Ехать домой совсем не хотелось, но отец полушутливо пригрозил снять меня с довольствия. Я знал, что за этим шуточным тоном таятся нешуточные неприятности – разговаривая с папашей, я часто вспоминал фразу из «Крестного отца»: «все гладко да сладко, а в сущности – угрозы». Он выдавал мне достаточно, хватало на щегольскую студию на Литейном, сияющую глянцевыми белоснежными поверхностями, и на Марго – художницу с выбритой половиной головы. На другой половине волосы были выкрашены в розовый. Она скривила точеный нос, когда я сказал, что нужно съездить в Москву и показаться родителям.
Сейчас я прикидываю, был ли хоть малейший шанс отказаться от этой поездки. Теперь мне наплевать и на Марго, и на студию, я бы отказался даже от подачек отца, если бы знал, чем это все закончится… Но тогда я думал, что потрачу только пару выходных, исполняя роль примерного сына. Я пропылесосил салон машины, набрызгал освежителем, выгоняя аромат марихуаны, и поколесил в Москву.
Сестра писала, что в наказание за какие-то проделки сидит сиднем дома, и мне не терпелось узнать, за что ее наказали. Мы с Кристиной всегда были на одной волне.
В холле меня встретила незнакомая девушка невысокого роста с темными волосами, туго затянутыми в короткий хвост. Она коротко поздоровалась, глядя в пол, и схватилась за ручку моего чемодана.
- А ты еще кто? – бесцеремонно спросил я, разглядывая ее ладные ноги под синим глухим платьем.
- Помощница по хозяйству, – бесцветным голосом ответила она и потащила чемодан.
С лестницы холла послышался короткий взвизг, и в мои объятия влетела Кристина. Она подпрыгнула и повисла на моей шее, обвив ногами поясницу, будто обезьянка – совсем как в детстве.
- Наконец-то! Я тут чуть с ума не сошла одна!
Я высвободился из ее объятий и удивленно смерил Кристину взглядом – конечно, я видел фото в соцсетях, но даже не представлял, какой она стала красивой в свои шестнадцать. Уже сформировавшаяся женская фигура, кофточка внатяг на спелой молодой груди. Как всегда, ярко накрашена.
- Слишком много смотришь своих бьюти-блогеров, - сказал я. – Куда так малеваться? Ты и без этого красивая.
- Правда? – промурлыкала она и просияла улыбкой.
- Родаков-то нет дома?
- Как всегда, - равнодушно произнесла она. – Часов в девять появятся. У папы, кажется, новая любовница, а мама с ума сходит со своей благотворительностью.
Мы устроились в столовой, где Кристина налила мне кофе и вытащила кусок буженины со свежим домашним хлебом.
- Жрать нечего, - констатировала она. – Маман на диете, поэтому так.
- Ну, рассказывай, за что тебя посадили на домашний арест, - ухмыльнулся я.
Кристина уже месяц не выходила за пределы коттеджного поселка, карманных денег, как и поездки в Венецию с классом, ее тоже лишили.
- Да и хрен бы с ней Венецией, чего я тем не видела, Леш. Но торчать дома все каникулы, это уже перебор!
- Так что натворила-то?
- Да ерунду. Сделала самолетик из тетрадного листа и пуляла по классу.
- И из-за самолетика тебя держат уже месяц дома. Трогательная история про жестоких родителей.
- Ну, я ему в нос иголку воткнула, да. И он угодил Малафеевой в глаз.
- И проткнул?
- И проткнул.
Мы переглянулись и одновременно рассмеялись. В этом вся Крис – в ее жестокости и равнодушии было что-то невероятно притягательное, и это нас с ней роднило. Она делала гадости без злобы, словно любопытный малыш, отрывающий бабочке крылышки. А вот так если сделать, что будет? А если эдак? Ей нравилось проверять людей на прочность, и она делала с такой выдумкой и задором, что я даже немного завидовал ее фантазии.
