– Мужики, а вы не думали, что мы трое – как Трус, Балбес и Бывалый? – спросил Серега, невысокий, толстенький, с немного кудрявыми русыми волосами, одетый в черную майку и спортивные штаны. Сумка через плечо, как было модно у половины молодежи, была раздута от еле уложенной туда толстовки – июль две тысячи восьмого по утрам был до мурашек холодным, а днем изнурял всех своей жарой.
– Ага, Серый, судя по тому, что ты больше всех смахиваешь на Бывалого, я либо Трус – либо Балбес, – ответил Женя, немного тряся свою футболку с логотипом группы «Люмен», нагоняя с ее помощью ветерок в надежде спастись от жары. За футболку его так и прозвали. Конечно, он не был ни на одном из их концертов, но логотипы любимой группы были с ним всегда: две торбы, напульсник, футболка и даже толстовка. Все это он носил по очереди, в зависимости от погоды.
– Да ты посмотри на эту оглоблю, – усмехнулся в ответ Серый, указывая на Димана, самого высокого в их компании, – настоящий Балбес.
Диман был одет как турист южного побережья: сланцы, шорты, светлая рубашка в полоску с коротким рукавом и почти такая же, как у Сереги, сумка через плечо.
– Ну бояться мне нечего, тебе тоже не советую, – Люмен был не очень доволен ролью «Труса» в их компании, но понимал, что это – просто внешнее сходство с известной троицей из советских фильмов, да и вообще, шутки надо воспринимать как шутки, не более.
– А чего бояться? Вампиров? Призраков? Колдунов? Единственное, чего нам стоит бояться, так это безысходности, – грустно улыбнулся «Трус».
Он с детства периодически ощущал в себе неприятное угнетающее чувство. Врач назвал бы диагноз – депрессия! Женя сам об этом периодически думал, но в деревне, где он вырос, никто даже не знал такого слова. Да и незачем нормальному, по меркам деревенских, пацану страдать ерундой. Нормальный пацан не ноет, а если вдруг тоскливо – забухает и все. Евгений знал другой способ уйти от этого чувства – книги. Он пропадал в них с первого класса, а литература за всю его жизнь стала самой настоящей отдушиной.
Диман все это время разговаривал по телефону с очередной «любимой», игнорируя подколки и предвкушая вечер с новой девчонкой. На этот раз он любил Анжелу. Она любила его, а вместе они любили лежать и сосаться на кресле-кровати, привезенной из дома месяц назад, сменив предыдущего Серегиного соседа, третьекурсника Коляна.
Такое соседство продолжалось недолго. Вскоре друзья переругались на почве несостоявшегося местного КВНа. Колян к этому времени уже успел создать свою команду. В КВНе две тысячи восьмого года вообще было три команды от филфака, и лишь одна из них заняла призовое место. Женя предлагал объединить юмористические усилия против общего врага в лице команды из физмата, но друзья предпочли союз борьбе с внутренними врагами. В принципе, проигрыш тоже всех устраивал, всем больше нравились репетиции, пиво в корпусе и гримерках концертного зала и, конечно, общий дух таких тусовок. Как будто все, не озвучивая свои предположения вслух, понимали, что факультетская жизнь с духом неформальности, русского рока и скопления читающего народа в одном месте быстро пройдет.
В ходе всех перепетий Колян уехал жить в общагу, а его место занял Диман.
Утро для троицы практикантов прошло впустую, местные жители совсем не хотели общаться, особенно не хотели что-то говорить в диктофон, постоянно находя для этого разные причины: некогда, болезни, плохая память, двадцать первый век на дворе. Их единственным утренним «уловом» оказалась странная женщина, которая на вопрос «Можете ли вы рассказать что-то из фольклора: частушки, стишки, сказки?» ответила, поднимая пустую пачку сигарет «Святой Георгий»: «О, смотрите, красный крест! То, что я ищу!». Немного позже они узнали, что это была местная сумасшедшая по имени Валюха, знакомая каждому жителю Верхних Хом.
