодарил. Явились взять своё от нового иччи -- дань головами тех людей, которые обрекли Бориску на сожжение. И он против воли подчинился.

Тело стало огромным и непослушным. Кожу словно пронзили раскалёнными иглами -- это рвалась наружу густая шерсть. Челюсти свело судорогой, дёсны хрупнули от прорезавшихся клыков. Хребет растянулся и выгнулся дугой.

Зверь даже не стал рвать державшие верёвки, а просто переломил сухое дерево. Обломки колеса разлетелись в разные стороны. Медленно поднялся, взревел так, что лес отозвался громовым раскатом, и бросился на обидчиков.

Череп первого хрустнул под массивными когтями, как яичная скорлупа. Сграбастал второго, подмял под себя. Обломки костей порвали кожу несчастного.

Где же тот, самый главный среди бывших людишек, а сейчас -- просто костей и мяса, еды для иччи?

Зверь обвёл побоище горевшими ненавистью глазами.

Дед Фёдор повалился на колени, неистово крестясь, и это особенно взбесило зверя. Крест не смог уберечь старца от огромных клыков.

Горящие обломки колеса упали в сухостой неподалёку, и берег занялся огнём. Зверь поднял морду от тёплых, исходивших паром, потрохов деда и глянул на реку, где за языками пламени смотрел на него водяной змей. Гигантская башка чудовища выпустила из ноздрей струи воды и скрылась.

...Очнулся Бориска на мокрой земле. Всё тело болело, как один большой синяк, и одеревенело от утреннего холода. Чтобы чуть-чуть согреться, он вскочил и принялся растирать безволосую кожу. Это были его руки, а не лапы, его кожа, а не шкура!

Бросил взгляд в сторону: над таёжной грядой поднимался дым. Тут же в памяти вспыхнули события прошедшей ночи: дед Фёдор, раззявивший окровавленный рот, словно рыба на берегу, дёргавшиеся в агонии тела мучителей.

И тогда Бориска повалился в высокую, окропленную росой траву и взвыл. Ему захотелось, чтобы всё было как раньше, в Натаре, чтобы жива была Дашка, чтобы в его жизни не было ни водяного змея, ни желтоглазого, и главное - не было этой странной силы. Он попытался прошептать молитву, но, казалось, само тело воспротивилось одной мысли об этом и отозвалось страшной, ломающей кости, болью. Бориска вскочил и, растирая кулаками слёзы, побежал прочь.

***

После Тырдахоя он сторонился людей, особенно с доброжелательным взглядом -- всюду чудились предательство, ловушки. Можно было сигануть в реку - к водяному змею. Или в тайгу податься навсегда. А то и под землю сверзиться, найдя выработанный отвал.

Но что-то держало -- то ли неясные мысли, в которых маячила тырдахойская церковь, то ли нежелание терять свой облик. А облик-то этот - худоба до звона, вздутый от подножной пищи живот, рваньё, нестриженые лохмы и пальцы с ногтями чернее звериных.

Мысли крутились вокруг заученного в доме Фёдора - боженька сверху посылает "на земли" страдания. И их нужно терпеть до встречи там, на "небеси", а не в смрадных и кровавых местах, которые ему открылись.
Бориска не раз прибивался к сворам таких же, как он, отщепенцев. Но они тут же отваливались от него, как ледышки от кровли по весне. Убегали прочь в диком страхе.

Никогда не забудется ночь на охотничьей заимке.
Бориска набрёл на неё по осени, далеко учуяв мясной дух. И так захотелось хоть какого-нибудь варева, что ноги сами понесли к чёрной от времени развалюхе.

И ведь наперёд знал, что всё неладно, а поплёлся. Если б то были охотники, собаки уже охрипли бы от лая. Кто ж без них отважится бродить в приленских лесах? Если такой же, как он, блукавый - безродный и бездомный -- от двери из лиственничной плахи тянуло бы довольством и радостью человека, ненадолго нашедшего приют.
А возле зимовейки смердело покойником. И ещё той пропастью, где живут подземные твари.

Ни мертвяки, ни чудища Бориске не страшны. Его сердце глухо и часто забилось, потому что за дверью были живые люди. А от них ему уже досталось сполна. И всё же он постучался.
Какое-то время избёнка молчала. Но Бориску не обмануть - чьи-то глаза шарили по заросшему кустарником двору, кто-то, словно зверь, пытался учуять через дверь: что за гость бродит в осенних сумерках?
Бориска отскочил на несколько шагов за миг до того, как лиственничная плаха стремительно распахнулась, но не с целью впустить, а для того, чтобы зашибить насмерть.
Из затхлой темноты выступил мослатый дядечка в робе, его жёсткий и быстрый взгляд сменился злорадным прищуром. Тонкие губы растянулись, обнажив зубы с частыми чёрными прорехами на месте выпавших. Или выбитых.

