CreepyStory

3 место  7500  рублей от канала  ПРИЗРАЧНЫЙ АВТОБУС и сайта КНИГА В УХЕ - @KatrinAp В надёжных руках. Часть 1

4 место 6500  рублей от канала  ПРИЗРАЧНЫЙ АВТОБУС и сайта КНИГА В УХЕ - @Koroed69 Адай помещённый в бездну (часть первая из трёх)

5 место 5500 рублей от канала  ПРИЗРАЧНЫЙ АВТОБУС и сайта КНИГА В УХЕ - @ZippyMurrr Дождливый сезон

6 место 3500 рублей от канала  ПРИЗРАЧНЫЙ АВТОБУС и сайта КНИГА В УХЕ - @Skufasofsky Точка замерзания (Часть 1/4)

7 место, дополнительно, от Моран Джурич, 1000 рублей @HelenaCh Жертва на крови

Арт дизайнер Николай Геллер @nllrgt

https://t.me/gellermasterskya

сделает обложку или арт для истории @ZippyMurrr Дождливый сезон

Так же озвучку текстов на канале Призрачный автобус получают :

@NikkiToxic Заповедник счастья. Часть первая

@levstep Четвертый лишний или последняя исповедь. Часть 1

@Polar.fox Операция "Белая сова". Часть 1

@Aleksandr.T Жальник. Часть 1

@SenchurovaV Особые места 1 часть

@YaLynx Мать - волчица (1/3)

@Scary.stories Дом священника
Очень лесные байки

@Anita.K Белый волк. Часть 1

@Philauthor Рассказ «Матушка»
Рассказ «Осиновый Крест»

@lokans995 Конкурс крипистори. Автор lokans995

@Erase.t Фольклорные зоологи. Первая экспедиция. Часть 1

@botw Зона кошмаров (Часть 1)

@DTK.35 ПЕРЕСМЕШНИК

@user11245104 Архив «Янтарь» (часть первая)

@SugizoEdogava Элеватор (1 часть)
@NiceViole Хозяин

@Oralcle Тихий бор (1/2)

@Nelloy Растерянный ч.1

@Skufasofsky Голодный мыс (Часть 1)
М р а з ь (Часть 1/2)

@VampiRUS Проводник

@YourFearExists Исследователь аномальных мест

Гул бездны

@elkin1988 Вычислительный центр (часть 1)

@mve83 Бренное время. (1/2)

Если кто-то из авторов отредактировал свой текст, хочет чтобы на канале озвучки дали ссылки на ваши ресурсы, указали ваше настоящее имя , а не ник на Пикабу, пожалуйста, по ссылке ниже, добавьте ссылку на свой гугл док с текстом, или файл ворд и напишите - имя автора и куда давать ссылки ( На АТ, ЛИТрес, Пикабу и проч.)

Этот гугл док открыт для всех.
https://docs.google.com/document/d/1Kem25qWHbIXEnQmtudKbSxKZ...

Выбор для меня был не легким, учитывалось все. Подача, яркость, запоминаемость образов, сюжет, креативность, грамотность, умение донести до читателя образы и характеры персонажей, так описать атмосферу, место действия, чтобы каждый там, в этом месте, себя ощутил. Насколько сюжет зацепит. И много других нюансов, так как текст идет для озвучки.

В который раз убеждаюсь, что авторы Крипистори - это практически профессиональные , сложившиеся писатели, лучше чем у нас, контента на конкурсы нет, а опыт в вычитке конкурсных работ на других ресурсах у меня есть. Вы - интересно, грамотно пишущие, создающие сложные миры. Люди, радующие своих читателей годнотой. Люблю вас. Вы- лучшие!

Большое спасибо подписчикам Крипистори, админам Пикабу за поддержку наших авторов и нашего конкурса. Надеюсь, это вас немного развлекло. Кто еще не прочел наших финалистов - добро пожаловать по ссылкам!)

Скрипнула дверь, пришла Божена и, вероятно, услышав, как он упал, или чувствуя неладное, бросилась сразу к нему, даже фуфайку не сняла. Она легко подняла Павла с пола, как малого ребёнка, и уложила в кровать. Затем включила свет и напоила, но не водой, а той солоноватой омерзительной жижей из банки, которая, оказывается, стояла в комнате, у батареи. На этот раз Павел не спорил, а просто пил, пока не отяжелел, раздувшись его живот, а потом, когда резко накрыло облегчение, – заснул.

Новый сон разбередил ещё одно забытое нехорошее воспоминание.

Стоило маленькому Павлу из прошлого выйти на улицу, осмотреться, как мальчик увидел молодых худых, с измождёнными лицами мужчин, в свободно сидящих на них, как с чужого плеча, куртках и брюках.

Они, стоя на четвереньках, прыгали по снегу, затем снова вставали и шли уже нормально, как люди, только сильно сутулившись и выставив вперёд руки, но почему-то приоткрывая рты, откуда вытекала слюна, которую мужчины периодически вытирали руками. А ещё они часто с натугой стонали, вытягивая из себя протяжное «и-ии», словно других звуков не знали. За стонами следовали харкающие плевки себе под ноги.

Странные мужчины хоть и пугали, но сильно заинтересовали Павла, и он сам не заметил, как, следуя за ними, заблудился, а те вдруг как сквозь землю провалились.

Вот, кажется, стояли всей гурьбой только что у колодца на перекрёстке – и уже нет их. А Павел вдруг забыл, с какой стороны пришёл, и растерялся.

Вокруг ни души, холодно, но поздно упрекать себя за глупость, нужно возвращаться, пока не стали искать родители. Ух, наверняка за самоволку получит он ремня от отца.

Так Павел дошёл до магазина с тёмными окнами и замком на решётчатой двери. Снова остановился, понимая, что здесь ещё не был. Внезапное острое чувство тревоги зашевелилось где-то между лопаток, заставило замереть на месте. Чей-то тяжёлый пристальный взгляд Павел ощутил будто бы всей покрывшейся разом холодным потом кожей. Оборачиваться было страшно, и оттого он словно закостенел, но таки обернулся, когда услышал рычание, затем грозный собачий лай. На Павла неслась во весь дух огромная чёрная собака. Её глаза отливали красным, а зубы были оскалены. Он понял, что обмочился, почувствовав, как в штанах стало влажно и жарко. Всхлипнул, загородился от собаки руками, не в силах бежать, оцепенев. Собака прыгнула, но тут Павел услышал голос прабабки Божены:

- Нет, умоляю, пощади!

Затем проснулся уже окончательно.

Тело Павла после сна было слабым и вялым, но он таки смог встать и справить нужду в ведро, заботливо поставленное прабабкой рядом с кроватью. Затем доковылять до кухни и поесть, усевшись на табуретку за деревянным столом, освободив сковородку с жаренной на сале картошкой от толстых слоёв махровых и вафельных полотенец. И с жадностью выпил половину банки молока, которая тоже стояло на столе. А потом обнаружил, что хата отчего-то заперта, как и окна закрыты ставнями.

Свой телефон он нашёл в рюкзаке, практически полностью разряженный, и сразу поставил на подзарядку. Все остальные вещи тоже были на месте. Мысль позвонить отцу или друзьям и попросить помощи казалась здравой, и ясной, и единственно верной на фоне всего произошедшего с ним бреда и наваждения от лихорадки.

Но хоть ему и полегчало, сильно болела голова, и все кости в теле разом ныли, во рту горело.  А язык – он стал иным: сухим и шершавым. Павел потрогал его пальцем, убедившись, что не бредит, а с языком действительно неладно.

Сердце вдруг кольнуло и защемило от нехорошего предчувствия беды, и пришла мысль: нужно бежать. И немедленно. А ещё следовало срочно найти зеркало, посмотреть, что там с языком…

Павел покачал головой, издав мычание. Чёртовы мысли путались, сами по себе торопились думаться в голове, поэтому невероятно сложно стало концентрироваться на чём-то одном.

Он мысленно остановился на поисках зеркала, заставив себя сконцентрироваться, но так его и не нашёл, пока вдруг снова сильно не захотел пить…

Пришлось вернуться на кухню, а вот там, над пластиковым рукомойником, висело зеркало, и Павел открыл рот и посмотрел.

Язык был весь белый, сморщенный и такой узкий, словно попал в тиски. А пупырчатая шершавость расползлась и на дёсны, нарастив на них белесые гнойнички. Зубы тоже выглядели нездоровыми, слегка шатались. А посиневшие десны при нажатии пальцами отдавали дикой болью в висках. Он закрыл рот и посмотрел на своё лицо в зеркале: бледное, заметно осунувшееся, небритое, словно чужое, постаревшее лицо.

Губы неожиданно дрогнули. Беспомощность, жалость к себе накрыли чёрной волной – и Павел заплакал.

Слёзы не принесли облегчения, но снова захотелось спать. Однако он сжал кулаки, чтобы не поддаваться слабости. Собственное состояние пугало до чёртиков.

Божена ему своими народными методами не поможет. Она уже вон как долечила, что во рту образовалась жуть какая-то.

Тут же Павел вспомнил, что у Марьяны он видел стационарный телефон в доме, и эта мысль приободрила. Нужно пойти к ней и позвонить.

Он, зацепился за эту мысль, вытянул из розетки зарядное устройство, взял телефон. Затем обулся, надел куртку и шапку, но из хаты выбраться не удавалось.

Дверь заперта и слишком крепкая, чтобы в его состоянии выбить. Как и окна плотно закрыты ставнями. И кричать он не может, слишком сильно болит горло.

Павел вздохнул, понимая, что ему остаётся лишь ждать и бороться со сном, чтобы не пропустить появления Божены. Раздевшись и разувшись, он начал обследовать дом как из любопытства, так и в надежде обнаружить для себя что-то полезное. Например, аспирин.

Кладовка закрыта, а кроме книг на полках и баночек с порошками и травами в пучках да всяких поделок, к досаде Павла, ничего дельного не нашлось.

Смирившись с неудачей, он навскидку открыл выдвижной ящик под шкафом и там обнаружил ворох старых конвертов с письмами, а под ними старую толстую прошитую тетрадь, которая оказалась дневником. Хмыкнув, от удивления, он уселся на новый диван, решив в ожидании Божены прочитать, что она считает таким уж в собственной жизни важным, что решилась вести дневник.

Дат над записями было не разобрать, а вот почерк прабабки оказался чётким и понятным. Аккуратные мелкие буквы старательно шли ровно вдоль клетки. И, начав читать, Павел сам того не заметил, как зачитался так сильно, что позабыл обо всём на свете.

Что побудило меня вести дневник? Честно сказать, я и сама не знаю… Может быть, то, что когда-то в одночасье моя жизнь изменилась, бесповоротно и пугающе.

Тогда мне казалось, что только собственные записи могли собрать воедино раздробленные жизненными перипетиями мысли. Читая их, я могла подстегнуть себя к размышлению, в надежде, делая выводы, что мой следующий вынужденный шаг, как и прочие от чужой воли поступки, станут даваться мне легче.

Итак, мою старушечью однообразную жизнь, повторюсь, перевернул глупый случай.

Но начну я, пожалуй, свои записи с более давнишних событий. Итак.

Сколько помню себя, я жила в этой деревне, и в оной же ютилась в неказистой хате старуха Варвара. Среди местных она считалась сведущей в ворожбе, а также умелой травницей и знахаркой. Помню, что все, кому чего надобно было, к ней приходили, а она помогала, взамен деньги не брала – лишь съестное или ткань, пряжу, посуду.

А ещё то помню, что Варвара никому никогда не отказывала, отзывчивой и доброй сердцем была, зла за душой не держала, пусть завистники всякое на неё наговаривали.

Она на то не обращала внимания, а в деревне, видимо, её стараниями местные жили спокойно, дружно и не болели.

Я впервые обратилась к Варваре лично, когда мать на старости лет совсем немощной стала.  Я же с отчаяния пришла погадать на суженого, узнать, почему никто меня не берёт замуж.

Знаю, что красавицей никогда не была и оттого шибко о своей счастливой судьбе не фантазировала, как деревенские девки, мои одногодки, пышнотелые и румяные, как пасхальные булки, особенно те, из богатых семей.

А я на их фоне слишком тощая и высокая, зато здоровая, аки лошадь рабочая, как мать в молодости.

Стоит сказать, что мать меня родила поздно, в сорок пять лет (до этого моего отца долго с войны ждала)

А он как вернулся покалеченный, одноногий, то долго не прожил, зато меня научил корзины из ивовой лозы плести и хозяйство вести – тому, что было по мужской части. Дрова колоть, гвозди забивать, кроликов свежевать.

А после его смерти мы с матерью вдвоем хозяйство держали, работали без продыху, считай, всю жизнь (я с малых лет знала цену рублю и куску хлеба, а также тому голоду, когда того хлеба в доме нет.). Впрочем отвлекаюсь, но пояснить надо, что я только четыре класса окончила, а к грамоте оказалась на диво способная и к арифметике.

Плохо, что хозяйство не позволяло мне выучиться как следует. Зато сама я читала много книг: в библиотеке в райцентре брала при возможности, и соседка, мамина подруга, учительница младших классов, с книгами помогала.

Так вот Варвара мне сразу с порога сказала, что не будет мужа у меня, так на роду написано, тянется проклятие по материнской линии за грехи предков. Но утешила, что любовь сама меня найдёт, а от неё дочка родится.

Ещё сказала, какие матери травы пить, чтобы немощь прошла, и то, что она проживёт долго, до ста лет, и чтобы я о ней не беспокоилась. А чтобы в город съездила, как и планировала, подработать на новостройках маляром. Я ей в благодарность лучшую курицу-несушку отдала, самую красивую и упитанную. Затем действительно со спокойным сердцем в город поехала и там, как в сказке, свою любовь встретила.

В общежитии познакомилась с молодым мужчиной, электриком. Непьющим, рукастым, с добрыми голубыми глазами, тёплыми, как летняя пора.

Вот как вспомню, как он на меня смотрел, словно я сокровище, драгоценность наиценнейшая, так сердце в груди сладко сжимается. Цветы мне каждый вечер дарил, и гуляли много, и о себе рассказывал без утайки, а ещё сразу предложил жениться.

Я и растаяла, в комнату общежития к нему переехала, пока длились малярные работы с бригадой в новостройке. Уже и дату свадьбы назначили, с платьем выручила бы замужняя женщина с нашей бригады.

Только вот не сложилось у нас, как и предсказывала Варвара: несчастный случай на заводе, где работал мой жених, разбил моё женское счастье вдребезги. Позднее поняла, что в положении, и то, что рожать буду дома, с мамой в деревне, как и жить там. В городе после смерти любимого всё опротивело.

А как вернулась домой, то переменам не поверила или не хотела верить. Считала, что про Варвару деревенские злые сплетни распускают, и маме не верила, когда та рассказала в подробностях один из самых страшных слухов.

