Сообщество - Авторские истории

Авторские истории

40 240 постов 28 272 подписчика

Популярные теги в сообществе:

34

Месть

Клео прошлась по спинке дивана. Отсюда было ближе всего к тому непонятному и вредному предмету, который так расстраивал ее хозяйку! Она поднялась на задние лапы, вытянулась и сердито ударила по стеклу, за которым он лежал.

Нет, никак не достать. А то бы она ему показала!

Вредным предметом был тонометр. Он появился в жизни кошки недавно.

Раньше его точно не было! И жили они прекрасно! Если бы кошка умела считать, то она бы сказала – две недели назад. Две недели назад хозяйка принесла домой эту гадость. Теперь каждый день утром и вечером она надевала эту зловредную вещь на руку. Та еще имела нахальство гудеть! И хозяйка каждый раз расстраивалась и шла пить таблетки.

Что такое таблетки Клео знала. Когда она болела, ей давали таблетки. Они же такие невкусные! Предмет обижал ее хозяйку, и кошка хотела с ним расправиться!

Ее хозяйкой была еще не старая женщина. Но вы же знаете, какая сейчас экология! Даже молодые вынуждены следить за давлением. А тут еще жара. С наступлением лета Валентина всегда чувствовала себя некомфортно. А в этом году у нее начала болеть голова.

- А ты давление мерила? – спросила ее коллега на работе.

- Да какое там давление! Мне что – сто лет! – возмутилась Валентина.

- А ну – садись, - сказала коллега Тамара и достала из сумочки тонометр.

Валентина поупиралась немного, но села.

- Ты с ума сошла? – резко спросила ее Тамара, посмотрев на показания прибора, - у тебя в сорок лет 180 на 100! И пульс. Инфаркта хочешь?

Тамара вызвала скорую, несмотря на протесты Валентины. Врач скорой давление снизил и настоятельно посоветовал женщине идти в поликлинику. Валентина не любила туда ходить, но головные боли и совет врача заставили ее задуматься. Да и Тамара каждый день не давала ей покоя.

- Ну что ты за человек! Другие с каждым прыщиком бегут к врачу. Ты хоть про кошку свою подумай – попадешь потом в больницу – кто ее кормить будет?

Валентина задумалась - и верно… кому кроме нее нужна ее Клеопатра, Клео, кисонька ее хорошая. И ей пришлось пойти к врачу, само собой сдать анализы, пройти обследование… результатом всего этого были настоятельные рекомендации по приему лекарств и постоянному контролю за давлением. После этого Валентина и купила тонометр.

Каждый день она надеялась, что здоровье пришло в норму, но жара и работа не позволяли этого. На больничный женщина не пошла – коллеги были в отпусках. Работать было некому.

- Вот так всю жизнь, - ворчала Тамара, - о себе думаем в последнюю очередь.

Но, честно говоря, она была рада упрямству Валентины. Иначе бы она осталась совсем одна. А так – все-таки вдвоем, но она четко следила за собой и заодно за коллегой.

Клео снова посмотрела на прибор. Уууу, вредина.

Валентина вернулась с работы. Покормила кошку, приняла душ, потом стала готовить себе что-то по-быстрому. Есть не особенно хотелось. Чтобы не стоять в жаре у плиты, она порезала салат. Поужинала и пошла за тонометром. Померила, вздохнула и выпила лекарство.

В это время зазвонил телефон. Валентина оглянулась в поисках трубки. На кухне. Он положила тонометр на диван и пошла отвечать на звонок.

Клео как всегда наблюдала за хозяйкой, увидела ее недовольную гримасу. Предмет снова рассердил женщину!

- Отомщууууу! – думала Клео.

Хозяйка зачем-то ушла на кухню и вдруг кошка увидела, что зловредная штука лежит на диване! Одна!

Кошка срыгнула со стойки и стала подкрадываться. Она подходила – предмет не шевелился. Он не знал, что месть неотвратимо приближается!

Клео подошла, запрыгнула на диван и ударила тонометр лапой.

Она попала по кнопке включения. Тонометр загудел.

- Ах, ты так!!! Еще и рычишь на меня! – разозлилась кошка и со всей силы швырнула прибор лапой с дивана прочь.

Валентина услышала шум в комнате и, не переставая разговаривать, зашла.

Она увидела, как рассвирепевшая Клеопатра со всей кошачьей силы лупит по лежащему на полу тонометру.

Валентина сказала, что перезвонит и опустила трубку.

Она не могла понять, что случилось. Клео никогда не портила вещи. Когти она аккуратно точила в нужном месте, лотком пользовалась безукоризненно. Не трогала ни цветы, ни книги. И – вдруг!

Кошка ударила тонометр последний раз и посмотрела на хозяйку. Клео явно не чувствовала себя виноватой! На ее мордочке было написано торжество и удовлетворение.

Внезапно женщина поняла! Ее девочка, ее Клео. Она заступалась за нее, за Валентину! Она отлупила прибор, который расстраивал ее.

Валентина села на диван и рассмеялась.

- Иди сюда, моя хорошая, моя заступница, какая ты молодец!

Клео конечно подошла. Она запрыгнула на колени к хозяйке. Долго ластилась и мурчала.

Когда кошка заснула, Валентина подобрала прибор и пошла в ванную. Она закрылась там и попыталась использовать, но воздух выходил и проколотой когтями Клеопатры манжеты. Валентина улыбнулась – заменю. Она не сердилась на кошку. Сама виновата – нечего было изображать вселенскую грусть.

На следующий день она купила новую манжету. Она надела ее на руку и улыбнулась.

Клео наблюдала за хозяйкой. Прибор по-прежнему сердито гудел, но Валентина не хмурилась, не расстраивалась. Конечно, хозяйка же поняла, что она, Клео, защитит ее в случае чего.

Валентина пропила курс таблеток. Да и жара спала. Давление стабилизировалось. Женщина не перестала следить за ним, но мерила реже и каждый раз делая это, она вспоминала, как храбро заступилась за нее Клеопатра.

Показать полностью
19

Вкус перемен

- Мам, а можно пиццу заказать? - пробормотала Кира, не вылезая из телефона.

- Какую пиццу? - неприятно поразилась Марина. - Я же курицу с картошкой потушила. Только что. Всё горячее!..

- Ну мам, - бросил Артём. - Опять курица с картошкой... У нас еда всегда одинаковая. А сегодня воскресенье. Я за пиццу! Картошку потом съедим.

- Ну вот именно, мам! - Кира бросила поверх экрана умоляющий взгляд.

- И ты за пиццу, Андрей? - растерянно спросила Марина мужа.

Муж рассеянно поскрёб в затылке.

- Да я и картошки поем, мне как-то всё равно. Но если дети просят - ну что, и вправду ж воскресенье. Пусть заказывают, да ведь?..

Марина замерла с тарелкой в руках.

«Всегда одинаковая».

Это звучало, как приговор. Как стук ножа гильотины. Ей даже показалось, на заднем плане она слышит разъярённые крики черни, заполняющей пылающие улицы Парижа.

Дожили... Причём тут Париж и чернь?

Она просто обычная тётка 42 лет, с обычными, ничем не примечательными детьми-подростками и обычным, ничем не примечательным мужем, живущие в обычной, ничем не примечательной квартире.

Никто никого не замечает. Никто никем не интересуется. Каждый сидит в своём телефоне. Она сидит за своим компьютером. Каждый новый день такой же, как предыдущий. Всё, как у всех. Чего она завелась-то?..

Но чернь продолжала бунтовать, и Марине показалось даже, что она слышит пальбу ружей, рёв обезумевшей толпы, ноздри обжёг смрад горящей пакли или что там могло гореть в восемнадцатом веке?..

В спальне она встала перед зеркалом и впервые за долгое время по-настоящему пригляделась к себе.

13 лет назад Марина ушла во второй декрет, да так с него и не вышла. И зеркало нахально отражало этот прискорбный факт. На неё смотрела усталая женщина в заношенном домашнем платье, чьи блёклые серые глаза утонули в тонкой паутинке морщинок, а ссутуленная, слегка поплывшая фигура, пусть и некритично, но намекала о полном небрежении к себе. Картину довершали непарные носки - один серенький, другой бежевый - а потому что лень искать вечно пропадающую пару и «в принципе, так сойдёт».

И, опять же, не это было самым неприятным.

Зеркало не отражало самой Марины Витальевны Звонарёвой.

Оно отражало среднестатистическую выцветшую российскую тётку отличающуюся от миллионов таких же только данными паспорта.

- И где же тут я? - уныло пробормотала Марина.

Постояв немного, она шмыгнула носом, но так и не разревелась. Чтобы разрыдаться, да хорошо так, по-настоящему, тоже нужны какие-никакие чувства, а то, что ощущала она, больше напоминало засохший клей, забивший всё её существо - какая-то аморфная неподатливая серая масса из недочувств и недомыслей.

Усевшись за компьютер, за которым подработками в соцсетях она добывала свою невеликую деньгу, Марина поняла, что совершенно не может сосредоточиться.

«Всегда одинаковая»... «Всегда одинаковая», - нудно стучало в ушах.

Это казнь, без вариантов.

Да чёрт же возьми!..

Уж еду какую-то она может необычную изобразить, раз ни на что другое не способна?..

Марине вспомнилось, как в общежитии она периодически любила удивить студенческую братию и «сестрию» то котлетами по-киевски, то печенью в сметане по семейному тёткиному рецепту. И ведь ей нравилось!.. Даже не сколько готовить, сколько угощать.

Она обожала, когда гости лопали так, что за ушами трещало, а потом неустанно нахваливали - по всему телу разливалась тёплая волна, которая не возникала, даже когда хвалили преподаватели. И ей было не жаль, когда её невеликую стипендию с восторгом проедали однокурсники.

А уж как она Андрея баловала, пока он за ней ухаживал! Лучше, чем в ресторане!

Куда всё это подевалось и почему теперь в её меню верх достижения - это курица с картошкой по выходным?..

Марина решительно поднялась, порылась на полке и извлекла ещё мамину книжку с рецептами - раньше ведь не было интернета, и у каждой уважающей себя хозяйки водилась такая вот своя тетрадка с записями и вырезками из журналов. Конечно, в интернете миллион и маленькая тележка рецептов, но они ведь не мамиными руками записаны на пожелтевших страничках, пахнущих детством и добрыми воспоминаниями...

- Что это? - с изумлением спросила дочь, приподняв утром крышку с «парадного» блюда, которое выползало из буфета только по самым торжественным случаям.

- Как что? - весело ответила мать. - Фаршированные блинчики. С рисом, с мясом - моя бабуля меня ими частенько баловала. - Руки помыла?

- Мама... ну мне не десять лет, - скривилась Кира, цапнула толстенький рулетик с золотистой корочкой и вонзила в него зубы.

- М-м-м, - закатила она глаза. - Какая пицца с этим сравнится! - прошамкала она с набитым ртом, и Марина засмеялась, ощутив знакомое, хотя и порядком подзабытое чувство разливающегося по груди тепла.