В Валентинов день она кинула в лоток школьной почты письмо от имени парня, учившегося в параллельном классе, где написала признание в любви своему однокласснику. Как она поняла по страничке одноклассника, что он гей, для меня было загадкой – все его соцсети пестрели репостами из групп «настоящих парней» и качалок. И он действительно был влюблен в этого парня – Крис потом говорила, что по его взглядам это было невозможно не понять. Окрыленный одноклассник поцеловал парня в закутке около спортивных раздевалок, за что тот и прописал ему пару крепких затрещин, да заодно и всем рассказал, что этот извращенец – гомосек. Одноклассника затравили, и родители перевели его в другую школу. Кристина была просто счастлива – «такая комбинация удалась!» - восклицала она.
А когда к ним в класс вернулась после долгой болезни девочка, Кристина поспешила подружиться с ней, и первая вызнала, что той диагностировали онкологию. Но сейчас все хорошо – и волосы отросли и даже брови, и ремиссия устойчивая и вообще, надо смотреть в будущее. Но рецидив все-таки случился. И Кристина к моему удивлению, осталась с подругой рядом – поддерживала, навещала, передавала приветы и самодельные открытки от одноклассников… Вот только моя сестра не была бы собой, если бы занималась этим богоугодным делом искренне. Она сделала десятки фотографий – как обнимается с лысой девчонкой на больничной кровати, как ее тошнит в тазик, как та разглядывает толстые отечные ноги… Болезнь безобразна. И выложила все это на свою страницу с воодушевляющими текстами про силу воли и стремление жить. В общем-то, в классе прониклись, но вот после этих особо красочных фото просто стали избегать девчонку, когда та вернулась к учебе. И мальчишка, на которого она положила глаз, и который отвечал ей взаимностью, тоже быстро переключился на другую. Она слишком поздно поняла, что собой представляет моя сестра. Но самое главное – Кристину не в чем было упрекнуть! Эта провокация была алмазом в коллекции Крис.
Кристина отхлебнула кофе и, сморщив нос, посмотрела на вошедшую прислугу.
- Иди отсюда, без тебя справимся.
Перевела взгляд на меня:
- Мамино новое увлечение. Ходит как святоша, глаза вечно в пол. Матушка притащила ее из какого-то клоповника. Ну знаешь, эти объявления на столбах – помощь попавшим в беду и все такое. Дают им койку в бомжатнике, миску помоев и работу типа «копай отсюда и до обеда». Совсем с ума сошла со своей благотворительностью. Отец злится, боится, что матушка тубик какой-нибудь подцепит, а то и еще чего хуже... Вот и вся моя жизнь, Лешка, смотреть ютуб и на постную морду этой Полины. Братец, поговори с отцом, скажи ему, чтоб хотя бы с тобой отпускали меня в город. Я с ума скоро сойду тут.
Я улыбнулся:
- Ладно, сестренка, вытащу тебя из тюрьмы.
Когда пришли родители, я натянул на лицо широчайшую улыбку, вытерпел родительские объятия и скучные расспросы и рассказы. Мы никогда не были особо близки, и я подозревал, что для отца и матери мы с Кристиной тоже были что-то вроде удачного проекта. Наши совместные фото прекрасно смотрелись в гостиной – красавица Кристина, обнимающая ее за плечи холеная мама, серьезный отец, положивший мне руку на плечо. Красивая семья, красивая картинка.
Я выторговал у отца право вывозить сестру в город, и Кристина горячо расцеловала меня в обе щеки. На следующий день Кристина предложила смотаться в ЦУМ, накупить шмотья, поесть суши и выкурить на трассе косячок. «У тебя есть, я знаю» - шепнула она на ухо.
Я быстрым шагом забежал на кухню – сварить перед поездкой чашку кофе, чем до смерти перепугал мамину помощницу по хозяйству. Она отчего-то переполошилась и не удержала в руках кастрюльку с рыбой. Беспрестанно извиняясь и не глядя мне в глаза, она собирала рыбу с пола, и я почувствовал раздражение.
- Ты хочешь сказать, что моя семья будет есть рыбу с пола? – ледяным тоном произнес я.
Она вытаращилась на меня огромными карими глазами с расширенными зрачками.
- Нет, я… - она замолчала.
