Авторские истории

Она не была ни злой, ни доброй — просто необходимой. Как дождь для пустыни, как тень для света. В мире, где люди торговали воспоминаниями, мечтами и даже последним вздохом, Смерть оставалась единственной, кто брал без спроса и не оставляла сдачи.

Смерти было хорошо. Просто замечательно. Время для неё не текло и не застывало — оно покорно складывалось в аккуратные листы её календаря. Пространство не сопротивлялось: двери открывались без скрипа, миры без трещин и изъяна. Она была там, где ей надлежало быть, и никогда, ни на миг, ни на шаг не опаздывала. Её существование напоминало безупречный рабочий день чиновника в механизме мироздания: без эмоций, без срывов, без лишних слов. Только чёткость и пунктуальность.

Но в этом огромном, унылом мире, где даже воспоминания покрывались пылью, существовал один необычный дом. С виду ничем не примечательный. Такой же серый, потрескавшийся, как и все остальные, будто вылепленный из тоски и дождя. Он стоял у самой кромки пыльной дороги, словно усталый путник, решивший не идти дальше. И всё же, именно он был необычным. Не из-за стен, не из-за крыши, не из-за ставней, скрипевших, как старая совесть.

Перед домом, до самого горизонта, расстилалось поле ромашек. Это было море жизни в мире, где жизнь давно перестала быть правилом. Белые хрупкие лепестки, словно детские ладошки, окружали жёлтые сердцевины. Тёплые, как последнее «спасибо» перед вечностью. Они не знали ни страха, ни смысла, ни срока. Они просто цвели. В их простом, почти наивном существовании была та самая истина, которую даже Смерть не могла отменить: быть — уже значит сопротивляться.

И странно, но Смерть… Любила это поле.

Не «любила» в человеческом смысле — ведь у неё не было сердца, чтобы трепетать, и души, чтобы тосковать. Но каждый раз, проходя мимо, она останавливалась. Долго. Неподвижно. Опершись на клюку, она застывала у края этой красоты, устремив взгляд в бело-жёлтое море ромашек, что колыхалось в ветру, словно дышащее живое существо.

Ветер гнал волны по цветочному морю, и тогда казалось, будто само время дышит очень глубоко, ровно, без спешки. И в этот миг в глазах Смерти, обычно пустых, как заброшенные часовни, что-то колыхалось. Это был не свет, а отражение жизни, столь упрямой, что цвела даже там, где её не ждали.

Может, она думала о том, что даже она — вечная, неизменная, необходимая, однажды станет частью этого поля? Может, вспоминала, как когда-то, до всех времён, сама была лишь семенем в земле небытия? А может, просто молчала, и в этом молчании рождалась та самая загадка, которую не решить ни логикой, ни верой. Почему, то, что обречено исчезнуть, так упрямо стремится быть прекрасным? В те минуты, глядя на ромашки, Смерть переставала быть функцией. Она становилась свидетельницей. И, быть может, впервые за вечность чуть-чуть живой.

И всё же, как ни манило её цветочное море — истинное притяжение скрывалось за ним. За тонкой дымкой утренней росы, за скрипом старой калитки, за стенами того самого дома на краю поля.

Там жила девочка. Её душа была словно запертая книга. Языка, которого не знала даже Вечность. Ни разу, за бесчисленные дни, месяцы и эпохи, что Смерть помнила, а помнила она всё, каждое дыхание, каждый последний вздох, ей не удавалось переступить порог этого дома. Не было там ни замков, ни стражей. Но была невидимая черта, начертанная не рукой, а самой сутью бытия.

Она чувствовала девочку, как аромат свежеиспечённого хлеба сквозь щели в стенах, как смех, отдающийся эхом в тишине дня, как тёплое мерцание свечи за запотевшим окном. Она слышала, как та поёт, шепчет с ромашками, смеётся с ветром…

Но прикоснуться? Взглянуть ей в глаза? Ощутить ту самую недоступную сущность она не могла.