Проводив сытых до отвала и слегка удивлённых детей и мужа, она села за компьютер, но вместо того, чтобы взяться за работу над очередным заказом, зашла в Телеграм и создала новый канал. Немного подумав, она решительно вбила в строку названия: «Вкус перемен».

А потом её пальцы запорхали над клавишами так легко, будто долго, очень долго ждали этого момента.

Месяц спустя.

Очередная запись в канале «Вкус перемен».

«Что такое, в сущности, грибной суп? Существует миллион его вариаций с разными овощами, разными крупами, разными технологическими приёмами... в общем, точно про него можно сказать только одно - в нем есть грибы.

Которые, кстати, тоже могут быть разных пород: свежие, сушеные, соленые, одомашненные вроде магазинных шампиньонов, дикие лесные, в общем, всякие разные. Мой муж, например, на выходных набрал опят - ну вы же знаете, какая это красота - крепенькие, рыженькие, чистенькие дружные ребятки- удовольствие их просто в руки взять, а уж суп с них - ох, на аромат все домашние сбегутся, даже мои Кирка с Тёмкой уж на что нос всегда воротили - а теперь за уши не оттянешь...

Так что, приглашаю вас, дорогие мои подписчики, на миску настоящего деревенского грибного супа! И уж постарайтесь, дорогие, из-под себя вывернитесь, но найдите к нему настоящей, желтоватой, жирненькой деревенской сметанки. Только с ней ваш суп станет истинным совершенством.

Итак, нам понадобятся...»

- Мама, готовы фотки, глянь.

- Так, давай посмотрим... Ага, отлично... Вот эту, эту и эту. И с кастрюлей на плите... Молодец, Тём, всё как всегда, на высоте! Будет суперский пост.

- У тебя все посты суперские, мам. Ты так пишешь, что у меня слюнки текут, пока я их ставлю. Ну что, готов текст?

-Почти, сына.

- У тебя уже за двести подписчиков. Неплохо так растёшь.

- Да мне не особо интересно количество, Тём. Главное - мне такие интересные комменты пишут... Вот например... - она торопливо, пока сын не ушёл, защёлкала мышкой. - Ага...

«Уважаемая Мариночка, на самом деле, первое, что я сделала, подписавшись на Ваш канал, - это купила огромную тяжеленную сковороду. Обычно при готовке обхожусь девайсами поменьше, но, читая Ваши посты, поняла, что "я, Вань, такую же хочу". Когда муж эту сковородищу увидел, он очень удивился, куда мне, мол, такая. Но вот вчера приготовили на ней ужин на два дня, и было нам, что называется, счастье!

А рецепт Ваш очень хорош, я в сливках часто делаю. Вкус намного нежнее, чем со сметаной, получается. И вообще, Вы так помогаете своими рецептами скрасить серые будни - на душе светлеет просто Вас читать, до того Ваш слог хорош, а уж если приготовишь - так всё вкуснее в сто раз кажется, чем обычно. Спасибо Вам огромное».

- Да, ты молодчина, мам, - искренне сказал сын. - Ты даже выглядеть стала по-другому как-то. Будто помолодела!

- Спасибо, сын, - засмеялась Марина и погладила Артёма по руке. - Вот от таких комментариев я и молодею, наверное. Людям нравится то, что я делаю. Мы стали с некоторыми даже общаться, и у нас что-то вроде клуба образовалось. Болтаем там, за жизнь, рецептами старыми делимся... Да и вообще, кого там только нет: молодые мамы, выгоревшие офисные работники, пожилые люди, которые хотят вспомнить вкус жизни. Так интересно!.. А уж твои фотки - что бы я без тебя делала!

- Ну вот, а ты ещё меня ругала за дорогой телефон. Пригодилась тебе моя супер-камера!

- Ага. Я теперь тоже такую хочу.

- Ладно. Давай мне новый купим, а я тебе этот отдам, - великодушно предложил великий прохиндей, которым на самом деле являлся её сыночек, и Марина, смеясь, закатила глаза.

В его предложении всё-таки был определённый смысл - она хотела не только сама научиться красиво фотографировать, но и монтировать небольшие кулинарные ролики.

Она дописала текст, перечитала вполголоса, проверяя слухом на сочность и красоту, подправляя в нужных местах. Буковки тоже, как оказалось,  можно готовить и перемешивать, сдабривая специями и поливая соусами эмоций, так, чтобы читатель ел, да нахваливал!..

Оставшись довольной, она поднялась, потянулась. Засиживаться нельзя - надо заботиться о спине и глазах, так что впереди прогулка в парке, на ужин - жаркое в горшочках, наконец-то извлечённых с пыльных антресолей. Если жаркое удастся, её «Вкус перемен» пополнится новым старинным рецептом, а клубе ещё долго будут смаковать его и спрашивать, где лучше купить горшочки...

Проходя мимо зеркала, Марина вдруг остановилась.

На неё смотрела интересная и вполне красивая зрелая женщина в эффектном домашнем платье в стиле «бохо» и лукавым огоньком в  умных серых глазах. Пожалуй, эти глаза будут смотреться ещё выразительнее, если самую капельку утемнить выгоревшие брови и ресницы, и Марина сделала мысленную пометку зайти завтра в салон.

А сейчас - свежий воздух, любимая набережная и парк, полный яркой осенней листвы. Кстати, не насобирать ли листьев в кухонную вазу? Как раз к жаркому отлично подойдёт осенний колорит, и на фото для канала такой букет будет отлично смотреться.

Нагулявшись по дорожкам парка, Марина, разрумянившаяся и довольная, вышла на набережную. Ветер играл её растрепавшимися волосами, и яркие кленовые листья бились и трепетали в её руке, как крылья пойманной птицы.

- Привет, красавица! - услышала она за спиной знакомый голос. - Можно с вами познакомиться?..

- Шутник... - она сердито шлёпнула мужа листьями по руке. - Это ты со всеми после работы так знакомишься?..

- Да нет, что ты, - смутился Андрей. - Просто увидел тебя, такую красивую, и сердце зашлось, прям как в молодости!.. Ну что, домой? Или пройдёмся по набережной?..

Он галантно предложил ей руку, и она охотно опёрлась на неё.

Они шли по набережной, разговаривали, шутили, влажный ветер с реки всё норовил забраться им под куртки, но им всё равно было тепло.

И Марину вдруг яркой вспышкой пронзила мысль, что «вкус перемен» — это вообще не про еду... Это про вкус к жизни. Она слушала родной голос мужа, шорох листвы под ногами, ощущала, как пахнет речной водой и дымком — и улыбалась, потому что вернулась... К самой себе.

Ведь счастье — это не пункт назначения, а всего лишь способ путешествия.


Все мои рассказы и произведения собираю в моём ТГ-канале - прошу, заходите на огонёк!

Вкус перемен
Показать полностью 1
3

Растворившаяся

Знакомо ли вам чувство полного растворения? В деле, месте, словах... В книге, песне, природе... В человеке.

Когда вы переплетаетесь с ним — каждой эмоцией, каждым прикосновением, каждой клеткой души.

Если вы хоть раз испытывали это, вы — счастливый человек. И неважно, какие последствия были после этого. Главное, что вы испытали это чувство...

А вот у нас в городе это запрещено. В смысле растворяться. В человеке. Если ты сойдёшь с ума от красоты залива, если погрузишься в несколько-дневный транс от творчества — никто не обратит внимания: санитары, патрулирующие улицы, пройдут мимо, родственники услужливо закроют дверь, а друзья будут спокойно ждать, когда ты выйдешь на связь (если, конечно, вернёшься в адекватное сознание). Но если санитары — не приведи Система! — заметят:

а) твой блеск в глазах, румянец, непроходящую глупую улыбку

или (при плохом исходе отношений с вашим «Растворителем»)

б) потухшие глаза, отрешённость, беспричинные слёзы

... пиши пропало.

Тебя заметят везде, в любое время суток, сколько бы человек вокруг тебя ни было.

Вы, наверное, спросите: «В вас что, какие-то датчики вшиты?» Нет. «Просто совпадение?» Тоже нет.

Просто это наша жизнь. Любые изменения в глазах, цвете лица, настроении, присущие только процессу растворения в человеке, действуют на санитаров и даже обычных жителей как красная тряпка на быка. Или как валерьяна на кошек. Заметят даже малейшее изменение, заметят каждую микроэмоцию. И...

Что дальше? Ну как обычно:

«Задержите её, она „Растворяющаяся“!»

«Пустите! Вы всё не так поняли! Я просто в спектакле играю и роль репетирую...»

«Пришлите машину по адресу ... Срочно!»

«Что же вас так тянет в эту яму! Вроде же все нормальными рождаются! А потом отлавливай таких, сумасшедших...»

«Вы понимаете, где находитесь? Вы в психиатрической больнице № ...»

И если вы думаете, что вам назначат какой-то курс лечения из разноцветных таблеточек и успокоительных, дружеских бесед с врачом и прогулок по огромному парку, то я вынуждена вас огорчить. Так не будет. Если вы попадаете в психушку с диагнозом «растворение в человеке» — неважно, какой стадии эта хрень — вы обречены. Пожизненно.

Почему?

Во-первых, вы от этого вряд ли вылечитесь. Во-вторых, если попытаетесь изобразить чудесное выздоровление, вам не поверят (только если вы глаза поменяете, губы, предательски выдающие тебя с каждым воспоминанием, и в целом — замените мозг. И сердце). В-третьих, ПРЕДПОЛОЖИМ, вы действительно выздоровели — забыли человека, охладели к нему, обиделись на него, — охрана до конца дней вам УЖЕ обеспечена. Чтобы не дай боже́ не было рецидива.

Как думаете, сколько было последних случаев? Правильно: рецидивы во всём городе можно сосчитать по пальцам одной руки одного санитара.

— Рита, привет!

Я оборачиваюсь — длинноволосая блондинка с неизменными кудрями и чёлкой радостно мне машет.

Мои губы растягиваются в противной, но довольно убедительной улыбке, и Алиса, веря мне, радостно идёт дальше.

Сминаю рукав чёрной толстовки, но тут же разжимаю. Блокирую команды от мозга к лицевым мышцам и сама контролирую улыбку. Я знаю, что санитары повсюду. И стоит лишь дрогнуть изнутри, как сначала за тобой усилят слежку, а потом, обязательно получив подтверждение твоего «растворения», возьмут под руки и увезут в святую святых, в «Белый дом» города... Короче, в психушку тебя заберут.

Я знаю, что санитары заметят потеющие ладони, которые я тщетно пыталась вытереть о кофту, и быструю смену в мимике. Поэтому, лишь слегка ослабив воображаемые нити, держащие уголки моих губ, я как можно незаметнее оглядела улицу. Возле дерева и куста на углу — санитары. Не подавая вида, пошла дальше. Через несколько секунд можно будет ещё чуть ослабить лицевые марионеточные нити.

«Рита»... С чего вдруг Алиса решила ко мне так обратиться? Я же не называю её, как мне вздумается. Желток, шпиц (слишком пушистые у неё кудри), блондинка... Ладно, это всего лишь прозвища, а не формы имени... Но ведь я её не называю ни Лисой, ни Аллой, ни Алей. Она — Алиса. И точка! А я — Маргарита! Ни Рита, ни Марго, ни Маргаритка!

