Вопреки разным досужим репликам на тему того, что советские читатели были якобы отрезаны от мировой литературы, в реальности СССР регулярно издавал огромное количество иностранных книг.
Детских книжек это тоже касалось. Особенно в нашей стране любили скандинавскую детскую литературу. Иногда даже складывается ощущение, что советские дети ее читали в куда больших количествах и с куда большим азартом, чем их шведские, норвежские и датские сверстники.
В этой статье хотим вам рассказать о тех скандинавских сказочных повестях, которыми у нас зачитывались лет сорок или пятьдесят назад. Многие из них (а может быть, даже все) вы наверняка тоже читали. Будет здорово, если в комментариях вы поделитесь своими воспоминаниями.
Итак, поехали.
“Малыш и Карлсон”. Астрид Линдгрен
На крыше совершенно обычного дома в Стокгольме живет человечек с пропеллером. Однажды он знакомится с мальчиком, живущим в том же доме. Так начинается их дружба.
Понятия не имеем, зачем мы вам пересказываем сюжет. Это одно из тех произведений. которые вообще не нуждаются в представлении. Разве кто-то у нас не знает Карлсона? Да нет таких вообще!
“Пеппи Длинныйчулок”. Астрид Линдгрен
Книжка шведской сказочницы про сумасбродную рыжеволосую девочку, наделенную фантастической силой, была чуть менее популярной, чем книжка про Карлсона. Но только чуть. Ее тоже расхватывали в библиотеках.
Кстати, в самой Швеции, по слухам, ни Карлсон, ни Пеппи особой любовью не пользовались. А у нас – шли на ура. В 1984 году в СССР даже экранизировали повесть про Пеппи.
“Муми-тролль и комета”. Туве Янссон
Туве Янссон была финской писательницей, а Финляндия к скандинавским странам не относится. Но повести про муми-троллей в оригинале написаны на шведском языке, а на финский и все остальные были переведены. Так что все-таки их можно отнести к скандинавской литературе.
Так вот, книжки про Муми-тролля, Сниффа, Снусмумрика, Фрекен Снорк и прочих забавных и милых обитателей Муми-дола были всегда нарасхват. Их целый цикл, но самой известной повестью была именно “Муми-тролль и комета”.
“Чудесное путешествие Нильса с дикими гусями”. Сельма Лагерлёф
Мальчик Нильс проказничал, за это гном наказал его – уменьшил в размере. Миниатюрный Нильс вынужден отправиться в путешествие вместе с домашним гусем Мартином, который решает присоединиться к стае диких сородичей.
Эту книгу Сельма Лагерлёф писала как учебник по географии Швеции. В нашей стране популярностью пользовался ее очень сокращенный перевод. Можно даже сказать – пересказ.
“Людвиг Четырнадцатый и Тутта Карлссон”. Ян Улоф Экхольм
Лисенок из нормального лисьего семейства ведет себя совершенно ненормально. Он отказывается разорять курятник и даже заводит дружбу с курицей Туттой Карлссон. Все в шоке – и лисы, и куры. Но потом они все-таки найдут общий язык.
Эту добрую и смешную книжку написал в 1965 году шведский писатель Ян Улоф Экхольм. В СССР повесть издавалась несколько раз. И, кстати, тоже была экранизирована. По ее мотивам снято как минимум два мультфильма и один фильм – лента “Рыжий, честный, влюбленный” режиссера Леонида Нечаева.
“Волшебный мелок”. Синкен Хопп
Сенкен Хопп – норвежская писательница, издавшая в 1948 году сказочную повесть про Юна и Софуса. Юн находит мелок и рисует им человечка на заборе. Человечек оживает, поскольку мелок оказывается волшебным. Ожившего человечка зовут Софус. С этого начинаются их удивительные приключения.
У книги есть еще продолжение, это дилогия. В СССР она вроде бы впервые была издана в восьмидесятые годы в сборнике “Сказочные повести скандинавских писателей”, но сразу пришлась по вкусу советским детям.
“Разбойники из Кардамона”. Турбьёр Эгнер
И еще одна сказка родом из Норвегии. Написал ее Турбьёр Эгнер. Очень милая, веселая и трогательная повесть о трех братьях-разбойниках – Каспере, Еспере и Юнатане. Разбойничают они в городе Кардамон, по соседству с которым живут. И постоянно попадают в разные нелепые ситуации.