Надо сказать, что мама как отпила курс трав, кои рекомендовала мне Варвара, буквально ожила, оздоровилась, словно и немощности, её донимавшей, и не было вовсе никогда. Так вот мама сказала, что Варвара не то что сошла с ума, а спятила и в чудовище кровожадное обратилась.

Мол, в собаку превращаться стала по ночам, в большую и чёрную, да рыскать и детей местных всех по одному перегрызла. Так сказала и перекрестилась, а сама набожной раньше и не была. Я тому сильно удивилась, даже растерялась, а потом и иконы в доме нашла. Всё же холодок подозрений и, надо сказать, тревоги, стал зарождаться во мне день ото дня и крепнуть. Деревенские косились на меня с неодобрением, посматривая на заметно округлившийся живот.

А ещё мужики с улиц пропали. Раньше пьяных обалдуев по вечерам хватало, сейчас вообще исчезли. В хатах соседских ставни появились, заборы подновили, да калитки и собак в каждом дворе прибыло: аж по две бегали, лаяли и рычали.

Поговорить мне оказалось не с кем: женщины сторонились как меня, так и бесед всяких избегали. Не то, что раньше, когда сплетничали часто на каждом углу и постоянно на перекрёстке, у колодца. Бабы, особенно возрастные, ой, как дюже любили это дело, а сейчас, как посмотрю, всё с ног на голову перевернулось. Деревня словно чужая, а дом Варвары будто пустой, огород запущен, и не помню, когда видела хоть, чтобы в окнах свет горел.

А ещё маленькая церквушка наша у кладбища была заперта, забита досками, и оконные стёкла там выбиты и тоже частично заколочены досками. Этот факт наводил на нехорошие мысли, которые я отгоняла – скоро рожать, да и матери по хозяйству следовало по мере сил помогать.

Родила я в роддоме, в райцентре. Здоровую девочку. Весом три двести. Любой назвала – так любимый мужчина хотел, мы с ним, как ни странно, успели обговорить имена для будущих детей. Мальчика, к слову, если бы родился, то назвали бы Петей.

А вот вернувшись домой, действительно вскоре убедилась, что в деревне у нас не только непорядок, но чертовщина творится.

Народ как вымер весь, лишь днём выходил из хат по делам, ночью же сидели тихо, как мыши в происках кошки, и запирались.

Малая моя спала плохо, тревожно, плакала часто: то ли колики, то ли ещё что такое. Не помогала ни укропная вода, ни прочие средства.

Зато я однажды заметила, как за окнами хаты по ночам ходит кто-то, крадётся, а в стекло царапает там, где кроватка малой, словно пробует его на прочность, примеряется.

Ещё в двери стучать стали среди ночи – громко, настойчиво, но я не отпирала, а мама читала молитвы и заговоры от нечистой силы и меня заставляла за ней повторять.

Так и жили. Пока я не набралась храбрости пойти к соседке, бабке Прокофье, которая, к слову, сейчас жила бедно: мор её коров сгубил, все ссохлись и подохли. А раньше молоко у неё в соседних деревнях и городские наперебой расхватывали, такое было вкусное и жирное. Вот я и пошла к ней с гостинцами: пирожков напекла, сала хороший кусок солёного с собой взяла. А маму с маленькой Любой оставила, не боялась: ведь Люба чувствовала себя прекрасно. Вставала мама на рассвете, как в молодости, и днём редко спала, такая вот бодрая. Честно сказать, и мысли не возникло тревожной, а зря…

Прокофья мне не рада была от слова «совсем», но, когда гостинец увидела, таки в хату впустила. Буркнула что-то о том, что муж болеет, затем позвала на кухню, на лавку у печи усадила, там у неё ещё коза ютилась, а пол был земляной…

- Чего хотела, спрашивай? Некогда мне с тобой возиться. День короткий.

- Мама мне страшные вещи рассказывала, что случились в деревне после моего отъезда. А я не могу ей поверить, но и понять ничего не могу, вижу ведь, что неладно в деревне стало.

- Дура! - повысила голос Прокофья и сразу стихла. - Мама твоя ещё в своём уме, крепкая, как сосна. Верить ей надо да делать, что надобно. И уехать. Поскорее уезжай, а, Божена?.. Сейчас уезжай. Варвара твою дочку почуяла, она для неё как молочный поросёночек, лакомая.

- Вы что такое говорите, а, Прокофья? Зачем так? Зачем мне голову морочить?

- Дура ты, Божена. Лучше слушай, скажу, как было, видела я сама и пережила страшное, чудом уцелела. Только ты мне поклянись, побожись, что, когда расскажу, таки уедешь отсюдова. - Поклянись! - потребовала Прокофья, зыркая на меня глазами, тёмными от природы, а в сумраке кухни – вообще чёрными и жуткими, как у той вороны. Я замешкалась, и тогда она вдруг сдалась и в бессильной ярости махнула рукой, с шумным выдохом сказав: - Обещай, что хотя бы подумаешь.

Затем стала рассказывать.

Оказывается, недели через две после моего отъезда, к Варваре городские на новых «волгах» и иномарках дорогих стали приезжать. Слух пошёл, что серьёзные это люди и опасные, а ещё, что им якобы надо очень сильное лекарство, мол, которое имелось у Варвары от неизлечимых болезней. И то ли оно действительно у неё было, то ли заставили отдать (пьянчуги наши клялись, божились, что выстрелы и ругань у её дома слышали и утверждали, как один, что синяки на лице Варвары видели), или просто жадность к большим деньгам перевесила у той здравый смысл. Но после приезда городских Варвара сильно изменилась: никого не принимала, к себе не подпускала, не разговаривала. А из дома выходила по ночам и по полям, по лесам, как озверевшая, до самого рассвета рыскала вроде как за кореньями и травами. Свинью с собой частенько брала, на ошейнике, с поводком, для неизвестных нужд. Но, видимо, всё ей не помогало, потому что, когда снова приехали городские, уже не скрывали своих намерений, вышли из машин с пистолетами – все, как один, плечистые, рослые мужики в костюмах, и в хату к Варваре пошли. Наши деревенские тогда по хатам попрятались, затихарились, но пьянчуги, те посмелее от постоянного принятия на грудь самогона были. Они хоть и боялись, но любопытничали сильнее прочих. С их слов все деревенские узнали, что ругались страшно в доме Варвары, стучали, гремели там и стреляли. А потом кричали именно те плечистые в костюмах и выскакивали с той хаты, как ошпаренные, с пятнами крови на своих модных пиджаках и рубашках, с вытаращенными глазами. За ними же огромная чёрная собака выбежала и разорвала всех по очереди, и пьянчуги от увиденного совсем поседели и клялись, что пули её не брали. Больше они ничего не рассказывали, от страха драпанули куда глаза глядят. А собаку вся деревня видела из окон, как она по улицам бегала. И всех, кто ей навстречу попадался (такие всё же нашлись), загрызала насмерть. - Но, - прервалась на минуту передохнуть и отдышаться Прокофья. - Случившееся ещё не самым страшным оказалось, дальше вот стало гораздо хуже…

Она встала, чтобы налить себе из бидона воды и мне предложила. Но я отказалась, сидела и словно к лавке попой приросла, будто ошпаренная от её рассказа, потому что нутром чуяла: не врала Прокофья. Не из той породы людей она была, что приукрашивают. Наоборот, из таких, что правду-матку без стеснения бросают прямо в лоб. Всё так и сейчас было. А я хоть напугалась от её рассказа до усрачки, представив события в красках (воображение у меня-то живое развилось, много книг библиотечных ночами в юности прочитала), но, чего таить – и любопытство взыграло нешуточное. Очень хотелось всё до конца про Варвару узнать, как и что было.

Напившись, Прокофья продолжила.

А ночью Варвара по домам пошла и, видимо, чары сонные насылала, что там никто не спохватился; и, где малые дети были, – всех до одного загрызла.

Наши мужики после того не стерпели. Бабы их с горя выли, руки заламывали, волосы на себе рвали. Так мужики-то днём собрались кто с чем: с топорами, вилами, серпами. Затем за батюшкой (пьянчугой нашим) в церковь сходили за благословением и двинули к хате Варвары, чтобы самосуд вершить.

Бабы у колодца костёр собрали из поленьев и щепы да хвороста. Ух, огромный такой получился! Думали, ведьму враз зажарит насмерть. А оно во как вышло: выкуривать из хаты Варвару пришлось, подпалили хату. Что поделать было? Иначе ведьму не достать. Но перед тем мужики и в окна лезли, и двери вышибали, а та под пол, холера, пряталась, так ещё и загрызала смельчаков, кто в хату таки её попал. Никого не щадила: кому пальцы зубами оттяпала, кому кишки выпустила и глотки разорвала.

Оттого заметно поредели ряды смельчаков-мужиков наших, но они не отступали.

К вечеру ведьму выкурили и набросили на неё рыболовные сети в несколько рядов, запутали, связали и на костёр потащили, а тот, когда её в огонь бросили, взял и потух.

А Варвара как загогочет и давай когтями да зубами сети рвать. Зубы да когти у неё, к слову, огроменные, звериные, в один момент выросли. Всех жуть обуяла, бабы заголосили, поняли, что с ведьмой не совладать и сейчас она их со злости всех порешит.

Что и сказать, разбегаться стали как бабы, так и мужики. Зато наш батюшка Ефим пьяный, а оттого и смел, и храбр, подоспел к костру с церковными рушниками, что алтарь покрывали. Ещё воды святой взял и ведьму ею облил, отчего дым пошёл сернистый, а она верещать испуганно и от боли стала, задёргалась и затихла.

Тогда Ефим давай громко созывать мужиков подсобить, чтобы теми рушниками её накрыть, а затем в церковь перенести: мол, оттуда нечистая сила не только не сбежит, а силу свою потеряет.

Только, на беду, ошибся он. Но мужики, осмелев, вернулись и, всё сделав по его воле, Варвару в церкви заперли на ночь. Она там тихо не сидела, а ворожила, как предполагали, что руки себе прокусила, верёвки перегрызла и самого Сатану из ада вызвала, потому что внутри церкви всё копотью и сажей покрылось, а иконы обгорели, пол и стены трещинами пошли, а от грохота и гула собаки истошно ночью выли и воем своим захлёбывались.

Отца Ефима деревенские поутру не обнаружили, но домик его, который при церкви, был весь в крови, а внутри царил разгром небывалой силы, даже доски половые вывернуло, окна вдребезги.

И Варвару тоже не нашли, исчезла она из запертой церкви. Деревенские мужики (из тех, кто уцелел) позднее совет держали, что делать дальше. Предполагали, чего таить, худшее, что ведьма, когда вернётся, то мстить будет насмерть всей деревне. Оттого предлагали сделать разное: и в монастырь ехать да помощи просить, или к колдуну из соседней деревни за помощью обратиться. Пораздумывав, выбрали второе. Затем деньги по хатам собирали, ценности, серебро, украшения – ничего не жалели, жить хотелось всем.

Но помощь неожиданно пришла, откуда совсем не ждали. И, как оказалось, цена той помощи была гораздо выше, чем все ценности, что собрали. Цена оказалась нашей общей свободой, только о том мы, деревенские, и не догадывались.

Помощники наши схитрили, а мы от страха на всё готовы были и поэтому на предложенные ими условия соглашались, не раздумывая. Притом, что поначалу условия были совсем уж простыми, необременительными.

Многие деревенские с того даже вздохнули с облегчением, а я про себя подумала, что неспроста всё, но от мысли быстро отмахнулась, ибо делов предстояло немеряно.

Стоит пояснить, что помощниками взыскались мать с дочкой – словом, лишь лицами слегка на друг дружку похожие да глазами жгучими и чернючими, словно жидкий мазут. А так мать – толстуха ширококостная, а дочка тощая, как доска, а ещё недоделанная, с физическими изъянами. Горбатая, и то ли ноги, то ли руки у неё одна короче другой – неясно, но в глаза бросается её походка, медленная, прихрамывающая. Вот они сами приехали к нам в деревню, с чемоданами и сумками, сами помощь предложили, назвавшись кровными родственниками Варвары, а ещё в дом той сразу заселились.

Я давно уже не курил, и Боря об этом знал. Заняв позицию в укромном уголке напротив крыльца управления, мой товарищ сделал долгую затяжку и только потом заговорил:

- Дело закрыто благодаря тебе. Мальчика передали в спецприемник до тех пор, пока дедушка не разберется с документами – отец пацана исчез, как утренний туман. Эксперты осмотрели санаторий – помимо найденных тобой луж крови обнаружили труп мужчины во втором корпусе – также разорван собаками, как и пропавшая девушка. Вот и закрыли уголовное дело в связи с отсутствием состава преступления, - он постучал пальцем по белому стволу сигареты, стряхивая под ноги искры пепла.

- Но ты ведь понимаешь, что это не так, Борь. На собаках были ошейники, они не дикие. И Тоню с сыном туда привез Семен – иначе такая пара, босоногая девушка и первоклашка, не могли сами добраться до заброшенного санатория. Ты понимаешь? Григорий, бывший муж, продал их за долги, Борь. Он их продал, как скот. Понимаешь?

- Знаю, - вдруг холодно прервал Борис. Он отвел в сторону взгляд, избегая видеть мои глаза. – Петя рассказал. Ну как рассказал – он больше не говорит. Мычит только да писать едва умеет. Вечером отец повез его к маме, но перед самым домом пересадил в машину к чужим людям и приказал молча ждать. Когда Тоня как обычно вышла встречать, Григорий попросил забрать мальчика из машины друзей, ведь тот наотрез отказывался выходить. Тоня полезла в салон, да вот только двери позади нее захлопнулись. Их отвезли в какое-то место, несколько дней держали в комнате с единственным узким окном. Мальчик видел оттуда лишь белый грузовичок, на котором их потом доставили к санаторию. Их и еще несколько человек. А там был мужчина, - Боря снова сделал долгую затяжку. – Очень похожий на хозяина казино. В руках - ружье, а за спиной – псы. Он предложил им бежать, - голос друга стих почти до шепота. – Стал громко считать вслух… А потом спустил собак. Петя сказал, что им надо было убежать от собак и от ружья, тогда можно было уйти. Люди бросились кто куда, а Тоня повела сына в сарай, где ты их и обнаружил. Подняла мальчика на второй этаж и велела сидеть тихо, но только спустилась вниз по лестнице, как на нее бросился пес, лестница упала. Петя видел все от начала и до конца. После всего он еще несколько раз тихо звал маму, а потом забился в угол и стал ждать. Как сказала мама.

Сигарета совсем истлела, и красный огонек почти лизал пальцы. Боря заметил это и бросил окурок в урну, вместе с этим неожиданно взяв себя в руки.