И её это жгло. Не болью — нет, Смерть давно забыла, что это такое. Но чем-то новым, почти чуждым: раздражением, тоской, растерянностью. В её мире, где всё подчинялось порядку, где каждая жизнь имела срок, а каждый срок — печать, существовало нечто, что не поддавалось ни расчёту, ни власти, ни даже пониманию. И это её злило и манило одновременно.

Всё, что оставалось Смерти, это заглядывать в окна того домика. Долго, молча, с той странной жадностью, что рождается не от власти, а от недоумения она наблюдала. И чем дольше она смотрела, тем яснее понимала, что за этими стенами скрывался не просто дом, а целый мир. Мир, сотканный не из кирпича и досок, а из тихого волшебства.

В самом сердце этого пространства раскинулось небольшое озеро, но это была не вода, а скорее застывший кусочек неба, прозрачный до самого дна. В его глубине плавали рыбки, будто вырезанные из заката: одни были алые, как угли погасшего костра; другие лазурные, как первый взгляд утра; третьи золотистые, будто капли солнца, случайно упавшие с небес. Их чешуя переливалась при каждом движении, отбрасывая на стены дома крошечные вспышки цвета, как искры живой радуги, запертой в стеклянной ловушке.

Пол не был деревянным он словно дышал. Зелёная, бархатистая трава покрывала его сплошным ковром, мягким, как нежное перо. И в этой траве кипела своя, невидимая глазу жизнь: муравьи носили хрустальные капли росы, божьи коровки отдыхали под листьями-зонтиками, а светлячки, словно звёзды, сошедшие с неба ради шалости, мигали в тени, будто передавая друг другу тайные послания.

Немного в стороне от озера возвышалось дерево. Но не просто дерево, а древний страж этого мира. Его ствол был так широк, что, обняв его, нельзя было коснуться кончиками пальцев собственных рук. Ветви его были мощные и изящные, что устремлялись ввысь, переплетаясь над головой густым навесом, который становился потолком. Листья шелестели даже без ветра, но не шумом, а мелодией. На ветвях сидели птицы, чьё пение звучало не как зов или тревога, а как музыка, сочинённая самой тишиной.

Напротив, дерева и озера плавно поднимался холмик. На нём располагалось рабочее место, простое и в то же время совершенное. Столом служил огромный плоский камень. Гладкий, тёплый, будто впитавший в себя солнечный свет за сотни лет. Стулом служил старый пень, покрытый мхом цвета угасающего заката: тёмно-красным, бархатным, удивительно мягким на ощупь. Из пня всё ещё росли живые ветви, но не мёртвые сучья, а гибкие побеги, извивающиеся вверх, словно заботливые руки, обнимающие того, кто садится. Настоящая живая и дышащая жизнью мебель.

Рядом с этим уголком труда и покоя стояли кусты, но необычные, почти разумные. Их ветви сплетались так искусно, что создавали нечто вроде этажерки. Изящные полки, выточенные природой, а не плотником. На них лежали стопки записей, но не из бумаги, нет. Это были листы, сотканные из чего-то тонкого и шелковистого, цвета высушенного меда или старинного пергамента. Они не были сшиты, не скреплены ни ниткой, ни воском, а лишь сложены одна на другую с такой точностью, будто каждая знала своё место в вечности. Возможно, это были рукописи. Возможно воспоминания. А может, и сама история мира, написанная не чернилами, а дыханием жизни.

Смерть смотрела на всё это и молчала. Она не могла это забрать… Чем дольше она стояла у окна, тем больше сомневалась в своих желаниях.

Снаружи, у самого края поля она стояла и ждала.

Это ожидание напоминало тишину перед рассветом, но не пустоту, а напряжённое дыхание мира, готового открыться. Она знала, что вот-вот из-за холмика появится та, чья душа не подвластна ничему и никому.

И вот холмик мягко колыхнулся, будто земля сама распахнула объятия. Из-за его округлого изгиба вышла девочка. Она шла легко, почти не касаясь земли, будто её шаги были не следами, а намёками на присутствие. Волосы её, цвета утреннего солнца, переливались в свете, словно сотканные из золотистой пыльцы и первых лучей зари. Они не просто развивались на ветру, они танцевали, искрились, порхали, будто живые нити света, спустившиеся с небес, чтобы обнять её плечи.

