Авторские истории

Вот это уже было интереснее. И страннее. Лайфинвейдер – технологический гигант, стеклянный улей в центре города, где информация стоила дороже платины, а собственная служба безопасности могла потягаться с армией небольшой банановой республики. Почему они обратились в ЛСПД?

– Почему мы, лейтенант? У них там церберов больше, чем программистов.

– Не знаю, Джейк. Приказ сверху. Какой-то адвокат по имени Маркус Крейн потерял свой портфельчик с чем-то очень важным. Говорят, данные компании. Просто съезди, оформи, не задавай лишних вопросов.

«Не задавай лишних вопросов», – мысленно повторил я. В этом городе такая фраза обычно означала, что вопросы лучше не просто не задавать, а даже не думать о них, если хочешь спокойно дожить до пенсии, которой у меня, скорее всего, все равно не будет.

Машина, черный седан с тонированными стеклами, бесшумно подкатила к участку. Водитель, молчаливый тип в строгом костюме, даже не посмотрел в мою сторону. Интерьер машины пах дорогой кожей и кондиционером, создавая стерильный кокон, отгороженный от мокрого, грязного города снаружи. Мы неслись сквозь дождь к стеклянной башне Лайфинвейдер, возвышавшейся над городом, как гигантский средний палец, показанный всем остальным.

Офис Маркуса Крейна находился на одном из верхних этажей, откуда открывался панорамный вид на залитый дождем Лос-Сантос. Сам Крейн был полной противоположностью этому виду – невысокий, суетливый, с бегающими глазками и влажными ладонями. Дорогой костюм сидел на нем мешковато, словно он одолжил его у кого-то покрупнее и поувереннее в себе.

– Детектив Трэвис? Спасибо, что приехали так быстро, – пролепетал он, нервно поправляя галстук. – Это ужасно, просто ужасно! Мой чемодан… там были… важные документы. Конфиденциальные.

– Что именно за документы, мистер Крейн? – спросил я, доставая блокнот. Атмосфера стерильного богатства и скрытой паники давила на виски.

– Эээ… аналитика, отчеты… внутренние данные компании, – он явно врал, или, по крайней мере, не договаривал. – Понимаете, это очень чувствительная информация.

– Понимаю. Когда вы заметили пропажу?

– Буквально час назад. Я отлучился на совещание, вернулся – чемодана нет. Он стоял прямо здесь, у стола.

– Кто имел доступ в ваш кабинет?

– Только я и моя ассистентка, но она сегодня на больничном. Дверь была заперта, электронный замок.

– Камеры наблюдения?

– Служба безопасности проверяет, но… похоже, в коридоре был какой-то сбой именно в это время. Представляете, какое совпадение? – Крейн попытался изобразить горькую усмешку, но получилось жалко.

Слишком много совпадений. Сбой камер в хай-тек компании? Обращение в полицию вместо внутренней службы? Адвокат, который не может внятно сказать, что у него украли? Мое чутье, натренированное годами копания в городском дерьме, вопило о подставе.

– Есть свидетели? Кто-то видел что-нибудь подозрительное?

– Один… один курьер, кажется, – Крейн потер лоб. – Он сказал охранникам внизу, что видел какого-то байкера, выходящего из здания примерно в это время. В черной куртке… с нашивкой… кажется, Лост Эм-Си.

Лост Эм-Си. Прокаженные байкеры, давно потерявшие былое влияние, но все еще способные доставить неприятности. Это уже была зацепка. Грязная, ржавая, но зацепка.

Я покинул стеклянную клетку с чувством легкой тошноты. Дело пахло гнилью, и запах шел не только от мокрых улиц. Лост Эм-Си… Первым, кто пришел на ум, был человек, чье имя вызывало у копов нервный тик, а у психиатров – профессиональный интерес. Тревор Филипс. Психопат, наркоторговец, ходячая катастрофа. Он когда-то якшался с Лост, и, по последним сводкам ЛСПД, его ржавый пикап снова пару раз мелькал на радарах в округе Блэйн. Связь была призрачной, но игнорировать ее было нельзя. В этом городе самые безумные догадки часто оказывались единственно верными.

Найти Тревора Филипса – задача не для слабонервных. Его логово в Сэнди-Шорс было местом, куда нормальные люди не совались даже под дулом пистолета. Я припарковал свой старенький Сталлион на безопасном расстоянии от его трейлера, пропахшего бензином, перегаром и безумием. Воздух дрожал от жары, несмотря на недавний дождь в городе. Из трейлера доносились нечленораздельные крики и звуки, похожие на удары чем-то тяжелым по чему-то металлическому. Я глубоко вздохнул и пошел навстречу судьбе.

Дверь трейлера была распахнута. Внутри царил хаос. Тревор, в одних грязных трусах и с безумным блеском в глазах, колотил гаечным ключом по старому телевизору.

– Она смеется надо мной! – орал он, обращаясь то ли ко мне, то ли к разбитому экрану. – Говорит, мои амбиции… ничтожны! Ты тоже так думаешь, городской хлыщ?!

– Тревор, успокойся, – я поднял руки в примирительном жесте, стараясь не делать резких движений. – Я по делу.

– По делу? – Он резко развернулся, ключ угрожающе блеснул в его руке. – Какое у тебя ко мне может быть дело, кроме желания упечь мою гениальную задницу за решетку? Или пристрелить, как бешеную собаку?

– Мне нужна информация. О Лост Эм-Си.

Тревор расхохотался – диким, лающим смехом.

