Сообщество - Авторские истории

Авторские истории

40 259 постов 28 283 подписчика

Популярные теги в сообществе:

43

Продолжение поста «Свежие следы»1

Алконост тоскует по былым временам.

Когда-то райские птицы внушали трепет одним своим видом. Люди склоняли головы перед любой из их троицы. Восхищённо перешёптывались — но замолкали, стоило птицам начать петь.

Сейчас Алконосту приходится постараться, чтобы заставить замолчать хоть кого-то.

Она знает: времена меняются. Люди давно не приносят жертвы перед идолами, не танцуют вокруг костров. Не рисуют в своих книгах женщину-птицу с золотой короной.

Многие даже забыли её имя.

Алконост всё больше времени проводит в человеческом обличье: это удобнее. У неё есть квартира. Работа. Скидочная карта продуктового и любимые сериалы.

Она говорит себе: могло быть и хуже. Сирин сошла с ума, когда люди перестали обращать внимание на её песни, возвещающие о несчастьях. Гамаюн пропала в глухих сибирских лесах, и Алконост уже не надеется получить от неё весточку.

Но она живёт. Она держится.

Работа очень помогает. Алконост полюбила радио, как только у людей появилась эта игрушка. Она ведёт ток-шоу, участвует в радиоспектаклях, даже зачитывает в микрофон гороскопы.

Станции, правда, приходится менять каждые десять лет. Однажды человек, работавший в архиве, узнал её по голосу и что-то заподозрил.

Алконосту удалось его зачаровать.

Конечно, это не былые времена, когда она пела, а дюжины людей, собравшихся вокруг, плакали от восторга. Когда некоторые из них падали без чувств, очарованные райским голосом.

Но на что-то Алконост ещё способна.

Её программа — обычное шоу о новинках кино — показывает отличные рейтинги. Начальник даже повысил ей зарплату: не обошлось без чарующего голоса.

Это нечестно, но выживать как-то надо.

Но временами, когда Алконоста накрывает тоска, она сбрасывает эту личину. Никакой скучной одежды, тихого голоса и слабых человеческих ног. Лишь её сильные крылья.

И сияние, которое окружает птицу подобно золотой короне.

Она взмывает в ночное небо. Обгоняет ветер, взлетает так высоко, будто вот-вот дотянется до солнца. Представляет, что они снова собрались втроём, а люди на земле запрокидывают головы, охают и не решаются показать на райских птиц пальцем.

Алконост надеется, что эти времена однажды вернутся.

54/365

Одна из историй, которые я пишу каждый день — для творческой практики и создания контента.

В издательстве Rugram вышел мой сборник жутких повестей и рассказов! Вы можете заказать его на WB или Озоне~

Показать полностью
6

Миры (Часть 5) Дракон пал!

В просторной комнате собралось много народа. Воздух был тёплый, пропитанный запахами еды, травяного настоя и лёгкого дыма от лампад, что мерцали на стенах, отбрасывая дрожащие тени. Невысокая девушка зажигала очередной светильник и, устало вздохнув, с лёгкой ностальгией в голосе произнесла:

— Ребята-а… вы бы знали, как я соскучилась по электричеству.

Следопыты, когда-то нашедшие Лизу, расположились на лавках, ближе к очагу и громко обсуждали последние новости лесов. Они обсуждали, кто видел новые гнёзда одичалых, кто из них отбился от стаи, а кто, наоборот, прибился к обычным зверям. Голоса то заглушали общий гул, то утопали в нём, становясь частью живого, тёплого шума, в котором перемешались смех, переклички, звон посуды и лёгкий хруст свежеиспечённого хлеба.

Молодые связные оживлённо болтали, не скупясь на жесты. Они хвастались нарядами, привезёнными из дальних стран: лёгкими тканями, расшитыми серебряными нитями, браслетами с тонким звоном, перьями экзотических птиц. Их руки мелькали в воздухе, а слова, стоило забыться, превращались в условные обозначения, и все, кроме следопытов, переставали их понимать. Это напоминало о том, чем славились связные — скоростью, надёжностью, выносливостью и способностью преодолевать расстояния, которые теперь казались бесконечными.

Об этом старались не говорить, но беспокойство ощущалось почти в каждом разговоре. Одна за другой закрывались тропы — древние проходы, связывающие дальние уголки мира и сокращавшие дорогу до нескольких минут. Сейчас, когда кто-то говорил: «Я недавно был в Баллее», уже никто не думал, что путешествие далось ему легко. Теперь путь туда занимал недели, а связные становились незаменимыми. Они сами ещё не осознавали, насколько ценна их работа — но окружающие это понимали.

Даже Хранитель знаний Драгун и Псы, добрались сюда одной из последних троп. Старик всё сетовал, что скоро такие путешествия станут невозможными и, кажется, именно поэтому он принёс Лизе множество книг из Старого Света — «на вырост», как он выразился. Толстые тома с потрёпанными страницами лежали стопкой на скамье, пахли пылью и старой, очень старой бумагой.

Но основной хаос в этот размеренный вечер вносили Псы. Несмотря на плотный график караванов, они нашли время навестить старых друзей и теперь валяли дурака с Лизой. Они носились по комнате, временами принимая облик огромных пустынных собак, на которых Лиза беззастенчиво каталась, вцепившись в их редкий мех, или, изображая дворняг, игриво отбирали у неё прихватки. Одна такая прихватка сейчас болталась в зубах у чёрного, лохматого пса, который лениво мотал головой, не позволяя девочке отобрать её обратно.

В стороне один из Псов что-то оживлённо рассказывал Мируку, демонстрируя небольшой пузырёк.

— Что это? — Следопыт разглядывал стеклянную ёмкость, осторожно поворачивая её в пальцах.

— Порошок красного мухомора. — Самодовольно сообщил Хвост. — Не имеет ни запаха, ни вкуса. Смешай с алкоголем — и это развяжет язык кому угодно!

Мирук посмотрел на него так, словно впервые видел.

— Ни запаха, ни вкуса? Ты правда думаешь, что никто в рюмке этот грибной суп не заметит? — Следопыт рассмеялся. — Хвост, уж мне-то можешь не заливать, будто я в лесу первый день живу. У вас в пустыне, может, и принято любую жидкость, не глядя, сразу в желудок лить, но тут такое не прокатит.

Хвост фыркнул, отобрал склянку и, нахохлившись, отправился к столу, пробираясь между гомонящими связными и работниками постоялого двора.

— Не хочешь — не надо, чего издеваться-то сразу…

В этот момент кто-то хлопнул дверью, впуская в комнату полоску прохладного ночного воздуха. Лиза поёжилась, а Псы настороженно подняли головы, втягивая носом запах. Где-то в глубине дома, среди смеха и голосов звякнула ложка о глиняную кружку. Жизнь продолжалась и вечер был в самом разгаре.

Многочисленные гости активно помогали накрывать на стол. Кто-то расставлял деревянные тарелки, кто-то приносил с кухни горячие блюда, источавшие густые ароматы жареного мяса, душистой зелени, тушёных и свежих овощей. На столе уже стояли миски с тушёной чечевицей, медовые лепёшки, кувшины с пряным вином и терпким чаем, рассыпались горстки орехов и сушёных фруктов.

Лиза как заводная металась туда-сюда, разрываясь между новыми книжками, шумной компанией и тасканием посуды. В одной руке она сжимала столовые приборы, в другой — медовый пряник, который никак не успевала доесть. Время от времени она обиженно фыркала, когда кто-то из взрослых перехватывал её, загружая новыми поручениями.

Праздник намечался большой, и праздновать действительно было что.

