Авторские истории

Подземная зала больше не была потайным убежищем. Теперь она напоминала алтарь перед казнью. Альдрик и его помощники-маги закончили наносить на пол сложную многослойную диаграмму, сплетая серебряные нити лабиринта с рунами, начертанными собственной кровью Мораксуса. В воздухе витал запах меди, озона и тяжёлых благовоний, пытающихся заглушить всё тот же сладковатый запах тления.

В центре круга, над едва заметной, но пульсирующей трещиной, теперь висел на цепях древний Обсидиановый Зеркальный Щит — артефакт, извлечённый из самых глубоких хранилищ. Его поверхность не отражала света, поглощая его, и в глубине его колотилось что-то иное.

Дверь со скрипом отворилась, и в залу вошла Лира. За ней, строем, проследовали четверо её бойцов: Сайла, Элвин, Барен и Кайл. Их доспехи были в крови и порезах, лица — усталыми, но глаза горели холодным огнем решимости. Они уже знали. Лира сказала им всё. Кратко, честно, без прикрас. Как отдавала самый страшный приказ в своей жизни.

Они выстроились перед Мораксусом, который сидел в своём импровизированном кресле, больше похожий на древнее изваяние, чем на живого человека.

— «Стальные Когти» к вашим услугам, Владыка, — голос Лиры был звенящим и пустым, как обрывок стали.

Мораксус с трудом поднял на них взгляд. Его глаза блестели от непролитых слёз.
— Вы… вы понимаете? — его голос сорвался на шёпот. — Всё, что я сказал? Всю цену?

Элвин, самый молодой, выступил вперёд. Его лицо было бледным, но подбородок поднят.
— Мы понимаем, владыка. Вечная война вместо одной битвы. Забвение вместо славы. — Он горько усмехнулся. — Похоже, нам всегда была уготована такая судьба.

Сайла молча кивнула, её пальцы сжимали рукояти кинжалов так, что костяшки побелели. Барен и Кайл, всегда молчаливые ветераны, просто выпрямились, приняв свой приговор.

— Ваши имена… ваша память… — начал было Мораксус.

— Наши имена умрут сегодня, — резко оборвала его Лира. — Чтобы их жили. — Она кивнула в сторону, где за стенами гремела битва. — Это и есть наш долг. В этом и есть наша честь. Большей славы нам не нужно.

Мораксус закрыл глаза, сражённый их величием. Он кивнул Альдрику.

Старый маг, бледный как смерть, подошёл к ним.
— Вам нужно встать… на точки силы, — он показал на пять особых рун, расположенных по кругу вокруг щита. — Когда ритуал начнётся… сила хлынет через вас. Она будет жечь. Ломать. Переделывать. Вы станете… больше, чем люди. Но вы должны будете удержать её. Направить. И… и отпустить, когда придёт время.

Они молча заняли свои места. Лира — впереди, остальные — позади нее, образуя клин

Альдрик начал читать. Его голос, подкреплённый силой других магов, приобрёл металлический отзвук. Руны на полу засветились кровавым светом. Воздух затрепетал.

И тогда из трещины вырвался столб тьмы. Он был плотным, физическим, он с рёвом ударил в Обсидиановый Щит, и тот затрещал, удерживая неистовствующую энергию. Потом щит направил её вниз, в диаграмму, и пять лучей чистой, нефильтрованной мощи Забвения ударили в каждого из пятёрки.

Они не закричали. Их тела выгнулись в немой агонии. Их доспехи трескались, кожа покрывалась узорами из сияющей тьмы, а глаза залились ослепительно-белым светом. Они парили в воздухе, охваченные вихрем нечеловеческой силы.

Боль была невыносимой. Это было не просто горение — это было полное стирание, растворение всего, что они собой представляли. Но их воля, закалённая в бесчисленных битвах и скреплённая последней клятвой, держалась. Они не позволили себе рассыпаться.

И сила покорилась.

Они медленно опустились на пол. Теперь это были не люди. Это были живые воплощения мощи. Их фигуры скрывались в ореоле искажённого света и тени, сквозь который лишь угадывались черты их прежних лиц. От них исходила такая аура силы, что даже маги отшатнулись в страхе.

Лира повернула голову. Её голос прозвучал как наложение десятков эхо, громовых раскатов и тихого шёпота одновременно:
— Врата.

Она не бежала. Она и её отряд исчезли из залы и в тот же миг материализовались на главной стене, прямо над проломом, откуда хлынули полчища тьмы.

И тогда началась не битва. Началось избиение.

Лира парила на полметра над землёй, её фигура была скрыта в сияющем ореоле жидкой тьмы, сквозь которую пробивались лучи ослепительно-белого света. Её глаза были двумя крошечными солнцами в теневом лике. Она не держала оружия — её саму было оружием.

Сайла стояла справа, и от неё во все стороны расходились тонкие, почти невидимые нити серебряной энергии. Её пальцы двигались с нечеловеческой скоростью, и каждая нить была острее бритвы. Её взгляд был холодным и безразличным, как у хищницы, вычисляющей траектории убийства.

Элвин, Барен и Кайл образовали треугольник позади. Их доспехи треснули и почернели, сквозь трещины лилось то же сияние. В руках они сжимали мечи, но это были уже не клинки из стали — это были сгустки сконцентрированной энергии Забвения, пылающие чёрно-белым пламенем. Их движения были абсолютно синхронными, как у единого организма.

Первые ряды чёрных воинов, уже переступивших через пролом, замерли на мгновение. Их бездушные умы, ведомые волей Клоута, впервые столкнулись с чем-то, что не могли понять.

И тогда Лира действовала.

Она не стала махать рукой. Она лишь взглянула на наступающих. И пространство перед ней взорвалось.

Волна невидимой силы, смешанной с тенями и светом, ударила по врагу. Это не был удар — это было стирание. Десятки чёрных воинов просто рассыпались в облако чёрного пепла, не успев даже поднять оружие. От них не осталось ничего — ни доспехов, ни тел.

Строй дрогнул. Но сзади напирали новые. Один из «командиров», высокий воин с рогатым шлемом, издал беззвучный приказ, и твари ринулись вперёд, пытаясь окружить пятерых.

В движение пришла Сайла. Её пальцы дёрнулись, и серебряные нити, невидимые до того, вспыхнули в воздухе. Они пронеслись сквозь строй врагов, и всё, что к ним прикасалось, — распадалось на аккуратные, обугленные срезы. Она не сражалась — она плела паутину смерти, расчленяя противников с хирургической точностью.

Трое с мечами ринулись в образовавшиеся бреши. Они не рубили — они иссекали. Их клинки оставляли в воздухе светящиеся шлейфы. Каждое прикосновение пламени к чёрным доспехам заставляло их не просто разрушаться, а схлопываться внутрь себя, всасываясь в маленькие точки сингулярности и исчезая с тихим хлопком.

Это был не бой. Это был разгром.

Клоут на своём коне наблюдал. Его бесстрастие сменилось холодным, аналитическим интересом, а затем — яростным гневом. Он поднял руку, и оставшаяся масса его армии — сотни существ — разом ринулась вперёд, на этот крошечный пятачок у пролома. Он решил задавить их числом, свалить массой тел.

Волна тьмы накатила на пятерых, поглотив их с головой.

