Михаил никогда не был красавцем. Лицо молодого человека с тяжёлыми надбровными дугами, массивным подбородком и расплющенным носом придавало ему сходство с обезьяной. Могучее тело и кудрявые волосы, которые торчали во все стороны, будто пытаясь убежать, чтобы не видеть этой картины, только усугубляли ситуацию. В детдоме его дразнили «Гориллой». Даже от воспитателей, старающихся быть объективными, он иногда ловил брезгливые взгляды в свою сторону. Но он не обижался, знал, что похож, и научился с этим жить, привык во время разговоров смотреть в пол и говорить по существу, коротко и ясно.
Миша выудил из кармана куртки уже сотню раз прочитанное за последние дни письмо в мятом конверте и прочитал его снова.
«Здравствуйте, Михаил Сарычев. Вы не знаете меня, но я был соседом ваших родителей пятнадцать лет назад. Думаю, вам следует знать, что ваш родительский дом всё ещё стоит в нашей деревне. Я присматривал за ним все эти годы. Если вас интересует история вашей семьи, приезжайте. Я могу многое рассказать».
Парень сверился с адресом, указанным в письме, и зашагал по разбитой дороге, огибая глубокие лужи, невольно чувствуя на себе редкие взгляды из-за занавесок. Порой замечал, как старики, сидевшие на лавочках у домов, провожали его долгими взглядами. В этом месте чужаков замечали сразу, тем более с такой внешностью. Каждый его шаг сопровождался громким хлюпаньем грязи под ногами и шелестом опавших листьев.
Родителей он никогда не знал. Единственным его домом был тот самый детдом, где и прошло его детство. Когда задавал вопросы воспитателям о них, те лишь уклончиво отвечали, мол, несчастный случай, нет родственников, документов почти не сохранилось. Со временем он перестал спрашивать, смирился со своей участью.
Вскоре Миша добрался до Лесной улицы, которая начиналась на краю деревни и, как следовало из названия, упиралась в тёмную стену леса. Михаила интересовал дом номер 14, который, как выяснилось, был предпоследним. Вопреки его ожиданиям, дом оказался добротным бревенчатым срубом с крепким крыльцом и резными наличниками, покрытыми некогда коричневой краской. Рядом стоял другой дом, меньше размером, но лучше сохранившийся. Из его трубы поднимался дым, а во дворе у забора были аккуратно сложены дрова
Здоровяк замер у калитки, не решаясь войти. Он не знал, чего ожидать от встречи, да и можно ли верить человеку, который вдруг решил вторгнуться в его жизнь с рассказами о прошлом, которого у него никогда не было? Парень заметно волновался, его здоровенные кулаки нервно сжимались и разжимались.
Голос раздался так неожиданно, что Михаил вздрогнул и чуть не дал кирпичей. На крыльце соседнего дома стоял старый пердун в шерстяном свитере и вельветовых штанах. Его плешивая голова, на которой по бокам виднелись клочки седых волос, напоминала поле, где кругом высокие заросли, а где-то посередине виднеется дорога.
— Вы… Это вы писали мне? — Миша сделал шаг в сторону старика.
— Я, кто ж ещё, — дед хмыкнул и махнул рукой. — Иди сюда, разговор будет долгий.
Молодой человек последовал за ним, прошёл через скрипучую калитку и затем поднялся на крыльцо. Старик уже скрылся в доме, не дожидаясь его. Внутри Михаил почувствовал запах трав и печного тепла, вперемешку с запахом выпечки, который на мгновение навеял воспоминания о детстве. Так пахло в столовой детдома по праздникам.
— Садись, — дед указал на стул у грубо сколоченного стола. — Чай будешь?
— Буду, — кивнул парень, опускаясь на стул, который предательски скрипнул под его весом. Он нервно поерзал, опасаясь, что мебель не выдержит его могучего тела.