— Ну ты и зверь! Руку-то мне зачем ломать было? Теперь столько времени ходить в люди с повязкой! — Возмущался Армир, помахивая целёхонькой рукой в облике Гизо перед приятелем. Голос его звучал жалобно, но выражение лица было явно довольное. Он наслаждался собственной игрой. — Кон, ну хоть ты ему скажи! — Он перевёл взгляд на друга в надежде на поддержку.

Кон только усмехнулся, разливая из кувшина горячий чай, и не спешил отвечать.

— Зато какой спектакль добротный вышел! — Парировал Аад, откусывая кусочек яблока. — Пусть думают, что ты тут страдаешь за свои деяния. Люди же в тебе души не чаяли, они бы на месте тебя забили, если бы мы не вступились. Да что я тебе рассказываю, сам всё на прощании видел. Теперь пусть увидят, что смерть для такого поганца была бы подарком.

— Ага… посмотришь, конечно, из костра-то. — Армир недовольно повёл плечами, но Аад уже продолжал, жестом показывая на его новое лицо.

— И не привередничай. Шанс-то какой выпал, что этот дальше только озлобился и козни стал строить. Если бы он, как его дружок, признал ошибку, исправляться начал, куковать бы тебе в лесу, ожидая нового облика. Сам знаешь, чужаков сейчас не очень-то любят пускать жить в города. А так — сразу вернулся в родной дом, ещё и с полной подноготной. Чем не красота?

— Так себе подноготная… — Проворчал Армир, картинно разглядывая отражение в бокале с вином. — Но шанс действительно хороший… Вот только больно мне от того, что люди на меня зверем глядят…

— Ничего, мы из тебя быстро человека сделаем! — Бросил Аад отвлёкшись на толкнувшую его Лизу, с важным видом пробегавшую мимо.

— Год походишь с опущенной головой, несколько раз с синяками, месяцок ещё похромаешь. Потом дела добрые делать начнёшь, — загибал пальцы Кон, хитро улыбаясь, — там глядишь, и нормально всё станет. Ты будто первый раз, честное слово!

— Говорили тебе, заигрался в старика, — сказал Аад, переставляя большое блюдо с запечённым индюком. — Так и заснуть недолго, ты не думай тут.

— А может, в разбойники податься? — Мечтательно протянул Армир, подперев щёку кулаком.

— Ага, ты и в разбойники! — Расхохотался Ирвон, хлопая ладонью по столу. — Нет, ну ты можешь, конечно, эту личину на пару лет в разбой пустить, но ты же людей любишь без ума!

Он отставил в сторону кружку, выпятил грудь, упёр руки в бока и нарочито театрально продолжил.

— Представляю, как ты выскакиваешь на дорогу и начинаешь: «Я сейчас вас грабить буду, не могли бы вы не сопротивляться?», «Извините, вы не сильно ушиблись? У меня это первый раз, я в разбой только вчера подался…»

Дружный хохот прокатился по комнате, вызывая интерес у тех, кто не слышал, в чём была суть.

Так завершилась история Армира для людей, не знавших всей правды. Старика провожали всем городом. Он даже устал в погребальном костре сидеть, пока все разойдутся. Благо, на такой случай драконы давно запустили легенду, что нельзя смотреть, как тухнет погребальный огонь, иначе душа человека не сможет уйти. И строго следили за соблюдением этого ритуала.

А иначе пришлось бы объяснять, почему на пепелище лежит не тронутый огнём покойник. Или, ещё веселее, — почему покойник куда-то собрался идти.

Драконы, конечно, умели прятаться на виду у всех и отводить глаза, но лучше, чтобы этих глаз было как можно меньше.

— Дракон пал! — Крикнул один из компании, поднимая бокал.

— Да здравствует Дракон! — Хором ответили остальные.

Комнату наполнил ровный шум голосов. Обсуждали всё на свете: работу лавок, дела города, новости из леса, последние слухи из других поселений, прекрасную готовку. Кто-то бурно возмущался ценами на шерсть, кто-то рассказывал, как в этом году необычно рано зацвели дикие розы. Кто-то даже достал странный музыкальный инструмент и наигрывал что-то, подхватывая разговоры весёлым перебором струн.

Все строили планы: кто — по реабилитации «нового» члена общества, кто — о том, какие книги пойдут в работу после возвращения в хранилище. Обсуждали расписание караванов, закупки, посадки, новые культуры и саженцы. Прикидывали, как должен «искупать» дела свои провинившийся на глазах у людей. Ирвон не упускал шанса подшутить над новым обликом Армира, а тот, в свою очередь, грозился вычеркнуть его из семейного альбома.

Лиза сидела рядом, играя ложкой в кружке, вылавливая сладкие кусочки из отвара сухих фруктов. Задумчивая моська говорила о том, что в голове сейчас вертятся очень важные и тревожные мысли.

— Армир, — наконец выдохнула она, — а мы, получается, больше не будем так гулять по городу?..

— Пока придётся наши прогулки отложить, будем дома болтать, — добродушно улыбнулся Армир, поправляя ворот своего нового наряда. — Можешь пока с Аадом походить или Мируне помочь в магазине. Да, учёба твоя никуда не делась. И привыкай не называть меня Армиром.

Лиза нахмурила брови.

— Мне не нравится имя Гизо! — Скуксилась девчушка. — Оно тебе не подходит!

— Тогда можешь звать меня по истинному имени. — Он хитро подмигнул девочке и заулыбался. — Меня зовут Бобба, что на одном из ныне умерших языков означает «Свет семьи». Приятно познакомиться, юная Леди.

Лиза широко раскрыла глаза, а Ирвон, наблюдавший за разговором с явным интересом, тут же встрял:

— Раз пошла такая пляска, — он облокотился на стол, небрежно крутя в пальцах ложку, — меня зовут Кнуд — узел. Это потому, что я почти сразу смог организовать Гнездо и создать центр для всех драконов, откуда уже расходятся нити по всему миру.

— Ой, не ври! — Не удержался от комментария Аад, разливая из кувшина густой травяной отвар. — Это из-за того, что угомонить тебя можно только связав в Гордиев узел!

Все засмеялись, и даже Кнуд, прищурившись, не удержался от улыбки.

Лиза сидела совершенно поражённая. Только подумаешь, что всё ясно и понятно, как тут на тебе — всё с ног на голову переворачивается!

— Бобба? Истинное имя? А как это? А у меня какое истинное имя?

Бобба рассмеялся и взъерошил её волосы.

— Ты в своём репертуаре: море вопросов и ни секунды на ответы. — Он допил чай и поставил кружку на стол. — У тебя истинного имени пока нету, оно даётся с глубоким смыслом, описывая то, как ты себя проявишь. Если дать истинное имя заранее, можно сбить молодого дракона с пути.

Лиза нахмурилась.

— А зачем оно тогда вообще даётся?

— Чтобы дракон помнил о своей сущности. Помнил, кто он и что несёт этому миру. Кто забывает своё истинное имя, может уснуть навсегда.

Девочка осмысливала услышанное, задумчиво кусая губу, и тут же перевела взгляд через стол, будто нашла новую цель:

— Мирт! — окликнула она одного из Псов. — А у тебя какое истинное имя?

Молодой на вид парень, возившийся с жареным мясом, поднял глаза и хитро улыбнулся.

— Малышка Ану, у нас имена на морде написаны. Как есть, так и зовёмся.

Лиза удивлённо нахмурилась:

— Как так?

— Это драконы привыкли заморачиваться со смыслами и именами, а нам по природе и призванию нужны имена короткие и простые, чтобы в бою или в буре понять, кто от кого и чего хочет. Чем проще имя, тем легче.

