Было ноябрьское утро 2000 года. К Казанскому собору, одному из знаковых храмов Петербурга, задом подъехала фура, водитель открыл дверь и высунулся из кабины в сторону грузчиков.
— Хрупкие экспонаты. Музей религии и атеизма переезжает, — ответил Павел.
— Религии и атеизма? Реально? А я и не знал, что он в Казанском соборе был… — удивился водитель.
— Ага. Коммунисты постебались. А раньше в храме склад картошки был, — сказал спортсмен.
Утро, туман, колоннада из эпиграммы Державина. Не всем потусторонним сущностям повезло выбраться из собора. Грузчики уронили статую Будды.
— Да вы что творите, черти?! — взвился наблюдавший за ними музейщик.
— Сам ты бес пархатый, — огрызнулся в ответ прораб.
Голова статуи разбилась вдребезги. Павел заметил, что из черепа вывалились какие-то свитки.
«И упал Будда, и выпали мозги его», — подумал Павел и подобрал музейную ценность, пока никто её не заметил.
Скандал разгорался, прораб и музейщик орали друг на друга.
— Святая, а?! А на хера тебе, демон, было на святом экономить! Я говорил, надо больше людей на разгруз? Говорил тебе, сын говна, или не говорил?!
Тем временем грузчики с удовольствием сели отдыхать в анфиладе собора и достали термосы и пакеты с бутербродами под хмурыми взглядами ангелов и святых.
— Да, — начал худощавый старик с седой кудрявой шевелюрой и трогательными глазами, глядя на скульптуру индейского бога Кетцалькоатля, уместившегося под архангелом Михаилом. — Вот сколько ни создавали люди религий, а как правильно жить — не придумали.
— Это уж точно, — вторил ему другой дедок, низенький, лысый и плотный, с приятным голосом. — Как по этим заповедям жить? В каждой деревне, в самом маленьком сельпо, в лавке будет минимум два-три вида водки, а это ж яд, смерть. Её же выпьешь — и начинается: убивай-воруй, никакого стопа.
Кудрявый одобрительно кивал, видимо, тема была любимой, заезженной. А её обсуждение приносило друзьям такое удовольствие, что между бутербродами появилась бутылочка той самой водки и пара стаканов. Лысый жестом пригласил к «столу» Павла, но тот мотнул головой и понадеялся, что отвращение, которое он испытывал к этой парочке, не отразится на его лице.
— Работаешь, на налогах кроишь — считай, снова нарушил. А как платить, если никто не платит? А заплатишь — вообще денег не будет, с голоду помрёшь. Или «не прелюбодействуй».
— Это вот вообще как? — подхватил лысый. — Здрасте, дама, ну-ка замуж, да? Ещё и крест повесь на горло или полотенце на башку, и детей рожай вот прям щас, одного за другим, да? Неплохие заезды, прямо вижу очередь восторженных дам на мой срамной уд.
«А помирать будут — так сразу же к любому божку прилипнут, любому молиться станут, чтоб хоть в плацкарте, хоть у туалета, но в рай, в рай», — подумал спортсмен.
— А ещё правила у них всех конские: молись, в церковь ходи или там намазы делай, — чокнувшись с другом и выпив благопристойно, продолжал умильный старичок.
— Или жертвоприношения, — вторил ему лысый, глядя на идола Перуна, брови которого были подняты так, будто он удивлялся беседе грузчиков.
— Главное, тексты всякие священные изучи. Тут исповедуйся, там причастись, на праздник то сделай, на другой — это, оденься так, это не ешь.
Павел посмотрел на то, как грузчики опрокинули ещё по стакану палёнки, привычно чмокнув опухшими губами, а после закурили, и его замутило. В животе появилось чувство, будто он падал, как если бы плиты храма разошлись под ним и он провалился на кухню в хрущёвку с жёлтыми от никотина обоями. А там две эти биологические рухляди сидели и обменивались в миллионный раз своим мнением.
— Причём в книгу-то глядишь — там одно, а послушаешь какого-нибудь мудреца в храме — там другое, — продолжал ритмично вещать кудрявый. — Написано: «не убий», а дяденька говорит, мол, на священную войну, будь добр, сходи и снеси там кому-нибудь башку.
