Дорогие наши авторы, и подписчики сообщества CreepyStory !Мы рады объявить призеров конкурса “Черная книга"! Теперь подписчикам сообщества есть почитать осенними темными вечерами.)
Выбор был нелегким, на конкурс прислали много достойных работ, и определиться было сложно. В этот раз большое количество замечательных историй было. Интересных, захватывающих, будоражащих фантазию и нервы. Короче, все, как мы любим. Авторы наши просто замечательные, талантливые, создающие свои миры, радующие читателей нашего сообщества, за что им большое спасибо! Такие вы молодцы! Интересно читать было всех, но, прошу учесть, что отбор делался именно для озвучки.
Если кто-то из авторов отредактировал свой текст, хочет чтобы на канале озвучки дали ссылки на ваши ресурсы, указали ваше настоящее имя , а не ник на Пикабу, пожалуйста, по ссылке ниже, добавьте ссылку на свой гугл док с текстом, или файл ворд и напишите - имя автора и куда давать ссылки ( На АТ, ЛИТрес, Пикабу и проч.)
Выбор для меня был не легким, учитывалось все. Подача, яркость, запоминаемость образов, сюжет, креативность, грамотность, умение донести до читателя образы и характеры персонажей, так описать атмосферу, место действия, чтобы каждый там, в этом месте, себя ощутил. Насколько сюжет зацепит. И много других нюансов, так как текст идет для озвучки.
В который раз убеждаюсь, что авторы Крипистори - это практически профессиональные , сложившиеся писатели, лучше чем у нас, контента на конкурсы нет, а опыт в вычитке конкурсных работ на других ресурсах у меня есть. Вы - интересно, грамотно пишущие, создающие сложные миры. Люди, радующие своих читателей годнотой. Люблю вас. Вы- лучшие!
Большое спасибо подписчикам Крипистори, админам Пикабу за поддержку наших авторов и нашего конкурса. Надеюсь, это вас немного развлекло. Кто еще не прочел наших финалистов - добро пожаловать по ссылкам!)
Вдалеке от столичного шика и блеска живут своей жизнью скромные городишки, где происходят порой весьма любопытные истории. Сонные старушки на скамейке в Энске мигом преображаются, если попросишь их рассказать о подземных тоннелях, озере счастья или обители призраков. Столетние прелестницы скидывают на глазах добрую половину своих прожитых лет, глаза их заволакиваются романтическим туманом, перестаёт дребезжать голос… Впрочем, иногда они путаются, и понять, что правда, а что вымысел в этих историях, бывает трудно.
Пока зима стелила чистые простыни, мороз из-под её бдительного ока незаметно выскользнул и скрылся в сумерках. Грузный старикан гулеванил по улицам, заглядывал в злачные места и приставал с поцелуйчиками к встречным, пока нечаянно не свалился в заводскую котловину. Побарахтался, сминая несвежие сугробы, но выбраться не смог, захрапел на месте. Это продолжалось всю долгую неделю. Город, придавленный морозом, пыхтел трубами, надсадно кашлял и задыхался спёртым воздухом.
– Четыреста лет не за горами. Хочется отметить эту дату достойно, – торжественно открыла совещание Анна Андреевна, дама в годах и модном кардигане.
«Четыреста лет... хочется… перехочется…» Переваривая речь начальницы, художник бодренько чиркал карандашом в блокноте. Принятый в контору на должность оформителя совсем недавно, студент Роман Филонов не упускал возможности потренировать руку. На листке уже начала проявляться фигура с узнаваемыми округлостями.
– Индустрия развлечений стремительно завоёвывает умы и пространства. К лету мы с вами должны придумать новые формы. «Психбольницу» второй год уже крутим, – с укором добавила она и сделала паузу, любуясь своими красивыми руками с модным маникюром.
– Но ведь «больница» приносит неплохой доход, – возразил Роман, не поднимая головы, и подрисовал санитаров, набрасывающих на Анну Андреевну смирительную рубашку.
Квест, где злодеи-врачи ставили в закрытой клинике запрещённые опыты и эксперименты над пациентами, действительно пользовался бешеной популярностью. Жители Энска, частенько испытывающие происки медицины на собственной шкуре, жаждали реванша и охотно покупали билеты на игру, из которой они гарантированно могли выйти победителями.
– Да и наш квест нехило окупается! – В голосе Петьки Комарова, изображающего маньяка-коллекционера в другой локации, просочилась ревность.
– Всё так, дорогие мои коллеги, все мы большие молодцы, но нельзя останавливаться на достигнутом. К весне необходимо запустить новую игру. Квест должен строиться не на одном, а на трёх китах. – Директриса недавно вернулась из столичной командировки, говорила с расстановкой и со знанием дела: – Маньяки. Призраки. Зомби. Конечно, мы с вами не в Москве. Но и жители нашего родного Энска достойны не только примитивных маньяков…
Аниматор Петька хотел было обидеться на слово «примитивных», но, почуяв перспективу увеличения жалованья, передумал.
– Давайте «Пиковую даму» поставим или «Рыцарский орден», – предложил он.
– Нет, «Пиковая дама» идёт во всех регионах, надо придумать что-то новенькое, своё, – задумчиво сказала Галя и добавила: – А что, если попробовать «Городские легенды»? Взять купеческую дочку или Нюсю…
Тогда Роман не придал значения Галиным словам. Об упомянутых личностях не слышал и даже не мог предположить, что ему доведётся с ними встретиться лично.
– Решено, сценарист и художник приступают к разработке проекта, – подвела итог Анна Андреевна. – Остальные члены команды подключатся позже. Черновик сценария и эскизы декораций жду через неделю.
Директриса важно поплыла к двери, но вдруг затормозила у Ромкиного блокнота.
– Тебе, Филонов, лишь бы комиксы малевать! – укорила она и, вырвав листок с портретом дамы в санитарной рубашке, забрала с собой.
На чахлых кустах вдоль скучающих улиц зябко хохлились воробьи. Изредка, стараясь выпускать поменьше тепла из крошечного тельца, они открывали клювы и жаловались друг другу на нелёгкую свою судьбу. Внезапно на стылую землю, едва припорошенную серым снегом, замертво свалился сражённый морозом доходяга. Приятели принялись заполошно подпрыгивать на двух лапках и фальшиво причитать над невезучим собратом. Тут же подлетели вороны и, растолкав мелюзгу, начали деловито клевать тёплую ещё пищу. Галя остановилась. На её лице Филонов увидел выражение ужаса и брезгливости. Он подбежал к воронам и замахал руками:
– Кыш, пернатые! – Потом обернулся к Гале и пожаловался: – Только я подумал, что мне скучно, и ничего не происходит, как на меня какнула птичка.
– И почему говорят «собачий холод»? Он скорее птичий! – Галя поморщилась, достала из сумочки влажную салфетку и потёрла белую кляксу на его рукаве. – Пристыла!
Роман залюбовался девушкой, которой необыкновенно шёл морозный румянец на щеках и белая шапочка с помпоном. Вообще-то он относился к идее поиска привидений весьма скептически, но охотно пошёл с хорошенькой Галей, надеясь завязать с ней романтические отношения.
– Пристыла, – повторил он и потянулся губами к румяной щёчке.
Но Галя легонько его оттолкнула и побежала по дорожке.
– Куда мы идём? – крикнул вдогонку молодой человек.
– Сначала на Стеколку, потом видно будет. – Галя обернулась. – Нам надо обойти все эти «проклятые места», чтобы потом воссоздать картинку.
– Стеколку?.. – переспросил Роман.
– Ну да. Бывший стекольный завод. Мы уже близко, вон забор. В девяностые, когда завод уже крякнул, здесь начали происходить страшные события. Говорят, повесилась девушка…
– И что?
– И то. Где-то бродит её призрак…
– Какая фигня! – Роман чертыхнулся и стал протискиваться через дыру в ограждении вслед за Галей.
Стеколка представляла собой несколько полуразрушенных зданий, соединённых между собой галереями с обвалившимися перекрытиями. Во дворе торчали остовы покорёженных металлоконструкций, возвышались груды ломаных плит, щебня и битого стекла. На разной высоте от земли змеились, огибая стены, толстые трубы, на которых топорщились и свисали вниз клоки разодранной теплоизоляции. Обрушенная стена одного из зданий обнажила заваленную кирпичами лестницу. Роман снимал всю эту разруху на камеру, Галя бродила между развалин. Вот она замерла перед надписью над проходом: «Взошедши однажды, не выйдешь никогда» и попала в кадр.
Роман подошёл поближе и окликнул. Девушка обернулась, он щёлкнул её крупным планом и начал прятать фотоаппарат за пазуху.
– Ну, что, Галчонок, замёрзла? Пойдём уже отсюда. У меня пальцы не гнутся, да и батарейки на таком морозе скоро сдохнут.
– Нет, я ещё не сделала, что хотела, – сдавленно ответила Галя. – Ты иди, Филонов, коль замёрз. А мне надо внутрь…
– П-проникнуться материалом, увидеть п-призрак, – Галя почему-то начала заикаться.
Роман застегнул молнию на куртке до самого подбородка и натянул на уши шапку: холодно, чёрт!
– Какой призрак? Ты что, всерьез думаешь…
– Тише. Слышишь?
Наверху громыхнуло какое-то железо, потом в зияющем темнотой проёме мелькнула быстрая тень и исчезла за мутными закопчёнными стёклами. Галя бросилась верх по лестнице. Художник – за ней. Бег с препятствиями закончился тем, что Роман запнулся о бетонный обломок, ушиб колено и растянулся, фотоаппарат выскочил из-под куртки и поехал юзом по плитке, усыпанной осколками стекла.
– Не делай этого, деточка! – послышался Галин голос.
В ответ раздался чей-то тоненький крик:
– Отстаньте от меня! Достали!
Роман подобрал камеру и побежал на голоса, но они уже были еле слышны и всё удалялись. Студент бегал по этажам, злясь и не понимая, куда подевалась Галя, и с кем она разговаривала. Наконец увидел маячивший впереди белый помпончик.
– Не надо меня спасать, не мешайте! Лезут и лезут! Спасают и спасают! Вам что, заняться больше нечем? – Бедненько одетая девчонка лет тринадцати билась в истерике и вырывалась из Галиных рук.
– Не делай этого, милая, ведь смерть – это не любовь, смерть – это навсегда. Всё на свете можно исправить, кроме смерти. Давай сядем, поговорим, расскажи мне, что случилось. Подумаем вместе, как можно тебе помочь, – уговаривала Галя взъерошенного, как давешний воробей, подростка.
Девчонка плакала и продолжала вырываться. Увидев Романа, она завизжала так громко, что Галя от неожиданности ослабила хватку, и девчонка мгновенно скрылась из виду.
– Ну вот, зачем ты подошёл? – с упрёком спросила Галя.
– Я не понял, кто это был? Твоя знакомая? Что она тут делает? Зачем ты за ней гоняешься?
– Слишком много вопросов. Садись, Филонов, – Галя расстелила на ступеньках газетку, достала сигареты. – Давай покурим. Дело в том, что это и есть призрак. Призрак девочки, которая повесилась из-за несчастной любви здесь, на Стеколке. Ну, я тебе говорила уже. Тело нашли подростки, которые шастают тут в поисках приключений. Девчонку давно похоронили, но её душа никак не может успокоиться, блуждает по бывшему заводу и зачем-то снова и снова повторяет страшный акт самоубийства. Она не понимает, что уже умерла. Знает только, что ей плохо, и видит один-единственный выход…
– А ты тут при чём? Зачем это тебе, Галочка?
– Я не могу. Просто не могу пройти мимо, – ответила Галя, длинной струёй выпустив дым, – Знаешь, мне иногда кажется, что я тоже призрак. – На лице Романа отразилось недоумение, и Галя немного стушевалась: – Ну, или стану призраком. Потом.
– Но почему?..
– Я всегда задавалась вопросом: как становятся привидениями. Умирают все, а призраками становятся единицы. Некоторые бывшие люди отказываются признавать себя умершими, или не могут расстаться с привычными вещами, домом. Они пытаются изменить ситуацию, но не знают, как. Иногда они посылают живущим телепатический сигнал, который воспринимается как зрительный образ. Но не все их видят.
– И что?
– Я вижу. Почему я их вижу, Филонов?
– Кого ты видишь?
– Мёртвых. Особенно самоубийц. Я чувствую их.
– И?
– Иногда они кричат о помощи, но их не слышат. А я слышу, но не всегда могу помочь. Однажды на лестничной площадке раздались громкие крики и шум. Я заглянула в глазок. В квартиру напротив стучала соседка. Дверь была заперта изнутри. Муж был дома, но почему-то не открывал. Соседка колотила в дверь и кричала. Рядом стояли дети, мальчик и девочка. Они ревели в голос и размазывали слёзы по щекам. Я открыла и спросила, что случилось. А сама уже знала… Соседка попросила забрать на время детей и побежала за слесарем. Я поила детей чаем, а сама уже точно знала, что случилось с соседом. Даже видела картинку как наяву: он висит, а его ноги болтаются в дырявых носках.
Галя затушила сигарету о ступеньку и тут же прикурила новую. Ромка молчал, не зная, как отнестись к странному Галиному рассказу.
– Соседка вернулась со слесарем и участковым. Когда они взломали дверь и вошли в квартиру, муж соседки и в самом деле висел на верёвке. Из дырявых носков торчали пальцы. Всё, как я увидела мысленно до этого. Но что я могла тогда сделать? Как могла остановить? Я вообще не знаю, что с этим делать. – Галя повернула заплаканное лицо к собеседнику. – Вот почему я их вижу, Ром? Призраков этих? Наверное, я сама такая же… Слышу их, а сделать ничего не могу.
– Ну, какой ты призрак, Галь? Посмотри на себя: молодая, красивая, руки у тебя тёплые, щёчки румяные. Разве бывают у призраков такие розовые щеки? Не знаю, что там с соседом, но девчонку-то не только ты, я тоже видел. И вовсе не в своём воображении. Почему ты решила, что она призрак? Настоящая, живая девочка. Сама говоришь, шляются по заброшкам подростки. Сейчас у них это модно, называют себя «сталкерами».