На стенах кто-то вскрикнул от ужаса.

Но через секунду из центра этой чёрной массы ударил столб чистого света. Он разбросал воинов Пустоты словно щепки, и в эпицентре снова показались пятеро. Они стояли спина к спине, недвижимые. Их ауры слились в одну защитную сферу, которую тьма не могла пробить.

Лира подняла руки.

Над полем боя сгустились тучи из теней и света. С неба обрушился ливень — но не из воды, а из сгустков сконцентрированной энергии. Они падали на армию Клоута, и каждое попадание выжигало кратер, уничтожая всё в радиусе нескольких метров.

Сайла указала в сторону группы «командиров», пытавшихся восстановить порядок. Нити серебряной энергии пронзили их одновременно, и те взорвались изнутри, осыпав окружающих чёрным и́звергом.

Элвин, Барен и Кайл двинулись вперёд. Они шли сквозь строй врага, и их мечи выписывали сложные траектории, оставляя за собой лишь пустое пространство. Они не отбивались — они очищали местность, метр за метром.

Армия Пустоты, не знавшая страха, впервые начала отступать. Существа натыкались друг на друга, их стройность ломалась. Они не могли противостоять этой силе. Это была не магия, которую можно было поглотить, и не физическая сила, которую можно было отразить. Это была сила самого Забвения, обращённая против них же.

Последние чёрные воины, дрожа, откатывались назад, к лесу. Но пощады не было.

Лира свела руки вместе.

Оставшаяся на поле энергия — и светлая, и теневая — сжалась в один гигантский шар между её ладонями. Он пульсировал, угрожающе гудел, рвался наружу.

Она посмотрела на отступающих. И выпустила его.

Шар пронёсся над полем, не касаясь земли. Он втягивал в себя остатки армии, как пылесос. Каждое существо, до которого он дотрагивался, исчезало, растворяясь в его ядре. Пройдя до самого леса, шар взмыл вверх и исчез в небе с ослепительной вспышкой.

Наступила тишина.

Битва была окончена. Поле было пусто. Лишь ветер гнал по нему чёрный пепел — всё, что осталось от великой армии Пустоты.

Пятеро стояли неподвижно. Их ауры начали меркнуть. Сила, что наполняла их, уходила, выполнив свою работу. И на смену ей приходило другое чувство — пустота. Бесконечная, всепоглощающая пустота.

И тогда с ними заговорила Пустота. Голос пришёл из неоткуда

«Договор исполнен. Враг повержен. Теперь… ваша очередь. Примите ваш дар. Вашу вечность.»

Земля под их ногами разверзлась. Но это была не яма. Это был портал в иную реальность. Оттуда пахло пылью забытых битв, холодом бесконечности и отчаянием, длящимся миллионы лет.

Лира обернулась, в последний раз посмотрев на цитадель. На своего Владыку, который стоял на стене, и слёзы текли по его лицу. Она подняла руку в прощальном приветствии. Не как герой. Как солдат, выполнивший свой долг.

И затем она шагнула в портал. За ней — Сайла, Элвин, Барен, Кайл.

Портал захлопнулся. Земля сомкнулась, не оставив и следа.

На стенах воцарилась тишина. Потом кто-то крикнул: «Победа!»

Но это была не победа. Это была пиррова победа. Они выжили. Но заплатили за это самую высокую цену, которую только можно представить.

А далеко-далеко, в ином измерении, пятеро воинов уже поднимались на ноги, чтобы встретить свою первую вечную битву. Их имена уже начинали стираться из памяти ликующих людей. Их подвиг уже становился легендой, а потом — мифом. А потом — ничем.

Они стали Забытым Отрядом.

Валера с енотом сидели на крыльце хостела. Енот разворачивал батончик, а Валера держал банан как микрофон.

— Валера, — сказал енот, прожёвывая фантик вместе с шоколадом, — а почему ты не летаешь? Ты же птица. Всё пешком, да автобусами, где потолок плачет от тоски.

Валера замер, банан-«микрофон» упал, и в луже заиграла музыка, как будто кто-то нажал «play».

— А ведь правда… почему?

Он расправил крылья, сделал первый взмах. Взлетел на метр и тут же врезался в вывеску «Пельмени 24/7», от которой отпало «7» и превратилось в знак вопроса.

— Не выходит, — вздохнул он.

— Ничего, — сказал енот. — Вторая попытка. Ты ж не велосипед, чтобы сразу ехать.

Валера снова взмахнул крыльями. На этот раз он поднялся чуть выше — и рухнул прямо в мусорный бак. В баке на него смотрела картошка с глазами и сказала:

— Полёты не для всех.

Валера вылез, весь в обрывках газет.

— Я не умею, — уныло сказал он.

— Ты умеешь, — возразил енот, поправляя шарф. — Просто у тебя стиль «сначала упасть, потом полететь».

Третья попытка. Валера глубоко вдохнул, махнул крыльями — и вдруг действительно взмыл вверх. Сначала неуверенно, но потом уверенно, как батончик, вылетающий из автомата.

Валера закружился над городом, увидел Че-Бурек с высоты. Дома казались вафельками, улицы — макаронами, а автобус, идущий в гору, выглядел как жук, забывший куда ползёт.

Он увидел дом в форме аккордеона, из окон которого доносилась музыка. Рядом с ним стояла башня, которая выглядела как стопка тарелок, и каждая тарелка была отдельным этажом. Он облетел здание мэрии, похожее на перевёрнутую кастрюлю. Полетал над парком, где деревья были в виде вилок и ложек, а дети катались на качелях, сделанных из чайных пакетиков.

Валера кружил над всем этим и думал: «Красиво. Даже слишком красиво».

Он приземлился обратно на крыльцо, тяжело дыша.

— Ну как? — спросил енот.

— Летать я могу, — серьёзно сказал Валера. — Но лучше пешком.

— Почему? — удивился енот.

Валера гордо кивнул:

— Потому что только пешком можно найти потерянный банан в кармане, услышать как шуршит лужа или случайно послушать спор двух голубей о смысле колбасы. В небе всё слишком красиво и сразу, а на земле сюрприз на каждом шаге.

Енот улыбнулся, почесал свой шарф и сказал:

— Логично. Но на автобусе ты всё равно смешнее выглядишь.

Они засмеялись, и город Че-Бурек зазвучал ещё нелепее.

Продолжение следует...

Предыдущая глава о Валере

#птичкавалера #че_бурек #сюр #философия #енот

Мне всегда не хватает времени и сил. При этом во взрослой жизни их не хватает на реально интересные вещи и на свои мечты. Надо как-нибудь, как будет время, починить эту взрослую жизнь) Но тут я попала в больницу, работы стало меньше, а время появилось. Так что ниже несколько коротких детских историй, которые даже и рассказами не назовешь.

Это динозаврик. Он не слишком радостный? Почему?
-- Вообще-то, все вымерли, не действуй на нервы. У меня траур. И что с того, что жив? Я как камень, уникальный и единственный. Вот умру, выставят в музее. А то что за жизнь бестолковая? Никого вокруг, пальмы маленькие и речки -- просто лужи. Холодно. А согреться нельзя -- сразу все пугаются. И морскую капусту я не люблю, а больше есть нечего.
-- А ты был на море, динозаврик?