- Возбуждать уголовное дело на основании показаний восьмилетнего мальчика, видевшего смерть своей матери, мы не будем, сам понимаешь. А прямых доказательств произошедшего нет, только косвенные. Разбитый грузовик исчез, Григорий скрылся, и трупов нами было обнаружено только две штуки. Причина смерти – нападение животного. Ни одного тела с пулевыми ранениями. Где остальные участники безумной гонки – сбежали или покоятся под тонким слоем дерна в лесу – неизвестно. Мы связаны законом.

Я удрученно молчал, перебирая в уме мысли, лица, чувства.

- Спасибо, Борь, ты спас меня, - наконец удалось выдавить в ответ. – Но как ты узнал?

- Да, ерунда. Поехал туда сразу, как получил от тебя первую смс. Неспокойно было. Кстати, я тут взял не себя наглость и попросил кое-кого из ребят перегнать обратно твою машину от санатория. Стоит на обычном месте, - он протянул мне ключи.

- Спасибо…

Мы постояли еще некоторое время в молчании – осмысливали правду, которая останется похоронена между желтеющими листами уголовного дела. Люди продолжат пропадать, но в этот раз у следствия будет хотя бы призрачный шанс…

Расставшись с Борей, я, будучи совершенно разбитым, отправился к дому и мечтал лишь об отдыхе, когда звякнул телефон. Пришла смс о поступлении денежных средств на счет – двести тысяч с припиской «Буду молиться за вас. Аркадий.».

Я проглотил вставшие в горле чувства. Аркадий не позвонил, не стал мучать меня расспросами об увиденном, из-за чего в глубине души я испытывал облегчение. Теперь все, что осталось у старика – это внук и раздирающие душу воспоминания о дочери.

А позднее раздался еще и звонок.

- Оля! – воскликнул я, поднимая трубку. – Ты почему мне столько дней не писала?

Холодные предчувствия вдруг обожгли нутро, но нахлынувший было страх сразу развеялся. В ответ раздался бодрый женский голос:

- Миш, ты представляешь! Они ошиблись с диагнозом, все хорошо! Я уже собираю вещи и к вечеру буду дома! Прости, что не звонила – здесь совсем не ловит связь, а из стационара выйти позвонить не разрешали.

- Да ничего! Главное, что все хорошо! Я сейчас же за тобой приеду.

Окрыленный новостями, я помчался сначала за Ваней – мальчишка соскучился и двумя ручками сразу обхватил мою шею - а потом в больницу за женой. Увидев рану на руке Ольга только удивилась, но расспрашивать не стала:

- Все хорошо?

- Все хорошо, - улыбался я в ответ.

Этим вечером наш старый скрипучий дом ожил и светился теплыми огнями, пах ароматной выпечкой, как добрый семьянин. Ванька носился из комнаты в комнату с игрушками, Ольга накрывала стол, а я, оставшись один в спальне, убирал в сейф пистолет. Послужил ты мне в этот раз, приятель.

Позднее вечером я спросил:

- А давай сегодня возьмем к себе Ваньку?

На что Оля удивленно вскинула брови:

- Ты же всегда был против.

- Да, но в этот раз я хочу чувствовать, что мы все вместе, что мы есть друг у друга. Давай хотя бы ночь, а?

- Ну, хорошо. Ванечка, идем к нам, - позвала она. – Как это не похоже на тебя, Миш.

Но улыбка не сходила с губ. Мы расстелили постель, погасили свет. Одной рукой я обнял Ольгу - мою любимую жену, а второй притиснул к себе дорогого сына. Мои родные. Они скоро сладко засопели, после чего в сон погрузился и я.

Мне снилась она. Стоит напротив кровати в белом нежном ситцевом сарафане, смотрит на нас и улыбается. Будто сотканная из снов, Тоня наклонилась к Ване и мягко поцеловала мальчика в лоб. Затем снова улыбнулась, прижала руку к груди и глубоко поклонилась мне на старинный манер. А после исчезла навсегда.

Так я нашел Петю…

Первая часть

Вторая часть

Третья часть

- Вот черт, - прервал я. – В каком месте он покинул город? – Боря назвал знакомый мне участок, а я нахмурился. – Вывозили что-то в лес? В том направлении нет ничего, кроме полей да чащоб.

- Вовсе необязательно, - возразил голос из трубки. – Там в двух-трех часах езды заброшенный санаторий. В соседнем городе камеры грузовик уже не засекли, поэтому молодцы либо направлялись на прогулку в лес, либо оздоравливались бесплатно в санатории, либо перестали нарушать правила.

- Точно, заброшки, - я бессильно зарычал. – След, похоже, уходит в воду. Ладно, устрою сегодня допрос коллегам Антонины, может всплывет что-то новое.

- Рад слышать, что ты отказался от идеи преследовать грузовик.  Здание санатория должно было уже обветшать от времени, да и бомжи поди там хозяйничают. Возвращался бы в город пешком вдоль дороги в одних трусах.

- Спасибо, дружище, за заботу! – Боря был в настроении пошутить, но нынче его каламбуры вызывали у меня лишь добрую братскую улыбку. – Ты вот что скажи. Слышал про вчерашний случай? Грузовик напротив «Вашингтона»…

- А, ты про этот грузовик спрашивал значит? Да, слышал. Местные шепчут, что парня раскатало в лепешку. А вот прибывшая на место скорая тело не обнаружила…

- То есть как? – удивился я.

- Не знаю. Может, это было такое тело, которое нельзя показывать властям? – В воображении четко нарисовался Борис, пожимающий плечами. – Вряд ли человеческие трупы имеют обыкновение испаряться. Это связано с твоим делом?

- Пока не знаю. Но вот что странно, Борь – грузовик совершенно точно стоял на ручнике. Он не мог сам поехать. А поехал. Парень этот пострадавший, судя по всему, работал в казино.

- Намекаешь, убийство? – собеседник призадумался, о чем свидетельствовала тишина. – Ну, наши ребята туда выехали, но без трупа и записей с камер скорее всего вынесут отказ. Да кому я объясняю. Треклятая привычка.

- Точно. Ну увидимся еще.

- Увидимся.

Этот звонок не принес облегчения – концы неотвратимо уходили в воду, а я, как упрямый осел, все тянул и тянул их из последних сил. Таинственное исчезновение девушки, не оставившее никаких подсказок, сворачивающее в сторону расследование. Туда ли я вообще лез, копаясь в делах казино? Нет, определенно, я еще не выжил из ума, чтобы обыскивать леса и заброшенные здания в поисках призрачных следов. Нужно было брать реальный след и начинать все сначала…

От Аркадия я узнал адрес компании, где работала бухгалтером Антонина, и намеревался провести этот день в офисных джунглях, допрашивая коллег девушки. Может быть, что-то не ладилось с работой и она сбежала?

Наметив приблизительный план, я наспех позавтракал и погасил во всем доме свет, обновил рубашку, натянул любимое пальто и собрался обуться, как обнаружил, что моих ботинок на месте нет.

- Что за чертовщина? – я заглянул под скамью, прошелся по прихожей, но безрезультатно. – Так устал, что забыл, где разулся? Ну бред же, я ведь почти точно помню…

Бормоча себе под нос, прошелся по комнатам – пусто. С особым трепетом заглянул в детскую и уже с облегчением заметил, что ботинок не было и здесь. Оставалось одно. Ощущая себя слабоумным стариком, натянул шлепки и вышел из дома.

На подъездной дорожке перед гаражом была припаркована машина – именно там, где я ее и оставил, что в настоящую минуту особенно радовало, но вот ботинок в салоне не обнаружилось. Крайне обеспокоенный, я осмотрел замок на входной двери и окна – никто точно не вломился в дом прошлой ночью, значит ботинки не могли далеко уйти. Но куда? Я осматривал растущие перед домом кусты, как краем глаза заметил движение на кухне. Готов поклясться, что несколько минут назад кухонное окно не было зашторено, а сейчас же белая занавеска все еще еле уловимо раскачивалась, плотно закрывая комнату от чужих глаз.

Внутри все похолодело. В доме кто-то есть. Я похлопал руками по пальто. Черт! Забытый пистолет остался лежать на прикроватной тумбочке – слишком сильно меня взволновали утренние новости.

Вариант вызвать полицию я сразу отмел – наряд придется долго ждать, а если окажется, что взрослый мужик напугался занавески, то и в жизнь потом от такого позора не отмоешься. Раздираемый противоречивыми чувствами, я все же начал красться вокруг дома – от задней двери, ведущей во двор, рукой подать до спальни, а там, если повезет, я получу весомое преимущество перед любым грабителем.

Но, зайдя во двор, я встал как вкопанный. Нет, ничего не изменилось внешне – все те же молодые деревца да ванькины качельки, только в середине лужайки аккуратно стояли мои ботинки, и зеленая трава щекотала их кожаные носы. Осторожно, будто подстерегая дикого зверя, я подошел ближе и вгляделся. Пяточка к пяточке да бок о бок – обувь стояла так, словно ее выставили на витрине в дорогом магазине, а не бросили на лужайке за самым обыкновенным домом. Неужели я сделал это сам? Но такая педантичность совсем на меня не похожа!

Однако в ботинках нужды пока не было – неизвестный человек в доме занимал все мои мысли, поэтому я оставил находку там, где с ней столкнулся, и продолжил красться к черному входу. Ключ тихонько скрипнул в личинке замка, и дверь послушно распахнулась. В коридоре и покуда видел глаз никого не было. Я прислушался – ни звука. Тогда я оставил у входа шлепки и покрался на носочках так тихо, как только позволяла моя относительно крупная комплекция. Прислушивался к каждому шороху, но кажется, что кровь в ушах стучала сильнее. С горем пополам я минул коридор, всунул нос в спальню и, убедившись в безопасности маневра, подхватил пистолет. Быстро проверил – заряжен. Снял с предохранителя и снова устремился в коридор. Теперь моя очередь искать, а не прятаться.

Я держал оружие наготове и крался в обратную сторону по этажу, чувствуя, как потеют ладони. В детской что-то качнулось. Я тут же выбросил в сторону комнаты руку с пистолетом и замер, не увидев ровным счетом ничего необычного. Показалось. Почти физически ощущалось, как нервы взвинчены до предела.

Убедившись, что в детской чужаку спрятаться негде, я продолжил путь. И снова такая пронзительная тишина сопровождала меня на каждом шагу, что казалось будто она почти по-человечески дышит мне в спину.

Вскоре я добрался до кухни. Дуло пистолета нервно перебегало со стола к холодильнику, а оттуда к занавескам, но в комнате совершенно точно не было никого, кто испугался бы огнестрела. Напряжение возрастало при мысли, что чем больше комнат я уже осмотрел, тем скорее столкнусь с нарушителем. Оставался подвал и второй этаж, который мы еще толком не обжили.

Повинуясь недобрым предчувствиям, я щелкнул тумблером от подвального освещения. Заскрипели под ногами старые ступени. Сырость, запах прелых поленьев ударили в нос. В углу еще фырчали газовые котлы, поддерживающие в доме тепло, теснились, будто испуганные птенцы, заготовленные Ольгой банки с соленьями. Но ни единой живой души. Снова.

Выбравшись из подвала я также прошелся по второму этажу, но не нашел никого и там.

- Твою! – я грязно выругался, щелкнув предохранителем.

Остаточное напряжение уходило из тела вместе с легкой дрожью. Рукавом пальто я смахнул со лба крупные капли пота и теперь глубоко дышал, стараясь прийти в себя. Одно лишь это событие порядком изматывало, а ведь предстояла еще длительная поездка в санаторий.

В доме по-прежнему было тихо, но теперь стало будто спокойней, и я, выругавшись еще раз во весь голос, побрел за брошенными на лужайке ботинками. Но каково было мое удивление, когда их там не оказалось…

Волоски на теле встали дыбом. Я четко понял – здесь есть кто-то, кроме меня, или был. Похоже, этот кто-то ускользнул через двор, прихватив мои ботинки, пока я запугивал пистолетом банки в подвале. Вот черт!

Твердо решив оборудовать жилье и территорию камерами видеонаблюдения, я вернулся в дом, запер выходящую во двор дверь на ключ и тронулся к прихожей. Придется найти замену моим стоптанным крокодилам, если хочу быть сегодня чем-то полезен обществу.

Однако в прихожей я тупо уставился на те самые ботинки с коричневыми носами.

Затем, не помня себя от гнева, я вновь обыскал весь дом, заглянул под каждую кровать и во всякий шкаф, но лишь снова убедился – в своей крепости я был один.

- Что происходит со мной, что? – спрашивал я у холодного дула пистолета. – Я схожу с ума? За что мне это… За что…

Я прижал оружие к груди, как недавно прижимал ребенка, и сполз вдоль стены на пол. За многие годы впервые именно смертоносная сталь стала свидетелем моих слез.

И это дало свои плоды. Через час я чувствовал себя вымотанным, но все равно более отдохнувшим, нежели после долго сна. Спокойно собрался, обулся и теперь крепко сжимал руль руками, но не поворачивал ключа зажигания. Я собирался ехать к месту службы девушки, но былой решимости и след простыл. Неотвязно вспоминалась зеленая лужайка… Как трава игриво щекочет носы ботинок…

Я громко выругался и решительно завел двигатель:

- Да черт с тобой!

Путь до санатория предстоял не близкий – часа полтора пробираться через город, а затем, как верно заметил Борис, еще часа два-три мчаться через лес.

Городской маршрут дался легко. Я слушал радио, грозил кулаком лихачам и нежился в лучах теплого солнца, однако лес от города будто отделяла невидимая черта, за которой все менялось. Сначала за высокими деревьями скрылось солнце – петляющая между рощами дорога заметно помрачнела, а встречные автомобили стали попадаться все реже. Вскоре пропало и радио. В образовавшейся тишине, словно в вакууме, вновь стали поднимать голову мысли. Они шептались и жужжали, как рой диких пчел внутри моей головы.

А точно ли в доме кто-то был? Неужели я сам вытащил ботинки на лужайку? Что, если на самом деле обувь никуда не уходила со своего места и мое сознание само нарисовало картину последних событий? А все, что случалось до этого? Тоже плод моего воображения?

Проворачивая руль, я думал не о дороге, а о контакте, записанном в телефоне. Доктор - сотрудник учреждения, проводящего экспертизу наших криминальных элементов на вменяемость. Он мог бы мне помочь, назначить что-то и в крайнем случае… Так и скажу ему – последний час я рыскал по собственному дому с пистолетом наперевес. Уеду, точно уеду… Буду палату делить с Башкировым, который вместо тюремного срока в прошлом году получил билет в дурку. Вот так компания мне будет…

Тем временем дорога вилась, как нить, и становилась все тоньше и тоньше – земля и леса понемногу отвоевывали себе место у человеческой цивилизации, поглощая полотно дороги. А ведь раньше, во времена моего детства и при Советском Союзе, этот санаторий был диво как популярен – сюда ехали со всей страны дышать необычайно вкусным лесным воздухом да купаться в чудодейственном источнике. Только вот источник иссяк, а лесами Родина наша и без того богата – санаторий скоро загнулся.