У нас эту книгу перевели и издали еще в 1957 году, спустя всего лишь год после ее выхода в Норвегии. А потом переиздали в восьмидесятые.
Ну что ж, на этом остановимся. Хотя список, конечно, неполный. У одной только Астрид Линдгрен можно назвать еще немало повестей, популярных в СССР. И “Рони, дочь разбойника”, и “Мио, мой Мио”, и “Эмиль из Леннеберги”. А что вы вспомните еще?
Раздражающе хвалебные отзывы на обложке, как и сама обложка могут отпугнуть читателя и это печально. Книга определённо заслуживает внимания.
О сюжете
В предисловии автор поясняет, что роман является частью большого цикла, однако читать его можно в отрыве от остальных томов, как самостоятельную историю.
Далёкое будущее. Противостояние разумных машин «ингибиторов» и человеческой расы закончилось печально для последней. Робкие очаги цивилизации разбросаны по галактике и тщательно замаскированы от врага.
Один из таких очагов — Солнечный Дол, представляющий собой поселение людей, спрятанное внутри астероида. Главный герой романа администратор поселения Мигель де Рюйтер. Он отправляется в космос, чтобы уничтожить корабль подающий сигнал SOS. Любые радиопередачи ставят под угрозу существование колонии и действовать надо быстро. Единственным уцелевшим пассажиром корабля оказывается девушка, которая утверждает, что ничего о себе не помнит. Мигель отвозит её на колонию.
Тем временем, в сторону Солнечного Дола по астероиду неспеша идут два загадочных пришельца. Они явно связаны со спасенной. Что они принесут с собой? Помощь или смертельную угрозу?
Впечатления
Роман цепляет общей атмосферой безысходности. Всё эти кладбища кораблей, разрушенные поселения. Эдакий космический постапокалипсис. Местами я бы даже назвал это космо нуаром в духе сериала Lexx (без треша и сатиры) или фильма «Сквозь горизонт» (но с более дозированной крипотой).
Мир детализирован, чувствуется, что это действительно серия книг с тщательно выписанным сеттингом. Машины зловещи и опасны, но не неуязвимы. Есть персонажи, которые поначалу как будто сильно дисбалансят противостояние (как новая союзница главного героя), но к середине книги понимаешь, что повествовательная логика и законы мира, все же накладывают на неё разумные ограничения.
Мигель эталонный страдалец, но его переживания не так сильно смакуются, чтобы стало неловко за автора.
Резюмируя могу сказать, что у Аластера Рейнольдса получился детализированный мир, атмосферное повествование и довольно мрачный сеттинг. Есть попытки в юмор, но лучше бы их не было. Достойное произведение, чтобы скоротать пару зимних вечеров (или уже весенних).
Если понравился пост подписывайтесь на наш канал о литературе https://t.me/k0nTeXt
Анатолий Алексин писатель несомненно выдающийся. Его коротенькая повесть «Мой брат играет на кларнете» стоит на нашей с дочкой «золотой полке». (Чуткий читатель догадался, что автор этих строк отрабатывает приём «хочешь поругать – сперва похвали»? Отрабатываю.)
Эта повесть так ладно собрана и плотно подогнана – ничего лишнего! – что вызывает эстетическое наслаждение. В ней много благородного сдержанного юмора. Ну, это, например, когда персонаж говорит что-то, выставляющее его в комичном свете, но автор никак не указывает на это читателю. Заметили – хорошо, нет – ну и ладно. Нравственный урок в повести внятный и по-хорошему однозначный: в чужую судьбу с ногами лезть нельзя! Невозможно творить добро насильно. И девочка Женя, несостоявшийся диктатор, в конце концов, это понимает, а значит, её судьба не погублена. Всё будет у неё хорошо...
А начинался «настоящий Алексин» с повести «А тем временем где-то…», опубликованной в 1967 году. Именно в ней найдено то, что на обтекаемом языке советской критики называлось «особое внимание автор уделяет нравственной проблематике». Ну, а если не на обтекаемом, то так: «Знаете ли вы, ребята, что взрослые не всегда правы? Больше вам скажу: бывают такие взрослые, что у-у-у... Просто свиньи!»
