Начало http://pikabu.ru/story/govorit_o_smerti_fransuaza_dolto_4832...
Публикуемый текст составлен психоаналитиком Мюриель Джериби-Валентен на основе расшифровки магнитофонной записи лекции 1985 года где Франсуаза Дольто прочла лекцию в Школе подготовки к познанию бессознательного.
Похоже, мы боимся вовсе не смерти, ибо для бессознательного ее не существует: мы боимся лишь страданий, угасания, а еще разлуки с теми, кого любим. Но, что бы ни случилось в нашей жизни, разлуку с какой-то частью тела не только всегда можно преодолеть, приняв ее, но и преодолеть, превратив в сверхценность, заново открыв для себя возможности общения: лишившись одной из этих возможностей, мы переносим их в иной план.
Пока мы живы, всегда есть надежда общаться с другими
Вот как можно судить о том, что ограничивает обмен с внешним миром, примерно такими словами, они для всех переносимы: «Есть жизнь — есть и надежда»; так гласит пословица, и это совершенно верно. Но надежда на что? Надежда на общение с другими! Именно поэтому, когда человек говорит: «Я, наверно, умру», нужно выслушать его, независимо от того, правда ли это. Мы все умрем, это бесспорно, а значит, можно сказать ему эти слова — неважно, правильно ли он оценивает сроки и отвечает ли его оценка тем медицинским и хирургическим познаниям, какими мы располагаем на сегодняшний день. Наверно, можно ему сказать, что врачи не считают его смерть такой уж неизбежной, да и никому не дано знать точно. В любом случае нужно выслушать: «Да». Одно только это — невероятно важно. Когда кто-то говорит: «Знаешь, по-моему, я плох, мне недолго осталось», можно ответить: «Не исключено, но расскажи мне в двух словах, что ты имеешь в виду?» вместо того, чтобы отвечать: «Не говори глупости!» или «Да нет же, нет» и давать ему лишнюю таблетку, чтобы он отключился. Нельзя лишать тех, кого мы уважаем, возможности быть услышанными.
Я сейчас не говорю о тех, кого мы любим. По отношению к тем, кого мы любим, это трудно, потому что мы частично умираем вместе с ними; в этом и есть главный труд: принять муку возможной реальности, здесь, для нас, реальной разлуки с дорогим нам человеком, физической разлуки. Но надо понимать, что какова бы ни была разлука, общение с любимыми людьми продолжается — с людьми, которые друг друга любили, и один уже умер, а другой еще нет; так вот, общение продолжается, по крайней мере со стороны того, кто жив. Быть может, это самообман, но общение длится.
Больше того, если оставшийся в живых дал тому или той, кого он любил, полное право умереть, то это общение, скажем так, придаст ему новых сил — из-за доверия к жизни, в которой было счастье любить умершего, когда тот был жив, и продолжать думать о нем с любовью, не зная, где он, зная только, что он ушел (или она ушла) туда, где нас тоже ждут. Он просто нас опередил, вот и все. И надо дать ему эту свободу, дать ему право уйти раньше...
То, что я вам говорю, — очень полезная вещь, например, для матерей, которые потеряли ребенка в раннем возрасте и не признают, что в дальнейшем он бы развивался. Он навсегда остается «маленьким братиком». Не знаю, замечали ли вы: этот маленький братик, он бывает старшим, или вторым ребенком, или третьим. После него может быть и один ребенок, и пятеро, но умерший — всегда «малыш», потому что на фото его телу два года или четыре, а остальные растут. И тогда говорят: «Это твой маленький братик», вместо того чтобы сказать: «Это твой старший брат, он ушел, он умер». Но так не говорят, а говорят бесцветные слова: «Он ушел». Умирает отец, умирает бабушка, а ребенку говорят: «Она ушла, она в больнице»; и все зависает: «А разве в больнице нельзя повидаться с бабушкой, как это может быть?». Мы оказываемся в ситуациях, когда вместо обогащения символической жизни у тех, кто остался, или у тех, кто родился после этой смерти, получается, наоборот, полное оскудение.
О горе нам тоже нужно знать: если мы его пережили, оплакивали умерших, то это часть истории семьи, включая историю тех, кто родился уже потом, это принадлежит им тоже, потому что человек, который жил и умер, — частица живого духовного богатства семьи; не надо считать его малышом только потому, что его тело было маленьким, если он умер в младенчестве.