Я еле сдерживаюсь, чтобы не пнуть камень на пути, но спокойно обхожу его, сжимая руки в карманах свободных чёрных штанов.

У каждого человека есть своё имя, а в нашем городе — ещё и определённая официальная форма. Имя у нас — это почти код.

Никто не запрещает называть Маргариту Ритой. Но если её так звал только один человек, и она когда-то в нём растворилась — эта форма становится триггером. И если вдруг — конечно же, это не моя ситуация, вы не подумайте, — кто-то ещё назовёт в будущем Маргариту Ритой, есть риск разоблачить её... Ну не знаю. Может, у этой Маргариты вспотеют ладони, она еле сдержит эмоцию на лице или захочет пнуть камень. Вдруг?

Соблюдать основополагающую форму имени, честно говоря, нужно только тебе и твоему скрываемому возлюбленному. Используя другую форму, вы сами себя обрекаете на разоблачение и неминуемую гибель в стенах психушки.

Прошло несколько секунд, и я ослабила воображаемые нити на лице, удерживающие улыбку.

Правила об одной единственной форме имени, о привычных и заурядных жестах, о честности и открытости перед всеми ввели самые важные люди в городе. Ведь если что-то выйдет за рамки, растворившихся друг в друге людей будет гораздо проще узнать. Обычное имя в неожиданной форме — и мозг даёт сбой. Оно напоминает о том самом запретном «воздыхателе». Мгновение — и всё: зрачок дёрнулся, дыхание сбилось, губы чуть сжались. Если вы попробуете додавить подозреваемого и спросите его о чувствах, он либо ответит совершенно обычно, с недоумением, либо выдаст себя всё теми же изменениями в мимике: глаза посмотрят в сторону, брови на одну десятую миллиметра сдвинутся, обличив хозяина, губы чуть сожмутся, останавливая поток откровений.

Улица пройдена, большая часть санитаров позади.

Я с лёгкостью усмирила эмоции, полностью расслабила «нити улыбки» и откинула назад чёрные растрёпанные кудри.

Со временем привыкаешь жить под тотальным контролем, под живыми камерами видеонаблюдения. Сначала тебя пугает контроль. Потом — убаюкивает. Потом ты сам становишься его продолжением. Но в какой-то момент осознаёшь, что сам себя контролируешь, а не тебя — страшные дяди с редким седым зачёсом на голове а-ля «крыша над стадионом» или «наследственное озеро».

Ты становишься марионеткой в собственных руках, сам дёргаешь ниточки, сам играешь спектакль — правда, не ради денег, оваций и уж точно не с целью утолить творческую жажду; а ради свободы. Банальной, но такой недоступной свободы.

Дойдя до одинокой лавочки сбоку от тропинки, выложенной мелкой плиткой через зелёную часть парка, я села и достала тонкую, неаккуратно сложенную бумажку. В нос ударил привычный запах газеты и страха.

«Бланк-квитанция ПСПР (Психо-Социальной Профилактики Растворения)»

Опустила взгляд, готовясь бегло прочитать знакомый текст и пойти на очередную ежемесячную проверку.

«На текущий момент отклонений не зафиксировано. Ваша эмоциональная стабильность признана удовлетворительной. Повестка на ежемесячную проверку не выдана. Продолжайте соблюдение Этикета Эмоциональной Нейтральности (ЭЭН)

Брови дёрнулись вверх — холод ударил по позвоночнику.

Ещё раз прочитала заключение.

Ваша эмоциональная стабильность признана удовлетворительной...

Вы исключены из текущего списка на проверку...

Подняла голову, не глядя смяла бумагу и сунула в карман.

Похоже, я достигла апогея. Окаменела настолько, что меня решили не тревожить.

Ну и отлично. Я не собираюсь разваливаться. Эмоции — это так... неактуально.

Криво улыбнувшись, я рассмеялась. Внутри проснулось что-то тёплое. Что-то кольнуло изнутри — почти как в прошлом. Почти. Но вспышка погасла быстрее, чем я успела её почувствовать.

Отсутствие приглашения на проверку в этом месяце — не избавление от контроля. Это лишь +1 свободный день на воле.

Словно в подтверждение моих мыслей, где-то справа хрустнула ветка, и я успела заметить промелькнувший, как проклятие, белый халат.

Что ж... Отсутствие приглашения на проверку не означает даже ослабление контроля. Какая трагикомедийная иллюзия.

И толку от этих проверок? Просто положат в психушку месяцем раньше или месяцем позже.

Тем не менее, грех не отметить в гордом одиночестве такую заслугу — стать настолько каменной, выстроить настолько непробиваемую стену между собой и своим прошлым, что тебя за это хвалят и исключают из списка потенциальных «клиентов» накрахмаленных палачей.

Выбросив перед входом в кафе «недоповестку», я толкнула тёмно-коричневую дверь и вошла в помещение. Привычные маленькие столики, телевизор на стене, барная стойка вдалеке и парочка тихих посетителей.

Заняв свободное место в самом углу, у окна, я просматривала меню без особого интереса, пока взгляд не уткнулся в крупный шрифт: «НОВИНКА!»

Напитки:

Чай с апельсином, шоколадом и корицей

Капучино с бруснично-ванильным сиропом

Кофейный лёд «Моя тень» (молоко с кубиками льда из кофе)

Сердце пропустило удар.

До нелепости банальная фраза, но это грёбаная физиология!

Чудом не сбив дыхание, я перечитала фразу снова. Потом ещё. И ещё, и ещё...

Кофейный лёд «Моя тень»... Лёд «Моя тень»... «Моя тень»... «Тенька моя»...

Я читала это до тех пор, пока слова не перестали вызывать боль глубоко внутри. А когда они, как и полагалось, расплылись и стали лишь названием напитка, я со спокойной душой заказала апельсиновый фреш и захлопнула меню.

Хорошо, «Рита» было не так нервно и провокационно как «Моя тень». Чёртовы новинки меню...

Осмотревшись, мимолётно оценила всех посетителей: мог ли кто-то из них быть санитаром? Пусть даже тайным.

Нет. Определённо нет. С опытом, выстроенным годами, трудно ошибиться, поэтому я успокоилась.

Хотя в этом городе тайники бывают даже за улыбками и знакомыми лицами.

Но мне не давало покоя сердце, отреагировавшее на «Мою тень»... Что за тупое название напитка? Что за реакция?!

Почувствовав поднимающееся из глубины души раздражение, я вспомнила утреннюю бумажку, на которой впервые было написано, что я могу не приходить на проверку. Гордость быстро заменила раздражение, и я с невозмутимым спокойствием и даже с чем-то вроде внутреннего торжества продолжила ждать фреш.

Если вы думаете, что в нашем городе запрещены любые яркие чувства и эмоции, то нет, это не так. Смейтесь, хоть до икоты, плачьте хоть до обезвоживания, злитесь, пока не лопнут сосуды в голове. Но только если это не связано с Растворением в человеке...

Вас не ждёт «Белый дом сумасшедших», если вы рыдаете из-за фильма или книги; и нет, вас не возьмут под руки посреди улицы, если вы обнимитесь с подругой или , наоборот, поссоритесь с ней до сорванного голоса. Но если в ваших глазах заметят искру, когда вы будете смотреть на другого человека, если вы будете мечтательно гулять, не замечая ничего и никого вокруг, или — упаси Система! — слезами отреагируете на какие-то слова... Тогда готовьтесь встречать санитаров с распростёртыми объятиями и рвущимися наружу матами — из своего же рта и в свою же сторону.

Официантка с приторной улыбкой на бордовых губах поставила передо мной большой бокал фреша. Красная трубочка и синий зонтик — то ли безвкусица, то ли «яркий летний дизайн». Правда, в этом кафе он был круглогодичным.

Я сделала глоток — холод ударил в горло, кусочки мякоти захотелось пожевать, а их кислинка окончательно взбодрила меня.

Так, о чём я говорила? Ах да, яркие эмоции...

Испытывайте их сколько хотите. Если они не являются средством «растворения в человеке», то и бояться вам нечего. Поверьте, Растворение в человеке от Растворения во всём остальном санитары легко отличат. Раньше мне казалось, что у них вместо глаз камеры со способностью приближения, вместо ушей — способность читать мысли, а где-то в голове ещё установлены всевозможные медицинские приборы для измерения пульса, давления, частоты дыхания и всего прочего — только на расстоянии.

А кто их знает... Может, так оно и есть...

Я невольно представила, что под белыми халатами не обычные люди, а роботы телесного цвета с дверцей на спине.

Положив деньги в папку с чеком, я допила фреш, кривясь от холода и кислой мякоти, и встала из-за столика. В памяти вновь промелькнули слова «Моя тень», а вместе с ними и бархатный голос, и смех, и наконец полная фраза: «Ты даже не как хвостик ходишь за мной, а как тень. Только живая и неповторимая.» — Смех снова зазвучал эхом из глубины воспоминаний. « — Тенька моя...»

Вспомнила утреннее заключение. Нужно быстро перебить мысли.

Вдруг поняла, что уже несколько секунд стою перед дверью кафе и не выхожу. Почувствовала ядовитый взгляд камеры, красным огоньком прожигающий дыру в моей спине, и такой же подозрительный взгляд официантки за барной стойкой.

Чуть натягиваю воображаемые нити, чтобы выдавить нужную улыбку, и поворачиваюсь к девушке.

— А можно будет в следующий раз добавить ягоды в апельсиновый фреш?

Официантка едва заметно поморщилась: не получилось уличить меня в Растворении — мыслями я вся в напитке.

Конечно. Не зря же я сегодня не иду на проверку.

Официантка слабо улыбнулась и кивнула. Я тоже увеличила натяжение нитей и гордо вышла из кафе.

— Рита! — Алиса чуть не врезалась в меня на первой ступени.

«Рита». Ещё один удар по спокойствию. Нити нельзя расслаблять.

— Алиса? — я задала довольно глупый вопрос. Конечно это она стояла передо мной.

— Тебе во сколько назначили проверку на Растворение?

— Мне её отменили.

— Как?!

Я пожала плечами.

— Странно... — Алиса задумалась и отвела взгляд. — А что было написано в заключении?

Я попыталась вспомнить формулировку из бумажки, что валялась где-то в мусорке позади меня.

— Что-то про эмоциональную стабильность и отсутствие отклонений...

— Извините, можно пройти?

Алиса вздрогнула, услышав голос позади себя. За ней стоял молодой человек и вежливо улыбался нам.

Я виновато приподняла уголки губ и сделала шаг в сторону от двери, потянув Алису за локоть. Мужчина кивнул, задержал на мне взгляд и зашёл в кафе.

Океан, лайм и мята...

Резкий запах, как удар током, заставил меня обернуться.

Я слишком резко обернулась на мужчину. Чёрт! Контроль, Маргарита!

Вновь повернулась к Алисе. Теперь мне казалось, что это парфюм мужчины повернул мою голову, а не я сама...

— Прости, что было написано в твоём заключении? — повторила вопрос Алиса.