– А девахам из четвертой группы вчера вообще фортануло, – сказал ни с того ни с сего Диман, закуривая сигарету, – они к какой-то бабке завалились, та их картошечкой жареной накормила, а еще самогонки налила.
– Ой, да брешут твои девахи, никого не угощали, а их угощали. Че ты их слушаешь, они тебя как лоха разводят, – раздраженно ответил Серега, – бери с Люмена пример. Идет, молчит, всякую ересь не несет.
Люмен улыбнулся, мотнул головой и молча показал «козу» правой рукой. Это был его любимый рокерский жест.
– Я те отвечаю. Ну че, Катька с Олеськой врать что ли будут? – продолжил Диман.
– Конечно, врут, а ты, Балбесина, ведешься. И Анжела твоя тоже врет.
– Ну мало ли. Может она с тобой по телефону поговорила, а потом поехала изменять с кем-то.
– А ты не думал, что наоборот, она кому-то изменяет именно со мной?
– Большая, я в превосходстве.
– Ты в превосходстве дна! Совсем на бабах своих помешался. Месяц живем, а уже троих приводил.
– Слышь… – Диман произнес это слово с агрессивной интонацией, но на самом деле только сделал вид, что начинает злиться.
– Слышу-слышу. Ладно, не сердись, дай лучше сигаретку, мои кончились, в магаз зайдем, я куплю и тебе отдам тогда.
– Раз пошла такая пьянка, давайте сразу тогда пообедаем, че сопли-то жевать. Женек, позвони Титьке и Митре, может они где рядом шляются, вместе посидим, разузнаем, как у них там дела.
Титька и Митра были из параллельной группы. Клички им придумали только от сокращения их фамилий – Титов Серега и Митрофанов Пашка.
– Пацаны, они уже в сторону магаза идут. Говорят, что тоже не сильно с утра везло, пара бабок согласились – и все. С другой стороны, у нас ни одной.
– Жек, да забей ты уже, че ты зациклился на этом. Ну не наберем – и хрен с ним. Че они нам сделают? Отчислят? Да и плевать, нашли из-за чего отчислять. В армию пойдем. Мне года этого хватило уже, – Серый последние несколько месяцев искал причину для отчисления и приводил аргументы того, что учеба им не нужна и в жизни никак не пригодится. И вообще надо было идти в сельхоз, получить там права, открыть все категории и рубить бабки, работая на тракторе.
Евгений был в корне не согласен. Ему нравилось учиться на филфаке по многим причинам: на парах по литературе он просто высказывал свое мнение о прочитанном произведении, за что и получал автоматы на экзамене. Второй причиной была филфаковская неформальная тусовка. Косухи, цепи, напульсники, всевозможные нашивки и футболки с названиями групп говорили о носителях все: кто панк, кто тру-металлист, а кто просто говнарь. На факультете слушали рок абсолютно все, даже преподаватели. Белой вороной был Гена, рэпер в широких штанах. Впрочем, его никто не прессовал, потому что, несмотря на отстойную музыку, он был неплохим и общительным парнем.
Когда уставшая от жары и бесцельного хождения троица добралась до магазина, другие уже из него выходили. Двухметровый и толстый Титька, в зелено-желтой полосатой футболке, и Митра, на полголовы меньше своего друга, в кепке и черном поло, держали в руках по бутылке кефира и булочке.
– Евгешка, мы вас уже заждались, чего долго? – как всегда гундосо промямлил Титька. Его голос ему не подходил, а вкупе с внешностью он был похож на маньяка из американского фильма ужасов. По крайней мере таким видел его Женя.
– Ну мы значит дальше были. Ничего, Сереж, мы ща быстро, а потом на обед, – отмахнулся от упрека Люмен.
Пикник был устроен на поляне под большим дубом, подальше от дороги.