– А зачем ей верёвка?
– Ну, наверное, у девчонки – несчастная любовь. Главное, что глупость совершить ты ей помешала! Она убежала, живая, поди уже дома чай пьёт с баранками, а ты расстраиваешься.
– Ты не понимаешь. Я её близко видела, за рукав тронула, а он будто пустой, раз! – и нет ничего в руках. Надо найти её, поговорить, вытащить из петли, успокоить…
Роман поёжился и присвистнул: «Э-хе-хе! А у Гали-то, видать, не все дома!». Конечно, он не сказал этого вслух, бросил на пол окурок, растоптал носком ботинка и протянул руку.
– Пойдём домой, Галь, холодно тут. Задание мы выполнили. Обстановочку разведали, атмосферку пощупали. Того, что я нащёлкал, хватит за глаза. Эскизы я завтра сделаю. Такие декорации забацаем!
– Что ты со мной, как с маленькой сюсюкаешь? – возмутилась Галя, но руку подала.
Они блуждали по этажам и никак не могли найти выход: комнаты открывались в коридоры, которые сменялись бесчисленными галереями, и везде – разруха, строительный мусор, осыпавшаяся штукатурка. Слева и справа слышались непонятные приглушённые звуки, то хруст стекла под чьими-то ногами, то скрежет металла, то сдавленные стоны. Роману стало не по себе. Но Галя бодро шла впереди, и ему стало стыдно за свой испуг.
Внезапно Галя остановилась. Впереди, у большого окна, где целыми оставались лишь несколько стёкол, они увидели давешнюю девчонку в старенькой куртке и рваных джинсах.
– Она? – спросил Роман.
– Молчи! А то опять спугнём! – прошептала Галя.
Девчонка держалась за свисающую с потолка грязную верёвку и пыталась завязать на конце петлю.
– Не ходи за мной, я сама…
Роман послушался, отстал. И тут же пожалел об этом.
– А-а-а! – закричала девчонка. – Не подходите ко мне! Не трогайте!
Но Галя была уже рядом. Что там случилось, Роман не мог себе объяснить ни тогда, ни позже. Обе девчонки вдруг оторвались ногами от пола, повисли на верёвке, качнулись маятником и с жутким криком вылетели в оконный проём. Зазвенело стекло, послышался грохот. Студент зажмурился и от неожиданности присел. Потом осторожно подошёл к окну и замер, не решаясь выглянуть. Страшно себе представить, что он мог там увидеть. Однако когда всё же набрался смелости и заглянул вниз, перегнувшись через подоконник, то увидел только серые камни, ржавую арматуру и осколки битого кирпича. Он побежал по лестнице. Но ни внизу, ни сбоку, вообще нигде никого не увидел. Девчонки растворились в бетонных дебрях. Роман бегал по лабиринтам, сломя голову, привлекаемый то непонятными звуками, то мелькнувшей впереди тенью, пока не выбился из сил.
– Что за хрень? – выругался он и присел на грязный бетонный блок, чувствуя себя полным кретином.
Оглянулся. Кажется, ему удалось выбраться из проклятой Стеколки. Но где же коллега? Подумал: «Может, позвонить?» – и набрал Галю. Ага, как же. «Номер абонента находится вне доступа», – обрадовала труба.
Сильным быть проще, когда рядом кто-то есть. А когда ты один… Роману снова стало не по себе. Да и морозец крепчал, начал пощипывать нос уже по-взрослому. «Домой слинять, что ли», – мелькнула малодушная мыслишка.
Вот тут и явилась Нюся. Бабка в плюшевой жакетке и немыслимой малиновой шляпке вынырнула из какого-то бокового прохода. Она принялась деловито шевелить клюкой кучу мусора, ловко выкатывая бутылки и позвякивая безразмерной котомкой. Потом уставилась на Романа подслеповатыми глазками в обрамлении лучиков-морщин.
Если бы он знал тогда, кто эта экзотичная старуха, конечно, разговаривал бы иначе.
Но студент тёмной стороной истории Энска не интересовался, о могущественной веселухе слыхом не слыхивал и принял Нюсю за обыкновенную бомжиху, поэтому бесцеремонно брякнул:
– Ну, чего вылупилась, старая? Проваливай! Только тебя тут не хватало.
– Эх, милай, не вежливый ты. – Старуха обиделась и сложила губки куриной гузкой. – Хотела помочь тебе найти пропажу, но ты, видать, сам с усам.
Она повернулась и засеменила к дырке в ограде. Из-под длинной клетчатой юбки замелькали крошечные валеночки с заплатами на пятках.
– А вы что-то знаете, б…бабушка? – спохватился студент. – Видели здесь девушку такую, в белой шапочке с помпоном?
– Ну, знать-то я знаю. Даже то знаю, чего и знать не хочется, – с готовностью обернулась Нюся.
– Так скажите, куда она запропастилась?
– В ино время не надо сказывать, что в городе творится. А о чём не сказывают, о том не допытывайся.
Бабка говорила загадками и начала дико раздражать, но студент постарался взять себя в руки. Негоже бросать девушку, с которой пришёл. Если грымза хоть что-то знает, не стоит её обижать. Надо постараться вытянуть из неё всё о пропавшей Гале.
– Она ведь только что тут была, – сказал Роман. – Я всю Стеколку на три раза оббежал, нету нигде. Если вы видели девушку, бабуля, скажите по-хорошему, куда она пошла.
– Да как сказать… – промямлил студент, не готовый откровенничать на деликатную тему с какой-то полоумной бомжихой.
– Ладно, когда поймёшь, тогда и найдёшь. Только искать надо не на Народной улице, а на Водопадной!
И она помахала на прощанье ручкой. Роман поразился, какая изящная у старухи рука: ухоженные пальчики, белая гладкая кожа. Старая дура сделала ручкой и ушла, а он стоял истуканом и не понимал, кто из них двоих спятил сильнее. Народная и Водопадная улицы – это ж на другом конце города! Он хорошо помнил, как шли с Галей по улице Воробьёва, пересекли железку, повернули на Щорса, зашли на брошенный стеклозавод, потом Галя исчезла, а он блуждал по лабиринтам Стеколки, но ведь за территорию завода не выходил! Не мог он оказаться на другой улице и тем более, в другом районе города.
Однако, нырнув в дыру забора вслед за старухой, Роман увидел, как она заходит в старинное здание с табличкой: «ул. Народная, дом 7а». Он бросился за ней, но входа не нашёл. Оббежал дом вокруг. Дверей не было! Отошёл, стал рассматривать со стороны. Дом каменный, двухэтажный. Окон по восемнадцать штук на каждом этаже, а дверей нет. Совсем. Фасад венчает аттик с фигурными столбиками и вывеской «Энское уездное училище». Стоп! Какое училище? Какое, к чёрту, уездное?!
Одно из узких окон на втором этаже приоткрылось, высунулось сморщенное личико.
– Не попал, милай? Мой дом – моя крепость! – молодым звенящим голосом выкрикнула старушенция в нелепой малиновой шляпке.
– Б!.. – Романа распирало от бессильной злости, но он старался быть вежливым: – Б…бабушка! Мне не нужны вы, не нужен ваш дом. Просто скажите, пожалуйста, где искать сценариста, девушку в шапочке. Вы же видели её…
– Налево пойдёшь – любовь обретёшь, направо пойдёшь – смерть свою найдёшь!
– Да мне Галю надо! – отчаянно закричал Роман. – Что мне до вашей смерти?
– Жизнь после смерти только начинается, – буднично сказала кикимора и захлопнула окно, сволочь.
В ярости студент перевернул урну, пнул какую-то выпавшую из неё коробку и взвыл от боли. За окном хихикала мерзкая старуха и помахивала нежной беленькой ручкой.
Роман отошёл в сторону, вынул из-за пазухи фотоаппарат. Индикатор батарейки пульсировал, предупреждая о скорой кончине. Поймал в объективе окно с малиновой шляпкой, щёлкнул.
Что делать дальше, он не знал. Пойти домой, пока не нашёл Галю, он не мог. Не мог и всё тут. Куда идти дальше? Что там говорила старуха, налево-направо? А где тут, собственно лево или право?
После некоторого колебания Роман выбрал направление, как выяснится потом – ошибочное. Кривые и грязные улочки петляли между домов частного сектора. Он миновал какую-то невзрачную церковь, удивился ещё: по его представлениям, где-то здесь должен был стоять Спасо-Преображенский собор, а не эта покосившаяся деревянная церквушка. Пересёк базарную площадь, на краю которой сгрудились лошади, запряжённые в сани. Откуда они здесь? Какой-то деревенский съезд? Но людей не было, подводы пустые, и это тоже показалось странным. Улочка начала спускаться вниз, да так круто, что студент поскользнулся и съехал на пятой точке на дно какого-то оврага. Ехал и орал от боли и страха. В кустах мелькнул чей-то силуэт. Припадая на ушибленную ногу, Роман побежал за человеком. Тот оглянулся, лицо показалось знакомым. Увидев Филонова, человек прибавил скорость. Злость и раздражение от непонимания ситуации придали силы. Догнав убегающего, студент схватил его за капюшон куртки-аляски и развернул к себе лицом.
– Петька! Что ты здесь делаешь?
– Так, гуляю, девушку жду. Но вы ошибаетесь, меня зовут Василий, – ответил человек, которого Роман принял за коллегу-аниматора.
– Какую девушку?
– Тебе какое дело? – Похожий на Петьку Василий оскалился в скверной ухмылке.
– А чего убегал?
– А ты чего гнался? Овраг, сумерки скоро… я испугался. – Глазки Василия забегали.
Ну и рожа! Вот всегда не нравился студенту этот Петька… И Василий тоже не нравится. Однако, действительно, какое ему дело до Петькиных делишек и девушек. Роман понял, что двигался не туда. Он обошёл Петьку-Василия и развернулся на сто восемьдесят градусов. Надо успеть разыскать Галю до темноты. Шёл по оврагу, но никак не мог выбраться наверх, настолько крутыми и скользкими были его склоны. Вскоре овраг незаметно перешёл в тоннель, буравящий гору. Студент заметался в темноте, подумал было снова повернуть назад, но впереди забрезжил тусклый свет, он побежал и неожиданно оказался на поверхности, на улице Водопадной, о чём свидетельствовала вывеска на одном из домов. «Это то, что мне надо!» – подумал он. Старуха намекнула, что искать надо на Водопадной, но где именно, не сказала. Густая графика чёрных кустарников маскировала похожие друг на друга старые дома. Они казались неразличимыми. Роман брёл вдоль чугунной ограды и не знал, что делать дальше, пока не наткнулся на приоткрытую калитку.
Первый этаж дома – каменный, почти гладкий, а второй, деревянный, украшен резными занавесями, розетками и вазонами. Студент поднялся на крыльцо, дёрнул ручку двери и очутился в тепле. Это было то, чего ему не хватало последние часы! Роман понял, что промёрз до чёртиков и не прочь выпить чашечку чая или чего-нибудь покрепче. Позвал хозяев, но никто не откликнулся. Филонов не стал церемониться, разделся и сел на диван в просторной гостиной, обставленной под старину. Достал из кармана телефон, набрал Галин номер, и снова ровный голос сообщил о недоступности абонента. Надо было обдумать, что делать дальше. Чайку бы сейчас, горяченького! Не заметил, как задремал. Разбудили звуки. О, Роман знал, что может так постукивать! У его бабушки хранился старый «Ундервуд», и конечно, мальчишкой он забирался на чердак и набивал дурацкие тексты, нажимая на полустёртые клавиши.
Пишущая машинка стояла в углу соседней комнаты, на массивном письменном столе. Аппарат на вид был ещё старше, чем у его бабушки, но работал самостоятельно. Прыгали рычажки литер, передвигалась каретка, а девушки-машинистки не было. Чудно! Кто-то умный догадался автоматизировать процесс, или может, она подключена к какому-нибудь компу? Да нет, ни проводов, ни компьютера не видно. И тут у Романа в руках оказался отпечатанный листок. Будто его подал прямо в руки кто-то невидимый. Роман поднёс листок к окну. Мать честная! Текст был с ятями!
Да это же прокламация! Ещё дореволюционная.
Роман обернулся к столу. Над волшебным аппаратом взметнулся лист бумаги. Его всколыхнул ветер? Нет. Его подняли руки. Гладкие белые ручки с ямочками у основания пальчиков заправили свежий лист и бабочками запорхали над клавишами.
Чарующие зрелища иногда делают людей идиотами. Студент не мог отвести глаз от этих белых ручек, мелькающих в пустоте над старой пишущей машинкой. Постепенно оживала, будто фотография в растворе проявителя, фигура машинистки. На запястьях появились кружевные манжеты, переходящие в рукава серого платья. Вроде ничего особенного: девушка сидела к нему спиной и печатала на машинке. Но всё в её облике говорило, нет, кричало – о нереальности того, что видел Роман! Пепельные волосы, уложенные в скромный узел на затылке, кружевной воротник на гладкой шее и дорожка мелких пуговок вдоль позвоночника. Из-под подола длинного платья выглядывал каблук рюмочкой. Изображение было размыто, словно недопроявленное, и дрожало в муаровой ряби.
Роман вышел из оцепенения и решился тронуть девушку за плечо. Его рука даже ощутила холодную скользкость шёлка, а под ним – ничего. Вообще ничего! Пальцы хватали пустоту. Студент поразился несоответствием между реальностью картинки и отсутствием тактильных ощущений.
И снова в руке оказался листок тонкой бумаги.
Вы удивлены, Валериан? – прочитал Роман первую строчку. Письмо адресовано не ему, а он не привык читать чужие письма.
– Постойте! Вы меня с кем-то путаете!
