Случаев, когда кошки дословно понимали сказанное людьми, было не счесть. Причём понимали не только простое, но и весьма заковыристое. Вроде: «Василий, скажи уже Чарлику, что не нужно точить когти о диван! Для этого есть когтеточка!»
В тот раз взрослый кот подошёл к хулиганящему малышу, уставился на него немигающим взглядом – Чарлик оставил в покое диван и впервые в жизни воспользовался когтеточкой.
Поверхностные, по мнению Наума, люди реагировали на эти истории с восторженным придыханием. «Они понимают человеческую речь! Они разумнее нас!» И правда: как иначе объяснить, что Василий понял эмоциональный возглас работницы?
Наум, однако, отрицал кошачью гениальность. Он считал, что млекопитающее, которое ниже человека по развитию, не может обладать выдающимися лингвистическими талантами. Для обучения языкам нужен высокоразвитый мозг. У людей он куда сложнее. Вот телепатия – способность неизученная. Не исключено, что в случае с нею, простое сознание главенствует над сложным. Если мысли от существа к существу передаются образами, легко понять, почему кошки могут понимать с полувзгляда, а люди – нет. Ум человека слишком захламлён своими сомнениями, страхами и желаниями – как через них пробиться ещё и чужим? Невозможно!
Теорию эту подтверждали и наблюдения. Животные – не только кошки – особенно точно реагировали на эмоциональные или шутливые речи. Слова, не искажённые намерением. Не содержащие дополнительных смыслов и желаний. За годы волонтёрства Наум стал свидетелем стольких совпадений, что это определило его дальнейший путь. После школы, к разочарованию матери, видевшей его ветеринаром, он поступил на факультет биоинженерии, окончил с отличием вуз и попал на стажировку в компании «РосТехно».
В «РосТехно» Науму повезло дважды. Первый раз, когда он оказался в команде Валерия Курчинского, занимавшейся усовершенствованием полиграфа. Второй раз, когда получил доступ к огромной библиотеке сигналов мозга. Эти данные, добытые не вполне законным путём, и легли в основу его «Чтеца».
Порой Наум задумывался об этичности собственного поступка, но нечасто. Дешифровкой базы он занимался сам, аппарат создал по мотивам обновлённого детектора лжи, но функционировал тот иначе. Опасаясь, что из-за заимствований авторство уплывёт к Курчинскому, Наум уволился из «РосТехно», в котором на тот момент проработал больше пяти лет. Но личных средств на проект ему не хватило, и спустя время он заключил контракт с лабораторией, работающей на оборонную промышленность.
Здесь он наконец-то получил полную свободу действий. Единственное, в чём Науму пришлось пойти на уступки – согласиться на помощников. Кроме него в команду входили ещё ветеринар и зоопсихолог – обязательные сотрудники по условиям договора. Правда, в такие моменты, Наум остро сожалел о своей неуживчивости, но скорее откусил бы себе язык, чем кому-нибудь в этом признался.
Кот, мяукая, метался по кругу, и было совершенно непонятно, что его напугало. Мысли, транслирующиеся на экран, ситуацию не проясняли. Ласковый и игривый до эксперимента, оказавшись «под колпаком», черныш вдруг запаниковал. По-хорошему стоило позвать Ватрушкина. Но отношения Наума с подчинённым не заладились с самого начала, и признавать неудачу он не хотел.
Осенённый идеей, Наум посветлел лицом и бросился к компьютеру. Опасаясь ошибок, прямой контакт от человека к животному он пока не отрабатывал. Поэтому на лацкане рабочего халата у него предусмотрительно красовался глушитель мозгового сигнала – гладкий медный диск размером с пуговицу. «Чтец» был открыт, и Науму потребовалось совсем немного времени, чтобы отыскать на таймлапсе повторяющийся кадр – надвигающийся мужской силуэт со всклокоченной шевелюрой на фоне дверного проёма. Он сохранил картинку на рабочий стол, торопливо добавил в редакторе жирный красный крест и закинул обратно в программу. После перешёл во вкладку «передача данных», выбрал единственного абонента и отправил файл, для верности продублировав три раза.