Это был тот зверь, страшнее которого в нет безлюдном Приленье, - беглый зэк.
Но Бориске было наплевать. Он, может, ещё хуже - а кто убил деда Фёдора с мужиками в Тырдахое? Кто сеял смерть везде, где появлялся?
Только вот поесть бы по-человечески... варёного мясца, а не сырого или кое-как обугленного сверху на костерке. В тайге же принято никому в еде и ночлеге не отказывать.
- Этта кто у нас нарисовамшись? - ощерился зэк с весёлостью, выдавшей давно спятившего от внутренней гнили человека. - Этта кто такой ха-а-арошенький по лесу нагулямшись и к дяде  заявимшись?
- Поесть дашь? - без всякой надежды спросил Бориска, уже поворачиваясь, чтобы податься восвояси.
- Заходь, - дурашливо улыбаясь, произнёс зэк.
Посредь избёнки, на сто лет не крашенной печи с выпавшими кое-где камнями, исходил паром гнутый и изгвазданный накипью казанок. К печи приткнулись нары, к нарам - стол и табуретки.
- Вишь, дядик здеся один, дядик заждалси... - продолжил кривляться зэк. - Но дружок не задержалси. Каких краёв будет наш дружок?
Бориска внезапно понял: что-то не так с этим густым паром. В сладковатом духе не было и следа терпкости таёжной убоины. И не узнать, зверушка или птица угодила в казанок.

Зэк ткнул чёрным пальцем в Борискину грудь, и от этого в голове вспыхнул целый сноп искр. Бориска словно провалился под скрипучий пол, а когда открыл глаза, то не сразу сообразил, что смотрит на ту же избёнку со стороны, сквозь густые заросли.

Снова эта лёгкость громадного тела, хотя теперь оно не казалось таким чужим, как в первый раз. Рядом с зимовейкой стояли двое: уже знакомый мослатый зэк и второй, тоже в робе, от которой остро тянуло кислятиной.

- За дровишками надоть сходить, - растягивая слова, сказал мослатый.

- Навалом их, неча, - стал отнекиваться "кислый".

- Не хватит, зима долгая, вон погляди какое деревце - хорошенькое, сухонькое. - Первый взял напарника за подбородок и повернул в сторону тайги, указывая на ничем непримечательное дерево.

- Где? - "Кислый" испуганно пялился в чашу.

- Та вон же оно! - Мослатый за его спиной поднял с земли крупный валун.

"Кислый" хотел повернуться, но камень обрушился на его голову, так что глаза вылезли из орбит.

В ноздри Бориске ударил хмельной запах крови. Звериное нутро заурчало, зубы ощерились сами собой, а когти взбороздили землю.

Мослатый подхватил за плечи оседающего "дружка" и поволок в сторону зимовки.

- Теперь хватит, - повторял он. - На всю зиму хватит.

В дверях зек застыл, вглядываясь в кусты, где боролся с собой Бориска. Кажется, заметил бурую шерсть и быстро скрылся внутри избёнки вместе с добычей.

Лес закрутился, сжался в точку, которая втянула в себя Бориску.

Он вернулся в избушку, грязный палец мослатого утыкался в грудь. Бориска встретился с зеком взглядом.
Таких в Борискином краю не выносили. Если удавалось распознать, гнали с собаками прочь. Рассказывали, что одного пришибли. Несмотря на злобность, окаянство, в родной Натаре могли друг с другом своей кровью поделиться, но поднять руку на человека с целью добыть пропитание, - никогда.

А зэк, верно, подумал, что мальчонка оторопел от страха, поэтому продолжил дурковать, прикидывая, когда "дружка" оприходовать. Забил ногами чечётку, захлопал негнувшимися ладонями, затянул песню.
Бориска стал тоже притаптывать в дощатый пол, выводить свою песню. Зэк, не останавливаясь, подивился:
- Это где ж такое поют-то? Не слыхал. Давай-ко обнимемси да ты мне ишшо разок повторишь с самого начала.
Бориска не прервал слов, которые сами хлынули в голову, ещё сильнее затопал.
И от этого ходуном заходила зимовейка.
А зэк вдруг уставился на порог, от которого оттеснил Бориску. У беглого глаза полезли на лоб, изъязвлённый паршой. Потому что доски с треском приподнимались, рывками дёргаясь вверх. Словно бы их кто-то толкал снизу.
Бориска было зажмурился: ну никак не хотел он видеть того, чьи части тела булькали на огне.
Да и зэк, наверное, тоже, так как забился, пытаясь сорваться с места и спрятаться. Как будто от иччи спрячешься. Ступни зэка намертво припаялись к полу.
Кости с обрезками мышц откинули половицы, показался залитый кровью череп. В глазницах - тёмные сгустки. Остов убитого выбрался из ямы. Направился к зэку...
Бориска тоже не смог шевельнуться. Так и простоял всю ночь, видя во тьме, как один мертвяк гложет другого.
Утреннего света было не разглядеть, потому что казанок выкипел и жирный вонючий чад превратил зимовейку в преисподнюю.
То, что пришёл новый день, Бориска понял по отмякшим ступням и сразу же бросился прочь.
А от запаха пропастины уже не смог избавиться никогда.
***
В "Александровском Централе", психушке соседней области для особого контингента, Бориска оказался через четыре года скитаний. Душегубка, тюряга, ад, пропащее место - как только не называли эту больницу в старинном сибирском селе.