— Ну не скажи! — Засмеялась Мируна. — И у вас имена со смыслом бывают.

— Это у кого? — Задумался Мирт.

— Взять Хвоста, например, вы же сами так его назвали, из-за того, что он в вашей стае единственный без хвоста ходил.

— Ну ты и вспомнила! — Рассмеялся Мирт. — Это ж когда было? Когда мы в том странном городе обитали?

— Ага, в нём самом. — Женщина хитро прищурилась, передавая миску с салатом на другой конец стола. — И когда вы ещё нашу компашку по крышам гоняли и съесть пытались.

— Не было такого, — весело фыркнул парень.

Лиза попеременно смотрела то на Мируну, то на Мирта, ловя каждое слово. Не часто взрослые говорили при ней о старых временах. Она вдруг что-то вспомнила и нахмурилась.

— Кстати, — обратилась она к Мирту, — а почему вы все, в смысле Псы, зовёте меня «Ану»?

Мирт загадочно улыбнулся.

— Считай, что это дружеское прозвище.

— И оно тоже ничего не значит?

— Ну что ты, как мы могли подарить дракону прозвище без смысла? Обижаешь. — Он наклонился чуть ближе, будто выдавал страшную тайну. — Это сокращение от имени одного из древних.

Глаза Лизы вспыхнули от восторга.

— Аад, ты слышал?! — Она захлопала в ладоши. — У меня теперь тоже есть прозвище со смыслом!

— Слышал, слышал, — Аад отпил вина и улыбнулся девочке. Затем посмотрел на Мирта с лёгкой нотой неодобрения. Мирт поймал его взгляд, легкомысленно пожал плечами и вернулся к мясу, которое предательски быстро остывало.

— А у тебя какое имя? — Не унималась девчушка, теребя Аада.

Он помолчал, словно взвешивая что-то в себе, а затем тихо, почти задумчиво произнёс:

— Аад — это и есть моё истинное имя, — он слегка покрутил кружку в пальцах. — Первенец. Я очень горжусь им, не скрываю, поэтому и не занимаю чужих жизней, как многие. Хотя чаще, конечно, меня называют просто Первым.

— А почему?

Аад прищурился, но, прежде чем он успел ответить, в разговор вмешалась Мируна, убирая с края стола пустые тарелки.

— Это всё из-за того, — сказала она, улыбаясь, — что он самый первый дракон, появившийся на этой земле.

Лиза замерла.

— Самый первый? — У неё даже дыхание перехватило. — Самый, самый? Это же сколько тебе лет?!

— А кто его знает, — Аад развёл руками. — Я перестал считать где-то после сорока.

Ирвон громко рассмеялся.

— Ну ты даёшь! А меня только до тридцати хватило!

— А как ты появился? — не унималась девочка, ёрзая на месте от любопытства.

Аад чуть качнул головой и кивнул в сторону Мируны.

— Она лучше меня это расскажет.

— Ну уж не знаю, лучше ли. — Кокетливо улыбнулась женщина.

Мируна села, задумчиво поправила волосы и, налила себе вина.

— Но я не против рассказать. Это было тогда, когда и меня звали совсем иначе.

В комнате воцарилась тишина. Даже те, кто не участвовал в разговоре, замолчали, прислушиваясь. Только пламя в камине потрескивало, да кто-то осторожно переставил кружку. Одно дело — читать историю в архивах. Совсем другое — услышать её из первых уст.

— Сейчас я Мируна Дагмар, хозяйка ремесленного магазина и постоялого двора. А тогда я была просто девушкой Мирой. — Она на мгновение замолчала, будто что-то всколыхнуло в ней это старое имя. — Кузнецовой Мирой Петровной.

Лиза тихонько хихикнула.

— Как забавно звучит…

Кто-то подкинул в камин полено, и огонь вспыхнул теплее, заплясав по стенам мягкими отсветами. История только начиналась.

Показать полностью
20

Весенние желания

Да где же их носит-то!

Кот с досадой завертелся возле деревянного окна.

Так и вся весна пройдет впустую!

Из окна на него высокомерно посмотрела кошка. Кот призывно заорал. Но в глазах кошки появилась досада.

"Ну, чего ты орешь. Как я тебе открою-то", - словно говорила она. – "Надо ждать хозяев".

Да кот и сам это знал. Надо. Но люди, это же совершенно безответственные существа. Шатаются где-то целый день. Говорил же – выходи, нет, не вышла. Дождалась, когда люди смоются. Вот теперь он тут и вертится, ждет. А время идет!

Кот спрыгнул с подоконника и выбежал за ворота. Он высматривал Машкиных хозяев, но люди где-то болтались.

- Мирон! Ты где, мыши пешком ходят, прогульщик бессовестный!

Кот посмотрел на свой двор. Это его звала хозяйка.

"Врешь. Не ходят мыши пешком. Ты еще скажи, стадами топают. Вчера поймал мышь. И позавчера поймал. Да каждый день ловлю", - возмутился про себя кот.

Но женщина не унималась.

- Миииироооон! – снова позвала она.

Кот вздохнул. Посмотрел на закрытое окно. На запертую дверь.

"Ладно, схожу домой, все равно этих пока нет".

Он развернулся и ушел. Кошка, не мигая, посмотрела ему вслед.

Прошлой весной у нее были котята, а потом люди возили ее в город и ей сделали операцию. Котят у нее больше не будет. Мирон этого не знал, и все время вертелся около ее дома. А ей больно-то и не надо было теперь. Вот она и не вышла.

Но, с другой стороны, дома сидеть скучно все время. Кошка решила, что когда люди придут, она побежит гулять с Мироном. По старой памяти.

А сейчас можно и отдохнуть от переживаний. Кошка так и сделала.

Люди задерживались где-то. Мирон снова приходил и звал ее. Потом терпение у него лопнуло, и кот убежал на другую улицу. Там тоже жила кошка, и не одна.

Мирон пропадал с неделю и его хозяйка тщетно взывала к его совести, потом к желанию поесть. Кот в деревне голодным не оставался никогда. А соседские мыши были такими же упитанными, как и свои собственные.

Через неделю кот вернулся. Поохотился в своих сараях, выложил перед хозяйкой несколько мышей, чтобы она не сильно орала.

Жизнь вошла в свое обычное русло.

На улице потеплело окончательно, люди перестали закрывать форточки, и кошка Машка снова могла выходить на улицу.

Один раз она увидела Мирона. Кот, облизываясь, возвращался от соседей.

Кошка вспомнила прошлую весну и мурлыкнула по старой привычке. Мирон остановился. Он уже успел нагуляться. И надраться тоже. Поэтому был слегка растрёпанным, и ухо еще не зажило.

Но здесь соперников было не видно.

"А почему нет", - подумал Мирон и ухватил кошку за холку.

Показать полностью
7

Роза Франца

- Добрый вечер, Пит. Не ожидал тебя здесь встретить.
- Странно. Это моя любимая кофейня, я часто здесь бываю.

- Я присяду? Как поживаешь?

- Дела идут неплохо.

- Как дядя Франц? Смирился, наконец, с потерей тёти? … Уже лет десять прошло, если не ошибаюсь?

- Послезавтра будет двадцать. Я бы не сказал, что отец смирился… Он ушёл в себя. Ты давно не был у нас? Помнишь клумбу, которую отец разбил сразу по исчезновению матери?

- Пожалуй, что нет. Давно я к вам не заглядывал, дела. Когда я последний раз был у вас, обстановка в доме была самая мрачная.