– Лост? Эти обсосы? Кучка дегенератов на пердящих мотоциклах, которые даже собственную задницу защитить не могут? Что тебе от них надо? Одолжить мелочи на пиво?

– Кто-то в их куртке вынес чемодан из Лайфинвейдер.

– Лайфинвейдер? – Тревор нахмурился, потом снова заржал. – Серьезно? Эти придурки ограбили стеклянный муравейник? Ха! Ну, дают! Нет, коп, это не я. У меня дела поважнее, чем таскать портфели у офисных крыс. Я… я планирую… нечто грандиозное! – Он снова замахнулся ключом на телевизор. – Но если тебе так нужны эти клоуны… поезжай в их гребаный клуб в Ист-Вайнвуд. Там этого дерьма навалом. Спроси любого мудака в косухе. Только не говори, что от меня, а то они решат, что я снова хочу их… эээ… возглавить! Или унизить. Или и то, и другое. А теперь проваливай, коп! У меня сеанс психотерапии с бытовой техникой! Нахуй с моей лужайки! Быстро!

Я ретировался, пока Тревор не переключился с телевизора на меня. Его отрицание выглядело искренним, насколько вообще можно говорить об искренности применительно к Тревору Филипсу. Значит, придется трясти самих Лост.

Клуб Пропащих в Ист-Вайнвуд был именно таким, каким я его представлял: обшарпанное здание, рев мотоциклов, запах пролитого пива и дешевого виски. Несколько угрюмых байкеров курили у входа, разглядывая меня с нескрываемым презрением. Я подошел к самому здоровому из них, с татуировкой черепа на шее.

– Мне нужен тот, кто сегодня утром был у Лайфинвейдер.

Байкер сплюнул на асфальт.

– Пошел нахер, легавый.

– Я могу вернуться с ордером и перевернуть тут все вверх дном. А могу просто поговорить с одним парнем. По-хорошему.

Он оглядел меня с ног до головы, потом кивнул в сторону темного переулка рядом с клубом.

– Вон тот хмырь на Хексере. Рыжий. Кажется, Билли. Он сегодня хвастался, что провернул «дельце» в центре. Спроси у него. Только если он тебе рыло расквасит, я не виноват.

Рыжий Билли как раз заводил свой чоппер. Я перегородил ему выезд из переулка.

– Билли? Пара вопросов насчет утренней прогулки к Лайфинвейдер.

Он дернулся, глаза забегали. Попытался рвануть мимо меня, но я успел схватить его за куртку и стащить с мотоцикла. Он оказался не таким уж крепким – пара несильных, но точных ударов в корпус, и он согнулся, хватая ртом воздух. Я прижал его к грязной кирпичной стене.

– Чемодан, Билли. Где он? Кто заказал?

– Пошел ты… – прохрипел он.

Я прижал его сильнее.

– У меня мало времени и еще меньше терпения. Говори, или следующая остановка – больничка, а потом камера.

– Ладно, ладно! – сдался он. – Чемодан я сбросил. Как договорились.

– Кому?

– Одному типу… из Фэмилис… Зовут Чето… Он заплатил. Сказал, просто взять и привезти на угол Гроув-стрит. Всё! Я больше ничего не знаю, клянусь! Отвали, коп!

Фэмилис. Зеленые братки с Гроув-стрит. Значит, ниточка вела из логова психопатов и байкеров-неудачников прямиком в сердце старой доброй уличной банды. Чето… Я слышал это имя. Мелкая сошка, но достаточно зубастая, чтобы проворачивать такие делишки. Я отпустил Билли, и тот, кашляя, поспешил убраться прочь. Итак, Гроув-стрит. Сердце территории Фэмилис. Идти туда одному копу – все равно что совать голову в пасть аллигатору. Но чемодан был там. А значит, и ответы на вопросы, которых мне велели не задавать. Дождь снова начинал накрапывать, смывая следы Билли с грязного асфальта. Вечер переставал быть томным.

Продолжение следует...

"Зазвездила дамочка!" – настигла Гришу следующая мысль, и он ускорил шаг, пытаясь настичь этих двоих.

Катя продолжала разоблачаться и ускоряться, посекундно жалуясь костюмеру, что опаздывает в фитнесс-центр. Наконец, на голову толстяка упала вязанная из конопляной пеньки "кольчуга", и он совсем перестал видеть Катю.

На поле зрения Гриши упали тугие накачанные ягодицы, обтянутые лосинами для занятий йогой, и едва скрывающий пышную грудь актрисы топ. Григорий тоже перестал видеть Катю.

"Да нет же, вроде, вот она!" – успокаивал себя Гриша:"Впереди несется, млять, секс-бомба...спортзал взрывать, не иначе! А Катя где? Где хорошая актриса – мастер своего дела? Не вижу. Впереди блещет точеными ляжками кусок вожделенного каждым нормальным мужиком мяса! Вот те на: разделся человек – обнажилась красотка-женщина, а "человек" скрылся за моей тестостероновой завесой!"

Гриша протопал по инерции еще несколько шагов за тем, что раньше было актрисой Катей, и остановился посреди лужи.

"Что я, сисек-попок вкусных не видел? Сейчас не за этим шел, а зачем шел – уже не вижу!"

Прошагав за полуголой Катериной несколько шагов, Григорий свернул налево, но опомнившись, еще раз свернул налево: дважды налево – это назад, поэтому, толкнув ногой дверь(что рандомно подставилась под башмак слева) в какую-то химчистку, Гриша вошел в бар "Бедный Йорик".