Старик начал суетиться у печки, поставил чайник и достал из шкафчика банку с вареньем и две щербатые чашки. Его движения были точными и резкими, несмотря на преклонный возраст.
— Меня Иваном Петровичем звать, — произнес он, не оборачиваясь. — Можно просто дед Ваня. Я твоих родителей хорошо знал. Недолго, правда, но хорошо.
— А что с ними случилось? — Миша подался вперед. — Мне никогда толком о них не рассказывали.
Старик поставил на стол чашки с чаем и присел напротив Михаила. На улице начинало темнеть, однако хозяин дома не спешил включать свет.
— Эх, это история не из самых приятных, — сказал дед и на миг задумался, потирая седой подбородок. — С чего бы начать? Ну, обычная, ничем непримечательная семья, каких тысячи. Алексей, отец твой, работал на пилораме в соседнем селе, а мать, Светлана, была художницей, рисовала красивые картины, некоторые даже продавала иногда.
Парень внимательно слушал, пытаясь представить людей, которых никогда не знал и не видел, но от которых, возможно, мог унаследовать свои черты лица, привычки, таланты. Он обхватил чашку своими огромными пальцами и сделал несколько глотков горячего напитка.
— Дом, который они купили, — продолжал Иван Петрович, — раньше принадлежал священнику, отцу Серафиму. Служил в нашей церкви, пока ее не закрыли в девяностых. После этого жил затворником, книги писал. А потом исчез. Просто пропал однажды, и всё тут. Искали его, всю округу обошли, а толку никакого. Решили, что в лесу заблудился или в реке утонул.
Старик помолчал, всматриваясь в темноту за окном.
— Дом пустовал пару лет, пока твои родители его не купили. Хороший дом, крепкий. Я им соседом стал, помогал обживаться. Вначале всё было хорошо. Ты тогда совсем малышом был, лет пять тебе было. Шустрый такой мальчонка, бегал по двору, с деревенскими ребятишками играл. Волосы у тебя и тогда были кудрявые, как сейчас, любопытным был, всё время вопросы всякие задавал.
— Я не помню, — тихо произнес Михаил и опустил глаза. — Совсем ничего не помню до детдома.
— Неудивительно, — кивнул старик. — После того, что случилось, многие бы забыли.
Он поднялся и подбросил полено в печь. Огонь вспыхнул и на мгновение осветил комнату ярким светом, и снова погрузился в ровное тление.
— Но спустя некоторое время после переезда я стал замечать странности, — дед вернулся к столу, его движения стали медленнее. — Твои родители изменились. Стали замкнутыми, нервными. Редко выходили из дома. А когда выходили, то казались какими-то отстраненными, будто не здесь находились. Светлана перестала рисовать. Алексей почти не разговаривал со мной, хотя раньше мы часто болтали по вечерам и иной раз подтягивали самогонку. Ты тоже изменился, стал тихим, как будто испуганным, больше не играл с ребятами, всё один да один.
Миша слегка занервничал. История принимала неприятный оборот. Он машинально коснулся шрама на шее, который был длинным и тонким и проходил от уха до ключицы, не слишком заметный под воротником, но всё же… Он никогда не знал, откуда эта отметина.
— Да, это оттуда, — кивнул дед, заметив его движение. — В тот вечер я на улице был, за дровами выходил. Вдруг слышу крик из вашего дома, страшный, пронзительный такой. Я бросил всё и побежал. Дверь была открыта, вошёл, а там ты на полу, вся шея в крови, глаза закатились. Я уже подумал, что всё, помер малец. А родителей нигде нет. Исчезли, как сквозь землю провалились.
Иван Петрович отвёл взгляд в сторону, но потом продолжил свой рассказ.
— Вызвал скорую, милицию. Тебя в больницу увезли. А родителей так и не нашли. Ни следов борьбы, ничего такого. Как будто испарились, — старик развёл руками. — Версий было много, от убийства до побега за границу. Одно время даже меня подозревали. В конце концов, дело так и осталось нераскрытым. Тебя определили в детдом. Я хотел взять тебя к себе, но мне отказали. Старый, одинокий, средств не хватало, что я мог тебе дать? Да и опять, подозрения на мне всё еще оставались.