Её глаза были огромные, прозрачные, как весеннее небо над горным озером. В них жила не наивность ребёнка, а древняя мудрость, укрытая в нежной оболочке. Безграничная доброта, тепло без условий, жизнь без конца. Казалось, если заглянуть в них, то можно увидеть не только прошлое, но и будущее, саму суть бытия - ту, что не подвластна ни времени, ни смерти.

На ней было простое платье, цвета молодой листвы после дождя. Оно не было сшито иглой и нитью, оно словно выросло. Ткань его напоминала переплетение лепестков, паутины и утреннего тумана, сотканная самой природой в час, когда мир ещё не проснулся окончательно.

Каждый её шаг будто боялся разбудить спящих букашек. А вокруг неё, как свита из сказки, кружили бабочки. Они не просто летали, а приветствовали.

Одна, с крыльями цвета лаванды и жемчуга, опустилась на её ладонь. Девочка остановилась, улыбнулась той улыбкой, что согревает даже тени, и осторожно подняла руку. Бабочка сидела, трепеща крылышками, будто делилась с ней какой-то тайной.

Спустя время бабочка вздохнула и воспылала в небо, играя с остальными в воздухе. Девочка тихо рассмеялась - коротко, звонко, как капля росы, упавшая в озеро. Её смех был не звуком, а ощущением, как первый луч после долгой ночи.

Подойдя к своему рабочему месту, она не села сразу. Сначала внимательно осмотрела пень. Не занял ли кто-то его: муравей, жук, даже маленький цветок, решивший расцвести прямо здесь. Если находила, то нежно касалась пальцем, будто извинялась, давая обитателю уйти. Только убедившись, что всё в порядке, она усаживалась мягко, как лепесток на воду. Затем протягивала руку к живой этажерке. Ветви кустов слегка склонялись ей навстречу. Она брала стопку и клала их на каменный стол. В этот момент начиналось волшебство.

Раскрыв один лист, она начинала писать. Взмахом пальца она оставляла следы, похожие на свет. Иногда останавливалась, и её взгляд уносился в бесконечную даль, замечая жизнь этого места. Она улыбалась каждому мгновению этого места. В эти мгновения весь дом будто замирал, но не от страха, а от любви. И даже ветер задерживал дыхание, чтобы не нарушить тишину её размышлений.

Всё это видела Смерть, всё еще стоявшая за окном. Она не отводила глаз. Она жаждала заполучить эту девочку. Не уничтожить. Не наказать. А овладеть. Вобрать в себя эту живую искру, что пела в каждом её движении, что сияла в глазах, что заставляла даже мёртвую землю цвести под её босыми ступнями. Жаждала прикоснуться к тому, что не подчинялось мирозданию.

Она хотела, но не знала как.

В этот дом не было ни одной двери. Даже слова, которые можно было бы прокричать не проникали внутрь. Её власть, казавшейся безграничной ещё вчера, здесь обратилось в ничто. Она могла стоять часами, днями, эпохами, но ничего бы не изменилось

И тогда, налюбовавшись до боли в пустоте, Смерть поворачивалась и уходила прочь. Шаг за шагом убегала от света, от смеха, от тех глаз, в которых жила жизнь, не знающая конца. Внутри неё не было ни гнева, ни слёз, лишь только та самая старая, привычная пустота… Но теперь ещё глубже. Ещё тише. Ещё опустошённое.

Её работа – та самая, точная, безупречная, выверенная до мгновения требовала от нее безотлагательной пунктуальности. Работа, которую она так неистово любила и была её смыслом, постепенно начинала меркнуть перед лицом той девочки.

Она начала терять нить той самой своей важности и смысла.