Диман разливал своим одногруппникам «Толстяка» из пятилитровой бутылки по стаканчикам. Закуской служили традиционные в компании студентов чипсы и сухарики.
– Димк, а любителям кефира подольешь? Много же взяли, – Серый предложил угостить ребят, которых позвал на обед.
Диман полез в пакет за пластиковым стаканом.
– А давай, я кефир потом выпью, – согласился Митра.
– А я не буду, – Титька был принципиален. Если он что-то и решал, то не отказывался от задуманного. Такой склад характера пророчил ему в следующем учебном году стать старостой группы, и, хоть он и на словах открещивался от дополнительной работы, в душе ему хотелось им стать.
Тень дуба спасала студентов от жары, прохладное пиво поднимало настроение и немного морило. Женек включил группу «Стигмата» на всю мощь двух колонок Нокиа шестьдесят два тридцать три, но после половины песни Серега встрял:
– Жек, ну хватит, сентябрь горит-сентябрь горит. Ты че, телкострадалец?
– Ну нет. Че тогда включить?
– Надоел. Хочешь, свое врубай.
– А давай. Мужики, а вы слышали группу «Не будите спящих»? Там, конечно, рэп, но зато под акустику, чем не альтернатива?
Женя не любил спорить. Он подумал: «Конечно, Серегины песни и не пахнут альтернативой, но, для разнообразия, и, если парням нравится, пусть играет. Акустика прикольная».
Примерно через час парни разлили остатки пива по стаканам, и Серега подытожил:
– Хорошо посидели. Не знаю, как вы, а я именно в этот миг ощущаю счастье. Когда еще так соберемся?
– Завтра можем, – добавил Диман.
– Завтра не то, а может уже и не получится. В любом случае, давайте выпьем за классный денек!
После обеда Титька посоветовал наведаться на улицу Пролетарскую. Конечно, с Митрой они там еще не были, но по слухам в самом конце улицы живет старуха, настолько древняя, что даже двор свой не покидает. То ли боится, то ли уже сил мало осталось. На вопрос, почему Титька так и не дошел до этой бабки, тот сказал, что им было лень, потому что близился обед. А бабка, может, и не станет разговаривать.
Троице терять было нечего, коллективно решили отправиться на Пролетарскую улицу и найти ту самую древнюю бабку в надежде хоть что-то уже записать на эту, как ругался Серега, чертову шарманку.
Улица Пролетарская говорила сама за себя: неасфальтированная, сплошь старенькие покосившиеся и через один пустые дома, там жизнь словно канула в историю вместе с развалом Советского Союза. Женя про себя подметил, что улица будто бы сама хотела уйти на покой и всеми силами выгоняла последних жителей: целые семьи переезжали в областной центр или столицу, предпочтя большим поместьям съемные однушки.
– Да, бросают такие дома ради ненакопленного богатства, – сказал, как будто огласив общее настроение, Диман.
– Соглашусь, – подхватил разговор Серега. Раньше что было богатством? Поместье, хозяйство… А сейчас что? Живут в клетушках - зато в городе, со всеми его благами – вода, газ, походы в торговые центры и парки на выходных. А вот наш лес - чем не парк?
– Да кто их разберет… Едут все за деньгами в столицу, а сами в ней все и спускают. Живут в долг. Странные люди…
– Самое смешное, что мы с тобой сами как миленькие поедем, если приспичит…
Женя грустно подумал про себя, что он, скорее всего, тоже поедет. И не просто в областной центр, а Москву. Родители очень этого хотели и постоянно приводили аргументы: большая зарплата, перспективы. А если остаться, то на жилье с местными зарплатами совсем никак не накопить. Да и дядька обещал в общежитие устроить поначалу – всяко дешевле, чем квартиру снимать. Конечно, он был согласен со всеми их доводами и понимал, что родители не смогут помочь: в деревне, откуда он родом, не пахло вообще никакими перспективами, но уезжать в Москву все равно не хотелось.
Жара, казалось, дошла до предела, в воздухе стал чувствоваться запах озона, на горизонте появились темные грозовые тучи.