— А дом? — спросил Михаил. — Почему он все еще стоит?
— Дом перешëл к тебе по наследству, — объяснил дед. — Но до твоего совершеннолетия им распоряжалось государство. Потом, видимо, про него просто забыли. А я присматривал, чтобы мародеры не разграбили, крышу латал, когда протекала, ухаживал, как мог. Думал, может, когда-нибудь ты вернёшься. Всё ждал, что объявишься.
— Как вы меня нашли? — здоровяк смотрел на старика с недоверием.
— С трудом, — тот пожал плечами. — Сначала узнал, в какой детдом тебя определили. Потом выяснил, куда ты делся после него. Интернет помог, социальные сети.
Михаил кивнул. История звучала правдоподобно, хотя и оставляла множество вопросов. Он отпил чай, который уже успел остыть.
— Зачем вы меня позвали? Почему сейчас, спустя столько лет?
— Я стар, Михаил. Мне семьдесят восемь. Долго не протяну, — старик тяжело вздохнул. — А ты должен знать правду о своей семье и о том, что тогда случилось.
Они ещё какое-то время молчали, попивая чай, каждый погружён в свои мысли. За окном совсем стемнело, и только огонь в печи освещал комнату.
— Можно мне осмотреть дом? — спросил наконец Миша, поднимаясь со стула.
— Прям вот щас? — старик покосился на темное окно, в котором отражался лишь свет от печи. — Лучше завтра, при свете. Ночь не лучшее время для таких дел. Переночуешь у меня, комната есть свободная.
Когда дед Ваня показывал ему комнату, где предстояло ночевать, Михаил всё же решился спросить:
— А тот священник, вы его хорошо знали?
Старик замер на пороге комнаты, держа в руках свежее бельё для постели.
— Хорошо? Ну, не сказал бы. Как и все тут, кланялись при встрече, в церковь ходили по праздникам. Но он был, скажем так, закрытым человеком. Много читал, мало говорил. Глаза у него были особенные, такие, знаешь, пронзительные, словно насквозь видели.
— И никто не знает, что с ним случилось?
Иван Петрович медленно положил бельё на кровать.
— Всякое говорят. Кто скажет — уехал тайком. Кто — в лесу заблудился, волки задрали. А кто и другое…
— Что? — Здоровяк напрягся.
— Говорили, что не прост был тот священник. Якобы знал он что-то такое… тёмное. В подвале своём запирался, молился днями напролёт. А потом стал людей туда водить. Для обрядов каких-то. Тех, кто болен душой был.
— И что? — Михаил наклонился, его тяжелый подбородок выдвинулся вперед, придавая лицу еще более зловещее выражение.
— А ничего. Пропал, и всё тут, — старик двинулся к выходу. — Но ты не обращай внимания, народ любит выдумывать разные истории, ложись, отдыхай. Завтра день непростой будет.
Комната для гостей была маленькой, но чистой. Старая железная кровать с продавленным матрасом, комод с потускневшим зеркалом, пара книжных полок со старыми изданиями. На стенах висели фотографии в рамках, на которых, вероятно, были запечатлены родственники хозяина дома. Несмотря на волнение, Миша почти сразу провалился в сон, как только голова коснулась подушки.
Утром парень умылся холодной водой и вышел на кухню. Иван Петрович уже не спал, соображал нехитрый завтрак, жаря яичницу на старой плите. Желудок Михаила громко заурчал от запаха жареного сала и лука.
— Выспался? — спросил старик, не отвлекаясь от своего занятия.
— Не очень, — признался Михаил. — Странные сны снились.