«Эге, – смекал проницательный взрослый. – Это же выходит, что и Партия и Правительство не всегда правы!» И начинал ценить Алексина ещё больше.
Анатолий Алексин на встрече с читателями
У меня в детстве оставалось после алексинских книг ощущение какого-то беспокойства, душевной тревоги. Мир в этих книгах часто был несовершенен и несправедлив, бессилен решить встающие перед подростком проблемы. Правильные решения герою приходилось находить самому. Это вроде бы правильно, но...
Что-то тут не так
Давайте вспомним повесть. Вдруг не все её читали. Герой, 13-летний подросток, живёт с папой, мамой и бабушкой. Семья у них хорошая, дружная, но при этом как бы делится пополам: папа с мамой составляют правильную половину (бегают по утрам, белозубо хохочут и всё время строят где-то далеко какой-нибудь очень нужный стране промышленный комбинат, из-за чего почти не бывают дома), а внук с бабушкой составляют неправильную половину: по утрам не бегают, обедать (чтобы не готовить) ходят в кафе, где заказывают только селёдку и сладости, и ещё бабушка проводит Серёжу на фильмы «детям до шестнадцати», откровенно нарушая моральные принципы советского человека – строителя коммунизма.
«Я очень слаба, – объясняла бабушка контролёрам, угрожающе старея и дряхлея у меня на глазах, – он повсюду меня сопровождает… Обещаю вам, что он не будет смотреть на экран!..».
Бабушка любит повторять эту фразу: «Я очень слаба». Возможно, этот лейтмотив привязался к ней, когда её дочь вышла замуж за Серёжиного папу. Ослабела в борьбе за дочь. Поддастся ли теперь и Серёжа инокультурному влиянию отца? Или ей удастся отстоять внука, вернуть к традиционным семейным ценностям?
Разумеется, в повести об этом сообщается полунамёками.
«…Бабушка, обращаясь ко мне, сказала:
– Ну-с, доложу вам: ваш отец образцовый тренер! Моя дочь уже просто ни на шаг не отстёет от него.
И я опять ничего не понял: хвалила ли она моего отца? Или была им недовольна?»
У Серёжи есть друг Антон. Он заика, болезненно застенчив, плохо отвечает у доски и поэтому получает тройки. Его мама говорит: «Если из тебя ничего не выйдет, я утоплюсь». (У Антона нет отца, – вероятно, поэтому мама считает, что из неё самой уже ничего не вышло).
Каждый день родители присылают Серёже из своих командировок письма. По очереди: день – папа, день – мама.
«– Фантастика! – сказала однажды бабушка. – Хоть бы раз перепутали очередь!..
Я не мог понять: восторгается она моими родителями или в чём-то их упрекает».
Каждое утро по пути в школу Серёжа заглядывает в почтовый ящик. И вот однажды по ошибке он вскрывает письмо, адресованное не ему. (Он Сергей, и отец Сергей.) А там...
Со мной случилась беда, Серёжа. Ты единственный человек, которому я могу рассказать. Если ты зайдёшь в любой вечер… Если не зайдёшь, не обижусь. Как уже было однажды… Это можно понять. Привет жене. Надеюсь, у вас все хорошо. Это можно понять.
– ???
На конверте указан обратный адрес, и Серёжа, измученный смутными подозрениями, отправляется по этому адресу. Видит фотографию отца на стене. Не обворожительно белозубого, а жалкого, лопоухого, с тонкой шеей, в солдатской пилотке. «Взгляд его был безрадостным, горьким».
Женщина, приславшая письмо, была когда-то его женой…
Здесь художник (художница?) переборщил. Бывшая жена Серёжиного папы вовсе не так молода и внешне привлекательна, как на этой иллюстрации
«Здесь, в этом стареньком жёлтом доме, отец был худым и страдал бессонницей. Учился… Отсюда ушёл на фронт и сюда же вернулся. Она его лечила… Но почему мне об этом никто никогда не рассказывал? Почему?! Даже бабушка, с которой мы часто обменивались тайнами. А может, она сама ничего не знает?
Я слышал, как однажды, в день годовщины свадьбы моих родителей, отец поднял тост за свою первую любовь. То есть за маму… Значит, эту женщину он не любил?»