Григорий увидел в баре Дашу, оживленно болтающую за угловым столиком с самой собой.

Гриша(подойдя к барной стойке, и обращаясь к бармену Жорику):

– Чего это с ней, а?

Жорик(наливая пиво):

– Только не вмешивайся, дай поболтать им о своем...о женском...

Гриша:

– Им? Напротив Даши никого нет!

Шульц(закуривая сигарету):

– О-ох, не было печали – жили, не тужили, а тут Люба явилась.

Гриша:

– Да какая еще Люба? Даша одна сидит, не?

Жорик и Шульц(хором):

– Не.

Гриша:

– Ну и какого Герберта Уэллса я не вижу вашу Любу?

Шульц(задумчиво):

– "Он" грядет...

Гриша:

– Уэллс?

Жорик:

– Уэллс писал "Человека-невидимку", придавая его плоти свойства стекла, или как-то так, а мы не видим Любу, потому что "Он" так пожелал, а "Он" работал не с биохимией плоти, а с выборочной слепотой и глухотой окружающих. То есть, Люба – обычная..нормальная, это с нами что-то не так, потому мы ее и не видим.

Гриша:

– Кто это "Он"?

Шульц:

– Не воскрешай лихо, пока оно мертво. Лучше не произносить "Его" имени.

Гриша:

– А почему Даша видит эту Любу?

Жорик:

– Чтобы Любе не одиноко было, должна же она хоть с кем-то иногда болтать.

Гриша(возмущенно):

– Понаплодили тут сущностей, одна страннее другой, герои "марвела" отдыхают... Ну ладно, если, кхм, "Он" настолько крут, что мы его женщину не видим и не слышим... Кстати, кто "Ему" Люба?

Жорик:

– Жена.

Гриша:

– "Он" – ревнивец?

Шульц(пожав плечами):

– Не замечено.

Гриша:

– А зачем тогда? Вон, Канье Вест свою бедную Бьянку под все камеры пихает в голом виде...

Жорик:

– Ты сам и дал ответ на свой вопрос: Канье пихает, потому что ревнивец, и получает от этого особое удовольствие.

Гриша:

– Разве? А не от желания, чтобы все мужики вокруг обзавидывались?

Шульц:

– Когда завидуют, а притронуться не смеют, это ли не месть ревнивца?

Гриша:

– Спорно, ну да ладно. А если я на эту Любу мешок муки вывалю?

Жорик:

– Тогда "Он" точно явится.

Гриша:

– Дай догадаюсь – и тогда шалость с мукой будет последним моим действием в жизни?

Шульц:

– Не обязательно. "Он" – не злобный, ...оратор, пророк, лжепророк, убийца, людоед..., но не злобный.

Гриша:

– Хех, может мы даже друзьями станем?

Жорик:

– Может и станете, а чего не стать-то, если вы ими были в прошлых реинкарнациях, только когда "Он" возвращается из Небытия, и вновь находит своих близких друзей, то в мире начинается смена эпох – через войны, или иные напасти...это как когда.

Гриша:

– То есть, если я – пацифист, то мне не следует встречаться со старым другом-людоедом?

Жорик и Шульц синхронно кивнули.

Гриша:

– Шульц, старина, а разве не ты у нас развивал "теорию невидимости"?

Шульц(замявшись):

– Таак, детские потуги, в попытках раскрыть секрет "Его" успеха...

Гриша:

– А имеется ли какая-нибудь история, проливающая лучик света на "Его" мощь в этом деле?

Жорик:

– Когда-то очень давно, Люба рожала "Ему" первенца на глазах у целой армии, которой "Он" тогда предводительствовал. Ты, кстати, по правую руку от "Него" стоял, только не помнишь ты ни одной из своих прошлых жизней.

Гриша:

– И что? Люба уже тогда была невидима?

Шульц:

– В том-то и конфуз: вояки тогда подумали, что ребенка родила Первозданная Пустота, будто из воздуха вывалился младенец в "Его" руки.

Гриша:

– Хм, вот это шоу! На боевой дух солдатни, небось, благотворно повлияло?

Жорик:

– В этом весь "Он" – Великий манипулятор.

Гриша:

– Я только что на улице видел, как исчезает человек, а появляется женщина.

Шульц(зевая):

– Делетантка! Вот если бы с человеком исчезла и женщина, тогда ооо!

Гриша(заерзав на стуле и почесав ухо):

– Я тоже тогда об этом подумал, поэтому решил другую актрису для пъесы искать...

Мы уютно сидели на пластиковых, нагретых солнышком стульях, потягивали из пластиковых, холодящих ладони стаканчиков коктейли, слушали музыку (проникновенная «One» сменилась не менее проникновенной «November Rain», затем наступила очередь залихватской «All that she wants», а следом — вот точно! — крутилась набившая оскомину, но все равно обожаемая «Losing My Religion») и… курили. Пока нас не засекла возвращавшаяся с работы Иришина мама. Она тактично погрозила Ирише из-за окаймляющих заведение кустов. Дома уже отчитала и сказала, что мне курить идёт, а ей — нет.

Спустя год, после школьного выпускного, в том же кафе я встретила свою первую любовь. Игорюшу. В школе я так ни в кого и не влюбилась, ежели не брать в расчет чувства к гуманитарным предметам: литературе и английскому. Им я отдавалась полностью и с неимоверной страстью. Да-да, пока мои одноклассницы, развалившись символично на лавке перед «Прибалтоном», громко и скабрезно хохотали и, возгоняя себя тем хохотом, пересчитывали своих playmates, я читала книги.