— Это нормально. Слишком много информации на тебя вчера свалилось, — дед выложил яичницу на две тарелки и поставил их на стол. — Ешь, сила нужна будет.
После завтрака они вышли из дома. День был солнечным, но прохладным. Сухие листья кружились в воздухе и устилали дорогу ржавым ковром. Дом его родителей выглядел массивным и мрачным, несмотря на яркое солнце. Краска облупилась, одно окно было закрыто фанерой, водосток покосился. Но в целом строение казалось крепким, способным простоять еще не один десяток лет.
— Вот ключи, — старик протянул Михаилу связку. — Большой от входной двери, маленький от черного хода. Я буду дома, если понадоблюсь.
Здоровяк толкнул скрипучую калитку и прошел по заросшей тропинке к крыльцу. Ключ с трудом повернулся в замке, дверь открылась с протяжным скрипом, и парень шагнул в полутемную прихожую. Свет проникал сквозь грязные окна, освещая интерьер, застывший во времени.
Мебель была накрыта пыльными тканями, на полках стояли книги и всякие безделушки, на стенах висели картины разных размеров. Миша подошёл к одной из них и сдул пыль. Пейзаж осеннего леса, прорисованный с удивительной точностью. Внизу подпись: «С. Сарычева». Краски почти не потускнели, и казалось, что листья на деревьях вот-вот зашелестят от легкого ветерка.
Странно было думать, что эти линии нарисованы рукой женщины, которая его родила, но которую он совершенно не помнил. Он медленно обходил комнаты, снимал ткани с мебели, рассматривал вещи, пытаясь пробудить память. Но ничего не происходило. Михаил чувствовал себя туристом в музее, который разглядывает экспонаты из чужой жизни. Его огромные руки казались неуместными среди хрупких вещей, и он двигался осторожно, боясь что-нибудь сломать. В те моменты ему вспоминались воспитатели из детдома, которые часто твердили, что у него руки не из того места растут.
В одной из комнат обнаружился детский уголок. Там стояла маленькая кроватка, игрушки, стульчик ручной работы, который, судя по всему, смастерил его отец. Миша присел на корточки, взял в руки плюшевого медведя с оторванным ухом. «Это был мой», — подумал он, но никаких воспоминаний не возникло.
Кухня сохранилась лучше всего. В шкафу аккуратно стояли тарелки, кастрюли висели на крюках. В холодильнике даже остались какие-то банки с продуктами, которые давно уже испортились и превратились в непонятную, вызывающую отвращение массу. На столе лежала старая кулинарная книга, открытая на рецепте яблочного пирога.
Здоровяк открывал шкафы, выдвигал ящики, листал оставленные книги и журналы. Он искал что-то, сам не зная что. Может быть, надеялся найти подсказку о судьбе родителей, ключ к своим забытым воспоминаниям. Каждая вещь, к которой он прикасался, казалась частью головоломки, смысл которой ускользал от него.
В спальне родителей он нашел семейные фотографии. На одной из них молодая пара держала на руках маленького кудрявого мальчика. Михаил долго смотрел на снимок. Мужчина был высоким, широкоплечим, с таким же тяжелым подбородком и широким носом, как у него самого. Женщина же оказалась хрупкой блондинкой с мягкими чертами лица. Они улыбались, счастливые, не подозревая о судьбе, которая их ждет.
Время шло, а парень всё бродил по дому, впитывая атмосферу, пытаясь связать себя с этим местом. Уже в середине дня, когда он почти обошел весь дом, Миша заметил в коридоре скрытую дверь. Она была неприметной, маленькой, того же цвета, что и стены, без ручки, только с маленькой защёлкой сбоку. Он бы ее и не заметил, если бы не солнечный луч, который, проникнув через окно, осветил тонкую линию, очерчивающую контур двери.
Михаил отодвинул защёлку, и дверь плавно открылась, обнажая ступени, ведущие вниз. Электричества, разумеется, и в помине не было. Он достал телефон, включил фонарь и приступил к погружению. Лестница была крутой, а ступени узкими, так что ему приходилось спускаться боком, цепляясь за стены своими большими руками.