-- Оно мне снилось. Большое и мокрое.

Приехали на море.

-- О, ванная! У моего старшего брата была такая. И мне свою обещали, как подрасту. Мне всего-то шесть миллионов лет, мне ещё мама лунных зайчиков ловить должна. А тут сплошная ламинария...

Это Удав. Он хотел подружиться с Динозавриком. Но ничего не выходило. Удав нарисовал себе пятна, чтобы бать похожим на жирафа. Ему почему-то казалось, что жирафы такие большие, что непременно дружат с динозаврами. Но не помогло. Динозавру когда-то мама запрещала общаться с теми, у кого меньше четырех лап. А динозавр был послушный. Тогда Удав научился ходить как на ходулях, он приделывал себе четыре палочки вместо ног и ходил. Но Динозавр сомневался.

А потом Динозавр заболел. Долго кашлял и не приходил в себя. Удав стал на время ему шарфиком и поил солодкой.

Но у Динозавра не было имени. А без имени как подружиться?
Удав придумал ему имя и вышил на теплой шапке. Несет дарить. Может, и Удаву найдётся имя.

А это Солнце. Вы его видели, у него работа такая -- светить. Светить постоянно, не останавливаться. Даже если тучи. Но Солнце устаёт. По ночам его света немного, и он спит в одном почти обычном уличном фонаре, только его свет слегка подрагивает.
Однажды Солнце захандрил. Он не вылезал из фонарика и все решили, что он заболел. Но выяснилось, что солнечную температуру никто мерить не умеет. Он ни с кем не разговаривал, а только бормотал себе под нос. "Я им -- весну, я им -- лето. Я им -- урожай. А они от меня зонтиком! За кого они меня принимают? Зонтиком! Зонтиком!"
А потом пришёл парикмахер Гром и всё исправил. Солнце пропустил стрижку, и его лучи были слишком яркие. Вот и спрятался кто-то за солнечным зонтиком. А всего-то нужна была новая стрижка.

Гром. Он почти облако. И еще он парикмахер. Он немного волшебник, ведь из влажных неровных облаков у него получается молния. И вот молниями-то он всех и стрижет. То горы подравнять надо, то дереву пересадку сердца провести. То бугорок разгладить.

Реклама ему дорого обходится: приходится целое представление из молний в небе устраивать. Без рекламы даже волшебство ведь деньги не приносит.

Есть у него лучший друг -- Дождь. Он некоторые молнии из рекламы покупает. Просто так, для коллекции. Ценит то, что у него самого не выходит.

У Грома есть мечта: помирить Дождь и Солнце. Но он знает, что не выйдет. И редко пытается.

Дождь -- портной. И он очень любит рассказывать сказки. Рассказывает их даже самому себе. Тихо, под нос -- и быстро. Издалека кажется, что это одинаковый набор звуков, шум капель, но видели вы когда-нибудь, чтобы от бессмыслицы кто-то, вдохновившись, пробивал головой не только стены, но и потолок, пробивался сквозь темную тяжелейшую полосу,и выпячивал макушку наверх, ближе и насквозь, к солнечному немыслимому свету и обжигающему свежему воздуху, как это делает росток? В одной капле дождя содержится целый мир: и солнечный свет, и колыбельная -- ты слышишь ту сказку, которая тебе нужна. А во всём дожде какое волшебство, какя сложная сказка -- мы едва можем представить. Можем только попытаться подобрать слова.

Четырнадцатая (заключительная) серия

1910 год, Санкт-Петербург, здание городской больницы для полицейских чинов, лето, вечер, идёт дождь.

В ворота больничного дворика въезжает и останавливается медицинская карета, офицер, выстроив взвод солдат, командует:

• Взвод! На плечо! (Солдаты берут винтовки на плечо) На право! В расположение части шагом марш!

Взвод солдат маршируя, выходит из больничного дворика.

Санитары в белых халатах из медицинской кареты идут в центр дворика, держа в руках носилки.

В центре дворика, лежат три неподвижные фигуры - накрыв собой Глашу и Луи, лежит Голиаф. Его грудь прострелена в нескольких местах, кровь стекает на брусчатку двора, неподвижные глаза смотрят в небо.

Один санитар второму:

• На этого здоровяка нужно двое носилок, не то порвутся…одни на вторые сверху положим… и бабу эту также потащим… здоровая… а ребёнка ихнего можно и без носилок…

Санитары кладут носилки на брусчатку и начинают поднимать тела.

У ступеней больницы стоит автомобиль с закрытым верхом.

В автомобиле сидим Марлен и начальник контрразведки Лебедев, за рулём сидит японец Ли.

Они смотрят на санитаров и курят.

Лебедев, санитарам:

• Так, голубчики! С телами аккуратней! Доставить в анатомическое отделение контрразведки для опознания и бертельонажа! - поворачиваясь к Марлен, - Милая Марлен, вам никогда не бывает жалко ваших врагов? Вот эти … циркачи… Их расстрелял целый взвод солдат в упор, зачем вы еще выстрелили каждому в грудь?

Марлен, держа в одной руке мундштук с тонкой сигаретой, а в другой р по окручивая серебряный револьвер:

• Господин полковник, все три года разведшколы в …. нас учили, как побеждать врага, но самый главный принцип: чтобы враг был точно мертв - убей его сам. Правда, Ли?

Ли, с акцентом:

• Всо верино говорите, госпожа! Воин убивающих врагов полусяет себе их силу!

Марлен, смеясь и выпуская дым:

• В таком случае, я пожалуй, самая сильная женщина в мире!

Лебедев:

• Отвези-ка нас голубчик в ресторан, будем праздновать победу. Завтра нас ждёт Николай Николаевич, у него всё готово…

Автомобиль трогается и выезжает из ворот больницы.

У ворот, прислонив велосипед к ограде забора, сев на мостовую и обхватив колени руками, всхлипывая и глядя на удаляющийся автомобиль, плачет Васька.

На светлом экране появляется лист желтоватой старой бумаги, на котором под стук печатной машинки слово за словом появляется текст.

За кадром низкий мужской голос читает вслух:

«Филер – это агент уголовно-сыскной полиции России конца XIX – начала XX века, в обязанности которого входили проведение наружного наблюдения, негласный сбор информации о преступниках и их задержание».

На экране печатная машина отбивает надпись:

ФИЛЕРА

Четырнадцатая серия

Санкт-Петербург, Дворцовая площадь, здание министерства иностранных дел.

Кабинет министра иностранных дел.

За столом сидит министр (пожилой невысокий мужчина с седыми волосами и бакенбардами), входит адъютант в парадной форме и докладывает.

Адъютант (майор средних лет):

• Господин, министр! К вам представитель дипломатической миссии Финляндии с нотой протеста, по вчерашним событиям! Изволите пригласить?

Министр, морщась и застегивая верхнюю пуговицу кителя:

• Да, Павел Сергеевич, просите!

Входит полный рыжий мужчина с потным, тревожным лицом, в клетчатом костюме, с кожаной папкой для доклада.

Он кланяется министру, тот делает приглашающий знак рукой, он садится.

Дипломат, с акцентом:

• Ви господин министр уже знаете этот новость! Ваши сбежавшие преступники уже сделал два политических преступления в Финляндии! Это расстрел пограничников и взрыв поезда с людьми!