- Она и сейчас далека от весёлой. Отец целыми днями в саду, возится со своими розами. Мне кажется, что он и внуков почти перестал замечать. …Да и лучше бы не замечал вовсе. 

- Он постоянно рассказывает им о бабушке?

- Нет, чёрт возьми! Он совсем не разговаривает с детьми до тех пор, пока они не закинут мяч на его чёртову клумбу! Отец всегда был вспыльчивым человеком, но сейчас он, пожалуй, совсем перестал себя контролировать. Недавно Антуан случайно налетел на ограду клумбы, так дедушка, вместо того, чтобы пожалеть плачущего ребёнка с такой злостью отшвырнул его, что я не знал, что и думать. По-моему он слишком зациклен на цветах, чтобы замечать людей вокруг.

- Не думал, что дядя Франц будет настолько переживать исчезновение тёти. Они же так часто ссорились, даже из-за ерунды… А что за розы он посадил?

- Не знаю, я не разбираюсь в сортах. Красные и один куст белый. Прямо в центре клумбы. Рядом поставил скамейку и почти целыми днями сидит в саду и смотрит на свои розы. И молчит.

- Может он винит себя в том, что тётя так внезапно уехала, бросив ребёнка и не взяв даже вещи? Если винит, то, скорее всего, справедливо. …Я закажу себе кофе и круассан.

- Закажи и мне. Я много думал, что могло такого произойти. Мама всегда уделяла мне мало внимания, большую часть времени я проводил с няней, но как она могла совсем от меня отказаться, не представляю. За столько лет ни единой весточки. Уверен, что это связано с отцом, но прошло уже столько времени, она должна была успокоиться.

- Твоя мать – красивая женщина. Уйдя из семьи, она могла вновь выйти замуж, и тогда возобновлять старые связи ей было бы ни к чему. Я недостаточно хорошо помню тётю, но она всегда казалась мне немного ветреной, извини.

- Я и помню её такой, всегда прекрасной и неуловимой. Возможно, тоже самое чувство испытывал и мой отец. Но мы никогда не говорили с ним о маме.

- Ни разу? Это просто невероятно!

- Я пытался, но отец… Он сразу же начал сажать розы… И никому не позволял даже подходить близко. Уже много позже я вновь пытался поговорить с ним, узнать, что могло произойти между ним и матерью, но он замыкался в себе. И всё время уходил в сад. Я возненавидел эти цветы, тогда.

- А сейчас?

- Я думаю, розы заменили отцу жену. Он любуется ими, может, мысленно беседует. И они от него никуда не убегают.

- Да ты стал философом. Пит. А может, он просто мечтает, как однажды она вернётся, и тогда он срежет ей огромный прекрасный букет, какой никогда не дарил, пока они были вместе?

- Может и так. Он никогда не был с ней ласков. О чём, наверно, будет жалеть до конца своих дней.

- Грустно всё получилось. Мне жаль дядю Франца. Трудно поверить, что эту историю ждёт счастливый конец.

- Мне кажется, что я мало чего так бы хотел в жизни, как того, чтобы мама получила эти розы.

- Наверно, я закажу ещё кофе.

***

- Алло. Пит? Это Роджер.

- Добрый вечер.

- Я только сегодня получил твою телеграмму, меня не было в городе. Очень жаль, что я не смог приехать на похороны. Прими мои искренние соболезнования.

- Да, спасибо.

- Как ты? У тебя очень странный голос.

- Сегодня ровно неделя с того дня, как умер отец. Я первым его нашёл, на его любимой лавочке… окликнул, но он не отозвался. И я ушёл в дом к семье, я привык, что он не обращает на меня внимания. И вышел только поздно вечером, когда заметил, что отец не возвращался в дом. И звал его несколько раз и только потом решился подойти. Розы сильно пахли. Но и они не заглушили другой запах…был жаркий день, Родж… Отец даже мёртвым продолжал смотреть на эти проклятые цветы…

- Это всё очень тяжело… Он так и не смог подарить их той, о ком тосковал все эти годы.

- Смог, пожалуй.

-…Что?

- Он смог их подарить матери. …Сегодня утром я решил перекопать клумбу. Больше не мог смотреть на эти цветы, эту лавочку. Как будто они отняли у меня отца…

- …И перекопал?

- Я сломал ограду. Потом вырвал с корнем эти огромные кусты, голыми руками. Мне это даже доставило удовольствие, вытаскивать их огромные корни и ощущать боль в ладонях… А потом взял лопату, чтобы сровнять землю, копал и копал…пока моя лопата не завязла в чём-то, находящимся под землёй.

- Матерь Божья… Это же не…

- Да.

2014

Роза Франца
Показать полностью 1
19

Внутри

Вики вздрогнула, когда входная дверь открылась. Сглотнула, ощутив холодок на обнаженных плечах, и застыла, как мышь, прислушиваясь к звукам из прихожей.

Звякнули ключи, брошенные в глиняное блюдце, привезенное Олегом из Индии, послышался звук снимаемых ботинок и шаги.

Что-то изменилось. За три года брака Вики изучила всё, что было связано с мужем. Она распознавала его настроение по еле заметным морщинкам у губ, знала, когда его шутка всего лишь шутка по подрагиванию крыльев носа при дыхании, угадывала, что он сделает в следующую секунду по углу наклона головы. И точно знала звук его шагов.

Сейчас они звучали иначе.

— Милая, я вернулся.

Муж подошёл сзади и положил теплые ладони ей на плечи. В следующую секунду она почувствовала его дыхание на шее и легкий поцелуй в висок.

От него пахло кондиционером для белья, который Вики использовала при стирке. Свежий запах альпийских лугов, как гласила надпись на упаковке, всегда вызывал в ней чувство тревоги.

"Только этот, милая, запомни хорошенько," — с улыбкой поучал её муж на третий день после свадьбы, когда она постирала вещи своим любимым кондиционером с запахом лилий. "Ты точно запомнила?" — продолжал он, когда она лежала в ванной, скрючившись от боли, и поливал её из двухлитровой бутыли концентрированным средством. Сильный запах мешался с запахом ее крови, въедаясь в мозг.

— Все в порядке? — голос Олега вырвал из воспоминаний.

— Д-да, — Вики сглотнула, стараясь придать голосу уверенности и изобразить улыбку.

— Прости, что меня так долго не было, — муж обошел вокруг стола и сел напротив.

Вики посмотрела ему в глаза, ожидая увидеть издевку, но вместо этого нашла лишь искреннее раскаяние.

— Обещаю, больше так надолго я тебя не оставлю.

А вот теперь в его голосе зазвучала привычная угроза.

"Теперь ты всегда будешь моей," — шептал он в первую брачную ночь, пока она задыхалась под его рукой, уткнувшись в подушку. "Слышишь, милая? Теперь ты никуда не денешься! Я никогда тебя не оставлю!"

Она убедилась в этом на следующее же утро, когда выскользнула из кровати, наспех собрала вещи и уехала из дома. И вдруг осознала, что деваться ей некуда. За два года, которые они были вместе, Олег ограничил все её контакты. Не осталось ни подруг, ни коллег. "Я хорошо зарабатываю, милая, увольняйся с этой несносной работы, я хочу видеть тебя счастливой" — ласково целуя её, говорил он.

На похоронах мамы он всегда был рядом, говорил за неё, уводил от сочувствующих, прикрывая всё заботой.

"Зачем тебе карты, милая? Возьми мою, можешь тратить сколько захочешь. Так мне будет удобнее, и тебе не придется просить", — решилась проблема с финансами.