Ещё у этой близорукой, сгорбленной, будто придавленной горем немолодой женщины (кстати, сколько лет Серёжиному отцу?..) был приёмный сын, сирота из детдома. Недавно нашлись его родители, и теперь он уходит к ним. Складывает вещи в свой пионерский чемоданчик, оставляет ключ на столе и уходит.
В прошлый раз она писала Серёжиному отцу, когда этот сын был ещё маленьким; одноклассники за что-то устроили ему «тёмную», он бился в истерике, требовал для них жестокого наказания. Мать хотела, чтобы Серёжин отец по-мужски поговорил с ним, объяснил, как в такой ситуации себя чувствовать и как вести. Больше-то попросить было некого. Но Серёжин отец не пришёл и, кажется, не ответил. Что ж, это можно понять. Вот и сын тоже считает, что хвост собаке нельзя рубить по частям. Только махом. И его можно понять...
«Я очень слаба» и «Это можно понять» – два главных рефрена в книге. Перекликаются, как «тик» и «так» в будильнике.
В кульминации повести Серёжа понимает, что не сможет стать ещё одним человеком, бросившим эту женщину. (Вероятно, он для этого «слишком слаб».) В последнее школьное лето перед ним встаёт выбор: лететь с родителями на самолёте в Крым, где море и горы, или ехать к одинокой Нине Георгиевне, и он выбирает ехать. За что отец, так и не узнавший об их знакомстве, упрекает Сережу в «бескрылости».
А можно вопрос?
Рецензент «Литературной газеты» не преминул бы заметить, что тосты не «поднимают», а «произносят». Но это не единственный «вопрос к автору».
Вот, например, Антон. Персонаж эпизодический, по сюжету только один раз и пригодился. Когда Серёжа ищет предлог вернуться в дом Нины Георгиевны, его осеняет: ведь она врач-невролог, а Антон заика! Ему необходимо избавиться от заикания! Чтобы мама не утопилась! Нина Георгиевна соглашается позаниматься с Антоном, но объясняет Серёже: это только чтобы уйти от человека, нужен предлог. Чтобы к человеку прийти, предлог не нужен.
Всё правильно. Ещё один урок благодарно воспринят, повествование логично движется к финалу. Но постойте!.. А что же дальше происходит с Антоном?!
Вылечился он или нет? Разве это не важно – «утопилась» мама или не утопилась?
Это же, получается, Фирса забыли...
Кстати, в повести «Мой брат играет на кларнете» тоже «забыли Фирса» – концертмейстера Лилю. Автор называет её «аккомпаниаторша» (наябедничал рецензент «Литературной газеты»).
...И согласие с нравственной правотой повести даёт трещину. Антон «не наш мальчик», он нам не интересен. Наш мальчик Серёжа, и с ним всё хорошо, он растёт нравственным человеком...
С этого момента уже другими, менее доверчивыми глазами начинаешь смотреть на ту систему ценностей, которая противопоставляется самодовольной и самоуверенной «сверхчеловечности» Серёжиного отца. На бабушку-манипуляторшу, обманщицу контролеров. Получается, это в атмосфере её лукавой слабости выковался правильный Серёжин характер?
Получается – правильно притворяться слабым, уметь лавировать и, совершая выбор, сбрасывать со счетов «лишние переменные» вроде друга или оказавшегося «не на высоте» отца?
Мораль повести, к которой стремится автор, очевидно такова: «Сильный не всегда прав. Более того, не всё то, что кажется нам силой, ею является. Настоящая сила поверяется добротой». Это замечательная мораль. Но почему доброта рождается в атмосфере слабости?
У Юрия Трифонова (кажется, в повести «Обмен») есть фраза: «Слабый не способен на подлость». Но это мысль героя, а не автора.
А у Алексина выходит, что где доброта, там слабость (мягкость, податливость), а где зло (черствость, эгоизм, а возможно и трусость отца), там пробежки, режим дня, и прочая «самодициплина».
Стремился ли автор к такому результату? Вряд ли. Но – что написано, то написано. Написана иллюстрация к стихам Галича:
Не бойтесь тюрьмы, не бойтесь сумы, Не бойтесь мора и глада, А бойтесь единственно только того, Кто скажет: "Я знаю, как надо!"
Но это странные стихи. Кому их автор предлагает не бояться тюрьмы и голода? Тем, кто сидел и голодал? Или тем, кто не знает, что это такое?