Министр:

• Да, нам известно о вашем горе, это ужасное преступление… но мы же не можем ловить преступников на вашей территории!

Дипломат:

• Ваши преступник свободно ходит по Финляндии, а ваш сыщик так не может ходить? Наше правительство очень обеспокоено этой ситуацией… Если ви не найдете этих бандитов и не выдадите нашей стороне , то это сильно обострит политический конфликт между нашими странами! Ви понимаете меня господин министр?

Министр:

• Поверьте, господин Миннике, мы делаем всё, чтобы найти и наказать преступников! Они объявлены в розыск! Неужели эта … ситуация, позволит испортить наши дипломатические отношения?

Дипломат:

• Даже больше, чем просто испортить, господин министр! Финляндия может выступить союзником на стороне Германии, в войне против России. Правительство Финляндии даёт вам сутки на поиск преступников и их выдачу нашей полиции! У меня всё, господин министр!

Дипломат встаёт, коротко кивает головой и уходит.

Министр садится в кресло и хлопает ладонью о стол:

• Начальника контрразведки ко мне! Лебедева! Живо!

Берег финского залива, деревянный домик в сосновом бору, лето, утро.

В большой светлой комнате за столом молча, опустив головы, сидят Збруев, Гордынский, Настя, Ольга, Джонни-стрелок и Васька.

Медников стоя у стола со стаканом водки в руке, глядя на три пустых стула, дрогнувшим голосом:

• Сегодня мы потеряли наших товарищей… их жизнь оборвалась… вернее её оборвали… жестоко и бесчеловечно! Давайте помянем наших друзей и поклянемся, что отомстим за них…

Мужчины выпивают, Настя плачет, Ольга её успокаивает, Збруев обнимает хныкающего Ваську. Джонни нервно чистит два разобранных револьвера.

Во дворе раздается лай собаки, Медников смотрит на Збруева и Джонни, они берут револьверы и выходят из дома.

Во двор дома въезжает на мотоцикле мужчина в кожаном шлеме и очках, он останавливается, улыбается и снимает шлем и очки - это сыщик Аркадий Кошко.

Кошко, глядя на Джонни:

• Доброе утро! Костюм джентельмена, вам идёт больше!

Джонни и Збруев опускают револьверы.

В дверях появляется Медников.

Медников:

• Доброе утро, Аркадий Францевич, у нас тут.. горе…

Кошко, серьёзно:

• Да, я читал дежурную сводку за сутки… соболезную! И у меня ещё одни плохие новости тот, кого зотели спасти ваши друзья,  Николай Николаевич, он…. предатель.

Двор дома, беседка.

Под навесом сидят Медников, Кошко, Збруев, Гордынский, перед ними карта города.

Кошко, глядя на Медникова:

• Мои сыскари узнали, что ваш заместитель не поступал в эту больницу с ранениями, более того, его вообще нет в списках пациентов ни в одной из городских клиник… Наши коллеги из финской полиции показали его фото из личного дела выжившему пограничнику, он его опознал, как человека, показавшего документы полковника Медникова.

Збруев, бьет кулаком по столу:

• Я лично задушу его!

Медников, Збруеву:

• Петя, у тебя будет такая возможность, Аркадий Францевич, какие сведения вам удалось собрать?

Кошко:

• Мы проверили уголовное прошлое Ли, он работает помощник у Марлен. В Россию попал на корабле, его в море подобрал наш военный корабль, он был доставлен поездом в Иркутск. Из госпиталя он сбежал, убив двух конвоиров ударами в горло. Интересно, что через два дня в Иркутске было совершено нападение на квартиру банкира Дягилева. Сам Дягилев убит ударом ножа в сердце, а его горничная ударом в горло - сломана гортанная кость. Из квартиры пропали драгоценности, деньги и коллекция боевого орудия, в том числе  японского древнего оружия самураев. Через два месяца в Санкт-Петербурге, стали появляться трупы со следами применения такого оружия.

Медников:

• Про кого из их группы, вы ещё что-то смогли разузнать?

Кошко:

• Мишку Япончика вы знаете - он уголовник из Одессы, блатной, специалист по вооруженным налётам, разбоям и грабежам, пользуется авторитетом в уголовном мире, жестокий, хладнокровный, за ним несколько доказанных трупов, включая жандармов.

Збруев:

• У них в банде ещё горец есть…

Кошко:

• Да! Это очень уникальный субъект - Иосиф Джугашвили, партийная кличка - «Коба», выпускник церковно-приходской школы, примкнул к партии большевиков, революционер и бомбист. Отвечает за террористические акции.

Гордынский:

• Какая разношерстная компания собралась…

Кошко:

• Феликса Дзержинского вы тоже помните, он загипнотизировал охранника нашей тюрьмы, и тот перестрелял своих товарищей и застрелился сам. Образован, умен, хитер, увлекается оккультизмом.

Медников:

• Но что вам известно про саму Марлен?

Кошко:

• В том то и дело, преступный мир не знает откуда она взялась, знакомый вам Котовский, участвовал с ней в паре  налётов на банковские дилижансы. Она известна своей жестокостью, хитростью и невероятным чутьём. Владеет всеми видами оружия, водит автомобиль.

Гордынский:

• Может я чересчур впечатлительный, но она не похожа на простую уголовницу...

Збруев:

• Судя по подготовке операций - она получила диверсионную подготовку, это я, как военный моряк говорю.

Медников:

• Вне всяких сомнений!

Гордынский:

• Это что получается, она немецкий шпион?

Кошко:

• Хуже! Она глава шпионско-диверсионной сети!

Медников, грустно:

• Причём под покровительством главы нашей контрразведки полковника Лебедева… Но мне кажется есть кто-то ещё, кто руководит Марлен, кто-то более сильный и могущественный…

Кошко:

• Возможно, но точных сведений у нас нет. Зато есть информация, что вся эта честная компания снова собирается в Санкт-Петербурге, для проведения финальной операции…

Все замолчали и посмотрели на Кошко.

Медников:

• И какова их цель на этот раз?

Кошко:

• Их цель - обезглавить Российскую Империю, убив государя и захватив органы власти.

Санкт-Петербург, железнодорожный вокзал, лето, утро.

Двое солдат выходят из вагона и помогают вынести кресло с инвалидом - пожилым полковником в военном кителе с орденами на груди.

Его сопровождает майор артиллерии в зеленой полевой форме, он благодарит солдат и катит инвалидное кресло с полковником по перрону.

Полковник (Коба), майору:

• Мишель, генацвалле! Ты знаешь, что притворяться инвалидом, это грех? Бог может ногу отнять или руку!

Майор (Мишка Япончик):

• Коба, вот мамой клянусь, я этот клифт майорский в гробу видал! Чувствую себя вшой окопной! Но Феликс сказал, что конспирация прежде всего, шоб я так жил!

Коба:

• Ладно! Вот когда царька и его свиту к стенке поставим, забудем про конспирацию! Давай, вон направо свободный экипаж.

К инвалидной коляске подходит полная деревенская баба, кланяется и крестится:

• Касатики мои! Вы с фронту? А какой полк? Может мово видали, а? Жив он, а? Николай! Уткин… а?

Коба здоровой ногой пинает бабу:

• Уйди с дороги, дура! В сводках ищи своего мужика, в комендатуре!