Автомобиль пробежал мимо ржавой металлической конструкции в виде надписи «Дубрава». До санатория рукой подать. Часы в салоне показывали 15:10.

Неожиданно бетонное покрытие совсем оборвалось – колеса застучали по засохшей грязи, но намеки на автомобильный проезд давали мне надежду добраться до места без приключений. Над крышей машины сомкнулись ветви, стало совсем темно и неуютно, а некоторые особо буйные деревья с противными скрипом царапались в неприступные двери. Казалось, что я качусь в ад.

Однако через несколько минут туннель оборвался, расступились хвойные лапы и прямо по курсу показался покривившийся металлический забор, за которым виднелись безликие бледные корпуса.

Найдя местечко, я аккуратно запарковался на площадке недалеко от входа, неуклюже вывалился из машины и вдохнул полной грудью. Правду говорили – воздух здесь чудо как отличается от городского! Но дело ждало, дело звало.

Разминая затекшие ноги, я побрел к калитке, и тут же почти подпрыгнул на месте. Прямо перед калиткой в засохшей грязи четко отпечатались протекторы колес. От волнения даже перехватило дыхание. Я опустился на корточки и повел пальцем по следу. Судя по всему, когда машина приехала сюда, шел дождь – вода размочила толстый слой грязи, и протекторы отпечатались также хорошо, как в застывающем гипсе. Мне повезло, что машина не крутилась на месте – след четкий и ровный, а главное глубокий. От легковушки вряд ли остался бы такой оттиск, а вот грузовик вполне мог бы…

Рука скользнула по придорожной пыли, я отправился смотреть кругом. Была одна мысль, точнее подозрение, которое скоро оправдалось. В кустах у площадки нашлись окурки и спички.

Есть один человек, который все еще закуривает дедовским методом – бритоголовый Семен.

Сердце трепыхалось в груди, как птица – неужели повезло, и тот самый грузовик приехал именно сюда? Но умом все равно понимал – радоваться было рано. Меньше всего хотелось натолкнуться здесь на склад запрещенных веществ или того хуже – на действующую лабораторию.

Сфотографировав на телефон оттиск протектора в грязи, я отворил скрипучую калитку и направился по заросшей травой бетонированной дорожке к ближайшему зданию. Плана никакого не было - исключительно импровизация: осторожный осмотр корпусов, подвалов и прилегающей территории в поисках подсказок, а дальше буду действовать по наитию, но в одном не приходилось сомневаться – грузовик привез сюда Семена не просто так.

Итак, санаторий представлял из себя комплекс зданий – административный корпус и два жилых для отдыхающих, а также несколько мелких хозяйственных построек. Сооружения, не знавшие руки человека и бережного ухода на протяжении вот уже почти тридцати лет, тихо ветшали, пугая птиц и прочую живность внезапным грохотом отвалившейся штукатурки. Вид залитой солнцем лужайки умиротворял, а вот зияющие темнотой пустые дверные проемы напротив вызывали внутри смутную тревогу.

Поехали. Я шагнул в административный корпус – двухэтажное здание, бывшее некогда синего цвета – и попал в большой зал с высокими потолками, где местами еще сохранились следы советской мозаики. Почти сразу я представил, как когда-то здесь выстраивались очереди к администратору или же отдыхали в креслах ждущие заселения туристы, но наваждение быстро сошло, уступая место действительности. И было почему.

Стекла в окнах почти не сохранились и теперь усеивали осколками пол, жалобно похрустывая под ногами, не осталось и мебели – все, что могло сгодиться наверняка еще десятилетия назад или растащили местные, или сожгли бомжи в отчаянной попытке согреться. Осталась только деревянная блеклая стойка администратора как мрачное напоминание о былых временах.

Я осмотрелся – вокруг никаких следов человека, о чем говорил толстый непотревоженный слой пыли, а затем прошел вглубь здания. Многие двери покосились, упали совсем или же держались на последней петле, но за каждой из них неизменно скрывалась разруха и запах пыли, примешанный к зловонию застоявшейся мочи. Административный корпус оказался пуст.

Наконец выбравшись на свежий воздух, я вновь с наслаждением вдохнул его полной грудью - будто потерпевший крушение в пустыне утолял свою жажду у источника. Но надышаться вдоволь не получится – впереди маячили жилые корпуса.

Обстановка здесь ничем не отличалась от виденной ранее. Все та же бетонная крошка под ногами, обнажившиеся в стенах прутья арматуры, принесенные сюда или брошенные груды тряпья и картона. Я шагал по широкому коридору, и воображение неизменно дорисовывало плотные советские ковры, тканные на узбекский манер да горшки с раскидистыми растениями. Вдруг в светлом холле мое внимание привлекло беззубое пианино «Ласточка» - сиротливый обитатель пустынных этажей. Я приблизился и наобум стукнул пальцем по желтой клавише. Неожиданно низкий звук прокатился по этажу, отражаясь от голых заплесневелых стен, и сменился давящей тишиной. Казалось, будто вся округа встрепенулась, пробудилась ото сна и теперь сотни голов обернулись на звук. Может быть, кто-то уже спешит сюда…

Внутри ядовито шевельнулся первобытный страх, посылая свою отраву по жилам, но я тряхнул головой и продолжил поиски.

Мозаики с пионерами сменялись прекрасными витражами с изображениями былинных героев, проплывали мимо причудливые люстры, а позднее стала попадаться и полусгнившая мебель. Так в просторном помещении бывшей столовой я наткнулся на стол и одинокий стул.

- Похоже, кто-то любил принимать пищу с особым шиком, - усмехнулся я, но глаз вдруг зацепился за нечто знакомое.

Под стулом растекалась бордовая лужа с неровными краями. Я подошел ближе, пригляделся. Так и есть. Кровь. Она была здесь уже несколько дней и затянулась коркой, почернела, но я не сомневался – это именно она. Всмотревшись, заметил, что окрашен в темные тона и старый деревянный стул– багровыми ручейками сбегал узор по щербатым ножкам.

Насторожившись, я набрал сообщение Боре. Возможно, я здесь не один.

Затем, покинув столовую, уже гораздо более осторожно пошел по этажу и спустя некоторое время наткнулся на огромный актовый зал с высокими потолками. Зрительские места – прикрученные к полу сиденья – были почти полностью разрушены, а вот на сцене вновь стоял одинокий деревянный стул. Предчувствуя неладное, я взобрался на подмостки, но в этот раз ничего не нашел.

Когда все три этажа были осмотрены, я спустился в подвал, но за ржавой дверью обнаружил лишь затопленное по колено помещение. Вряд ли здесь имеет смысл искать, если только я не ищу столбняк.

Тем временем небо потемнело – солнце падало к горизонту, как баскетбольный мяч в корзину – неотвратимо. Я тщетно пытался отделаться от преследующего меня запаха плесени и пыли, но крадущиеся сумерки негласно поторапливали – надо спешить!

На осмотр второго корпуса времени не оставалось, и пришлось свернуть в маленькую хозяйственную постройку – то ли сарай, то ли амбар с остроугольной крышей. Тяжелые деревянные двери были широко распахнуты, и первым делом я увидел полуприкрытую дверь на другом конце строения, а также бесчисленные коробки, бочки, гнилое сено и брошенную на полу приставную лестницу. Здесь царил полумрак, и я задрал голову вверх в поисках слухового оконца, однако вместо него заметил подобие второго этажа. На первый взгляд то был обычный сарай, но я догадался сразу – гнилая солома была разметана в стороны, будто совсем недавно что-то волокли прочь из сараюшки, а значит стоит уделить внимание этому месту.

Проверяя догадку, я осмотрел лестницу. Ну точно – на ступеньках виднелись четкие следы то ли рук, то ли ног с комками земли. Затем измерил взглядом расстояние до второго этажа, прислонил лестницу и стал взбираться.

Если первый уровень амбара еще освещался закатными лучами, хоть и недостаточно, то второй этаж вовсе утопал во мраке. Не видно не зги! Я потянулся в карман за телефоном и врубил фонарик – широкое бело-серое пятно сразу выхватило из темноты длинный ряд ящиков, полуистлевшие птичьи гнезда с копной темных перьев и несметное число прочих продуктов птичьей жизнедеятельности. Желания копаться в гнездах не было, поэтому я повел фонариком вдоль надстройки…

И свет выхватил из темноты пару горящих глаз на бледном лице. Мальчишка, худой как скелет, замычал и засучил ногами по полу, стараясь глубже вжаться в угол сарая. Как гром среди ясного неба! Я сразу узнал мальчика.

- Петя? Петя! Не бойся, я из полиции!

Мальчик не реагировал на имя, но затих, услышав про полицию.

- Я пришел тебя забрать. Внизу стоит машина, я отвезу вас в город. Где твоя мама, Петя?

Ребенок недоверчиво косился в мою сторону и закрывал ладонями глаза от слишком яркого света, сжимался в комок. Мне понадобилось несколько секунд, чтобы опомниться и направить фонарик вниз к стопам, продолжая говорить что-то успокаивающее – первое, что на ум придет. Тогда Петр вдруг ожил. Он подобрался к перилам, обрамляющим второй этаж, и свесил вниз руку, указывая на груду ящиков в углу.

На первый взгляд самые обычные ящики. Я напряг зрение, но ровным счетом ничего не увидел и со второго раза. Что хотел показать мне Петя? Пришлось спуститься и подойти ближе.

- Главное не потерять здесь слишком много времени, - думал я. – Мальчик явно не в себе.

Оказалось, что эти ящики, в отличие от прочих, были повалены абы как, некоторые даже сломались, рассыпая истлевшее содержимое. Я нерешительно шевельнул пару досок и глянул на мальчика – тот затаился в своем укрытии и наблюдал горящими глазами, словно волчонок.

Похоже, он чего-то ждет? Приноровившись, я стал поднимать один ящик за другим – они скрипели в моих руках, трескались и оставляли черные разводы плесени на коже. Уборка не приходилась мне по душе, тем более, что из груды деревяшек усиливался неприятный запах.

А вскоре из-под завалов показалась и босая женская ступня, густо измазанная багрянцем. От неожиданности я вздрогнул и принюхался – да, здесь витал еле заметный запах трупного смрада.

Уже понимая какую страшную находку мне довелось отыскать, я набрал короткое смс Боре: «Петя тут. Тоня тоже.».

Как же было на душе паршиво! Я спрятал телефон обратно в карман и принялся ходить из угла в угол, нервно растирая виски. Смерть. Я не успел, не успел ей помочь! Проклятье! Но что я мог?

И тут я увидел взгляд Пети. Потухший, совсем не детский. Он все знал, но оставался здесь, рядом с телом матери. Я должен ему помочь.

Свет торопливо и как-то испуганно утекал по полу сарая прочь из распахнутых настежь дверей – становилось совсем темно. Времени в обрез –скоро не помогут и фонарики.

Наконец решившись, я разобрал еще несколько коробок и склонился к телу девушки. То, что я увидел, едва ли не заставило меня опорожнить кишечник.

Знакомые мне тугие черные косы обрамляли то, что осталось от лица – рваные раны сделали девушку совсем неузнаваемой. У нее теперь не было носа, глазных яблок, а сквозная дыра там, где была щека открывала вид на разбухший язык и ровный ряд темных от крови зубов. Все тело было также безжалостно искромсано, будто зверем, но, как я заметил – не было обглодано.

Неожиданно по воздуху прокатилось низкое рычание, и я быстро обернулся.

В дверях, освещенный лучами последнего солнца, стоял пес. Крупный зверь на длинных лапах обнажил клыки и не сводил с меня пристального хищного взгляда. Шерсть прямо на глазах поднималась дыбом, а лапы, казалось, пружинили от наливавшейся в них силы. Несколько мгновений мы оба не двигались, а затем зверь медленно шагнул.

Сейчас! Адреналин хлынул в голову, и я ударил прыгнувшего навстречу пса лежащей под рукой доской. Маневр оказался неожиданно успешным – собака повалилась на гору ящиков и взвизгнула, но тут же снова попыталась вскочить на ноги. Острые зубы щелкнули, как и взведенный курок моего пистолета. Через доли секунды грохнул выстрел.

Мохнатая тварь беззвучно повалилась на бок и даже не дрогнула, испуская дух, но знакомое чувство устремленных на меня глаз вновь тяжело сомкнулось вокруг горла.

- Петя, надо торопиться!

Мальчик не сопротивлялся, когда я взлетел по лестнице и подхватил его на руки. Наоборот, он повис словно плюшевая игрушка и на обратном пути лишь безвольно ударялся подбородком о мое плечо. Ребенок оказался легким, будто пушинка, но сердце мое заходилось совсем не от нагрузки или бега – в далеком лесу прокатился вой. Леденящие душу голоса неслись по верхушкам деревьев, подхватывали друг друга и сливались в общий мстительный хор.

А я бежал к машине без оглядки – огибал корпуса и за каждым углом ждал нападения, как спасающийся бегством заяц. Вот уже показалась вдалеке ржавая калитка, а за ней автомобиль! Я поднажал, прижал к себе крепче тщедушное тельце и вдруг услышал сбоку не рык, а рев. Успел только глянуть в ту сторону, как почувствовал удар и резкую боль в руке. Все произошло в какие-то мгновения - я не смог устоять на ногах и вместе с Петей покатился кувырком.

Еще спустя один вдох я уже ощущал себя прижатым к земле массивной рыжей псиной – собачьи челюсти сомкнулись на правой руке, и теперь только она отделяла мое лицо от обагренной кровью пасти.

Петя упал рядом и приподнялся на руках, будто с удивлением разглядывая картину перед собой.

Но где-то совсем рядом снова разразился вой.

- Беги! – крикнул я, тщетно пытаясь дотянуться до пистолета. – Ваня, беги!

Я кричал безумно, надрывно, вдруг увидев в этом маленьком беззащитном существе своего сына. И боялся за его жизнь больше, чем за собственную…

Однако окрик подействовал - мальчик неловко поднялся, все еще опираясь рукой на землю, попытался сделать спасительный шаг к калитке, но запнулся и вновь упал – его подвели силы.

- Ну же, поднимайся!

Собака тем временем стиснула челюсти сильнее, от чего я сам нечеловеческим голосом взвыл, но то было лишь начало. В следующее мгновение она уже трепала руку, будто игрушку из стороны в сторону и глухо рычала, а мышцы рвались как нити, причиняя мне невероятную боль. Каждую секунду взгляд горячо обжигал открытое горло.

Вдруг неподалеку явственно раздались звуки шумной собачьей свары. Я взглянул им навстречу – из-за угла здания вырвались разношерстные псы и кинулись вперед на запах свежей крови.

Петя сделал несколько шагов и снова упал.