* * * Мне кажется, что в детской книге рядом с подростком должен быть сильный взрослый. Например, как у Носова. Носов (писавший, впрочем, для более юной аудитории, чем Алексин, да, это «нюанс») никогда не противопоставлял добро и силу. Он был воплощением доброй силы. И в его произведениях всегда присутствовал (неназидательный, часто незримый) сильный и правый взрослый. Даже там, где формально, на уровне фабулы, никаких взрослых не было. Как он это делал, я подробно рассказывал в статье по ссылке.
Нисколько не сомневаюсь, что Серёжа вырос и стал нравственным авторитетом. А тот, другой... Этот, как бишь его, Антон... Ну, «он мужик, а их на Руси много».
У большинства читающих их личный рейтинг художественных произведений почти всегда сведётся к рейтингу нескольких авторов с ранжированием внутри. Количество авторов зависит от размера рейтинга — для полусотни книг их окажется семь-восемь, для десятка — два-три, но не больше четырёх.
Поэтому, раздумывая о своих предпочтениях, я решил составить не рейтинг книг, а рейтинг авторов с выделением у каждого одной книги. Сразу скажу, что часто бывает очень сложно у любимого писателя выделить что-то одно, поэтому тут есть, конечно, доля условности.
1. Фёдор Достоевский. «Бесы»
А может быть, «Преступление и наказание». Вообще у Достоевского романы и повести связаны невидимой нитью. В них всегда можно найти отголоски более ранних, а иногда и более поздних произведений. Это говорит и о цельности его творчества, и о его развивающемся характере. В некоторых случаях это просто другой контекст. Безумства Раскольникова писатель объясняет отсутствием веры, а разгул «кружковцев» — натуральной бесовщиной, как кажется, почти буквальной.
Драйзер недотягивает до Достоевского философски, но по глубокому психологизму вполне соответствует уровню. Рождение великого подлеца он описывает с такой тщательностью, что иногда кажется, будто автор сам пережил подобное. Впрочем, преображение главного героя не столь убедительно, хотя и многословно. При сравнении с той же трансформацией, очень ёмко описанной Достоевским в «Преступлении и наказании», Драйзер сильно проигрывает.
Диккенс — классик викторианского романа. Дотошность, с которой он описывает своих героев и местности, в которых они существуют, даёт его повествованиям достоверность, которая противостоит некоторой карикатурности его персонажей, особенно второстепенных. Злодей у Диккенса всегда виден сразу, а положительный герой никогда не разочарует. Но в последнем романе, Диккенс отошёл от своих же клише. Здесь его персонажи выглядят куда живее, чем в куда более известных «Приключениях Дэвида Копперфилда» или «Приключениях Оливера Твиста». И детективный сюжет отнюдь не кажется наивным, как в других произведениях, когда и преступник, и его мотивы становится понятными сразу же после преступления. Возможно, таинственности добавляет то, что роман незакончен, но, думаю, что без пояснений исследователей, разобраться в хитросплетениях сюжета удалось бы не каждому.
Сэр Артур — замечательный писатель, когда нужно освободить голову от размышлений. Это то самое лёгкое, но не вульгарное чтиво, которое требуется для перезагрузки. Конан Дойл написал четыре цикла со сквозными героями и множество захватывающих приключений вне циклов. Причём, он умел быть разнообразным — между детективным сериалом о Шерлоке Холмсе, приключенческим о профессоре Челленджере и ироничным о бригадире Жераре лежит такая пропасть, что если не знать, то никогда не подумаешь, что эти истории написаны одним человеком.
Каждый найдёт у Булгакова что-то своё. И хотя главной его темой, пожалуй, стала киевская смута, Михаил Афанасьевич писал обо всём, что видел и даже о том, о чём только фантазировал. Искренность Булгакова была столь убедительна, что Сталин, отозвавшись о «Днях Турбиных», как об антисоветчине, тем не менее, лично запретил снимать их с репертуара Большого театра.
Издатель спросил О'Генри, как верно писать его фамилию — «О'Генри» или «О. Генри». «Пишите — «О! Генри!», — ответил писатель.
Есть писатели — мастера кратких форм. Повести и романы им обычно удаются хуже, но их рассказы потрясают. Когда хочу назвать произведения, которые пробьют любую, самую дублёную шкуру, всегда вспоминаю не «Хижину дяди Тома» и не «Унесённых ветром», а «Дары волхвов» и «Последний лист».