Только сейчас я заметил, что эта дурочка была прехорошенькой – спелые алые губы сердечком, персиковый пушок на розовых щеках, круглое личико с острым подбородком, серебряная нитка пробора на скромно зачесанных волосах.
- Или, может, выбросим эту рыбу и купим новую? А ты знаешь, сколько стоит сибас? Из твоей зарплаты покроем?
Она краснела и молчала, сжимая дужки кастрюльки.
- Что же ты молчишь? Ты действительно думаешь, что мы достойны есть продукты, валявшиеся на полу?
Если честно, мне было наплевать на то, что рыба побывала на полу, помыть да и дело с концом. Но меня забавляло, как отчаянно эта дуреха меня боялась. Интересно, сколько еще она будет выносить это издевательство? Сейчас крепостного права нет, чего она трясется? Ее растерянность и забитость раздражали меня все больше. Есть у этой дуры достоинство, в конце концов?
- Ну, если ты думаешь, что мы готовы жрать с пола, то и ты, наверное, не против. Ешь.
Она изумленно посмотрела на меня.
- Что ты так смотришь? Или мы хуже тебя?
Она помотала головой.
- Тогда ешь.
- Она же сырая… - сухим, невыразительным голосом сказала она.
Я пожал плечами. Ее пальцы на дужках кастрюльки побелели.
- Ешь, говорю! – рявкнул я. – Я приказываю!
Она взяла из кастрюльку рыбину и с хрустом надкусила. Отвращение исказило ее полудетское лицо, но она жевала. Я скрестил руки на груди – интересно, сколько она съест? Девчонка ела рыбину прямо с кишками, с трудом подавляя рвотные позывы.
- Ну хватит, ладно…
Но она продолжала пожирать рыбину, мутный сок потек по подбородку.
- Ты что, сумасшедшая? Достаточно!
Она шумно сглотнула и сдавленно произнесла:
- Надо сказать… Надо сказать «Отменяю приказ»!
- Что? Вот ненормальная…
Полина взяла вторую рыбину. Меня замутило, и я выкрикнул:
- Отменяю приказ!
Она тут же отложила кастрюльку и понеслась в коридор, зажимая ладонью рот.
Я поджидал ее, когда она, потирая красные глаза, вышла из туалета, и позвал в свою комнату.
- Что это было?
Полина молчала, глядя в пол, и я сказал:
- Мне приказать тебе ответить?
Она убитым голос произнесла:
- Не надо. Я расскажу. У меня редкое расстройство… Очень редкое. Я не могу отказать человеку ни в чем, если он скажет «я приказываю». Это сильнее меня, меня как будто подбрасывает какая-то сила… Чтобы я остановилась, нужно сказать «я отменяю приказ».
Я недоверчиво хмыкнул, смерил ее взглядом. Точно ненормальная… Сила ее заставляет, а не собственные свернутые мозги. Крис будет в восторге от такого экземпляра.
- А если ты не сможешь выполнить приказ? Ну, если я заставлю тебя, например, взлететь?
- Мне будет плохо. Очень.
Я подумал несколько секунд и сказал:
- Взлети к потолку. Я приказываю.
Девчонка сделала несколько судорожных взмахов руками и тут же упала на пол, сотрясаемая жестокими конвульсиями. Изо рта пошла пена, глаза закатились, но делать взмахи руками она не перестала.
- Блин! Отменяю! Отменяю приказ!
Она тут же перестала биться, отдышалась, встала и вытерла со щек слюну.
- Охренеееееть… - протянул я и улыбнулся. – Ты напрочь сумасшедшая. И мне это нравится.
Кажется, каникулы в отчем доме будут не такими уж скучными, подумал я и поспешил рассказать обо всем Кристине.
Сестра ожидаемо не поверила.
- Да ты гонишь…
- Проверь.
Мы позвали Полину на кухню и Крис нерешительно сказала:
- А ну-ка, выпей мыла для мытья посуды!
- «Я приказываю...» - подсказал я.
- Ах да… Выпей мыла для мытья посуды, я приказываю.
Полина взяла бутылку и открыла рот.
- Я отменяю приказ! – воскликнул я. Не хватало еще, чтобы она отравилась.