Но призрак уже дематериализовался, на стуле никого не было, и лишь листок с посланием подрагивал в руках студента. Он сложил его вчетверо, машинально сунул в карман.
«Пора бежать! Надо вытаскивать Галю из этого сумасшедшего мира, пока не началось…» Роман не знал, что может начаться, но чувствовал, что следует поторопиться.
Он мчался по узким улочкам, спускался в подземные тоннели и штреки заброшенных шахт, поднимался на чердаки старых зданий. Ему казалось, что своим присутствием в этих местах, он разбудил какие-то силы. Нижний мир зашевелился. Роман был в шоке не только от факта существования привидений, призраков и других тёмных личностей, которые неприкаянно бродили в этом пространстве, но и от их количества, которое росло катастрофически. Какие-то солдаты, матросы, купцы, мещане, инородцы, белочехи, роговцы (откуда он только слова такие знал?) – все они провожали студента настороженным взглядом и как будто лишь ожидали приказа, чтобы схватить, мучить, пытать.
В голове стучала молотком одна-единственная мысль: где Галя? Роман не мог вернуться без неё. И он продолжал искать. После бесплодных блужданий по улицам Энска студент опять вырулил на Стеколку. Вокруг разруха и грязь. И вдруг он увидел давешнюю девчонку. Она снова стояла у мутного окна и прилаживала на шее верёвочную петлю. Это уже было. Какое неприятное, страшное дежавю.
Роман подбежал и выхватил верёвку из рук девчонки.
– Зачем ты мне снова мешаешь?– захныкала она.
– Не нравится мне то, что ты собираешься сделать, – зло ответил Роман.
– Достали вы все, – устало сказала девчонка. – У каждого есть шанс стать привидением. Но не многие его используют. У меня уже всё случилось. Мне моя теперешняя жизнь нравится гораздо больше, чем прежняя. Вы бы, дяденька, лучше свою девушку спасали. Она тонкая, чувствительная. Это не мне, а ей угрожает опасность.
Студент с сомнением глянул на девочку, не решаясь оставить ребёнка в опасности. Но призрачный силуэт растаял, будто его и не было. Филонов рванул по низкой галерее и увидел их: вжавшуюся в угол Галю и нависшего над ней давешнего Василия с ножом. Маньяк собирался нанести удар, но отчего-то не спешил, отступал на шаг и снова замахивался. Ему не хватало вызывающего аппетит деликатеса: чувства страха. Галя его не боялась. Совсем. Она тоже разгадала тайну призраков, поняла, отчего он медлил.
А студент медлить не стал. Подскочил и ударил маньяка ногой, отшвырнул от девушки, нож у Василия выпал, заскользил по грязной плитке. А Роман колошматил преступника до тех пор, пока не понял, что его ноги и руки проваливаются в пустоту.
Когда они с Галей покинули Стеколку, начинало смеркаться. Мороз закручивал гайки. Сизые городские голуби облепили люки теплотрассы, пытаясь урвать жалкие крохи тепла.
Разворачиваясь на пятачке перед магазином, прямо на них пятился грузовик. Роман оттолкнул Галю, они упали в серый, похожий на халву сугроб. Барахтались в нём, пытаясь отползти подальше. Грузовик продолжал пятиться и елозить по мёрзлой площадке. Наконец он отъехал, на серой дороге зияло красное пятно, в которое впечатались сизые перья и скрюченные лапки голубей. А с мёрзлого тополя на место происшествия уже слетались вороны. Галя испуганно вскрикнула. Филонов содрогнулся.
– Ничего, снежок подпал и следок застлал, – услышал он вдруг голосок давешней бомжихи.
Вдруг поднявшаяся паника в поместье ранним утром вырвала Камила из чёрной тоски. Повезло, что он не мог спать от кошмаров и привычно бродил по саду. Слышались крики. Мольбы о помощи и рыдания. Камил прибежал с Железякой и Рогачом быстрее караульных. Дом зажиточного ремесленника-гончара и его большой семьи. Распахнутая настежь дверь. И три дочки, бледные, перепуганные, выбежавшие из своего дома и зовущие на помощь всех, кто был поблизости. Из черноты распахнутой двери доносились женские крики. И звуки отчаянной борьбы.
-- Что случилось? – спросил Камил у девочек.
-- Папа! – плакали они наперебой. – Папа с ножом!... Убивает маму!...
-- Стойте здесь! – сказал Камил и бросился вперёд вместе с мёртвыми латниками. Тёмная прихожая. Женские крики вдруг утихли. Слышался младенческий плач. Латники вошли в одну из комнат первыми, но Камил не бросал их в бой, намереваясь разрешить всё словом.
Над истекающей кровью женщиной сидел гончар. Своей пастью он вгрызался ей в глотку. Вырывал куски плоти. И энергично их пережёвывал. Едва зашли латники, гончар выронил куски мяса изо рта и непонимающе уставился на гостей.
-- Прекрати это безумие! – сказал Камил. И гончар с ножом в руке бросился на него, совершенно игнорируя «железяк». Латники ухватили обезумевшего гончара за рубаху, потянули на себя. Но тот нёсся вперёд, словно безумная кукла. Рубаха треснула, порвалась. Гончар вырвался. Латники его не остановили. Камил отпрянул, выхватил топор. Но безумец даже не замедлился, будто напрочь позабыл о страхе. Он напрыгнул с ножом. Камил не успел замахнуться и едва увернулся от ножа, оттолкнув безумца. Гончар не стал сражаться дальше, а метнулся во двор, вглядываясь в своих безоружных детишек стеклянными глазами, да размахивая ножом.
Брошенный топор Камила с хрустом вонзился гончару в спину. Но это его не сильно замедлило. Гончар будто и не живой… Что же с ним случилось?
Латники бросились следом за ремесленником, но в этот чтобы зарубить того насмерть. И рубить им пришлось долго. Безумца не остановили даже стрелы подоспевших дружинников. Благо, ремесленник никого не догнал и никого больше не убил. Даже когда латники отрубили гончару ноги – тот не сдавался, размахивал ножом, рычал и полз, оставляя за собой кровавую дорожку. Безумец остановился только когда его голову надвое размозжила секира.
Все жители сбежались на крики. Никто не понимал, что произошло и почему. Настоящая чертовщина. Камил и без того не хотел привлекать лишнего внимания церкви, но теперь молва об этом случае неизбежно пройдётся по окрестностям.
-- Это кара небесная! – воскликнула вдруг бабка-повитуха. – Господь больше не защищает эти земли! И демоны вселяются в людей!
-- Помолчи, старуха, не пугай народ, -- сказал Камил.
-- Я говорю правду, -- обиделась бабка. – Почём часовенка запустела-то? Не следит за ней никто. Почём не пригласил попа нового-то? На свадьбе предлагали, а ты отказал, тьфу! Потому-то Господь и ушёл отседа! Бандиты напали не зря, а теперь и одержимые бесами!
-- Даже батюшки нет! – поддержал её кожевенник. – Это знак! Нам нужен батюшка, чтобы он всё здесь освятил и изгнал бесов…
-- А вы сами, народ, -- щурилась бабка, вглядываясь в толпу. – От Бога отвернулись. Когда вы в последний раз молились-то? В воскресенье-то когда служили?.. Мёртвых хороним без священника, сами отпеваем! Из-за войны совсем позабыли о Боге? Вот за это он вас и карает!
Люди опускали головы, задумывались, хмурились. В поместье народ действительно не занимался религиозными обрядами. В сравнении с окрестными городками – здесь царило полное безбожие.
-- От твоего злобного Бога нас защитят боги предков! – сказал кто-то из старых дружинников.
-- А ты, бабка, целуешь дощечки – ничем не лучше! Твоего Бога мы не видели! Зато каждый слышал гром и видел молнии!
-- Безбожники…
-- Где был Господь, когда всё наше поместье вырезали подчистую? – спросил Камил. -- Когда разбойники насадили на вертел моего отца, мать бросили в кипящий котёл, а младшему брату перерезали глотку? А ведь тогда здесь бродил священник, холил и лелеял часовенку. Весь в золоте и с громадным пузом.
Кто-то в толпе поддержал регента. Кто-то наоборот ахнул.
-- В Башнях Знания совсем ничему не научили…. – ворчала бабка.
-- Твои священники так же далеки от Бога, как и все грешники на этой земле, -- продолжал Камил. – Они ничего не знают. И ничего не умеют. Только отбирают у нищего народа деньги. А мы здесь и так небогато живём. Не будет здесь священника. Я так сказал. Так оно и будет. А кто хочет молиться – пусть молится. Пока я не запрещаю!…
Камил не пригласит в поместье священников. Ни за что. Даже если люди примутся бунтовать. Он разогнал толпу – нечего пялиться на трупы, да приказал батракам навести порядок. Дочек-сироток и младенчика забрала опечаленная старуха-мать гончара.
А Камил со злостью глядел на часовенку. С ненавистью. Сто с лишним лет назад её велел здесь построить трусливый и жадный до власти царь Бела – недостойнейший из всех Царей. Велел построить, чтобы священники присматривали за Миробоичами. Чтобы те, со временем, позабыли своё опасное ремесло. Бела навеки запретил владеть Изнанкой. Боялся потерять свою власть. Иерархи Святого Престола ему во всём помогли…
Хорошо, что в Горной Дали церковь не имела той же силы, как в Ветрограде или в Святом Престоле. Царство из-за мёртвых армий Миробоичей, всегда было от церкви на некотором расстоянии. И только после великой войны с вампирами христианство стало набирать здесь силу – как вера, объединяющая множество народов против общего врага.
Как выяснил Камил из чтения хроник – в тёмные века христианство только лишь крепло, как ответ на противостояние с врагами человечества. И когда полулюди были уничтожены, когда леса очистились от чудовищ, когда вампиры оказались побеждены и отброшены на Край… то Церковь занялась борьбой уже с теми, кто владел Изнанкой. Властелины оказались естественными противниками Церкви, ведь они-то знали, каков мир на самом деле. Борьба была неизбежна. Церковь вела тайную войну, растягивая противостояние на многие десятилетия и даже столетия. И, как видно, одержала победу. Все властелины Изнанки уничтожены. Учения позабыты и затеряны.
Камил наконец отыскал в огромной дворцовой библиотеке ветхую хронику. И теперь постепенно узнавал истинную историю..
Бела подослал к Борису Миробоичу наёмных убийц, которые подстроили смерть – этот факт никем не подтверждался, официально считалось, что смерть была естественной. Но о наёмных убийцах писал Алсен Миробоич, который и создал эту хронику. И это даже несмотря на то, что Алсен был верным пёсиком царя. В те времена Алсен вёл царские полки войной на Дикую Тайгу. Он много пропустил. В том числе и приготовления своего младшего брата – Герго Миробоича – который с ещё двумя учениками Бориса замыслил не только отомстить трусливому царю Беле, но и отнять власть. Герго считал, что Царство должно принадлежать Миробоичам. Ведь именно они победили вампиров, именно они расширили Царство в бесконечных войнах. А бесполезный царский род мог только создавать проблемы.
Однако властелины не успели подготовиться достойно. Не прошло и года после смерти наставника, как царь Бела выпустил указ о запрете владения Изнанкой. Он отправил легатов из Святого Престола к стенам Миробоичей. Легаты потребовали сжечь всю мёртвую дружину дотла. После этого они намеревались прислать в родовое имение Миробоичей церковных смотрителей, которые бы следили за тем, чтобы никто не нарушал царский указ.
Герго не стал спорить. Он просто убил легатов, сделав их своими мертвецами. А затем три владыки выдвинулись к Ветрограду, разбивая по пути всех баронов, отказывающихся присоединяться к восстанию.
Бела считал Алсена главным Миробоичем, поэтому не ожидал, что ему окажет сопротивление какой-то младший сын Бориса… Но Алсен был далеко на севере, а делами поместья заправлял Герго, который не стал слушать брата, справедливо посчитав того предателем рода.
Мёртвые дружины быстро обратили царское войско в бегство. Но первоначальные оглушительные успехи вскоре сменились чередой поражений от прибывшего в Горную Даль святого воинства. Иерархи Престола давно готовились к этой войне. Их воители были готовы к сражениям с некромантами. Властелины разбили царскую армию, но им не хватило опыта остановить рыцарей. Борис Миробоич не успел передать им все свои знания.
Всё закончилось попыткой Герго бежать на север, где свежеподнятые мертвецы не сгнили бы от жары. Заодно он намеревался попасть к своему старшему брату Алсену. Но властелинам не удалось пройти через Перевал. Дружины их были оттеснены к Старому Капищу. Где их разбили окончательно. Владыки принесли себя в жертву на костре, проведя некий древний ритуал, который ныне известен, как Чёрная Песнь…
Алсен не поддержал своего младшего брата. Даже более того – публично осудил его безрассудство. Алсен принял все условия царя, с некоторыми оговорками – он хоть и был идиотом, но оставил за собой несколько козырей. После тех событий в замке Миробоичей и построили часовню, а в имение прибыли священники-смотрители из Святого Престола…
Имена восставших предали забвению, стерев их из упоминаний в хрониках Башен Знаний. О Герго Миробоиче никто Камилу никогда не рассказывал. Камил узнавал в этом отчаянном парне себя. В той ситуации он поступил бы точно так же…
Царство само вырыло себе могилу. Оно само сгнило изнутри. Не без помощи внешних врагов. Но если бы не жадность Белы и не козни иерархов Престола – Царство разбило бы Империю в решающей войне. И не было бы того ужаса, что творится теперь в разрозненных княжествах…
Про Одержимых тоже писалось в трактатах, изучаемых Камилом тёмными вечерами. В мире сновидений люди иногда забредали в области, куда забредать не следовало. Но это далеко не христианские бесы и демоны. Это паразиты, вроде тех, что цепляются к душе несчастных людей, вынуждая их всю жизнь хворать. Только в случае Одержимых паразиты цепляются не к душе, а к телу. Душа самого человека же остаётся в тех самых областях сновидений навечно, где её либо полностью пожирают, либо меняют, превращая в такого же безумного паразита… И никакая это не кара Божья. Народ не понимает, как устроен этот мир. А за бабкой Камил присматривал, как бы та не начала распространять дурные слухи – приготовил для неё изнаночного яду. Фанатичные христиане ему в поместье не нужны. Они принесут только проблемы, в том числе и сами себе же.