Семёнов иногда тяжеловато читается. Вероятно сказывался некоторый отрыв от реальности — он писал о советской действительности, проживая где угодно, только не в СССР. Но, наверное, именно благодаря своей локации, он был самым западным из наших писателей. Он умело сочетал необходимое следование идеологии и захватывающий сюжет, характерный для авторов европейских бестселлеров. В целом, это тоже писатель не для тяжких дум, а для отдыха. Ну и главный его герой, как мне кажется, всё-таки Костенко, а не Исаев.
В предыдущих «сериях» Костенко и всё вокруг него выглядит довольно схематично, чересчур контрастно и даже официозно. «Петровка, 38» и «Огарёва, 6» не выглядят шедеврами, а скорее похожи на попытки автора быстренько сляпать «бестселлер по рецепту», попытки удачные, но не делающие созданные сюжеты крепкими, оставляя их одноразовыми поделками.
«Противостояние» — совсем другое дело. Это не только криминальный, но и политический детектив, с историческими врезками, мастерски проработанный, держащий в напряжении до самого конца.
Марк Твен иногда кажется мне больше публицистом, чем автором художественной прозы. Но его вклад в художественную литературу настолько значителен, что Хэмингуэй заявлял, что до «Приключений Гекльберри Финна» американской литературы не существовало и после не было создано ничего равноценного. «…лучшей книги у нас нет. Из неё вышла вся американская литература».
Потрясающий детектив, которым я зачитывался с юных лет и теперь ещё иногда перечитываю. В целом же, Уилки Коллинз, безусловно, является одним из гигантов английской литературы, выше которой только русская. Он дружил с Диккенсом и оба влияли на творчество друг друга. Диккенс впитывал у Коллинза умение создавать интригу и выстраивать захватывающий сюжет, апогеем чего, по мнению критиков, стал роман «Холодный дом». Коллинз перенимал у Диккенса живых людей и в «Женщине в белом», возможно, превзошёл в этом своего друга.
Коллинз был, наверное, не столь плодовит, как Диккенс. Но практически все его романы уже 200 лет остаются бестселлерами. У нас в стране известность получили непревзойдённый шедевр детективного жанра «Лунный камень» и «Женщина в белом», в котором сочетаются детективный сюжет и мелодрама. Но и «Чёрная ряса», и двухтомный «Армадель» любителям интриги понравятся.
Составив этот рейтинг, я подумал, что есть произведения, которые незаслуженно не попали в такой рейтинг, ведь если бы я просто ранжировал книги, то какие-то из них обязательно попали бы в мой топ. Имеются писатели, которые, может быть, не написали много заслуживающего внимания, однако у них есть одно сильное, повлиявшее на меня. Из таких книг я составил отдельную пятёрку.
1. Владимир Дудинцев. «Белые одежды»
Удивительная книга о добре и зле. Бонусом — увлекательный сюжет.
«Так это вы — та маленькая женщина, которая вызвала эту большую войну!» — сказал Линкольн, познакомившись с Гарриет. И этой характеристики достаточно для понимания того, какую революцию совершил роман в душах людей.
Гарриет Бичер-Стоу умерла в весьма преклонном возрасте. Говорят, что среди множества венков на её могиле был один особенный, с надписью: «От детей дяди Тома». Возможно, это легенда, но если и так, то Гарриет заслужила такую легенду.
«Мартин Иден» — история целеустремлённого молодого человека, терпящего на пути к своей мечте лишения, подвергающегося унижениям, пережившего предательство возлюбленной, добившегося всего и наблюдающего, как всё когда-то потерянное теперь хочет вернуться. Его постигает разочарование, причём, разочарование не в окружающих, как то было бы логично из-за ставшего очевидным лицемерия, а разочарование в самом себе, в своих целях. Достигнув всего, чего хотел, Мартин, похоже, понял, что хотел чего-то другого.
Популяризатор антропологии Станислав Дробышевский в одном из интервью сказал, что представления о каменном веке в начале XX века были, мягко говоря, далеки от реальности. Но при этом, отметил он, Рони-старший почти всё описал верно. У «Борьбы за огонь», кстати, есть продолжение.