Баба падает на колени, тихо воет, кланяется и крестится.

Мишка Япончик катит инвалидную коляску к стоящим возле конца перрона экипажам.

Баба встаёт с колен, смотрит на удаляющихся военных, поднимает вверх руку и машет белым платком.

Седой бородатый кучер, глядя вдоль перрона, кивает, и выходит навстречу майору, катящему инвалида.

Кучер:

• Господа военные, куда вам? Домчим с ветерком! Давайте подсоблю? - он помогает майору поднять и посадить полковника в карету.

Кучер:

• Куда прикажите, господа?

Мишка Япончик:

• Давай-ка, милейший на Васильевский остров, дом покажем.

Экипаж отъезжает от перрона и выезжает на дорогу в город. Баба бежит вдоль вагонов, ловко заскакивает в другой экипаж, и снимает платок, это Збруев.

Збруев поворачивается к Медникову:

• Это они! Парики, грим, военная форма, форма настоящая… Надо сообщить Кошко, пусть ищут раздетые трупы майора и полковника по пути следования поезда. У Мишки татуировка перстня на пальце, у Кобы грузинский акцент и он пнул меня здоровой ногой…гад!

Медников:

• Джон - кучеру, давай за этой каретой, только не вплотную! Гордынский их быстро не повезёт.

Санкт-Петербург, Васильевский остров, лужайка большого дома с колоннами.

За плетенным столиком обедают полковник Лебедев, Марлен, Ли и Николай Николаевич.

Слуга в чёрном костюме подводит к столику двух военных:

• Господа, ваши друзья прибыли!

Марлен, смеясь:

• О, господи! Иосиф! Как вам к лицу военная форма, этот китель! Вы прирожденный полководец! А вы Мишель, смотритесь, как карточный шулер, выигравший форму у пропойцы-майора.

Николай Николаевич встаёт и жмет руки Кобе и Япончику, Ли встаёт и делает поклон, Лебедев кивает подбородком и делает приглашающий жест к столу.

Коба и Мишка Япончик садятся за стол, снимают парики и отклеивают накладные усы и бакенбарды.

Лебедев:

• Итак, господа! Нам предстоит совсем небольшое дело - захватить власть в свои руки. На нашей стороне выступают вверенные силы контрразведки, вооруженные формирования из числа преступного элемента, и немецко-финский десант, во главе с капитаном Лемке. Военный гарнизон и жандармы ни шага не сделают без моего приказа, поэтому сопротивления ждать неоткуда. А первый и главный выстрел сделает наша очаровательная Марлен! Николай Николаевич, вы привезли винтовку?

Николай Николаевич делает знак рукой, слуга приносит длинный плотный футляр из коричневой кожи.

Николай Николаевич расстегивает его и достает винтовку с длинным стволом, удобным прикладом, большим оптическим прицелом и широким цилиндром на конце ствола.

Все с интересом смотрят на винтовку.

Николай Николаевич:

• Это изобретение британского оружейника …. Винтовка для бесшумной стрельбы на большие расстояния. Он использовал устройство для погашения звука, механизм быстрой перезарядки и самую мощную морскую оптику. Винтовка разбирается на шесть небольших частей, что весьма удобно. Патрон, кстати, обычный - 7,62.

Марлен, нежно погладила винтовку:

• Она просто совершенство…почти как я!

Лебедев, улыбаясь:

• Марлен, дорогая, надеюсь, государь оценит эту вещицу в ваших руках, до завтрашнего утра у вас есть время пристрелять её! Николай Николаевич посвятите всех в детали операции.

На крыше особняка лежат Васька и Килька, они поочередно смотрят в бинокль на компанию за столом.

Килька:

• Ты видал како ружо? Ужас!

Васька:

• Это винтовка! Подзорная труба не ней, это чтобы видеть куда стрелять, если цель далеко…. Вот тебе и ружо!

Финский залив, лето утро.

Над поверхностью воды появляется перископ подводной лодки, потом рубка и металлический корпус «Берты» с заклёпками и трафаретным рисунком белого орла.

Рядом всплывают ещё две субмарины.

Вылезая через открытые люки на корме лодок выстраиваются десятки хорошо вооруженных  людей с винтовками и пулеметами, за поясом к многих ручные гранаты. Специальными насосами надуваются зеленые резиновые лодки десанта.

Улица недалеко от Дворцовой площади, утро, лето.

Вдоль дороги друг за другом останавливаются десять экипажей, сверху сидят несколько человек уголовного вида, по двое сзади с спереди, внутри каждой кареты ещё по шесть человек, все вооружены револьверами и обрезами винтовок.

В первой карете сидят Коба и Мишка Япончик. Коба закуривает трубку и кивает одному из бандитов:

• Иди на улицу генацвалле, посмотри… Если городовой пристанет, что мы тут встали, дай монету, не захочет - убери его по-тихому, без пальбы…

Мишка Япончик, заряжая обойму «Маузера»:

• Коба, я так то парень без страху, но что-то мандражирую! Такое дело…каторгой не отделаешься… Эта немецкая фифа нас не сдаст?

Коба:

• Всех нас ждет одно, Миша! Не бойся смерти! Мы великое дело делаем, для истории…

Дворцовая площадь, здание министерства морского флота.

В большую приемную министра заходит красивая пара - мужчина в офицерской морской форме и очаровательная девушка в платье с длинными темными волосами, рядом идёт слуга, с подарочными коробками.

На встречу встаёт адъютант министра:

• Господа, добрый день! Министр сегодня не принимает, он на аудиенции у государя!

Морской офицер:

• Господин поручик, добрый день! Мы проделали долгий путь из Москвы. Позвольте нам оставить подарки для господина министра в приемной! И распорядитесь, если вам не трудно, чтобы принесли даме чаю!

Адьютант:

• Конечно, господа! Располагайтесь! Мадам, чай для вас сейчас будет - он уходит прикрыв за собой дверь.

Морской офицер - Николай Николаевич, подбегает к массивной двери и закрывает её, просунув ножку стула между ручками.

Девушка снимает парик (это Марлен) и вместе с Ли они заходят в кабинет министра, двигают стол к окну, выходящему на Дворцовую площадь.

Ли ставит на стол подарочные коробки, Марлен открывает их и начинает собирать винтовку из частей.

Дворцовая площадь, здание министерства иностранных дел, утро лето.

Большой зал, полный министерских чиновников, высших военных чинов, дипломатов, а также иностранных корреспондентов.

Сбоку от трибуны стоит оркестр в парадной форме. Все ждут появления государя.

Здание контрразведки, помещение анатомического отделения, утро, лето.

В железную дверь стучится господин с бородкой, в красивом сером костюме с саквояжем. Ему открывает лысый охранник в белом халате поверх военной формы.

Господин с бородкой:

• Доброе утро! Управление уголовных расследований, я прибыл для проведения бертельонажа.

Охранник:

• Аааа! Проходите… вон та дверь…

Господин с бородкой (это Кошко), улыбаясь, заходит, закрывает за собой дверь, резко бьет охранника рукояткой револьвера по голове,  забирает связку ключей, проходит по коридору, открывает большую железную дверь с табличкой «Анатомическое отделение», входит в помещение, включает электрический свет, щурится и говорит:

• Господа, циркачи! Ваш выход! - ставит саквояж на стол - Вот реквизит!