В середине сентября прилетело письмо из Ветрограда. С плохими новостями от Грега. Он сообщил, что его жена, Инга, которую Камил ещё помнил – эта кудрявая красавица ухаживала за ним после ранения на дуэли – умерла при родах. Оставив дочь, которую Грег назвал Агнией. Инга умерла ещё в августе. А Грег не смог стойко перенести трагедию. Он оказался уничтожен – насколько же они с Камилом в этом были похожи… Грег с горя напивался. Только в вине он находил забвение. Но из-за чрезмерного пьянства его изгнали из Хильдиньяров, лишив жалования, доспехов и оружия; лишив возможности и дальше служить в княжеском войске – настолько разозлился их командир, что решил испортить Грегу всю военную карьеру.
Это почти окончательно добило Грега, лишив его всякого смысла жизни. И если бы не Агния, чьи глаза ему напоминали глаза Инги – он бы тут же закончил свою жизнь. И если бы не его двуручный топор, которым он упражнялся, чтобы выпустить злобу, обиду и печаль… Участь Грега теперь – только работать на отца в его кузнице. Но он вспомнил о словах Камила, о его приглашении на службу в Горную Даль. Война – это его давняя мечта. Грег напрашивался на службу. А Камил был не против – это известие даже обрадовало его, хоть таким вещам радоваться и нельзя… Грег – это один из лучших и преданнейших друзей. Многим ли можно доверять в этом мире?
Грегу он доверил бы свою жизнь. К тому же он Хильдиньяр, пусть и бывший. Один из лучших воителей Долины Ветра!
Камил тут же написал ответ, что ждёт Грега у себя в замке. Кроме того, Камил пообещал сделать его командующим – Ларс ведь завязал с военными делами – но при условии, если Грег сможет переубедить Ишуаса. Если сможет забрать его с собой. Мол, хороший командир должен обладать даром убеждения. Это придаст Грегу должную мотивацию. К тому же, сообщил Камил, войско Миробоичей прошло даже больше битв, чем дружина князя Леона. Мечта Грега станет явью.
Втроём они… станут, как те самые владыки Чёрной Песни, думал Камил!
А Ингу было действительно жаль. Она единственная девушка, которую Камил по-настоящему уважал. Смерть забирает самых лучших людей – это факт. А ублюдки вроде князя Искро доживают до глубокой старости.
Перед самим Сбором налогов с крестьян – с болот Перепутья вышла разбойничья шайка, засевшая там ещё до вторжения банды Нарникеля. Дозорная вышка, наспех построенная в середине лета, зажгла огни и послала птиц Никлоту и Камилу. Разбойники обошли эту вышку стороной. Они намеревались добраться до крестьян и отнять у них ценности. А затем скрыться в лесах Лунного Герцогства.
Камил вывел за стены мёртвую дружину, но даже несмотря на то, что конница имела семь мёртвых коней – не успел прибыть вовремя. Всю работу за него уже сделал Никлот. Талантливый воевода сумел справиться с разбойниками малыми силами – благо, в войске у него имелись пять самых лучших воителей Миробоичей, которых Камил назначил тому в телохранители. Никто в плен не сдался – лихие люди наслышаны о том, что происходило в темнице. Для поднятия сгодились четырнадцать тел. Их Камил доставил в коптильни, где тут же всех и поднял – крови теперь имелось в избытке.
Камил поручил Никлоту заняться Сбором, потому что сам ещё был под властью эмоций и не хотел спорить со старейшинами. Он всё не мог отпустить Миладу. Сожалел, что не бросился в погоню. Это ведь может вылиться и в шантаж.Если у потаскухи с её хахалем закончатся деньги, то почему бы им не надавить на Камила, вновь пригрозив церковниками? И всё же какая-то часть души считала, что Милада хорошая. Что она так точно не поступит. Она честная. Она ведь не врала – сразу сказала правду! И ушла…
Камил доверял Никлоту, а Ларс отныне наслаждался мирной жизнью, днём тренируя бойцов, а ночью трахая привезённых из Ветрограда шлюх… Сколько же потом в поместье было грязных сплетен! Но Ларса эти сплетни только забавляли.
-- Это же всё из зависти, -- рассуждал он. – Никто здесь себе не может позволить такую жизнь. А я доволен! Так устал за эти полтора года с местными неумехами…
Путята Дубович вернулся из Серебрянного Перевала ни с чем. Князь Искро сказал, что поразмыслит. И «примет меры». Бароны требовали с Нарникеля репарации. Ввели запрет на проход его торговых караванов через свои земли. Хартвиг Нойманн, к тому же, надавил на герцога Родогора с призывами наказать своего барона. И теперь все ждали реакции.
Осенью, однако, не обошлось и без радостных событий. Одним утром Камилу посчастливилось услышать первое слово Ведагора.
-- Дай, -- сказал малыш, потянувшись ручками к кинжалу на поясе своего отца. – Дай…
Камил громко рассмеялся. Почти до слёз. Лиза прибежала из соседней комнаты и испугалась, увидев, как Камил сунул в ручки Ведагора рукоять кинжала. Начала возмущаться и беспокоиться. Но Ведагор был не дурак. Он не поранился. Только разглядывал, будто игрушку. И когда Камил забрал кинжал, то малыш не стал плакать. Принял это как факт. За полтора года он так ни разу и не плакал... Но глаз своих от опасного лезвия не отвёл.
По вечерам Камил изучал фортификационную науку, на время отложив свои занятия историей и поиском новых трактатов об Изнанке. Он изучал способы штурма крепостей. И всерьёз задумывался о том, как бы улучшить оборонительные возможности собственного замка.
Следующее письмо Грег начал с сожалений о том, что не смог отыскать Ишуаса в Башнях Знания. Тот куда-то пропал. Возможно сбежал. Монахи были взвинчены и перепуганы. Один из учёных заметил в ночь исчезновения Ишуаса странное свечение в окне его опочивальни. И пошёл проверить. Но в коридоре наткнулся на бегущего прочь человека… Человека с чёрной пёсьей головой.
Псоглавец выбежал из комнаты Ишуаса и скрылся в ночи. Хильдиньяры никого постороннего в Башнях не отыскали. А в комнате Ишуаса нашлись пергаменты, исчерченные странными символами, похожими на математические формулы.
Монахи сообщили Грегу, как ранешнему Хильдиньяру, что Ишуас всё последнее время увлекался странными разделами математики. С особой фанатичностью увлекался. Ишуас считал, что математика позволяет заглянуть туда, куда не могут заглянуть наши глаза и прочие органы чувств – в божественную истину. За эти изыскания Ишуаса нарекли еретиком. И теперь стража искала его по всему городу и его предместьям.
Камил ответил, чтобы Грег всё равно приезжал к нему на службу. Но чтобы тот постарался прибыть до того, как дороги завалят снегопады. И чтобы привозил дочку – в имении ей потом будет с кем дружить, подрастают Орманд и Ведагор. Ещё Камил попросил привезти и кузнецов-подмастерьев, которые ищут работу – в имении кузнецы не успевают производить необходимое количество доспехов и работают почти без отдыха…
И вскоре после письма, как сглазил, в имении возникли проблемы с изготовлением доспехов. Железа было в избытке. Казалось бы, какие проблемы… Каково же было удивление, когда Камил узнал, что железо составляет вовсе не основную стоимость тяжёлых лат. Помимо оплаты труда и содержания целой кузницы, необходимо было иметь много угля для растопки печей. А уголь сильно подорожал из-за обвала на шахте Люта Савохича. Пришлось в спешке искать уголь в других местах, чтобы обеспечить кузнецов работой на зиму до снегопадов, и при этом не потратить слишком много золота на расходы…
Куча дел. И никогда ей не будет конца. Камил ничего не успевал. А ведь он намеревался ещё заняться разведением лошадей…
Время летело одновременно и медленно, из-за всё не отступающей душевной боли, но так же и быстро – из-за множества неотложных дел.
Камил совсем не заметил, как наступила поздняя осень. Совершенно внезапно на горизонте замаячили стяги княжеской гвардии. Воевода Хмудгард пришёл забирать Долг.
**
А спонсорам сегодняшней главы выражаю благодарность!)
Зачисление Банк 2000р
Сергей Лукьянчиков 500р
Константин Викторович 300р "Для роста сил нежного психопата Камила"
Когда фотографии у меня на кухне снова замироточили, я был к этому готов.
Часы показывали 12:47. Тринадцать минут до тринадцати часов. Разве могло быть иначе?
В тринадцать часов ровно я включил свой старый чёрно-белый советский телевизор. Диктор вежливо кивнул мне. Я вежливо кивнул в ответ.
– Вчера в Битцевском парке нашли тело молодой женщины, – начал он хорошо поставленным голосом, печально глядя мне в глаза.
Я щёлкнул зажигалкой и закивал, показывая ему, что слушаю внимательно.
– Понимаю. Всё как я ожидал. Мне жаль.
– Пресс-секретарь полиции полковник Игнатьев заявил на сегодняшней пресс-конференции, что слухи о серийном убийце беспочвенны.
– Согласен. Всё указывает на гостей из Другого Места. Приходят и уходят, когда им вздумается…
Ведущий дёрнул плечом. Чёрт… не хотел его пугать.
Впрочем, самообладание мгновенно вернулось к нему, и он твёрдо продолжил:
– На фоне бушующей волны преступности горожане всё чаще выражают своё недовольство и требуют решительных действий от органов охраны порядка.
Тут уже я поник плечами.
– Знаю… я так всех подвожу. Делаю всё, что могу, но никак не нагоню их, не расшифрую планы до конца… Я почти их накрыл, честное слово. Передайте людям. Сегодня… надеюсь, сегодня.
Диктор продолжал строго сверлить меня взглядом, перечисляя злоключения, свалившиеся на наш город. Не в силах больше выносить этого потока заслуженных обвинений, я выключил телевизор.
Какое-то время я сидел с сигаретой в руке, смотря отсутствующим взглядом в стену. Из оцепенения меня вырвал стук в окно.
Я посмотрел на часы. 13:13. Поганее некуда. Хорошо, что я сидел спиной к окну… Плохо, что я не задёрнул шторы.
Стук повторился. А вот закрыта ли форточка?.. Я почувствовал, как встают дыбом волосы на шее. Конечно, закрыта – иначе бы не стучали. Иначе бы уже стояли у меня за спиной. Иначе бы уже капали злой голодной слюной мне на плечо.
Я зажмурился, не в силах совладать с собой. Главное не оборачиваться. Главное не сталкиваться с ними взглядом. Не так. Не из дома. Мой дом – моё убежище, но он лишает меня самого необходимого. Дома я как улитка в панцире: панцирь твёрдый, а улитка мягкая.
Минуты текли с болезненной медлительностью чёрного мазута.
Наконец, я рискнул открыть глаза. 13:31. Время равновесия.
Я с резким вздохом повернулся и задёрнул шторы, стараясь не выглядывать наружу.
Наконец-то, относительная безопасность. Наконец-то, можно поработать.
Бережно и осторожно, как и всегда, я снял покрывало с карты, стоящей у стены с фотографиями. На ней уже было несколько булавок с красными флажками – часть складывалась в общую картину, часть – ни в какую. Ведущий новостей не сказал, где именно в Битцевском парке нашли тело, но тут и думать было нечего. Лысая гора, где же ещё?
Несколько минут я напряжённо думал, смотря на карту. Флажки никак не выстраивались в систему. Я бессильно ударил кулаком по карте – и замер, осененный озарением. Конечно, система не складывается – потому, что это не одна система!
Флажки до этого – это звенья совсем другой цепи…
Флажок в Битцевском парке – это часть моего личного дела. Мой зов к подвигу. Мой шанс исправить ошибки.
Дрожащими руками я приложил к карте линейку, установив ноль на Лысую Гору, и плавно повёл правый конец вверх.
Сомнений быть не могло. Всё, как я ожидал. На расстоянии семь и четыре километра – семь сорок ровно! – место, где всё началось. Психоневрологический интернат.
В нервном возбуждении я воткнул туда второй флажок, и провёл между ними линию. Прямую линию длиной семь сорок. 40 минус 7 – это 33. Мощь мироздания, стекающая с пальцев.
Следующий шаг был тривиален – строгая логика и ничего больше. Если провести из Лысой Горы круг радиусом семь сорок, и из психоневрологического интерната круг радиусом семь сорок, то можно построить два равносторонних треугольника. У треугольника три стороны, 3 – магическое число, 13 – это 10 (число пальцев на руках) и 3 (магическое число). Верхний треугольник я сразу отбросил – очевидно, что тёмные энергии стекают вниз, а не вверх.
Вершина нижнего треугольника указывала на какой-то финансовый колледж. Я тяжело опустился на стул и вздохнул с облегчением. Сегодня мой шанс. Сегодня я спасу от них человека. Сегодня я наконец дам отпор. Сегодня я загоню их обратно. Может быть… может быть, сегодня я последую за ними в Другое Место. Наведаюсь, нанесу визит. Проведу разведку.
Но сначала – спасти человека! На кого бы они сегодня ни объявили охоту.
Остаётся только ждать сигнала, но ждать я умею. Скорее всего, сигнал будет после заката, но лучше быть начеку.
Я принёс из ванной свою чёрную спортивную сумку. Внутри тихо позвякивал металл. Хладное железо. Большое походное мачете, молоток, пила, сапёрная лопатка. Сегодня я спасу человека.
Мой друг, Пашка, всегда был немного странным. Мог сорваться посреди рабочего года куда-нибудь в поездку и хорошо, если предупреждал об этом свое начальство. Куда-нибудь, скажем, автостопом за полстраны. Но в основном он любил походы, особенно горные.