Игорюша, как и я, тусил в компании одноклассников, веселых, шумных, симпатичных. Он и сам был исключительно веселый, и очень симпатичный, и харизматичный, душа компании. Среднего роста, худой, стройный (чем походил на моего папу), двадцатидвухлетний, местный.

Он работал в автосервисе, а вечерами ковырялся в своем задрипанном, дребезжащем синем «Москвиче». Он любил Агутина, Ветлицкую и Ладу Дэнс, ел сырые (!) куриные яйца, а еще… подходил иногда к зеркалу и, пародируя Лёню Голубкова, говорил, подмигивая, своему отражению: «А я ничего, даже хорошенький!»

Это было смешно и отчего-то очень трогательно. Наверное, оттого, что я втюрилась в Игорюшу без памяти. Ходила к нему почти каждый вечер, а иногда и утром, захватив спаниеля второй закадычной подруженции Вари из соседней парадной (первая, Ириша, готовилась к поступлению в престижный ИНЖЭКОН, к тому же её мама больше не одобряла нашей дружбы), провожала Игорюшу на работу.

Отношения наши были платоническими.

Он рассказывал мне что-то о своих знакомых, о работе, да и просто шутил ни о чём, я — внимала, тем и была удовлетворена, тем и была счастлива.

Спустя месяц таких незатейливых, но неимоверно теплых отношений Игорюша меня поцеловал. Даже сейчас, в свои тридцать пять, будучи зрелой, умудренной опытом женщиной, я вспоминаю этот поцелуй, как сказочный. А через пару дней он, дав честное-пречестное — буквально клятву — обещание моей маме, что вернет меня к двадцати четырем часам домой, упросил её отпустить меня в пригород, на озёра в сосновом лесу.

В этом месте, пожалуй, стоит ненадолго отвлечься от Игорюши и рассказать немного о моей маме, которая в этой истории стала кем-то вроде злого демона, ни много ни мало демона, да.

Мама… О ней можно было бы написать роман, но поскольку история — о первой любви, ограничусь-таки несколькими абзацами.

Моя мама — личность разносторонняя, гордая и строптивая. Довольно одаренная, проницательная и остроумная. Коренная ленинградка. У неё всегда было много друзей и знакомых, до той поры, пока она не осознала, что большая часть из них — лицемеры и предатели. После этого, после нескольких подобных открытий, невыносимо болючих шпилек да булавок от ближайших, родных мама замкнулась, стала жить затворницей. Но до того… чем только она не занималась по жизни! И кем только она не могла стать, в профессиональном смысле! Она могла бы стать художницей, альпинисткой или врачом. Могла бы даже написать книгу. Однако всю жизнь проработала скромным библиотекарем в скромной библиотеке по месту жительства. Досуг же её зависел от настроения, от этапа. Было дело, мама ночами напролет залипала в Блаватской, было дело — пропадала у соседей, адептов Церкви Христа: чаёвничала да распевала с «семьёй» гимны.

Мама всегда была мне лучшим другом, всегда оберегала меня, как я сейчас понимаю, чересчур. Возможно, потому, что в детстве я часто болела, к тому же родилась с травмой, которую мама цементировала и консервировала неиссякаемым поминанием. Я, в свою очередь, всегда была с мамой откровенна, доверяла ей все свои переживания и сомнения. Вместе с тем — я её боялась.

Однажды в мамино отсутствие (мне было то ли восемь, то ли десять) я рылась в ее косметичках. Рылась-рылась, а потом накрасила ногти. Лак засох, а ацетон закончился, и когда мама вернулась с работы и устроилась перед телевизором с перекусом, я ускользнула на кухню под прикрытие бабушки. (Тогда папина мама дежурила сутки через трое и в свои выходные замещала родителей, которые пропадали на работе с утра и до позднего вечера, а после — частенько зависали в компашках.) И пока бабушка жарила бефстроганов, я счищала лак ножом!

Вероятно, кто-то подумает, что я боялась сурового наказания, но это не так. Мама никогда меня не наказывала, и уж тем более — сурово. Просто она слишком сильно привязала меня к себе, каким-то образом спровоцировала у меня сильнейшую зависимость и буквально запрограммировала на мнительность, на нерешимость: я безумно страшилась её неодобрения, безумно страшилась разочаровать её… потерять; многие годы и даже уже повзрослев.

Возвратимся же к моему романтическому свиданию, к моей поездке…

Та поездка и по сей день одно из лучших моих воспоминаний, ощущений. Наверное, потому, что тогда я не предполагала, чем всё закончится. А закончилось всё следующим: наше время истекало, погожее и лучистое солнце остывало; с пляжа, где мы в обнимку провалялись целый день, будто нежные морские котики, мы переместились под уютную, как нам показалось, сень деревьев, где немедленно нас агрессивно атаковали комары. Игорюша попытался рыбачить (без шуток, он был отличным рыбаком), но как-то неудачно и довольно сильно исцарапался крючком, пока закреплял мормышку.

Нет, не это, разумеется, явилось разочарованием и, не побоюсь этого слова, бедой. Внезапно Игорюша предложил мне заночевать в одном из туристических коттеджей, что располагались практически в двух шагах вдоль береговой линии.

После этого предложения мне, как говорится, и захотелось, и закололось. Победило «закололось». Материнская сильная воля и то, что мама на тот момент была самым близким мне человеком, то, что она до шести лет буквально носила меня на руках, парализовали мою собственную волю, тормознули желание. «Прости, — сказала я Игорюше, — но мы ведь обещали!»