Но именно Централ дал Бориске возможность побыть человеком. Правда, недолго. Лекарства остановили духов, которые гнались за ним от самого Приленья, и теперь иччи бродили где-то далеко, лишь изредка тревожа душу воплями.

А врачи и соцработник Валентина Михайловна, крикливая тётка, от которой пахло хлебом, откопали в Борискиной голове ту малость, что он знал о матери и родной Натаре.

По всему выходило, что малолетний шизофреник - безродный сирота. Село Натара закрыто ещё в прошлом веке как бесперспективное, а несколько семей промысловиков и золотодобывателей, хоть и жили в нём, но среди живых по документам не числились. Было решено за два-три года привить сироте кое-какие навыки для жизни в обществе, подлечить его, да и отправить в детский дом.
Бориске это понравилось. И ради казённой койки, уроков в школе, а потом и обучению чистой профессии по изготовлению обуви для заключённых он готов был терпеть всё: лекарства, после которых было тяжко даже голову поднять, выходки соседей по корпусу, их бесконечное нытьё: "Жрать хочу! Повара, медсёстры, санитары - воры! Дерьмом кормят, а сами домой полные сумки волокут!"

Про сумки - правда. А про дерьмо - нет. Кормили трижды в день и каждый раз давали по кусочку хлеба. Рыбный суп пах не хуже варёных оленьих кишок, которые изредка натарские охотники дарили его матери, беспутной Дашке.

Больные плевали в суп и опрокидывали тарелки в чан с отходами. А Бориска съедал всё до капли. За это его невзлюбили.

Но не беда - Бориска и в Натаре не знал чьей-то любви, его, бывало, жалели, особенно мать Дашка, но чаще им тяготились. И он привык.
Но стерпеть, когда психи задумали насолить поварихе, не смог. Толстуха таскала помои скотине. Гоша, числившийся неизлечимым, решил отомстить поварихе за плохую еду и тайком насыпал в помои битого стекла. А Бориска всё видел, Гошин замысел понял и рассказал ей. Ведь скотинку-то жалко.
Гошу посадили на очень тяжёлое лекарство, разрушавшее печень. Его рвотой воняло на весь корпус. За это Бориску полагалось убить. А он, одурманенный лошадиными дозами лекарств, не смог учуять загодя.
Ночью в палате было душно от испарений напичканных аминазином тел. Худые животы бурлили от ужина - гороховой каши с комбижиром. Исколотые ягодицы с синяками в ладонь извергали канонаду.

Одежду и бельё на ночь всех заставляли снять. К такой мысли пришёл санитар, сожительствовавший со старшей медсестрой. Ей это показалось забавным - процессу лечения не помешает, и ладно.
Бориска маялся в снах и не услышал, как двое психов растолкали парня, который получил осколочное ранение в одном из военных конфликтов и выжил только благодаря крепкому организму. А его мозг, увы, не справился. Двадцатилетний здоровяк вновь и вновь переживал  взрыв мины, видел её везде, приходил в ярость только от одного слова.
- Вон у него мина, - сказали парню и указали на Бориску.
Бывший солдатик набросился на него и стал молотить кулаками по чему ни попадя.

И забил бы до смерти, если бы Бориска, так и не проснувшись, не схватил руками  щетинистые подбородок  и затылок и не скрутил до хруста.
Так и нашли солдатика возле Бориски - с вывернутой головой, раззявленным чёрным ртом и вытаращенными глазами.
Бориска, как и дистрофичные соседи по палате, остался в стороне - ну не мог же он расправиться с таким бугаём. И с записью в свидетельстве о смерти - "ишемическая болезнь сердца" - тело солдатика отправилось на местное кладбище.
Бориска, если бы был способен, удивился бы силе смертельного поветрия в Централе. Но он находился на усиленном лечении и не услышал, что Гоша, хихикая и гримасничая, попытался рассказать ему новость - санитара и старшую медсестру нашли сцепленными, как собак после случки, синими и дохлыми.
Однако, когда Бориску перевели на таблетки, он понял: духи обманули его. Они по-прежнему с ним. И стараются вытеснить самое дорогое -- воспоминания о бледном лице матери на фоне  обшарпанной стены барака и золотых куполах, о единственном, что ещё не было изгваздано людьми и миром.