– Парни, кажись пришли, гляньте, какой древний домяра. Тут, наверное, и живет эта бабка, – сказал Серый, остановившись около старого покосившегося дома. В глаза бросался почти завалившийся забор, сбитый из уже давно не крашенного гнилого штакетника, выцветшие наличники с грязными окнами, крыльцу не хватало пары ступенек. Во дворе стоял старый сарай, крытый соломой, и такой же дряхлый колодец с ржавым ведром. Домашних животных не было, даже пустующей будки. Это было странно для сельского дома, ведь в селе собака – вместо сигнализации – залает, если кто-то подойдет к дому.
Серега постучал в окно. Подождал пять минут, однако никто так и не вышел. После чего он медленно поднялся на крыльцо, аккуратно открыл дверь и спросил: «Простите, есть дома хозяева?».
Подождав еще пять минут, Серега прикрыл дверь и спустился с порога.
– Нет, наверное, бабки. Или боится нас. Пойдем, мужики. Сегодня че-то непруха, – предложил Женя. Ему совсем не нравилось это место, и он хотел поскорее оттуда уйти.
– Кто там? Я не буду выходить, – тихо послышалось из дома, – заходите-заходите.
– О как, значит, не все пропало. Погнали! – подметил Серый.
Первым студентов встретил затхлый запах старины, и уже после возник грязный коридорчик с пустыми ведрами, стеклянными банками с непонятным содержимым на столике с облезлой клеенкой. Там же находились старые настенные часы. Приоткрытая дверь в комнату скрывалась за грязной тюлевой занавеской.
– Сюда, я сама не могу много ходить, ноги больные, сегодня уже с утра находилась, – сказала старушка.
Все трое тихо, как будто боясь кого-то разбудить, перешли из коридора в гостиную. Комната напоминала школьный музей, который в детстве посещал Женя: русская печь, ухват, старый стол у окна. Старушка, укрытая замызганным одеялом, лежала на маленькой деревянной кровати около печи, в противоположной от окна стороне.
– Здрасьте! Мы студенты-филологи, приехали к вам на фольклорную практику, – взял инициативу Серега, – мы ищем тех, кто мог бы нам рассказать что-то из русского народного творчества: частушки, потешки, сказки, прибаутки, может быть анекдоты. Меня зовут Сергей, а это Дмитрий и Евгений. Мы втроем ходим и собираем материал. Узнали про вас и подумали, может вы нам поможете… а как вас зовут?
– Евдокия Степановна я, Никифорова, одна тысяча девятьсот двадцать седьмого года рождения. Много видела в своей жизни, много знаю. Но ходить не могу много, ноги больные, с утра уже находилась…
Женя подумал про себя, что Евдокия Степановна не совсем в себе, раз рассказывает незваным гостям про свои ноги второй раз.
– А вы помните что-нибудь из фольклора? – Серега мимо ушей пропустил эпопею с ногами.
– Что-то может и помню, надо подумать. Я же плакальщицей была, на все похороны ходила. Так, а зачем это вам вообще надо, вы вообще кто такие? Громче говорите только. Я не всё услышала первый раз.
Серега демонстративно вздохнул, Диман заулыбался, Женя остался в задумчивости.
– Говорю же, студенты мы, филологи, проходим фольклорную практику. Нам нужно записать что-то интересное из русского народного творчества на диктофон. Может вы нам расскажете. Вы говорили, что плакальщицей были.
– А, ну теперь понятно. Были такие студенты у меня, в восемьдесят шестом. Тоже им рассказывала. Как плакальщицей была, как жила. Все рассказывала. Ох, и устала я. Ноги болят.
– Евдокия Степановна, а может вам помочь чем-то? Мы поможем, а вы пока нам на диктофон расскажете, что обычно на плачах исполняли. Вам тут кто вообще помогает?