"Простите, у неё нервное расстройство, смерть матери сильно её подкосила", — объяснял он в полиции, когда она написала заявление.

Полицейский сочувственно кивал, пока она плакала и кричала, что её муж монстр. А потом отпустил его.

Вики понимала. Разве можно было заподозрить в нём жестокость? Ухоженный мужчина под сорок, с мягкими чертами лица, обходительной улыбкой и манерами, разве похож он на тирана? Она сама узнала его настоящего только после свадьбы.

— Ты кажешься рассеянной, — Олег снова прервал её мысли.

Вики внутренне собралась, стараясь угадать, что он придумал на этот раз.

— Знаешь, милая, а давай-ка сходим куда-нибудь, я жутко проголодался. В "Листопад"? Я помню, тебе там нравилось, — он протянул руку и взял её ладонь, нежно провел пальцем по изгибу кисти и поцеловал. — Ты очень красивая, моя Вики. Обещаю, теперь всё будет по-другому.

По телу от его прикосновений побежали мурашки, Вики прикрыла глаза, слушая его дыхание. Сейчас оно не было прерывистым, муж не задерживал его и не втягивал воздух, стараясь уловить ее страх. Она открыла глаза и кивнула.

"Листопад" был небольшим ресторанчиком, куда они любили выбираться после ее рабочего дня. Сразу после свадьбы они перестали туда ходить, посещая только те места, которые выбирал Олег.

Вики нервничала, после отсутствия в течение пяти дней муж вернулся другим. Незнакомым, и оттого еще более страшным.

— Наденешь то фиолетовое платье? — снова уйдя в свои мысли, она едва заметила, как он подошел ближе и осторожным движением убрал локон ей за ухо. — И прости за это, — шепнул, касаясь шрама на затылке, перемещаясь назад.

— И за это, — продолжал, спускаясь по спине к шраму у лопатки. Он прильнул к нему поцелуем, аккуратно сняв лямки сарафана.

Вики стояла напряженная, боясь вдохнуть. Каждое его касание обжигало кожу, заставляя внутренне съеживаться от неопределенности и страха. Лучше бы он просто ударил ее снова. Но в этом был весь Олег — он наслаждался её страхом, пил его, смакуя каждый глоток.

Вдруг он остановился и развернул её к себе. Участливый взгляд вызвал непрошенные слезы.

— Ты мне не веришь? — сожаление сквозило в его тоне. — Боишься меня, милая?

Чувствуя, как дрожат губы, Вики помотала головой.

— Пожалуйста, — сказала она, не сдержалась и всхлипнула. Она надеялась прекратить эту пытку скорее, гадать, что будет дальше было невыносимо.

Его лицо изменилось. Хорошо знакомая ей маска холодного равнодушия встала на место. Он поднял руку, Вики инстинктивно дернулась, предчувствуя удар, но он лишь провел по своим волосам и тяжело сел на стул.

Она стояла, не зная, как следует сейчас себя вести. Муж сидел перед ней, склонив голову, всей позой выражая раскаяние. Он посмотрел на нее и сказал:

— Мне так жаль, милая. Очень жаль. Если ты дашь мне шанс, я всё исправлю, обещаю.

Что-то в его голосе стало другим. Так же, как шаги, так же, как дыхание и морщинки, что-то в нем поменялось за те дни, что он отсутствовал, Вики чувствовала это, хотя не могла объяснить.

Она сделала шаг и прижалась к нему, принимая другого, которого увидела в мужниных глазах.

* * *

— Я дома, — Вики кинула ключи на полку. Блюдце, вызывающее плохие воспоминания, она с удовольствием расколотила два года назад.

— Олеж? — позвала она, с облегчением скидывая туфли.

Муж не ответил. Вики бросила сумку, и прошла в гостиную. Олег лежал на диване, бледный, с капельками пота на лбу.

— Олеж? — Вики подлетела к мужу и положила руку ему на лоб. — Заболел? Я же говорила что надо идти к врачу! — запричитала она.

Муж схватил её за руку и до боли сдавил, заставляя склониться к самому его лицу.

Вики вскрикнула когда увидела в его глазах того, прежнего Олега, которого не было больше года. Она попыталась вырваться, но второй рукой муж уже держал ее за волосы, злобно глядя в глаза. Его губы шевелились в попытках что-то сказать, но изо рта доносился только хрип.

Когда Вики решила, что сейчас останется без волос и с поломанной рукой, он откинулся на подушку и расслабил руки.

Вики отскочила, со слезами уставившись на мужа. Её колотило, руки тряслись, пока Олег лежал, закатив глаза, и не подавал признаков жизни.

Она побоялась подходить к нему снова, вышла в коридор, вызвала скорую и стала ждать приезда машины, прислушиваясь к звукам из гостиной.

— Милая, — слабый голос был еле различим. — Вики, пожалуйста...

Она вернулась в комнату, остановившись в метре от мужа.

— Прости меня, я думал, что смогу продержаться подольше, если выпущу его...

— О чем ты говоришь? — Вики смотрела на Олега и снова видела того, другого, который появился в глазах мужа год назад, и с которым она была наконец-то счастлива.

— Ты ведь понимаешь, — тихо ответил он, — ты видишь. Я не Олег и никогда им не был. Твой настоящий муж умирает внутри своего тела, умирает, потому что я питаюсь им. И теперь его почти не осталось, а значит, скоро не останется и меня.

— Что ты такое говоришь? — тупо повторила Вики, ни капли не сомневаясь, что это правда.

* * *

— Виктория? — бледная женщина в серой, незаметной одежде, остановила её у перехода.

Вики пришлось напрячь память, чтобы узнать её.

— Что вы хотели? — вежливо поинтересовалась она.

Женщина замялась, а потом выпалила:

— Я не знаю, как вы с ним живёте, но вы должны знать, он псих! Настоящий зверь, он только прикидывается хорошим, он... — женщина говорила очень быстро, словно боялась, что её прервут.

Вики мягко взяла её за плечи и улыбнулась.

— Я знаю. Вам без него будет лучше. А мне нужен именно такой.

— Но... — женщина растерянно смотрела ей вслед, а Вики торопилась домой, где её ждал любимый монстр в новом обличье. Нового тела ему должно хватить надолго.

Показать полностью
1579
Авторские истории

Да что вы знаете про "холодно"?!

На судне, на котором я работал, и жить и работать было непросто, чего греха таить. Но было у нас два человека, для которых все эти два года в море были сущим адом. Так как мы морозили рыбу, то в трюмах, там где рыба складировалась, температура должна была быть минусовой. А с учётом того, что у нас на борту были инспектора от покупателя, филонить и экономить возможности не было и всё работало на полную катушку. В трюмах было минус 18. Да, ветра там не было и снег в морду не падал, зато падали ящики с рыбой.

Лёгкое лирическое отступление. Дело в том, что в основном мы морозили скумбрию и палтус. А они жирные до безобразия. А это значит, что заморозить их было непросто и содержать в трюмах при нужной температуре тоже. Кстати, изредка, мы морозили и ставриду. Это менее жирная сестра скумбрии с говёным характером. Естественно, всю рыбу мы обрабатывали, будучи в резиновых перчатках. Они были с таким шершавым напылением, для лучшего сцепления. Проблем со сцеплением со ставридой не было вообще. Настолько не было проблем со сцеплением, что перчаток хватало максимум на час. Дабы не убить месячный запас перчаток за смену, из закромов были достаны брезентовые перчатки образца 1967 года. В них можно было и ножи паковать. Смех смехом, но чешуя у свежей ставриды настолько острая, что очень многие порезались. А порезы рыбой, вкупе с сыростью, плюс солёной водой, только усугубляли положение дел с ранами. В общем, от ставриды нам досталось мама не горюй. Но, вернусь к нашим героям, не побоюсь этого слова.