Коридор здания контрразведки.

По коридору бегут Голиаф, Глаша и Луи.

Голиаф голыми руками раскидывает в разные стороны накинувшихся на него сотрудников контрразведки. Глаша, орудуя двумя кастетами, нанося размашистые боковые удары, крушит ребра нападающим. Луи, сидя на шее у Голиафа, стреляет из трубки парализующими дротиками.

Кошко выбегает на улицу запрыгивает в экипаж к своим сыскарям и командует:

• На Дворцовую!

Дворцовая площадь, здание министерства иностранных дел, утро лето.

В большой зал под оркестр входит государь - Николай второй, в окружении первых лиц государства. Все встают аплодируют, корреспондент иностранной газеты с массивным фотоаппаратом на триноге делает снимок со вспышкой магния.

Государь садится по центру, рядом садятся министры.

Кабинет министра морского флота.

На строке уперев винтовку в стопку книг, лежа на придвинутом к открытому окну столе, Марлен смотрит в оптический прицел винтовки.

В перекрестье прицела видно спокойное улыбающееся лицо государя.

Марлен смотрит на часы. Николай Николаевич смотрит в бинокль. Ли зажигает папиросу, вытягивает в окно руку, ветер сносит дым вправо. Марго кивает и с щелчком поворачивает колесико прицела.

Марлен задерживает дыхание. Щелчок курка. Но вместо выстрела происходит взрыв затвора винтовки. Марлен кричит, хватаясь за изуродованную ожогом щёку, тушит горящие волосы, тараща глаза на Николая Николаевича:

• Твааааарь!!!! Это он!!!

Ли бросается на Николая Николаевича, нанося удары руками и ногами, тот отбивает их биноклем.

В кабинет врывается Ольга Медникова, Марлен швыряет в неё винтовку, но промахивается, Ольга стреляет из револьвера, но Марлен выпрыгивает в окно и повисает на водосточной трубе.

Большой зал здания министерства иностранных дел.

Услышав выстрелы, все вскакивают со своих мест. Полковник Лебедев обеспокоено вертит головой, выглядывая в окно, потом резко делает несколько шагов к государю и прицеливается в него из маленького пистолета.

Звучит выстрел, все замирают, из фотоаппарата на треноге идёт лёгкий дымок. Полковник Лебедев смотрит на свой парадный китель, по нему растекается пятно крови, он падает лицом вниз. Фотограф, опускает треногу, устало снимает парик и опускает руки:

• Ваше величество, извините за шум, начальник службы филеров - полковник Медников…. Теперь вы в безопасности!

Улица у дворцовой площади. Из экипажей выскакивают вооруженные уголовники и бегут через Дворцовую площадь к зданию иностранных дел.

Театральная тумба с афишами, разворачивается обратной стороной в ней стоит Джонни стрелок, он открывает огонь по бандитам из двум длинноствольных револьверов. Один за другим бандиты падают на брусчатку мостовой.

Остальные отстреливаясь бегут обратно к каретам, им навстречу выходит шеренга жандармов в форме во главе с полковником Бочкаревым, жандармы открывают огонь из винтовок.

Коба, раненный в ногу, лежащий среди трупов, целится в Бочкарева.

Джонни стреляет Кобе в руку перебив сухожилия.

Коба, взвыв от боли и теряя сознание:

• Притворяться инвалидом…плохая примета…

Мишка Япончик, схватив маленькую девочку, и прикрываясь ею:

• Легавые не стрелять! Положить оружие! Замочу её! Мамой клянусь! - Бочкарев и жандармы кладут оружие на брусчатку.

Джонни тоже медленно кладет два своих револьвера. Мишка Япончик, держа девочку у своей груди с приставленным к голове револьвером, пятится к карете.

Джонни резко наступает на край рукояти револьвера, тот отскакивает от мостовой прямо в руку, выстрел - пуля попадает в руку Мишки, револьвер отлетает в сторону, второй выстрел - пуля попадает Мишке в ногу, он падает, скорчившись от боли.

Финский залив, утро, лето.

Резиновые лодки с вооруженным десантом причаливают к берегу, военные во главе с капитаном Лемке, идут цепью по берегу.

Лемке с «Люгером» в руке, озирается по сторонам, поправляя чёрный берет подводника.

Справа вверх поднимаются кусты камышей и выкатывается ствол пулемёта.

За пулемётом «Максим» Василий Иванович Чапаев, рядом, поправляя пулеметную ленту - Настасья Павловна. Из окопа слева с каской на голове высовывается Гордынский с двумя гранатами в руках.

Они открывают огонь по десанту. Летят гранаты. Военные падают подкошенные пулеметным огнём и взрывами. Уцелевшие бегут к резиновым лодкам.

Из воды, в водолазном костюме встаёт Збруев, с пулемётом «Льюис на плече, он поливает отступающих встречным огнём.

Три субмарины опускаются под воду и пытаются уплыть. Збруев держит в руках механизм для приведения в действия магнитных бомб, он выкручивает рычаг, раздаются три больших взрыва.

Збруев отбрасывает взрыватель, снимет маску, и подходит к лежащему на спине, раненному Лемке, затирая его «Люгер»:

• Всё капитан, нет больше твоей «Берты», это я тебе как моряк говорю!

Лемке, резко достав из голирища нож, втыкает его Збруеву в бок, выдыхая:

• И тебя не будет…

Кабинет приемной министра морского флота.

Ли, сорвав со стены саблю, описывая ею восьмерку в воздухе, идёт на Николая Николаевича, тот в разорванной ударами сабли кровавой рубашке, вытирает кровь с лица, достает наручники, пристегивает один конец к своей руке и улыбается.

• Отдел филеров, управление уголовно-сыскной полиции! Предлагаю вам сдаться добровольно!

Ли выставляет саблю вперед и делает колющий удар, Николай Николаевич делает рывок ему на встречу, натыкается на клинок и вместе с Ли падает в окно третьего этажа.

Мостовая под окном кабинета.

На камнях с разбитой головой лежит мёртвый Ли, на нём, с лезвием торчащим из спины лежит Николай Николаевич, он хрипит и застегивает наручники на запястье Ли:

• Вы арестованы… - делает вдох и закрывает глаза.

Крыша здания министерства морского флота.

На крыше Марго с обожженным лицом и выгоревшими на половину волосами с ножом в руке и Ольга Медникова с револьвером.

Ольга:

• Сдавайся, Марлен! Или как тебя на самом деле? Ваш план провален, мы все про вас знаем, немецкая разведка вам уже не поможет!

Марлен:

• Что ты можешь знать о наших планах? Ты - ничтожество! Никто! Мы вас сотрем с лица земли! - она бросается на Ольгу, та стреляет несколько раз, но промахивается.

Марлен сбивает Ольгу с ног и замахивается на неё ножом. Звучит выстрел. Марлен оглядывается. В нескольких метрах стоит Луи с револьвером в руке.

Марлен, слабо улыбаясь и падая:

• Ненавижу цирк…

Больница для офицерских чинов, день, лето.

На кровати лежит Пётр Збруев, с перебинтованной грудью, рядом сидит Васька и Настя, она гладит его по руке.