Тогда Бориска и подумать не мог, что вскоре ему предстоит потягаться не с иччи, а со зверем, который жил в нём самом.
Гоша, видимо, почуял в Бориске некую силу, стал лебезить, отдавать свой хлеб, до которого Бориска был большой охотник, задирать ему на потеху больных, уже совсем потерявших связь с миром.
Однажды он плеснул кипятком из кружки в лицо одноглазого старика и рассмеялся, оглянувшись на Бориску: мол, смотри, как весело завывает дохляк. Руки к самому носу поднёс и, видать, не понял, что глаз-то тю-тю...
Бориска ощутил, как гнев заливает всё перед ним знакомой темнотой. Но ничего не сказал и не сделал, только посмотрел вслед санитарам,  потащившим идиота, который лишился единственного, что было ему доступно - зрения.
Гоша отбыл неделю в одиночке и снова появился в палате, похожий на чёрта из-за синяков и ссадин на обезьяньей морде: он за свои поступки не отвечал, за его изгальство над стариком наказали санитаров, одного даже уволили. Оставшиеся полечили буйного пациента по-своему: не лекарствами, а кулаками.
Гоша выгнал с койки напротив Борискиной новенького больного, уселся и, раззявив рот, стал показывать, скольких зубов он лишился.
Бориска уставился в угол, стараясь не встретиться с Гошей взглядом.

Потому что завоняло чадом и пропастиной, жирная гарь закоптила всё вокруг: и зарешёченные немытые окна, и худые фигуры на койках, маявшиеся в своих мирах, и Гошу, который от обиды за невнимание начал плевать на пол сквозь дыру между оставшимися зубами.
Бориска зажмурился. Только бы не рванула из его груди та сила, что может и мёртвых поднять, и живых навсегда упокоить.  Он стал думать о золотых куполах, о том, что понял когда-то из молитв. Даже о матери вспомнил.

А кожу жгли и кусали волоски звериной шкуры, и зубы ломило, и хребет трещал. Ветхая линялая пижама порвалась по швам рукавов.

Нет, только не зверь! Пусть люди, которые рядом, на людей-то не похожи ни мыслями, ни поведением. Но создал их не зверь. Нельзя отдавать их ему.

Из губы, раненной лезшим наружу клыком, прыснула кровь.

Нет!

И ему удалось сдержать зверя. Но высвободилось что-то иное, вроде незримого огня. Волна дрожавшего, как над костром, воздуха ринулась от Бориски на Гошу, других больных, окутала каждого коконом и... исчезла.

Бориска так боялся, что с несчастными случится плохое. И взмолился: если всё обойдётся, то пожертвует собой, каждым часом жизни, откажется от лечения и возможности изменить судьбу, вернётся туда, откуда пришёл: в позабытую и ненужную миру Натару, тайгу на берегах притока Лены. Он готов остаться в звериной шкуре навсегда, только пусть не гибнут люди.

А пациенты в палате не только не умерли, но и враз изменились. Бориска удивился их преображению, несмотря на то, что самого жгло и крутило страдание.

Гоша вдруг осмотрелся вполне осмысленно, как здоровый, подскочил, потряс решётку на окнах, подёргал дверную ручку и бурно разрыдался, повторяя сквозь сопли: "Только не тюрьма, только не тюрьма! Удавлюсь!"

Седой идиот с отёчным лицом без возраста, который лежал на голой мокрой клеёнке, поднёс руки к лицу, увидел засохший кал на пальцах и захотел встать. Но только спустил с кровати тонкие ноги с неживыми мышцами и свалился на пол. Тоненько заплакал: "Мама!.."

Вскоре вся палата рыдала. Бориска понял, что навредил больным ещё больше, чем если бы принёс им смерть.

Бориску обкололи лекарствами, поместили в изолятор с решётками. Но что такое путы и решётка для иччи? В первую же ночь он ушёл через окно.
Ночами же брёл через леса и болота, вдоль железных дорог и берегами рек, стремясь добраться до Лены, а потом вниз по её течению до Натары. Не ел, не спал, стал почти тенью -- кожа, кости да горящий взгляд одержимого. Мысль вернуться в Натару и освободить мир от себя гнала его вперёд.

Показать полностью
Отличная работа, все прочитано!