Спустившись, он оказался в просторном подвальном помещении, которое, к его удивлению, было обустроено как жилая комната. Стены были оклеены обоями, хоть и выцвели и местами уже отошли от стены, а на полу лежали старенькие ковры советской эпохи. Вдоль стен стояли крепкие стеллажи с банками консервации, инструментами и различным хламом. Воздух здесь был затхлым, с легким запахом плесени и сырости.
Молодой человек медленно обходил помещение, освещая углы фонариком. На первый взгляд обычный деревенский подвал, обустроенный для хранения продуктов. Но когда луч света скользнул по стене за одним из стеллажей, он заметил странность.
Часть обоев на стене была светлее, как будто недавно приклеена, причем светлый участок был прямоугольным, напоминающий дверной проем. Здоровяк подошёл ближе и ощупал стену, постучал по ней. Под обоями чувствовалась не штукатурка, а что-то металлическое. Сердце забилось чаще, дыхание участилось, словно тело помнило что-то, о чем разум забыл.
С трудом, навалившись всем телом, ему удалось отодвинуть тяжелый стеллаж, его мышцы напряглись, вены вздулись на руках и шее. После этого он поддел ногтем край обоев и потянул. Бумага легко отошла, обнажая металлическую поверхность. Это действительно была дверь, но без ручки, лишь с замочной скважиной. Она выглядела новее, чем остальная часть дома, словно была установлена не так давно.
Михаил перебрал ключи, которые дал ему старик, но ни один не подходил по размеру к этому замку. Он уже хотел отступить, но решил попробовать просто толкнуть тяжёлую дверь, сам не зная, на что надеялся. К его удивлению, она подалась. Не заперта, просто прикрыта. Он толкнул сильнее, и массивная дверь с тяжелым скрежетом открылась, обнажая темный проход.
Луч фонарика выхватил из темноты узкий коридор с каменными стенами и еще одну лестницу, уходящую глубже под землю. Парень застыл на пороге, не решаясь сделать шаг. Внутри него боролись два чувства, какое-то внутреннее сопротивление, необъяснимый страх перед тем, что могло скрываться внизу, и непреодолимое желание узнать правду.
Сделав глубокий вдох, Михаил шагнул в коридор и начал спускаться по ступеням. Они уходили все глубже и глубже, значительно ниже уровня подвала. В какой-то момент у него возникло ощущение, что он спускается не просто под дом, а куда-то под саму землю, в какие-то древние катакомбы. Воздух становился затхлым, холодным, с каждым шагом все труднее было дышать.
После примерно тридцати ступеней лестница закончилась, и здоровяк оказался в просторном подземном помещении. Луч фонарика не мог освещать его целиком, выхватывал из темноты лишь фрагменты.
Михаил двигался вдоль стены, постепенно составляя в голове картину всего помещения. Это была не просто комната, а целый зал, напоминающий небольшую церковь или часовню. В дальнем конце виднелось что-то вроде алтаря, а над ним большой трухлявый деревянный крест. Пол был выложен каменными плитами, между которыми проросли какие-то бледные, лишенные хлорофилла растения.
Стены были увешаны иконами, многие из которых почернели от времени. На полках стояли десятки старинных фолиантов, современные издания, тетради с рукописным текстом. Михаил взял одну наугад — Библия на церковнославянском языке. Некоторые страницы были исписаны, на других подчеркнуты целые абзацы, сделаны какие-то схемы на полях.
«Это была подземная церковь?» — подумал он, продолжая осматриваться. Помещение выглядело обжитым, была здесь и мебель для жилья, и посуда, даже остатки свечей в подсвечниках. Кто-то жил здесь, возможно, совсем недавно. В дальнем углу стояла кровать, накрытая старым одеялом, а рядом с ней стол с книгами и бумагами.