Часть Ⅱ

Смерть, как и всё сущее - даже то, что стоит над временем и формой, не властвовала в одиночестве. У неё были слуги. Это были не демоны, не призраки, не жалкие тени прошлого. Её прислужники были Тенями. Сущности совершенно безликие, безымянные, без возражений. Они не дышали, не думали, не мечтали, они просто исполняли. Сотканные из полумрака и послушания, они скользили по миру, как штрихи пера по странице судьбы, не оставляя следа, кроме исполненного долга.

Пусть Смерть и не знала усталости, ведь устать может лишь то, что живёт, а она была условием жизни. Но даже вечность требует пауз. Не для отдыха, а для того, чтобы не раствориться в собственной функции. Чтобы вспомнить, что она не просто механизм, а сущность. И как всякая сущность во вселенной, в любом из миров, даже в тех, где нет ни звёзд, ни имён, ни дыхания, она нуждалась в мгновениях отрешённости. В беззвучии между двумя отметками вечности. В паузе между строк расписания.

Для этого и существовали Тени. Они брали на себя то, что можно было поручить: забрать душу, чей час пробил. Забрать чётко, без дрожи, без жалости. Внести запись в Великую Книгу, чьи страницы писались не чернилами, а последними вздохами. Восстановить порядок в сумерках между жизнью и её окончанием, там, где мир теряет ориентиры и путает последний вздох с тишиной. Доставить знак в виде лепестка, капли росы, шепотом ветра - тому, кто должен был знать: время пришло.

Это были мелочи.

Но в мире, где каждая секунда - это звено в цепи бытия, даже мелочь становилась священной. Смерть доверяла Теням не потому, что верила им, так как вера была для живых. Она доверяла им, потому что они были частью её воли, вытянутой вовне, как рука, протянутая сквозь тысячу миров. И пока они трудились в её отсутствие, она могла стоять у поля с ромашками.

Смотреть и думать.

Она получила всё, что только можно было взять, но сможет ли она когда-нибудь прикоснуться к капле того, что живёт в столь малом и беззащитном мире?

Когда придет срок, и она увидит то самое малое чудо в поле цветов? И придет ли её время, когда придут за ней?

http://author.today/u/roza1984azor

— Будет сделано, Иван Сергеевич! — почти выкрикнул Вадик. — Мы вас не подведём! Промт, книга, бестселлер — понял! Я побежал за пивом для пацанов!

Связь прервалась. Иван перевёл на карту Вадика пять тысяч рублей с пометкой «На брейншторм». Чувство лёгкой радости смешивалось с облегчением. Проблема была переложена. Теперь можно было спокойно пить кофе и смотреть сериал. Шансов на успех было ноль, но Вадик честно попытается и глядишь, что и выйдет.

Вадик, получив деньги, ощутил себя чуть ли не главным инженером секретного проекта. Он тут же собрал «военный совет» на кухне в общаге. Перед Серёгой, Димой и Лёхой красовался ящик пива.

— Пацаны, зацените задание! — Вадик сиял. — От куратора! Личное! Автомат за практику всем, кто поможет! Надо придумать, как одной командой нейросети сказать, чтобы она сразу целую книгу написала! Крутую! Вот так: «Напиши детектив про вампира-следователя в Питере» — и хоп, файл с книгой на триста страниц готов!

— Ты обкурился, что ли? — хмыкнул Сергей, открывая первую бутылку пива. — Так не бывает. Она же тупее бабок у подъезда, эта твоя нейросеть. Короткий текст ещё ладно, но целую книгу? Хуйня полная!

— Не! — возразил Вадик, раздавая пиво. — Иван Сергеевич сказал — это вызов! Прорыв! Надо найти способ! Может, какой-то супер-пупер промт? Или скрипт, который будет сам главы запрашивать и склеивать? Или… новую нейросеть собрать, поумнее? Ты же, Дима, что-то про всякие новые возможности бубнил! Что-то даже запускал внутри нашей сети в общаге.