Надо говорить: «Твой старший брат», и ни в коем случае нельзя давать имя умершего ребенка другому. Вы, наверное, знаете, как из-за этого страдал Ван Гог. Он бы, конечно, все равно стал художником, но не испытал бы таких страданий, если бы на протяжении всего детства не видел свое имя на надгробии старшего брата, о котором с ним никогда никто не говорил.
Потому что надо говорить об умерших, надо говорить о смерти, когда мы чувствуем, что наша жизнь под угрозой. Именно поэтому я приняла приглашение поговорить с вами в этот вечер о том, о чем знаю не больше вашего и чего в последний момент, когда это произойдет (если я это замечу), тоже буду бояться, как и все; но сейчас для меня все сводится к боли, которую я пережила, потеряв спутника жизни, — пребывая при этом в полной уверенности, что просто с ним больше нельзя общаться, он пошел дальше, в иной мир, где я с радостью обрету его вновь; надеюсь, это случится скоро, хотя сейчас я на здоровье не жалуюсь. Странно все-таки думать, что вот сидим мы здесь, а среди нас есть те — надеюсь, это буду я, потому что я тут почти самая старшая, — кому скоро выпадет радость, честь, счастье узнать, наконец, что же там, по другую сторону жизни. Это какая-то фантастика: мы с момента рождения живем на земле и не знаем, что будет потом! Вы со мной не согласны, вас не гложет любопытство? Нет? А меня — да! Мне в самом деле страшно любопытно, что будет, словно я зародыш перед рождением, именно так. Думаю, что когда я была зародышем — я была четвертым ребенком, вокруг возились остальные дети и, похоже, очень забавлялись, — мне ужасно хотелось поглядеть, чем занимаются двое братьев и сестра, родившиеся до меня, я очень торопилась выяснить, что же будет потом. То же самое и со смертью: выяснить, что будет потом.
Я, конечно, как, наверное, и все, очень боюсь старения, очень боюсь потерять возможность общаться с людьми. Я расстраиваюсь, замечая, что у меня слабеет память — особенно на имена, это начало старения, — и спрашиваю себя: «Что же я получу взамен?». По-моему, не так уж много. Надеюсь, в чем-то я все-таки выгадаю, не знаю, но раз я так думаю, теоретически, то и говорю себе: «Наверно, так и будет».
«Мы умираем лишь тогда, когда перестаем жить»
Теперь мне хочется поговорить с вами о том, как можно ответить на первые детские вопросы о смерти.
Когда мои дети были маленькими, таких вопросов было много, потому что дело было в разгар войны: один из них родился во время войны, вокруг во время бомбардировок все время умирали люди, и он спрашивал: «А что, из-за атомной бомбы можно умереть просто так, сразу, и весь город может умереть, весь Париж?» — и называл все места, какие знал. Я ответила: «Да». И этот трехлетний мальчик сказал мне поразительную вещь — он тогда уже ходил в детский сад, с ними об этом говорили в саду: «Значит, это правда»; то есть все, что ему говорили, оказалось правдой. Дело было около полудня, он пришел из садика и хотел, чтобы я ему сказала, что это неправда... «Значит, это может случиться просто так?.. До обеда? И после обеда?». И я ответила: «Да, это случается просто так, как с людьми, которые жили в Хиросиме...» — «Ну ладно, но лучше бы это случилось после обеда!», — сказал он, и больше мы на эту тему не говорили.
Меня восхитила эта сила, этот мощный переход: «Лучше бы это случилось после обеда!». Я сказала: «Ты прав. Мы сейчас будем обедать».
Позже тот же мальчик хотел есть только мертвых животных и всем объявлял: «Сегодня у нас на ужин мертвый кролик, или мертвая курица, или мертвая корова». Это продолжалось месяца два-три. «Он умер?» — «Да, он умер». — «Значит, можно его съесть». Конечно, это было что-то вроде легких следов каннибальского удовольствия, от которых он избавлялся, когда что-нибудь ел, и ему надо было убедиться, что эта еда мертвая, ведь он знал, что мертвые животные — и люди тоже — ничего не чувствуют, а значит, он может позволить себе удовольствие плотно поесть: ведь это же мертвое! Поесть он любит и уже тогда любил!
Я привожу эти примеры, потому что дети задают вам вопросы, и они же вас учат, как на них отвечать.