— Эмоциональная стабильность... — голос дрогнул, ладони вспотели. — Отсутствие... — в голове, наплевав на мою волю, вереницей прошли картинки воспоминаний. — Отклонений...

Алиса склонила голову набок.

Я буквально физически почувствовала, как пульс поднялся на несколько ударов, — опасных и заметных пять ударов! — и где-то в том же месте дрогнул апогей моей окаменелости.

Океан, лайм, мята...

— Да, — резво продолжила я. — Эмоциональная стабильность и отсутствие отклонений.

Океан, лайм, мята... Моя тень... Тенька моя...

— Может, и я когда-нибудь получу такое... — мечтательно протянула Алиса. — А то каждый месяц ездить в другой конец города... — сердито сжала губки и скрестила руки на груди. — Вот скажи, ну зачем им эти проверки? И так постоянно следят за нами и замечают абсолютно ВСЁ!

Я не двигалась. Слушала. Делала вид.

Океан, лайм, мята.

— Мне вообще кажется, что человека можно с лёгкостью и без какой-то там проверки раскусить.

— Да, я тоже так думаю, — оживилась я и попыталась как можно правдоподобнее втянуться в разговор.

— Тем более зная, на что способны санитары. — Алиса резко рассмеялась. — Мне иногда кажется, что это вообще не люди.

Я поддержала шутку таким же звонким смехом, который мне же резал слух.

— Ты думаешь, прямо всё заметно? — чуть уменьшив смех, но не отключая глупую улыбку (точь-в-точь как сейчас у Алисы), продолжила я разговор.

— Конечно! — словно отвечая на вопрос «уверены ли вы, что земля круглая», воскликнула Алиса. — Да невозможно себя не выдать! Я сама — слава Контролю! — никогда ни в ком не растворялась, но видела таких людей!

— И как?

— Как актёры дешёвого ТЮЗа! Всё прекрасно видно, даже если ты не санитар!

Я сделала вид, что задумалась.

— И ты таких людей можешь вычислить?

Алиса метнула на меня равнодушный взгляд.

— Да даже если они будут передо мной стоять.

Во рту пересохло. Я перехватила команду-рефлекс «сглотнуть, чтобы смочить горло» и сохранила невозмутимый вид.

Почти сразу Алиса сама зашла в кафе, а я пошла гулять.

Тенька моя... Океан, лайм, мята...

Кажется, я не рассказала ещё об одном важном термине в нашем городе. Растворитель. Или катализатор. Это два основных названия человека, в котором кто-то Растворился. Второго человека, жертву растворителя-катализатора, называют просто — Растворившийся.

Я знаю, что в вашем городе, стране, в конце концов, времени, растворитель — это жидкость, которая удаляет пятна и грязь. Я прочитала об этом в книге. Правда, она была запретной и достать её стоило больших усилий... Но какая уже разница?

Так вот, если у вас Растворитель — это жидкость, то у нас — человек, растворяющий тебе в себе.

Сложно? А мне смешно. Смешно от того, что для меня и для тебя это одно и то же слово с совершенно разным значением. Только если твоё мне понятно, понятно действие жидкости, то моя жизнь точно вызывает множество вопросов. А самые главные — КАК ВЫ ТАК ЖИВЁТЕ?! ЗА ЧТО С ВАМИ ТАК?!

Да ни за что. Просто такое время.

Ладно, если с МОИМ понятием Растворителя разобрались, мог возникнуть вопрос: почему в паре не два Растворителя? Ведь любовь — это одинаково сильное чувство с двух сторон. Своеобразное равноправие или хотя бы равновесие...

Нет. В мире вообще не существует равновесия и равноправия. Жестоко, но правда. В паре всегда кто-то будет любить чуть сильнее, чуть отчаяннее, чуть эмоциональнее. Всегда кто-то чуть более придирчивый, чуть более вспыльчивый или чуть более отвечающий за быт и уют в доме.

А иногда — не чуть. А просто — один на голову отбитый, влюблён по уши, хочет всё время быть рядом с партнёром, трясётся над ним как мать над младенцем, так ещё и Золушка по дому.

В Растворении так же. Сколько я знаю случаев, сколько читала историй болезней — в паре всегда один Растворитель и один Растворившийся. Кстати, разница между ними действительно заметна, поэтому со временем даже простые люди, не санитары, без специального обучения, могут отличить Растворившегося от Растворителя.

Если я не ошибаюсь, то за всю историю этого контроля самым маленьким разрывом в паре было 5%. То есть 55% на 45%. И это единственный случай! В остальных разница более явная — 10, 20, 30...

На самом деле Растворители — не преступники. Просто они… слишком важны. И слишком сильны. И не они виноваты, что в них Растворились. Виноват сам Растворившийся. И виноват в том, что не смог вовремя заметить первые симптомы, вовремя отдалиться. Но это вторично. В первую очередь он виноват, потому что не смог с самого начала удержать свои чувства под контролем и направить их в нужное русло.

Именно поэтому Растворителей почти нет в городе. Они либо уезжают сами, чтобы Растворившемуся не становилось хуже, либо их позорно прогоняют — с криками и скандалом. Только в таком случае сам же Растворившийся через несколько минут будет у санитаров в руках. А вот если Растворитель сам тихо уедет, они с Растворившимся всё спокойно обговорят, у второго есть шанс скрыть свою «болезнь». Правда, такой план часто с треском проваливается.

Возможно, несправедливо, но факт: Растворителей никогда не упекают в психушку. Они и не виноваты. Их никто не заставляет покидать город, но со временем сложилось именно такое правило. По крайней мере, если Растворитель искренне хочет добра своей жертве.

Вот и мой Растворитель давно уехал. А я осталась. И, как видите, мой план держится отлично. Вроде бы...

Прошла мимо санитаров, стоящих на обочине. Вокруг тихо. Ни людей, ни ветра. Грязно-серые тучи сожрали солнце и покрыли почти всё небо.

«Тенька моя...»

Санитар проводил меня пристальным взглядом. Я смотрела вперёд и изо всех сил представляла дохлых птиц и червей.

Санитар позади. Воображаемый выдох, и можно выкинуть трупы из головы.

— Маргарит!

тенюшка лайм моя океан мята...

Уровень паники вновь подскочил. Всё смешалось.

С невозмутимым спокойствием я обернулась.

Снова воображаемый выдох. Звал не санитар. Его вообще уже не было. Зато рядом с тем местом стоял Витя — мой давний знакомый, друг. Я совсем расслабилась и подошла.

Наконец-то нормально моё имя произнесли.

— Привет, — поздоровалась я. — Ты чего?

— Помощь нужна, — ответил кучерявый знакомый.

— Без проблем, я никуда не тороплюсь.

— Тогда пойдём.

— Куда?

Но Витя уже взял меня за руку и потянул за собой. Я рывком высвободилась.

— Я сама могу за тобой пойти!

Друг смерил меня задумчивым взглядом, но вскоре молча пошёл дальше.

— Может, ты скажешь, куда мы идём?

Не каждый день неожиданно встречаешь друга, которого сто лет не видел и который сразу же тебя куда-то тащит.

Витя повернулся ко мне, продолжая идти спиной вперёд, и улыбнулся.

— Я Ирке сюрприз хочу сделать, нужен твой совет.

Я нахмурилась.

— А вы были сегодня на проверке?

— Да. Никакого Растворения, как и до этого несколько месяцев.

— И что вам в заключении пишут как паре?

Витя скривил лицо, вспоминая.

— Любовь 50 с чем-то там процентов...

Я натянуто улыбнулась.

— Молодцы. Получается, у вас ещё много процентов в запасе, пока вы не дойдёте до черты Растворения.

Витя на мгновение посмотрел за спину, чтобы никуда не врезаться, и ответил:

— Да мы с Иркой уже несколько месяцев держимся на этих пятидесяти процентах. Ничего не меняется. Да и мы, честно, вообще не понимаем, как люди доходят до Растворения.

У меня внутри всё натянулось.

— Ну комфортно тебе с человеком, согласны в каких-то взглядах на жизнь, есть хотя бы один общий интерес — и замечательно! Живите вместе, веселитесь... Как можно начать Растворяться-то? — Витя вновь повернулся ко мне спиной и пошёл в сторону своего дома, который уже показался на обочине.

Если бы я не боялась быть разоблачённой, не боялась выдать своё прошлое и открыть самую потаённую и обвитую проволокой под напряжением дверь своей души, возможно, я бы и ответила что-то другу. Сказала бы своё мнение, рассказала о своём болезненном опыте. Но сегодня и так много странностей... Тогда зачем всё это?

Так, Маргарита! Куда ты лезешь?! Какое нахрен прошлое?! Где твоя каменная душа? Какие к чёрту откровения?!

Мы подошли к небольшому домику песочного цвета, Витя вставил ключ в замочную скважину, несколько раз провернул первый и толкнул дверь. Мы оказались внутри. Небольшая гостиная с креслами и журнальным столиком, слева, насколько я помню, совсем крохотная спальня с почему-то всё ещё двумя кроватями, а не одной общей, а справа такая же маленькая кухня; дверь в ванную с туалетом находилась в углу гостиной.

— Не разувайся, — сказал Витя и, закрыв за мной дверь, прошёл к дивану. — Садись.

Я подошла к другу и села рядом. Он быстро вытащил телефон из кармана, и вскоре я услышала звук подключившихся по Bluetooth колонок.

— Каждый месяц в день проверки, когда мы в очередной раз получаем удовлетворительные результаты, мы негласно устраиваем мини-праздник, — начал объяснять Витя. — Знаешь, такая вечеринка на двоих. Не знаю, где сейчас Ирка, но, видимо, как обычно ищет мне какой-то подарок — я же свой уже приготовил. — Он снова уткнулся в телефон и что-то там нажал. — Я долго искал какие-то песни для вечера и нашёл две. Мне кажется, они ей обе могут понравиться, но я не могу понять, с какой лучше начать! Понимаешь... — Витя уже говорил с диким воодушевлением. — Они абсолютно разные по настроению! И я хотел тебе включить эти песни. А ты скажешь, что лучше выбрать. Идёт?

Я недоверчиво взглянула на друга и неуверенно кивнула.

— Давай попробуем.

Заиграла песня. Весёлая, даже заводная. Современная.

Но как только начался первый куплет, мои глаза невольно распахнулись и я не смогла это вовремя отследить.

Я перевела взгляд на Витю. Он не смотрел на меня. Упёрся глазами в стену напротив и сцепил руки в замо́к, будто меня тут и нет.

Слова куплета продолжали задорно напеваться, словно звук ксилофона. А колючая проволока под напряжением начала трескаться, всё доступнее делая дверь в мою душу.

Наша с ним песня...

Припев...

Я лежал, я молчал,

Умирал, воскресал,

И опять засыпал в кресле!

Нажимал на педаль, ля минор вбил в рояль,

Под гитару бубнил песни!

Проклинал белый свет,

Что тебя рядом нет,

Понимал, что вот-вот взвою...

Голодным волком под луною!..

Настолько весело это было пропето, что сразу хотелось танцевать. Только не мне.

Проволока на двери лопнула, и из-за неё, даже закрытой, начали прорываться звуки.

Смех эхом, словно с эффектом отражения в пещере, прикосновения, слова, признания, подарки...