Без лишних слов Игорюша загрузил меня в авто, и мы помчались домой. Он передал меня маме чуть позднее, чем в двенадцать, но — с рук на руки. Больше мы с ним не встречались. Он стал пропадать вечерами, не отвечал на телефонные звонки, а затем — довольно-таки скоропостижно — женился на однокласснице.

Если ты что-то запрещаешь своему чаду, изволь заместить, подготовь, предложи альтернативу. Мама никогда ничего мне не предлагала. Кроме залежей книг, точно в фамильном гнезде злобной и мстительной тётки Джейн Эйр, и неизбывного «думай своей головой!» в плане воспитания я решительно ничего от неё не получила. Она даже не удосужилась подсуетиться с моим поступлением в Универ, не наняла правильных репетиторов, как сделали почти что все мамы моих одноклассников. Не вылезла, словом, из кожи вон. Благодаря такому проколу, я оказалась в медучилище и три года отрабатывала введение внутриягодичных и клизм. Да что те три года! Я до сих пор впахиваю на оной ниве, зарабатываю трудом нелегким и чрезвычайно неблагодарным, впрочем, чрезвычайно же благородным.

Быть может, мама считала, что житейская мудрость передастся мне воздушно-капельным путем, быть может — не умела или комплексовала вложить оную иначе. (Причины наверняка существовали — и свинцовые! Но это уже совсем другая история.) Как бы там ни было, но в мои роковые шестнадцать мама, принужденная памятью тела — все животные рано или поздно выставляют потомство из гнезд, — не отдавая себе в том отчета, бросила меня в непроторенной стихии разбираться самостоятельно. Препятствовала, «боролась» она по инерции. Я — выросла. Впрочем, еще очень и очень нескоро возмужала. А всё потому, что моя мама не справилась. Но вправе ли я осуждать её? Сдаётся, что она взрослела еще проблемнее, еще дольше. Одно то, что мама, спасаясь от врожденной мигрени, с подросткового возраста горстями глотала салицилаты-анальгетики, что однажды едва не закончилось для неё смертью, говорит о вопиющей какой-то безрассудности, о кричащей же какой-то несостоятельности.

Тем же жарким летом я отомстила маме (и себе!) за порушенные сказочные отношения и разбитое сердце. Сейчас, в свои тридцать пять, будучи зрелой, умудренной опытом женщиной, я уверена, что это была именно месть.

Как я уже сказала, тем же летом я нашла себе новую — незабываемую, «сказочную» — любовь, первую любовь, первые интимные отношения.

Я снова пила «Отвёртку», правда, в другом, не нашем, не уютном кабаке, смешанную другим, не нашим, не дружелюбным барменом. Я, вероятно, была неадекватна и расстроена, в некотором роде при́ смерти. Я вполне торжественно, подготовившись-вырядившись, аки призывная кошь, въехала на своей карете в такую историю, в такие фееричные приключения, из которых с трудом вышла, вышла — с букетом.

Одарили меня и анютиными глазками — фингалами во весь фейс и калейдоскопной душистостью из безобразных соромных дробянок да букашек-таракашек; рядом с букетами всегда кто-то водится, вот и заскочили ко мне — в голову и в сердце: до сих пор не изгоню никак, никакой психоанализ не помог, никакой, мать его, гештальт.

Мой «сказочный» герой… мой принц…

Он, хоть и значительно отличался от Игорюши (был десятью годами старше и килограммов на двадцать тяжелее), был так же по-своему привлекателен и харизматичен и так же занят в какой-то (сейчас уже не вспомню, в какой именно) чисто мужской профессии, имел свой бизнес. Однако в самый ответственный момент, в момент, когда стало поздно строить из себя невинность, когда я отважно «заплыла за буйки», принц сделался мне решительно не мил: будто красивый теплый питон сбросил шкурку, а под шкуркою оказался неприглядным — да нет, чего уж там — отталкивающим! скользким слизнем, всем своим неслабым весом наползающим, тошнотворно обволакивающим, удушающим. Преотвратным. Настолько, что в тот самый самый ответственный момент я попыталась отстраниться, сказать ему «нет!».

Не то чтобы я была ромашкой или одуванчиком, но — вовсе не такой прожжённой и с чуйкой, как некоторые мои сверстницы, к концу одиннадцатого класса разменявшие кто по второму, ну а кто и по третьему десятку партнеров. Словом, мне тогда было невдомёк, что нельзя вот так вот отнекиваться, так злостно динамить предельно разгорячённого — на старте — самца. Нельзя тогда требовать от него понимания: ну, это ведь всё равно, что объяснять волку, что он должен целовать зайца и баюкать его нежно перед сном.

Честно, принц был не один. Принцы ведь не разгуливают без сопровождения. Однако виконта и шевалье я помню крайне смутно: нахлесталась, в аффекте, любимым коктейлем.

Словом, вышла я красивой, вышла я — по-прежнему невестой, ну, не то чтобы мертвой, но переродившейся невозвратно, в худшем смысле слова. С ущербом, раной, травмой, ну, сродни тем, с которыми поступают к нам в отделение продырявленными, кровящими, глубоко инфицированными.

Впрочем, травму свою я со временем полюбила, взлелеяла её, взрастила и вкоренила, и стала она мне даже при живом, достойном во всех отношениях муже ближайшим родственником, двойником. Дороже она мне теперь всех коврижек мира.