Я не оригинален, думаю, большинство выделит у Ремарка именно эту книгу. Ремарк, как никто другой умеет понять сам и передать другим человеческие эмоции, человеческую боль. И делает он это виртуозно — развитием сюжета и словами, а иногда — отсутствием слов.
Есть в повести Джона Стейнбека «О мышах и людях» такой вот момент:
– «Уважаемый редактор, – медленно начал Рослый, – я читаю ваш журнал уже шесть лет и уверен, что он самый лучший. Мне нравятся рассказы Питера Ранда. По-моему, он ловко заливает. Печатайте побольше таких штук, как „Черный всадник“. Я не мастак писать письма. Просто решил сообщить всем, что за ваш журнал не жалко отдать пять центов». Рослый удивленно поднял голову. – Для чего это было читать? – Дальше, – сказал Уит. – Прочти подпись внизу. Рослый прочел: – «Желаю успеха. Уильям Теннер». Он снова взглянул на Уита. – Так для чего ж это было читать? Уит с важным видом закрыл журнал*. – Неужто ты не помнишь Билла Теннера? Он работал здесь месяца три назад.
Важность этого момента вот, в чём: «Чёрный всадник» - это типичное прозвище какого-нибудь крутого ковбоя с Дикого Запада. Для простого не очень грамотного работяги в период Великой депрессии развлечений было не очень много: публичный дом по выходным и журналы с рассказами о красивых храбрых американских рыцарях на коне, наводящих порядок на своей территории. Эти рыцари для рабочих были,пожалуй, тем же, что Черепашки-ниндзя для современных мальчишек: мечтой. Им мечталось, что однажды всё случится, и они станут такими же великими и крутыми, как ковбои в журнале, и о них тоже напишут. С этим же связано такое, *казалось бы, нелепое возбуждение Уита:одному из них действительно удалось попасть в журнал! Теперь его имя знают не только лишь все. Но самое главное, - он был таким же, буквально 3 месяца назад только мечтал, и мечта сбылась! Значит, мечтать – небесполезно, и о самом Уите, Рослом и остальных однажды тоже напечатают в ковбойском журнале.
Внутри повести этой мечте не суждено будет сбыться, как и всем другим. Реальность Америки времён Великой депрессии слишком сложна, слишком тяжела, слишком жестока к просто человеку. Они останутся на этом ранчо или разойдутся по другим, работая наизнос каждый день, никогда так и не сумев заработать больше,чем на журнал за 5 центов и публичный дом по выходным.
Но о них напишет Стейнбек. Мы знаем Уита и Рослого, и Огрызка, и всех других вопреки их жестокой реальности. Зная, что персонажи в повести типичны, мы читаем обо всех простых людях, мечтающих стать важными и нужными, и чтобы однажды их поняли и оценили их потенциал. Внутри произведения они навсегда останутся согнувшимися над полями, лечащими лошадей, теряющими конечности на работе, читающими о героях Америки. Они никогда не узнают, что их мечта сбылась: о них знает не только Дикий Запад и Америка, но и весь мир.
Получая Нобелевскую премию по литературе, Джон Стейнбек сказал:
«Автор, который не верит со всей страстностью в совершенство Человека, не может быть причастен к литературе»
Он отчаянно верил, что человек заслуживает того, о чём мечтает, и исполнил эту странную мечту своих же героев, посвятив им целую повесть. Потому что они это заслужили.
Когда я читал эту книгу впервые, сюжет меня ошарашил. Я считаю для беллетристики очень важным финал, и тут он, безусловно, есть. Таких мощных концовок во всей мировой литературе не очень много: он поразителен даже для детектива, в котором неожиданная развязка — закон жанра. На протяжении всего действия ждёшь объяснения одной загадки, а получаешь неожиданный поворот буквально на последних страницах.
Главный герой со своей любовницей убивают его жену, тело топят сначала в ванной, а затем, после фабрикации железного алиби на момент смерти, перевозят его и топят в водоёме, чтобы смерть выглядела или как несчастный случай, или как самоубийство. Преступление совершается с целью получить крупную страховую сумму.
Когда кажется, что всё уже «на мази», тело загадочным образом исчезает, а главный герой начинает получать письма от убитой жены.
Невероятно сильный и изящный сюжет, вплотную подходящий к психологическому триллеру, а крупными планами персонажей приближающийся к лучшим образцам классики: такой как «Американская трагедия» и «Тайна Эдвина Друда».