Я потеряла контроль над собой и услышала, с какой скоростью бьётся сердце. В ушах слышала собственное прерывистое дыхание. Вспотевшими руками сжала штаны.

Нет, нет, нет! Не сейчас!!! Уйди, свали, хватит!!!

Ваша эмоциональная стабильность признана удовлетворительной!

Вы исключены из текущего списка на проверку!!!

Океан, лайм, мята...

Моя тень... Тенька моя... Неповторимая...

ВАША ЭМОЦИОНАЛЬНАЯ СТАБИЛЬНОСТЬ ПРИЗНАНА УДОВЛЕТВОРИТЕЛЬНОЙ!!!

Я лежал я молчал умирал воскресал и опять засыпал в кресле!..

— Как тебе песня? — невозмутимо спросил Витя, выключив звук и наконец посмотрев на меня.

В горле пересохло.

Удивительное совпадение.

Еле нашла силы собрать остатки слюны и проглотить.

— Очень классная, — просипела я.

Выдавить фразу для меня сейчас было так же сложно, как если бы на шею привязали пятидесяти килограммовую гирю, бросили в реку и сказали: «Плыви и улыбайся, чтоб мы видели!»

Продолжение в другом посте 🩷✨

Показать полностью
0

Скамейка, которая устала думать (гл. 14)

Разговор со скамейкой

Разговор со скамейкой

Валера и енот шли по улице Че-Бурека, которая крутилась сама вокруг себя, как будто ей было скучно. Валера вздыхал:

— Ноги гудят, как кастрюля без крышки. Давай присядем, я больше не могу.

Он плюхнулся на старую деревянную скамейку у фонтана, который плевался струёй прямо в небо. Скамейка дрогнула и заговорила низким голосом:

— Осторожнее, птица. Я и так вся изломана временем.

Валера взвизгнул:

— Ты кто?

— Я — Скамейка Семён, — мрачно произнесла она. — Когда на тебе сидят сотни лет, поневоле становишься философом.

Енот прыснул:

— Философ-скамейка! А о чём ты думаешь весь день?

Семён скрипнул досками:

— О том, почему люди садятся, но никогда не остаются. О том, почему все ищут отдых, но никто не умеет отдыхать.

Валера нахмурился:

— А я умею. Я сижу и ем банан. Это и есть отдых.

Скамейка хмыкнула:

— Нет. Это перекус. Отдых — это когда ты забываешь, кто ты.

Енот задумался, почесав шарф:

— А если я забуду, кто я, то кто будет носить шарф?

— Вот именно, — сказала скамейка. — Даже в отдыхе вы цепляетесь за себя.

Валера вскинул крылья:

— Но если забыть себя, то зачем тогда я вообще?

— Чтобы снова найти, — ответил Семён. — Каждый раз другой, чуть треснутый, чуть потерянный, но настоящий.

Повисла тишина. Даже фонтан перестал плеваться, будто слушал.

Енот нарушил паузу:

— А почему ты не уходишь отсюда, если устала?

Скамейка тихо рассмеялась, как скрип старой двери:

— Я — скамейка. Моё предназначение — оставаться. Иногда смысл жизни не в том, чтобы идти дальше, а в том, чтобы выдерживать.

Валера положил крыло на деревянную спинку:

— Тогда ты сильнее нас всех. Ты стоишь, пока мы бегаем.

Скамейка шепнула:

— А вы сильнее меня. Потому что у вас есть куда бежать.

Они замолчали. Только чайки орали где-то вдали, споря о хлебе.

Валера поднялся, улыбнулся своей нелепой улыбкой:

— Знаешь, Семён, ты прав. Отдых — это не сидеть. Отдых — это забыть, зачем ты спешишь.

Енот добавил:

— А иногда — вспомнить, зачем тебе шарф.

Они пошли дальше, а скамейка осталась стоять под фонтаном, чуть светлее, чем была до разговора.

Продолжение следует...

Предыдущая глава о Валере

#птичкавалера #че_бурек #абсурд #сюр #разговоры #юмор #философия #енот #глубокаямысль #смешноисерьезно #сказкасюр

Показать полностью 1
94

Я нашёл своё место. Участок за городом. Зачем ты живешь?! (5)

Иногда смотришь сотни участков — по фото, по видео, по карте. Всё вроде ничего, но всё не то. А потом находишь один. И всё становится другим.

Узнал я о нём случайно. Даже не из «Авито» и не с каких-то сайтов по недвиге. Сидели вечером с Димкой в баре. Сначала болтали о его разводе, работе, куда поехать летом. Потом я между делом ляпнул, что хочу всё поменять — продать квартиру, уехать, начать заново.

Димка только хмыкнул, сделал глоток пива и сказал:
— Слушай, у меня на работе дед один, родительский дом в деревне уже лет пять, как хочет продать. Хочет, но никак не решится.  Земля недалеко от станции, шесть соток.

— Хорошие участки мигом улетают.  В чем подвох?— спросил я.
— Да какой подвох, — отмахнулся Димка. — Старик нормальный. Мы пару раз у него собирались — шашлычили, он самогоном термоядерным угощал. Дом, конечно, старый, под снос, но электричество есть, и лес рядом. Единственное, что там напрягает, — подъезд по грунтовке.

Я тогда записал номер. А через пару дней набрал.
В трубке ответил спокойный, доброжелательный голос — такой, что сразу чувствуешь: можно доверять. Я объяснил, что к чему.
— Приезжайте, посмотрите, — сказал он. — Всё равно дом пустой стоит.

И я поехал. Шесть соток. Электричество, колодец. За спиной — лес, берёзы вперемешку с соснами. До станции двадцать минут пешком, через рощу. Дорога гравийка.

Был конец весны. Дорога в колеях, грязь и лужи кругом. Хорошо, что был уже на опыте - прихватил сапоги. Пахло весенней сырой землёй и откуда-то несло дымком. Кто-то топил баньку по черному. Этот запах был мне знаком с детства.

Тихо. Слышно, как ворона каркает за огородами и как скрипят ветки от ветра. Я постоял, огляделся — и впервые за долгое время мне не хотелось торопиться обратно.

Хозяин участка показал документы - свидетельство старого образца. Ему этот дом ещё от отца достался. Рассказал, что когда-то тут сад был, огород, ульи стояли. А потом дети выросли, разъехались.  Жена умерла, он один остался. Сначала приезжал, траву косил, печку протапливал, чтобы сырости не было. А потом здоровье подсело, и всё забросил. Теперь вот продаёт. Объявление толком не давал — всё думал, может, кто из своих возьмёт. А они вон, не хотят.

Я слушал старика и понимал, что в его словах — целая жизнь. Всё это чувствовалось здесь, среди этих деревьев и старого дома.

И, наверное, поэтому, когда я спросил цену, внутри уже было решение.
— Ситуация такая, — сказал я. — У меня квартира в ипотеке. Хочу её продать и на вырученные деньги взять у вас участок. Нужно время.
Он посмотрел, пожал плечами:
— Смотри сам. Дай задаток — и я никому показывать не буду.

На следующий день я приехал с деньгами. Сумма небольшая, но всё равно было волнение, когда мы писали расписку от руки. Он пожал мне руку. И в тот момент я понял: я сделал шаг. Настоящий. Без возврата.

Той ночью я не спал. Перебирал в голове шаги: оценка квартиры, звонки, банк, справки. Куча нюансов. Но страха не было. Было спокойствие.

Утром позвонил Сергею — риелтору, с которым несколько лет назад покупал эту квартиру. Тогда мы с ним долго мотались по новостройкам, смотрели этажи, планировки, виды из окон. Но взял я тогда - вторичку. Он был спокойный, не навязчивый, всегда по делу и как-то так вышло, что мы с ним сразу начали общаться на ты.
— Ого, решил сделать апгрейд? Новострой хочешь приобрести?
— Наоборот, — сказал я. — Продаю. Землю взял, дом буду строить.
— Серьёзно? — удивился он. — Ты же недавно её приобрел, ипотека опять же. Всё нормально?
— Всё нормально. Просто время пришло. Хочу тишины. Свой воздух.
— Понимаю, — сказал он. — Сейчас многие так делают. Ладно, я подготовлю и скину шаблон договора. Когда стартуем?
— Уже можно.
— Отлично. Скинешь фотки — выставим. Думаю, пойдёт быстро.

Вспомнилось, как несколько лет назад мы стояли с ним на балконе этой самой квартиры и смотрели на двор. Тогда казалось: вот она, стабильность. Новый этап.

А теперь… теперь я был готов всё отпустить. Без сожаления. Впереди — не бегство. Впереди — выбор. Мой.


Когда собираешься съезжать, самое тяжёлое — не вещи упаковать, а увидеть, сколько хлама ты тащил за собой все эти годы.
Открываешь шкаф — и не понимаешь, зачем тебе два сломанных зонта. Пригодятся, угу.
Заглядываешь в кладовку — там полка с пустыми баночками «на потом». Когда нужно будет – где возьмешь?
На балконе — коробка с проводами, со сломанной электробритвой, куча всяких зарядников, старые телефоны которые вроде жалко выбросить, но и применить негде. Это на случай войны.

Я начал разбирать без суеты, полку за полкой. Сначала документы. Потом кухня. Потом балкон, где хранилось всё «на всякий случай».

И полезло прошлое. Чеки пятилетней давности. Инструкции от техники, которой уже нет. Сувениры, кружки, подарки, которые никогда не пригодились. Даже нашел письмо самому себе «двадцатилетнему». Писал с юмором, на случай если изобретут машину времени.

Читал и думал: вот он я, прежний. Уставший, но ещё верящий, что на правильном пути.

Смешно. И немного грустно.
Я чувствовал, как вместе с этим хламом уходит прежняя жизнь. Жизнь человека, который пытался «обустроиться». Верил в стабильность.


Документы шли своим чередом.
Банк. Согласования. Справки. Выписки.
Сергей всё делал быстро. Списки, звонки, «вот сюда, вот это принести, здесь подписать». Всё шло нормально.
Но облегчения я не чувствовал. Была только тишина. Не тревожная и не радостная. Просто тишина завершения какого-то жизненного этапа.

Однажды вечером я просто застыл у окна. За стеклом гудел привычный город: мигала реклама, машины тянулись по проспекту, в многоэтажках загорались огни. Картина знакомая до мелочей.

Я смотрел и думал: а ведь было хорошо. По-своему. Со своими ошибками, лапшой быстрого приготовления, наушниками в метро, вечерами с пивом у монитора. Было. Но теперь по-другому.

Мне не было жаль квартиру.
Мне было жаль того, кем я в ней был — усталого, но всё ещё верившего; наивного, но пытавшегося. И этого себя нельзя было просто списать. Может, именно он и привёл меня сюда. Когда я закрыл последнюю коробку, думал не «что я потерял», а «куда иду».

Это был конец одной жизни и начало другой.


продолжение следует...

подписка и плюсики категорически приветствуются. спасибо!