Дима, самый технически подкованный из троицы, почесал затылок:

— Ну, можно попробовать нагнать цепочку запросов. Типа, первый промт: «Придумай структуру книги про вампира-следователя. Оглавление с краткими описаниями глав». Потом берём каждую главу и промтом: «Напиши главу один по такому-то описанию, в стиле того-то». Потом скриптом всё это в один файл слить… Но, Вадик, это же не один промт! Это будет куча промтов! И скрипт надо писать! И стиль будет прыгать как блоха! Иван Сергеевич ждёт один запрос и готовую книгу! Если ты ему говно пришлёшь, он тебя отчислит нахуй! У тебя столько прогулов.

— Ну, а если промтом прописать всю структуру сразу? — не сдавался Вадик. — Типа: «Напиши роман в жанре хоррор. Структура такая-то. Пролог то-то, глава первая то-то… и так до эпилога. Главный герой Вася, такой-то. Злодей кощей, но цифровой. Выдай объём в триста тысяч слов. Начинай писать немедленно и не останавливайся, пока не допишешь!»

Леха фыркнул:

— Она после первой главы забудет, кто такой Вася, а кощея сделает баристой! Или начнёт вторую главу с «Прекрасное утро, солнце светило…», когда в первой всех уже съели! Это же не искусственный интеллект, Вадик, это очень навороченный автопредсказатель текста! У неё памяти на абзац, не более!

— Но Иван Сергеевич сказал найти способ! — упёрся Вадик, на которого уже действовало пиво и эйфория от секретного задания. — Может, есть какая-то новая модель? Супермеганейросеть? Или платный сервис какой? Давайте погуглим! «Как с помощью нейросети написать книгу одним промтом».

Пацаны переглянулись. Автомат за практику манил, да и пиво начинало действовать. Похоже, звёздочка гениальности зажглась.

— Ладно, — вздохнул Дима. — Давай попробуем твой супермегапромт. Загоним всей структурой. Авось пронесёт, а если нет… — он хитро прищурился, — …сделаем вид, что она написала, а сами первые три главы сгенерим и склеим? Иван Сергеевич всю книгу читать не станет! Скажем: «Вот решение, оно выдаёт книгу по запросу, вот пример на пятьдесят страниц». Он же не будет проверять на всех жанрах!

Вадик задумался. Мошенничество? Немного, но задание-то нереальное! А автомат — реальный.

— Гениально! — воскликнул он. — Делаем так! Пишем мегапромт с кучей инструкций! Гоняем его на разных моделях! Что-то вытащим! Если будет хоть что-то похожее на связный текст — ура! Если нет, то генерим начало и сдаём! Главное — чтобы выглядело как решение «один промт — одна книга». Иван Сергеевич будет доволен, а мы с автоматом! Все в плюсе!

Пацаны чокнулись банками. Научный подход уступил место студенческой смекалке и желанию закрыть хвост. Они уселись за ноутбуки, открыли все известные им нейросетевые сервисы и начали работу.

Экран пылал бессвязными генерациями, теряющими сюжет через абзац, меняющими имена героев и забывающими, что кощей цифровой, но на кухне стоял весёлый гул. Они решали интересную задачу, и им было по кайфу. Ящик пива уже наполовину опустел.

Воодушевлённый Вадик отправил сообщение Ивану: «Иван Сергеевич, мы в процессе! Бьёмся над супер промтом и скриптом агрегатором! Завтра к вечеру будет результат! Мы не подведём!»

Иван усмехнулся, получив сообщение от студентов. «Блин, молодцы, ребята. Значит, будут имитировать бурную деятельность. Что ж, посмотрим-посмотрим!»

Продолжение читайте в книге "Один гениальный промт" - Дмитрий Романофф

взалкав, как вОдууууу

дом......д-д-д-д-д-д ............,

кверх дном....д-д-д-д-д-д..,

Гром...д-д-д-д-д-д............ ..,

грохОчет в нем...ддддддд

Но тут явился бурундук.

Открыл сундук, сожрал фундук.

С душой, которая ждала напрасно.

Мораль? Какая тут мораль?

Мораль закончилась вчера!

А нынче души в фундуке хранить опасно.

- ….

- Только недолго.

Дверь распахнулась.

"Да, это не тот свет", - снова мелькнула мысль у лежащего на кровати, потому что в дверь зашел человек в полицейской форме.