– Соцслужба помогает. Ходит раз в день, проверяют, жива я или все уже, померла. Детей не было у меня, племянники далеко, в столице. Да и не видела я их уже лет тридцать. Было б наследство какое, а дом в Хомах им и задаром не нужен. Вот и я не нужна. Светка одна, из соцслужбы, молодец. Продукты приносит, пенсию даже за меня получает. Ей, наверное, дом и оставлю.
– А сейчас помощь вам какая-то нужна?
– Может, воды только. Там в коридоре два ведра. А то я сегодня полы мыть сама вздумала, да пролила. Светка послезавтра только придет. Ходить много не могу, ноги больные, находилась за сегодня.
– А колодец какой лучше? Во дворе?
– Во дворе не трогайте, там мало совсем воды. Изредка набираю, когда пить хочу. Идите на улицу, вы если из центра шли, то видали.
– Хорошо. Я лучше за водой схожу. Жень, запишешь на диктофон? А то ты не куришь, а Диману нет доверия.
Женя махнул головой, а Диман сделал вид, что не обиделся. Парни взяли по ведру в коридоре и вышли.
– А как рассказывать? В тетрадку записывать будешь? – спросила старушка.
– Нет, сейчас другое время. У нас тут есть цифровой диктофон. Я включу, и вы сможете вслух рассказывать. Что-то кроме плача знаете?
– Вот ничего не помню, тут хоть плачи бы вспомнить да рассказать. Ну включай, а то я уже устала, скоро спать захочу.
– А у вас похоронный плач?
– Особенный есть, я его от бабушки помню еще, «плач неволи».
«Первый раз про такой слышу, но с другой стороны, может, это будет интересное открытие!» – подумал про себя парень.
Щелкнула кнопка диктофона, Женя сказал: «Готово, Евдокия Степановна! Рассказывайте».
Та в ответ немного помолчала, прикрыла глаза и начала сначала как будто распеваться, издавая звуки «О» и «А».
Женя сам как будто начал засыпать, он замотал головой, пытаясь прогнать сон, по телу волной, от шеи до низа спины, а затем к рукам, прошла дрожь.
Старушка начала завывать, но через причитания и вой можно было немного услышать некоторые отрывки:
«Если птицей мне быть в клетке,
Душу надо пустить по ветру,
Пусть я телом совсем усохну
Дух мой будет живым в полной…»
Перед глазами студента все стало мутным, будто вокруг появился густой туман. На мгновение он перестал осознавать, где он находится и что происходит. Так продолжалось пока старуха бубнила плач, но после слов «Всё, устала я», морок прекратился. Евгений машинально нажал кнопку отключения записи.
На пороге появились парни с водой.
– Жень, все записал? Пойдем, тучи находят, скоро гроза начнется, лучше в магазине или на остановке переждем.
– Да, пошли быстрее, что-то тут душно, голова кружится немного и руки трясутся. Из-за духоты, скорее всего.
На улице небо было темнее темного, вот-вот должен был начаться дождь.
Женя вдохнул свежий воздух, и ему стало немного легче. На душе было странное чувство тревоги, он как будто ощущал, что произойдет что-то плохое. Похожие чувства он всегда испытывал в школе по понедельникам. Но в школе ничего плохого не случалось, и беспричинная тревога уходила сама собой. Парень подумал, что возможно тут то же самое, ничего особенного, просто негативная волна – как пришла, так и уйдет.
Странное случилось позже. Когда студенты вышли из двора и закрыли калитку, рядом с домой прямо в землю ударила молния. Начался сильный ливень. Никто даже не подумал возвращаться в дом старухи, ребята просто бросились бежать вперед по улице.
Уже на остановке дождь начал утихать. До нитки промокший Серега спросил:
– А почему мы не догадались в какой-нибудь заброшенной дом залезть? Хоть бы на крыльцо или в сарай. Промокли только, а до автобуса еще час.
– Я подумал, что лучше промокну или сгорю от молнии, но ни в один из этих стремных домов не полезу. Они мне совсем не нравятся, – стуча зубами сказал Диман.