1. День Хомяка. Зачем ты живешь
2. Синдром взрослой жизни: работаешь — а жить некогда
3. Ненавижу понедельники. Жизнь в кредит. Зачем ты живешь?
4. Ипотечное рабство. Жизнь под проценты. Зачем ты живешь? (4)

серия постов "Диагноз"

UPD:

продолжение тут Сначала была лопата... Коротко о стройке дома. Участок. Зачем ты живешь? (6)

Показать полностью
2

Мурашки осенних бёдер

Эта прогулка была одной из многих, посвящённых самой себе. Я шла в крымскую осень, гуляя. Настроение колебалось на усреднено стабильном и даже орущий в ушах Турбина Туриста не особо помогал с настроенеподнятием, хотя, в целом, оно и не требовалось.

В планах было его [плана] отсутствие, поэтому шла, пока и куда шлось. Внезапно в голову пришла фраза, так, словно кто-то хитрый сверху приоткрыл черепушку и вложил её туда без моего ведома и желания. «Облизывая последнюю кость, я бросаю её на пол. Танцу на костях быть.»  От неожиданности замедлилась, столь внезапно эта идея появилась и заполонила собою всё, перекрыв музыку и вяло-текущие фоном мысли. Её приход значил лишь одно, что тут рядом вдохновение и оно требует реализации, оно хочет родиться, воплотясь.

Осознав это, я ускорилась, добежала до ротонды у морского побережья и замерла в ожидании. Но продолжения не было. В голове было слишком и подозрительно тихо. Подождав, я двинулась  дальше, туда, где меньше людей и шума, что бы не прослушать вдохновенный шёпот.

Я шла по одной дороге, сворачивая на другую, но тишина и не думала заполняться. Мне стало смешно и непонятно, поэтому, я начала возмущаться, показушно ругаясь и вопрошая с поднятыми к небу руками. Зачем эта фраза? Для стиха – крупновата, для прозы – мелковата, это ж сколько нужно мяса, что б её обрастить и чем, а главное, зачем? Продолжая бубнить, я свернула на отчаянно любимую, спрятанную от посторонних глаз, которых не было и в помине, тропку. Замедлившись, я пошла, чуть шурша листвой, заботливо брошенной мне под ноги. Спусковым крючком, как это частенько бывает со мной, стал запах - омертвелой листвы, в данном случае. Уж не знаю, какие процессы он запускает в моём мозге, но возбуждает творческое полушарие на раз два. Вооружившись открытыми в телефоне заметками, я шла, отдаваясь всё больше и больше чувствию. Смеркалось. Это было лучшее время, место и я в нём – точка сборки в максимальности проявления.

«Я в белом» - эта заметочная фраза точно отражала мой внешний вид: ботинки, брюки, свитер – та самая загадочная девушка из любого фильма, гуляющая по осеннему парку и, вероятно, думающая о «нём» – хорошая попытка, но нет.

Тропка, по которой я продолжала идти, флешбэкала меня раз за разом: слева дорога, где я восседала за рулём автомобиля, филигранно руля. 28 кошек, к которым я ходила, что бы покормить и потискать, упираясь взглядом, полным безысходности в стену напротив….Дерево, окружённое лавочкой вокруг…Сейчас оно подсвечивалось переливами разноцветастого фонарика, демонстрируя особую, то ярко-красную, то зелёную рельефность коры. Под ним я танцевала и ты танцевал тоже. Ты и я. Две разности. Я была уменьшаемым, пока не возвелась в квадрат.

Я говорила с собой, вспоминая и размахивая руками, словно пытаясь взлететь. Полёт, конечно, могла бы себе позволить в лёгкую, но сегодня это не входило в планы. На груди у меня, пригревшись, возлегал дракон, охранявший мерцавшее янтарём в отблесках фонаря яйцо – подарок. Тот самый, который понравился мне когда-то меньше всех на витрине, а впоследствии перешёл в разряд любимых, приобретя амулетные свойства.

На пальце, плотно нанизавшись, ведьминским колодцем отражалось глубиной перламутра кольцо – вороного крыла цвета. Оно было куплено в подвальчике антиквариата. Женская часть семьи уговаривала меня не брать его, мол, колдовское. Как можно понять, уговорить меня дело непростое, но временами, увлекательное. Посему, кольцо до сих пор является частью моей, постоянное пополняющейся коллекции. Мы отошли от сути. Хотя, разве она тут есть?

Ветер, кружа, шелестел листьями, ещё держащихся сухими полуразложившимся скелетами на ветвях, а после, скучая, пробирался в мою шевелюру, свивая волны в полноценные кудряшки.

Я хотела подойти к котам, вспомнить прошлую осень, разбавить их томный быт ностальгией, но не свершилось. Две женщины, активно жестикулируя, занимались кормёжкой усато-полосатых. Нарушать идиллию я не решилась, посему, сделала вид, что не очень-то и хотелось, отправившись дальше.

По дороге, разделённой грядой кустов, шла, запустив ладонь в мелкодеревья кустовичные – как я ласково назвала их вечнозелёные шапки. Отчего-то хотелось ругаться, вероятно, эмоции, столь меня полнившие, просто не могли найти иного выхода, поэтому, приходилось слушаться, выбалтываясь.

Решив  сегодня ни в чём себе не отказывать, я подошла к автомату с кофе, попутно смеясь от того, как однажды хотела угостить им мужчину и когда гордо напыжившись подвела к выбору, то обнаружила, что забыла кошелёк в машине. Штош, хороший опыт – лично мне он понравился, смеюсь до сих пор со своей щедрости, о которой впору уже складывать легенды. В этот раз я никому ничего не обещала, поэтому угощать себя пришлось самой. Изучив досконально ассортимент, словно я собиралась выбрать что-то иное, чем обычно, я взяла сливочный банан – моя классика классик. Конечно, я слегка колебалась, так как ещё мне запал в душу фундучный раф, но решив, что сегодня балую себя, определилась, что выпью сначала одно, а потом вернусь за другим. Воодушевившись, отошла от автомата, сжимая картонный стаканчик и счастливо улыбаясь, предвкушая. Глоток…и чувство восхитительного удовольствия опалило мне губы бананом. Звучит фраза, конечно, кхм, странно, но, как бы и автор – «не весь адекват наш формат». А тем временем, холод пальцев удерживал картонность, начинённую благоухающим напитком, перманентно пытаясь согреться, а мурашки, невесть откуда взявшиеся, табуном бегали по бёдрам.

Ощущение невероятной силы, могущества наполняло с каждым шагом. Я сливалась со стихией в моменте, я исходила из сути и являлась ею! Ощущала как ветер, несущийся навстречу, пролетает насквозь через грудь, не встречая сопротивления, ведь я была и им тоже! Власть переполняла, охватывая, пьянила, кружа естество. Решив добавить чуть баловства, я запрокинула голову назад, стекая вслед за волосами по спине….

Автомат, кофе, желаемый мною фундучный и…отказ, три раза. Приняв это как знак того, что мне хватит и бананового я, рассмеявшись, отошла. Пора домой.

Дойдя до конца аллеи, я развернулась, что бы выйти, но увидела, что на дороге, по которой я планировала топать, сидит собака – это стало веским поводом для смены маршрута. Но, обдумав, я решила, что страх – это не моё приданое и не мне его с собой таскать, поэтому, напыжившись, попёрла, аки танк по дороге, не сводя глаз с пёселя. Шла, подбадривая себя фразой, мне не свойственной от слова совсем «Ух, *ля!». При моём приближение пёс встал, отчего моё сердце мигом задрожало, выкинув пару кульбитов, и почти сорвалось в пятки. Но собакен, обращая на меня ровно ноль своего внимания, неторопливо протрусил в кусты, а я гордая своей победой, протрусила дальше.

Фонари  изжелта-колючестью пронзали сумрак небес. Цвет их был чем-то средним между черничным пирогом с разводами голубики, голубца и голубя. Удачи тебе в понимании. Ты не справишься, но хоть постарайся.

Моё настроение от созерцания заброшенности пансионатов, мимо которых пролегал мой путь, упорно скатывалось в желание шароёбиться по ним, втыкая в каждый угол нос и заполняя лёгкие сыростью. Что-то на девчачьем, верно?

Поток мыслей вновь прервался запахом (зрачки тут же начали свою пати с расширением), в этот раз черноплодки – терпкой на вкус и на аромат. Я более чем уверена, что это была не она, но, кто проверит?

Взгляд упал на очередную заброшку, ту, где я бывала однажды. Она не представляла собой интереса в этот раз, моё внимание было целиком и полностью обращено на шары, украшавшие собой колонны забора. Столь соблазнительными они показались мне в этот наполненный таинственностью и невероятным чувствием вечер, что я уже видела, как наклоняясь сверху и слюна, стекая с языка, капает на изъязвлённую дождями, полуоблупившуюся округлость. Рот открывается шире, ещё шире, чуть больше головы, что бы поместить в себя шар целиком. Слизывая, я хрущу, чувствуя как меловой цемент, распадается на языке, волнующе мешаясь со слюной. В исступлении, рукой, словно невзначай, провела по выемке столба, ощущая под пальцами бархатистую мягкость побелки. Выпускаю в неё коготки, царапая, но тут же отдёргиваю, содрогаясь от произведённого скрипа.

Последняя фраза, мыслечувствие, которым завершился танец на костях гласит: «Хочу себе мужчину, который в приливе моего творчества, где бы мы не находились, скажет всем, ограждая и защищая меня и моё пространство: съебались! Солнышко, твори шедевр».

Показать полностью
3

Сад Ноктиса

Сад Ноктиса

Год третий. Заселение

Три года назад небо над Марсом разорвалось.

Мы ждали катастрофы — грохота, огня, конца. Но одиннадцатикилометровая комета вошла в атмосферу без звука. Как лезвие, рассекающее плёнку. Датчики зашкаливали, но в наушниках стояла мёртвая тишина — будто сама Вселенная затаилась, наблюдая.

Потом взорвалась южная полярная шапка. Не огнем, а холодом — гигантский гейзер замёрзшего углекислого газа взметнулся к черному небу, породив первые за миллиарды лет облака. Мы смотрели, не смея дышать. И я вдруг понял: это не вторжение. Это лечение. А мы – лишь клетки организма, которому вводят сыворотку.

Но когда пар рассеялся, на месте взрыва не было ни кратера, ни обломков. Там, где должна была быть рана, росло нечто иное. Из ледяной пустыни тянулись к небу черные кристаллические шпили, пронизанные медными жилами. Они росли, пульсируя холодным синим светом, и начали расползаться по планете, занимая вершины гор и плоскогорий. Мы ждали контакта, а получили… сад. Чужой, непонятный, цветущий в токсичной для нас пустоте. Мы назвали его Ноктис — потому что его сад расцветает там, где для нас — ночь.

Сейчас я стою на дне котловины Эллада. Над нами — кремниевые леса, черные кристаллы с медными прожилками, мерцающие там, где давление падает ниже 0.7 атмосферы. Сверхпроводящее кольцо питаемое солнечным светом на экваторе, созданное Ноктисом, удерживает для нас магнитное поле, защищая нашу атмосферу от солнечного ветра. Марс дышит. Но дышим ли мы?

- Алексей, - голос Евы Ростовой в наушнике вернул меня в реальность.