Миша двинулся дальше, и вдруг луч фонарика выхватил из темноты то, от чего его сердце чуть не остановилось. У дальней стены лежали два человеческих скелета, все еще частично одетых в истлевшую одежду, по остаткам которых можно было понять, что это были мужчина и женщина. Они лежали рядом, словно обнявшись в последний момент жизни. Ткань давно истлела, но можно было различить остатки синих джинсов на одном скелете и фрагменты цветного платья на другом.
А чуть поодаль виднелся еще один скелет, однако тот выглядел более древним, в истлевших остатках церковного облачения, и было несложно догадаться, что это были кости того самого пропавшего священника, о котором упоминал старик. Рядом с ним лежал массивный деревянный крест, потемневший от времени.
«Господи, неужели это…» — эта мысль была настолько страшной, что он не мог ее закончить. Его затошнило. Он отшатнулся, ударившись спиной о книжный шкаф. Несколько книг упали на пол, подняв облако пыли. Кашляя и отплевываясь, он хотел было повернуть назад, к лестнице, но взгляд его упал на небольшой предмет, лежавший между скелетами мужчины и женщины. Миша подошёл ближе и понял, что это толстая тетрадь, журнал или дневник. Стараясь не смотреть на пустые глазницы черепов, он схватил её и открыл. Страницы пожелтели, но текст все еще можно было разобрать.
«10 апреля. Сегодня ко мне пришли Ивановы, рассказали о своем сыне. Мальчик изменился после похода в лес. Стал замкнутым, агрессивным, говорит странные вещи. Они думают, что с ним случилось что-то… сверхъестественное. Я согласился помочь, хотя не уверен, что это в моих силах. Церковь закрыта, но мой сан никто не отменял.»
Михаил перелистывал страницы, погружаясь в историю, записанную отцом Серафимом. Священник описывал встречи с мальчиком, свои наблюдения, попытки понять, что с ним не так. С каждой записью тон становился все более тревожным.
«15 апреля. Сегодня разговаривал с Петей наедине. Что-то не так с этим ребенком. Его глаза… в них нет детской невинности. Он смотрит как старик, много повидавший и много знающий. Говорит вещи, которые десятилетний мальчик знать не может.»
«20 апреля. Сегодня пришел к страшному выводу, что мальчик одержим. Не знаю, как и когда это произошло, но в нем сидит нечто древнее и злое. Когда я заговорил с ним о Боге, он усмехнулся и выкрикнул богохульства на латыни, которого он точно знать не мог. Я должен помочь ему, изгнать это существо.»
«25 апреля. Я привел мальчика в подземную часовню под моим домом. Это место особенное, здесь когда-то стояла древняя церковь, разрушенная во время революции. Я специально купил этот участок и построил дом именно здесь, чувствуя силу этого места.»
«5 мая. Сегодня оно заговорило со мной напрямую. Использовало рот мальчика, но этот голос не принадлежал человеку. Оно сказало, что его нельзя изгнать обычными методами. Что возможен только обмен, и оно покинет тело мальчика, если получит другое в замен. А если носитель умрет, оно найдет нового и никогда не остановится. Впервые в жизни мне стало по настоящему страшно, вера моя подвергается серьёзному испытанию.»
«10 мая. Я принял решение. Предложу себя взамен мальчика. У меня есть план: как только ребенок будет освобожден, меня должны запереть в подземной часовне навсегда. Имеет смысл попробовать, сдаётся мне, оно не может передвигаться самостоятельно без человеческого тела, и когда меня не станет, оно останется здесь навечно. Сущность не должна выйти на свободу. Я поговорил с Иваном, соседом. Он согласился помочь. Когда все будет кончено, Иван запрет дверь и никогда ее не откроет.»
На этом записи отца Серафима обрывались. Михаил перелистал несколько пустых страниц, пока не наткнулся на небольшой блокнот, спрятанный между ними. В нём он обнаружил ещё несколько надписей, сделанные уже другим почерком.