– Нет, там нечего бояться. Но есть у меня чуйка, которая еще ни разу меня не подводила. Вот и в этот раз я ей доверился. Не нравятся мне ни эти дома, ни бабка. Хрен с ним, с дождем. Домой доедем, там обогреемся.
– Ну ты, Длинный, даешь, экстрасенс прям, – в своей манере съязвил Серега.
Женя промолчал, но он был полностью согласен с Диманом. Что-то нехорошее было там было, и студент надеялся, что никогда больше не пойдет туда даже днем, не то что ночью.
Стуча зубами, практиканты дождались автобуса. Уже по дороге в город Титька спросил у них:
– Ну что, парни, удалось найти старушку на Пролетарской?
– Удалось, но лучше бы ты нам про нее не говорил. Стремная она какая-то, прям как наша жизнь, да и замотались мы туда-обратно ходить, под дождь еще попали, – ответил тому Серега.
– А мы хотели завтра туда пойти. Или думаете, не нужно?
– Вы, конечно, как хотите. Но мы туда больше ни ногой, вон на Женька посмотри, бледный, как побелка в сортире, – Серега хлопнул сидящего впереди Женю по плечу, потом снова обратился к Титьке, – а как ты про бабку узнал?
– Ну около вокзала тетка ходила странная, наверное, сумасшедшая. Она, когда нас увидела, сказала: «Пролетарская, Пролетарская, там живет женщина старая, не ходите туда». Ну а я что? Спросил у местных, говорят, да, живет. Вот вам и посоветовал.
– А мы как отмычки были, получается? Нас для проверки решил отправить?
– Нет, конечно, просто хотел вам помочь…
– Ну спасибо, помощничек, – Серега вздохнул, помолчал, затем продолжил, – ну фиг с ней, бабкой, записали и ладно. Хоть что-то...
На удивление остальная часть практики прошла лучше. Мама Димана подбросила идею, которая в итоге помогла ребятам закрыть практику: найти активную бабулю, дать ей сборник русского фольклора и попросить начитать на диктофон. К пятнице злополучные триста единиц были записаны.
На выходные Евгений решил не ехать домой, а заняться расшифровкой. Парни уговорили остаться ночевать у них, хозяев съемной квартиры тот предупредил, что уже с пятницы его не будет, а вернется, скорее всего, в понедельник.
Вечером в пятницу было решено отметить окончание практики: приготовить мясо, выпить пива и посмотреть какое-нибудь кино на диске.
Серега занялся мясом, Димка пошел на часок к Анжеле, обещав на обратном пути принести пиво, а Женя, чтобы не мешала громкая музыка с кухни, уселся в маленькой спальне и по совместительству рабочей комнате со столом и компьютером. Ему хотелось побыстрее начать расшифровку, чтобы, наконец, закончить с практикой и отправиться на долгожданные каникулы.
Под записи диктофона, на которых он слышал себя, друзей и поговорки от жительницы Верхних Хом, он стал доставать тетрадь, ручку и методичку по оформлению практики. Запись с поговорками сменилась на запись, сделанную на Пролетарской. Женя услышал, как он говорит: «Готово, Евдокия Степановна, рассказывайте!», и как только старуха уже на записи начала повторять свой плач неволи, его вновь передернуло. Чувство непереносимой тоски и беспричинного страха как будто заставляли Женю залезть под одеяло с головой, как он делал в детстве, и никогда не вылезать оттуда. Он бросил взгляд на окно: привычная зелень улицы и дома напротив сменились очень густым туманом, в котором ничего нельзя было рассмотреть. На долю секунды он увидел улыбающееся лицо Евдокии Степановны, она пристально смотрела на него через окно.
Женя пулей вылетел из комнаты.
На кухне громко звучали песни группы «Король и Шут».
– Чего орешь, как резанный, думаешь Горшка перекричать? Не получится, – Серега невозмутимо резал мясо на разделочной доске. Ты бледный какой-то, опять что ли давление?