Наум не сомневался, что «отменяющее» сообщение успокоит кота. Но результат получился противоположным: тот утробно взвыл, выпучил глаза, рухнул на пол и забился в припадке, пуская из пасти пену и дёргая лапами. Наконец, резко вздрогнул и вытянулся каменея.
Наум впал в ступор и смотрел на происходящее остекленевшим взглядом, не замечая, что по подбородку стекает ниточка слюны. Спустя время хлопнула дверь в лабораторию и раздались шаги. Он разжал пальцы, которыми стискивал шевелюру, вытер рукавом халата мокрые губы и посмотрел на вошедшего Петра Ватрушкина. Наум его не любил: хотя тот и числился подчинённым, но держался очень развязно. Вот и сейчас, хлопнув по плечу, Ватрушкин поинтересовался преувеличенно-бодрым тоном:
– Наумыч, чего такой чумной? Может, по кофейку?
Но, покрутив головой, заметил труп и помрачнел.
– О! А! Проклятье! Что случилось? Как это произошло?
Не дожидаясь ответа, подошёл к колбе, под которой, уткнувшись носом в стекло, лежал бездыханный кот. Наум молчал, наблюдая, как помощник нажимает кнопку в основании установки, поднимает колпак и касается чёрной шерсти. Убедившись, что зверь мёртв, тот поднял требовательный взгляд, и Наум неохотно ответил:
– А я знаю? Он постоянно боялся какого-то лохматого мужика. Я пытался его успокоить. Отправил отменяющую картинку. Но он почему-то испугался ещё больше.
– Наверное, сердечный приступ, – погладив мёртвого кота по острой вытянутой мордочке, Ватрушкин поднялся. – Мне придётся сообщить Василевской. Это по её профилю.
Наум скривился. Светлана Василевская – красивая надменная дама сорока пяти лет, была третьим членом их небольшой команды. Зоопсихолог по образованию, она вела частную практику и согласилась участвовать в проекте по просьбе полковника Королькова. Наума она не любила. С глаз женщины можно было долотом сбивать ледяную корку, а голос звучал сухо и безжизненно, как у самых первых роботов. Слава богу, в лабораторию Василевская являлась лишь по запросу и нос в его дела не совала.
– Пойдём в столовую, – предложил Ватрушкин, доставая кота из установки. – Этого бедолагу я отнесу в холодильник. На днях сделаю вскрытие, чтобы точно узнать причину смерти.
Меньше всего на свете Науму хотелось что-то рассказывать, но он понимал, что разговор необходим. Вдруг и правда он упускает что-то важное? А тут такой случай – и просить не нужно.
Столовая пустовала. Официально обед должен был начаться только через полчаса, и конторские служащие ещё не спустились. Купив кофе, гречневую кашу с гуляшом и булочку с корицей, Наум устроился напротив Ватрушкина. Несколько минут они молча поглощали пищу, но, опустошив тарелку и взяв компот, помощник принялся задавать вопросы.
– Как вёл себя подопытный? Что транслировал на экран? Что за «отменяющее сообщение» ты отправил?
Всё это сильно смахивало на допрос, и Наум отвечал сквозь зубы, не пытаясь скрыть неприязнь.
– Просто все эти бродяжки примитивные, – резюмировал Ватрушкин, не замечая досады собеседника. – А чего ты хочешь? Их взяли с улицы. Потому-то все их мысли о том, как выжить и получить немного удовольствия. Естественно, желания их просты: секс, еда, осторожность. Другого они не понимают. Это нормально. У людей то же самое. Пообщайся с отщепенцами и поймёшь, что чаще всего они не блещут интеллектом. Так и кошки. Лишь те, что с детства контактируют с человеком, умеют сложно мыслить. Хочешь, расскажу забавный случай? Реальный?
Наум равнодушно махнул рукой. Что-что, а странных историй о животных он знал много.