«20 сентября. Мы переехали в новый дом. Светлана в восторге от места. Здесь тишина, природа, идеально для ее творчества. Миша тоже доволен, целыми днями бегает по двору. Сосед, Иван Петрович, помогает обустроиться. Правда, он рассказал странную историю о предыдущем хозяине, священнике, который якобы пропал без вести. Впрочем, нас это не касается.»
Парень вздрогнул, увидев свое имя. Это писал его отец, Алексей Сарычев. Он продолжил чтение, ощущая, как внутри растет тревога. Каждое слово отзывалось в нем странным эхом, словно он уже знал эту историю, но забыл.
«10 октября. Что-то не так с этим домом. Последние ночи мне снятся кошмары. Светлана тоже плохо спит, а Миша стал беспокойным, плачет по ночам, хотя раньше спал как убитый.»
«15 октября. Сегодня впервые услышал голос. Он доносится из подвала. Шепчет мое имя, зовёт спуститься вниз. Светлана думает, что у меня переутомление. Может, она права. Слишком много работаю в последнее время.»
«20 октября. Голос становится громче. Сегодня ночью я не выдержал и спустился в подвал. Обыскал все углы, простукал стены. Ничего необычного не нашел, но чувство, что там что-то есть, не покидает меня.»
«25 октября. Нашел дверь в подвале, спрятанную за стеллажом. Она заперта, но голос доносится именно оттуда. Меня тянет туда, как магнитом, не могу сопротивляться. Я должен найти ключ.»
Записи становились все более бессвязными. Алексей писал о своих попытках найти ключ от двери и о том, что голос становился все настойчивее. Чем дальше читал Михаил, тем больше чувствовал озноб, словно холод подземелья проникал в самые кости.
«1 ноября. Иван Петрович приходил сегодня, выглядел встревоженным. Спрашивал, все ли у нас в порядке. Я солгал, сказал, что все хорошо. Но он словно видел меня насквозь. Перед уходом сказал странную вещь: «Не открывай то, что должно оставаться закрытым». Откуда он знает про дверь?»
«5 ноября. Я больше не могу сопротивляться. Голос зовет меня постоянно. Сегодня ночью я взял топор и выломал замок той двери. За ней оказался проход глубоко под землю, в какое-то подземное помещение. Там я нашел останки человека в одежде священника. И в тот же миг почувствовал, как что-то вошло в меня, заполнило каждую клеточку моего тела. Древнее, могучее, злое. Но потом в подвал спустился Миша. Он услышал шум и пришел посмотреть.»
«6 ноября. Что-то изменилось. Я больше не чувствую присутствия внутри себя. Но Миша… с ним что-то не так. Он стал тихим, отстраненным. Смотрит на нас со Светланой так, словно мы чужие. И его глаза… в них появилось что-то старое, мудрое, не детское.»
«10 ноября. Я наконец понял, что случилось. То, что было заперто в часовне, вырвалось на свободу. Оно вошло в меня, но потом оно выбрало Мишу. Ребенок — лучший сосуд, чистый, неиспорченный. Светлана заметила изменения, но я не могу ей рассказать правду. Она не поверит, решит, что я сошел с ума.»
«15 ноября. Иван Петрович снова приходил. Он знает больше, чем говорит. Сказал, что заметил изменения в Мише. Предложил помощь, но какую помощь он может оказать?»
«20 ноября. Светлана узнала правду. Я показал ей часовню, дневник священника. Она в ужасе, но понимает, что мы должны что-то делать. Миша — уже не Миша. Существо полностью контролирует его.»