Я уже знал, что через мгновение клыки вопьются в мою плоть, будут тянуть, трепать и играючи рвать на части. Возможно, они сразу милостиво перегрызут мне горло, а может быть я увижу собственными глазами, как разливаются по грязному асфальту бурые массы кишок. Прямо сейчас я желал умереть как можно скорее, но не мог дотянуться до пистолета…

Бах! Выстрел прокатился по округе, как гром среди ясного неба. Собака, удерживающая меня, разжала челюсти, взвыла и завертелась юлой, поливая траву бьющей из шерстяного бока струей крови. Стая резко остановилась и потянула носами, а я испуганно оглянулся.

Там, у облезлой калитки стоял, вскинув в руке черный пистолет, Боря.

- Чего застыл! Бегом! Бегом!

Второй выстрел просвистел в сторону стаи, и псы отшатнулись, ища укрытие.

Нового приглашения мне не требовалось. Подхватив Петра здоровой рукой, бросился со всех ног навстречу своему спасителю. Я едва ли не летел над разбитой дорожкой, видя грозное, но благословенное дуло пистолета.

- В машину, - скомандовал Боря и открыл заднюю дверцу коричневого седана.

Я бросил туда мальчишку, сел сам, а затем хлопнула дверь со стороны водительского сидения. Двигатель завелся с пол-оборота и понес нас в лес. Оказавшись в безопасности, я бросил прощальный взгляд на санаторий – бледные корпуса удалялись, а за машиной вереницей мчались рычащие черные твари, но никак не могли ее настигнуть.

Спустя, казалось, целую вечность, погоня наконец отстала, и Боря тормознул автомобиль на обочине.

- Извини, - прошептал я, зажимая рану на руке. – Залью тут тебе все кровью. С меня химчистка.

Я выдавил вялую улыбку, а Боря отмахнулся:

- Забудь. У меня здесь была аптечка, давай быстро обработаем и перевяжем. Так значит ты Петр? – интересовался Боря, извлекая белый чемоданчик из-под сиденья. – Не бойся, я отвезу тебя домой.

Петя угрюмо смотрел на черный лес за окном и ответил молчанием.

После этого мой старый друг уверенно и быстро принялся за раны – что-то колдовал, но остановил кровь. А я вскоре потерял сознание…

Первая часть

Вторая часть

Четвертая часть

Уже в сыром подъезде грузный Аркадий, идущий позади меня по лестнице, заикнулся:

- И все же, Михаил. Почему вы изменили свое решение?

Что ему ответить? Что, кажется, я душевно болен?

- Интуиция, - только и буркнул в итоге.

- А оплата…

- Обсудим потом. Не волнуйтесь, лишнего я не попрошу.

На этом разговор иссяк. Перед автомобилями господин Шварц снова пустился в мольбы, просил найти дочь, но каждое его слово будто резало меня по сердцу. Эта фраза и так не выходила у меня из головы. «Найдите Тоню». Пришлось практически сбежать от безутешного старика – его горе велико, но я не тот, кто может сейчас помочь ему.

Оказавшись за рулем, я наконец выдохнул и проверил телефон. От Оли еще не было ответа. Процедуры? Что ж, пока не стану ее беспокоить – мне предстояла встреча с Григорием, но перед этим я набрал номер своего старого сослуживца.

- Мишаня, привет! Какими судьбами? Решил вернуться в строй, пока не поздно?

С Борей мы прошли огонь, воду и полковые трубы. Про таких говорят – два сапога. Вместе несли службу в армии и вот уже двадцать лет работали бок о бок в полиции. Вернее, теперь там остался только Боря.

- Здравствуй, Борис, и я рад тебя слышать! Нет, куда уж там! Я за время гражданской жизни располнел как боров, обратно даже по блату такого толстяка не возьмут.

- Скажешь тоже.

- Борь, а я тебе по делу звоню. Не отвлекаю? Нет? Послушай, я ввязался в расследование… Нет, не котенка. Девушка тут пропала, Антонина, десять дней назад. Знакомо? Я ее ищу по просьбе отца. Можешь по старой дружбе рассказать, что с ее делом?

- Да, я слышал про нее, - мой боевой товарищ заметно помрачнел. – Пропала, никаких следов. Пока в розыске, ориентировки развесили. Опросы ничего не дали. На работе отпуск не брала, там ее ждали. Основная версия пока побег из дома, ну ты знаешь. Скорее всего очередной висяк. Как некстати. Думаешь, найдешь ее?

- Пока не знаю, - я обдумывал все услышанное. – А что насчет ее бывшего мужа?

- Ничего не видел, ничего не слышал, последний раз пропавшую видел в добром здравии.

- Исчерпывающе. Ладно, Борь, если будет что известно, ты мне звякни, хорошо? Я тебе тоже наберу, поразнюхаю только.

- Договорились.

Завершив разговор с другом, я набрал номер, добытый из контактов Антонины. Григорий ответил не сразу, а вялый голос выдавал, что собеседник мой только что проснулся. Часы показывали половину двенадцатого дня.

- Григорий? Здравствуйте.

Я представился, поведал цель звонка и попросил о встрече – молодой человек нехотя согласился, и вот, спустя сорок с хвостиком минут, железный скакун принес меня к благоустроенному жилому комплексу – противоположности жилищу Тони. Новехонькие детские площадки, клумбы с цветами, парковка за шлагбаумом, камеры видеонаблюдения через каждые пять метров. Да уж, квартирки здесь не дешевые. Подъездная дверь приветливо распахнулась, стоило мне набрать номер квартиры, и я оказался в просторном светлом холле, облицованном белой плиткой. Все вокруг так и кричало о контрастах с местом, где я был часом ранее.

Ожидая лифта, я лениво разглядывал почтовые ящики и глаз зацепился за один – набитый доверху бумагами, он едва сдерживал их внутри, а начертанные на крышке цифры совпадали с номером квартиры, куда я теперь держал путь. Ну, работа обязывает. Я выудил несколько листков и присвистнул. Квитанции. И у Григория набежал долг поболее миллиона. Любопытно, что представляет из себя хозяин?

Лифт тихо звякнул, выдергивая из размышлений, а затем домчал меня на нужный этаж под аккомпанемент приятной музыки. В холле я снова огляделся и с удовольствием отметил стоящие на этаже камеры. Если понадобится, то этот молчаливый свидетель расскажет все, что видел. Далее ничем не примечательная на первый взгляд входная дверь. Но только на первый. Зоркий глаз сотрудника сразу заметил неглубокие вмятины внизу полотна. Дверь не кажется дорогой, но чтобы так погнуться? Неужели пинали? Об этом нужно аккуратно разузнать. Я встретил холодный взгляд оптических линз, направленных на дверь. Если кто и расскажет правду, то камеры. В конце концов, кто станет пинать двери в подобном доме?

Но один лишь вид Григория породил в моей душе смутные сомнения. Это был не тот человек, что красовался на фотографии в телефоне Тони. Вернее он же, но худой, как щепка, лицо осунулось не по возрасту, а под глазами залегли темные мешки. Желтоватый оттенок кожи подсказывал мне, что у ее хозяина или заболевание внутренних органов, например, печени, или же парень употребляет что-то потяжелее пива и это что-то стало мне хорошо знакомо за годы службы.

- Здравствуйте, - приветствовал он тихим голосом. – По какому поводу?

Григорий смотрел на меня через приоткрытую дверь и отчего-то не пускал на порог.

- Я хотел бы опросить вас в связи с пропажей вашей бывшей жены Антонины. А также поговорить с вашим сыном, может быть он что-то знает. Не волнуйтесь, я умею говорить с детьми и не буду оказывать на него давления.

- Петьки нет, - все также меланхолично отозвался мужчина. – Я отвез его обратно Тоне.

- То есть как? – тут уж наступила моя очередь натурально опешить. – Подождите. Но мальчика… Могу я зайти? Такие разговоры не ведут на пороге.

Показалось, что желтоватое лицо Григория на мгновение скривилось, но мужчина исчез за дверью, зашуршал цепочкой и наконец посторонился, пропуская меня внутрь. Большая и светлая квартира была на удивление пустой. Даже без присутствия женской руки, бросался в глаза минимализм обстановки. В прихожей табурет, а рядом пара ботинок. Далее по ту сторону длинного коридора в дверном проеме виднелся холодильник, стол и стул. Гарнитур отсутствовал.

- Пойдемте сядем, - буркнул Григорий и запер за мной дверь, предусмотрительно накинув на место цепочку.

В гостиной, куда проводил меня хозяин, находился диван. Судя по убранству, последний служил и постелью. Мужчина быстро спрятал подушки и неуверенно опустился на край софы, предложив мне сделать тоже самое.

- Благодарю. Расскажите пожалуйста, при каких обстоятельствах вы виделись с Тоней в последний раз? И замечали ли что-нибудь подозрительное накануне ее исчезновения?

- Нет, абсолютно нет, - Григорий опустил в пол бесцветные глаза и потирал друг о друга иссохшие руки. – Мы мало общаемся не по делу, только о сыне говорим. В последний раз Петька ночевал у меня, но Тоня вдруг позвонила и попросила привезти мальчишку обратно. Я так и поступил. В тот же вечер.

Меня подернул холодок.

- Вам известно что-нибудь о том, где Петя находится сейчас?

- Нет.

- Вы понимаете, что когда было обнаружено исчезновение вашей бывшей жены, то и Петра тоже уже не было? Вы заявляли о его пропаже?

- Нет, - снова возразил мужчина и пожал плечами, будто безразлично. – Может, они вместе уехали куда-нибудь в санаторий?

- Антонина не брала отпуск на работе. У вас есть другие предположения, где они могут находиться?

- Нет. – Это "нет" уже стояло мне как кость поперек горла! – Я почти ничего не знаю о ее личной жизни.

- Понятно. Но кое-что не сходится. Вы сказали, что в тот день Тоня позвонила вам, но в ее телефоне я видел входящий от вас. Можете объяснить?

- А, да. Да. Петьке как-то не хорошо стало, и я звонил узнать че делать. Тоня велела привезти, я привез.

Что ж, это вписывается в общую картину. Я окинул взглядом пустую комнату. Ни телевизора, ни другой техники. Не было даже привычной мебели типа шкафа или столика.

- Если не возражаете – почему вы развелись?

- Не сошлись характерами.

Ну да, на что я рассчитывал? На чистосердечное?

- Могу я взглянуть на комнату Петра? Может быть, там я найду подсказки где теперь искать его вместе с мамой?

Григорий вдруг заметно занервничал. Эта нервозность была мне хорошо знакома.

- Я бы не против, но там нечего смотреть. Понимаете, я отвез Петю обратно со всеми вещами и игрушками, так что ничего личного не осталось.

- Мне все равно хотелось бы взглянуть.

- Если вы считаете нужным, то пойдемте, - Собеседник все еще избегал смотреть мне в глаза.

Детская была такой же светлой и чистой. И пустой. В углу, разве что, возвышался стеллаж с прозрачными коробками под игрушки.

- А где кровать? – я недоумевал.

- Убрал в гараж. Планирую сдавать комнату или квартиру целиком. Видите ли, я нуждаюсь в деньгах.

Откровение Григория было таким простым и прямолинейным, что не вызывало сомнений. Это объясняло, почему жилье было столь поразительно пустынным.

- Вы болеете? – решился я уточнить.

- Да, - только и был тихий ответ.

Подробностей я выведывать не стал. Задал еще несколько вопросов о Тоне и о Петре и, не получив и толики полезной информации, стал прощаться. Стоя в коридоре, протянул Григорию руку.

- Спасибо, что согласились поговорить. Если вдруг вам станет что-то известно, то, пожалуйста, сообщите мне и в полицию.

Я ободряюще улыбался мужчине. Ответное рукопожатие Григория было вялым, а блеклая улыбка такой неловкой. Оно и понятно – человек еще не до конца осознает потерю своих близких.

Неожиданно обручальное кольцо на моем безымянном пальце шевельнулось. Я опустил взгляд. Пальцы Григория не касались кольца. Показалось? Но в следующее мгновение я вновь ясно ощутил – золотой ободок медленно заскользил вдоль кожи. От самой руки вверх по локтю и к горлу, будто цепляясь за одежду, поднимался ужас.

- С вами все в порядке? – по-видимому Григорий заметил, как схлынули краски с лица собеседника.

- Нет! Нет!

Я отдернул руку и кольцо послушно замерло. Что это, черт возьми, было?!

- Я… То есть… Разрешите воспользоваться туалетом? Я ехал к вам издалека…

- Какие разговоры. Это сюда.

Уже через мгновение я спешно заперся в ванной – пытался скрыть от чужих глаз сотрясающую все тело дрожь. Шатаясь, подошел к раковине и дернул вверх ручку крана. Зашумела вода. Пришлось вцепиться в раковину обеими руками, чтобы не упасть.  Тяжело вдыхался пар. Успокоиться никак не получалось. Я точно видел это и даже сейчас явственно ощущал проскальзывающее на пальце кольцо.

Зеркало незаметно подернулось дымкой, и я бездумно уставился в мутное отражение. Старое пальто в этой белой-белой комнате смотрелось комичным темным облаком.

Вот капля шустро сбежала вниз по стеклу, оставляя ровный след. И он показался странно широким. Разве капли так скатываются? Я вглядывался в туманную поверхность зеркала, как рядом с первой полосой возникла точка. И медленно потянулась вниз наискосок к отражению моего лица.

Я отпрянул, едва не врезавшись спиной в дверь.

Линия тут же заскользила вверх, образуя галочку, а затем снова вниз до конца. На зеркале, с коряво разбросанными в стороны ногами, чьим-то пальцем вырисовывалась буква «М». Следующая черта вновь пошла наискосок, но я уже не находил в себе сил оставаться дольше и выскочил из комнаты. Махнув Григорию на прощание, быстро обулся, хлопнул дверью и полетел вниз по лестнице, не дожидаясь лифта. И только в салоне собственного автомобиля я, предварительно закрыв наглухо двери, почувствовал себя спокойнее.

С силой сжал руль, так что костяшки пальцев побелели. Глубокий вдох. Выдох. Снова вдох. Волна тошноты подкатила к горлу. Что со мной происходит? Эти галлюцинации не могут быть реальностью, верно? Григорий бы что-то заметил. Наверняка он не обнаружит зловещей надписи на зеркале в собственной ванне. Но почему это случается со мной?

Немного погодя, я зачем-то набрал номер Ларисы Петровны - хотелось послушать Ванькин голос. Малыш щебетал в трубку им самим придуманные слова, а я чувствовал как на душе становится легче - пообещал сыну скорую встречу, а до тех пор оставалось еще несколько неотложных дел.

- Борис, здравствуй, - отчеканил я, едва оборвались гудки. – Есть кое-что. Антонина пропала вместе с сыном. Со слов бывшего мужа, он отвез ребенка женщине и больше ничего не слышал о семействе. Объяви пожалуйста его тоже в розыск. И, Борь… Копни под этого Григория. Что-то здесь не так. Не могу объяснить. Интуиция.

Я неосознанно потер обручальное кольцо. Борис принял услышанное без энтузиазма – дополнительная работа еще никому не приходилась по душе.