Но Полина послушно глотала зеленое вязкое мыло.
- Я отменяю!
- Я дала приказ, я и отменяю! – промурлыкала довольная Кристина.
- Отмени! Траванется же!
- Отменяю приказ, - после долгой паузы произнесла Крис. – Слушай, это потрясно. Мы можем, можем… Много что с ней можем!
Она задумалась.
- А ну-ка, раздевайся. Я приказываю.
Полина послушно стянула свое скучное закрытое платье, оставшись в трусиках и лифчике.
- И это все снимай!
Не глядя на нас, она стащила белье, а я невольно залюбовался ею. Белая алебастровая кожа, нежные полукружья небольшой юной груди, восхитительные круглые бедра. В ней все было таким юным и невинным, а в сочетании с ее абсолютной покорностью вызвало у меня взрыв желания.
- Возьми свой телефон и сфоткай у себя там… между ног.
Полина безропотно выполняла, а я почувствовал, как в голову ударила горячая волна похоти.
- Отошли маман эту фотку.
Полина бросила на нее отчаянный взгляд, но принялась стучать по дисплею.
- Отменяю приказ! – тут же крикнула Кристина.
Полина послушно опустила руку с телефоном.
- Не хватало еще, чтоб маман уволила ее, - хихикнула Крис. – Блин, это бесподобно! Она действительно выполняет все!
Меня неожиданно кольнула жалость – как же неудачно Полина обнаружила свою суперспособность наоборот. Я понимал, что сестра от нее не отвяжется никогда. Кристина упросила родителей отпустить Полину с нами в город – как она сказала матери «дать бедной девочке отдохнуть». Мама, которую все не опускал азарт благотворительности, с умилением согласилась.
Мы колесили по городу, пока Кристина вслух тасовала комбинации для Полины.
- Может, приказать ей, чтобы заставила кого-нибудь купить ей пожрать в Бургер Кинге?
- Крис, посмотри в ее щенячьи глаза. Это не очень сложно. Хорошенькая трогательная девица просить покушать… Даже я бы купил, а я та еще сволочь.
- Блин… отсосать бомжу?
А вот это уже в мои планы не входило. Пользовать ее после бомжа я точно не хотел.
- Да ну нахер, заразится СПИДом еще… Ты хочешь, чтоб тебе еду спидозная подавала?
- Стой! - вдруг крикнула Кристина. – То, что надо!
Я проезжал пробочный участок дворами, и около одного из крылечек гомонила небольшая толпа празднично одетых людей, среди которых выделялся парень в ладно сидящем костюме с бутоньеркой в кармане. Видимо, жених ждал выхода невесты. Он держал в руках щегольский букет из круглых бутонов и каких-то мелких цветов, похожих на розочки.
- Иди и отними у него букет! Я приказываю! – возбужденно воскликнула Кристина.
Полина бросила на нее отчаянный взгляд, вышла из машины и, тяжело загребая ногами, потащилась к крыльцу. Она тронула парня за плечо, что-то тихо сказала ему на ухо, и они отошли в сторону. Полина снова неслышно для нас произнесла короткую фразу, на что жених приподнял брови, усмехнулся и покачал головой. Но Полина не дала ему уйти – на этот раз она громко и отчетливо воскликнула:
- Не отдашь, я сейчас твоей невесте скажу, что беременна от тебя! И что ты трахался со мной все время, пока с ней встречался!
- Чокнутая! – прошипел парень.
- Идут! Олег, ты чего там застрял? – донеслось из кучки гостей.
Дверь подъезда начала приоткрываться, и Полина, сделала шаг в сторону гостей. Показалась невеста в пышном платье, похожем на сверток сахарной ваты.
- Мразь сумасшедшая! – сквозь зубы сказал парень и сунул ей в руки букет.
Полина быстрым шагом двинулась к машине, села на заднее сиденье и швырнула ненужный букет на пол. Я дал по газам, проводив глазами растерянное лицо невесты, а Кристина на переднем сиденье корчилась от смеха.
- Ну ты молодец… Тихоня тихоней, а такое вывернула!
- Вы не первые. Я привыкла, - мертвым сухим голос сказала Полина.