– Прикинь, я сейчас в окно видел туман и ту странную бабку, которую в Хомах записывали.
– Ту стремную с Пролетарской?
– А то какую еще. Запись на диктофоне включил, после чего она в окне появилась. Посмотрела на меня, жутко улыбаясь, и исчезла. Туман тоже исчез.
Серега посмотрел на него как на дурака.
– Братан, вот зачем ты сегодня вообще этой ерундой стал заниматься? Вечер пятницы же. Отдохни, Длинный скоро пиво принесет, поужинаем. Че ты начинаешь?
– Да ничего я не начинаю, – Люмену стало обидно, что его приняли за психа. Но он понимал, как это звучало со стороны, поэтому не собирался спорить и что-доказывать своему другу.
Серый молча направился в спальню, после чего вернулся к Жене на кухню уже с диктофоном.
– Смотри, ну точнее слушай – в бабкиной записи ничего особенного, обычная старуха, как и остальные записанные.
Серега еще раз включил Евдокию Степановну на диктофоне, но отрывок с ее речью действительно не отличался от остальных записей.
– Женек, давай сделаем вид, что этого разговора не было. Ну всяко бывает, всякое видится. Жизнь вообще сложная штука.
– Да, ты прав. Расшифровкой завтра займусь, давай картошку почищу, пока ты мясо делаешь.
Ему стало немного стыдно за то, как он выглядел перед Серегой. Понятное дело, тот друг, и спустит все на тормозах. Может, пару раз пошутит, да и забудет. Но вот Женя чувствовал, что теперь еще долго придется прокручивать эту ситуацию в голове – такой уж был у него характер, всегда было сложно забыть неприятные моменты.
Диман пришел в районе восьми вечера с пивом и довольной улыбкой на лице.
– Че, с Анжелкой неплохо провели время? – пошутил Серый.
– Спрашиваешь тоже. Так, с вас по пятьдесят рублей за пиво и сухарики. Пятилитровая баклажка дешевая получилась, сто двадцать рублей.
– А то, что мы мясо и картошку приготовили, ты нам за это скинешь?
– Ну это же у нас давно было в холодильнике. К тому же из дома привезенное. Не хотите скидываться – не надо. Я сам тогда выпью, да и всё.
– Ладно, не ной, сделаем как надо – отмахнулся Серега.
Не успели парни пройти на кухню, как в дверь постучали.
– Блин, это, скорее всего, Витек. Жень, открой ты. А то к нам опять прицепится, клянчить начнет выпивку и сигареты. Тебя он не знает, может отстанет, – сказал Диман.
Тот открыл дверь. На пороге стоял мужичок лет пятидесяти в серых брюках, с сандалями на ногах и годами нестиранной тельняшке. Запах от мужичка идеально соответствовал его внешнему виду.
– Здравствуйте. Простите, а Сергея или Дмитрия можно? Я сосед их, со второго этажа. Витя меня зовут. Я хотел с ними поговорить, – похожую речь Женя слышал на рынке у ларьков с чебуреками и хот-догами. Там точно такие же «соседи со второго этажа» выпрашивали мелочь, чтобы вечером на электричке вернуться домой в деревню. Но «по странному стечению» каждый день оказываются на том же месте у ларька.
– Евгений, может ты мне сможешь помочь? Трубы горят, сил нет. У тебя мелочи не найдется?
Женя немного подумал: родители всегда говорили, что помогать нужно даже таким, как Витек. Пускай они и тратят деньги на водку, зато перед собой честны. А мелочь не жалко. Не каждый день раздается.
Он достал из кармана две пятирублевые монеты и дал их Витьку:
Тот засветился от счастья.
– Спасибо тебе большое, дружище! Выручил ты меня, вовек не забуду. Благодарю.
Женя закрыл дверь и вернулся на кухню.