Вокруг на стульях сидят Медников, Ольга, Гордынский, Голиаф, Глаша, Луи и Джонни

На табуретке возле кровати стоит кувшин с цветами, яблоки и криво склеенная деревянная лошадка со следами крови.

Збруев, гладя Ваську по голове: Вот сынок, склеил как мог твой подарок! Если бы не она, Лемке забрал бы меня с собой на тот свет…

Настя, Збруеву: Герой ты мой, а где твой корсет был из металлической кольчуги, а?

Гордынский, чуть заикаясь: Насть! Не ругай Петра! Он же под водой мины крепил, как же с кольчугой то?

Медников: Ты, Петь точно герой, пустил на дно три лучшие субмарины Германии!

Луи, на коленях у Голиафа: А я герой? Евстратий Петрович! Я эту… Марлен к проотцам отправил?

Медников: Я теперь твой должник, Луи, ты мою Олю спас… - сжимает Олину руку. Вы все герои, мои друзья, все до одного!

Збруев: Евстратий Петрович! Ну как вы нас всех провели! Получается ребята разыграли свою смерть! Холостые патроны, да?

Медников: Да, для нейтрализации этой шпионской группы, пришлось внедрить у ним Николая Николаевича, чтобы ему поверили секретных документов было мало, поэтому мы инсценировали нападение на финских пограничников. Кстати, все они живы. Револьвер, который так понравился Марлен, был заряжен холостыми, у всех «трупов» была ткань с пакетами свиной крови. Кстати, это идея Николая Николаевича.

Збруев, весело: Вот он молодчина! А такой тихоня кабинетный! А где он? В управлении бумаги наградные готовит?

Все опускают глаза.

Настя, горько: Петь… Николай Николаевич погиб…в одиночку задержал своего первого преступника - этого опасного самурая и … погиб вместе с ним…

Збруев, сжимая кулаки: Как же так…он же из нас самый слабый…

Глаша, смахивая слезу: Петь, он оказался сильнее всех нас…

Улица перед больницей для офицерских чинов, утро, лето.

Филера Голиаф, Глаша, Джонни и Луи выходят из дверей больницы, смотрят и машут в окошко, на них через окно смотрят и улыбаются Збруев, Настя и Васька, и машут в ответ.

Последним выходит Медников, под руку с Ольгой. К дверям больницы подъезжает мотоцикл, мотоциклист и снимает шлем и очки, это Кошко.

Кошко: Евстратий Петрович! Вы не слышали о докладе нашего министра иностранных дел? Он сообщил, что разведка Финляндии пыталась убить царя! Теперь для России Финляндия германский союзник! Все отметили, что у нашего министра был совершенно стеклянный взгляд и пустой безразличный голос…

Медников: Гипноз Дзержинского?

Кошко: Однозначно!

Медников: Так! Филера! Все в управление! У нас новое дело!

Санкт-Петербург, перрон железнодорожного вокзала, вечер лето.

Из вагона поезда по ступеням спускаются два хорошо одетых господина.

Один закуривает, второй смотрит на золотые часы.

Первый (низкий лысоватый, с рыжими волосами, высоким лбом, бородкой и хитрым взглядом): Ну что, Лев Давидович, как вы оцениваете успех нашей акции?

Второй (высокий, худой, кудрявый в золотом персне): Прекрасно! Главная диверсионная группа пала, выполнив тем самым свою основную отвлекающую задачу. А Феликс Эдмундович поставил красивую точку! Теперь о мире с Германией можно забыть!

Первый: Это архиважно, батенька! Страна в состоянии войны - лучше не передумаешь для нашей будущей революции!

Конец первого сезона

Армия Пустоты подошла к стенам Цитадели Меча. Сотни, а может и тысячи, чёрных, безмолвных воинов выстроились в идеальные шеренги, закрыв собой всё поле перед главными воротами. Их зелёные глаза светились в предрассветных сумерках, создавая жутковатое подобие звёздного неба на земле. От них не исходило ни звука, ни запаха — лишь волны леденящего холода и абсолютной, всепоглощающей тишины.

На стенах цитадели царило напряжённое ожидание. Ополченцы, лучники, даже женщины и подростки — все, кто мог держать оружие, заняли свои места. В воздухе витал запах страха, пота и перегорелого металла от тысяч раскалённых стрел.

Лира, всё ещё бледная и ослабленная после ритуала, стояла на главной башне над Вратами Вечности. Рядом с ней, опираясь на плечо верного стражника, стоял Мораксус. Он был похож на призрака — седой, измождённый, с почерневшей рукой, скрытой под плащом. Но в его глазах горела прежняя стальная воля.

— Они не штурмуют, — хрипло произнёс он, всматриваясь в неподвижные ряды врага. — Они ждут.

— Чего? — спросила Лира.

— Знака. Приказа. Или… пока мы не сдадимся от страха.

И он был прав. Безмолвное ожидание было психологической пыткой. Люди на стенах начинали сходить с ума от этой тишины. Слышен был каждый скрип доспеха, каждый сдавленный вздох.

Внезапно строй врага расступился. Из него выехала одна-единственная фигура на вороном коне. Но это был не человек. Это был рыцарь в доспехах из полированного обсидиана, с плащом, сотканным из самой ночи. Его шлем был увенчан рогами, а из-под забрала струился не дым, а настоящий, звёздный мрак. Он был воплощённой мощью и древним злом.

Он остановился на расстоянии полёта стрелы и поднял руку. В его пальцах он сжимал знамя клана Плащей, но оно было чёрным и обугленным.

Голос, который прозвучал следующе, был не громким. Он был тихим, но он проникал в самое сознание каждого защитника цитадели, звуча прямо у них в голове.

«Я — Клоут. Я был таким же, как вы. Мягким. Слабым. Испуганным. Я просил о хлебе и получил камень. Я просил о помощи и получил насмешку.»

Он говорил спокойно, почти с сожалением.

«Но мне открылась истина. Сила. Бессмертие. Конец всем страданиям. Я принёс вам не смерть. Я принёс вам… милость. Освобождение от боли этого мира.»

Его слова находили отклик в сердцах самых отчаявшихся. Некоторые ополченцы опускали оружие, их глаза заволакивались туманом.

«Откройте ворота. Сложите оружие. Станьте частью вечности. Или умрите в агонии, и всё равно станете частью нас. Выбор только в том, как вы примете свой дар.»

Мораксус выпрямился, оттолкнув стражника. Он сделал шаг вперёд, к парапету башни. Его голос, когда он заговорил, был слабым по сравнению с тем, что звучал в головах, но в нём была непоколебимая правда.

— Мы не примем ваш «дар»! — крикнул он, и его слова подхватили рупоры, разнеся по стенам. — Мы предпочтём смерть в бою рабству в вашей вечности! Мы — клан Мечей! И мы помним свою честь!

Его слова встряхнули людей. Они снова сжали оружие. Лучники натянули тетивы.

Клоут (или то, чем он стал) медленно покачал головой, словно жалея непонятливых детей.

«Как жаль. Тогда… примите моё сострадание.»

Он опустил руку.

И ад начался.

Безмолвные ряды чёрных воинов ринулись вперёд. Они не бежали — они плыли над землёй, их движения были неестественно плавными и быстрыми. Они несли с собой не крики, а тишину.