- Первая партия прибывает.

Я кивнул, глядя на посадочную площадку. Гости в наш сад. Или в нашу клетку.

Год первый. Вторжение

Первый год был адом непонимания. Ноктис, колоссальный зеркальный корабль, отделившийся от кометы, развернул нанофабрики на экваторе и игнорировал нас. Он терраформировал Марс, но не для нас. Магнитное поле, атмосфера — всё служило одной цели: создать идеальные условия для его кремниевых садов, процветающих на высотах, в холоде и разреженном воздухе.

Они расползались по планете, как черная короста, спускаясь всё ниже. Мы были для него лишь местной формой плесени. Наш ксенобиолог Торн, глядя на экраны, прошептала: «Я всегда думала, что боюсь пустоты. Оказалось, я боюсь чужой плесени».

Год второй. Контакт

Когда в хаосе радиосигналов я наконец поймал его язык — язык чистой математики и логики — я начал диалог. Ответ Ноктиса был холоден и окончателен, как смерть звезды. Он транслировал не слова, а уравнения энтропии. Прогнозы нашего будущего: войны за ресурсы на умирающей Земле, экспансия, подобная пожару, сжигающая миры на своем пути.

Он ответил не словами. В моих мониторах вспыхнули цифровые образы — данные, сжатые в ледяную логику.

Передо мной развернулся калейдоскоп ужаса: Земля, покрытая рубцами мегаполисов.

Потом — вспышка. Не ядерная, а медленная: континенты, превращающиеся в пустыни, как гниющая плоть.

— Ваш вид — это рак, — сказал голос (если это был голос).

— Вы метастазируете. Даже сейчас ваши космические корабли несут в себе семена войны."

Картины всплывали перед глазами:

— Авианосцы, сеющие войны, как споры.

— Наши дети, рождающиеся в мире, где последнее дерево — музейный экспонат.

И затем… формула. Простая, как приговор. Рост энтропии. Наш итог.

- Вы - ошибка, - произнес голос.

- Огонь, который считает себя цветком.

- Но ошибки… интересны. Вы боретесь с энтропией, как муравьи с приливом.

- Я дам вам грядку. Посмотрим, что вырастет.

Угрозы были бессмысленны. У нас не было оружия против него. Просьбы — тем более. Показать ему наши достижения, нашу музыку и искусство было бы разговором немого с глухим. Я выбрал другую тактику. Я транслировал ему диптихи: Хиросима — и девочка, складывающая тысячу бумажных журавликов. Лесной пожар, уничтожающий тысячи гектаров — и одинокая фигурка человека, сажающего саженец на пепелище. Война — и врач без знаков различия, спасающий вражеского солдата.

Моим ответом была не мольба, а вызов: « Мы разрушаем, и это учит нас ценить хрупкость. Мы совершаем ошибки, и это дает нам шанс стать мудрее. Твой сад совершенен и статичен. Наш — растет на руинах наших же провалов. Дай нам почву, и мы вырастим на ней не только сорняки. Мы тоже учимся быть садовниками». Я повторял это послание, пока не убедился, что оно доставлено. Ответа не было.

На сотый день после контакта черные леса остановили свой рост. Ровно на изобаре 0.7 атмосфер — невидимой линии, разделившей планету на два мира. Он не поверил мне. Он решил поставить эксперимент.

Год седьмой. Новый дом?

Шаттл мягко касается поверхности. Люк со свистом распахивается, и первой наружу шагает моя дочь. Лиза. Семь лет разлуки, семь лет видеозвонков с задержкой сигнала, семь лет обещаний.

Она делает шаг, снимает шлем и вдыхает марсианский воздух.

— Горький.

Она поморщилась — как будто впервые попробовала правду этого мира.

Я не стал говорить, что этот вкус не выветрится. Даже через семь лет

— Это запах нового дома? — спрашивает она, и её глаза ещё верят, что «новый» значит «лучший».

— Запах чужого, — хочется сказать. Но я киваю:

— Привыкнешь. Ложь. Я здесь семь лет, а до сих пор скучаю по запаху земных роз.

— Папа, а здесь будут пчёлы? — спросила она, потирая нос. Я не ответил. На Марсе не было пчёл. Не было цветов, которые они опыляли. Не было ничего, кроме нас и этого чужого сада, который дышал над нашими головами.

— Мы привезём, — соврал я.

Она посмотрела вверх — на кольцо мерцающих кристаллических лесов, венчающих склоны гор. Ночью они пели в ультразвуке — симфонии, сводящие с ума наши приборы. Их свет был прекрасен и абсолютно безразличен.

— Это наш новый дом? — спросила она, обводя взглядом долину с молодыми соснами и далёкие, светящиеся вершины.

— Наш, — ответил я.

— Наша часть.

Мы шли к поселению, и за нами выгружались остальные. Кто-то восторженно фотографировал. Кто-то с тревогой смотрел на светящиеся горы, на эту вечную границу. Дети смеялись, впервые ступая на красную пыль. Они не знали, что эта пыль — дно гигантской чаши, из которой им, возможно, никогда не выбраться.

Вечером, когда Лиза уснёт, я выйду наружу. На недостижимых высотах будут сиять сады Ноктиса — венец творения цивилизации, для которой мы были не более чем побочным эффектом. Красивая, неприступная стена тюрьмы. Дом ли это, если ты можешь ходить только по его подвалам? Если небо над головой — это потолок, а звезды видны лишь из колодца?

Лиза во сне улыбается. Наверное, ей снятся земные ромашки, которые мы завтра посадим в теплице. А я стою и слушаю беззвучную музыку кремниевых лесов, и во мне растет горькое сомнение. Она спрашивает, будет ли здесь дом. А я не знаю, как сказать, что дом — это место, куда тебя пускают, а не куда ты приходишь. Марс нас не ждал. Ноктис — тем более.

И я не знаю, что ответить на вопрос, который дочь обязательно задаст завтра:

— Папа, а мы когда-нибудь поднимемся туда, к свету?

Год восьмой. Урок геометрии

Тот вопрос, которого я боялся, Лиза задала через год. Мы стояли у края поселения, где молодые земные сосны, еще хилые и неуверенные, встречались с древней красной пылью. Над нами, на склонах гор, сияющая корона кремниевых лесов была особенно яркой в утреннем свете.

— Папа, а мы когда-нибудь поднимемся туда, к свету? — спросила она, и в ее голосе не было ни страха, ни вызова. Только чистое детское любопытство.

Я долго молчал, подбирая слова, которые не прозвучали бы ложью.

— Это… другой мир, Лиза. Он живет по другим правилам. Воздух там другой, жизнь другая. Мы не можем там дышать.

— Но мы же можем надеть шлемы? — она посмотрела на меня с обезоруживающей логикой. — Как я вчера, когда выходила из шаттла.

Прежде чем я успел ответить, к нам подошла доктор Алиса Торн, наш ведущий ксенобиолог. Торн была из тех, кто видел в границе не договор, а инженерную задачу.

— Твой отец слишком романтик, девочка, — сказала она, дружелюбно взъерошив волосы Лизы. — Дело не в том, что мы не можем. Дело в том, что нам не разрешают. Это большая разница.

Она резко повернулась ко мне, и ее взгляд стал жестким.

— Алексей, хватит этой мистики. Ноктис поставил нам забор. А любой забор нужен для того, чтобы его однажды перелезть. Сегодня в 14:00 мы отправляем «Следопыта» за изобару. Пора постучать в стену и посмотреть, кто ответит.

Я протестовал, ссылаясь на хрупкость нашего «договора». Но решение было принято большинством научного совета. Человеческое любопытство, наша вечная тяга раздвигать границы, оказалась сильнее страха. Мы — огонь, который рвется наружу. Я сам сказал это Ноктису. Теперь мои слова работали против меня.

В 14:00 мы собрались в центре управления. На большом экране маленький шестиколесный дрон полз по склону горы. Вот он пересек отметку в полкилометра над дном долины. Еще двести метров. Сто. Пятьдесят.

И вот он пересек невидимую черту — изобару 0.7 атмосфер.

Ничего не произошло. Ни вспышки, ни удара. Дрон продолжал ехать вверх, передавая данные. Давление падало, температура тоже. Алиса Торн торжествующе посмотрела на меня.

— Видишь? Пустое позерство. Просто чужая флора.

Дрон приблизился к первому кристаллическому «дереву». Черный шпиль высотой в тридцать метров, пронизанный медными венами, которые тускло пульсировали. Манипулятор дрона потянулся, чтобы взять образец.

И в этот момент всё изменилось. Как только манипулятор коснулся кристалла, по корпусу дрона прошла синяя рябь. Камера замерцала. Изображение на экране начало… искажаться. Панели «Следопыта» поплыли, как воск у огня. Из трещин полезли чёрные нити — сначала тонкие, как паутина, потом толще, сплетаясь в жилы.

— Выключите передачу! — закричал кто-то. Но Торн впилась пальцами в стол:

- Смотрите! Они не ломают его… Они переписывают. Камера, вместо того чтобы погаснуть, начала транслировать нечто иное — калейдоскоп фрактальных узоров, симметрию чистого света. Акустические датчики, до этого передававшие лишь свист ветра, вдруг зафиксировали чистую, высокую ноту — часть той самой ультразвуковой симфонии, что пели леса.

Наш дрон не был уничтожен. Он был ассимилирован. Переписан. Он стал частью сада. Алиса Торн молча смотрела на экран, ее лицо было белым как мел. Вокруг стояла мертвая тишина. На экране пульсировала новая звезда — наша. Бывшая. Я не знал, что страшнее: её молчание или её идеальная, чужая гармония. Мы не получили ответа. Мы получили урок. Урок чужой, безжалостной геометрии, в которой для наших уравнений просто не было места.

Вечером я снова вышел на смотровую площадку. Лиза нашла меня там.

— Папа, смотри! — она указала вверх. — Там новая звездочка зажглась!

Я проследил за ее пальцем. Высоко на склоне, среди тысяч других холодных огней, мерцала новая точка. Она пульсировала чуть иначе, с едва уловимым, рваным ритмом. Как эхо отказавшего сердца. Наш «Следопыт».

— Да, — сказал я глухо. — Новая звездочка.

— Она красивая, — прошептала Лиза. — Она теперь тоже поет с ними, да?

Я обнял её, чувствуя, как её сердце стучит о мою грудь — слишком часто, как у птицы в руках. Её волосы пахли яблоками — как тот шампунь из детского магазина на Тверской. На секунду я закрыл глаза.

Когда открыл их, над нами уже мерцал «Следопыт» — его новый свет синхронный и ровный, как тиканье часов.

— Папа, а "Следопыт" вернется?

Я не ответил. Впервые за семь лет я понял.

— Папа, он теперь счастлив? — прошептала Лиза.

Я сглотнул комок. Кристаллы не знают счастья. Они просто… есть.

Ноктис не был тюремщиком. Он был садовником. А садовник не разговаривает с сорняками. Он просто очерчивает им грядку. И любой побег, попытавшийся вырасти за ее пределами, он не вырывает с корнем. Он превращает его в часть своего идеального, неживого цветника.