– Не помню, говорил или нет, но у меня есть кот. И пёс, – начал Ватрушкин. – Живу я на территории института, в военном городке. Квартира расположена на первом этаже, и мой Апач, кот, находится на самовыгуле. Я оставляю для него форточку открытой. Он очень дружен с Роджером и всегда пристраивается рядышком, когда мы гуляем. Как-то вернулся я домой в паршивом настроении – лишили премии. Мои встречают у порога. Смотрят внимательно. Я и пошутил. «Прости, – говорю. – Роджер. Придётся мне тебя съесть. Денег теперь будет меньше, прокормить вас не смогу. Апач-то себе хоть мышей наловит. А тебя я не потяну». Сказал и ушёл спать. Утром просыпаюсь, переворачиваюсь на другой бок… А на подушке мышь. Дохлая. Беру её за хвост, иду на кухню. Смотрю – в миске у Роджера ещё одна. Апач о ногу трётся, в глаза заглядывает. Как будто говорит: «Не бойся, хозяин. Я не только себя, и вас обоих прокормлю. Не ешь Роджера». Представляешь, как я обалдел?
Наум хмыкнул. Да, занятная история.
– А теперь подумай, – снова заговорил собеседник. – Можно ли наладить подобное понимание с котом, который привык считать человека врагом? И думает лишь о том, как выжить? Взрослые люди почти не переучиваются, что говорить о животных!
– Ну и что ты предлагаешь? Своего Апача?
– Да вот ещё! – фыркнул Ватрушкин, складывая пальцы в кукиш. – Держи карман шире!
– Тогда… наворуем домашних котов? Раз они лучше? Наши-то, судя по документам, привезены из Китая. Бродяжки, наверное. Можно попросить Королькова, пусть покупает домашних животных в странах, где нет запрета на подобные эксперименты.
– Корольков не согласится. Ему за такое могут по шапке дать.
– А я откуда знаю? Я просто объяснил, почему твои эксперименты обречены на провал. А решение ищи сам, ты ведь у нас руководитель.
Наум едва не задохнулся от возмущения, но, опасаясь выглядеть смешным, ничего не ответил. Лишь с тихим шипением выпустил воздух сквозь зубы и жадно вцепился в надкусанную булку. Столовая постепенно наполнялась народом, и мимо столика ходили симпатичные бухгалтерши, кадровички и другие сотрудники. Не желая дольше находиться с Ватрушкиным, он встал, собрал грязные тарелки, взял поднос и хотел отнести посуду, но натолкнулся взглядом на улыбающуюся ему девушку и запнулся. Увидев, что её заметили, та заулыбалась шире и шагнула навстречу. Наум обернулся, уверенный, что кокетство адресовано Ватрушкину, но того за спиной не оказалось.
– Наум! – между тем прощебетала красотка. – Как здорово, что я тебя встретила!
Хм! Стараясь не пялиться на выглядывающие из-под расстёгнутой блузки упругие груди, он сконцентрировался на глазах. Глаза тоже были хороши – ярко-синие, с золотистым ореолом вокруг зрачка и веером густых ресниц. Напомнив себе, что женщины никогда не проявляют к нему интереса просто так и, значит, от него чего-то хотят, он хмуро смотрел в лицо собеседницы. Уже открыл рот, собираясь сослаться на занятость, но девушка почувствовала его настрой, схватила за руку и потащила за собой, к одному из свободных столиков.
– Прости, понимаю, ты ужасно занят. Но я давно хотела поговорить. Всего минуточку! Есть пара вопросов. Кстати, будешь ещё что-нибудь?
Пришлось садиться и ждать, пока просительница наполнит поднос и устроится напротив. Чтобы хоть как-то компенсировать потерянное время, он потребовал булочку с повидлом и компот, а также всучил красотке грязную посуду и заставил отнести на мойку.
Вскоре он узнал, что девушку зовут Ольга Зодченко, и работает та в бухгалтерии. Собеседница назвала себя, манерно обидевшись на его забывчивость. Наум пресёк попытку флирта, сообщив, что рассчитывает на конструктивный разговор. Ему продемонстрировали неудовольствие и будто невзначай застегнули блузку под самый воротничок. Зато стрельба глазами прекратилась, и беседа сдвинулась с мёртвой точки.