— Да-да. Кому не снесёшь — тому к яйцам электроды подключи и допроси. Кто вытерпит — тому жену и детей его приведи и руки им поруби, во славу Божью. А как по-другому? — возвёл глаза к куполу лысый, гротескно изображая глупого прихожанина. — Побеждать-то надо, а то их бог придёт, а это ж наверняка плохой бог, так что давай-ка бери меч, спасибо, пожалуйста.
«Слышали по телевизору в какой-нибудь программе, созданной по дешёвой книжонке, или прочитали сами эту книжонку и, впитав немудрёные строки, благополучно забыли о том, что прочли. Но теперь искренне верят, что эти мысли — их авторства», — продолжал обдумывать всё услышанное Павел, и в нём начинала закипать злоба.
— А вот вы, молодой человек, — один синяк потерял в рюмке страх и обратился к Павлу, — во что-нибудь верите?
— Верю в то, что если тебе промеж рогов всечь, то у тебя религиозные вопросы пропадут, — холодно ответил спортсмен, давая понять своё отношение ко всему происходящему.
«Оба этих ублюдка — просто скопище повторов, компиляция, собранный шизофреником коллаж. Ничего, кроме рюмок, толком они не видели, а большую часть своего же мира знают с чужих слов. Отрезать бы им бошки!» — подумал Павел и мрачно взглянул на богиню Кали, танцевавшую на картине в крови врагов.
— О-о-о, это значит, вы строите собственную церковь. Замечательно, — сказал кудрявый.
— Чё ты несёшь, голова? — отмахнулся Павел. — Какую ещё церковь?..
— Если представить, что каждый ваш удар по врагу — это кирпич, то храм, который вы возводите, посвящён насилию. Скажите, а вы бьёте людей за деньги или за дело?
— За дело, — сказал Павел, думая, не сдохнет ли его оппонент, если ему дать крепкую пощёчину.
— Значит, вы чёрное духовенство. Белое — это гопники и бандиты, они вечером пограбят, а с утра хотят проснуться с семьёй, дом строить. А у вас горизонт планирования — следующий вдох, вы монах.
— А твой горизонт — следующий глоток?
— Перерыв закончен, — раздался голос прораба.
Дальше грузили молча, Павлу было неприятно, что быдлячьи вопросы пробудили неприятные воспоминания: все эти валяния в грязи, опухшее от синяков лицо, долгие прогулки и сидение на скамейках в ожидании врага.
На следующий день Павел поднялся по ступенькам дацана Гунзэчойнэй, петербургского буддийского храма на Старой Деревне. Раньше спортсмен видел это монументальное строение из бурого с золотым отливом камня только издалека. Теперь же он пришёл сюда по делу чисто финансового характера.
На втором этаже Павла ждал человек, представившийся Томским, похожий на Хотея, пузатого японского божка общения, веселья и благополучия. Хозяин дацана купил «мозги Будды» по хорошей цене, потом глянул на поломанные борцовские уши собеседника и спросил:
Непривычные кругловатые узоры на стенах, приятное сочетание бордовых и охристых цветов, запах благовоний создавали удивительный уют.
— Помещение. Под тренировки, например.
— Да. У нас сейчас ремонт в разгаре, если поможете, дадим вам помещение в подвале, там просторно. Маты положите — и занимайтесь.
Томский не соврал, зал под дацаном был большим и комфортным.
— Построились. Бег по кругу начали, — скомандовал Лютый, невысокий жилистый человек в рунических татуировках, лидер их группировки, по совместительству тренер.
Бойцы побежали вдоль серых каменных стен.
— Простите, я опоздала, — вошла девушка в спортивной форме.
— Опоздали куда? — не понял Лютый.
— На тренировку. Тут ведь бесплатные занятия, да? — спросила гостья.
— Вообще, тут только для своих, — нахмурился тренер.
— Ой, простите, я думала, для всех, — удивилась девушка.
— Ну уж ладно, проходите.
У неё была уникальная внешность. Самое идиотское, что она могла бы сделать в жизни, — это накраситься. Природа не оставила шансов даже самому искусному мейкапу, создав высокие тонкие скулы, идеальный разрез глаз и нелегально красивые пухлые губы.
— Разбились по парам, отрабатываем приём Collar Drag, он может пригодиться на улице.