Если хорошенько забыть о том, что это - книга, и представить, что это погружение в канал Discovery или National Geographic, все становится на свои места легко и быстро. Как будто вы перемешали частички пазла, подбросили их вверх, и все они дружно и уверенно встали каждый туда, куда требуется. И опа… картина к вашим услугам.
Итак, это не художественное произведение. Да, разумеется, все это разбито на главы и в каждой из них некая история из жизни современного обитателя Тегерана, у каждого из них свои проблемы, каждый пытается справиться, как он может, и не у всех получается.
Да, все это завязано на сексе, наркотиках и обильно приправлено смертью, как и полагается в таких произведениях. Но это не так цепляет, как могло бы быть, обладай Рамита Наваи десятой долей мастерства Олди. Или Дяченко. Поэтому тут все просто - прямые, как укол в печень, сюжеты, предсказуемые и простые, как жизнь. Все равно читается.
Потому, что это погружение в другую вселенную. В иной мир, куда не попадешь никаким другим путем. Где совершенно другая планета, и жизнь другая. И вот за окно в эту, совершенно иную жизнь, стоит заплатить своим временем.
Итак, улица Вали Аср, центральная магистраль Тегерана, тянущаяся от супербогатых районов до практически трущоб. И ее жители. С их верой, лицемерием, цинизмом. До безумия напоминает СССР времен нашей молодости. Только, может быть, там не было все настолько жестко. И настолько хаотично. Надо прочитать книгу, чтобы понять, какие странные взаимоотношения формируются в исламской республике, как власть то заигрывает с народом, то пытается выжать из него последние соки.
Продажные муллы и честные муллы. Бандиты, наркоманы, проститутки. Золотая молодежь и выходцы из такой безумной тьмы и нищеты, что просто оторопь берет. Глупые люди. Причем откровенно глупые. Умные. Честные и продажные. И 99%, нет, вру. 95 замешано на сексе и наркотиках. Если так реально обстоят дела в Тегеране, то это просто жуть.
Но, думаю, что все не так просто. Книга - это только книга и у нее есть определенная цель. Показать нам изнанку жизни в Тегеране. А изнанка, это, конечно, штука важная. Но не настолько, чтобы затмевать собой лицевую сторону. Увы. Поэтому мы можем верить, что в Иране есть масса проблем, но трудно поверить в то, что они настолько принципиальны и мейнстримны, как это показано в книге.
Как бы … это взгляд эмигранта. На то, как хреново дела обстоят дома. Как лицемерная и часто откровенно безумная, лопающаяся от параноидальной идеологии власть выносит мозги не слишком умным людям. Как религия, дикая помесь ислама, каких-то варварских полудиких верований, укоренилась в душах. И как странно, болезненно и жутко местами она сплетается с реальностью, строит свою, альтернативную и абсолютно чудовищную параллельную вселенную, где возможно все: насиловать детей, ширяться героином, подкупать полицию и судей и быть вне закона. Если ты - клирик. Или часть режима. Короче, back to USSR.
Эдакая уродливая маска режима, в котором одним можно все и еще немного, а другим можно только сдохнуть с пользой для тех, кто у руля. И в остальном их жизни не имеют никакого смысла. Можно травить себя, можно пахать, можно затрахивать до одури. Все равно. Лицемерие и ложь глядят на тебя сверху вниз, и решают за тебя, что с тобой делать.
Но через эту маску просматривается порой совсем другие вещи: тоска по родине и тоска по прошлому, по временам, когда автор была ребенком и все выглядело иначе. А, может, и было иначе. Печаль. Неразумная и довольно примитивная назидательность. И написано местами совсем по-детски. Потому, что у этой книги совсем иная задача, чем у любой (другой) художественной литературы. Это не Достоевский и не Сэлинджер. Просто окно в другой мир. Немного знакомый нам, жившим в стране советов. Немного иной. Но совершенно чуждый, непонятный, незнакомый, пугающий и, может быть, немного притягивающий для людей, всю жизнь проживших на Западе.
И, если этот мир интересен вам, прочтите “Город лжи”.
Пишу книгу. И вот вопрос к обывателю. Если вы знаете кто предатель. Кричите об этом, указываете пальцем, приводите факты, но вас не слышат. Может просто герою убить предателя?