Любил, потому что несколько дней назад мне позвонила его сестра и позвала на похороны. Паша погиб. Его хоронили в закрытом гробу. Конечно, я был в прострации, и конечно, я стал выяснять детали. Благо, у меня с его сестрой Леной были хорошие отношения. Она мне все и рассказала.
Друга нашли в лесу, в строительном вагончике. Он повесился на собственном ремне, привязав его к нарам и для того, чтобы умереть, ему пришлось почти встать на колени. Кроме этого, Паша был сильно истощен, как будто бы недели две ничего не ел. До ближайшего жилья было не более тридцати километров и очень вряд ли, что он не знал, куда идти.
Когда первый шок прошел, я стал мучительно припоминать детали наших последних встреч. Телефон подсказал, что созванивались мы за месяц до его гибели. Разговор я в деталях не помнил, но он говорил, что куда-то собирается, чтобы я его не терял и когда он вернется, мы попьем в нашем любимом баре пива. Я тогда был погружен в свои дела и не стал выяснять, куда он собирается.
Я совсем не фанат пеших походов, как мой покойный друг, но и не ярый противник. Наоборот, временами я только за выбраться из городской суеты и встряхнуться. Но бродить по лесам и горам больше недели я пас, и не особенно люблю сложные маршруты. Тем не менее, я не лох на туристической тропе. Поэтому мы частенько разговаривали о разных местах, обсуждали планы походов. Я стал припоминать, не рассказывал ли мне Паша о том месте, куда совершил свой последний маршрут.
Я снова позвонил Лене, долго говорил с ней и выяснил некоторые детали. Карты и описания в Сети еще больше прояснили картину. Место гибели друга было на небольшом поле. Хотя до ближайших населенных мест и дорог сравнительно недалеко, но туда редко ходили люди. Добираться было неудобно, с одной стороны болото, с другой сильно пересеченная местность. Интересных мест для туристов там нет, промыслового значения для охотников, лесозаготовителей и тому подобных ягодников у нее тоже не было. Так что люди туда заходили нечасто.
Это-то и привлекло Пашу. Безлюдное место, где можно пожить несколько дней в совершенном одиночестве. Я вспомнил о его планах туда наведаться. По иронии судьбы, друга нашли егеря, которые на это поле очень редко заходят. По злой иронии, всего через несколько дней после его смерти.
Смерть ужасна тем, что она окончательна и бесповоротна. Если человек уехал от тебя за полмира, если вы с ним смертельно рассорились, все равно есть шансы, что вы встретитесь и поговорите. Но человек умирает, и ты больше его не увидишь никогда. Когда ты это понимаешь, то к сердцу поднимается горькая тоска. Не так-то у меня много друзей и хороших знакомых, и вот один из них ушел навсегда.
Меня потянуло пройти тропами покойного друга, побывать на месте, где он был в последний раз. Желание было иррациональным, но очень сильным. Я подумал, почему бы и нет. Через неделю отпуск, а я, как уже говорил, турист с опытом. В один прекрасный день я схватил рюкзак, прыгнул на электричку и отправился в путь.
***
От станции нужно было идти больше тридцати километров. Я приехал туда в десять утра и надеялся быть на месте часов через восемь-десять. На худой конец, можно переночевать в лесу, с палаткой это не проблема. Стояли еще длинные июльские дни, погода была шикарной, так что никаких проблем не предвиделось. Первая часть пути была сплошным удовольствием. Я шел по песчаному проселку, дышал хвойным воздухом и чуть ли не напевал на ходу. Затем пришлось свернуть в лес. Я шел по компасу, сверяясь с распечатанной гугл-картой и вроде бы не отходил от маршрута.
Затем я подошел к небольшой речке и здесь начались проблемы. Нужно было пройти вдоль нее, затем перейти вброд. Берега были плотно заросшими кустарником, а почва болотистой. Промочив ноги и довольно сильно поцарапавшись, я уже начал жалеть о походе. Перейдя речку, я еще немного продирался через заросли, а затем вышел на открытое пространство.
Поле было небольшим, наверное, километр в диаметре и имело форму почти правильного круга. Мне надо было его пересечь, чтобы выйти к вагончику. Я быстро шагал, наслаждаясь приятным ветерком и пряным запахом трав, которые шелестели при каждом шаге.
Вот вдали показался вагончик. Типичная такая старая бытовка, на колесах, с облупившейся краской и местами ржавая. Кому ее понадобилось здесь устанавливать? И как они ее сюда завезли? Наверное, строители ЛЭПки, которая шла в нескольких километрах. А завезли по уже заросшей дороге. Ведь могло пройти лет двадцать. По центру вагончика находилась дверь с маленьким крылечком. Я взялся за ручку но приостановился. Все-таки здесь умер мой друг. Я несколько раз глубоко вздохнул и дернул за ручку.
Внутри очень сильно и плохо пахло. Слева были расположены нары в два ряда, справа стол с лавками. Над столом и с противоположной стороны висели шкафчики. На полу валялось немного мусора, на столе стояла пара консервных банок. Я подошел к нарам. Значит, здесь и свел счеты с жизнью мой друг? Я присел к столу и задумался. Что же заставило его погибнуть так страшно? Не то, чтобы я собирался найти ответ на это здесь. Наверняка, вагончик обыскала полиция, и если здесь были какие-то зацепки, то они бы их нашли. Но, как говорится, "для очистки совести".
Первым делом я заглянул в кладовку, или как там, в общем, отдельное помещение со входом изнутри. Открыл дверь, посветил, и тут же закрыл. Вот откуда пахло. Весь пол там был усеян фекалиями. Судя по сравнительной "свежести", это был Паша. Свиньей он никогда не был, так что можно предположить, что друг категорически не хотел выходить из вагончика. Интересно, почему?
Я заглянул под нары, покопался в шкафчиках. там была солонка с окаменевшей солью и пара книг. Техническое руководство по электрике (гипотеза о ЛЭПке подтверждается) и совершенно мне не известный советский писатель. Я положил книги назад. Сел за столик и стал думать, ночевать ли мне. Под ногу что-то попало. Я заглянул под стол. Это был маленький огрызок карандаша. Я еще немного посидел, потом кое-что сообразил. Достал из шкафчика обе книги и очеть тщательно их перелистал.
В конце руководства было несколько страниц "для заметок". Они были густо исписаны, насколько я помнил, это был пашин почерк. Я вышел на крыльцо, где было светлее и принялся читать.
***
На случай, если я здесь умру. Я, Павел Михайлович Коршунов, пришел сюда двадцать восьмого мая 202* года. Я хотел просто побыть несколько дней в глуши, подумать о жизни. Все было нормально два дня. На третий у меня появилось тягостное чувство, что кольцо леса вокруг поля сжимается и не хочет меня выпустить отсюда. Я, конечно, выбросил эти мысли из головы, но мне стало некомфортно здесь, и я решил уйти на следующий день.
Утром я вышел из вагончика и стал собирать рюкзак, чтобы двинуться в путь, но увидел на краю поля быстро приближающееся пятно. Метрах в пятидесяти я увидел, что это медведь и забежал в вагончик, захлопнув дверь и закрыв ее на задвижку. Внутри я до боли сжимал рукоятку топорика, прекрасно понимая, насколько это жалкое оружие.
Я надеялся, что зверь просто проявил любопытство и скоро уйдет. Однако я время от времени слышал звуки его передвижения, сопения и порыкивания вокруг бытовки. Наступила ночь, и я кое-как устроился спать, надеясь, что медведь не взломает дверь и к утру уйдет. Утром я приоткрыл дверь и выглянул наружу. И был страшно разочарован, потому что зверь прохаживался по полю в нескольких десятках метрах от вагончика. Я очень осторожно подхватил рюкзак с земли. Вчера я думал, что медведь его раздербанит, но рюкзак был цел. Потихоньку я стал отходить от вагончика, собираясь пойти в противоположную от медведя сторону. Но зверь снова помчался ко мне, и я едва успел вскочить внутрь. Какого хрена ему нужно? Если он хочет меня сожрать, почему не ломится внутрь? Я, конечно, был рад этому, но не знал, что и думать.
Ладно, утро вечера мудренее. Я съел половину последней банки тушенки и лег спать.
Утром я снова выглянул из вагончика и выматерился. Медведь неподвижно стоял метрах в двадцати от меня. Очень осторожно я сделал несколько шагов вбок. Там стоял бачок, наполненный дождевой водой. Медленно я затащил его внутрь, готовый сразу бросить, если что. Затем, осмелев, я сделал несколько шагов к медведю и стал его разглядывать. Он ни разу не пошевелился и я смотрел на него несколько минут. Лучше бы я этого не делал.
Вся шкура медведя была в язвах, над которыми вились мухи. Голова была иссохшей, а глаза белыми. Зверь был мертв, но не лежал, а стоял. Порыв ветра донес до меня омерзительную вонь, и меня чуть не стошнило. Он пошевелился, и я завопил и в несколько прыжков добежал до бытовки. Там я упал на нары, накрыв голову руками и заплакал. Прошло несколько часов и я успокоился. Сейчас я пишу это, осознавая всю нереальность происходящего. Мне это нужно, чтобы успокоиться и и не сойти с ума. Еще, чтобы доказать себе, что все это правда было, когда выберусь.
...
Медведь был неделю. Ел макароны и гречку, размочив в воде. Вода заканчивается, еда давно.
...
18?
Не выберусь. Значит, пишу кто найдет. Что это, господи, господи. Медведь исчез, пробовал уйти. Дальше просто бред. Галлюцинации? Люди стоят вокруг, красные дыры вместо глаз. Шепчут. Невыносимо страшно. Пробовал пройти мимо них, не мог себя заставить. Несколько ночей шепот в голове.
Затем выглянул в щель. Небо затянуто черной бахромой, земля плывет волнами, разевая рты.
Отец сказал, что так и должно было случиться. Когда он говорит со мной, черные уходят.
...
Этот. Шепчет в ухо, хохочет. Объяснил, почему я здесь. Говорит, что мне не выбраться.
25?
Господи, господи. Вверяю себя в руки Твои. Спаси меня. Прости мои грехи. Есть хочу. Есть хочу. Мама. Не хочу умирать. Не хочу умирать. Господь мой, спаси меня. Спаси, пожалуйста.
Не могу больше. Не могу терпеть голода и страха. Господь простит меня, поймет. Мама, Лена, все, кто меня знал, прощайте.
***
Я отложил книгу в сторону и просто не знал, что и думать. Проще всего было списать на галлюцинации. Медведь мог и быть, а вот потом? Страх, голод, отравился продуктами? Могло быть все, что угодно.
В этих записках, если выбросить всякую мистику, меня поразило два момента. Отец Паши умер, когда другу было четыре года. Он его совсем не знал. И еще. Паша был совершенно нерелигиозен. До какой же степени отчаяния он дошел, если перед смертью обращался к Богу.
Слезы сами навернулись на глаза. Бедный, бедный друг! Я закурил сигарету. Тем временем стало смеркаться. Черт, мне совсем не хочется заночевать тут. Но ставиться где-нибудь в лесу, в потемках, будет хуже. Ладно, как только светать начнет, пойду.
Я подумал, что если бы попал в пашино положение, предпочел бы выйти навстречу этим тварям, чем умирать с голоду.
***
Н-ские вести
Роковая бытовка
Две загадочные смерти произошли в ста километрах от нашего города, в одном и том же месте с разницей в месяц. Работник фирмы по продаже строительного оборудования покончил с собой в бытовке, которая находится на поле в двадцати километрах от железной дороги, в безлюдных местах. И вот, недавно там же обнаружили тело его друга, который по непонятной причине прибыл туда. Он лежал в нескольких шагах от бытовки. Причина смерти выясняется, но как выяснил наш корреспондент, убийство или суицид исключены.
Войдя в душное помещение, кэнг Урфус застыл в ужасе. Таверна не просто не пришлась торговцу по вкусу — она потрясла его до глубины души своей мерзостью. Кэнг предпочитал не задерживаться в этих краях, а живущий здесь племянник водил родственника исключительно в «За углом», игнорируя «По пути». Больше питейных заведений в городишке не было, и до сегодняшнего дня Урфус думал, что отличаются они разве что цветом пива да обшарпанностью столов. Какое заблуждение!
Подобному типу таверн — маленьким, тесным, без отдельных столов и каких-то развлечений вроде тех же карт — до́лжно создавать атмосферу доброты и уюта. В них все происходит в духе семейного ужина: гости сидят вместе, превращаясь в большую, дружную, громкую, веселую компанию. А хозяева, при идеальном раскладе пожилая семейная пара, сами обслуживают постояльцев.
Но это место… Ух, оно отвращало. Начиная с грязного ублюдка за стойкой и заканчивая шлюхой не первой свежести, сидящей на подоконнике. Здешний же смрад своей насыщенностью мог сравниться разве что с запахом разлагающегося трупа в куче гнилых фруктов на свином хозяйстве. Даже в то далекое время, когда Урфус лишь держал лавку под началом братца, ему не доводилось бывать в подобной дыре. Чего говорить о последних годах, когда он не просто являлся членом старшей торговой гильдии, но и был удостоен места в Городском Совете и, соответственно, титула кэнга. Если бы не заботившее его дело, состоятельный торговец тут же покинул бы это проклятое Богами место.
Справившись с первым потрясением, Урфус постарался внимательнее оглядеть собравшийся сброд. Кэнг хорошо помнил слова гадкого ублюдка с трубкой в зубах. «Ты его сразу узнаешь. По взгляду. Так, клянусь прахом матушки, смотрят мертвяки. Ну, еще шрам на роже у него знатный, и глаза нет. Ха-ха!» — скалился тот. Увы, сколько бы кэнг ни всматривался в лица, которые предпочел бы не видеть никогда, он не нашел ни одного похожего. От мысли о предстоящем ожидании в этом месте торговцу стало дурно. Но бросать начатое было не в его правилах.