Зодченко рассказала, что у неё есть кот, который ведёт себя очень странно, можно сказать, неадекватно, и она хотела бы проконсультироваться на его счёт у Василевской. Вот только расценки у неё баснословные. Может быть, Наум подсунет зоопсихологине её кота вместо одного из бродячих? Чтобы та осмотрела Пифагора в рамках проекта?
Последние фразы девушка произнесла, понизив тон и наклонившись ближе к Науму. От такой святой простоты он закаменел лицом и дёрганными движениями принялся рвать булку на мельчайшие кусочки. Но разозлила его не просьба, а факт, что сведения об эксперименте просочились в контору. А ведь все они давали подписку о неразглашении! И кто же виноват в утечке?
– Прости, что перебиваю, – процедил Наум, с трудом выдерживая вежливый тон. – Откуда ты знаешь о проекте?
– Да все знают, – опасливо глянув по сторонам, фыркнула Ольга. – Бухгалтерия оформляла документы на закупку кошек в Китае. И Василевская зачастила в институт. В вашу лабораторию. Сложить два плюс два несложно.
Наум облегчённо перевёл дыхание. Получается, она ничего не знает. Эту Ольгу ему явно послали небеса. Если Ватрушкин прав насчёт домашних котов, Пифагор – решение его проблемы.
– Ну, что скажешь? – с надеждой поинтересовалась девушка. – Могу я на тебя рассчитывать?
– Надо подумать, – он нахмурился. – Зависит от того, что ты имеешь в виду, когда говоришь, что кот неадекватный.
Остаток дня Наум провёл в лаборатории. Сначала он хотел сходить в мини-зоопарк и выбрать другого кота, но решил дождаться Пифагора. Поэтому после обеда принялся систематизировать данные. К концу рабочей смены нагрянула Василевская. Как всегда вплыла в помещение без стука и процокала к столу, с застывшим выражением лица. Села, не дожидаясь приглашения, поставила сумку на его документы и поприветствовала ледяным тоном:
– Ну здравствуй, Наум Генрихович. Слышала, скучаешь по мне?
– И вам не хворать, – оскалился в широченной улыбке Наум. И тут же нахамил: – Безбожно врут.
– Ой ли? А что же за новости я получаю? Нет-нет, ты наверняка просто стесняешься признать свою склонность ко мне. Тоскуешь ночами, да застенчивость мешает открыться. Иначе как ещё понять происходящее?
Наум скривился. Он не был силён в словесных выкрутасах – мгновенно раздражался и отвечал слишком зло, чтобы претендовать на остроумие, как Василевская. За эту-то царственную язвительность он её и не выносил, чувствуя себя рядом с нею щенком, напрудившим лужу на дорогой хозяйский ковёр.
– Не понимаю, о чём вы. Конкретизируйте.
– Конкретики хочешь? Недогадливый ты мой! Ладно, ладно. Что за история у тебя сегодня произошла с котом?
– Вы ведь и сами всё знаете, – огрызнулся Наум. – Ватрушкин доложил. К чему этот допрос? Говорите по существу. Не тяните.
– Какой существенный и конкретный. Да услышишь ли ты меня, если буду говорить с тобой коротко и ясно? Нет, милый мой, давай по порядку. Напомни, какой у тебя коэффициент эмоционального интеллекта? А, Котиков?
– И какое отношение это имеет к делу?
– Ну, два. Вы и сами прекрасно знаете!
– Как, всего два из ста возможных баллов? – театрально изумилась женщина. – Так мало?! Ну-ка, ну-ка… А постоянная девушка у тебя есть? Встречаешься с кем-то?
– А это-то здесь при чём? – буркнул Наум. – Чего вам от меня нужно?
– А не девственник ли ты часом? – Василевская явно над ним издевалась.
– Да чего вы ко мне прицепились?!