В трюме работал Саша Кинг-Конг. Саша был настолько огромным, что его настоящую фамилию я не запомнил. В то время как нормальные люди, в виде меня, несли один ящик с мороженной рыбой весом в 27 килограммов, Саша поглядывая на дрищей с презрением, с лёгкостью нёс по два, причём с таким видом, как будто несёт два кусочка пенопласта. Но это на разгрузке. А до этого судно должно набрать груз. И вот тут-то всё совсем иначе.

В трюме он был один. Наверху на рабочей палубе и в цеху, не покладая рук, работала бригада из пятнадцати человек, которая сильно беспокоилась, чтобы Саше в трюме не было скучно. И ему не было. С разрывом, примерно, в 20 секунд, к нему в трюм по жестяному лотку на огромной скорости нёсся ящик мороженой рыбы. Море ещё и неровное ко всему и там без конца качает туда сюда. А судно это не просто склад. В трюме ошибок быть не может. Плохо, или неправильно положенный ящик, с лёгкостью пробьёт борт судна в качку. Учитывая пенсионный возраст нашего корыта - это было на самом деле важно. Это, грубо говоря, льдина весом почти в 30 килограммов. В полёте её вес многократно возрастает. Я это к тому, что он не просто ловил там эти ящики, но и складывал их по особой методе, с максимальной сцепкой. Если в цеху что-то застревало, а такое бывало на регулярной основе, Саша внизу сначала пригорюнивался, потом замерзал и начинал ручищами стучать по лотку и вспоминать наших родственников. А на судне люди нервные - по полгода в дали от цивилизации, безо всяких интернетов и телефонов. Сошёл он там в трюме с ума, или нет, неизвестно, но проверять не хотелось никому, поэтому наладчик носился со скоростью разрывной пули по цеху и выныривал то тут, то там, устраняя неполадки.

Казалось бы, ад в лучших его проявлениях описан. Хрен вы угадали. Для того, чтобы рыба стала мороженой и падала в трюм к Саше, она сначала должна была каким-то магическим образом сильно замёрзнуть. А вот для этого уже у нас в цеху была морозильная камера. И там, как можно уже догадаться, далеко не минус 18. Там минус 35. И если к Саше коробочки падали раз в полминуты, то девятикилограммовые противни со свежей рыбой к Андрею ехали беспрерывным потоком с разницей ну максимум секунды две-три. Это, конечно, помогало не замёрзнуть, но я не знаю какое надо иметь здоровье, чтобы потному, при температуре минус 35 Цельсия, в графике "8 часов спишь, 8 работаешь", в течении шести месяцев там не сдохнуть. Он был в абсолютнейшем авторитете на судне, даже по сравнению с капитаном. Его никогда не привлекали ни к каким-то сторонним делам и никто и никогда не обращался к нему с просьбами. При этом, он умудрялся, порой, выглядывать из своей адовой камеры, с красным, распаренным лицом и совершенно белыми кристаллическими бровями и шутить, мол, что вы там как сонные мухи, поддайте темпа.

Если для меня, восемнадцатилетнего, это всё-таки были в большей мере приключения и романтика, то для этих ребят - это был самоотверженный труд за сущие копейки. Я не берусь утверждать, но думаю таких людей сейчас не делают. Если и есть живые примеры понятия "Железный человек", то это вот про Сашу и Андрея.

1992-1993 годы

Атлантический океан

Да что вы знаете про "холодно"?!
Показать полностью 1
1

Гиперссылка | Диня Пивкин

Иллюстрация Лены Солнцевой. Другая художественная литература: <a href="https://pikabu.ru/story/giperssyilka__dinya_pivkin_12480216?u=https%3A%2F%2Fchtivo.spb.ru%2F&t=chtivo.spb.ru&h=2896317e82b8b8adc54953d9d80f6cdf299361d6" title="https://chtivo.spb.ru/" target="_blank" rel="nofollow noopener">chtivo.spb.ru</a>

Иллюстрация Лены Солнцевой. Другая художественная литература: chtivo.spb.ru

Самое большое лицо, которое я когда-либо видел, расплывается в улыбке. Я трогаю ручки кресла — шероховатые, жёсткие. Чувствую, как ворсинки затыкают поры на моих ладонях, отчего им трудно дышать. Я знаю: это странно. Всё странно вокруг. И эта комната, в которой темным-темно, только белый свет монитора несмело падает на компьютерный стол, на предметы на столе, на большие колонки. Лицо со звенящим пирсингом в носу, в губах. Глаза цвета подледеневшего горного камня. Чёрные пряди грязных волос. Я увидел впервые это лицо пару дней назад. Сегодня оно позвало меня в гости и говорит:

— Даже если тебе будет плохо, даже если очень плохо будет, пожалуйста, не кричи и даже не говори громко. Смотри на колонку. Слушай музыку. И не говори громче этой музыки. Я специально сделал отметину у нужного уровня громкости. Это чуть громче обычного человеческого голоса. Ты понимаешь меня?

— Не понимаю тебя.

— Услышь меня. Не говори громче, чем играет музыка. Ты слышишь музыку?

— Не слышал, пока ты о ней не сказал.

— А сейчас слышишь?

— Слышу. Но это разве музыка?

— Нормальная музыка.

— Говённая музыка.

— Каждому своё. Неважно. Вообще не думай об этом. Не о музыке думай, а о том, как бы не говорить громче, чем она играет. Понимаешь?

— Говённая музыка.

— Мне нравится. Говори громче.

— А я сейчас говорю тише, чем нужно?

— Можно чуть громче. Но не громче музыки. Но вообще — сейчас я говорю, ты понял?

— Слышу тебя.

— Мало слышать. Ты пойми. Ты — участник уникального опыта, в котором тебе откроется то, чего ты нигде узнать не сможешь. Мне это самому открылось только сейчас, а я думал об этом примерно лет пять назад. Думал и пытался вызвать, но оно никак не получалось. А сейчас я понял. Может, благодаря тебе понял, может, благодаря другим стечениям обстоятельств. Но то, что я понял это именно сейчас, — оно важнее всего. И я хочу тебе рассказать. Чтобы у меня был свидетель. Чтобы ты запомнил и смог потом мне пересказать, если что.

— Напиши об этом.

— Я не доверяю тексту.

— Почему ты не доверяешь тексту?

— Потому что когда я текст, мои мысли за собой не поспевают. Мне нужно печатать, попадать по кнопкам, мне нужно внимание и скорость рук, а ни того, ни другого во мне нет сейчас. Дай мне начать. Вопросы будешь задавать потом.

— У меня нет вопросов.

— Вообще ни одного?

— Ну, их много вообще. Но я пока что ни один не задал.

— А про текст?

— Что про текст?

— Это второй вопрос. И про музыку ты спрашивал, и про громкость звука. Видишь, я хорошо помню то, о чём говорю. Поэтому мне важно говорить вслух. Ты понял меня?

— Теперь понимаю тебя.

Лицо отдаляется, откатывается на колёсиках стула подальше от меня, и я могу рассмотреть его целиком: лицо вместе с человеком на стуле. Мне неинтересно ничего, кроме его лица, потому что мгновенье назад это было самое большое лицо, которое я когда-либо видел, а теперь оно вполне обычное, неотъемлемое от тела. Мне не нравится эта обычность.

— Ты знаешь, что такое тульпа? — спрашивает лицо, от которого я не могу оторваться, даже когда оно обычное и мне не нравится.