Урфус понимал, что, дабы не быть вытуренным, ему придется сделать заказ. Он направился к стойке, вороша ногами опилки, которые уже давно превратились в липкую, чавкающую кашу и кишели насекомыми. Взяв кружку мутной желтой жижи, называемой местным пивом и вносящей свою лепту в царящую в заведении вонь, кэнг встал в угол рядом с выходом. Мужчина не желал втискиваться между пьяной рванью за один из двух длинных столов, а здесь он никому не мешал и мог видеть весь зал. К тому же редкие дуновения воздуха с улицы при открывании двери казались божественной благодатью.
К несчастью для Урфуса, одинокая фигура довольно быстро привлекла бабу с подоконника. Ей было под сорок. Пестрящие синяками шея и лицо, какие-то язвы в углу рта и кривой нос достаточно точно объясняли, почему проститутка была не при деле в столь поздний час. Пропитым голосом она сформулировала свое предложение как «не желает ли любезный спустить» и не удовлетворилась ответом в виде лица полного омерзения, вернувшись на свое место только после нескольких весьма емких фраз, обычно не употребляемых Урфусом по отношению к женщинам. Через некоторое время Боги проявили благосклонность к уродливой шлюхе: к ней подошел какой-то вдрызг пьяный бродяга. А потом он помочился на свои ботинки и пол. К ужасу торговца, никто не обратил на это внимания. Шалава помогла грязной свинье надеть штаны и скрылась с ним в помещении за стойкой.
Время шло. Кэнг ждал. Рука, сжимающая кружку, начала уставать, и Урфус принялся потихоньку выливать пиво под ноги. Он не собирался пить эти помои. Наблюдая, как каждая новая порция смердящего пойла поглощается опилками, — все было приятнее, чем смотреть на окружающие его отбросы, которых даже язык не поворачивался назвать «людьми», — кэнг вдруг почувствовал взгляд, направленный на него самого. Рябой мужик, до этого сидевший спиной к торговцу, повернул голову и, заметив крайне неблагородный по здешним меркам поступок, вперился в Урфуса желтушными глазами, полными немого негодования. Кэнг усмехнулся, продолжая избавляться от пойла. Он не боялся рвани, так как, во-первых, даже по одному внешнему виду его признали бы правым при разрешении любого конфликта, а во-вторых, прямо за дверью силовая поддержка только и ждала его команды.
Мужик неуклюже развернулся на лавке, чуть не опрокинув сидящее слева тело и вляпавшись ладонью в тарелку соседа справа, который что-то яростно доказывал бородачу напротив и не заметил случившегося. Однако неравнодушный к участи чужого напитка скот не стал поднимать шум — ума хватило. Вместо этого он нагнулся, положил боком свою пустую кружку на пол и стал делать руками аккуратные движения по воздуху, подражая то ли точащей когти кошке, то ли плывущей собаке. На поверхности опилок под ногами кэнга выступила жидкость: каждая пролитая им капля вырастала над древесной стружкой, будто та не имела впитывающих свойств вовсе, и вливалась в образующуюся ровную лужу, которая вскоре вытянулась в ленту и, словно змея в нору, поползла в заблаговременно подставленную емкость. По тому, как далекий от трезвого состояния мужик ловко управлялся с материей, можно было догадаться, что подобный трюк делался не в первый и даже не в десятый раз. Дождавшись, когда хвост «змеи» исчезнет в кружке, заклинатель воды поднял емкость со своим уловом, расплылся в беззубой улыбке и, не сводя глаз с торговца, опрокинул в себя его пиво. После чего вновь принялся разворачиваться к столу, свободной рукой доставая изо рта опилки. Полный отвращения Урфус еще долгое время пытался прогнать из головы воспоминание о пьянице, недавно нассавшем на пол.
Минул почти час, принятый перед выходом успокоительный настой не выдерживал проверку временем. В памяти снова замаячила мерзкая рожа с трубкой: «Серьезно, я бы на твоем месте нанял простого убийцу, маланийца или бродягу какого-нить, а то от этих слухов даже на яйцах волосы дыбом встают. Хе-хе».
Слухи. Лет пятнадцать назад в Хуадад-Сьюрэс зверствовал душегуб, прозванный Мясником. Целую Эпоху, в каком бы уголке страны ты ни оказался, нельзя было скрыться от тошнотворной и пугающей молвы об очередном изуродованном женском теле. Не каждый мог выслушать все детали, а те, кто жаждал подробностей, расплачивались спокойным ночным сном за свое любопытство.
По спине Урфуса пробежал холодок: некоторые из витавших тогда сплетен сохранились у него в памяти. Погруженный в отвратное наваждение кэнг вздрогнул, когда дверь со скрипом открылась. Три молодых человека обманули его ожидания. Они, взяв пиво, встали у подоконника, используя его как стол. Один из них нарисовал на окне, разводя пальцем грязь, мужской детородный орган. Молодые люди тупо заржали, а Урфус поморщился: он был уверен, что стекло затемненное.
Когда торговец доставал из кармана часы, в зал вошел человек, с которым он искал встречи. Это был мужчина из тех, чей возраст угадать представлялось невозможным: в частности, этому мешали все приметы, упомянутые информатором. Трудно сказать, что именно представлял кэнг под словосочетанием «знатный шрам на роже», но определенно не нечто настолько рваное и уродливое, тянущееся от угла рта до правого уха. Травмированная щека сильно впала, а узорчатая повязка на левом глазу, уходящая под челку, выглядела какой-то шуткой над и без того изуродованным перекошенным лицом. Страшно подумать, через что прошел этот человек, ведь если вставить лезвие в рот и разрезать лицо, — у кэнга был чернорабочий, переживший подобное, — рубец получится раза в три тоньше. Интересно, что при всем при этом вошедший, был не самым уродливым в «По пути».
Звали этого человека Бэрэйнэр Мясник. Он был не первым отчаянным головорезом, присвоившим печальную славу убийцы из Хуадад-Сьюрэс, но первым, кому поверили почти все. Его имя начало всплывать в кругах, о которых добропорядочные граждане даже не знают, два-три года назад и быстро обросло описаниями самых кровавых и жутких свершений. Некоторые из толков доходили в своей напыщенной ужасности до абсурда: кое-кто считал его на четверть Богом, сыном чаровницы и Акхара, внуком самого Брутана. Они утверждали, что подонку по силам выкашивать целые города одним взглядом, что ему известно будущее и что от него нельзя сокрыть мыслей.
От таких речей даже у самых дерзких проходимцев могли зашевелиться волосы во всяких местах, но кэнг к подобным высказываниям относился критически. Никто не отрицал благосклонности самого неистового из Великих к Мяснику — у изъявления божественной воли были сотни свидетелей, — не говоря уже о том, что преступления совершались лишь в Эпоху Черного Волка и прекратились, когда Брутан перестал властвовать над миром. Однако ничто из того, чем пугали малышню, стращали подросших дочерей или о чем перешептывались с поддатыми друзьями, не могло служить доказательством сверхъестественной природы убийцы. В противном случае Урфус бы никогда не решился на эту встречу.
Тем временем Бэрэйнэр Мясник подошел к более свободному столу, и, судя по всему, вежливо, но весьма настойчиво попросил сброд подвинуться и плюхнулся на освободившийся край скамьи. Теперь плечи сидящих буквально вклинивались друг в друга, но недовольное роптание не продержалось и минуты — подобная теснота была делом привычным. Мясник взмахом руки подозвал девку-разносчицу, что-то ей сказал, изобразив подобие улыбки, — правая половина рта не шелохнулась, — а потом проводил взглядом удаляющиеся бедра.
Урфус вздохнул, ощущая острое желание провести этот вечер в обществе какой-нибудь пышногрудой милашки или, на худой конец, жены, а не делать то, ради чего он провел в этой дыре столько времени. Притаившийся где-то в этом забытом Богами месте страх уже выбрал себе новую жертву: кэнг чувствовал его холодное дыхание, приближаясь к столу, за которым сидел наемник по прозвищу Мясник.
Бэрэйнэр поднял голову, а у Урфуса перехватило дыхание. Его, как ни странно, испугало, что взгляд мужчины не был «взглядом мертвяка». Мясник смотрел чуточку удивленно, но совершенно нормально.
— Здешнее пойло не станет вкуснее даже даром, — хмыкнул наемник.
Молодой, хорошо поставленный, располагающий к себе голос никак не соответствовал страшному и скучающему лицу, на котором удивление сменилось тоскливым безразличием еще до конца произнесенной фразы.
— Йа-йа-я… — Кэнг замолчал, поняв, что заикается. «Что за ерунда? Надо справиться с волнением. Глубокий вдох». — Я могу предложить вам сходить куда-нибудь еще.
«Где будет больше чистого воздуха, а главное — минимум ушей. Например, в гости к моему племяннику».
— Ох, а я уже заказал себе ужин. — Мясник в наигранно расстроенных чувствах хлопнул ладонью по колену.
— Я все оплачу, — заверил торговец.
— Мне начинает казаться, что вам не нравится это заведение. — В сохранившемся глазе блеснул страшный огонек. — Может, вам стоит уйти?
Сердце забилось быстрее, на лбу выступила испарина, а слюны стало катастрофически не хватать.
— Я бы с радостью. И, мне кажется, вам стоит составить мне компанию. — Пот начал стекать по лицу. «Вдруг он примет это за угрозу?»
Но мужчина со шрамом лишь пожал плечами. Его лицо вдруг совершенно умерло: взгляд ушел куда-то за спину кэнга, а нижняя челюсть слегка отвисла, как будто его только что огрели по голове и он должен был вот-вот рухнуть лицом на стол. Это длилось едва ли больше двух секунд, и глаз снова с ленивым любопытством сфокусировался на собеседнике.
Урфус тупо уставился на изуродованного наемника, а когда брови того слегка приподнялись, опомнился и затараторил:
— Э-э-эм… Так или иначе, я хочу поговорить с вами об одном важном деле. — Всего одно предложение, а любопытство уже растаяло. — Вы же не прочь заработать, верно, любезный?
Мясник рассмеялся, откинув голову. Его смех так же, как и голос, не был страшным: он был искренним, звонким, мелодичным и заразительным.
— Торговцы. Вы все такие одинаковые. Такие смешные. Дела и дела. Хотя спустя рукава место в Городском Совете и звание кэнга не получишь. — Он вытер набежавшую слюну у правого угла рта.
— Откуда, поимей тебя Акхар, ты обо мне знаешь?! — взвизгнул Урфус.
Будь он в своем обычном окружении или в месте хоть немного более пристойном, чем «По пути», упоминание младшего полубога несчастий не осталось бы незамеченным. Плод любви женщины и самого жестокого из Великих занимался лишь тем, что подкидывал в жизнь смертных проблем. Поэтому неудивительно, что его имя было сродни грубой брани и проскальзывало в гуле голосов данной таверны не реже раза в минуту.
— Как грубо, — сказал наемник с ноткой разочарования. — Мне не интересна работа, которую ты хочешь предложить.
Урфус облизнул пересохшие губы, в очередной раз обращаясь к воспоминаниям о встрече с грязным ублюдком. «Он будет играть с тобой, как кот с мышью. Хотя нет! Скорее, он схватит твои причиндалы и сожмет со всей дури. Ха-ха-хах! Именно так! И если ему понравится, как ты себя поведешь, он возьмется за твое дело. Попробуй удивить его, впечатлить. Но тебе даже Боги не помогут, если начнешь испытывать его терпение». Ноги начинали дрожать от страха, но торговец не собирался отступать.
— Я все же настаиваю на том, что мое предложение придется вам по душе. — Увидев, как изуродованное лицо начинает искривляться в гневной гримасе, кэнг назвал наемника именем, данным тому при рождении. Ведь и дураку понятно, что «Бэрэйнэр» не может быть настоящим именем.
Урфус тщательно готовился к этому вечеру. Он даже два дня провел во втором по величине городе Берии, общаясь с участниками давних событий. Инкогнито, разумеется. Большая часть тех, кто согласился с ним беседовать, знали немного, и факты сильно разнились, но ему повезло встретить человека, раскрывшего, пусть и весьма недешево, прелюбопытные сведения о личности Мясника из Хуадад-Сьюрэс.
Гнев на лице наемника сменился неподдельной, почти мальчишеской растерянностью, а кэнг уже набирал воздуха в грудь, чтобы продолжать «удивлять и впечатлять» убийцу собственной осведомленностью. Однако он не смог вымолвить ни слова, так как Мясник вдруг одарил Урфуса широкой улыбкой. Из-за того, что травмированный угол рта был ниже здорового, уродливый рубец шириной и цветом не уступал губам, а те, в свою очередь, растянулись и обнажили зубы, рот со шрамом превратился в одну огромную и достойную навсегда остаться в кошмарах усмешку зубастой пасти, расположенной несколько не на середине лица. Словно на рисунке авторства душевнобольного. Который рисовал вовсе не человека.
— О, ты подготовился. Это так… — Мясник выдержал паузу, — мило. Ладно. В конце концов, ты приперся в эту дыру, чтоб поговорить, и я ничего не потеряю, если тебя выслушаю, — сказал Бэрэйнэр вроде бы обычным голосом, заставившим, однако, двух одутловатых баб, сидящих рядом, опасливо покоситься на него. — Малого серебреника хватит, чтобы хозяин организовал нам приватную беседу.
Времени на подготовку ушло немного. Когда Мясник давал указания, торговец не мог поверить, что в этом грязном месте могут быть отдельные кабинеты. И не ошибся: их разместили в подвале буквально в двух локтях от последней ступени за столиком, явно предназначавшимся для одного едока. Если бы любой из них вдруг решил расставить руки в стороны, то одна бы уперлась в стену, а другая — в грязную простыню, подвешенную навроде занавески, дабы «особых гостей» не смущали бочки, коробы, банки, бутылки и жирные крысы. Свечи стояли прямо на земле, что позволило теням сделать лицо наемника еще более пугающим.