– А того, что я не понимаю, как человек, не умеющий общаться ни с людьми, ни с животными, может быть таким самоуверенным! Все свидетельства собственной некомпетентности у тебя на руках – факты, документы! Но даже зная о таком изъяне, ты продолжаешь пренебрегать помощью опытных коллег! Я говорила не раз и повторю ещё: я готова находиться в лаборатории неотлучно. То же самое и Петя. Без нас ты ничего не добьёшься. Вот скажи на милость, почему ты решил, что красный цвет обладает успокаивающим действием? Знаешь ли ты, что кошки его не видят? А крест? С какого перепугу этот символ должен быть понятен животному? Убери его, что останется? Трижды повторённая, концентрированная негативная мысль! Которую ты послал ему в ответ! Ты понимаешь, что убил его собственными руками?
Не выдержав гневного взгляда Василевской, Наум опустил глаза и принялся теребить полы рабочего халата. «Готова находиться в лаборатории неотлучно…» Ха! Да он скорее удавится, чем попросит её о помощи! Быть рядом с ней… всё равно что добровольно лечь под асфальтоукладчик.
– Запомни, Котиков, – между тем безжалостно продолжала женщина. – Мне плевать на твои психологические сложности. Ты человек. Значит, теоретически, способен осознать свои проблемы и преодолеть их. Так преодолевай! Тебя поставили во главе проекта только потому, что ты изобрёл этот чёртов аппарат. Ты руководитель, вот и руководи! Пока же ты ведёшь себя как истерик – трясёшься над полномочиями, боишься делегировать их подчинённым. Не дай бог, те урвут немного славы! Но ты забыл, что заключил договор с военными. Слава к тебе если и придёт, то лишь после смерти. Да, о тебе обязательно напишут. В учебниках истории. Поэтому добром прошу: кончай валять дурака. Сегодня твоё жлобство убило кота. А завтра что? Учти, ещё одна промашка, и ты будешь экспериментировать на мышах. Или даже на тараканах. Я постараюсь.
Василевская ушла, а Наум никак не мог успокоиться и долго перекладывал вещи на столе, не в силах сосредоточиться на работе. Понимание, что эта стерва видит его насквозь, заставляло чувствовать себя инфузорией под микроскопом. Сообразив, что в таком настроении толку от него не будет, он выключил аппаратуру, закрыл лабораторию и ушёл домой пораньше.
Вечер он провёл в одиночестве. Засиживаться допоздна за компьютером не стал, лишь полазил в соцсетях, нашёл страницу Зодченко, скачал несколько фоток в разных ракурсах, загрузил их в голографический моделировщик, настроил рендеринг и лёг спать.
Во сне он видел Ольгу. Она игриво теребила пуговки на блузке, не спеша расстёгивала одну за другой и посылала ему томные взгляды. Наум наблюдал за ней с восторгом, с нетерпением ожидая момента, когда пышная грудь наконец-то вырвется наружу. А потом что-то пошло не так. Расстёгивая очередную пуговицу, Ольга тряхнула шевелюрой, и лицо скрылось за густой завесой волос. Когда девушка подняла глаза, кокетливая бухгалтерша исчезла. Вместо неё перед ним стояла стервозная зоопсихологиня. Застегнув блузку под самое горло, Василевская злорадно ухмыльнулась и рявкнула, наклоняясь ближе:
– Запомни, Котиков! До конца жизни будешь на тараканах экспериментировать!
Проснулся он в холодном поту. Сердце колотилось как ненормальное, во рту пересохло, одеяло валялось на полу, а простыня сбилась в комок. Часы показывали пять утра, и, вспомнив, что договорился утром встретиться с Ольгой, Наум решил больше не спать. Он рассчитывал явиться на работу пораньше и незаметно пронести кота мимо зевающего вахтёра. Законы строги: если кто-то узнает, что он принёс в лабораторию домашнее животное, штрафа или даже условного срока ему не миновать.
Наскоро выпив кофе, Наум напялил джинсы и джемпер, причесал растопыренной пятернёй патлатую шевелюру и вышел на лестничную площадку. Тут только вспомнил о работающем компьютере, вернулся, скинул на флешку готовую голограмму, на всякий случай заглянул в зеркало и отправился к Зодченко. Дом его находился довольно далеко от военного городка, где проживало большинство сотрудников конторы, поэтому добираться пришлось на такси.