Муж, хоть иногда и со скрипом, понимает, ласково обзывает меня: когда — квазипуританкой, а когда — Клеопатрой. И грозится (время от времени вспоминая о моей подростковой драме) — вовсе не ласково, но злобно и ядовито, и буквально стискивая зубы и кулаки, — размозжить тому, моему первому (о втором и третьем я, разумеется, умолчала), бесчестному синегнойному чуваку кочан киянкой.

Жили бы мы в древнем Риме — был бы мой муж легионером, центурионом первого копья, и точно так и сделал бы, сто пудов — отыскал бы и бамс-треськ-хрусть-брызьг!.. Теперь же, в нашем толерантном, высоких отношений веке — смирился мой дорогой; великодушный, мудрый человек!

К слову, маме в тот раз я ничего не рассказала, да и вообще перестала ей исповедоваться, прикусила наконец язык, что её как будто бы вовсе не расстроило, напротив — вроде как даже освободило. Хотя, как я уже говорила, еще много лет после я не могла собраться с духом и разорвать крепко связывающую нас и чрезвычайно тяготящую обеих пуповину.

Как водится, разрулил случай. Однажды, традиционно утомительной ночью, когда урывками, промеж поступлений мы с коллегами пытались отметить моё двадцатипятилетие, маму примчали в стационар с прободным кровотечением. Белая, с яхнувшим лицом и нитевидным пульсом, мама уходила на глазах. Спасло чудо. Ловкость хирурговых рук и сказочное отношение ко мне моих сослуживцев. Впрочем, восстановление шло тяжко. Мама заполучила все, какие только были возможны в её случае, осложнения — только в реанимации её капали две недели. Затем, пришпиленная постельным режимом, она полтора месяца маялась на отделении. Выписалась с кошелкой разномастных лекарств в строгую диету. Но в конце концов восстала из пепла, воспряла. Обе мы тогда воспряли. Посредством преодоленного апокалипсиса мы с мамой все-таки расквитались. Я перестала оглядываться, искать маниакально её одобрения, и учиться жизни стало много проще.

На том, наверное, и кончу. Не всякая первая любовь разрешается хеппи-эндом, впрочем, моя же — не велика трагедь, куда хуже бывает: у Ромео с Джульеттой, например, или у Тургенева в одноименной повести.

2018

#травма, #90', #душаветошь

— Ничего страшного, — перебил Егор, открывая вкладку быстрого поиска в системе, — Назовите хотя бы адрес склепа и дату последнего посещения, сейчас что-нибудь придумаем.

— Адрес? Улица Лунная, дом 13, участок 45. Последний раз пользовался... эээ... кажется, вчера вечером. Да, точно! В четверг, после заката. Я как раз вернулся из театра, знаете ли...

— Театра? — удивился Егор, машинально записывая данные.

— Конечно, театра! — фыркнул клиент. — Вы думаете, мы, только и делаем, что летаем по ночам и пугаем прохожих? Я культурный вампир! Люблю классику, особенно Чехова.

— Понял вас.

Он уже собирался записать очередные данные от несчастного вампира-пенсионера, когда внезапно в соседней кабинке послышался возмущённый голос Лены-русалки:

— Да как это отменили пособие на водоросли? Вы вообще знаете, сколько сейчас стоит спирулина и хлорелла?

Егор усмехнулся и вернулся к своему клиенту:

— Итак, адрес записал. Сейчас проверю ваш портал удалённо, а пока рекомендую временно не пользоваться им и воспользоваться резервным вариантом — на ближайшем кладбище активен общий портал, пробовали?

— Вы что, молодой человек, издеваетесь? Мне до ближайшего кладбища ещё добираться, я вообще-то пенсионер, а вы заставляете меня по кладбищам бегать! Совсем распустились...

— Мы всё исправим, прошу немного потерпеть, — устало сказал Егор, с трудом скрывая раздражение в голосе. — Хорошего дня и спокойной ночи!

— Вот ещё, — проворчал клиент и повесил трубку.

До конца смены оставалось чуть меньше часа. Егор размял шею, стараясь игнорировать ноющую боль в спине. Он посмотрел на часы: 19:08. Скоро домой, но телефоны продолжали звонить, раздражающе переливаясь красными лампочками вызовов.

— Техподдержка Трансмирсервис, оператор Егор. Чем могу помочь? — автоматически произнёс он в трубку.

— Здравствуйте... — Голос в трубке звучал осторожно, словно говоривший заранее ожидал подвоха. — Это служба поддержки?

— Именно так, — устало подтвердил Егор, лениво покручивая карандаш между пальцами. — Что у вас случилось? Портал не открывается, магозвон завис?

На линии повисла неловкая пауза.

— Понимаете, я не совсем уверена, что звоню куда нужно, но у меня тут... э-э-э... проблема странного характера.

— Поверьте, у нас тут других не бывает, — усмехнулся Егор. — Говорите уже, не стесняйтесь.

— Ну, хорошо... У меня дома... кажется, что-то не так.

— Портал шалит или генератор аномального поля? — привычно спросил Егор, открывая окно программы регистрации обращений.

— Я не знаю, — неуверенно произнесла девушка. — Но тут по стене рябь идёт, а рядом нацарапан ваш номер и подписан: «техподдержка».

Егор вдруг замер, ощутив, что разговор довольно странный.

— Секундочку. Вы человек?

— А кто ещё? — удивилась девушка. — Я Наташа, человек, ни кошка, ни собака.