Заказанный ужин — рыбу, которая выглядела не настолько плохо, как могла бы, и два пива, подарок от заведения, — принесли сразу. «Еще бы! Я думал, ослепну — так засиял этот хмырь при виде монеты».
Мужчина со шрамом взял вилку, с любопытством оглядел засохшую черно-зеленую субстанцию между зубчиками, положил прибор на место и отправил себе в рот кусок рыбы рукой.
— Знаешь, что мне пришло в голову? — Бэрэйнэр отпил пива, никак не проявив своего мнения о сомнительном пойле. Однако продолжил он слегка осипшим голосом: — У тебя невероятно красивый кафтан. Он стоит, наверно, дороже моей лошади. А у меня акхаровски хорошая кобылка, кэнг. Так вот, почему человек, подобный тебе, пришел на встречу с таким типом, как я, один?
«Потому что мне не нужны никакие слухи о том, с кем я встречался. А вот если бы мне удалось тебя вывести отсюда, ты бы познакомился с двумя моими охранниками, которых ты наверняка заметил у входа. У каждого из них кулак с твою голову», — ответ сразу родился в голове, но, как только торговец открыл рот, даже еще не будучи уверенным, что конкретно произнесет, сидящий напротив человек вновь заговорил:
— Твоих здоровяков сейчас здесь нет. Они даже не услышат твой крик, если я…
— Это было бы бессмысленно! — взвизгнул кэнг.
— Уверен?
Урфус почувствовал, как пол уходит из-под ног. Страх вырос до невероятных размеров, оплетая его склизкими холодными щупальцами, не позволяя не просто шевелиться, а, казалось, даже моргать или глубоко дышать. Он надеялся, что Бэрэйнэр рассмеется и хлопнет его по плечу, но этого не случилось. На него просто смотрели с интересом мальчика, насадившего жука на булавку и наблюдавшего за последствиями.
Кэнг уповал на то, что ленивое любопытство сменится безразличием, а нечеловеческая ухмылка перестанет медленно растекаться по лицу. Но проходили томительно долгие секунды, а внимание не сменялось скукой. Вдруг на зубах Мясника, открывшихся при широкой улыбке, блеснула золотая проволока. Свидетельство очередного увечья, напомнив о смертности и уязвимости собеседника, помогло кэнгу взять себя в руки.
— Послушайте меня, любезный! Я скажу, что мне от вас нужно, а вы уж решайте. Мне нужно заполучить один контракт. — Жук стал ребенку безразличен: наемник вернулся к еде. — Но пока без имен. Скажу только, что у меня нет никаких шансов добиться своего легальным путем. Поэтому мне и нужен человек с… м-м-м… вашей репутацией. Так вот. У одного, не буду скрывать, очень знатного господина есть жена и двое детей: мальчишки-близнецы десяти лет. Я хочу… — он запнулся. — Я хо-хо-хо-хочу… — и, набравшись духа, почти шепотом произнес, — чтобы вы их похитили.
Урфус ждал хотя бы легкого удивления на лице Мясника, но тот лишь продолжал есть, периодически привычным движением вытирая правый угол рта, где скапливалась слюна, а пару раз даже выпадали кусочки рыбы. Дальше торговец говорил быстро и тихо, хотя кроме наемника услышать его могли только крысы:
— И потребовали выкуп. Огромную сумму. Конечно, могут возникнуть сложности, но, я думаю, несколько отрубленных пальцев у порога дома быстро склонят этого господина к сотрудничеству. Я бы не хотел, чтобы кто-нибудь сильно пострадал. А дальше… мы с ним поможем друг другу. Потом вы отдадите мне его выкуп, оставив себе двадцать процентов. Поверьте, этого более чем достаточно. А вот аванс. — Урфус швырнул тяжелый кошель на стол, едва не угодив в тарелку.
Мясник медленно положил руку на кожаный мешочек и вопросительно посмотрел на кэнга.
— Солидно. Но зачем ты искал именно меня? Я могу с легкостью назвать пять имен, чья «репутация» побольше моей достойна как подобной суммы, так и общества десятилетних мальчиков.
Урфус замялся:
— Мне нужно быть уверенным, что дело будет сделано. У Бэрэйнэра Мясника не бывает провалов.
Кэнг смотрел прямо в это изуродованное лицо и вдруг подумал, что последние слова прозвучали немного не к месту. Мясник вздохнул.
— Герцог? Вавстравийский герцог? Что-то вроде берийского землеправителя или принца Объединенных Королевств Пэйслэнда? И это твой аргумент? Серьезно? Я не буду спрашивать еще раз, кэнг.
Повисла недобрая тишина. Торговец собрал всю волю в кулак и наконец дал ответ, который мог удовлетворить Бэрэйнэра:
— Как я говорил ранее, мне нужен человек с очень сильной репутацией, однако дело не только в ней. Герцогу довелось однажды вживую столкнуться с твоей… эм-м-м… работой. После этого ему потребовался год для восстановления душевного равновесия. Я знаю, что ему, откровенно говоря, плевать на жену, детей и кого угодно, кроме себя. Но он просто не сможет взять такой груз в Реку Раскаяния и оставить своих мальчишек у Мясника из Хуадад-Сьюрэс.
Наемник откинулся на скрипучем стуле и рассмеялся. Все тот же искренний звонкий смех, будто Бэрэйнэр впервые услышал шутку про кондотьера, а не принимал заказ на похищение. Этот смех, даже хохот, всей своей сущностью был заразительным, светлым, ему до́лжно было вызывать улыбки на лицах и теплоту в душах. Но торговца лишь прошиб холодный пот. Сделав явное усилие над собой, Мясник смог успокоиться и заговорил с издевкой, продолжая зубоскалить:
— А ты, значит, не боишься подарить этих детей Мяснику из Хуадад-Сьюрэс. Ах, стой. Как ты сказал? Что тебе не хотелось бы, чтобы кто-то сильно пострадал? — Наемник перестал улыбаться. — Богов нельзя обмануть, кэнг, даже если ты врешь самому себе. Ты уже получил пару лет в Реке Раскаяния только за разговор со мной. Но мы же не хотим, чтобы ты зря страдал в объятиях вечности. Ты неплохо подготовился, но я, пожалуй, расскажу еще кое-что о себе, чтобы ты точно понимал, с кем говоришь и какие у нашей беседы будут последствия. А когда я закончу историю, ты сможешь повторить свое предложение о работе, подумав. И, кэнг, — Мясник выдержал паузу, — если ты решишь уйти прямо сейчас, я не обижусь.
Урфус почувствовал, как холодная капля скатилась по пояснице. Тем не менее он не сдвинулся с места.
— Вот и славно. — Бэрэйнэр подался вперед, положив руки на стол. — Мне самому рассказывали много удивительного и нелепого о Дне Осени в Хуадад-Сьюрэс. — Наемник вдруг замолчал и едва заметно повернул голову, словно что-то услышал. Его лицо опять умерло, но через несколько секунд по нему в который раз начала растекаться эта жуткая широкая улыбка. Особенно страшным было то, что взгляд ожил лишь еще какое-то время спустя. — А знаешь, если подумать, весьма забавно, что твой заказ связан с неким герцогом. Моя история, пожалуй, тоже может начаться с носителя этого титула. Ты наслышан о Мраморном Герцоге?
— Политик, философ, военачальник, стий, национальный герой Вавстравии, — не задумываясь, ответил Урфус. Он так привык, что чванливые господа все время пытаются указать на его низкое происхождение, что подчеркивание собственной образованности произошло совершенно невольно. — Кто ж не знает? Жил, если я правильно помню, со второго года четыреста двенадцатой по четвертый год четыреста тридцать восьмой Эпохи.
— Остановись, кэнг. В твоей начитанности я не сомневаюсь. Вот только в книжках никогда не писали о связи Эстиана Шадэнвойда и Бэрэйнэра Мясника, верно? — Наемник снова засмеялся, на этот раз как-то не весело, и покачал головой. — Столько несчастных оказались впутанными в эту историю, и кто знает, как бы все повернулось, если бы хоть один из них повел себя по-другому… Но тогда — сколько уже? двенадцать? четырнадцать лет назад? — все роли были разыграны именно так, и Бэрэйнэр Мясник появился на свет.
Иллюстрации (как опубликованные в книге, так и нет) к части "Вечер"
Небольшой зал для собраний постепенно заполнялся страшилами. Все рассаживались. Те, кто не в первый раз, занимали полюбившиеся места. Новички садились на оставшиеся пустовать стулья. Страшил сегодня пришло меньше, чем в первый раз – один стул так и остался пустым.
Когда все расселись, Первород начал:
– Приветствую всех на втором собрании Клуба страшил! Приятно видеть новые лица, – он пробежался глазами по присутствующим. – Начнём. Первому слева – первое слово: представьтесь, расскажите о себе, о методах охоты или проблемах, с которыми столкнулись.
– Привет всем, меня зовут Жозефина, – начала девушка в лёгком ситцевом платье с золотистой диадемой в волосах.
– Привет, Жозефина, – поприветствовали её все.
– Я – полуденница. У меня есть иммунитет к солнечному свету, но за это приходится платить: мне требуется больше энергии страха. К сожалению, иногда даже недостаточно пугания и приходится прибегать к живоедству, – она обречённо вздохнула. – Я часто задумываюсь, а стоит ли оно того? Может быть, стоит всё бросить и исчезнуть?
– Понимаю тебя. Оттого у нас и осталось так мало полуденниц, – с сожалением сказал Первород, пытаясь подбодрить. – И что же заставляет тебя остаться? Где ты находишь силы?
– В попытках вспомнить свою жизнь. Умерев и став страшилой, я забыла родственников, друзей, знакомых. Весь мой путь в мире живых уменьшился до имени и сути. Но я стараюсь вспомнить. Я выхожу из темноты в мир наполненный жизнью, запахами скошенной травы, терпкого кофе, свежего хлеба. Правда, от этих запахов остались лишь тусклые фантомы, и все их перебивает вкус страха в моих рецепторах, – сказала девушка с тоскливой болью.
– Что такое кофе? – шёпотом спросил Аркаша у соседа.
– Я не знаю, – прошептал сосед.
Никто не обратил на них внимания. Жозефина продолжала:
– Я стою вдалеке, наблюдаю за каким-нибудь человеком и думаю. Мог ли он быть моим близким? Через что он прошёл? Сколько радостей и тревог он испытал, пока я гоняюсь за страхом, чтобы остаться в бытие? Стоит ли наше существование того, чтобы держаться за пребывание в загробном мире – цепляться за сумрак одной рукой, держа в другой крохи памяти и барахтаясь над бездной забвения?
Жозефина выдержала паузу, оглядев ошарашенных, озадаченных слушателей. Тяжело подняла взгляд на Перворода, сумев продержать его, и твёрдо сказала:
– Стоит.
Все взорвались аплодисментами. Девушка, обессилев, увела глаза от давящего взгляда Перворода. Тот уважительно кивнул и похлопал могучими ладонями, поддерживая овации.
– Очень вдохновляющая речь, – сказал он. – Мракодарю за столь проникновенное выступление. Кто-то ещё хочет что-нибудь добавить?
– Если вам тяжело добывать такое количество страха, почему бы не примкнуть к коалициям страшил, например, в заброшенной больнице в центре местного городка? – с добрыми побуждениями спросил Аркаша. – Место довольно проходное, даже днём, что для вас будет преимуществом.
– Полуденницы охотятся в одиночку, – гордо отчеканила девушка и подняла подбородок.
– Тогда, смею предположить, что причиной проблем является ваша видовая гордость. Если попробовать переступить через неё, то… – аккуратно подводил Аркаша, но Жозефина оборвала его.
– Я скорее исчезну, – отрезала она.
– Понимаю вашу принципиальность, но ведь сейчас время такое. Нам всем тяжело, без объединения попросту не выжить. Мы потому и стали собираться здесь, – сказал Аркаша.
– Он прав, Жозефина. Я знаю, как заслуженно горды собой полуденницы, как тяжело им достаётся существование. Я готов с уверенностью заявить, что никто не осудит за сотрудничество с другими видами страшил. Это будет примыкание, а не пресмыкание. Ваша гордость останется нетронутой, – сказал Первород.
– Я обдумаю это, – подытожила она.
Глава собрания кивнул и жестом предложил выступить следующему.
– Всем смертствуйтя. Я домовой – Ероша, – забавно поздоровался небольшой косматый старичок в лаптях, кивнув соломенной шляпой.
– Привет, Ероша.
– Интересно вы придумали: собираетеся, обсуждаете всякое. Любо-дорого послушать, – улыбался в густую бороду Ероша. – Бывал я и раньше на таких консилиумах, бывал. Трудности всегда объединяют: что живых, что мёртвых.
Все с интересом и почтением слушали.
– Я существо древнее, аки реликт, можно сказать. Энергия страха мне уже не нужна – шибко люди уверовали в моё существование. То, конечно, не моя заслуга, а всего нашего вида. Веками мы добивались признания в умах живых, своего местечка в человеческом мироздании. И не без помощи людей, замечу: знахарки нам помогали, да писари всякие, что суть нашу описывали. Всё это сблизило меня с людьми. Я обитаю в их хатах, слежу за бытом. Изредка, конечно устраиваю выходки, чтоб не расслаблялись. Понимаю, если сам расслаблюсь, то всё нажитое потерять могу, того и гляди. Люди развиваются, перестают обращать внимания на древние обычаи. Так и запамятовать нас могут – исчезать начнут домовые-то. Придётся нам сызнова на тропу охоты встать, да в потёмках охабиться. Посему, советую с людьми союзничать, ежели существовать остаться хотим. Мы две стороны одной сути – живое и мёртвое.
Слушатели выжидали паузу, переваривая наставление старичка. Первород поблагодарил домового за то, что поделился мудростью.
– Так ведь, служа, можно и прислужником стать, – воспротивилась объединению Жозефина.
– Ежели таков твой выбор – таков путь, – легко согласился Ероша, прищурив глаза и наклонив голову.