- Кто-то еще знал? – Крис обернулась и с любопытством посмотрела на девчонку.
Она пожала плечами:
- Мой парень. Случайно сказал «Я приказываю», когда мы ссорились. Так он и узнал... и я тоже.
Когда мы вырулили на дорогу, Кристина увидела на тротуаре уличных певцов – один парень пел, второй играл на гитаре. Девушка с розовыми волосами собирала деньги в шляпу. Сестра приказала Полине кинуть им в шляпу какашку, и та исчезла во дворах минут на пятнадцать – я так полагаю, искала собачье говно. Девушка с розовыми волосами охнула, брезгливо вытряхнула шляпу вместе с деньгами и крикнула парням. Полина успела добежать до машины, когда парни вскочили и погнались за ней. Следующим заданием была помойка – Крис приказала ей залезть в бак и каждому, кто приходил выкидывать мусор, говорить «господи, какой же ты урод!». Пару раз ей съездили по лицу мешком с мусором и один раз вытряхнули помои прямо на голову. Кристина вызволила ее из бака, и оставшийся путь мы проделали с опущенными окнами – воняло нестерпимо.
Дома Крис с честными глазами рассказала матери, как мы чинно посидели в кафе, беседуя о живописи Пикассо, в частности, о голубом периоде. Да-да, и Полине понравилось, она, оказывается, много знает о Пикассо. Я кивал, стараясь не заржать в голос. Перед тем как отпустить прислугу, Крис не забыла приказать ей не отлучаться из дома без ее ведома.
Мама испытывала какое-то умиление от того, что мы развлекаем Полину, и согласилась передать часть ее обязанностей поварихе и экономке, и мы получили несчастную дурочку в полное распоряжение.
Я совсем не думал, чем это все закончится, ожидая, что игрушка наскучит Кристине, и она найдет изящный способ избавиться от Полины. Странное дело – чем больше мы издевались над ней, чем больше куражились, тем сильнее нарастало мое влечение к девчонке. Ее покорность, та обреченность, с которой она принимала издевательства, трансформировались в чудовищный по силе и природе желание. Но я пока не смел к ней подступиться… О нет, я ничего не боялся и уж тем более не стыдился, но мне казалось, что как только я засуну руку в вырез этой тихони, все чувственное очарование пропадет, и она останется хорошенькой, но такой скучной и обычной любовницей.
Следующую вылазку мы предприняли в небольшую церквушку на окраине города. Кристина зашла в тень колонны недалеко от входа, достала телефон и отдала приказание Полине. Я поморщился – не то чтоб я верил в эту кислую богоугодную чепуху, но подобный финт вызовет много шума, и не только Крис, но я и мог оказаться под прессом отцовского гнева. Но когда Крис входила в раж, мешать ей было бессмысленно – она все равно добьется своего.
Полина обогнула толпу кланяющихся и крестящихся бабок и зашла за спину тараторящего священника. Она открыла Царские врата и прямо на входе задрала юбку, прижав подол подбородком, присела и начала мочиться. Заголосила одна старушенция, другая. Поп обернулся, шея его стала малиновой.
- Ах ты, паскудница! – закричали из толпы.
- Да что это такое, люди добрые! Совсем эти сопляки оборзели! А ну пошла отсюда, мразь такая!
Полина натянула трусы и хотела прошмыгнуть мимо горящих праведным гневом прихожан, но тут дед с торчащей вперед бородой схватил ее за волосы и ударил по лицу. Старухи мигом превратились в фурий – в Полину плевали, дергали ей волосы, рвали крутку и кофточку. Священник пытался отогнать их от девчонки, но его никто не слушал. Кристина увлеченно снимала, а я уже начла беспокоиться, как бы они ее не пришибли. Наконец, набежали служки и кое-как отогнали старух и остервенелого старика, и я кинулся вперед – схватил Полину за руку и рванул с ней к выходу.
Когда мы отъехали от церкви, Кристина довольно сказала:
- М-да, вот тебе и христиане. Там что-то про всепрощение должно быть, а, Полина?
- Не знаю, - глухо отозвалась прислуга. – Я не верю в Бога.