— ОГОНЬ! — скомандовала Лира.

Со стен обрушился ливень стрел с серебряными наконечниками. Первый ряд врагов буквально рассыпался в чёрный дым. Но следующие шли по их пеплу, не замедляясь. Они начали карабкаться на стены, не используя верёвок или лестниц — их пальцы впивались в камень, как когти, а сами они словно становились тяжелее воздуха.

Завязалась рукопашная схватка на стенах. Звон серебра, крики боли, шипение испаряющейся тьмы — всё смешалось в оглушительную какофонию. Ополченцы дрались с яростью обречённых. Они знали, что проигрывают, но каждый унесённый с собой враг был маленькой победой.

Лира металась по стенам, её клинки кружились, срезая чёрные щупальца и находя уязвимые места в доспехах. Рядом с ней сражалась Сайла, её ножи всегда находили цель.

Мораксус наблюдал за битвой, его лицо было искажено болью и беспомощностью. Он чувствовал каждую смерть на стенах. Каждая потерянная жизнь ослабляла его, ведь его собственная сила была связана с волей его людей к сопротивлению.

Внезапно он увидел, как у восточной стены творится нечто ужасное. Несколько ополченцев, охваченных паникой, отступили… и их же товарищи, уже заражённые чёрными прожилками, повернули оружие против них. Началась резня внутри своих же рядов.

— Нет… — прошептал Мораксус. Предательство и страх были топливом для врага. Это могло стать концом.

Он посмотрел на Лиру, которая отчаянно пыталась заткнуть брешь. Он посмотрел на своего старого друга Альдрика, который с группой магов пытался удерживать барьер над главными воротами, но силы их таяли.

Он посмотрел на чёрного рыцаря Клоута, который неподвижно наблюдал за бойней, словно режиссер за спектаклем.

И тогда решение пришло к нему. Страшное. Окончательное. Цена которого была так высока, что его сердце разрывалось от одной мысли. Но это был единственный способ.

Он отозвал Лиру.
— Капитан… — его голос был тихим, но полным невероятной силы. — Я знаю, как их остановить. Но мне нужен твой отряд. Весь. И твоё согласие.

Лира, вся в крови и копоти, смотрела на него, не понимая.
— Владыка? Любой приказ!

— Это не приказ, — посмотрел он ей прямо в глаза. — Это просьба. О самой страшной жертве, которую только может принести воин. Жертве, которую никто и никогда не узнает и не воспоет.

✱✱✱

Шум битвы на стенах казался далёким гулом, заглушаемым толщиной камня и тяжестью слов, повисших между ними. Лира смотрела на Мораксуса, пытаясь прочитать в его потухшем взгляде хоть тень безумия, хоть намёк на шутку. Но видела лишь бездонную, леденящую решимость.

— Какую… жертву? — её собственный голос прозвучал чужим, сорванным.

Мораксус сделал знак рукой, и они спустились в небольшую каменную нишу у внутренней стороны стены, где рев сражения стихал до приглушённого гула.

— То, что держит их здесь, — не просто армия, — начал он, его слова были отрывистыми, экономящими последние силы. — Их ведёт воля. Воля Бога Забвения, того, чьё имя стёрто. Он — источник. Он — сердце этой чумы. Пока он активен, они будут приходить снова и снова, как прилив.

Лира молча кивнула, вспомнив крошечную, пульсирующую трещину в подземной зале.

— Альдрик отыскал в дневнике отца… намёк. Не на изгнание. На заключение сделки. Мораксус сглотнул, и его лицо исказила гримаса боли. — Можно призвать силу самого Бога Забвения. Направить её против его же детей. Обрушить её на армию, как молот.

— Как? — в сердце Лиры забрезжила надежда, столь же опасная, сколь и страшная.

— Ценой, — прошептал Мораксус. — Великой ценой. Пять… пять чистых душ. Пять воинов с несломленной волей должны добровольно стать проводниками этой силы. Они обретут мощь, невиданную смертными. Они сметут врага со стен, обратят в бегство саму тьму. Но…

Он замолчал, не в силах выговорить.

— Но? — тихо подсказала Лира, уже догадываясь, чувствуя ледяную тяжесть на своих плечах.

— Но сила эта сожжёт их изнутри. Она не для смертных. И после победы… она не исчезнет. Она потребует платы. Вечной платы. Голос Мораксуса стал совсем тихим, похожим на шелест страниц древней книги. — Они не умрут. Они будут заключены в Пустоте. В вечной войне против порождений тьмы, которых они только что уничтожили. Их имена будут стёрты из истории, их подвиг забыт, чтобы не привлечь внимание других… искателей силы. Их души никогда не обретут покоя. Они станут вечными стражами у врат Забвения.

Лира прислонилась к холодному камню стены, чтобы не упасть. Она смотрела сквозь узкую бойницу на поле боя, где гибли её люди. Каждый крик, каждый звон стали отзывался в ней болью.

— Пять человек, — прошептала она. — Навсегда.

— Твой отряд, Лира, — сказал Мораксус, и в его голосе звучала беспомощная скорбь. — «Стальные Когти». Только они достаточно сильны духом, чтобы выдержать это… и достаточно преданы, чтобы согласиться.

Он прав. Она знала каждого из своих пятерых бойцов как себя. Их верность, их храбрость, их готовность отдать жизнь за клан. Но это… это было хуже смерти.

— Они никогда не обретут покоя, — повторила она, словно проверяя саму себя на прочность.

— Никогда, — подтвердил Мораксус. — Это цена спасения всех остальных. Ты должна спросить их. Только добровольно. Только если они поймут всё.

В этот момент с оглушительным грохотом обрушился участок стены у восточных ворот. Чёрная волна хлынула в пролом. Крики ужаса стали громче. Время кончилось.

Лира закрыла глаза на мгновение. Она увидела лица своих бойцов. Рорка, который уже отдал жизнь. Сайлу с её язвительной улыбкой. Элвина, самого молодого, с горящими глазами. Двух других ветеранов — Барена и Кайла.

Она открыла глаза. В них не осталось ни страха, ни сомнений. Лишь холодная, отполированная до блеска решимость, как у её клинков.

— Я не буду их спрашивать, Владыка, — сказала она твёрдым голосом. — Я прикажу. Как мой отец приказывал мне. Они поймут. Они — «Когти». Это их долг.

Мораксус смотрел на неё с безграничной болью и бесконечной благодарностью. Он кивнул.

— Иди. Альдрик ждёт тебя в подземной зале. Он подготовит всё. А я… — он посмотрел на руку, — …я дам последний приказ. Приказ на отступление с стен. Чтобы очистить поле для… для новой силы.

Лира развернулась и побежала, не оглядываясь. Её плащ развевался за ней как знамя. Она бежала не на смерть. Она бежала на что-то гораздо страшнее.

А Мораксус остался, глядя, как рушится его мир. Он должен был отдать приказ, который выглядел бы как акт капитуляции. Он должен был позволить тьме почти победить, чтобы дать шанс самой страшной надежде.

Он поднял голову к небу, где уже занимался новый день — день, который должен был стать либо концом всего, либо началом вечной ночи для пятерых его лучших воинов.

— Простите меня, — прошептал он в пустоту. — Простите меня, дети мои.