— Не, я не буду, — ответила обладательница генетического манифеста.
— Я ж на улицу не хожу. Поэтому и приёмы для улицы мне не нужны.
— Как это? — удивился Лютый.
— Ну вот. Здесь живу, — сказала собеседница так, будто озвучила очевидный, всем понятный факт.
— Так сюда привозят, в кафе.
— У нас весь второй этаж тибетской медицины, — заявила дама со всей витальностью молодости.
Лютый пожал плечами и продолжил занятие. После тренировки Павел подошёл к девушке.
— Олеся, — улыбнулась она.
Надо сказать, улыбаться у неё не получалось. Она, видимо, скопировала эту мимику у какого-то паяца, показавшегося ей обаятельным. Потому Олеся чуть наклоняла голову и сильно кривила губы, — так алкаш приглашает тебя выпить. Однако этот изъян парадоксально подчёркивал и усиливал её красоту.
— И всё? А буддийское имя?
— Я думал, в религиях принято давать новые имена.
— Буддизм не религия. Это скорее философия. Только я, вообще-то, не могу об этом рассказывать, так как я всего лишь ученица, не наставник.
— Нет-нет, у тебя отлично получается, — сказал Павел, любуясь чёрным вихром, лихо торчащим из шевелюры девушки.
«Уж если и получать высокодуховные сведения, то только от неё», — подумал спортсмен.
— Может, и верить не надо, чтобы быть буддистом? — попытался поддеть Олесю Павел.
Павла поразила идея о том, что можно жить вот так, в храме. Не особенно много трудясь и не забивая себе голову какими-то нравоучениями. Не ломая спину в поклонах, не выходя на улицу, на которой могли пробить голову, тратясь на посильный труд за защитой крепких стен.
— Ничего себе. И, может, даже молиться не надо?
— Вон, — Олеся указала на разноцветные прямоугольные флажки с иероглифами, висящие на нитке за окном. — Это «ленивые мантры». Ветер в них дует, и они за тебя молятся. Ладно, мне пора на медитацию.
— Необязательную. До завтра.
Олеся ушла, а Павел подошёл к воротам дацана и получил удар в лицо.
Дальше — механика: боец упал на колени, вцепился в чью-то ляжку, голову в пузо, прошёл в ноги оппонента… Однако удары влетали с разных сторон, будто он прыгнул в море на следующий день после шторма и пришедшая волна разрывала тело о камни. Павлу повезло: из дацана за ним вышли Лютый и компания, они бросились на выручку.
Увидев подкрепление, оппоненты рассыпались и побежали. Павел запомнил раскосые глаза, жёлтые лица, кожаные куртки и коренастые фигуры противников.
— Прыгнули, будто готовились, — заявил Лютый.
— Может, перепутали с кем? — спросил Павел.
Парни забежали в зал, и начался гул. Такое нападение было нетипичным даже для нулевых, когда понятия перестали иметь силу, а государственный закон её ещё не набрал.
— А с кем тут перепутаешь?
— С монахами, — мрачно повторил Лютый. — Пойдём-ка Томского спросим.
Делегация спортсменов поднялась в кабинет к хозяину дацана.
— Видите ли, — начал юлить Томский, — конфликт этот ведётся на самых разных уровнях. Физическом, духовном, а буряты, они...
После этих слов всё стало ясно. Дацан у Томского и его группы хотели отобрать буряты, которые верили в свою правоту: в то, что это место принадлежит им, а врагов считали сектантами, извращающими их степную веру. Тогда Томский завлёк залом борцов, чтобы использовать их как защиту.
— А я-то думал, что буддизм — добрая религия, — задумчиво сказал Павел.
— Историю тебе надо учить, Паша, — вздохнул Лютый, — тогда бы ты знал, как буддисты и друг друга, и чужаков вырезали.
— Остаёмся? — тем временем судили-рядили борцы.
— Остаёмся. Место хорошее. Люди тут русские, и мы русские, а эти буряты нам никто.
Бойцы начали разработку плана обороны. А по окружающим храм улицам шли люди с лицами ангелов, идолов и карикатурных попов.
Корректоры: Александра Каменёк, Катерина Гребенщикова
Другая художественная литература: chtivo.spb.ru