— Э-э-э... Наташа, мы обычно обслуживаем специфическую клиентуру. Как вы вообще дозвонились? — удивлённо пробормотал Егор, проверяя номер. На дисплее красовалось обычное «+7», человеческий номер. Такого быть не могло. Звонки от живых людей не доходили сюда по определению.

— Что значит «специфическую»? Вы поможете мне или нет? — с лёгкой ноткой отчаяния спросила девушка. — Мне уже не по себе находиться в квартире.

Егор задумчиво вздохнул. С одной стороны, инструкции запрещали обслуживать «живых» — слишком много последствий, бюрократии и штрафов. С другой стороны, впервые за последние три года работы ему стало интересно.

— Хорошо, — решился он наконец, подвигая поближе клавиатуру. — Продиктуйте, пожалуйста, ваш адрес. И ещё пару вопросов: кто-нибудь недавно умер в вашей квартире?

Наташа секунд пять переваривала услышанное.

— Я не в курсе никаких смертей, квартира съёмная. Улица Цветочная, дом 27, квартира 14.

Егор быстро записал адрес, стараясь не выдать своего замешательства. В графе "тип клиента" он машинально поставил стандартное значение "нечисть/низший уровень", хотя рука слегка дрогнула.

— Хорошо, Наташа, — сказал он максимально профессиональным тоном. — Я зарегистрировал вашу заявку под номером 1347-ГХ. Сейчас она передана в работу.

— А что мне делать сейчас? — в её голосе послышалась тревога. — А вдруг оттуда... кто-то вылезет?

— М-м-м... — Егор лихорадочно соображал. — Если что-то случится, звоните по этому же номеру. И... эээ... лучше не подходите близко к этой стене.

Положив трубку, он несколько минут просто сидел, глядя на экран. Странное чувство не отпускало — что-то в этом звонке было не так. Не только из-за того, что позвонил человек. Он достал телефон и переписал номер Наташи из системы в свой личный контакт.

"Просто на всякий случай," — убеждал он сам себя. — "Вдруг что-то срочное."

Через полчаса смена закончилась. Егор собрал вещи, попрощался с коллегами (Лена-русалка всё ещё спорила насчёт водорослей) и вышел на улицу.

По пути в метро он размышлял: что, если это какой-то розыгрыш? Или хуже того — проверка от начальства? Хотя нет, слишком натурально звучала её паника...

В конце концов, Егор решился. Он нашёл недавно записанный номер в контактах и нажал "вызов".

— Алло? — её голос звучал одновременно удивлённо и немного настороженно.

— Здравствуйте, это Егор из Трансмирсервиса, — представился он, стараясь говорить максимально профессионально. — Я хотел уточнить детали вашей заявки… При личной встрече.

— Личной встрече? — переспросила она, и в её голосе появились нотки подозрения. — Вы что, собираетесь прийти ко мне домой?

— Ну… да, — ответил Егор, чувствуя, как ситуация становится немного неловкой. — Это стандартная процедура для таких случаев. Мы не можем решить проблему удалённо.

— А вы точно из техподдержки? — спросила она уже более уверенно. — Может, вы просто мошенник?

Егор чуть не рассмеялся.

— Да, я точно из техподдержки, — заверил он её. — Могу продиктовать номер вашего обращения и адрес, который вы указали. Устроит?

После короткой паузы Наташа согласилась. Они договорились встретиться через час.

Квартира находилась на последнем этаже старого дома. Когда Егор поднялся по скрипучей лестнице, дверь уже была приоткрыта. На пороге стояла девушка в домашнем халате с надписью "I don't believe in miracles". Егор едва сдержал улыбку: судьба явно обладала извращённым чувством юмора.

— Здравствуйте, — сказала она, пристально глядя на него. — Так вы точно не мошенник?

—  Я точно из техподдержки, — ответил Егор, показывая свой планшет с логотипом компании. — Могу продиктовать номер вашей заявки и показать удостоверение. Устроит?

Наташа кивнула и отступила в сторону, пропуская его внутрь.

Квартира выглядела… обычной. Почти. На кухне мирно журчал чайник, на столе лежала раскрытая книга, а на подоконнике стоял горшок с кактусом. Но вот стена в углу комнаты действительно пульсировала слабым светом, будто за ней билось что-то живое.

— Вот оно, — сказала Наташа, указывая на странное явление. — Что это вообще такое?

Егор взял свой рабочий планшет и сделал вид, что внимательно изучает показания. На самом деле он просто пытался сообразить, как объяснить происходящее человеку, который даже не подозревает о существовании магического мира.

— Это... эээ... особый вид пространственного искажения, — начал Егор, стараясь подбирать понятные слова. — Представьте, что пространство сложилось, как бумага, и теперь через вашу стену можно попасть в другое место.

— И часто такое бывает? — спросила она, скрестив руки на груди.

— В съёмных квартирах у людей? Почти никогда, — признался Егор.

Она покачала головой, пытаясь осмыслить услышанное.

— Ладно, — сказала она после паузы. — Что дальше? Вы можете это убрать?

— Теоретически да, — ответил Егор, доставая свой рабочий планшет. — Сейчас попробую отключить портал. Только... — он замолчал, заметив, что свечение на стене стало ярче. — Эээ... кажется, кто-то пытается выйти.

— Что?! — воскликнула Наташа, отступая назад. — Кто?

Из стены послышался шорох, затем раздался тихий голос:

— Ой, извините, не туда вышел!