Он смог сказать только то, что следователь и так знал. Что он – Светлов, Леонид Максимович. Дальше только – не помню. Лейтенант попытался нажать на него, но врач выпроводил полицейского.

- Дайте ему время. Хорошо, что хоть себя помнит.

Полицейский ушел. Леонид смотрел на сдержанную суету вокруг себя: укол, капельница. Поднял руку и ощупал голову, замотанную бинтом. Голова болела. Капельница явно была с чем-то снотворным, и он отключился. Пришел в себя ночью и понял, что встать хочешь или не хочешь, а надо!

Он медленно приподнялся, выдернул иглу из вены. Запищал прибор и тут же примчалась медсестра.

"Вот ведь. Не спит!", - подумал Леонид.

- Вы куда??? Вам нельзя вставать! – зашипела девушка.

-Туалет далеко? – продолжая сползать с кровати, спросил мужчина.

Медсестра достала судно.

- Далеко? – снова спросил Леонид, и когда девушка покачала головой, он двинулся к двери, - дойду.

Это оказалась труднее, чем он думал, но возвращаться он не стал. Медсестра проводила до нужной двери, негодуя на тех больных, кто лучше врачей все знают, потом проводила обратно.

- Спасибо.

Мужчина улегся и принялся вспоминать, как он здесь оказался.

Вспомнилось почти сразу, правда, при этом заболела голова.

***

Леонид остановил машину и осмотрелся.

Осенний лесок радовал разноцветными листьями. Дорога, которая вывела его на берег речушки, явно не заслуживала такого названия. Будь у него машина пониже, он бы не добрался до этого уголка.

Мужчина оглядел полянку: на ней было много мусора.

"Мало того, что размолотили дорогу, так еще и насвинячили!", - выругался он про себя, но уезжать куда-то еще не стал.

Достал пакет из багажника, покидал в него пластик и пивные банки, которые были вдавлены в землю и поэтому не были унесены ветром. Пакет он завязал, подумав, что увезет после рыбалки и принялся устраиваться.

Набрал дров, зачистил кострище. Хоть оно было в порядке. Отдыхали здесь явно не местные, хотя, как посторонние добирались в этот укромный уголок, он не знал. А, может, и местные стали вот так вести себя. Раньше, когда они с пацанами сюда приходили, то мусор после себя не оставляли.

Леонид спустился к воде, закинул пару удочек. Поплавки покачались и замерли.

Рыба ему была не очень-то и нужна, а вот посидеть в тишине хотелось. Он и сидел. Слушал шепот листвы. Крики пролетавших птиц.

Из села, до которого по прямой было километра три, тоже доносились разные звуки. Запищал над ухом комар. Вот зараза! Эту пакость Леонид не любил, поэтому и не ездил летом.

Внезапно мужчина почувствовал взгляд. Кто-то упорно сверлил его затылок. Странно – шума машины не было. Шагов и треска деревьев он тоже не слышал.

Леонид осторожно оглянулся и увидел на невысоком обрыве кота. Тот заинтересованно смотрел на него, а потом на поплавок.

- Мяяяя…? – спросил кот.

- Не клюет, - развел руками Леонид.

- Мяяяя…., - разочарованно отозвался зверь.

Мужчина посмотрел на часы. Однако! Грезил он уже часа два. Вот ведь… Леонид проверил – конечно, пока он мечтал, червей кто-то объел. Насадив новых, человек поднялся к машине. Кот немного отошел, но совсем не убежал.

- Есть хочешь? – спросил его мужчина, - а мыши? Ты же охотник.

Кот оказался разговорчивым зверем. Он замурлыкал, объясняя, что мышей он ловит и даже много, но от городских вкусностей – если они есть, конечно, отказываться глупо.

Кот явно не первый раз бывал на этой полянке. Леонид протянул к коту руку. Тот снова отпрянул, не торопясь подпускать к себе незнакомого человека.

Мужчина открыл багажник, достал припасы, порезал хлеб, колбасу, сыр. Кот сидел и заинтересованно наблюдал за его действиями, принюхиваясь и присматриваясь.