— Слышал.

— Так вот. Я научился её вызывать. А?

— Ты тульпа.

— Я не тульпа, я только вызывать их умею.

— Я тульпа.

— Ты не тульпа! Я ещё никого не вызывал.

— Мне странно.

— Понятно, что тебе странно.

— Я первый раз в этом состоянии, а ты меня тульпами грузишь. Дай мне кайфануть хоть минуту.

— Сначала я расскажу тебе, а потом кайфуй сколько хочешь. Мы не для кайфа этим занимаемся, вообще-то, а для знаний, расширения сознания, для того, чтобы не быть селёдо-водочной массой.

— Я об этом потом спрошу.

— Спроси. Но правда потом.

— Потом — я так и сказал. Потом.

— Тульпа.

— Это Википедия.

— Чё Википедия?

— Ты сказал, что знаешь что-то уникальное и важное, а то, что ты говоришь, — это буквально дословные строчки из Википедии.

— Это не из Википедии.

— Из Википедии. У тебя даже сноски и гиперссылки в словах есть. Но они не работают.

— Я тебе реально говорю. Сам вообрази.

— Гиперссылки.

— Ты просто материал из Википедии мне зачитываешь.

— Но ты прикинь, я читал его давно, а запомнил дословно. Ещё и с гиперссылками.

— Ты — голова летающая. Ты случайно за это тело зацепилась, а на деле — гигантская голова, самая большая из всех, которые я когда-либо видел.

— Не спи.

— Отъебись.

Не нужно мне слышать сейчас ни эту музыку отстойную, ни рассказы про тульп и про то, как их вызывать. Есть и другие кресла в мире, которые гораздо приятнее этого, нафталинового. Например, кресло-качалка в рэп-студии у Силвы. И сам Силва гораздо приятнее говорящей головы. Он записывает Флая, а Флай просто импровизирует в студийной пластиковой будке. Наваливает рэпа. Вот здесь мне нужно быть, а не напротив гигантских летающих голов. Здесь я точно смогу понять что-то нужное и важное, потому что Флай и Силва — два самых лучших человека, которые мне встречались. Вот эти время и место.

Мои любимые время и место.

Я недавно уволился с работы. Очень просто уволился: сказал, что не выйду, потому что меня кладут в психушку. И мне не доплатили из-за этого две с половиной тысячи рублей. Мне обидно, потому что мне показалось, я выдумал достаточно уважительную причину. А им откуда знать, что она выдуманная? Видимо, не поверили, раз не доплатили. Либо подумали, что в больнице мне деньги не нужны. Не знаю. Я больше не видел ни своего начальника, ни старшую бариста, которая меня всему обучала, а за пару недель до увольнения даже провела со мной тест на повышение квалификации. Я ответил на все вопросы и получил надбавку в 50 рублей за час работы. Итого — 220 рублей в час. С восьми до восьми. Бариста повышенного уровня. Дальше только старший бариста, но с должности она уходить не собиралась, а потому никакого мне карьерного роста. Начальником мне не быть тем более.

А тут так удачно совпало, что мне исполнилось девятнадцать лет, и на свой день рождения я решил навсегда покончить с работой на дядей всяких. Мне девятнадцать. Я пишу песни. Песен хватит на целый альбом. Деньги скоро кончатся, доплачивать никто не будет. Но когда они кончатся, я займу, а потом стану рок-звездой новой молодёжи, рассчитаюсь с долгами и потом вообще считать их не стану — буду разбрасывать их туда-сюда.

В свой девятнадцатый день рождения я напился с самого утра. Встретил девочку-виолончелистку из музыкальной школы. Она позвала меня погулять, потому что я ей нравлюсь, — так мне думалось. На деле ей нужно было купить сигареты, а возраст не позволял. Приехал пьяный, весёлый, вонючий, шатающийся. Мы дошли до ларька, я купил ей сигареты с ментолом, и она меня одной угостила. Вообще, я такие не курю. Скурили по две, постояли, потом у неё были дела, а я никак не хотел отпускать её к делам, потому что понял, как крепко влюбился. Как много она значит для меня. И как удивительно, что она играет на виолончели. Она пообещала прийти вечером, когда мы соберёмся праздновать со всеми моими друзьями.

Мне рассказывали, что она приходила. Но я уже не помнил ничего из этого. К вечеру меня носило по миру на четырёх точках опоры. Я ползал и плакал, мычал что-то и бил себя, и бился лбом о стены. Ничего не помню. Но мы с ней никогда больше не виделись после этого.

На следующий день я купил семь с половиной литров яблочного сидра — две трёхлитровки и одну бонусную полторашку за баллы по программе лояльности — и принёс их на студию к Силве. Силва не притронулся ни к одной из трёх тар. Он слепил мне альбом в первый же вечер, и это только утвердило его как уникальную личность в моих глазах: я что-то пел и кричал, мой пьяный друг Югай сочинил несколько гитарных мотивов, а Силва всё это собрал — и получился альбом. Шесть песен. Потрясающе!

Через два дня, правда, мы переписали его полностью, но получилось даже лучше. Вот тогда я и решил уволиться. А ещё через два дня меня правда увезли в дурку, и с тех пор я считаю, что о таких вещах лучше не шутить. Я скорую вызывал, потому что у меня началась похмельная паническая атака, меня трясло и колотило. Я потерял связь с реальностью, и сердце так быстро стучало, как никогда до этого. Ладно, такое было со мной в пятнадцать лет, и мне даже ставили диагноз: панические атаки + дереализация + деперсонализация. Психиатр сказал, что это нормально. Но я не поверил ему, хотя успокоился.

А тут она случилась снова, и мне стало жутко, что такое больше не повторится, потому что не с кем такому повторяться будет. Вызвал скорую утром. Объяснил как мог, что да, пил, но мне так плохо не из-за этого, а потому-то, потому-то, потому-то. Меня выслушали и отвезли в дурку. Оттуда я самовольно ушёл, потому что так можно, если ты не вредишь обществу. Я обещал, что не буду.

Все мои вещи остались у Силвы, и я вернулся к нему домой. По пути я потерялся, наткнулся на дом своей бывшей, из-за которой переехал в Екатеринбург, но которая бросила меня через неделю после переезда. Я пытался наладить отношения, всё испортил, ещё ниже упал в её глазах, но рассказывать сейчас об этом не буду. У меня целый роман написан о тех отношениях, и эпизод с дуркой — один из моих любимых.

В общем, о чём я там не рассказал, так это о Силве, о его домашней рэп-студии. О том, как мы шесть месяцев писали альбом, который таким говном получился, что мне должно быть стыдно критиковать вообще какую-либо музыку. Альбом всё ещё висит в Сети. Но искать его не советую.

Мы шесть месяцев виделись почти каждый день, и это — моё любимое место и время. Там я и познакомился с Флаем, который просто взял и сказал:

— Всё, что ты делаешь, о чём ты читаешь и поёшь, — оно ведь либо ради той, что впереди, но ты её ещё не встретил, и ты хочешь исцелить себя перед встречей с ней. Либо ради той, что осталась позади, и ты пытаешься убить всё, что с ней связано, и освободиться.

Я расплакался и понял, что люблю этого Флая: он явился мне откровением. Я услышал это и вдруг понял, ради чего всё это нужно. И что нужно оставить позади. Через три месяца я уехал из Екатеринбурга в Челябинск, бросил пить и рэповать, музыку в целом бросил и заново себя собрал. Из-за одной фразы, подумать только! Но это всё было потом.

А пока я обдумывал, как быть с услышанным, Силва вдруг взял и сказал:

— Диня Пивкин — мальчик с глазами пса. Он вообще на собаку похож больше, чем на человека.