Лиза уснула, сжимая в руке плюшевого мишку. Я вышел из домика под мерцание новой звезды – той, что когда-то была «Следопытом». Её свет пульсировал в такт моему сердцу. Ноктис не ошибается. Рано или поздно всё становится частью сада.

Показать полностью 1
5

Забытый отряд. Часть 10 (Финал)

Забытый отряд. Часть 10 (Финал)

Подземная зала больше не была потайным убежищем. Теперь она напоминала алтарь перед казнью. Альдрик и его помощники-маги закончили наносить на пол сложную многослойную диаграмму, сплетая серебряные нити лабиринта с рунами, начертанными собственной кровью Мораксуса. В воздухе витал запах меди, озона и тяжёлых благовоний, пытающихся заглушить всё тот же сладковатый запах тления.

В центре круга, над едва заметной, но пульсирующей трещиной, теперь висел на цепях древний Обсидиановый Зеркальный Щит — артефакт, извлечённый из самых глубоких хранилищ. Его поверхность не отражала света, поглощая его, и в глубине его колотилось что-то иное.

Дверь со скрипом отворилась, и в залу вошла Лира. За ней, строем, проследовали четверо её бойцов: Сайла, Элвин, Барен и Кайл. Их доспехи были в крови и порезах, лица — усталыми, но глаза горели холодным огнем решимости. Они уже знали. Лира сказала им всё. Кратко, честно, без прикрас. Как отдавала самый страшный приказ в своей жизни.

Они выстроились перед Мораксусом, который сидел в своём импровизированном кресле, больше похожий на древнее изваяние, чем на живого человека.

«Стальные Когти» к вашим услугам, Владыка, — голос Лиры был звенящим и пустым, как обрывок стали.

Мораксус с трудом поднял на них взгляд. Его глаза блестели от непролитых слёз.
Вы… вы понимаете? — его голос сорвался на шёпот. — Всё, что я сказал? Всю цену?

Элвин, самый молодой, выступил вперёд. Его лицо было бледным, но подбородок поднят.
Мы понимаем, владыка. Вечная война вместо одной битвы. Забвение вместо славы. — Он горько усмехнулся. — Похоже, нам всегда была уготована такая судьба.

Сайла молча кивнула, её пальцы сжимали рукояти кинжалов так, что костяшки побелели. Барен и Кайл, всегда молчаливые ветераны, просто выпрямились, приняв свой приговор.

Ваши имена… ваша память… — начал было Мораксус.

Наши имена умрут сегодня, — резко оборвала его Лира. — Чтобы их жили. — Она кивнула в сторону, где за стенами гремела битва. — Это и есть наш долг. В этом и есть наша честь. Большей славы нам не нужно.

Мораксус закрыл глаза, сражённый их величием. Он кивнул Альдрику.

Старый маг, бледный как смерть, подошёл к ним.
Вам нужно встать… на точки силы, — он показал на пять особых рун, расположенных по кругу вокруг щита. — Когда ритуал начнётся… сила хлынет через вас. Она будет жечь. Ломать. Переделывать. Вы станете… больше, чем люди. Но вы должны будете удержать её. Направить. И… и отпустить, когда придёт время.

Они молча заняли свои места. Лира — впереди, остальные — позади нее, образуя клин

Альдрик начал читать. Его голос, подкреплённый силой других магов, приобрёл металлический отзвук. Руны на полу засветились кровавым светом. Воздух затрепетал.

И тогда из трещины вырвался столб тьмы. Он был плотным, физическим, он с рёвом ударил в Обсидиановый Щит, и тот затрещал, удерживая неистовствующую энергию. Потом щит направил её вниз, в диаграмму, и пять лучей чистой, нефильтрованной мощи Забвения ударили в каждого из пятёрки.

Они не закричали. Их тела выгнулись в немой агонии. Их доспехи трескались, кожа покрывалась узорами из сияющей тьмы, а глаза залились ослепительно-белым светом. Они парили в воздухе, охваченные вихрем нечеловеческой силы.

Боль была невыносимой. Это было не просто горение — это было полное стирание, растворение всего, что они собой представляли. Но их воля, закалённая в бесчисленных битвах и скреплённая последней клятвой, держалась. Они не позволили себе рассыпаться.

И сила покорилась.

Они медленно опустились на пол. Теперь это были не люди. Это были живые воплощения мощи. Их фигуры скрывались в ореоле искажённого света и тени, сквозь который лишь угадывались черты их прежних лиц. От них исходила такая аура силы, что даже маги отшатнулись в страхе.

Лира повернула голову. Её голос прозвучал как наложение десятков эхо, громовых раскатов и тихого шёпота одновременно:
Врата.

Она не бежала. Она и её отряд исчезли из залы и в тот же миг материализовались на главной стене, прямо над проломом, откуда хлынули полчища тьмы.

И тогда началась не битва. Началось избиение.

Лира парила на полметра над землёй, её фигура была скрыта в сияющем ореоле жидкой тьмы, сквозь которую пробивались лучи ослепительно-белого света. Её глаза были двумя крошечными солнцами в теневом лике. Она не держала оружия — её саму было оружием.

Сайла стояла справа, и от неё во все стороны расходились тонкие, почти невидимые нити серебряной энергии. Её пальцы двигались с нечеловеческой скоростью, и каждая нить была острее бритвы. Её взгляд был холодным и безразличным, как у хищницы, вычисляющей траектории убийства.

Элвин, Барен и Кайл образовали треугольник позади. Их доспехи треснули и почернели, сквозь трещины лилось то же сияние. В руках они сжимали мечи, но это были уже не клинки из стали — это были сгустки сконцентрированной энергии Забвения, пылающие чёрно-белым пламенем. Их движения были абсолютно синхронными, как у единого организма.

Первые ряды чёрных воинов, уже переступивших через пролом, замерли на мгновение. Их бездушные умы, ведомые волей Клоута, впервые столкнулись с чем-то, что не могли понять.

И тогда Лира действовала.

Она не стала махать рукой. Она лишь взглянула на наступающих. И пространство перед ней взорвалось.

Волна невидимой силы, смешанной с тенями и светом, ударила по врагу. Это не был удар — это было стирание. Десятки чёрных воинов просто рассыпались в облако чёрного пепла, не успев даже поднять оружие. От них не осталось ничего — ни доспехов, ни тел.

Строй дрогнул. Но сзади напирали новые. Один из «командиров», высокий воин с рогатым шлемом, издал беззвучный приказ, и твари ринулись вперёд, пытаясь окружить пятерых.

В движение пришла Сайла. Её пальцы дёрнулись, и серебряные нити, невидимые до того, вспыхнули в воздухе. Они пронеслись сквозь строй врагов, и всё, что к ним прикасалось, — распадалось на аккуратные, обугленные срезы. Она не сражалась — она плела паутину смерти, расчленяя противников с хирургической точностью.

Трое с мечами ринулись в образовавшиеся бреши. Они не рубили — они иссекали. Их клинки оставляли в воздухе светящиеся шлейфы. Каждое прикосновение пламени к чёрным доспехам заставляло их не просто разрушаться, а схлопываться внутрь себя, всасываясь в маленькие точки сингулярности и исчезая с тихим хлопком.

Это был не бой. Это был разгром.

Клоут на своём коне наблюдал. Его бесстрастие сменилось холодным, аналитическим интересом, а затем — яростным гневом. Он поднял руку, и оставшаяся масса его армии — сотни существ — разом ринулась вперёд, на этот крошечный пятачок у пролома. Он решил задавить их числом, свалить массой тел.

Волна тьмы накатила на пятерых, поглотив их с головой.

На стенах кто-то вскрикнул от ужаса.

Но через секунду из центра этой чёрной массы ударил столб чистого света. Он разбросал воинов Пустоты словно щепки, и в эпицентре снова показались пятеро. Они стояли спина к спине, недвижимые. Их ауры слились в одну защитную сферу, которую тьма не могла пробить.

Лира подняла руки.

Над полем боя сгустились тучи из теней и света. С неба обрушился ливень — но не из воды, а из сгустков сконцентрированной энергии. Они падали на армию Клоута, и каждое попадание выжигало кратер, уничтожая всё в радиусе нескольких метров.

Сайла указала в сторону группы «командиров», пытавшихся восстановить порядок. Нити серебряной энергии пронзили их одновременно, и те взорвались изнутри, осыпав окружающих чёрным и́звергом.

Элвин, Барен и Кайл двинулись вперёд. Они шли сквозь строй врага, и их мечи выписывали сложные траектории, оставляя за собой лишь пустое пространство. Они не отбивались — они очищали местность, метр за метром.

Армия Пустоты, не знавшая страха, впервые начала отступать. Существа натыкались друг на друга, их стройность ломалась. Они не могли противостоять этой силе. Это была не магия, которую можно было поглотить, и не физическая сила, которую можно было отразить. Это была сила самого Забвения, обращённая против них же.

Последние чёрные воины, дрожа, откатывались назад, к лесу. Но пощады не было.

Лира свела руки вместе.

Оставшаяся на поле энергия — и светлая, и теневая — сжалась в один гигантский шар между её ладонями. Он пульсировал, угрожающе гудел, рвался наружу.

Она посмотрела на отступающих. И выпустила его.

Шар пронёсся над полем, не касаясь земли. Он втягивал в себя остатки армии, как пылесос. Каждое существо, до которого он дотрагивался, исчезало, растворяясь в его ядре. Пройдя до самого леса, шар взмыл вверх и исчез в небе с ослепительной вспышкой.

Наступила тишина.

Битва была окончена. Поле было пусто. Лишь ветер гнал по нему чёрный пепел — всё, что осталось от великой армии Пустоты.

Пятеро стояли неподвижно. Их ауры начали меркнуть. Сила, что наполняла их, уходила, выполнив свою работу. И на смену ей приходило другое чувство — пустота. Бесконечная, всепоглощающая пустота.

И тогда с ними заговорила Пустота. Голос пришёл из неоткуда

«Договор исполнен. Враг повержен. Теперь… ваша очередь. Примите ваш дар. Вашу вечность.»

Земля под их ногами разверзлась. Но это была не яма. Это был портал в иную реальность. Оттуда пахло пылью забытых битв, холодом бесконечности и отчаянием, длящимся миллионы лет.

Лира обернулась, в последний раз посмотрев на цитадель. На своего Владыку, который стоял на стене, и слёзы текли по его лицу. Она подняла руку в прощальном приветствии. Не как герой. Как солдат, выполнивший свой долг.

И затем она шагнула в портал. За ней — Сайла, Элвин, Барен, Кайл.

Портал захлопнулся. Земля сомкнулась, не оставив и следа.

На стенах воцарилась тишина. Потом кто-то крикнул: «Победа!»

Но это была не победа. Это была пиррова победа. Они выжили. Но заплатили за это самую высокую цену, которую только можно представить.

А далеко-далеко, в ином измерении, пятеро воинов уже поднимались на ноги, чтобы встретить свою первую вечную битву. Их имена уже начинали стираться из памяти ликующих людей. Их подвиг уже становился легендой, а потом — мифом. А потом — ничем.

Они стали Забытым Отрядом.

Показать полностью 1
Отличная работа, все прочитано!