«22 ноября. Я набрался смелости и поговорил с Иваном. Рассказал ему обо всем. Он побледнел и признался, что знает, что произошло. Рассказал историю о священнике и мальчике, о демоне, которого нельзя изгнать. Сказал, что единственный выход — либо запереть Мишу в том подземелье навсегда, либо найти кого-то, кто примет сущность в себя. Мы заменили сломанную дверь на новую, более надёжную и прочную. Иван сказал, что если все пойдет не по плану, мы должны будем запереть его в то помещение.»
«25 ноября. Я пытался говорить с существом внутри Миши. Умолял его взять меня вместо сына. Но оно только смеялось. Сказало, что однажды уже попалось на такой трюк и больше не повторит ошибки. К тому же, тело ребенка ему нравится — молодое, сильное, с большим потенциалом. Иван настаивает, что мы должны запереть Мишу в подземелье. Но как я могу сделать такое с собственным сыном?»
«27 ноября. Иван пришел с ножом. Сказал, что мы слишком долго тянем и демон становится сильнее с каждым днем. Завязалась драка. Я пытался остановить это безумие, но Иван полоснул ножом, попав мне в плечо. В какой-то момент Миша оказался между нами, и лезвие задело его шею. Он закричал и побежал наверх, к выходу. Иван бросился за ним. Света рыдает. Мы заперты здесь, в подземелье. Иван запер нас. Господи, что будет с нашим мальчиком?»
Это была последняя запись. Миша сидел, ошеломленный прочитанным. История казалась безумной, невозможной, и все же… все же она объясняла так много. Шрам на его шее, отсутствие воспоминаний о детстве, исчезновение родителей. В его голове вихрем закружились обрывки воспоминаний, тот невообразимый страх, боль, крики, а потом темнота, долгая темнота.
Звук шагов за спиной заставил его резко обернуться. В проёме, ведущем к лестнице, стоял Иван Петрович, держа в одной руке фонарь а в другой ключ.
— Теперь ты знаешь, — произнёс он тихо.
— Вы… — Миша сделал шаг назад. — Вы убили моих родителей. Вы заперли их здесь!
— Я сделал то, что должен был сделать, — прояснил дед. — Я пытался спасти всех нас от того, что сидит внутри тебя.
— Внутри меня? — парень указал пальцем на свою грудь, его широкие ноздри раздулись. — Вы сумасшедший старик. Никакого демона внутри меня нет.
— Неужели? — Иван сделал шаг вперед и скривил сухие губы. — А как ты объяснишь то, что происходило вокруг тебя все эти годы? Дети в детдоме, которые странным образом заболевали. Твои одноклассники, которые чахли рядом с тобой. Твои сослуживцы в армии, падавшие от истощения один за другим. Ты думаешь, это совпадения?
Здоровяк застыл. Перед глазами пронеслись воспоминания: бледные лица детей в детдоме, шепот за спиной, странные взгляды воспитателей. В школе та же самая ситуация, кто-то постоянно болел, слабел. В армии многие ребята попали в госпиталь с необъяснимой слабостью. И всё время рядом был он. Но он всегда оставался здоровым и сильным, в то время как другие теряли силы.
— Я следил за тобой все эти годы, — продолжил старик, не отводя взгляд от молодого человека. — Искал информацию о существе, что захватило тебя. Оно древнее, Михаил, старше любой известной религии. Оно питается жизненной силой людей, высасывает потихоньку, незаметно. Люди просто чувствуют усталость, апатию, их иммунитет ослабевает, они становятся подвержены болезням. А оно растет, набирается сил. В разных культурах его называли по-разному, но суть одна — это паразит, который никогда не умрет, пока есть люди, которыми можно питаться.
— Нет, — Миша отступил еще дальше. — Этого не может быть. Я бы знал, чувствовал что-то.
— Оно слишком хитрое, — дед сделал еще шаг вперед. — Оно развивается, становится умнее, маскируется под твою личность так хорошо, что даже ты не подозреваешь о его существовании. Но оно всегда с тобой.
— И что теперь? — спросил Михаил, чувствуя, как спина упирается в холодную каменную стену.
Продолжение в комментариях.