Вот еще один пример: разговаривают два брата. Тот самый мальчик, Гриша, ему было года четыре с половиной — пять, сумел ответить старшему брату, шестилетнему Жану, у которого в разгаре был эдипов комплекс и который явно думал: «Хоть бы папа умер»; тема смерти всплыла снова, потому что незадолго до того умер дедушка. И вот они говорили между собой и спросили меня: «Мама, а что бывает после смерти?». Я притворялась, что очень занята уборкой, наводила порядок в их вещах, я не знала, что ответить, ждала, вдруг меня осенит... И пока меня осеняло, младший сказал: «Ладно, Жан, поживем — увидим!». А второй ответил: «Слышишь, мама! Но, Гриша, ведь когда мы умрем, мы больше не будем жить».
Я смотрела на них и не находила слов. Гриша подумал и изрек: «Ладно, Жан, умрем — увидим!». «До чего же просто он ко всему относится», — заметил Жан. Тогда я сказала: «Почему нет? По-моему, твой дедушка именно так к этому и относился». — «А, ну да, правда, он приходил к нам в четверг обедать, а потом в пятницу умер. Ну да, ну да.». И вдруг они оба спросили, не можем ли мы сходить на могилу дедушки, это было не ко времени, но я ответила: «Да, в воскресенье сходим». И мы сходили. Помянули дедушку, и младший привнес в это какую-то торжественность. Впрочем, видимо, мы и правда так считаем, потому что перед казнью, у гильотины, преступнику разрешают выкурить сигарету, дают ему то, чего ему хочется, еды, какой ему хочется; надо полагать, что, когда идешь на смерть на сытый желудок, так лучше для всех!
Вот как работает подсознание у человека. Мы стараемся как можем избежать мыслей о страдании, прячась в «здесь и сейчас», причем самых роскошных, какие только можно иметь на данный момент. По-моему, это очень хороший урок, потому что до тех пор, пока мы живы — ведь у нас только и есть, что эта жизнь, чтобы подготовиться к смерти, — пусть наша жизнь до последней минуты, пока мы в сознании, будет наполнена общением с другими, ведь только эти связи и придают жизни смысл. Иначе в нашей жизни вообще не будет смысла: другие, любя нас, доказывают нам, что мы живы, а мы доказываем, что живы, любя других, общаясь с ними. Говоря «другие», я имею в виду не только людей, но и животных, растения, мир космоса, мир идей, все, что есть общение и расцвет жизни, когда мы общаемся с другими, делимся своими чувствами, своими страхами, радостями и горестями, делимся, так сказать, фантазиями вокруг этого неведомого. Ведь нам неведома не только смерть, но и множество других вещей. Ясно, что когда мы говорим, когда облекаем в слова наши колебания, наше неведение и страх, мы тем самым поддерживаем друг друга на этой планете, где нам угодно было воплотиться — никто не знает почему, ни я, ни вы.
Я, со своей стороны, уверена, что в этом есть какой-то смысл, и этот смысл мы можем найти, только разговаривая с другими, помогая друг другу; быть может, мы бабочки некоего вида или кровяные тельца — неизвестно чьи, — но нам надо умирать, только живя полноценной жизнью до самого последнего мгновения. Это и значит жить — с последней чертой, которая дает жизни смысл, без которой жизнь не имела бы смысла. Так мы и должны говорить детям.
Дети спрашивают: «А когда я умру?», «А когда люди умирают?». Иногда безлично, вообще, они говорят не столько «я», сколько «ты»: «А ты когда умрешь?» или «А когда бабушка умрет?». Между прочим, спрашивая так, они любят взрослых, ибо знают, что те умрут; а нам порой бывает очень неудобно, ведь считается, что невежливо ребенку спрашивать у немолодого человека: «Ты скоро умрешь?». Но это значит, наоборот, что такой человек близок к какому-то знанию, и со стороны ребенка здесь нет ничего дурного, это признак того, что он понимает: старость приближается к тайне, которую он знал до своего рождения, и этот человек скоро ее узнает, потому что он уже в преклонных годах, и ребенку, да и взрослым, это кажется естественным — умирать в старости, после полноценной завершенной жизни. Всерьез потрясает только смерть, которую мы считаем преждевременной.
Полностью можно прочитать в источнике: https://psy-practice.com/publications/prochee/govorit_o_smer... При копировании материалов, ссылка на источник обязательна © psy-practice.com
Баянометр ругается на картинку.