- А как ты освободилась от приказов своего парня? – спросил я.
Полина сжала губы и не ответила, и Крис немедленно выдала:
- Ответь ему. Я приказываю.
- Он выпил лишнего, и я упросила его снять приказ на самовольные отлучки из дома. Он уснул пьяный, и я сразу же сбежала в его крутке – мои вещи он спрятал. У меня даже денег ни копейки с собой не было.
- Так ты и очутилась в этом бомжатнике, где тебя нашла маман? – спросила Кристина.
Полина молча кивнула с каменным лицом, но я увидел, как в ее глазах на мгновение мелькнуло что-то осторожное.
Так проходили наши дни. Мы сажали Полину в машину и колесили с ней по городу в поисках новых возможностей. Кристина придумывала все новые и новые издевательства, и я начал гадать, надолго ли хватит девчонки, ведь приказа о запрете самоубийства сестра ей не давала. То ли не сообразила, то ли хотела именно этого. Мне казалось, что Полина ждет нашего прокола, какой-то малюсенькой ошибки, которая позволила бы ей ускользнуть – как в случае со своим пьяным парнем.
Однажды мы проехали мимо самого обычного двора – разноцветный уродливый детский комплекс, песочница, пара лошадок-качелей на толстых пружинах. Чуть поодаль дымился открытый канализационный колодец, огороженный деревянными щитами. На скамейке болтали две женщины, не обращая никакого внимания на копающихся в песочнице детей. Тут же ковырял совком песочек парень лет семнадцати – уже плечистый, с пробивающимися усиками, но пустым, отстраненным взглядом. Сопли текли у него из носа, уголок губы был низко опущен, придавая ему скорбно-идиотское выражение. Кристина прошептала что-то на ухо Полине, и та немедленно вышла из машины и направилась к дурачку. Она наклонилась к его уху, взяла идиота за руку и ласково что-то заговорила. Он улыбнулся жуткой улыбкой – приподнялся только один уголок губы – с готовностью встал и пошел к дымящемуся провалу. Он легко отшвырнул хлипкое ограждение, помахал рукой Полине и солдатиком нырнул в исходящую дыру. Тут же послышался его вой, похожий на вопль ишака. Одна из женщин обернулась, увидела отброшенный щит и с бешеными глазами бросилась к люку. Она встала на колени, всматриваясь в нутро шахты, и закричала так страшно, что вспорхнули вороны с ближайшего тополя, а мальчишка в песочнице заревел.
Полина встала с бортика песочницы, села в машину и спрятала лицо в ладонях.
- Пожалуйста, прекратите, - сдавленным голосом произнесла она. – Делайте что хотите со мной – суйте в помойки, заставляйте гадить в церквях, хоть прикажите с крыши спрыгнуть… Только ради бога, не трогайте других.
- Крыша тебе пока не светит, дорогая, - сказала Кристина. – Да ладно тебе, он же просто олигофрен. Зачем ему жить?
- Его мама, кажется, все-таки его любила, - ответила Полина. – Она так кричала…
- Поорет и забудет. Ей же самой легче будет без такой обузы, - фыркнула сестра.
Но я видел, что ей неловко и даже, кажется, немного страшно от того, что она натворила, но признаться в этом она не смеет даже себе. Я сам вдруг ощутил, как мурашки прошлись по хребту, и вместе с тем меня охватило дикое желание.
Вся эта история с Полиной была на грани, но именно это роднило нас с Кристиной, делало близость между нами настоящей – полнейшее презрение к тому, что чувствуют и думают другие. Кристина могла быть очаровательной, как котенок, быть обворожительной как женщина на пике своей сексуальности, но какую бы роль она не играла, это все равно была только роль. Я знал, что она не чувствует ничего, кроме любопытства исследователя, когда препарировала чьи то чувства. Единственное в чем я был самонадеянно уверен – так это в том, что меня она препарировать никогда не станет.
Лежа вечером в кровати, я перебирал прошедший день, вызывал снова и снова в памяти обреченное, опрокинутое лицо Полины. Все, что она делала против своей воли, было омерзительно, и именно это вызывало во мне чудовищный чувственный отклик. Ее рабская абсолютная зависимость была так притягательна, так сексуальна. Я хотел ее.