Мои любимые время и место. Где конец мечты встречается с её началом.

— Ты слушал меня вообще?

— Ты — «Таймс нью роман» двенадцатого кегля.

— Чел…

— Вот на хуя ты влез и всё испортил?

— С какого момента ты перестал слушать?

— Я не знаю. Я не уверен, что место, в котором я был, существовало. Это прошлое или будущее. Всё смешалось.

— Что за место?

— Где конец мечты встречается с её началом.

— Жёстко.

— Пойду я домой, наверное.

— Два часа ночи.

— Пешком ведь пойду.

— Там минус двадцать за окном. Не дури.

— Вызови мне такси.

— Сам себе вызови.

— У меня денег нет.

— У меня тоже.

— На хуй тогда я тебя слушаю?

— А при чём тут деньги?

— Не знаю. Это, может, не связано. Я просто вот тебя услышал и не понял, на хуй я тебя вообще слушал.

— Ну иди домой.

— Там минус двадцать.

— Сам хотел.

— Я передумал. Просто не говори со мной. И выключи музыку. Давай спать.

— Ладно, уходи.

— Ты не собираешься спать?

— Я только разошёлся. Гулять хочу.

— Там холодно.

— Оденусь потеплее.

— И куда пойдём?

— Ты со мной, что ли?

— Далеко мне до дома.

— Купим чё-нить сладенького да вернёмся.

— Давай.

— Будешь со мной тульпу вызывать?

— Буду.

— Одевайся.

— Давай ты научишь меня вызывать тульпу, а потом мы вместе подумаем, как на тебя нажать, чтобы с тебя меня перекинуло обратно в воспоминание о будущем, где Флай и Силва, и всё такое.

— Расскажешь, что с тобой было?

— Этого ещё не было. Сколько нам сейчас?

— Тебе семнадцать.

— Во! А там мне девятнадцать было.

— Куда ты на меня нажал, что в будущее метнулся?

— Не знаю. Хочу разобраться.

— Я — Гиперссылка.

— Прикинь?..

Редактор: Александра Яковлева

Корректор: Вера Вересиянова

Другая художественная литература: chtivo.spb.ru

Показать полностью 4
35
Авторские истории

Перчатки, уши и гладильная доска

Кузьма сразу невзлюбил пылесос. Ну, оно и понятно, в целом, любить его было не за что. Всю свою сознательную жизнь кот думал, что мы его так специально бесим, а не делаем дома уборку. Хуже дела обстояли только с перчатками. Тут история тёмная. Я и рад был бы у него спросить, но за 18 лет он так и не научился разговаривать и причина его непростых отношений с перчатками так и остались для меня загадкой. Они лежали себе преспокойно в прихожей в старом ящике для обуви. Много лет лежали, пока я не вырос и они не стали мне по размеру. А кожаные же - и удобно, и красиво и практично как мне тогда казалось. Я собрался гулять, надел эти самые перчатки и тут, вдруг, кот на меня уставился недобрым взглядом. Это у нас семейное, но тут особых причин не было. Самый простой метод сделать из злого кота доброго - это погладить. С этого спорного тезиса история непростых взаимоотношений кота и перчаток и началась. Я протянул руку, чтобы погладить кота - он ощетинился, зашипел и начал бить мою руку лапой. Не сразу, конечно, но я догадался, что дело в перчатках. Кожу для перчаток делали из свиней и, возможно, в прошлой жизни у Кузи со свиньями был какой-то конфликт. Другого объяснения у меня нет до сих пор.

Из уважения к члену нашей семьи, с того момента, я надевал перчатки только выйдя из дома. Мои руки потом ещё какое-то время подозрительно пахли перчатками, по всей видимости, и кот недоверчиво косился на меня, когда я пытался до него дотронуться. И всё бы ничего, но у него заболели уши. Как водится, в этих случаях, мы пошли в ветеринарку. Кот у меня был не настолько сознательный, чтобы ходить к врачу самостоятельно, поэтому нам пришлось его сопровождать.

Вариант "поговорить с ним" о объяснить, что надо, не прокатил сразу - когда коту надо было, он прекрасно понимал каждое слово, а когда не надо, он прикидывался глухо-немым и уходил под диван полежать там со включёнными фарами. Отнести кота в клинику незаметно, невозможно - мы несколько раз пробовали и нам самим потом нужно было к врачу. К травматологу и психиатру. И ведь чуял что-то гад. У него была любимая коробка. За "посидеть в ней" он был готов родину продать и нас с квартирой. В этой коробке мы и решили доставить его в медучреждение. Она была изодрана даже не в клочья - на молекулы, причём это мы ещё от дома не отошли. Мы с мамой тоже были пошинкованы в салат и пришли к выводу, что самый сильный человек у нас в семье - кот. Добрались до клиники мы в итоге в спортивной сумке, куда, в отместку, было и нассано и насрано.

Доктор осмотрел кота и сказал, что в уши надо будет закапывать лекарство. Я ветеринару сразу доложил, что семейка у нас дерганная, нервная и будьте, мол, осторожнее. Он иронично улыбнулся в стиле "Не учи отца..." и был исцарапан так, что сам себе пластырем руку заклеивал по итогам встречи. А я предупреждал.

Поскольку хождение каждый раз к врачу было стрессом для всех и в первую очередь для врача, мы решили проводить процедуру закапыванья в уши дома, своими силами. Мама, молча делала незаметный кивок головой, что означало "Секретная операция началась". Мы, очень сильно переигрывая, напевая пугачёвского "Паромщика" зашли в комнату. Кота, как будто никогда тут и не было. Я заглянул под кровать, и оттуда на меня светили два глаза, которые вылезать оттуда не собирались. Ну, доставать кота из засады я умел и через пару минут он уже лежал на импровизированном операционном столе - гладильной доске. Казалось бы, полежи спокойно минутку, закапаю и все дела. Но, память штука специфическая и ещё даже не начав основного процесса, мы были искусаны и исцарапаны снова. Его задними ногами в тот момент можно было электричество вырабатывать на весь район, настолько ладно он ими наяривал. Ну и тут нашла коса на камень - рук запасных у меня не было и я решил надеть перчатки. Я напрочь забыл про конфликт кота со свиньями - не до того было. С горем пополам я закапал ему уши и мы не разговаривали три дня. Причём ладно бы с котом - с мамой. Я считал, что она его плохо держит - она была уверена, что я совершенно не умею закапывать уши котам.

Кот, в свою очередь, как-то, наверное, мог простить и понять медицинскую составляющую, но зачем я надевал ненавистные ему перчатки, он понять был не в состоянии. Он переехал с вещами в прихожую и ненавидел меня оттуда испепеляющим взглядом. Нет, война войной, а обед по расписанию - на кухню он ходил регулярно, но возвращался к себе в коридор, ложился там калачиком и смотрел в тёмную пустоту философским взглядом, мол, всем достались люди как люди, а а мне вот эти...

Несколько раз он забывал, что он обиделся и заходил из кухни в комнату, но вовремя вспоминал, нахмуривал брови, смотрел на меня исподлобья и уходил к себе в добровольную ссылку. Ничего не поделаешь, пришлось выкидывать. Перчатки жалко было конечно, но кот был важнее. Не сказать, что с тех пор он с радостью давал закапать ему уши, но царапался так, чисто для профилактики, нежно, как бы и напоминая кто в доме хозяин и в благодарность за выкинутые перчатки.

Перчатки, уши и гладильная доска
Показать полностью 1
Отличная работа, все прочитано!