Ольга жила в типовой пятиэтажке. Когда роботакси остановилось у подъезда, Наум позвонил ей, доложился о прибытии и принялся ждать, напряжённо поглядывая на счётчик. Девушка явилась только через пятнадцать минут. Выглядела она сонной и взъерошенной, халат застегнула криво, и задравшийся подол обнажал крепкие широкие бёдра. Зато питомца, как и условились, посадила в клетку и накрыла плотной тёмной тканью, из-под которой не доносилось ни звука. Откинув тряпку, Наум встретился с немигающими голубыми глазами большого чёрного кота.
– Ты же говорила о полугодовалом котёнке? – усомнился он, рассматривая роскошного зверя. – Что-то непохож он на малыша.
– Котёнок, котёнок, – прикрывая распахивающийся в зевке рот ладонью, заверила Зодченко. – Точно говорю. От моей кошки родился. У меня есть разрешение на роды. Полгода ему.
– И почему такого красавца никто не забрал?
– Так дикий он. Чуть что, прячется. Я же рассказывала. От меня с мужем чуть ли в обморок не падает. Ты не представляешь, сколько мы вчера его ловили. Спать легли в третьем часу ночи. Ты позвонил, я – «да, да, выхожу», а сама отрубилась. Хорошо, муж растолкал. Ты уж разберись, что с ним не так. Пожалуйста.
Пообещав всё выяснить, Наум сел в такси и поехал в институт. Ему повезло. Пересменки ещё не было, и сонный охранник сидел в своей клетушке, глядя вокруг пустыми глазами. Пронести кота незамеченным оказалось проще простого.
В лаборатории царил бардак, оставленный накануне. Обычно Наум аккуратно относился к рабочему месту, но вчера, раздосадованный беседой с Василевской, бросил всё и ушёл домой. Но и сегодня не стал первым делом наводить порядок. Даже халат не надел – слишком дрожал от нетерпения, предвкушая близящийся эксперимент. В самом ли деле домашние кошки умнее бродячих? То, что Пифагор дикий, ещё не говорит о его неадекватности! Может быть, как раз наоборот…
Удивительно, но с ним не возникло никаких проблем. Да, кот попытался выкрутиться и удрать, когда Наум открыл клетку. Но в последние дни он так много общался с бродяжками, что выучил наизусть все кошачьи фокусы и пресёк попытку к бегству. Поместил в аппарат мохнатого хитрюгу, опустил колбу и вдавил до упора фиксирующую кнопку.
Какое-то время Пифагор лежал на животе, испуганно озираясь по сторонам. Но пока Наум включал компьютер, заходил в программу и активировал принимающий экран, кот пришёл в себя. Сел в центре диска, обвил лапки пушистым хвостом и принялся гипнотизировать настороженным взглядом. При внимательном осмотре окрас его оказался не угольно-чёрным, как у вчерашнего бедолаги, а с красноватым отливом, морда же была квадратной и широкой, из-за чего зверь выглядел необыкновенно брутально и мужественно.
– Неужели внешность обманчива, а? – бормотал Наум, копаясь в настройках и время от времени косясь на тёзку античного математика. – Говорят, братец, ты трус. Правда это?
При этих словах кот горделиво вздёрнул голову, сощурился и неприязненно повёл ушами. Принимающий экран, до того транслировавший искажённое ракурсом серое лицо Наума, внезапно зарябил, и на нём появились чёрные лапы, поочерёдно дерущие его штаны, лакированный стол, этажерку и стену. Затем картинка сменилась, и на мониторе возникла кошачья задница с неестественно крупными мохнатыми яйцами, прыснувшими в кадр струйку жидкости.
Неготовый к такой реакции на свои слова, Наум опешил и захохотал. Пифагор, щурясь, смотрел на него, а принимающий экран транслировал диковинные образы: неуклюжего щенка, чертами детской мордахи, подозрительно напоминающего Наума, маленького слепого котёнка, трансформирующегося в него же и обратно…