Я встал и, как был босой и в одних трусах, неслышно прошел в цоколь, где располагались кладовка, хозяйственные подсобки и комната для прислуги. Из холла я предусмотрительно захватил связку ключей, потому что был уверен, что Полина запирала свою каморку. Когда я вставил ключ и приоткрыл дверь, то первое что бросилось в глаза – ее белеющее в темноте лицо с черными провалами глаз. То ли не спала, то проснулась от бряцанья ключа. Я прижал палец к губам, присел на край кровати и запустил руки под одеяло. Я не сказал ни слова, не давал никаких приказов – я был уверен, что она не будет сопротивляться. Полина замерла, не сбрасывая мою руку со своего бедра, я только услышал, как она коротко выдохнула через ноздри. Сейчас я думаю, что даже в такой безнадежной ситуации ей хотелось оставаться свободной от власти этого «я приказываю». Пусть насилие, пусть что угодно, только не эта непреодолимая сила, лишающая ее остатков воли. Но тогда я, напыщенный дурак, считал, что просто хорош для этой дурехи – красивый, спортивный, сын состоятельных хозяев. Мои руки проскользили до края ее майки, приподняли край и нежно сжали ее твердую гладкую грудь. Я не хотел торопиться – все это оглушало меня, дарило такой силы желание, какого у меня не было ни с одной девкой из моей питерской разгульной жизни. Я отдался этому нежному и в то же время оглушительному потоку чувственности, закрыл глаза и осязал, вдыхал, вбирал ее в себя.
Прервали нас бесцеремонно – комнату залил ослепительный свет и ворвавшаяся Кристина закричала:
- Да ты… ты… Отойди от нее, сволочь!
- Ты с ума сошла, Крис? – жмурясь от яркого света, я удивленно всмотрелся в лицо сестры.
Оно было перекошено гневом, ненавистью – и я не понимал причины.
- Ты что, решила блюсти ее невинность что ли? – шутливо спросил я, надеясь, что родители не услышали вопли Кристины.
- Серьезно? Тебе нравится… вот это существо? Она?! Которая ссала на алтарь в церкви и сидела в помойке, как крысиная королева?!
- Да тебе-то что? – пожал я плечами. – Ну, нравится, смазливая девка.
Кристина отшатнулась, как от удара.
Полина подтянула одеяло к подбородку, с ужасом глядя на Кристину.
- Крис, успокойся, ты же не хочешь, чтоб сюда прибежали родители?
- Я думала… думала, ты такой же, как я! И тебе противны все они – такие обычные, скучные…
Она подошла ко мне, положила руки на плечи, ярко-голубые глаза влажно сияли.
- Мы с тобой одинаковые… И только мы подходим друг другу!
Кристина приподнялась на цыпочках и поцеловала меня – совсем не так, как целуют братьев. Горячо, жарко, страстно, прямо в губы.
- Эй, ты чего?! – я попытался скинуть ее руки с шеи, но она прижалась ко мне сильнее.
- Ты ведь тоже плюешь на эту сраную мораль. Какая разница, что мы брат и сестра? Мне никогда никто не был нужен, кроме тебя, неужели ты не замечал?!
Я сильно толкнул ее, и Крис отлетела к стене.
- Ты, блин, чокнутая! Это что, твоя новая шутка? Заканчивай, я впечатлился и почти поверил тебе!
Крис посмотрела прямо мне в глаза, и я понял – она не шутит. Она и правда была влюблена, влюблена в меня! И в комнату Полины она пришла потому, что ее гнала ревность.
- Крис… Я люблю тебя, - холодно сказал я. – И вообще, ты, наверное, единственный человек, к которому у меня хоть что-то похожее на привязанность. Но я люблю тебя только и исключительно как сестру. И готов сделать вид, что этого разговора не было.
Кристина поникла, подняла на меня глаза, в которых плескалась издевка:
- Сделаем вид, что не было, конечно. И ты будешь ночами бегать и потрахивать это… это ничтожество. Отлично придумал!