- На! – протянул Леонид кусок колбасы.

Кот поколебался, но подошел, аккуратно взял кусочек и снова немного отпрянул. Они закусили. Начало вечереть. Рыбачить Леониду расхотелось. Он сложил небольшой костер, придвинулся к заплясавшим всполохам. Посмотрел на палатку в багажнике. Ну ее... он посидит около костра, а потом устроится в машине.

Неподалеку послышался шум двигателя. Машина рычала, преодолевая ямы. В ночной тишине рык показался неприятно хищным.

- О! А тут уже кто-то есть…, - раздался разочарованный голос и мат.

На полянке появилось несколько парней. Кот зашипел и удрал в лес.

- Мужик! Свали! – высказался один из парней.

Это были единственные цензурные слова. Остальное было непечатной лексикой.

- С чего? – не поднимаясь, спросил Леонид.

- Наше место.

- Место – общее.

Леонид встал, посмотрел на приехавших. Как все начиналось хорошо-то… Нет – приперлись. Последовал разговор на повышенных тонах. Уезжать он отказался. Парней было трое – численный перевес. Но отступить…

Больно уж загонялся только один. То ли выпил больше остальных, то ли гонору было много в характере. Двое его увели, но пригрозили – встретимся еще.

Машина снова зарычала и, судя по звукам, лесок парни покинули.

Леонид сел. Настроение испортилось.

- Мяяяя…

Из леска снова появился кот. Он подошел ближе, мурлыкнул сочувственно. Потом подобрался к костру и улегся около Леонида, щурясь на огонь. Мужчина погладил его. Кот был не против. Они посидели, потом снова пожевали. Человек вскипятил чай, выпил пару кружек.

Ночь вступила в свои права. Снова запищали припозднившиеся комары.

- Ну что – спать пора, - сказал Леонид, - домой пойдешь или со мной останешься? – спросил он кота.

Кот фыркнул что-то неопределенное, но отправился к деревьям.

- Ну как хочешь! Приходи завтра, еще поговорим.

Мужчина отгреб от почти потухшего костра все, что могло загореться. Немного посидел около углей, потом залез в машину и устроился на разложенном сидении.

Ночью ему понадобилось выйти… и вот тут-то был провал.

Больше Леонид ничего не вспомнил! Шаг из машины в лес и – темнота.

***

На следующий день к нему снова заглянули из полиции. Леонид честно рассказал, все, что пришло в голову ночью.

Лейтенант его выслушал, сверил с какими-то бумажками. Спросил про парней, которые были в лесу. Леонид описал, как смог. Про машину.

- Машину я не видел, - пожал мужчина плечами.

Полицейский посверлил его глазами, задал еще несколько вопросов и, видимо убедившись, что Леонид не врет, сменил тон разговора.

- Кот тебя спас, мужик, - заявил он. – А то могло быть и хуже.

- В смысле?

Оказалось, что полицейский в том селе бывает наездами. Он назвал пару местных стариков, а когда Леонид сказал, что знает их, назвал имена, сказал, что бывал в селе в детстве, лейтенант совсем оттаял.

- А вот так. Прибежал домой, там же недалеко от речки. Закричал. Ну, хозяева сначала рукой махнули – думали, жрать просит. Дали, а он снова орать и в темноту к реке убегает. Там место-то знакомое всем. Подумали – кто-то из пацанов там, и что-то случилось. Ну – побежали. А там тебя нашли с проломленной башкой. Машину покоцали. Стекла, может, что еще.

Леонид откинулся на подушку. Лейтенант попрощался и ушел.

"Сволочи" – подумал Леонид.

Главное – живой. Задача – встать на ноги, выздороветь. Разобраться с машиной. Он посомневался, найдут ли напавших на него типов полицейские… К друзьям надо обратиться, может, что-то посоветуют. Он все попробует.

Но первое, что он сделает, как только поправится, Леонид знал точно: он поедет в село, найдет своего спасителя и отвезет ему много вкусного. Поблагодарит, как следует, и поговорит с котом по душам.