- Сообщу, как только будет информация. Но ты особо не рассчитывай, сам понимаешь.

Разумеется, у полиции не было исчерпывающего досье на каждого гражданина, но слабый лучик надежды все же не угасал. Тем не менее, ждать ответа Бориса было бы непростительной тратой времени, и я отправился разыскивать хозяина всевидящего ока, нависающего над входом в подъезд. Стопы мои направились к управляющей компании.

Там, в типичного вида конторке, заставленной стеллажами, меня встретила улыбчивая девушка. Должно быть новенькая, иначе я не мог объяснить этого радостного вида.

- Здравствуйте! Чем могу вам помочь?

- Добрый день. Мне нужны записи с камер видеонаблюдения во дворе одного из домов, а также с этажа. Как я могу их получить?

- Вы можете написать заявление… - барышня вновь мягко улыбнулась и потянулась за стопкой бумаг.

- Нет, мне нужно получить их срочно. Пропала женщина, и возможно ваши камеры видели нечто важное. Я мог бы вернуться сюда с ордером, - вещал я, отчетливо понимая, что ордер почти наверняка не выдадут, - но время может быть упущено.

Девушка вдруг сбилась, оробела, начала бормотать, но донесшийся откуда-то из застенков голос выручил ее из затруднительной ситуации:

- Пусть подойдет! Сейчас решим.

- Слышали? – сотрудница указала наманикюренным пальчиком вглубь конторы. – Там сидит наш спец. Если по камерам, то это к нему.

Я двинулся между рядов стеллажей, рискуя то и дело задеть плечами пыльные кипы бумаг, настолько узким был проход, и вскоре добрался до темной каморки с несколькими светящимися внутри мониторами и глазами-очками «спеца». Кстати, «спец» оказался парнишкой в растянутых одеждах. Очень молодежно.

- Вообще-то это не положено, - начал он, поправляя очки. – Но в некоторых ситуациях надо делать исключения. Какой дом вас интересует?

Я описал нужные мне камеры, указал день и час, и через несколько минут на экране уже появился хорошо знакомый мне подъезд, но в черно-белых красках. Сновали туда-сюда люди, жильцы с собачками на поводках, дворник с метлой. Пришлось поставить на ускоренную перемотку и прождать еще некоторое время, прежде чем я узнал в прохожем фигуру Григория. Он выскользнул из подъезда, подогнал ко входу черный автомобиль и ждал, поглядывая на телефон. Вот двери открылись и низенькая щуплая фигурка с массивным рюкзаком за спиной шмыгнула на пассажирское сиденье. Петр. Автомобиль тронулся и выехал со двора. Пока все именно так, как рассказал мне мужчина.

- Теперь, пожалуйста, этаж. Если можно, то за весь период.

- Это будет долго, - пожал плечами парнишка. – и записи хранятся только три недели.

- Не важно. Необходимо понять.

- Будь по вашему, - парень снова повел плечом, и принялся клацать доисторической мышью.

Вскоре нам открылся вид на входную дверь квартиры. Почти все время картинка оставалась статичной, порой это длилось днями, а иногда мимо камеры пробегал Григорий. В ускоренной перемотке его движения выглядели неправдоподобно шустрыми, особенно для тех, кто хоть немного знал медлительного мужчину. Я устал стоять на ногах, и приволок себе стул. Тянулись будни, словно флажки на бесцветной гирлянде фокусника.

Я уже стал сокрушаться: не потратил ли здесь впустую столько времени, как вдруг необычное движение на экране пробудило нас, зрителей, ото сна. В кадре появились двое. Широкоплечие, высоченные, бритоголовые и в кожаных куртках. Род их деятельности не оставлял места для сомнений. Сначала они культурно выжимали крошечную кнопку звонка, затем любезно стучались, а после, пустив в ход, судя по всему, отборные ругательства, немилосердно пинали дверь. Вот откуда взялись те вмятины. Я хмурился, вглядываясь в лица, но джекпот удалось сорвать только когда бугаи отправились восвояси. Одну физиономию я разглядел почти четко.

- Ух ты! – не удержался я и вскрикнул. – Какой сюрприз. Знакомые все лица…

Воодушевленный такой удачей, я досидел до самого конца пленки и имел удовольствие увидеть собственную спину с намечающимся горбом, но не извлек более и крошки полезных сведений. Поднимаясь со стула, я протянул ладонь «спецу»:

- Спасибо вам огромное. Человеческое спасибо. Я получил хоть и крохотную, но зацепку. И сохраните, пожалуйста, эти записи. Они могут понадобиться полиции.

- Без проблем. Надеюсь, вам это поможет. Но предоставление записей уже точно по официальному запросу.

- Разумеется.

Не веря собственной удаче, я собрался рассказать о находке Борису, но знакомая фотография высветилась на экране прежде, чем я успел хоть что-то нажать.

- Танцуй, Мишаня, Григорий этот наследил. Кое-что у нас на него нашлось.

- Уже вооружился белыми нитками и готов шить дело. Рассказывай! – я топал по коридору к выходу и прижал трубку к уху покрепче.

- Фигурантом уголовного дела ни разу не был, но однажды мы сгребли его, когда прикрывали подпольное казино. Доказать его причастности к организации или участию в незаконной деятельности оказалось невозможно, поэтому опросили, данные собрали и отправили домой.

- Что за казино?

- Ты хорошо его знаешь. «Вашингтон».

- Удивительное рядом! А я буквально только что видел Семена, охранника из «Вашингтона», перед дверьми Григория. И стучался он в теремок совсем не дружески.

- Это все, конечно, интересно, но какое имеет отношение к пропаже девушки? Безусловно чутье тебя раньше не подводило, но сдается мне, Мишка, что старый лис теряет нюх. Совсем не по тому следу бежишь.

- Понимаю, понимаю… Не зря ругаешься. Но пока это единственная зацепка, и я не могу ее бросить. Поэтому наведаюсь сегодня в казино, поболтаю со старыми знакомцами, Семена проведаю. Жаль, что придется долго ждать открытия.

- Ты о чем? – Борис не скрывал удивления. – Прошло не меньше четырех часов с нашего последнего разговора.

В этот момент я как раз вышел на улицу и с удивлением разглядывал краски закатного пожара на небе, тщетно пытаясь разлепить сонные глаза.

- Надо же, время ускользает сквозь пальцы. Отсматривал записи с камер и слишком увлекся. Значит, поеду прямо сейчас.

- Да уж, кино-то интересное. Ну, удачи. Звони.

Трубка послушно замолчала, а я отыскал автомобиль на переполненной парковке и тронулся в сторону казино.

«Вашингтон» располагался на окраине промышленной зоны – здесь уже начинались жилые постройки, но всякий их обитатель оказался тут не по своей воле.

Я бросил машину на обочине, немного не доезжая до казино, затем по требованию оголодавшего желудка прикупил на углу улицы шаурмы и пошел на поиски ответов.

Мимо медленно плыли серые дома, магазинчики с решетками на окнах, редкие переполненные мусорные баки, угрюмые лица встречных прохожих – нетривиальные декорации для подпольного казино. В целом жизнь здесь была похожа на симбиоз двух организмов – бедняки не доносили на подозрительную активность, а хозяин казино время от времени подкармливал соседей, однако, как и стоило этого ожидать, богатые золотые мальчики в «Вашингтон» не заезжали.

Вскоре взгляд уперся в непримечательную бетонную одноэтажную коробку с узкими оконцами и неширокой входной дверью – там, в пропитанном сигаретным дымом подвале, крутилась вечерами рулетка, сдавались карты и пели панихиду финансы.

Рядом со входом, подперев собою стену, стоял Семен. Как всегда угрюмый, бритоголовый в неизменной черной кожаной куртке. Порой я задавался вопросом – росли ли вообще у Семена волосы на голове или же он так беспрекословно следовал униформе вышибалы?

- Вечер добрый, Семен.

Здоровяк скосил в мою сторону глаза и неодобрительно хмыкнул:

- Был добрее. Чего явился? Тут уже прошел слух, что ты вылетел с отдела, - мужчина ехидно улыбался.

Я же не смог удержаться и поправил:

- Не вылетел, а уволился. Да, сегодня твоей работе ничто не угрожает – мне от тебя нужны лишь пара слов, - из кармана пальто я извлек мобильный и ткнул им в широкое лицо вышибалы. – Узнаешь человека на фото? Сколько он вам должен?

Ресницы бугая еле уловимо дрогнули при появлении фотографии, но язык произнес совсем не то, о чем сказало тело:

- Первый раз этого сморчка вижу.

Против воли из моего горла вырвался усталый вздох.

- Давай не будем проходить эти этапы, Семен. Может я уже и не работаю в полиции, но связи остались и пары звонков окажется достаточно, чтобы казино закрылось на несколько недель, что очень не понравится твоему хозяину. Так вот, повторю вопрос. Сколько он должен?

Маслянистые глазки Семена нырнули к ботинку.

- Ничего не должен.

- Не заставляй меня… - угрожающе начал я, но Семен вдруг вспылил.

- Я сказал! – выкрикнул он, привлекая внимание некоторых испуганных прохожих. – Да, за ним водился должок. Но парень расплатился с шефом.

- Какая сумма и как он рассчитался?

- Понятия не имею, - фыркнул мужчина и демонстративно отвернулся, давая понять, что разговор закончен.

Но я не спешил уходить. Не похоже было, что Семен врал – камеры подтверждают, что братки действительно перестали навещать Григория, при чем относительно недавно, а сам должник в разговоре упоминал, что нуждается в деньгах и собирается сдавать квартиру. Отсутствие мебели тоже наводило на мысль, что все имущество было распродано для успокоения гнева хозяина казино. Но что-то здесь было не так… Лис внутри меня навострил уши.

В задумчивости, я осматривал подобную скале фигуру Семена, причудливые трещины на стенах здания, глухой переулок за углом. Обычно в таких местах стояли мусорные баки, из-за чего летом и по поздней весне зловоние здесь отпугивало даже самых голодных животных, но в этот раз на узкой дорожке, ведущей к черному ходу казино, виднелась задняя часть кузова маленького грузовичка. Небольшой тоннаж, белые двери на щеколде, водителя на месте не оказалось – кабина пустовала и только вздернутый ручной тормоз глядел в потолок. Сколько раз приходилось навещать местный рассадник преступности, а грузовика не видел.

Найдя такое отличие, я осмотрел переулок и снова вернулся к Семену.

- Что за автомобиль? Твой что ли?

- Нет. Доставка, - коротко бросил Семен, извлек из куртки пачку сигарет, ширкнул спичкой и через мгновение выпустил в небо струю серого дыма.

- Только разгрузки не видно.

- Слушай, - вышибала стал заметно раздражаться и уже почти рычал. Наверняка именно таким его обычно и видели коллеги. – Ты узнал че хотел? Ну и винти отсюда!

Нас прервал скрип. Оба мы уставились в переулок. Дверь грузовика медленно отворилась, приоткрывая черное нутро.

В одно мгновение все будто перевернулось. Я вглядывался в темень кузова, а Семен ругался и бил кулаком, будто отбойным молотом, по двери казино. В ту же секунду на улицу выскочил парнишка, что-то пролепетал и бросился к грузовику. Поймав изменчивую дверь, он плотно притворил ее и вставил на место щеколду, а после бросил испуганный и извиняющийся взгляд вышибале.

- Отойду за сигаретами, - кивнул парнишка и шустро перебежал дорогу – на другой стороне улицы стоял ларек времен девяностых или нулевых годов с щедрой раскладкой разноцветных картонных пачек на витрине. Видимо там он чувствовал себя в безопасности.

Вышибала же проворчал что-то пареньку вслед.

- Ну что ж. Рад был повидаться, Семен. Еще увидимся.

- Надеюсь, нет, - прорычал мужчина, сжимая зубами тлеющую сигарету.

Естественно, мы прощались не подавая друг другу руки и, кажется оба понимали, что встреча эта была дурным предзнаменованием. Проходя мимо переулка, я вновь бросил туда косой взгляд. Как и думал – дверцы плотно закрыты. Но что за суета вокруг этой машины? Может быть, вышибала не хотел, чтобы бывший следователь увидел мешки с белым порошком? Будь я на его месте, то не стал бы рисковать. Но память все равно бережно сохранила цифры и буквы номера, подчиняясь старым привычкам.

А затем случилось это. Я прошел уже с десяток метров, как услышал металлический скрежет. Слишком громкий и резкий, он был несвойственен улицам, поэтому многие люди вдруг остановились и завертели головами. Не был исключением и я. Предчувствие… Нет. Что-то почти живое внутри меня шептало – грузовик. Я резко обернулся.

Белый металлический кузов дрогнул. Колеса неслышно сделали первый оборот. И в следующее мгновение машина уже неслась мимо остолбеневшего Семена прочь из переулка – вниз по пригорку на дорогу, шумно подпрыгивая через ухабы.

Дорога оказалась пуста - набравший скорость грузовик беспрепятственно пересек обе полосы черного полотна и со всего маху врезался в табачный киоск. Безучастно наблюдавшие за происходящим люди вдруг ожили – кто-то надрывно закричал. Со всех сторон к месту аварии бросились фигуры, в основном мужские. И пронзительный тревожный женский крик.

Между останками киоска и покореженными боками кузова я разглядел безвольно свисающую вниз мужскую руку…

Заорал благим матом Семен, бросился вперед. Разгребал огромными ручищами металлический мусор. Но я сразу понял – бесполезно. По тротуару побежали алые ручейки, как зловещее предзнаменование.

Я зажмурился, попытался скинуть наваждение и поспешил к своей машине, уже не оборачиваясь. Оказавшись за рулем, закрыл лицо руками. В ушах глухо стучала кровь. За двадцать лет службы я повидал убийств немало, но увиденная воочию смерть все равно шокировала, ужасала. Так хрупка человеческая жизнь…

Похлопав себя по щекам, я заставил себя собраться с мыслями. На общий зов откликнулись лишь две из них – попросить Борю узнать больше о грузовике и поднятый кверху ручной тормоз машины. Она не могла покатиться вниз… Отбросив прочь лишнее, я набрал СМС Борису: «узнай пожалуйста про грузовик» и указал злосчастный номер, который теперь, должно быть, врезался мне в память навсегда, и воспоминания эти будут пахнуть железом.

Борис ответил почти сразу и, судя по всему, с работы:

- Это уже завтра. Ни на что не надейся.

Точно. Недолгий закатный час давно сменился ночной мглой, а я так был занят делом, что заметил это только теперь. Вместе с пониманием навалилась усталость. Хотелось уснуть прямо в машине, но еще были дела. Я проверил уведомления – ответа от Ольги все еще не пришло, да и звонить ей уже поздновато, а вот от тещи несколько пропущенных. Собрав волю в кулак, я позвонил Ларисе Петровне. Конечно, повинился. Ванька давно спал, поэтому было решено оставить его в гостях до следующего вечера, что, честно говоря, было к лучшему. Перспектива возвращения в дом меня пугала. Днем краски тех событий меркли, а вот ночью картина вновь оживала.