Серега поднял кружку с пивом:
– Мужики, по случаю завершения этой долбанной практики предлагаю выпить за доблестное завершение этой долбанной практики. Материал собран, полдела сделано. Ура!
Этот вечер каждый из троицы запомнил, как один из веселых в этом месяце. Сессия позади, осталась расшифровка и, наконец, долгожданные каникулы.
Женю разбудила песня на повторе. Он ее уже слышал, точнее, слышал, как ее пела в курилке его однокурсница Карина. Это была группа «Отто Дикс». Название он не знал, но припев там был такой: «Самые красивые цветы растут из грязи, самые прекрасные люди – это мрази. Самые падшие женщины неприступны, самые благие деяния безумны…» Он в свое время считал ее самой депрессивной песней, или, как любил выражаться, «безысходнее некуда».
Под ним вместо кровати была груда кирпичей. Вокруг была полуразрушенная квартира, его друзей там не было. Вместо телевизора в прихожей, где друзья смотрели вчера кино, стояла трехлитровая банка с мутной жидкостью. Присмотревшись получше, он увидел, что в этой жидкости находится мертвая голова.
Женю перетряхнуло. Он хотел встать, но по щиколотку провалился в пол, точнее, пола он не видел, внизу был густой туман. Пришлось резко отдернуть ногу. Из горла вместо крика вырвался хрип, переросший в кашель.
Голова в банке открыла глаза, посмотрела на Евгения, а потом сказала писклявым раздражающим голосом: «Вот и все. Для тебя это все».
«Закрыть глаза, глубоко вдохнуть и выдохнуть. Дышать, считая до десяти. Открыть глаза», – подумал про себя испуганный юноша.
Открыв глаза, он увидел, что находится в квартире, где ложился спать. В паре метров на раскладном кресле тихо сопел Диман.
Телефон показывал семь тридцать утра, но в квартире все еще было темно. Женя тихо прошел на кухню и посмотрел в окно. Там был виден только густой туман, в котором двигались темные силуэты.
«Закрыть глаза, глубоко вдохнуть и выдохнуть. Дышать, считая до десяти. Открыть глаза».
Туман рассеялся – солнце светило прямо в окно.
Женя больше не смог уснуть. Ночной кошмар и последующее видение не давали ему покоя. Выпив кофе с молоком, он так и остался сидеть на кухне, глядя в одну точку.
«Что имела в виду голова в банке? Почему играла именно эта песня? Какой во всем этом смысл?», – три вопроса крутились в голове, так и не найдя ответа.
Серега с Диманом тоже проснулись раньше обычного – для них суббота была отсыпным днем, когда нужно и можно было спать часов до двенадцати минимум.
Оба ходили по квартире в плохом настроении, и Женя решил им не говорить ничего про свой сон. Диман вообще не попрощался, собрал сумку, и молча вышел.
– Серый, я всегда раньше просыпаюсь. Ты-то почему рано встал? – спросил Женя.
– Да чет не знаю, всю ночь какая-то фигня снилась, уже не помню. Помню только, что музыка играла. Бетховен, «Лунная соната». Со школы ее не люблю, такую тоску наводила. Вот поэтому и настроение такое паршивое сегодня.
– А с Диманом что? Умчался куда-то пораньше.
– Да ему надо домой в деревню смотаться. Мать позвонила ему, помощь понадобилась. Что конкретно – не сказал, но вернется теперь к понедельнику. Так что мы вдвоем будем.
«Музыка, нагоняющая тоску. У каждого своя. Может, это и есть ответ на сегодняшний вопрос?»
– Серег, я должен тебе кое-что сказать: мне сегодня тоже снился какой-то дебильный сон, и в нем тоже была музыка. Только не как у тебя, Бетховен, а другая, которую я считаю очень тоскливой.
– И что у тебя играло? Опять что-то из «Люмена»?
– Нет, «Отто Дикс», ну там Каринка пела ее часто: «Самые красивые цветы растут из грязи, самые прекрасные люди- это мрази».