Она вскочила, подбежала к белой от ужаса Полине и выкрикнула:
- Я хочу… я хочу, чтобы ты… выдавила себе глаза! Чтобы ты сломала себе позвоночник, руки и ноги! Я приказываю!
Прежде, чем я успел броситься к девчонке, она выставила указательные пальцы перед глазами и резко ткнула. Полина с усилием погрузила пальцы в глазницы, на щеки брызнули капли крови. Она кричала от боли, но не могла сделать даже малюсенькое усилие, чтобы бороться с собой, со своим больным сознанием. Створка двери отлетела со стуком к стене, и в комнату прислуги ворвалась мама, на ходу запахивая халат, следом вошел отец.
- Что тут творится… - начала было мама, увидела Полину и закричала.
- Черт побери! Что ты делаешь! – отец выдернул пальцы Полины из глазниц, и на щеку вывалился кусок омерзительной желтой окровавленной плоти. Меня замутило.
Полина выла и визжала как сумасшедшая – она пыталась вырваться из рук отца, ведь приказ сломать позвоночник и конечности она не выполнила. Отец попытался завернуть ее в одело, как в кокон, но ее дикие конвульсии мешали ему, и на помощь пришла мама. Они кое-как запеленали служанку, но Полину билась все сильнее – она выгибалась дугой, грызла нижнюю губу, изо рта пошла обильная пена.
- Вызывай скорую! – бросил отец матери, и та умчалась за телефоном.
Наконец, я сбросил с себя оторопь и крикнул Кристине:
- Отмени приказ, Крис! Что ты делаешь, господи! Опомнись!
Но Кристина смотрела на Полину с ледяной ненавистью, стиснув губы.
Полина умерла за несколько минут до приезда скорой, обмякнув на своей залитой кровью и слюной постели. Пока ждали машину из морга, мама пила на кухне кофе с коньяком в свете жидкого сентябрьского утра, а отец орал на нее.
- Лариса, черт тебя подери, может быть вот это вот все, наконец, излечит тебя от жалости к убогим? Ты знала, что она сумасшедшая?
- Нет, - убитым голосом произнесла мама. - Она казалась такой милой…
- Милая! – передразнил отец. – Что о нас будут говорить, что о нас подумают?
Никто из них не обратил внимания на то, что я кричал Кристине насчет отмены приказа, и ни мать, ни отец не спросили, что мы делали в комнате Полины ночью. Впрочем, Кристина сразу сказала, трагически прижимая ладонь к ключице, что прибежала на вопли прислуги.
Мама наняла ритуальную компанию, которая занялась похоронами Полины, и сразу ответила «нет» на вопрос агента, будем ли мы на церемонии прощания. Никого не было на ее похоронах, и нашу мертвую служанку провожали в крематорий только агент с лицом профессионального проныры и специально нанятая женщина, которая должна была в пустоту сказать красивые и бессмысленные слова.
Я решил провести в доме родителей еще неделю, наша общая растерянность останавливала меня от отъезда. Родители больше не обсуждали смерть Полины, отец лишь пару дней разговаривал с матерью строго и сухо, а она отвечала ему виноватым тоном. Прислугу никому не было жаль – мать раскаивалась только в скандале в ее изящном доме и в ее безупречной жизни. Кристину я избегал с того времени, мне было страшно нарваться на новые объяснения. И еще я просто ее боялся – кто знает, на что она была способна, моя ненормальная сестра, будучи отвергнутой.
Полину забыли очень быстро – отец уже через неделю пришел в хорошее расположение духа, а мама снова принялась бегать по благотворительным обедам. Правда, теперь всегда вежливо отказывалась от посещения очередного бомж-центра. Отчий дом мне надоел хуже горькой редьки, как и настороженно-злой взгляд Кристины за обедом, и я решил, что пора возвращаться в Питер. В ночь перед отъездом я уснул, как убитый – и это была первая черная, глухая ночь без сновидений.
Я проснулся резко, как от толчка – мне показалось, что кто-то громко назвал мое имя возле уха. Но комната была пуста и тиха, только клен за окном деликатно касался ветками окна.
(продолжение в комментариях)