«Совсем рядом стоят за занавеской чьи-то ноги» - пронеслась паническая мысль. Я тряхнул головой. Бессонная ночь, бесшумно плывущая в ночи детская кроватка, зловещие символы на зеркале и эта последняя смерть… Для одного дня было слишком. Мне явно было необходимо лечение и хороший сон.

Отмахнувшись от последних шепотков разума, я завел двигатель и покатил в сторону дома, ибо на кухне меня покорно дожидалось успокоительное – горячий ужин и рюмочка спиртного. Однако, вопреки тому, что я всю дорогу храбрился, первым делом я прошелся по дому и включил в каждой комнате свет, запустил на телефоне тихое бормотание неизвестного мне диктора и только тогда принялся разогревать ужин. Яркий свет, мирные звуки и вкусный запах неизменно успокаивали, да и усталость притупляла реакцию. Сто грамм прошлись как мед по душе. Глаза окончательно слипались.

Дойдя до постели, я неловко и только частично разделся, положил на прикроватную тумбочку холодный пистолет и при полном освещении наконец заснул. Даже не заснул – забылся. Долгим мрачным сном.

Первая часть

Третья часть

Четвертая часть

- Конечно, справлюсь, - соврал я. – Что говорят врачи?

- Ничего страшного, - Олька казалась грустной. – Процедуры быстро поставят меня на ноги, глазом моргнуть не успеешь.

-  Понял. Сейчас заеду за тобой, дождись.

Попрощавшись с женой, я стал собираться – успел накинуть пальто и подхватить чемодан, как мобильник заерзал по столешнице вновь. На Олю не похоже, она куда более терпеливая. Может, забыла что-то сказать? Однако из динамиков полился не мелодичный женский голос, а густой бас с хрипотцой.

- Михаил Лаврентьевич?

- Все верно, - несколько оторопело откликнулся я, застегивая на ходу пальто.

- Здравствуйте. Меня зовут Аркадий Шварц. Я хочу вас нанять.

- Вас понял, Аркадий. Можем встретиться с вами позднее в моем офисе, а пока расскажите коротко суть вашего вопроса.

Не переставая говорить, я рисовал в уме портрет Аркадия Шварца. Судя по размеренной, почти монотонной речи, а также тяжелой одышке, мужчина страдал от избыточного веса. Возможно, был низкорослым. Скорее всего, старше 50 лет. Выработанные за годы службы привычки въелись в кожу, и я просто не мог не анализировать собеседника.

- Моя дочь пропала.

Ладонь дрогнула на дверной ручке, и я замер перед входом как истукан.

- В каком смысле пропала? Может быть, уехала повеселиться с подругами или парнем?

- Нет, - отрезал Шварц. – Пропала. Она взрослая законопослушная женщина и никогда бы не сотворила ничего подобного. Все ее вещи на месте: одежда, обувь, мобильный. А ее самой нет.

Я задумчиво хмыкнул.

- Тогда вам не ко мне, Аркадий. Обращайтесь в полицию, следственный комитет, они занимаются такими делами, а я ищу потерянных котят, выслеживаю неверных супругов…

- Исключено, - резко и на удивление решительно оборвал меня на полуслове собеседник. – Полиция ничего не может сделать, разводят руками. Они бесполезны. Я знаю, что в свое время вы были лучшим в отделе. Найти Тоню можете только вы, - Голос мужчины вдруг смягчился, упал. – Прошу вас… Найдите Тоню….

Трубка будто стала в разы тяжелее. Пропала женщина. Снова перед глазами ухмыляющиеся из-за решетки лица.

- Я подумаю. До свидания, - буркнул я и завершил звонок.

Всю дорогу до больницы я размышлял, прокручивая баранку. Пропала женщина? Не могла она просто пропасть. Ушла из дома? Без вещей? Нет, точно дело не чисто… И зачем я обещал подумать? Зарекся ведь не лезть больше в эту грязь, смешанную с кровью. У меня дома семья да заказ на рыжего, убежавшего от хозяйки неделю назад. Оплата не велика, а вот в прошлом месяце один изменщик обеспечил семье почти полгода безбедного существования. Зачем мне дело Шварца? Нет, решено, не возьмусь.

Жена уже стояла перед воротами и приветственно помахала тонкой ручкой.

- Привет, - она опустилась на сиденье рядом. – давай быстренько домой, соберем вещи и обратно, меня уже ждут.

- Как скажешь, капитан, - отшутился я и вновь повернул баранку, но на душе было неспокойно.

Ольга действительно торопливо собрала вещи, на обратном пути щебетала, будто нет больницы и болезни, а перед дверьми приемного покоя игриво клюнула меня в щеку.

- Увидимся через неделю.

- Увидимся.

За спиной жены закрылись двери. Позднее я забрал Ивана у тещи, отказался от банок-самокруток и наконец прибыл домой окончательно.

- Ну что, Иван Михайлович, теперь мы с тобой как мамонтенок и льдина. Пусть мама услышит…

Маленький Ваня вопрошающе смотрел как я его раздеваю и методично обсасывал собственные пальцы.

Надо сказать, что день прошел сносно за играми и добыванием пропитания, однако то и дело вспоминались слова, произнесенные хриплым басом: «Найдите Тоню». Тоня, Тоня. Я настойчиво пытался выкинуть этот телефонный разговор из головы, но он возвращался снова и снова.

Вскоре опустившиеся вечерние сумерки легли неясной тяжестью на плечи. Дом казался пустым. Тихим, безжизненным, как нутро погибшего кита. Каждый шаг отдавался гулко от стен. Ольги нет, и будто весь мир обезлюдел.

Вдруг из коридора донесся пронзительный звон битого стекла. Я тут же подобрался, выскочил и увидел Ваню, стоящего на полу на четвереньках, а перед ним осколки хрустальной вазы.

- Упа… - пробормотал малыш.

- Ванечка!- я схватил пацаненка и поднял его ближе к лицу. – Ты порезался? Дай посмотрю! А руки? Руки целы? Ох, напугал ты меня…

- А! – Ваня ткнул в вазу.

- Фиг с ней, все равно это подарок тещи. Главное, что ты не поранился. Как же так получилось?

- Упа… - снова лепетал мальчишка.

- Упал? Ну ладно, бывает. Сейчас все уберем и давай готовиться спать.

Ваза, жалобно похрустывая, отправилась в ведро, а намытый со всем усердием Иван вскоре сопел в детской. Я же ворочался в постели, прислушивался к угрюмой тишине дома. Еще эта пустующая подушка рядом... Эх, Олька, ты бы ругалась за вазу, но я бы все отдал, чтобы слышать под боком твое сопение. Все отдал…

- Папа! Папа-а-а!

Душераздирающий вопль вырвал меня из сна. Я вскочил, бросился к сыну, не разбирая дороги и не продрав толком глаза.

- Что случилось, что?

- Ням-ням, - сообщил мне довольный Иван.

Только теперь я заметил, что наступило утро. Завертелся новый день, пробиваясь сквозь шторы в затемненную комнату. С новой силой возобновились игры, обеды, прогулки.

Как-то раз Ваня бежал ко мне через гостиную, но вдруг споткнулся и полетел кубарем на пол.

- Упа… - печально заключил он, поднимаясь с колен.

- Как же так, малыш? Ты ведь уже так хорошо ходишь. Споткнулся?

Мальчик насупился и тут же снова бросился наутек, но нога будто зацепилась за что-то, как цепляется порой носок за корень дерева во время прогулки в лесу, и ребенок снова с грохотом приземлился на пол.

Я рассмеялся, поднимая сына на руки:

- Весь день планируешь вести половую жизнь, молодой человек? Пойдем лучше во дворе на качельках покатаемся.

Одно из преимуществ собственного дома – двор. Ольга хотела превратить его в огород, да не позволила болезнь, поэтому я соорудил здесь детские качели, едва ли выше уровня земли. Шустрый Ванька так привык на них кататься, что добежал до деревяной просыревшей сидушки в считанные мгновения, но привычно раскачиваться не стал. Я наблюдал за ним с террасы. Мальчик сел, насупился и с серьезнейшим видом разглядывал собственные крошечные пальчики. Что с ним сегодня такое? Я нахмурился. Скучает по маме?

Затем ребенок нерешительно встал, заметил меня и медленно пошел навстречу. И, клянусь, в этот момент я видел, как Ваню будто толкнули, будто опрокинули назад невидимой силой. Мальчишка незамедлительно упал и в этот раз скорбно заплакал.

Теперь я не на шутку обеспокоился. Что это было? И даже если мне показалось, то почему всегда шустрый и ловкий Ванька то и дело валится с ног? Уж не захворал ли? Только этого не хватало!

Я спешно подхватил ребенка на руки, занес его в дом, переодел, напоил теплым молоком и измерил температуру. В норме. Но происшествия продолжили случаться – Ваня весь день то и дело падал, так что даже разбил губу и поцарапал лоб, а к вечеру, как я того и боялся, градусник показал цифру 39.

- Только этого не хватало!

Стрелка больших круглых часов в гостиной подбиралась к десяти. Дрожащей рукой я набрал смс: «Оля, ты только не волнуйся». Стер буквы. «Олечка, привет!». Снова стер. «Ольга, не спишь? Заходила соседка, спрашивала что ты Ване от температуры даешь. Как себя чувствуешь?». Отправил.

Ребенок тем временем жалобно хныкал, тянул ко мне свои еще пухленькие ручки. Глаза стали красные. Я потрогал лоб - горячий. Может, зубы? А может, простыл? Где же я так не углядел? А телефон все предательски молчал, оставляя без ответа отчаянную смс. Тихий дом наблюдал за нами будто со стороны, безучастно.

- Побудь здесь, малыш.

Я положил ребенка в кроватку с высокими бортами, а сам заспешил на кухню к складу медикаментов. Там среди необъятных полчищ бутылочек, коробочек и блистеров должно находиться и жаропонижающее для самых маленьких. В том, что температуру нужно сбивать, не было сомнений.

Детскую от кухни отделял лишь небольшой коридор, в котором часто собирались тени. Мягкий свет ночника из Ванькиной комнаты нерешительно дотрагивался до этой тьмы и погибал, стоило ему упасть за порог. Непроглядная темень стояла и на кухне. Эта тишина и ночной покой казались такими естественными, такими неприкосновенными, что я не решился тревожить их резким светом потолочной лампы – щелкнул тихонько выключателем бра с причудливым зеленым абажуром и втиснул аптечку в образовавшийся мягкий светлый круг.

Таблеток было удручающе много. В еще большее уныние меня повергало то, что я совсем не знал этих названий. Ванька тихонько скулил из детской, понемногу набирая обороты, а я только и мог, что беспомощно перекладывать коробки из стопки в стопку.

Вдруг за спиной отчетливо скрипнула половица.

- Ваня, ты?

Я выглянул в темный коридор, уже мимоходом понимая, что оставил мальчишку в кроватке – он никак не мог выбраться оттуда без помощи взрослых. Из детской, будто вторя моим мыслям, раздался жалобный плач.

- Старый дом, - бурчал я под нос, - скрипит как мои кости.

Через силу я заставил себя вернуться к пилюлям, но волосы на загривке все равно поднялись, будто вздыбленная кошачья шерсть, выдавая меня с потрохами.

Холодильник глухо звякнул. Я замер и уставился на него во все глаза. Казалось, будто прямо сейчас, в пронзительной ночной тишине внутри холодильной камеры что-то двигается. Прокатилось по полке и затаилось, выжидая.

- Это что еще за новости? – мне приходилось говорить громко вслух, чтобы подбадривать себя. Уже сейчас казалось, что дом играет со мной в свои странные игры. – Ну не буду же я бояться собственного холодильника? Ты вообще еще в кредите, так что давай без выкрутасов тут.

Стараясь вести себя как ни в чем ни бывало, я распахнул дверцу. На полке среди кастрюль и контейнеров лежала неприглядная бутылочка – похоже, она и шумела. Я повертел флакон в руках. С этикетки улыбался беззубый малыш, а надпись, помимо названия, гласила: жаропонижающее. Удача!

Ванькин требовательный вой застал меня уже в коридоре. Забылась вдруг и недружелюбная тьма, и коварные поскрипывания старого дома – я нес сыну облегчение. Ребенок вскочил с места:

- Папа!

- Пх-па-пх-па!…- вторило ему.

Будто льдом продрало от макушки и до пят. Взгляд метнулся навстречу звуку.

- Папа? – удивленно спросил Ваня.

- Пх-па? – вторил ему игрушечный хомяк.

- Ах ты ж черт бы тебя побрал! – сдерживать себя не было ни сил, ни желания, и я нетерпеливо щелкнул рычажком под хвостом у механической игрушки. – В сорок лет довести до инфаркта детской куклой! На, сынок. – Откупорился флакончик, жидкость тихо влилась в мерную ложку. – Сейчас будет полегче. Знаешь, я за двадцать лет службы такому риску не подвергался,  как с тобой сегодня. Исчадие ада этот хомяк…

Ваня покорно проглотил сладковатый сироп, с минуту пробовал его, причмокивая губами, а затем вновь ударился в слезы. Малыш забрался мне на руки, плакал все более надрывно. Я пел песенки из своего почти забытого детства, гладил сыну головку, но ничто не помогало ему уснуть. Звон в ушах лишь усиливался от нескончаемого крика.

Спустя час лекарство наконец подействовало, и веки малыша понемногу смыкались, но стоило мне перестать укачивать ребенка, как вновь крик оглашал округу. Самому уже хотелось спать страшно, устали ноги. Вот бы присесть…

Я окинул взглядом детскую кроватку, стоящее неподалеку кресло… Пришедший на ум план был прекрасен. Работая осторожно, словно сапер, я опустил Ваню в кровать и почти сразу услышал недовольный писк, грозящий стать плачем. Тогда, стараясь не разбудить младенца, я шустро подвинул кресло к кроватке и принялся раскачивать высокие бока люльки. Ваня снова затих и умильно засопел. Я же устало подпер щеку свободной рукой.

Мягкий свет ночника, тихое посапывание ребенка в кроватке, а самое главное - усталость после проведенного в заботах дня, действовали усыпляюще. Однако за тщетной борьбой всегда следовал сладостный сон, а после меня вырывал из его мягких лап нарастающий детский плач– потеряв контроль над телом, я переставал качать кроватку, от чего сразу просыпался Ваня. И мы начинали все по новой. Я снова боролся, снова засыпал и вновь просыпался у замершей кроватки. Наверное, уже давно минула полночь?

- Не спать! – приказывал себе я.

Но чем дольше было сопротивление, тем сильнее обуревал меня сон. Вскоре я почувствовал нарастающую головную боль и «песок» в глазах. Но нельзя! Не спи, не спи… Нужно качать Ивана… Я уронил голову на плечо.