Через секунду перед ними возник маленький гоблин в форменной куртке службы доставки. Он смущённо поправил свою сумку и пробормотал:

— Простите, навигация сегодня совсем барахлит. Мне нужно было в соседний дом....

Егор закатил глаза, а Наташа просто стояла с открытым ртом.

— Это… это что сейчас было? — спросила она, указывая на гоблина, который уже ушёл обратно в стену.

— Скажем так, иногда наша система даёт сбои, — пояснил Егор, стараясь сохранять невозмутимость.

Егор достал из сумки портативный анализатор порталов и подключился к энергетической аномалии.

— Так-так... — бормотал он, просматривая данные на экране. — Очень странно...

— Что странно? — Наташа нервно теребила пояс халата.

— Этот портал... он подключен по старой схеме, которую уже лет десять как аннулировали. По сути, это несанкционированное подключение.

— То есть кто-то нелегально подключил вот это в моей квартире?

— Именно, — кивнул Егор. — Но что ещё интереснее — в базе данных вообще нет информации о вашем адресе. Будто эта квартира не существует в магическом пространстве.

Наташа открыла рот, чтобы что-то сказать, но вместо этого просто покачала головой, она совсем не понимала, что тут происходит.

— Ладно, — продолжил Егор. — Сейчас главное — поставим временную защиту, чтобы никто больше не смог проникнуть через портал. Потом передам заявку на полное отключение.

Он начал активировать защитные чары через свой планшет. Стена засветилась ярче, пульсация участилась, но внезапно всё прекратилось. Свечение погасло, поверхность стены выровнялась, снова став обычной стеной.

— Что... что это было? — неуверенно спросила Наташа, всё ещё глядя на то место, где ещё секунду назад находился портал.

— Я заблокировал портал, — объяснил Егор, убирая планшет обратно в сумку. — Установил защиту. Но это лишь временное решение.

— То есть проблема не решена? — уточнила она, облегчённо выдыхая.

— Пока нет, — признался Егор. — Защита продержится несколько дней, но нам нужно разобраться, откуда взялся этот портал, и кто его активировал. Иначе он может снова заработать в любой момент.

— Звучит так, будто мне нужно съезжать отсюда как можно скорее... — Наташа провела рукой по волосам, словно пытаясь собраться с мыслями. — А что, если кто-то снова попробует выйти? — спросила она, глядя на Егора с лёгкой тревогой.

— Не волнуйтесь, — ответил Егор, стараясь говорить уверенно. — Защита надёжная. Но вам действительно стоит быть осторожной. Если что-то случится — хоть малейший намёк на работающий портал — сразу звоните.

Он достал визитку с логотипом компании. На обратной стороне он быстро записал свой личный номер и протянул её Наташе.

— Это номер горячей линии, — сказал он, показывая на визитке, — А это мой личный... ну, просто на всякий случай.

Наташа взяла визитку и слегка улыбнулась.

— Спасибо. Постараюсь не паниковать... пока.

Егор кивнул и направился к выходу. Уже в дверях он обернулся.

— И всё же, — произнёс он задумчиво, — странно, что вы вообще заметили этот портал. Обычные люди не замечают такие вещи.

— Мне уже кажется, что я сумасшедшая, а не обычная, — усмехнулась Наташа.

— Вам кажется, — пробормотал Егор.

На работе на следующий день его ждал неприятный сюрприз – вызов к руководству. В кабинете начальства его встретил недовольный взгляд Всевласова, главы отдела техподдержки.

— Ты нарушил протокол, — начал он без предисловий, бросая на стол распечатку звонка от Наташи. — Обслуживание людей запрещено. Ты знаешь, какие последствия могут быть. Тем более, не сообщил об этом!

— Я просто хотел помочь, — начал оправдываться Егор. — Она позвонила сама, а там ещё и портал обнаружился. Что мне было делать?

— Портал, говоришь? — Всевласов прищурился. — Хм. Адрес я проверил. Его нет в реестре. Интересно...

— То есть, вы мне не верите? — удивился Егор.

— Верю, передай все данные в аналитический отдел, — вздохнул Всевласов. — Но это не значит, что ты поступил правильно. Ладно, пока оставлю это, между нами. Но если что-то подобное повторится...

— Понял, не повторится, — поспешил заверить Егор.

Когда он вернулся к своему рабочему месту, коллеги уже успели узнать о его "подвиге".

— О, а вот и наш главный специалист по людям! — подколол его сосед по кабинету, демонстративно пряча улыбку.

— Очень смешно, — буркнул Егор, плюхаясь в кресло.

Тут же телефон зазвонил. Егор машинально взял трубку.

— Техподдержка Трансмирсервис, оператор Егор. Чем могу помочь?

— Алло? — раздался в трубке раздражённый голос тролля. — Я тут пытаюсь перенести холодильник через ваш портал, а он застрял! Представляете, половина уже там, а половина — здесь!

— Какой у вас тариф на портал? — Егор устало потёр виски.

— Упрощённый, по акции.

— Уважаемый, по вашей подписке возможно перемещение только вас и грузов не более 10 килограммов. Это же написано в договоре!

— Да ладно вам, я просто хотел сэкономить на доставке! — возмутился тролль. — А теперь мой обед застрял между мирами!

— Ладно, сейчас решим… — вздохнул Егор, открывая программу удалённого доступа. — Только учтите, если портал сломается, чинить будем за отдельную плату.

Положив трубку, он устало улыбнулся. Работа продолжалась как обычно. Завибрировал личный телефон, на экране высветилось сообщение: «Извините, вы сегодня свободны?».