Вдруг из полумрака комнаты спешно вышла Руно. Она не пользуется дверями и совершенно не понимает их устройство. Чаще она является из ближайшей тени, связывающей мир живых с миром мёртвых, словно тёмная материя. Она извинилась и вошла в круг собрания.
– Извините, я задержалась, – сказала она, присаживаясь на пустующий стул.
– Ничего, всё нормально, – кивнул Первород. – Ты как раз успела на своё выступление. Как твои дела с узником Смерти? Если кто не знает, Руно смогла успешно наложить Узы Смерти на понравившегося ей юношу.
– Он сделал мне… – начала Руно.
– Предложение?! – ошарашенно перебил Аркаша. – Лучше – жертвоприношение! – окрылённо сказала Руно, а затем смутилась. – По крайней мере, я так считала поначалу. Но оказалось, что это не так. Я неправильно его поняла.
– Ты не серчай, он парень молодой, живой, науки нашей не знает ещё толком. Ты ему расскажи, как то делается, – подбадривал Ероша. – Пусть сначала жабку подарит, потом птицу какую. Дальше – больше.
– Ага. У меня такая же проблема с ведьмами. Они мне делают жертвоприношения из чёрных петухов, козлов. А мне такое не нужно. Я, вообще-то, вегетарианец, – включился в разговор Трутс и подался вперёд гладким, испещрённым маленькими отверстиями телом.
– А ты им сказать об этом не можешь? – спросила Руно.
– Да я пытался, но они оберегами закрылись от меня. Могу ответить, только когда они сами спрашивают. Получается такой диалог: «Что ждёт меня в будущем?», «Брокколи», «Как мне решить такую-то проблему?», «Морковь». Очень весело, – усмехнулся Трутс. – Так, в итоге, знаете к чему это привело? Ведьма сделала «овощную» колоду карт таро, через которую обращалась ко мне и интерпретировала мои ответы как ей нужно. Шарлатанка, одним словом.
– Да уж, сотрудничество с ведьмами сейчас совсем не то, что раньше. Сейчас они все белые, серые, зелёные – каких только нет. А нет, как раз, настоящих. Я вот помню, в Салеме обитал в самое интересное время. Так мы там такое вытворяли – самому вспоминать страшно! Мы наши слои воедино слили! – восторгался прошлым Ваал'Торн. По всей его коже песчаного цвета торчали наружу маленькие шипы, в некоторых местах протыкая одежду.
– Такое разве возможно? – удивился Аркаша.
– Да, только сложно. Нужно специальное мёртвое семя. Также необходимо соблюсти много условий ритуала. Я уж не говорю о том, сколько сил нужно приложить, – сказал Ваал'Торн.
– Хм. Вы знаете где достать это семя? – спросил его Аркаша.
– Не знаю, но думаю, мы можем попытаться поискать, – ответил он.
– Господа, я попрошу вас. Наше собрание превращается в балаган, – Первород покачал ладонью в воздухе. – Руно, ты что-то ещё хочешь добавить?
– Нет, я просто поделилась новостью.
– Хорошо. Переходим к следующему гостю, – Первород указал ладонью на «гладкого» страшилу.
– Всем привет. Меня зовут Трансильвандегерштутс, – поздоровался он быстро.
– Привет, Траслив..
– Шварден...
– Слив…
– Треснул?
– Привет, срандерштул.
– Да это же невозможно!
– Андерген…
– Кемберштуф?
– Я не могу.
Страшилы наперебой пытались повторить неповторимое. Поднялся хор голосов, подбирающих языком отмычку к труднодоступному имени страшилы.
– Можно просто – Трутс, – уточнил владелец сложного имени.
– Привет! – хором отрезали собравшиеся.
– Трутс, просто Трутс. Как вы понимаете, я был Фобосом длинных слов, моя специализация – гиппопотомонстросескиппедалофобия. Почему был, спросите вы? Потому что, к сожалению, некоторые страхи слишком узконаправленные. Людей с таким страхом трудно найти – их не больше 10% от всего населения Земли. Из-за этого редкие Фобосы и Фобии исчезают. Но какой же потрясающий вкус у такого изысканного страха! Говоря короче, я сейчас перепрофилируюсь на новую специальность – технофобия. В данный момент живые придумывают всё больше технических и цифровых нововведений. Но страх неизвестного – основной страх, – он скользнул взглядом по Первороду. – А исходя из этого, я выбрал встать на гребне новой волны фобий. Посмотрите, как они начинают бояться нейросетей. Вы слышали про нейросети? Я думаю, это золотая жила. Пока страха, конечно, маловато, но ещё не полночь, как говорится.
– Что-то я не пойму, а где у тебя пугательная железа в виде антенны 5G? Или ты волны страха на палец ловить собрался? – спросил едко Ваал’Торн.
– При чём тут 5G? Я пью страх по-обычному, как и вы. Без всяких волн и сигналов, – спокойно парировал Трутс.
– Да бредни это всё. Ваша новая школа, новые технологии – чушь, – Ваал’Торн обратился к Первороду. – Можно я вступлю в дискуссию?
– Пожалуйста, – кивнул Первород.
– Я как считаю, в живых вшита программа – бояться. Они без этого страха не выжили бы, они нам «спасибо» сказать должны. А наша задача – этот страх поддерживать. Пугай, но не спугни.
– Пугай, но не спугни! – хором продублировали присутствующие.
– Так, что ж мы теперь будем из-за каждого их новоиспеченного гаджета менять свои порядки и подстраиваться? Пусть они под нас подстраиваются! Тьма, высота, глубина, неизвестность – это у них на подсознании высечено. Без страха они все с края Земли сиганут, чтоб узнать, что за ним, – принялся объяснять шипастый страшила.
– Но Земля круглая, Ваал'Торн. Мы ещё в 1633 году встречали на нашей стороне Галилея, слушали его лекции, с пылу с жару. К тому же, люди совершенствуют своё бесстрашие. Их эволюция – адаптация. Они приспособились к жизни, учатся бороться со своими страхами. И заметь, делают это без насилия, как в средневековье. Они-то без нас прожить смогут, если достаточно адаптируются и разовьются интеллектуально, духовно, физически, а мы? Если мы задержимся в развитии на уровне средневековья – мы в нём и останемся. Пылью на полках истории. Мы просто не сможем их напугать, не то, что спугнуть, – доказывал свою точку зрения Трутс.
– Ну нет! Неужели ты не видишь, в их мире то же самое средневековье, обтянутое нанотехнологической тряхомудией. Не нужно ни под кого подстраиваться. Вышел в люди, напугал по-старинке – и дело с концом. Раньше люди что-то противопоставить могли, заставить нас самих бояться – жить было весело, мреть было интересно. А сейчас что? – выдал Ваал'Торн.
– А что сейчас? – уточнил Трутс.
– Да пресно всё, – кисло констатировал Ваал'Торн.
– Ну, так это говорит о движении, изменении. Пресно – значит непривычно. Разве нет? – уточнил Трутс.
– Это говорит о стагнации, а в условиях постоянного хода времени – о движении назад, – разъяснил Ваал'Торн.
– Смотря, откуда наблюдать. Если вам непривычно в новом мире – адаптируйтесь, изменитесь, – настаивал Трутс.
– Если мне непривычен новый мир, я его изменю под свои стандарты, – держался своей точки зрения Ваал'Торн.
– Ваши стандарты стареют вместе с вами, – сказал Трутс.
– Хорошо, увидимся через 100 лет. Посмотрим, чья позиция верная, – подвёл итог Ваал'Торн.
– Согласен. Кто останется, тот и прав. Время – лучший судья, – поддержал Трутс.
– Господа, я считаю вы оба правы. Точка зрения говорит о том, что вы наблюдаете. А мир такой большой, что в нём поместятся обе ваших точки зрения. Продолжим собрание, – урегулировал спор Первород.
– Хорошо. Нужно соблюдать последовательность. Меня зовут Ваал’Торн, – страшила показательно поклонился в сторону Перворода.
– Я, можно сказать, местный архивариус. Взаимодействую с ведьмами, беру у них заказы на той стороне, ищу исполнителей на этой. В свободное время веду летопись событий: ищу свеженькие мёртвые души и расспрашиваю их о мире живых, пока их память не стёрлась за 40 дней. Ну, что могу сказать – раньше было лучше. Светлая память тёмным временам. Я всё-таки буду настаивать на своём: раньше страх был вкуснее, углы темнее, луна полнее. Я вот достану архивы свои и принесу в следующий раз! Сухими фактами докажу! У меня всё.
– Мракодарю вас, господа, за ваши выступления. Это была интересная дискуссия. В спорах и рождается истина потому, что вы описываете её с разных точек зрения. Кстати, Ваал'Торн, вы могли бы помочь своими архивами Жозефине, – подвёл итог Первород. – Перейдём к следующему гостю.
– Всем привет! Я Аркаша, – он помахал сломанной рукой.
– Привет, Аркаша!
– В прошлый раз ты озвучивал проблему. Что-то изменилось после собрания? – спросил Первород.
– Да, мы начали встречаться с Каллисто,чтобы проводить уроки.
– И как успехи? – спросил глава собрания.
– Отлично. Но, в плане уроков – не очень: не могу применить её опыт в тесной лифтовой кабине без зеркал. Буду искать новое пристанище – «фешенебельное», как она выражается. С просторным лифтом и большим количеством зеркал. Она меня вдохновила изменить условия существования, – ответил переломанный Аркаша.
– О, это просто замечательно! Рад слышать, – прокомментировал тёмный великан.
– Прошу прощения, – вмешался Ваал'Торн, активно жестикулируя, – Но ведь, это же яркий пример того, о чём я и говорю. Аркаша вместо того, чтобы изменить мир, решил измениться сам.
– Но ведь, у него же нет зеркал в лифте обитания, чтобы применять зеркальную технику. Он изменяет себя, адаптируется. Или вы хотите сказать, что ему нужно самому зеркала в лифте повесить? – спорил Трутс.
– Я бы повесил, – сухо парировал Ваал'Торн. – Дело несложное.
– А мне нравится, что я перееду поближе к Каллисто. Мы сможем чаще видеться. Она мне очень нравится, – засиял Аркаша. – Я даже подумываю о церемонии мракосочетания.
Руно умилилась. Страшилы расплылись в улыбках. Даже хмурая и гордая Жозефина немного растаяла.
– И кстати, она мне посоветовала придумать страшилье прозвище и перестать представляться живым именем, – продолжил Аркаша.
– А так, это твоё живое имя? – удивился Ваал'Торн, – А я думал страшилье. Такое жуткое…
– Ваал'Торн, прояви уважение к живому имени. Мы все оттуда пришли. Живое и мёртвое – одна суть.
– Извиняюсь, – сказал он Первороду.
– А что значит живое имя? – спросила Руно.
– А ты не помнишь своё? – поинтересовался Аркаша озадаченно и переадресовал вопросительный взгляд главе собрания.
– В нашем мире живое имя, это как подпись. Если ты будешь делать что-то в рамках Сумрачного Секретариата, то тебе оно понадобится. Кто накладывает Печать, тот и передаёт узнику его живое имя после перехода, – объяснил Первород. – Если твоя мать Клаустрофобия, которая привела в этот мир, не назвала тебе его, значит пока не готова выпускать из-под своей опеки. Можешь спросить у неё, как представиться возможность.
– Хорошо, – ответила Руно и обратилась уже к Аркаше. – И какое же имя ты себе придумал?
– Выбираю между «Арканоид» и «Арканзас», – ответил он.
– Какой вздор! – удручённо отреагировал Ваал’Торн.
– А мне нравится как звучит, – сказал Аркаша. – Может быть, остановлюсь на «Аркан».
Сегодня День рождения Александра Сергеевича “айдасукинсына” Пушкина. И по случаю я вспомнил, как же в детстве любил фильм “Руслан и Людмила”, особенно момент, когда Руслан ночью в поле находит огромную, отрубленную голову и разговаривает с ней. В детском, блин, фильме! Повспоминал и другие “сказки” Сергеича, и знаете, жутких моментов-то в них не мало.
Держите мой ТОП пушкинской жути.
5. Расправа над медведицей в “Сказке о медведихе”.
Он сажал в нее рогатину Что повыше пупа, пониже печени. Грянулась медведиха о сыру землю, А мужик-то ей брюхо порол, Брюхо порол да шкуру сымал,
Ну конечно, тут есть оправдание мужику. Случайная встреча и медведица, оберегающая своих медвежат, нападает первой. Но не слишком ли мясные подробности?...
4. Тяжкие телесные в “Сказке о попе и работнике его Балде”.
С первого щелка Прыгнул поп до потолка; Со второго щелка Лишился поп языка; А с третьего щелка Вышибло ум у старика.
Нормальный такой маньчина, нашел способ безнаказанно убивать с согласия работодателя.
3. Погребение заживо в “Сказке о царе Салтане”.
И царицу в тот же час В бочку с сыном посадили, Засмолили, покатили И пустили в Окиян
Даже для казни недругов не совсем гуманный способ, а это на минуточку устроили сестрицы. Родную сестру и младенца-племянника... Жуть.
2. Двойное убийство в “Сказке о золотом петушке”.
Перед ним его два сына Без шеломов и без лат Оба мёртвые лежат, Меч вонзивши друг во друга.
И это не единственные насильственные смерти в сказке. Сам царь при толпе свидетелей забил жезлом мудреца-скопца, а после и ему самому проклевал череп золотой петушок.
1. Убийство с целью ограбления в сказке “Жених”
А старший брат свой нож берет, Присвистывая точит; Глядит на девицу-красу, И вдруг хватает за косу, Злодей девицу губит, Ей праву руку рубит.
Хочется верить, что эта была не детская сказка…
Ну как вам наш гений? Я стал его еще больше уважать. Как гласит предисловие книжки, в которой я прочитал все эти сказки - погрузитесь в шикарные описания приключений, волшебства и самобытных чудес