Сладкий, тягучий, как мед, сон. Мы куда-то едем, шутливо болтаем с Олькой. Она улыбается мне, смеется, приоткрывает окно, и поток ворвавшегося ветра обдает мое лицо… Ванька!

Я проснулся от того, что понял – я давно уже не качаю кроватку. Малыш вот-вот раскричится! Но в комнате стояла пронзительная тишина. Ночник погас. Я поднял глаза. Высокие борта кроватки мерно раскачивались из стороны в сторону. Они двигались как заколдованные, не издавая ни единого звука, будто даже не касаясь воздуха. Ужас, такой сильный, какого я не испытывал ни разу в жизни, сковал все тело – я едва ли мог пошевелиться. Холод, могильный холод тут же разлился по коже. Ваня мирно спал в колыбели, а я кричал немым криком и боялся выдать себя, дать неведомому обнаружить мое присутствие.

Вдруг вспыхнул ночник. Борта кроватки дрогнули и замерли. Все равно, что выстрел. Я вскочил, сгреб в охапку ребёнка и, не помня себя от страха, забился в угол комнаты за креслом. Оттуда я вглядывался в комнату, в зыбкие очертания погруженного во тьму коридора за дверью. Прислушивался изо всех сил и боялся моргнуть. Подсознание шептало: «Оно здесь, рядом с тобой, за занавеской». Стоят чьи-то ноги. Совсем рядом. Вот здесь, совсем близко, кто-то притаился за спинкой кресла. Посмотри…

Я боялся повернуть голову, страшился взглянуть туда, куда звало мое звериное чутье. Боялся встретить взгляд пронзительных темных глаз. Казалось, время остановилось…

И только проникшему в комнату рассвету удалось выпутать меня из липкой паутины страха.

- Папа, - прошептал притиснутый к груди малыш, и все наваждения ночи смыло будто следы на песке, - Ням-ням.

День встал на обычные рельсы. Бодрый Ваня носился по двору, прыгал на диване и всячески источал простое детское счастье, а вот я едва держался на ногах и с трудом дотерпел до обеденного сна. Да здравствует сиеста! Мы разошлись по постелям, и я вырубился сразу, как щека коснулось мягкой подушки.

Мне снилась она. Нет, не Ольга. Девушка. Шла мне навстречу. И с каждым мгновением, я все четче видел ее черты лица, окутанные пустотой как покрывалом. Две тугие черные косы лежали на плечах, а выбившиеся волоски обрамляли худое лицо. Необычайно бледное. Мертвенно-бледное лицо. Девушка было очень просто одета – в легкий ситцевый белый сарафан, но кажущаяся простота ее одеяния вызывала в теле необъяснимую дрожь. Она  вдруг оказалась совсем рядом, протянула ко мне руки и закричала! Невыносимо! Невыносимо больно! Я отпрянул в ужасе, судорожно ухватился за пустоту и повалился во мрак.

Через мгновение я уже лежал в своей постели и хватал ртом воздух, будто рыба. На уме вертелось сиплое «Найдите Тоню».

- Да что же это происходит? – я свесил ноги с кровати, нащупал босыми ступнями успокаивающую пушистость тапок и смахнул тяжелую каплю пота со лба. – Никак схожу с ума? Что дальше?

Взгляд упал на телефон на прикроватной тумбочке. Смс от Оли все еще не было. Я решительно поднялся, выудил ключи из тайника и открыл старый сейф за шкафом. Пистолет лежал на месте. Немного подумав, я забрал боевого товарища с собой.

Ванька еще мирно спал, а я мерил комнату шагами, но не успевал идти быстрее, чем мысли о Тоне. Они вгрызались в мой разум, беззастенчиво стучались в мою мирную гражданскую жизнь. Что мне до этой женщины? Есть полиция, есть специальные люди, мастера своего дела.

- Исключено, - снова ворвался голос господина Шварца.

Я остановился посреди комнаты.

- Похоже, у меня нет выбора, - думал я. - Нужно сделать это если не ради пропавшей женщины, то хотя бы ради собственного душевного спокойствия.

А между тем образ недавно минувшего видения стоял у меня перед глазами. Я смотрел на нее прямо сейчас, посреди своей спальни. Тонкая, с черными косами и почти прозрачной кожей. В нежном ситцевом сарафане.

Пожалуйста, оставь меня. Я пролистал журнал вызовов и выбрал безымянный номер. После недолгого ожидания из трубки раздался уже до боли знакомый хриплый голос:

- Алло?

- Аркадий, здравствуйте. Это Михаил. Я возьмусь за ваше дело.

Собеседник, прячущийся за темно-серой иконкой человечка на экране, закашлялся, в эфире вдруг возникли помехи.

- Или может быть вы уже не нуждаетесь в моей помощи?

- Нет-нет! – выпалил Шварц. – Вы застали меня врасплох, вот и все. Не ожидал, что вы вдруг передумаете. Вы очень нужны, Михаил Лаврентьевич…

- Тогда давайте не будем тратить время зря. У вас есть доступ к жилищу Антонины? Я хотел бы осмотреть его не позднее, чем через час.

- Есть, есть!

Аркадий продиктовал мне адрес – обычный спальный район города, не дорогой для жизни, но и не криминальный, скорее тихий. При других обстоятельствах во мне бы только крепла уверенность в девичьем загуле, но не сейчас. Обговорив последние детали встречи, я попрощался с заказчиком и отправился будить Ивана – ему предстояло провести следующие дни в обществе бабушки.

Лариса Петровна, моя достопочтенная теща, приняла внука на поруки с неохотой, но смягчилась, услышав про заказ. Меньше чем через полчаса я уже стоял перед сероватым бледным домом времен советской застройки или чуть позднее, разглядывал подъезды. Ни одной камеры видеонаблюдения, ни одной говорливой старухи – ведение дела сразу отягчалось.

Вскоре на стареньком Ровере подъехал и сам Аркадий Шварц. Все, как я и представлял. Невысокого роста, тучный, с выдающимся животом, старше пятидесяти лет, затянутый в нелепый синий свитер мужчина. Про свитер это я уже сейчас понял, не по телефону.

- Михаил? Здравствуйте, - мы обменялись крепким рукопожатием. – Пойдемте в квартиру.

Внутри за железными дверями оказался самый обычный едко пахнущий мочой подъезд. Крошащиеся ступени, потрескавшиеся краска стен. На лестничную площадку выходили двери всех сортов – и старые деревянные, видимо, наследие союза, и крепкие металлические – эти хозяева явно застали недолгую белую полосу. Хватило на дверь.

Одну из таких и отпер Аркадий. Я разулся и прошел внутрь, не снимая любимого пальто. Чистенькая, светлая и аккуратная квартира имела две жилые комнаты и крошечный, заваленный хламом, балкон.

- Полиция здесь была?

- Да, но они даже не стали снимать отпечатков пальцев, - пожал плечами Аркадий. – Только объявили в розыск, да повесили фотографию в длинный ряд других.

- Расскажите мне о Тоне? – поинтересовался я, разглядывая вещи в спальне девушки.

- Так… - мужчина зачесал затылок. – Антонине уж за 30 лет, разведена, работает бухгалтером в небольшой частной конторке. Не пьет и не курит, увлекается вязанием. Видите? Свитер. – Аркадий оттянул двумя руками синюю мешковину, носимую на собственном туловище и неловко улыбнулся, но не получил ответа. – Друзей у нее не было, как и врагов. Вернее были какие-то давнишние подруги, но не припомню, чтобы они встречались…

- Когда пропала ваша дочь?

- Почти десять дней назад… - ответил еле слышным шепотом мой собеседник. – Через три дня полиция приняла заявление.

Я кивнул и выудил среди вещей на постели сотовый телефон.

- Это ее?

- Да, - последовал короткий ответ.

Аппарат оказался не заблокирован паролем, чем я и воспользовался. Никаких смс подозрительного характера, но множество не отвеченных звонков с неизвестных номеров. Спам? И один состоявшийся входящий звонок – муж.

- Вы сказали Тоня разведена? Здесь на контакте установлена фотография мужчины – это ее бывший муж?

- Все верно. Григорий. Они развелись уж больше года.

- О чем они тогда беседовали, не знаете?

- Нет, не интересовался…

- Что можете рассказать мне о мужчине?

Аркадий пожал плечами и уставился в пол.

- Да что сказать… Не больно-то хороший он муж, хотя кому-кому, а точно не мне судить. Пил, но не запойно. Мы с ним часто проводили вечера за пивком на даче. Компанейский, общительный. Только вот денег у них с Тоней никогда не было, хотя дочь работала. Почему? Она никогда мне не рассказывала. Может, скрывала что-то, не знаю…

- Знаете, где я могу найти этого Григория? Хочу пообщаться. И если есть, то пришлите мне, пожалуйста, хорошую фотографию Антонины. Это поможет в поисках.

Я был собран и работал четко, как хорошо запрограммированный робот, но стоило мне увидеть фотографию девушки, как вся уверенность сошла на нет. Она. Две черные косы спускались вдоль тонкой шеи. Но эта Тоня улыбалась. Внезапная догадка осенила разум.

- У нее был ребенок? – Вспомнилась вдруг качающаяся люлька.

- Да, - удивленно заморгал в ответ Аркадий. – Откуда вы узнали?

- Что же вы молчите? Где он?

- Должно быть у отца… Петру сейчас восемь лет, и он часто остается погостить у папы.

Тем временем я прошел во вторую комнату. Так и думал – детская. Повсюду видны игрушки, но в углу держит позиции строгий письменный стол. Из всех детских принадлежностей отсутствует только рюкзак. Значит, мальчик по имени Петр и в самом деле мог бы сложить в него все необходимое и уехать к папе. Но догадку нужно проверить.

Вторая часть

Третья часть

Четвертая часть

Гриша нашёл доску, приставил к стене, поднялся, глянул в дыру и обомлел: над ними стояла Маша в накинутой окровавленной шкуре собаки. Светлой собаки, которая лизала ей руки. Багровые потёки сплошь покрывали её лицо из-под белых клыков верхней челюсти.

— Обруч! А то не выберетесь отсюда!

Антон с чертыханием рылся в снегу на нарах. Вдруг он завопил не своим голосом. Всё верно, он нашёл кости одегон, умершей двадцать один год назад.

Гриша почувствовал, что он сам стал, как лёд и камень. И сказал, глядя вверх на безумно сверкавшие глаза хозяйки:

— Мы же всё равно не выберемся отсюда, так, Маша?

— Обруч! — завизжала она.

— Гришка, тут мертвец! — наконец обрёл голос Антон. — Два! Один маленький!

И завыл: что делать, ой, что делать…

— Это ты, Маша, разрезала живот сестре, — сказал Гриша, сам удивляясь, что может говорить спокойно. — Ты и ребёнка, наверное, убила, чтобы он не унаследовал способности одегон… А сначала нанесла сестре рану в сердце. Но обруча здесь нет… Искать его тебе придётся гораздо ниже… среди бохолдоев.

Раздался грохот, и снежно-земляная смесь накрыла всех, кто был в землянке.

Очнулся Гриша под доской, бывшей стеной землянки, на нарах со скулящим Антоном, в полной тьме.

— Здесь не завалило… — бряцая зубами, произнёс Платонов. — Я тебя за ногу сюда втянул… Ой, что делать-то…

— Помирать, Антоха, — ответил Гриша.

Ему очень хотелось передать товарищу то ощущение, которое он испытал в чёрной топи: сердце не бьётся, ты не дышишь, потому что умер. Но всё равно видишь мир… Это не так уж плохо — не расставаться со своим миром…

А кругом всё осыпалось, и в шорохах Гриша слышал: «Упусссстили…»

Сколько они так лежали, неизвестно. Вдруг сверху послушалось какое-то движение. Парни замерли. Кто реально раскапывал их. И Гриша знал, что это не их бывшая квартирная хозяйка. Два человека, переругиваясь, растаскивали завал. Платонов вопил, что они здесь, чтобы шевелились быстрее, а то воздуха нет. А Гриша, закрыв глаза видел тех двоих, которые стараются им помочь.

Наконец тонкий ствол дерева с затёсанным концом пробил землю рядом с нарами. Послышался низкий женский голос:

— Вовка, стервец, шевелись. Мешковина порвалась, куртку свою сымай, набирай больше земли. Подохнут люди без воздуха.

— Мамка, не зуди под руку…

Широков и Платонов стали помогать, забрасывая землёй и снегом нары. И наконец, наступил момент, когда сильные руки вытащили их за шиворот наружу.

Рожа Пугало сияла спелым помидором. Он радостно сказал:

— Во, смотрю, сумки учительские валяются… И осыпь свежая… Говорю: мамка, Григорий Петрович точно там. И мы как давай копать!

Обратный путь то на своих двоих, заплетающихся и подламывающихся, то на закорках, практиканты не запомнили. Только в громадной и низкой избе Пугаловых, они узнали, что произошло. Вовка не мог упустить ничего, что происходило с любимым учителем Григорием Петровичем, поэтому наблюдал и слушал. Но если бы рано утром ему не приспичило до ветру, не увидел бы, что Машка повела учителей в тайгу. А Машка… она такая, злыдня, хапуга и сплетница. Вовка растолкал мамку, которой было известно о Машке намного больше. К тому же зачем пёхом переть, если можно поехать со сменными на вахтовке? Вовка изошёл криком, потом соплями, и родительница решила воздать добром за добро, ведь учителя не допустили, чтобы сына забрали из семьи. Для лучшей охотницы, которая лесные тропы знала лучше, чем всякая колдовка, пойти по следу оказалось сущим пустяком. А когда Тётя Варя приметила, что Машка повела квартирантов к бывшей землянке одегон, которую в Буаяре многие знали, ей стало ясно: быть беде. А уж когда увидела, что колдовка спускается одна, без учителей, поняла, что это очень большая беда... Хорошо, что всё обошлось.

Вовка орал, что на Машку нужно заявить участковому; тётя Варя орала, что шамана нового нет и нужно молчать, так как бед не оберёшься, — словом, практиканты наслаждались семейным уютом дома Пугаловых, пока не попарились в бане и не заснули, как убитые.

А утром они уехали в Нижнеангарск, добрались до порта, просидели в ближайшей забегаловке до прибытия теплохода. И через двенадцать часов оказались в родном городе.

Платонов попал в больницу из-за воспаления лёгких, а потом с блеском выступил на конференции, посвящённой педагогической практике, воспел суровый таёжный край и героизм его жителей. Для него всё завершилось возвращением на круги своя.

А Гриша нашёл в сумке обруч, который очутился там неизвестно как. Убрал его с глаз долой. Татуировки с тела так и не сошли. Может, однажды и явятся потусторонние птицы и унесут его душу туда, где он нужен. А сейчас ему рано пока думать о том, когда и куда повернёт его жизненный путь.

Часть пятая Практиканты